Я вспомнил через много лет Летящий лист, холодный свет, Осенних вихрей свист и вой... На ветер опершись спиной, Я пел, вернее, подвывал В самозабвении слепом, А ветер сзади подпирал И мчал меня, как листьев ком. Я пел о смерти — но не знал, Как много умираний ждет Живущего. Когда б на миг Певец неопытный постиг, Какая вещая тоска В нем жалуется и поет! Нет, недостойно языка О темном умолчать, одной Любуясь светлой стороной. Ведь то, о чем поет дитя, И обмирая, и грустя, — Все, все исполнится судьбой.

Цветы пустынь живут, Довольствуясь водой, Которую с вершины снеговой К ним по канавкам вырытым ведут. И все же тут какой-то есть изъян; Чтобы ростку от влаги распрямиться, Сперва под ливнем должен он склониться. Я поднял бы на воздух океан Одной огромной облачною тушей, Закрывшей небеса из края в край, И, прокатив торжественно над сушей, Всю, не скупясь, опорожнил Над распустившимся цветком: пускай Уносит лепестки потоп кипучий (Лишь бы бутонам он не повредил!) И сам бы встал под брызжущею тучей. Вода — не только для корней и губ. Пускай всего меня поток омоет, Пусть хлещет по плечам, могуч и груб. Есть то, чего и объяснять не стоит. Дождь — как вино (такой в нем хмель сокрыт), Как солнце, что ласкает и пьянит. Всю жизнь не мог я усидеть под крышей, Дождь на дворе заслыша. Я выбегал, какой бы ни был час, В ночь и в туман, под громы и под грозы. И дождь катился по щекам, как слезы Моих давным-давно иссякших глаз.