Движение по Гарфилд-авеню было перекрыто с помощью тех же стоек, которые будут сдерживать натиск зрителей на параде чуть больше, чем через двадцать четыре часа. Улица была неподвижна, лишь ветер носил по тротуару листья магнолии. Центральная площадь перед зданием мэрии была заполнена не туристами, рассматривающими мириады новогодних гирлянд, развешанных на деревьях, а машинами «скорой помощи». Единственный звук — пересмешник, передразнивающий звук сирен, на одном из деревьев.

Прямо в центре Пасадены все до единого жители и служащие из двух кварталов, включая все полицейское управление, были эвакуированы за пределы потенциальной зоны поражения. Габриель попал нам не в бровь, а в глаз, припарковав белый «хундай» прямо перед окружным судом и полицейским управлением. Он заявил свои права, дав нам понять, что может пойти куда угодно и сделать все, что угодно. И что самое ужасное — я в это верила.

Робот по обезвреживанию бомб находился метрах в трех от автомобиля, его крошечная камера была нацелена на лицо Брима. Брим сидел на пассажирском кресле, рот заклеен липкой лентой, обезумевший от ужаса взгляд. Он смотрел в камеру с мольбой о помощи. Мы в одном квартале к югу стояли на площади, обсаженной по периметру деревьями. Крестный отец Лэйси, Эд Чавес, разглядывал картинку на экране маленького телемонитора, а потом покачал головой.

— Господи, я в жизни ничего подобного не видел.

Я смотрела на экран с той же самой мыслью. Я думала, что поняла что-то про Габриеля, но теперь все это казалось несущественным.

— Сколько взрывчатки в автомобиле? — спросила я.

Чавес покачал головой.

— Офицер, обнаруживший автомобиль, убрался оттуда, как только понял, что, черт возьми, происходит.

— Посмотрите на задние колеса, — сказал Гаррисон. — Корпус машины накренен, крыло почти касается. Должно быть, в багажнике килограммов сорок пять взрывчатки или даже больше.

— И что произойдет, если эта штуковина рванет? — спросил Чавес.

— Ну, скажем так, мы даже взрыв толком не успеем услышать, — вздохнул Гаррисон.

— А мы знаем, как подключены провода? — поинтересовалась я.

Гаррисон жестом показал на техника, контролирующего движения робота.

Я посмотрела на маленький монитор, получавший картинку с камеры робота. Она переместилась с лица Брима на дверцу. С другой стороны на ней были прикреплены два каких-то небольших предмета.

— Похоже на сигнализационные датчики.

— Это они и есть. Нам не видно противоположную дверцу, но можно с уверенностью сказать, что и она тоже подключена к бомбе. Если мы откроем дверь или разобьем окно, то машина взорвется.

Гаррисон замолчал и посмотрел на меня.

— И это только, что мы видим. А ведь могут быть еще и дистанционные датчики или датчики движения. Не думаю, что мы можем исключить такую возможность.

— Я могу поговорить с Бримом с помощью робота?

Гаррисон кивнул:

— Да, внутри встроена телефонная линия.

Камера дрогнула и снова повернулась к Бриму, увеличивая изображение, пока лицо не стало во весь экран. Брим тяжело дышал, пот длинными полосами стекал по щекам.

— Не знаю, сможет ли он слышать вас в таком состоянии, — пробормотал Гаррисон.

— Агент Хикс и его люди уже в пути. Это их дело, — сказал Чавес.

— Но они не будут спрашивать его о моей дочери.

Чавес несколько секунд смотрел на монитор, а потом кивнул:

— Хорошо, не торопись.

Гаррисон показал мне микрофон на пульте управления.

— Просто говори нормальным голосом. Он услышит.

Я кивнула, и Гаррисон включил микрофон.

— Мистер Брим, это лейтенант Алекс Делилло. Вы меня помните, я приходила к вам в магазин? Если вы меня понимаете, то кивните, насколько это возможно.

Капля пота скатилась по его лбу.

— Он вас не слышит, — сказал Гаррисон.

— Мистер Брим, кивните, если слышите меня. В роботе встроена камера. Посмотрите на него и кивните.

Брим покачал головой.

— Посмотрите в камеру и кивните. Мне нужно знать, что вы меня слышите.

