На разведчике с Гимом Цероном уже не обращались как с гостем. Не было раболепного подобострастия в комплекте с подчеркнутой холодностью – экипаж «Ворбунга Шоота» относился к сержанту, как к равному среди равных, за одним исключением – таинственность и значимость, сопутствующие любому агенту Ланкоруса Дитриеза, вызывали у этих людей не сильное, но непритворное уважение.

– Сколько времени уйдет на полет? – спросил Гим у капитана.

– Сорок один час. Колокон забросит нас почти к самой точке назначения. Пока отдыхайте.

Каюта уже не была номером класса «люкс» – гораздо меньшее по размерам, удобное, уютное и заполненное всем необходимым для спорта и отдыха помещение. Оказавшись там, Гим сразу же столкнулся с дилеммой: чем убивать время, если твой организм не нуждается ни в пище, ни во сне, ни в физических упражнениях? Последнее, правда, еще предстояло выяснить…

Откровенно говоря, даже через несколько часов после разговора с Ланкорусом, сержант не мог поверить, что стал чем-то особенным. Он слышал, как бьется в груди сердце, его грудь вздымалась и опускалась, прогоняя через легкие привычный объем воздуха, при мыслях о еде во рту появлялась слюна, при мыслях о сне – хотелось зевнуть. Все, к чему он прислушивался в своем теле, отвечало привычными реакциями и ощущениями. Ничего не изменилось.

Чтобы отвлечься от самого себя и не позволить болезненной мнительности подтачивать нервную систему, Гим решил заняться тем, что делал раньше. Во всяком случае, ему ведь не сказали, что для модернизированного организма существуют какие-то запреты. Он решил так: время покажет, особенности «вылезут» сами. Пока ничто не доказало обратного, он – человек из плоти и крови.

Несколько часов ушло на общение с «тренажерами», час – на сытный, богатый белками и витаминами обед, несколько часов на просмотр информационных программ видеосистемы.

И «особенности» начали «вылезать». Не так, чтобы ошеломить или обеспокоить, но недвусмысленно давая понять, что 947 – не тот мужчина, что был раньше. Нагруженные тренажерами мышцы не отказывали в ощущении тяжелой работы, но не болели от напряжения и не уставали от все большего числа повторений. Во время обеда живот не наполнялся и не вздувался; чувства сытости и тяжести в желудке так и не дали о себе знать; усталость не клонила ко сну – есть, вроде бы, можно было бесконечно долго. Информационные программы тоже воспринимались чуть-чуть иначе – с такой четкостью восприятия, словно предварительно Гим довел себя до высшей степени сосредоточенности…

По большому счету, с этим можно было жить…

После сорока часов бодрствования, он во второй раз пытался заставить себя заснуть. Тело послушно расслаблялось, но мысли так и не уходили. Он лежал с закрытыми глазами, но все время явственно воспринимал каждый звук в очень хорошо представляемой сильно обострившейся зрительной памятью картине помещения.

– Прибываем, господин. Через час идем на посадку. Пойдемте, это стоит увидеть!

Гим не сразу открыл глаза, но представил себе принесшего новость пилота с точностью до мельчайших деталей его одежды. Например, Церону представилось, что у парня не по форме наполовину застегнута белая куртка, а из левого ботинка выступает не до конца защелкнутая клипса. Не поленившись все же посмотреть на говорившего, сержант убедился, что воображение представило ему все точно так, как оно и было на самом деле.

«Спокойно! Не нервничай!» – выругался сам на себя Гим, понимая, что начинает всерьез пугаться своей новой сущности. – «Сейчас тебе лучше думать о герцоге и Излине!»

Каплеобразное чудо Эльтаров, называемое «разведчиком», приближалось к незнакомой Гиму планете. Внешне эта планета мало отличалась от космических объектов так называемого «земного» типа: голубая, пронизанная лучами близко находящегося желтого солнца воздушная оболочка, белые разводы облаков застывшей влаги, обширные темно-синие водные пространства и коричневые рельефы материков.

Гим стоял не в центре управления – туда его не пустили. Он и сопровождавший его пилот расположились в креслах внутри обзорного шара.

– Это Излин, – сказал пилот. – Правительственный центр сектора из семи обитаемых миров. Три планеты внутри солнечной системы Ранопуса, четыре – в системе вон той ближайшей к нам звезды.

