О ТОМ, КАК ХОРОНИЛИ РЫЦАРЯ ХУЛЬДБРАНДА
Патер Хайльман пришел в замок, как только в округе стало известно о смерти господина фон Рингштеттена и в ту самую минуту, когда монах, венчавший несчастных новобрачных, охваченный ужасом, скрылся за воротами замка.
– Хорошо, хорошо, – ответил Хайльман, когда ему сообщили об этом, – теперь вступаю в свои обязанности я, и никаких помощников мне не надобно.
И он принялся утешать невесту, ставшую теперь вдовой, хотя она, с ее мирским жизнелюбивым нравом, не слишком была способна внять его утешениям. Старый рыбак, напротив, гораздо легче смирился с судьбой, постигшей его дочь и зятя, и когда Бертальда, не переставая проклинать Ундину, назвала ее убийцей и колдуньей, старик спокойно промолвил:
– Иначе оно и не могло кончиться. Я вижу в этом не что иное, как суд божий, и уж наверно никто не принял так близко к сердцу смерть Хульдбранда, как та, кому выпало на долю свершить этот приговор, как бедная, покинутая Ундина!
При этом он помогал в устройстве похорон, подобавших рангу усопшего. Погребение должно было состояться на сельском кладбище, где покоились все предки рыцаря, щедро жертвовавшие, как и он сам, местной церкви. Щит и шлем уже лежали на крышке гроба, их надлежало опустить в могилу вместе с покойником, либо господин Хульдбранд фон Рингштеттен умер последним в роде; похоронный кортеж открыл свое скорбное шествие, печальное пение возносилось к ясному голубому небу; впереди шел Хайльман, высоко держа в руках распятие, за ним безутешная Бертальда, опираясь на старика-отца. И вдруг среди одетых в черное плакальщиц, окружавших вдову, появилась белая фигура, закутанная в покрывало, воздевавшая руки в безысходном отчаянии. Необъяснимый ужас охватил тех, кто шел рядом с ней, они шарахнулись назад и в стороны, еще более напугав тех, кто теперь оказался возле белой незнакомки, так что в траурном шествии возникло смятение. Несколько смельчаков отважились заговорить с ней и попытались вывести ее из процессии, но она сама словно бы выскальзывала у них из рук и все же снова и снова появлялась и продолжала медленно и торжественно следовать в их рядах.
В конце концов, постепенно продвигаясь вперед среди испуганно расступившихся служанок, она оказалась за спиной Бертальды. Но тут она замедлила шаги, так что вдова не заметила ее, и она беспрепятственно продолжала идти за Бертальдой, смиренно опустив голову.
Так двигались они до самого кладбища; там погребальная процессия остановилась и окружила вырытую могилу. Только тут Бертальда увидела непрошенную спутницу и, охваченная не то гневом, не то ужасом, велела ей покинуть место упокоения рыцаря. Но фигура под покрывалом тихо покачала головой и как бы в мольбе воздела к ней руки. Бертальду это тронуло, она со слезами вспомнила, как ласково тогда, на Дунае, Ундина протянула ей коралловое ожерелье. К тому же патер Хайльман сделал всем присутствующим знак умолкнуть и помолиться за упокой души усопшего, ибо в это время стали насыпать могильный холм. Бертальда молча преклонила колена, и все последовали ее примеру, после всех – могильщики, кончившие свое дело. Когда же все поднялись с колен, белой незнакомки среди них уже не было; там, где она преклонила колена, журчал в траве серебристый ручеек; он все струился, извиваясь, пока не опоясал могильный холмик рыцаря, потом потянулся дальше и влился в пруд, находившийся рядом с кладбищем. И еще много лет спустя окрестные жители показывали этот ручеек и уверяли, что это бедная, отвергнутая Ундина на свой лад обвивает любимого ласковыми руками.