Глава шестнадцатая

Наконец-то мы с Нэн и Большим Джоном погрузились на корабль. Нам предстояло плыть долго, пересечь океан. «Форчун» был старой посудиной, но капитан Фрэнк Мердок показался мне настоящим морским волком. Его загорелое обветренное лицо было словно вырезано из цельного полена темного дерева, левый глаз прикрывала черная повязка, правый смотрел насмешливо и жестко.

– Добро пожаловать, госпожа герцогиня, – приветствовал он меня.

Я чуть склонила голову.

Шумный лондонский порт оставался позади. Мы отплывали в неведомое. Я даже почувствовала легкий страх. И тут же невольно вспомнила о том, что мой сын Брюс дважды пересекал океан. Но ведь он плыл со своим заботливым отцом, спокойным и уверенным в себе, мужественным человеком. А я? Я виновата перед своими маленькими детьми. Кому я доверила жизни Сьюзен и Чарльза? Что с ними будет?

Корабль вышел в открытое море. Смеркалось. Я впервые покидала Англию. Дети спали в каюте под присмотром верной Нэн и двух нянек. Я заслышала мужские шаги по палубе и вдруг струхнула. Боже, что со мной? Я всегда считала себя бесстрашной. Вздрогнув, я быстро обернулась. Передо мной почтительно остановился Большой Джон. Дружелюбный гигант наклонил голову.

– Что случилось, Джон? – мягко спросила я.

– Миледи, меня прислала Нэн.

– Что же? Что-то с детьми? – я встревожилась.

– О нет. Все в порядке. Нэн просто просила сказать, что вы ни о чем не должны тревожиться. И от себя прибавлю: я один стою целой дюжины телохранителей. Поверьте, это не хвастовство.

Я почувствовала, как на моих глазах выступают невольные слезы. Я протянула руку и благодарно пожала огромную лапу верного слуги.

Джон отошел, чтобы не нарушать моего уединения. Но теперь я уже не казалась себе такой беззащитной. Я подняла голову. Какое звездное небо! В Лондоне я совсем не видела звезд. Занятая суетной жизнью, разве я когда-нибудь поднимала голову? Невольно мне вспомнилось детство. Дом тети Сары. Порядок во всем, спокойное довольство. Как давно я не навещала моих названных родных! Не то чтобы я забыла их, но в последнее время я ограничивалась только тем, что посылала деньги. Да, печально все это.

Мерный ход корабля, плеск волн за кормой вызывали в памяти все новые воспоминания.

Почему-то вспомнились мои бесчисленные платья, портниха-француженка, парикмахер, роскошные дворцовые апартаменты, художник Питер Лилли, которому я позировала. Вспомнила я бульвар Чейндж, многочисленные лавочки и магазины, отстроенные после страшного пожара. Жалела ли я о прежней жизни? Пожалуй, нет. Но в какие-то моменты я чувствовала себя несколько усталой для того, чтобы начинать новую жизнь.

Подул резкий ветер. Похолодало. Я спустилась по узкой деревянной лесенке вниз в каюту. Большой Джон оставался еще на палубе. Кто знает, о чем он думал. О чем думают слуги? Кому из господ это интересно? Мне тотчас припомнился мой юный слуга-негр. Его привез когда-то Брюс Карлтон. Среди знатных дам высшего света в моде была экзотическая обстановка. Я ни в чем не уступала остальным. Мою гостиную украшали китайские и японские лакированные подносы и вазы, в золоченой клетке раскачивался на кольце пестрый попугай, шлейф моего парадного дворцового платья нес Тенси в богатом восточном костюме, чалма его была украшена драгоценными камнями. Сначала я хотела взять Тенси с собой, но затем подумала, что ему еще нет и двенадцати, он будет обузой в трудном и, возможно, небезопасном путешествии. Я оставила Тенси в семье Элмсбери; я знала, что Джон, Эмили и их дети не обидят маленького негра.

Спустившись в каюту, я переоделась в ночную одежду из мягкой восточной ткани. Затем осторожно, на цыпочках, прошла в каюту рядом, где спали дети и няньки. Третью каюту занимали Нэн и Джон. Чарльз и Сьюзен спокойно дышали во сне. День, полный новых впечатлений, должно быть, утомил их. Я с любовью посмотрела на их милые личики. Сьюзен была очень похожа на меня. Золотоволосая, с живыми блестящими глазами. К сожалению (или к счастью?), она унаследовала и мой буйный, взбалмошный характер. Девочка отличалась упрямством и решительностью. Трехлетний Чарльз казался точной копией своего отца-короля. Тот же волевой подбородок, темные глаза и волосы, смуглое лицо. Я оправила детям одеяльца и осторожно поцеловала волосы.

Пройдя снова в свою каюту, я не стала звать Нэн, а сама распустила на ночь прическу и легла. Дверь я заперла. Должно быть, этот первый день плавания утомил и меня. Я быстро и крепко заснула. Разбудил меня шум тяжелых мужских шагов, скрип щеколды. Я было испугалась, но вскоре поняла, что это отворяют дверь другой каюты. Я отчетливо слышала сквозь деревянные переборки, как человек прошел к себе, плеск жидкости, наливаемой из бутылки в стакан, удар об пол сброшенных сапог. Мужчина, наверное, растянулся на койке. Через некоторое время раздался громкий храп.

Когда наутро я, уже одетая, вышла из своей каюты, то столкнулась лицом к лицу с капитаном Мердоком. Взгляд его единственного глаза выразил всегдашнюю жесткую насмешку. Он поклонился мне неуклюже, как ручной медведь на ярмарке. Я сдержанно ответила на его приветствие. Значит, моим соседом был сам капитан. Не знаю, почему, но я начала испытывать все нарастающую тревогу.

 

Глава семнадцатая

Наше плавание было довольно спокойным. Волны мерно плескались за бортом. Запасов сухарей, питьевой воды и всего остального хватало. Я стала даже досадовать на это никак не покидающее меня тревожное настроение. Ведь все шло хорошо. Мы неуклонно приближались к берегам Америки. Пройдет еще какое-то время, и я увижу табачные плантации, новые земли, новых людей, увижу Брюса и сына.

Но однажды утром я проснулась от сильной качки. В испуге я кинулась в каюту детей. Мы с Нэн и молодыми няньками принялись успокаивать Сьюзен и Чарльза, плакавших от страха.

– Не надо бояться моря, – говорила я, – волны просто играют с нами и потому раскачивают.

Я даже запела веселую детскую песенку моего детства о девочках Мери и Бетти, которые построили себе маленький домик в лесу.

Но качка нарастала. Я слышала свист ветра. Пошел сильный дождь, засверкали молнии. На палубе бегали и суетились матросы. Слышались крики, хриплым громким голосом подавал команды капитан. Большой Джон работал вместе со всеми.

– Канаты!..

– Паруса!..

– … грот-брам… – доносилось до меня.

Все эти команды перемежались зычными матросскими проклятиями. Что-то будет с нами?

Корабль страшно тряхнуло. Огромная волна обрушилась на утлое судно. Но что я могла предпринять? Более безопасного места, чем эта каюта, для моих детей не было.

Я решилась подняться на палубу. Там в мокрой полутьме царил настоящий ад. Жесткие струи дождя секли по лицу и рукам. В одну секунду я промокла до нитки.

– Джон! Джон! – невольно позвала я срывающимся от страха и тревоги голосом.

Новая волна со страшной силой обрушилась на корабль. Мне показалось, я теряю дыхание, задыхаюсь под огромной массой холодной воды. Вода заполняла нос и уши. Я раскрыла глаза. Мокрая тьма. Страшный рев.

Я была за бортом!

В детстве и ранней юности мне приходилось купаться в реке с подругами и названными сестрами Агнес и Элизабет. В деревне девушки считали, что я неплохо плаваю. Я напрягла последние силы. Кричать я уже не могла. Я изо всех сил колотила руками и ногами по воде. Если бы можно было сбросить платье и белье. С большим трудом мне удалось это сделать. Обнаженная против бури. Как спастись? Оставалась одна возможность: удерживаться на плаву. Меня швыряло в темных волнах, как щепку. Я уже ни о чем не могла думать.

«Боже! Корабль уплывет, а я останусь в открытом море, вдали от берегов, я погибну», – промелькнуло в слабеющем сознании.

И тотчас я погрузилась в беспросветную тьму. Кажется, моим последним ощущением было примирение со смертью. Холодные волны сомкнулись надо мной.

 

Глава восемнадцатая

Наверное, миновала вечность.

Я открыла глаза. Я не ощущала собственного тела. Сплошная ноющая боль. Что со мной? Где я? Кто я? Что произошло и происходит?

Я медленно приходила в себя.

Комната, где я находилась, чуть покачивалась. Это была странная комната с низким потолком. Я осознала, что лежу в корабельной каюте. Я вспомнила все!

– Дети! Мои дети! – крикнула я. Крикнула? Нет, слабо простонала. Однако меня услышали.

– Лежите, – отозвался хриплый мужской голос, странно знакомый, – вы еще слишком слабы. Ваши дети и слуги живы и здоровы.

– Кто… вы? – прошептала я.

– Капитан Мердок. Фрэнк Мердок, – отозвался голос.

– Поклянитесь мне… что мои дети… мои спутники… живы…

– Клянусь! Живы и здоровы. Вас смыло за борт во время бури. Хорошо, что я заметил и кинулся следом.

– Вы… спасли меня?

– Как видите! – грубовато откликнулся он.

– Корабль не пострадал?

– Все в порядке. Мы идем прежним курсом к берегам Америки.

Я с трудом приподнялась. Голова кружилась, и я тотчас вынуждена была опуститься на койку. Нет, это не моя каюта. Я успела заметить.

– Где я? Это не моя каюта.

– Вы в моей каюте, миледи.

Вдруг мне показалось странным мое ощущение собственного тела. Что со мной?

Я все поняла. Я лежала совершенно обнаженная, ничем не прикрытая. Невольно я протянула руку. Попыталась натянуть на себя простыню. Сильная мужская рука грубо воспрепятствовала мне. Низко над своим лицом я увидела черную повязку, насмешливый жестокий взгляд единственного глаза, растрепанные волосы. Грубо пахнуло табаком и вином.

– Нет! Нет! Я все поняла.

Я вытянула руки, отталкивая капитана.

Но мое сопротивление, кажется, только рассмешило его. Жесткие пальцы помяли мне грудь уверенно и похотливо.

– Вам надо набраться сил, миледи, – спокойно произнес Мердок.

– Вы негодяй! – я попыталась крикнуть, но смогла лишь громко прошептать.

– Так вы благодарите своего спасителя? – насмешливо проговорил он.

– Что вы хотите сделать со мной? Поклянитесь, поклянитесь мне, что мои дети и слуги живы! – я заплакала.

– Они живы и надежно заперты в своих каютах.

– О, Боже! Мои дети!..

– Им не грозит опасность. Их не лишат пищи и воды. Разумеется, если вы будете послушны, – Мердок усмехнулся, показав крупные кривые желтые зубы.

– Но что вам нужно? Какая вам польза оттого, что вы изнасилуете меня?

– Изнасилую? Ну нет! Я полагаю, вы и без этой крайней меры сумеете отблагодарить своего спасителя.

– Но когда… когда мы прибудем в Америку, вы отпустите меня?

Происходила какая-то фантасмагория! Я, герцогиня, знатная придворная дама, возлюбленная самого короля Англии, свободная английская гражданка, в плену у своего соотечественника! На что же мне рассчитывать? Чем все это может кончиться?

– Отпущу ли я вас? Да, это интересный вопрос. Нет, ни вас саму, ни ваших слуг я отпустить не смогу.

Я бессильно рыдала, обнаженная, перед этим негодяем.

– Дети! Что будет с ними?

– Гм! Если вы соизволите вести себя хорошо, миледи, ваши дети будут доставлены туда, куда вы пожелаете. Им никто не причинит вреда. Они еще слишком малы для того, чтобы их словам можно было верить.

У меня вырвался невольный вздох облегчения.

– Но что вы собираетесь делать со мной и с моими слугами? Вы хотите сделать из меня свою наложницу?

В каюте распространился неприятный запах крепкого табака. Мердок набил трубку и закурил.

Мне наконец-то удалось прикрыться простыней. Я натянула грубое полотно до самого подбородка.

– Наложницу? – капитан изучающе оглядел меня и кончиком большого ороговевшего ногтя постучал по трубке. – Что ж, мысль интересная, но боюсь, мне такой вариант не подойдет. Слишком хлопотно. Не с руки мне возить на этой посудине герцогиню и любовницу его величества.

Я почувствовала, что краснею.

– Слишком хлопотно, – повторил Фрэнк Мердок.

Я оказалась в ужасном положении, совершенно беззащитная. Но даже тогда я не могла не признавать, что в этом разбойнике, в его манере рассуждать есть что-то занятное, даже парадоксально забавное. И все же, хорошо было бы мне наблюдать за этим забавным человеком со стороны, а не лежа на его койке без одежды.

– Вообще-то я женат, – продолжал капитан, – и надо вам сказать, моя старуха Кэт жутко ревнивая баба. Нет, держать вас при себе я не буду.

– Что же тогда? – я напряглась. Неужели он собирается убить меня?

– А ничего! Я просто продам вас и ваших слуг на плантации. Я знаю плантаторов, у которых просто роскошные поместья. Никто из них не откажется от такой красотки, хоть вы уже и не первой молодости.

Щеки мои вспыхнули. Казалось бы, в моем положении мне было вовсе не до того, тем не менее, я почувствовала себя оскорбленной.

Неужели я кажусь этому неотесанному мужику старухой? Я – первая леди Лондона!

– Глупости! – я ощущала, как постепенно крепнет мой голос. – Как можно продать белую женщину? Не забывайте, что Америка принадлежит Англии! Кроме того, я – личность достаточно известная.

– Жаль, но миледи не в курсе течения событий. Некоторые американские земли уже объявили себя независимым государством. С Английским королевством они на ножах. О вашей известности могут и позабыть. Да сдается мне, и в Лондоне особо тосковать о вас не станут!

Оскорбление за оскорблением!

– Не станут! – повторил он и замолчал. Странно, но теперь я была почти благодарна ему. Я знала, что еще он мог сказать. Ведь я бросила спокойное и даже блестящее обеспеченное существование. Я променяла его на химеру, на призрак счастья.

Мне вспомнилась судьба Барбары Пальмер, графини Каслмейн. Оставленная королем, она продолжала являться при дворе, получала значительную пенсию. Незадолго до моего глупого отъезда скончался Роджер Пальмер, муж Барбары, с которым она давно не виделась, но получить развод не могла по английским законам. Барбара не замедлила выйти замуж за молодого и привлекательного Киллигрю, сына старого Томаса Киллигрю, в ведении которого находился Королевский театр. Молодой Киллигрю был лет на пятнадцать моложе отставной фаворитки, и все же он счел лестным для себя этот брак. Ведь Барбара была богата, а Гарри Киллигрю – в долгу как в шелку. А я? Погналась за призраком счастья, захотела стать наконец-то леди Карлтон! Дура! Что я сделала со своими детьми? Маленький Чарльз! В Англии он был бы герцогом Райвенспер и королевским отпрыском, пусть и незаконнорожденным, а что ждет его теперь? Сьюзен! Какая судьба уготована ей, беззащитной красивой девочке? И во всем виновата я, мои необузданные страсти. Нет мне прощения. Остается покорно вытерпеть все. Лишь бы дети остались живы! Пусть их доставят в поместье лорда Карлтона. Он великодушен, он и Коринна позаботятся о том, чтобы мои дети вернулись на родину, а там уж о них позаботятся Элмсбери. Тут я вспомнила, что Коринны нет в живых. А я-то хотела, чтобы ее смерть сделалась фундаментом моего будущего счастья! Что ж, я получила по заслугам. Если бы не дети, если бы не дети!..

Мердок предложил мне чашку крепкого кофе и бренди. Кофе, этот новомодный американский напиток, я пила и в Лондоне. Лорд Карлтон очень любил кофе. Я уже знала, что кофе бодрит. Отказываться было глупо. Я села на постели и, прикрываясь простыней, молча, начала пить. Выпив кофе и бренди, я снова легла. Внезапно странная мысль пришла мне в голову.

