Октябрь Семнадцатого (Глядя из настоящего)

"Судьбы народа сокрыты в его истории. И мы, смущенные, мы малодушные и маловерные, мы должны научиться читать и разуметь молчаливые глаголы нашего прошлого...", - говорил русский мыслитель Иван Ильин. К сожалению, не всегда это удается. И не потому, что человеческий разум здесь бессилен, а потому, что существуют некоторые особенности познания истории, обусловленные самой историей, которые серьезно ограничивают в тот или иной исторический момент наши возможности "читать и разуметь" прошедшее. Нередко бывает так, что явления и события прошлого открывают свой подлинный исторический смысл не по горячим следам, а лишь по истечении длительного времени. Однако и это не все. Порою смысл свершений истории остается в значительной мере нераскрытым и неразгаданным, пока в жизни страны и ее народа не произойдет нечто такое, что позволит глубже и всестороннее понять этот смысл. Великая Октябрьская революция служит тому весьма удачным примером.

Восьмидесятилетие Великого Октября-время достаточное, чтобы уразуметь его роль и значение в русской истории. Но степень познания Октября была бы иной, не случись в России то, свидетелями чего мы ныне являемся. Гибель КПСС, ликвидация Советов, передел государственной собственности, расчленение исторической России, геноцид русского народа и курс на капитализацию бросают яркий луч на Октябрь 17 года, высвечивая то, что ранее оставалось в тени.

С временной высоты и на фоне радикальных перемен в России последних лет события далекого 1917 года выступают во всей своей сложности и противоречивости. Им нельзя дать, как это было недавно в советской исторической науке, однозначную, сугубо положительную оценку. Они несут на себе печать созидания и разрушения, национальной славы и позора. Их социальное одушевление соседствует с нравственным одичанием. В этих событиях также четко просматривается игра закулисных мировых сил, смертельно враждебных России, русскому народу, преданному православной вере. По словам И. А. Ильина, у нашего народа есть "давние религиозные недруги, не находящие себе покоя от того, что русский народ упорствует в своей "схизме", или "ереси", не приемлет "истины" и "покорности" и не поддается церковному поглощению. А так как крестовые походы против него невозможны и на костер его не поведешь, то остается одно: повергнуть его в глубочайшую смуту, разложение и бедствия, которые и будут для него или "спасительным чистилищем" или же "железной метлой", выметающей Православие в мусорную яму истории". Весьма актуальной является мысль И. А. Ильина о том, что у России есть и такие враги, "которые не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы Привить ему под видом "терпимости" - безбожие, под видом "республики" - покорность закулисным мановениям и под видом "федерации"-национальное обезличение. Это зложелатели-закулисные, идущие "тихой сапой"...".

Однако было бы сверхпримитивизмом ставить революционные события 1917 г. в зависимость исключительно от происков мировой закулисы или от действий кучки революционеров, возглавляемых В. И. Лениным, как это зачастую изображают сегодня. И внешние силы, и партия большевиков лишь умело воспользовались объективно сложившейся в стране реальной ситуацией, имеющей глубокие исторические корни. Закулиса и Ленин только подтолкнули сползающую медленно в пропасть старую Россию.

Н. А. Бердяев, определяя истоки и смысл русского коммунизма, а следовательно и Октябрьской революции, обращается к XVII в., когда в России совершился церковный раскол. "В XVII веке, - пишет он, - произошло одно из самых важных событий русской истории-религиозный раскол старообрядчества". С тех пор русское общество находилось в состоянии раскола, который "делается характерным для русской жизни явлением". Раскольничьей была также революционная интеллигенция XIX века, без которой невозможно понять ни истоки русского коммунизма, ни характер русской революции.

Столь далекий ретроспективный взгляд может показаться искусственным. Но это не так. Революционные смуты начала XX века побудили современников искать "самые отдаленные корни событий, приведших к гибели Россию". Отсюда был сделан верный вывод: "Связь с прошлым бесконечно глубже, чем она мнится...".

И все же нельзя полностью согласиться с Н. А. Бердяевым. Ведь подавляющая масса трудового людства не ушла в старообрядчество, она осталась в лоне официальной церкви, что не позволяет рассматривать раскол как "одно из самых важных событий русской истории", положивших начало движению русских к Октябрю 17-го года. Вместе с тем надо признать, что то был первый по своим крупным масштабам социально-психологический раскол российского общества, наложивший зримый отпечаток на следующую историю русского народа.

Возникновение процессов общественной жизни, которые привели к революционным потрясениям в РОССИ! начала XX века, надо относить к эпохе реформ Петра I. Заслуживает пристального внимания наблюдение Я. А. Гордина, согласно которому "нижняя граница на шей мегаэпохи" лежит "во временах Петра I". Затрагивая некоторые негативные особенности массового со знания в России недавней и нынешней, автор находит их корни "в петровском перевороте, когда была создана структура, исключающая гражданский мир, опирающаяся только на силу, структура по своей психологи ческой сути дисгармоничная ".

Главное, однако, состоит в том, что именно в петровское время обозначилась пропасть между дворянские сословием и трудовой массой населения, прежде всего крестьянством. Поляризация интересов помещиков I крестьян- основная ось, вокруг которой на протяжение двух веков вращались противоречия российской действительности, разрешившиеся в конечном счете крушением царской России. Даже в момент ее падения крестьянский вопрос имел первостепенное значение, с участие крестьян в революционных событиях во многом предопределило их исход. И после Октябрьской революции с точки зрения "социальных целей" крестьянство, по признанию В.И.Ленина, - "самое главное". Можно согласиться с политологом О. Ариным, полагающим, что "Октябрьская революция была совершена рабочими и солдатами, в последнем случае-фактически крестьянами. Крестьяне и защитили ее в годы гражданской войны. По форме это была пролетарская революция, а по сути-крестьянская". Так завершилась драматическая история социальной несправедливости по отношению к русскому крестьянству, у истоков которой стоит Петр I. Вот почему он является государственным деятелем, вложившим свою лепту в историческую подготовку большевистской революции.

Петр конечно, строил не на пустом месте. Жизнь нуждалась в переменах. Предпосылки реформ сложились уже в XVII веке. Но, по справедливому мнению И. Л. Солоневича, Петр "превратил реформу в революцию а преобразование-в ломку". Поэтому время его правления "является крутым и беспримерным в своей резкости переходом в русской истории... Он определил собою конец Московской Руси, то есть целого исторического периода, со всем тем хорошим и плохим, что в ней было, и начал собою европейский, петербургский или имперский период, кончившийся Октябрьской революцией". И. Л. Солоневич связывает реформы Петра с русской историей XX века, говоря о том, что его преобразования мы "расхлебываем до сих пор-третьим Интернационалом, террором и голодом, законными наследниками деяний великого Петра".

Быть может, это сильно сказано. Но революционный стиль петровских нововведений, охватывавших все основные сферы жизни страны, не подлежит отрицанию. Не случайно, личность Петра ассоциировалась с революционными деятелями отечественной и зарубежной истории. А. С. Пушкин, тонко чувствовавший русскую историю, сравнивал Петра I с Робеспьером, называя его "воплощенной революцией". Н.А. Бердяев допускал сравнение "между Петром и Лениным, между петровским переворотом и большевистским". Он видел различие между "петровским переворотом и большевистским" в том, что "большевистская революция путем страшных насилий освободила народные силы, призвала их к исторической активности, в этом ее значение. Переворот же Петра, усилив русское государство, толкнул Россию на путь западного и мирового просвещения, усилил раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем". К подобным сравнениям склонялись также западные писатели и мыслители. Так, Б. Рассел видел в большевиках "наследников Петра Великого", а в их деятельности-"возрождение методов" российского императора. Немецкий писатель Э. Людвиг, беседуя с И. В. Сталиным, уподоблял Ленина Петру Первому.

Такого рода сопоставления проводят и новейшие историки. Например, Я. А. Гордин, касаясь религиозной политики петровского и советского периодов, пишет: "В русской истории у Петра богоборца есть только один аналог Ленин". Е. В. Анисимов также находит немало схожего в петровской и советской эпохах. Он полагает. что "петровская эпоха дала сильный толчок для размежевания русского общества на его интеллектуальную часть и народ. Дворянство стало воспитываться в другом культурном коде. И если в XVII веке плясуны и скоморохи пели в боярском тереме и на крестьянском дворе, то, начиная с XVIII века, народ и дворянство стали говорить на разных языках". Большевизм Петра I нашел отражение даже в поэзии:

М. Волошин

Всеми этими аналогиями не следует пренебрегать, зачисляя их в разряд экстравагантностей, не имеющих исторического обоснования. Петра I и Ленина, эпоху петровских преобразований и эпоху большевизма, сближают радикализм и тотальное насилие, правда, с той лишь разницей, что в первом случае-по наитию, а во втором-по научной теории. Оглядываясь на произошедшие перемены в России, Петр риторически вопрошал: "И не все ли неволею сделано?". Работа Преобразователя с подданными, как с невольниками, сродни знаменитой большевистской формуле: "Загоним человечество железной рукой в счастье".

Безудержное насилие порождало полное пренебрежение к отдельной личности, в случае с Петром-ради "доброго порядку", а в случае с Лениным-для победы пролетарской мировой революции и установления коммунистического "царства свободы". Есть еще одно пересечение, о котором здесь следует сказать. Это- вождизм. "Отец Отечества" - царь Петр живо напоминает "Отца народов"-некоронованного царя Иосифа Сталина. При этом существо вопроса не исчерпывается чисто внешним сходством. На наш взгляд, петровская эпоха находится в причинно-следственной связи с эпохой революционных разломов в России начала XX века Именно с Петра начинается активное отчуждение русских крестьян от свободы и собственности, разрешившееся в конечном счете крушением старой России. В этой связи обращают на себя внимание два петровских преобразования: слияние поместий с вотчинами и та? называемая отмена холопства.

Указ Петра о единонаследии, обнародованный 23 марта 1714 г., внес существенные перемены в служилое землевладение. Этот указ устранял различие между вотчиной и поместьем, жалуя в собственность поместные дачи. Поместья, как и вотчины, оказались в полном к наследственном владении дворян. Очень скоро дворяне, удовольствовавшись, как тогда говорили, "изящнейшим благодеянием" Петра (превращением поместий в наследственную собственность), добились отмены других положений указа, не выгодных дворянству. То была коренная ломка вековых отношений государства с помещиками в пользу последних, наносившая огромный вред общественному интересу.

Ликвидация различий между вотчиной и поместьем не могла не влиять на положение крестьян, усиливая над ними власть помещиков. Важным шагом на этом пути была податная реформа, слившая помещичьих крестьян с холопами, или рабами.

В ходе податной реформы деловые и дворовые люди, или холопы, были включены в подушный оклад, что означало "юридическую ликвидацию существовавшего на протяжении нескольких столетий института холопства". Так холопов уравняли с помещичьими крестьянами. Оставалось только "необязательное для владельца хозяйственное различие между ними как крепостными дворовыми и крепостными хлебопашцами".

Некоторые историки объясняют слияние холопов и крепостных крестьян изменениями фактического положения холопов в плане "окрестьянивания". Такая тенденция, по-видимому, была, но нельзя придавать ей большого значения. Сам факт уравнивания холопов с крепостными крестьянами свидетельствует о переменах в жизни последних в сторону "охолопливания". Но каковы бы ни были реальные процессы, надо признать, что русские крестьяне обязаны Петру I резким (до холопства) понижением своего социального статуса. Петр первым из русских государей сделал столь решительный шаг, уравняв холопов и владельческих крестьян перед лицом государства и смешав их в единую "подлую" массу. Естественно, что этот прием усвоили также помещики, приноровив его к своим отношениям с холопами и крестьянами. Они, перенося господские понятия о рабах на крестьян, воспринимали последних как холопов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Известно, например, как с ликвидацией холопства барщинные работы, отправляемые ранее холопами, перекладывались на крестьян. Норма барщинных отработок "приближалась к предельной физической возможности эксплуатации человека". Крестьян дарили, обменивали, продавали, подобно скоту. В послепетровское время крепостничество превратилось в настоящее рабство. Ясно, что при таких условиях народ и власть разошлись и чем дальше, тем больше удалялись друг от друга. Углублялось недоверие народных масс к правящему слою и государству. Этому способствовало и то обстоятельство, что русская церковь утратила свое былое значение связующего звена между властью и подданными.

Система взаимоотношений властей церковной и гражданской на Руси издревле строилась на основе двуединой симфонии, взятой из Византии вместе с христианством. Симфония властей составляет "основополагающую идею православной государственности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служении, церковных послушаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души". Петр I расстроил эту симфонию, проведя церковную реформу по протестантскому образцу. Как отметил митрополит Иоанн, это нарушение взаимного сочетания властей "легло в основание последовавшей драмы (а в перспективе более длительной-привело к ужасам советского богоборчества после Октябрьской революции)".

Отмена патриаршества и учреждение наряду с другими коллегиями коллегии духовной, названной Синодом, означала превращение церкви в государственный институт и, следовательно, разрыв с предшествующей церковной историей и заветами православной старины. Петр I относился к церкви как "к подручному рычагу государственной политики". И это, конечно, отторгало церковь от народа. К тому же, по верному разумению В. С. Соловьева, "церковь, лишенная вполне самостоятельного представительства, не может иметь настоящего влияния ни на правительство, ни на общество. И вот мы видим (сказано в 1884 г. - И. Ф.), что, несмотря на благочестие русского народа, несмотря на преданность православию наших государей, несмотря на многие прекрасные качества нашего духовенства, церковь у нас лишена подобающего ей значения и не руководит жизнью России. Наш народ ставит выше всего правду Божию, он теократичен в глубине души своей, но он лишен первого реального условия для осуществления теократии благодаря коренным недостаткам нашего церковного строя". Эти "коренные недостатки", происхождение которых связано с церковной реформой Петра сыграли роковую роль в истории России начала XX века сделав церковь не способной быть истинной водительницей общества.

Итогом народной оценки правления Петра I служат легенды, изображающие Преобразователя царем-самозванцем или царем-антихристом. Одна из них, о Петре-самозванце, возникла среди тяглых людей, а другая, о Петре-антихристе, в церковном обществе, хотя провести здесь разграничения весьма трудно. Ясно только то что эта оценка отрицательная. Оно и понятно, ибо, как говорил В.О. Ключевский, "во все продолжение преобразовательной работы Петра народ оставался в тягостном недоумении, не мог уяснить себе хорошенько, что такое делается на Руси и куда направляется эта деятельность: ни происхождение, ни цели реформы не были ему достаточно понятны. Реформа с самого начала вызвала глухое противодействие в народной массе тем, что была обращена к народу только двумя самыми тяжелыми своими сторонами: 1)она довела принудительный труд народа на государство до крайней степени напряжения и 2)представлялась народу непонятной ломкой вековечных обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем народных привычек и верований. Этими сторонами реформа и возбудила к себе несочувственное и подозрительное отношение народной массы". Впрочем, обязанность дворян нести государеву службу все же сохраняла некую видимость социальной справедливости, являясь как бы свидетельством разверстки государственного тягла между основными социальными категориями российского общества. Однако и тут (прежде всего в сфере военной) по мере создания регулярной армии с ее рекрутчиной главное бремя тяжести ратной службы легло на народные плечи.

В послепетровское время, на протяжении 30 лет (1730-1760 гг.), дворяне получили многочисленные выгоды и преимущества, еще более отдалившие их от народной массы, а именно: "I) укрепление недвижимых имуществ на вотчинном праве со свободным ими распоряжением, 2) сословную монополию крепостного права, 3) расширение судебно-полицейской власти помещика над крепостными до тягчайших уголовных наказаний, 4) право безземельной продажи крепостных, не исключая крестьян, 5) упрощенный порядок сыска беглых, 6) дешевы? государственный кредит под залог недвижимых имуществ".

Бесстыдным апогеем сословно-корпоративного эгоизма дворян XVIII века стал манифест от 18 февраля 1762 г о вольности дворянства, предоставивший "всему российскому благородному дворянству вольности и свободы". Указ освобождал дворян от обязательной службы. С грустной иронией В. О. Ключевский говорил "По требованию исторической логики или общественной справедливости на другой день, 19 февраля, должна была последовать отмена крепостного права: она к последовала на другой день, только спустя 99 лет. Такой законодательной аномалией завершился юридически несообразный процесс в государственном положении дворянства: по мере облегчения служебных обязанностей сословия расширялись его владельческие права, на этих обязанностях основанные". С отменой обязательной службы дворянства крепостная неволя "утратила свое политическое оправдание, стала следствием, лишившимся своей причины, фактом, отработанным историей". Получив права, дворяне избыли общественные обязанности. В этой связи В. О. Ключевский остроумно заметил: "Права без обязанностей-юридическая нелепость, как следствие без причины-нелепость логическая; сословие с одними правами без обязанностей-политическая невозможность, а невозможность существовать не может". Увы, "невозможное стало возможным": порядок "отработанных историей" дворянских прав и привилегий сохранялся долгие годы.

На одностороннее, исторически несообразное предоставление вольности дворянству русские крестьяне ответили активным участием в пугачевском восстании 1773-1775 гг., которое по праву можно считать крестьянской войной. Каковы были социальные помыслы и чаяния крестьянской массы? Особенно яркое отражение они нашли в манифесте Е. Пугачева от 18 июля 1774 г. По выражению известного русского историка В. И. Семевского то была "жалованная грамота всему крестьянскому миру", или "хартия, на основании которой предстояло создать новое, мужицкое царство". Пугачев призывал "всех, находившихся ранее в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственной нашей короне", а затем жаловал "древним крестом и молитвой, головами и бородами, вольностью и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцев-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощении". Крестьяне, следовательно, стремились к освобождению от крепостной неволи, хотели получить все земли и угодья, освободиться от всех повинностей и податей, устроить общинное самоуправление на казацкий лад.

Но этому не суждено было осуществиться. Крепостничество гнуло русских крестьян по-прежнему. Общественный вред крепостного права был очевиден для многих людей различных социальных положений: от революционера А. Н. Радищева до императора Николая I. Но своекорыстная воля дворян шла в разрез с национальными интересами России. И только в 1861 г. правительство отменило крепостную зависимость. Это было сделано в силу неблагоприятных для дворян обстоятельств, прежде всего под давлением недовольства крестьян. "Лучше освободить крестьян сверху, чем ждать когда они освободятся снизу", - благоразумно замечал Александр II. На каких условиях произошло освобождение? На условиях, не выгодных крестьянству.

Так называемая Великая реформа 19 февраля 1861 г обобрала крестьян. Осуществлявшаяся посредством насилия, она привела к сокращению количества земли находившейся в руках крестьян. Надельная земля сократилась на 20% по сравнению с тем, чем располагали ранее русские земледельцы. Стало быть, крестьян потеряли пятую часть земли, бывшую прежде в их хозяйственном обороте. Вследствие роста сельского населения, произошедшего в послереформенный период, земельная теснота еще более увеличилась. "Если в 1860 г численность сельского населения в 50 губерниях Европейской России равнялась 50,3 млн человек, то к 1900 г она достигла 86,1 млн. Соответственно изменилась I средняя величина душевого надела: с 4,8 дес. в 1860 г до 2,6 дес. в 1900 г.". В этих условиях сохранение привилегированного помещичьего землевладения могло по родить лишь одно: лютую ненависть крестьянской массы к дворянству.

Реформа стала разорительной для крестьянства. Резко возросли профессиональное нищенство и бродяжничество, питавшиеся в значительной мере за счет бывших дворовых людей, лишенных права получить земельный надел.

Крестьяне хотя и наделялись землей, но вынуждены были выкупать ее в рассрочку. По сути то было завуалированное освобождение крестьян без земли, поскольку выкупные платежи есть не что иное, как покупка земли. Неудивительно, что русское крестьянство встретило реформу с явным неодобрением. Известны многочисленные случаи, когда крестьяне отказывались подписывать уставные грамоты, переводившие их на новое положение.

По наблюдениям исследователей, "все пореформенное время распадается на два периода: первый, когда крестьяне стремились обеспечить себе лучшие условия хозяйствования в момент осуществления реформ, и второй, когда ведущим мотивом общественного сознания крестьян становится борьба за землю, а крестьянское движение приобретает четко выраженную аграрную окраску. Первый вал крестьянского возмущения был вызван объявлением "воли", а второй введением уставных грамот".

Ярким выразителем настроений русских крестьян конца XIX века был Тимофей Михайлович Бондарев, крепостной, отданный в солдаты за какую-то провинность, а потом по приговору военного суда отправленный на поселение в Сибирь. Здесь он крестьянствовал, обучал грамоте деревенских детей. Бондарев написал книгу "Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца". В этой книге он размышлял о "бедных хлебопашцах", у которых "без всяких на то прав нагло отняли... землю да помещикам да миллионерам продали". Бондарев оценивал сложившееся положение как несправедливое и предлагал отобрать землю у помещиков.

Русское крестьянство вступало в XX век, накопив, по выражению В. И. Ленина, "горы злобы и ненависти". Сколь долго надо было испытывать терпение народа, доверчивого и жертвенного, простодушного и покорного, чтобы вызвать в нем такую ненависть.

Мощные и почти повсеместные выступления крестьян в период революции 1905-1907 гг. объясняются их крайним недовольством и гневом. Можно утверждать, что русское крестьянство было главной движущей силой Первой революции в России. Крестьяне, а отнюдь не рабочие представляли наибольшую опасность для тогдашнего строя. Не случайно, С. Ю. Витте в одно из своих выступлений (конец сентября 1905 г.) говорил: "Студенческие сходки и рабочие стачки ничтожны сравнительно с надвигающеюся на нас крестьянскою пугачевщиною". В докладе государю от 10 января 1906 г. Витте высказал убеждение, что "революционное движение, кроме аграрного, резко проявляться не будет. ... Что же касается аграрных беспорядков, то дело с ними обстоит совершенно иначе. Аграрные беспорядки не только не кончены, но едва ли не следует признавать их лишь вступившими в первый период. Можно ожидать весной нового года более сильного их проявления, если не удастся предупредить сего соответственными мерами". Показательны в этой связи и слова П. А. Столыпина из его речи перед Государственным советом в 1910 г.: "Смута политическая, революционная агитация, приподнятые нашими неудачами, начала пускать корни в народе, питаясь смутою гораздо более серьезною, смутою социальною, развившейся в нашем крестьянстве".

Итак есть достаточные основания для утверждения о том что Первая русская революция была по сути крестьянской революцией.

В свое время и большевики и меньшевики охарактеризовали ее как буржуазную, или буржуазно-демократическую революцию, расходясь лишь в определении ее руководящей силы и, следовательно, в тактических вопросах. Вот как определил характер революции 1905-1907 гг. В. И. Ленин: "Одна из главных отличительных черт нашей революции состоит в том, что это была крестьянская буржуазная революция в эпоху очень высокого развития капитализма во всем мире и сравнительно высокого в России. Это была буржуазная революция, ибо ее непосредственной задачей было свержение царского самодержавия, царской монархии и разрушение помещичьего землевладения, а не свержение господства буржуазии. В особенности крестьянство не сознавало этой последней задачи, не сознавало ее отличия от более близких и непосредственных задач борьбы. И это была крестьянская буржуазная революция, ибо объективные условия выдвинули на первую очередь вопрос об изменении коренных условий жизни крестьянства, о ломке старого средневекового землевладения, о "расчистке земли" для капитализма, объективные условия выдвинули на арену более или менее самостоятельного исторического действия крестьянские массы".

В Кратком курсе истории ВКП(б) революция 1905-1907 гг. также рассматривается как буржуазно-демократическая.

Отсюда понятно, почему советские историки придерживались именно такого взгляда на Первую русскую революцию. Лишь в последнее время высказываются сомнения относительно его справедливости. Эти сомнения выносятся даже на страницы учебных пособий. Так, Л. И. Семенникова пишет: "В советской исторической литературе было принято характеризовать революцию 1905-1907 гг. по задачам и движущим силам как буржуазно-демократическую по аналогии с революциями ХУП-ХГХ вв. в Западной Европе. Однако это не так. Революцию 1905-1907 гг. в России нельзя рассматривать через призму только классовых интересов. Она касалась глобальных для страны проблем. Развернувшаяся революция была первой из тех, которые представляли собой попытку снизу разрешить накопившиеся противоречия и решить проблему выбора цивилизационного пути развития. В этот период основная масса населения стояла вне политики и боролась за улучшение положения в рамках своего уклада. Рабочие требовали восьмичасового рабочего дня, повышения зарплаты, разрешения профсоюзов, введения демократии. Крестьяне боролись за охрану почвенного уклада и улучшение своего положения-отмену частной собственности на землю, ликвидацию помещичьего землевладения, предоставление права крестьянам самим устанавливать порядок владения землей". Сомнения Л. И. Семенниковой относительно буржуазно-демократического содержания Первой русской революции справедливы. Но ее попытка оспорить классовый подход в оценке революционных действий крестьян и рабочих, сосредоточить обсуждение вопроса на "проблеме выбора цивилизационного пути развития" нам кажется несостоятельной.

Начало XX века-время сильнейшего обострения и столкновения классовых противоречий в России. Каждый из существовавших в стране классов действовал исходя прежде всего из своих классовых интересов. Вот почему и революцию 1905-1907 гг. необходимо рассматривать в первую очередь с точки зрения этих интересов. Рассуждения же о "проблеме выбора цивилизационного пути развития" отражают современное состояние отечественной исторической науки, занятой освоением цивилизационного метода познания истории взамен марксистской теории исторического процесса.

При изучении событий 1905-1907 гг. следует, по-видимому, применять два подхода: 1) марксистский и 2) цивилизационный как в определенной мере взаимодополняющие и взаимообогащающие друг друга. Классовая дифференциация российского общества, его антагонистическая природа, классовые интересы и борьба этих интересов не могут быть правильно поняты внерасистского учения о классах. Вместе с тем мы не поймем по-настоящему чаяния и надежды, цели и задачи русских крестьян в революции 1905-1907 гг., если не войдем в их ментальную область, т. е. если не используем познавательные возможности теории цивилизаций.

Спору нет, в Первой русской революции крестьяне выступали за "разрушение помещичьего землевладения, а не за свержение господства буржуазии", если, конечно исключить из состава последней кулака. Но русские крестьяне в своей массе никогда не добивались установления буржуазной собственности на землю, предполагающей ее продажу и концентрацию земельных богатств в руках буржуа. Приведем типичное на сей счет заявление принадлежащее самим крестьянам. Самарские крестьяне, жители села Владимирского Самарского уезда Самарской губернии, в своем приговоре (июнь 1906 г.) писали: "Нам кажется, что нужно изменить земельный порядок теперь же и так, чтобы земля была доступна всем, кто желает работать сам, и совсем бы была отобрана от того, кто наймом обрабатывает или же сдает землю в аренду. Земля-дар божий, а не создание рук человеческих, и потому она вся должна принадлежать всему народу и не. составлять собственности небольшого числа лиц". С самарскими крестьянами перекликаются крестьяне пензенские сельца Чернозерья Свинухинской волости Мокшанского уезда Пензенской губернии, направившие свой приговор во II Государственную думу с такими словами: "В глубине нашей крестьянской души коренится мысль, что земля как дар божий должна принадлежать только трудящимся. Владение кучкой людей миллионами десятин земли по нашему крестьянскому разумению не. может ничем быть оправдано".

Подобный взгляд отнюдь не новость. Издревле крестьяне на Руси считали землю общим, мирским достоянием. "Земля Божья, а моего владения"-излюбленное выражение наших земледельцев. А когда царь в России стал земным Богом, они говорили: "Земля Божья и Государева, а роспаши мои". Через всю эпоху крепостничества русские крестьяне пронесли убеждение в своем праве на обрабатываемую ими землю. Но это было право, лишенное буржуазной сути.

Капиталистические отношения отторгались нашим крестьянством. Русские крестьяне не хотели быть земельными собственниками. В наказе депутатам II Государственной думы крестьяне Кирилловского сельского общества Выезжевской волости Арзамасского уезда Нижегородской губернии писали: "Закон об утверждении нас крестьян собственниками, т. е. чтобы землю каждый крестьянин имел право продавать по своему усмотрению, мы совершенно отвергаем, и как была наша земля переходящей по наделу, так мы и требуем, чтобы оставалось по-прежнему".

Исследование понятия о собственности в менталитете русских крестьян показывает, что "господство в крестьянской среде на протяжении "времени большой длительности" представления о двухуровневом-семейно-потребительском и тягловом-предназначении и сословно-трудовом происхождении собственности сформировало ментальную основу для устойчивого восприятия русскими крестьянами капиталистических ценностных ориентации как своего рода аномалии". В этой связи не покажутся неуместными вопросы лидера КПРФ и народно-патриотического движения Г.А.Зюганова:

"Почему в Росси произошли подряд три революции? Не говорит ли это о том, что наш народ так и не принял капитализм?". Для нас ответ здесь может быть лишь такой: не принимал, не принимает и не примет!

Таким образом, борьба русских крестьян в ходе революции 1905-1907 гг. против капиталистической частной собственности на землю не позволяет считать эту революцию буржуазной.

Нам могут возразить в том смысле, что целевые установки крестьянства в Первой русской революции-это субъективная сторона процесса. Со стороны же объективной ликвидация помещичьего землевладения и передача земли в распоряжение мелких собственников, каковыми являются крестьяне, распахнули бы двери капитализации деревни. Это могло бы случиться, если бы не сельская община и ее организующая роль в жизни русского крестьянства. Факты свидетельствуют об оживлении деятельности общины в период революции 1905-1907 гг.

