В промежутке между первой и второй частью Херувимской священнослужители берут приготовленные во время проскомидии на жертвеннике Святые Дары и переносят их на престол. Это {священнодействие} именуется «Великим входом» и знаменует восхождение Иисуса Христа во Иерусалим. Переносятся Дары через амвон, чтобы вся Церковь участвовала в этих проводах Господа на Голгофу. «Вот, мы восходим во Иерусалим, — сказал Он, — и совершится все, написанное через пророков о Сыне Человеческом, ибо предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Лк. 18, 31—33). Восходящего на смерть Господа священнослужители призывают «помянуть» в Царстве Его всю земную Его Церковь: и епископство православное, «вас, и всех православных христиан, да помянет Господь Бог во Царствии Своем…» Так разбойник, видя умирающего Господа, молился Ему: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» (Лк. 23, 42)! Через покой и свет Херувимской песни у лее видна Голгофа и Христа, и Его Церкви. Так было и в земном странствии Господа. Было Его Преображение на горе Фавор — обнаружение Его божественной силы и славы, чтобы ученики Его, помня об этом на Голгофе, знали, что она, Голгофа, следствие не бессилия Его, а свободы и любви, что страдания Его — вольные. «На горе преобразился еси», — поется в праздник Преображения, — чтобы, когда «Тя узрят распинаема, страдание… уразумеют вольное, мирови же про–поведят, яко Ты еси воистинну Отчее сияние». Ставя священную чашу и дискос на престол, священник произносит: «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое Твое Тело, плащаницею (полотном. — С.Ф.) чистою обвив, и благоуханьми, во гробе нове покрыв, положи». Сейчас в алтаре — точно снятие со креста и положение во гроб Тела Христова.

Поставив чашу и дискос на престол и окалив их, священник говорит и эти слова из 50–го псалма: «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския». По мысли некоторых святых, это есть молитва о созидании Церкви — Сиона Божия. После этого священник говорит диакону: «Помяни мя, брате и сослужителю». Диакон отвечает: «Да помянет Господь Бог священство твое во Царствии Своем» — и тут же добавляет уже о себе: «Помолися о мне, владыко святый». Священник говорит ему: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя». Это слова ангела Пресвятой Деве во время Благовещения. Диакон отвечает: «Тойже Дух да содействует нам вся дни живота нашего» — и еще раз взывает в веянии божественного страха: «Помяни мя, владыко святый». И священник, благословляя его, говорит: «Да помянет тя Господь Бог во Царствии Своем».

Во время следующей затем просительной ектеньи священник молится: «Господи Боже Вседержителю… приими… моление… о наших гресех и о людских неведениих и сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей и вселитися духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих дарех сих (хлебе и вине. — С. Ф.), и на всех людех Твоих». Ведь уже приближается время совершения Таинства. Окончив ектенью, диакон говорит: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы…», а хор, заканчивая фразу, поет: «Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу единосущную и нераздельную».

Мы должны возлюбить для того, чтобы единомысленно исповедовать веру. «Любовь есть источник веры», — говорил преп. Иоанн Лествичник. «Любовь есть корень, источник и матерь всего доброго», — говорил св. Иоанн Златоуст . «Все труды и подвиги, которые начала и конца своего не имеют в любви с духом сокрушенным, тщетны и бесполезны», — пишет преп. Симеон Новый Богослов .

«Начала и конца»… Любовь есть не только завершение христианского пути, его венец, что подвижники называют «любовь совершенная», но и начало его — практическое начало каждого движения на нем, каждого шага и действия, молитвы и труда. В начале пути и любовь будет «начальная», но без даже самой малой любви этот путь не начнется или внутренне прервется. А многие люди и в ваше время этого не понимают, спокойно пребывая в своем «келейном» правиле — во внешне понимаемом религиозном труде. Они видят в этом суть монашества, в то время как, например, первый пункт древнего монашеского устава (преп. Макария Александрийского) читается так: «Воины Христовы так должны располагать шествие свое, чтобы во всем являть совершеннейшую любовь» .

