История 85

О том, как неудачно закончилась первая попытка мирных переговоров, проведенных в Эно при участии всех вышеназванных принцев, баронов и союзников

После того, как перемирие было заключено, противники разошлись, о чём мы уже рассказали. А когда настало время вести переговоры о мире, состоялось множество встреч между представителями двух королей, а также многими другими — графами и герцогами. Эти переговоры проходили в Эно, и союзники неоднократно в них участвовали, однако с первого раза ничего не достигли. Поэтому ради дальнейших переговоров срок перемирия был продлен до дня Святого Иоанна Крестителя 1342 года, а затем стороны разъехались.

 

История 86

О том, как граф Гильом д’Эно прибыл в город Авиньон, чтобы побеседовать с папой Бенедиктом

Пока действовало перемирие, продленное ради новых переговоров, о чем мы только что рассказали, граф Гильом д’Эно отправился в Авиньон, чтобы побеседовать с папой Бенедиктом и испросить у него отпущение грехов. Когда он туда прибыл, ему оказали весьма почетный прием и подарили много прекрасных подарков, а граф таким же образом почтил папу. Проведя там некоторое время, он обсудил и уладил всё, ради чего прибыл к папе. Затем граф простился с ним и вернулся в Эно, где его ждала весьма торжественная встреча.

 

История 87

О кончине папы Бенедикта в городе Авиньоне и о том, как монсеньор Пьер Руанский занял после него святой престол и был наречен папой Климентом

В год Милости 1342, в месяце апреле умер папа Бенедикт в Авиньоне. После него папой стал монсеньор Пьер Руанский, который был секретарем короля Франции. И нарекли его папой Климентом.

Состоялись еще одни переговоры в Эно и одни — в Турне, однако стороны разъехались, так ничего и не решив, ибо люди короля Франции только создавали задержки да тянули время. Король Англии весьма этому дивился, поскольку герцог Нормандский сильно воевал в Бретани против графа де Монфора, который очень хорошо оборонялся и сопротивлялся оному герцогу и французам.

 

История 88

О том, как король Филипп Французский призвал к себе графа де Монфора, обещая безопасный проезд в оба конца, а затем, несмотря на это, посадил его в темницу

Когда переговоры, о которых мы недавно упомянули, подошли к завершению, король Франции призвал к себе из Бретани графа де Монфора, с коим тогда воевали герцог Нормандский и Карл де Блуа. При этом король обещал ему безопасный проезд в оба конца. Когда граф выслушал это послание, то собрался в путь, не опасаясь ничего худого и никаких злых козней. И поехал он к королю вопреки желанию своей супруги, которая была родной сестрой графа Людовика Фландрского.

По прибытии в Париж граф де Монфор явился во дворец, предстал перед королем и, опустившись на колени, подобающим образом приветствовал его со словами:

«Сир, чего вы изволите? Я прибыл по вашему призыву».

А король сказал ему:

«Граф де Монфор, почему и по какой причине пожелали вы владеть землей Бретани, зная при этом, что не являетесь законным наследником, ибо есть и более близкий наследник, чем вы. Супруга Карла де Блуа — вот кто является законным наследником».

Тогда граф ответил, что, видит Бог, это не так, ибо земля Бретани отошла к нему от его брата, графа де Монфора. И тогда повелел король, чтобы его посадили в темницу.

Люди графа вернулись в Бретань, и когда графиня де Монфор узнала, что ее супруга держат в темнице, то была крайне огорчена. Кроме того, герцог Нормандский и Карл де Блуа досаждали ей войной, поэтому было неудивительно, если графиню охватила тревога. И вот задумала она послать за помощью к королю Англии. Сделав так, она попросила, чтобы король соизволил оказать ей помощь и поддержку в ее великой нужде, ибо граф де Монфор, ее супруг, который является вассалом английской короны, оказался в темнице, и нет никого, кто за него заступился бы, и должен-де король ему помочь.

Когда король Англии выслушал это послание, то обдумал множество вопросов. Наконец он решил, что отправится на помощь к даме, ибо через земли Бретани он сможет сильно досадить войной королю Франции и войти в его королевство ничуть не хуже, чем через другие земли. А что до союзников, находившихся в пределах Империи, то король не очень им доверял, ибо они слишком мало и нехотя помогали отстаивать его право на войне с Филиппом де Валуа. Названный король Филипп до сих пор не желал слушать никаких разумных доводов и не соблюдал условий договора, который прежде сам скрепил клятвой, а кроме того, он приобрел в Империи множество друзей, которые скрытно поддерживали его. Поэтому королю Англии казалось, что возвращение в пределы Империи не принесет ему никакой пользы и выгоды.

 

История 89

О том, как король Эдуард Английский собрал свое войско, чтобы отправиться в Бретань на помощь к графине де Монфор

Уже в ближайший день Святого Мартина, в год Милости 1342, король Англии отправился в Бретань с большим войском, дабы помочь графине де Монфор. Он отвоевал города и замки, захваченные ранее герцогом Нормандским и Карлом де Блуа, и подверг осаде город Ванн, в гарнизоне которого от имени названного герцога находилось множество дворян и других воинов. Осажденные сильно страдали от нехватки съестных припасов, равно как и все люди в войске герцога и Карла де Блуа.

 

История 90

О том, как герцог Нормандский попросил помощи у своего отца, короля Франции, дабы противостоять королю Эдуарду Английскому

Герцог Нормандский видел, что его людей осадили в городе Ванне, как сказано выше, а у него нет сил, дабы их выручить и защитить. При этом его войско терпело великие лишения из-за нехватки всех видов продовольствия, а также из-за холодов, ибо стояла такая ненастная погода, которую никто не мог вынести. Тогда герцог послал просьбу королю Филиппу, своему отцу, чтобы он, все другие дела отложив, прибыл к нему на помощь. И пусть он возьмет с собой двух кардиналов, уполномоченных папой, чтобы они могли заключить короткое перемирие на два или три года, а затем вести переговоры о мирном соглашении.

Выслушав это послание, король Франции постарался и поспешил, как только мог. Он вызвал двух кардиналов из Рима и собрал большое количество-дворян и латников. Когда все уже были в сборе, то выступили в путь, а король с кардиналами поехали следом. По прибытии в Нормандию король расположился с войском на берегу Луары, довольно близко от войска герцога, его сына. Это было примерно на Рождество, и погода стояла очень суровая и холодная.

 

История 91

О том, как король Эдуард Английский вызвал на битву короля Филиппа Французского

Когда король Англии услышал, что король Франции раскинул лагерь на берегу Луары, то немедля дал ему знать, что если он хочет сражаться в поединке или в общем бою, то пусть перейдет реку — ему будет дано достаточно места. Однако король Филипп и его советники не пожелали прислушаться к такому предложению. Они ответили, что вовсе не ради этого сюда прибыли, а ради того, чтобы вести переговоры о перемирии или военной передышке на два или три года, благодаря чему можно было бы с честью закончить и прекратить это студеное и тяжелое осадное противостояние.

 

История 92

О том, как два кардинала отправились к королю Англии, чтобы договориться о коротком перерыве в военных действиях

Тотчас после получения вызова, о котором мы сказали выше, два кардинала прибыли к королю Англии, чтобы вести переговоры от имени нашего Святого Отца, папы, и от имени короля Франции. Они обратились со смиренной речью к королю Англии и его совету, говоря, что папа его настоятельно просит, чтобы он соизволил прекратить эту осаду. Со своей стороны, папа сделает так, что разногласия между двумя королями и всеми сторонами будут улажены на добрых и разумных условиях, и они, кардиналы, также склонят к этому договору короля Филиппа Французского и его сына герцога Нормандского, ибо таково повеление папы.

 

История 93

О том, какой ответ дал король Эдуард Английский двум кардиналам, которые просили его снять осаду с города Ванна

Когда король Англии внимательно выслушал речи и доводы двух кардиналов, то созвал свой совет. Хорошо посовещавшись, он ответил кардиналам во всеуслышание, что вовсе не желает выказывать неповиновение папе, идя против разума и Святой Церкви, но поступит как добрый и верный сын Святой Церкви, повинуясь ее повелениям во всех делах. Однако это не должно быть во вред его королевству, и пусть, если угодно Богу, наш Святой Отец не помышляет о том, чтобы позволить оставить без наследства короля Англии и отобрать у него по надуманной причине и обманом то, что должно быть его наследственным достоянием без всяких исключений, и прежде всего престол королевства Французского. Тогда кардиналы уехали и вернулись к королю Франции.

 

История 94

О том, как при посредничестве двух кардиналов между королями Франции и Англии было заключено перемирие на три года и семь месяцев или около того

Коротко говоря, два кардинала устроили так, что было заключено перемирие начиная с 19 января 1343 года до ближайшего дня Святого Михаила, и далее еще на три года до дня Святого Михаила, который наступит в год 1346. При этом

было условлено, что король Франции должен немедленно выпустить из темницы графа де Монфора, чего он, однако, не сделал. Тем не менее граф бежал из заключения и прибыл в графство Монфор. Уже довольно скоро после этого его постигла там какая-то тяжелая болезнь, от которой он и умер.

 

История 95

О том, как граф Гильом д'Эно отправился в Иерусалим, совершил паломничество к Священной Гробнице, а затем вернулся назад через Пруссию

После заключения вышеозначенного перемирия между двумя королями и их людьми, в год 1343 случилось так, что Гильом, граф Эно и Голландии, отправился в паломничество к Священной Гробнице. Он взял с собой монсеньора д’Ажимона и монсеньора Жака дю Сара; а кроме того, с ним был монсеньор Гильом де Сор, коего граф посвятил в рыцари в Священной Гробнице. Возвращаясь обратно, они свернули в сторону и выбрали путь через земли Пруссии.

 

История 96

О том, как Карл де Блуа прибыл в Бретань на правах сеньора и законного наследника

После того, как граф де Монфор скончался и отошел от жизни к смерти, о чём вы уже слышали, Карл де Блуа немедленно прибыл в Бретань, чтобы вступить во владение землей от имени своей супруги. Сделав это, он обосновался там как сеньор Бретонской страны. И пришлось госпоже де Монфор, сестре графа Фландрского, покинуть Бретань вместе с сыном и дочерью. Она прибыла на жительство в Англию, где нашла радушный и почетный прием у короля и королевы.

 

История 97

О битве, состоявшейся в Гаскони между англичанами и французами

Долгое время спустя после вышеописанных событий, примерно на день Святого Иоанна Крестителя, в год 1344, случилось так, что король Эдуард Английский послал войско в Гасконь, где в ту пору герцог Нормандский вел войну, захватывая города и замки. Король послал туда графа Дерби, графа Пемброка, монсеньора Готье де Мони и многих других, каковые взяли и захватили замок Бержерак и еще добрых сорок городов и крепостей. Затем они очень близко подступили к французам и разгромили их, взяв в плен графа де Л’Иля, графа Валентинуа, виконта Мюрандонского, виконта Монклерского, виконта Вильмюрского, виконта Бокантенского, монсеньора Карла де Пуатье, монсеньора Роже, брата графа Комменжского, многих других графов и виконтов, а рыцарей — добрых три тысячи. Другие же были убиты и утоплены в реке, которая называется Вьенна. Эта битва состоялась в 1344 году.

На следующий день после битвы англичане пошли штурмовать город Ла-Реоль. После многих приступов город сдался в обмен на сохранность жизней и имущества его жителей, но гарнизон замка Ла-Реоль не желал покориться и продержался еще девять недель после взятия города. Однако в конце концов осажденные сдались на волю англичан, когда увидели, что не получат никакой помощи и что под замок ведется подкоп. Один рыцарь из гарнизона указал монсеньору Готье де Мони место, где некогда был погребен его отец. И велел названный монсеньор де Мони раскопать могилу, собрать отцовские кости, поместить их в один ларец и хорошо затворить. Затем он отвез кости отца в Валансьенн и приказал погрести их в Сен-Франсуа, рядом с его супругой. При этом он велел снова отслужить по нему заупокойную мессу и предложил [монастырю в дар] коня, покрытого [гербовой попоной], щит и шлем. Там теперь и покоится его отец.

 

История 98

О том, как герцог Нормандский, сын Филиппа де Валуа, короля Франции, осадил замок Эгийон

Сразу после того, как замок Ла-Реоль сдался графу Дерби, герцог Нормандский взял в осадное кольцо замок и крепость Эгийон, имея под своим началом добрых 10 тысяч латников и 20 тысяч пехотинцев. Там было много штурмов, в ходе которых многие люди были ранены и убиты с обеих сторон, и захватили французы в плен монсеньора Роберта Невиля.

 

История 99

О том, как Гильом, граф Эно и Голландии, собрал большое войско, чтобы идти на фризов, и о том, как он сначала подверг осаде город Утрехт

После событий, о коих мы рассказали выше, а также после того, как граф Гильом д’Эно вернулся из путешествия к Священной Гробнице и немного отдохнул, ему захотелось пойти войной на фризов и отстоять некоторые права, которые полагались ему по наследству. В прошлом он уже неоднократно требовал их соблюдения, из-за чего фризы постоянно были настороже. Зная, что граф молод и предприимчив, они тем более его опасались.

Тогда созвал и собрал граф Эно большой отряд. К нему прибыли: монсеньор Жан д’Эно, его дядя, все рыцари Эно и Голландии, многие рыцари и великие сеньоры Германии — прежде всего, герцог Гельдернский, граф Намюрский, граф Зальмский, граф Шпонхаймский и многие другие, численностью в 35 знамен, а также добрых 10 тысяч латников и 2 тысячи обержонов, все на жаловании и содержании у графа Эно.

Хотя замысел графа Эно состоял в том, чтобы идти во Фризию, сначала он привел всех воинов под Утрехт, поскольку этот большой и крепкий город был в сговоре с фризами и многими способами вредил земле Голландии. Граф Гильом осадил Утрехт за пятнадцать дней до дня Святого Иоанна Крестителя, в год 1345. Продержав его в осаде шесть недель, он нанес очень большой ущерб городской округе. Там было много больших штурмов, и много людей было убито и ранено с обеих сторон. Люди графа перекрыли осажденным доступ к морю, чтобы к ним ничего нельзя было привезти на кораблях, и установили много осадных машин, с помощью коих бросали в город камни, а защитники города отвечали им тем же. Наконец в городе возникла нехватка многих вещей, ибо большинство горожан жило за счет моря и морских поставок. Тогда они стали посылать к монсеньору Жану д’Эно просьбы, чтобы он соизволил быть добрым посредником между ними и графом Эно, его племянником, благодаря чему они смогли бы прийти к мирному соглашению, дав хорошее возмещение по воле графа и его совета. Монсеньор Жан ответил посланникам, что он охотно ради этого потрудится и постарается, учитывая, что король Англии уже прибыл в Эклюз, дабы вести переговоры с Якобом ван Артевельде и советом Фландрии.

 

История 100

О том, как король Эдуард Английский причалил и высадился в порту Эклюза, чтобы провести переговоры с фламандцами

В то время как продолжалась осада города Утрехта, о которой мы только что рассказали, и монсеньор Жан д’Эно, сир де Бомон, по просьбе осажденных начал мирные переговоры, король Англии с латниками и лучниками причалил в порту Эклюза во Фландрии, накануне дня Святого Мартина Летнего, в год Милости 1345. Он собирался обсудить с Якобом ван Артевельде и жителями земли Фландрской некоторые прежние договоренности и заново утвердить их — особенно с жителями Гента, которые, в отличие от жителей Брюгге и Ипра, всё еще не были в тесном союзе с королем Англии.

И послал король в Гент приглашение Якобу ван Артевельде, чтобы он приехал переговорить с ним. Когда Якоб узнал, что король Англии зовет его, то отправился в путь со свитой и эскортом, в котором было около сотни полностью вооруженных людей. Представ перед королем, он опустился на колени и произнес приветствие, а король его поднял и оказал ему очень радушный, теплый прием. При этом король посоветовал Якобу, чтобы он отослал назад всех своих людей, кроме ближайшей свиты, ибо ему нужно переговорить с ним о многих важных делах. Тогда Якоб отослал сотню людей, коих привел с собой, и задержался при короле на какое-то время.

Когда жители Гента увидели, что люди Якоба ван Артевельде вернулись без него, ибо он остался при короле, то решили, что он злоупотребил их доверием. Придя в дом Якоба, они не нашли там ни его жены, ни детей, и обнаружили, что он полностью вывез оттуда всё свое золото, серебро и драгоценности. Тогда из города Гента были посланы к Артевельде два эшевена. Они должны были сказать, чтобы он соизволил немедля вернуться по-хорошему, ибо есть нужда в его совете. Когда Якоб принял двух эшевенов и выслушал их поручение, то ответил, чтобы городские главы больше за ним не посылали: он будет в Генте через пять дней, в воскресенье перед днем Святой Магдалены, ибо ему еще надо уладить некоторые дела с королем Англии ради блага и чести Фландрии. Эшевены с ним простились и, воротясь в Гент, пересказали городским главам его ответ. Тогда жители Гента поразмыслили и сказали, что Якоб задержался при короле совсем не к добру, и если он вернется, его надлежит предать смерти, ибо слишком он самоуправствует.

 

История 101

О том, как Жерар Дени, старшина гентских трепальщиков, и городская община убили Якоба ван Артевельде в его особняке вместе со всей его свитой

Когда Якоб ван Артевельде достаточно посовещался с королем Англии и высказал ему все свои пожелания, то попросил дозволение уехать в Гент. Король сказал, что если Якоб ему доверяет, то пусть останется с ним, или же он даст и отрядит ему людей в провожатые. Якоб ответил, что в этом нет необходимости, ибо он никого не опасается. На этом они расстались, и ехал Артевельде, пока не прибыл в город Гент. Там он заметил, что люди, которые раньше его приветствовали, снимая шапероны и шапки, теперь при встрече смотрели вниз. Тогда Якоб очень встревожился и стал за себя опасаться. Всего лишь с одиннадцатью приближенными он доехал до своего особняка и укрылся в нём. Узнав об этом, Жерар Дени, старшина трепальщиков, собрал большую толпу горожан, которые были полностью вооружены и стояли под знаменами, ибо так среди них было задумано и условлено.

Затем названный Жерар и его люди пришли к воротам особняка Артевельде, и большинство окружило башню и подступы к дому, у которого было два выхода. Тут начал Жерар Дени выкрикивать имя Якоба ван Артевельде, говоря ему:

«Выйдите наружу и скажите нам новости о короле Англии!»

Якоб ответил, что охотно сделает это завтра поутру для всей земли и к чести сеньора, а сегодня, мол, уже слишком поздно. Тогда воскликнул Жерар Дени:

«Смерть ему! Господа, крушите всё!»

Его люди снесли ворота, сломали двери и окна в передней и тыльной части дома, а затем силой ворвались внутрь. Якоб и его приближенные оборонялись, как могли, хорошо и отважно, но сила была не на их стороне. Наконец Якоб бежал в конюшню, где был один выход. Он надеялся оттуда вырваться, чтобы укрыться в церкви Братьев-Миноритов, однако преследователи его там настигли, повалили и насмерть всего изрубили вместе со всей его свитой. Жаль было Якоба, ибо он вовсе этого не заслужил. Он помог фламандцам выстоять против всех недругов и правил ими спокойно и мудро на протяжении девяти лет, как добрый хранитель, вместо графа Фландрского, который никогда не делал стране добра.

Это злодеяние и преступление было совершено в год Милости 1345, в воскресенье перед днем Святой Магдалены.

Теперь вернемся под Утрехт, который, как вы прежде слышали, был осажден Гильомом, графом Эно и Голландии, и теми, кто был с ним в союзе.

 

История 102

О том, как город Утрехт сдался Гильому, графу Эно и Голландии

Теперь вернусь к моему рассказу об осаде Утрехта, под которым монсеньор Жан д’Эно и многие другие вели переговоры о том, чтобы граф Эно даровал мир горожанам.

В ходе этих переговоров доставили одно письмо, в котором сообщалось, что король Англии, находясь в Эклюзе, призвал к себе на разговор Якоба ван Артевельде, а затем, по возвращении в Гент, Якоб немедленно был убит в своем дому. Король Англии из-за этого так разгневался, что отчалил из Эклюза, даже не простившись и не переговорив с фламандцами. Когда граф Эно услышал о смерти Якоба ван Артевельде, то весьма огорчился, ибо потерял доброго друга. Однако он постарался не выказывать этого внешне и смолчал.

Между тем переговоры продолжались, и обе стороны вели их до тех пор, пока между графом Эно и городом Утрехтом не был заключен мир на том условии, что городские стены будут снесены возле двух главных ворот, как пожелает граф, и восстанавливать их можно будет лишь с его дозволения. Кроме того, горожане должны будут предоставить в распоряжение графа в следующий сезон столько же припасов, сколько он имел, когда осаждал Утрехт. И если у графа возникнет нужда в четырех сотнях шлемов, город должен будет их ему выставить за свой счет и на свои средства, а в дальнейшем, если графу понадобится, город Утрехт должен присылать к нему на службу 200 шлемов за свой счет и на свои средства.

В тот же день Святой Магдалены, когда был заключен мир, в год Милости 1345, прибыли из города Утрехта в шатер графа Эно пятьсот горожан во искупление вины: голые, с непокрытыми головами, по двое, с ключами от города, под звон одного копья, и преклонили колени перед названным графом и всем его советом, прося о помиловании. Затем им велели подняться, и они вернулись в город.

Так был заключен мир, и завершилась осада. Все разъехались по своим краям, а названный граф Эно на некоторое время задержался в землях Голландии.

 

История 103

О битве Гилъома, графа Эно и Голландии, с фризами

[1634]

Когда настало утро понедельника, граф Эно, отслушав мессу, велел подогнать свой корабль как можно ближе к берегу и приготовить лодки к тому, чтобы воины погрузились на них и высадились на сушу. Затем он потребовал свое знамя, и монсеньор Жерар де Флоранвиль ответил:

«Сир, вот оно».

Тогда монсеньор Жерар д’Антуэн попросил графа Эно, чтобы он соизволил подождать своего дядю, который был уже довольно близко. Однако при этих словах граф спрыгнул в лодку за своим знаменем, говоря:

«Кто любит меня — пусть следует за мной в честь Господа и монсеньора Святого Георгия!»

Его люди за ним последовали, причем голландцы и зеландцы сделали это с таким порывом, что даже попрыгали из лодок в воду и устремились за монсеньором. И когда фризы увидели, что они продвинулись уже достаточно далеко и, выйдя за пределы дамбы, наступают очень поспешно, большой толпой, без всякого строя и порядка, то вышли из Ставорена, из аббатства Флорикан, а также из разных засад и напали на графа и его людей со всех сторон. Очень сильные и грубые люди, они были вооружены большими, тяжелыми пиками, длинными копьями, булавами, а на себе носили большие толстые окетоны и высокие сапоги вместо чулок. Они ударили по нашим людям неистово, со слепой яростью, и, повергая их наземь, убивали без жалости, а наши люди оборонялись хорошо и рьяно.

Очень большой и кровопролитной была эта битва, и многие пали в ней с обеих сторон. Нашим людям пришлось весьма тяжело, и хотя они стойко оборонялись, это не помогло им. Ведь фризов было слишком много, а эннюерцы весьма неосмотрительно ушли вперед с небольшими силами, что было безумием. Люди графа дорого себя продавали, но их окружили столь плотно, что они не смогли взойти обратно на корабли. Видя такую беду, они попытались вернуться, но мореходы не дали им взойти на нефы и отплыли от берега, опасаясь фризов, которые бросались в море вплавь. Наконец граф Эно и его люди были полностью разгромлены и перебиты. Вместе с графом погибли монсеньор де Валькур, монсеньор де Линь, его брат Готье, монсеньор Расс де Монтиньи, монсеньор Жан де Люссерёль, монсеньор Ферри д’Ордэн, монсеньор Жан де Бюйлемон, монсеньор Анри де Бриффёйль, монсеньор Даньель де Ле-Марвед — всего 12 человек из графской свиты, а также многие другие, которых я не могу назвать. Очень печально и прискорбно было, что граф не послушался совета. Некоторые говорят, что он был оставлен мертвым на поле боя, а другие рассказывают, что он был помещен в одну лодку сам-третий, тяжело раненый и совсем без доспехов, и неизвестно, что с ним случилось. Так одержали фризы победу, благодаря неосмотрительности своих противников, и остались при своем.

Монсеньор Жан де Бомон, дядя графа, ничего не знал об этом разгроме до самых сумерек. Он высадился на берег и велел расставить свои шатры и палатки в другой стороне от аббатства, собираясь там заночевать. Но фризы, которые уже разбили графа, напали на монсеньора Жана, и хотя он и его люди оборонялись очень хорошо, это мало им помогло. Там погибли монсеньор Жиль Гренар, монсеньор Тьерри де Мони и Жан, его брат, монсеньор Аденхове; и множество других рыцарей и оруженосцев было утоплено и убито. Монсеньор Жан д’Эно был очень тяжело ранен сквозь доспех, и когда он узнал, что его племянник, граф, разгромлен и убит, то решил безоглядно броситься в бой, говоря, что не хочет больше жить. Тем не менее монсеньор Жан Шателе, его брат монсеньор Тьерри, монсеньор Робер де Глюм, Кемюкен д’Острик и многие другие унесли монсеньора Жана и поместили в безопасное место на его корабле, вопреки ему самому и фризам. С теми людьми, что у него остались, монсеньор Жан вернулся в Голландию, а затем в Эно. Там он устроил великий траур и великий плач по графу Гильому и его людям, чьи души да хранит Господь.

 

История 104

О том, как госпожа Жанна де Валуа и монсеньор Жан д’Эно, сир де Бомон, призвали императрицу Маргариту, чтобы она стала графиней, унаследовав земли Эно, Голландии и Зеландии

К тому времени, когда граф Гильом д’Эно, как мы сказали, погиб в битве с фризами, он правил всего девять лет после смерти своего отца, доброго графа Гильома. Ему исполнилось 19 лет, когда отец посвятил его в рыцари, а когда он погиб во Фризии, ему было всего 28 лет, и умер он, не оставив наследника от брака со своей супругой, Жанной Брабантской. Поэтому графства Эно, Голландия и Зеландия отошли к законной наследнице, госпоже Маргарите, королеве Германии и императрице римлян. Ее матерью была госпожа Жанна де Валуа, монахиня Фонтенеля, некогда графиня Эно, а монсеньор Жан д’Эно был ее дядей как брат ее покойного отца. Госпожа Жанна [де Валуа], в прошлом графиня, и монсеньор Жан д’Эно позвали императрицу, чтобы она прибыла в Эно, наследовала отошедшую к ней землю и засвидетельствовала почтение своим добрым городам; а чтобы ее приняли без возражений, пусть она приедет с полномочиями от своего супруга-императора и его доброго совета.

 

История 105

О том, как императрица Маргарита, супруга Людвига Баварского, короля Германии и императора Рима, прибыла в Эно, дабы наследовать свою землю и вступить во владение ею

Императрица Маргарита узнала и услышала, что мать, госпожа Жанна де Валуа, и дядя, монсеньор Жан д’Эно, зовут ее в Эно, дабы наследовать землю, ибо граф Гильом, ее брат, погиб во Фризии. Тогда была она весьма опечалена из-за того, что фризы его убили; столь же был огорчен император Людвиг, ее супруг, и все их дети. Тем не менее, в скором времени Людвиг велел собраться в путь императрице, своей супруге, Альбрехту, своему юному сыну, и вместе с ними двум графам Германии и клирикам из своего совета, чтобы императрице было с кем посоветоваться, а также рыцарям, оруженосцам и большому количеству других людей. Затем императрица Маргарита села на коня и ехала со своими людьми, пока не прибыла в Лотарингию, где тогда находились герцог и герцогиня, ее кузина. Всем прибывшим был оказан очень хороший прием: их на славу попотчевали и воздали им весьма большую честь. Отдохнув некоторое время в Лотарингии, императрица и ее люди поехали дальше по дороге на Эно, и герцог с герцогиней дали ей провожатых до самого Валансьенна. И когда императрица приблизилась к Валансьенну, прево, эшевены и именитые горожане выступили навстречу, принесли ей оммаж и приняли ее как свою госпожу. Тогда же дама засвидетельствовала свое почтение сиру Алару де Гардену, прево Валансьенна, представлявшему весь город. После этого ее препроводили в Валансьенн, в церковь Святого Иоанна, чтобы она принесла присягу городу, по обычаю прежних графов и графинь Эно, а затем она направилась в Ла-Саль. Это было в год милости 1345. В воскресенье же, перед Сытным воскресеньем, императрица и графиня Маргарита д’Эно отбыла из Валансьенна, чтобы посетить Голландию.

 

История 106

О том, как и по какой причине, стараниями папы Иоанна, папы Климента и Филиппа де Валуа, короля Франции, был отлучен от церкви Людвиг Баварский, король Германии и император римлян

В то время, как Маргарита, графиня Эно, Голландии, Зеландии и императрица Германии, ехала из пределов римских через Лотарингию, по добрым городам, в сторону Валансьенна, Людвиг Баварский <…>

 

История 107

О том, как Филипп де Валуа, король Франции, и папа Климент, посовещавшись, сделали и назначили Карла, короля Богемии, императором Римским

В год Милости 1346, примерно в день Магдалены, случилось, что папа, король Франции и другие вместе с ними сделали и назначили императором Римским и Германским Карла Богемского, сына доброго короля Богемии, правившего в то время.

А ведь еще был жив другой император, Людвиг Баварский, и притом Карл Богемский еще не стал королем Германии и не был утвержден германскими выборщиками. Этот Карл, как император, тотчас взял себе в качестве герба двуглавого германского орла. И поначалу он использовал этот герб очень плохо, как вы услышите далее.