Против помещиков крестьяне обычно выступали "всем миром". Их борьба за свои права привела к "активизации роли сельской общины, от имени которой в большинстве случаев составлялись приговоры, наказы И другие документы, явившиеся результатом революционного правотворчества народных масс". Община стала решать "большой круг вопросов, чем до революции 1905-1907 гг.".

Неприятие массой крестьян частной собственности на землю, усиление роли общины в деревенской жизни явились бы, в случае победы крестьян в Первой революции, непреодолимой преградой на пути развития буржуазных отношений в сельском хозяйстве.

Это дает веское основание в пользу сомнений относительно буржуазного характера революции 1905-1907 гг. То была, по нашему убеждению, не обезличенная буржуазно-демократическая революция, а русская аграрно-Демократическая революция. Русская потому, что основным ее пафосом было отрицание буржуазной частной собственности на землю, проистекающее из миропонимания русских крестьян, а аграрно-демократическая вследствие того, что ее главной движущей силой явилось обездоленное крестьянство, опирающееся в своей борьбе за новое устройство жизни на старые общинные демократические по своей сути устой.

Русская аграрно-демократическая революция не победила. Ее существенным результатом стало отчуждение и недоверие народа не только к власти вообще, но и персонально к власти государя. Вера в царя пошатнулась. Но это не значит, что самодержавие, как писал Л. Троцкий в составленном им и опубликованном 1 декабря 1905 г. манифесте Петроградского Совета рабочих депутатов, "никогда не пользовалось доверием народа". Напротив, было время, когда народ верил своему царю всем сердцем. И для этого были реальные основания. Лишь в послепетровский период и особенно вслед за несправедливой реформой 19 февраля 1861 г. вера в царя начала заметно угасать, пока вовсе не погасла, что и обернулось падением самодержавной России.

Как явствует из признания Николая II, правительственные круги, "освободив" крестьян в 1861 г., преследовали ту же цель, что и позднее, при проведении столыпинской аграрной реформы. В Высочайшем рескрипте от 19 февраля 1911 г., подготовленном в связи с 50-летием "освобождения" крестьян, читаем: "Я поставил себе целью завершение предуказанной еще в 1861 г. задачи создать из русского крестьянина не только свободного, но и хозяйственно сильного собственника. В сих видах наряду с отменой круговой поруки, сложением выкупных платежей и расширением деятельности Крестьянского Поземельного банка, Я признал благовременным отменить наиболее существенные стеснения в правах крестьян, облегчить их выход из общины, а также переход на хуторское и отрубное хозяйство.. .".

Вдохновителем и организатором этого "благовременного" решения выступил П. А. Столыпин. Его заслуги перед Россией порой преувеличивали как раньше, тал и теперь. Вот пример. Под пером В. В. Шульгина встает величественный образ спасителя России от революционных потрясений. ""Освободительное движение" 1905 года, - писал он, - еще и потому не разыгралось в революцию, которая наступила двенадцать лет спустя, что вырождение русского правящего класса тогда не подвинулось так далеко. В нем нашлись еще живые силы, сумевшие использовать народное патриотическое движение, то есть "низовую контрреволюцию" ДО организованного отпора разрушителям и поджигателям России. В частности, нашелся Столыпин-предтеча Муссолини. Столыпин по взглядам был либерал-постепеновец; по чувствам-националист благородной, "пушкинской", складки; по дарованиями темпераменту-природный "верховный главнокомандующий", хотя он и не носил генеральских погон. Столыпин, как мощный волнорез, двуединой системой казней и Либеральных реформ разделил мятущуюся стихию на два потока. Правда, за Столыпина встало меньшинство интеллигенции, но уже с этой поддержкой, а главное, черпая силы в сознании моральной своей правоты, Столыпин раздавил первую русскую революцию".

У современных "демократов"-публицистов, политических и государственных деятелей-вызывают восхищение реформаторские способности Столыпина, в сжатый срок якобы поднявшего сельскохозяйственное производство в России на небывалую высоту. Так, бывший глава российского правительства И. С. Силаев, выступая на внеочередном Съезде народных депутатов РСФСР, коснулся событий 1906-1911 гг., прежде всего предпринятой тогда земельной реформы Столыпина. По Силаеву, эта реформа принесла благо русскому народу, а царское правительство "гарантировало свободу выбора для подавляющего большинства населения России". В результате "за невиданно короткие сроки в 5-6 лет были совершены серьезные изменения в экономической практике в России, и особенно на продовольственном рынке". Подумать только, в 1916 году у России имелось до 900 млн. пудов избытка главнейших хлебов!

В действительности картина была куда более скромной. "Утверждение о том, что производство важнейших видов зерновых в России (1909-1913 гг.) превышало на 28% соответствующее производство Аргентины, Канады и Америки вместе взятых спорно, ибо по данным известного дореволюционного статистика проф. Д. И. Пестржецкого, США собирали в этот период 108 млн. т., тогда как Россия-75 млн. т. (Пестржецкий Д. И. Около земли. Из курса лекций сельскохозяйственной статистики. Берлин, 1922. С. 47). Конечно 21% всей зерновой продукции, приходившейся в то время на долю России, впечатляет. И все же не следует обольщаться объемом валового сбора зерна в России еще и потому, что Россия, в отличие от США, была тогда аграрной страной: 4/5 ее населения проживали в деревне и сами кормили себя. Товарный же хлеб и в 1916 г. поставляли в основном помещичьи и крупные крестьянские хозяйства, применявшие наемный труд.

Констатируя рост производства зерновых в России в этот период, надо иметь в виду, что это произошло не в первую очередь благодаря земельной реформе, а в результате "внешних" обстоятельств - хороших урожаев при благоприятных погодных условиях в течение ряда лет. Верно и то, что Россия продавала зерно на внешнем рынке, но часто по принципу "не доедим, но вывезем".

Теперь о 900 млн. пудов избыточного хлеба в России в 1916 г. Если не представлять истинной картины, то данный факт действительно может воодушевить: два года войны, 15 млн. тружеников, взятых из деревни на фронт, а в стране хлеба-завались. Не понятно только, почему к лету 1916 г. в 34 губерниях страны действовала карточная система на хлеб и другие продукты питания, а еще в 11 губерниях к ней готовились. Зачем при таком обилии хлеба царское правительство пошло в том же 1916 г. на введение принудительной разверстки хлебных поставок, которая, правда, с треском провалилась. Потребность Петрограда и Москвы в хлебе удовлетворялась лишь на 25% (саботаж!). С другой стороны, так называемые "излишки" образовались отнюдь не естественным порядком как следствие успехов сельскохозяйственного производства, а в немалой мере искусственно за счет припрятывания хлеба спекулятивными элементами на протяжении нескольких лет. В итоге Февральская революция в Петрограде началась с грозного требования: "Хлеба"!".

В столыпинской реформе Силаев нашел "положительный опыт", использованный при разработке правительством очередной перестройки села, предложенной Съезду народных депутатов.

"Мы не разделяем столь хвалебной оценки деятельности Столыпина как реформатора. С точки зрения конкретного момента она, быть может, достигла преследуемой цели, ослабив революционный накал в стране. Но в плане исторической оценки, причем, как показало время, ?1аже ближайшей, эта деятельность оказалась пагубной для старой России, обострив до крайнего предела противоречия в русской деревне и подготовив таким образки* Октябрьскую революцию. "Необходимо помнить, что столыпинская аграрная реформа затевалась не столько из экономических соображений, сколько по политическим мотивам, где грубому Принуждению отводилась едва ли не главная роль. Политический союзник Столыпина октябрист М.В.Красовский, выступая в Государственном совете, с циничной* прямотой заявил: "Мы стоим за решение принудительное, насильственное, навязанное". Историк П.'Н. Зырянов по этому поводу замечает: "Из авторов и Проводников столыпинской реформы, пожалуй, никто с Такой откровенностью не говорил о ее насильственном Характере. Как и многие деятели "Объединенного дворянства", Красовский не скрывал, что община разрушается прежде всего ради спасения помещичьих имений". Но Столыпину нужно было разрешить еще одну задачу: создать зажиточную кулацкую прослойку, которая могла бы служить социальной опорой царскому самодержавию. Факт примечательный! Он свидетельствует о том, что в верхах ясно понимали: кредит доверия крестьян к царю почти (если не полностью) исчерпан.

Что же это за "хозяйственный мужик", кулак, на которого уповал Столыпин. Реформатор хорошо представлял его социальный облик. Еще в 1904 г., будучи саратовским губернатором, он писал в отчете: "В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщественников, по образному выражению-мироеда". И вот на такого "мироеда" задумал опереться царь. Это было отступление от вековечной обязанности Божьего Помазанника не давать в обиду слабого и защищать его от сильного, что не могло не способствовать еще большему отчуждению крестьянских масс от царской власти и лично от самодержца.

П. А. Столыпин, этот "мощный волнорез", хотел разрезать русское крестьянство на два слоя: богатых и бедных. Первые должны были подавить вторых и укрепить самодержавие. Подобно социальным дарвинистам, он делал ставку "на крепких и сильных", относя остальных к "убогим и пьяным". По существу то был план уничтожения традиционного крестьянского мира, план своеобразного "раскрестьянивания", ибо, по верному наблюдению знатока крестьянской жизни А. В. Пешехонова, историческое "крестьянство не может расколоться на различно эволюционирующие классы, так как ему присуще особое органическое свойство, постоянное тяготение к одному, среднему семейному и хозяйственному уровню". Ясно, что без прямого насилия Столыпин не мог осуществить такой аграрный "переворот". Вера в силу приказа, столь свойственная отечественной бюрократии, не обошла стороной и его.

Начатая главным образом по политическим мотивам и на фоне "деревенских иллюминаций" (так называли поджоги крестьянами господских имений), столыпинская реформа погрузила русское крестьянство в пучину бед и страданий, вызвав сразу же сопротивление крестьян. Если сопоставить факты крестьянских выступлений с "ходом разрушения общины, то наблюдается тесная их связь. 1910-1911 годы являются максимальными годами в развитии столыпинских мероприятий и в то же время максимальными по числу столкновений на их почве". Это было результатом сильнейшего недовольства крестьян "столыпинскими мероприятиями по переустройству деревни".

Деятельное участие в реализации реформы принимало Министерство внутренних дел, т. е. силовое ведомство, которое разъясняло местной администрации (губернаторам и земским начальникам), что ее работа будет оцениваться по числу вышедших из общины крестьян на подведомственной ей территории. Отсюда мощное давление на крестьян местных властей, угрожавших изъятием лучших земель в пользу тех домохозяев, которые "добровольно" выходили из общины. Открытые насилия переходили всякие границы. Так, крестьяне Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в телеграмме на имя Столыпина от 4 апреля 1911 г. с возмущением сообщали, что местная администрация, поощряемая благодарностями и наградами высшей власти, "применяет противные закону, общечеловеческим понятиям и совести приемы, так, избивая людей, лишая их свободы сажанием в тюрьмы и другие места заключения, без объяснения, объявления, определения сроков заключения, суда и следствий, людей, провинившихся и виновных лишь в том, что могут иметь собственное суждение и выражать словами то, что находят для себя выгодным и более рациональным оставаться и впредь при общинном землепользовании. Ближайшим фактом произвольных насилий может служить случай, имевший место 19 текущего марта в Бахмуте, куда целыми обществами потребовалось господином губернатором, который в присутствии всей подчиненной ему администрации не спросил о нуждах, обидах вверенных его попечению людей, но запретил под угрозами немедленных наказаний каждого, кто посмеет дерзнуть высказывать свои неудовольствия, обиды и свои желания и тогда, когда весь бывший перед ним с обнаженными головами собранный по его приказанию и покорно, почтительно стоящий перед ним народ, не постеснялся обругать всех бывших людей оскорбительными бранными словами, призывая немедленно и всем изъявить согласие на переход с общинного к отрубному землепользованию. И тогда же многих из нас арестовал и отправил в тюрьму, а других с той же целью полиция и по настоящее время рыщет и ловит по домам, наводя панику на все население. В одном Бахмутском уезде по месту нашего жительства Троицкой, Луганской и других волостях к обществах, вследствие таких вопиюще несправедливы? действий все полевые работы с осени прошлого 1910 года прекращены, около 100 тыс. дес. земли остались совершенно не вспаханными, не обсемененными зимними и неподготовленными для весенних посевов, что само по себе грозит нам и семействам нашим голодовкой. Мы, крестьяне, возмущенные вредным вмешательством в наши интересы по землепользованию, а тем более угрозами казацких нагаек, ссылкой и тюрьмами, решились перенести все же такие суровые меры, лишь бы сохранить и оградить свое законное право общинного пользования землей. ... Нам думается, что не один наш Бахмутский уезд Екатеринославской губернии жестоко страдает произволом администрации, но что есть на святой Руси много таких уездов, где эти искусственные меры гнут спины беззащитного крестьянина". Бахмутские крестьяне думали правильно. В других местностях "святой Руси" власти творили то же самое. Нижегородский губернатор, например, подвергал массовым арестам крестьян, не желавших выходить на хутора и отруба. И что же?

Несмотря на административно-командные методы проведения реформы, число вышедших из общины крестьян на 1911 год составило только 26% от всех крестьянских хозяйств, причем многие крестьяне выходили из общины не с желанием поставить фермерское хозяйство, а с целью продажи полученной при выделе земли. К 1916 г. число порвавших с общиной земледельцев не составило и четверти от всех крестьян, владевших землей на общинном праве. Однако и выход крестьян на отруба не был пагубен для общины. Она "отнюдь не разрушалась", а лишь "несколько разгружалась от избыточных рабочих рук и освобождалась от тех своих членов, которые перестали быть крестьянами. Кроме того, от общины откалывались некоторые периферийные группы. Правда, при этом усиливалось земельное утеснение в общине. Но такой способ ее ликвидации, путем сжатия, был чреват для правительства неприятностями". Реформа, следовательно, провалилась, потерпев настоящий крах. Известный исследователь русской крестьянской общины начала XX века П. Н. Зырянов пише1 "Столыпин и его окружение были решительными, но малоискусными лоцманами. Они плохо представляли себе то, что было скрыто под поверхностью народной жизнь Им не удалось "протаранить" толщу крестьянства, что бы окончательно навязать стране путь развития, выгодный горстке помещиков, но обрекающий основную част народа на долгие годы нищеты и голодовок". В чем ж главная причина провала реформы Столыпина?

Современник столыпинской реформы А. Ф. Керенский беседуя в 1953 г. с журналистом французского ради Р. Лютенью, говорил, что "идея Столыпина была разумной: отказаться от общины. Однако способы проведения реформы отличались непродуманностью, жестокостью". Значит, будь другие способы, то и результат был бы иной. Аналогичную мысль высказывает И. Е. Кознова. "Перспективная с точки зрения потребностей общественного развития, реформа П. Столыпина слишком грубо вторгавшаяся в жизнь деревни, - пишет она, - вызвала отторжение у крестьян". Н. Верт то же объясняет неудачу реформы Столыпина его ошибками. О просчетах и "уязвимых местах" Столыпинской реформы, вызвавших ее "общую неудачу", поворот П.Н.Зырянов: "Игнорирование региональных различий-один из недостатков столыпинской аграрной ре формы. Этим она невыгодно отличалась от реформ 1861 года. Другим ее слабым местом была идеализации хуторов и отрубов, а также вообще частной собственности на землю... Еще одно уязвимое место аграрной реформы заключалось в недостаточном ее финансировании". Что касается сердцевины нового землеустройства, т. е. создания хуторов и отрубов, то здесь было "много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры. Необходимость повсеместного их введения, строго говоря, никем не доказана. Между тем Столыпин и его сподвижники утвердились в мысли, что хутора и отруба-единственное универсальное средство, способное поднять уровень крестьянского хозяйства на всем пространстве необъятной России".

Достаточно распространено мнение, согласно которому Столыпин не успел осуществить задуманное. Указывая на грандиозный замысел столыпинской земельной реформы, Л. И. Семенников а замечает: "Подобная реформа при всей ее кажущейся простоте означала революцию в почвенном укладе. Предстояло изменить не просто основы землевладения, а весь строй жизни, психологию общинного крестьянства. Столетиями утверждался общинный коллективизм, корпоративность, уравнительные принципы. Теперь надо было перейти к индивидуализму, частнособственнической психологии и соответствующему укладу жизни. Это не утверждается в одночасье. П. А. Столыпин считал, что необходимо 20 лет, чтобы перейти от общины к фермерскому строю жизни... Но история не отпустила времени: в 1914 г. началась война. Реформа осуществлялась недолго". О незавершенности столыпинской реформы, обусловленной нехваткой времени, размышлял В. С. Дякин. По его прикидкам, для успешного ее проведения надо было располагать не 20 годами, как думал Столыпин, а сроком в 50-80 лет. Однако история не отвела реформатору и двух десятилетий.

Нам думается, что история тут не причем. Ведь уже с 1910 г., т.е. еще при жизни реформатора, число выходцев из общины стало заметно падать. Значит, дело не во времени, а в сути самой реформы. Мы также не придаем решающего значения ошибкам и просчетам, допущенным при проведении реформы. Главное, на наш взгляд, заключается в том, что Столыпин замахнулся на вековые устои крестьянского быта, выдержавшие самые жестокие испытания и потому обладающие огромной крепостью и жизнеспособностью. Он хотел переделать народ. Но таких чудотворцев, помимо Бога, жизнь не знает. Политики и государственные деятели могут гнуть, ломать, калечить русский народ, но переделать его они не в состоянии. Жажда обогащения, холодный расчет, частнособственнические буржуазные инстинкты и вытекающий из них индивидуализм чужды массовому сознанию русского крестьянства. Поэтому если и говорить об ошибках Столыпина, то лишь в том смысле, что он ошибся адресом, избрав для своего эксперимента русских крестьян. Этот эксперимент, увы, обошелся очень дорого России. Он привел деревню в крайнюю степень возбуждения и раздора. Возник острый разлад внутри крестьянского мира.

Правительственный чиновник Клопов, объезжавший хутора в Екатеринославской, Орловской и Таврической губерниях в 1909 г., писал, что правительственная (столыпинская) реформа делит земледельческую Россию на два лагеря: любимцев и пасынков. Любимцы-это хуторяне, пасынки-общинники. Ради любимцев все приносится в жертву. "Отсюда, - по мнению чиновника,проистекает вражда, зависть и раздоры между общинниками", и все это вызывает резкое недовольство крестьян. "Один едет на пашню, а другой на него с топором", - говорится в одном из донесений Министерства внутренних дел.

Столыпинская земельная реформа окончательно развела власть и крестьянство в разные стороны. С. М. Дубровский был прав, когда говорил, что эта реформа "несла в себе такие противоречия, которые делали неизбежной новую революцию". Если бы П. А. Столыпин дожил до того времени, когда можно было увидеть это, он содрогнулся бы и, наверное, очень пожалел о том, что совершил. Однако И. Р. Шафаревич полагает, что ничего другого ему не оставалось, как решиться на свою реформу. "Во времена Столыпина, - утверждал он, - не было альтернативной идеи, кроме, разумеется, мировой революции".

Рассуждать об альтернативе произошедшему в истории-дело умозрительное, ибо случилось то, что случилось, а другого не дано. Но если все же увлечься такими рассуждениями, то можно сказать, что была альтернатива разрушению общины: ликвидация помещичьего землевладения и реформирование существующей сельской общины путем очищения ее от фискально-полицейских функций, навязанных ей государством, и превращения общинной организации в свободный земледельческий союз, обладающий достаточным фондом земли для передачи ее в наследственное пользование крестьянским семьям.

Такой ход реформирования был исторически реален, поскольку тогда русская сельская община еще не исчерпала своих потенциальных возможностей. Тут уместно вспомнить о крестьянстве Сибири, которое "высказывало свое отношение к проблеме власти и самоуправления в местных комитетах и нуждам сельскохозяйственной промышленности в 1902 г., на съездах своих представителей и собраниях сельскохозяйственных обществ в 1905 г., в наказах депутатам государственных дум, на волостных, уездных и губернских крестьянских съездах в 1917 г. и т.д. Анализ многих проектов преобразований показывает, что предусматривалось сохранение лучших сторон традиционного сельского и волостного самоуправления и одновременно-ликвидация ряда его негативных или устаревших аспектов".

На этом фоне по меньшей мере странными представляются утверждения относительно того, будто в период столыпинской земельной реформы царское правительство отказалось "от прежней политики насильственной консервации общины и переходило к ее насильственной ломке". В. С. Дякин, кому принадлежат данные утверждения, считает, как и многие другие исследователи, что община "оказывалась одной из преград" на пути перехода к "современным формам" хозяйствования в деревне. Вот почему "предоставление крестьянам права свободно выходить из общины было давно назревшей экономической необходимостью". Речь надо, по-видимому, вести не о простом выходе крестьян без земли, что практиковалось в древнее и новое время, а с выходе с землей, имевшем, как могло показаться, разрушительные последствия для общины. И она, община. показала свою силу.

Однако это непонятно, если следовать логике В. С. Дякина. Казалось бы, царское правительство, отказавшись от "насильственной консервации" общины и приступив к "ее насильственной ломке", должно было привести общинную организацию в состояние полного распада. Но на деле случилось иное. Приведенный самим В. С. Дякиным фактический материал со всей очевидностью свидетельствует о том, что, несмотря на колоссальное давление правительства, община не только устояла, но едва лишь в 1917 г. прекратился нажим не нее, "поглотила и вышедших и выделившихся".

Итак, земельная реформа П. А. Столыпина привела Россию на край революционной бездны, а мировая вой на опрокинула ее туда.

Вековая несправедливость по отношению к крестьянству, накопившему "горы ненависти и злобы", столыпинская реформа, калечившая русских крестьян, и вой на сделали падение старого режима неотвратимым. Самодержавная власть предстала в сознании крестьянка лютый враг, с которым надо поступить соответствен но. Появились неслыханные ранее призывы к цареубийству: "Я, крестьянин, обращаюсь к вам, братья, докуда будем губить себя, т. е. крестьянина, настанет время, надо губить тех зверей, которые губят миллионы людей. За какие-то интересы чужие кладем свои головы... Помните, братцы, чтобы убить зверей, которые миллионы губят людей за свой интерес, надо действовать, пока оружие в руках. Первое: долой царя, убить его, поубивать пузанов, которые сидят в тылу да в тепле, гребут деньги лопатой и губят нас, крестьянина...".

Грянул 17-й год с его Февральской и Октябрьской революциями. Что дала стране Февральская революция? Практически ничего, кроме отречения Николая II от престола и анархии, которую, приукрашивая и расхваливая, часто называли и до сих пор называют свободой, превзошедшей свободы всех западных демократий вместе взятых. Однако нельзя забывать, что эта "свобода" была введена в стране, которая вела и продолжала вести тяжелейшую войну, требующую колоссальных усилий и концентрации имеющихся ресурсов, материальных и духовных. Ни одно из воюющих государств, даже самое демократичное, не могло позволить себе подобной роскоши, ибо это грозило военным поражением. Ясно, что отсутствие необходимых сдержек в данной сфере наносило огромный вред национальным интересам России, а непротиводействие такому порядку и тем более его поддержка являлись по сути национальным предательством.

Ближайшим следствием "свободы", установленной после Февральской революции, стало территориальное расчленение исторической России, о котором только мечтали ее давние недруги. Если бы Временное правительство во главе с А. Ф. Керенским удержалось, то России грозил бы полный территориальный распад. Это явствует из признания самого Керенского. На слова Р. Лютенью о том, что "Временное правительство провозгласило автономию Финляндии", он ответил: "Нет!

Мы восстановили независимость Финляндии. Она была аннексирована Россией в ходе наполеоновских войн и вошла в империю в качестве независимого государства, заключившего союз лично с императором. В царствование Николая II многие права Финляндии были отменены, что, естественно, вызывало недовольство, даже восстания в Финляндии. Кстати, либеральное общественное мнение никогда не принимало политики насильственной русификации. Временное правительство немедленно вернуло Финляндии все права при одном-единственном условии: независимость Финляндии должна быть принята Учредительным собранием. Одновременно мы провозгласили и независимость Польши. Начал разрабатываться режим предоставления независимости для прибалтийских стран, для Украины... На Кавказе, в Туркменистане мы стали приглашать представителей местного населения для управления страной". Усилия Временного правительства, как видим, были направлены на расчленение Российской империи, что могло только радовать западных правителей.

Полное непонимание исторической ситуации демонстрирует Д. А. Волкогонов, когда пишет: "Если бы все ограничилось демократическим февралем и он бы "устоял", то, вероятнее всего, Россия сегодня была бы великим, демократическим, могучим, нераспавшимся государством". Для историка-генерала "непреходящей ценностью была лишь Февральская революция". С генеральской солидностью он рассуждал: "Именно здесь, думаю я, Россией был упущен исторический шанс".

Как следует из только что приведенных признаний Керенского, то был шанс раздробления России. Что касается Февральской революции, то она порой производила странное впечатление на самих ее творцов. По словам П. Н. Милюкова, "январь и февраль 1917 года прошли как-то бесцветно и не оставили ярких воспоминаний". В результате случилось то, чего "не ожидал никто: нечто неопределенное и бесформенное, что, однако, в итоге...

рекламы получило немедленно название начала великой русской революции". Могло ли это "нечто неопределенное и бесформенное" дать что-то существенное народу России? Конечно, нет.

Что не дала Февральская революция русскому народу? Она не дала главное: мир и землю. Временное правительство хотело воевать до "победного конца" (читай: до гибельного конца России), а передачу земли крестьянам отнесло на усмотрение Учредительного собрания, затягивая по существу решение земельного вопроса и применяя силу по отношению к тем крестьянам, которые явочным способом захватывали землю. Оно не упразднило помещичье землевладение, столь ненавистное крестьянству. Следовательно, Февральская революция не решила основной для России земельный вопрос. Она не принесла почти ничего и рабочим, за исключением некоторых профсоюзных подачек: права на членство в профсоюзе и на участие профсоюзов в деятельности фабрик и заводов.

Таким образом, социально-экономические результаты Февральской революции 1917 г. были, можно сказать, ничтожны. Ее следует отнести к разряду политических переворотов, а не социальных революций. Удивительно, но факт: события Октября 1917 г., имеющие все основания по характеру своему называться революцией, в исторической и публицистической литературе нередко именуются переворотом, тогда как события Февраля, лишенные революционной глубины, объявляются революцией. С этой исторической иллюзией, по нашему убеждению, пора расстаться. Необходимо, наконец, осознать, что Февраль 1917 г. хотя и сопровождался мощным стачечным движением (оно, похоже, и придает ему революционную окраску), но в истории России он отмечен не революцией, а политическим переворотом. К власти пришли силы, заинтересованные в капиталистическом развитии России и учреждении в ней парламентской демократии западного образца. Они шли наперекор народной стихии, поскольку и рабочие, и крестьяне отнюдь не тяготели к капитализму.

Особенно наглядно это видно на примере крестьян. В сводном крестьянском наказе, составленном на основе 242 местных крестьянских наказов, говорилось: "Самое справедливое разрешение земельного вопроса должно быть таково: право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема. Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т.д., отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней".

Любопытны итоги голосования русской деревни на выборах во Всероссийское Учредительное собрание. Крестьяне голосовали против кадетов, усматривая в них "защитников царя и помещиков". Был случай, когда "в воронежском селе Садовом сельское общество составило приговор: кто будет голосовать за кадетов, того убить. Кадеты не получили в селе ни одного голоса". За кого же подавали свои голоса крестьяне? За эсеров и большевиков, которые обещали социализацию земли.

Временное правительство, стремясь перевести Россию на путь западных демократий, лишало русский народ национальных ориентиров, побуждая его отказаться от собственного исторического опыта, собственных ценностей и перенять ценности западной цивилизации. Такая политика вполне объяснима, если учесть, что проводили ее лица, принадлежащие к масонству. Но то было очевидное насилие над Россией. Оно было "прервано радикальным Октябрем".

Октябрьская революция 1917 г., будучи непосредственным откликом на события "текущего момента", представляла собой в то же время итог длительного, как мы старались показать, исторического развития России, конечный трагический акт в драматическом противостоянии дворянства и крестьянства. Образно говоря, Русская земля разрешилась от своего 200-летнего бремени народной революцией. Ее закономерность нам очевидна, хотя в плане историографическом тут есть свои сложности.

В научных исследованиях и публицистике не раз поднимался вопрос о преждевременности Октября. Здесь следует сказать о предупреждении Г. В. Плеханова насчет незрелости России для социалистической революции, об афористических призывах типа "на выучку к капитализму" и пр. Вплоть до 1917 г. вожди российской социал-демократии сохраняли убеждение в том, что социалистическая революция предполагает наивысшее развитие капитализма и наибольшую организованность рабочего класса. Любопытно на сей счет свидетельство одного из лидеров меньшевистской партии И. Г. Церетели, который позже писал: "Вся социал-демократия, не исключая большевиков, до Февральской революции внедряла рабочему классу сознание, что попытки осуществления социализма в экономически отсталой России ни к чему, кроме поражения пролетариата, привести не могут, что лишь завоевание демократического строя с последующим ростом производительных сил страны, а также ростом сознания и организованности пролетариата создает необходимые условия для осуществления конечной цели пролетариата- социалистической революции". Нечто похожее мы слышим и сегодня.

