Казалось, голос зовет меня издалека, с другого конца комнаты или длинного коридора, такой же неразличимый, как воспоминание.

— Очнись, лейтенант.

Я почувствовала жгучую боль от пощечины. Чья-то рука с размаху ударила меня по лицу.

— Очнись! — заорал какой-то голос.

Сознание начало возвращаться. Создавалось впечатление, что я катаюсь на аттракционах в парке развлечений, набирая скорость и переворачиваясь в прерывистом потоке времени. Последний рывок напоминал заключительный отрезок американских горок, я неслась все быстрее и быстрее, а потом меня выкинуло обратно в настоящее с такой силой, словно я врезалась в стену.

Я подняла голову. Так, я сижу на стуле. На глазах повязка. Руки и ноги крепко примотаны к стулу. Ощутив прикосновение его ледяной руки к лицу, я дернулась.

— Хорошо, — сказал Габриель.

Запах дешевого одеколона тянулся за ним как шлейф, когда он обошел стул. Я попыталась сориентироваться, отмотать события назад к тому роковому первому шагу, который и привел меня в итоге в эту комнату. Вспышка в ночи. Дробовик. Гравий. Привкус машинного масла. Но на моей блузке нет крови.

— Ты выстрелил в меня резиновой пулей? — спросила я.

В том месте, куда попала пуля, кожу жгло, как будто к ней приложили горячий уголь.

— А мог бы и убить.

Но не убил и не убьет, пока я не исполню роль в его драме, как он того хочет. Это мое единственное преимущество, если можно как-то использовать то, что ты знаешь, как именно умрешь через несколько часов.

— Где моя дочь?

Габриель стукнул меня по уху, и меня пронзила острая боль, как будто я схватилась за оголенный провод.

— Я мог бы убить тебя! — со злостью повторил он, словно я не до конца осознала всю серьезность положения и то, что моя судьба у него в руках.

Я ощутила его дыхание на своей шее и окаменела.

— Тебе очень повезло, — прошептал Габриель мне на ухо.

В его дыхании перемешался сладковатый привкус корицы и горечь подгоревшего чеснока. Его рука скользнула мне на плечо и надавила на рану от резиновой пули. Я охнула, и воздух в легких кончился. Такое впечатление, словно рука этого психа залезла мне прямо в грудь и схватила за сердце.

— Понежнее?

Я попыталась ответить, но воздуха не хватало, чтобы вымолвить хоть слово. Рука Габриеля переместилась на горло, и он начал водить острым ногтем указательного пальца вдоль линии подбородка. Боль в груди стала затихать, и я смогла сделать вдох.

— Ты жалкий ублюдок! — воскликнула я.

Он отдернул руку, а я сжалась, приготовившись к очередной пощечине, но ее не последовало. Через повязку я ощутила, как он отпрянул, словно змея, прячущаяся в свою нору.

Я попыталась вспомнить, что видела в его глазах, что именно подсказало мне — эти глаза не с портрета Габриеля. Светлые, пронизывающие как бриллианты. В них светилась угроза, но я могла представить их и другими — нежными, умоляющими, светящимися от любви или роняющими слезы, или даже искрящимися от радости.

«Господь сотворил это лицо незабываемым» — так отец Пол описал портрет Габриеля. Но это не те глаза, на портрете были глаза хамелеона, актера… глаза, которые можно представить себе где угодно, в любой ситуации, и принадлежать любому. Господь сотворил… И тут я поняла. Как просто, просто и безукоризненно.

— Ты ведь не Габриель, да? Габриеля вообще не существует. Ты создал его, чтобы прятаться за ним, чтобы ты мог беспрепятственно ходить, где тебе вздумается.

Молчание.

— Кто же ты?

Я услышала его шаги. Казалось, он кружит вокруг как животное, изучает, решает, когда лучше напасть.

Давай, дави на него. Высмеивай его сценарий.

— Я знаю про Францию. Знаю, как ты убивал. Ты не террорист. Ты ни во что не веришь, ни за что не борешься, нет никаких высоких мотивов. Ты убиваешь просто потому, что у тебя съехала крыша, и ты жаждешь власти над людьми. Ты выполз из какой-то черной дыры, и тебя надо запихнуть обратно.