– Но ведь продают лишь негров, – сказала я капитану.

– Разве вы никогда не слышали о квартеронах?

О квартеронах я слышала от Брюса Карлтона. У него была сожительница-квартеронка, и со свойственной ему прямотой он не скрыл от меня и этого обстоятельства своей жизни. Я знала, что квартеронами называют людей, в жилах которых течет четверть негритянской крови, то есть их дед или бабка были неграми.

– Но квартеронов довольно легко распознать, – возразила я, – у них характерные черты. Негритянскую кровь не скроешь. Неужели вы думаете, что меня, Нэн, Большого Джона даже самый наивный плантатор способен принять за квартеронов?

Я невольно рассмеялась.

– Мне нравится ваш смех, миледи, – заметил Мердок, – что-то в вас все же есть! А что до вашего последнего вопроса, то не зарекайтесь, мне приходилось встречать людей, мужчин и женщин, в которых негритянской крови было не больше символической капли; притом они образованны были не хуже лондонских дам и джентльменов, и все равно считались рабами, их покупали и продавали.

На это мне уже нечего было возразить. Да я и устала возражать.

– Что ж, – коротко бросила я, – будь что будет. Только оставьте в живых меня и моих слуг и освободите моих детей.

– О, клянусь! Слово старого морского волка! – его единственный глаз сверкнул.

Я должна была положиться на его слово. А что мне еще оставалось делать? Ах, как бы я смеялась над всем этим, если бы все это происходило не со мной.

В дверь постучали.

Капитан поднялся, подошел к двери, приоткрыл ее, затем дверь снова захлопнулась. Мердок вернулся ко мне с подносом.

– Вот вам доказательство того, что ваши спутники в безопасности. Этот обед приготовила для вас ваша горничная!

 

Глава девятнадцатая

Что я должна была делать? Швырнуть поднос на пол? Запустить тарелкой в голову негодяю? И что бы это мне дало? Только ухудшило бы мое и без того скверное положение. Кто знает, на что бы решился этот опасный и жестокий человек, на какие издевательства, чтобы привести меня к покорности. Кроме того, я была слаба и хотела восстановить силы. Я должна была быть сильной. Только будучи сильной и способной к действию, я могла попытаться спасти себя и детей. И я спокойно принялась за еду. Да, конечно, этот пудинг, эту жареную утку могла приготовить только Нэн Бриттен, моя Нэн, мастерица на все руки.

Да, Фрэнк Мердок определенно был человеком расчетливым. В эту первую ночь он не тронул меня. Он решил, что я должна окрепнуть. Он растянулся прямо на полу возле койки, на которой лежала я, и захрапел. Он даже не связал меня. Впрочем, это не было проявлением его беспечности. Спал он необыкновенно чутко. Стоило мне чуть пошевелиться, как он немедленно просыпался.

Наутро он не вернул мне платье. Он рано ушел по своим корабельным делам. Меня он запер в каюте, еду приносил мне сам, но готовила все явно Нэн. Вечером капитан решил, что я достаточно окрепла. Он овладел мной. Этот самец был груб и неуклюж. Я решила покорно терпеть. Кажется, впервые мною овладевал насильно человек низкого происхождения. Но у него оказались собственные требования к интимной близости с герцогиней Райвенспер.

– Да сопротивляйтесь же, миледи! Сопротивляйтесь, черт вас дери! – воскликнул он через минуту после того, как я раскрыла перед ним свое тело.

– Вы действительно этого желаете, Мердок? – Я приподнялась на локте.

– Да! – прорычал он. – Сопротивляйтесь! Царапайтесь! Кусайтесь!

Откровенно говоря, я не без некоторого удовольствия удовлетворила его заветные желания. Он кряхтел и стонал от наслаждения, но наутро выглядел достаточно потрепанным, с расцарапанными щеками и выдранным клоком волос на макушке.

Таким манером мы провели еще несколько ночей с позволения сказать «любви». Мердок вернул мне платье. Но по-прежнему никого ко мне не допускал и запирал в каюте.

 

Глава двадцатая

Сколько еще это будет продолжаться? Я не знала, что ждет меня в Америке. Вернее, знала, но не могла, не хотела верить. Я старалась не думать о себе. Меня волновала лишь судьба детей. Только ради них я желала скорейшего окончания этого нелепого и трагического путешествия.

Ежедневно я завтракала, обедала и ужинала вкусными блюдами, приготовленными моей Нэн. Мой тюремщик отнюдь не намеревался держать меня впроголодь. Что ж, вполне естественно, ведь он намеревался продать меня, значит, я должна была выглядеть достаточно упитанной. Я в роли рабыни с негритянской кровью! Да, было бы смешно видеть это со стороны, не являясь самой собою!

Но пища, приготовленная руками доброй Нэн, внушала мне надежду. В каюте были письменные принадлежности. Иногда мне приходило в голову, не написать ли записку и не передать ли ее Нэн. Например, клочок бумаги можно было бы как-нибудь спрятать в недоеденном пироге. У меня осталась шкатулка с принадлежностями для рукоделия, можно было бы не писать, а наколоть буквы. Но я не знала, кто моет посуду. Да и на кусок пирога мог бы польститься какой-нибудь матрос…

Но однажды во время ужина мое желание исполнилось. Незадолго до того времени, когда мне обычно приносили ужин, я заметила, что корабль ускорил ход. Как будто за судном гнались и оно стремилось уйти от погони. Но кто это мог быть? Пираты? Какие? Что было бы лучше? Оставаться в руках Мердока или попасть в руки неведомых разбойников? Разумеется, первое. Но скорее всего это просто моя фантазия. Ускорение хода не связано ни с какой погоней. Просто попутный ветер надувает паруса.

Мердок принес мне обычный поднос и поспешно ушел. Он показался мне озабоченным. Неужели и вправду что-то происходит? Я должна была бы тревожиться, но вопреки всему ощущала нечто вроде почти радостного возбуждения и необычайный прилив сил. Мне почему-то казалось, что свобода близка.

В таком состоянии я принялась за еду. Вид пирога с сушеной черникой вновь напомнил мне о записке. Я начала разламывать пирог и ощутила под пальцами что-то жесткое. Это оказался маленький напильник. Нэн передала мне его! Это, конечно, знак! Нэн призывает меня действовать. Но как? Что же мне делать?

Я решила попытаться открыть дверь каюты. А дальше? Я вспомнила, что кроме главной лестницы, ведущей на палубу, есть и боковая. На нее, по-видимому, и рассчитывает Нэн. Поднявшись по главной лестнице, можно оказаться в самом центре палубы, боковая же лесенка ведет в конец палубы.

С лихорадочной быстротой, еще не зная точно, что же делать дальше, я кинулась с напильником в руке к двери.

Замок довольно легко поддался. Дрожа от нетерпения, я выбежала в коридор. Капитана не было видно. Вполне возможно, Нэн пытается задержать его. Вперед, по боковой лестнице.

И вот я наконец-то на палубе. Я выбежала, запыхавшись. Яркий дневной свет на миг ослепил меня. Стояла прекрасная погода. Волны сверкали под яркими солнечными лучами. Но мне было не до красот природы. Я сразу заметила, что на палубе царит суматоха. Большое красивое судно и вправду преследовало наш корабль.

Пока никто не видел меня. Надо было действовать. Обдумывать свои действия было некогда. Я взглянула на большое судно. Оно показалось мне странно знакомым. Где я видела его? Когда? Сейчас моя прежняя, недавняя еще жизнь казалась мне страшно далекой, почти нереальной.

О Боже! Ведь это корабль Брюса Карлтона!

Надо было решаться! И я решилась. Не медля ни секунды, я кинулась за борт.

Вода была теплая. Я изо всех сил колотила по воде ногами, загребала руками. Снимать платье было некогда.

С палубы мне казалось, что корабль совсем близко. Но пришлось проплыть порядочное расстояние, прежде чем я приблизилась к нему.

Я громко начала звать на помощь.

Увы, мои отчаянные крики услышали не только на корабле Брюса. Раздался странный грохочущий звук. Что-то словно ударило по воде. Мердок приказал стрелять.

Моей жизни угрожала страшная опасность.

Со стороны корабля Брюса быстро шла шлюпка. Я смутно помню, как меня втащили в нее.

И вот я на палубе. Передо мной Брюс. Но нам не до любовных объяснений.

– Брюс! Там, на корабле, мои дети. Умоляю, спаси их! Умоляю! Я лишилась чувств.

 

Глава двадцать первая

Когда я на этот раз пришла в себя, я находилась в помещении, напоминавшем гостиную в лондонском особняке. Изящный диван, покрытый дорогим ковром. Большой ковер на полу. Полированная мебель красного дерева. Ход корабля почти не ощущался.

Должно быть, уже наступил вечер. Ярко горели свечи в серебряных подсвечниках.

Я лежала на диване, прикрытая легким покрывалом. На мне было мягкое кашемировое платье. Волосы уложены в легкую, не отягощающую головы прическу.

Я поняла, что заснула. Сон явно освежил меня. Приподнявшись, я рассматривала окружающую обстановку. Я догадалась, что нахожусь на корабле Брюса.

Никакой тревоги я не чувствовала. Я была уверена в том, что дети вне опасности. Конечно, у Брюса были свои недостатки, но в некоторых случаях на него можно было положиться безусловно.

Я попыталась разобраться в мозаике происшедшего. Почему Карлтон преследовал посудину Мердока?

Но долго раздумывать мне не пришлось. Дверь тихо отворилась, и вошла Нэн Бриттен с подносом. Посуда была серебряная. Да, чувствовалось, что Брюс преуспевает. Нэн поставила поднос на стол и начала снимать крышки с блюд. Кажется, она полагала, что я сплю.

– Нэн, – тихо позвала я.

– О, госпожа!

Нэн кинулась ко мне. Мы обнялись.

– Нэн, как дети? Как Большой Джон? А Бесс и Мери (я имела в виду нянек)?

– Все здесь, госпожа! Всем удалось спастись. Ах, если бы вы знали, если бы вы знали!

– Я понимаю, вам пришлось нелегко.

Я вдруг отчетливо осознала, что Нэн что-то пытается скрыть от меня, чего-то не хочет мне говорить. Но почему? Нет, это не может касаться детей, ведь она с такой радостью в голосе сообщила мне о том, что они живы. Но что же тогда? Конечно, я могла бы прямо спросить у нее. Но стоило ли? В конце концов я все узнаю.

– Как все получилось, Нэн? Расскажи, объясни мне.

Нэн рассказала, что вскоре после того, как Мердок запер меня в каюте, он, разумеется, запер и ее, и Большого Джона, и нянек с детьми. Дети не понимали, почему нет меня. Впрочем, они были еще слишком малы, их удалось успокоить, уверив их, что я скоро вернусь.

Нэн ни на секунду не переставала думать о нашем освобождении. Помогла случайность. Большой Джон заметил сквозь оконце каюты корабль Брюса Карлтона, хорошо ему знакомый. В умной голове Нэн тотчас созрел рискованный план. Большой Джон должен был выбраться на палубу, броситься за борт, доплыть до корабля лорда Карлтона и рассказать ему обо всем. Благодаря храбрости Большого Джона, эту часть плана удалось выполнить. Корабль Карлтона поплыл следом за кораблем Мердока. Но Мердок еще не понимал, в чем дело. Нэн передала мне напильник. Вскоре я уже оказалась на палубе корабля моего первого супруга. Через рупор Карлтон потребовал, чтобы Мердок немедленно выдал ему моих детей и служанок.

К счастью, Мердок сразу понял, что все его попытки сопротивления бесполезны. Он был слишком опытен для того, чтобы делать подобные роковые ошибки. В Карлтоне он распознал старого пирата. Мердок узнал лорда Карлтона, чье имя было достаточно известно в южных морях. О, если бы Мердок с самого начала знал, что мне покровительствует лорд Карлтон, одноглазый капитан не пустился бы в свою сомнительную авантюру.

Мердок покорно позволил детям и служанкам покинуть корабль. Он не посмел задержать и мой багаж.

Теперь Мердок был заперт в своей каюте, а его корабль, как пленник, следовал за кораблем Карлтона.

Я заволновалась. Мне вовсе не хотелось, чтобы Брюс Карлтон узнал, какого рода заточению подверг меня Мердок. Но с моей верной Нэн я могла говорить прямо.

– Нэн, – спросила я, – лорд Карлтон… он знает, что именно со мной произошло? Мердок что-то говорил ему?

– Я-то обо всем догадалась, – ответила Нэн. – За поганый язык этого негодяя Мердока, конечно, нельзя ручаться. Но вы ведь знаете лорда Карлтона, у него ничего не поймешь; что он знает и чего он не знает, болтать лишнее он не станет, настоящий джентльмен, одним словом!

Но меня по-прежнему мучил этот вопрос: знает или не знает.

Как мне повести себя? Как заговорить с Брюсом? В конце концов я решила, что лучше всего будет сказать ему обо всем. Разумеется, Мердок успел наговорить ему кучу гадостей. Возможно, этот негодяй даже утверждал, что я сама отдалась… Какая подлость!

– Милорд желает отужинать с вами, – предупредила меня Нэн.

Моя тревога усилилась. Что ждет меня? О чем мы будем говорить?

Нэн приблизилась к дивану, чтобы помочь мне подняться. Но я чувствовала, что в силах встать сама. Нэн оправила мне прическу. Я подошла к столу. Пудинг со взбитыми сливками, мясной суп, фаршированная ароматными травами утка. Я любила эти блюда. Значит, Брюс помнил…

Дверь снова приоткрылась. Он показался на пороге. Я подняла глаза. В коричневом камзоле из плотного бархата, открывавшем загорелую шею, в темном парике, Брюс показался мне молодым и сильным.

Нэн присела в почтительном поклоне. Брюс кивнул ей. Она вышла, успев бросить мне ободряющую улыбку.

 

Глава двадцать вторая

В несколько широких шагов Брюс очутился рядом со мной. Он подал мне руку и повел к столу. Я изо всех сил сдерживала дрожь в пальцах.

Мы сели. Брюс налил мне вина.

– Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? – вежливо осведомился он.

– Да, благодарю вас, – я поняла, что мой ответ прозвучал несколько чопорно, но я никак не могла найти верный тон.

Несколько минут мы ели в молчании.

– Прекрасный ужин, – наконец решилась произнести я. – Все прекрасно в этой каюте, словно находишься в лучшем лондонском особняке, а не плывешь на корабле.

– Да, – непринужденно откликнулся Карлтон, – вот преимущества, которые получаешь, будучи хозяином судна.

Ужин подошел к концу.

– Завтра утром вы встретитесь со своими детьми, – обратился ко мне лорд Карлтон. – Сейчас они уже спят.

Я снова поблагодарила его.

– Как Брюс? – спросила я о сыне.

– Прекрасно, как всегда.

Я снова замолчала, поглядывая на трепещущее пламя свечи. Я отлично понимала, что Брюс был хозяином положения. Он легко мог бы вызвать меня на откровенность, унизительно заставить говорить первой. Но он проявил великодушие и заговорил сам.

– Зачем вы это сделали, Эмбер? – спросил он. Ответить на этот прямой вопрос мне было не так-то легко. Конечно, он спрашивал, зачем я отправилась в Америку, следом за ним. И что же я могла ответить? Сказать, что я поплыла, потому что получила известие о смерти его любимой жены? Это выглядело бы достаточно гадко. Но у меня не было времени на обдумывание точного и изящного ответа.

– Я не могла без вас, – тихо проговорила я.

Брюс легко вздохнул. Я чувствовала, что не произвожу на него впечатления как женщина. Да, конечно, он знает, что я запятнана грязными объятиями подлого Мердока…

– У меня достаточно доказательств того, что вы можете обходиться без меня, – возразил мне Карлтон, также тихим голосом.

– Вы судите с точки зрения мужской логики, – невпопад бросила я.

– Я сужу, исходя прежде всего из вашей жизни.

Я начала терять контроль над собой. Все оборачивалось наперекор моим мыслям, чувствам, желаниям. Так пусть все пропадает. Мне все равно!