А. П. Бутенко, например, заявляет, что "война и созданные ею неслыханные бедствия изнуренных народов создали почву для вспышки социальной революции. На гребне этой вспышки социальной революции и победило Октябрьское вооруженное восстание. Но принять вспышку социальной революции, порожденную войной и достаточную для захвата власти, за саму социальную революцию, способную разрушить капитализм и утвердить социализм, - это трудноисправимый, грубейший просчет, ибо в самом российском капитализме того времени, в его противоречиях и конфликтах не было достаточной зрелости нужных объективных и субъективных предпосылок для "введения социализма"".

Согласно А. П. Бутенко, "с учетом исторического опыта послеоктябрьского развития России представляется, что наиболее дальновидным и обоснованным был ленинский план постепенного завершения задач буржуазно-демократической революции и осмысленного создания предпосылок цивилизованности для последующего перехода к будущему социализму". На этом основании автор полагает, будто "коллективными решениями Второго Всероссийского съезда Советов была допущена принципиальная ошибка-провозглашена социальная революция, т. е. объявлен непосредственный социалистический выбор страны. ".

От подобного рода заявлений до легкомысленных и бесстыдно тенденциозных утверждений, что власть в России случайно захватила кучка экстремистов во главе с Лениным, один шаг. Его часто и проделывают современные идеологи российской "демократии". Такие легковесные утверждения не могут быть предметом научной дискуссии, поскольку они совершенно беспочвенны и бесплодны, как известная библейская смоковница.

Что касается А. П. Бутенко и тех, кто склонен разделять его взгляды, то надо обратить внимание на две, по крайней мере, допускаемые ими ошибки. Первая из них совершается в состоянии зашоренности теорией и доктринерством, далеком от живой действительности. В самом деле, почему нужно непременно "вывариться в капиталистическом котле", чтобы выпрыгнуть оттуда в социалистическом одеянии? Почему обществу, построенному на принципах социальной справедливости, обязательно должен предшествовать капитализм? Нам скажут: так теория велела... Но нет ли тут своеобразной фетишизации общественных отношений, последовательности стадий их развития, в конечном счете неверия в разум и волю человека, в его способность устроить жизнь на человеколюбивых и добрых началах, не сообразуясь с "закономерными" фазами социальной эволюции. Словом, здесь незаметно теряется сам человек, в котором сходятся все проблемы бытия.

Вторая ошибка проистекает из поверхностного исторического взгляда на события, породившие Октябрь. Не война и вызванные ею "неслыханные бедствия" создали почву для "вспышки социальной революции", а вся предшествующая 200-летняя история, накопившая в народе огромный горючий материал. Война и связанные с ней бедствия лишь запалили его. Массовые выступления крестьян в период проведения столыпинской земельной реформы уже внешне, или невооруженному глазу, показывали, что Россия неотвратимо идет к революции, и война определила час ее.

Ф. М. Достоевский сделал однажды в своем "Дневнике писателя" проницательную запись: "Нации живут великим чувством и великою, всех единящею и все освещающею мыслью, соединением с народом, наконец, когда народ невольно признает верхних людей с ним заодно, из чего рождается национальная сила-вот чем живут нации, а не одной лишь биржевой спекуляцией и заботой о цене рубля". С этой точки зрения Россия к 17-му году являла собой тяжкое зрелище. Она утратила великие чувства и мысли, всех единящие, погрузившись в социальный раздор. Народ не только не признавал "верхних людей" заодно с собой, но, напротив, видел в них своих непримиримых врагов. Так долго продолжаться не могло. Русское общество инстинктивно искало выход из этого положения, медленно умертвляющего нацию. И выход был найден. Произошла Октябрьская революция.

Было бы глубочайшим заблуждением характеризовать Октябрьскую революцию только в радужных или же мрачных тонах. Изначально она оказалась сложным явлением. Интересные мысли по этому поводу высказал как-то В. Кожинов, беседуя с Б. Сарновым. По его мнению, в Октябрьской революции "столкнулись два совершенно различных, даже противоположных решения:

революция для России или Россия для революции. В первом решении революция предстает как освобождение от политических и экономических пут коренных, складывавшихся веками сил народа, во втором же, напротив, все накопленное веками отрицается и народ используется как своего рода вязанка хвороста, бросаемая в костер революции". Революцию "для России" В. Кожинов назвал "русской и народной".

Ярким выразителем ее был Ф. К. Миронов. "Я стоял и стою, - говорил он, - не за келейное строительство социальной жизни, не по узкопартийной программе, а за строительство гласное, за строительство, в котором народ принимал бы живое участие". В письме к Ленину от 31 июля 1919 г. Миронов писал: "Социальная жизнь русского народа... должна быть построена в согласии с его историческим, бытовым и религиозным мировоззрением, а дальнейшее должно быть предоставлено времени". Миронов решительно не соглашался с "тенденцией "все разрушай, да зиждется новое", с разрушением всего того, что имеет трудовое крестьянство и что нажило оно путем кровавого труда...".

"Революция для России" является главным достижением Великого Октября. Ее с полным основанием можно назвать Второй русской рабоче-крестьянской революцией. Русской потому, что она в соответствии с ментальными особенностями русского народа отвергла капиталистический путь развития страны; рабоче-крестьянской потому, что в ней, по сравнению с Первой аграрно-демократической революцией 1905-1907 гг., значительно возросла роль рабочего класса, ставшего руководящей силой в революционном движении; революцией потому, что она произвела в русском обществе кардинальные изменения, ликвидировав частную собственность и эксплуататорские классы; социалистической потому, что она была устремлена к социальной справедливости и равенству. Именно эти качества Октябрьской революции вызвали в народной стихии прилив энтузиазма и вовлекли миллионные массы в творческий процесс строительства новой жизни. Не случайно эта ипостась Великого Октября получила положительную оценку представителей русского зарубежья. Так, многие из евразийцев воспринимали Октябрьскую революцию "как массовый отказ народа от европейской романо-германской культуры, как прорыв к новой культуре...". Даже среди правых находились люди, "которым импонировали в большевизме его отрицание "буржуазной" демократии, идея сильной власти и борьба против западного парламентаризма. Привлекала также великодержавная направленность политики большевиков, которые для многих националистически настроенных эмигрантов представлялись с определенного времени гарантами имперского единства России".

Весьма примечательны высказывания Н. А. Бердяева и Г. П. Федотова. По словам Н. А. Бердяева, "русская коммунистическая революция" осуществила мечту крестьян о "черном переделе", отобрав "всю землю у дворян и частных владельцев. Как и всякая большая революция, она произвела смену социальных слоев и классов. Она низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные слои, раньше угнетенные и униженные, она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот. Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела. И этим определяется исключительный актуализм и динамизм коммунизма".

Согласно Г. П. Федотову, "ни в чем так не выразилась грандиозность русской революции, как в произведенных ею социальных сдвигах. Это самое прочное, не поддающееся переделке и пересмотру "завоевание" революции. Сменится власть, падет, как карточный домик, фасад потемкинского социализма, но останется новое тело России, глубоко переродившейся, с новыми классами и новой психологией старых". Осмысливая грядущее, Г. П. Федотов полагал, что "революция должна расширить свое содержание, вобрать в себя тах1тит ценностей, созданных национальной историей... Для революции гораздо существеннее продвинуть свои рубежи в глубь прошлого...". Он говорил о "национализации революции", т.е. о "национальном строительстве".

Такая "национализация" соответствовала национальному характеру Октябрьской революции, отвергшей, как мы уже отмечали, капиталистическое развитие российского общества. Но в этой революции была еще одна составляющая, препятствующая подобной "национализации". Речь идет о доктринальной, так сказать, революции, ориентированной на мировую революцию, где России отводилась роль чисто подсобная, служебная, в конечном счете жертвенная. По известной уже нам формуле В. Кожинова, это-"Россия для революции".

Если верить В. Кожинову, то Ленин был сторонником решения "революция для России", тогда как "большинство влиятельнейших деятелей" стояли за решение "Россия для революции". А вот Д. А. Волкогонов изображает Ленина как неизменного и фанатичного глашатая идеи мировой революции, впавшего в бредовое состояние. Но позиция Ленина, его взгляды не были закостенелыми ни в одном, ни в другом случае. Приведем высказывания на сей счет самого вождя революции.

В мае 1917 г. в "Прощальном письме к швейцарским рабочим" он писал: "Русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революций, с объективной неизбежностью порождаемых империалистической войной. Но нам абсолютно чужда мысль считать русский пролетариат избранным революционным пролетариатом среди рабочих других стран. Мы прекрасно знаем, что пролетариат России менее организован, подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран. Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, может быть очень короткое, время застрельщиком революционного пролетариата всего мира. Россия-крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны, при громадном сохранившемся земельном фонде дворян-помещиков, на основе опыта 1905 года, может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней".

Исходя из глубокой веры в скорую "всемирную социалистическую революцию", Ленин вполне логично воспринимал партию большевиков как партию не только российского, но и "международного революционного пролетариата". Всемирная советская республика казалась ему совсем недалекой: "Победа обеспечена за нами полная, потому что империалисты других стран подогнулись, рабочие уже выходят из состояния угара

и обмана. Советская власть уже завоевала себе победу в сознании рабочих всего мира... Мы еще раз говорим себе и вам с полной уверенностью, что победа обеспечена за нами в мировом масштабе... Мы скоро увидим рождение всемирной федеративной советской республики" (из выступления 13 марта 1919 г. в "Железном зале" Народного дома в Петрограде).

Волкогонов называет идеи Ленина о "всемирной революции" "утопией", бредом, "ирреальностью", "авантюризмом", относясь к вождю большевиков явно предвзято. В противном случае он обязан был бы сказать, что аналогичными "бредовыми идеями" увлекались и другие политические деятели из иного, либерального лагеря, т. е. лица, вполне добропорядочные, с точки зрения Волкогонова. Так, по признанию П. Н. Милюкова, "циммервальдизм (установка на революцию в международном масштабе. - И. Ф.) проник и в наши ряды. В частности, у кн. Львова он проявился в обычном для него лирическом освещении. 27 апреля, на собрании четырех Дум, он говорил: "Великая русская революция поистине чудесна в своем величавом, спокойном шествии... Чудесна в ней... самая сущность ее руководящей идеи. Свобода русской революции проникнута элементами мирового, вселенского характера... Душа русского народа оказалась мировой демократической душой по своей природе. Она готова не только слиться с демократией всего мира, но стать впереди ее и вести ее по пути развития человечества на великих началах свободы, равенства и братства"". И далее Милюков замечает: "Церетели поспешил тут же закрепить эту неожиданную амплификацию, противопоставив ее "старым формулам" царского и союзнического "империализма" : "Я с величайшим удовольствием слушал речь... кн. Львова, который иначе формулирует задачи русской революции и задачи внешней политики. Кн. Г. Е. Львов сказал, что он смотрит на русскую революцию не только как на национальную революцию, что в отблеске этой революции уже во всем мире можно ожидать такого же

встречного революционного движения..."". Волкогонов проходит мимо этих красноречивых свидетельств, сосредоточив весь свой "обличительный" пыл на Ленине. Вернемся, однако, к последнему.

Выступая с речью 6 ноября 1920 г. на торжественном заседании пленума Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, МКРКП(б) и МГСПС, посвященном 3-й годовщине Октябрьской революции, Ленин сказал: "Мы тогда (в октябре 1917 г. - И. Ф.) знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали дело исключительно в расчете на мировую революцию". Отказался ли впоследствии Ленин от идеи мировой революции? Нет, не отказался. В статье "Пролетарская революция и ренегат Каутский", опубликованной в газете "Правда" 11 октября 1918 г., он выражал готовность "идти на самые величайшие национальные жертвы", "если это полезно развитию интернациональной рабочей революции", и очень хотел, чтобы "пролетарская Советская республика, первая в мире свергнувшая свой империализм, продержалась до революции в Европе, раздувая пожар в других странах...". В конце октября того же года Ленин выражал уверенность в близости и неизбежности "международной социалистической революции".

Возьмем 1920 год, когда появилась работа Ленина "Детская болезнь "левизны" в коммунизме". Здесь говорится о международном значении "нашей революции" трактуемом в смысле исторической неизбежности "повторения в международном масштабе того, что было у нас" о пролетарской революции в России и ее победах "в международном масштабе". В докладе о тактике РКП на III Конгрессе Коммунистического Интернационала 22 июня-12 июля 1921 г. Ленин отмечал:

"Когда мы начинали, в свое время, международную революцию, мы делали это не из убеждения, что можем предварить ее развитие, но потому, что целый ряд обстоятельств побуждал нас начать эту революцию. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть".

Ленин вынужден был признать, что "в действительности движение шло не так прямолинейно, как мы этого ожидали". И тем не менее он утверждал: "Развитие международной революции, которую мы предсказывали, идет вперед". Через год с небольшим Ленин в докладе на IV Конгрессе Коминтерна оценивал перспективы мировой революции как благоприятные. Наконец, в одной из последних работ Ленина ("Лучше меньше, да лучше") читаем о том, что "весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию".

Итак, Ленин до конца своих дней оставался верен идее мировой революции, зачинателем которой в силу определенных исторических обстоятельств был российский пролетариат. Это, по-видимому, дало основание Л.Д. Троцкому заявить: "Глубокий интернационализм Ленина выражался не только в том, что оценку международной обстановки он ставил неизменно на первое место; само завоевание власти в России он рассматривал прежде всего как толчок к европейской революции, которая, как он повторял не раз, для судеб человечества должна иметь несравненно большее значение, чем революция в отсталой России".

Однако Ленин был более гибким и более национальным политиком, чем Троцкий. Революционный романтизм у него сочетался с прагматизмом реально мыслящего государственного деятеля. Поэтому он эволюционировал и в вопросе о мировой революции, убедившись, что развитие событий в мире шло не так прямолинейно, как этого ожидали большевики. Вместо раздувания пожара мировой революции Ленин поставил более скромную задачу отсидеться по возможности до момента, когда в европейских странах естественным порядком осуществится социалистическая революция. А до тех пор, пока это не произошло, Ленин призывал к величайшей осторожности, что собственно и отразилось в смене курса от военного коммунизма к нэпу. И тут он являл собой полную противоположность Троцкому, этому апостолу теории "перманентной революции" или всемирного революционного пожара, в котором русскому народу отводилась роль поджигателя, обреченного на колоссальные жертвы, а то и на собственную погибель.

Троцкий пояснял суть своей теории так: "Завоевание власти пролетариатом не завершает революцию, а только открывает ее. Социалистическое строительство мыслимо лишь на основе классовой борьбы в национальном и международном масштабе. Эта борьба-в условиях решающего преобладания капиталистических отношений на мировой арене-будет неизбежно приводить ко взрывам внутренней, то есть гражданской, и внешней революционной войны. В этом состоит перманентный характер социалистической революции, как таковой, независимо от того, идет ли речь об отсталой стране, только вчера завершившей свой демократический переворот, или о старой капиталистической стране, прошедшей через долгую ЭПОХУ демократии и парламентаризма". По убеждению Троцкого, "завершение социалистической революции в национальных рамках немыслимо". Он считал, что "социалистическая революция начинается на национальной арене, развивается на интернациональной и завершается на мировой. Таким образом, социалистическая революция становится перманентной в новом более широком смысле слова: она не получает своего завершения до окончательного торжества нового общества на всей нашей планете". Троцкий грезил мировой революцией, его голова с воспаленным классовым сознанием была всегда повернута на Запад.

Увлечение идеей мировой революции, доходящее до маниакальности, очень дорого обошлось России, особенно если учесть, что сначала многим большевикам, в том числе и Ленину, мировая революция казалась достижимой в самое ближайшее время. Для ее торжества, разумеется, незачем было церемониться со своей страной и народом. Начались ошеломляюще радикальные и столь же безумные эксперименты, что, впрочем, понятно, поскольку "в то время, когда социалистическое движение находится на подъеме, захватывает все большие области и манит надеждой разрушения старого строя во всем мире-тогда социалистические государства и в своей практической деятельности оказываются гораздо радикальнее". Печать надежды на мировую революцию лежит на политике военного коммунизма, поднявшей русское крестьянство "на дыбу". То же самое можно сказать о планах коллективизации в сельском хозяйстве, о создании коммун и, конечно же, о расказачивании, которое можно уподобить уничтожению целого этносоциального объединения, являющегося структурообразующим компонентом традиционного российского общества.

Установка на революционные войны как средство распространения мировой революции подталкивала к милитаризации хозяйственной и общественной жизни страны. Выступая на IX съезде РКП(б) в 1920 г., Троцкий развивал такую мысль: "В военной области имеется соответствующий аппарат, который пускается в действие для принуждения солдат к исполнению своих обязанностей. Это должно быть в том или другом виде и в области трудовой. Безусловно, если мы серьезно говорим о плановом хозяйстве, которое охватывается из центра единством замысла, когда рабочая сила распределяется в соответствии с хозяйственным планом на данной стадии развития, рабочая сила не может быть бродячей Русью. Она должна быть перебрасываема, назначаема, командируема точно так же, как солдаты". Дальше- пуще: "Эта милитаризация немыслима без милитаризации профессиональных союзов как таковых, без установления такого режима, при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить; если он не выполнит- он будет дезертиром, которого карают!". Троцкий не был бы Троцким, если бы под свои проекты фельдфебеля от революции не подвел теоретическую базу. "Если принять за чистую монету старый буржуазный предрассудок, -говорил он, -или не старый буржуазный предрассудок, а старую буржуазную аксиому, которая стала предрассудком, о том, что принудительный труд не производителен, то это относится не только к трудармии, но и к трудовой повинности в целом, к основе нашего хозяйственного строительства, а стало быть, к социалистической организации вообще". Троцкий решительно не соглашался с этим: "Если труд организован на неправильном принципе, на принципе принуждения, если принуждение враждебно производительности труда, значит, мы обречены на экономический упадок, как бы мы ни изворачивались, чтобы мы ни делали. Но это есть предрассудок... Утверждение, что свободный труд, вольнонаемный труд производительнее труда принудительного, было безусловно правильно в применении к строю феодальному, строю буржуазному".

Троцкий строил свои представления, безусловно, заглядывая в кладезь марксистских премудростей. К. Маркс и Ф. Энгельс считали необходимым после социалистической революции установление "одинаковой трудовой повинности для всех", а также "создание трудовых армий, в особенности для земледелия". На VII съезде РКП(б), созванном в экстренном порядке, Ленин среди неотложных задач ставил и такие, как "принудительное объединение всего населения в потребительско-производительные коммуны" и "немедленный приступ к полному осуществлению трудовой повинности, с наиболее осторожным и постепенным распространением ее на мелкое, живущее своим хозяйством без наемного труда крестьянство".

Жизнь не оправдала надежд на мировую революцию и показала не только искусственность всех названных выше мер, но и их большую опасность, грозящую большевикам потерей власти. Они слишком забежали вперед. Надо было отступать, хотя бы временно. Нэп и означал, как им казалось, временное отступление. Так оно, пожалуй, и было, но не во всем. Обращение к нэпу стало началом конца политики интернационализации русской революции, т. е. политики Россия для революции. Перед партийной правящей верхушкой чрезвычайно остро возникла, по выражению Г. П. Федотова, проблема "национализации" революции. Только разрешив эту проблему, Россия могла выйти на путь национального строительства и, вопреки стараниям ее недругов, обеспечить себе будущее, а большевики-удержать власть.

Переход к "национализации" Октябрьской революции принял на начальном этапе форму борьбы И. В. Сталина и его соратников с "троцкистско-зиновьевским блоком" и "социал-демократическим уклоном" в партии. Оппозиционный блок, отстаивавший теорию "перманентной революции", был разгромлен. Но инерционная сила мышления (а может быть, тактика борьбы с блоком) не позволила даже Сталину не думать "об интересах международной революции". Он говорил, что "победа социализма в одной стране не является самоцелью, а подспорьем, средством и орудием для победы пролетарской революции во всех странах". Более того, Октябрьская революция, как ему представлялось, есть "не только сигнал, толчок и исходный пункт социалистической революции на Западе", но и база "дальнейшего развертывания мирового революционного движения".

И все же сталинский курс на построение социализма в "одной стране", или в СССР, исключал тактику "подталкивания" мировой революции путем "революционной войны", концентрируя усилия на вопросах внутреннего строительства. Недалеко было время, когда Сталин восстановит идею державности-одну из коренных национальных русских идей. С точки зрения исторической, а именно в плане исторической перспективы, все это было благом для России, несмотря на мерзости режима: раскулачивание, насильственное объединение в колхозы, искусственный голод, массовые репрессии, поощряемое сверху всеобщее "стукачество", жесточайшее подавление личности и пр. И все же, как говорил А. Зиновьев, "надо отдать должное Сталину:

... он начал руководить построением реального коммунизма, в реальных условиях России, с реальным российским человеческим материалом, в окружении реальных врагов".

Из вышеизложенного следует, что в решении Россия для революции были заложены негативные для России как национальной и суверенной державы последствия. Но в Октябрьской революции присутствовал еще один элемент явной антироссийской направленности. Вот почему, развивая классификацию ее составляющих, предложенную В. Кожиновым, нужно сказать, что в Октябре с самого начала столкнулись не два, а три взаимоисключающих решения: революция для России, Россия для революции и революция против России. Два первых мы уже затрагивали. Что касается третьего решения, то оно связано с игрой внешних сил, враждебных России.

Ф. М. Достоевский как-то высказал мысль, замечательную по глубине проникновения в суть явления. Он говорил, что "движением демоса" управляют мечтатели, а "мечтателями-всевозможные спекулянты". Иными словами, в революционном движении существуют видимые, легальные вожди и руководители невидимые, теневые, не известные порою тем, кого Ф. М. Достоевский называет "мечтателями". Возникает вопрос, возможно ли в принципе выявить участие этих "теневиков" в работе по стимулированию революции в России. Ответить на этот вопрос с точностью и определенностью очень не просто, а точнее, невозможно, поскольку перед нами самая таинственная, самая сокрытая сторона Октябрьской революции. Однако по ряду намеков и косвенных данных мы можем все-таки допустить, что такая проблема существует, что в ней нет ничего надуманного или фантастического, хотя все суждения на сей счет имеют лишь предположительный характер. Каковы эти намеки и косвенные данные?

С. Ю. Витте в своих "Воспоминаниях" рассказывает о том, как в 1905 г., когда он приехал в Америку для подписания Портсмутского мира с Японией, его дважды посетила группа влиятельных американцев. Об этих посещениях граф Витте пишет так: "Что касается депутации еврейских тузов, являвшихся ко мне два раза в Америке говорить о еврейском вопросе, то об этом имеются в министерстве иностранных дел мои официальные телеграммы. В депутации этой участвовали Шифф (кажется, так), глава финансового еврейского мира в Америке, доктор Штраус (кажется, бывший американский посол в Италии) - оба эти лица находились в очень хороших отношениях с президентом Рузвельтом-и еще несколько других известных лиц. Они мне говорили о крайне тягостном положении: евреев в России, о невозможности продолжения такого положения и о необходимости равноправия. Я принимал их крайне любезно, не мог отрицать того, что русские евреи находятся в очень тягостном положении, хотя указывал, что некоторые данные, которые они мне передавали, преувеличены, но по убеждению доказывал им, что предоставление сразу равноправия евреям может принести им более вреда, нежели пользы. Это мое указание вызвало резкие возражения Шиффа, которые были сглажены более уравновешенными суждениями других членов депутации, особенно доктором Штраусом, который произвел на меня самое благоприятное впечатление. Он теперь занимает пост посла в Константинополе".

Витте не раскрывает, к сожалению, содержание "резких возражений" Шиффа. Это попытался сделать В. В. Шульгин с помощью речи "некоего Крауса", напечатанной в одном из западных журналов. "В августе 1905 г., - рассказывал Краус, - Витте, бывший русский министр, о котором барон Розен говорит как о человеке, острый ум которого мог бы предупредить войну, был главный представитель России в Портсмуте на предмет заключения мира с Японией. Комитет, которого я был участником, просил Витте ходатайствовать перед русским правительством, чтобы получить человеческие права для русских подданных-евреев. Этот дипломат, которому впоследствии Царь пожаловал графское достоинство и назначил первым министром, принял нас любезно, даже дружественно, но подал нам мало надежды. Он нам сказал только, что Царь, конечно, мог бы помочь евреям, но что, благодаря наличию известных данных, много лет пройдет, пока евреям будет дано равноправие. Тогда один из членов нашего комитета сказал ему: "Если Царь не желает дать своему народу свободу, в таком случае революция воздвигнет республику, при помощи которой права будут получены". - "Конечно, - ответил Витте, - это может статься, но не раньше, чем через сто лет, а до той поры будут царствовать Романовы"". Витте слишком оптимистично смотрел в будущее: "революция разразилась в России не через сто лет, а через два месяца после этого знаменательного разговора, то есть в октябре 1905 года". Шульгин, слова которого мы выше процитировали, связал угрозу революцией с членом депутации Шиффом, что, по-видимому, правдоподобно.

Ранее Шифф, если верить Шульгину, "субсидировал Японию во время русско-японской войны и давал деньги на революционную пропаганду среди русских военнопленных в Японии". Он активно способствовал денонсации русско-американского договора 1832 г. о торговле и мореплавании, что нанесло вред России.

В 1916 г. Шифф финансировал революционное движение в России. Это видно из донесения русского агента в Америке, которое поступило в штаб Верховного Главнокомандующего. Донесения помечено 15 февраля 1916 г. "Русские революционеры в Америке, - говорится в нем, - без всякого сомнения приняли решение перейти к действию. Поэтому каждую данную минуту можно ждать волнений. Первое тайное собрание, которое можно почитать началом периода насильственных действий, состоялось в понедельник вечером 14 февраля в восточной части (Еаst Side) Нью-Йорка. Должно было явиться всего шестьдесят два делегата, из которых пятьдесят- "ветераны" революции 1905 г., а остальные новые. Большинство присутствующих были евреи, из них значительное число людей с образованием: врачи, публицисты и т. д.; среди них несколько профессиональных революционеров. Дебаты этого первого собрания были почти целиком посвящены обсуждению способов и возможностей поднять в России большую революцию, благо момент весьма благоприятен. Было доложено, что революционные организации получили из России секретные сведения в смысле, что положение совершенно подготовлено, так как все предварительные соглашения на предмет немедленного восстания заключены. Единственное серьезное препятствие-это недостаток денег, но как только этот вопрос был поставлен, сейчас же было заявлено собранию некоторыми из присутствующих, что это обстоятельство не должно вызывать никаких колебаний, потому что в ту минуту, когда это будет нужно, будут даны крупные суммы лицами, сочувствующими русскому освободительному движению. По этому поводу имя Якова Шифа было произнесено несколько раз".

В связи с Февральской революцией Шифф 19 марта 1917 г. телеграфировал свои поздравления министру иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюкову: "Позвольте мне в качестве непримиримого врага тиранической автократии, которая безжалостно преследовала наших единоверцев, поздравить через ваше посредство русский народ с деянием, только что им так блестяще совершенным, и пожелать вашим товарищам по новому правительству и вам лично полного успеха в великом деле, которое вы начали с таким патриотизмом. Бог да благословит вас".

По поводу этой телеграфной акции американского банкира Шульгин довольно язвительно заметил: "Шифское благословение, как известно, не пошло впрок Милюкову и его товарищам по кабинету. Впрочем, Милюков имел осторожность не поздравить русский народ от лица Якова Шифа. Но зато он имел "неловкость" ответить Шифу...". Шульгин приводит текст ответной телеграммы Милюкова: "Мы едины с вами в нашей ненависти и антипатии к старому режиму, ныне сверженному; позвольте сохранить наше единство и в деле осуществления новых идей равенства, свободы и согласия между народами, участвуя в мировой борьбе против средневековья, милитаризма и самодержавной власти, опирающейся на божественное право. Примите нашу живейшую благодарность за ваши поздравления, которые свидетельствуют о перемене, произведенной благодетельным переворотом во взаимных отношениях наших двух стран".

Шульгин прокомментировал ответ Милюкова следующим образом: "Если бы эта телеграмма не была напечатана (10 апреля 1917 года) в "New York Times", то я лично счел бы ее подложной, до такой степени она не вяжется с тем Милюковым, который, несмотря на все свои прежние грехи, искренне (на мой взгляд) боялся революции во время мировой войны, ибо искренне (как мне казалось) хотел победы России; с тем Милюковым, который на моих глазах заклинал Великого Князя Михаила Александровича принять Престол, переданный ему братом, утверждая, что если Великий Князь откажется, то народу некому будет присягать (разве присяга не есть фрагмент "Божественного права"?), а если не будет присяги, то не будет получено согласия народного на все происшедшее, и Россия разлетится прахом. Или Милюков не знал о роли Якова Шифа в подготовке ужаса, ужаса, принявшего название "Февральской революции"? Если не знал, то надо было узнать прежде, чем (будучи русским министром) отвечать телеграммой на телеграмму этого наглого банкира, поздравляющего русский народ. В качестве чего он позволил себе "гратуляцию"? Поздравлять народы могут короли и президенты и притом от имени народов. А что такое Яков Шиф? Директор банкирского дома "Кун, Лейб и К°". А если Милюков "знал"? ...Во всяком случае, точка зрения на Милюкова должна быть пересмотрена. Ему самому должен быть поставлен вопрос, который он некогда с таким оглушительным успехом ставил императорскому правительству в 1916 году. А именно, должно вопросить Милюкова: его поведение относительно Шифа есть "глупость или измена"? Проходящее ли легкомыслие 1917 года, вполне объяснимое общим кавардаком, царившим в умах всех русских министров, или же коварное, холодное, рассчитанное предательство в течение всей войны?...".