Любовь — это первоисточное благо, а тем самым не–любовь — первоисточное зло. Не нарушение послушания или воздержания было исходной причиной грехопадения Адама. Это были явления уже производные. Адамово падение {состояло} в нарушении любви к Богу, пишет митр. Николай Кавасила. Для того и «Бог Слово… перешел в другую природу (вочеловечился), чтобы… человек возлюбил Бога» . Не–любовь есть причина падения — первородный грех . Любовь — цель Боговоплощения и спасения людей. Об этой цели пишет преп. Максим Исповедник: Христос перенес все искушения, начиная от искушения диаволом в пустыне и кончая Голгофой, — все для того, чтобы человек пошел дорогой любви, чтобы он принял любовь как «древо жизни». Христос, пишет святой, «до смерти по–человечески подвизавшись за заповедь любви и одержав совершенную над диаволом победу… Такова была цель у Господа, чтоб Отцу быть послушну даже до смерти… храня заповедь любви… Сию… победу Он нам подарил… лукавым демонам всегда противоборствовать посредством любви» .

Человеку в раю была дана возможность возлюбить, но он не возлюбил, так как для этого был нужен подвиг воли, «добродетель воли — любовь», а не возлюбив, не послушался и не воздержался от запрещенного древа. Его свободная воля не возжелала любви, так как любовь — это прежде всего смирение, забвение себя, а ему хотелось «быть как боги». И оказалось, что убедить эту свободную волю — выбить искру любви в окаменении человеческого сердца — это такое великое дело, что стало необходимым для совершения его сошествие Бога с неба, принятие Им человеческого тела и, что самое главное, принятие Им и человеческой воли, не сливающейся с Его волей Божественной. Эта воля и подвизалась по–человечески за заповедь любви и одержала «совершенную над диаволом победу». Эта воля и привела к Голгофе, так как знала, что только кровь Божия сможет открыть человеку любовь. «Ибо не на месте пребывая (на небе. — С.Ф.), призывает к себе раба, но Сам, низойдя, ищет его, и Богатый приходит в обиталище бедного, и… показывает любовь, и желает равной любви, и отвергающего не удаляется, и на оскорбление не гневается, и, будучи изгоняем, приседит дверям, и все делает, чтобы показать Себя любящим, и переносит мучения, и умирает» (Николай Кавасила) .

Священники в алтаре в эту минуту целуют сначала чашу, дискос и престол, а потом друг друга со словами: «Христос посреде нас!» — «И есть, и будет».

В древности это целование любви совершалось и всеми молящимися в храме, и каждый говорил другому: «Мир тебе». В истолковании 19–го правила Лаодикийского Собора, относящегося к данному месту литургии, Зонара пишет: «Ныне не бывает того, что относится к кающимся (о выходе их из храма перед началом литургии верных), и я не знаю, каким образом это прекратилось. Потом священники подавали мир епископам, т. е. целование; ибо целование есть знак любви, а за любовью следует мирствование. И священникам опять подавали мир миряне, чего ныне не бывает, ибо упразднилось, как и многое другое, совершавшееся в древности» . Зонара жил в Византии в средние века, когда еще не смущались открыто обнаружить свое удивление и сожаление по поводу исчезновения древних обычаев. Вот еще одно свидетельство о древних литургиях (конца IV века) и вместе указание на то, как мы должны и сейчас воспринимать их. «Когда опять наступает время преподания и взаимного принятия мира, — говорит Иоанн Златоуст, — все равно друг друга лобзаем. При самом также совершении страшных Тайн священник молится за народ, а народ молится за священника, потому что слова «со духом твоим» означают… именно это. И молитвы благодарения также общие, потому что не один священник приносит благодарение, но и весь народ. Получив сперва ответ от народа и потом согласие, что «достойно и праведно» совершаемое, начинает священник благодарение… это сказано мною для того, чтобы каждый и из подначальных трезвился, чтобы мы знали, что все мы едино тело… и чтобы мы не все возлагали на одних священников, но и сами пеклись о всей Церкви, как о теле всем нам общем» .