Брим медленно повернул голову, как будто его движения сдерживала шина-воротник.

— Я не думаю, что он понимает, где находится, — прошептал Гаррисон.

— У нас здесь самые высококлассные специалисты. Все будет хорошо.

Брим покачал головой, словно знал, что ничего хорошего не будет. Его глаза широко распахнулись, но взгляд не сфокусирован, как у слепого.

— Вы видели мою дочь? Она участвовала в конкурсе красоты. Вы говорили с ней по телефону. Лэйси Делилло. Вы знаете, где она сейчас?

Брим смотрел прямо перед собой. Взгляд снова стал осмысленным, словно Брим рылся в памяти, а потом он снова повернулся к камере.

— Лэйси Делилло — вы знаете, где она?

Морщины в уголках его глаз стали глубже, а потом глаза наполнились слезами.

Чавес положил мне руку на плечо. Нет, я не могу сдаться. Брим что-то знал, он просто обязан знать, иначе не сидел бы в этом автомобиле.

— Мистер Брим, вы видели мою дочь?

Если он и слышал меня, то вида не подал. Он смотрел прямо перед собой, снова вернувшись в кошмар.

— Все, мы его потеряли. Думаю, теперь он даже тебя не слышит, — сказал Чавес.

— Ему нужно видеть чье-то лицо. Он один и напуган.

— Алекс, даже и не думай…

— Он погружен в свои мысли, но если он увидит мое лицо, если решит, что не умрет…

— Ты туда не пойдешь, — рявкнул Чавес.

— Если он что-то знает про Лэйси и мы его потеряем…

Из легких испарился весь воздух, забирая с собой и мой голос. Я пыталась сделать вдох, но ощущения скорее напоминали дыхание сквозь пластиковый мешок. Наконец голос вернулся ко мне в виде шепота.

— Как я буду с этим жить?

Чавес посмотрел на меня как суровый отец.

— У него связаны руки, рот заклеен. Если даже ты до него достучишься, что сможешь узнать?

— Мне от него нужен всего-навсего кивок. Если он скажет, что как-то связан с Лэйси, то мы узнаем нечто, чего не знали раньше.

Чавес покачал головой и посмотрел на Гаррисона.

— Вы эксперт по взрывным устройствам. Скажите ей, что это плохая идея.

Гаррисон бросил взгляд в сторону заминированного автомобиля, потом на меня и повернулся к Чавесу:

— У меня нет дочери, я здесь не советчик.

Чавес снова покачал головой и тоже посмотрел на автомобиль.

— А у меня есть дочь, — прошептал он и обратился ко мне: — И крестница.

Гаррисон перечислил мне длинный список того, на что нужно посмотреть в машине. Форма заряда, один он или несколько, сколько цепей, есть ли заземление, где источник загорания, сколько запалов и каких. Видны ли провода? Нарушена ли их целостность? Если нет, то все в порядке. В противном случае нужно убежать или плюхнуться на землю в зависимости от направления взрывной волны. Звучало как урок для старшеклассников по теме «Лексика террора».

Я ходила по этой улице вот уже двадцать лет, но сейчас она казалась незнакомой. Когда я пересекла ограждение, то возникло ощущение, что я высадилась на поверхности Луны. Квартал напоминал разрушенный район в Сараево, где матери выбегали из домов под прицелом снайперов, только чтобы купить хлеба своим детям. С каждым метром обстановка становилась все более и более подозрительной. Каждый шаг уводил меня дальше в новый мир, где все наши представления о добре, зле и справедливости превращались в пыль.

Я остановилась неподалеку от робота, как мне велел Гаррисон, и тщательно рассмотрела днище автомобиля на предмет лучей красного света, которые указывают на наличие лазерного детектора движений.

— Я ничего не вижу, — сказала я, а встроенный микрофон передал мои слова. Гаррисон решил, что лучше не давать мне рацию, поскольку бомба может среагировать на радиосигнал.

— Хорошо, — ответил Гаррисон. Его голос звучал так, словно доносился с другой стороны планеты, а не за двести метров отсюда.

Брим сидел, вытянувшись в струнку, и смотрел прямо перед собой, глаза закрыты, а дыхание прерывистое, как у роженицы.