 

История 108

О том, как монсеньор Жан д’Эно, сеньор де Бомон, стал союзником короля Филиппа Французского

В то же время и в тот же месяц, когда происходили события, о которых мы рассказали выше, по просьбе короля Франции монсеньор Удар де Ам, монсеньор Годмар дю Фэ, сеньор д’Эн, сама сударыня Брабантская, госпожа монсеньора Жана, и другие устроили так, что монсеньор Жан д’Эно стал союзником короля Франции. По условиям договора, он, прежде всего, должен был получать 3 тысячи ливров пожизненного пенсиона с той земли, которую король ему отпишет в своем королевстве в надежном месте. Далее, названный монсеньор Жан получил от короля Франции 20 тысяч золотых флоринов со щитом и принес ему за это оммаж. Теперь он должен был служить королю на войне с 100 латников, ежедневно получая 40 золотых флоринов со щитом для себя лично, 20 ливров для каждого рыцаря-банерета, 10 ливров для каждого башелье и 5 су для каждого оруженосца. Кроме того, король обязался выплачивать ему в те дни, когда он будет на войне по делам королевства, 16 ливров той монетой, которая названа выше. На этих условиях названный монсеньор Жан должен был лично служить королю Франции на войне во всех землях, кроме Бретани и Гаскони, и вполне мог помогать королю Англии, но только чтобы это не было направлено против королевства Французского. Однако он не должен был воевать ни против герцогини Брабантской, ни против графини Эно, ни против фламандцев в том случае, если один из двух королей будет над ними государем. Монсеньор Жан д’Эно заключил этот союз с королем Филиппом Французским потому, что король Англии перестал выполнять условия договора, который они заключили между собой в прошлые времена. И был этот союз заключен в месяце июле, примерно в день Магдалены, в год Милости 1346.

 

История 109

О том, как епископ Льежский начал войну с льежцами, которые были его людьми

После уже описанных событий, примерно на день Святого Иакова и Святого Христофора, в год вышеназванный, случилось так, что епископ Льежский вступил в войну с некоторыми из своих городов, и в частности с городом Льежем. При этом Юи, Динан, Бувин и многие другие города тоже держались заодно против епископа Льежского, поскольку он предъявлял к ним чрезмерные требования.

Тогда епископ устроил великий сбор своих друзей и других латников. К нему прибыли: его брат, граф Маркский, Карл Богемский — новый император, граф Намюрский, граф Бергский, граф Лоозский, сир Фалькенберг, монсеньор Жан д’Эно и многие другие великие сеньоры. Все они расположились по городкам и укрепленным местам вокруг Льежа.

Когда льежцы об этом узнали, то дружно выступили из Льежа, раскинули лагерь вблизи от города и выкопали большие рвы вокруг себя, оставив только один проход, чтобы к ним можно было прийти на переговоры. Кроме того, вместе с ними там расположились жители соседних городов, названных выше.

Тогда случилось, что в среду, после дня Святого Христофора, примерно в час прим, сир Фалькенберг с большим количеством рыцарей, латников и со многими знаменами поехал вокруг лагеря льежцев, чтобы посмотреть, нельзя ли проникнуть за их укрепления; однако эта разведка не была успешной. А тем временем все другие латники стояли в полной готовности, построенные полками, с копьями и глефами в руках, дабы помочь своим, если те смогут прорваться за укрепления льежцев.

Когда сир Фалькенберг увидел, что не сможет достать льежцев ни копьями, ни стрелами, то поехал к другому лагерю, раскинутому рядом с городом, в котором большое количество простонародья торговало провиантом и мелкими продуктами. Затем напал на них сир Фалькенберг и начал их убивать и рубить. Кто смог убежать, тот спасся и унес ноги, но всё равно там было убито примерно 300 человек. Всё это было сделано, чтобы выманить льежцев за укрепления, однако они не сдвинулись с места, хотя там стоял такой громкий шум и такой пронзительный крик, что слушать их можно было только с величайшей жалостью.

 

История 110

О том, как сир Фалькенберг был убит под городом Льежем вместе со своими людьми

Итак, сир Фалькенберг поубивал торговцев едою, которые, как сказано выше, находились между городом Льежем и укрепленным лагерем, но всё равно не смог заставить льежцев сделать вылазку. Тогда он и его соратники решили на совете, что нападут на них сами.

Затем они ринулись через проход, который льежцы оставили свободным, и врезались в них все разом, выкрикивая «Фалькенберг!» Своим натиском они повалили многих льежцев и принялись их убивать, рубить, колоть и ранить. Однако льежцы расступились перед нападавшими, взяли их в окружение, а затем начали отважно бить и колотить по рыцарям, защищенным доспехами, калечить, убивать и ранить их лошадей, и рубить их знамена с криком «Святой Ламберт!» Разгорелась битва, большая, опасная, жестокая и лютая, ибо отважные рыцари были закованы в крепкие латы, железные и стальные, и сражались хорошо и яростно. А льежцы оборонялись секирами и молотами, железными, свинцовыми, латунными и стальными. Они убивали и разили коней и рыцарей без всякой жалости, никого не беря в плен ради выкупа.

В конце сражения сир Фалькенберг был убит вместе со своим конем и своими людьми. Никто не вырвался: погибли 10 банеретов, считая самого сира Фалькенберга, а также много других латников с флажками и гидонов. Из людей сеньора Фалькенберга пали 16 сотен басинетов, не считая льежцев.

И когда епископ Льежский и другие бароны увидели этот разгром, то даже самые смелые из них обратились в бегство, не дожидаясь один другого, хотя никто их не гнал и не преследовал. Побежал и монсеньор Карл Богемский со своими новыми германскими знаменами, что было для него великим позором и очень большим бесчестьем на первый раз.

Между тем льежцы совершенно спокойно оставались за своими укреплениями и широкими, глубокими рвами, не делая вылазок и не выходя наружу. И досталась им честь и победа по праву. Когда они увидели и узнали, что враги снялись с лагеря и бежали, то пошли сносить все укрепленные дома враждебных им рыцарей, которые стояли в округе. Они подкопали и снесли замок Клермон, который был хорошим и мощным, а также срыли до основания и обрушили наземь многие другие замки, которые были на стороне епископа Льежского.

Теперь вернемся к королю Эдуарду Английскому и расскажем, что он совершил вместе со своими людьми.

 

История 111

О том, как король Эдуард Английский отплыл из Англии в Нормандию, чтобы идти войной на короля Франции, Филиппа де Валуа

В месяце июле, примерно на день Святого Иакова и Святого Христофора, в год 1346, в ту же пору, когда, как вы уже слышали, состоялась битва под городом Льежем и когда герцог Нормандский, сын короля Филиппа Французского, держал в осаде город и замок Монт-Эгийон в Гаскони, поблизости от Ла-Реоля и Бордо, где от имени короля Эдуарда Английского находились граф Дерби и монсеньор Готье де Мони, чтобы всеми силами защищать земли и рубежи Гаскони от названного герцога Нормандского и его людей… [Лакуна в рассказе хрониста.] При названном короле Англии находились: его сын принц Уэльский, епископ Даремский, граф Уорик, граф де Монфор, монсеньор Годфруа [д’Аркур], который был изгнан из Франции, и множество других рыцарей и латников, кутилье, копейщиков и лучников. И когда все они были собраны, средь них оказалось примерно 8 тысяч человек в стальных доспехах и 25 тысяч лучников, как уэльских, так и других. Там было 14 сотен нефов, считая те, на которых находились припасы, и 35 тысяч коней. Англичане вышли в море, но ветер отогнал их к берегам Корнуолла. Пока они там отдыхали, мимо проплывали 16 кораблей из Байонны, которые везли в Нормандию 5 тысяч бочек с вином. Хотя купцы уверяли, что они плывут в Эклюз, во Фландрию, из грамот, которые были при них найдены, явствовало, что они везут вино в Нормандию. Поэтому король Англии и его люди забрали все бочки и распределили их по войску, а затем вернули мореходам их нефы и суда. На следующий день подул ветер, благоприятный, чтобы плыть в Нормандию.

 

История 112

О том, как король Эдуард Английский и его сын, принц Уэльский, высадились со своими людьми в Нормандии

В двенадцатый день июля, в год 1346, пристал король Англии к полуострову Котантен, в порту, который называется Ла-Уг, поблизости от Арфлёра, в Нормандии. И было в этом Ла-Уге большое количество латников, конных и пеших, а предводительствовал над ними маршал Бертран, который стерег там берег по приказу короля Филиппа Французского, дабы оборонять страну от англичан. Увидев это, граф Уорик, который был маршалом войска короля Англии, сел на одного чахлого и неказистого коня, ибо на берегу было еще слишком мало коней — только в час прим их вывели из нефов полностью. Взяв щит и копье, граф Уорик пришпорил коня, и за ним последовали многие дворяне и большое количество лучников. Они врезались в самое густое скопление людей маршала Бертрана, восклицая: «Святой Георгий за доброго короля Англии!» И была там великая битва и великая погибель от мечей, копий, ножей и стрел, и длилась эта схватка очень долго. Король Англии посвятил там в рыцари своего сына, принца Уэльского, сеньора Монтэгю и многих других участников этой битвы. Наконец маршал Бертран, его сын и все их люди, числом более тысячи, были разбиты, и уцелевшие бежали. Маршал Бертран прибыл оттуда прямо к королю Франции, чтобы рассказать, как король Англии высадился в Нормандии и как англичане его разгромили, перебив, пленив и ранив его людей. Тогда король Франции был крайне расстроен. Поразмыслив над этим, он принял меры и собрал большое войско.

 

История 113

О том, как король Эдуард Английский, после первого боя на полуострове Котантен, велел, чтобы все его люди высадились с кораблей на берег, вывели лошадей и выгрузили припасы

После битвы, о которой сказано выше, англичане спокойно высадились с кораблей на берег вместе со своими лошадьми и припасами, и задержались там примерно на шесть дней, чтобы отдохнуть, привести в порядок себя и своих лошадей.

Перед тем как покинуть Англию король Эдуард послал против французов в крепости Фландрии своих воинов, как это предусматривалось в союзных соглашениях. Вместе с ними он послал двух надежных людей: монсеньора Хъюга Гастингса и монсеньора Джона Мальтраверса. Они стали вторгаться через границу в сторону Сен-Венана, Касселя, Теруана и Эра. Поэтому в оных местах состоялось много штурмов и схваток, где было довольно убитых и раненых.

 

История 114

О том, как король Эдуард Английский пошел в сторону Кана, все сжигая и опустошая, и о том, как он взял Кан и другие города

После того как король Англии и все его люди сошли с нефов на берег, они отдохнули, сложили все припасы и снаряжение в мешки и навьючили их на лошадей, поскольку у них не было с собой ни повозок, ни фур. Затем англичане поехали через Нормандию по королевству Французскому. Это случилось за 55 дней до того, как король Англии осадил Кале, и было бы слишком долгим делом описывать и перечислять все переходы, столкновения, набеги, стычки, опустошения, поджоги городов и замков, грабежи, насилия, вымогательства, взимание выкупов и отступного, захват и отъем продовольствия, совещания и штурмы. Однако далее называются и перечисляются, как можно более точно и коротко, те укрепленные города, бурги и крепости, где королю Англии и его людям пришлось повоевать.

Прежде всего, когда они выступили из Ла-Уга, то разорили и выжгли Барфлёр и все окрестные земли. Затем король поехал вперед вместе с графом Уориком, маршалом войска, и монсеньором Годфруа д’Аркуром. Они опустошили, разграбили и выжгли все земли до самой Валони и прибыли в Сен-Ком-дю-Мон, а затем, в четверг, подступили к Карантану. Там завязался большой бой, и был город взят силой, разорен, разграблен и полностью сожжен вместе со всей округой.

Затем англичане прибыли в Басс-Виль под Сен-Ло-Ле-Котантен. Нормандцы разрушили и разобрали мост, чтобы оборонять переправу, и была там большая битва. Тем временем англичане восстановили мост и, перейдя на другой берег, всех людей перебили, а весь город разграбили и сожгли.

В субботу, которая была днем Марии-Магдалены, король Англии проследовал через Кутанс и Авранш до самого [аббатства] Сен-Мишель. Там он заночевал и отдохнул весь воскресный день. Затем, в понедельник, король поехал к Тореньи. Разграбив и спалив этот город, англичане прибыли в Мопертюи, что близ Сен-Ло, где они сходным образом всех перебили, а что нашли — разграбили и сожгли. По прошествии пяти дней, в день Святого Иакова, король Англии с большим количеством латников и лучников вошел в город Кан, который был ему враждебен. В городе находились граф Э, коннетабль Франции, и шамбеллан де Танкарвиль, [которых послал] против англичан король Франции с большим количеством дворян и добрых латников, чтобы они обороняли город. И была там большая битва — жестокая, кровопролитная, шумная, грозная и опасная, и стоял там великий крик и очень горестный плач женщин и детей. Многие рыцари и другие люди поднялись на верхние этажи домов и чердаки, чтобы спрятаться и уберечься, некоторые оборонялись, а иные громко молили о пощаде, так что очень жалко было слушать их и смотреть на них. Наконец англичане захватили город Кан военной силой, и были при этом взяты в плен граф Э, коннетабль Франции, шамбеллан де Танкарвиль и добрых 106 рыцарей. И было там великое смертоубийство с обеих сторон. Женщины, дети и все, кто сумел вырваться, бежали в Сен-Ло. И когда англичане взяли в городе всё, что им понравилось, они всюду пустили огонь. Собрав великую добычу, они захватили большое количество лошадей, и погибло там примерно 3 тысячи человек.

Тогда король Англии выступил из Кана и поехал через Корвелак, Аржанс, Сен-Лоран, Лизьё, Брион, Аркур, Бастревиль, Форж, Брэ, Нёбур и Эльбёф-сюр-Сен. Затем он прибыл жечь предместья города Руана и расположился в одном аббатстве, стоявшем поблизости.

 

История 115

О том, как Филипп де Валуа, король Франции, выступил против короля Эдуарда Английского, который находился под Руаном

Как мы уже сказали выше, Филипп де Валуа, король Франции, узнал из донесения маршала Бертрана, что король Англии вторгся в Нормандию. Тогда он расстарался и поспешил, как только мог, и собрал великое множество латников и ополченцев. Затем прибыл он прямо в город Руан, чтобы противостоять королю Англии, и велел тотчас разрушить руанский мост, поскольку опасался, что англичане могут там переправиться. И прибыло к королю Франции множество ополченцев. Однако они были столь плохо вооружены и шли на сбор так неохотно, что это было удивительно.

 

История 116

О том, как король Англии пытался вызвать короля Франции на битву

Когда король Англии узнал, что король Франции прибыл в Руан, то послал ему несколько вызовов на битву. Однако король Франции всякий раз отвечал, что он еще не готов и к нему еще не пришли все люди, коих он ожидает. В то время как король Эдуард находился под Руаном, случилось, что двое английских рыцарей, коих звали монсеньор Ричард Марч и монсеньор Томас Холланд, будучи доблестными, отважными и предприимчивыми, совершили одно дерзкое предприятие, о котором вы сейчас услышите. Со щитами на шеях и копьями в руках они отбыли из лагеря короля Англии и отправились в набег совсем одни, желая испытать удачу. Они промчались по городу Руану до самого сломанного моста, восклицая: «Святой Георгий за Эдуарда!», и убили двух людей, а нескольких ранили.

Когда город поднялся по тревоге, рыцари поехали назад, обороняясь и пришпоривая коней. Хотя им пришлось весьма нелегко, они вернулись в лагерь короля Англии целые и невредимые. Король их очень отругал за то, что они так рисковали собой.

И когда король Англии увидел, что король Франции не выйдет на битву, то объявил ему, что пойдет к Парижу, и пусть за ним следуют все, кто пожелает, ибо там его и найдут. Сразу после этого Эдуард, король Англии, велел сниматься с лагеря. Всех своих пленников и добычу он приказал доставить в Англию на кораблях, которые находились неподалеку под охраной латников и лучников. Предводителем этой флотилии был граф Хантингдон.

Король Англии поехал с развернутым четырехпольным знаменем, на котором были гербы Франции и Англии. При этом граф Уорик и монсеньор Годфруа д’Аркур двигались впереди, а все войско — следом. Они ехали до тех пор, пока не прибыли в Пон-де-Л'Арш, который находился под охраной отряда латников, и была там большая битва — смертельная, кровопролитная, жестокая, грозная и очень опасная. И захватили англичане мост, убив добрых 300 французов. Сир де Небандаль взял при этом многих пленников. Перейдя по мосту, англичане разграбили, сожгли и опустошили город Пон-де-Л’Арш.

 

История 117

О том, как Филипп де Валуа, король Франции, выступил из Руана, дабы идти в сторону Парижа и противостоять Эдуарду, королю Англии

Когда король Франции узнал, что король Англии со всеми своими людьми ушел из-под Руана в сторону Парижа, то как можно скорее выступил из Руана со всеми своими латниками и распустил часть ополченцев. Он ехал столь быстро, что прибыл в Париж прежде, чем король Англии достиг Пуасси. Тогда, из опасения перед англичанами, повелел король Франции снести все пристройки на улицах Парижа, собрать и сложить камни и булыжники в окнах балконов, выходивших на улицу, и соорудить надежные баррикады и мощные барьеры из дерева в начале городских улиц.

 

История 118

О том, как король Эдуард Английский по прибытии в Пуасси обнаружил, что местный мост сломан, и о том, как он, перейдя через Сену, сжег и опустошил окрестности Парижа

Как вы уже слышали, король Англии выступил из-под Руана. Извещенный об этом, король Франции со всей возможной поспешностью отбыл из Руана и поехал в Париж. Когда же он узнал, что враг захватил Пон-де-Л’Арш и перешел через реку, то весьма огорчился и поспешил еще сильнее, чтобы опередить англичан. Пройдя по мосту, король Англии велел сжечь Дё, Паси, Лувье, Вернон, а также предместья Мевра, Меляна и Эсперна до самого Пуасси. Однако мост в Пуасси оказался разрушен и сломан. И были там ополчения из Амьена и окрестных городов, а также латники, посланные королем Франции охранять переправу от англичан. У ополченцев из города Амьена были очень красивые шатры, палатки и превосходное снаряжение. И когда они увидели англичан, то стали очень стойко обороняться, англичане же с другого берега на них напали решительно и отважно, разя стрелами и дротиками. Пока противники вели бой, стреляя из луков и других орудий, англичане собрали как можно больше бревен и кольев, чтобы восстановить мост, а другие вошли в воду и, найдя в дне реки Сены две деревянные сваи, избрали их в качестве опоры для нового моста. В то время как одни стреляли и сражались, другие сумели построить мост, хороший и прочный, несмотря на противодействие ополченцев из Амьена. И перешли англичане на другой берег удачно и отважно. Тогда все люди, охранявшие переправу, были побеждены, разгромлены и перебиты, а все их шатры, палатки, снаряжение и орудия сожжены. И погибло при этом добрых 12 сотен, как французов, так и амьенцев. Это случилось в год Милости 1346.

Затем король Англии и его люди беспрепятственно перешли на другой берег. Король расположился в аббатстве Пуасси, а его люди — в городе и округе. Английские разъезды сожгли Ла-Монжуа-Сен-Дени, Сен-Жермен-ан-Лэ, Сен-Клу, Шарен и всю милую Францию вплоть до Бур-Ла-Рен и Сен-Жермен-де-Пре. Затем велел король предать огню всю округу Понтуаза, Корния и весь Вексен до самого Жизора. И всё это происходило на виду у короля Франции.

 

История 119

О том, как Филипп де Валуа, король Франции, вместе с монсеньором Жаном д'Эно и своей ближайшей свитой, всего лишь сам-шестой, покинул Париж и уехал в Сен-Дени из опасения перед королем Эдуардом Английским

Когда король Франции увидел и осознал, что король Англии наносит ему небывалый и невосполнимый ущерб, то решил на совете, что покинет Париж и направится в Сен-Дени. Он сел верхом, взяв с собой только ближайшую свиту и монсеньора Жана д’Эно, так что вместе их было не более шести; и оставил Париж в канун дня Богородицы в середине августа. И когда простонародье Парижа увидело и услышало, что король уезжает, то мужчины и женщины стали кричать ему вслед:

«Сир, куда вы едете? А как же мы? Что будет с нами?»

И король им ответил:

«Мои добрые люди, я еду в Сен-Дени, к моим воинам, дабы оказать вам помощь и поддержку, а также чтобы уберечь свою честь. Поэтому ничего не бойтесь, но хорошо, сколь только можете, охраняйте город; ибо я вижу ясно, что мои дворяне меня предали».

Тогда поднялся над Парижем великий и горестный плач. Горожане едва не решились разрушить Малый Мост из опасения перед англичанами. Весь парижский народ испытывал великое удивление: почему и по какой причине их король не нападет на короля Англии, который расположился посреди Франции с таким небольшим войском! Ведь у французского короля людей было впятеро больше, и при этом король Англии был обложен и спереди и сзади. Прежде еще ни один король Франции не воевал за себя и за всю свою страну столь позорно, столь малодушно и столь трусливо. Он беспричинно предал смерти очень многих дворян и добрых рыцарей, что было печально. И если его ненавидели родственники казненных, этому вовсе не стоило удивляться.

 

История 120

О том, как король Эдуард Английский выступил из Пуасси и поехал, все сжигая и опустошая на своем пути

Проведя в Пуасси примерно шесть дней, король Эдуард Английский увидел и понял, что река Сомма преграждает ему путь, и что французский король не выходит, дабы сражаться с ним в открытом бою или как-нибудь иначе. Тогда он решил на совете, что оставит Пуасси. Затем выступили оттуда граф Уорик и монсеньор Годфруа д’Аркур со своими полками и поехали впереди; следом за ними — король Англии и его войско, построенное ратями, а позади — арьергард. Уходя, англичане сожгли и разграбили Пуасси, но местное аббатство не тронули. Их отряды двигались через Бовези, нанося великий ущерб. Они выжгли предместья Бове и добрую половину Бовези, а затем прибыли в аббатство и город Бопре и спалили его, а также Марсей и все города до самого Пуа. Этот город они тоже сожгли, но замок не пожелал сдаться. Тогда монсеньор Ульфар де Гистель начал штурмовать замок с большим количеством лучников, а воины гарнизона стали рьяно обороняться. В ходе большого приступа многие люди были ранены и убиты. Наконец замок был взят силой, а затем разрушен и сожжен. Все люди, которые в нём находились, были убиты. Англичане выступили оттуда с добычей и пленниками, захваченными в городе. И была вся земля Пуа опустошена до самого Амьена и Абвиля. Затем англичане прибыли в Эрен. А тем временем король Франции и всё его войско весьма поспешно следовали за королем Англии. Руководствуясь советами монсеньора Жана д’Эно, король быстро преследовал врага, чтобы где-нибудь застичь его людей врасплох, если удастся. И было в войске короля Франции добрых двести тысяч человек, как пеших, так и конных.

После того как король Англии выступил из Эрена, его люди ехали с тяжелым и печальными видом, говоря между собой о том, как и где они могли бы перейти Сомму. Ведь они очень хорошо знали, что король Франции близко следует за ними с огромным количеством латников. Когда король Англии услышал, что они так говорят, то сказал им в ободрение:

«Господа, нисколько не тревожьтесь и не бойтесь! Ведь мы, с Божьей помощью, уже преодолели столько опасных водных преград! Я уверен, что Бог, Матерь Божья и монсеньор Святой Георгий укажут нам еще какой-нибудь брод — хотя и не знаю где именно».

После этих слов вышел вперед один оруженосец, который служил монсеньору Ульфару де Гистелю, и сказал королю во всеуслышание:

«Сир, если вы соизволите ко мне прислушаться, я найду хороший брод с твердым дном, ибо я много раз проезжал там верхом на коне, — надо только дождаться отлива. Этот брод и проезд находится в Бланш-Таке, возле Нуайеля, который принадлежит графине Омальской, племяннице монсеньора Годфруа д’Аркура».

 

История 121

О том, как король Англии переправился через Сомму в Бланш-Таке, и о великой, смертельной битве, которая разыгралась за рекой

Знайте, что когда король Англии выслушал речь оруженосца о переправе, он и все его люди очень обрадовались. Король велел, чтобы войско немедленно направилось в ту сторону, и оруженосец поехал впереди, в честь Бога и монсеньора Святого Георгия. Король и все его люди ехали до тех пор, пока не прибыли на реку, к броду Бланш-Так. За рекой находился монсеньор Годмар дю Фэ с добрыми десятью тысячами человек, не считая местных жителей, каковые стерегли, чтобы ни один враг короля Франции там не переправился. Кроме того, там была еще госпожа Омальская со своими людьми.

Подъехав к речному берегу, оруженосец увидел, что Бог благоволит англичанам, ибо вода уже спала. Крайне обрадованный, он пришпорил своего коня, устремился в реку и стал ездить вверх и вниз по течению, на виду у короля и его людей. И когда он достаточно проверил дно брода, то выехал на берег и спросил короля: «Сир, правду ли я вам сказал?» Король ответил утвердительно и велел сразу выдать оруженосцу сотню флоринов со щитом.

Затем король Англии вместе со своими людьми приготовился к тому, чтобы переправиться, и вошли они в воду, препоручив себя Богу и монсеньору Святому Георгию. Лучники двигались впереди, а следом за ними — уэльсцы и большое количество латников во главе с графом Уориком и монсеньором Аркуром. Потом следовал обоз с провиантом и боеприпасами, а затем — король и принц Уэльский, его сын, епископ Даремский и все другие сеньоры и латники. И когда они достигли другого берега, французы быстро на них напали. Англичане стали защищаться, а их лучники принялись стрелять часто и густо, заставляя французов пятиться, так что англичане получили достаточно времени, чтобы переправиться и полностью выйти из воды. И когда латники вышли на берег, то разгорелась битва яростная и жестокая. Она сопровождалась великим смертоубийством с обеих сторон и долго длилась. Наконец мессир Годмар дю Фэ бежал, а его люди были разгромлены, взяты в плен и большей частью перебиты — добрых три тысячи. Госпожа Омальская попала в плен и была выдана монсеньору Годфруа д’Аркуру, который доводился ей дядей. Однако она сразу была освобождена по совету короля Англии, а ее город Нуайель был избавлен от сожжения. И будьте уверены, что королю Англии и его людям очень нужно было спешить с переправой, ибо король Франции и его люди уже почти их настигли. Французы проехали в тот день более тринадцати лье в полном вооружении, дабы поймать англичан в ловушку, и прибыли к Бланш-Таку довольно скоро после того, как король Англии оттуда ушел. Однако хвост английского войска еще переправлялся с великим трудом, ибо вода начала прибывать; поэтому там не обошлось без раненых, убитых и утонувших. Это было в четверг, в канун дня Святого Варфоломея, в год 1346.

 

История 122

О том, как король Эдуард Английский и его люди, отбыв из Нуайеля, принадлежавшего графине Омальской, проследовали через Понтьё, грабя, опустошая и выжигая все земли на своем пути

Когда король Филипп Французский, проследовав через Эрен, прибыл к Бланш-Таку, ему сказали, что король Англии уже переправился. Крайне этим расстроенный, он очень удивился: кто мог указать врагу этот брод? Затем, вместе с монсеньором Жаном д’Эно и некоторыми из своих ближайших друзей, он прибыл ночевать в Абвиль, расположенный неподалеку. Король отдохнул в Абвиле примерно два дня, а его люди расположились в округе. Тем временем король Эдуард Английский уже достаточно отдохнул в Нуайеле. Поэтому, вернув госпоже Омальской ее землю, он выступил из Нуайеля со всеми своими людьми. Они поехали в сторону Креси и разорили на своем пути Кротуа, Рю и Вабан.

И вот прибыл король в Креси, пройдя через лесок, который там растет. Между Креси и Лабруа есть одна прекрасная равнина: именно на ней и в самом Креси расположился король Англии со своими людьми. Они испытывали желание прийти под Кале, чтобы осадить этот город и замок, а также дать отдых себе и своим лошадям, которые нисколько не отдыхали вот уже шесть недель и потому охотно бы отдохнули.

 

История 123

О том, как Филипп де Валуа, король Франции, преследовал короля Эдуарда и его людей

В то время как король Англии двигался в сторону Лабруа и Креси, французский король Филипп преследовал его, как угорелый, до тех пор, пока не прибыл в Лабруа одним субботним утром. Французы расположились как можно ближе к королю Англии. Теперь противников разделял только лесок, росший в одной из сторон, и при этом у короля Франции было добрых 200 тысяч человек.

 

История 124

О построении полков короля Франции

Когда король Франции раскинул лагерь и рассмотрел вражеское войско, то решил, что король Англии не рискнет вызвать его на битву, находясь в такой близости от него. И сказал он монсеньору Жану д’Эно и своим людям, что желает сражаться, поскольку видит своих врагов. Некоторые его поддержали, а некоторые — нет, так как была суббота. Тем не менее монсеньор Жан и другие бароны ему говорили: «Сир, поступайте по своей воле: мы последуем за вами». Тогда король построил свои рати и отдал первую из них под начало Отона Дориа, который был капитаном 90 латников и 120 арбалетчиков — сплошь генуэзцев и добрых воинов. Во второй рати, по тысячам и сотням, стояли ополченцы из Реймса и других городов. Третью рать, состоявшую из латников, возглавляли король Богемии, его сын Карл, граф Алансонский, граф Фландрский и граф Блуаский. В четвертой рати находились герцог Лотарингский, граф Бламонский, граф Зальмский, граф Сансеррский, виконт Туарский, великий приор Франции и виконт Вантадурский. В пятой рати находился сам король Франции с монсеньором Жаном д’Эно, а также многие бароны, графы, герцоги и рыцари из королевского совета, коих я не могу перечислить поименно. Там было столько дворян, не считая других людей, что можно было бы подивиться, глядя и любуясь на их богато украшенное вооружение, — если бы только погода была хорошая и ясная. Однако шел дождь.

 

История 125

О построении боевых порядков короля Эдуарда Английского, а также о том, кому он доверил и поручил ими командовать

В то время как король Франции с хорошим знанием дела строил свои рати, король Эдуард Английский так же быстро построил свои. Из лучников он сформировал только две рати по двум сторонам в виде прикрытия. В середине между ними должны были находиться принц Уэльский, граф Уорик, граф Нортгемптон, граф Арундел, граф Саффолк, а также большое количество знатных рыцарей и отборных латников — все пешие. Знамя принца держал монсеньор Ричард Фитц-Саймон, очень отважный и доблестный рыцарь. Это знамя было четырехпольным, с гербами Франции и Англии о серебряных полосах. Отец принца, король Эдуард Английский, должен был, не двигаясь, находиться позади. Епископ Даремский, монсеньор Годфруа д’Аркур и многие другие знатные сеньоры, рыцари и оруженосцы, а также лучники и латники сидели на своих щитах в ожидании милости Нашего Господа и победы в бою; а походное снаряжение и лошади находились у них в тылу. Когда все были готовы на той и на другой стороне, два войска начали сближаться. Король препоручил своего сына, принца Уэльского, Господу, Богородице и монсеньору Святому Георгию, чтобы они дали ему вернуться из битвы живым, и, благословив, перекрестил его.