Шульгин, столь выразительно охарактеризовавший поступок Милюкова, прошел мимо одной любопытной детали телеграммы, оставляющей такое впечатление, будто министр проговорился, сказав больше того, чем должен был сказать. Он выставил себя вместе с Шиффом участником "мировой борьбы против средневековья, милитаризма и самодержавной власти". На чьей стороне выступал Милюков в этой борьбе? На стороне России и ее союзников? Едва ли. Быть может, на стороне Германии? Вряд ли. Что же это за третья мировая сила?

В своих воспоминаниях Милюков повествует об одном эпизоде, произошедшем с ним в бретонском городке. "Рано утром, - говорит он, - я спустился в ресторан отеля. В зале сидели поодаль и пили кофе два-три ранних посетителя. Я встретил тут и вчерашнего спутника по омнибусу и с ним разговорился. Не помню почему, разговор зашел о масонах. Он оказался сам масоном и заговорил об их всемогуществе во Франции. Чтобы доказать справедливость своих утверждений, он заметил: если бы мне сейчас здесь грозила опасность, мне было бы достаточно взять вот эту пепельницу и сделать условный жест. Я уверен, что кто-нибудь из присутствующих бросился бы мне на помощь. Проверить его слова не было повода, но они произвели на меня очень сильное впечатление. Мне неоднократно впоследствии предлагали вступить в масонскую ложу. Я думаю, что это впечатление было одним из мотивов моего упорного отказа. Такая сила коллектива мне казалась несовместимой с сохранением индивидуальной свободы".

Это утверждение Милюкова о своей непричастности к масонству интересно сопоставить с его некоторыми высказываниями о членах Временного правительства: "Я хотел бы только подчеркнуть еще связь между Керенским и Некрасовым-и двумя неназванными министрами, Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не одни только радикальные политические взгляды. Помимо этого они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника... Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства".

При чтении этих строк возникает ощущение, будто их автор пытается сказать главное, но не отваживается, прибегая к изворотливым недомолвкам. А. Я. Аврех по этому поводу замечал: "Совершенно недвусмысленно дав понять, что он имеет в виду именно масонскую связь указанной им четверки, автор воспоминаний тем не менее решительно не желает произнести слово "масон", причем под очень странным и не выдерживающим никакой критики предлогом. В самом деле, почему тот факт, что он узнал об этой связи много позже, является препятствием для его произнесения? Правда, Милюков при этом добавляет, что он узнал о масонстве четверки из случайного источника, но из контекста видно, что не это обстоятельство является причиной его умолчания, а именно первый мотив ретроспективности". По всей видимости, слова "масон", "масонство" были для Милюкова в данном случае табуированными, что намекает на какие-то скрытые обязанности самого автора воспоминаний. Тут есть предмет для размышлений...

Поздравительная телеграмма Шиффа, ее почти ликующий тон-бесспорное свидетельство того, что февральский переворот 1917 г. пришелся по душе ее отправителю. Очень трудно предположить, что Щифф и люди его круга были озабочены национальными интересами России. Отчего же тогда такая радость? Не от того ли, что пришедшие к власти в России лица стремились, по выражению Витте, "перестроить Россию на новый либеральный космополитический лад"? Здесь также есть предмет для размышлений... Но мы, как говаривал некогда наш древний летописец, "на прежнее возвратимся".

Помимо Шиффа, можно назвать и другие имена известных финансистов, настроенных негативно к России. Так, на митинге в Филадельфии 18 февраля 1912 г. с зажигательной речью выступил крупный банкир Лёб. "Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак!-призывал он. - Пусть лавина эта катится по всем Соединенным Штатам! Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени... Собирайте деньги, - деньги это могут сделать!". Растиражированное американскими газетами выступление Лёба стало достоянием широкой гласности.

Довольно примечательна история прохождения внешнего займа России 1906 г. Русско-японская война заметно ухудшила финансовое состояние страны. Рубль ослаб. Тем опаснее для существующего строя становилась начавшаяся революция. По признанию Витте "для того, чтобы Россия пережила революционный кризис и дом Романовых не был потрясен, необходимы две вещи-добыть посредством займа большую сумму денег, так, чтобы не нуждаться в деньгах (т. е. в займах несколько лет, и вернуть большую часть армии из Забайкалья в Европейскую Россию".

Соответствующее зондирование Витте начал, еще будучи в Америке в 1905 г. Он завел разговор на эту тему с банкиром Дж. П. Морганом, спрашивая о его согласии участвовать в займе. Морган "не только согласился, но и сам вызвался на то", однако настаивал, чтобы Вит те "не вел переговоров с другой группой, еврейской, во главе которой стоял Шифф". Морган, вероятно, знал что Шифф поставит ряд условий, неприемлемых в данный момент для русского правительства, но что указывают дальнейшие события.

Витте полагал, что сделать "громадный заем" можно было лишь при "главенстве Франции". В то врем; во Франции "были две главнейшие группы синдикате; банкиров: одна называется еврейскою, потому что во главе ее становился дом Ротшильдов, а другая-та называемая христианская", которую сперва возглавлял Жермен, а потом-Нейцлин. "Я счел нужным, -рассказывал Витте, - пощупать почву, как отнесутся Ротшильды к займу, и поручил это нашему финансовому агенту в Париже Рафаловичу. Парижские и Лондонские дома Ротшильдов между собою весьма связаны, со смертью барона Альфонса (жил в Париже. - И. Ф.) главенство перешло в руки лондонского лорда Ротшильда, поэтому Рафалович поехал в Лондон, и затем я получил от Рафаловича такой приблизительно ответ: "Ввиду уважения, питаемого Ротшильдами к личности графа Витте как государственного деятеля, они охотно оказали бы полную поддержку займу, но не могут это сделать, покуда в России не будут приняты меры к более гуманному обращению с русскими евреями, т. е. не будут проведены законы, облегчающие положение евреев в России". Так как я не считал достойным для власти по поводу займа подымать еврейский вопрос, то полученный мною ответ меня убедил, что с Ротшильдами это дело сделать нельзя".

России взялась помогать "христианская группа банкиров". Но тут же возникли сложности. Зарубежная печать подняла шумную кампанию против займа. К ней подключилась леволиберальная печать в России. Оппозиционные политические партии тоже чинили препятствия займу. Так, "29 марта 1906 года состоялось заседание ЦК кадетов, на котором обсуждался вопрос о закономерности и допустимости займа до начала работы Думы, а также вопрос о том, не следует ли от имени партии предпринять определенные шаги, чтобы противодействовать его заключению. В результате прений была принята резолюция, в которой подчеркивалось, что партия относится "вполне отрицательно к означенному займу", находя его крайне вредным для своих интересов. В то же время в резолюции указывалось, что партия все же считает невозможным делать какие-либо шаги, чтобы "воспрепятствовать займу". Принятое решение ничем не связывало инициативу отдельных членов партии, которые могли на свой "страх и риск", не ставя под удар партию в целом, предпринимать те или иные шаги, чтобы как-то препятствовать соглашению о "вредном" Для интересов партии займе". То был хитрый ход, развязывающий руки "отдельным членам партии". Как показывает новейшее исследование, члены ЦК кадетов В. А. Маклаков и П. Д. Долгоруков, будучи в Париже, старались ознакомить французскую общественность и отдельных членов французского правительства с "точкой зрения русских либералов по вопросу о соглашении и заключении займа до созыва Думы". Есть на сей счет и свидетельства современников.

Президент Франции Фальер при встрече с В. Н. Коковцовым рассказал ему, как по просьбе Анатоля Франса принимал двух представителей русской политической элиты-П.Д. Долгорукова и Нессельроде, которые "прямо начали с того, что они являются ко мне (Фальеру) с целью протестовать против предложения русского правительства заключить во Франции заем, не ожидая созыва новых законодательных учреждений и без получения их полномочий, что такой заем, безусловно, не законен и, вероятно, не будет признан народным представительством, и, следовательно, я (Фальер) окажу прямую услугу французскому капиталу, избавивши его от риска потерять деньги, обращенные в такой заем". Министр внутренних дел Франции Клемансо также сообщил Коковцову о том, что видел некоторых его "соотечественников", которые протестовали против займа.

О том же вспоминает и Витте: "Господа кадеты, узнав о старании моем совершить заем, действовали в Париже, дабы французское правительство не соглашалось на заем ранее созыва Государственной думы, указывая на то, будто бы правительство государя не может совершить заем без апробации Думы. Эту миссию исполняли в Париже, являясь к французским государственным деятелям, между прочим князь Долгоруков -кадет и затем член Государственной думы, в сущности весьма порядочный человек, хотя не отличающийся политическими талантами, а также Маклаков, член третьей Государственной думы, также совершенно порядочный человек и к тому же большого ума и таланта. Я уверен, что эти лица теперь с горестью в душе вспоминают об этих едва ли патриотических шагах, и оправданием им может служить только то, что тогда значительная часть России, особливо России мыслящей, находилась в состоянии невменяемости, в состоянии опьянения напитком, составленным из позора (Японская война) и более ста лет жданного кажущегося обладания политическим яблоком свободы (17 октября). Эти лица увлекались и все-таки остались тем, чем были-людьми безусловно порядочными, а сколько таких, которые в то время орали о свободе, о необходимости ограничить ненавистную бюрократию (понимай государя императора), а ныне чуть ли не служат в охранке и во всяком случае запродали себя за ордена, чины, теплые местечки или прямо "темные деньги"...". (Как это походит на нынешних "демократов"!).

Против российского займа выступали не только определенные финансовые группировки, либералы и либеральная пресса, но и Германия. Германия сначала старалась всячески оттянуть момент заключения соответствующего соглашения, но когда к нему подошли вплотную, тогда она "коварно приказала своим банкирам не принимать участие в займе". Необходимо заметить, что "вслед за Германией от участия в займе отказался и Морган, к которому лично весьма благоволил Вильгельм и который всегда, несмотря на демократизм американца, очень дорожил вниманием столь высоко коронованной особы". Витте не без основания предполагал, что Дж. П. Морган "ушел на попятный двор не без влияния германского правительства".

Германское правительство, банкиры, отказавшиеся финансировать русских, либералы всяких оттенков, выступавшие против займа, конечно же, прекрасно понимали опаснейшее положение, в котором находилась Россия. А это означает, что им были нужны революционные потрясения в России, чреватые крушением российского самодержавия.

Важно отметить, что Германия в этом деле оказалась в согласии (если не в союзе) с "еврейским синдикатом банкиров", по терминологии С. Ю. Витте. Это согласие (или союз) позволяет несколько иначе взглянуть на проблему "немецких денег" в подготовке русской революции вообще и на деятельность "купца революции" Парвуса в частности.

Шум вокруг "немецких денег", которые получали большевики для подготовки и проведения революции в России, был поднят едва ли не сразу после февральского переворота. Ленин и большевики обвинялись в шпионаже на пользу Германии. "Во что бы то ни стало обвинить кого-либо из большевиков в шпионстве! - таков пароль теперь", - писал Ленин в июле 1917 г. Дело кончилось тем, что Временное правительство издало приказ об аресте Ленина. Возник вопрос о явке его на суд.

Ленин, находясь в подполье с 5 (18) июля, не исключал подобной явки, полагая необходимым добиться открытого суда, чтобы публично отвести от себя обвинения. Но VI съезд РСДРП(б), работавший 26 июля (8 августа)-3 (16) августа 1917 г. принял резолюцию, в которой высказался против явки своего вождя на суд, ибо "не суд, а травля интернационалистов, вот что нужно власти. Засадить их и держать-вот что надо гг. Керенскому и К°. Так было (в Англии и Франции)-так будет (в России)". Все это-большевистская версия происходившего.

Дымный шлейф разоблачений потянулся и далее. Причем все чаще и чаще в этой связи стало всплывать имя Парвуса. С. П. Мельгунов, историк и публицист. один из руководителей партии народных социалистов будучи в эмиграции, написал несколько книг по истории Февральской и Октябрьской революций, а также гражданской войны 1918-1920 гг. Среди них - "Золотой немецкий ключ большевиков". Там читаем: "В кармане Парвуса, связанного и с социалистическим миром, и с министерством иностранных дел, и с представителями генерального штаба, надо искать тот "золотой немецкий ключ", которым открывается тайна необычайно быстрого успеха ленинской пропаганды".

Вопрос о "немецких деньгах" поднимал и знаменитый Э. Бернштейн. В одной из берлинских газет он писал:

"Известно, и лишь недавно это вновь было подтверждено генералом Гофманом, что правительство кайзера по требованию немецкого генерального штаба разрешило Ленину и его товарищам проезд через Германию в Россию в запломбированных салон-вагонах с тем, чтобы они могли в России вести свою агитацию... Ленин и его товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы денег на ведение своей разрушительной агитации. Я об этом узнал еще в декабре 1917 года. Через одного моего приятеля я запросил об этом одно лицо, которое, благодаря тому посту, который оно занимало, должно было быть осведомлено, верно ли это. И я получил утвердительный ответ. Но я тогда не мог узнать, как велики были эти суммы денег и кто был или были посредником или посредниками (между правительством кайзера и Лениным). Теперь я из абсолютно достоверных источников выяснил, что речь шла об очень большой, почти невероятной сумме, несомненно больше пятидесяти миллионов золотых марок, о такой громадной сумме, что у Ленина и его товарищей не могло быть никакого сомнения насчет того, из каких источников эти деньги шли".

Тема "немецких денег" и их роли в Октябрьской революции усердно разрабатывалась в зарубежной историографии. В нашей стране она оставалась по понятным причинам за пределами круга научных интересов. И только сейчас данная тема становится предметом исторического исследования, впрочем, не только предметом исследования, но, к сожалению, и средством политических спекуляций. Характерным примером таких спекуляций является книга Д. А. Волкогонова о Ленине, где имеется специальный раздел "Парвус, Ганецкий и "немецкий ключ"?".

Автор уведомляет, что он "в своей книге не может обойти вопрос о так называемом "немецком факторе" в русской революции. Этому вопросу посвящена обширная литература, особенно за рубежом. Русские марксисты предпочитали об этом не говорить, следуя просьбе Ленина...: "еще и еще раз просим всех честных граждан не верить грязным клеветам и темным слухам"... Просим... не верить. И все. Как же дело было в действительности? Были ли прямые (или косвенные) договоренности большевиков и германских представителей в вопросах "пропаганды мира" (именно так всегда предпочитали публично говорить в Берлине, касаясь этой щекотливой темы)? Получали ли большевики немецкие деньги "на революцию"?". Ответ такой: "Автор настоящей книги в результате анализа огромного количества самых различных советских и зарубежных материалов пришел к выводу, что "немецкий фактор" не мистификация, а историческая тайна, с которой уже давно шаг за шагом стягивается непроницаемой полог". В другом месте своей книги Д. А. Волкогонов не без пафоса замечает: "Могу еще раз убежденно сказать, что "немецкие деньги"-не клеветническая мистификация, как неизменно утверждали большевики, а большая историческая тайна. Находя, "откапывая" все новые и новые свидетельства и факты, мы постепенно ее открываем". Однако в книге о Льве Троцком автор неожиданно сам подрывает свое убеждение: "Передавал или не передавал Парвус деньги большевикам-об этом можно еще спорить".

После целого ряда исследований и особенно в свете того, что проделывает сейчас Запад с Россией, "немецкие деньги" приобретают исторически реальные очертания. Однако их нельзя замыкать исключительно не Ленине и большевиках, как это делают Волкогонов к ему подобные "историки".

В. Д. Набоков, принадлежавший к руководству партии кадетов и управлявший делами Временного правительства, вспоминая о его заседаниях, приводит подробности, весьма показательные в данном отношении "В какой мере германская рука активно участвовала Е нашей революции, - это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа. По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, произошедший недели через две, в одном из закрытых заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что не помню точных его слов. но мысль была именно такова и выражена она была достаточно категорично. Заседание происходило поздно ночью, в Мариинском дворце. Милюков сидел за столом. Керенский, по своему обыкновению, нетерпеливо и раздраженно ходил из одного конца залы в другой. В ту минуту, как Милюков произнес приведенные мною слова, Керенский находился в далеком углу комнаты. Он вдруг остановился и оттуда закричал: "Как? Что Вы сказали? Повторите!" и быстрыми шагами приблизился к своему месту у стола. Милюков спокойно и, так сказать, увесисто повторил свою фразу. Керенский словно осатанел. Он схватил свой портфель и, хлопнув им по столу, завопил: "После того, как г. Милюков осмелился в моем присутствии оклеветать святое дело великой русской революции, я ни одной минуты здесь больше не желаю оставаться". С этими словами он повернулся и стрелой вылетел из залы. За ним побежали Терещенко и еще кто-то из министров, но, вернувшись, они сообщили, что его не удалось удержать и что он уехал домой (в министерство юстиции, где он тогда жил). Я помню, что Милюков сохранил полное хладнокровие и на мои слова ему: "Какая безобразная и нелепая выходка!" отвечал:

"Да, это обычный стиль Керенского. Он и в Думе часто проделывал такие штуки, вылавливая у политического противника какую-нибудь фразу, которую он потом переиначивал и пользовался ею, как оружием". По существу никто из оставшихся министров не высказал ни одного слова по поводу фразы, вызвавшей негодование Керенского, но все находили, что его следует сейчас же успокоить и уговорить, - объявив ему, что в словах Милюкова не было общей оценки революции. Кто-то (кажется, Терещенко) сказал, что к Керенскому следовало бы поехать князю Львову. Другие с этим согласились. Милюков держался пассивно, - конечно, весь этот инцидент ему был глубоко противен. Князь Львов охотно согласился поехать "объясниться" с Керенским. Конечно, все кончилось пуфом, но тяжелое впечатление осталось".

Как видим, ни Набоков, ни Милюков, ни министры Временного правительства, присутствовавшие при упомянутом инциденте, нисколько не сомневались в том, что "германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту", т. е. Февральской революции. Да и сама выходка Керенского, пришедшего в состояние "осатанелости", косвенно указывает на то, что Милюков попал, так сказать, в больную точку. Волкогонов знает об описанном Набоковым эпизоде, но не делает из этого должных выводов, демонстрируя тем самым свою крайнюю тенденциозность и заданность в оценке событий, относящихся к Февральской и Октябрьской революциям.

Следует сказать, что мы располагаем указаниями на иностранные деньги, служившие делу Февральской революции, не только со стороны либералов, но и со стороны большевиков. Так, И. В. Сталин, выступая на VI съезде РСДРП(б), говорил о причастности к ней "союзного капитала". А некоторые документальные данные позволяют высказать догадку, что тут замешаны и "немецкие деньги". Примечательна в данной связи телеграмма германского посла в Копенгагене Брокдорфа-Ранцау, отправленная в германское Министерство иностранных дел неделей спустя после февральского переворота: "Доктор Гельфанд (Парвус), с кем я обсуждал события в России, объяснил, что, по его мнению, конфликт там в настоящее время главным образом между умеренными либералами и социалистическим крылом. Он не сомневается, что последние возьмут верх... Люди, в настоящее время стоящие там у власти, по-видимому, хотят дальше продолжать войну, и вождями фракции, одобряющей эту политику, являются Милюков и Гучков... Доктор Гельфанд верит, что как только амнистия для политически осужденных вступит в силу, явится возможность работать успешно против Милюкова и Гучкова через непосредственный контакт с социалистами". Говорить с такой уверенностью о "непосредственном контакте с социалистами" без предварительной практики Парвус едва ли бы смог.

Наша догадка находит документальное подтверждение, не оставляющее никаких сомнений относительно прямых контактов иностранных агентур с социалистами. Немецкий посол в Берне Ромберг в своем докладе германскому канцлеру от 24 августа 1916 г. сообщает о неком Цивине, который "принадлежит к социал-революционной партии и имеет прекрасные связи с ее лидерами, например с Черновыми Бобровым; он принимал участие в революционном движении 1905 г. и 1906 г., провел некоторое время в тюрьме, со времени освобождения живет в Швейцарии. Он обещал наладить революционную и пацифистскую пропаганду среди русских пленных в Австрии и в самой России". Этот Цивин, следует из доклада, был связан с австро-венгерскими властями, пользуясь их денежными субсидиями. Ему платили за революционную пропаганду и организацию террористических актов в России. Известна и сумма, которую он получил "за 11 месяцев связи с Австро-Венгерской миссией". Она исчислялась в 140000 франков. Ромберг считал ее скромной. Барон Хеннет, приписанный к военному ведомству Австро-Венгерской миссии в Берне и военный атташе полковник фон Ай-нем, по словам Ромберга, были удовлетворены работой Цивина и в будущем ожидали от него "дальнейшей полезной службы". Но тут случилось неожиданное: "высшее австро-венгерское командование вдруг заявило, что Цивин "не проявил достаточной энергии" и поэтому выплаты ему не будут производиться". По свидетельству Ромберга, "Цивин оказался в сложном положении. В расчете на финансовую поддержку он дал ряд обязательств, которые теперь не может выполнить. Поэтому он вынужден сообщить своим агентам о прекращении их деятельности или резко ее ограничить". Чутье и опыт подсказывали Ромбергу, что Цивин, являясь "активным членом Российской социалистической партии", может быть полезен немцам, поскольку "через него можно установить чрезвычайно ценные контакты с социал-революционерами", из которых, по мнению посла, можно "извлечь много преимуществ". Ромберг предлагал выплатить Цивину 25 тыс. франков, что и было сделано. Затем Цивин получил от немцев еще три суммы по 25 тыс. франков. Потом ему выплатили 30 тыс. франков, пообещав дополнительную трехразовую выплату по 5 тыс. франков.

Так устанавливается причастность партии эсеров к "немецким деньгам". Отсюда ясно, почему Керенский, один из виднейших представителей этой партии, закатил настоящую истерику, когда Милюков вспомнил о германских деньгах, способствовавших февральскому перевороту.

Становится понятным и поведение Н. С. Чхеидзе, председателя ЦИК Всероссийского съезда Советов солдатских и рабочих депутатов первого созыва. В состав ЦИК, как известно, было избрано 107 меньшевиков, 101 эсер, 35 большевиков, 8 объединенных социал-демократов, 4 трудовика и "народных социалистов", 1 бундовец. Меньшевики и эсеры, стало быть, составляли абсолютное большинство в ЦИКе. Репутация этого большинства была бы сильно подмоченной, если бы обнаружилась связь эсеров (возможно, и меньшевиков) с "немецкими деньгами". Поэтому, Чхеидзе, вероятно, не хотел возбуждать этот вопрос даже по отношению к своим партийным противникам-большевикам. После того, как Г. А. Алексинский выступил с разоблачением сотрудничества Ленина с немцами, он от своего имени как председателя ЦИК и от имени И. Г. Церетели как члена Временного правительства "обратился тотчас по телефону во все редакции с предложением воздержаться от напечатать клевет Алексинского. Чхеидзе сказал Сталину, что большинство газет выразило готовность исполнить его просьбу...". В действиях Чхеидзе мы не видим никаких других побуждений, кроме желания погасить толки, чреватые падением авторитета и престижа революционных партий.

Многозначителен ход дознания, которое вело Временное правительство по делу о германском "шпионстве" Ленина и большевиков. По словам Волкогонова, "расследование Временным правительством "дела большевиков" велось вялобыло не до того. Власть шаталась и в то же время где-то надеялась, что большевики помогут ей устоять перед лицом правой опасности, новой корниловщины". Волкогонов еще раз возвращается к этой мысли: "Говоря о "немецкой теме", скажу еще, что, когда в июле Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина, начавшееся следствие быстро собрало 21 том доказательств связей большевистской партии с германскими властями. Но затем дело стало глохнуть. Керенский видел в то время главную опасность справа, а не слева и в складывающейся обстановке рассчитывал в определенной ситуации на поддержку большевиков". О разоблачениях, обличающих большевиков в финансовых связях с немцами и "не доведенных до конца", писал также А. И. Солженицын.

Рассуждения Волкогонова о том, что Временное правительство надеялось на помощь большевиков в случае "правой опасности", что Керенский видел главную угрозу "справа, а не слева", расходятся с реальной обстановкой того времени. Как известно, на Первом Всероссийском съезде Советов (начало июня 1917 г.) в ответ на слова меньшевика Церетели, что "в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место", что "такой партии в России нет", Ленин с места заявил: "Есть". Как верно заметил Э. Карр, "заявление Ленина о готовности большевиков взять власть в свои руки было объявлением войны Временному правительству и для этой цели предназначалось".

Временное правительство очень встревожили, если не напугали, демонстрации начала июля, которые на многих производили впечатление "серьезной попытки большевиков захватить власть". Под этим впечатлением и находилось, по-видимому, Временное правительство. Не случайно "в столицу были введены преданные ему войска. "Правда" была запрещена, и были выданы ордера на арест главных лидеров большевиков".

На наш взгляд, дело об "измене большевиков" в пользу Германии "стало глохнуть" прежде всего потому, что главные деятели Временного правительства не были заинтересованы в успешном завершении этого дела, поскольку знали, что не без помощи немецких денег совершилась и "их революция", т. е. Февральская революция, о чем, как мы уже отмечали, недвусмысленно говорил Милюков на одном из правительственных заседаний. И не Временному правительству было судить большевиков. Об этом, по всей видимости, догадывался Ленин и потому с некоторой бравадой и даже задиристостью писал: "Власть бездействует. Ни Керенский, ни Временное правительство, ни Исполнительный комитет Совета не думают даже о том, чтобы арестовать Ленина, Ганецкого и Козловского, если они подозрительны".

Столь же вызывающе вел себя и Троцкий. После того, как Временное правительство обвинило Ленина в шпионстве, Троцкий опубликовал в газетах открытое письмо, в котором заявил, что если Ленин-немецкий шпион, то и он, Троцкий, - также немецкий шпион. Демарш Троцкого встревожил Временное правительство; его арестовали, а потом отпустили. Кто-то был заинтересован во временной изоляции Троцкого, в том, чтобы он не наговорил лишнего. Арестованный Троцкий казался в этом смысле намного безопаснее.

Нельзя сказать, что власть уж очень усердствовала в поимке Ленина, ушедшего в подполье. Впрочем, Г.М.Катков говорит: "Ленин и Зиновьев скрылись в подполье, и Временное правительство, не имевшее эффективной полиции, не могло напасть на их след, несмотря на то, что большевики то и дело навещали своих вождей". Думается, Временное правительство по названным нами причинам не очень и хотело напасть на след большевистских лидеров. Наше предположение согласуется с наблюдениями А. Авторханова, согласно которому Временное правительство всерьез Ленина не искало, "может быть, довольное тем, что он сам исчез с легальной сцены". Авторханов подчеркивает, что "репрессии Временного правительства после июльского восстания были направлены не против партии, даже не против ЦК партии большевиков, а против отдельных вождей, главным образом против Ленина. Но и против Ленина не был объявлен общий розыск. Его оставили в покое, лишь бы он не показывался на собраниях".

Приведем еще одно наблюдение А. Авторханова: "Хотя Временное правительство закрыло издания большевиков, заняло особняк Кшесинской, где находился ЦК, издало приказ об аресте Ленина и Зиновьева, арестовало Каменева и Троцкого, оно тем не менее не объявило ни партию большевиков, ни ее ЦК преступными, мятежными организациями. Оно винило отдельных лиц, а не организацию. В силу этого ЦК большевиков, болышевицкие фракции в Советах, большевицкие партийные комитеты Петрограда, Москвы, провинций, большевицкие фабрично-заводские комитеты, наконец, Военная организация ЦК партии ("военка") остались не только в полнейшем контакте, но и политически и организационно боеспособными. Ленин отсутствовал только физически, но политически своими бесконечными записками и письмами, а также через постоянного связного (Шотман) он присутствовал на заседаниях ЦК"..

Партийные органы не были сколько-нибудь серьезно стеснены в своей революционной деятельности. Напротив, они развернули работу по подготовке восстания. Вполне легально в Петрограде 13-14 июля прошло расширенное совещание ЦК, обсуждавшее сложившуюся ситуацию. Затем собрался VI съезд партии и работал отнюдь не конспиративно, что явствует из одного места протоколов заседания съезда:

"Председатель: предоставляется слово для внеочередного заявления т.Скрыпнику.

Скрыпник. Читает выдержку из газеты "Речь" о съезде большевиков.

Товарищи! Я не знаю, присутствуют ли здесь представители буржуазной печати.

Возгласы: нет!

Скрыпник: В таком случае я не знаю, кто осведомляет "Речь". Мы работаем открыто, но недопустимы искажения и клевета. Сообщения о деятельности военной организации будут использованы в интересах контрразведки. Предлагаю вынести следующую резолюцию: "Съезд РСДРП заявляет, что он не принимает на себя ни малейшей ответственности за правильность и точность всяких сведений и отчетов, помещенных в различных буржуазных органах на основании отрывочных сведений, собранных путем разведки и подбора сплетен и слухов. Съезд заявляет, что единственно проверенные и соответствующие действительности отчеты о работах съезда помещаются в газете "Рабочий и солдат" и будут отпечатаны в протоколах съезда"". Красноречивее не скажешь: съезд, действительно, работал открыто. "Временное правительство даже не попыталось затруднить работу съезда".

Возникает вопрос: неужели руководители Временного правительства допускали, что "немецкие деньги" шли лично Ленину и его ближайшим соратникам, а не на нужды партии? Конечно же, нет! А это значит, что в отношении большевистской партии они, по логике вещей, должны были предпринять адекватные действия. Но этого не случилось. Почему? Потому что сами были запятнаны. Не исключено и то, что они получили какие-то указания и по масонской линии.