По–славянски эта последняя фраза звучит сильнее: «Но и сами якоже об общем теле, о Церкви всей тако да печалуем». Кто–то сказал, что литургия совершается всем народом руками священника. В «Патерике» мы читаем: «Иной из старцев говорил, что часто, когда диакон говорил: «Возлюбим друг друга (облобызаем)», видел он Духа Святого на устах братии» . Эти «уста» надо понимать буквально. В христианстве через прикосновение  к святыне Божией освящается не только душа, но и тело, так как и тело человека участвует в его божественной вечности. И это освящение вечностью тела совершается через Евхаристию. «Наше же учение, — пишет св. Ириней Лионский, — согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свою очередь, подтверждает учение. Ибо, мы приносим Ему (Богу. — С.Ф.) то, что Его (хлеб и вино), последовательно возвещая общение и единство плоти и духа. Ибо, как хлеб от земли, после призывания над ним Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей — из земного и небесного, так и тела наши, принимая Евхаристию, не суть уже тленные, имея надежду воскресения» . «Я получил образ Божий и не сохранил его; Он (Бог. — С. Ф.) воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить» (Св. Григорий Богослов) . А св. Кирилл Иерусалимский приводит древний символ веры, в котором говорится: «…и во едину, святую, соборную Церковь, и в воскресение плоти, и в жизнь вечную» .

Сейчас хор должен петь «Верую», т. е. Символ, начертание христианской веры. Но перед этим диакон говорит: «Двери, двери, премудростию вонмем». В древней Церкви словами «двери, двери» указывалось «вратарям», чтобы никто из не имеющих на это права, не присутствовал в это время в храме. Без знания Символа или изложения догматов (истин) христианства, до существу, невозможно крещение. И когда вера освещена лучами любви, тогда все слова этого Символа видятся не символическими, а живыми и простыми и действенными в сердце. Чтобы показать, что это именно так, приведу выписку не из отцов Церкви, а из мирской книги мирского человека. Он говорит о главном моменте создания догматов Церкви, о борьбе Афанасия Великого в IV веке с рационалистами за догмат единосущности Лиц Святой Троицы, за догмат о первоисточной любви, за догмат, конечно, глубоко мистический. Он пишет: «Афанасий встал против мира… сейчас (совсем. — С. Ф.) перестали (это. — С. Ф.) понимать… Люди просвещенные любят приводить как пример «догматического крохоборства»… вопрос о предвечности Сына (о единосущности Его Отцу. — С. Ф.). Те же либералы вечно приводят как пример чистого, простого христианства, не испорченного догматическими спорами, слова: «Бог есть Любовь». Но ведь это одно и то же… второе почти бессмысленно без первого (без догмата о Троице. — С.Ф.). Сухая догма — логическое выражение прекраснейшего чувства. Если безначальный Бог существует прежде всех, кого же любил Он, когда некого было любить? Если в немыслимой вечности Он был один (т. е. не было единосущных Сына и Духа. — С.Ф.), что значат слова о том, что Он — Любовь?.. Он что–то порождал и созерцал порожденное Им… вся любовь, вся милость Вифлеема звучали особенно громко и чисто, когда Афанасий бросил вызов холодному компромиссу ариан. Это он сражался за Бога Любви… Это он защищал Младенца Христа от серого божества фарисеев. Он бился за ту несравненно прекрасную связь… благодаря которой Пресвятая Троица полна тепла и любви, как Святое Семейство» . Говоря о Трех Лицах Святой Троицы, св. Максим Исповедник указывает на их «вечное движение в любви» .

Только веруя в Троицу, мы веруем в любовь. После «Верую» начинается завершительная часть литургического священнодействия, а потому диакон предупреждает: «Станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мире приносити». Страх в христианстве есть порождение веры (а не наоборот, как думают некоторые). Вера не мыслится вне любви. Значит, не может быть христианского страха вне хотя бы малейшей любви ко Господу, а тем самым и познания Его. «Начало премудрости — страх Господень», — говорит Писание. «Но как возыметь, — пишет преп. Симеон Новый Богослов, — страх к Тому, Кого не видишь?.. надобно взыскать умного света Божия, чтоб ум, просветившись им, мог умно (духовно. —С. Ф.) узреть Бога. И вот, когда кто таким образом узрит Бога, то может возыметь и страх Божий» .

Вот что произносилось в древней сирийской литургии Иакова в это время: «…это час принесения жертвы умилостивления… Служители Церкви, трепещите, потому что вы раздаете живой огонь. Данная вам власть славнее власти серафимов. Блаженна в этот час всякая душа, стоящая в чистоте в церкви, потому что Святой Дух пишет ее имя и возносит на небеса. Диаконы, трепещите в этот святой час, когда нисходит Святой Дух, чтобы освятить тела тех, которые в состоянии это принять» .