 

История 126

О великой, удивительной и смертельной битве, которую французы начали против англичан между Креси и Лабруа, к великому ущербу для короля Франции и на погибель баронов его королевства

Когда противники сошлись уже достаточно близко, чтобы начать бой, монсеньор Отон Дориа и его генуэзцы, двигавшиеся впереди войска короля Франции, стали трубить и гудеть, производя столь великий шум всякими инструментами, что трудно было расслышать что-нибудь еще. Вместе с тем шел дождь, грохотал очень сильный гром, сверкали яркие молнии и поднялась ужасная буря. В этот момент и начали сражаться противники. Битва — очень опасная, кровопролитная, беспощадная, яростная и ужасная — длилась с поздних нон почти до самой ночи. И пришлось там принцу Уэльскому столь непросто, что он дважды был повержен на колени. Тогда его знаменосец, монсеньор Ричард Фитц-Саймон, положил знамя себе под ноги и встал на него для надежности. Дабы выручить хозяина, он взял свой меч двумя руками и начал защищать принца, восклицая: «Эдуард и Святой Георгий! На помощь к сыну короля!» Откликаясь на этот призыв, подоспел епископ Даремский со многими отважными рыцарями. Они выручили принца, и тогда монсеньор Ричард вновь поднял его стяг. Это столкновение стало великим и смертельным побоищем, и была там битва такая яростная, жаркая и ужасная, что даже до самого короля Франции долетали стрелы лучников. Конь монсеньора Жана д’Эно был убит под ним, многие люди из его полка были ранены, изувечены, убиты, раздавлены, растоптаны и вырезаны. И были там убиты король Богемский, граф Алансонский, граф Фландрский, герцог Лотарингский, граф Блуаский, граф Аркурский, виконт Вантадурский, граф Зальмский, граф Омальский, граф Монбельярский, виконт Туарский, граф Форезский, граф Бламонский и монсеньор Тибо де Бар, блюститель Бара. Рыцарей-банеретов погибло добрых пять сотен, башелье — шестнадцать сотен, а пехотинцев из многих земель — тридцать пять тысяч, не считая самих англичан. Все уцелевшие французы бежали, куда смогли, пользуясь темнотой. Тогда монсеньор Жан д’Эно потихоньку увел короля Франции ночевать в Дуллан. На следующий день поутру король и монсеньор Жан с оставшимися у них людьми прибыли в город Амьен. Англичане же провели всю ночь на поле битвы. В течение всей ночи туда разрозненно возвращались [французские] латники, по восемьдесят, шестьдесят или сто человек, чтобы попытаться отыскать и опознать тела своих сеньоров, прежде чем враги снимут с них латы. Но будьте уверены, что англичане, которые охраняли и стерегли поле, убивали их сразу, как они прибывали. Так убили они той ночью, уже после окончания битвы, большое количество французов.

 

История 127

О новой битве, которая разыгралась в воскресенье, на следующий день после великого сражения

После разгрома, случившегося в субботу перед днем Усекновения главы Святого Иоанна Крестителя, в год 1346, снова собрались французы воскресным утром за небольшим лесом Креси, на маленькой горе: двенадцать тысяч человек из многих земель, а также латники, рыцари, оруженосцы и другие люди, чьи сеньоры погибли. И была там большая битва между противниками, и многие люди были убиты, ранены и взяты в плен. Но в конце концов французы снова были разгромлены, пленены и перебиты, а немногие уцелевшие обратились в бегство. Англичане вели преследование на расстоянии, превышавшем одно лье, убивая и раня людей и лошадей. В этом втором бою и во время погони французы потеряли убитыми добрых шесть тысяч человек, не говоря уже о пленных. Король Англии задержался в Креси на четыре дня вместе со своим сыном, принцем Уэльским, и другими баронами, которые в субботу одержали победу в великой битве. И спросил король Эдуард Английский своего сына, принца Уэльского, как ему показалось: участвовать в битве — хорошая забава? И принц промолчал, смутившись.

Тогда король взял с собой монсеньора Годфруа д’Аркура и множество других соратников, и пошли они осматривать павших. Король велел снять со знатных сеньоров и знатных рыцарей все турникели, мантелины или гербовые котты, как многие их называют, и отнести в его шатер. И когда они увидели там, где искали, тело короля Богемского, король Эдуард велел его поднять, унести, хорошо одеть, положить во гроб и сотворить по нему молебен. Затем он выдал тело немцам, чтобы они доставили мертвого короля в его владения. Он не уделил никакого внимания другим павшим, кроме брата монсеньора Годфруа д’Аркура, графа Аркурского, герцога Лотарингского и графа Алансонского, которые были погребены в одной церковной часовне в Креси. Когда в королевский шатер принесли все турникели, то, по свидетельству очевидцев, их оказалось добрых 22 сотни и даже более. Спустя три дня, когда англичане сняли с мертвых те доспехи, которые им понравились и приглянулись, король велел сложить в одну большую кучу посреди поля всё остальное вооружение, старое и новое, хорошее и плохое, а затем предать его огню и полностью сжечь, дабы оно уже никому ни на что не сгодилось.

На третий день выступил король из Креси и направился прямо в сторону Кале. Тогда он спалил Фокамберг, Мэнтене, Монтрей-сюр-Мер и Этапль, а затем проехал возле Булони, прибыл в Сен-Жосс и предал его огню; также и Виссан был сожжен дотла вместе со всей округой на расстоянии шести лье без всякой пощады.

В понедельник перед днем Богородицы, в первую неделю сентября, король Эдуард Английский со своим войском осадил город и замок Кале, и оставался он под этим городом, держа его в осаде, целый год. Англичане построили там большой город с хорошими домами и надежно его укрепили. Они провели там всю зиму и всё лето, ибо ни король Франции и никто другой не мог заставить их снять осаду. За это время они сильно опустошили окрестные земли и поставили защитников Кале в очень тяжелое положение, даже не штурмуя их. Но, несмотря ни на что, к осажденным постоянно доставляли припасы по суше и по морю, что позволило им долго продержаться.

Теперь я ненадолго оставлю их и короля Англии, чтобы вернуться к королю Франции.

 

История 128

О том, как король Франции, совсем разбитый и встревоженный, задержался в городе Амьене

Потерпев разгром при Креси-ан-Понтьё, Филипп де Валуа, король Франции, задержался в Амьене с монсеньором Жаном д’Эно, ожидая вестей о том, каких людей он потерял в смертельной и гибельной битве, которая была описана выше. К нему туда прибыли со всеми оставшимися у них людьми: граф Намюрский, монсеньор Карл Богемский и монсеньор Людовик, граф Фландрский, сын того, который погиб в великой битве. При этом все были очень огорчены, подавлены и сильно встревожены из-за того, что с ними случилось, а также из-за великих потерь, которые они понесли. Когда они провели там какое-то время, Карл Богемский предстал перед королем и простился с ним и со всеми другими баронами, чтобы вернуться в свои земли. Вслед за ним попросили разрешения на отъезд граф Намюрский, монсеньор Жан д’Эно и монсеньор Людовик Фландрский. Так остался король Франции в Амьене совсем один, без общества принцев, герцогов и графов. И если он был очень встревожен и опечален, этому не следовало удивляться, коль скоро он потерял своего брата и цвет королевства Французского.

 

История 129

О том, как король Франции отбыл из города Амьена из-за вредного зловония, исходившего от павших коней, и о том, как он прибыл в Пон-Сент-Максанс

Проведя некоторое время в Амьене, король Франции отбыл оттуда из-за зловония, исходившего от трупов коней, которые были ранены в битве, а затем, уже приведенные в Амьен, все перемерли. Накануне дня Богородицы, что в сентябре, король приехал в Пон-Сент-Максанс. В тот же день прибыл в Париж герцог Нормандский с большим количеством латников и дворян. Герцог вернулся из-под города и замка Монт-Эгийон, который он со своими воинами осаждал без всякой выгоды для себя. Все они были очень усталыми и изнуренными от быстрой езды, так как старались поспеть на битву, но не смогли, из-за чего весьма расстроились. Весть о битве они услышали, находясь в Ле-Сустрине, на подступах к Лимузену, и были этим весьма встревожены. Когда они прибыли в Париж, то не нашли там короля. Им сказали, что он находится в Пон-Сент-Максанс. Тогда герцог со своими рыцарями поехал навстречу королю Франции, своему отцу. Встретив короля в пути, они приветствовали его и переговорили с ним о своих делах. Затем они прибыли в Париж и, задержавшись там, согласовали свои дальнейшие действия.

Правда, что в то время, когда герцог Нормандский ушел из-под Монт-Эгийона, монсеньор Готье де Мони ради выкупа держал в плену одного из людей герцога. Однако монсеньор Готье отпустил пленника к названному герцогу с условием, что тот привезет ему надежную охранную грамоту, должным образом заверенную печатью, дабы он со всей своей свитой мог доехать до самого Эно или до военного лагеря короля Англии. Полагаясь на эту договоренность, названный монсеньор Готье собрался в путь, чтобы побывать в Эно. Довольно скоро после получения охранной грамоты он выступил из Монт-Эгийона со своей свитой, простился с графом Дерби и ехал, пока не прибыл в Тур, на постоялый двор. Но там рыцари и другие люди короля Франции узнали его и задержали силой. И был он доставлен в Париж к королю, который велел посадить его в темницу Шатле; и сказал король, что его охранная грамота ничего не стоит, поскольку монсеньор Готье де Мони, уже находясь в пути, участвовал в захвате города Пуатье. Монсеньор Готье де Мони очень сильно оправдывался, но это ему нисколько не помогло.

 

История 130

О том, как граф Дерби выступил из Гаскони, чтобы отправиться в Англию, и о том, как он завоевал города Пуатье, Монтрей-Бонен и Сен-Жан-ан-Пуату

Сразу после того, как герцог Нормандский отбыл из-под Эгийона, случилось, что граф Дерби пожелал отплыть за море к королю Англии. Выступив из гасконской земли, он проследовал со всеми своими людьми через многие города и замки. Наконец они подступили к Пуатье, где находился гарнизон от имени короля Франции. И когда они подошли к воротам, граф Дерби потребовал у рыцарей и именитых горожан, чтобы они сдали ему город. Однако рыцари и горожане ответили, что не имеют ни совета, ни желания сделать это. Готовясь обороняться, они устроили сбор на одной большой площади, как люди, которые умеют хорошо воевать. Но когда они проводили собрание и обсуждали свои дела, граф Дерби и его люди мощно и сильно напали на укрепления Пуатье и ворвались в город. С криками «К бою!» они стали рубить и убивать людей и устроили пожар в нескольких местах. Жители города сразу были настолько разбиты, что большинство из них укрылось в церквах и в укрепленных местах; лишь немногие стали сражаться и обороняться, а некоторые сдались, выговорив безопасность своим жизням и имуществу. Англичане захватили там очень много добра, и большая часть города была сожжена и разграблена. Затем англичане задержались там на шесть дней или примерно на столько, и каждый из них разжился большой добычей.

Наконец, когда в городе стало спокойно, граф Дерби выступил из него со своими людьми. Они направились прямо к Монтрей-Бонену, где чеканили монету короля Франции, и взяли этот город силой, захватив много добра. Затем англичане поехали в сторону Ла-Рошели, что в Пуату, выжигая, опустошая, разоряя и грабя всё на своем пути. Однако они оставили город Ла-Рошель нетронутым, ибо он был слишком сильно укреплен. Подступив к Сен-Жан-д’Анжели, англичане взяли его силой и захватили большую добычу. Граф Дерби разместил и оставил там гарнизон от имени короля Англии. Затем граф Дерби выступил оттуда и отправился в морское плавание со всеми своими людьми, не считая тех, кого он оставил в гарнизоне. Взяв с собой очень большую добычу, они плыли под парусами до тех пор, пока не достигли Англии, где им оказали очень радушный и почетный прием. На какое-то время они задержались там.

Однако вернемся к другой теме.

 

История 131

О том, как город Теруан был взят и сожжен фламандцами

Как мы недавно рассказывали, король Англии держал в осаде Кале, а тем временем епископ Теруанский воевал с фламандцами. И вот случилось в понедельник перед днем Святого Михаила, в год 1346, что названный епископ вышел на бой против монсеньора Анри Фландрского, бастарда де Ранти и фламандцев, с которыми также были и некоторые англичане. Разыгралась большая битва и великое смертоубийство, и был епископ отброшен к Теруану, расположенному неподалеку. Город подвергся очень яростному штурму. Когда одни ворота были захвачены, епископ и его люди бежали из города в другую сторону. Силой войдя в Теруан, фламандцы убили и взяли в плен кого смогли, разграбили всё, что нашли, а затем пустили огонь гулять повсюду. Так был город Теруан захвачен из-за гордыни епископа.

 

История 132

О том, как Дэвид, король Шотландии был пленен англичанами в битве и доставлен в темницу вместе со многими графами и баронами

После битвы, состоявшейся под Теруаном, случилось в двадцать седьмой день октября, в год Милости 1346, что король Дэвид Шотландский, который был женат на сестре короля Эдуарда Английского, собрал всех знатных баронов, рыцарей, оруженосцев, дворян и других латников королевства Шотландского — общим счетом добрых 80 тысяч конных воинов, вместе с лучниками. Ведь он хорошо знал, что короля Англии нет в его стране, ибо тот находится под осажденным Кале. Говорили же, что именно по наущению короля Франции шотландцы вторглись тогда в Англию. Разоряя, сжигая и опустошая всё на своем пути, они прибыли под Дарем. И когда королева Английская узнала об этом, она собрала большое войско и призвала епископа Даремского и архиепископа Йоркского. У них насчитывалось до 70 тысяч добрых английских воинов на лошадях, и выступили они против короля Дэвида Шотландского и его людей. Разгорелась очень лютая и жестокая битва, и под конец король Шотландии был пленен. Вместе с ним в плен попали многие другие графы и рыцари — почти вся знать его королевства. Там полег весь цвет Шотландии, добрых 40 тысяч человек, что было великим числом, а другие шотландцы бежали. Архиепископ Йоркский снискал тогда почет, и король Англии, находившийся под осажденным Кале, сделал богатыми всех, кто захватил в этой битве пленников.

 

История 133

О том, как Маргарита, королева Германии и императрица римлян, графиня Эно, Голландии и Зеландии, прибыла в Ипр, чтобы повидать королеву Англии, свою сестру

После того как король Дэвид Шотландский и его знатные бароны были пленены англичанами в битве под городом Даремом, король и королева Английские, находясь под Кале, получили об этом точные вести, которые вызвали у них великую радость. Как раз в ту пору Маргарита, королева Германская, императрица римлян, сестра королевы Английской, прибыла в Эно, чтобы вступить во владение графством, которое отошло к ней от ее брата, графа Гильома д’Эно. Названная императрица пригласила к себе свою сестру, английскую королеву, но ее супруг, король Эдуард, позволил ей съездить только до Ипра. Поэтому королева ответила императрице через ее же посланника, что она найдет ее в Ипре. Затем королева очень пышно снарядилась и отбыла из осадного лагеря. Король велел, чтобы вместе с ней в путь отправился граф Уорик и прекрасная свита, в которой было большое количество юных рыцарей, оруженосцев и 200 лучников. И прибыла королева в Ипр еще раньше, чем сама императрица.

Тем временем императрица тоже собралась в путь и поехала в сторону Ипра. Когда королева Англии узнала, что императрица уже приближается к городу, то очень достойно выступила ей навстречу. Оказавшись вместе, они весьма торжественно приветствовали друг друга, как сестры, которые давно не виделись. Они провели в Ипре какое-то время, и горожане поднесли им весьма почетные и красивые подарки. Ведь в то время фламандцы почитали королеву Английскую за свою госпожу.

Когда две дамы погостили в Ипре столько, сколько им было угодно, они простились с именитыми горожанами и горожанками, поблагодарив их за любезность. Затем дамы расстались: королева Английская уехала в осадный лагерь под Кале, а императрица вернулась в Эно.

 

История 134

О том, как король Франции послал двух кардиналов к королю Англии в осадный лагерь, раскинутый под Кале, дабы заключить мир или перемирие

Достоверно известно, что король Франции и его сын, герцог Нормандский, проведя долгое время в Париже, решили на совете, что пошлют к королю Англии и его советникам двух кардиналов на переговоры, дабы заключить перемирие или мир. Кардиналы отправились в путь, но когда они прибыли под Кале, то не смогли добиться аудиенции у короля Англии ни со второй, ни с третьей попытки. Наконец им передали, что если они желают говорить с королем Англии, то пусть убедят короля Франции выпустить из темницы английского рыцаря, монсеньора Готье де Мони, коего он держит там по надуманной причине, невзирая на охранную грамоту.

Услышав это, кардиналы вернулись к королю Франции и пересказали ему полученный ответ. Кардиналы так уговаривали короля вместе с его сыном, герцогом Нормандским, что монсеньор Готье де Мони был выпущен на волю, и ему оплатили его издержки, которые были весьма велики. Перед отъездом рыцаря, герцог Нормандский велел подарить ему роскошный кубок, украшенный золотом, эмалью, драгоценными камнями и жемчужинами. Монсеньор Готье упорно отказывался от подарка, но в конце концов принял его и отправился в путь. Он ехал, пока не прибыл под Кале. Найдя короля, рыцарь поведал ему о своих приключениях и о том, как он выпутался из беды. Через некоторое время он уехал в Валансьенн и велел погрести кости своего отца, каковые еще прежде были доставлены туда по его приказу из города Ла-Реоля, что в Гаскони. Он также велел отслужить по отцу торжественную заупокойную мессу, как это пристало делать для рыцаря, и устроить ему достойную гробницу у Братьев-Миноритов, рядом с гробницей его жены. Это было примерно в середине марта, в год Милости 1346.

 

История 135

О том, как Людовик, наследный граф Фландрский, отправился во Фландрию, чтобы вступить во владение ее добрыми городами

В то время как король Англии держал в осаде Кале, случилось так, что Людовик, граф Фландрский, по совету и желанию своих добрых городов прибыл во Фландрию как ее сеньор. Графа приняли там с условием, что он станет править по обычаям и кутюмам его предшественника, доброго графа Ги. Тогда влиятельные и простые люди воздали ему большие почести, какие по праву полагаются законному и истинному сеньору, и стал он спокойно и любезно жить во Фландрии, доверяя совету своих людей и добрых городов, которые подсказывали ему добрые решения. В этом положении он провел время со дня Святого Мартина, что зимой, до самой Пасхи. Тогда добрые жители Фландрии, желая сделать как лучше, устроили и выхлопотали для него брак со старшей дочерью короля Англии, чтобы благодаря этому их земля стала сильнее. И так они расстарались, что привезли графа к королю Англии под Кале, желая, чтобы обиды между ними были забыты, и чтобы, по согласию названного графа Людовика Фландрского, был заключен его брак с Изабеллой, старшей дочерью короля Эдуарда Английского. И были они помолвлены без всякого злого подвоха. Их обручил настоятель Дюнского аббатства в Берге Фландрском, в церкви аббатства Сен-Винок. При помолвке присутствовали король с королевой, маркграф Юлихский, граф Уорик, герцог Гельдернский с герцогиней и многие другие. Это было в среду после середины Поста, в год Милости 1346. Тогда же стороны утвердили условия брачного договора и устроили большое пиршество. Затем граф Фландрский вернулся в город Маль, что во Фландрии.

В то время как король Англии находился в Берг-Сен-Винок, прибыли в гавань Кале 20 нефов, нагруженных продовольствием, благодаря чему осажденным стало намного легче.

 

История 136

О том, как граф Людовик Фландрский, не спросив разрешения у своих людей, покинул Маль и прибыл во Францию

Вскоре после помолвки, о которой рассказано выше, в среду на Страстной неделе граф Людовик Фландрский получил много писем от короля Франции и герцога Брабантского, в которых говорилось, чтобы он покинул Фландрию как можно скорее и прибыл во Францию. Поэтому случилось так, что в среду на Страстной неделе граф сказал своим людям, которые собирались сесть с ним за обеденный стол, что желает поехать на реку. Граф взял с собой только двух сопровождающих. Сев на скакунов, они выехали из Маля с тремя ловчими птицами на своих перчатках. И когда отъехали подальше, то пустили птиц лететь, а затем пришпорили коней и помчались без остановки, пока не прибыли в Дуэ. Оттуда граф явился к королю Франции, дабы поведать о своем приключении. По этому поводу некоторые сказали, что он поступил хорошо, а другие говорили, что он сделал не так чтобы правильно, когда отбыл из Фландрии, не спросив разрешения у своих людей, и что худому совету он последовал, ибо нанес позорную обиду королю Англии, его дочери, всей земле Фландрской, а также навредил самому себе. Ведь добрые фламандские города пригласили вместо него маркграфа Юлихского в качестве верховного блюстителя всей Фландрии, дабы он был их правителем, пока не явится кто-нибудь другой, с более весомыми правами на власть.

 

История 137

О том, как Пьеру, бастарду Фландрскому, отрубили голову в Генте за измену, которую он замыслил совершить по воле короля Франции, давшего ему большую сумму денег, дабы разжечь мятеж и междоусобицу в городской общине

После отъезда графа Фландрского, о котором сказано выше, случилось в субботу после дня Святого Креста, в мае, в год Милости 1347, что Пьер, бастард Фландрский, по настоятельной просьбе короля Франции и графа Фландрского, попытался поднять мятеж во Фландрии, дабы горожане перебили друг друга, и особенно жители Гента. Для этого он получил большое количество флоринов, чтобы раздавать их людям, которые могли быть наиболее полезны при совершении измены. Они должны были сделать это, когда ткачи и сукновалы собрались бы на площади, как у них заведено, поутру, во многих местах, полностью готовые кричать яростный клич и поднять множество знамен и стягов с гербом короля Франции; и так должны были перебить это простонародье. А тем временем французам следовало быть полностью готовыми к тому, чтобы войти в город, взять его и привести в покорное, подчиненное состояние.

Пьер-бастард так расстарался, что многих привлек на свою сторону, а затем явился к гентскому бальи, который прежде давал присягу графу Фландрскому и городу. Пьер открыл ему свой злой замысел и дал большую сумму флоринов, а бальи ответил, что сделает всё, что в его силах, но только не в ущерб чести своего сеньора.

Уходя от него, бастард сказал, чтобы он поторопился. И когда настал следующий день, бальи пришел в ратушу и собрал совет, полагая, что лучше пусть умрет один-единственный человек, нежели 20 тысяч. И вот поведал он прево и городским главам всё дело, изложенное бастардом, чтобы они по этому поводу рассудили, как лучше поступить:

«Ибо, — сказал бальи, — я уже получил большую сумму флоринов, дабы способствовать мятежу».

И тогда господа призвали Пьера-бастарда и спросили у него, правду ли сказал им бальи. Бастард сразу ответил, что да, и что он скорее предпочтет двадцать раз умереть ради чести графа Фландрского, чем согласится на то, чтобы король Англии был сеньором Фландрии. Когда все услышали это признание об изменнических и губительных намерениях, то приговорили бастарда к смерти через многие пытки и жестокую казнь. Однако маркграф Юлихский, явившись туда, так настоятельно просил за него господ города Гента, что они умерили и смягчили приговор; и сошлись на том, что ему будет лишь отрублена голова из почтения к дворянскому званию. Итак, его обезглавили, и после этого город Гент и вся земля Фландрская держались настороже.

 

История 138

О том, как король Франции прибыл сначала в Амьен, а затем в Аррас и собрал там великое, бесчисленное множество латников и простых ополченцев

Достоверно известно, что в первую неделю мая, в год Милости 1346, Филипп де Валуа, король Франции, прибыл в Амьен со всем своим войском, а затем, на Пятидесятницу — в Аррас. При нем было великое множество латников, герцогов, графов, рыцарей и дворян — таких как его сын герцог Нормандский, герцог Бургундский, герцог Бурбонский со своим братом, граф Арманьяк, граф Фландрский, граф Осеррский, виконт Мелёнский, монсеньор Альфонс Испанский и монсеньор Жан д’Эно. И собрал король все ополчения из городов, и велел созвать столько людей, что не было им числа, ибо он желал оказать помощь защитникам Кале, снять осаду и изгнать короля Англии с его людьми, если получится. Король провел в Аррасе примерно один месяц, и по мере того, как прибывали его люди, он сразу отсылал их на границу, в сторону Арраса, Бетюна, Сент-Омера, Лилля и во все другие места, где, как он знал, действовали его враги. Там состоялось много штурмов, в ходе которых множество людей было ранено, зашиблено, взято в плен и убито. Многие церкви, крепости и города подверглись разграблению и сожжению, что было печально.

 

История 139

О женитьбе герцога Гельдернского на дочери маркграфа Юлихского

В ту пору, в воскресенье перед Пятидесятницей, случилось под осажденным Кале, что герцог Гельдернский, коему король Англии приходился дядей, вступил в брак с дочерью маркграфа Юлихского, чьей тетей была королева Англии. Эта свадьба была сыграна в год Милости 1347, в день вышеназванный, с великой торжественностью и очень большим веселием. Новобрачные спали вместе пятнадцать ночей, но я не знаю, было ли между ними что-нибудь. Затем герцог Гельдернский простился с королем, чтобы уехать в свои земли, и оставил свою супругу с королевой и своей матерью. А затем он направился прямиком к герцогу Брабантскому и поведал ему, как поступил. Герцог Брабантский возразил ему в ответ, что именно его дочь он должен взять в жены по условиям соглашения, заключенного еще при жизни его отца, герцога Гельдернского, и потребовал, чтобы он заключил этот брак как можно скорее. Юный герцог ответил, что сделает это без промедления, и были заново составлены и утверждены условия брачного договора. Дела оставались в таком положении некоторое время, и ни разу после этого герцог не съездил к своей жене, из-за чего король Англии, королева, маркграф Юлихский и все их друзья были очень рассержены, хотя и мало показывали это внешне.

 

История 140

О том, как французы совершили большой и яростный приступ на фламандцев, сидевших на горе Кассель, что обернулось великим смертоубийством и большими потерями для обеих сторон

Сразу после вышеописанных событий случилось в субботу, в восьмой день июня, что герцог Афинский, монсеньор де Боже и многие другие с большим количеством латников и простых ополченцев, подвергли штурму город и гору Кассель. Они вели приступ хорошо и отважно, а фламандцы оборонялись стойко и рьяно. Долгое время между ними шла рукопашная схватка. Французы взошли наверх до палисадов, разрушили их и отбросили фламандцев назад, нанеся им большие потери. В ходе очень большого штурма множество людей было убито и ранено. Французы захватили бы Кассель, если бы фламандцы не получили помощь от сына [сеньора] де Куртизьена, который подоспел к ним на выручку с большим отрядом фламандцев и немцев. Многие люди были там взяты в плен, повержены, ранены, зашиблены и убиты. Фламандцы и немцы силой заставили французов отпрянуть назад. При этом погиб сеньор де Майи, и было великое смертоубийство с обеих сторон, как среди французов, так и среди простолюдинов. После этого французы отступили к королю, который прежде собирался расположиться и укрепиться на горе Кассель, однако на сей раз не пошел туда.

 

История 141

О том, как французы совершили нападение на Лё-Сен-Вааст и выжгли его окрестности

В среду утром, после великого и яростного штурма горы Кассель, о коем вы уже слышали, французы совершили внезапное нападение на Лё-Сен-Вааст. То были сеньор де Монморанси, сеньор де Боже и сеньор де Фьенн с большим количеством латников и бретонцев. Застигнутые в своих постелях, фламандцы были тогда перебиты и сожжены, а кому удалось — бежали в безопасное место. Поэтому город был сразу сожжен и разграблен. То же самое случилось в то утро и с пятью другими городами. Французы перебили там всех, кого смогли настичь — мужчин, женщин и детей. Однако под конец фламандцы с великим трудом сплотились и объединились с беглецами, а затем отбросили назад и прогнали французов, которые сбились с пути, ибо совсем не знали местности и при этом зашли слишком далеко. Тогда перебили их фламандцы большое количество — 14 рыцарей и добрых 56 турникелей высокого звания, не считая других.

В тот сезон во многих местах было много штурмов, стычек, захватов, засад, набегов, насилий, грабежей, пожаров, разрушений, смертоубийств, душегубств, опустошений, выслеживаний, пыток, выбиваний выкупов, вымогательств платы за безопасность и всевозможных иных злодейств и бесчинств, которые творятся на войне, так что и французы, и фламандцы многое тогда потеряли.

 

История 142

О том, как король Франции выступил по направлению к Эдену, чтобы оказать помощь защитникам Кале; и о том, как Жанна де Валуа прибыла в Монтрей-сюр-Мер, дабы переговорить с королевой Англии, своей дочерью, ради заключения мира между ее братом, королем Франции, и ее зятем, королем Англии

Во вторник перед днем Святого Иоанна Крестителя, в девятнадцатый день июня король Филипп Французский, его сын герцог Нормандский, а также другие герцоги, графы и рыцари выступили из Арраса, чтобы расположиться напротив лагеря короля Англии и, если удастся, помочь защитникам Кале. Король остановился сначала в Эдене, монсеньор Жан д’Эно — в Лабруа, а другие бароны — в округе, и провели там некоторое время.

Тем временем госпожа Жанна де Валуа, некогда графиня Эно, монахиня Фонтенельского аббатства и сестра короля Франции, выехала из Эно и прибыла в Монтрей-сюр-Мер, чтобы, если удастся, переговорить с королем Англии и своей дочерью, королевой, о возможности заключения мира или перемирия между воюющими сторонами. С этой целью она отправила к королю Англии посольство.

Когда король узнал об этом, то велел одеть и подготовить свою супругу-королеву, словно бы для поездки в Англию, а затем велел ей взойти на один неф в присутствии послов, поскольку не желал и слышать о каких-либо переговорах. Когда послы прибыли под Кале, королева исполнила его волю. Король же извинился перед послами, как посчитал удобным для себя. Затем послы уехали назад и рассказали госпоже де Валуа о приеме, который нашли. Тогда вернулась госпожа Жанна де Валуа в Эно, ни в чем не преуспев. А королева, узнав, что послы уехали от короля Англии, ее супруга, сошла на берег и стала жить по-прежнему в осадном лагере.