Таким образом, можно заключить, что представители различных партий и организаций, готовившие революцию в России, брали деньги из германского кошелька. Солженицын, тщательно изучивший факты, касающиеся "немецких денег", полагает, что сперва они шли всем революционерам, а "после Февральской революции исключительно большевикам". Означало ли это, что те, кто получал эти деньги, были сплошь прямыми агентами или шпионами Германии?

Д.А.Волкогонов цитирует высказывание Керенского на сей счет, взятое из материалов предварительного следствия по делу об убийстве Николая II и хранящееся в архиве Военной прокуратуры РФ: "Роль Ленина как человека, связанного в июле и октябре 1917 года с немцами, их планами и деньгами, не подлежит никакому сомнению. Но я должен также признать, что он не агент в "вульгарном" смысле: он имеет свои цели, отрицая в то же время всякое значение морали в средствах, ведущих его к ... цели". То же самое Керенский мог бы сказать и о себе. Что касается Волкогонова, то он очень строго судит Ленина и большевиков, говоря об их "денежных и иных связях с немцами", о том, что "большевистская верхушка была подкуплена Германией", что "Ленин совершил величайшее предательство нации, стал историческим преступником". Перед нами риторика, проистекающая из поверхностного понимания исторической ситуации, в которой оказалась Россия в результате революционных разломов начала XX века.

Несколько снисходительнее рассуждает Э. Радзинский: "Немецкое золото... одна из постыдных тайн. Сколько страниц будет написано, чтобы доказать: это клевета. Но после поражения гитлеровской Германии были опубликованы документы из секретных немецких архивов. Оказалось, что и после Октябрьского переворота. .. большевики продолжали получать немецкие деньги. Итак, брали ли большевики деньги у немцев? Безусловно, брали. Были ли они немецкими агентами? Безусловно, нет. Они лишь следовали "Катехизису":

"Использовать самого дьявола, если так нужно революции . Так что у Ленина не могло быть сомнений-брать или не брать".

Хотелось бы повторить: деньги брали многие участники революционного движения в России, а отнюдь не только большевики. И не следует демэнизировать поведение тех, кто брал. То была земная прагматическая партийная политика эпохи с неизбежными для этой области человеческой деятельности чертами: безнравственностью и грязью. Политика, кем бы она не проводилась, не может быть чистой и незапятнанной. Такова, увы, проза жизни. И всякие заявления о том, что она должна быть нравственной, столь расхожие в наши дни, выдают либо наивность, граничащую с глупостью, либо лукавство, преследующее цель обмануть обывателя. В лучшем случае вопрос может стоять о степени безнравственности в политике. И с этой точки зрения та или иная партия является более или менее притягательной.

Участники исторической российской драмы шли общим революционным путем к разным конечным целям. Германия с помощью субсидируемой ею революции стремилась, по выражению Э. Людендорфа, "повалить Россию", чтобы получить шанс выиграть войну или, уж во всяком случае, выйти из нее достойно, избежав позорного поражения. Кадеты и их политические союзники хотели переделать Россию на "новый либеральный космополитический лад". Ленин и большевики посредством социалистической революции в России думали зажечь пожар мировой революции и создать "всемирную федеративную советскую республику".

История зло пошутила со всеми. Кайзеровская Германия копала яму России, но вместе с последней угодила в нее сама, погибнув в ноябрьской революции 1918 г. Кадеты и "иже с ними" были выброшены на свалку истории. Большевики, расставшись с грезами о мировой революции, вынуждены были "национализировать" Октябрьскую революцию и приступить к строительству социализма в одной стране. Невольно припоминаются слова Ленина из его работы "Детская болезнь "левизны в коммунизме", звучащие саркастически применительно к данному контексту событий: "История вообще, история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, "хитрее", чем воображают самые лучшие партии...".

Известно, что поступление немецких денег в партийную кассу большевиков обеспечивал Парвус-личность до сих пор во многом таинственная, загадочная. Он заслуживает того, чтобы сказать о нем особо.

Александр (Израиль) Лазаревич Гельфанд (Парвус, Молотов, Москович) родился в 1867 г. в местечке Бе-резино Минской губернии в семье еврейского ремесленника. Учился в одесской гимназии. В Одессе примыкал к народовольческим кружкам. Будучи 19-летним юношей, Парвус уехал в Цюрих, где познакомился с видными членами "Группы освобождения труда"-Г. В. Плехановым, П. Б. Аксельродом и Верой Засулич. Под их влиянием молодой Гельфанд-Парвус стал марксистом. В 1887 г. он поступил в Базельский университет, который окончил в 1891 г., получив звание доктора философии. Вскоре переехал в Германию и вступил в немецкую социал-демократическую партию, не порвав, впрочем, отношений с русскими социал-демократами. Познакомился с К. Каутским, К. Цеткин, В. Адлером, Р. Люксембург. Очень рано им заинтересовалась немецкая полиция. Ему пришлось буквально кочевать по немецким городам, живя то в Берлине, то в Дрездене, то в Мюнхене, то в Лейпциге, то в Штутгарте. В Мюнхене Парвус встречался с Лениным, который вместе с Крупской не раз бывал у него в гостях.

Парвус начисто был лишен чувства Родины. "Я ищу государство, где человек может дешево получить отечество", - писал он как-то В. Либкнехту.

Когда началась русско-японская война, Парвус опубликовал в "Искре" несколько статей под общим заглавием "Война и революция". В своих статьях автор предрекал неизбежное поражение России в войне с Японией и вследствие поражения-русскую революцию. Ему казалось, что "русская революция расшатает основы всего капиталистического мира и русскому рабочему классу суждено сыграть роль авангарда в мировой социальной революции". Предсказания Парвуса насчет исхода русско-японской войны сбылись, что способствовало усилению его авторитета как аналитика.

Парвус дал новое дыхание марксистской теории "перманентной революции" и увлек ею Л. Троцкого. Их знакомство произошло осенью 1904 г. в Мюнхене.

Во время голода в России 1898-1899 гг. мы снова увидим Парвуса в нашей стране. Он внимательно присматривался к происходящему и по возвращении в Германию опубликовал в соавторстве с К. Леманом основательный труд о причинах голода в России.

Когда в октябре 1905 г. вспыхнула Первая русская революция, Парвус приехал в Петербург и здесь вместе с Троцким вошел в Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов, развив бурную революционную деятельность. "Для нас революция была стихией, хоть и очень мятежной, - писал об этом времени Троцкий. - Всему находился свой час и свое место. Некоторые успевали еще жить и личной жизнью, влюбляться, заводить новые знакомства и даже посещать революционные театры. Парвусу так понравилась новая сатирическая пьеса, что он сразу закупил 50 билетов для друзей на следующее представление. Нужно пояснить, что он получил накануне гонорар за свои книги. При аресте Парвуса у него в кармане нашли пятьдесят театральных билетов. Жандармы долго бились над этой революционной загадкой. Они не знали, что Парвус все делал с размахом".

Своеобразной оценкой деятельности Парвуса в Первой русской революции могут служить слова М. Горького, который в письме к И.П. Ладыжникову от второй половины декабря (ст. ст.) 1905 г. писал: "Противно видеть его демагогом а ля Гапон".

За организацию революционных выступлений в России Парвус был осужден и приговорен к ссылке на поселение в Туруханск, но с дороги бежал сперва в Петербург, а потом-в Германию, где с ним произошла забавная, почти анекдотическая история, к которой невольно имел отношение М. Горький. Вот что рассказывает в очерке "В.И. Ленин" сам пролетарский писатель:

"К немецкой партии у меня было "щекотливое" дело:

видный ее член, впоследствии весьма известный Парвус, имел от "Знания" (издательства. - И.Ф.) доверенность на сбор гонорара с театров за пьесу "На дне". Он получил эту доверенность в 902 году в Севастополе, на вокзале, приехав туда нелегально. Собранные им деньги распределялись так: 20% со всей суммы получал он, остальное делилось так: четверть-мне, три четверти в кассу с. - д. партии. Парвус это условие, конечно, знал и оно даже восхищало его. За четыре года пьеса обошла все театры Германии, в одном только Берлине была поставлена свыше 500 раз, у Парвуса собралось, кажется, 100 тысяч марок. Но вместо денег он прислал в "Знание" К. П. Пятницкому письмо, в котором добродушно сообщил, что все эти деньги он потратил на путешествие с одной барышней по Италии. Так как это, наверно, очень приятное путешествие, лично меня касалось только на четверть, то счел себе вправе указать ЦК немецкой партии на остальные три четверти его. Указал через И. П. Ладыжникова. ЦК отнесся к путешествию Парвуса равнодушно. Позднее я слышал, что Парвуса лишили каких-то партийных чинов, -говоря по совести, я предпочел бы, чтоб ему надрали уши. Еще позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с нею путешествовал Парвус. "Дорогая моя, - подумалось мне, - дорогая"".

И. П. Ладыжников, через которого Горький известил ЦК немецкой социал-демократической партии о неблаговидном поступке Парвуса, сообщает дополнительные подробности: "Парвус растратил деньги, которые он присвоил от постановки пьесы "На дне" в Германии. Растратил около 130 тысяч марок. Деньги эти должны были быть переведены в партийную кассу. В декабре 1905 года по поручению М. Горького и В. И. Ленина я два раза говорил в Берлине с Бебелем и с К. Каутским по этому вопросу, и было решено дело передать третейскому суду (вернее, партийному). Результат был печальный. Парвуса отстранили от редактирования с. - д. газеты, а растрату денег он не покрыл".

В конце 1907 или в начале 1908 г. Парвуса судил "партийный суд" в составе Каутского, Бебеля и К. Цеткин. Согласно устным воспоминаниям Л. Г. Дейча, членами "суда" были и русские социал-демократы, в частности сам Дейч. В качестве "не то обвинителя, не то свидетеля выступал" будто бы Горький. По единодушному решению "суда" Парвусу возбранялось участие в русском и германском социал-демократическом движении. Вот почему он переехал на жительство в Константинополь. Если в письме к своему другу Р. Люксембург Парвус говорил правду, то находиться в Константинополе он предполагал недолго, всего 4-5 месяцев. Однако все вышло по-другому: в Константинополе Парвус прожил около 5 лет. Именно там, как замечает Шуб, "началась самая сенсационная глава жизни этого человека".

Удивительно, но факт: Парвус стал политическим и финансовым советником при правительстве младотурок. В Турции он очень разбогател, о чем говорят современники и те, кого позднее занимала жизнь Парвуса. Похоже, Гельфанд приобрел большое влияние в финансовом мире, став заметной фигурой "мировой закулисы".

Сразу же после объявления Германией войны России константинопольское телеграфное агентство опубликовало "воззвание Парвуса к русским социалистам и революционерам, в котором он сильно нападал на Г. В. Плеханова и других социалистов, выступивших против Германии, обвиняя их в "национализме" и "шовинизме". Парвус призывал российских социалистов и революционеров способствовать поражению России в интересах европейской демократии".

Россия вызывала у Парвуса дикую злобу и ненависть. Он решил сделать все, чтобы погубить ее. Им был выработан соответствующий план действий, в центре которого стояла Германия. Конечно, он действовал не один, воплощая коллективную волю определенных лиц. Но внешне все выглядело так, будто он повел самостоятельную игру.

8 января 1915 г. Парвус явился к германскому послу в Константинополе фон Вагенхейму со следующим заявлением: "Российская демократия может достигнуть своей цели только через окончательное свержение царизма и расчленение России на мелкие государства. С другой стороны, Германия не будет иметь полного успеха, если ей не удастся вызвать в России большую революцию. Но русская опасность для Германии не исчезнет и после войны до тех пор, пока Российское государство не будет расчленено на отдельные части. Интересы германского правительства и интересы русских революционеров таким образом идентичны". Парвус, как видим, предлагал уничтожить историческую Россию, создав вместо нее конгломерат мелких государств.

Германское правительство заинтересовалось планом Парвуса и пригласило его в Берлин для беседы, куда он и прибыл 6 марта 1915 г. Парвус привез с собой пространный меморандум "Подготовка политической массовой забастовки в России". С этого и пошла "свадьба" Парвуса с немецкими спецслужбами.

Меморандум содержал подробные рекомендации относительно того, "каким образом вызвать беспорядки в России и подготовить революцию, которая заставит царя отречься от престола, после чего будет образовано временное революционное правительство, которое готово будет заключить сепаратный мир с Германией. В первую очередь Парвус рекомендовал германскому правительству ассигновать большую сумму на развитие и поддержку сепаратисткого движения среди различных национальностей на Кавказе, в Финляндии, на Украине, а затем на "финансовую поддержку большевистской фракции Российской социал-демократической рабочей партии, которая борется против царского правительства всеми средствами, имеющимися в ее распоряжении. Ее вожди находятся в Швейцарии". Парвус также рекомендовал оказать финансовую поддержку "тем русским революционным писателям, которые будут принимать участие в борьбе против царизма даже во время войны"".

Немцы оказали Парвусу полное расположение. Он получил германский паспорт, а вслед за ним 2 млн марок "на поддержку русской революционной пропаганды". Это было лишь начало...

В мае 1915 г. в Цюрихе Парвус встретился с Лениным, который внимательно выслушал его предложения, не дав ему определенного ответа. Г.М.Катков не без оснований утверждает, что "сговора не произошло". Хотя содержание разговора с Лениным осталось тайной, Парвус все же сообщил немцам, что "не договорился с Лениным и решил проводить свой план революции в России самостоятельно". Катков правильно замечает, что пораженчество Ленина принципиально отличалось от плана Парвуса разрушения России.

Ленин, вероятно, почувствовал, с кем теперь имеет дело в лице Парвуса. Поэтому и впоследствии он относился к "купцу революции" холодно и с неприязнью, держал его на расстоянии. Известно, что после свержения Временного правительства Парвус через Радека просил Ленина разрешить ему вернуться в Россию. Ленин в ответ сказал так: "Дело революции не должно быть запятнано грязными руками".

Необходимо заметить, что отношение Ленина к Парвусу эволюционировало от лучшего к худшему. Сначала он хорошо отзывался о Парвусе как ученом и публицисте. В письме к А. Н. Потресову от 26 января 1899 г. Ленин пишет: "Насчет Parvusa-я не имею ни малейшего представления об его личном характере и отнюдь не отрицаю в нем крупного таланта". В рецензии на книгу Парвуса "Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис", изданную в Петербурге в 1898 г., Ленин называет автора "талантливым германским публицистом" и "усиленно" рекомендует "всем читателям, интересующимся отмеченными (рецензентом. - И.Ф.) вопросами, ознакомление с книгой Парвуса", поскольку "она составляет прекрасный противовес ходячим народническим рассуждениям о современном сельскохозяйственном кризисе, которые постоянно встречаются в народнической прессе и которые грешат существенным недостатком: факт кризиса рассматривается вне связи с общим развитием мирового капитализма, рассматривается только для того, чтобы извлечь мещанскую мораль о жизненности мелкого крестьянского хозяйства". Книгу К. Лемана и Парвуса "Голодающая Россия", вышедшую в Германии, Ленин назвал интересной. Находясь в Шушенском, ссыльный Ленин просит мать, М.А.Ульянову, прислать статьи Парвуса, направленные против Бернштейна. В полемике с оппонентами он ссылается на Парвуса для усиления своей точки зрения. Первоначально Парвус для Ленина- "добрый Парвус", причем без иронии.

Ленин весьма одобрительно относился к публикациям Парвуса в газете "Искра" по организационным вопросам революционного движения. Под влиянием кровавых январских событий 1905 г., обнаруживших, по Ленину, "весь гигантский запас революционной энергии пролетариата и всю недостаточность организации социал-демократов, меньшевик Парвус "взялся за ум. В №85 "Искры" он выступил со статьей, знаменующей, по существу дела, полнейший поворот от новых идей оппортунистической новой "Искры" к идеям революционной старой "Искры"". Ленин с удовлетворением восклицает: "Наконец-то революционный инстинкт работника пролетарской партии взял верх хотя бы временно над рабочедельским оппортунизмом. Наконец-то слышим мы голос социал-демократа, не пресмыкающегося перед тылом революции, а безбоязненно указывающего на задачу поддержки авангарда революции". Ленин говорит, что Парвус точно большевиком вдруг сделался, и свою "прекрасную статью" кончает "прекрасным советом "выбросить за борт" дезорганизаторов".

В газетной статье "Социал-демократия и временное революционное правительство" (апрель 1905 г.) Ленин снова заводит речь о Парвусе: "Тысячу раз прав Парвус, когда он говорит, что социал-демократия не должна бояться смелых шагов вперед, не должна опасаться нанесения совместных "ударов" врагу рука об руку с революционной буржуазной демократией, при обязательном (очень, кстати, напоминаемом) условии не смешивать организации; врозь идти, вместе бить; не скрывать разнородности интересов; следить за своим союзником, как за своим врагом, и т. д. Но чем горячее наше сочувствие всем этим лозунгам отвернувшегося от хвостистов революционного социал-демократа, тем неприятнее поразили нас некоторые неверные ноты, взятые Парвусом. И не из придирчивости отмечаем мы эти маленькие неверности, а потому, что кому много дано, с того много и спросится. Всего опаснее было бы теперь, если бы верная позиция Парвуса была скомпрометирована его собственной неосмотрительностью". Однако одобрение вскоре сменилось критикой.

Острые разногласия возникли по поводу отношения к Булыгинской Думе и партии кадетов. Парвус выступил против бойкота Думы и за тактику мелких сделок с партией кадетов. Ленину стало ясно, что "... Парвус запутался. Он воюет против идеи бойкота, он не советует мешать собраниям и срывать их, а тут же, рядом, советует проникать в собрания силой (это не значит "срывать"?), превращать их в рабочие собрания...". Ленин спрашивает: "Отчего же запутался Парвус?". И отвечает: "Оттого, что он не понял предмета спора. Он собрался воевать против идеи бойкота, вообразив, что бойкот значит простое отстранение, отказ от мысли использовать избирательные собрания для нашей агитации. Между тем, такой пассивный бойкот никем даже в легальной печати, не говоря уже о нелегальной, не проповедуется. Парвус обнаруживает полнейшее незнание русских политических вопросов, когда он смешивает пассивный и активный бойкот, когда он, пускаясь рассуждать о бойкоте, ни единым словом не разбирает второго бойкота". По Ленину, с Парвусом случилось "маленькое несчастье: он шел в одну дверь, а попал в другую". Ленин был убежден в том, что "пока в России нет парламента, переносить на Россию тактику парламентаризма, значит недостойно играть в парламентаризм, значит из вождя революционных рабочих и сознательных крестьян превращаться в прихвостня помещиков. Заменять временные соглашения отсутствующих у нас открытых политических партий тайными сделками с Родичевым и Петрункевичем о поддержке их против Стаховича, значить сеять разврат в рабочей среде".

Ленин окончательно и навсегда разошелся с Парвусом в годы Первой мировой войны. В статье "У последней черты" он писал: "Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, опустился теперь в издаваемом им журнальчике "Die Glocke " ("Колокол") до... последней черты. Он защищает немецких оппортунистов с невероятно наглым и самодовольным видом. Он сжег все, чему поклонялся; он "забыл" о борьбе революционного и оппортунистического течений и об их истории в международной социал-демократии.

С развязностью уверенного в одобрении буржуазии фельетониста хлопает он по плечу Маркса, "поправляя" его без тени добросовестной и внимательной критики. А какого-то там Энгельса он третирует прямо с презрением. Он защищает пацифистов и интернационалистов в Англии, националистов и ура-патриотов в Германии. Он ругает шовинистами и прихвостнями буржуазии социал-патриотов английских, величая немецких-революционными социал-демократами... Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что "немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России"...". Публикации парвусовского журнала Ленин назвал "сплошной клоакой немецкого шовинизма", а сам журнал - "органом ренегатства и лакейства в Германии".

Негативное отношение В. И. Ленина к Парвусу венчает ленинская телефонограмма (от 4 февраля 1922 г.) на имя В. М. Молотова и других членов Политбюро:

"Предлагаю назначить следствие по поводу того, кто поместил на днях в газетах телеграмму с изложением писаний Парвуса. По выяснении виновного, предлагаю заведующими этим отделом Роста объявить строгий выговор, непосредственно виновного журналиста прогнать со службы, ибо только круглый дурак или белогвардеец мог превратить наши газеты в орудие рекламы для такого негодяя, как Парвус". Последовало постановление Политбюро ЦК РКП(б) от 11 марта 1922 г.: "Признать печатание такой телеграммы неуместным, ибо она воспринимается как реклама Парвусу, и обязать редакции партийных и советских газет от печатания таких телеграмм впредь воздерживаться".

Итак, "добрый Парвус" и "негодяй Парвус"-вот начальная и конечная аттестация, данная Лениным Гель-фанду-Парвусу. В чем состоит причина подобной решительной перемены отношения вождя революции к "купцу революции"? Она, на наш взгляд, заключается не в том, что Ленин из хитрости или тактических соображений стремился отмежеваться от одиозной личности Парвуса, дабы отвести от себя подозрения в сговоре с ним на почве "немецких денег". Причина в самом Парвусе, в сущности его деятельности. Ленин если не знал, то догадывался, кто такой Парвус, с кем он, помимо немцев, связан, какова его потаенная роль в происходящем. Сейчас мы можем лишь весьма предположительно говорить об этой роли. Однако прежде чем коснуться данной темы, приведем еще некоторые высказывания о Парвусе.

Вот что о нем говорит Троцкий: "Парвус был, несомненно, выдающейся марксистской фигурой конца прошлого и самого начала нынешнего столетия. Он свободно владел методом Маркса, глядел широко, следил за всем существенным на мировой арене, что при выдающейся смелости мысли и мужественном, мускулистом стиле делало его поистине замечательным писателем. Его старые работы приблизили меня к вопросам социальной революции, окончательно превратив для меня завоевание власти пролетариатом из астрономической "конечной" цели в практическую задачу нашего времени. Тем не менее в Парвусе всегда было что-то сумасбродное и ненадежное. Помимо всего прочего этот революционер был одержим совершенно неожиданной мечтой: разбогатеть. И эту мечту он в те годы тоже связывал со своей социально-революционной концепцией". По поводу участия Парвуса в революции 1905 г. Троцкий замечает: "Несмотря на инициативность и изобретательность его мысли, он совершенно не обнаружил качеств вождя". По мнению Троцкого, "после поражения революции 1905 года для него (Парвуса. - И. Ф.) начинается период упадка. Из Германии он переселяется в Вену, оттуда в Константинополь, где и застигла его мировая война. Она сразу обогатила Парвуса на каких-то военно-торговых операциях. Одновременно он выступает публично, как защитник прогрессивной миссии германского милитаризма, рвет окончательно с левыми и становится одним из вдохновителей крайнего правого крыла немецкой социал-демократии. Незачем говорить, что со времени войны я порвал с ним не только политические, но и личные отношения".

Значительно менее именитый, чем Троцкий, социал-демократический публицист Е. Смирнов (Гуревич) так отзывался о Парвусе: "Во время революции 1905 года Парвус в течение своей кратковременной деятельности в Петербурге обнаружил некоторую склонность к политическим авантюрам, и многие из нас, его товарищей, с тех пор относились к нему с некоторой осторожностью".

Один из лидеров "Бунда" А. Литвак со ссылкой на К. Радека говорил о Парвусе как о человеке очень способном, "но распущенном, нечистым на руку и нечестным с женщинами".

Шуб считает Парвуса легендарной личностью, но вместе с тем отмечает его страсть к деньгам и неразборчивость в средствах. Под влиянием этих низменных качеств Парвус "сделался платным агентом германского правительства".

По Солженицыну, Парвус "когда-то нищий, как все социал-демократы, и поехавший в Турцию стачки устраивать ...откровенно теперь писал, что богат, сколько ему надо (по доходившим слухам-сказочно), пришло время обогатиться и партии. Он хорошо писал: для того, чтобы верней всего свергнуть капитализм, надо самим стать капиталистами. Социалисты должны прежде стать капиталистами. Социалисты смеялись, Роза, Клара и Либкнехт выразили Парвусу свое презрение. Но может быть поторопились. Против реальной денежной силы Парвуса насмешки вяли". Солженицын изображает Парвуса противоречивой личностью: "Отчаянный революционер, не дрожала рука разваливать империи-и страстный торговец, дрожала рука, отсчитывая деньги. Ходил в обуви рваной, протертых брюках, но еще в Мюнхене 901-м году твердил Ленину: надо разбогатеть! деньги-это величайшая сила. Или: еще в Одессе при Александре III сформулировал задачу, что освобождение евреев возможно только свержением царской власти-и тут же утерял интерес к русским делам, ушел на Запад...". Как показали дальнейшие события, у Парвуса не исчез интерес "к русским делам". Напротив, он связывал переустройство Западной Европы с крушением России, если не всего мира.

В авантюрно-романтическом плане подает Парвуса историк Февраля Г. М. Катков. Для него Александр Гельфанд-"живое доказательство, что авантюристы XX века могли играть решающую роль в политике великих держав во времена Первой мировой войны не в меньшей мере, чем такие же авантюристы в интригах итальянских государств эпохи Возрождения".

Аналогичным образом, а именно в субъективно-психологическом плане, рассуждает о Парвусе В. И. Кузнецов именуя его "крупнейшим политическим Фальстафом XX века". Автору кажется, что "по энергии мошенничества, спекулятивному таланту и демагогическому дару его можно сравнить со знаменитыми шарлатанами XVIII века Сен-Жерменом и "графом" Калиостро". По Кузнецову, Парвус-"зловещее для судьбы России имя".

Литературный "золотоискатель" И. Бунич изображает Парвуса "международным авантюристом" крупного масштаба. Он ставит Гельфанда выше Ленина, поскольку первый был "наставником и учителем" второго. И вот этот "международный авантюрист" завязывает тесные отношения "со всемирным клубом международных банков", сам основывает "банки и торговые предприятия, ворочая гигантскими суммами". Как ему это удалось, с чьей помощью он стал своим человеком во "всемирном клубе международных банков", Бунич не разъясняет. Поэтому Парвус выступает у него как герой-одиночка, феномен которого может вызвать лишь удивление.

Г.Л.Соболев смотрит на Парвуса как на "бывшего социал-демократа, затем ярого шовиниста, дельца и афериста, нажившегося на военных поставках".

Противоречивую характеристику дает Парвусу Волкогонов. С одной стороны, Парвус у него хотя и "темный", но "злодейски талантливый" человек, сыгравший "демоническую роль в российской истории", а с другой-"второстепенное лицо" вообще и "доверенное платное лицо германских властей" в частности.

По словам А. С. Каца, "личность Парвуса весьма интересна, загадочна и достойна изучения, как и личность Ленина. Особенно в связи с его тайным влиянием на развитие революционной драмы". Парвус и Ленин - "великие люди". Что касается непосредственно Парвуса, то "это был коммерциально одаренный революционер, философски мыслящий коммерсант, политик, русско-немецкий социал-демократ, идеолог, пророк, журналист, издатель и любитель сладкой жизни".

Таковы некоторые суждения о Парвусе историков, писателей и политических деятелей. Многое в этих суждениях нам представляется недостаточным. Нельзя простодушно воспринимать Парвуса как платного германского агента. Он был куда более самостоятельным и значительным, чем простой агент. Нельзя также рассматривать его как авантюрную сверхличность, действующую в одиночку, на свой страх и риск, по сугубо собственной инициативе. Подобный взгляд по меньшей мере наивен. За Парвусом стояли мощные и в высшей степени могущественные надмировые силы, замысел и план которых он, похоже, осуществлял.

Весьма существенным для прояснения проблемы является пятилетнее пребывание Парвуса в Константинополе. Едва ли Гельфанд отправился в турецкую столицу, чтобы устраивать там забастовки, как думал Солженицын, или для того, чтобы окунуться в социальное движение на Балканах, переживающих неустойчивую ситуацию, как полагал Г. М. Катков. После известного "партийного суда" Парвус очень нуждался в поддержке. Он искал ее и нашел в Константинополе, где с давних пор проживала влиятельная еврейская община.

Еще в XV веке положение евреев в Турции было несравненно предпочтительнее, чем в странах Западной Европы. "Завоеватель Византии Магомет II, - пишет Л.Тихомиров, - относился к евреям благосклонно за все время своего царствования. В эту эпоху из Испании уже шла значительная эмиграция евреев на Восток, и значительная часть оседала именно на турецких владениях, тогда еще не охватывающих ни Египта, ни Сирии. Византийские евреи приветствовали всякий успех турок, а между испанскими эмигрантами было много людей, полезных для Магомета как по своему знанию европейских отношений, так и по своей специальности, а именно оружейники, издавна славившиеся в Толедо. Эти люди принесли большую помощь туркам в их последней борьбе с умирающей Византией. Когда Константинополь пал в 1453 году, это было освобождением еврейства, которому Магомет II дал полную свободу и самоуправление, даже превышавшие норму того, что евреи обычно получали в магометанских странах. Над всеми еврейскими общинами Турции Магомет назначил высшего главу-так называемого верховного хахама, каковую должность получил известный ученостью Моисей Каисали".