— Мистер Брим, — позвала я его, как можно более спокойным голосом.

Брим резко открыл глаза, словно очнулся от кошмара, затем повернул голову, хотя тело не сдвинулось ни на миллиметр. Под глазами темные круги, кожа бледная, словно жизнь потихоньку утекает из него.

— Я здесь немного постою, чтобы вы не чувствовали себя брошенным. Вы меня помните, я лейтенант Делилло?

Он несколько секунд пристально смотрел на меня, словно пытался ухватить ниточку воспоминания, а потом кивнул. Я подошла к машине и заглянула внутрь. Как Гаррисон и предполагал, к дверям и окошкам были подключены датчики.

— С вами все будет в порядке. Мы вас вытащим.

Брим сверлил меня взглядом, словно спрашивал что-то, а потом посмотрел на свои колени. Мое сердце колотилось где-то в горле.

Страх уступил место ужасу. Я видела именно то, о чем говорил Гаррисон. Причем я не была активным участником, а лишь пассивным наблюдателем, и все равно растерялась. Узы, которые связывали нас всех в единое целое, в человечество, только что были разорваны. Я сделала шаг назад, сдерживая рвотный позыв, а потом отвернулась и заговорила в микрофон, чтобы Брим меня не слышал:

— Руки у него лежат на коленях, и они не просто связаны, а замотаны липкой лентой так, что получился шар, и от него в обе стороны расходятся провода.

Я посмотрела и увидела, как Гаррисон повернулся к Чавесу и покачал головой.

— Ты видишь, к чему они подсоединены? — спросил он.

— Нет, они идут под сиденье.

На другом конце возникла долгая пауза, и я посмотрела на Гаррисона. Он потупился и о чем-то думал. Внезапно волоски на моих руках встали дыбом. Я поняла, что пытается сделать Гаррисон. Он пытается залезть в голову Габриеля. Представляет себе его портрет. Резкие черты лица и темные волосы. Тонкий шрам в форме полумесяца. Светлые глаза, которые, даже будучи нарисованными, смотрят сквозь вас. «Крепость Божья». Идеальный портрет зла. Разберись, какой конец для этого ужасного спектакля задумал Габриель, и ты поймешь, к чему он подключил взрывчатку, привязанную к рукам Брима.

Я видела, как Гаррисон покачал головой, а потом оторвал взгляд от асфальта и повернулся ко мне.

— Думаю, вам нужно убираться оттуда немедленно. Уходите, — велел он.

— Ты думаешь…

— Просто уходите, без разговоров.

— Я должна спросить его о Лэйси.

— Делай, что он говорит, Алекс, — скомандовал Чавес.

Я посмотрела на них еще раз и снова обратилась к Бриму:

— Мистер Брим, наши специалисты думают, как вас вытащить из этой переделки.

Брим взглянул на меня, а потом снова на свои руки.

— Вы знаете, где моя дочь?

Он поднял глаза и покачал головой, попытался что-то сказать, но липкая лента сводила все попытки на нет, и Брим расплакался. Если у него и оставалась какая-то надежда, то она растаяла.

Сзади раздался голос Гаррисона:

— Лейтенант, уходите оттуда. Немедленно.

Брим громко завыл и начал бешено трясти головой.

— Уходи оттуда, Алекс! — заорал Чавес.

Взгляд Брима задержался на мне достаточно долго, чтобы я поняла, что он принял какое-то решение.

— Нет, мы сможем спасти вас, — взмолилась я.

Но Брим покачал головой и застонал. Чавес орал:

— Алекс, убирайся оттуда!

Я сделала шажок назад, потом другой, третий. Вой Брима стал непрерывным. Я повернулась и побежала, но боковым зрением увидела, как Брим поднял шар, примотанный к его рукам. Ударная волна свалила меня на четвереньки, словно шлепок огромной ручищи. На секунду стало тихо, а потом осколки стекла посыпались на асфальт как снежная пыль. Эхо взрыва громким хлопком нарушило тишину и, отразившись от здания управления, прокатилось по улицам. От ударной волны включились автомобильные сигнализации. Послышался шум вертолета. Едкий запах взрывчатки смешался со сладким ароматом жасмина.