 

История 143

О том, как два сына герцога Брабантского женились во Франции: монсеньор Генрих Лувенский — на дочери герцога Нормандского, а его брат Годфруа — на дочери герцога Бурбонского

На неделе Святого Иоанна Крестителя, в год 1347, женились два сына герцога Брабантского в городе Париже: монсеньор Генрих Лувенский взял в жены дочь герцога Нормандского, коей было пять лет, а Годфруа Брабантский, его брат, взял дочь герцога Бурбонского, которая была красивой барышней. Однако ни король, ни герцог не появились там вплоть до того дня, когда было устроено свадебное празднество. Весьма большое и торжественное, оно состоялось в год 1349.

 

История 144

О том, как монсеньор Карл де Блуа был разбит и пленен англичанами в большой и яростной битве, которая состоялась в Бретани

В среду, в двадцатый день месяца июня, в год Милости 1347, случилось, что монсеньор Карл де Блуа, находясь в Бретани, осаждал город и замок Ла-Рош-Дерьен. В его войске насчитывалось более 12 сотен латников, рыцарей и оруженосцев, 6 сотен лучников из той местности, тысяча арбалетчиков и столько простых ополченцев, что и не счесть. И вот случилось, что накануне этого дня монсеньор Томас Дагворт, супруг графини Ормонд, каковой был в Бретани капитаном от имени короля Англии, со многими другими рыцарями и добрыми латниками устроил засаду и провел в ней всю ночь. Примерно за час до рассвета монсеньор Томас и его люди ринулись вперед и напали на войско монсеньора Карла. Было их примерно 300 латников и четыреста лучников. Разгорелась там великая битва и ужасное побоище. Это смертоубийство продолжалось до самого утра, и люди монсеньора Карла на этот раз были побеждены. Когда защитники замка услышали, распознали и поняли, что это их люди сражаются, то сделали вылазку во главе со своим капитаном, монсеньором Ричардом Тортхемом. Стремительно помчавшись верхом на помощь монсеньору Томасу, они очень яростно ударили по врагам.

До восхода солнца англичанам пришлось сильно потрудиться. Ибо люди монсеньора Карла построились тремя отдельными ратями, но, с Божьей помощью, они были разбиты одна за другой. В этом бою погибли сир де Лаваль, виконт де Роган, сир дю Шатель-Гарню, сир де Малетруа, сир де Кентен, сир де Руже, сир де Дерваль со своим сыном, монсеньор Рауль де Монфор и многие другие рыцари и оруженосцы, а простого народа — великое множество. И тогда же, в названный день, был пленен их предводитель, монсеньор Карл де Блуа, а также монсеньор Ги де Лаваль — сын сеньора де Лаваля, погибшего в бою, сир де Рошфор, монсеньор Жан де Бомануар, монсеньор де Лоеак, сир де Мольяк, сир де Тентеньяк и множество других рыцарей и оруженосцев.

 

История 145

О том, как герцог Брабантский выдал замуж двух своих дочерей: одну — за графа Фландрского, а другую — за герцога Гельдернского

После всех вышеописанных событий, в воскресенье, в первый день июля, Людовик, граф Фландрский, и герцог Гельдернский прибыли в брабантский город Ле-Вюр. Там они женились: Людовик, граф Фландрский — на Маргарите, дочери герцога Брабантского, а герцог Гельдернский — на ее сестре Марии. И сочетал их браком диакон Сен-Дона из Брюгге, по распоряжению папы, нехотя и против своей воли. Ведь он хорошо знал, что дело это плохое и незаконное, но ему пришлось так поступить. И хорошо знал герцог Брабантский, что граф Фландрский был обручен со старшей дочерью короля Англии, и что герцог Гельдернский сочетался браком с дочерью маркграфа Юлихского и уже делил с ней ложе в течение четырнадцати дней или ночей, как вы слышали раньше.

 

История 146

О том, как король Франции выступил из Эдена с двумястами тысячами пеших и конных воинов, считая семь тысяч рыцарей, дабы попытаться снять осаду, в которой король Англии держал город Кале

Выступив из Эдена и тамошней округи, король Франции и все его люди поехали прямым путем на Кале. Когда они уже находились довольно близко от лагеря короля Англии, к ним прибыл весь обоз со снаряжением, орудиями, припасами, укреплениями, шатрами, палатками и другими вещами, необходимыми для обустройства военного лагеря и ведения битвы. Тогда король Франции вызвал на бой короля Англии. Однако тот не имел никакого желания и намерения сражаться и выходить за пределы своих укреплений, если только это не покажется ему выгодным. И когда король Франции увидел, что по призыву противника явились добрых 100 тысяч фламандцев — все облаченные в одеяния с гербами Англии, то вместе со всем своим воинством снялся с лагеря и ушел, не оказав никакой помощи защитникам Кале, что было большим позором. Осажденные тогда крайне встревожились и огорчились, и столь же недовольны были все торговцы, которые доставили продовольствие в войско короля Франции, следуя полученному распоряжению и призыву, ибо теперь они потеряли весь свой товар.

 

История 147

О том, как город Кале, оставленный королем Франции без помощи, сдался на волю короля Англии

На тот день, когда король Франции отступил со своими людьми, король Англии провел под осажденным Кале уже один год без трех недель. Пока длилась осада, его люди и французы совершили друг на друга множество нападений и много раз вступали в схватки как на суше, так и на море. Множество людей с обеих сторон было убито, ранено и взято в плен ради выкупа, и немало городов было разграблено, сожжено и разрушено в Гаскони, Фландрии, Бретани, Шотландии, Англии, Франции, Нормандии, Лимузене, Пуату, Анжу и многих других землях. Это было великим ущербом и горем.

Итак, жители Кале увидели, удостоверились и поняли, что король Франции со своими людьми снялся с лагеря и уходит, не оказав им помощи, на которую они твердо надеялись. Если их охватила тревога и уныние, это было вовсе не удивительно. Советуясь между собой, они теперь помышляли лишь том, как бы им сдаться на волю короля Англии, ибо в случае продолжения осады, им пришлось бы поедать друг друга. Наконец, следуя постановлению их совета, монсеньор Жан де Вьенн, который был капитаном всего гарнизона Кале, вышел на городскую стену к крепостным зубцам, — в пятницу утром, после дня Магдалены, на следующий день после того четверга, когда король Франции отступил назад. Капитан криком попросил воинов из английского лагеря, чтобы они позвали на переговоры монсеньора Готье де Мони. Это было сделано, и монсеньор Готье пришел переговорить с ним. Когда монсеньор Жан де Вьенн сказал о своем желании и намерении сдать город на волю короля Англии, монсеньор Готье пошел доложить об этом. Следуя доброму совету, который ему дали, король ответил, что охотно помилует осажденных, но только если они придут надлежащим образом выказать ему покорность. И принял он их, как вы услышите далее.

В субботу поутру знамена короля Англии выставили в замке и в городе Кале на башнях и зубцах, а в воскресенье после дня Святого Петра, в начале августа, в пятый день этого месяца, в год 1347, монсеньор Готье де Мони и монсеньор Бошем вступили в город Кале. Они привели монсеньора Жана де Вьенна, кастеляна замка и капитана города, вместе с пятью другими дворянами, к королю Англии и его совету. Французы шествовали через весь лагерь с непокрытыми головами и голыми телами, держа в руках свои обнаженные мечи и неся перед собой ключи от города и замка на одном копье. И когда они предстали перед королем Эдуардом Английским и всеми, кто мог их видеть, то опустились на колени, смиренно прося о пощаде и отдавая город, замок, себя самих и свое имущество в безусловную волю короля. Затем король велел им подняться и проследовать дальше. Сразу за ними явились из Кале восемь других мужей: четыре горожанина и четыре моряка. Все они были с голыми телами, непокрытыми головами и без чулок, и у каждого на шее была веревка, дабы исполнить волю короля. И когда они приблизились к королю, то взяли веревки в руки, опустились перед королем на колени, моля о пощаде, и надели петли себе на шеи, дабы исполнить королевскую волю относительно себя и своего имущества. Тогда король велел им подняться и распорядился таким образом, как вы сейчас услышите. Рыцарей и дворян он отослал в Англию, и они провели в плену долгое время, прежде чем были отпущены за выкуп. Восемь других пленников были вверены под охрану монсеньора Готье де Мони и монсеньора Джона Бошема, и те увели их обратно в город, который вместе с замком полностью перешел под власть короля Англии. И замыслил король предать смерти всех обитателей Кале, но королева Англии, как добрая дама, сердобольная и мудрая, прониклась к ним великой жалостью, ибо видела их столь тощими, бледными, чахлыми, слабыми и настолько изможденными от великих лишений, которые им пришлось претерпеть и вынести, что дальше некуда. Поэтому она так просила и молила за них короля Англии, своего господина и супруга, что он пощадил их от смерти. Но за это король велел им всем уйти, ничего не унеся с собой, кроме того, что было на них надето, и пожаловал всем мужчинам и женщинам по 12 стерлингов. После этого он заселил город Кале новыми людьми. Пощадив жителей Кале по просьбе королевы, король сотворил великую благостыню, хотя они и держались против него, отстаивая честь короля Франции, от имени коего там находились. Ведь они претерпели великое бедствие и выдержали страшный голод, очень нуждаясь в питье и еде. Они находились в такой великой крайности и так страдали от голода, что в городе были съедены все лошади, собаки, кошки, мыши, крысы, древесная листва, кора и трава. Они даже поджаривали соленую кожу, пекли и ели хлеб, который выглядел, как земля, поскольку был сделан из пеньки, размягченной в винном осадке. Однако эти великие страдания, которые они терпели ради короля Франции, оказались напрасны, коль скоро он, находясь столь близко от них с огромным войском, так и не помог им.

Так стал король Эдуард Английский сеньором Кале, и все имущество горожан перешло в его распоряжение. Он раздал и распределил его, как ему было угодно, велел убрать свайную преграду из гавани и привести порт в прежнее состояние. Он также распорядился разобрать все лагерные сооружения и дома вокруг Кале, отнести их в пределы города, начеканить там монету, дорогую и дешевую, и привести в порядок все укрепления в городе и замке Кале, значительно усилить их и полностью восстановить.

 

История 148

О перемирии, которое было заключено между двумя королями, Французским и Английским

В то время как король Франции вместе с герцогом Нормандским и многими другими великими сеньорами пребывал в Пон-Сент-Максанс, а король Англии еще находился в Кале, граф Дерби, именуемый Ланкастером, со множеством латников и лучников совершил от имени короля Англии поход и набег в сторону Сент-Омера и Эра, сжигая, разоряя и грабя все окрестные земли, так что многие люди тогда были пленены, убиты и ранены. И когда король Франции услышал эту весть, то решил на совете, что направится из Пон-Сент-Максанс в Амьен и снова соберет своих людей. Ибо ему дали понять, что король Англии намеревается осадить город Сент-Омер, который вовсе не был хорошо снабжен продовольственными припасами и многими другими вещами, необходимыми для обороны.

Король Франции вернулся в Амьен примерно на день Богородицы, в сентябре, в год 1347. Повсюду бросив клич, он собрал большое войско, великое множество простого народа и призвал к себе монсеньора Жана д’Эно и графа Намюрского. Кроме того, король призвал двух кардиналов, и когда все уже были в сборе, он решил на совете, что пошлет кардиналов и некоторых рыцарей на переговоры с людьми короля Англии, дабы, если удастся, заключить какое-нибудь перемирие на зимнее время.

И вот поехали [в Кале] два кардинала с несколькими рыцарями. Им удалось переговорить с графом Нортгемптоном и графом Дерби, именуемым Ланкастером, а также другими людьми из совета короля Англии. На этих переговорах было сказано множество речей, требований, ответов и предложений, дабы условиться о каком-нибудь перемирии и военной передышке; и были эти переговоры очень долгими и трудными. Наконец кардиналы до того доездили между сторонами, от одного совета к другому, что перемирие было заключено между королями Франции и Англии, а также между их людьми, сторонниками и землями, на суше и на море, с условием, что все товары будут свободно поставляться из одной страны в другую начиная со дня Святого Ремигия года Милости 1347 и до пятнадцатого дня, который наступит после ближайшего дня Святого Иоанна Крестителя. При этом оговаривалось, что граф Фландрский не сможет в ходе перемирия приехать в землю Фландрскую, а также вести с ней переговоры, будь то лично или через посредников.

Уже вскоре переговорщики разъехались — в среду и четверг, в день Святого Луки. Затем король и королева Английские отплыли назад в земли Англии и ехали, пока не прибыли в Лондон. Отдохнув там, они велели возвестить о готовящихся пирах, джострах и турнирах. В ту пору в английском плену находились король Дэвид Шотландский, герцог Бретонский Карл де Блуа, граф Э и Гина и граф Танкарвильский. Все они были пленниками короля Эдуарда Английского.

 

История 149

О смерти Людвига Баварского, короля Германии, императора римлян, графа Эно и Голландии

Затем случилось в четверг, после дня Святого Дионисия и Святого Гислена, в год 1347, что Людвиг Баварский, король Германии и император римлян, граф Эно и Голландии по своей супруге, императрице Маргарите, графине Эно и Голландии, ушел от жизни к смерти. Он был уже очень стар и прежде участвовал во многих битвах и великих ратных свершениях, принесших ему почет. После него осталось три наследника от первого брака — два сына и одна дочь. Старший из сыновей был маркграфом Бранденбургским, а младший — герцогом Стефаном. Дочь же вышла замуж за маркграфа Остерландского и Мейссенского. В браке со своей второй супругой — Маргаритой, дочерью Гильома, доброго графа Эно, Голландии и Зеландии, — Людвиг Баварский имел десять детей: пять дочерей, чьих имен я не знаю, и пять сыновей, из коих первый, рожденный в Риме, носил имя Людвиг и был королем Краковским. Второй сын носил имя Гильом и, хотя был герцогом Баварским, проживал в Голландии. Третий из сыновей носил имя Альбрехт, четвертого звали герцог Оттон, а пятого — Людвиг.

К тому времени графства Эно и Голландия уже отошли к императрице Маргарите от ее брата, графа Гильома, который погиб во Фризии из-за своей горячности. Однако после смерти своего супруга-императора императрица, графиня Эно и Голландии, надолго задержалась в Германии.

Затем случилось во вторник, после дня Святого Мартина, в год 1347, что монсеньор Жан д’Эно снова выдал замуж свою дочь, графиню Блуаскую, которая была супругой монсеньора Людовика, графа Блуа, погибшего в битве при Креси. В первом браке у нее уже были дети, но она вышла замуж вторично, за графа Намюрского.

 

История 150

О том, как люди короля Франции попытались отбить у англичан город и замок Кале

Случилось примерно в первый день июля 1348 года, что один ломбардец, Эмери Павийский, который от имени короля Англии был кастеляном замка Кале, прибыл в Лилль. Там он договорился и сторговался с монсеньором Жоффруа де Шарни, что сдаст ему Кале в определенный день за сумму в 25 тысяч старых экю золотом. Затем Эмери вернулся в Кале, а монсеньор Жоффруа прибыл к королю Франции и поведал об этом соглашении. Король тогда очень обрадовался и сказал монсеньору Жоффруа де Шарни, чтобы он выполнил этот замысел:

«Возьмите столько латников и денег, чтобы вы смогли вернуть назад город и замок Кале, столь мной желанные».

Уехав от короля, монсеньор Жоффруа направился в Турне, велел начеканить там монет, чтобы расплатиться с ломбардцем, а затем прибыл в Сент-Омер и утроил тайный сбор латников.

Однако король Англии точно узнал не только о затеваемой сделке, но даже о дне и часе, когда она должна была состояться. Поэтому он прибыл в Кале и вошел в него совсем тихо, с хорошим отрядом, чтобы оборонять город от врагов. Между тем монсеньор Жоффруа де Шарни выступил из Сент-Омера и ехал ночью до тех пор, пока не прибыл в Раньи. Он вел с собой 5 тысяч человек, разделенных на три отряда, ибо там были воины из Лика, Фьенна и Гина, которые дружно собрались вместе в назначенный день. И были там с монсеньором Жоффруа де Шарни монсеньор Жан де Ланда, монсеньор Моро де Фьенн, монсеньор Эсташ де Рибемон со своим сыном, монсеньором Валераном, монсеньор Удар де Ранти, монсеньор Ги дю Буа, монсеньор Пепен де Вьер, монсеньор Эктор де Байёль и многие другие. Они притаились в одной долине, поблизости от Кале. А между тем Эмери, этот ломбардец, капитан замка Кале, рассказал всё дело королю Эдуарду.

И вот в назначенное время два участника сделки, монсеньор Жоффруа де Шарни и монсеньор Удар де Ранти, вошли в замок Кале и вручили Эмери Ломбардцу вышеназванную сумму денег. Сразу, как только он ее получил, за ними закрыли и заперли ворота замка, а все взятые у них деньги были унесены. И тогда зазвучал в замке один рожок, по сигналу которого вышли англичане и рьяно напали на французов. Те ничего не опасались и потому были очень испуганы, когда увидели, что на них напали король Англии и его люди. Тем не менее они построились в боевой порядок, ибо у них было много людей и отважных рыцарей. Началась битва, очень жестокая и долгая. В ней погибли монсеньор Пепен де Вьер, знаменитый рыцарь, монсеньор де Креки, монсеньор дю Буа и многие другие башелье. Из сечи сумели вырваться монсеньор Жан де Ланда, монсеньор Моро де Фьенн и множество других. И был там взят в плен монсеньор Эсташ де Рибемон. Перед этим он столь хорошо и стойко оборонялся, что все англичане диву давались. И получил он в награду венец как лучший воин этого дня. Его сын, монсеньор Валеран, попал в плен вместе с ним и был при этом очень тяжело ранен. После этого король Англии отплыл назад, назначив верховным капитаном Кале монсеньора Бошема, ибо довольно скоро должно было кончиться перемирие между королем Франции и королем Англии.

 

История 151

О смерти Филиппа де Валуа, короля Франции, и о том, как его старший сын Жан, герцог Нормандский, был коронован французским венцом

После этого события, произошедшего под Кале, король Франции был крайне огорчен и сильно раздосадован, и не столько из-за понесенных потерь, сколько из-за того, что ошибся в своих расчетах. Он был столь расстроен, что еще немного — и потерял бы ум и рассудок. И впал он в такую глубокую и тяжелую тоску, что это стало причиной его болезни и скорой смерти.

Между тем король Англии вернулся в свою страну и увез с собой пленников, захваченных в битве. Он продержал их в городе Лондоне до тех пор, пока они полностью не внесли выкуп.

Так и прошел тот сезон без какой-либо явной войны, если не считать Бретани: там воевали постоянно. И захватили англичане в ту пору замок Лодён, который впоследствии доставил множество тревог земле Бретонской и французам.

В ту же пору, в год 1349, в месяце августе, скончался Филипп де Валуа, король Франции. Он был погребен в аббатстве Сен-Дени, во Франции.

После него королем стал его старший сын, монсеньор Жан, герцог Нормандский. И был он миропомазан и коронован в Реймсе как король Франции средь великой радости, в присутствии всех принцев и сеньоров королевства Французского. Этот король Иоанн стал править с великой отвагой и гордостью, выказывая твердое желание выстоять против англичан, своих смертельных врагов.

Тогда между двумя королями еще продолжалось перемирие, но довольно скоро оно было нарушено.

В ту пору англичане завоевали город Сен-Жан-д’Анже ли в Пуату, где от имени французов находился монсеньор Ги де Нель, маршал Франции.

Теперь нам надлежит рассказать о том, что произошло в то время в округе Сент-Омера с другим маршалом Франции, коего звали монсеньор Эдуард де Боже: каким образом он был убит, сражаясь в битве при Ардре.

(Конец фрагмента)

 

[1]

[

О том, как принц Уэльский женился на графине Холланд вопреки воле своего отца, короля Эдуарда Английского

]

[1766]

[Наиболее вероятной исторической фигурой, послужившей прототипом для создания образа графини Солсбери в трудах Жана Ле-Беля и Фруассара, является Джоанна Кентская. Редкая красота этой дамы и ее брачные союзы с представителями высшей английской знати послужили поводом для возникновения многих слухов и легенд, нередко анекдотического характера. В приведенном ниже фрагменте отразились широко распространенные представления о силе природных чар Джоанны Кентской и ее умении ловко ими пользоваться.]

(1361)

Мессир Томас Холланд был женат на самой красивой и самой знатной даме на свете. После кончины этого господина — очень благородного рыцаря, который много послужил королю Англии и его сыну-принцу на войне, — разные господа стали просить принца, чтобы он соблаговолил поговорить о них с графиней Холланд. Был среди них и монсеньор де Брокас — один из самых благородных и знатных людей Англии, весьма добрый рыцарь, который сослужил принцу очень большую службу и весьма для него потрудился как на войне, так и в других делах. Он просил принца, чтобы тот соизволил побеседовать с названной госпожой графиней и уговорил ее выйти за него замуж.

Ради названного рыцаря принц помногу раз беседовал с госпожой Холланд. Желая развлечься, он весьма охотно приезжал повидать эту даму, которая была его кузиной, и часто любовался на ее превеликую красоту и премилое изящество, каковое ему чрезвычайно нравилось. И вот однажды принц беседовал с госпожой графиней насчет названного рыцаря, и она ему ответила, что никогда больше не вступит в брак. Будучи весьма умной и ловкой, она еще не раз повторила это принцу.

«Эх! Ах! — сказал тогда принц. — Прекрасная кузина, в том случае, если вы не согласитесь выйти замуж за моего друга, злой окажется ваша красота, коей вы так щедро наделены! И если бы мы с вами не состояли в близком родстве, то, кроме вас, под небесами не было бы дамы, которую я взял бы в жены с большей радостью!»

Уже тогда был принц охвачен любовью к графине.

Тут стала графиня плакать, как женщина ловкая и исполненная проницательности. И тогда начал принц ее утешать и осыпать поцелуями, принимая ее слезы за великую сладость. И сказал он ей:

«Прекрасная кузина, ведь я хотел с вами побеседовать об одном из храбрейших рыцарей Англии, а кроме того, он весьма благородный человек!»

Госпожа графиня ответила принцу с плачем:

«Ах, сир! Ради Бога, извольте больше не обращаться ко мне с подобными речами! Я уже твердо решила, что никогда не выйду замуж. Ибо я всецело предана самому храброму из всех живущих под небесным сводом. Из любви к нему я, покуда живу, не возьму иного супруга, кроме Господа. Поскольку для меня невозможно стать его женой, я, ради любви к нему, желаю беречься мужского общества и твердо намерена никогда не вступать в брак!»

Принцу страсть как хотелось узнать, кто же является самым храбрым на свете, и он очень упрашивал графиню, чтобы она это сказала. Но чем больше он горячился, тем сильнее она просила не настаивать, говоря:

«Ради Бога, дражайший сеньор! — тут она преклонила колени, — Ради нежнейшей Девы Богородицы, извольте на этом успокоиться!»

Короче говоря, принц сказал, что если она не откроет ему, кто храбрее всех на свете, он станет ее смертельным врагом. И тогда сказала ему графиня:

«Дражайший и прегрозный сеньор, это вы! Из любви к вам, я никогда не позволю, чтобы рядом со мной возлег какой-нибудь рыцарь!»

Принц, который уже был охвачен сильнейшей любовью к графине, сказал ей:

«Сударыня, я даю обет Господу, что до тех пор, пока вы будете жить, не возьму в супруги другой женщины!»

И тут же с ней обручился, а в скором времени и вступил в брак.

Эдуард, король Англии, узнал, что его сын принц взял в жены графиню Холланд и уже сочетался с ней браком. Из-за этого был он ужасно огорчен и раздосадован, и хотел предать графиню смерти. Ведь принц мог найти намного более почетную партию, и под небом не было императора, короля или иного государя, который не испытал бы великую радость, если бы принц с ним породнился.

Принцесса узнала, что король Англии ее возненавидел, и сказала своему господину-принцу, чтобы он, ради Бога, увез ее из Англии. Мол, она уверена, что король Эдуард прикажет ее умертвить, если сумеет задержать. Да принц и сам хорошо это знал. Поэтому он увез ее в Гиень и прибыл с ней в Бордо. Там-то и родила она сына, который получил имя Ричард и впоследствии стал королем Англии. Ведь принцесса была беременна еще до того, как покинула Англию. А еще прежде она родила от монсеньора Томаса Холланда одну девочку, которую взял в жены монсеньор Жан де Монфор, впоследствии ставший герцогом Бретонским.

Из-за того, что принц женился на графине, англичане были весьма огорчены и возмущены. Плохо расположенные к принцу, они крайне расстраивались, когда о нём заговаривали в их присутствии.

 

[2]

[

О том, как Годфруа д’Аркур и другие бароны выступали в защиту нормандских вольностей

]

[1772]

[Нижеследующий фрагмент сильно перекликается с рассказом о Годфруа д’Аркуре, который содержится в «Римском манускрипте». Поскольку «Хроника первых четырех Валуа» была создана раньше, чем «Римский манускрипт», можно предположить, что Фруассар использовал ее материал в своей работе.]

(1337)

В год 1337 Филипп де Валуа, король Франции, неоднократно собирал в Понт-Одемере прелатов, баронов, знатных господ и людей из добрых городов, дабы в связи с войной установить и ввести новый общий налог по всему королевству. По этому поводу прелаты, бароны, знатные господа и именитые горожане из добрых городов Нормандии много раз собирались на совещания, дабы уберечь свои свободы и вольности. Там присутствовали: Рауль — граф Э и коннетабль Франции, граф Аркурский, монсеньор Годфруа д’Аркур, маршал Бертран, сир де Гравиль, а также другие бароны, прелаты, знатные господа и именитые горожане. В итоге они договорились с королем Филиппом и его сыном, герцогом Жаном, что дадут им большую сумму денег при условии, что за ними сохранят их свободы и вольности в полном соответствии с содержанием «Хартии нормандцев». Сумма была собрана, и король с герцогом поклялись твердо соблюдать и беречь это соглашение. Однако уже довольно скоро они распорядились ввести по всему королевству налог, а иначе говоря мальтот и табель, дабы иметь больше средств для ведения войны. Тогда нормандцы очень сильно пожалели о том, что сделали, коль скоро договора с ними не соблюли. <…>

(1344)

Сборщики, назначенные и уполномоченные по распоряжению короля, стали взыскивать в Нормандии новые налоги и мальтоты. Однако случилось, что монсеньор Годфруа д’Аркур, сир де Ла-Рош-Тессон и Рожье Бакон сказали от своего собственного имени и от имени принцев Наварры, что не потерпят никаких мальтотов в своих землях. Поэтому поводу их вызвали на суд в Париж. Монсеньор Рауль Тессон и рыцарь Рожье Бакон туда явились и были обезглавлены. Но монсеньор Годфруа д’Аркур не поехал туда вовсе и нашел прибежище в Англии, у короля Эдуарда; поэтому его объявили изгнанным из королевства Французского. <…>

(1355)

Монсеньор Годфруа д’Аркур прибыл в Руан, дабы принести герцогу [Нормандскому] оммаж. В церкви Руанской Богоматери он взял «Хартию нормандцев», в которой содержатся привилегии Нормандии. Неся эту хартию над своей головой, он предстал перед герцогом и сказал во всеуслышание:

«Мой естественный сеньор! Вот «Хартия нормандцев»! Если вам угодно поклясться, что вы будете соблюдать ее в том виде, как здесь записано, то я полностью готов принести вам оммаж».

В ответ на эту речь советники герцога Нормандского пожелали получить хартию на просмотр. Монсеньор Годфруа ответил, что он обещал немедленно доставить и вернуть хартию на прежнее место, в названную церковь, и сейчас так и поступит. Но если они желают получить ее копию или дубликат, то это вполне можно устроить.

Так и ушел монсеньор Годфруа д’Аркур со двора герцога, не принеся оммаж. И простился он с герцогом, говоря, что ему надлежит срочно вернуться в свои земли. Герцог с большой охотой слушал его речь и был бы очень доволен, если бы он остался в его свите и его совете, ради весьма большого ума, коим он обладал.

(Конец фрагмента)

 

[

О том, как нормандцы требовали от короля Филиппа подтвердить их старинные вольности

]

(1337)

<…> Затем король Франции созвал своих баронов и рыцарей на совет [по поводу предстоящей войны с Англией], и собрались они в Верноне, что в Нормандии. Там представители каждой земли дали королю советы, наилучшие по их мнению. И когда пришел черед нормандцев, бароны Нормандии собрались вместе и устроили между собой совещание о том, что ответить. В итоге с ответом было поручено выступить сиру д’Аркуру (ведь тогда еще не было ни графов Аркурских, ни Танкарвильских, — эти титулы были учреждены только в 1339 году). Затем сир д’Аркур явился в Вернон, в указанное место, предстал перед королем и всеми его баронами и сказал:

«Господа! Бароны Нормандии поручили мне, как самому малому и несведущему, высказать их волю. То, что я сейчас скажу, будет от их имени и с их согласия.

Верховный государь! Ваши предки — короли Людовик Святой, Филипп Красивый и другие — мирно правили нами, соблюдая вольности Нормандии, в подтверждение чего они выдавали нам такие вот грамоты, скрепленные вислыми печатями зеленого воска на шелковых шнурках. Соблаговолите же, по вашей доброй милости, признать и подтвердить в новой хартии наши вольности и свободы, и обещайте их мирно соблюдать. За эту вашу печать мы дадим вам 100 тысяч ливров, а кроме того, пообещаем вам, под залог нашего движимого имущества и наследственных владений, что если король Англии вторгнется в ваши земли (а он может напасть на вас только через морские рубежи Бретани, Нормандии или Пикардии), мы за наш собственный счет сразимся с ним и доставим вам его, мертвым или пленным, в вашу парижскую темницу, или же сами все поляжем в бою».

Выслушав этот ответ, король Филипп так обрадовался, что это было великое диво. И сказал он:

«Клянусь моим именем (так он обычно клялся), это очень благородный и любезный ответ».

Однако было уже поздно и настало время идти обедать. На следующий день король собрал своих баронов из других земель и сказал им:

«Милые сеньоры! Вы слышали ответ нормандцев. Он кажется мне прекрасным и любезным. Что вы посоветуете в связи с этим?»