Шаги остановились за моей спиной и замерли. Я попыталась перевести дух, но воздух как будто испарился из комнаты. Я зашла слишком далеко? Насколько можно было надавить на него, не высвободив безумие, прячущееся внутри?

Его дыхание коснулось моей шеи, и каждый мускул моего тела напрягся в ожидании удара. Но ничего не произошло. Казалось, это дышит животное. Примитивное и ничего не скрывающее. Ничего не боящееся. Стоящее на вершине пищевой цепочки. Я почувствовала себя жертвой, которую тащили в логово хищника.

— Думаешь, ты хорошо меня знаешь? — прошептал он.

— Я знаю, что ты никогда не убивал женщин. Почему же?

Он засмеялся.

— Нет, ты меня не знаешь.

— Я знаю достаточно… — начала я.

— Я убил свою мать. Перерезал ей горло.

Он провел рукой по моим волосам. Меня затопила волна паники, и я мысленно повторила его слова: «Я убил свою мать. Я убил свою мать».

— Ты не…

— Ты никогда не поймешь меня… — сказал он мне на ухо.

— А что она тебе сделала? — спросила я слабым голосом.

— Всё, — прошептал он.

Я попыталась отогнать страх и продолжила:

— Ты…

— Чувствуешь тяжесть? — спросил Габриель.

По моему телу пробежал холодок. Я почувствовала, что на моих плечах что-то есть, чего я не заметила раньше. Как будто чьи-то руки схватили меня. Нечто давило на меня, окружив мое тело. Я осторожно вдохнула, опасаясь, что могу узнать больше, чем готова узнать. Жилет плотно сидел на мне. Взрывчатка напоминала кирпичики, аккуратно разложенные в ряд, а под ними небольшие пакетики с какими-то острыми предметами, которые кололись, когда я вдыхала Гвозди. Шрапнель. Остальное очевидно. Я буду «полем смерти».

Габриель был прав. Я не знала его, просто не могла знать. Я только что с головой погрузилась в кошмар, и его мир для меня загадка. Все доказательства его жестокости и даже тот факт, что он похитил мою дочь, не подготовили меня к тому, что происходило сейчас. Мое горло сжалось от страха когда я пыталась сделать вдох. Мне пришлось бороться с желанием спрятаться под покровом паники, бешено несущейся по моему телу с каждым толчком сердца Это было бы слишком легко.

— Лэйси, — беззвучно прошептала я. — Лэйси, Лэйси, Лэйси…

Дочка была моим маяком. Верни меня. Помоги мне.

Я услышала щелчок и на секунду из-под повязки увидела вспышку фотоаппарата Габриель сделал еще один снимок, и еще один, и еще… С каждой вспышкой мое дыхание учащалось и становилось все более прерывистым. Это снова происходит. Я стала новым экспонатом его коллекции.

Я пыталась найти какую-то опору, чтобы побороть панику, отпихнуть ее от себя.

— Тебе нужен был кто-то, чтобы перевезти взрывчатку через границу, поэтому ты и связался с Бримом и Финли. А еще тебе нужен кто-то, чтобы пройти через полицейское заграждение вместе с бомбой, для этого ты похитил мою дочь, чтобы добраться до меня.

— Я похитил твою дочь, потому что мне понравился ее голос.

— Я не буду убивать ради тебя.

— Мама, — сказала дочь.

Ее голос дрожал. Скорее всего, она думала, что я приду спасти ее, и вот теперь смотрела на меня в таком положении.

— Лэйси, — сказала я, мой голос дрогнул, а глаза наполнились слезами. — Ты в порядке?

— Это зависит от тебя, — сказал Габриель.

Раздался пронзительный визг, и в моем сердце открылась рана, словно кто-то отсек скальпелем кусок.

— Ах ты, сукин сын! — заорала я, пытаясь высвободиться. — Оставь ее в покое!

Лэйси снова закричала:

— Нет!

— Прекрати, прекрати! — вопила я, слезы пропитывали повязку.

— Нет, мамочка, нет! — взвизгнула Лэйси. — Пошел на фиг!

Габриель методично превращал меня в жертву, шаг за шагом, словно я была каким-то механизмом, который он разбирал на детали.

— Пожалуйста, — взмолилась я.

Крики Лэйси почти стихли.

— Я сделаю все, что ты хочешь, только оставь ее… оставь ее… я все сделаю…

Я повесила голову и замолчала.