– А это – флот? – указал Гим. На фоне звездного неба едва заметно передвигалось множество темных пятен – звезды то тухли, то вспыхивали.

– Его постоянная дислокация, – кивнул пилот. – Здешний правитель – милитарист. Вон, смотри!

Подчиняясь мысленной команде пилота, изображение приблизилось, фокусируясь на, кажущихся на расстоянии малюсенькими, фигурках в атмосфере планеты. «Фигурки» оказались небольшими боевыми космическими кораблями, расположенными на равном расстоянии друг от друга, словно узелки натянутой на шарик планеты сетки.

– Их так много? – удивился Гим.

– Система спутников. Внешняя охрана Излина, – пилот посмотрел на агента. – Вас интересует мое мнение?

– Да, конечно, – согласился сержант.

– Ронтонте – параноик…

Это утверждение не требовало доказательств – проведший всю свою сознательную жизнь в армии, Гим никогда не видел такого скопления космической техники на таком близком расстоянии к всего одной обитаемой людьми планете.

– Прибыли, – заявил пилот. – Дальше пойдете один. Идемте, провожу к катеру.

– Разве нельзя подойти поближе? – удивился Гим.

– К Излину нельзя. Да вы не волнуйтесь – они предупреждены, вас встретят. Автопилот катера уведомлен о безопасной траектории.

Гима усадили в шестиместный катер – малое скоростное транспортное средство обтекаемой формы. Вежливо сдержанно попрощались. Автопилот включился, катер чуть вздрогнул, стальная оболочка стала псевдо-прозрачной, открыв сферический обзор уже открытого космоса. Разведчика-капли видно не было, но Гим знал, что это всего лишь высокотехнологическая маскировка – корабль Эльтаров наверняка висел прямо за спиною сержанта. Планета же разрасталась так быстро, что вновь почувствовалось уважение к мощи эльтарской техники, и вновь кольнула обида за все остальное «отсталое» человечество.

Вместе с планетой приближались фигурки военных корабликов внешней планетарной обороны. Кораблики не бездействовали – на зеркальной стальной поверхности все явственнее различалось движение. Хорошо знакомый со стоящим на вооружении миров Второго Кольца флотом, Гим понял, что его приближение замечено системой автоматического наведения спутников, а еще – что уловив само приближение незнакомца, автоматы никак не могут определить его точные координаты – не только корабль, но даже катер Эльтаров обладал собственной системой маскировки. Оставалось только гадать, что бы сделали «сторожа», если бы наконец поймали в прицел беззащитную малютку с Гимом – даже понимая, что ничего плохого с ним не произойдет, сержант невольно ощутил холодок в позвоночнике – годами выработанная привычка все время ожидать опасности не могла исчезнуть так быстро.

Как вскоре выяснилось, катер не собирался проникать сквозь сетку сторожей Излина. С земли поднималась значительных размеров транспортная платформа с ярко высвечивающейся на ней парковочной зоной. Автопилот направил машину Гима туда, замедляясь и выбирая место для посадки. Вновь Церона потрясла система безопасности: всю поверхность платформы покрывали бугорки башен с излучателями. На этот раз орудия сразу зафиксировали и узнали цель, провожая катерок агента своими антеннами до самого момента его посадки.

Катер замер. Его накрыла полусфера непрозрачного силового поля. А принявшая гостя платформа устремилась вниз, уверенно минуя смертоносную оборонную сеть.

Поверхности планеты они так и не достигли. Опустившись километров на семьдесят, платформа остановилась, а на некотором расстоянии от катера Гима, в зоне, накрытой силовым полем, в наклонной стене распахнулся люк с выступающей из него пешеходной лесенкой. Скафандра на сержанте не было, но автопилот катера не позволил усомниться в качествах местной атмосферы – катер поднял двери, впуская в салон воздух Излина. Гим вышел. Кроме люка и лесенки другого пути из-под силовой полусферы не существовало – сержант вошел в стену и начал спускаться.

Внизу располагался небольшой слабо освещенный зал, где ждали двое неразговорчивых мужчин в военных скафандрах повышенной защиты. Они молча обыскали сержанта, исследовав сканерами каждый сантиметр его тела, затем также молча указали Гиму на уводящую вниз шахту лифта и последовали вслед за своим подопечным в тут же прибывшую просторную кабину.