Тогда завистники нормандцев — такие как бургундцы и другие — стали возражать. И в частности мессир Филипп де Нуайе сказал перед всеми:

«Сир, сир! В том ответе, который вам вчера дали нормандцы, проявилась их великая гордыня и великая самонадеянность. Сир, вспомните, что они — ваши люди, которые должны приносить вам клятву верности, оммаж и на основании этого держать от вас свои земли. Если вы издадите постановление по их запросу, и они исполнят свой замысел, то впредь уже никогда не станут повиноваться вам, возгордясь от великой чести, которая им выпадет. Поэтому сделайте иначе: объявите воинский сбор в определенном месте — там, где постановит ваш совет, и призовите нормандцев как ваших подданных вместе со всеми другими. Если король Англии переправится через море и вторгнется в вашу землю, вы выступите против него с самыми большими силами, какие только сможете собрать. Вот тогда вы и увидите, кто вам друг, а кто враг. Вы сможете лучше выдержать бремя битвы, имея при себе все ваши силы, нежели только нормандцев. И весь почет достанется вам, а не им».

Из-за этого совета случилось великое зло и несчастье, как вы услышите далее.

Когда Годфруа д’Аркур, младший брат названного сира д’Аркура, услышал ответ короля и баронов, то крайне огорчился и сказал, что, несмотря ни на что, нормандцы останутся при своих вольностях, а иначе королевство Французское понесет такой ущерб, какого еще никогда не было, etc. Эти слова донесли королю, и было послано за Годфруа д’Аркуром etc., но его не нашли etc., ибо он уже скрылся etc. После этого он заключил союз с Англией, как вы услышите далее etc.

Теперь оставим эту тему и расскажем о короле Франции, который был женат на королеве [Жанне] Бургундской.

 

[

О кознях, которые строила против нормандцев королева Франции, Жанна Бургундская

]

Король Филипп [VI] был женат на дочери герцога Бургундского. Она была хромоногой и самой злобной из всех, кто когда-либо г… из ж… на землю. Она особенно ненавидела нормандцев и паче всего простолюдинов. И говорила, что простолюдин — купец иль горожанин — должен иметь не более пяти су и лишь одного осла, а одежду носить только из полотна. И по своей великой зловредности она пыталась убить одного из самых лучших и благочестивых рыцарей Нормандии, мессира Робера Бертрана, которого звали Рыцарь Зеленого Льва. Он разбил короля Арагона в его земле и был одним из тех рыцарей королевства, коих король [Филипп] особенно любил. Королева же впадала в ярость оттого, что он был нормандцем. И столь он был силен, что никто не осмеливался вступить с ним в поединок, ибо ударом копья или иного оружия он укладывал наземь всякого. Но однажды королева всё-таки придумала, как его погубить.

И вот случилось, что Рыцарь Зеленого Льва прибыл в Париж, и королева об этом узнала. Тогда велела она написать от имени короля одну грамоту, адресованную прево Парижа, каковой был кумом названного рыцаря. В грамоте повелевалось, чтобы прево, под страхом веревки, тотчас и немедля, без малейшей задержки и невзирая на любые другие грамоты и приказы, которые могут этому противоречить, взял под стражу королевского изменника, чья вина установлена, мессира Робера Бертрана, доставил его к Монфоконской виселице и там повесил за шею. И была эта грамота полностью написана и лежала наготове в потайном месте. Вечером королева легла с королем в постель и учинила ему такие великие ласки, что он с ней сблизился, а затем уснул. Когда она убедилась, что он спит крепким сном, то взяла из его кошелька тайную королевскую печать и скрепила ею грамоту.

Утром она встала раньше короля и послала к прево Парижа своих доверенных людей с оной грамотой, которая содержала вышеназванный приказ. И когда прево ее прочел, то был так расстроен, что сильнее некуда. Придя в дом к названному Рыцарю Зеленого Льва, прево застал его в спальне как раз тогда, когда он поднимался с постели. Рыцарь приветствовал своего кума, прево Парижа, и сказал ему «добро пожаловать!» Тут прево расплакался и сказал: «Дорогой кум, я вам принес слишком тяжелую весть!» — и показал ему грамоту, присланную злыдней королевой.

Когда рыцарь увидел эту грамоту и понял, что в ней заключена его смерть, то ужаснулся и сказал прево, своему куму:

«Против этого нет никаких средств, и от вас тут ничего не зависит. Однако я никогда не совершал измены в отношении короля, из-за которого должен теперь принять смерть. И если вы позволите, чтобы я переговорил с ним и попытался оправдаться, прежде чем меня казнят, то окажете мне очень большую любезность».

Прево, искренне его любивший, ответил:

«Даже если мне придется принять смерть вместе с вами, я всё равно отведу вас к королю!»

Затем они вышли из дому и направились туда, где находился король, который еще ничего не знал о случившемся. Когда он их увидел, то оказал им очень теплый прием и спросил:

«Что с вами?! Вы мне кажетесь очень испуганными!»

Тут вручили они ему грамоту, скрепленную его тайной печатью. Просмотрев ее, король пожелал узнать, откуда это исходит, и заподозрил, что тут не обошлось без его жены. Поэтому затворил он ее в одном укромном покое и силой принудил сознаться во всех ее кознях. И поколотил ее король факелом так, что чуть не убил. После этого случая ему пришлось всегда хранить свою печать запертой на два ключа — и ему, и всем другим королям, которые правили во Франции по сию пору. Рыцарь же вернулся к себе, полностью свободный и избавленный от опасности. Однако оставим этот рассказ и поведаем о другом коварном замысле королевы.

Во времена короля Иоанна, сына короля Филиппа де Валуа и названной королевы, архиепископ [Руанский] де Мариньи долгое время находился под Бордо и держал его в осаде. Затем он вернулся назад, ни в чем не преуспев. И когда он прибыл ко двору, королева, которая его смертельно ненавидела, сделала ему приветственный знак рукой и молвила:

«Милый отче, вы пережили много невзгод, лишений и трудных ночей ради блага этого королевства. Мы с моими дамами окажем вам самый теплый прием и сделаем всё, чтобы вы хорошо отдохнули. Ведь вы этого весьма заслуживаете! Завтра мы приготовим для вас горячую ванну, — она вам необходима».

Архиепископ всеми силами стал отказываться, но все-таки был вынужден уступить. Затем, расстроенный из-за того, что не смог отказаться, он сказал об этом герцогу, сыну королевы. Тот ему ответил:

«Милый отче, я приму ванну вместе с вами», — а затем сказал своей матери: «Велите приготовить две ванны: одну — для нас, а другую — для архиепископа».

Тогда королева очень сильно огорчилась, и была бы рада уклониться от этого, но не смогла.

Когда, в соответствии с приказанием, ванны были готовы, герцог сказал архиепископу:

«Милый отче, вы войдете в мою, а я — в вашу».

Услышав это, королева окончательно расстроилась и, страшась за жизнь своего сына, сказала ему, чтобы он ни в коем случае так не делал. Тогда поняли все, что тут есть какой-то злой умысел. Герцог взял одну собаку и бросил ее в ванну архиепископа. Собака выскочила оттуда и умерла у всех на виду.

Узнав об этом, король разгневался. И была королева вновь заперта в комнате и избита факелом, как прежде.

Теперь оставим рассказ об этих кознях и поговорим на другую тему.

(Конец фрагмента)

 

Письмо королевы Франции, Жанны Бургундской,

к одному из служащих Филиппа VI

[1785]

(1339?)

[Эта грамота, не имеющая точной датировки, свидетельствует о том, что королева активно вмешивалась в дела государственного управления].

Мэтр Жан! Сир д’Оффемон должен служить монсеньору [королю] с пятьюдесятью латниками в течение двух месяцев за свой счет, по причине долгов, которые у него есть за ярмарки в Шампани. Однако, как мы слышали, монсеньор простил ему один месяц, что крайне нас удивляет, ибо другие, кто должен служить сходным образом, следуя этому примеру, пожелают просить о такой же милости. Поэтому мы поручаем вам узнать у монсеньора, действительно ли он оказал ему эту милость, ибо, если монсеньор это сделал, нам кажется, что названный сир д’Оффемон вполне мог бы отказаться от такого послабления, особенно в нынешних обстоятельствах. Он вполне мог бы дождаться другого раза, чтобы получить иную выгоду от монсеньора.

Наш Господь да хранит вас.

Записано в Венсенском лесу, в воскресенье вечером.

 

Письмо короля Филиппа VI Французского к его сыну, герцогу Нормандскому

[1787]

(20 октября 1341 года)

Нашему дорогому сыну Жану.

Жан, мы внимательно прочитали ваше письмо, и поскольку, несмотря на наше предписание, идти на Ванн вы не можете, мы вам поручаем, чтобы в том случае, если пожелаете осадить какой-нибудь город, вы провели бы перед этим обстоятельные совещания и обсуждения. Велите также хорошо разведать городские укрепления и положение врагов, прежде чем начать осаду, и сделайте это столь обдуманно, чтобы вам не пришлось долго там задерживаться или бесславно отступить назад.

И поскольку всегда выгодно представить себя правым по отношению к врагам, а их неправыми, — если вы почувствуете, что граф де Монфор делает вам приемлемое предложение, то предложите ему в качестве отступного землю с доходом в десять или двенадцать тысяч ливров, помимо того, чем он уже владеет. Если же он захочет большего, следует дать ему в соответствии с завещанием, которое, как он говорит, было ему оставлено названным почившим [герцогом]. Велите посмотреть, что в этом завещании сказано, и если вы найдете, что Карл, наш племянник, в него включен, то велите его исполнить, а другие переговоры тогда прекратить.

При этом мы также желаем, чтобы Карл [де Блуа] обещал графу де Монфору, что не разделит и не расчленит герцогство Бретонское ни для нас, ни для кого бы то ни было другого, дабы оно в целости отошло к названному графу после кончины нашего племянника Карла или его супруги в том случае, если она скончается, не оставив прямого наследника. Ибо иначе в [Бретонской] стране будет тревога, как бы Карл по частям не уступил ее нам или кому-нибудь еще.

Мы желаем, чтобы вы выдвинули эти предложения, если будет с кем вести переговоры, и остерегайтесь кому-нибудь открыть эти замыслы, ибо при вас находится много людей, которые весьма завидуют названному графу, и нам кажется, что вам лучше никому не говорить об этом, кроме нашего брата-герцога и сеньора де Нуайе. Поступайте по их совету и сделайте всё как можно лучше.

Жан, во имя верности, которую вы должны нам выказывать, дайте нам знать, днем иль ночью, как только узнаете, что король Англии высадился [в Бретани]. А если вы пишете нашей снохе-герцогине, то сообщайте ей, что у вас достаточно людей, а у врагов их мало, и разбить их не составит труда. Ибо ей сказали некоторые сведения о короле Англии, а также другие, которые очень ее испугали. Поэтому будет хорошо, если вы ее успокоите вашими письмами.

Записано у Брода де Мони в двадцатый день октября.

Жан, какие бы предложения ни делали вам от имени графа де Монфора, не прекращайте двигаться по Бретани и действовать согласно решениям, принятым на совете, если не будете уверены, что эти предложения вполне устраивают вас и ваш совет.

 

Письмо Танги дю Шателя к королю Франции

[1791]

(21 февраля 1342 г.)

Весьма могущественный и прегрозный сеньор, я ознакомился с содержанием вашего письма, адресованного мне и доставленного мэтром Анри де Малетруа, вашим советником и моим кузеном, и выслушал все, что сказал он мне устно от вашего имени. Даю вам знать, что по сию пору я никогда в своей жизни не помышлял о мятеже и неповиновении ни против вас, ни против чего-либо, принадлежащего вам. И никогда за всё прошедшее время я не видел и не слышал какого-либо приговора или постановления, изданного вами или вашей курией по поводу нынешнего спора и несогласия из-за бретонского наследства, и не знал ничего о ваших намерениях, — нет человека, который мог бы сказать обратное.

Теперь же, когда благодаря названному мэтру Анри де Малетруа ваше решение полностью доведено до моего сведения, а также до всеобщего сведения [Бретонской] страны, даю вам знать, что я намерен повиноваться и служить вам во всем, в чем только смогу. Правда истинная, что мессир Карл де Блуа и монсеньор Эрве де Леон желали и до сих пор желают мне досадить и уничтожить меня, поскольку я встал на сторону того, кто является моим непосредственным сеньором и истинным по крови наследником Бретани. Поэтому я занял против них оборонительное положение и буду защищаться до самой смерти, если только вы не велите поступить иначе. В том случае, прегрозный сеньор, если вам угодно будет это сделать и взять улаживание ссоры между сторонами в свои руки (ибо названный мэтр Анри сообщил мне об этом от вашего имени и уже наложил вашу руку на здешние города и замки), я вас смиренно молю, чтобы вы соизволили оградить меня, мое имущество и моих приверженцев от козней противников и приняли меня под вашу защиту и покровительство, под которые я себя отдаю, или же позвольте мне самому защищаться от них, ибо я думаю, с помощью Нашего Господа, хорошо выстоять против их козней и их могущества.

Мой дражайший сеньор, я препоручаю себя вам, и соблаговолите считать меня своим человеком и верить названному мэтру Анри де Малетруа, моему кузену, в том, что он скажет вам от меня устно. Господь да хранит вас и умножает почет вашей власти при добром управлении Его народом.

Записано в Бресте в четверг после дня Поминовения, в год Милости 1341.

Полностью и смиренно вам преданный,

Танги дю Шатель

 

Грамота Эдуарда III о прибрежных городах и замках, переданных под его контроль в герцогстве Бретонском

(22 февраля 1342 года)

Эдуард, милостью Божьей король Франции, Англии и сеньор Ирландии, всем тем, до кого эти грамоты дойдут, привет! Прежде, среди других дел и соглашений, заключенных между нами и монсеньором Амори де Клиссоном, наставником и опекуном Жана Бретонского, сына и прямого наследника благородного мужа, монсеньора Жана, герцога Бретонского и графа де Монфора, уже оговаривалось, что города, бурги, замки, крепости и порты, как морские, так и речные, в герцогстве Бретонском будут с готовностью переданы под охрану наших людей, дабы в ходе войны мы и наши люди могли безопасно там высаживаться, а также ради более надежной защиты страны. Тем не менее мы вовсе не намерены настаивать, чтобы нам были переданы все города, бурги, замки, крепости и морские порты в названном герцогстве, но только лишь те, которые нужны, чтобы принять нас и наших людей, а также обеспечить безопасность страны, согласно мнению тех, кого мы пошлем в названные края, и других, кто состоит в совете госпожи Жанны Фландрской, герцогини Бретонской и графини де Монфор. В свидетельство чего мы и велели издать эти наши открытые грамоты.

Продиктовано в Лондоне, в двадцать второй день февраля,

в год нашего правления Францией третий и Англией шестнадцатый.

 

Письмо Эдуарда III к Томасу Уэйку

[1793]

(12 ноября 1342 года)

Король своему дорогому и верному монсеньору Томасу Уэйку, сеньору Лиддела, шлет привет!

Мы уже прибыли в пределы Бретани и начали поход по ее землям, дабы военным путем отстоять наши права и принять судьбу, ниспосланную Богом. При этом мы надеемся совершить такие деяния, которые послужат к чести и выгоде — нашей собственной и всего нашего королевства Английского, и приведут к окончательному и быстрому завершению этой войны. Для этого нам требуется хорошее подкрепление из наших людей, и нам кажется, что к сбору этого подкрепления всякий влиятельный сеньор, который дорожит честью нашей и нашего королевства, по справедливости должен деятельно приложить свою руку. Поэтому мы вас просим со всей настоятельностью: учитывая наши нужды и то, что любовь надлежит доказывать делом, соизвольте снарядить для усиления нашего войска такой внушительный отряд, какой только сможете, а мы в будущем отплатим за вашу отзывчивость такой признательностью, что вы останетесь довольны, если угодно Богу.

Записано в Розье, в Бретани, в двенадцатый день ноября.

(Rymer, t. II, pt. IV, р. 137)

 

Письмо Эдуарда III к принцу Уэльскому

[1796]

(5 декабря 1342 года)

Дражайший и горячо любимый сын, мы хорошо знаем, что вам весьма не терпится получить добрые вести о нас и о нашем положении. Даем вам знать, что на момент отправления этого письма мы, слава Богу, находимся в добром здравии и желаем то же самое услышать и узнать о вас.

Дражайший сын, как только представилась возможность после нашего отбытия из Англии, мы даем знать, что уже проехали по герцогству Бретонскому большое расстояние. Эта страна отдалась в наше подчинение вместе со многими городами и крепостями, в числе коих город Плоэрмель, замок и город Малетруа, замок и город Редон — всё добрые города и хорошо укрепленные. И знайте, что сир де Клиссон, один из самых влиятельных сеньоров Пуату, четверо других баронов — сир де Лоеак, сир де Машекуль, сир де Рэ и сир де Рьё, а также другие рыцари названной страны, вместе со своими городами и крепостями, расположенными прямо на стыке Франции и нашего герцогства Гасконь, сдались на нашу милость, что следует считать большим успехом в нашей войне. И прежде чем написать об этом, мы послали в область Нанта нашего кузена Норфолка, графа Уорика, монсеньора Хъюга Диспенсера и большое количество других банеретов с четырьмя сотнями латников, дабы они сделали там всё, что смогут. Уже после их выступления мы получили известие о том, что сир де Клиссон и вышеназванные бароны с добрым числом латников примкнули к нашему названному кузену и его отряду. После отбытия оных мы еще не получали никаких вестей об их действиях, но надеемся вскоре получить хорошие, с Божьей помощью.

Дражайший сын, знайте, что, следуя совету и мнению самых мудрых из нашего войска, мы осадили город Ванн — лучший город Бретани после Нанта. Так мы можем сильнее и крепче принудить страну к повиновению, ибо нам кажется, что если мы двинемся дальше, не овладев этим городом, то земли, которые нам уже покорились, нельзя будет удержать никоим образом. Кроме того, названный город стоит на морском берегу и хорошо укреплен, так что, если мы сможем им овладеть, это станет большим успехом в нашей войне. И знайте, дражайший сын, что монсеньор Луи де Пуатье, граф Валентинуа, является капитаном города, и говорят, что при нем находятся добрые воины, но мы надеемся, по Божьему могуществу, на хороший для нас исход. Ибо после нашего прибытия в этот край Бог дал нам хорошее начало и возможность действовать в настоящее время, — хвала ему! Страна изобильна хлебом и мясом, но все равно, дорогой сын, надлежит, чтобы вы поторопили нашего канцлера и казначея с отправкой к нам продовольствия, ибо они хорошо знают о нашем положении.

Дорогой сын, знайте, что на третий день после того, как мы осадили названный город, прибыли к нам один аббат и один клирик с письмами от кардиналов. Кардиналы просили нас об охранной грамоте, чтобы они могли приехать к нам. Мы сказали, что, если они получат грамоту, то смогут быть у нас примерно через восемь дней, и велели нашим советниками так и ответить названным посланникам и выдать им охранную грамоту для кардиналов, дабы те прибыли в Малетруа, расположенный в тридцати лье от нас и недавно сдавшийся на нашу милость. Ибо мы, по многим причинам, не намерены позволить им приблизиться к нашему лагерю на более близкое расстояние. И знайте, что в каком бы положении мы ни были, с Божьей помощью, мы всегда готовы прислушаться к разумным предложениям, в какой бы час к нам с ними ни обратились. Но даже если бы кардиналы приехали к нам с такими предложениями, мы не собираемся откладывать исполнение нашего замысла ни на один день, ибо мы хорошо предвидим все задержки, которые могут возникнуть во время переговоров с ними и другими [послами].

Дорогой сын, как только эта осада или другое дело, которое нас касается, придет к какому-нибудь итогу, мы вам пошлем вести столь быстро, сколь посланники смогут отправиться за море.

Дорогой сын, дайте ознакомиться с этим письмом архиепископу Кентерберийскому и тем нашим советникам, которые находятся при вас.

Дорогой сын, Бог да хранит вас!

Записано под нашу тайную печать, под осажденным Ванном, накануне дня Святого Николая.

Дражайший сын, уже после написания этого письма к нам пришли вести о том, что наш кузен Норфолк, граф Уорик, монсеньор Хъюг Диспенсер и другие банереты со своими отрядами осадили город Нант, ибо они рассчитывают, с Божьей помощью, быстро управиться.

(Из хроники Роберта Эйвсбери)

 

Декларация Эдуарда III в защиту Годфруа д'Аркура

[1799]

(13 июня 1345 года)

Король всем тем, кто эту грамоту увидит и услышит, шлет привет!

Знайте, что благородный муж, монсеньор Годфруа д’Аркур, учитывая, что королевство Французское должно по праву принадлежать нам, перешел в наше подчинение, принес нам оммаж и признал нас своим непосредственным сеньором как законного короля Франции. Поэтому мы, желая обойтись с ним столь милостиво, сколь надлежит, даем обещание, что будем поддерживать и защищать названного монсеньора Годфруа от всех людей и не заключим перемирия или мира с нашим французским противником, если безопасность названного Годфруа не будет при этом обеспечена.

И в том случае, если названный Годфруа, по причине перехода в наше подчинение, потеряет земли, коими он владеет в Брабанте, мы подыщем ему достаточную замену для его содержания на то время, пока он вновь не обретет вышеназванные земли. И если, по Божьей милости, мы отвоюем наше наследство в Нормандии, то велим вернуть ему его земли, которые он потерял в тех краях.

В свидетельство чего, etc.

Записано в Вестминстере, в тринадцатый день июня.

 

Отчет Майкла Нортбурга о походе Эдуарда III через Нормандию

[1800]

(21 июля 1346 г.)

Достойно памяти, что наш государь-король и его войско высадились на сушу в Ла-Уг-Сен-Ва, в двенадцатый день июля. Дабы выгрузить лошадей, отдохнуть самим и напечь хлебов, они задержались там до ближайшего вторника. В Ла-Уге нашли они 11 нефов, у восьми из которых были «замки» на носу и на корме, и были они сожжены. В пятницу, пока король там находился, некоторые люди отправились к Барфлёру, думая найти там много людей, но никого не узрели, и нашли там девять нефов с «замками» на носу и корме, два хороших крайера и другие суда, меньшего размера, каковые также были сожжены. И был город Барфлёр столь же хорош и велик, как город Сэндвич. После того как названные люди ушли назад, мореходы сожгли город, и были сожжены многие добрые города и поместья в окрестностях.

Во вторник король выступил в путь, прибыл в Валонь и, проведя там всю ночь, нашел достаточно продовольствия. На следующий день он совершил один большой переход до самого моста на реке Дув, каковой оказался разрушен жителями города Карантана. Король велел починить мост в ту же ночь, а на следующий день проследовал до названного города Карантана, который находился на расстоянии примерно одного английского лье от названного моста. Этот город столь же велик, как Лестер, и в нём нашлись великие запасы вина и другого продовольствия. Большая часть города была сожжена, и король не мог ничего тут поделать.

В пятницу король проследовал дальше и заночевал в полевом селении на берегу одной реки, которая трудна для переправы. Поскольку жители города Сен-Ло разрушили тамошний мост, король велел его восстановить. На следующий день он со своим войском перешел на другой берег и радостно расположился в городе. Еще прежде все жители Сен-Ло стали укреплять его и созвали к себе множество латников, чтобы удерживать город, но затем, перед приходом короля, ушли. В названном городе [англичане] нашли добрую тысячу бочек вина и великое множество другого добра. Этот город более велик, чем Линкольн.

На следующий день король выступил в путь и заночевал в одном аббатстве, а его войско расположилось в полевых селениях вокруг него. Все эти дни воины ехали, сжигая и опустошая местность на расстоянии пяти-шести лье вокруг себя, и спалили множество местечек. В понедельник король продвинулся дальше и, остановившись в полевых селениях, провел там также и вторник. В среду, по хорошей погоде, он прибыл под город Кан в час нон. Поскольку ему донесли, что в городе находится великое множество латников, он велел построить свои рати красиво и внушительно. В Кане были епископ Байё, рыцари и латники, которые удерживали [Старый] город по эту сторону реки. Этот город очень красив и весьма обширен, в одном из его концов находится аббатство, столь замечательное, какое только может быть. В нем покоится Вильгельм Завоеватель, и защищено оно крепостными стенами и башнями, большими и мощными, однако все люди его покинули. А в другом конце города стоит еще одно замечательное аббатство — женское. И никого из людей не осталось ни в названных аббатствах, ни в [Старом] городе по эту сторону реки, а только лишь в замке. Все люди из [Старого] города перешли в город, расположенный на другом берегу реки. Там находились коннетабль и шамбеллан де Танкарвиль, очень знатные сеньоры, множество латников, численностью до пятисот или шестисот, и горожане. А люди из нашего войска, без приказа и порядка, стали штурмовать мост, который был очень хорошо укреплен бреташами и барьерами, и пришлось им весьма потрудиться. Французы очень хорошо держались и упорно защищали названный мост до тех пор, пока он не был захвачен. При этом попали в плен названные коннетабль, шамбеллан, рыцари численностью до сотни, а также 1200 или 1400 оруженосцев. Кроме того, великое множество мертвых рыцарей, оруженосцев и горожан лежало на улицах, в домах и садах. Невозможно сказать, сколько погибло благородных людей, поскольку они сразу были раздеты и их уже нельзя было опознать. А из наших дворян никто не погиб, за исключением одного оруженосца, который был ранен и умер два дня спустя. В городе нашлось вино, продовольствие, а также другое добро и имущество без числа. Ведь Кан более велик, чем любой город Англии, не считая Лондона.

Когда король выступил из Ла-Уга, там оставались примерно двести нефов. Мореходы поплыли в сторону Ротмасса, выжигая страну на расстоянии двух-трех лье от берега. При этом они захватили множество добра и доставили его на свои нефы, а затем дошли так до Шербура — доброго города, в котором есть мощный замок и одно красивое, замечательное аббатство. Мореходы спалили названный город и аббатство, и повсюду выжгли морское побережье от Ротмасса до самого Уистреама, что неподалеку от гавани Кана. Весь их путь составил не менее двадцати шести английских лье, а количество нефов, которые они сожгли — 61 военный корабль с «замками» на носу и корме, 23 рыболовных судна, не считая других, поменьше, многие из которых могли вместить от 21 до 30 бочек вина.

В четверг после того, как наш государь-король прибыл под Кан, жители Байё сообщили ему, что желают сдаться вместе со своим городом и принести ему оммаж, однако он не пожелал принять от них этого по некоторым причинам, и прежде всего потому, что не мог пока обеспечить им безопасность.

 

Отчет Майкла Нортбурга о походе английского войска от Пуасси до Кале

[1811]

(4 сентября 1346 года)

Приветствую! Извольте узнать, что наш государь-король прибыл в город Пуасси накануне дня Успения Богородицы. Там, на реке Сене, был один мост, но он оказался разрушен. Тогда король задержался там, пока мост не починят. В то время как восстанавливали мост, [на противоположный берег] прибыли латники в большом количестве вместе с ополченцами той области, а также из Амьена, хорошо вооруженные. Граф Нортгемптон и его люди так напали на врагов, что перебили более 500 из них, — благодаренье Господу! — а другие умчались на лошадях. В другой раз наши люди снова перешли реку и перебили множество ополченцев [из разных областей] Франции и города Парижа, а также других местных жителей из войска короля Франции, у которых было хорошее вооружение. Таким образом, наши люди, действуя на виду у врагов, навели новый добротный мост без потерь и большого ущерба для себя — благодаренье Господу!

На следующий день после Успения Богородицы наш государь-король перешел реку Сену и направился в сторону города Пуа, который сильно укреплен, обнесен стенами и заключает в себе весьма мощный замок. Враги удерживали его, и когда авангард и вторая рать проследовали мимо, арьергард стал штурмовать город и захватил его. При этом было убито более трехсот вражеских латников. На следующий день граф Саффолк и сир Хъюг Диспенсер напали на собравшихся там местных ополченцев, которые были хорошо вооружены. Разгромив их, они перебили, по меньшей мере, двести человек и взяли в плен более шестидесяти дворян. Затем английское войско направилось в сторону Гранвилье, и, пока оно располагалось там на постой, его авангард был атакован латниками короля Богемии. Наши люди поспешно выступили из города и сразились с врагом в конном бою на копьях. И были наши люди повержены наземь, но, благодаренье Господу, монсеньор Нортгемптон подоспел и выручил рыцарей и других людей, так что никто из них не был пленен или убит, за исключением Томаса Тэлбота. Монсеньор Нортгемптон преследовал врагов до тех пор, пока не оказался всего в двух лье от Амьена. Он пленил четырех латников, а убил двенадцать, остальные же, имевшие хороших лошадей, умчались в Амьен.

Затем, в день Святого Варфоломея, король Англии, коего да хранит Господь, направился в сторону Понтьё и прибыл на берег реки Соммы, которая впадает в море, протекая через город Абвиль, что в Понтьё. Король Франции приказал, чтобы 500 латников и 3000 вооруженных ополченцев охраняли речной брод, но, благодаренье Господу, король Англии и его воины переправились через Сомму там, где прежде еще никто не переправлялся, и при этом ни один из них не погиб. Сразившись со своими врагами, они перебили более двух тысяч латников, а остальных преследовали до самого порта Абвиля и захватили в плен большое количество рыцарей и оруженосцев. В тот же день монсеньор Хъюг Диспенсер взял город Кротуа. Он и его люди перебили там 400 латников и, завладев городом, нашли много продовольственных припасов. Ночь король провел в лесу Креси, на том же берегу [Соммы], поскольку французское войско подошло к броду, следуя за нами с другой стороны от города [Абвиля]. Однако враги не пожелали переправляться у нас на виду и вернулись в Абвиль. Ближайшую пятницу король Англии провел в том же лесу Креси, а субботним утром двинулся в сторону [селения] Креси. Разведчики нашего государя-короля донесли, что король Франции направляется к нам с четырьмя большими ратями. Поэтому [мы] дождались там противника, и, по воле Божьей, незадолго до часа вечерни его войско сошлось с нашим в чистом поле. Битва была очень упорной и длилась долго, ибо враги держались весьма достойно. Но, слава Богу, наши враги были там разгромлены. Король, наш противник, ударился в бегство, и погибли король Богемский, герцог Лотарингский, граф Алансонский, граф Фландрский, граф Блуаский, граф Аркурский с двумя сыновьями, граф Омальский, граф Зальмский со своим братом, сеньор Туарский, архиепископ Реймсский, архиепископ Сансский, великий приор госпитальеров Франции, граф Савойский, сеньор де Морль, сеньор де Гиз, сеньор де Сен-Венан, сеньор де Розенбург, шесть графов Германии и множество других графов, баронов и сеньоров, чьих имен невозможно узнать. Говорят, что Филипп де Валуа и маркграф, прозванный «Избранником римлян», едва избежали гибели. Численность добрых латников, которые в тот день остались лежать мертвыми на поле боя, не считая простых ополченцев и пехотинцев, доходила до 1542.

