Желтая «хонда» Лэйси была припаркована на тихой улочке с аккуратно подстриженными лужайками, населенной в основном представителями среднего класса, примерно в двух милях от кофейни «Старбакс», откуда она мне звонила. Ничего необычного в том, что машина примостилась на обочине, никаких следов того, что Лэйси силой заставили съехать с проезжей части. Но от этой нормальности чувство ужаса, которое я испытывала, лишь усилилось.

Гаррисон остановил автомобиль позади полицейской машины, припарковавшейся прямо за «хондой» моей девочки, и вышел.

— Мне нужно посидеть минутку, — сказала я. Слова слетали с моих губ какими-то обрывками, словно я задыхалась. — Мне нужно…

Я посмотрела на ярко-желтую машину. Лэйси называла ее подсолнухом.

— Я все осмотрю, а вы не торопитесь, — сказал Гаррисон.

Он закрыл и пошел к «хонде».

— Убедись, что криминалисты не пропустят никаких отпечатков пальцев, — сказала я ему вслед, пытаясь уцепиться за остатки инстинктов копа.

Машинка моей девочки, выбитое окно, ее… Я отчаянно пыталась не дать своему воображению дорисовать картину. Стоп, не надо, не думай о плохом, это не поможет. Но это все равно что пытаться остановить дождь голыми руками.

Я вылезла из машины и тоже подошла к «хонде». Тут же вспомнился тот день, когда Лэйси впервые приехала на ней домой. Я сфотографировала дочку перед автомобилем, с документами о регистрации в руках. Думаю, такую же радость испытывают птицы, когда впервые взлетают. Но как радость могла кончиться на этой улочке? Как это случилось? Если бы я не… Если бы я только…

Я начала думать как жертва.

Много лет я слышала отчаянный шепот жертв, пытавшихся объяснить несчастье, случившееся с близкими, перебросив мостик во времени и находя какую-то определенную причину. Но я-то знала лучше. Причин всегда больше. Но даже если вы и виновны косвенно в горе, какая разница? Время вспять не повернешь, ошибки не исправишь. Это свободное падение в темноте, когда вы понятия не имеете, когда приземлитесь.

Я обошла дочкину машину и подошла к осколкам стекла, усеявшим тротуар.

— Двери все еще заблокированы, — сказал Гаррисон.

Я попыталась наклониться и заглянуть в салон через выбитое окно, но мое тело сопротивлялось, как оно сопротивляется, когда вы подходите к краю обрыва. Я отвернулась.

— Сделайте несколько вдохов, — посоветовал Гаррисон. — Медленных и глубоких.

На противоположной стороне улицы банановое дерево шелестело под легким бризом. На тротуаре собралась толпа зевак. Я прикрыла глаза, и шорох листьев сменился звоном выбиваемого стекла.

— Ее вытащили через окно, — сказала я.

Гаррисон кивнул.

— Господи, — прошептала я, желудок сжался, я отвернулась, подошла к краю розмаринового куста, и меня стошнило.

— Господи, — повторила я.

Я попыталась отогнать от себя видение, но оно было слишком ярким. Вот чьи-то руки хватают Лэйси за волосы и за блузку, а она отбивается. Я видела, как дочкины пальцы судорожно сжимают руль, когда преступник вытаскивает ее наружу.

Я услышала хруст гравия. Сзади ко мне подошел Гаррисон, несколько секунд постоял молча, а потом спросил:

— Вы в порядке?

Я кивнула. Тысячу раз я бывала на месте преступления. Я смотрела в бесчисленные лица близких жертвы, чьи сердца были разбиты вдребезги. Мы твердили им, что понимаем их горе, держали их за руку, но никогда не позволяли себе по-настоящему пережить их чувства, взглянуть на мир их глазами. А теперь я одна из них. Я читаю это во взглядах других полицейских. Осторожно, не подходи к чужому горю близко. Я переступила через желтую ленточку и теперь стояла по ту сторону — как жертва.

К месту преступления подъехали еще две полицейские машины. Молодая женщина-сержант пошла прямиком ко мне.

— Вы офицер Джеймс? — спросила я.

Она кивнула.

— Мне очень жаль, лейтенант.

Потом жестом показала на уголок губы. Я вытерла остатки рвоты.

— Нужны еще полицейские, чтобы по горячим следам выявить свидетелей.

— Уже едут. Значит, здесь все и случилось.

— А еще установите прослушку на мой телефон, а то вдруг… — Я не смогла закончить мысль.

