Подите прочь! – воскликнул граф, отшвыривая в сторону карту Южно-Киммерийского Кряжа. Лицо его раскраснелось, глаза от нескольких бессонных ночей, проведенных под свист горских стрел и рожки сигналов тревоги, были затянуты багровой пеленой.

– И я от себя добавлю. – Голос командира авангарда аквилонской армии, к которому принадлежали стоявшие понуро трое разведчиков Северного Легиона, был холоден, как и положено голосу столичного гвардейского офицера, когда он обращается к распоясавшимся мужланам. – В случае если вы еще раз нарушите приказ и задержите наше продвижение, я велю прибить ваши трупы на кресты рядом с пленными киммерийцами!

– Наше топтание на месте только на руку врагу. – Командир второго полка панцирной кавалерии был более спокоен – его части шли в самой середине бронированного потока, между авангардом и дворянскими ополчениями, замыкавшими шествие. Потерь ему варвары нанести еще не успели, если не считать нескольких десятков угнанных лошадей и пропавших без вести боковых дозоров.

– Разговор окончен! – Граф загнал душившее его бешенство куда-то внутрь – сказалась придворная выучка. – Больше я не намерен давать отчет о своих действиях никому, слышите, никому из Северного Легиона. Наша задача – вырваться на равнину, развернуться в боевые порядки и раздавить орду, гнать ее до самого Нордхейма, где их дикие соседидоглодают остатки! Никаких остановок! Только вперед – завтра к утру мы должны быть по ту сторону кряжа!

Последняя фраза была обращена к командиру авангарда. Тот громыхнул железной рукавицей по кирасе и вытянулся в струнку:

– Да, месьор. С вольницей среди гандерландских волонтеров сейчас же будет покончено, виноватые в остановке продвижения примерно наказаны.

– Вот так вот… – удовлетворенно кивнул командир воинства, идущего на помощь Венариуму.

Смерть предшественника, его давнего недруга из Магистрата, открывала перед честолюбивым пуантенцем радужные перспективы.

Небольшая победоносная кампания. Быстрое расследование, проведенное среди офицеров и воинов Северного Легиона, которое вскроет немедийский или – гиперборейский, барон еще не решил, заговор, а затем… – место покойного командующего в Магистрате.

Оставался еще герцог Орантис Антуйский, метивший в те же заоблачные дали, однако граф был уверен, что банда, именуемая Легионом, будет настолько растрепана варварами, что у короля Хагена не останется и тени сомнения в том, чьи войска выиграли кампанию и утвердили форпост Аквилонской Короны на Севере.

А дальше, дальше – стремительные наступления тяжелой кавалерии и гвардейских полков на Аргос… а может быть – Зингару или, Митра, упаси от сглаза, – на Немедию. Прекрасные, мощеные дороги, великолепный климат, созданный для цивилизованной войны, покоренные города, вереница вражеских дворян, понуро протягивающих его оруженосцу свои мечи, верой и правдой служившие еще их предкам на полях легендарных сражений. И, наконец, – место главы Магистрата, место советника при венценосце…

Об этом думал пуантенский вельможа, волею судеб возглавивший этот поход. В другом направлении текли мысли командира авангарда.

Его благодетель пал, сраженный невидимым дикарским стрелком. Рушилась вся паутина, какую гвардеец плел неодин год. Чтобы ныне добиться роли офицера-фаворита при новом командующем, следовало идти самым прямым путем – с мечом в руках доказывать свою шаткую славу перспективного военного.

К тому же у пуантенского вельможи имелся свой фаворит в столичной гвардии – командир второго панцирного полка. И как назло, именно на долю авангарда приходились все варварские колотушки – и исчезающие без следа дозоры, и угоняемые лошади, и неожиданные обвалы, и разящие без промаха стрелы, и капканы, и волчьи ямы, и кровавые стычки, в которых закованные в броню кавалеристы были полностью беспомощны перед летучими киммерийскими отрядами.