– Разве не вы бросили меня, юную и неопытную? Разве не вы скрывали наш брак? Разве, вступая во второй брак, вы спросили моего согласия?

– Но кажется, и вы никогда не спрашивали моего, – Карлтон улыбнулся чуть иронически. Затем лицо его сделалось серьезным.

– Чего вы хотите, Эмбер? – спросил он грустно.

– Мне ничего от вас не нужно.

Я сознавала, что говорю все не то и невпопад, но я уже ничего не могла с собой поделать.

– Не лучше ли вам с детьми вернуться в Лондон? – осторожно начал Брюс. – Я готов всячески содействовать вашему возвращению.

– Нет! – выкрикнула я. – Нет!

Я не хотела возвращаться назад к прежней жизни, видеть насмешливые косые взгляды. Нет!

– У меня достаточно средств для того, чтобы обосноваться в Америке! – голос мой звучал резко и отрывисто. – Я куплю плантацию.

– Воля ваша, – он снова говорил насмешливо.

Я поднялась из-за стола и приблизилась к его креслу.

– Брюс! – с тихим отчаянием позвала я. – Брюс! Он вздрогнул.

Ведь совсем еще недавно, в Лондоне, он любил меня наперекор всему.

Он опустил голову. Я протянула к нему руки. Он не отстранялся.

– Брюс! Я могу себе представить, что наговорил обо мне этот негодяй Мердок. Я не могу и не хочу лгать тебе. Да, он несколько дней продержал меня в свой каюте… Это животное…

– Молчи! – с болью произнес Брюс.

Я мгновенно поняла, что отнюдь не безразлична ему.

– Он больше никогда не скажет о тебе ни слова! – это было сказано жестко.

– Но разве его корабль не следует за твоим как пленник? Нэн сказала мне…

– Нэн еще не знала. «Форчун», корабль Мердока, затоплен.

– Как? – я почти шептала. – А люди?

– Погибли все, – мрачно сказал Брюс. – Мне некогда было решать, на честность кого из них можно положиться.

Всю свою жизнь я прожила в жестоком мире. Не раз сталкивалась я с беспощадностью. Но впервые в моей жизни я стала причиной, непосредственной причиной гибели многих людей.

Думал ли Брюс только о моей чести, или его больше заботила его собственная честь?

– Брюс! – слова рвались из самого сердца невольно, – я умоляю о прощении. Я люблю вас. Я надеюсь на вашу доброту. Я виновата. Я виновата во всем. Я понимаю, что сейчас… когда… когда вы… – я запнулась, что-то мешало мне заговорить с ним о смерти Коринны.

Я почувствовала, как его горячие руки сжимают мой стан.

Неужели я победила?

Но он тотчас же отпустил меня и поспешно покинул каюту.

Но в моем сердце зародилась надежда.

Через несколько минут вошла Нэн и слуги. Их прислал лорд Карлтон. Слуги начали убирать со стола. Нэн пришла проводить меня в отведенную мне каюту.

 

Глава двадцать третья

Я последовала за Нэн. С подсвечником в руке она шла впереди.

– Нэн, – окликнула я. – Мне хотелось бы зайти к детям. Я войду тихонько и не разбужу их.

Нэн обернулась и кивнула.

Мы тихо приблизились к двери каюты, где спали дети. У Нэн был ключ. Она осторожно открыла дверь.

Чарльз и Сьюзен спокойно спали в кроватках. Молодые няньки еще не ложились. Они вскочили, готовые удивиться моему внезапному приходу. Но мы с Нэн разом приложили палец к губам.

Я поочередно склонилась над спящими детьми, пристально вгляделась в их личики. Дети, слава Создателю, не выглядели бледными, истощенными. Я поцеловала их, едва коснувшись губами нежных лобиков.

Отведенная мне каюта также напоминала прекрасные лондонские апартаменты. Широкая дубовая кровать, застланная алой дамаской, зеркала, золоченый туалетный столик.

Нэн принялась раздевать меня, распустила мне волосы на ночь и начала причесывать меня. Кажется, она сгорала от любопытства и в то же время казалась виноватой и напряженной.

Что за тайну она скрывает от меня?

– Ну, как же все оборачивается? – спросила Нэн.

– Пока мне трудно сказать что-то определенное, – сдержанно ответила я.

Я протянула руки, Нэн подала мне халат.

– Ты знаешь, скоро ли мы прибудем? – задала я последний перед сном вопрос.

– Большой Джон говорит, что нам осталось плыть меньше недели.

– Что ж, это хорошо. Ступай, отдыхай.

Я потушила свечи и лежала с закрытыми глазами.

Да, это и в самом деле хорошо, что скоро закончится мое странное и тягостное путешествие. А там, на суше, разрешатся все загадки. С этой мыслью я заснула.

Когда засыпаешь крепко, пробуждение всегда неожиданно. Должно быть, служанка или Нэн уже успели раздвинуть занавеси. Яркое солнце играло на лакированной поверхности мебели, сверкала позолота. В окна каюты видны были волны.

Я поднялась с постели, сунула ноги в легкие домашние туфли и позвонила в колокольчик.

Нэн принесла теплый хлеб с медом и кофе со сливками. Накинув пеньюар, с неубранными волосами я села завтракать. Нэн ушла.

К счастью, пережитые несчастья не лишили меня аппетита. Я завтракала с удовольствием.

Раздался стук в дверь.

– Да, входите, – машинально пригласила я.

И тотчас же быстро подумала, что постучали как-то странно. Это была явно женщина. Одна из служанок? Но у меня уже не оставалось времени раздумывать.

В легко приоткрытую дверь проскользнула женщина.

Я увидела ее всю, ярко освещенную солнцем. В изящном голубом платье, с туберозами в пышных черных волосах.

Я не верила в привидения. Но все равно была ошеломлена и замерла. Я не могла произнести ни слова. Мне было страшно. Я прежде была уверена, что привидений не бывает. Но вот… Что это? Как это понимать? Кто передо мной?

Я с усилием вскинула голову и встретилась с этим уже знакомым мне, спокойным взглядом ясных голубых глаз.

У меня не осталось больше сомнений. Конечно, это не призрак. Это живая Коринна. Значит, она жива! Но тогда…

Анонимное письмо, извещавшее о ее внезапной смерти!

Я стала жертвой интриги. Как нелепо, как глупо!

А теперь… Что я могу сказать ей? Что я делаю здесь, на этом корабле? На что я могу надеяться? Я совершенно одинока, я никому не нужна. Боже!

– Как вы себя чувствуете? – мягко произнесла Коринна.

Здесь все только и делали, что заботились о моем здоровье!

– Благодарю вас, прекрасно, – кажется, я произнесла это спокойно.

Я лихорадочно обдумывала, что же мне сказать дальше. Но Коринна опередила меня.

– Я хотела бы поговорить с вами, – спокойно произнесла она. – Вы не возражаете?

– О нет! Прошу вас.

Я уже кончила завтракать и пересела в кресло. Моя собеседница вежливо присела на канапе.

– Мне хотелось бы знать планы вашей светлости, – Коринна удивительно умела сохранять спокойствие в самых рискованных ситуациях.

– Что вы имеете в виду, леди Карлтон? – лишь бы мой голос не звучал резко и иронически. В сущности, я не ждала и не хотела от Коринны никаких объяснений. Я просто тянула время. Я ведь отлично понимала, что именно хочет она мне сказать. Она воображает, будто в своем праве; полагает, что она – единственная законная супруга лорда Карлтона, а я для нее – наглая разрушительница ее семейного гнезда. Впрочем, а если Карлтон все рассказал ей? Или нет? Мне вдруг сделались отвратительны все эти увертки, обтекаемые фразы, фигуры умолчания. Мне захотелось говорить обо всем прямо и четко.

– Мне кажется, вы догадываетесь, что я имею в виду, – сдержанно произнесла Коринна.

– Да, я не просто догадываюсь; я, по-видимому, просто-напросто знаю. Но я не знаю, что именно известно вам, миледи Карлтон. Вы, конечно, считаете меня наглой и бессовестной женщиной, пытающейся отнять у вас любимого супруга, разрушить ваш семейный очаг. (Резким движением головы я откинула на спину распущенные волосы.) А между тем, я мать наследника и первенца лорда Карлтона, Брюса Младшего; я законная жена лорда Карлтона, мы обвенчаны. Известно ли вам это?

В комнате повисло мрачное молчание.

– Мне все известно, – выдохнула Коринна.

– Что ж (это явилось для меня в некоторой степени неожиданностью), вы вправе осуждать меня. Но вы должны, вы можете попытаться понять меня. Вы, вероятно, провели детство и раннюю юность под крылышком любящих родителей; вам не было нужды обдумывать свою судьбу, решаться на рискованные поступки. Со мной все было иначе. Я всегда должна была сама заботиться о своем благополучии. И в чем же можно обвинить меня? В том, что я не пожелала прозябать? В том, что я не захотела, чтобы моя молодость и красота угасли без всякой пользы? В том, что я пыталась, как могла, бороться с тяжелыми обстоятельствами моей жизни? Я готова признать себя виновной. Но все же мне кажется, что для того, чтобы судить меня, нужно, простите за грубость, побывать в моей шкуре!

Я резко оборвала свою взволнованную речь. А, пусть все летит к чертям!

Вдруг я почувствовала, что Коринна обняла меня за плечи. Нервы мои не выдержали, я разрыдалась. Разве я из железа? Разве я не нуждаюсь в тепле и доброте? Почему во мне видят лишь расчетливую интриганку? Почему никто не хочет защитить меня, согреть мою душу?

– Я все понимаю, – ласково говорила Коринна, – но поймите и вы меня. Вы такая сильная, независимая. А я и вправду тепличный цветок. Да, мы обе любим лорда Карлтона, мы обе – матери его детей. Видите, я честна с вами. Я не говорю лицемерно: пусть выберет он сам. Я просто прошу, умоляю вас: оставьте его мне. Вы изумительно хороши, вы еще сможете устроить свою судьбу. Я умоляю вас!

В голосе ее слышались слезы непритворного отчаяния.

Я почувствовала себя сломленной, обессиленной. Да, у меня нет больше сил добиваться любви Брюса. Я измучена, я устала. Все в этом мире – против меня. Все кончено.

– Я отступаюсь от него, – с трудом выговорила я хриплым голосом, – но я… Я хочу, чтобы он пришел сюда, сейчас! Пусть он поговорит со мной, здесь. С нами обеими!

– Да, он придет. Я позову его, – голос моей соперницы дрожал от рыданий.

Она выскользнула из каюты.

Разбитая, с опустошенной душой, я накинула на плечи шаль и ждала, бросив руки на колени.

 

Глава двадцать четвертая

Вошел Брюс. За ним тенью следовала Коринна.

Я подняла голову. Наверное, я выглядела ужасно с распухшей от слез физиономией, ненакрашенная. Но теперь мне было все равно.

– Все кончено, Брюс, – я не узнавала своего хриплого голоса, – Коринна знает все. Я отступаюсь от вас. Все кончено. Коринна может быть спокойна. Мне больше ничего от вас не нужно, Брюс!

Мгновение он пронизывал меня пристальным, испытующим взглядом. Я тоже смотрела прямо ему в глаза. Я знала, что мой взгляд выражает боль и отчаяние.

То, что произошло дальше, явилось для меня неожиданностью.

Брюс наклонился, взял мою руку, губы его коснулись тыльной стороны ладони.

– Вы прекрасны, Эмбер, – тихо и выразительно произнес он. – Вы достойны счастья. Я верю, вы еще узнаете счастье.

Он стремительно покинул каюту. Коринна быстро обняла меня и вышла следом.

Я, пошатываясь, подошла к постели и упала на нее. Я была слишком измучена. Силы оставили меня. Я погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Но проспала я недолго; должно быть, не больше часа. Я села на постели, спустила ноги, позвонила.

Поспешно вошла Нэн. Может быть, ждала за дверью?

– Ну что, что? – она кинулась ко мне.

– Все кончено, Нэн. Лорд Карлтон навсегда остается супругом леди Коринны. Мне уже больше ничего не нужно в этой жизни.

Нэн ахнула.

– Как же все это вышло? – несмотря на все свое сочувствие ко мне, она не в силах была подавить любопытство.

Я рассказала ей все.

– Пойдем к детям, – заключила я свой рассказ. – Это единственное, что у меня осталось.

– Погодите, я одену и причешу вас, – напомнила Нэн.

Я отдала себя в ее умелые ловкие руки.

– Здесь ваши платья, – продолжила Нэн, легко водя гребнем по моим волосам. – Что вы хотите надеть?

– Что-нибудь попроще и поскромнее. Здесь мне вовсе не следует рядиться. Достань из шкафа серое. Волосы убери в сетку.

– Напрасно вы так отчаиваетесь, – Нэн все еще занималась моими густыми волосами. Не так-то просто было сделать мне даже самую простую прическу, настолько густы и длинны они были.

– Я не отчаиваюсь, Нэн, – спокойно ответила я. – Мне уже не так уж мало лет. Я не безоглядно влюбленная девчонка.

– Вот и славно! Да может, вы только теперь и начнете жить.

– Нэн, не говори глупостей.

– Вовсе это не глупости! – с жаром возразила Нэн. – Прежде у вас только и свету в окошке было, что лорд Карлтон. Даже его величество короля вы так не любили, как Брюса Карлтона.

– Он – мой первый мужчина, Нэн, мой первый муж и первый возлюбленный. Не забывай хоть этого.

– Первый! Ну и что с того! Разве первый всегда означает лучший? И что это вы там толкуете о своем возрасте? Перед вами вся жизнь. И я не я буду, если не увижу вас счастливой и безумно влюбленной!

Она выговорила это с такой уверенностью, что я невольно коротко рассмеялась.

– Идем к детям, Нэн. Ты все-таки помни, что, какая бы красавица я ни была, я прежде всего мать троих детей.

Мы вышли из каюты и по удобной лестнице поднялись на верхнюю палубу.

Погода стояла теплая. Волны легко перекатывались за кормой. На палубе я встретила много людей. Чарльз и Сьюзен весело играли с Мелиндой, старшей дочуркой Коринны. Девочка была немного моложе Чарльза и очень походила на мать. Кормилица вынесла и маленького Джона, младшего сына четы Карлтон. Я еще не видела его. Это оказался прелестный здоровый младенец, который легко переносил плавание. Мой старший сын Брюс стоял с отцом и смотрел на волны.

Коринна улыбнулась мне смущенно. Дети, увидев меня, подбежали ко мне. Младшие наперебой рассказывали о своем переселении на новый корабль.

– Мама! – ко мне приблизился мой старший сын. – Как хорошо, что ты все-таки надумала отправиться в Америку. Вот увидишь, как там интересно!

Я обняла мальчика и повела к борту. Там, внизу, виднелись черные лоснящиеся спинки дельфинов.

Я не заметила, как лорд Карлтон ушел с палубы. Коринна заговорила со мной. Мы поговорили о детях. Мы беседовали спокойно, ничего недосказанного между нами не осталось. Мы уже не были соперницами, не враждовали друг с другом.

Дальше мы плыли без приключений. Иногда я обменивалась несколькими фразами с лордом Карлтоном. Я почувствовала, что и с ним теперь могу говорить спокойно.

 

Глава двадцать пятая

Становилось все жарче. Волны светлели. Множество рыб теперь сопровождало корабль. Я даже видела рыб, которые вспархивали над волнами, словно птицы. Их так и называли «летучими рыбами».

Скоро мы должны были пристать к острову Ямайка, где жили родители Коринны. Оттуда по широкой реке корабль Брюса должен был спуститься вниз, где находились их плантации и большое поместье.

Я все же решила не возвращаться в Англию, но купить плантацию. Коринна много рассказывала мне о жизни плантаторов, о прекрасной природе, о многолюдных пикниках, о прогулках по широкой полноводной реке.