— Почему? — спросила я, не уверенная до конца, произнесла ли я это вслух или про себя. Я начала трясти головой. Нет, это бессмысленно. Зачем Брим так поступил? Я села и попыталась определить, не ранена ли я. Ноги целы, руки целы, голова тоже. Кровь идет изо рта — падая, я прикусила язык.

Ко мне рванули несколько офицеров. Я обернулась и, к своему изумлению, обнаружила, что машина не пострадала. Окна выбиты, с потолка свисает какой-то лоскут, но в остальном все в порядке. Брим по-прежнему сидел на пассажирском кресле, свесив голову на грудь. Кровь обильно вытекала из его носа. Липкая лента отклеилась ото рта и висела как обрывок кожи. Если он и жив, то без сознания.

Я, пошатываясь, поднялась на ноги, подошла к машине и заглянула внутрь. Боже, у Брима не было кистей. Остались только обломки кости, разорванные мускулы и поблескивающие сухожилия.

Я отшатнулась, чьи-то руки поймали меня и, приобняв за плечи, отвели прочь от машины. Голоса задавали вопросы, но я не понимала ни слова. Я точно знала, что по моему лицу бегут слезы, но ничего не чувствовала. Все те же руки проводили меня по улице, вывели за желтую ленту и усадили на обочину.

— Алекс, ты ранена?

Я подняла голову и увидела лицо Чавеса, который присел на корточки рядом со мной.

— Он сам себя взорвал. Я не понимаю, взял и взорвал.

Я покачала головой, отказываясь верить, и провела рукой по волосам. Крошечные осколки стекла напоминали рисинки, которыми осыпают невесту на выходе из церкви.

Я снова посмотрела на машину. Два офицера в специальном обмундировании извлекли обмякшее тело Брима через окно и неуклюже понесли его к медикам.

— Вот он, террор, — прошептала я.

— Алекс?

— Глаза Брима. Он понял, что это террор. — Я посмотрела на Чавеса. — Он не знал, где Лэйси, но знал, что она похищена. Знал.

— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь, черт побери, происходит? — раздался сердитый голос.

Это приехал агент Хикс с командой спецов из ФБР и теперь стоял за спиной у Чавеса. В ярком свете фонарей было видно, как у него шея пошла красными пятнами от злости.

— Я же сказал вам подождать, не лезть туда и дать нашим экспертам все разрулить! А вы что сделали? Позволили этой пойти…

— «Эта», между прочим, возглавляет убойный. — Чавес тут же занял оборону.

— Да, и только что взорвала свидетеля, блестящая работа. Да вы хоть понимаете, с кем имеете дело?!

— Он сам себя взорвал, Хикс, — сказал Чавес.

— И какого же, простите за выражение, хрена? Вы можете мне ответить, лейтенант?

Мимо провезли каталку с Бримом, над спасением которого трудились, не покладая рук, двое врачей «скорой помощи». Они вставили ему трубку в горло, чтобы помочь дышать. Обрубки рук были покрыты пропитавшимися кровью повязками. Я почувствовала, как от него пахнет взрывчаткой. Этот запах въелся в его одежду, словно гниль.

Я мысленно воспроизвела события. Вот он что-то кричит и воет под кляпом. Качает головой. Он что-то знает. Террор. И внезапно я поняла. Наверное, Гаррисон тоже догадался, вот почему он велел мне уносить ноги.

— О господи, — прошептала я.

Чавес взял меня за руку.

— Что такое?

— Думаю, Брим взорвал себя, чтобы спасти других.

— Еще раз и попонятнее, — огрызнулся Хикс.

— Думаю, багажник тоже набит взрывчаткой. И Бриму дали возможность выбора. Габриель дал.

— Какого выбора?

— Потерять руки или угробить других людей, которые попытаются его спасти. Думаю, поэтому он и взорвал себя.

Хикс покачал головой.

— Все, что вам известно, — парень запаниковал, и вам просто повезло, что вы еще живы.

— Нет, в его взгляде я увидела не панику, Хикс. Он принял решение… невообразимое решение.

Гаррисон подошел к Чавесу и сел на корточки.

— Вы в порядке?

Я кивнула.

— Машина набита взрывчаткой под завязку. Заряд в руках Брима вывел из строя все остальные детонаторы. Если бы взорвалось все, то улица бы напоминала разрушенные районы Багдада.