— Ты такая же, как все. Слабая. Ты всегда сдаешься. Ты пустое место.

Он словно возил меня лицом по грязи, наслаждаясь своей властью. Я сделала вдох, удержав воздух достаточно долго, чтобы утихомирить бешено колотившееся сердце. Потом еще один, пытаясь найти выход, и тут меня позвал еле слышный голос, который, казалось, звучал из другой жизни.

— Работай.

Сначала я не услышала его или не могла услышать, но он снова обратился ко мне:

— Работай.

Это был голос Трэйвера. Большого Дэйва, защитника Лэйси.

— Он не знает того, что ты знаешь. Используй это.

— Хорошо, — прошептала я.

Дверь открылась, и Лэйси в отчаянии крикнула:

— Мамочка!!!

Она сопротивлялась, пинала своего обидчика, когда он тащил ее по полу.

— Лэйси!

— Ах ты, козел гребаный! — визжала она.

Дочкино сопротивление встряхнуло меня так же, как ее плач в первую ночь после возвращения из роддома. Я тут же устыдилась собственной слабости. Лэйси в заложниках уже почти сорок часов, а Габриель так и не смог сломить ее.

— Так его, Лэйси! — крикнула я.

Дверь захлопнулась, и ее крик оборвался. Звуки борьбы продолжались еще пару секунд, но затем он куда-то уволок мою девочку.

— Лэйси!

Вокруг меня замкнулось молчание, словно еще одно оружие Габриеля, с которым нужно было справиться, пока оно не возьмет верх.

— Все будет в порядке, Лэйси. Слышишь меня? С тобой все будет хорошо!

Сердце гулко колотилось в груди под взрывчаткой. Пакеты с гвоздями впивались в тело как когти.

Дверь скрипнула, и я снова ощутила присутствие Габриеля.

— Он не знает того, что знаешь ты, — прошептал Трэйвер.

Габриель молча обошел меня, как кот, выслеживающий мышь.

— Я сделаю все, что ты захочешь, как только буду знать, что моя дочь в безопасности.

Он промолчал, но тишина действовала на нервы словно визг.

Это часть его плана? Неужели я сейчас пробиваюсь в самое пекло, именно так, как он спланировал? Я только что усугубила ситуацию? Но откуда мне знать? Неужели Гаррисон сейчас читает о том, что происходит, и качает головой: «Нет, только не это»? Но опять же — откуда мне знать? Неоткуда. Ну и черт с ним!

— А не нравится — убей меня прямо сейчас.

Он несколько раз выдохнул как роженица.

— Плохая идея, да? Если ты меня убьешь сейчас, то парада не будет. А ведь ты этого не хочешь? А? Тебе нужно почувствовать свою власть. Чтобы двести миллионов человек по всему миру смотрели на твое творение. Чувствовали ужас. Думали, что каждый раз, когда они проходят мимо незнакомца на улице, это можешь быть ты.

Я решила давить до последнего.

— Если ты не отпустишь Лэйси, то все, что ты уже проделал, превратится в пыль. В ничто.

За моей спиной заскрипели половицы под тяжестью его веса.

— Как будто тебя никогда и не было. И всем будет плевать. Ты станешь просто очередным убийцей, пустым местом, которого один раз упомянут в новостях, а на следующий день забудут.

Он два раза прерывисто вдохнул, как животное, и снова стало тихо. Казалось, его тень мелькнула рядом, и от этого у меня волоски на шее встали дыбом.

— Значит, по рукам.

Габриель приставил нож к моему горлу. Сталь была теплой, словно лезвие было продолжением его руки. Я почувствовала острую боль, как бывает, когда порежешься о бумагу, и закрыла глаза.

— Я люблю тебя, Лэйси, — беззвучно прошептала я.

Лезвие давило на кожу все сильнее. Я открыла глаза и уставилась на крошечные пятнышки света, проникавшие через повязку, словно это было единственное, что осталось от мира.

Габриель надавил на нож и заставил меня поднять подбородок. Я закрыла глаза и увидела Лэйси среди гигантских секвой. Свободную. Совершенную.

Я почувствовала, как лезвие легонько затрепетало, когда у Габриеля задрожала рука, а потом он молча убрал нож.

— Ты пойдешь по бульвару Колорадо, — сказал Габриель, задыхаясь, как после долгой пробежки. — И растворишься во вспышке взрыва.