Меня все больше увлекала идея пожить в Америке. Порою мне и вправду казалось, что я начинаю какую-то совсем новую жизнь. И кто знает, вдруг в этой моей новой жизни будет совсем новая любовь…

Наконец мы доплыли до Ямайки. Корабль встал на якорь. Это действительно была совсем новая жизнь. Я привыкла к английским пейзажам и городам, к спокойной зелени полей и лугов. А теперь меня окружало буйство красок. Повсюду росли высокие деревья, раскрывавшие на самой макушке зонтики огромных ярко-зеленых листьев. Летали пестрые птицы. Впервые я увидела на свободе пестрых попугаев, которых так модно было держать в Лондоне в золоченых клетках. И постройки здесь были совсем другие. Высокие белые дома с округлыми галереями, с высокими белыми стенами, за которыми прятались зеленые внутренние дворы. Коринна объяснила мне, что многие жители острова – выходцы из Испании и этот стиль напоминает им родину. Впрочем, здесь было много и английских аристократов, покинувших страну во время гражданской войны, диктатуры Кромвеля и даже совсем недавно. Однако испанский стиль, кажется, предпочитали все. Он шел к этому буйному цветению, к этой жаркой яркой природе.

И местные жители не походили на англичан. Многие мужчины носили темные плащи и шляпы с перьями по испанской моде. Женщины накидывали на волосы кружевные накидки. Яркие смуглые лица, черные усы, брови, волосы и глаза с длинными черными ресницами – все это настраивало на праздничный лад.

Я увидела множество темнокожих. Здесь были самые разные негры. Одни казались угольно-черными, другие были кофейного оттенка, в третьих негритянская кровь была едва приметна и проявлялась лишь в легком темном оттенке светлой кожи, в чуть выпяченных губах и вьющихся волосах. Я уже знала, что кроме квартеронов встречаются и мулаты, рожденные от близости негров и белых. Молодые негры и мулаты показались мне очень красивыми, стройные, высокие; их девушки и молодые женщины носили пеструю развевающуюся одежду и пестрые тюрбаны на головах. Кожа их виделась гладкой, словно черное эбеновое дерево, сильные руки были украшены браслетами.

С первого взгляда Ямайка показалась мне счастливым краем. В порту я услышала местную разновидность гитары; это еще более настроило меня на праздничный лад.

Мы сошли на берег. Черные носильщики и грузчики носили тюки и ящики по мосткам. Внезапно я увидела человека с хлыстом. Он ударил одного из носильщиков, крича ему, чтобы тот двигался быстрее. Носильщик покорно ускорил шаг, сгибаясь под тяжестью вьюка. Это поразило меня. И в Англии бедные люди были во многом беззащитны, но никто бы не позволил себе так издеваться над рабочими в порту.

– Что это? – спросила я Коринну.

– Это рабы, – тихо ответила она.

Я знала и прежде о рабстве в Америке, но впервые увидела рабов своими глазами. Не надо было быть особенно догадливой, чтобы не понять, что и благосостояние Брюса и Коринны, их друзей и соседей зиждется на рабском труде. Разумеется, я не сомневалась в том, что Карлтоны хорошо обращаются со своими рабами, не бьют их. Но все же, быть владельцем людей! Держать у себя человека, словно лошадь или собаку! Я почувствовала, что еще больше отдаляюсь от Брюса Карлтона.

 

Глава двадцать шестая

Встречать нас в порт прибыло несколько изумительной работы карет, запряженных прекрасными лошадьми. Эти экипажи прислали за нами родители Коринны, у которых нам предстояло некоторое время гостить.

Я уже не знала, хочется ли мне владеть плантацией. Когда я столкнулась с рабством лицом к лицу, мысль о том, что у меня могут быть рабы, стала мне противна. Но пока я приняла приглашение Брюса и Коринны погостить некоторое время в их поместье. Но сначала мы должны были остановиться у родителей Коринны.

Я знала, что отец ее – английский граф, приехавший на остров Ямайку во время гражданской войны. Мать Коринны была знатного испанского рода.

Кареты на прекрасных рессорах плавно катили по мостовой. Звонко цокали копыта. Дети восторженно и возбужденно разглядывали все кругом. Мой старший сын Брюс, для него-то все это не было новостью, с гордостью объяснял Чарльзу и Сьюзен, каких птиц и что за растения они видят. Я не отставала от детей и с изумлением оглядывалась по сторонам.

– Мама, правда интересно? Правда, Америка замечательная? – воскликнул Брюс, обняв меня за шею.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как радостно ответить ему:

– Да, сынок!

Мы подъехали к огромному дворцу родителей Коринны. Он не уступал по величию и красоте новомодным лондонским особнякам, которые многие аристократы выстроили после пожара. На всех трех этажах виднелись полукруглые окна, высокие и изящные. Капители мраморных белоснежных колонн украшала прелестная резьба. Никогда прежде я не видела таких богато украшенных металлических ворот, медные прутья венчали оконечности, выточенные в форме шлемов.

У ворот стояли двое слуг-негров в фантастически пестрых богатых ливреях. Они поспешно распахнули ворота, и наши кареты въехали на широкий мощеный двор.

Множество слуг высыпало навстречу нам. Они кинулись выпрягать лошадей, помогать нам выйти из экипажей. Еще немного, и нас понесли бы на руках.

Я кивнула Нэн и Большому Джону, чтобы они следили за детьми. Молодые няньки Бесс и Мери, похоже, были смущены видом негров, шумом и суетой. Детей увели в отведенные им комнаты, а мы втроем, Брюс Карлтон, Коринна и я, пройдя по двору, вошли в просторную прихожую, отделанную розовым мрамором.

Шум и суета встречи остались позади. Здесь царили тишина и дремотный покой. В мраморную чашу медленно и ласково били струи фонтана. Мягко отсвечивала позолота стульев и бархатная обивка. Стены были увешаны гобеленами, должно быть французской работы. Мой недолгий брак с лордом Рэтклифом научил меня разбираться в искусстве. Ведь коллекции моего незадачливого супруга содержали множество прекрасных и ценных предметов.

Затем мы вступили в галерею. Кажется, строение могло соперничать с Уайтхоллом, королевской резиденцией в Лондоне.

– Мы ждем вас к ужину, ваша светлость, – почтительно обратилась ко мне Коринна. – Пока вы можете отдохнуть в ваших апартаментах.

Я была благодарна ей за взятый ею в обращении со мной тон. Конечно, она отличалась удивительным тактом. Именно такая супруга нужна была Брюсу. Сознавая, что несмотря ни на что, она унизила во мне женское начало, Коринна стремилась загладить это унижение, с почтением подчеркивая свое уважение и преклонение перед моим герцогским титулом.

Но, впрочем, что такое был этот титул, пожалованный мне не за какие-то мои заслуги, не за ум или талант, но за то, что я была любовницей его величества. Хотя, с другой стороны, когда и где ум и талант справедливо вознаграждались?

Мои апартаменты в доме родителей Коринны состояли из трех комнат: спальни, кабинета и туалетной-гардеробной. В спальне царили серебро, шелк и зеленый бархат. Кабинет украшали статуэтки из слоновой кости, показавшиеся мне необычными. В Лондоне, на бульваре Чейндж, можно было купить много таких, вернее, подобных вещиц китайской и японской работы, их доставляли голландские корабли. Но эти статуэтки не походили на китайские и японские. Я решила при случае расспросить, что это.

В шкафу я нашла мои платья. Когда только их успели развесить? Да, здешние слуги были проворны. Я заметила толстый витой шнур звонка и позвонила. Вошла негритянка. Она была одета не так, как ее единоплеменницы в порту, но в обычный костюм порядочной английской служанки. Ее черные курчавые волосы прикрывал чепец, на ней было закрытое платье и фартук. Она улыбнулась мне. Я снова подивилась зубам негров. У моего лондонского Тенси были такие же яркие белые зубы. В порту множество этих белоснежных улыбок на черных лицах усиливало ощущение странной праздничности, карнавальности.

Я забеспокоилась – знает ли эта девушка английский. Если нет, то как же я буду объясняться с ней. Кроме своего родного английского, я владела модным при дворе французским.

Но негритянка рассеяла мои сомнения.

– Что угодно приказать госпоже? – обратилась она ко мне на хорошем английском языке, правда, с каким-то странным гортанным произношением.

Я решила, что не стоит сейчас звать Нэн. Нэн, конечно, тоже устала, пусть отдохнет. У нее и без того будет достаточно хлопот, ведь я доверяла ей самое дорогое, что имела – моих детей. Поэтому я предпочла воспользоваться услугами моей новой чернокожей горничной.

Надо сказать, я не пожалела об этом. Негритянка оказалась великолепно выученной. Движения ее были легки; чувствовалось, что она опытна в искусстве ухода за знатными дамами. Разумеется, это была заслуга матери Коринны.

Девушка переодела меня в просторный легкий пеньюар, распустила прическу и заплела волосы в косы. Затем я отослала ее. Поклонившись, она вышла из комнаты, и тут я вспомнила, что забыла спросить, как ее имя. Я было хотела вернуть ее, но потом подумала, что спрошу после.

Самым лучшим, конечно, было бы прилечь и отдохнуть. Мне все еще казалось странным, что пол не покачивается под ногами в такт мерному ходу корабля.

Я на суше.

Откинув покрывало, я села на постели, сплетая пальцы рук.

Удивительно, я все еще чувствовала себя униженной, брошенной женщиной, одинокой и несчастной. А ведь я герцогиня, придворная дама из ближайшего окружения английской королевы. И именно в этом своем качестве я буду представлена родителям Коринны. Об унижении надо забыть. Начинается новая полоса моей жизни. Что сулит она мне?

Подумав о своем женском унижении, я вспомнила королеву Катарину. Португальская принцесса, по расчету выданная замуж за короля Англии, одинокая в чужой стране, сирота, несчастная женщина, не могущая родить ребенка; вынужденная терпеть постоянные любовные связи Карла II. Чего стойла одна лишь Барбара Пальмер, графиня Каслмейн! Наглая рыжеволосая шлюха! А знать, что твоей соперницей является Нелл Гвин, актриса, девчонка с лондонского дна. Я представила себе хрупкую фигурку, печальные карие глаза, черные волосы бедной королевы. Теперь я так хорошо понимала ее и горячо сочувствовала. Конечно, и я причинила ей немало горя. Но, по крайней мере, я не вела себя нагло и не держалась вызывающе, как Барбара.

Усталость брала свое. Меня начало клонить ко сну.

Едва коснувшись головой подушки, я закрыла глаза и словно бы провалилась в бездонные темные пространства сна.

 

Глава двадцать седьмая

Я проснулась спокойной и уверенной в себе. Звонком вызвала свою новую служанку. Негритянка тотчас явилась. Да, мать Коринны умела обращаться с горничными!

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Мое имя Сесилья, ваша светлость, – она присела передо мной в почтительном поклоне.

– Это ведь испанское имя?

– Да, ваша светлость, я получила его в этом доме от моей госпожи.

Я приказала причесать себя и выбрала платье из темно-зеленой тяжелой с блестками парчи. Такой наряд должен был говорить о спокойном достоинстве и богатстве.

Пока служанка занималась мною, я с любопытством расспрашивала ее.

– А прежде ты звалась иначе?

– Да, ваша светлость.

– Как же?

– Не помню, ваша светлость. Я была совсем маленькая.

– У тебя есть родные?

– Никого, ваша светлость.

– Ты хорошо говоришь по-английски. Где ты выучилась?

– Здесь, в доме, меня выучили по указанию дона Хуана.

– Кто это?

– Отец сеньоры Коринны.

– С матерью сеньоры ты также говоришь по-английски? – я вспомнила, что мать Коринны – испанка.

– Нет, с доньей Инес я говорю по-испански.

– Ты знаешь еще какие-то языки? – Девушка казалась мне смышленой.

– Я говорю еще и по-французски, ваша светлость. И умею читать по-испански. В мои обязанности входит читать донье Инес перед сном.

– У испанцев есть интересные книги?

– О, да, ваша светлость. Прекрасные пьесы Лопе де Вега и Кальдерона, и замечательные стихи. И есть прекрасный старый писатель Сервантес, он написал чудесные повести и большой роман о похождениях дон Кихота, прозванного Рыцарем Печального образа.

Она уже заканчивала мой туалет.

– Что ж, – сказала я, – мне бы хотелось выучиться по-испански. Вечером, когда придешь раздевать меня перед сном, захвати какую-нибудь пьесу. Мы, англичане, любим театр.

– О, госпожа, я принесу вам трагедию Кальдерона «Жизнь есть сон», в ней говорится о московитском принце, о его печальной судьбе.

Я кивнула в знак согласия. О Московии я знала, что это далекая северная страна, где живет народ, который называется русы. Помнится, однажды при дворе я видела московитского посла, шедшего на аудиенцию к его величеству. Он не походил ни на одного из виденных мною послов европейских государств. На нем был длинный алый с золотыми шнурами кафтан и круглая шапочка, отороченная дорогим мехом. Длинные висячие усы и темная борода затеняли черты его лица. По странной случайности я даже запомнила его имя – Григориус. Еще все мы в Лондоне знали, что из Московии привозят удивительные меха соболей и черно-бурых лисиц.

Сесилья украсила мою пышную прическу изящными шелковыми бантами. Я была довольна ею и похвалила. Она почтительно поклонилась. Прежде чем отпустить ее, я спросила:

– А как же ты попала сюда, в этот дом?

– Я жила в далекой стране, где очень жарко; много высоких деревьев с широкими зелеными листьями, которые называются пальмами, и много красивых диких зверей – тигров, львов и леопардов, шкуры их очень ценятся. Отец мой был правителем, ему были подвластны несколько племен. Моя мать была его старшей женой. У меня было много братьев и сестер, все старше меня. Царство моего отца раскинулось на берегу огромной широкой реки. Однажды корабль дона Хуана, отца Коринны, приплыл по реке и встал на якорь в ее устье. Наши охотники принесли ему много шкур леопардов и тигров, и он платил полновесными золотыми монетами. Как раз в это самое время одно из племен, подвластных моему отцу, взбунтовалось. Отец попросил помощи у дона Хуана и пообещал ему за это отдать всех захваченных пленников. На корабле дона Хуана были пушки, он легко одолел непокорных. Вскоре приплыло еще несколько кораблей, также принадлежавших ему. И на них были пушки и много вооруженных матросов. Поняв свою силу, дон Хуан просто-напросто взял в плен моего отца и разорил его владения. Дон Хуан захватил несметное число пленных, среди них оказалась и многочисленная семья моего отца. Все были проданы в разные места и больше я никогда не видела своих родных. А меня дон Хуан привез сюда и отдал в услужение своей жене. Тогда еще жива была ее мать, старая донья Консепсион…

Словоохотливая девушка вдруг осеклась, как человек, невольно сказавший лишнее. Что было связано со старой матерью доньи Инес? Впрочем, возможно, мне предстоит узнать и это, ведь я пробуду какое-то время в этом доме.

Я поблагодарила Сесилью и отпустила ее.

Прежде я полагала, что мир, в котором мне выпало на долю родиться и жить, достаточно жесток и страшен. Теперь я переменила свое мнение. Этот новый мир, куда я попала, был куда страшнее. Но странно, в этом ужасе, в этой несправедливости чувствовалось нечто притягательное, даже некая красота и очарование.

В дверь постучали. Я узнала характерное постукивание костяшками пальцев Брюса Карлтона.

Вероятно, он специально попросил служанку дать ему знать, когда мой туалет будет закончен.

Он хочет поговорить со мной. Наедине. Но что же ему нужно? Подумать только, еще совсем недавно мне казалось, что я никогда не разлюблю этого человека, а теперь мне просто не хотелось, чтобы он снова входил в мою жизнь. Мелочными и скучными мне виделись, словно бы со стороны, все мои прежние попытки удержать его любовь, стать его настоящей супругой. Я чувствовала, что теперь я буду жить иначе: странно, необычно, жестоко и красиво.

– Войдите! – произнесла я нетерпеливо.

Я с досадой подумала о том, уж не хочет ли он предложить мне вести двойную игру и стать его любовницей. Ведь он не мог забыть так быстро, с какой страстью я отдавалась ему в его последний приезд в Лондон, как настойчиво, забывая о своем достоинстве, домогалась его любви, как стремилась сделаться его настоящей женой. Но все это осталось в прошлом. Я почти не понимала себя прежнюю. Как я могла так поступать, так думать и чувствовать?