— Господи, — выдохнул Чавес.

— Так, машина наша, — рявкнул Хикс, доставая мобильник. — Велите своим людям покинуть территорию.

Чавес кивнул, а Хикс ушел, раздавая поручения другим агентам все тем же рявкающим тоном.

Я посмотрела на Гаррисона Он знал правду о причинах поступка Брима так же хорошо, как если бы стоял возле меня у машины. Весь ужас, который испытал Брим, принимая решение, стоившее ему рук. Он сидел в машине и мысленно рассматривал разные возможности, снова и снова. И когда он проиграл в голове все «а если» и «может быть», то пришел к тому решению, которое с самого начала навязал ему Габриель. Шок накрыл нас и всех, кто понял эту страшную правду, словно взрывная волна, оставляя нас слабыми и сжавшимися в комочек.

— Скажи мне, что ты сможешь его перехитрить, — взмолилась я, глядя на Гаррисона.

«Скорая помощь» с мигалками и сиренами увозила Брима, завывая в ночи, как раненый зверь. Гаррисон посмотрел ей вслед.

— Я не знаю.

— Чушь. — Я разозлилась на себя за слабость. — У него моя дочка. Я не сдамся. Слышишь, не сдамся!

Я взяла Чавеса за руку и рывком встала на ноги.

— Он или уже ошибся или еще ошибется. Нам нужно просто поднапрячь мозги, чтобы заметить эту ошибку.

Я прошла мимо Чавеса и Гаррисона и направилась в машину. Подъехали еще несколько офицеров, но никто из них не понимал всего ужаса, никто из них не видел глаза Брима. Я взглянула на часы. Почти три часа ночи. Звезды, освещавшие ночное небо, исчезли. Ветер принес темные тучи, извещая о приближении шторма, и теперь они извивались на небе как клубок ядовитых змей.

— Проклятье, — прошептала я себе под нос. Так сказала бы на своем месте Лэйси, и ей бы понравилось, что я произношу это: — Проклятье!

Брим все еще был жив, если пересмотреть свои представления о том, что такое жизнь. Он дышал через трубку и респиратор. В проклятом «хундае» осталось, по крайней мере, шестьдесят процентов его крови. Но мы не узнаем, что еще Брим потерял там, пока он не придет в сознание. Если Бог действительно существует, то Бриму будет дарована длительная передышка от действительности и страшных воспоминаний.

В коридоре отделения скорой помощи сидела жена Брима и озиралась ошарашенными глазами потерявшегося на автовокзале человека. Миниатюрная хорошенькая женщина с короткими темно-русыми волосами, которые она нервно заправляла за уши. Она была одета в тонкий хлопковый свитер, брюки цвета хаки и рыжевато-коричневую рубашку в тон носкам и поясу. Да, это не тот комплект, который надеваешь, собираясь второпях, если только в тебе нет особого гена, позволяющего со вкусом подбирать одежду без всякой задней мысли, которого, очевидно, у меня нет и никогда не было. Жене Брима даже хватило времени наложить помаду соответствующего цвета. Может, так некоторые женщины справляются со стрессом — наряжаются в пух и прах.

Я протянула ей портрет Габриеля.

— Вы когда-нибудь видели этого человека?

Миссис Брим внимательно рассмотрела рисунок и покачала головой.

— Это он взорвал моего мужа?

Я проигнорировала ее вопрос и продолжила:

— Вы знаете, куда он пошел сегодня утром, с кем встречался?

Она снова покачала головой.

— Я уже сказала другим офицерам, что я ничего не знаю. Я все им рассказала. Он был в нормальном настроении, все было в порядке… Я просто не понимаю.

Я вытащила из кармана фотографию Лэйси и протянула миссис Брим.

— А эту девушку вы видели?

Она смотрела на снимок, не видя его.

— У моего мужа не было любовницы.

По ее голосу мне стало ясно, что ее муж не всегда хранил верность.

— Это не то, что вы…

— Простите. Не знаю, зачем я это сказала.

Она снова посмотрела на снимок, словно до этого толком не рассмотрела. Потом я увидела в ее взгляде огонек узнавания.

— Она конкурсантка?

Я кивнула.