— Мы все сделаем, — успокоил меня Гаррисон.

Я посмотрела на офицера Джеймс. Ей, наверное, около тридцати, но по виду не дашь больше, чем моей Лэйси. Белокурые волосы аккуратно заправлены за уши. Никакого многослойного пирсинга, в каждом ухе по одному простенькому серебряному колечку. Ярко-голубые глаза. Два колечка на правой руке и не одного на левой.

Господи, у меня в ее годы уже родилась Лэйси, а Джеймс даже не замужем.

— Мы сделаем все возможное, — заверила меня она.

Копы всегда произносят эти слова, когда пострадал кто-то из своих. Наверное, я говорила их в больничной палате Трэйверу, но они неприменимы к моей девочке. Джеймс сжала мою руку. Вот оно, полицейское братство, хотя в нашем случае термин «братство» не подходит. Думаю, для нее и ей подобных я — образец для подражания. Первая женщина, ставшая во главе убойного отдела, первая в пятом, первая в десятом. Но при всем этом я не смогла защитить своего ребенка.

— Вы ранены, — заметила Джеймс. — Вызвать «скорую»?

Я слабо покачала головой, и она отошла в сторону поговорить с другими полицейскими, оцепившими по периметру «хонду» моей дочери.

Я чувствовала себя потерянной, неуместной. И не знала, какой шаг предпринять дальше. Куда, в каком направлении? Теперь мне самой нужен был образец для подражания. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Было такое чувство, что щека, по которой мне съездили дверью, светится как неоновая вывеска. Мне казалось, что земля подо мной разверзлась и поглотила меня. Я не могла задержать воздух в легких, а сердце билось как бешеное.

— Давай работай, — прошептала я. Осмотри место преступления, опроси свидетелей, работай, работай.

Я с трудом сделала вдох.

— Нужно отыскать свидетелей, — промямлила я, причем воздух кончился раньше, чем я завершила предложение. — Кто-нибудь должен был что-то видеть или слышать. Все, что угодно.

Гаррисон снова бросил взгляд на машину. Я прочла в его взгляде, что он что-то просчитывает в уме.

— Что?

— Да так, думаю… — сказал он, засомневавшись, стоит ли договаривать.

— Думай вслух, хоть хорошее, хоть плохое.

Он еще раз посмотрел на машину.

— Ни в машине, ни на тротуаре нет следов того, что ваша дочь ранена.

Я сглотнула, все еще задыхаясь.

— То есть отсутствуют следы крови.

— Да.

— И мне должно стать лучше от этого?

Он покачал головой.

— Я имею в виду, что, возможно, ее исчезновение не связано с делом Финли.

Он указывал на что-то, невидимое моему глазу, чем ужасно меня разозлил. Мне не нужны вопросы без ответа, мне нужно вернуть свою девочку.

— О чем ты, черт бы тебя подрал?

— О том, что все остальные, с кем имел дело этот парень, мертвы. И если бы это был он, то, я думаю, Лэйси все еще была бы в машине.

Слишком быстро. Я не готова была осматривать место преступления. Пока не готова. Я не могла привыкнуть к мысли, что моя девочка пропала. И кто-то вытащил ее из окна машины. Я чувствовала себя беспомощной. Пистолет и полицейский значок казались мне бутафорией, просто красивыми игрушками, за которые мы крепко держимся, чтобы убедить испуганных зрителей, что знаем свое дело. Мои глаза заполнились слезами, и я отвернулась.

Улица быстро наполнилась полицейскими машинами. Полицейские в форме сновали туда-сюда, как бесполезная армия оккупантов. Я вытерла слезу и заметила, что у меня дрожит рука. Я сцепила руки в замок и сжала кулак, пытаясь выдавить страх.

— Телефонные угрозы? — Я снова обратилась к Гаррисону. — Белый мужчина средних лет?

— Возможно.

— Если это так, то только что мы от множества улик пришли к одной-единственной. Только голос на автоответчике. Это ничто.

— Но мы узнаем, откуда сделан звонок.

— Ага, если повезет, и это окажется телефон-автомат, на котором будут присутствовать любые отпечатки кроме нужных.

— Пока что определенно можно сказать только одно — нам еще ничего не известно, зачем же сразу думать о самом плохом.

— Самое плохое уже случилось.

Гаррисон покачал головой. На мгновение он вспомнил о прошлом, но потом снова посмотрел на меня:

— Еще нет.

Да, самое плохое еще не случилось. Кто-кто, а он точно знает.