Вошел лорд Карлтон. Добротная одежда прекрасно сидела на его фигуре. Теперь я его видела, словно бы со стороны. Да, это был видный, даже красивый и несомненно мужественный человек, мужчина во цвете лет. Но теперь весь его облик, все поведение для меня связывались с моей прежней английской, лондонской обыденностью. Скучная жизнь добродетельной супруги, сосредоточенность на характере, на чувствах и желаниях одного-единственного человека, – нет, это не для меня. Да, конечно, это дает тебе преимущества. Ты чувствуешь себя защищенной. Но, увы, за эту защищенность надо расплачиваться тем, чего нет в моем характере. Оставим роль преданной супруги своего мужа Коринне Карлтон! Только бы Брюс понял меня.

Он почтительно поцеловал мне руку и попросил дозволения сесть. Я кивнула. Мы опустились в кресла по обеим сторонам стола. Брюс вынул из кармана письмо. Я не могла догадаться, о чем пойдет речь; но теперь, когда я ощутила себя свободной для новой жизни, это было не так уж важно. Все равно!

– Вам, должно быть, будет интересно узнать, Эмбер, чья воля так круто изменила вашу жизнь, – начал Карлтон спокойно.

Он остановил на мне выжидающий взгляд. Чего он ждал? Возгласа «Да, да! Скажи скорее!»? Но он и так понимает, что мне действительно небезынтересно узнать то, что он намеривается сообщить мне. Я молчала.

Карлтон продолжил:

– Только что прибыл корабль из Лондона…

– Сюда часто прибывают корабли из Лондона, – прервала я его с некоторой досадой.

Я предпочла бы, чтобы связь с Лондоном, с прежней жизнью не была такой регулярной.

– Да, случается, – он улыбнулся.

Взглянув на эту улыбку, я почувствовала облегчение. Эта ироническая и по-доброму насмешливая улыбка сказала мне о том, что Карлтон, кажется, понимает меня. Мое равнодушие к нему, готовое перейти в отвращение, теперь готово было смениться самыми бескорыстными дружескими чувствами.

– Вот письма, – лорд Карлтон протянул мне два письма.

Я взяла.

– Я бы хотел, чтобы вы прочли их сейчас, – сказал Брюс.

Одно письмо было от Эмили и Джона Элмсбери и адресовано мне. Это было теплое дружеское письмо. Леди Эмили выражала озабоченность здоровьем моих детей, описывала свою семейную повседневность и надеялась на то, что я еще вернусь в Англию. Меня тронуло это простое и искреннее послание. Но явно не из-за него Брюс Карлтон сейчас расположился в моих здешних апартаментах.

Второе письмо было уже распечатано. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, письмо адресовалось Карлтону. На этих листках, не украшенных ничьей подписью, доверительно сообщалось, что герцог Бэкингем и барон Арлингтон, известные придворные интриганы, опасаясь моего влияния на его величество, сочли необходимым уведомить меня о якобы скоропостижно последовавшей смерти Коринны. И я, словно марионетка, которую дернули за ниточку, поступила именно так, как они и рассчитывали: очертя голову кинулась следом за лордом Карлтоном.

Вот оно что! Значит, они все обо мне знали. Знали настолько верно, что спокойно управляли моими действиями. И уж, конечно, они ни от кого не таили всего того, что знали обо мне. Целый Лондон сплетничал о глупой страсти герцогини Райвенспер к лорду Карлтону.

Боже, как все это мелочно и глупо! И как далеко от меня сегодняшней.

Я положила листки на стол. Карлтон смотрел на меня. Я уловила в его взгляде любопытство. Но оно не оскорбило меня. В конце концов, это действительно любопытно: как я сейчас поступлю. Хотя… наверняка, он уже догадывается. Он умный человек, и, слава Богу, с чувством юмора.

– Я буду с вами откровенной до конца, лорд Карлтон, – я с удовольствием чувствовала, как в моем голосе звучит спокойная уверенность, достоинство свободного человека. – Если бы я осталась прежней, той, которую вы знали в Лондоне, несомненно сейчас между нами произошло бы достаточно неприятное объяснение. Нам обоим, – я подчеркнула выразительно голосом это «обоим», – пришлось бы много лгать, изворачиваться, выдумывать Бог знает что, просить друг у друга прощения. Я снова напомнила бы вам о том, что я ваша первая законная жена и мать вашего наследника; о том, что вы бросили меня, в свое время, юную и неопытную, на произвол судьбы. Вы, конечно, вправе были бы возмутиться тем, что я чуть ли не с радостью восприняла известие о смерти Коринны, оказавшейся, к счастью, мнимой. Но к еще большему нашему обоюдному счастью, мы избавлены от всех этих мелочных объяснений смертью одной известной вам особы. Прежняя Эмбер умерла, лорд Карлтон, ее больше не существует. И все прежнее умерло вместе с ней. Возьмите эти писульки анонимного сплетника, – небрежным жестом я подвинула к нему листки.

Один листок соскользнул на пол. Лорд Карлтон нагнулся и поднял. В его склоненной фигуре, в его согнутой спине я с изумлением разглядела подчинение. Да, наконец-то я покорила этого упрямого и сильного человека. Правда, покорила не как женщина. Но женщинам он никогда не покорялся и покоряться не будет, он может только бросать их или подчинять себе.

Лорд Карлтон разогнулся. Во взгляде его я уловила восхищение. Да, теперь он восхищался не моими золотыми волосами или нежной кожей, но силой моего характера. Что ж, он для меня больше не мужчина. Я для него не женщина. Посмотрим, кто станет любовником или супругом новой, сильной и свободной Эмбер!

– Вы довольны, лорд Карлтон? – спокойно спросила я.

– Да, ваша светлость, – это прозвучало почтительно и естественно.

Он уважал меня!

Я поднялась. Лорд Карлтон предложил мне руку. Мы покинули мои апартаменты.

 

Глава двадцать восьмая

Столовая во дворце родителей Коринны казалась бескрайней. Впрочем, за огромным дубовым столом, покрытым белой льняной скатертью, нас собралось не так уж много. Я увидела своего старшего сына. Остальные дети были еще слишком малы и ели в своих комнатах.

Длинный стол в блеске свечей сверкал, словно полноводная река драгоценностей. Хрусталь, фарфор, золото, серебро.

– Герцогиня Райвенспер! – объявил ливрейный лакей.

За столом все поднялись. Да, титулом я превосходила всех собравшихся здесь.

Родители Коринны торжественно и церемонно были представлены мне.

Отец ее, граф Мейн, был нестарым еще человеком, но, кажется, жизнь успела достаточно потрепать его. Он хромал и опирался на тяжелую дубовую трость с золотым набалдашником. Было ему лет пятьдесят и, вероятно, в молодости он отличался красотой. Лицо его, особенно глаза, их форма, цвет, выражение, все это показалось мне странно знакомым. Возможно, в Лондоне мне пришлось сталкиваться с кем-либо из его родных.

Мать Коринны, сеньора Инес, оказалась настоящей испанской знатной дамой, вся в черном, с туго затянутыми в пучок на затылке темными волосами, чопорная и даже несколько суровая, она склонилась передо мной в церемонном сложном реверансе. Я торжественно ответила.

Здешняя трапеза, конечно, очень отличалась от привычных мне лондонских обедов и ужинов.

Жаркое было украшено целыми клумбами радующих глаз своей живой пестротой овощей. Многие были необычного вкуса и не знакомы мне. На десерт подали горы фруктов. Ананасы казались выточенными из дерева и отделанными серебром безделушками. Ярко-желтые бананы едва не заставили меня рассмеяться, в их форме было что-то, напоминающее мужской член.

После ужина мы перешли в гостиную. Слуги в богатых ливреях подали кофе. Мужчины, отец Коринны и Карлтон, попросили позволения закурить.

Разнесся аромат сигар.

Сэр Джон, или, как его называли иные – дон Хуан, почтительно обратился ко мне:

– Эти сигары выделываются здесь, на острове. А табак собран с плантаций моего зятя, – он кивнул в сторону Карлтона. – Его табачные плантации славятся.

– Я надеюсь, ее светлость окажет нам честь и погостит у нас подольше, – вступила в разговор Коринна.

Мне нравилось чувствовать себя знатной, богатой, уважаемой. В конце концов я всего в жизни добилась сама и имела право насладиться плодами, что называется, своих житейских стараний.

Меня удивило то, что закурила и мать Коринны, леди Инес. Оказалось, пожилые (или считающие себя пожилыми) испанки курят сигары.

– Ее светлость простит меня, если я выдаю ее секрет, – заговорил лорд Карлтон, – но, кажется, ее светлость имела намерение поселиться в Америке.

Мать Коринны оживилась. Порывистый жест многое сказал мне о ее темпераменте. Я поняла причину ее оживления. Ей льстило то, что английская герцогиня будет, возможно, их соседкой и другом семьи. Я поняла также, что эту даму отличала некоторая чванливость. Она кичилась своим старинным знатным испанским происхождением.

– Да, – ответила я неторопливо, – весьма вероятно, что я приобрету несколько плантаций и обоснуюсь здесь.

Стены гостиной были украшены множеством картин. Мне захотелось произвести впечатление на моих гостеприимных хозяев. Будучи недолгое время супругой графа Рэтклифа, я успела увлечься живописью и льстила себя надеждой, что приобрела кое-какие познания в этой области.

– Я вижу, у вас прекрасные полотна испанских художников, – обратилась я к донье Инес. – Вот этот Святой Иоанн явно кисти Сурбарана. А эта картина, изображающая мулатку-гладильщицу, уж не Веласкес ли это? И очаровательная мадонна-девочка, ее, конечно, писал Рибера.

Всеобщее искреннее восхищение моими познаниями придало мне уверенности.

– Здесь я вижу картины очень старой работы и портреты, писанные Пантохой де ла Крусом, двухсотлетней давности. Должно быть, это фамильные портреты? – спросила я донью Инес.

Она была польщена тем интересом, который я проявила к ее роду. Полился поток объяснений. Дедушки, дядюшки, бабушки и тетушки. Все в черном, с белыми, туго накрахмаленными воротниками; в их смуглых лицах с черными глазами ощущалось сдерживаемое строгим жизненным укладом буйство натуры.

Внимание мое привлек портрет молодой дамы. Она смотрела на меня из угла гостиной. Выделяли ее не костюм, не поза, такая же скованная, как и у всех остальных, но странное выражение какой-то задумчивой жестокости. Никогда прежде я не видела подобного лица.

Но напрасно я ждала, что объяснения доньи Инес распространятся и на этот портрет. Она, казалась, не замечала его. Конечно, я не могла не понять, что она пропускает эту картину нарочно. Но мне было любопытно знать, что за женщина изображена на этом холсте.

– А кто эта дама? – спросила я. – У нее очень своеобразное выражение лица.

Я почувствовала легкое смущение хозяйки. Но в конце концов, если бы она желала во что бы то ни стало скрыть, что за женщина изображена на портрете, она бы не держала его в гостиной.

– Это моя мать в молодости, – ответила донья Инес. – Ее давно нет в живых.

Я поспешно перевела разговор на другую тему. Однако я вспомнила, что служанка Сесилья говорила мне что-то о матери доньи Инес и даже называла ее имя. И в голосе черной горничной тогда тоже я почувствовала некоторую скованность и смущение. Что за тайна была связана с матерью хозяйки? Хотя, впрочем, возможно, никакой тайны и не было. Просто отношения были не так уж очень хороши. Это бывает. Но мне не довелось этого испытать, у меня не было родной матери.

 

Глава двадцать девятая

На следующий же день я решила позаботиться о себе и о детях. С кораблем, отплывавшим в Англию, я отослала распоряжение моему управляющему продать часть моего имущества, и, обратив полученные средства в золото, переслать мне. Сбор доходов с моих английских владений должен был частично пересылаться мне и моим детям. Контролировать все это я поручила Джону Элмсбери. Я знала, что он мне не откажет в этой услуге.

После пребывания в гостях у родителей Коринны мы должны были отправиться в поместье Карлтонов. Там я предполагала осмотреться, отдохнуть и затем, пользуясь деловыми советами Брюса Карлтона, приобрести плантацию.

– Женщин-плантаторов не так уж много, – заметил он. – Это занятие не такое уж легкое.

– Что ж, – я пожала плечами, – значит, я стану одной из первых ласточек.

А пока Коринна и Брюс показывали мне город. Этот недавно построенный город действительно был красив. Резные решетки оград, белые дома-замки. Все утопало в экзотической зелени. Особенно очаровали меня пальмы. В городе было несколько церквей: и католические, и англиканские. Это все были прекрасные величественные строения.

Но развлечений в городе, как мне показалось сначала, было не так уж много. Прежде всего, не было театров. Я сказала родителям Коринны, что театры следовало бы завести. Тем более, что в городе находились резиденции многих богатых плантаторов, эти люди могли бы щедро оплачивать актеров. Интересно, что мое предложение было принято к сведению. И в городе в скором времени появилось два театра, актеры были из Мадрида, столицы Испании, их соблазнила щедрая плата, как я и предполагала.

Другим местным развлечением являлось ежевечернее гулянье на площади. Когда спадала дневная жара, дамы выезжали в легких колясках, а кавалеры – верхом. Коляска, в которой сидели мы с Коринной и ее матерью, привлекала всеобщее внимание. Вскоре я заметила, что местные дамы начали копировать мои манеры и одежду. У нескольких я отметила мою прическу. Это наполнило меня еще большей уверенностью в себе. Пока никто из местных кавалеров не смел ухаживать за мной. Да здесь это и не принимало такие формы, как в Лондоне. Там мужья и жены часто жили врозь. Здесь женатый мужчина мог считаться потерянным для дамского общества. Флиртовать позволялось только девушкам на выданье и молодым людям, кандидатам в женихи. Это, конечно, не оживляло общества.

Днем я часто проводила время во внутреннем дворе. Он назывался на испанский лад «патио». Здесь, за высокими белыми стенами, жара не ощущалась. Зелень цветов и деревьев окружала фонтан. Коринна, ее мать, я, наши гостьи располагались вокруг фонтана; кто-нибудь из нас наигрывал на гитаре, мы напевали, вышивали или плели кружева, играли в карты.

Однажды мать Коринны пригласила в патио нескольких испанских цыганок, давно переселившихся на Ямайку. Танцы цыганских девушек, всплески рук, гордые извивы бедер совершенно очаровали меня.

Сопровождавшая плясуний старуха-цыганка принялась гадать дамам по руке. Взяв у доньи Инес серебряный наперсток, она чертила им крест на каждой ладони и предсказывала только хорошее. Дамы весело смеялись.

Я также протянула свою ладонь. Прикосновение серебряного наперстка приятно щекотало. Старуха вглядывалась в линии моей ладони. – Тебе суждено долголетие, – начала она.

– А красота? – шаловливо перебила ее Коринна. – Сохранит ли донья Эмбер свою прославленную красоту?

Я заметила, что местные дамы, по-испански скованные на людях, становились веселыми и даже озорными в своей компании в патио. Вероятно, эту испанскую черту Коринна восприняла от матери.

На вопрос о красоте цыганка ответила утвердительно. Все, и я в том числе, весело смеялись.

– Многие мужчины любили тебя, – прямо заявила старуха, и тотчас добавила, – и еще многие будут любить. Странных людей ты встретишь в своей жизни и сблизишься с ними.

– И чем же все кончится? – спросила я.

Я понимала, что все это несерьезно, но не могла отказать в прозорливости старой вещунье.

– О, кончится все тем, что ты вернешься к тому, с чего начала, только начала ты бедной, а вернешься богатой.

Я отдала старухе золотую монету. Донья Инес лишилась своего серебряного наперстка, который гадалка также решила оставить себе в награду за труды.

Надо сказать, что цыганка оказалась права. Сейчас я уже стара, жизнь моя клонится к закату, я снова в родной Англии, я живу в сельской местности. Но если родилась и выросла я в простом фермерском доме, то теперь я – владелица замка. Но не буду забегать вперед.