Наступившую ночь король Англии со всем своим войском провел в полном вооружении на поле, где был разгромлен противник. А следующим утром, перед восходом солнца, предстала пред нами еще одна рать, большая и сильная. Монсеньор граф Нортгемптон и графы Норфолк и Уорик выступили против врагов и разбили их, захватив в плен большое количество рыцарей и оруженосцев и убив две тысячи человек, если не больше. Преследование бегущих продолжалось на расстоянии трех лье. Следующую ночь король провел в Креси, а поутру выступил в сторону Булони. По пути он взял город Этапль, а оттуда направился в сторону Кале. Насколько мне известно, его намерение состоит в том, чтобы осадить город Кале. Поэтому монсеньор король запрашивает у вас продовольствие, которое должно быть послано к нему как можно скорее. Ибо с тех пор, как мы выступили из Кана, мы жили за счет страны, через которую шли, и наши люди терпели великие тяготы и лишения. Теперь, благодаренье Господу, мы не имеем нехватки ни в чем, но при этом находимся в таком положении, что нам надлежит частично пополнить запасы провианта.

Написано под Кале, в четвертый день сентября.

(Из хроники Роберта Эйвсбери)

 

Письмо графа Дерби о походе в земли Пуату

[1821]

(октябрь 1346)

Из последних новостей знайте, что перед праздником Успения Богородицы добрых три дня мы двигались из Ла-Реоля в сторону области Бержерака и собрали там всех сеньоров Гаскони и других людей, которые не были заняты в гарнизонной службе. Намереваясь совершить поход, мы устроили там совет с вышеназванными сеньорами. Уже перед нашим выступлением прибыли к нам некоторые люди, рыцари и другие, чтобы просить о перемирии от имени французов, которые всё еще держали в осаде Эгийон. Но, поскольку мы уже знали, что монсеньор король [Эдуард III] высадился в Нормандии, то не пожелали согласиться ни на какое перемирие. После этого, в ближайшее воскресенье перед праздником Святого Варфоломея, враги сняли осаду и ушли весьма неприглядным образом, ибо забрали с собой большую часть своего добра и своих людей, но оставили шатры и почти всё снаряжение. Как только мы об этом узнали, то двинулись прямой дорогой на Аженэ и прибыли под Вильреаль, добрый город королевства, каковой нам немедленно сдался, равно как и другие города и замки во всей округе. Разместив своих людей в этом городе и его окрестностях, мы поехали через всю область прямо к Тоннену и Эгийону, пополнили гарнизоны там и в округе.

Затем мы вернулись назад в Ла-Реоль и провели в нём добрых восемь дней, отовсюду собирая отряды. В итоге мы разделили наше войско на три части: сеньора д’Альбре, монсеньора Берара д’Альбре, сенешаля Гаскони, монсеньора Александра де Комона и других мы оставили воевать в пределах Базадэ, сеньора де Дюраса и других сеньоров из Аженэ, соответственно, оставили в этой области, а сами с тысячей латников выступили вперед по дороге, которая вела в пределы Сентонжа.

Двенадцатого сентября мы прибыли под один добрый город, каковой сдался нам в тот же день: город Совтерр. На следующий день, приняв присягу у горожан, мы продолжили свой путь и двигались добрых семь дней, не штурмуя никаких городов и замков, пока не прибыли в замок Невшато, который стоит на реке Шаранте. Там мы велели восстановить разрушенный мост, ибо река была такой глубокой, что ее нельзя было перейти вброд. На следующий день мы перешли на другой берег и тогда же получили известие о том, что монсеньор Готье де Мони и его люди, которым французы выдали охранную грамоту, позволявшую им приехать к нашему королю по суше, были взяты в плен и заключены в узилище в городе Сен-Жан-д’Анжели. Однако монсеньор Готье де Мони с великим трудом сумел бежать оттуда сам-третий. Тогда мы направились по пути к названному городу и стали его штурмовать. И был он, благодаренье Господу, захвачен силой, а пленники вызволены из темницы. Мы задержались в Сен-Жан-д’Анжели на восемь дней и разместили там гарнизон. Горожане принесли нам присягу, стали англичанами и обязались, что в ходе войны будут содержать за свой счет 200 латников и 600 пехотинцев в гарнизоне названного города, а во время мира станут платить нашему королю ежегодную подать, равную четырем тысячам экю, что значительно больше, чем они обычно платили королю Франции каждый год.

На следующий день после дня Святого Михаила мы поехали в сторону города Пуатье и провели одну ночь под городом Лузиньяном, который сильно укреплен. Наши люди пошли его штурмовать, и был он взят приступом. Затем нам сдали замок — один из самых замечательных и укрепленных, что были по сию пору во Франции или Гаскони. Мы оставили в гарнизонах города и замка добрую сотню латников, а также пехотинцев в придачу, а затем приехали под город Пуатье и призвали его жителей сдаться. Однако они не пожелали этого сделать, ибо им казалось, что их город достаточно защищен, и при этом у них было довольно много людей. Тогда, в ближайшую среду после дня Святого Михаила, начался штурм, и был город захвачен силой, а все горожане взяты в плен или убиты. Когда находившиеся в городе сеньоры — один епископ и четыре барона — увидели, что он захвачен, то покинули его через противоположную сторону. Мы провели в Пуатье добрых восемь дней, а это письмо пишем уже из города Сен-Жан-д’Анжели. Всех городов и замков, что нам сдались, примерно… [Небольшая лакуна в тексте оригинала.] Итак, мы совершили прекрасный поход, благодаренье Богу, и вернулись в Сен-Жан. Теперь мы думаем отсюда держать путь на Бордо, что будет непросто сделать, поскольку враги уже собрались в этой области, но мы надеемся хорошо управиться с Божьей помощью.

 

Донесение о битве при Ла-Рош-Дерьене, посланное Томасом Дагвортом канцлеру Англии

[1829]

(третья декада июня 1347 года)

Дражайший и высокочтимый сеньор, извольте узнать новости из пределов Бретани. Монсеньор Карл де Блуа осадил город и замок Ла-Рош-Дерьен, имея в своем войске 1200 отборных латников — рыцарей и оруженосцев, 600 других латников, 600 лучников той местности, 2000 арбалетчиков, а также простых ополченцев — я не знаю какой численности. Оный монсеньор Карл велел сделать большие укрепления со рвами вокруг себя, а за пределами своего укрепленного лагеря, на расстоянии полулье вокруг него, тоже велел выкопать множество рвов и соорудить всевозможные ограждения, благодаря чему мои лучники не могли бы получить преимущества над ним и его людьми, но были бы вынуждены на пределе сил сражаться в открытом поле. Он и его люди узнали через своих лазутчиков о том, что я иду на них. Тогда они провели всю ночь в своем лагере полностью вооруженные. Я и мои товарищи напали на них в двадцатый день июня, примерно за четверть [часа] до рассвета, и, по милости Божьей, дело прошло таким образом, что они потерпели поражение и были полностью разбиты, — благодаренье за это Господу! В моем войске было примерно 300 латников и 400 лучников, не считая монсеньора Ричарда Тотшема и Хэйкина Испреда, которые с гарнизоном находились в Ла-Рош-Дерьене. Когда стало светлеть и нас уже можно было узнать, осажденные сделали вылазку, пришли к нам на помощь и ударили по врагу очень отважно.

В конце концов, еще до восхода солнца, нам удалось управиться с врагами, разгромив четыре их рати одну за другой. И были убиты в этом сражении сир де Лаваль, виконт де Роган, сир де Шато-Бриан, сир де Малетруа, сир де Кентен, сир де Руже, сир де Дерваль вместе со своим сыном и наследником, монсеньор Рауль де Монфор, а также многие другие рыцари и оруженосцы — от 600 до 700 латников. Потери же среди простого люда я не могу назвать вам с точностью. И были взяты в плен в этом сражении монсеньор Карл де Блуа, монсеньор Ги де Лаваль, сын и наследник сира де Лаваля, погибшего в битве, сир де Рошфор, сир де Бомануар, сир де Лоеак, сир де Мелак, сир де Тентеньяк, а также многие другие рыцари и оруженосцы.

(Из хроники Роберта Эйвсбери).

 

Грамота Жана де Вьенна, посланная Филиппу де Валуа из осажденного Кале

[1832]

(25 июня 1347 г.)

Дражайший и прегрозный сеньор, я препоручаю себя вам со всей своей преданностью, как тот, кто страстно желает спасти ваше благополучие, которое да хранит всегда Наш Господь по своей милости. И если вам угодно узнать положение вашего города Кале, то будьте уверены, что когда эта грамота составлялась, мы все были невредимы, здоровы и горели желанием вам послужить и совершить то, что было бы к вашей чести и выгоде. Но, дражайший и прегрозный сеньор, знайте, что, хотя все люди здоровы и невредимы, в городе великая нехватка муки, вина и мяса. Ибо знайте, что всё съедено дочиста — даже собаки, кошки и лошади, так что мы не можем больше найти в городе продовольствия и нам осталось лишь поедать человеческую плоть. А ведь некогда вы написали, чтобы я удерживал город до тех пор, пока у нас будет еда. Поэтому мы решили между собой, что если не получим помощи в скором времени, то все выйдем из города в поле, дабы победить в бою или умереть. Ибо нам лучше с честью умереть в поле, чем поедать друг друга. Поэтому, дражайший и прегрозный сеньор, примите такие меры, которые сочтете надлежащими, ибо если срочные меры и решения не будут приняты, вы не получите больше никаких писем от меня, и будет город потерян вместе с нами, в нем находящимися.

Наш Господь да пошлет вам долгую и счастливую жизнь и подвигнет вас к тому, чтобы, если мы умрем за вас, вы воздали бы за это нашим наследникам.

(Из хроники Роберта Эйвсбери)

 

Грамоты Эдуарда III, написанные под осажденным Кале

[1833]

(23 июля 1347 г.)

Дражайшие и верные, мы вас точно извещаем, что наш французский противник со своим войском расположился возле Монтуара, всего в трех французских лье от нашего лагеря, так что мы можем ясно видеть вражеские шатры и станы из нашего названного лагеря. Поэтому мы надеемся, с помощью Нашего Господа Иисуса Христа, незамедлительно одержать быструю и прекрасную победу, в соответствии с правотой нашего дела, к чести нашей и всего нашего королевства, ради чего просим вас благочестиво за нас молиться.

Записано под нашу тайную печать, под Кале, в понедельник, в час вечерни.

(2 августа 1347 г.)

Эдуард, милостью Божьей король Англии, Франции и сеньор Ирландии, почтенному молитвеннику во Боге, Иоанну, той же милостью архиепископу Кентерберийскому, примасу всей Англии, нашему канцлеру и казначею, привет!

Поскольку мы полагаем, что вы охотно желали бы послушать новости о состоянии наших дел, то даем знать, что в минувшую пятницу, перед началом августа, наш французский противник со своим войском расположился поблизости от нас, по другую сторону болота, на одном холме, и по его прибытии некоторые из нашего лагеря вступили в стычку с его людьми и славно померились силами с вражескими рыцарями и оруженосцами. В тот же день прибыли кардиналы к краю насыпной дороги и послали свои верительные грамоты нашему кузену Ланкастеру и другим знатным господам из нашего лагеря, прося о том, чтобы они соизволили побеседовать с ними. Поэтому, с нашего дозволения, туда направились наши кузены, Ланкастер и Нортгемптон. Кардиналы с великой настойчивостью просили их способствовать проведению переговоров, и сказали, что, как им хорошо известно, наш противник сделает нам такие предложения о мире, которые будут для нас вполне приемлемы. Будучи всегда готовы принять мир на разумных условиях, в какой бы час он ни был предложен, мы, по настоянию названных кардиналов, согласились на проведение переговоров. Для этого наш кузен Ланкастер распорядился поставить два шатра в одном месте, в наших пределах, между двумя лагерями. Вместе с двумя кардиналами туда явились, с нашей стороны, маркграф Юлихский, наши названные кузены Ланкастер и Нортгемптон, монсеньор Бартоломью Бергерш, наш камергер, монсеньор Рейнольд Кобхем и монсеньор Готье де Мони, а со стороны противника — герцоги Бурбонский и Афинский, канцлер Франции, сир Оффемонский и монсеньор Жоффруа де Шарни. Они начали переговоры, и представители противника сразу завели речь о городе Кале, предлагая сдать его с тем условием, что все осажденные смогут беспрепятственно уйти со своим имуществом и добром, и, мол, после того, как это будет сделано, они будут готовы вести переговоры о мире. Наши люди им ответили, что они вовсе не уполномочены говорить о городе, а лишь о мире, если кто-нибудь пожелает указать разумный путь к его достижению. Однако представители противника упорно переводили разговор на город, так что с большим трудом удавалось отказываться от их предложений, но в конце концов они предложили герцогство Гиень на тех же условиях, на каких им владел его дед, а также графство Понтьё. Наши люди ответили, что это предложение слишком незначительно, чтобы покрыть великий ущерб [понесенный королем Англии]. Так продолжались переговоры три дня без какого-либо результата, ибо представители противника постоянно переводили речь на город, чтобы помочь осажденным каким-нибудь хитрым способом.

Затем, во вторник, ближе к сумеркам, некоторые знатные сеньоры и рыцари с вражеской стороны прибыли в то место, где велись переговоры. От имени нашего вышеназванного противника они предложили нашим людям сражение с тем условием, чтобы мы соизволили выйти за пределы болот, и тогда противник предоставит нам место, подходящее для боя, в любое угодное для нас время, начиная с этого часа и до вечера ближайшей пятницы. Кроме того, они высказали пожелание, чтобы четверо наших рыцарей и четверо из их войска выбрали место, подходящее для обеих сторон.

Наши люди ответили им, что донесут до нас это предложение, а затем, в ближайшую среду, передадут наш ответ. Узнав об этом, мы устроили совещание и обсуждение со знатными сеньорами и другими мудрыми мужами из нашего совета и нашего лагеря. В итоге, полагаясь на Бога и нашу правоту, мы велели им ответить, что принимаем их предложение и охотно вступим в сражение. Для этого мы велим выдать охранные грамоты для четырех рыцарей с их стороны, какого бы положения и звания они ни были. Пусть они прибудут в наш лагерь, дабы мы могли выбрать четверых своих такого же положения, а затем эти восемь рыцарей дадут присягу, что они отправятся высматривать и подыскивать место для битвы до тех пор, пока не придут к общему решению. Однако представители противника, услышав этот ответ, стали вносить разные поправки в свое предложение, снова завели речь о городе и, словно бы уклоняясь от битвы, не пожелали остановиться на чем-нибудь определенном. После этого, в четверг до рассвета, наш названный противник, несмотря на все переговоры, ушел со всеми своими людьми, словно разбитый. При этом они так спешили, что, уходя, сожгли свои шатры и большую часть снаряжения, а наши люди очень близко преследовали хвост их войска, так что ко времени написания сего письма еще не вернулись. По этой причине мы еще точно не определились с тем, как действовать дальше, но, в любом случае, мы думаем довести нашу войну до победного завершения столь скоро, сколь только сможем, с помощью Бога.

(Из хроники Роберта Эйвсбери)

 

Глава 1

[1839]

О том, как Жан Фруассар решил отправиться ко двору благородного графа Гастона де Фу а, дабы собрать там сведения о войнах, шедших в Испании, Португалии и отдаленных пределах Франции

Я уже давно должен был повести речь о событиях, случившихся в дальних краях, но до сих пор откладывал это, поскольку был занят рассказом о совсем недавних, свежих и увлекательных происшествиях, разыгравшихся поблизости от меня, и особенно о войне во Фландрии, которая была весьма затяжной.

А между тем в королевствах Кастильском и Португальском, равно как и в Руэрге, Керсене, Оверни, Лимузене, Тулузене и Бигоре, мечтавшие отличиться храбрецы тоже не дремали, но изо дня в день стерегли и выслеживали друг друга, желая выгадать удобный случай для совершения ратных подвигов и для захвата городов, замков и крепостей, — штурмом иль хитростью.

Поясню, что я, сир Жан Фруассар, взял на себя труд составить и надиктовать эту историю по настоятельной просьбе моего доброго и главного покровителя, высокородного и славного господина, мессира Ги де Шатийона, графа де Блуа, владетеля Авена, Бомона, Сконховена и Гауды. И вот рассудил я про себя, что, поскольку в пределах Фландрии и Пикардии установился мир, то нет никакой надежды дождаться там великих ратных деяний в ближайшем будущем. Однако, несмотря на это, оставаться праздным я вовсе не собирался, ибо твердо знал, что даже в грядущие времена, когда я уже умру и истлею, будет эта возвышенная и благородная история в большом ходу, и все благородные и храбрые люди будут извлекать из нее удовольствие и добрые примеры. К тому же — благодаренье Господу! — у меня еще сохранились живой ум, соображение и твердая память о всех минувших делах, сознание ясное и острое, дабы воспринимать все факты, относящиеся к главной теме моего труда, а возраст и телесное здоровье еще позволяли мне выносить дорожные тяготы. Учитывая все это, я решил, нисколько не прохлаждаясь, продолжить свои изыскания. И дабы узнать истину о событиях, приключившихся в дальних краях, никого не посылая туда вместо себя, я ухватился за удобную возможность посетить двор благородного и грозного графа Гастона, сеньора Фуа и Беарна. Я надеялся погостить при его дворе подольше, ибо знал, что лучшего места для сбора новостей не сыскать в целом свете. Ведь рыцари и оруженосцы со всех стран, привлеченные доблестью графа, охотно и почасту навещали его.

Как я рассчитывал, так и случилось. Когда мой дражайший и досточтимый сеньор граф Ги де Блуа узнал, куда и зачем я хочу совершить путешествие, то выдал мне рекомендательные письма, адресованные графу де Фуа. И отправился я в путь-дорогу, и ехал, всюду выспрашивая новости, пока не прибыл, по милости Божьей, целым и невредимым в Ортезский замок графа де Фуа, который находится в Беарнском крае. Это случилось в день Святой Екатерины тысяча триста восемьдесят восьмого года.

Как только я предстал перед графом, он радостно меня приветствовал, сказав на чистом французском, что хорошо меня знает, ибо, хотя прежде мы никогда не встречались, он слышал обо мне множество разговоров. Затем, удостоверившись в моей личности посредством привезенных мною рекомендательных писем, граф разрешил мне гостить при его дворе сколь угодно долго. Там я узнал о большинстве событий, случившихся в королевствах Кастильском, Португальском, Наваррском, Арагонском и Английском, а также во всех землях Гаскони и Борделэ. И когда в личной беседе я спрашивал графа о чем-нибудь, он отвечал мне весьма охотно, ибо он утверждал, что история, которую я написал и теперь продолжаю, в грядущие времена будет цениться как никакая другая.

«Спросите почему, милый мэтр? — говорил мне граф. — Да потому, что за последние 50 лет в мире случилось столько поразительных дел и ратных свершений, сколько раньше не происходило и за три века».

Так я был принят при дворе благородного графа де Фуа и получил там полное раздолье. По своему усмотрению, я мог вести расспросы обо всех событиях, относящихся к теме моего труда, имея под рукой множество их свидетелей: баронов, рыцарей, оруженосцев, а также любезного графа де Фуа. Поэтому теперь я желаю поведать вам красивым слогом все то, что мне удалось разузнать, дабы пополнить свой труд и дать примеры всем добрым людям, которые хотят выдвинуться на ратном поприще. И поскольку выше я уже предупредил, что намерен рассказывать о великих ратных подвигах, о штурмах и захватах городов и замков, о жарких битвах и жестоких сечах, — далее в моем повествовании вы найдете великое множество событий такого рода, о коих, по милости Божьей, я вам поведаю правдиво и обстоятельно.

 

Глава 13

[1844]

О смерти сына графа де Фуа

<…> Обнаружив при дворе графа де Фуа такую щедрость и роскошь, я стал упорно допытываться и выведывать, что же все-таки стряслось с его сыном Гастоном, и по какому несчастью он умер. Ведь мессир Эспень дю Лион так и не пожелал открыть мне эту тайну. Наконец, один старый и весьма уважаемый оруженосец сдался в ответ на мои уговоры. И начав свой рассказ, он повел его так:

«По правде говоря, между графом де Фуа и его супругой уже давно нет доброго согласия, и виновником их раздора стал король Наварры [1847] — брат названной дамы. Дело в том, что однажды Карл Наваррский захотел поручиться за сеньора д’Альбре [1848] , плененного графом де Фуа, на сумму выкупа в 50 тысяч франков. Однако граф де Фуа, помня о коварстве и злокозненности короля, отказался поверить в его ручательство. Тем самым он глубоко задел и возмутил графиню де Фуа, которая сказала своему супругу: «Монсеньор! Вы оказываете мало почтения моему брату, коль скоро не хотите поверить, что при необходимости он выплатит вам 50 тысяч франков. Неужели вам мало тех денег, которые вы получили с других пленных арманьякцев и альбресцев? Кроме того, учитывайте, что вы должны выделить мне во вдовью долю [1849] как раз 50 тысяч франков, передав их на хранение моему брату. Так что в любом случае вы не останетесь в накладе». — «Мадам, — ответил граф, — вы рассуждаете верно. Однако, если бы я заподозрил, что король Наварры даже при таких обстоятельствах сможет как-то уклониться от выплаты долга, то сир д’Альбре покинул бы Ортез, лишь внеся весь выкуп до последнего денье. Раз вы меня просите, я уступаю, но не ради вас, а из любви к моему сыну».

После этого разговора король Наварры стал поручителем сира д’Альбре, и тот был выпущен на волю без выкупа. Вскоре он перешел на сторону французов, уехал во Францию и женился на сестре герцога Бурбонского. Из ее приданого он легко и сполна выплатил 50 тысяч франков своему поручителю, наваррскому королю, который, однако, и не подумал отослать их к графу де Фуа. Узнав об этом, граф де Фуа сказал своей супруге:

«Сударыня, вам придется съездить в Наварру к вашему брату-королю и передать, что я крайне им недоволен, поскольку, получив причитающиеся мне деньги, он до сих пор не отослал их сюда».

Ответив, что охотно так сделает, дама вместе со своей свитой отправилась в путь и прибыла в Памплону к своему брату, который оказал ей весьма теплый прием. Графиня де Фуа точно и верно пересказала Карлу Наваррскому послание мужа. Однако, выслушав ее, король ответил так: «Милая моя сестра! Эти деньги — ваши, ибо граф де Фуа все равно должен выделить их вам во вдовье приданое. Но они никогда не покинут королевства Наваррского, поскольку я являюсь их хранителем». — «О, монсеньор, — испугалась дама, — поступая так, вы разжигаете очень страшную и большую вражду между моим мужем и вами, и если вы будете упорствовать в своем решении, я не осмелюсь вернуться в Беарн, ибо мой муж убьет меня, обвинив в умышленном обмане». — «Уж не знаю, что вы сделаете, останетесь или уедете, — ответил король, не желавший проститься с деньгами, — однако, ради вашего же блага, на меня возложены обязанности опекуна над вдовьим приданым, и оно никогда не покинет пределов Наварры. Будьте в этом уверены».

Не сумев добиться от короля иного ответа, графиня осталась в Наварре, поскольку боялась вернуться домой ни с чем.

Лишний раз убедившись в вероломстве Карла Наваррского, граф де Фуа люто возненавидел свою жену, хотя в случившемся не было никакой ее вины. Графа особенно раздражало то, что супруга, исполнив поручение, не спешила с возвращением домой. Но она-то не решалась вернуться, ибо знала, сколь жесток он бывает во гневе.

Дела оставались в таком положении долгое время. Между тем сын графа де Фуа, Гастон, подрос и превратился в статного и весьма пригожего юношу. Его женили на юной дочери графа Арманьяка [1850] , которая приходится сестрой нынешнему графу Арманьяку, а также сеньору Бернару д’Арманьяку. Благодаря этому брачному союзу, между домами Фуа и Арманьяков должен был установиться прочный мир.

Юноше тогда было около пятнадцати или шестнадцати лет. На редкость красивый молодец, он всеми чертами весьма походил на отца. И вот в недобрый час для себя и своей страны он сильно захотел и вознамерился съездить в Наваррское королевство, дабы повидать мать и дядю. По прибытии в Наварру ему оказали очень радушный прием. Однако, погостив некоторое время у своей матушки, он убедился, что никакие мольбы и доводы не заставят ее вернуться вместе с ним в Беарн. Когда мать спросила юношу, поручал ли отец звать ее домой, он честно ответил, что в пору его отъезда речи об этом даже не шло. Поэтому дама решила остеречься и осталась в Наварре.

Простившись с матерью, юноша направился в Памплону, дабы навестить своего дядю, Карла Наваррского. Король встретил племянника с редким радушием и продержал его в гостях более десяти дней, жалуя ему и его людям великолепные подарки. Однако вместе с последним даром король вручил юноше его смерть.

Когда Гастону пришло время уезжать, король отвел его в укромную часть своих покоев и дал ему очень красивый мешочек, наполненный каким-то порошком. Сей порошок был такого свойства, что случись кому-нибудь из живущих отведать или хотя бы понюхать его, как сразу же несчастного постигала неминучая смерть. «Гастон, — молвил король, — милый мой племянник! Сделайте то, что я вам скажу. Вы видите, что ваш отец, граф де Фуа, несправедливо испытывает лютую ненависть к вашей матушке, моей сестре. Это неимоверно меня печалит, и вас, я уверен, тоже. Однако, есть средство, чтобы помирить вашу матушку с вашим отцом и восстановить между ними надлежащие отношения. Когда представится случай, возьмите щепотку этого порошка и подсыпьте его в какое-нибудь кушанье вашему отцу, зорко следя при этом, чтоб за вами никто не наблюдал. Стоит вашему отцу отведать этот порошок — он сразу станет грезить лишь об одном: как бы вновь обрести подле себя свою супругу, вашу мать. И с этих самых пор они воспылают друг к другу такой совершенной любовью, что уже никогда не захотят разлучиться. Вы должны сильно желать, чтобы все это сбылось. Поэтому будьте крайне осторожны: не открывайте нашего замысла никому, кто мог бы донести о нем вашему отцу. А иначе все дело сорвется». Приняв за чистую правду все россказни наваррского короля, юноша молвил ему в ответ: «Я так и сделаю». После тайной беседы Гастон оставил своего дядю в Памплоне и вернулся в Ортез [1851] .

Граф де Фуа, как и положено, радушно встретил своего сына и стал расспрашивать, что нового случилось в Наварре, и какие подарки и драгоценности ему там вручили. Юноша рассказал обо всём и показал все дары, не упомянув лишь о мешочке с порошком, который он сумел утаить.

В ту пору при дворе графа де Фуа было обычным делом, что Гастон и его незаконнорожденный брат Ивэйн [1852] весьма часто спали в одном покое. Молодые братья так любили друг друга, что даже куртки и рубашки у них были общими. Ведь они были почти одного возраста и одного роста. И вот случилось как-то раз, что, играя и резвясь в своих постелях, юноши стали перекидываться одеждой, и куртка Гастона, в которой находился мешочек с зельем, упала на ложе Ивэйна. Довольно въедливый малый, Ивэйн нащупал внутри мешочек и спросил брата: «Гастон, что это вы носите целыми днями у себя на груди?» Ничуть не обрадованный таким вопросом, Гастон отрезал: «Верните мне мою куртку, Ивэйн. Вам нечего там разглядывать». Когда Ивэйн бросил ему назад куртку, Гастон сразу ее надел, а потом весь день ходил мрачнее обычного.

Можно подумать, будто сам Господь пожелал спасти и уберечь графа де Фуа. Ибо спустя три дня случилось так, что Гастон повздорил с Ивэйном за игрой в мяч и влепил ему пощечину. Рассерженный юноша с плачем вбежал в графский покой и столкнулся с отцом, который направлялся слушать мессу. Увидев сына в слезах, граф спросил его: «Ивэйн, что не так?» — «Ей-богу, монсеньор, — ответствовал тот, — Гастон меня побил, но сам он заслуживает побоев ничуть не меньше моего, а то и больше». — «Почему?» — спросил граф, который был весьма проницателен и сразу заподозрил неладное. «Бог свидетель, монсеньор, с тех самых пор, как Гастон вернулся из Наварры, он носит на груди какой-то мешочек со странным порошком. Но для чего этот порошок предназначен, и что Гастон собирается с ним делать, я не знаю. Он лишь обмолвился мне один или два раза, что очень скоро госпожа его мать окажется у вас в милости, доселе неслыханной». — «Вот как?! — сказал граф. — Ты пока помалкивай и остерегайся проболтаться кому-нибудь на свете о том, что сейчас рассказал». — «Слушаюсь, монсеньор», — ответил юноша.

После этого граф погрузился в глубокие раздумья и избегал всякого общества до самого обеда. Затем, в урочный час, он омыл руки и уселся за стол в трапезной зале. Было заведено, что его сын Гастон собственноручно подавал ему все кушанья, предварительно пробуя их. И вот, когда Гастон поставил на стол первое блюдо и отведал его, граф, одолеваемый тревожными сомнениями, бросил на него взгляд и заметил шнурок от мешочка на его шее. Тут кровь ударила графу в голову, и сказал он: «Нагнись ко мне, Гастон. Я хочу кое-что сказать тебе на ухо». Когда юноша через стол нагнулся к отцу, тот распахнул на нем куртку, развязал завязки рубахи и, взяв нож, обрезал шнурок. Затем, сжимая в руке мешочек, он спросил: «Что находится внутри?» Застигнутый врасплох юноша не проронил ни звука, но весь побледнел от ужаса и растерянности. Его начала бить крупная дрожь, ибо он чувствовал себя провинившимся. Тогда граф раскрыл мешочек, взял оттуда щепотку порошка и посыпал им хлебную лепешку, служившую ему тарелкой. Потом он свистом подозвал лежавшую рядом борзую и стал скармливать ей лепешку. Едва собака проглотила первый кусок, как тут же завалилась лапами кверху и издохла. При виде этого граф пришел в неистовство, и было от чего! Вскочив из-за стола, он схватил нож и собрался метнуть его в сына. Тут бы и погиб юноша бесповоротно, если бы рыцари и оруженосцы не бросились заслонять его своими телами, взывая к графу: «Монсеньор, не спешите так, ради Бога! Разберитесь лучше в этом деле, прежде чем как-нибудь наказывать своего сына!»

