ИЗ «ОБЩЕГО МОРСКОГО СПИСКА»
СТРОЙНИКОВ СЕМЕН МИХАЙЛОВИЧ.
1830 г. июля 6-го. По Высочайшей конфирмации лишен чинов, орденов и дворянства, и назначен в Бобруйскую крепость в арестантские роты.
Но к расстрелу приговорен не был. Не этого ли добивался испросивший аудиенцию у непредсказуемого в гневе Николая Казарский?
К расстрелу Черноморский флот приговорил фрегат «Фазли Аллах» - «Дарованный Аллахом». За фрегатом охотились.
Рыжий англичанин лейтенант Слэд, будущий Мушавер-паша, опубликовал в свое время свои записки «Пассажир на адмиральском судне». Он был на борту «Реал-бея» уже 5 июня 1829 года. Слэд видел, турки сняли фигуру Рафаила с форштевня. «На шеке, - пишет Слэд, - вместо ангела, посажен был ананас. (Мусульмане не разрешают себе изображения людей и, тем более, своих святых, считая, что сотворение лика человеческого, тем более лика святого, подвластно только Богу. Ананас - сладкий дар аллаха). Говорили Ахмет-паша и лейтенант Слэд о бое «Селимие» и «Реал-бея» с бригом. «Капитан-бей бесился, рассказывая мне этот случай, - пишет Слэд. И приводит слова Ахмет-паши: «Заяц был в моих руках, но собаки мои испугались собственного лая: при первом пролетевшем ядре бросили орудия!»
Кличка «Ахмет-попуджи» («Ахмет-сапожник») сопутствовала Ахмет-паше до могилы.
Сжег фрегат, бывший «Рафаил», двадцать четыре года спустя в Синопском бою Нахимов. Корабли его эскадры обрушили ужасающий огонь на одряхлевший корабль. И не прекратили обстрел до тех пор, пока не убедились, что пожара на нем нельзя потушить.
Флигель- адъютант Казарский личные поручения царя выполнял. И не раз. Но никогда не бывал в числе дежурных по Зимнему, сопровождающим прибывших к государю людей до дверей его кабинета. Никогда не скакал с пакетами от государя к главному командиру Черного моря и портов и с пакетами главного командира к государю, загоняя лошадей, разбивая в кровь лица ямщиков. В тридцатом году Казарский был командирован в Англию, где «знакомился с королевским флотом». Памятная командировка! Вернулся, возбужденный виденным. В сильном беспокойстве за судьбу флота. Подает «Записку» императору, полную конкретных, дельных, справедливых и прямо-таки провидческих суждений: в английском кораблестроении -смена эпох. Называть паропарусные фрегаты «самоварами» (а так их называл даже капитан-лейтенант Нахимов!) - ничего не понимать. У паропарусного флота преимущества перед парусным несомненные.
Эти провидения - когда Россия с победой. Побежденной Турцией смиренно подписан Адрианопольский мирный договор. Греция получает свободу, добытую русским оружием. Можно бы и не досаждать государю размышлениями об отставании…
В тридцать втором году Казарский уже капитаном I ранга «прошел по рекам, переволокам и озерам из Белого моря до Онеги», надо полагать, разведывая водный путь, который бы - при строительстве каналов, - мог бы соединить северные моря и Балтику.
В тридцать третьем, когда вновь запахло порохом, флигель-адъютант в Одессе. «При генерал-губернаторе». «Готовит корабли десанта».
То есть всегда выполнял поручения, где требовались знания и опыт боевого командира.
Татьяна Герасимовна Воздвиженская, словно отшельница в скиту, затворилась в своем особнячке на Малой офицерской. Никуда не выезжала и мало кого принимала: жену штабс-капитана Клепикова, Антонину Ефимовну, да Казарского. Дуняшка открывала дверь Казарскому и, осторожная, как чуткий зверек, оглядываясь, шептала: у барыни Антонина Ефимовна, опять раскладывает карты и опять сулит барыне очень, очень много детей; все считает и никак не может пересчитать всех по головкам червей. Дуняшка стала прехорошенькой, заневестилась, собралась замуж за подшкипера адмиралтейства. Барыне жалко было расставаться с ней, и она готовила ей хорошее приданое.
Печать подвижничества, всегда угадывавшаяся в Татьяне Герасимовне, после суда над Семеном Михайловичем Стройниковым стала очень приметной в ее облике. Воздвиженская стала строже, суше и еще красивее, чем прежде. Ее брат флигель-адъютант Дмитрий Герасимович Лазутин сердился, не принимая затворничества сестры. Три года спустя после суда, Казарский сделал Воздвиженской предложение. Она не отказала. Но, поднеся к повлажневшим глазам платок, проговорила:
- Грех вам, Санечка, торопить меня!
Брат говорил ей, что Стройникова помилуют, но, как положено по уставу, он будет переведен в матросы.
Так и произошло.