Гадание взволновало меня. Я чувствовала, что та жизнь, которую я веду в доме родителей Коринны, а, возможно, и та, что мне предстоит в поместье у Карл-тонов, не более, чем прелюдия, предисловие к иной какой-то жизни, странной, занимательной, быть может жестокой.

Много времени я проводила и со своими детьми.

Я просто восторгалась своим старшим сыном, таким умным, воспитанным, образованным и храбрым. Это был настоящий юный кавалер. Став юношей, он, конечно, не посрамит себя ни в местном испанском, ни в лондонском высшем свете. Сьюзен росла очаровательной и своенравной девчушкой. Она уже прелестно пела и танцевала, начала учиться играть на гитаре. В Лондоне Джон Элмсбери, шутя, предрекал ей роль похитительницы сердец. Чувствовалось, что предсказания его сбудутся. Но я надеялась, что строгое воспитание, принятое в здешних краях, немного укротит своевольный и буйный нрав моей дочери. Чарльз, сын его величества, был еще слишком мал для того, чтобы говорить о его характере, но уже в нем ощущалась порода, сила, здоровье и упрямство английских королей из династии Стюартов.

Дети Карлтонов были прелестны. Мелинда очень подружилась с Чарльзом и Сьюзен, а малыш Джон пробуждал в обеих девочках материнские чувства.

 

Глава тридцатая

Время текло незаметно. Я окрепла, набралась сил. С лордом Карлтоном я встречалась не так уж часто. Чаще всего по вечерам, когда после ужина мы проводили все вместе время в гостиной.

Граф Мейн, отец Коринны, иногда рассказывал о своих путешествиях в Африку. Но вообще-то он не отличался разговорчивостью. По-прежнему его черты кого-то мне напоминали. Однажды я спросила графа, не могла ли я встречаться с кем-либо из его родных в Англии. Он ответил, что, по его сведениям, у него не осталось родных, они все погибли во время гражданской войны. На лбу его резко очертилась складка; я поняла, что подобные расспросы ему неприятны. Но, чтобы показать ему, что я могу с полным правом ему сочувствовать, я сказала, что и я потеряла своих родных при тех же обстоятельствах. Он взглянул на меня с интересом, но продолжать разговор на эту грустную тему мы не стали.

Донья Инес, мать Коринны, также несколько оттаяла. Она привыкла ко мне и уже видела во мне не только герцогиню, но и просто привлекательную женщину, приятельницу ее единственной дочери.

Оказалось, что семья доньи Инес была близка к королевской фамилии. Будучи совсем юной девушкой, донья Инес была назначена одной из фрейлин маленькой принцессы Маргариты.

Когда пожилая дама рассказывала об этой счастливой полосе своей жизни, когда она была удостоена столь высокой чести, щеки ее, чуть впалые и обычно бледные, несмотря на природную смуглость, заливались румянцем.

Маленькая Маргарита была первенцем второй супруги испанского короля Марианны Австрийской; от первой жены у него осталось двое детей: дочь, ставшая затем супругой французского короля, и рано умерший сын, принц Карлос.

После кончины супруги король Филипп Испанский вновь вступил в брак с юной австрийской принцессой. Он надеялся, что этот брак даст ему сыновей. Но, увы, все дети умирали в младенчестве. Осталась в живых лишь одна принцесса Маргарита. Это была прелестная девочка, веселая, игривая, словно солнечный лучик. Она оживляла мрачную атмосферу сурового испанского королевского двора. Наряженная, как взрослая дама, малышка шалила и озорничала, как и подобает ребенку.

Когда Маргарите минуло пять лет, штат ее слуг был приближен к штату, положенному взрослой принцессе. У маленькой девочки появились свои придворные дамы. Одной из них стала донья Инес.

Четырнадцатилетняя девушка переехала из сурового отцовского дома в покои королевского дворца. Она поступила в подчинение старшей придворной даме, донье Элеоноре.

В сущности, именно по протекции доньи Элеоноры юная Инес и попала в королевский дворец. Элеонора приходилась двоюродной сестрой матери Инес, донье Консепсион.

Инес легко перенесла переезд и быстро привыкла к новой обстановке. Она не так уж хорошо знала отцовский дом, ведь с пяти до тринадцати лет она воспитывалась в монастыре за городом. Инес росла замкнутой, но гордой девочкой. Монахини научили ее вышиванию, рисованию, она была набожна и строга.

К своим новым обязанностям фрейлины принцессы Инес отнеслась очень серьезно. Эти обязанности были не так уж сложны, ведь у малышки было много простых служанок. Но если, например, девочка хотела пить, в обязанности фрейлины входило подать ей на особом подносе стакан воды, сопроводив это действие церемонным приседанием.

Инес находилась как раз в том возрасте, когда в девушке особенно ярко и осознанно пробуждаются чувства будущей матери. Она искренне и нежно привязалась к малютке-принцессе, которая и вправду была очаровательна. Однажды маленькая Маргарита весело бежала по огромному залу с высокими двусветными окнами.

– Ну же! – кричала малышка звонким голоском своим фрейлинам, – Инес, Исабель, догоните меня. А вот и не догоните! А вот и не догоните!

Но Инес, подобрав юбку, легко догнала девочку, опасаясь, что та запутается в подоле своего длинного платьица и упадет. Подхватив Маргариту на руки, Инес нежно прижала ребенка к груди. Маргарита сомкнула на ее шее свои милые ручки. Инес невольно принялась покрывать поцелуями доброе и веселое личико девочки.

В это время, откинув занавес на двери, в зал вошла суровая донья Элеонора.

– Что вы делаете, Инес? – голос старшей придворной дамы прозвучал так холодно и гневно, что Инес показалось, будто случилось что-то страшное.

Инес поспешно опустила на пол маленькую Маргариту. Исабель и Инес присели перед доньей Элеонорой.

– На первый раз я прощаю вам ваше дурное поведение, Инес, – с прежней непримиримостью продолжала старшая придворная дама. – Но теперь я буду строго следить за тем, как вы себя ведете. И помните, все зависит от вас самой!

Она почти бесшумно пересекла зал и ушла.

Девушки и маленькая принцесса притихли. Бережно и сдержанно держа малышку за руку, Инес увела ее из зала.

С тех пор Инес стала строго следить за собой. Она уже не желала поддаваться порывам чувств, была всегда строга и сдержанна.

Но юность не могла не взять свое. Однажды Инес, когда маленькая принцесса уснула днем, вышла на балкон, выходивший в просторный внутренний двор. Здесь было довольно людно. То и дело проходили многочисленные дворцовые слуги. Всех этих людей Инес уже успела узнать в лицо. Только что наступила весна, расцвели миндальные деревья. Юная пятнадцатилетняя девушка испытывала легкое томление, даже странную какую-то тоску. Она сама не понимала, чего ей больше хочется: плакать или смеяться. Волосы она украсила веточкой с цветком миндаля и, опираясь обеими руками о балюстраду, без любопытства скользнула глазами по привычной картине.

Внезапно Инес вздрогнула. Она ощутила, как кто-то посмотрел на нее. Быстро опустила глаза и увидела юношу. Он был чуть старше ее. Вероятно, один из молодых дворян, прислуживавших младшему брату короля. Худощавый, весь в черном, с огромными глазами на худом продолговатом лице, юноша показался ей очень красивым. Был ли он и вправду таким, или здесь сыграли свою роль ее юность, неопытность и уже пробудившееся бессознательное желание любить…

Помню, я с большим интересом слушала рассказ доньи Инес. Я даже пожалела о том, что никогда не испытывала в юности потаенной влюбленности, таких мучений девических от неразделенной любви. То-то и оно, что нельзя испытать решительно все, поскольку одно зачастую исключает другое.

Не сознавая, что делает, Инес вынула из волос цветок миндаля и бросила незнакомцу. И тотчас убежала с балкона. Ей стало страшно. Ведь ее могла увидеть суровая донья Элеонора.

Инес стала внимательно приглядываться к придворной жизни. Это давало ей возможность изредка видеть юношу. В сущности, она начала следить за ним.

В тот первый раз она даже не успела заметить, поднял ли молодой придворный брошенную с балкона цветущую веточку.

В делах любви Инес была совершенно неопытна. Всю свою жизнь она проводила в обществе женщин, и не просто женщин, а отказавшихся от любви, от мирской жизни монахинь. Кому было просветить юную девушку, рассказать ей о том, как влюбить в себя молодого человека.

Больше всего Инес хотела снова встретиться взглядом с юношей. Ей казалось, что тогда, в первый раз, взгляд его был нежным и добрым. Но, увы, встретиться взглядом с ним ей больше не удавалось. Покои младшего брата короля находились далеко от покоев маленькой принцессы. И не так уж много церемоний, на которых встречалась бы вся королевская семья, предусматривал строгий этикет.

Вторая фрейлина маленькой Маргариты, Исабель, была немного старше Инес. Это была девушка пылкая и более смелая. Она даже уверяла робкую Инес, будто уже целовалась с юношами. Но Инес не могла в такое поверить.

Инес томилась от своей неразделенной любви. В ней нарастали отчаяние и жажда поведать о своей страсти. Но кого избрать наперсницей? Вполне естественно, что выбор пал на Исабель. А кого еще могла выбрать бедняжка Инес.

Однажды в полдень, а это время отдыха в Испании, Инес рассказала подруге о неведомом юноше.

Исабель выслушала ее и рассмеялась. Инес была обижена.

– Что смешного я сказала?

– Ах, милая Инес, ну конечно же, ничего смешного! Я смеюсь не над твоей любовью, но над твоей робостью. Ты, поверь, сама себе создаешь трудности там, где их так легко миновать.

– Миновать? – удивилась Инес. – Но как?

– О, совсем просто! Во-первых, я уже по твоему описанию могу назвать тебе имя твоего избранника.

Инес покраснела и потупилась.

– Не красней так, – обняла подругу Исабель и продолжала как ни в чем не бывало: – Это всего лишь молодой дон Октавио из свиты брата короля. Он и вправду приятный кавалер.

– Но как? – не переставала изумляться Инес. – Откуда ты все это знаешь?

– Ох, ну это совсем не так уж трудно узнать! – рассмеялась Исабель.

И она рассказала неопытной Инес о том, что молодые девушки и юноши знатных фамилий, прислуживающие во дворце, всегда находят время для встреч и разговоров, и что, например, она, Исабель, в курсе всех дворцовых сплетен.

– Почему же ты никогда не звала меня на эти встречи? – немного обиделась наивная Инес.

– Ну как я могла пригласить тебя! Ты такая серьезная, и потом, ведь ты родственница доньи Элеоноры!

Короче, порешили на том, что Инес напишет письмо молодому Октавио, а Исабель, в свой черед, сумеет ему передать это послание.

Трудно было бы описать состояние юной Инес, в полдень сидевшей за письмом. Девушка боялась, что ее первое послание к любимому может получиться слишком странным. Она то и дело рвала листки, зачеркивала неудачные по ее мнению фразы и обороты, переписывала.

Наконец она сочла письмо готовым. Исабель бережно спрятала его за корсаж.

– Когда тебе удастся увидеть Октавио? – нетерпеливо спросила Инес.

– Думаю, завтра вечером. Мы как раз соберемся в покоях Марии.

– Боже, какие вы смелые, и как, должно быть, весело проводите время. Исабель, а не рискнуть бы и мне?

– Нет, нет, – быстро возразила Исабель. – По правде говоря, я и сама боюсь пригласить тебя. Ведь донья Элеонора следит за тобой. Заметив что-нибудь неладное, она просто выгонит нас из дворца. Кроме того, она в милости у короля. Его величество очень ценит верную службу этой старой девицы. Представь себе, какая участь ждет наших близких, если мы будем в немилости у доньи Элеоноры.

На это Инес ничего не могла возразить. Ей даже трудно было бы представить себе донью Элеонору и свою мать донью Консепсион юными девушками, маленькими девочками, играющими вместе. Инес не сомневалась, что если дело коснется верности королевскому семейству, донья Элеонора без малейших колебаний пожертвует не только своими родными, но и собой.

Свою мать девушка, в сущности, плохо знала. Ведь Инес с малых лет жила и воспитывалась в монастыре. Мать казалась ей очень строгой и немного загадочной. Даже отец был более мягок с дочерью.

На следующий день, проводив Исабель на условленную встречу дворцовой молодежи, Инес не могла уснуть. Она была как на иголках, металась по комнате, смачивала пылающие щеки холодной водой из кувшина.

Исабель вернулась только на рассвете. Когда она, осторожно постучавшись, вошла в комнату Инес, у той захолонуло сердце. А вдруг Исабель делает что-то дурное; вдруг, не дай Господь, целует и обнимает юношей! Инес пристально оглядела подружку. Но Исабель выглядела как всегда. Одежда ее была в порядке.

– Инес! – весело воскликнула Исабель. – Ты должна сейчас же потанцевать передо мной!

– Но почему? Что за танцы? Что случилось? – противилась Инес.

Но Исабель, схватив ее за руки, уже кружила ее.

– У меня для тебя письмо, Инес! Письмо от Октавио!

Инес протянула обе руки, но Исабель грациозно отпрыгнула. Так повторялось несколько раз. Инес чуть не расплакалась.

– О, какая ты чувствительная, Инес! Я вовсе не хочу обидеть тебя. Прости мне мои шутки!

С этими словами Исабель вынула из-за корсажа маленькое письмо и передала подруге. Любовь придала сил Инес.

– И ты прости меня, Исабель. Моя благодарность тебе не знает границ, – чуть хриплым от волнения голосом произнесла Инес. – Но сейчас мне хотелось бы остаться одной.

– Ну конечно же, я все понимаю, – Исабель упорхнула.

Инес раскрыла письмо. О, сладостные мгновения. Октавио оказался именно таким, каким ей и представлялось. Вежливость, утонченный ум, скромность. Но самое главное, это сдержанное умное послание, казалось, дышало искренней любовью.

Начался обмен письмами. Исабель служила исправной письмоносицей. Несколько раз она даже устраивала так, что Октавио проходил под балконом Инес в полдень, и та бросала ему, словно бы случайно, цветок. Юноша поднимал на нее глаза и отвечал на ее смущенный и влюбленный взгляд взглядом темных глубоких глаз, преисполненным немого обожания.

Инес мечтала о встрече с любимым, о настоящей встрече; о беседе, когда они могли бы открыть друг другу свои чистые чувства. Но Исабель уверяла, что подобную встречу трудно было бы скрыть от доньи Элеоноры.

Тогда Инес сама приняла решение. Она решилась тайком последовать за Исабель, когда та отправлялась в покои Марии, младшей фрейлины королевы.

Вечером, когда Исабель зашла к ней, Инес была уже в ночном одеянии. Как обычно, Инес передала подруге письмо для Октавио; затем сказала, что горячо завидует ей и проводила ее до двери.

Инес знала, где находились покои Марии. Быстро одевшись, она зажгла свечу и, не чувствуя под собой ног, выскользнула за дверь. Девушка, прикрывая дрожащей ладонью огонек свечи, кралась по коридорам дворца, спускалась по крутым лестницам.

Но вот и галерея. Здесь должна быть дверь. Но Инес, конечно, не собиралась входить. Ночь выдалась темная и теплая. Разносился аромат цветущего мирта. Девушка притаилась на галерее у окна.

Было совсем темно. Она поставила свечу так, чтобы огонек не был виден.

Слышались звуки гитары, смех, пение. Сердце Инес билось так сильно, что она сначала не могла понять, о чем говорят молодые придворные.

Но постепенно она стала различать голоса.

– Ну хватит, хватит играть и петь, Хосе! – Инес узнала веселый и чуть капризный голосок Исабель.

– Да, да, – поддержали ее еще несколько девичьих голосов. – Пусть лучше Октавио прочтет!

– Прочти, прочти, Октавио!

Услышав дорогое имя, Инес вздрогнула. Сейчас ей предстояло услышать и голос любимого. Что он будет читать? Должно быть, стихи о любви. Наверное, он хорошо читает, если его просят об этом.

Раздался юношеский голос. Инес испугалась. Голос звучал издевательски-насмешливо.

– «Октавио, любимый и неведомый!» – начал читать Октавио.