И первые слова, которые граф тогда вымолвил, были на гасконском: «О Gaston, fals traditour! [1853] Я всеми силами старался приумножить твое наследство и вел упорные войны с королями Франции, Англии, Испании, Наварры и Арагона, навлекая на себя их ненависть. Ради тебя одного я так стойко против них держался, отражая все их нападки! А теперь ты хочешь убить меня?! В тебе говорит злая [наваррская] порода! И знай, что за это ты умрешь!» С этими словами он перескочил через стол с ножом в руке, желая зарезать сына на месте. Однако рыцари и оруженосцы с плачем бросились перед ним на колени, заклиная: «О монсеньор! Смилуйтесь, ради Бога! Не убивайте Гастона! Ведь у вас нет других законных детей! Велите взять его под стражу и провести следствие! Быть может, он толком не знал, что носит с собой, и ни в чем не виноват!» — «Тогда живо посадите его в башню, — велел граф, — и пусть его строго стерегут, давая мне отчет».

Когда юношу отвели в ортезский донжон, то по приказу графа были схвачены многие его приближенные, но отнюдь не все, ибо многим из них удалось скрыться. Так, епископ города Лескара, что возле По, коего граф заподозрил в причастности к заговору, до сих пор находится вне страны. Тем не менее, граф велел умертвить ужасным образом до пятнадцати человек, оправдывая это тем, что они наверняка знали секреты сына, а потому должны были о них своевременно доложить и донести. Дескать: «Монсеньор, Гастон носит у себя на груди мешочек такого-то и такого-то вида». Не сделав этого, некоторые оруженосцы скончались под страшными пытками, что было весьма прискорбно, ибо во всей Гаскони больше не найти молодцев столь же веселых, красивых и статных. Ведь граф всегда подбирал себе на службу лучших из лучших.

Граф де Фуа был глубоко потрясен случившимся и ясно это показал своим поведением. Он велел, чтобы в Ортезе собралась вся знать, все прелаты, а также все именитые горожане Фуа и Беарна. Когда они прибыли, граф объявил причину собрания и поведал, что уличил сына в столь великом преступлении и коварстве, которые заслуживают лишь смерти, — и потому намерен он сына казнить. Однако весь народ единодушно ответил на эту речь: «Монсеньор, не извольте гневаться, но мы не желаем смерти Гастона! Ведь он ваш единственный наследник!»

Когда граф увидел, что народ столь настойчиво просит за Гастона, то слегка поостыл. Он решил наказать юношу долгим заключением, продержав его в темнице два или три месяца, а затем послать его с глаз долой в какое-нибудь дальнее путешествие на два или три года, дабы за этот срок его проступок успел забыться, а сам он, повзрослев и многое повидав, научился лучше понимать жизнь.

Рассудив так, граф объявил собрание распущенным. Однако представители графства Фуа не желали уезжать из Ортеза до тех пор, пока граф не заверит их, что не станет казнить Гастона, своего сына. Так они любили юношу! Граф им это пообещал, но твердо сказал, что некоторое время продержит сына в темнице, дабы его наказать. Согласившись с этим, представители всех сословий Фуа отбыли из Ортеза. Гастон же остался в темнице.

Новость о случившемся разнеслась по многим краям и достигла папы Григория XI, жившего в ту пору в Авиньоне [1854] . Папа срочно назначил своим легатом кардинала Амьенского, дабы он прибыл в Беарн, вмешался в происходящее, успокоил графа де Фуа, укротил его гнев и вызволил юношу из темницы. Однако кардинал столь мешкал со сборами, что успел добраться лишь до Безье, когда вдруг узнал, что в Беарне ему делать нечего, ибо сын графа де Фуа, Гастон, уже мертв. Сейчас я вам расскажу, как он умер, коль скоро я зашел в своем рассказе так далеко.

Граф повелел заточить своего сына в одной из тускло освещенных камер ортезского донжона. Просидев там десять дней, юноша все это время очень мало ел и пил, хотя ежедневно ему приносили довольно еды и питья. Когда перед ним ставили какое-нибудь блюдо, он безучастно отодвигал его в сторону, даже не пробуя. И некоторые уверяют, что все кушанья, которые ему приносили, потом были найдены совершенно нетронутыми, и что в день своей смерти он тоже не ел ни крошки. Поэтому было еще удивительно, что он смог протянуть столь долго.

По разным соображениям, граф приказал содержать сына в темнице без всякого присмотра, дабы никто не мог его утешить или ободрить. И как вошел юноша в узилище, так и оставался бессменно в одном и том же платье. Непривычный к таким условиям, он стал тяжко кручиниться, проклиная тот день и час, когда родился и появился на свет, — всё для того, чтобы прийти к такому концу.

В день его смерти слуга принес ему пищу со словами: «Гастон, вот ваше кушанье». Гастон безучастно ответил: «Поставьте туда». Когда слуга посмотрел в указанное место, то увидел все блюда, принесенные прежде. Затворив за собой дверь, слуга поспешил к графу де Фуа и сказал ему: «Монсеньор, ради Бога, потревожьтесь о вашем сыне! Ведь он уморит себя голодом в этом своем заточении! Насколько я понимаю, он ничего не ел с тех пор, как вошел туда, ибо все блюда, которые ему приносили, я нашел совершенно нетронутыми и сваленными в одну кучу».

От этой новости граф рассвирепел. Без единого слова он выбежал из покоя и зашагал к узилищу, где томился его сын. На беду, в руке у него тогда находился длинный и узкий ножичек, которым он обычно подрезал и чистил свои ногти. Велев отпереть дверь темницы, граф ворвался к сыну, держа при этом ножик за лезвие, причем столь близко к острию, что между ним и пальцами графа не поместился бы даже турский ливр. Со словами: «Ну, предатель! Чего же ты не ешь?!» — граф резко приставил кончик ножа к горлу сына, по несчастью задев при этом какую-то из вен. Ничего более не сказав и не сделав, граф тут же выбежал из темницы и вернулся в свои покои.

Юноша был крайне потрясен и испуган внезапным приходом отца. И без того ослабленный голодовкой, он с ужасом чувствовал, как в горло ему вонзается острие ножа, которое, при всей своей малости, перерезало ему одну из вен. Не снеся всего этого, юноша судорожно перевернулся на другой бок и скончался.

Едва граф вернулся в свои покои, как тот же самый слуга примчался к нему с новой вестью: «Монсеньор, — вымолвил он, — Гастон умер!» — «Умер?» — переспросил граф. «Помилуй меня, Господи! Да, монсеньор, это правда». Но граф не хотел поверить в истинность донесения и послал в темницу одного придворного рыцаря из тех, что были тогда при нем. Вернувшись, рыцарь подтвердил, что юноша действительно мертв. Тогда начал граф безмерно сокрушаться и крайне горько оплакивать своего сына, причитая: «О Гастон, Гастон! Какой бедственный случай выпал сегодня, в час, недобрый для нас обоих! Зачем поехал ты в Наварру повидать свою мать! Никогда уже не познать мне столь совершенной радости, какую доводилось испытывать прежде!» Затем граф выказал великое смирение. Призвав своего цирюльника, он велел полностью обрить себе голову и вместе со всем двором облачился в черные одеяния. Тело юноши со стенаниями и рыданиями отнесли в ортезский монастырь братьев-миноритов и там погребли. На этом кончается мой рассказ о гибели Гастона де Фуа. Убил-то его отец, это правда, но руку смерти направлял наваррский король».

 

Глава 14

[1855]

О странном наваждении, которое овладело незаконнорожденным братом графа де Фуа, мессиром Пьером Беарнским

Когда я выслушал рассказ беарнского оруженосца о смерти сына графа де Фуа, мое сердце исполнилось великой жалости. Очень сильно восскорбел я о нем и проникся состраданием к благородному графу, его отцу, коего я нашел сеньором столь высокочтимым, достойным, изысканным и щедрым в своих дарениях. И жаль мне было его страну, которая, лишившись прямого наследника, пребывала теперь в великой тревоге. На этом я простился с оруженосцем, поблагодарив за повесть, рассказанную по моей просьбе.

Впоследствии я еще не раз встречался с ним при дворе графа де Фуа, и мы подолгу беседовали. Однажды я спросил его о незаконнорожденном брате графа, мессире Пьере Беарнском, богат ли он и женат ли, ибо он показался мне рыцарем великой отваги.

« Он женат, что правда, то правда , — ответил оруженосец, — да только ни супруга, ни дети не живут вместе с ним ». — « А почему? » — удивился я. « Сейчас объясню », — сказал оруженосец.

«Мессир Пьер Беарнский имеет за собой одну странность: среди ночи он, спящий, встает с постели, облачается в доспехи и, обнажив меч, начинает биться неведомо с кем. На первых порах спавшие в его покое слуги и камергеры, видя, что с ним творится неладное, подбегали и будили его. Однако, когда они рассказывали ему, как странно он себя вел, рыцарь ничего не мог вспомнить и обвинял их во лжи. Иногда домочадцы пробовали убирать все доспехи и мечи из его спальни, но всякий раз, поднявшись с постели и не найдя их на месте, рыцарь устраивал такой шум-гам и кавардак, что казалось, словно все дьяволы преисподней вселились в него и теперь беснуются вместе с ним. Поэтому, от греха подальше, оружие ему возвращали. К тому же, надевая и снимая латы, рыцарь за этим делом успокаивался и потом тихо возвращался в постель».

«А большое ли земельное приданое принесла ему жена?» — спросил я. «Ей-богу, да, — ответил оруженосец, — но эта сударыня сама распоряжается всеми доходами со своих владений, выделяя мессиру Пьеру Беарнскому лишь их четвертую часть». — «А где она ныне живет?» — «Она проживает в Кастилии у своего кузена, кастильского короля. Ведь ее отец, граф Бискайский, приходился двоюродным братом королю дону Педро, столь известному своею жестокостью. Этот же король дон Педро, в конце концов, его и казнил [1857] . Мало того, он собирался схватить и его дочь, дабы упрятать ее в темницу, и отобрал все ее земли, так что, покуда он жил, дама не владела ничем.

После того как отец этой наследной графини Бискайской был казнен, ее предупредили: «Сударыня, спасайтесь! Ибо если король вас схватит, то непременно казнит или бросит в темницу. Он крайне зол на вас, поскольку, по его мнению, именно вы сказали и засвидетельствовали, что он приказал убить в постели свою жену, государыню Кастильскую [1858] , сестру герцога Бурбонского и королевы Французской. Вам поверят скорее, чем кому-либо еще, ибо вы были ее камеристкой».

Страшась этой опасности, графиня Флоренция Бискайская с малой свитой бежала из страны. Ведь это в порядке вещей, что все и вся охотно бегут от смерти. Претерпев в пути великие тяготы, графиня проследовала через Землю Басков, прибыла ко двору моего сеньора и поведала обо всех своих злоключениях. Мягкий и любезный со всеми дамами и девицами, граф сжалился над ней, дал ей приют, распорядился о необходимом для нее содержании и вверил ее заботам госпожи де Корасс, весьма знатной баронессы в этих краях. Его брат, мессир Пьер Беарнский, был тогда еще молодым рыцарем, без всяких странностей, и пользовался у графа великим расположением. Поэтому граф устроил его брак с графиней Бискайской, после чего ей немедленно были возвращены наследственные земли. Супруга родила мессиру Пьеру сына и дочь, но ныне, будучи еще совсем юными, они находятся с ней в Кастилии. Мать не пожелала оставить их у отца по той причине, что она имеет право распоряжаться большей частью своих земель».

«Матерь Божья! — не удержался я, — и откуда на мессира Пьера нашло это наваждение, из-за которого его нельзя оставить спать без присмотра, поскольку во сне он внезапно встает и устраивает такие схватки? Тут есть, чему подивиться и над чем поразмыслить!» — «Ей-богу, — ответил оруженосец, — его часто об этом спрашивали, но он не может сказать, что на него находит. Первый раз эту странность за ним заметили в ту самую ночь, накануне которой он со своими собаками охотился в Бискайском лесу за одним удивительно большим и ужасным медведем. Этот медведь задрал четырех его борзых и многих ранил, так что остальные в страхе отпрянули. Тогда, разгневанный гибелью своих собак, мессир Пьер взялся за добрый меч, выкованный в Бордо, который он носил в охотничьей сумке, и ринулся на медведя. Он сражался с медведем яростно и очень долго, подвергаясь при этом великой опасности. И пришлось ему изрядно потрудиться и напрячь все свои силы для того, чтобы победить. Медведь наносил могучие удары своими лапами. Только после того, как он истек кровью через свои раны, рыцарь смог его одолеть и предать смерти. Затем он вернулся в свой бискайский замок Лангедандон и велел доставить туда медвежью тушу.

Все и вся поражались величине зверя и храбрости рыцаря, который отважился вступить с ним в схватку и сражаться до победы. Однако, когда его супруга, графиня Бискайская, взглянула на медвежью тушу, то пошатнулась и побледнела, словно от приступа великой боли. Слуги ее подхватили и отнесли в покои. Весь этот и следующий день дама выглядела весьма удрученной, но не желала открыть, что с ней происходит. Наконец, на третий день она сказала своему мужу: «Монсеньор, мне никогда не поправиться, если я не совершу паломничество к гробнице Святого Иакова. Позвольте мне туда съездить, взяв с собой моего сына Пьера и дочь Андриану. Я вас прошу!»

Мессир Пьер отпустил ее слишком легко. Поскольку дама в тайне уже задумала никогда не возвращаться назад, она отправилась в путь, сопровождаемая большой свитой и захватив с собой все свои сокровища — золото, серебро и драгоценные камни. Однако тогда этому обстоятельству никто не придал значения.

Сначала графиня и впрямь совершила странствие и паломничество в Сантьяго-де-Компостеллу, но потом, пользуясь случаем, решила навестить своего кузена кастильского короля и его супругу. Так она и поступила. Найдя очень радушный прием при кастильском дворе, она до сих пор там живет и отказывается вернуться к своему мужу или отослать к нему детей. И скажу вам, что именно в ночь после того, как мессир Пьер, охотясь, убил медведя, на него во сне нашла эта странная одержимость. Некоторые утверждают, что дама стала предчувствовать недоброе, лишь только увидела медвежью тушу, ибо ее отцу, мол, тоже как-то раз довелось охотиться на этого зверя, но в самый разгар преследования кто-то невидимый сказал ему: «Ты за мной гонишься, и, хотя я не желаю тебе никакого вреда, ты умрешь злой смертью». При виде мертвого зверя дама вспомнила об этом случае, поскольку отец рассказывал о нем незадолго до того, как король дон Педро повелел обезглавить его без всякой причины, в полном соответствии с предсказанием. От того-то и стало графине дурно. Она навсегда охладела к своему супругу и упорно твердит, что прежде чем умереть, мессир Пьер еще успеет страшно преобразиться и все его теперешние выходки покажутся пустяками в сравнении с грядущими бедами.

Итак, согласно вашей просьбе, я рассказал вам о мессире Пьере Беарнском, — заключил оруженосец. — Это достоверный рассказ без всякого обмана, ибо именно так всё случилось и было. Однако, каким он вам кажется?»

Еще не оправившись от изумления, я задумчиво молвил в ответ: «Вполне вам верю и считаю всё это весьма возможным. Ведь читая книги, мы обнаруживаем, что древние боги и богини, по собственной прихоти, превращали в животных и птиц как мужчин, так и женщин, — в особенности когда те их тревожили. Поэтому может статься, что этот медведь прежде был рыцарем, охотившимся в бискайских лесах. Прогневив какого-нибудь бога или богиню, он был за это превращен в медведя, и потом, в этом облике, должен был искупать свою вину. Точно так же, как некогда Актеон, превращенный в оленя [1859] ». — «Актеон? — спросил оруженосец, — милый мэтр, расскажите мне о нем, я вас прошу!» — «Охотно, — ответил я. — Среди древних сочинений мы встречаем рассказ об Актеоне — одном статном, веселом и испытанном рыцаре, который любил псовую охоту превыше всех других удовольствий. Но однажды так выпало, что, охотясь в Фессалийском лесу, он вспугнул на диво большого и красивого оленя.

Прогонявшись за оленем весь день, Актеон уже растерял всех своих слуг и гончих, но, страстно желая настичь добычу, продолжал неотступно ее преследовать. Наконец он вдруг выбежал на лужайку, со всех сторон плотно окруженную кустарником и высокими деревьями. Там, на этой лужайке, бил чудесный источник, где вместе со своими девушками купалась, дабы освежиться, сама богиня целомудрия Диана [1860] . Не успев ничего сообразить, рыцарь угодил прямо в гущу купальщиц, так что отступать было уже поздно. Смущенные и испуганные его появлением, девицы тут же обступили свою госпожу, которая устыдилась своей наготы. Однако, глядя поверх заслонявших ее девиц, богиня смогла узнать рыцаря и сказала ему: «Актеон, тот, кто послал тебя сюда, не слишком-то тебя любит. Я не желаю, чтобы, уйдя отсюда, ты стал хвалиться, что видел нагими меня и моих прислужниц. За свершенную тобой дерзость тебе придется понести наказание. Я хочу, чтобы ты принял облик оленя, за которым нынче охотился». Актеон тут же превратился в оленя, который по своей природе любит собак.

Точно так же могло случиться и с тем медведем, о котором вы мне рассказали. Или же графиня Бискайская знала об этом что-то еще, но умолчала. Тогда ее следует извинить». — «Вполне может быть», — сказал оруженосец.

На этом кончили мы нашу беседу.

 

Глава 22

[1861]

О том, как злой дух, по имени Ортон, служил некоторое время сеньору де Корассу и доставлял ему свежие новости со всего света

С великим удивлением приходится думать и размышлять над рассказом, который я вам сейчас поведаю. Он был мной услышан при ортезском дворе графа де Фуа из уст того самого оруженосца, что описал мне битву при Альжубароте и все события, случившиеся в Португальском походе. И я вам объясню, что послужило поводом для этого рассказа, ибо с тех самых пор, как оруженосец посвятил меня в приведенную ниже историю, я размышлял над ней уже не менее ста раз и буду это делать до конца дней своих.

«Было и остается истиной, — сказал мне оруженосец, — что уже на следующий день после битвы при Альжубароте граф де Фуа знал о ней, причем во всех описанных мною подробностях. И многим казалось весьма удивительным: как такое могло случиться?

Весь воскресный день, а затем понедельник и вторник граф оказывал посетителям Ортезского замка столь сухой и сдержанный прием, что никто не мог из него и слова вытянуть. И все три дня он ни разу не пожелал выйти из своих покоев и не заговаривал даже со своими ближайшими рыцарями и оруженосцами, если только сам не посылал за ними. А бывало и так, что, призвав кого-нибудь из придворных, он не обменивался с ним ни единым словом.

Наконец, во вторник, с наступлением вечера, он призвал к себе своего брата, мессира Арно-Гильома [1863] , и сказал ему совсем тихо: «Наши люди участвовали в битве, и я опечален. Ибо в этом походе их постигло то, что я предрекал им при прощании».

Мессир Арно-Гильом был очень мудрым, рассудительным и храбрым рыцарем. Хорошо зная нрав и манеры своего брата, он некоторое время хранил молчание. Тогда граф, желавший объяснить свое состояние, ибо слишком долго носил в себе боль, вновь вступил в разговор и голосом более громким, чем прежде, произнес: «Клянусь Богом, мессир Арно! Дело обстоит именно так, как я говорю, и весьма скоро мы получим об этом вести, ибо за последние сто лет земля Беарна еще ни разу не теряла стольких людей в один день, скольких она лишилась ныне в Португалии». Многие стоявшие поодаль рыцари и оруженосцы расслышали эти слова и, отложив их в памяти, попытались как-нибудь истолковать. Однако не прошло и десяти дней, как вся правда стала известна от самих участников битвы. Эти люди поведали сначала графу, а затем и всем желающим подробности событий, разыгравшихся под Альжубаротой. По этой причине скорбь охватила графа с новой силой, равно как и всех, кто потерял в Португалии своих братьев, отцов, сыновей, мужей и друзей».

«Святая Мария! — воскликнул я, прервав рассказ оруженосца, — Как же мог граф де Фуа проведать или догадаться о битве уже на следующий день после нее? Хотел бы я это знать!» — «Клянусь честью, — ответил оруженосец, — своим поведением он показал, что знал о битве совершенно определенно». — «Тогда, выходит, он провидец? — предположил я. — Или у него есть гонцы, которые носятся по ночам вместе с ветром? Должна же быть некая хитрость, которой он пользуется!» Тут оруженосец рассмеялся и сказал: «Граф, должно быть, и впрямь знает какой-нибудь способ из черной магии, но, сказать по правде, об уловке, к которой он прибегает, ничего доподлинно не известно, и мы можем о ней лишь догадываться». — «О милейший! — взмолился я, — соблаговолите поделиться со мной вашими подозрениями, и я буду вам крайне признателен. А если ваши слова надо хранить в секрете, то я буду молчать и за все время пребывания в вашей стране рта не раскрою, дабы обмолвиться об этой тайне». — «Уж постарайтесь, пожалуйста, — сказал оруженосец, — Мне не хотелось бы, чтобы стало известно, что я рассказывал вам об этом. Ведь у нас если об этом и толкуют, то лишь украдкой, в тесном кругу друзей». Затем, отведя меня в сторону, в укромный угол часовни Ортезского замка, оруженосец начал свое повествование. И вот, что он мне поведал:

«Примерно двадцать лет тому назад жил в этом краю один барон по имени Раймоц, которого величали сеньором де Корассом [1864] . Корасс, чтоб вы знали, — это городок и замок в семи лье от Ортеза.

В то время, о котором я говорю, сир де Корасс вел тяжбу в суде авиньонского папы против одного каталонского священника по поводу взимания церковной десятины с Корасса. Этот священник, пользовавшийся в клире большим влиянием и поддержкой, заявлял, что имеет полное право на сбор десятины с Корасса, размер которой он оценивал сотней флоринов в год. И это свое право он сумел доказать, предъявив соответствующие документы. В итоге, папа Урбан V [1865] своим окончательным приговором, вынесенным в Генеральной консистории, признал законность его притязаний и, осудив рыцаря, утвердил священника в его правах. Получив от папы верительные грамоты и полномочия, священник со всей поспешностью устремился в Беарн. По прибытии в Корасс он представил свои бумаги и на основании папских булл объявил себя главным распорядителем десятинных сборов в корасском приходе.

Узнав о действиях священника, сир де Корасс очень сильно возмутился и вознегодовал. Выйдя ему навстречу, он сказал: «Мэтр Пьер (или мэтр Мартин — смотря по тому, как его звали), вы, кажется, вообразили, что я должен проститься со своими доходами из-за каких-то ваших грамот и булл!? Однако, зная вас, я не верю, что вы и впрямь отважитесь посягнуть на мою собственность, ибо за это вы непременно поплатитесь жизнью. Так что отправляйтесь-ка домогаться бенефициев в другом месте: в моих владениях — усвойте это раз и навсегда — вам не перепадет ничего!»

Священник испугался рыцаря, ибо видел, что тот разгневан не на шутку. Не смея больше упорствовать в исполнении задуманного, он смирился и решил вернуться в Авиньон или в свою страну. Так он и поступил. Однако перед самым отъездом священник явился к сеньору де Корассу и сказал ему: «Сир, лишь уступив вашей силе, но никак не законным правам, я вынужден отказаться от того, что причитается моей церкви. Таким образом, вы взяли на душу великий грех. Конечно, я не столь, как вы, влиятелен в этих землях, но знайте, что при первой же возможности я пришлю к вам своего заступника. Такого заступника, который испугает вас намного больше, чем это сделали вы со мной!» Не придав никакого значения этим угрозам, сир де Корасс сказал: «Ступай, ступай себе с Богом. Делай, что можешь. Я испугаюсь тебя скорее мертвого, чем живого. И уж наверно, из-за твоей болтовни я не лишусь своего достояния».

С тем и ушел священник от сира де Корасса. Потом он вернулся то ли в Каталонию, то ли в Авиньон — я точно не знаю. Однако своих угроз он предавать забвению отнюдь не собирался. Спустя три месяца, когда сир де Корасс уже думал о нем меньше всего, в Корасский замок налетели невидимые посланцы — налетели прямо туда, где рыцарь спал на ложе вместе со своей женой. И стали они бить и швырять все предметы, встречавшиеся им на пути, да так, словно хотели все полностью разрушить. Кроме того, они наносили столь мощные удары в дверь рыцарской спальни, что даму, лежавшую в постели, обуял смертельный ужас. Между тем рыцарь тоже прекрасно слышал весь этот грохот, но, не желая подать вида, что испугался, не проронил ни звука. Обладая изрядной смелостью, он был готов к любым приключениям.

Буря и грохот царили в разных местах замка довольно долгое время, а потом стихли. Когда же настало утро, все слуги дружно пришли к рыцарю в обычный час его пробуждения и спросили: «Монсеньор, вы слышали этой ночью то же, что и мы?» — «Нет, — ответил, притворяясь, сир де Корасс, — а что вы слышали?» Тогда ему рассказали, что какой-то странный ураган пронесся по его замку, перевернув и разбив всю посуду на кухне. Однако рыцарь лишь рассмеялся в ответ, сказав, что им всё пригрезилось, и это был обычный ветер. «Бог свидетель, — молвила его жена, — я тоже явственно слышала этот шум».

Когда же настала следующая ночь, вновь налетел этот вихрь и поднял еще более дикий шум, чем прежде. С ударами страшной силы ломился он в дверь и оконные ставни рыцарской спальни. Наконец, будучи уже не в силах сдерживаться, рыцарь вскочил поверх постели и, обращаясь к неведомому гостю, прокричал: «Эй! Кто ломится в мою спальню столь поздним часом!?» И тут же ему ответили: «Это я, это я!» — «Кто тебя сюда прислал?» — спросил рыцарь. «Я послан сюда каталонским священником, которому ты нанес великий убыток, заставив отказаться от прав на его доходы. Поэтому не будет тебе покоя, пока ты с ним по-доброму не рассчитаешься к его полному удовлетворению». — «А как тебя звать, такого усердного посланца?» — «Меня зовут Ортон». — «Слушай, Ортон, — сказал рыцарь, — служить какому-то клирику — пустое дело. Если ты ему доверишься, он тебя вконец загоняет. Я тебя прошу, оставь его с миром и переходи на службу ко мне. А уж я-то тебя не обижу!»

Ортон сразу нашелся с ответом, ибо рыцарь ему приглянулся: «Ты и вправду этого хочешь?» — спросил он. «Конечно! — сказал сир де Корасс. — Но лишь при условии, что ты не причинишь вреда никому из моих домочадцев. Только в этом случае я смогу к тебе хорошо относиться, и между нами будет полное согласие». — «Куда там! — ответил Ортон. — Я не в силах причинять иное зло, кроме как тревожить и нарушать твой покой, или же покой других людей, когда они охотней всего поспали бы». — «Делай то, что я говорю, — сказал рыцарь, — и мы славно поладим. И брось немедленно этого злобного, пропащего клирика. Добра от него не дождешься, а хлопот и забот — сколько угодно. Служи лучше мне». — «Раз ты этого хочешь, — сказал Ортон, — я согласен».

Сеньор де Корасс до того полюбился Ортону, что он стал его навещать почти каждую ночь. Если Ортон заставал господина спящим, то принимался трясти его подушку или громко колотить в оконные ставни и дверь рыцарской опочивальни. Тогда разбуженный рыцарь говорил ему: «Ортон, дай спокойно поспать, я тебя прошу». — «Не дам, — отвечал Ортон, — пока не выслушаешь мои новости». По началу, во время этих бесед жену рыцаря охватывал такой ужас, что все ее волосы вставали дыбом, и она пряталась под одеялом. Меж тем рыцарь спрашивал: «Итак, какие новости ты мне нынче расскажешь? Из какой страны ты явился?» Ортон отвечал: «Я прибыл из Англии (или из Германии, Венгрии или какой-нибудь иной страны). Я отбыл оттуда вчера, и случились там такие-то и такие-то вещи». Таким образом, через Ортона сир де Корасс был осведомлен обо всем, что творилось на свете. Эта их связь продолжалась пять или шесть лет, но почти с самого ее начала рыцарь не удержался и открылся графу де Фуа при обстоятельствах, о которых я вам сейчас расскажу.

В первый год службы Ортона сир де Корасс приезжал ко двору графа де Фуа в Ортез или в другое место и говорил ему при встрече: «Монсеньор, знайте, что то-то и то-то случилось в Англии (или в Шотландии, Германии, Фландрии, Брабанте или каких-нибудь иных землях)». Потом граф де Фуа убеждался в правдивости слов рыцаря и очень дивился, откуда к нему поступают эти сведения. И вот однажды граф так пристал к нему с расспросами, что сир де Корасс был вынужден рассказать, как и от кого он узнает все новости, а также о подробностях своего знакомства с Ортоном. Узнав истину, граф очень обрадовался и сказал: «Хотел бы я иметь такого посыльного! Совершенно бесплатно вы узнаете правду обо всем, что творится на белом свете! Сир де Корасс, берегите вашу с ним дружбу!» — «Монсеньор, — ответил рыцарь, — я постараюсь».

Ортон служил сиру де Корассу довольно долгое время. Я не знаю, имел ли он еще каких-нибудь хозяев. Однако два или три раза в неделю он непременно наносил рыцарю ночной визит и рассказывал новости обо всем, что творилось в тех землях, где он побывал. А сир де Корасс, в свою очередь, описывал эти новости в срочных донесениях к графу де Фуа, который очень им радовался, ибо нет на свете сеньора, более охочего до вестей из чужих земель.