Взятие турками Константинополя произвело оглушительное впечатление на Европу. А в некоторых кругах марранов (испанских евреев-выкрестов, вынужденно принявших католичество, но сохранявших в душе верность иудаизму) победа турок была воспринята, как пишет Л. Поляков, в качестве знамения "близкого падения "Эдома" и неминуемого освобождения Израиля. Одна группа марранов в Валенсии в уверенности, что было явление Мессии на горе близ Босфора, приготовилась к эмиграции в Турцию. "... Слепые гои не понимают, что после того, как мы находились под их игом, наш Господь сделает так, чтобы мы господствовали над ними, - говорила одна из ревностных поборниц этого движения. - Наш Господь обещал нам, что мы отправимся в Турцию. Мы слышали, что скоро будет пришествие Антихриста. Говорят, что Турок-это он и есть; говорят, что он разрушит христианские церкви и сделает там стойла для скотины, что же касается евреев и синагог, то к ним будет самое почтительное отношение..." Некоторым членам этой группы удалось достичь Константинополя...".

Переселение евреев в Турцию особенно возросло в конце XV века в связи с их изгнанием из Испании. Турки охотно принимали переселенцев. Султан Баязет говорил об испанском короле Фердинанде, подписавшем 31 марта 1492 г. вместе с Изабеллой эдикт об изгнании евреев из Испании: "Вы считаете Фернандо умным королем. Однако он разорил собственную страну и обогатил нашу".

Благоволение турок к еврейской общине выражалось И в том, что верховный хахама был поставлен "очень высоко в иерархии турецких властей, рядом с муфтием и выше христианского патриарха. Власть его была обширна и имела политический характер". Л.Тихомиров не сомневался в том, что "евреи помогали друг другу проникать в правящие сферы, так как с первого же момента устроения при Магомете II политика их состояла в том, чтобы быть в постоянных сношениях с властями, ладить с ними, подкупать и т.д.".

Кроме еврейской общины, в Константинополе- Стамбуле проживали греческая и армянская общины. По наблюдениям Ю. А. Петросяна, наиболее многочисленной была греческая община. Армяне составляли вторую по численности группу нетурецкого населения Константинополя. "Третье место принадлежало евреям. Вначале они занимали десяток кварталов у Золотого Рога, а затем стали селиться в ряде других районов старого города. Появились еврейские кварталы и на северном берегу Золотого Рога. Евреи традиционно участвовали в посреднических операциях международной торговли, играли важную роль в банковском деле".

Несмотря на то, что по численности еврейская община уступала греческой и армянской, она была весьма влиятельной. И это ее значение сохранялось, по всей видимости, до начала XX века. Косвенным подтверждением тому, по нашему мнению, может служить назначение главы финансового еврейского мира в Америке Штрауса американским послом в Константинополе. Теперь мы снова должны обратиться к Парвусу.

Наше предположение состоит в том, что приехавший в Константинополь Парвус стал политическим и финансовым советником правительства младотурок, а также человеком несметного богатства с помощью еврейской общины. Какими бы способностями и талантами он не обладал, ему было бы не под силу добиться этого самому, без посторонней поддержки. И такую поддержку могли оказать Гельфанду только его единоплеменники и никто другой.

Принимая помощь и поддержку, Парвус, по-видимому, брал на себя и какие-то обязательства, о характере которых следует судить по деятельности Гельфанда. Она, как мы знаем, всецело была направлена на разрушение исторической России: ликвидацию самодержавия и расчленение российской империи. В принципе мы тут не видим ничего необычного или нового. Вспомним угрозы Шиффа и Лёба, вспомним февральское 1916 года тайное собрание в Нью-Йорке, где было принято решение приступить к активным действиям, чтобы "поднять в России большую революцию". Новое, вероятно, заключалось в конкретном плане уничтожения России, обусловленном полыхающей мировой войной. Возможно. что этот план разрабатывал один Парвус, хотя не исключено здесь и коллективное творчество. Если допустить последнее, то роль Парвуса окажется ролью "толкача". Но в любом случае без одобрения и поддержки определенными силами мер, намеченных Парвусом, перед ним не распахивались бы с такой легкостью двери дипломатических, политических и военных инстанций Германии.

В действительности произошло нечто значительно большее, чем сговор частного лица с германским правительством. Перед нами еще один после 1906 г. антироссийский союз немцев с "еврейским синдикатов банкиров" (С. Ю. Витте), ставший на этот раз роковые для кайзеровской Германии. Вот почему в реализации плана, предложенного Парвусом, мы видим две линик развития: открытую, связанную с немцами, и скрытую связанную с Парвусом, и теми, кто за ним стоял. В противном случае Гельфанд выступал бы в совершенно не

естественной для него роли патриота Германии. Это- нонсенс, очевидный всякому.

У нас есть данные, позволяющие говорить, что Парвус разыгрывал собственную партитуру, отличную от немецкой. К ним привлек внимание Г. М. Катков. "Важно отметить, - писал он, - что документы германского министерства иностранных дел за период с февраля 1916 по февраль 1917 года не содержат указаний на какие бы то ни было действия, предпринятые Гельфандом, или на какие-либо суммы, переданные ему на нужды революции". Но это не означает, по мысли Каткова, будто Парвус "отказался революционизировать Россию". Отсутствие этих указаний исследователь объясняет тем, что "в середине 1916 года Гельфанд не нуждался в субсидиях министерства, а значит, мог и не отчитываться в своих действиях, не подвергаться мелким придиркам и держать при себе те сведения, которые благоразумно было утаить от немцев... Несмотря на отсутствие каких бы то ни было доказательств в архивах германского министерства иностранных дел, упорный характер забастовочного движения в России в 1916 и в начале 1917 года наводит на мысль, что оно руководилось и поддерживалось Гельфандом и его агентами". Катков считает, что "торговая деятельность Гельфанда, сама по себе значительная, служила серьезным подспорьем в достижении его политических целей".

Здесь, как и во многих других ситуациях, Парвус предстает как самодостаточный деятель, ни от кого ни зависимый. Мы плохо верим в такую сказку, ибо убеждены, что Парвус находился в системе и действовал по поручению, а не по собственному почину. К тому же трудно установить, откуда Парвус получал финансовые средства: только от торгового бизнеса или из каких-то иных источников. Несомненно только то, что "немецкие деньги" не исчерпывали всех финансов, которыми распоряжался Парвус. Наряду с "немецкими деньгами" шел параллельный поток других денег и так называемые немецкие деньги служили им прикрытием, так сказать, дымовой завесой. Это до сих пор не поняли исследователи, рассуждающие исключительно о "немецких деньгах" и клеймящие Парвуса как платного агента Германии, оставаясь тем самым на поверхности событий.

Наличие двух обозначенных нами линий зарубежного финансирования русской революции указывает на различие конечных интересов кайзеровского правительства и Парвуса, а точнее, тех, кто стоял за ним. Оно в полной мере обнаружилось во время подготовки Брест-Литовского мирного договора. Вот как пишет об этом Д. Шуб: "Вскоре после захвата власти большевиками и заключения ими перемирия с Германией, между Парвусом и германским правительством и высшим военным командованием возникли серьезные разногласия о форме мирных переговоров с большевистской властью. Парвус (как и лидеры германской социал-демократии Эберт, Шейдеман и некоторые другие лидеры большинства Рейхстага) настаивал на переговорах между парламентариями обеих сторон в нейтральной стране. Радек, Ганецкий и Воровский сначала поддерживали в этом Парвуса. С середины ноября до Рождества Парвус был в Стокгольме и был в постоянном контакте с Радеком и Ганецким. Их явная цель была обойти и правительство кайзера, чтобы таким образом подорвать его силу. Иначе говоря, они хотели свергнуть германское правительство по возможности скорее вместо того, чтобы ждать, когда в Германии вспыхнет революция. Но германское правительство и высшее военное командование на это не пошли. Мирные переговоры произошли в Брест-Литовске, в главной квартире германских восточных армий... Хотя Парвус и после декабря 1917 года поддерживал сношения с германским министерством иностранных дел, но прежнего взаимного доверия междуними уже больше не было".

Необходимо заметить, что немцы и до того порой понимали несовпадение своих интересов с интересами Парвуса. Об этом, в частности, свидетельствует советник германского посольства в Стокгольме фон Ритцлер, сказавший в одном из посланий министру Бергену о том, что "наши (немцев и Парвуса. - И. Ф.) интересы опять совпадают". Следовательно, бывало и так, что они не совпадали. И немцы это понимали. И все же многие из высокопоставленных немецких чинов проявляли удивительную доверчивость к Парвусу. Тот же фон Ритцлер писал о нем в декабре 1917 г.: "Он действительно выдающийся человек и у него масса прекрасных идей. Может оказаться, что скоро нам будет смысл строить свою русскую политику, опираясь на более широкие круги, чем те, которые представляет Ленин. И в этом случае он для нас очень нужен". А несколько раньше, в апреле названного года, германский посол в Копенгагене Брокдорф-Ранцау так отзывался о Парвусе: "Гель-фанд реализовал несколько чрезвычайно важных политических мероприятий" и в России "он был одним из первых, кто работал на то, что составляет нашу цель ... он чувствует себя немцем, а не русским, несмотря на русскую революцию, которая должна его реабилитировать ... он был бы чрезвычайно полезен не только в решении вопросов международной политики, но и внутренней политики империи".

Патриот Германии Гельфанд, чувствующий себя немцем, чрезвычайно полезный в делах внутренней жизни империи, - какая поразительная (если не подозревать здесь сговор) доверчивость, слепота и наивность! Правда, в Германии были политики, которые недоверчиво и скептически относились к Парвусу. К ним, по-видимому, принадлежал министр иностранных дел Готлиб фон Ягов. Но большинство, похоже, так и не поняли подлинных планов Парвуса, стремившегося не только уничтожить историческую Россию, но и заодно ликвидировать монархию в Германии.

Итак, финансирование революции в России, осуществлявшееся Парвусом, состояло из "немецких денег", а также "денег Парвуса". Первые служили прикрытием для вторых, что до сих пор сбивает с толку исследователей, "зациклившихся" на "немецких деньгах".

Какие бы крупные суммы ни тратили немцы, Парвус и его наставники на революционное разложение России, они могли быть уверены, что вернут их с избытком. Такую уверенность подсказывал многолетний, можно сказать вековой, исторический опыт. Преобразования, перестройки, реформы, революции в России, приводившие российское общество в состояние деструкции и разлада, всегда сопровождались утечкой на Запад огромных богатств. Даже с этой точки зрения наши западные соседи были заинтересованы в том, чтобы русский народ почаще был охвачен такого рода переделыванием своей жизни.

Эпоха петровских реформ расплодила массу мздоимцев и казнокрадов, которые в сутолоке преобразований сколотили несметные состояния. Это было, по выражению современного исследователя криминального прошлого, "шальное время, когда сын конюха мог стать герцогом, крестьянка-императрицей ... Это было время, когда огромные российские капиталы оседали в лондонских и амстердамских банках". Особенно отличился здесь "светлейший князь" А. Д. Меншиков, который алчным своим нутром чувствовал "всю непрочность института частной собственности в России" и потому вывозил наворованные деньги за границу. Он поместил в лондонский и амстердамский банки 9 млн руб. а также на 1 млн. руб. бриллиантов и разных драгоценностей. Богатства по тем временам сказочные. Капиталы, добытые лихоимством и воровством, Меншиков тайно переправлял на Запад с помощью посредников, таких, например, как венский резидент Авраам Веселовский, который и себя, конечно, не забывал. Некоторые суммы Меншиков "размещал в западных банках совершенно открыто. Переводы этих денег производились в целях обеспечения внешнеторговых операций светлейшего князя. О масштабах "заморской" торговли Александра Даниловича можно судить по тому факту, что в 1726 году он отправил в Амстердам 14099 пудов только почепской пеньки".

Из следственного дела П. П. Шафирова узнаем, что и этот "птенец гнезда петрова" имел деньги, очевидно, не малые, "вне государства", т. е. на Западе.

Характерное зрелище являют собой братья Соловьёвы, Дмитрий и Осип Алексеевичи. Дмитрий Соловьев был назначен в 1710 г. обер-комиссаром в Архангельск для осуществления внешней торговли. А несколько ранее, в 1707 г., Осип Соловьев прибыл в Голландию в качестве комиссара по приему и реализации казенных российских товаров. В их руках оказалась торговля пшеницей, рожью, льном, смолой, пенькой, вывозимыми из России. Стало быть, в 1710 г. "сложилась уникальная в истории отечественной номенклатуры ситуация: один брат распоряжался закупкой экспортных товаров, другой-их продажей в Западной Европе. Для предприимчивых и авантюристичных Соловьевых пробил час". Начала действовать "организованная братьями-комиссарами международная преступная группа. Располагая широкими должностными полномочиями, имея в своем распоряжении значительные суммы казенных капиталов, Дмитрий и Осип Алексеевичи развернули невиданную по масштабам контрабандную торговлю запрещенными к частному вывозу товарами, - в первую очередь хлебом. Действуя через подставных лиц, Д. А. Соловьев закупал в Архангельске параллельно казне зерно, которое затем, минуя таможню, отгружалось в Амстердам. Далее в дело вступал Осип Алексеевич. Прибыль братья помещали в голландские и английские банки ". В Голландии братья приобретали алмазы и недвижимость. Приобретение недвижимости намекает на то, что Соловьевы "намеревались, набрав капиталы, свернуть криминальны! промысел и, покинув нестабильную Россию", поселиться в Голландии или Англии. Не случайно Осип Соловьёв, как об этом свидетельствовал сам Петр I, был "написан бургиером амстердамским", т. е. имел, выражаясь современным языком, двойное гражданство. Чем не картинка из дня нынешнего?!

И. Солоневич, оценивая факт утечки в петровское время русского капитала на Запад, не без основания говорил, что "заграничные банки на шкуре, содранной с русского мужика, строили мировой капитализм", что "русский мужик был, по существу, ограблен во имя европейских капиталистов". Быть может, Солоневич не сколько заострил вопрос. Но бесспорно одно: во времена петровских преобразований произошла огромная перекачка русских богатств на Запад, что было очень выгодно западным дельцам.

Перенесемся в другую эпоху, связанную с отменой крепостного права в России. Крестьянская реформа 1861 г. означала серьезную ломку общественных отношений, появление новых условий хозяйствования, что порождало в обществе ощущение неустойчивости и не стабильности. Потребовалось немало издержек "пускового периода по освоению нового социального строя .. Прежде всего старый барин-крепостник по общему правилу совсем не мог их освоить и до прихода ему на смену "чумазого" кулацко-купеческого предпринимателя во избежание неприятных встреч со всей бывшей "крещеной собственностью" чаще всего удалялся на покой I столицы или за границу проедать там свои выкупные свидетельства, а затем и родовые дворянские гнезда. У Щедрина имеются незабываемые образы таких порхающих налегке за границей бар, которые из Парижа или Монако то и дело шлют своим управителям срочные телеграммы о продаже своих родных Тараканих, Опалих, Бычих, Коняих и т.п., ставших теперь для них лишь обузой, и о присылке денег. - Vendez Russie vite, envoyez d`argent (Продавайте скорее Россию, высылайте денег!), вот в последнем счете как звучали в передаче Щедрина эти телеграфные приказы из "прекрасного далека". Сопоставляя с этим литературным свидетельством отчетные данные об отливе золота за границу после крестьянской реформы", получаем "некоторое представление и о небывалых до того масштабах этой операции. Если ограничиться для большей ясности вывозом и ввозом золота в монете и слитках только по европейской границе, то получим такие итоги за 1860-1867 гг. Шесть лет подряд после реформы русское золото лилось непрерывным потоком за границу. И это, несмотря на внешние займы: в 1862 г. - на 15 млн. ф.ст., или 96 млн. руб. золотом, и англо-голландский заем в 1864 г. на 38 млн. руб. Если бы эти займы на 134 млн. руб. не удалось заключить, то отлив золота из России за указанные шесть лет повысился бы, стало быть, до 277 млн. руб. Но и это еще не все. Верная своему лозунгу "недоедим, а вывезем", русская деревня перекрыла за 1861-1866 гг. ввоз по европейской границе вывозом минимум на 178 млн. руб. Таким образом, полное сальдо всех платежей, золотом и товарами ... составило не менее 455 млн. руб. Конечно, в эту сумму вошли и платежи по государственным внешним займам, и проценты на иностранные капитальные вложения в России, и многое другое. Но такого рода платежи бывали и до 1861 г. и после 1866 г., а подобного отлива ценностей за границу не бывало ...".

Обратимся к середине 1890-х годов, или к кануну Первой русской революции. И в это время из России за рубеж, в частности в Соединенные Штаты Америки, уходили миллионы и миллионы золотом, спасая от банкротства многих американских банкиров и спекулянтов.

Кстати, свидетели тому и американцы. Некий А. Уайт, выступая в комиссии по иностранным делам палаты представителей Конгресса США, говорил: "Я знал одного великого русского, Сергея Витте. Это он, в бытность свою министром финансов, наделял нас в Америке во время президенства Кливленда, для поддержания нашей валюты, многими и многими миллионами золота. на самых сходных условиях".

Во время Первой русской революции поток золота из России в западные страны еще более усилился. Это подтверждает никто иной, как "великий русский, Сергей Витте": "Окончание войны (с Японией. - И. Ф.) требовало приведения всех расходов, вызванных войною, в ясность и ликвидации их. Вследствие войны и затем смуты финансы, а самое главное, денежное обращение начали трещать. Война требовала преимущественно расходов за границею, а смута так перепугала россиян, что масса денег-сотни миллионов-были переведены за границу. Таким образом, образовался значительный отлив золота". Важным для нашей темы является указание Витте на то, что перепуганные "смутой" россияне ринулись со своими деньгами в зарубежные банки. Сам Витте в этом отношении был, по-видимому, не из храброго десятка и хранил свои "значительные сбережения" в немецком банке, директором которого являлся Мендельсон-Бартольди.

Новый колоссальный отлив российских богатств на Запад произошел в 1917 г. и продолжался в последующие годы. Способы утечки были самые разнообразные: от контрибуционных выплат до воровского и жульнического вывоза ценностей. Появились многочисленные иноземные дельцы, специализировавшиеся на расхищении богатств России и составившие себе на этом огромные капиталы. К числу их принадлежит известный А. Хаммер, неимоверно обогатившийся именно в 20-е годы. Его имя звучит нарицательно для всех остальных расхитителей российского добра. Нет никаких сомнений в том, что "немецкие деньги", как и все другие, вложенные в организацию революции в России, окупились во сто крат. На революционных потрясениях у нас Запад делал свой грязный бизнес.

И сейчас мы являемся свидетелями нового грабежа России Западом, бесстыдно осуществляемого с помощью "демократических реформ" и насильственного насаждения капиталистических отношений. В ходе так называемой либерализации цен и приватизации экономика страны была приведена в хаотическое состояние и перешла все мыслимые пределы падения. В считанные месяцы личные сбережения граждан России превратились в пыль. На Запад потекли сотни тонн золота, драгоценности, разнообразное сырье, включая стратегическое, в западных банках оседали и оседают сотни миллиардов долларов. Не замедлил сказаться фундаментальный демографический результат проводимого в стране эксперимента: началось вымирание русского народа, особенно в центральном, исторически коренном регионе России. Такова цена смуты, поразившей Россию не без стараний извне. Скажем больше: Россия этой смутой во многом обязана Западу. Настанет, конечно, час, когда русский счет будет ему предъявлен.

Итак, опираясь почти на 300-летний исторический опыт, можно утверждать, что нестабильное внутреннее состояние России было всегда чрезвычайно выгодным и полезным для Запада, позволяя ему выкачивать из нашей страны огромные богатства, питающие его экономику и финансы. И уже с этой точки зрения, как мы отмечали ранее, Запад был заинтересован в том, чтобы Россия переживала смутные времена.

Парвус и его вдохновители, как мы знаем, ставили вопрос более радикально. Работая на революцию против России, они стремились покончить с исторической Россией, расчленив ее на ряд мелких самостоятельных государств. Вместе с тем они вынашивали кое-какие планы по отношению к Германии. Что им удалось осуществить, а что не удалось?

Удалось ликвидировать две мощные монархии в России и Германии, под обломками которых погибла австро-венгерская монархия. Следовательно, были пущены под откос три империи, стоявшие на пути установления "мировой закулисой" мирового господства. Но наибольший урон, как и планировалось, понесла Россия. В ней не только было уничтожено самодержавие, но и была физически устранена руками большевиков царская фамилия, причем это имело символический, на наш взгляд, характер. Показательно место расправы. "Над городом на самом высоком холме возвышалась (возносилась) Вознесенская церковь. Рядом с церковью несколько домов образовали Вознесенскую площадь. Один из них стоял прямо против церкви; приземистый, белый, с толстыми стенами и каменной резьбой по всему фасаду. Лицом-приземистым фасадом-дом был обращен к проспекту и храму ...". Это - дом отставного инженера и крупного екатеринбургского коммерсанта Ипатьева.

Едва ли следует сомневаться в том, что, по идее организаторов убийства государя и его семьи, самое высокое место в городе с храмом-знаковое, сакральное место. Таковым оно было, безусловно, и с точки зрения православных верующих. Вот почему убийство в сакральном месте самодержца, личности, по канонам православия, сакральной, означало сатанинское попрание православной веры.

Есть еще один символ, на который обычно не обращают внимание: убийство царя в доме Ипатьева. Невольно напрашивается параллель: Ипатьевский монастырь, откуда началось восхождение Михаила Романова на русский престол и, следовательно, начало правления династии Романовых, и Ипатьевский дом, где был убит Николай Романов-последний русский царь. Ипатьевский монастырь и Ипатьевский дом символизировали, по всему вероятию, начало и конец власти Романовых.

О символическом смысле убийства "Помазанника Божия" говорил митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский владыка Иоанн, делая несколько иные, но правильные акценты: "В 1918 году при странных, таинственных обстоятельствах совершено зверское убийстве царской семьи и их ближайших слуг. Зачем? Ведь никакой политической опасности царственные узники к тому времени уже не представляли-это ясно любому не

Предвзятому исследователю. Убивая Русского Православного Царя-символически убивали законную, христианскую, национальную власть. Убивая наследника-убивали и будущее России. Убивая вместе с Августейшей Семьей их верных слуг-убивали всесословное общенародное единение, к которому так стремилась всегда русская жизнь".

Но не только злодейское убийство Августейшей Семьи нанесло огромный вред русскому православному сознанию. Вся политика большевиков вплоть до Великой Отечественной войны была направлена против православной церкви, которая подвергалась чудовищным гонениям, а ее иерархи-жестоким преследованиям. Разрушались и осквернялись храмы. Воинственный атеизм калечил души людей, обращая их в безликую массу, живущую по плотским законам "мира сего", где все дозволено, если совершается ради приближения коммунистического земного рая. Религиозные недруги России могли радостно потирать руки, а творцы революции против России чувствовать удовлетворение. Но Промыслом и Попечением Божьим русская церковь, несмотря ни на что, устояла, а православная вера не угасла. "Злобесный", как выражались наши предки, замысел покончить со святоотеческой верой не состоялся.

Не удалось реализовать и основную мысль плана Парвуса, предусматривавшую расчленение России на малые государства. Распад страны, начавшийся после Февраля и при Керенском оформившийся в целенаправленную политику, был остановлен большевиками, которые выступали против децентрализации по принципиальным мотивам. В "Критических заметках по национальному вопросу", опубликованных в конце 1913 г., Ленин подчеркивал, что марксисты негативно относятся к децентрализации. Время, полагал он, диктует необходимость существования "возможно более крупных и возможно более централизованных государств". Поэтому "при прочих равных условиях" сознательный пролетариат всегда будет отстаивать более крупное государство. Он всегда будет бороться против средневекового партикуляризма, всегда будет приветствовать возможно тесное экономическое сплочение крупных территорий, на которых могла бы широко развернуться борьба пролетариата с буржуазией".

Ориентация Ленина на мировую революцию, в которой России отводилась роль своеобразного локомотива, совершенно исключала, на. наш взгляд, идею расчленения Российской империи на ряд минигосударств, поскольку задавать тон в этой революции могла только крупная и мощная держава, способная своей громадой потянуть за собой другие европейские государства.

Таким образом, Ленин и большевики являлись "сторонниками сохранения крупного централизованного, унитарного государства, развивающегося как социалистическое по характеру своей социально-политической системы и допускающего национально-территориальную автономию отдельных народов в рамках этого единого государства". Им, следовательно, было не по пути с Парвусом и теми, кто преследовал цель территориального раздела России.

Отсюда логически вытекала конкретная политика большевиков по восстановлению территориального единства России, существенным образом нарушенного после февральского переворота. В. В. Шишкин пишет:

"К концу 1918 года советская власть существовала лишь на территории, примерно равной по своим размерам феодальной Московии до завоевательных походов Ивана Грозного. Спустя четыре года части бывшей Российской империи за относительно небольшим изъятием вновь были включены большевиками в единое государство, которое по своему сплочению и подчинению центральному руководству по крайней мере не уступало старой самодержавной монархии. Это, помимо прочего, стало результатом достаточно последовательной национальной политики новой власти, которая проводила ее, в то же время сообразуясь с реальной обстановкой, складывавшейся после Октября 1917 г. в национальных окраинах России и в пограничных с ними государствах ".

Стало быть, большевикам потребовалось всего четыре года для восстановления единой России. Чтобы по-настоящему оценить данный факт, надо вспомнить, в каком состоянии распада находилась страна вскоре после Октября. В одном из докладов, переданных германскому статс-секретарю в начале декабря 1917 г., читаем:

"Обстановка в самой России неописуема. Образовалось множество различных независимых республик, и последняя новость - возникают уже немецкие республики военнопленных. В некоторых местах, где были расположены лагеря военнопленных, хаос и беспорядок позволили пленникам взять управление и организацию питания в свои руки, и сейчас они кормят не только себя, но и окрестные деревни. Русские крестьяне чрезвычайно довольны таким оборотом дела и вместе с пленными образовали что-то вроде республиканского правления, которое возглавляют немецкие пленные. Это можно , назвать новым явлением в мировой истории. Поистине Россия в еще большей степени, чем Америка, страна неограниченных возможностей". Автор доклада, как видим, рисует обстановку полного паралича центральной власти. И тем не менее большевистская власть утвердила себя и восстановила государственное единство. И в этом ее бесспорная заслуга.

Объединительная политика большевиков наталкивалась на упорное сопротивление иностранных государств, заинтересованных в раздробленной России. Вернув национальные окраины в лоно российской государственности, большевики предотвратили тем самым экспансию соседних государств против этих окраин.

Кто бы как ни относился к Ленину и большевикам, нужно все же признать, что именно они помешали антирусским мировым силам реализовать план раздробления России и ликвидации ее как великой державы.

Восстановив территориальную целостность России и вернув таким образом к жизни великую державу, самодостаточную по своим внутренним ресурсам и возможностям, самобытную по своему традиционному укладу державу, подобную целому миру, большевики неизбежно должны были оказаться перед перспективой "национализации" Октябрьской революции, или строительства социализма в "одной стране". К тому же вела, как мы уже отмечали, и утрата надежд на мировую революцию. Что же ими было построено?

Официальная советская историография вслед за партией утверждала, что в СССР к исходу 30-х годов социализм был построен в основном, а к началу 60-х- полностью и окончательно. При этом социализм мы слился как творчество многомиллионных масс, в процессе которого государство, совершенствуясь, постепенно передает свои функции ассоциациям трудящихся.

Но существуют и другие взгляды на характер общества, созданного в СССР. По мнению Н. А. Бердяева Советская Россия-это "страна государственного капитализма, который может эксплуатировать не мене( частного капитализма". И. Р. Шафаревич, рассматривая социализм как явление мировой истории, древ ней и новой, видит воплощение социалистического идеала в России в форме государственного социализма, где государству принадлежит ведущая роль.

Недавно Ю. И. Семенов пытался ответить на вопрос "какой общественный строй возник в нашей стране в результате Октябрьской революции 1917 года". Он отмечает, что этот строй "характеризуют и называют по разному. Крайности нередко сходятся. Самые верные защитники именуют его социализмом. Так поступают Н. Андреева, В. Анпилов и их приверженцы-члены ВКП(б) и РКРП. Термины "социализм" и "коммунизм'' используют для обозначения этого строя и самые ярые его противники, например, А. И. Солженицын. Что же касается многих других, то они чаще всего употребляют слово "социализм", но с добавлением эпитетов: государственный, бюрократический, казарменный, тоталитарный, феодальный. Говорят также и о "сталинской модели социализма". Реже, но встречаются и такие характеристики, как государственный капитализм, рабовладельческо-феодальный строй и, наконец, азиатский способ производства. Широкое распространение получили термины "командно-административная система", "авторитарно-бюрократический строй", "тоталитарный строй" и т. п. ".