Щека начала пульсировать, словно через нее шел ток. Я пошла к своей машине, села, закрыла двери и окна.

— Думай, — прошипела я себе. — Делай свою работу.

Я умоляла себя, пыталась выкарабкаться из беспомощности. Ответ должен быть где-то прямо передо мной, мне просто нужно его увидеть. Все должно быть просто. Я всегда решала такие задачи как орешки, всегда срабатывало. Я попыталась сделать несколько медленных глубоких вдохов. Закрыла глаза, но мысли продолжали бесконтрольно мчаться вперед. На меня обрушилось все случившееся с того момента, как Лэйси крикнула «вы убийцы» на конкурсе красоты. Телефонные звонки Брима. Оранжевые носки Финли и ручеек его крови. Дверь, летящая на меня. Неподстриженная лужайка рядом с домом Финли. Красный свитер в темных водах пруда. Суини, шепчущий: «Мне жаль». Ослепительная вспышка перед взрывом. Дэйв, исчезающий в облаке пыли. Машина по имени Подсолнух. Птенчик, познавший радости полета.

Кто-то постучал в окно, вернув меня к реальности. Около машины стояли Гаррисон и Джеймс. Я открыла дверцу.

— Женщина видела машину, которая проехала вскоре после того, как раздался звон стекла.

Гаррисон жестом показал на противоположную сторону улицы:

— Вон она.

Я быстро вылезла и перешла на ту сторону. Женщина стояла за желтой лентой. Около шестидесяти, седые волосы, свободные брюки и свитер с аппликацией в виде пушистых белых облачков. Какая жалость, что не мужчина. Когда речь заходит об опознании марок и моделей машин, от мужиков больше пользы Эти знания передаются им на генном уровне. Женщины обычно могут описать только цвет, если только это не та модель, на которой они ездят сами.

Свидетельница смотрела шоу Опры Уинфри, когда все случилось. Сейчас она нервно улыбалась, как это делает любой человек, сталкиваясь с такой толпой полицейских.

— У Опры в гостях была женщина, которая чуть было не уморила себя голодом, пока не нашла силы… Мне нравятся шоу Опры…

— И что вы увидели на улице?

Ее удивило, что расстройства аппетита не входят в сферу наших интересов.

— Ой, простите…

— Ничего. Так что вы увидели?

— Я решила, что кто-то украл магнитолу, вышла и увидела разбитое стекло. Подумала, что это всего лишь разбитая бутылка, и не стала вызывать полицию. А нужно было. Неужели весь сыр-бор из-за магнитолы?

— А как выглядела та машина? — спросила я.

Она посмотрела на всех полицейских, снующих по улице.

— Мне опасно здесь оставаться?

— Нет, никакой опасности нет, мэм, — успокоила ее Джеймс.

— Расскажите мне о машине, — повторила я. — Что вы видели?

Женщина сделала глубокий вдох и положила руку на сердце, словно клялась говорить правду и только правду.

— Машина поехала в ту сторону, — сказала она, показав на север. — Белая.

Я подождала продолжения, но его не последовало.

— И все?

Свидетельница не поняла вопроса.

— Это была большая машина?

— Ох… маленькая…. Да, маленькая.

— Две двери или четыре?

— Я не… Две.

— Седан или «хэтчбэк»?

Она задумалась.

— Квадратная сзади, «хэтчбэк».

— Марка?

Она озадаченно посмотрела на меня, а потом поняла, что я от нее хочу.

— Думаю, какая-то иностранная. Но ведь сейчас большинство машин импортные. Но я не знаю марку. Она казалась дешевой.

— Новая или старая?

— Не новая. Неблестящая. Может быть, просто грязная.

— А сколько людей внутри?

— Я видела только водителя. У него были темные волосы.

— А цвет кожи?

— Не могу сказать.

— Мужчина или женщина?

— Кажется, мужчина.

— А вы уверены, что у водителя были темные волосы.

— Ну, мне так кажется.

Отлично. Единственная свидетельница похищения моей дочери видела маленький белый «хэтчбэк», возможно не новый, может быть импортный, за рулем которого сидел вроде бы мужчина, у которого, кажется, были темные волосы.

Я снова подошла к дочкиной машине и заставила себя заглянуть внутрь. Может, я увижу что-то понятное только мне, ведь я ее мать. Может, ответ выскочит на меня, выброшенный силой всепоглощающей материнской любви. Я знала, что ничего такого не произойдет, но решила попробовать.