«Мое письмо!» – в ужасе подумала Инес.

Сила воли, унаследованная от горделивых предков, поддержала ее. Девушка не заплакала, не упала в обморок. Она спокойно дослушала издевательское чтение Октавио до конца. Все смеялись.

– А теперь, теперь, – командовала Исабель, – будем сочинять ответ.

– Инес, свет моего сердца! – издевательски произнес Октавио.

– Нет, лучше так: «Инес, моя белоперая голубка», – перебил его Хосе.

Снова раздался смех.

Инес схватила подсвечник и быстро пошла прочь.

Она ступала спокойно и твердо. Вошла в свою комнату и села за стол, поставив свечу.

Инес не плакала, не ужасалась. Сердце ее было разбито. Душа, казалось, оделась в холодную броню. Больше никогда не будет она безоглядно влюбляться и верить. Даже мысли о мести были спокойны и просты. Она должна отомстить. Она не станет покорно терпеть это издевательство. И за что? За что Исабель и Октавио так поступили с ней? В чем она виновата? Только лишь в том, что наивна, чиста и неопытна. Так вот какая награда ждет в этом мире чистоту помыслов и чувств!

Донья Инес прекратила свой рассказ. Ее впалые щеки пылали.

– Что же дальше? – невольно воскликнула я. Донья Инес вздохнула и завершила быстро, словно бы чего-то недоговаривая. Супруг смотрел на нее с грустью и сочувствием.

Юная Инес рассказала донье Элеоноре о том, что группа молодых придворных тайно собирается по ночам и позорит ее, Инес, честь, выдумав глупую переписку между ней и одним из кавалеров в свите младшего брата короля.

Инес проводила донью Элеонору тайком к покоям Марии. Все это время Инес скрывала от Исабель, что знает все. Гнев возмущенной доньи Элеоноры обрушился на юношей и девушек. Исабель пыталась утверждать, будто свои письма Инес написала сама (так оно и было), но ей не верили. Молодые придворные и их родные подверглись опале. Однако донья Элеонора пожелала, чтобы и Инес удалилась из дворца.

– Вот тогда-то отец и решил увезти нас всех на Ямайку.

– Здесь я и встретил Инес, – добавил граф Мейн.

– И эта счастливая встреча заставила меня забыть о перенесенном в юности унижении, – сказала Инес.

Я подумала, что эта женщина в состоянии испытывать сильные чувства.

Но как можно было оценить ее поступок? Донос, конечно, дело некрасивое. Но ведь и Исабель и Октавио предали ее, оскорбили незаслуженно. Впрочем, я чувствовала, что донья Инес чего-то не договаривает.

Несколько раз я пыталась спрашивать о донье Инес мою черную горничную Сесилью. Я задавала вопросы о семье доньи Инес, о ее матери, которую Сесилья еще застала в живых. Но негритянка уверяла, что была слишком мала и ничего особенного не помнит.

 

Глава тридцать первая

Рассказ доньи Инес сильно подействовал на всех нас.

– Вы просто волшебница, Эмбер, – сказала Коринна, когда мы беседовали наедине. – Обычно мама очень мало говорит, а чтобы она подробно рассказывала о своем прошлом, такого я даже не помню.

– Да, – ответила я, – мне всегда казалось, что рассказ о прошлом облегчает душу человеку.

– Это прекрасная мысль, – поддержала меня Коринна.

– Это не ново, – улыбнулась я.

– Но это ново для нашей семьи. Я думаю, будет хорошо, если мы сумеем разговорить отца. Мне всегда казалось, что он очень нуждается в подобном облегчении души.

– Что ж, попытаемся. А не кажется ли вам, Коринна, что ваш отец пережил что-то очень печальное?

– Да, у меня есть такое ощущение.

– А мне все время кажется, что я встречала в Англии кого-то схожего с ним. Но не могу припомнить, кого именно.

– Странно, но и у меня с некоторых пор такое ощущение.

– Но в этом, Коринна, нет ничего удивительного. Ведь в Лондоне вы вполне могли столкнуться с кем-либо из родственников вашего отца.

– Да, пожалуй…

Когда после ужина мы, как обычно, собрались в гостиной, Коринна заговорила первой:

– В прошлый раз, – начала она, – нас глубоко взволновал откровенный рассказ мамы. Как жаль, что она не говорила так с нами прежде. А ведь откровенный рассказ о своем прошлом облегчает душу. И мне кажется, что мамина откровенность вызвана любезностью и вниманием нашей гостьи, ее светлости герцогини Райвенспер.

– Да, я должна поблагодарить ее светлость за то облегчение моей души, коему она способствовала, – произнесла донья Инес.

И снова мне показалось, что она чего-то не договаривает и что душа ее все еще очень многими страшными воспоминаниями отягощена. Но в конце концов человек не может и не должен открываться весь, что-то должно остаться в тайне от всех.

– Райвенспер, – задумчиво произнес отец Коринны. – Я так давно покинул Англию, многое забыл. К стыду своему я забыл и герцогов Райвенспер. – Он потер лоб кончиками пальцев. – Надеюсь, ее светлость простит меня? – он улыбнулся, и эта улыбка снова показалась мне странно знакомой.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Я поняла, что Коринна и Брюс полагают меня обиженной. Но я видела искренность старого графа и ни в коей мере не считала, что он хотел обидеть меня, упомянув о том, что забыл герцогов Райвенспер. Нет, он вовсе не желал уколоть меня, я это сразу поняла.

– Герцогский титул пожаловал мне король, – спокойно ответила я. – Титул герцогов Райвенспер учрежден специально для меня и для моего сына Чарльза.

– А вашему супругу титул не был пожалован? – настороженно спросила меня донья Инес.

– Мой супруг к тому времени уже скончался. Я была замужем за графом Рэтклифом.

– О! Графа я помню, – воскликнул отец Коринны. – Я был еще молод, но слышал о нем и даже несколько раз встречался в обществе. Чудак, он коллекционировал предметы искусства, картины.

– Должно быть, вы и сегодня владеете его прекрасными коллекциями, – сказала донья Инес.

– Нет, – ответила я, – у графа был сын от первого брака, он также умер молодым, оставив вдову и двоих детей. Все наследство я передала им. Я не считала себя вправе оставить себе хоть что-то.

– Как? – донья Инес была поражена. – Ни одной картины, ни одной безделушки!

– Да, ничего, – я улыбнулась.

На родителей Коринны мое бескорыстие явно произвело впечатление. Брюс и Коринна улыбались с некоторой гордостью, словно бы и они были причастны к этому бескорыстию. Никто не знал всей правды. Впрочем, умри граф Рэтклиф своей смертью, и даже будь он моим верным обожаемым супругом, я все равно отказалась бы от наследства в пользу его потомков. Иногда бескорыстие может доставить удовольствие и облегчить душу не меньше, чем откровенный рассказ о своем прошлом.

– Не соизволите ли вы рассказать о своем семействе, ваша светлость, – голос доньи Инес звучал почтительно. – Судя по вашему благородству, вы должны принадлежать к знатнейшим и старейшим родам Англии.

– Я давно не рассказывала о своем прошлом, – я чуть пожала плечами, – особенно о детстве. Но уж если я буду сегодня занимать вас, то предпочитаю двигаться постепенно к самому началу. Когда я вышла замуж за графа Рэтклифа, я была вдовой с маленькой дочерью. Моим первым супругом был один из самых состоятельных в Лондоне торговцев и один из самых богатых в Англии людей, Сэмюэль Дейнджерфилд. (Свой брак с Карлтоном я, разумеется, скрыла от родителей Коринны. Они считали маленького Брюса сыном Карлтона от его первой, рано умершей жены.) Я знатного происхождения, но родилась я и выросла в деревне, в простом фермерском доме.

Я почувствовала, что в гостиной повисло напряженное молчание. Я не могла понять, в чем дело. Неужели обстоятельства моей жизни так шокировали родителей Коринны? Но нет, это было не презрительное, но напряженное, и даже какое-то мучительное молчание. Но я решила закончить свой рассказ. Этого требовало мое чувство собственного достоинства.

– Мои приемные родители, простые фермеры, были добрыми и нравственными людьми. Не скрою от вас, что я обучена не только чтению, письму, изящному рукоделию, но и обычным домашним хозяйственным делам. И эти мои простые умения, случалось, выручали меня в трудное время; например, когда в Лондоне бушевала страшная чума.

– Но… Вам известны имена ваших родителей? – голос доньи Инес дрогнул.

Этот, казалось бы, заурядный вопрос тоже показался мне странным. Что она имеет в виду? Неужели подозревает, что я какая-нибудь безродная выскочка, и презирает меня?

– Да, разумеется, – я продолжала держаться спокойно. Но Брюс и Коринна смотрели на меня с явным беспокойством. – Разумеется, мне известны имена моих родителей. Хотя я никогда не видела их обоих – ни отца, ни мать. Я – урожденная Эмбер Майноуринг, графиня Росвуд, мать моя – Джудит Марш.

Донья Инес откинулась в своем кресле, лишившись чувств. Коринна бросилась к ней с флаконом нюхательных солей. Раздался громкий удар, словно об пол ударилось что-то тяжелое. Это граф Мейн выпустил из рук свою трость. Он привстал в кресле и впился в меня взглядом.

Донья Инес пришла в себя. Коринна стояла по-прежнему рядом с матерью, она бережно поддерживала ее голову ладонью.

– Хуан, – слабым голосом произнесла донья Инес, обращаясь к своему супругу, – мне кажется, ты нашел свою дочь!

Я ничего не понимала, хотя вроде бы все не так уж трудно было понять. Но именно в такие моменты человек перестает понимать самое простое.

– Скажите мне имена ваших приемных родителей, ваша светлость, – с трудом выговорил граф Мейн, не спуская с меня пристального взгляда.

– Мэтью и Сара Гудгрум.

– Ваши настоящие родители не оставили вам никаких драгоценностей?

– Да, – мною овладело странное спокойствие, почти оцепенение, – я помню золотые серьги грушевидной формы с жемчужными подвесками. Моя приемная мать говорила, что они принадлежали моей настоящей матери. Они находились у меня, и рассталась я с ними крайне неохотно и в силу печальных обстоятельств. (Кажется, насколько я помнила, серьги пропали в лондонском доме Рэтклифа во время пожара.)

– Эти серьги я подарил твоей матери в день нашего венчания, – произнес граф Мейн.

Так вот почему Коринне казалось, что она уже где-то видела черты своего отца. Она видела их в моем лице. А я? Конечно же, я много раз видела эти черты в зеркале. Эти янтарные глаза, которые так любила моя мать!

 

Глава тридцать вторая

Тогда я узнала историю моего отца. От человека, настроенного к нему враждебно, он получил ложное известие о том, что его жена и ребенок скончались. Отец говорил мне, что что-то мешало ему поверить. Разумеется, он твердо решил отправиться в деревню к Гудгрумам и все узнать на месте. Но в это самое время его отряд подвергся преследованию. Внезапное нападение – и в живых остался лишь мой отец. Надо было спасаться. С большим трудом, без денег, он добрался до порта Бристоля и там нанялся на корабль, плывший в Америку, простым матросом.

Ему пришлось много пережить. Свое фамильное имя – Майноуринг – он изменил на Мейн. Ему не хотелось, чтобы его узнали.

Сильный и умный, он освоил морское дело и постепенно дослужился до помощника капитана. Конечно, у него были свои понятия о чести, но в том мире, где он волею судьбы оказался, понятия о чести были несколько иными. Я не вправе винить отца за то, что он воспринял эти новые понятия; ведь я и сама не всегда поступала так, как мне бы хотелось.

Вместе с преданными ему матросами отец захватил корабль и занялся пиратством. Когда он скопил значительное количество средств, то перешел на работорговлю. Прибывающие в Америку богатые испанцы, англичане и французы начали выращивать хлопок и табак. Им понадобилась дешевая рабочая сила. Такой силой стали вывозимые из Африки негры. На плантациях нужно было много людей.

Да, отец поступал дурно. Он заманивал негров на корабли, спаивал, вмешивался в те беспрерывные войны, стычки и столкновения, в которых проходила жизнь африканских племен. Постепенно он разбогател. На родине, в Англии, он не мог рассчитывать на подобное богатство. Отец решил обосноваться на Ямайке. Он выстроил себе роскошный дом, свел знакомство с богатыми выходцами из Европы. Здесь он встретил донью Инес. Она жила вместе с матерью-вдовой. Эта девушка, строгая и даже мрачная, была совсем не похожа на мою мать Джудит Марш. Постепенно между молодыми людьми зародилась взаимная симпатия. Они поверили друг другу свои тайны. Завершилось все браком. Спустя год родилась Коринна, а вскоре мать доньи Инес скончалась.

Откровенно говоря, известие о том, что мой отец жив, ошеломило меня. Я привыкла считать себя одинокой, единственными близкими мне по крови людьми были мои дети. И вот теперь у меня есть отец и сестра. Я с трудом привыкала к этим новым для меня обстоятельствам. Мне пришло в голову, что возможно, я именно потому так мягко относилась к Коринне, что бессознательно чувствовала наше родство. Хотя внешне мы совсем не были похожи. Коринна походила на свою мать, я – на отца.

Еще больших трудов мне стоило привыкнуть к отцу. Ведь я привыкла видеть в мужчинах мужей, любовников, на худой конец – насильников. У меня никогда не было отца. Со своим приемным отцом Мэтью Гудгрумом и названными братьями я рассталась в ранней юности.

Мой родной отец оказался человеком сдержанным. Похоже, ему тоже было не так-то легко свыкнуться с новообретенной взрослой дочерью. Коринну он знал с первого дня ее жизни, она выросла на его глазах, он с любовью следил за ее развитием и взрослением. Я же была сложившимся человеком. Я успела многое пережить в жизни.

Постепенно у меня сложился свой стиль общения с отцом. Несмотря на хромоту, он прекрасно держался в седле и любил совершать прогулки за город. Живя в поместье лорда Рэтклифа, я в совершенстве овладела искусством верховой езды. Мы стали ездить вместе. Я умела сидеть и в мужском седле, но для прогулок с отцом, разумеется, предпочитала дамское седло и мою голубую амазонку из плотного шелка.

Мы не спеша выезжали за город и медленно ехали по аллее, окаймленной пальмовыми рощами. Отец рассказывал мне о своей жизни. Он держался со мной внимательно и спокойно. Вскоре я уже чувствовала к нему искреннюю привязанность.

Я также доверила ему свои тайны. Он узнал о смерти Рэтклифа и о моем браке с Брюсом. Отец сказал, что всегда испытывал самые теплые чувства к Брюсу Младшему, моему сыну. Я поведала отцу о моих отношениях с его величеством; и о том, что маленький Чарльз – сын короля Англии.

Отец слушал меня с грустью. Он признался, что ему жаль тех лет, которые мы не провели вместе, и он испытывает по отношению ко мне чувство вины. Ему так странно, что у него есть взрослая, много пережившая дочь, которой он никогда ни в чем не помогал.

Глядя друг на друга, мы с радостью подмечали сходные черты.

Я заметила, что Коринна и Брюс стали со мной еще мягче, исчезла даже тень напряженности в наших отношениях. С Коринной я легко приняла доверительный тон старшей дружелюбной сестры.

Но от доньи Инес мы все равно решили утаить то, что я была замужем за Карлтоном и что Брюс Младший – мой сын.

 

Глава тридцать третья

Однажды вечером, когда я в своем кабинете писала письмо Эмили, в дверь постучали и вошел, опираясь на свою трость, отец. Я поднялась. Мне нравилось доверительно беседовать наедине с ним. Он был умным человеком, умел сдерживать свои чувства, не терпел хвастовства. В его мыслях я заметила ту особую ненавязчивую мудрость, которая дается развитой способностью осмысливать происходящее.

Я подошла к отцу и помогла ему расположиться в кресле.

– Я не помешал тебе? – спросил он.

– Нет. Я как раз закончила письмо леди Элмсбери, моей лондонской подруге.

– Ты не скучаешь по Лондону?

– Пока нет.