В кабине лифта стояли диваны, кресла, на потолке висел большой голографический проектор – все указывало на то, что здесь придется находиться довольно долго.

В груди все сжалось, заложило уши – лифт устремился вниз с плохо смягчаемым ускорением. Спуск продолжался целый час, так, что Гим в конце концов устал ждать и позабыл все, от чего нервничал и к чему готовился.

Наконец, двери открылись. Гиму предложили выйти. Солдаты в скафандрах остались внутри кабины и тут же умчались вместе с лифтом в обратную сторону.

– «Лифтеры»… – хмыкнул про себя Гим.

Какое-то время он находился в полной темноте, ничего не видя, но испытывая неприятное чувство покалывания по всему телу – ощущение, что тебя обшаривают десятки глаз. Затем сразу отовсюду грянул ядовито-белый свет, из которого навстречу прибывшему выступили люди в странного вида латах и вооруженные колюще-режущим оружием: мечами, кинжалами и арбалетами.

– Что это… – начал Гим, но его бесцеремонно перебили.

– Следуйте за нами, лорд! – потребовал старший в этом маскараде.

Гим пожал плечами и пошел, куда его попросили. Еще не приоткрыв своего истинного лица, Излин уже начинал раздражать сержанта, заставляя беспричинно злиться на все эти бесконечные проволочки, а заодно – на всех, кто их организовывал.

Вся группа из десяти ряженных в древних рыцарей солдат и одного одетого в серый с серебром костюм Гима продолжила куда-то спускаться, ступая по широким ступеням винтовой лестницы.

– Прошу вас, лорд!

Перед ними распалась стена толщиною в несколько метров. За нею находился большой пустой круглый зал с окнами от пола до потолка. Основной цвет потолка и стен был белым, пол – светлым, мозаичным. Через большие окна бил естественный солнечный свет, играя на мозаике пола веселыми, красивыми бликами.

Стена вновь сомкнулась. Десять «рыцарей» разошлись по периметру круглого зала и замерли там, как изваяния. Больше ничего не происходило.

В какой-то момент Гим понял, что и на этот раз находится в лифте. Но теперь у него появилась возможность смотреть наружу. Сержант приблизился к окну – ему не мешали, «рыцари» не шелохнулись.

Круглая кабина нового лифта плавно спускалась по стальным направляющим с большой высоты – в несколько километров над уровнем суши. Внизу открывался вид на город и окружающие его ландшафты.

Гим пожал плечами: этот пейзаж поражал не титаническими сооружениями и небоскребами, а полным их отсутствием. Насколько хватало глаз, ничто не говорило о торжестве человека над природой. «Город» состоял из небольших одно-трехэтажных строений с покатыми крышами, нескольких грубых массивных каменных замков и двух находящихся одна внутри другой окружностей не особенно высоких каменных стен, обрисовывающих городскую черту. Да и по площади это странное древнее поселение никак не могло сравниться даже с самыми маленькими из городов Ларнита. Вокруг же него, от городских стен до самого горизонта не было ни одного искусственного объекта – только зеленые заросли лесов, зелено-желтые поля, да голые холмы.

Единственное строение, на котором можно было остановить взгляд, находилось прямо под ними. Обнесенное сразу тремя высокими стенами, оно было сложено не из камней, а из блоков прозрачного, блестящего, как стекло, материала – возвышаясь над всей городской зоной, здание сверкало и переливалось всеми своими гранями, что выглядело красиво, но, все равно, достаточно анахронично.

Комната-кабина наконец опустилась так низко, что поравнялась с хрустальным дворцом и замерла на одной из его башен. На этот раз распался пол в центре помещения. Гиму предложили спускаться, опять же – по винтовой лестнице. Закончилась лестница в длинном полутемном коридоре, на стенах которого горели светильники, а на полу лежали ковры. Коридор привел к залу, одна из стен которого состояла из того самого прозрачного материала – в этом зале было так светло, что, поле полумрака, захотелось прищуриться.

Наконец, в непрозрачной стене – огромные золотые ворота, по сторонам от которых дежурил караул из десяти вооруженных все теми же мечами молодых женщин. Золотые ставни распахнулись, пропуская Гима в огромный ярко освещенный зал с куполообразным потолком, малахитовыми колоннами и мраморным, украшенным золотом полом. И лишь в центре этого зала обнаружилось то, к чему привык сержант конфедерации Нибуса – несколько глубоких мягких кресел вокруг обычного голографического панно.