Первое время положение спасали порубежники Легиона, приказом Орантиса вызванные из боссонских гарнизонов и подчиненные авангарду армии. Однако следопыты Сапсана были своевольны, кроме своего командира ни в грош не ставили никого, и незаметные их успехи видел лишь гвардейский офицер, а о скандальных эпизодах неповиновения слух мгновенно доходил до старших командиров.

Вот и теперь – гандеры и боссонцы требовали остановки на ночь, с тем чтобы прочесать узкое ущелье, за которым армия Аквилонской Короны могла вырваться на оперативный простор из каменных теснин.

Предложение было разумным – гвардеец сам был в передовом дозоре и убедился, что в случае нахождения в ущелье сколь-нибудь значительных киммерийских сил огромных потерь не избежать – Орлиный Перевал был словно создан для засады самими Темными Силами, хранившими дикарские пустоши. На совете командир авангарда вначале держал сторону разведчиков, однако быстро понял, что пришелся не ко двору, и резко переменил позицию.

Командир колонны, следовавший в центре войска, был несказанно рад неудачам, выпавшим на долю того выскочки, которого ставили ему в пример вот уже несколько лет, со времен Академии. Теперь настал его час – его полк, не понесший потерь, свежий и прекрасно вооруженный, без сомнения, решит судьбу предстоящей на равнине сечи.

Сомнения вызывали лишь заносчивые ополченцы южных провинций – личные дружины тамошних аристократов, однако когда их глава нежданно-негаданно возглавил всю армию, гвардеец успокоился. На поле боя каждый из этих франтов будет драться сам за себя и почтет за честь не подчиняться общей линии.

Совет был закончен. Командиры отправились к своим войскам. Киммерийские горы медленно погружались во тьму – шла зябкая, туманная горная ночь, когда не видно собственной вытянутой руки и не слышно ржания коней за пять десятков шагов. Стальная змея вздрогнула и поползла вперед, к Орлиному Перевалу. Впереди бронированной конницы шли, сбившись в плотный клин, боссонцы и гандеры. Они прекрасно представляли себе, сколько недобрых настороженных глаз следит за ними с окружающих темных круч, из лесов и щелей, сколько стрел смотрело в затылок каждому из них из тумана и сколько камней готово было обрушиться вниз, на узкую каменную тропу.

Боковые дозоры, что готовились несколько часов назад следовать по гребням скал над основной армией, выковыривая из нор и секретов засевших там варваров, были стянуты к основным порядкам. Лица бойцов Легиона были мрачны. Все они бросили в месте привала провизию и палатки, взяв с собой лишь оружие.

Когда окружающие склоны, уже пожранные мглой, ожили и стрелы и копья вырвали из клина первых павших, легионеры сбились в плотный кулак и бросились вперед – на прорыв, склонив копья. Они не оглядывались назад, где в тумане глухо ворочалась змея, где звучал приглушенный смех, конский храп и бряцал металл. Они знали, что последует за первым залпом не знающих промаха стрел, и торопились, спасая уже свои жизни, а не честь армии королевства.

На самом выходе из теснины они врезались в плотный строй варваров, когда за их спинами раздался жуткий гул. Казалось, содрогнулся весь Кряж. Камни, сброшенные со склонов, камни и бревна, вызвали обвал – конское ржание и людские крики, захлебываясь в удушливом тумане, многократно отражаясь от гранитных стен, слышны были как голос одного гигантского зверя, ворочавшегося во тьме. Зверя, попавшего в капкан.

Несколько десятков порубежников прорубились сквозь визжащий ком, заткнувший ловушку, и бросились врассыпную вглубь пустошей. Их не преследовали – рой киммерийцев заколыхался, уплотнился и втянулся внутрь тропы, ведущей вглубь грохочущего и стонущего Орлиного Перевала, ставшего могилой аквилонской армии. Такой же рой шевелился и гудел, облепив завал с южной стороны от Перевала.

Все пространство вокруг укрепленных стен Венариума было черным-черно от трупов, а небо над крепостью – от стервятников и воронов. Дальше, за ничейной снеговой полосой, мерцали костры варваров.