— Ваш муж звонил моей дочери трижды. Вы знаете зачем?

— Он говорил со всеми участницами, поскольку изготавливал букетики, которые девушки должны были прицепить к корсажу во время парада.

— Вы не знаете, ваш муж не состоял в какой-нибудь экологической организации?

Она посмотрела на меня так, словно не расслышала вопрос или не могла поверить, что я смею сейчас спрашивать такое.

— Вы что, считаете, что во взрыве виновна «Сьерра Клуб»? — с сарказмом спросила миссис Брим.

Приехали. Если у Брима и были какие-то секреты, то он ревностно охранял их от жены. Миссис Брим посмотрела в сторону реанимационного отделения.

— Доктора мне ничего не сказали.

Затем она взглянула на синяки от удара дверью, украшавшие мое лицо.

— Вы были там? Вы знаете, что с ним произошло?

Я посмотрела на свои руки и увидела бомбу, завернутую в серебристый скотч, а потом глаза Брима, когда он принял ужасное решение. Я повернулась к миссис Брим. Надеюсь, что она никогда не узнает того, что, к моему глубокому сожалению, знаю я.

— Я не знаю подробностей, простите.

Через несколько минут я вышла из отделения скорой помощи и поднялась на этаж, где мой раненый напарник приходил в себя после взрыва в бунгало. И хотя я отличалась здравомыслием, но всегда полагала, что единственная постоянная величина в моей жизни — это Трэйвер. Но Габриель изменил и это. Раз и все. И теперь мне нужно каким-то образом сообщить Дэйву, что моя девочка похищена. Мне придется признаться, что я не смогла ее защитить, что потерпела неудачу. Я просто не могла этого сделать. Как я посмотрю Дэйву в глаза, когда он услышит ужасную новость. Я потянулась было к кнопке «стоп», но лифт уже доехал до нужного этажа.

Больничные стены были выкрашены в бледно-желтый цвет, из нескольких палат раздавался шум аппаратов искусственной вентиляции легких, которые ритмично качали воздух. С каждым шагом усиливалось ощущение, что я возвращаюсь в прошлое. Я остановилась перед палатой 308, сама того не осознавая. Здесь умер отец Лэйси. Мы с Лэйси ходили по этому коридору каждый день в течение двух недель. Тогда стены были голубыми, но все остальное по-старому: запах хлорки, объявления по системе громкой связи, скрип колес каталок по линолеуму, неестественная тишина в коридорах, которые видели столько разбитых сердец.

Здесь все и началось. Лэйси ускользала от меня с каждым слабеющим вздохом ее отца. Первое невысказанное чувство, первый секрет. Первый шаг к тому, где она оказалась сейчас. Как я могла такое допустить? Ведь это материнский долг — видеть то, что другие не замечают. Но почему же я не увидела?!

Я остановилась рядом с постом медсестры, и мне сообщили, что сейчас немного поздновато для визитов, но я показала значок и сказала, что я на минуточку.

Я зашла в палату Трэйвера и несколько секунд топталась на входе. На больничной койке он казался меньше. Выглядел более уязвимым. Из его носа торчала трубка. На голову наложена многослойная повязка, начиная с того места, где ему просверлили дырку, чтобы уменьшить внутричерепное давление. Лицо отекшее и все в синяках. Доктора сказали, что он полностью поправится, но сейчас меня ни в чем нельзя было убедить.

Я подошла к кровати и взялась за стальной поручень. На тумбочке стояла фотография близняшек в одинаковых костюмчиках медвежат панды.

— Сколько времени? — шепотом спросил Трэйвер не своим голосом. Его глаза открылись на пару секунд, посмотрели на меня и снова закрылись. Дэйв пошевелил пальцами, и я взяла его за руку.

— Уже поздно.

Его грудь поднималась под простыней, когда он делал глубокий вдох, а потом выдыхал с громким свистом, как будто ему требовались все силы для того, чтобы выпустить воздух из легких.

— Я слышал, — прошептал он. — Это правда?

— Поправляйся.

Дэйв слабо пожал мою руку, а потом, казалось, уснул. Его дыхание стало ровным и спокойным.

— Лэйси… — прошептал он, и его голос оборвался. Единственная слезинка скатилась из уголка глаза и потекла по искалеченному лицу.