Гим оглянулся – ворота закрылись, а под своды зала вошел только он один. Зато в самом зале под каждой из добрых трех десятков колонн стояло по стражнице, каждая из которых синхронно, в один и тот же миг, натянула тетиву лука и направила примитивное древнейшее оружие на оторопевшего от неподдельной ярости в десятках красивых устремленных на него глаз гостя.

– Наконец-то! – из кресла в центре зала импульсивно вскочил мужчина.

Он был невысоким, худощавым, немолодым, темноволосым. Обладал стремительным хищным взглядом и бледными тонкими поджатыми губами. Он был одет в черный, шитый золотом тяжелых халат, а бриллианты в его ушах и перстнях выглядели такими большими и переливались так красиво, что мешали сосредоточить внимание на носившем их человеке. И еще – этот мужчина буквально излучал нервозность и психическую неуравновешенность.

– Гим Церон Ревенберг? – громко и высокомерно прозвучал высокий, срывающийся на писк голос.

– Да. А вы?

– Для тебя – герцог. «Мой герцог».

Они посмотрели друг на друга. Антипатия не стала взаимной. Гим не мог не заметить про себя, что Ронтонте еще хуже его майора. А вот герцог изучал гостя, как ребенок игрушку – со всех сторон, внимательно и главное – снаружи. У него не могло возникнуть симпатии или антипатии к веще.

– Не впечатляет, – скорее ожидая, что его разубедят, чем утверждая, заявил герцог.

Гим промолчал, заставив мужчину недоуменно поднять брови.

– Не боишься? – чуть улыбнувшись, герцог обвел руками зал.

Все женщины находились в сильном напряжении, их глаза буквально светились ненавистью и тревогой, сжимающие натянутую тетиву одетые в специальные перчатки пальцы подрагивали, говоря о немалом физическом усилии, требующемся, чтобы стоять вот так, наизготовку, и тянуть время.

Сержант пожал плечами:

– Скорее нужно бояться вам, мой герцог. Если одна из них не удержит свою упругую штуковину, та разогнется, снаряд может угодить в меня, я пострадаю, а ваше капиталовложение окажется неразумным.

– Мне сказали: ты бессмертен? – недовольно сверкнул глазами Ронтонте.

– Раз вы спрашиваете, боюсь ли я, значит предполагаете обратное?

Герцог на долю мгновения задумался.

– Я заказывал телохранителя, а они и в самом деле прислали советника. Похоже, ты слишком умен для своей работы. Запомни: советник мне не нужен! Ты – телохранитель!

Герцог говорил отрывисто, быстро, нервно и повелительно. Гим контрастировал с ним холодным спокойствием. Кое что изменилось и в его жизни и в его характере. Теперь он получил имя, теперь у него был титул, теперь он не только испытывал уважение к самому себе, но имел законное право потребовать его от других. Даже от правителя сектора.

– Мой герцог, я все же лорд!

– Не важно! – Ронтонте всплеснул руками и перешел на крик. – Я не заказывал «лорда»! Мне плевать, кто были твои родители! – он вновь на секунду задумался – секунды хватило, чтобы изменить мнение на противоположное: – Совершенно верно. Ты – лорд. Эльтары знают свою работу: было бы унизительно, если бы герцога Ронтонте охранял какой-нибудь безымянный.

Последняя мысль понравилась человеку, у которого родилась – его настроение стало налаживаться. Герцог заулыбался и махнул женщинам, разрешая им опустить луки.

«Если его что-то убьет, то – собственная истерия», – подумал Гим. – «Лучше бы потратил деньги на врача, чем разорятся на моем воскресении».

– Правильный подход, – продолжал восклицать Ронтонте. – Тебе предстоит много работы, придется все время быть рядом, общаться со мной, дотрагиваться до меня, дышать одним со мной воздухом, возможно – заслужить высочайшее доверие и быть посвященным в некоторые мои замыслы. Выглядело бы весьма неприлично, окажись на месте такого близкого мне человека лицо неблагородной крови… Пойдем, лорд, присядем, поговорим!