Орда появилась со всех сторон одновременно. Ни один из дозорных, высланных еще Сапсаном, не вернулся, чтобы поведать защитникам крепости о численности варваров. Словно черные воды объяли тот клочок пустошей, где реяли знамена с золотыми львами. Воды подступили со всех сторон и ринулись, чтобы сокрушить препятствие на своем пути, поглотить его, задушить в объятиях, растоптать и развеять по ветру.

За два дня осады защитники крепости отбили уже пятый штурм. Варвары шли на приступ остервенело и неорганизованно, клан за кланом, волна за волной, словно одна бесноватая воля гнала их, как безумных китов из зингарских легенд, навстречу гибели.

Они не катили перед собой деревянных щитов на полозьях, не волокли на плечах осадных лестниц с крюками, не метали через стены окованные железом бревна, не подкапывались под башни. Они просто завалили собственными трупами ров и лезли вверх по стенам как муравьи. Некоторые забрасывали на парапет крюки и арканы, другие вбивали в стыке меж камней кладки крючья, привязывая к ним ремни, усыпанные узелками, но основная масса карабкалась по плечам и головам друг друга, цепляясь пальцами за малейшие неровности стен, бойницы и воткнувшиеся в стыки случайные копейные древки.

Над полем боя стоял несмолкаемый рев. Те варвары, кому не хватало места в общем строю, метались вокруг с факелами в руках, ныряли в это месиво, выныривали, перемещались без всякого видимого смысла от башни к башне, от ворот – к выдвинутым вперед скошенным крытым бастионам.

Никаких переговоров или предварительных уведомлений о начале штурма, сигнальных рожков или тому подобных деталей, сопутствующих любой войне, аквилонцы не увидели. Снежная мгла исторгла копошащуюся тьму, тьма обтекла крепость и захлестнула ее.

Бешеный натиск стихал так же внезапно и необъяснимо, как и начинался. Как Орантис ни вглядывался с самой высокой башни в плотный дикарский рой, он не различал ни вождей, ни шаманов-туиров, о которых столько твердили ему сапсановы помощники, ни вообще отдельных групп людей.

Это была единая масса, которая шевелилась, двигалась, нападала и отступала, метала тучи стрел, подмигивала защитникам множеством факелов, обтекала поле боя то по ходу солнца, то – против, но все это было за гранью постижения тарантийского стратега и пугало его.

Орантис Антуйский, отбив третий, самый яростный штурм, с ужасом признался себе, что, имей он под своим командованием и десятую часть этой орды, при условии, что она подчинялась бы его приказам и имела бы время подготовиться к приступу – давно бы взял Венариум.

Разумеется, он тщился не выглядеть полководцем, готовившимся сдаться в плен. Может быть, потому что и сдаваться было некому – как управлялось это черноголовое воинство и управлялось ли вообще, тарантиец не знал. Он стоял, облокотившись о ложе баллисты, к которой, кстати сказать, так же как к катапультам, больше не было снарядов, и отдавал короткие, уверенные, бессмысленные команды офицерам Легиона.

Что-то вроде: «Соберите все масло в походных кухнях, велите разлить по горшкам и зарядите, Митра вас разорви, баллисты и проклятые катапульты».

Легионеры, большей частью израненные, смертельно усталые, потные, с печатью обреченности на лицах, переводили пустые глаза с герцога на шевелящееся море врагов. Они уже сделали для обороны форпоста Аквилонской Короны все, что было в человеческих силах, и готовились умирать.

– Через день-два из-за Кряжа подойдет армия, цвет аквилонского рыцарства, лучшие полки столичной гвардии, и сотрет дикарей в порошок… – Тарантийцу казалось, что он говорит уверенно и веско.

Он размахивал руками, показывал командирам отдельных башен секретные планы Магистрата, вещал о том, что надо выстоять, ибо варвары есть варвары и ни черта не смыслят в стратегии.