Но вот случилось однажды, что сеньор де Корасс и граф де Фуа весело беседовали об Ортоне и его повадках. «Сир де Корасс, — спросил граф между делом, — доводилось ли вам хоть раз видеть вашего посыльного?» — «Клянусь честью, монсеньор, ни разу, — ответствовал рыцарь, — да я никогда и не приставал к нему с этим». — «Не приставали? — сказал граф. — Вот удивительно! Будь он расположен ко мне столь же хорошо, сколь и к вам, я бы непременно уговорил его показать себя. И я вас прошу, чтобы вы постарались это сделать, а потом описали мне его облик и форму. Помнится, вы говорили, что он изъясняется на гасконском не хуже нас с вами?» — «Ей-богу, — сказал сир де Корасс, — это правда. Он говорит на нем так же хорошо и красиво, как вы. И, клянусь честью, я постараюсь его увидеть, раз вы мне это советуете».

В одну из последующих ночей сир де Корасс лежал в опочивальне на кровати вместе со своей женой, которая к тому времени уже совсем свыклась с голосом Ортона и слушала его без всякого страха. Вскоре туда явился и сам Ортон, который первым делом выдернул подушку из-под крепко спавшего сира де Корасса. «Это еще кто?» — спросил немедленно пробудившийся рыцарь. «Ортон, и никто иной!» — прозвучал ответ. «И откуда ты взялся?» — «Я вернулся из Праги, что в Богемии. Римский император скончался [1866] !» — «Когда это случилось?» — «Позавчера». — «А сколько дней пути отсюда до богемской Праги?» — «Сколько? — сказал Ортон, — Дней шестьдесят, не меньше». — «И, тем не менее, ты сразу оттуда вернулся?» — «Конечно! Я ведь ношусь как ветер, а то и быстрее!» — «У тебя что, крылья?» — «Разумеется, нет!» — «Тогда почему ты можешь перемещаться так быстро?» — «А вот это уже не ваша забота», — отрезал Ортон. «Ошибаешься, — возразил рыцарь, — я бы весьма охотно поглядел на тебя, дабы знать твою форму и облик». — «Эти вещи вас не касаются, — повторил Ортон, — довольствуйтесь тем, что, имея возможность меня слышать, вы получаете точные сведения о дальних странах». — «Честное слово, Ортон! — сказал сир де Корасс, — я полюбил бы тебя больше прежнего, если б только увидел!» — «Что ж, — сказал гонец-невидимка, — коль скоро вы так страстно желаете на меня поглядеть, то будь по-вашему: первым предметом, на котором вы задержите свой взор, соскочив завтра утром с постели, буду я». — «Этого будет вполне достаточно, — согласился сир де Корасс, — ладно, ступай. Я даю тебе отпуск на эту ночь».

Следующим утром сир де Корасс стал подниматься с постели, но его жена была столь напугана, что даже сказалась больной, лишь бы совсем не вставать в тот день. Когда же рыцарь начал настаивать, чтобы дама все-таки поднялась, она ему возразила: «Но ведь тогда я увижу Ортона, а мне, с божьего дозволения, вовсе не хотелось бы видеть его и, тем более, до него дотрагиваться». — «Именно это я сейчас и сделаю», — ответил рыцарь. Тут он совершенно хладнокровно соскочил с ложа и, усевшись на его приступок, оглядел комнату. Разумеется, он надеялся сразу увидеть Ортона, но не заметил и намека на его присутствие. Тогда, подойдя к окну, рыцарь отворил ставни, дабы лучше осветить опочивальню, но так и не нашел ничего такого, про что он мог бы сказать: «Вот он — Ортон!»

День прошел, и ночь наступила. И вот, когда сир де Корасс уже улегся в постель, вновь прилетел Ортон и по своему обыкновению затеял разговор. «Иди, иди отсюда, пустомеля, — промолвил рыцарь, — минувшим днем ты должен был себя показать, но так и не появился». — «Разве? — сказал Ортон, — я сделал это!» — «Видит Бог, что нет, насколько я знаю». — «Разве не наблюдали вы, соскочив с постели, некоторой странности?» Тут сир де Корасс поразмыслил немного, а потом его осенило: «Точно, — сказал он, — сидя на приступке и думая о тебе, я вдруг увидел на полу две длинные соломинки, которые кувыркались и танцевали друг с другом». — «Ну да! — сказал Ортон. — Ведь это я и был! Просто я принял такую форму». — «Ей-богу, этого мало, — сказал сир де Корасс, — я прошу тебя принять другую форму — такую, в которой я смог бы тебя приметить и узнать». — «Вы добьетесь того, что мое терпение лопнет и вы меня потеряете, — ответил Ортон. — Вы требуете слишком многого». — «Что ты! — сказал рыцарь. — Я не стану тебя донимать! Не сердись! Вот если б только мне один-единственный раз взглянуть на тебя в твоем истинном обличии, то я бы уже никогда не заикался об этом». — «Ладно, — сказал Ортон, — завтра вы меня увидите. Но глядите в оба: первой вещью, на которую вы обратите внимание, выйдя из спальни, буду я, вне всяких сомнений». — «Договорились, — молвил сир де Корасс, — а теперь ступай. Я тебя отпускаю, ибо мне нужно поспать и отдохнуть». И Ортон улетел.

На следующий день, в третьем часу, сир де Корасс поднялся с ложа и подобающим образом оделся. Затем, покинув опочивальню, он вышел на открытую галерею, которая смотрела во внутренний двор замка. И первое, что он увидел, бросив свой взгляд во двор, была свинья невиданных доселе размеров. Однако она была такой худой, что, казалось, состояла лишь из костей да плешивой шкуры. Ее большие, длинные уши [1867] свисали вниз и были совсем изодраны, а морда с длинным, заострившимся рыльцем выглядела изнуренной от голода.

При виде этой свиньи сир де Корасс испытал великое удивление. Однако он смотрел на нее без всякого удовольствия, — такой она ему показалась уродливой и противной! Поэтому он приказал своим людям: «Эй, живо спустите собачью свору! Я хочу, чтоб эту свинью затравили и съели!» Слуги поспешили отворить псарню и спустили собак. Тут свинья издала истошный вопль и пристально посмотрела на сира де Корасса, который стоял перед своей спальней, облокотившись о перила галереи. С того момента свинью больше никто не видел, и никому не известно, что с нею сталось, ибо она растаяла в воздухе.

Между тем сир де Корасс в глубокой задумчивости вернулся к себе в покой, и там на него нашли воспоминания об Ортоне. «Полагаю, — сказал он жене, — что я видел сегодня своего гонца. Теперь я раскаиваюсь, что спустил на него собак. Вряд ли мы еще свидимся, ибо он не раз предупреждал, что стоит мне его обидеть — я сразу его потеряю». Он сказал правду: никогда с тех пор не появлялся Ортон в замке сеньора де Корасса. И уже менее чем через год добрый рыцарь скончался. Боже, храни его душу!

Ну, вот я и рассказал вам о духе Ортоне и о том, как одно время он весьма охотно доставлял вести сиру де Корассу». — «Так-то оно так, — сказал я оруженосцу, завершившему свое повествование, — однако к чему вы клоните? Неужели графу де Фуа служит один из таких посыльных?» — «Действительно, — ответил оруженосец, — многие беарнцы подозревают именно это. Ведь ничего, задевающего интересы графа, не может быть совершено здесь, в Беарне, или где-нибудь еще, без того, чтобы граф тут же об этом не узнал, как бы ни оберегались его противники. Сюда же следует отнести и его сообщение о гибели в Португалии наших добрых рыцарей и оруженосцев. Кроме известности и уважения, которыми граф пользуется, благодаря своей необычайной осведомленности, он извлекает из этого вполне определенную и немалую выгоду. Ибо случись в его хозяйстве пропасть не то что золотой иль серебряной ложке, а вообще любой мелочи, — он сразу же будет об этом знать».

Затем я распрощался с оруженосцем и присоединился к другой компании, где мне удалось славно повеселиться и развлечься. Но, несмотря на это, я твердо запомнил весь рассказ оруженосца, как явствует из вышеизложенного.

 

Глава 49

[1868]

О судебном поединке, который состоялся в Париже между рыцарем Жаном де Карружем и оруженосцем Жаком Ле-Гри

В ту пору во Франции и даже в отдаленных пределах королевства очень много говорили о судебном поединке не на жизнь, а на смерть, который должен был состояться в Париже по приговору и постановлению Парижской судебной палаты.

Уже более года длилась тяжба между двумя сторонами, а именно: между рыцарем, коего звали мессир Жан де Карруж, и оруженосцем по имени Жак Ле-Гри. Они были вассалами и придворными графа Пьера Алансонского, и оба пользовались его благоволением. Однако Жак Ле-Гри был у графа в особой милости. Граф ставил его выше всех прочих и очень ему доверял, хотя у него и не было никаких выдающихся заслуг. Оруженосец низкого происхождения, он сумел пробиться наверх лишь потому, что фортуна часто возносит таких, как он. Оказавшись на вершине ее колеса, эти люди воображают, что добились прочного положения. Но тут-то фортуна и сбрасывает их в грязь, и они оказываются еще ниже, чем были когда-либо прежде.

Смертельный поединок между названными господами стал поводом для очень большого удивления. Узнав, что готовится столь необычное дело, многие люди из королевства Французского и из прочих земель прибыли к объявленному дню в Париж. Однако, прежде чем описывать сам поединок, я объясню вам суть дела в соответствии с тем, что мне удалось разузнать.

Мессир Жан де Карруж всегда имел склонность к путешествиям. И вот однажды он загорелся желанием отправиться за море, чтобы как-нибудь отличиться. Он попросил у графа Алансонского дозволения на отъезд, и тот легко его дал.

У рыцаря была супруга — молодая, красивая, добрая, умная и хорошо воспитанная. Он тепло с ней простился, как обычно делают рыцари, уезжающие в дальние края. Когда он уехал, дама вместе с прислугой осталась жить в замке, который стоит на границе земель Перша и Алансона. Насколько мне известно, этот замок называется Аржантей.

Итак, рыцарь простился и решительно отправился в путь, а дама, как уже сказано, стала жить в его замке с прислугой. При этом она всегда вела себя очень благоразумно и сдержанно.

Случилось, однако, — ив этом вся сущность дела! — что дьявол, с помощью развратных и порочных искушений, проник в душу Жака Ле-Гри, который находился подле своего сеньора, графа Алансонского, поскольку был его главным советником. И, как потом стало ясно, он замыслил совершить очень большое злодейство. Однако это злодейство так и не было доказано судебным путем, а сам Жак Ле-Гри тоже никогда в нем не сознался.

Жак Ле-Гри возмечтал о жене мессира Жана де Карружа. Он хорошо знал, что она живет в замке Аржантей с немногочисленной прислугой. Поэтому однажды он выехал из Алансона на превосходном скакуне и, не жалея шпор, примчался в замок. Когда он спешился, местные слуги оказали ему очень радушный прием, потому что он и их господин служили одному сеньору и были товарищами. Дама, не подозревая ничего худого, тоже приняла гостя очень ласково. Она отвела его в свой покой и показала ему много своих рукоделий.

Жак, стремившийся исполнить свой скверный замысел, попросил даму, чтобы она сводила его в донжон, ибо, по его словам, он приехал отчасти для того, чтобы его осмотреть. Дама легко согласилась, и они пошли туда лишь вдвоем. Поскольку дама оказала гостю очень теплый прием, слуги и камеристки решили, что она полностью доверяет ему свою честь. Успокоенные этим, они не последовали за ними в башню.

Лишь только они вошли в донжон, Жак Ле-Гри захлопнул за собой дверь. Дама не придала этому значения, думая, что дверь захлопнулась ветром, а Жак уверил ее, что так и есть.

Когда они оказались наедине, Жак Ле-Гри, поддавшись козням врага человеческого, обнял даму и сказал:

«Сударыня! Знайте доподлинно, что я вас люблю как самого себя! Но мне нужно исполнить мое желание».

Дама очень испугалась и попыталась закричать, но оруженосец плотно заткнул ей рот маленькой перчаткой, которая была при нем. Затем он ее крепко стиснул (ибо он был сильным, хватким и ловким) и повалил на пол. Там он изнасиловал даму и насладился ею, вопреки ее воле.

Сделав это, он сказал:

«Сударыня, если вы хоть словом обмолвитесь о случившемся, вы себя обесчестите. Молчите об этом, и я сделаю то же самое ради вашей чести».

Дама, очень горько рыдая, ответила:

«О подлый злодей! Я буду молчать, но вовсе не столь долго, как вам это нужно!»

С этими словами она открыла дверь и спустилась вниз, а оруженосец — следом за ней.

Было ясно видно, что дама расстроена и заплакана. Однако ее слуги решили, что она огорчена потому, что оруженосец сказал ей какую-нибудь печальную новость о ее муже или ее родителях.

Юная дама ушла в свой покой и затворилась. Там, наедине с собой, она облегчила душу в очень горьких стенаньях и жалобах.

Тем временем Жак Ле-Гри сел на своего скакуна, выехал из замка и вернулся ко двору своего сеньора, графа Алансонского. Когда он предстал перед графом, было десять часов, а в четыре часа утра его тоже видели в графском дворце. Однако, забегая вперед, объясню вам, почему я говорю о временных сроках. Дело в том, что позднее по этому поводу в Париже началась великая тяжба, и все было тщательно расследовано и изучено судебной комиссией.

Тот день, когда с ней случилось это горестное событие, госпожа де Карруж провела в замке совершенно подавленная. Однако она сносила несчастье со всем возможным спокойствием и не стала делиться ни со слугами, ни с камеристками, ибо ясно видела и понимала, что разговоры об этом принесут ей больше хулы, нежели чести. Но она хорошо запомнила и затвердила тот день и час, когда Жак Ле-Гри приехал в замок.

И вот, наконец, ее супруг сир де Карруж вернулся из путешествия. При встрече дама оказала ему очень теплый прием, равно как и все его люди. День прошел, и ночь наступила. Сир де Карруж улегся в постель, однако дама, к его немалому удивлению, ложиться не захотела. Несмотря на его настойчивые призывы, она под разными предлогами отказывалась присоединиться к нему. При этом она с задумчивым видом ходила по опочивальне из угла в угол.

Наконец, когда все их люди уже улеглись, дама встала перед мужем на колени и очень жалобно поведала ему, что с ней случилось. Сначала рыцарь отказывался поверить, что все было именно так. Тем не менее, дама рассказала ему такие подробности, что он был вынужден уступить. Он молвил:

«Ладно, сударыня! Если дело было именно так, как вы говорите, я, разумеется, вас прощаю. Но оруженосцу придется умереть в соответствии с тем советом, который я получу от моих и ваших родственников. А если я обнаружу в ваших словах обман, вы навсегда лишитесь моего общества».

Тогда дама с еще большим пылом стала убеждать его, что весь ее рассказ — чистая правда.

Так прошла ночь. На следующий день рыцарь велел написать много писем и разослал их самым надежным родственникам своей жены, а также родственникам со своей стороны. И устроил он так, что все они в тот же день съехались в его замок Аржантей. Достойно приняв гостей, рыцарь собрал их в одном покое и объявил причину, по которой они были приглашены. Затем он велел супруге по порядку изложить все обстоятельства случившегося. Ее рассказ вызвал великое удивление. Наконец, рыцарь попросил совета. Ему сказали, чтобы он съездил к своему сеньору, графу Алансонскому, и изложил ему все дело. Он так и поступил.

Граф, очень сильно любивший Жака Ле-Гри, не захотел верить рыцарю. Он назначил день, в который обе стороны должны были предстать перед ним, и пожелал, чтобы дама тоже при этом присутствовала, дабы обстоятельства случившегося были описаны как можно более живо. Дама явилась ко двору графа в сопровождении своей многочисленной родни.

Тяжба была долгой и трудной. Рыцарь выдвинул обвинение и иск против Жака Ле-Гри от имени своей супруги, которая вновь описала все обстоятельства дела. Жак Ле-Гри упорно отвергал обвинение, говоря, что ничего не было, и дама возводит на него напраслину. При этом он выражал крайнее удивление — за что, мол, она его так ненавидит!

С помощью придворных графа Алансонского, Жак сумел хорошо доказать, что в день, о коем шла речь, его видели в замке, в четыре часа. Меж тем граф говорил, что в десять часов Жак находился при нем, в его покое, и, конечно же, он не мог всего за четыре с половиной часа дважды покрыть расстояние в 24 лье и совершить то, в чем его обвиняют. Наконец, желая помочь своему оруженосцу, граф сказал даме, что ей все приснилось. И приказал он своей властью, чтобы этот вопрос закрыли и никогда больше к нему не возвращались.

Однако рыцарь был очень отважен и твердо верил своей жене. Не желая подчиниться графскому решению, он прибыл в Париж и подал иск против Жака Ле-Гри в Судебную палату. Жак явился по вызову и дал обязательство, что сделает и выполнит то, что постановит суд.

Тяжба между рыцарем и оруженосцем длилась более полутора лет. Их никак не могли примирить, ибо рыцарь твердо верил в то, что ему сообщила жена. А, кроме того, дело получило такую широкую огласку, что он был готов судиться до самой смерти. Из-за этого граф Алансонский очень сильно возненавидел рыцаря и непременно приказал бы его убить, если бы он не находился под защитой Парламента.

Наконец, после долгих разбирательств и обсуждений, Парламент постановил, что, поскольку дама не может привести против Жака Ле-Гри никаких веских доказательств, будет устроен судебный поединок не на жизнь, а на смерть. И были рыцарь с супругой и оруженосец вызваны в Париж ко дню, назначенному для поединка. По постановлению Парламента смертельный поединок должен был состояться в первый понедельник после наступления 1387 года.

В ту пору король и бароны Франции находились в Эклюзе и собирались отплыть в Англию. Когда новость о готовящемся поединке пришла в Эклюз, король уже ясно видел, что поход в Англию не состоится. Поэтому он заявил, что хочет видеть бой между рыцарем и оруженосцем. Герцог Беррийский, герцог Бургундский, герцог Бурбонский и коннетабль Франции тоже испытывали сильное желание посмотреть на поединок. И сказали они королю, что у него есть основание там присутствовать. Тогда король послал в Париж приказ, чтобы смертельный поединок перенесли на другой день. Разумеется, его приказу повиновались. Затем король и сеньоры вернулись во Францию. Король отпраздновал Рождество в городе Аррасе, а герцог Бургундский — в Лилле. Тем временем все их воины проследовали дальше и разошлись по своим краям, как было велено маршалами. Однако знатные сеньоры направились в Париж, дабы посмотреть на поединок.

Итак, король Франции, его дядья и коннетабль вернулись из Эклюза в Париж. Настал день поединка, каковой пришелся на начало года 1387, если считать согласно римскому обычаю.

Ристалище было устроено на площади Святой Екатерины, за Тамплем. Король и его дядья прибыли на эту площадь, и собралось там столько народа, что трудно себе представить! Вдоль одной стороны ристалища были сооружены большие трибуны, дабы сеньорам было удобно наблюдать за поединком. Оба противника вышли на поле закованные в латы с головы до пят, как надлежало, и уселись в свои кресла. Граф Валеран де Линьи и де Сен-Поль помогал мессиру Жану де Карружу, а люди графа Алансонского — Жаку Ле-Гри.

Перед самым боем рыцарь подошел к своей супруге, которая сидела там же, на площади, в одной повозке, полностью обтянутой черной тканью, и сама тоже была одета в черное. И сказал он ей так:

«Сударыня, полагаясь на ваши слова, я иду рисковать жизнью в схватке с Жаком Ле-Гри. Вы знаете, насколько верно и справедливо мое дело». «Монсеньор, — молвила дама, — всё так! Сражайтесь смело, ибо ваше дело — правое!» — «Ну, тогда с Богом!» — ответил рыцарь.

С этими словами он поцеловал жену, пожал ей руку, а затем перекрестился и вышел на ристалище.

Дама осталась сидеть в повозке, обтянутой черным. Она возносила горячие мольбы к Господу и Деве Марии, смиренно прося, чтобы в сей день, по их милости, она одержала победу в соответствии со своей правотой. И скажу, что дама была в большом смятении и не знала, суждено ли ей жить. Ведь если бы поединок закончился поражением ее мужа, то, согласно судебному постановлению, его немедленно повесили бы, а ее саму — сожгли на костре. Поскольку я никогда не беседовал с дамой лично, мне не известно, раскаивалась она или нет из-за того, что дала делу зайти столь далеко и подвергла себя и мужа столь великой опасности. В любом случае, теперь ей оставалось лишь дожидаться исхода боя.

Когда противники, как надлежало, поклялись соблюдать условия поединка, их поставили друг перед другом и велели делать то, для чего они туда пришли. Они сели на коней и с самого начала повели себя очень решительно, ибо хорошо знали ратное дело. Там было великое множество французских сеньоров, приехавших посмотреть на бой.

Сначала противники сразились на копьях, но не причинили друг другу никакого вреда. После этого они спешились, дабы продолжить бой на мечах, и схватились очень отважно. И был сначала сир де Карруж ранен в бедро, из-за чего все его сторонники крайне встревожились. Но затем он повел себя столь доблестно, что поверг своего противника наземь, вонзил ему в тело меч и убил его прямо средь поля.

После этого он спросил, хорошо ли он исполнил свой долг. Ему ответили — «да». Тогда тело Жака Ле-Гри было отдано палачу, который отволок его на Монфокон и там повесил.

Затем мессир Жан де Карруж предстал перед королем и преклонил колени. Король велел рыцарю подняться и распорядился, чтобы ему выдали 1000 франков. Кроме того, он сделал его своим придворным с ежегодным пожизненным пенсионом в 200 ливров.

Поблагодарив короля и знатных сеньоров, мессир Жан де Карруж подошел к своей жене и расцеловал ее. Затем они направились в собор Парижской Богоматери, сделали там подношения и вернулись к себе в гостиницу.

После этого мессир Жан де Карруж не стал долго задерживаться во Франции и отправился в путешествие вместе с мессиром Бусико-младшим, сыном доброго Бусико, а также с мессиром Жаном де Бордом и мессиром Луи де Жиаком. Эти четверо возымели сильное желание посмотреть на Священную Гробницу и на Амурата Бакена, о коем в ту пору велось очень много разговоров во Франции. В их компании также находился Робине Булоньский, оруженосец из свиты французского короля, который в свое время совершил много превосходных путешествий.

 

Манускрипты группы «А»

Первая подгруппа

Первую подгруппу составили манускрипты, в которых текст «Хроник» приведен полностью, без сокращений и больших лакун. Эта подгруппа делится на пять условных категорий.

На первом месте в категории I помещен «Безансонский манускрипт» («А1») — один из самых ранних списков «Хроник», сохранившихся до нашего времени. Документальные свидетельства и сравнительный анализ разных манускриптов позволяют предположить, что во втором десятилетии XV века по заказу парижского книготорговца Пьера де Лиффоля были одновременно выполнены как минимум три копии Книги Первой, почти полностью идентичные между собой: «Безансонский манускрипт» («А1»), манускрипт № 2663 («A3») и манускрипт № 1, хранящийся теперь в библиотеке Иезуитского колледжа в Стонихерсте (С. Люс не учел его в своей классификации). В «Безансонском манускрипте» Книга Первая заканчивается на событиях 1379 г., тогда как в родственных ему манускриптах «А2-6» — на событиях 1377 г. Вместе с тем в «Безансонском манускрипте» отсутствуют три или четыре главы, которыми заканчиваются манускрипты «А2-6».

Категория I

«Al» = ms № 864, «Безансонский манускрипт» (Безансон, муницип. б-ка) «А2» = ms № 2649 (НБФ)

«A3» = ms № 2663 (НБФ)

«A4» = ms № 2674 (НБФ)

«А5» = ms № 6471 (НБФ)

«А6» = ms № 908, ныне ms № 72 А 25 (Гаага, Королевская б-ка)

Категория И, как и категория I, включает в себя наиболее ранние копии Книги Первой, выполненные в первой половине XV столетия. Однако эти манускрипты отличаются меньшей хронологической протяженностью: все они заканчиваются на 1372 г. Их особенность состоит также в том, что они не являются точными копиями друг друга, иногда расходясь в некоторых деталях.

Категория II

«А7» = ms № 2655 (НБФ)

«А8» = ms № 2641 (НБФ)

«А9» = ms № 2642 (НБФ)

«А10» = ms № 131 (Челтенем, б-ка Томаса Филипса)

Категории III–V («А11-19») включают в себя списки более поздние, чем две предыдущие категории. Во всех манускриптах, и особенно в манускриптах «А11-14», присутствует некоторое количество текстовых дополнений и вариаций, которые, вероятно, являются следствием деятельности писцов-копиистов.

Категория III

«Ail» = ms № 2640 (НБФ)

«А12» = ms № 2675 (НБФ)

«А13» = ms № 2657 (НБФ)

«А14» = ms № 1063 (Аррас, муниципальная б-ка)

Категория IV

«А15» = ms № 6474 (НБФ)

«А16» = ms № 9604 (поступил в НБФ из Эшбернемской б-ки)

Категория V

«А 18» = ms № 2662 (НБФ)

«А19» = ms № 67 (Лондон, Британский музей, фонд Арундел)

Вторая подгруппа

Вторая подгруппа включает в себя манускрипты с текстами, местами полными, местами более или менее сокращенными. В манускриптах этой подгруппы лакуны, пропуски и сокращения носят регулярный характер и встречаются почти в каждой главе.

Тексты категории I второй подгруппы («А20-22») ведут свое происхождение от текстов категории I первой подгруппы («А1-6»). В манускриптах категории II («А23-28») текст подвергся еще большему сокращению, чем в манускриптах категории I («А20-22»). Исключение составляет лишь манускрипт из Вроцлава/Бреслау («А29»), в котором, начиная с 1340 г., повествование становится более развернутым и содержит подробности, отсутствующие в других манускриптах «семейства A/В» (см. во введении с. 7). Наконец, тексты категории III представляют собой лишь отдельные фрагменты Книги Первой.

Категория I

«А20» = ms № 86 (НБФ), доведен до 1369 г.

«А21» = ms № А.11 (Берн, публичная б-ка)

«А22» = ms D.II (Британский музей, фонд Королевской б-ки)

Категория II

«А23» = ms № 2643 (НБФ)

«А24» = mss № 2665–2667 (НБФ)

«А25» = ms № 15486 (НБФ)

«А26» = ms № 144 (Париж, б-ка Арсенала)

«А27» = ms (Сент-Омер, городская б-ка)

«А28» = ms № 493 (Карпантра, муниципальная б-ка)

«А29» = ms (Вроцлав/Бреслау, муниципальная б-ка), доведен до 1369 г.

Категория III

«АЗО» = ms Nq 2651 (НБФ)

«А31» = ms (Тур, муниципальная б-ка)

«А32» = ms № 511 (Тулуза, муниципальная б-ка)

«АЗЗ» = ms № 42 (Глазго, Хантеровский музей)

Третья подгруппа

Манускрипты «А34-36», являясь копиями друг друга, содержат лишь начало Книги Первой. Текст в этих манускриптах, хотя и полный, заканчивается на смерти Филиппа де Валуа (1350). Что касается «Руанского манускрипта» («А37»), он представляет собой лишь разрозненные главы.

«А34» = ms Nq 2677 (НБФ)

«A35» = ms Nq 2647 (НБФ)

«А36» = ms Laud mise. 745 (Оксфорд, Бодлианская б-ка)

«А37» = ms № U.16 (Руан, муниципальная б-ка)

Четвертая подгруппа

Манускрипты «А38-40», образующие четвертую подгруппу, представляют собой сильно сжатый конспект «Хроник» и благодаря этому имеют немалое сходство с манускриптом «В6» («Краткими хрониками»). Книга Первая в этих списках разделена на 167 глав.

«А38» = ms 5005 (НБФ)

«А39» = ms HF 145 (Париж, б-ка Арсенала)

«А40» = ms № 20786 (Брюссель, Королевская б-ка)

 

Манускрипты группы «В»

Манускрипты группы «В» имеют три существенных отличия от манускриптов группы «А»:

1) в них присутствует новый пролог;

2) описание событий за период с 1350 по 1356 г. — это уже собственная версия Фруассара, а не компиляция из «Больших французских хроник»;

3) в рассказ о событиях, происходивших с 1372 по 1378 г. внесены дополнительные подробности и уточнения.

Исходя из этого, С. Люс считал манускрипты группы «В» более поздней редакцией по отношению к манускриптам группы «А».

Группа «В» включает в себя только три полных манускрипта: «Bl», «ВЗ» и «В4» (у манускрипта «В2», с которого был дословно скопирован манускрипт «ВЗ», до сих пор остается утерянным первый том). Все три манускрипта — «В1», «ВЗ и «В4» — не являются непосредственными копиями друг друга и содержат некоторые разночтения. С. Люс выбрал манускрипт «В1» в качестве основы для издания Книги Первой, поскольку счел его наиболее близким к исходной редакции, выполненной самим Фруассаром.

Манускрипт «В5» (№ 67), хранящийся в Британском музее, представляет собой лишь фрагмент Книги Первой. По своему содержанию он имеет большое сходство с манускриптами группы «А», особенно в том, что касается освещения событий за 1350–1356 гг. Однако в заметке на полях листа 173, как раз в том месте, где идет речь неудачной попытке французов захватить Кале, сообщается, что в конце книги помещено дополнение из 16 листов. До нашего времени завершающая часть манускрипта не сохранилась, но С. Люс предположил, что она содержала новую, отредактированную версию событий за период с 1350 по 1356 г. Это обстоятельство позволило ученому отнести данный манускрипт к группе «В».

На последнем месте, под наименованием «В6», С. Люс поместил манускрипт, выполненный Бертуле Лебрёном, так как он является наиболее сильно сокращенным и отредактированным из всех манускриптов группы «В». Подробнее о манускрипте «В6» сказано во введении, с. 5, 6.

«В1» = mss № 6477–6479 (НБФ)

«В2» = ms № 5006 (НБФ; том I отсутствует; том И, f° 1-104)

«ВЗ» = mss № 20356, 20557 (НБФ)

«В4» = ms Муши-Ноай (замок Муши-Ле-Шатель)

«В5» = ms № 67 (Лондон, Британский музей, фонд Арундел)

«В6» = ms № 10144, «Краткие хроники» (НБФ)