Встав на корточки рядом с открытой дверцей, я заглянула внутрь и изучила каждый сантиметр салона. Я все еще чувствовала дочкин запах, как тогда, когда ложилась на ее кровать, а подушка все еще хранила аромат ее волос. Она была так близко. С зеркала заднего вида свисал пластиковый подсолнух на косичке, сплетенной из желтого и оранжевого шнурков. Пустой стаканчик из «Старбакс» валялся на полу под пассажирским сиденьем. Двойной мокко-латте. Он был смят, а коврик промок от разлившегося кофе. Лэйси все еще пила его, когда… Я не закончила мысль.

Школьный рюкзак валялся на заднем сиденье. Я открыла бардачок. На внутренней стороне крышки была прикреплена фотография — Лэйси стоит рядом с отцом, обняв его за плечо, оба улыбаются. На нем все еще обручальное кольцо. Но снимала не я. Я представила себе, как любовница бывшего мужа щелкает фотоаппаратом, а это значило, что Лэйси узнала про папину интрижку раньше меня и ничего мне не сказала, ни слова. Это был их секрет.

— Нашли что-нибудь? — спросил Гаррисон. Он стоял возле моего плеча.

Я захлопнула бардачок.

— Нет.

Затем я достала рюкзак.

— Хочу проверить ее записную книжку.

— Но если ее похитил человек, звонивший с угрозами, то вы ничего не найдете в записной книжке…

Я метнула в него недобрый взгляд.

— Мне нужно думать, что я хоть как-то смогу вернуть мою дочку.

В этот момент мне хотелось стать матерью гризли, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что я смогу отвоевать своего детеныша.

Гаррисон кивнул:

— Мы ее вернем.

Эти слова мог бы сказать мне выбывший из строя Трэйвер, но отличие в том, что Дэйв верил бы в них каждой клеточкой своего тела. Гаррисон прекрасно понимал всю серьезность ситуации, хоть и делал все возможное, чтобы убедить меня в обратном.

— Мы разослали описание машины во все полицейские участки.

— Если ее похитил звонивший, то он выйдет на контакт. Выдвинет требования или просто похвастается. Но если похищение связано с убийством Финли, то мы ничего не услышим.

Гаррисон кивнул в знак согласия.

— Тогда будем молиться, чтобы оно не было связано.

Я вышла за ограждение и остановилась рядом с машиной. Я снова думала как коп. Если я останусь только матерью, то не смогу помочь Лэйси. Но это значит, что мне нужно перестать думать о ней хотя бы на некоторое время, позволить ей выскользнуть из моих рук и попасть в разряд безликих жертв полицейских отчетов. Я сжала дочкин рюкзак и оглянулась на ее машину.

— Я что-то упускаю, — сказала я.

— Хотите еще раз осмотреть машину?

Я покачала головой.

— Нет, я упускаю что-то не здесь.

— Вы меня запутали.

Я задумалась. Было ощущение, что я пытаюсь найти дорогу в темной комнате. Я снова включила перемотку назад. Я не могла отыскать что-то, лежавшее на виду.

— Машина, — сказала я почти автоматически.

— Что с машиной? — спросил Гаррисон.

— Белая машина, «хэтчбэк».

— Ну да.

— «Хундай».

— Свидетельница же не узнала марку.

— Зато я узнала.

— Я не понимаю.

— В то утро, после убийства Финли, я приехала домой рано-рано утром. Вдруг вылетел белый «хундай», чуть было не столкнулся со мной, а потом водитель начал выкидывать из окна «Стар ньюз». Когда я открыла гараж и вышла из машины, «хундай» остановился напротив. Водитель увидел, что я на него смотрю, дал газу и умчался прочь.

— Может, он просто видел фотографии Лэйси в газете?

— Но на нашей улице он выкинул газету всего один раз, возле нашего дома. Почему он поспешно уехал, не закончив работу?

— Думаете, он может быть замешан в похищении?

— Это мы выясним.

— А вы его видели?

Я еще раз посмотрела на машину Лэйси и постаралась не думать о том ужасе, который сейчас испытывает моя девочка. Это было невыносимо.

— Да, видела.

К нам подошла офицер Джеймс с мобильником в руке. Она замялась, не желая прерывать наш разговор.

— Наш диспетчер зафиксировал звонок для вас от человека, представившегося разносчиком газет. Сказал, что вы его знаете, и он хочет поговорить с вами о конце света. Наши ребята думали, что это какой-то псих, пока вашу дочку не похитили.

— А он сказал, в какой газете работает?

— В «Стар ньюз».