Офицеры-порубежники смотрели куда-то вверх, и Орантис все не мог понять, на что – то ли на горделиво вьющиеся по ветру алые стяги с золотыми зверями, то ли на вдруг очистившееся киммерийское небо, тщась разглядеть Дворец Митры, то ли на кружащихся в прозрачном воздухе трупоедов.

– Завтра, а скорее всего – послезавтра дикари будут раздавлены между крепостными стенами и тяжелой кавалерией, как между молотом и наковальней! – Голос стратега дошел до визга, он поперхнулся и замолчал, глядя на пятерых угрюмых легионеров, созванных на совет. – Пять башен, пять овеянных славой знамен, привезенных моим эскортом из сверкающей Тарантии, пять славных командиров… – бормотал Орантис, комкая в руках кружевной платок, когда над черноголовым воинством пронесся истошный вой, в котором чуткое ухо могло бы узнать имя грозного божества этой земли. Воды всколыхнулись и поплыли к стенам аквилонской твердыни. Один из легионеров, баюкая у груди стянутую в лубке сломанную руку, задумчиво смотрел на море факелов, трое, словно по команде, повернули свой взор не на юг, откуда, по мнению герцога, должна была прийти помощь, а на северо-восток. Туда, где клубились снежные смерчи и разглядеть что-либо было невозможно.

Пятый, невысокого роста боссонский ветеран, по мнению Орантиса – совершенно разбойничьего вида, одноглазый, трехпалый, рябой, шагнул вперед, к мертвенно застывшей баллисте.

Орантис Антуйский успел выдохнуть со свистом воздух из разрывающихся легких, когда командир лучников коротко, без замаха, левой покалеченной рукой ударил его по лицу.

Голова герцога безвольно мотнулась на тонкой белой шее и безвольно свесилась на грудь. Небеса, непривычно синие, стервятники, зубчатая стена, колесо метательной машины – все это завертелось в глазах Орантиса, и он упал на дощатый настил башни, и щегольской плащ накрыл его тело.

– Да как вы смеете, мужичье! – закричал носатый барон, в это мгновение поднявшийся на башню с тревожной трубой в руках.

Он бросился к боссонцу, на ходу вытаскивая из ножен огромный кавалерийский меч с золоченой гардой. Раненый гандер не глядя ткнул ему в живот ножом и скривился от боли в сломанной руке, вызванной резким движением.

Кандидат в Магистрат по делам северных территорий, так и не ставший действительным его членом, уронил наполовину выхваченный клинок назад в ножны, схватился за панцирь, где между пластинами в кольчужной сети зияла дыра, сделал два неуверенных шага и закричал.

Боссонец, ругаясь на обоих нордхеймских языках, поминая также и пиктских демонов, ухватил его за плащ и старался удержать на краю парапета. Однако ударившая снизу киммерийская стрела пробила барону горло, тело его конвульсивно дернулось и полетело вниз. Бушующие внизу волны поглотили его. – Жаль меча, – буркнул командир лучников.

Он поднял выпавшую из рук тарантийца трубу, проиграл сигнал «к оружию» и невесело рассмеялся.

На стенах уже шла рукопашная. Пятеро командиров взглянули друг на друга, на копошащегося под плащом Орантиса и двинулись меж зубцов к ближайшей башне, где мелькали факелы, слышался стук мечей и хриплые вопли раненых. Ни один из них не видел, как пронзил бархатный плащ и тело под ним арбалетный болт, украшенный трехцветным пером…

Стрела клюнула покалеченную руку гандера, но слабо, на излете, и упала вниз. Тот вытер окровавленный нож, остановился, повертел его в руках и, сильно замахнувшись, швырнул его в лезущих вверх по стенам врагов. Попал – или нет, он не увидел.

Следующая стрела нашла его сердце даже раньше, чем четверо остальных командиров Легиона ворвались на башню, рубя направо и налево, со звероподобным кличем: «С нами Митра Непобежденный!», который слился с гортанным «Кром!», выдохнутым десятками глоток.