Семенов отвергает перечисленные варианты толкований общественного строя СССР, полагая, что "у нас существовал особый антагонистический способ производства, основанный на очень своеобразной частной собственности. Нередко частную собственность отождествляют с собственностью отдельного лица. Это неверно. Частная собственность есть такая собственность части общества, которая позволяет ей эксплуатировать другую ее часть. Частными собственниками могут быть члены господствующего класса, взятые по отдельности. Это-персональная частная собственность. Частная собственность может быть групповой. Таковой является акционерная собственность при капитализме. И, наконец, средствами производства могут владеть все члены господствующего класса, вместе взятые, но ни один из них в отдельности. Это- общеклассовая частная собственность. Существовавший у нас эксплуататорский общественный строй был основан на общеклассовой частной собственности, выступавшей в форме государственной. С этим связано совпадение личного состава государственного (точнее, партийно-государственного) аппарата с классом эксплуататоров. Такой способ производства можно было бы назвать политарным или просто политаризмом (от греч. полития-государство), а членов господствующего класса-политаристами. Он очень сходен с тем, что существовал в странах Востока с древнейших времен вплоть до XIX в. и известен в литературе под названием азиатского способа производства. О том, что у нас номенклатурные работники являлись господствующим классом, народ догадывался уже давно. Кому неизвестно выражение "советская буржуазия" или насмешливые названия "дворянское гнездо" и "царское село" для обозначения групп домов и дачных поселков, в которых обитала наша аристократия. Как видно из сказанного, никакого социализма ни в нашей стране и ни в одной из стран, носивших название социалистических, не существовало. Термин "социализм" был ширмой, за которой скрывался политаризм". Семенов, как нам думается, слишком упрощает проблему, определяя советский общественный строй как только эксплуататорский, а тем более-антагонистический. Каким он был в действительности?

Потерпев неудачу в осуществлении политики "военного коммунизма", вызвавшей крестьянские восстания и недовольство рабочих, большевики вынуждены были дать ход назад. Форсированный марш в коммунизм не удался. И тогда Ленин выдвинул идею переходных ступеней к коммунизму в форме государственного капитализма и социализма. В статье, посвященной четвертой годовщине Октябрьской революции, он писал: "Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, как и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали-или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета-непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку. Потребовался ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить-работой долгого ряда лет подготовить - переход к коммунизму. Не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма, рожденного великой революцией, на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете потрудитесь построить сначала прочные мостки, ведущие в мелко-крестьянской стране через государственный капитализм к социализму; иначе вы не подойдете к коммунизму, иначе вы не подведете десятки и десятки миллионов людей к коммунизму. Так сказала нам жизнь. Так сказал нам объективный ход развития революции".

Ленин снова возвратился к вопросу о государственном капитализме, выступив с докладом "Пять лет российской революции и перспективы мировой революции" на IV Конгрессе Коминтерна. Он говорил о чрезвычайной важности экономической подготовки социалистического хозяйства. И эта подготовка идет через государственный капитализм. Причем Ленин подчеркивал, что создаваемый большевиками государственный капитализм "является своеобразным государственным капитализмом. Он не соответствует обычному понятию государственного капитализма. Мы имеем в своих руках все командные высоты, мы имеем в своих руках землю, она принадлежит государству. Это очень важно, хотя наши противники и представляют дело так, будто это ничего не значит. Это неверно. То обстоятельство, что земля принадлежит государству, чрезвычайно важно и имеет также большое практическое значение в экономическом отношении. Этого мы добились, и я должен сказать, что и вся наша дальнейшая деятельность должна развиваться только в этих рамках ... Я уже сказал, что наш государственный капитализм отличается от буквально понимаемого государственного капитализма тем, что мы имеем в руках пролетарского государства не только землю, но и все важнейшие части промышленности".

Предложенная Лениным модель государственного капитализма была удачной прежде всего потому, что могла опереться на традиционные основы российской государственности. Государству в истории России принадлежит особо значимая роль, обусловленная постоянной угрозой внешнего нападения. Государственная власть являлась организующей народную жизнь силой. Она проникала во все ее сферы, включая и сферу хозяйствования. "В силу совокупности экологических и исторических условий не только в средние века, но на последующих исторических этапах политическая надстройка в России обладала особо высокой активностью, ее развитие подчас опережало эволюцию экономического базиса". Да и экономический базис она устраивала на свой лад. Особенностью России по сравнению со странами Западной Европы являлось то, что в ней "феодальный строй обрел форму государственного феодализма. Активно складывавшаяся со времени образования единого Российского государства система государственного феодализма была оформлена Соборным Уложением 1649 г. Вплоть до пореформенной эпохи в России относительно слабо была развита городская жизнь. Поэтому из всех институтов целостной общественной системы именно государство выходило на первый план в регулировании процесса крестьянского воспроизводства".

Оно активно вмешивалось и в развитие капиталистических отношений, порой искусственно стимулируя их, что опять-таки объяснялось давлением внешнего мира. Государству принадлежали важнейшие отрасли экономики страны. В России шло активное формирование государственного капитализма.

Следовательно, тот "своеобразный государственный капитализм", о котором говорил Ленин, соответствовал именно российским государственным традициям, в чем и заключалось его своеобразие сравнительно с "обычным понятием государственного капитализма".

Установление государственного капитализма означало крупный шаг на пути обобществления средств производства. Оно концентрировало в руках государства колоссальные средства и тем укрепляло его, что в тот момент соответствовало национальным интересам России.

Однако строительство социализма в СССР не пошло дальше построения этой модели "своеобразного государственного капитализма", хотя на официальном языке созданная социально-экономическая система называлась социализмом. Впрочем, нельзя на этом останавливаться, поскольку государственный капитализм у нас имел, помимо указанных своеобразий, еще одну весьма существенную особенность: социальную ориентацию, или направленность. Поэтому более предпочтительным для нас был бы термин "социально ориентированный (направленный) государственный капитализм".

Государственным капитализмом эта система являлась потому, что ее характеризовали наличие монопольной государственной собственности, отчуждение непосредственных производителей от средств производства, присвоение прибавочной стоимости и эксплуатация трудящихся, монопольно высокие цены и т. д. Социально ориентированной она была потому, что ей были свойственны огромные общественные фонды, бесплатное образование и медицинское обслуживание, бесплатное предоставление жилья и низкая квартплата, материально подкрепленное государством право на отдых, всевозможные дотации, всякого рода льготы и многое другое.

Этот на первый взгляд довольно странный общественный гибрид вполне понятен с точки зрения национальных традиций и особенностей русского народа. Здесь сказалась, конечно, патерналистическая функция русского государства, замечаемая на протяжении всей российской истории. Повлияла тут и ментальность русского народа, вечно ищущего правду на Земле и социальную справедливость. Нельзя, разумеется, не учитывать созидающее значение марксистских идей, связанных с построением бесклассового общества, свободного от угнетения и неравенства людей.

Вряд ли нужно пространно объяснять, что перед нами сугубо российский вариант общественного строя, возможный только в России, представляющей особую славяно-русскую цивилизацию. Построение социально направленного государственного капитализма следует рассматривать как "национализацию" Октябрьской революции. На нем и остановилось революционное переустройство России. Почему в СССР не был осуществлен переход от государственного капитализма к социализму? Что этому помешало? Неумение или нежелание большевиков? Ответ на поставленные вопросы следует искать, по нашему убеждению, не внутри России, а вне ее.

И. А. Ильин не был профессиональным историком. Но он лучше многих историков-специалистов видел ход русской истории. Этот замечательный мыслитель воспринимал историю России через образ осажденной крепости. "Русская история, - писал он, - развивалась так, что для нее не было никакого выбора: или надо было сражаться, или быть уничтоженными; вести войну или превратиться в рабов и исчезнуть". История России развертывалась "как история обороны, борьбы и жертв". "Со всех сторон доступная, нигде не защищенная, простиралась Россия-своего рода лакомая добыча как для кочевого Востока, так и оседлого Запада. Столетия тревоги, военных угроз, переменных успехов и поражений, нового собирания сил, нового чрезмерного напряжения ... Такова история России- история длительной национально необходимой обороны". Ильин считает (и мы с ним согласны), что А. С. Пушкин имел в виду именно Россию, когда изображал царя Дадона, вечно занятого военными приготовлениями:

Рати "лезли" не только с Юга или Востока, но и с Запада, посягая на свободу и православную веру русского народа. "За последние несколько веков, - говорит А. Дж. Тойнби, - угроза России со стороны Запада, ставшая с XIII века хронической, только усиливалась с развитием на Западе технической революции, и следует признать, что, однажды разразившись, эта революция не проявляет до сих пор никаких признаков спада". Последнее означает, что угроза России со стороны Запада постоянно возрастала и возрастает.

Эта угроза нависла над нашей страной после Октябрьской революции. Она была частично реализована в ходе иностранной интервенции, экономической блокады и политической изоляции, преследующих цель удушения не только советской власти, но и России. Ленин находился в ожидании новой, "завтрашней войны", "подготовляемой буржуазией". Он не знал, как долго капиталистические державы дадут жить России без войны. Б. Рассел, беседовавший с Лениным в мае 1920 г., впоследствии рассказывал: "Мир между большевистской Россией и капиталистическими странами, сказал он (Ленин. - И. Ф.), не может быть стабильным; усталость или взаимные раздоры могут принудить страны Антанты к заключению мира, но он убежден, что мир этот будет непродолжительным".

В Отчетном докладе XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б), сделанном 26 января 1934 г., И. В. Сталин говорил о международных силах, думающих организовать войну против СССР, чтобы "разбить СССР, поделить его территорию и поживиться за его счет. Ошибочно было бы полагать, что так думают некоторые военные круги в Японии. Нам известно, что такие же планы вынашиваются в кругах политических руководителей некоторых государств Европы".

Таким образом, ожидания войны против СССР не покидали советское руководство. Эти ожидания особенно обострились после прихода фашистов к власти в Германии. СССР находился в осаде, ничем в этом смысле не отличаясь от старой России. Скорее, его положение было еще более угрожающим, чем в дореволюционное время.

В условиях опасности нападения извне система социально ориентированного капитализма являлась наиболее оптимальной, позволяя Центру сосредоточить власть, финансы и материальные ресурсы, объединить людей вокруг идеи созидания новой жизни. Благодаря именно этой системе удалось мобилизовать массы и в кратчайший срок индустриализировать страну, что стало спасением для России, находящейся в капиталистическом окружении. Ленин понимал суть проблемы так:

"Спасением для России является не только хороший урожай в крестьянском хозяйстве-этого еще мало-и не только хорошее состояние легкой промышленности, поставляющей крестьянству предметы потребления, - этого тоже еще мало, - нам необходима также тяжелая индустрия".

Индустриализация спасла Россию, обеспечив ей (наряду с моральной стойкостью советского народа) победу в войне с гитлеровской Германией-одной из самых кровопролитных и тяжелых войн в российской истории. Недаром знаменитый английский историк А. Дж. Тойнби говорил: "Коммунистическая техническая революция в России предопределила победу над германскими захватчиками во второй мировой войне ...". Касаясь политики индустриализации в СССР, он отметил, что в "период с 1928 по 1941 год коммунистический режим попытался сделать для России то, что удалось Петру 230 лет назад". Ученый допустил здесь, на наш взгляд, неточность, ибо "коммунистический режим" не попытался, а сделал то, в чем нуждалась Россия: индустриализировал страну, преодолев ее техническую отсталость. "Коммунистический режим" даже превзошел Петра в том, что большевикам удалось не только поднять Россию в научно-техническом отношении на уровень западного мира, но и вовлечь миллионные массы в творческую созидательную работу, вызвав энтузиазм первых пятилеток. Разумеется, имело место и принуждение. Но был также и душевный подъем. При Петре же все делалось "неволею". "Главное, что удалось сделать большевикам, - -отмечал Б. Рассел, - это зажечь надежду или, во всяком случае, многократно усилить, донести до широких слоев ту надежду, которая прежде теплилась в сердцах немногих. ... Мы лишь поверхностно поймем ситуацию в России, если забудем о надежде, которая является движущей силой всего происходящего".

Победа над Германией не избавила СССР от внешней опасности. Известная речь У. Черчилля в Фултоне с полной очевидностью показала, что Запад был и остается смертельным врагом России. Речи западных политиков приобретали зловещий характер на фоне атомных бомбардировок Японии и последовавшего за ними ядерного шантажа. Надо было принимать ответные меры, что требовало нового напряжения народных сил, ослабленных и без того тяжелейшей войной. Но и на этот раз существующая в СССР система государственного капитализма оказалась настолько эффективной, что монополия Запада на ядерное оружие была ликвидирована в считанные годы.

Итак, в послереволюционное время, в довоенный и послевоенный периоды сохранялась реальная военная угроза России со стороны Запада. Вот почему мы утверждаем, что именно Запад явился главным препятствием построения социализма в СССР, задержав этот процесс на стадии социально ориентированного государственного капитализма, т. е. системы, наиболее способной обеспечить оборону страны в условиях постоянной внешней опасности, нагнетаемой Западным миром. Переход от государственного капитализма к социализму, сопровождаемый децентрализацией экономики и власти, соединением производителя со средствами производства через формирование собственности осуществляющих обмен взаимными услугами трудовых ассоциаций и коллективов, был бы в этих конкретных исторических условиях гибельным для России. И. В. Сталин прекрасно понимал это и потому не пошел дальше создания социально ориентированного государственного капитализма, превратив его в мощную цитадель независимости и суверенитета СССР.

Переход к следующей социалистической ступени был реален лишь тогда, когда была устранена опасность внешнего нападения. Это произошло с изобретением водородной бомбы и созданием ракетно-ядерного оружия. В результате военное нападение на СССР стало невозможно, как и нападение СССР на западные страны. К началу 60-х годов обычная война между Россией и Западом потеряла всякий смысл, ибо в ней не могло быть победителя. Н.С .Хрущев в своих "Воспоминаниях" приводит характерное на этот счет высказывание президента США Джона Кеннеди: "Мы, Соединенные Штаты Америки, располагаем термоядерным оружием, которым можем дважды уничтожить Советский Союз. Но и Советский Союз располагает термоядерным оружием, которым он может уничтожить США единожды, так что второго раза уже не понадобится".

С созданием термоядерного оружия, гарантирующего внешнюю безопасность СССР, социально направленная система государственного капитализма с ее "командными высотами" в экономике и тоталитарной властью в общественной жизни исчерпала свой исторический ресурс. Появилась возможность преобразований и перевода страны на социалистические рельсы. Однако у партийного и советского руководства не хватило ни интеллекта, ни воли, да и, быть может, желания, чтобы продолжить социалистическое строительство, задержанное более чем на два десятилетия причинами внешнего свойства. После смерти Сталина руководящая верхушка передралась в борьбе за власть. Пигмеи делили наследство Колосса. Им было не до страны и народа. Момент был упущен и вследствие этого началось загнивание отжившей свой век системы, вызвавшее ее отторжение обществом. Создавалась почва для контрреволюции.

Совсем иначе повели дело противники России. Быстро осознав суть произошедшего, они ловко поменяли стратегию горячей войны на стратегию войны холодной, перенеся центр тяжести в область идеологического противостояния, конечной целью которого было разложение советского общества изнутри через малозаметную, как выражался И. А. Ильин, "инфильтрацию его души и воли". Основные принципы этой политики сформулировал Аллен Даллес уже в 1945 г., когда еще не остыло тепло пожатья рук друзей и союзников по антигитлеровской коалиции: "Посеяв в России хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вытравим их социальную сущность. Отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс. Литература, театры, кино-все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, - словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу: все это мы будем ловко и незаметно культивировать ... И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества".

Посредством такой "инфильтрации" спецслужбами Запада была выращена целая популяция так называемых "агентов влияния", взращена податливая на пропаганду Запада "интеллигентская" среда. В результате во второй половине 80-х годов "правящая элита партии и государства сменила курс, сделав "партийным курсом" антикоммунизм и использовав традиционные методы и ресурсы партии (типичный представитель этого явления М. С. Горбачев, но наиболее яркий, откровенный-А.Яковлев, а также выращенные ЦК КПСС Е. Гайдар, Г.Явлинский, А. Чубайс и прочие "демократы")". А. И. Подберезкин, слова которого мы только что процитировали, пишет: "Никто не знает до конца, где, когда и кем в партийной элите было принято решение о смене курса, но что такие решения были приняты уже не в узком кружке, а в достаточно широком коллективе просматривается точно: процесс эволюции, радикализации этих решений на полуофициальном уровне. очевидно, начался не позже 1986 г."

Измена партийной элиты делу, которому она была призвана служить, открыла возможность выхода на политическую сцену "демократам", которые получили власть как дар из рук все той же элиты.

Развитие событий шло, как правильно считает Г. А. Зюганов, по сценарию, разработанному мировой закулисой и под управлением опытных дирижеров. Эти силы в своей разрушительной деятельности не встретили должного сопротивления. Осведомленный Е этом В. А. Крючков пишет: "Для меня, как председателя Комитета госбезопасности, для сотрудников Комитета, располагавших широкой информацией по линии разведки и контрразведки, было совершенно очевидно что подрывная деятельность против Советского Союза ведется в условиях полной парализации потенциальных возможностей государства защитить себя. В реализации разрушительных планов в Советском Союзе, других социалистических странах, несмотря на различив условий, особенностей той или иной страны, идейны? подходов и деятельности основных политических сил просматривается один сценарий, одна идеология и методология".

Сейчас, по истечении времени и событий, мы можем с определенной уверенностью сказать, какую общую задачу, или сверхзадачу, решали западные сценаристы и их пособники внутри страны. Они боролись не столько против коммунистического строя и КПСС, сколько против России и русского народа. Об этом с полной очевидностью говорит последовательность их акций.

Все началось с благого, казалось бы, желания усилить властные полномочия Советов, бывшие до того тенью КПСС. Инициатором этого был М. С. Горбачев. По мнению Н. И. Рыжкова, "Горбачев, освобождая партию от не свойственных ей функций, явно думал не столько о нормализации соотношения между ветвями власти и, следовательно, об эффективности управления государством, сколько о том, чтобы просто перенести свое кресло со Старой площади в Кремль, сохраняя за собой фактически все прежние полномочия и меняя лишь вывески, но не суть дела. Вот это и было главной целью реанимации ленинского лозунга 70-летней давности: была вся власть в ЦК-будет в Совете, в Верховном Совете!".

Думается, тут была не простая смена вывесок, а рассчитанный удар по КПСС и подача знака "демократической" оппозиции, в каком направлении действовать. Не случайно лозунг "Вся власть Советам" был подхвачен оппозиционными силами и повернут против КПСС. Это и понятно, ибо в создавшихся тогда условиях лишить партию власти-значило уничтожить ее. И она была уничтожена. А "демократы" взяли власть. Но стоило им пробиться к "рычагам управления страной, на повестку дня был поставлен новый противоположный предыдущему лозунг: "Долой власть Советов!"". В стране "развернулась обвальная критика Советов как формы государства, формы народовластия". 4 октября 1993 г. прямой наводкой из танков был расстрелян Верховный Совет Российской Федерации, а в его лице-остальные Советы России. Никто не услышал взволнованный голос великого И. Смоктуновского: "Не надо крови ни тех, ни других. Мы так настрадались во время Великой Отечественной войны. Мы так настрадались за эти 70 лет, что мы уже созрели до мирной жизни. Шанс договориться обязательно должен быть. Мы-православные, мы христиане по сути своей. Церковь предлагает посредничество. Это надо использовать. Мы получили прекрасную возможность, можем быть свободными. Почему же мы так неразумно используем эту свободу, эту возможность?! Неужели мы только на словах великая нация?! Ужасно! Чудовищно! Только мир! Пусть будет мир, мир и мир! Другого слова я не знаю!". Страстный призыв И. Смоктуновского ушел в пустоту. Президент Б. Н. Ельцин спокойно повествует: "Ну, а как брали здание парламента, все знают. Вряд ли к этому можно что-то добавить. Программа СЫЫ вела репортаж о штурме Белого дома на весь мир, и повторять то, что отлично помнят, видели своими глазами, не имеет смысла. Были танки, были выстрелы, были автоматные очереди, зеваки, пришедшие смотреть на спектакль, в котором убивают не понарошку. Были убитые, много убитых.".

В момент ликвидации Советов можно было еще тешиться иллюзией, что, кончая с КПСС и Советами, кончают с наследием большевистской революции. Но события последних лет обнаруживают существование еще более далеко идущего плана. Это видно из того натиска, которому сейчас подвергаются русское православие и церковь. По убеждению митрополита Иоанна, православную веру пытаются ныне "уничтожить хитростью, подлостью и лестью. И в этом новом дьявольском порыве соединились "соловьи перестройки" и "глашатаи гласности", тиражирующие со страниц газет и экранов телевизоров гнуснейшие пороки; "учителя", "чудотворцы" и "пророки" бесчисленных ересей и сект, заполонивших всю страну, представители неправославных конфессий, пытающиеся использовать нынешнее положение в своих корыстных целях ...". На нас налетели, как саранча, "разномастные проповедники, пророки, вероучители, "контактеры", экстрасенсы, парапсихологи и прочая публика того же сорта. В стране богатейшей христианской культуры, где весть о Христе прозвучала более тысячи лет назад, они бубнят что-то о "просвещении" и "миссионерстве", как будто попали к первобытным дикарям".

Угадать причину такого нашествия не составляет большого труда. Дело в том, что "Церковь сегодня осталась последним оплотом истинной, неискаженной духовности, последним бастионом нравственного здоровья народа, последним выразителем русского самосознания, не изуродованного идолопоклонничеством перед фальшивыми "общечеловеческими" ценностями". Православная церковь-последняя скрепа, соединяющая русский народ в единое целое. Вот почему Вера и Церковь подвергаются столь мощному сатанинскому натиску. А что же государственная власть? Вместо того, чтобы помочь Церкви и защитить ее, она подыгрывает недругам православия.

Характерным примером здесь может служить прохождение Закона "О свободе совести и религиозных объединениях", принятого Государственной Думой и одобренного Советом Федерации. 22 июля 1997 г. Президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин отклонил этот Закон, уступив просьбам президента США Б. Клинтона, папы Иоанна Павла II, а также группы американских сенаторов и конгрессменов.

Б.Клинтон, обращаясь к Б.Н.Ельцину, писал: "Одним из выдающихся достижений за время правления твоей администрации является возрождение религии в России. Как мною уже упоминалось во время наших бесед в Денвере, я озабочен по поводу законопроекта, недавно принятого в июне Думой, а за время, прошедшее после нашей последней встречи, и Советом Федерации, в соответствии с которым свобода вероисповедания будет ограничиваться для относительно новых религий и конфессий путем введения обременительных требований, касающихся регистрации. Благодаря тебе подобная инициатива не стала законом в 1993 году. Я вспоминаю, как ты смело выступил за свободу совести, несмотря на давление поступить иначе. Я уверен, что ты поступишь в защиту религиозных свобод также и сейчас".

В своем послании Б. Н. Ельцину папа очень сожалеет по поводу того, что в тексте Закона "О свободе совести и религиозных объединениях" "нет никакого упоминания о "традиционных религиях", среди которых всегда фигурировал католицизм, и что католическая церковь ни разу не названа". Глава католической церкви выдает желаемое за действительное. Традиционным было не столько католичество в России, сколько упорное стремление "святого престола" распространить "папежскую", как говорили наши предки, веру в русском обществе. Но тщетно. Русские люди издревле отвергали ее. Не изменило ситуации и стремительное расширение внешнеполитических и культурных контактов России и Западной Европы, наблюдаемое в середине и во второй половине XVI века. Иван Грозный порой сравнительно терпимо относился к протестантам, но к "римской вере" был всегда непримирим. С. Ф. Платонов так объяснял эту терпимость: "В отношении протестантских учений, для царя новых, возникших только в его эпоху, направленных против католичества (как и само православие было направлено против католичества), - Грозным могло руководить любопытство и желание узнать новое движение". Однако не следует преувеличивать эту терпимость, ибо царь Иван, по сравнению, скажем, с Петром I, был принципиальным противником не только католичества, но и протестантизма. Резкие выпады против протестантизма мы находим в "посланиях Грозного иностранным государям. В 1560 г. в грамоте императору Фердинанду I, отвечая на его просьбу прекратить войну с Ливонией, Иван IV писал, что ливонцы "нарушили наказ господень" и "приняли учение Лютерово". В 1573 г. в "Послании" к шведскому королю Иоганну III Иван IV упрекал короля в том, что он "безбожен", а в его государстве "образы побили и быти священнику, яко людем"". Не случайно война Руси против Ливонии и Литвы "объявлялась войной за православную веру против "люторской ереси"". Не случайно и то, что "в 60-80-е гг. XVI в. складывается целый корпус полемических антилатинских и антипротестантских сочинений, к созданию которых Иван Грозный имел самое непосредственное отношение".

В смутное время начала XVII века Лжедмитрий I "открыл путь в Москву и католикам, которые для тогдашнего русского сознания были "душепагубными волками"". Но "одним бурным взлетом народной волны опрокинута была попытка подчинить Москву католичеству".

В XVII веке отношение к католицизму в России не изменилось. Русские внимательно следили за ходом Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.) и радовались каждой победе над католиками, воспринимая их "как подлинное торжество своей собственной политики". По случаю Брейтенфельдской победы шведского короля Густава Адольфа над армией Католической лиги (1631 г.) в Москве состоялись церковный благовест и молебны, был произведен салют и устроен военный парад. В городе развернулось массовое народное гулянье, где участвовали, по некоторым данным, 60 тыс. человек.

При Петре I отношение к католикам переменилось. "Уже во времена Великого посольства и путешествия Петра по Европе в 1697-1698 гг. началось сближение России с католическим миром ... Перемена была разительной: многие русские посетили папскую столицу, с благоговением поклонялись ее святыням; Б. П. Шереметьев привез папе царскую грамоту: в Москву был направлен папский нунций. Католики получили право свободного въезда в Россию и право строить католические храмы в русских городах". Первая католическая церковь в Санкт-Петербурге была построена в 1710 г. Однако в 1719 г. из России изгоняются иезуиты, а в 1728 г. указом Петра II существенно ограничивается въезд в столицу католических священников. Императрица Анна Иоанновна несколько улучшила, положение католической церкви, но явное предпочтение среди иноверческих конфессий она отдавала протестантизму.

Количество католиков в России увеличилось в связи с разделами Польши в последней четвертке XVIII века. Принятие же Павлом I "звания гроссмейстера Мальтийского ордена повлекло за собой переселение в Россию многих мальтийских кавалеров, большей частью иезуитов. По повелению императора Павла I вблизи Невского проспекта на набережной Екатерининского канала для иезуитского коллегиума-пансиона был выстроен дом. В пансионе, который здесь разместился, получили воспитание дети многих русских сановников, некоторые из них по завершении образования перешли: в католичество. На это обратил внимание Александр I, и указом от 20 декабря 1815 г. пансион иезуитов был закрыт, а сами они были высланы из Санкт-Петербурга; им было запрещено жительство в Петербурге и Москве". В последующие годы позиции католиков в России несколько укрепились. И тем не менее "в начале XX века католическая церковь имела в России 12 епархий". В Петербурге, самом открытом влиянию цивилизации Запада российском городе, в это время "действовало 8 католических соборов и не менее 10 приходских и домовых церквей". Все это, конечно, капля в море.

Исторические факты, приведенные нами, не дают никаких оснований считать католицизм "традиционной религией" в России, поскольку лишь с присоединением Польши он стал заметным явлением в стране, да и то на западной ее периферии, а на коренных российских территориях католическая вера была почти неприметной.

Несмотря на это, римский первосвященник вмешивается в конфессиональную жизнь России, настоятельно предлагая Президенту Российской Федерации сделать все, чтобы "законные права верующих были эффективно обеспечены и чтобы можно было прийти к новой редакции текста, который, опираясь на богатый международный юридический опыт в этой области, стал бы гарантом религиозного мира великой российской нации".

Помимо Б. Клинтона и Иоанна Павла II, к Б. Н. Ельцину обратились американские законодатели: 11 сенаторов и 15 конгрессменов. "Одним из определяющих событий этого века, - пишут они, - стало возникновение демократии и появление гражданских свобод у народа России. Преобладающее большинство этих прогрессивных изменений состоялось под Вашим (Б. Н. Ельцина. - И. Ф.) мужественным руководством в критический переходный период вашей национальной истории. Фундаментальным вопросом, которому Вы последовательно уделяли повышенное и принципиальное внимание, является защита религиозной свободы. На этот раз целью нашего письма является убедительно попросить Вас выступить против недавно прошедшего через Федеральное собрание законопроекта, который, по нашему мнению, представляет серьезную угрозу столь трудно завоеванной свободе. Предложенный Закон резко урезает религиозные свободы, завоеванные после крушения коммунизма и подчиняет религиозную деятельность жесткому и беспрецедентному по нынешним временам государственному контролю. Ряд положений вызывает особую озабоченность".

Авторам письма показалось прямо-таки трагичным то, что "среди тех, по кому сильнее всего ударит" закон, принятый российским парламентом, окажутся "многие российские религиозные организации, которым отказывалось в регистрации в советское время. В их число входят многочисленные основные христианские конфессии и церкви, которые существовали в России в течение многих десятилетий, зачастую облегчая страдания ее граждан в тяжелые периоды их жизни". Американских корреспондентов беспокоит то, что с подписанием Б. Н. Ельциным Закона "государственный контроль распространился бы даже на неформальные незарегистрированные религиозные "группы", такие, как молельные собрания в частных домах, от которых требовалось бы, чтобы они информировали официальные власти о таких собраниях. Более того, деятельность как зарегистрированных организаций, так и подобных неформальных собраний, могла бы быть прекращена официальными властями по расплывчатым, недостаточно четко определенным причинам, включая "подрыв общественного порядка'' или создание "религиозной нетерпимости"". Как видим, американские законодатели настаивают на том, чтобы в России спокойно действовали всякого рода тайные религиозные организации, частные мольбища, чтобы в нашей стране продолжал существовать конфессионный хаос, в котором легко можно было бы растащить русский народ по различным, в том числе антиправославным, конфессиям. Сенаторы и конгрессмены с "почтением" обращаются с просьбой предпринять "все необходимые действия для того, чтобы данный законопроект не стал законом".

По-видимому, в знак особого "почтения" к России и ее Президенту Сенат США принял решение заблокировать экономическую помощь нашей стране (195 млн долларов), если Б. Н. Ельцин подпишет Закон Российской Федерации "О свободе совести и религиозных объединениях". С. Шахрай имел все основания назвать эту акцию американского Сената "недопустимым по форме и несправедливым по содержанию вмешательством во внутренние дела нашего государства". В своем письме от 19 июля 1997 г. на имя Б. Н. Ельцина он привел убедительные доводы в пользу подписания Закона. Но 22 июля Президент отклонил этот Закон.

24 июля 1997 г. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II выступил со специальным "Заявлением в связи с ситуацией, сложившейся вокруг нового Закона "О свободе совести и религиозных объединениях"", где говорится, что такое "решение Главы государства вызвало сожаление в среде верующих Русской Православной Церкви. Ранее Патриарх, члены Священного Синода Русской Православной Церкви и другие архиереи, собравшиеся в Троице-Сергиеву лавру на праздник преподобного Сергия Радонежского, обратились к Президенту с просьбой ввести упомянутый Закон в действие. Обращения такого рода направлялись духовенством и верующими нашей Церкви и других традиционных религиозных организаций России". Новый Закон, по словам Патриарха, "создает предпосылки для действенного ограждения личности и общества от произвола деструктивных псевдорелигиозных культов и иностранных лжемиссионеров ... Текст Закона, являющийся плодом долгих усилий его разработчиков, действовавших в контакте с российскими религиозными организациями, стал выражением высшей точки компромисса разно-действующих интересов, реально существующих в обществе. Дифференциация религиозных объединений по времени их создания, численности и распространению, вводимая новым Законом, является весьма справедливым шагом и наличествует в законодательстве многих стран Европы и мира, причем в некоторых из них существует особое правовое положение одной или нескольких конфессий, чего нет в вышеуказанном Законе ... Вызывает удивление критика упомянутого Закона со стороны некоторых зарубежных государственных органов и религиозных объединений, которые никак не реагируют на наличие в ряде стран гораздо менее либеральных законов о религии, а подчас прямо или косвенно поддерживают эти законы. Это говорит о предвзятости и политике "двойного стандарта" в отношении России". Патриарх предупредил Президента о том, что отклонение Закона "может создать в России напряжение между властью и большинством народа, что существенно затруднит движение нашего общества к миру и согласию, годом которых провозглашен нынешний год".

Это предупреждение дает понять, что все, происходящее вокруг прохождения Закона, имеет политический характер, направленный в конечном счете против Православия и Русской Православной Церкви. Круг замкнулся, и стало ясно, что тайный смысл борьбы, происходящей на наших глазах, не в том, чтобы покончить с коммунистическим прошлым, но прежде всего в том, чтобы убрать с мировой сцены Россию как великую державу, а русский народ как великую нацию и осуществить, наконец, давний замысел врагов России по ее устранению "в качестве самостоятельной духовной, этнической общности и активного субъекта геополитики".

Митрополит Иоанн, обладавший тонкой исторической интуицией, ясно узрел сценарий "уничтожения советской империи путем идеологического "взрыва". Этот сценарий, запущенный сразу после второй мировой войны, предполагал последовательную внутреннюю дискредитацию господствующего мировоззрения, затем его резкий шоковый "сброс" и быструю замену на новое либерально-демократическое - внешне привлекательное, но для России не менее разрушительное по сути. Ставка опять делалась на разрыв исторической преемственности. В современной сверкающей упаковке обществу навязывалось "второе издание" революции 1917 года. Этот процесс получил название "перестройки"".

Сейчас можно с уверенностью говорить, что "перестройка" являлась подготовительной ступенью для последующих манипуляций внешних сил с Россией. С этой точки зрения эпоху "демократических реформ" следует считать вторым изданием Октябрьской революции 1917 г. в рамках ее решения революция против России. Эти "реформы" идут сверху, не вызывая в народной массе никакого энтузиазма. Напротив, народ занял отстраненную позицию по отношению к ним, наблюдая со стороны за экспериментами "демократов". Вот яркое свидетельство А.И. Солженицына - принципиального противника большевизма: "Проехав много российских областей, через тысячи писем вдогонку я вынес ощущение, что наша народная масса обескуражена. Людей низов практически выключили из жизни. Все, что делается в стране, происходит помимо них. У них остался небогатый выбор. Или влачить нищенское и покорное существование, или искать пути такие, как незаконные ремесла, как обманывать государство и друг друга". И все же есть достойный русского народа выбор, испытанный веками: "встать за себя" ...

Помимо решения революция против России, Октябрь 17-го года, будучи мощным прорывом миллионов людей в будущее, к социальной свободе, справедливости и равенству, содержал и другое решение: революция для России. Именно этим он велик и притягателен. Пройдет нынешний "демократический угар" и в памяти русского народа он навсегда останется Великим Октябрем. Его не забудут и народы мира, ибо, как писал Б. Рассел, "Российская революция-одно из величайших героических событий в мировой истории. Ее сравнивают с Французской революцией, но в действительности ее значение еще более велико".

 

Приложение

Европейский Парламент: Свобода религии не оправдывает нарушений прав человека.

Нелегальная деятельность сект в Союзе должна быть ограничена и пресечена. - Документ, содержащий решение Европарламента от 29.2.1996.

Бундесрат Документ 196/96 от 14.03.96. Получено от Европейского Парламента. Постановление о сектах в Европе.

Сопровождается письмом Генерального Секретаря Европейского Парламента-008129-от 12 марта 1996.

Европейский Парламент на заседании 12 февраля 1996 года постановил:

Постановление о сектах в Европе.

Европейский Парламент

основываясь на Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года,

основываясь на договоре о создании Европейского Союза, в особенности на статье Г абзац 2, статье К, абзацы 2, 5, 6, 7 и 9, а также статье К.З,

основываясь на собственном решении от 8 июля 1992 года о Европейской Хартии о правах ребенка (примечание: АВ1.С 241 от 21.09.1992, стр.67),

основываясь на рекомендации 1178 (1992) Совета Европы о сектах и новых религиозных движениях

А. подтверждая свою приверженность основным принципам демократического правового государства, таким как терпимость, свобода совести и религии, свобода мнений, свобода союзов и собраний,

В. принимая во внимание, что последние события во Франции, в особенности гибель 16 человек, среди которых были 3 ребенка, 23 декабря 1995 года (23.12.1995) в Веркоре, выявили опасную деятельность определенных, называемых сектами, объединений,

С. принимая во внимание, что деятельность таких групп, как секты, сектоподобные союзы превратилась в постоянно расширяющийся феномен, который в различных формах можно наблюдать по всему миру,

В. принимая во внимание, что многие существующие в Европейском Союзе религиозные и прочие секты действуют абсолютно легально и поэтому имеют право на то, чтобы их собственные организации и деятельность были защищены гарантиями свободы личности и вероисповедания, содержащимися в европейской конвенции по правам человека.

Е. принимая во внимание, что напротив, определенные секты, организационные структуры которых не ограничиваются отдельной страной и которые действуют во всем Европейском Союзе, постоянно нарушают права человека и совершают преступные деяния, как то жестокое обращение с людьми, сексуальные домогательства, незаконное лишение свободы, торговля людьми, подстрекательство к насилию, распространение расистских воззрений, уклонение от уплаты налогов, незаконное перемещение капиталов, торговля оружием и наркотиками, нарушение трудового законодательства, незаконная врачебная деятельность.

1. подтверждает право на свободу мнений, совести и религии, а также на свободу союзов в границах, которые определяются необходимостью принимать во внимание свободу и частную жизнь личности, а также необходимостью защиты от таких деяний, как истязания, бесчеловечное и унижающие человеческое достоинство обращение, обращение в рабство и т. п.

2. призывает государства-члены позаботиться о том, чтобы суды и полицейские власти действенно использовали существующие на национальном уровне правовые акты и инструменты, а также активно и более тесно сотрудничали между собой, особенно в рамках Европола, для того, чтобы противостоять нарушениям основных прав, ответственность за которые несут секты,

3. призывает государства-члены проверить являются ли действующие у них налоговые, уголовные и судебно-процессуальные законы достаточными, чтобы предотвратить возможность совершения такими группами противоправных действий,

4. призывает правительства стран-членов не предоставлять статус религиозной организации автоматически, а, в случаях когда речь идет о сектах, которые замешаны в незаконных или преступных деяниях, обдумать возможность лишения их статуса религиозного объединения, который гарантирует им налоговые льготы и определенную правовую защиту,

5. призывает в этой связи государства-члены усилить взаимный обмен информацией, для того чтобы объединить сведения о феномене сектанства,

6. предлагает Совету разработать, предложить и возглавить проведение всех мероприятий, которые следуют из действенного применения предусмотренного разделом 6 договора о Европейском Сообществе инструментария, а также существующих правовых норм для того, чтобы ограничить и пресечь незаконную деятельность сект в Союзе; призывает Совет стимулировать сотрудничество между государствами-членами Союза и третьими странами с целью организации поисков пропавших людей и облегчения их возвращения в общество,

7. призывает Европейскую Комиссию и государства-члены быть бдительными для того, чтобы предотвратить возможность получения сектами государственной помощи,

8. уполномочивает собственный комитет по Основным свободам и внутренним делам предложить соответствующим комитетам национальных парламентов, посвятить их следующее совместное заседание проблеме сект; таким образом мог бы состояться обмен информацией о организациях, методах работы, отношении к сектам в отдельных государствах-членах, а также выявлены лучшие методы по ограничению нежелательной деятельности этих сект, а также стратегии информирования населения о них; результатом этого заседания должны быть представлены Пленуму в форме доклада,

9. уполномочивает своего Президента передать это решение Совету, Комиссии, Правительствам государств-членов, а также Совету Европы.

"ВегИпег В1а1о@", 3/1996, С. 11.

"Копии документов любезно предоставлены депутатом Государственной Лумы С. М. Соколом.

Получено I Европейским Департаментом МИД России из Представительства России при Ватикане 3 июля 1997 года

Перевод с французского

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ БОРИСУ ЕЛЬЦИНУ

ПРЕЗИДЕНТУ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Воспоминание о наших сердечных беседах побуждает меня выразить Вам с полным доверием серьезную озабоченность, которую вызвал у меня недавний законопроект "О свободе совести и религиозных объединениях", внесенный на рассмотрение Думы 15 июня с. г.

Этот текст, очень ограничительный по сравнению с законом 1990 года "О свободе вероисповеданий", если бы он был окончательно принят, представил бы для католической церкви в России реальную угрозу для нормального осуществления ее пастырской деятельности и даже для ее выживания.

Святой престол с сожалением отметил, что в этом тексте нет никакого упоминания о "традиционных религиях", среди которых всегда фигурировал католицизм, и что католическая церковь ни разу не названа.

Если принцип свободы вероисповедания, которое может отправляться индивидуально или совместно с другими, ясно утверждается, равно как и равенство религиозных объединений перед законом, то другие положения, особенно частные, значительно сокращают их значимость.

Положения главы II в особенности приводят к мысли, что российские светские власти желают приравнять католическую церковь к иностранному объединению без какого-либо учета ее векового присутствия и деятельности в России и даже ее специфической иерархической организации.

Я уверен, господин Президент, что как и в прошлом году вы сумеете быть бдительным и принять в нужный момент соответствующие решения с тем, чтобы никакое законодательство или административное препятствие не затрудняло бы религиозную жизнь большого числа ваших сограждан, которые исповедуют католическую веру и ожидают от светских властей уважения и безопасности.

Наконец, я могу лишь напомнить здесь об обязательствах, взятых на себя Россией при принятии в Вене 19 января 1989 года итогового документа встречи СБСЕ. В разделе, посвященном "принципам" он предусматривает, что "государства-участники будут среди прочего ...уважать право (религиозных объединений) организовываться в соответствии со своей собственной иерархической и институционной структурой" (16.ч).

Ваше Превосходительство поймет, разумеется, мою озабоченность, а также мое горячее стремление, чтобы все было сделано для того, чтобы законные права верующих были эффективно обеспечены и чтобы можно было прийти к новой редакции текста, который, опираясь на богатый международный юридический опыт в этой области, стал бы гарантом религиозного мира великой российской нации.

Я взываю о божьем благословении Вам, господин Президент, и всем Вашим соотечественникам, возобновляя Вам выражение моих чувств самого высокого уважения.

Ватикан, 24 июня 1997 г.

ИОАНН ПАВЕЛ II

Перевел: А. Зарубьян

Получено в ДСА МИД России

8 июля 1997 года Перевод с английского 8 июля 1997 года

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ БОРИСУ НИКОЛАЕВИЧУ ЕЛЬЦИНУ

ПРЕЗИДЕНТУ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

г. Москва

Дорогой Борис,

Наша встреча в прошлом месяце доставила мне большое удовольствие. Встречи в Хельсинки, Париже и Денвере составили весьма насыщенную-и весьма продуктивную-повестку дня этой весны. Мы можем гордиться тем, чего достигли, и тем фундаментом, который мы заложили для дальнейшего прогресса в наших отношениях.

Одним из выдающихся достижений за время правления твоей администрации является возрождение религии в России. Религиозная жизнь процветает теперь во многих отношениях, отражая все многообразие населения России.

Как мною уже упоминалось во время наших бесед в Денвере, я озабочен по поводу законопроекта, недавно принятого в июне Думой, а за время, прошедшее после нашей последней встречи, и Советом Федерации, в соответствии с которым свобода вероисповедания будет ограничиваться для относительно новых религий и конфессий путем введения обременительных требований, касающихся регистрации. Благодаря тебе подобная инициатива не стала законом в 1993 году. Я вспоминаю, как ты смело выступил за свободу совести, несмотря на давление поступить иначе. Я уверен, что ты выступишь в защиту религиозных свобод также и сейчас.

Надеюсь, что у тебя будет возможность хорошо провести весьма заслуженный отпуск.

С теплыми пожеланиями,

Билл

Перевел: В. Синицын

Получено в МИД России из посольства США в Москве

8 июля 1997 года Перевод с английского

Конгресс Соединенных Штатов Америки Вашингтон, Округ Колумбия 20515

7 июля 1997 года

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ БОРИСУ НИКОЛАЕВИЧУ ЕЛЬЦИНУ

ПРЕЗИДЕНТУ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Москва

Уважаемый г-н Президент,

Одним из определяющих событий этого века стало возникновение демократии и появление гражданских свобод у народа России. Преобладающее большинство этих прогрессивных изменений состоялись под Вашим мужественным руководством в критический переходный период вашей национальной истории.

Фундаментальным вопросом, которому Вы последовательно уделяли повышенное и принципиальное внимание, является защита религиозной свободы. На этот раз целью нашего письма является убедительно попросить Вас выступить против недавно прошедшего через Федеральное Собрание законопроекта, который, по нашему мнению, представляет серьезную угрозу столь трудно завоеванной свободе. Предложенный новый закон, резко урезает религиозные свободы, завоеванные после крушения коммунизма и подчиняет религиозную деятельность жесткому и беспрецедентному по нынешним временам государственному контролю. Ряд положений вызывает особую озабоченность.

Во-первых, предложенный закон отменит нормальный правовой статус всех религиозных организаций, за исключением тех, которые были официально зарегистрированы Советским правительством как минимум 15 лет назад, во времена преследования религии и официального атеизма. Подобный отказ в правовом статусе автоматически ограничит религиозные группы в их фундаментальных правах, таких как право брать в аренду или владеть собственностью, нанимать служащих для религиозных учреждений, печатать религиозную литературу, иметь банковский счет, заниматься благотворительной и образовательной деятельностью. Соответственно, тысячи церквей, школ и религиозных организаций (примерно половина от числа зарегистрированных на сегодня) потеряют свой нынешний правовой статус и будут вынуждены свернуть нормальную деятельность.

Трагично то, что среди тех, по кому сильнее всего ударит этот закон оказались бы многие российские религиозные организации, которым отказывалось в регистрации в советское время. В их число входят многочисленные основные христианские конфессии и церкви, которые существовали в России в течение многих десятилетий, зачастую облегчая страдания ее граждан в тяжелые периоды их жизни. По злой иронии этот закон создал бы ситуацию, при которой светские, работающие на прибыль объединения (или даже организации, продвигающие атеизм), смогли бы относительно легко добиться регистрации в правительственных органах, в то время как многочисленным религиозным бесприбыльным и гуманитарным организациям было бы отказано даже в праве существовать в качестве нормальных юридических лиц.

Под дополнительное "правило 50 лет" подпадало бы ограниченное количество организаций, которым удалось получить нормальный правовой статус. Любые конфессии, не существовавшие в 1947 году, во время правления Сталина, были бы серьезно ограничены в деле расширения вместе с новыми конгрегациями во всех регионах Российской Федерации.

Ограничения на регистрацию, содержащиеся в законе, воспрепятствовали бы также не гражданам страны создавать религиозные ассоциации. В настоящее время свыше 26 миллионов человек (приблизительно 18% населения России) являются гражданами других бывших советских республик, беженцами или иностранцами.

Эти и другие положения законопроекта вероятно заставят многие американские религиозные организации и их сотрудников прекратить свою деятельность и покинуть вашу страну. Среди них возможно будут многочисленные организации с высокой репутацией, которые в духе дружбы и самопожертвования предоставили большое количество медицинской и гуманитарной помощи населению России.

Государственный контроль распространился бы даже на неформальные незарегистрированные религиозные "группы" такие, как молельные собрания в частных домах, от которых требовалось бы, чтобы они информировали официальные власти о таких собраниях. Более того, деятельность как зарегистрированных организаций, так и подобных неформальных собраний, могла бы быть прекращена официальными властями по расплывчатым, недостаточно четко определенным причинам, включая "подрыв общественного порядка" или создание "религиозной нетерпимости".

Наконец, также как и религиозная вера, и организации экстраординарным правовым ограничениям подвергается свобода религиозного выражения.

Предложенный закон признал бы лишь право гражданина проповедовать только среди членов своей конфессии.

В целом, это происходит потому, что такие ключевые гражданские свободы, как свобода совести, свобода собраний и объединений и свобода слова нарушаются этим законодательством в такой степени, что многие наблюдатели, как в России, так и во всем мировом сообществе расценивают эту меру, как, потенциально, самое суровое посягательство на права человека в постсоветский период. Если такие основные свободы могут отрицаться сегодня в России под религиозным предлогом, то возникает вопрос, что сможет удержать завтра от того, чтобы не сделать тоже самое по политическим или каким-либо другим причинам.

Нетерпимость и дискриминация, отраженные в этих положениях противоречат героическим усилиям, предпринятым Вами и многими другими для того, чтобы повернуть вспять колесо российской истории от религиозного угнетения к свободе религии, как это отражено в Конституции Российской Федерации. Более того, эти положения явно противоречат гарантиям религиозных свобод, предусмотренных в международных договорах, которые подписала Россия, включая Европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод (статья 9), Хельсинкский Заключительный Акт (статья 18), Итоговый документ Венской встречи 1989 года представителей государств-участников СБСЕ (параграф 16) и Декларацию ООН о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений.

Эти озабоченности становятся еще мучительнее, если вспомнить громадное число российских священников, пасторов и других верующих, которые были замучены или заключены в тюрьмы в этом столетии за их веру. Многие из этих мужчин и женщин пожертвовали своими жизнями, потому что они не захотели предать свою принадлежность к тем самым религиозным общинам, у которых хотят сейчас отнять право на существование в качестве религиозных организаций. В действительности, многие страдавшие надеялись, что наступит день, когда их дети и их сограждане увидят страну, в которой каждый человек будет свободно исповедовать религиозные убеждения в соответствии со своей совестью. Эти свободы, за которые была заплачена такая большая цена и которые мы так почитаем, не следует так быстро отвергать.

Когда во время Вашего президентства религиозным свободам бросался вызов, Вы последовательно защищали это основополагающее право человека. Многие из нас писали Вам в 1993 году, чтобы выразить озабоченность по поводу ограничительных законов, предлагавшихся в то время. Мы так же, как и многие другие в мировом сообществе, выражаем огромную благодарность за Ваше мужество и решение отказаться подписать тот законопроект и сделать его законом. Мы хотим также, со всем уважением, отметить официальную критику, с которой Вы выступили в прошлом сентябре в адрес предыдущей, более умеренной версии настоящего законопроекта, и в которой Вы выразили серьезную озабоченность тем, что этот законопроект будет нарушать Конституцию Российской Федерации.

К сожалению, предложенный законопроект, который поступил к Вам на этот раз, представляет собой намного более жесткую атаку на основные свободы российских людей, а также является более серьезным нарушением международных обязательств России. Учитывая вышеизложенное, мы с почтением обращаемся к Вам с просьбой предпринять все необходимые действия, для того, чтобы данный законопроект не стал законом.

Благодарим Вас за рассмотрение этих озабоченностей <...>

С уважением,

Сенаторы:

Альфонс М.Д'Амато

Ричард Дж. Лугар

Дирк Кэмпторн

Сэм Браунбэк

Оррин Дж. Хэтч

Дэн Коутс

Дон Никлс

Джозеф И. Либерман

Роберт Ф. Бенетт

Роберт Дж. Торичелли

Арлен Спектер

Конгрессмены:

Гэри Л.Аккерман

Боб Клемент

Том Дилей

Фрэнк Р. Вульф

Барт Гордон

Дж. С. Уаттс, мл. Кристофер Смит

Тони П. Холл

Давид М. Макинтош Джозеф Р. Питтс

Ион Кристенсен

Дж. Р. Тюне

Вине Сноубаргер Питер Т. Кинг

Мэтт Сэлмон

Перевел: А. Иванов

Президенту

Российской Федерации Б.Н.ЕЛЬЦИНУ

19 июля 1997 г.

О Законе "О свободе совести и религиозных объединениях"

"Мы должны использовать помощь иностранным государствам для продвижения американских ценностей и американских интересов".

Сенатор М. Макконнел

(Из речи на заседании Сената США, 16 июля с. г.)

Уважаемый Борис Николаевич!

Решение Сената США заблокировать экономическую помощь России (195 млн. долларов), если Президент РФ подпишет Закон РФ "О свободе совести и религиозных объединениях" является недопустимым по форме и несправедливым по содержанию вмешательством во внутренние дела нашего государства.

1. Закон "О свободе совести и религиозных объединениях" является реальным барьером на пути распространения тоталитарных сект в России, таких как, например, "Аум Синрикё", охраняет традиционные для России религии и духовно-культурные ценности народа.

2. Закон о свободе совести не нарушает прав граждан на свободу вероисповедания, соответствует международным стандартам и является даже более либеральным, чем ряд аналогичных европейских законов, прямо обеспечивающих особые права традиционных религий (например, в Ирландии, Испании, Дании, Греции и др.).

Погрешности отдельных норм закона, вызывающие двойное толкование, не являются существенными и могут быть достаточно легко исправлены.

3. Экономические и политические санкции, которыми угрожает Сенат США России в случае подписания Президентом России закона о свободе совести, не могут ухудшить то дискриминационное положение , в котором сегодня находится Россия на международной арене.

Например, в ходе последнего визита в Брюссель В. С. Черномырдину так и не удалось убедить Евросоюз отказаться от своего отношения к России как к стране "второго сорта" с нерыночной экономикой и, в частности, отменить ограничения на 600 видов российских товаров. Такая позиция Евросоюза абсолютно не зависела и не зависит от подписания Президентом России закона о свободе совести.

Кроме того, анализ политической обстановки в России приводит к выводу, что проблема закона о свободе совести создана искусственно и может послужить детонатором серьезного социально-политического взрыва, небывалого по масштабам и катастрофического по последствиям: "гремучая смесь" из непримиримой оппозиции, реакционного генералитета, недовольного офицерства и большей части Православной Церкви получит широчайшую поддержку населения.

Недописание закона резко обострит общественно-политическую ситуацию в России, противопоставит Президента России почти всем его избирателям, даст в руки оппозиции уникальные козыри для решительной борьбы с Президентом и Правительством России.

В результате иллюзорный тактический выигрыш на международной арене в случае неподписания закона обернется стратегическим поражением внутри России.

В любом случае негативные последствия экономического давления США на Россию будут временными и менее существенными, чем необратимые последствия внутрироссийского политического кризиса.

Использование президентского "вето" в данной ситуации неприемлемо также потому, что:

а) уже в сентябре или на специально созванном внеочередном заседании в июле-августе оно будет легко преодолено парламентом, практически единогласно одобрившим закон и в Госдуме, и в Совете Федерации;

б) вызовет недовольство не только Русской Православной Церкви, которой сегодня доверяют 60% россиян, но и представителей всех основных конфессий России, высказавшихся в поддержку закона,

в) усугубит неблагоприятный политический и информационный фон, поскольку "вето" Президента России будет выглядеть уступкой требованиям Сената США в ущерб интересам российских избирателей.

В этих условиях практически единственно возможной является следующая последовательность действий:

1. Президент России подписывает Закон "О свободе совести и религиозных организаций" в соответствии с установленным порядком.

2. Одновременно Президент России обращается к гражданам России с разъяснением своей позиции по закону о свободе совести и заявляет, что в ближайшее время он:

а) обращается в Конституционный Суд России с запросом о соответствии вызвавших острые споры положений закона Конституции РФ и общепризнанным международным нормам;

б) направляет в Государственную Думу России законопроект о внесении поправок в закон о свободе совести, касающихся норм, допускающих различные толкования при применении их на практике.

3. Кроме того следует активизировать дипломатическую и разъяснительную деятельность российского МИДа, провести соответствующую работу с иерархами основных религиозных конфессий России в целях активизации их общественной позиции и урегулирования отношений с Ватиканом, а также провести информационно-разъяснительную кампанию в СМИ о соответствии закона международным стандартам.

С уважением,

С. Шахрай 19.07.97

ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЙ

"24" июля 1997 г. №2971 119034 Москва, Чистый пер. 5

ЗАЯВЛЕНИЕ

в связи с ситуацией, сложившейся вокруг нового Закона "О свободе совести и о религиозных объединениях"

22 июля сего года Президент Российской Федерации Б. Н. Ельцин отклонил принятый Государственной Думой и одобренный Советом Федерации Закон "О свободе совести и о религиозных объединениях".

Это решение Главы государства вызвало сожаление в среде верующих Русской Православной Церкви. Ранее Патриарх, члены Священного Синода Русской Православной Церкви и другие архиереи, собравшиеся в Троице-Сергиеву Лавру на праздник преподобного Сергия Радонежского, обратились к Президенту с просьбой ввести упомянутый Закон в действие. Обращения такого рода направлялись духовенством и верующими нашей Церкви и других традиционных религиозных организаций России.

Новый Закон "О свободе совести и о религиозных объединениях" создает предпосылки для действенного ограждения личности и общества от произвола деструктивных псевдорелигиозных культов и иностранных лжемиссионеров. Он устраняет существенные правовые пробелы, имеющиеся в ныне действующем законодательстве о свободе совести, необходимость коренного совершенствования которого признается практически всем нашим обществом.

Закон упорядочивает правовое положение религиозных организаций как юридических лиц, создает новые условия для осуществления религиозного образования, сотрудничества религиозных организаций с государством в сферах благотворительности и культурно-просветительской деятельности, а также в других общественно значимых областях.

Текст Закона, являющийся плодом долгих усилий его разработчиков, действовавших в контакте с российскими религиозными организациями, стал выражением высшей точки компромисса разнодействующих интересов, реально существующих в обществе.

Дифференциация религиозных объединений по времени их создания, численности и распространению, вводимая новым Законом, является весьма справедливым шагом и наличествует в законодательстве многих стран Европы и мира, причем в некоторых из них существует особое правовое положение одной или нескольких конфессий, чего нет в вышеуказанном Законе.

Упоминание об уважении к православию, исламу, иудаизму, буддизму и иным традиционно существующим в России религиям содержится в преамбуле Закона, не имеющей прямого юридического действия. Это упоминание ничем не ущемляет права религиозных меньшинств. Ни оно, ни какая-либо иная норма закона не вводит преимуществ или ограничений для религиозных организаций по вероисповедному признаку.

Вызывает удивление критика упомянутого Закона со стороны некоторых зарубежных государственных органов и религиозных объединений, которые никак не реагируют на наличие в ряде стран гораздо менее либеральных законов о религии, а подчас прямо или косвенно поддерживают эти законы. Это говорит о предвзятости и политике "двойного стандарта" в отношении России.

К сожалению, Закон был подчас неправильно интерпретирован российскими и зарубежными средствами массовой информации: так, в одной из публикаций утверждалось, что все новые религиозные объединения должны пройти 15-летний испытательный срок для получения регистрации, однако ничего не говорилось о том, что этого не требуется от организаций, входящих в централизованные религиозные структуры. Во многих материалах СМИ прямо утверждалось, что новый Закон запрещает деятельность конкретных конфессий, что абсолютно не соответствует истине.

В данной связи счел необходимым распространить текст Закона среди епископата, духовенства и мирян нашей Церкви, дабы создать возможность для широкого, повсеместного обсуждения Закона и для выражения православными христианами отношения к нему.

В то же время многие факты свидетельствуют, что новый Закон, почти единогласно принятый Государственной Думой и одобренный Советом Федерации, уже пользуется широкой общественной поддержкой. Его окончательное отклонение может создать в России напряжение между властью и большинством народа, что существенно затруднит движение нашего общества к миру и согласию, годом которых провозглашен нынешний год.

Посему убежден в необходимости введения в действие этого Закона без изменения его структуры и принципиальных положений.

ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