– Когда-то мне очень хотелось снова увидеть Англию, но я все откладывал эту поездку. Что-то удерживало меня. Быть может, сама судьба. Постепенно я понял, что мне уже не суждено побывать на родине.

Мы помолчали. Я подумала, что отец вовсе не ждет от меня пустых утешений.

– У тебя осталось в Лондоне имущество и поместье в Англии, – продолжил отец.

– Да, всем этим занимается Джон Рэндольф, граф Элмсбери, муж Эмили. Это честный и достойный человек, такой же, как его супруга.

– Ты знаешь, что я богат. Ты – моя старшая дочь и имеешь все права на мое имущество.

– Мне ничего не нужно, отец, – я говорила совершенно искренне; мне не хотелось, чтобы разговоры об имуществе и наследстве вклинивались в наши, только начавшие складываться, отношения.

– Я уже говорил с Коринной и Карлтоном. Я изменил завещание. Коринна наследует все имущество своей матери. Половину моего богатства унаследуешь ты. Кроме того, я хочу, чтобы часть доходов ты и мои внуки получили еще при моей жизни.

Я сделала невольный протестующий жест. Но отец прервал меня сильным рубленым движением руки.

– Я не изменю моего решения, Эмбер. Я просто хотел уведомить тебя о нем. И не будем больше возвращаться к этому.

Я улыбнулась и пожала плечами. Он улыбнулся мне в ответ и посмотрел на меня. Мужчина любовался моей красотой, не испытывая вожделения, не желая во что бы то ни стало овладеть мной. Это для меня было ново, странно и приятно.

– Ты похожа на меня, но в то же время, чем больше я в тебя вглядываюсь, тем больше узнаю черты твоей матери. Она была моей первой сильной и искренней любовью, такое редко забывается.

Я смутилась, отвела глаза. Затем невольно взяла с полки статуэтку из слоновой кости и начала вертеть в пальцах.

Я вспомнила, что давно хотела бы узнать, что это за вещица.

– Напоминает японские и китайские безделушки, – я приподняла статуэтку, показывая отцу. – Но я уверена, что это все же не Япония и не Китай. Но что же это? Наверное, ты можешь объяснить?

Отец хмуро посмотрел на маленькую вещицу, осторожно взял ее у меня и поставил снова на полку.

В этой статуэтке и вправду было что-то странное. Нет, ее никак не могли привезти из Японии или Китая. Это не безделушка была, что-то жесткое, жестокое ощущалось в ней.

Статуэтка изображала маленькое чудовище, что-то вроде человечка с драконьей зубастой головой и крыльями.

– Ты привез это из Африки? – спросила я. – Ведь это слоновая кость.

Отец пристально смотрел на меня. Взгляд его был тяжелым.

Наконец он заговорил.

– Дело не только в том, что ты моя старшая дочь, Эмбер. Я не придаю такого уж большого значения кровным узам. Но ты много пережила, тебе случалось совершать дурные поступки; ты знаешь, что люди – отнюдь не ангелы и отнюдь не всегда способны избежать дурного. То, что я сейчас открою тебе, я никогда не решусь доверить Коринне и Брюсу, или моей супруге донье Инес. Никто из них не поймет меня, как ты. Все они слишком твердо знают, что такое «хорошо» и «дурно», они были бы способны осудить меня.

– Не думаю, отец, – тихо вмешалась я.

– И все же я доверюсь только тебе. Это случилось давно, когда я еще только ступил на тернистую тропу пиратской, разбойничьей жизни. На Ямайке тогда еще не было городов. Повсюду простирались дикие пальмовые леса, в которых стройные стволы оплетались цепкими лианами. А за лесом можно было найти развалины городов. Прежде здесь жили люди, местные жители. Почти все они были истреблены колонистами, лишь небольшая часть успела укрыться в лесах. Время шло. Прибывали все новые колонисты и теснили местных жителей. Я познакомился с доньей Инес и женился на ней. Родилась Коринна. Однажды я привез очередную партию рабов, среди которых был и отец твоей служанки Сесильи. Она этого не помнит. Отец ее был не только царем, но и верховным жрецом нескольких подвластных ему племен. Я не очень-то верил в магическое искусство тех, кого считал дикарями, но впоследствии я переменил свое мнение.

В городе, который только еще застраивался, вспыхнул бунт рабов. Матросам стоявших в гавани кораблей удалось подавить восстание. Но отцу Сесильи и еще нескольким его приближенным удалось бежать. Вместе с ними бежала и служанка доньи Консепсион, матери доньи Инес. Она была мулатка, донья Консепсион привезла ее из Испании. Саму донью Консепсион и меня беглецы увели в качестве заложников.

Они тащили нас сквозь чащу леса и наконец вывели в поселение местных жителей, аборигенов острова. Меня и донью Консепсион связали лианами и оставили в шалашах из пальмовых листьев. В ужасе ждали мы решения своей участи.

Мы не знали всего. Оказалось, отец Сесильи повздорил с главным местным жрецом. Сейчас ты узнаешь, к чему это привело.

Поздно ночью раздался грохот барабанов. Меня, связанного, вывели из шалаша на поляну. Вокруг толпились туземцы. Меня поставили в самом центре у костра.

Я увидел туземного жреца, убранного длинными перьями местных пестрых птиц. Рядом, весь разрисованный растительными красками, стоял отец Сесильи. Оба начали кружиться вокруг меня и петь устрашающими голосами. Барабаны гремели со страшной силой.

Отец Сесильи чуть отступил, как бы уступая дорогу своему сопернику. Тот бросился на меня, но не коснулся меня, а лишь взмахнул руками. И тут же я почувствовал, что тело мое изменяется, я оставался в полном рассудке, но ощущал болезненные судороги, охватившие меня всего. И вот я, не будучи сумасшедшим, почувствовал свое тело совершенно чужим. Даже глаза мои стали видеть как-то иначе. И разум мой, наперекор всему, оставался моим человеческим разумом. Тело же мое сделалось туловищем огромной остроклювой птицы. Невольно я попытался позвать на помощь, застонать, но из горла вырвался лишь странный клекот.

Жрец с гордостью повел рукой, будто призывал остальных полюбоваться на то, что он совершил со мной.

Ко мне приблизился отец Сесильи и взмахнул обеими руками, будто желал возложить их мне на голову, но не коснулся меня. Черная кожа африканца лоснилась от пота, белки глаз дико блестели.

И снова я ощутил страшные судороги. Из птицы я преобразился в странного фантастического ящера.

И вновь ко мне подскочил местный жрец.

Затем снова – африканский колдун.

Они чередовались. А я принимал обличья самых разных нелепых и странных существ. Мне казалось, что то, что было некогда моим человеческим телом, уже просто никогда не сможет вспомнить себя.

Наконец, когда я застыл в обличье одноногой цапли с головой зайца, отец Сесильи напрасно проделывал свои магические пассы, пытаясь превратить меня во что-то иное. Он обессилел и упал на землю у костра. Грохот барабанов стих.

– Он проиграл! – обратился ко мне местный жрец на испанском языке.

Местный жрец взмахнул рукой. Последние конвульсии – и вот я снова превратился в человека, в себя самого. Я потерял сознание.

Как мне хотелось, чтобы все пережитое оказалось сном, чтобы я очнулся на корабле или дома. Но я пришел в себя на той же поляне, у того же костра. Мне не дали долго пробыть в беспамятстве.

Я сидел, прислоненный спиной к стволу дерева. Мулатка вливала мне в горло какую-то бодрящую микстуру.

– Где?.. – язык повиновался мне, – Хуана, где донья Консепсион? – прошептал я.

Но мулатка не ответила и, напоив меня из скорлупы кокосового ореха, отошла.

Отец Сесильи стоял в стороне. Он был бледен, то есть его черное лицо посерело. Рядом с ним стояли двое местных жителей с топорами.

«Наверное, его казнят», – подумал я.

А что же будет со мной и с доньей Консепсион?

Местный жрец заговорил, обращаясь ко мне:

– Добро и зло, – сказал он, – понятия относительные. И, соответственно, относительны понятия воздаяния за добро и зло. И уж совсем смешны понятия мести и благодарности. Ты можешь считать, что этот человек (он указал на отца Сесильи) будет наказан за то, что желал отнять у меня власть. Хотя он виноват лишь в том, что оказался слабее меня. Ты можешь считать себя наказанным, хотя ты всего лишь живешь, как живут многие…

– Прошу вас, – тихо произнес я, – отпустите мать моей жены. В чем вы считаете ее виноватой?

– Я? Ни в чем. Виноватой ее считает она, – жрец указал на мулатку Хуану.

– Хуана! – взмолился я, – пощади несчастную женщину. Она исполнит слово, данное тебе. Ты будешь свободна.

– Поздно! – бросила Хуана и скрылась в чаще.

Я понял, что донья Консепсион погибнет. Но я все еще надеялся уцелеть сам.

То, что произошло потом, нельзя вспоминать без чувства ужаса. Я впервые рассказываю об этом…

Я ободряюще сжала руку отца. Он судорожно вздохнул и продолжал свой рассказ:

– На моих глазах отец Сесильи был разрублен топорами. Затем его тело разделали, кусками насадили на вертела и начали жарить. Что было дальше? Целую неделю меня держали в шалаше и заставляли поедать мясо этого человека. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал бы мне, что я сделаюсь людоедом, я бы не поверил. И вот я целую неделю был людоедом. Когда эта страшная неделя завершилась, жрец подал мне несколько статуэток, вот таких, как та, что ты только что держала в руках…

Я резко вздрогнула.

– Да, вот таких. Он сказал мне, что это изображение демона памяти и что я должен держать по одной такой статуэтке в каждой спальне своего дома. Если я не буду это делать, случится беда. А вырезаны эти безделушки не из слоновой кости, но из человеческой кости…

Охваченная немым ужасом, я обмерла. Меня пугала эта комната, такая на вид уютная и спокойная. Меня пугал мой родной отец, этот на первый взгляд достойный и сдержанный человек. Я почувствовала, как начинаю дрожать. Да, в том мире, где я жила прежде, все не проявлялось в такой парадоксальной и гротескной открытости.

– Я напугал тебя, Эмбер. – Отец протягивал ко мне ладонь, не касаясь меня, понимая, что сейчас я не вынесу его прикосновения.

– Да, мне страшно. Но это пройдет. Скажи мне, а что сталось с мулаткой Хуаной, узнали ли вы о судьбе доньи Консепсион?

– Нет. Обе они исчезли. Я полагаю, мулатка убила донью Консепсион и осталась жить в местном племени. Впрочем, простолюдины утверждают, будто далеко за городом есть заброшенное поместье, владельцы которого были давно убиты. В этом поместье, якобы, порою видят призрак женщины-колдуньи. Она убивает всякого, кто появится там…

Я хотела еще о чем-то спросить, постепенно вернуться к обыденности; но тут звон колокольчика призвал нас к ужину.

Я решительно приблизилась к отцу и помогла ему встать.

 

Глава тридцать четвертая

С моей служанкой Сесильей у меня установились дружеские отношения. Настолько дружеские, что моя верная Нэн даже пыталась ревновать меня.

– Да что же, неужели я хуже этой чернокожей! – возмущалась она. – Разве я не выручала вас в самые трудные минуты? И вот теперь вы пренебрегаете мной!

– Как тебе не стыдно, Нэн?! – урезонивала я ее. – Я никогда не забываю о тебе. Более того, я доверила тебе детей, самое дорогое, что у меня есть!

Нэн успокаивалась, но втихомолку все же продолжала ворчать.

Тут была виновна и сама Сесилья. Озорная девчонка, она в шутку передразнивала лондонские манеры Нэн. Она делала это без всякой злобы, но Нэн все равно немного сердилась.

Я выучилась испанскому языку, и по вечерам Сесилья часто приносила мне книги из библиотеки доньи Инес. Испанская литература нравилась мне.

Однажды, читая драму Кальдерона о красавице Хулии, превратившейся в демоническую женщину, я снова подумала об истории мулатки Хуаны и доньи Консепсион.

«Что-то здесь нечисто! Почему Хуана так желала отомстить донье Консепсион? Только потому, что та не исполнила своего обещания отпустить ее на свободу? И эти слухи о страшном заброшенном доме…»

Я решила разговорить Сесилью. У меня всегда было убеждение, что слуги знают гораздо больше о тайнах своих господ, нежели того хотелось бы последним.

В тот вечер Сесилья раздевала меня, готовя ко сну.

– Я бы хотела поговорить с тобой, Сесилья, – начала я издалека.

– Да, ваша светлость. Я к вашим услугам.

– Заплети мне косы на ночь, а потом садись вот сюда, на диван, и мы поговорим.

Сесилья так и сделала. Она скромно присела на краешек дивана и приготовилась слушать меня. Но я-то предполагала, что сама буду слушать ее.

– Ты читала пьесу нашего любимого Кальдерона о прекрасной Хулии и ее страшном превращении?

– Да, ваша светлость.

– Тебе было интересно?

– Да, ваша светлость. И донье Инес было интересно. И страшно нам обеим было. Я читала ей вслух.

– А как ты думаешь, Сесилья, могло бы что-нибудь подобное произойти в действительности?

– Не знаю, ваша светлость. Но… вряд ли. Это все слишком волшебно.

В голосе девушки я уловила напряженность, уже мне знакомую. Не так-то легко будет заставить ее разговориться.

– Сесилья, я уже знаю, как исчезли донья Консепсион и Хуана. Ты, конечно, слышала о них.

Девушка вскинула руки, пытаясь опровергнуть мои слова, но я ласково взяла ее за кисти и вернула ее руки на колени, где они спокойно лежали только что.

– Я клянусь, Сесилья, об этом никто не узнает! Расскажи мне, почему Хуана так ненавидела донью Консепсион? Ведь ты все знаешь. Прошу тебя!

Еще некоторое время Сесилья упиралась, но в конце концов сдалась. Ей даже льстило, что я, госпожа, герцогиня, упрашиваю ее.

– Ну вот, – начала Сесилья. – Я знаю, что донья Инес рассказывала вам о том, почему ее семье пришлось покинуть Испанию. (Поистине эти слуги ухитрялись слышать все на свете.) Она, конечно, сказала о том, как оскорбила ее группа молодых придворных, а главными зачинщиками были Исабель и Октавио, в которого донья Инес была влюблена. Инес обо всем рассказала старшей придворной даме, своей родственнице донье Элеоноре. Виновные попали в опалу, но и самой Инес пришлось покинуть дворец.

– Это я знаю.

– Да. Но есть кое-что такое, чего не знает и сама донья Инес.

– Что же это может быть?

– А вот что! Мать доньи Инес, донья Консепсион, была женщиной очень гордой, знатностью своей гордилась. Когда ее двоюродная сестра донья Элеонора рассказала ей об унижении Инес, донья Консепсион решила, что месть не совершилась. В услужении у доньи Консепсион находилась мулатка Хуана, которую донья Консепсион все обещала отпустить на свободу. Эта Хуана слыла колдуньей и ходили слухи, будто донья Консепсион несколько раз прибегала к ее услугам для расправы с неугодными ей людьми. В Испании за такое могут и на костре сжечь. Но в случае с доньей Консепсион ничего доказать было нельзя.

Хуана умела составлять самые разные зелья и настойки. И вот донья Консепсион решила отравить юношу и девушку, виновных в унижении ее дочери.

Сделать это оказалось не так-то трудно. Исабель и Октавио как раз содержали во дворце под стражей и допрашивали. Перед тем как было принято решение об удалении их навсегда из дворца, они получили к ужину отравленные фрукты. И, вернувшись в свои семьи, оба скоропостижно скончались.

Казалось бы, донья Консепсион добилась своего. Но как раз в то самое время скончался и двухлетний сын короля, принц Просперо. Донья Консепсион впала в панику. Она почему-то была уверена, что и в этой смерти могут обвинить ее. Нервы ее настолько расшатались, что она уже сама верила в свою виновность. Она уговорила мужа ехать на Ямайку. Никто в Мадриде не счел этот отъезд подозрительным. Ведь о том смехотворном положении, в которое попала Инес, судачил весь город; и все знали гордость и спесь доньи Консепсион.

Свое обещание, данное Хуане, донья Консепсион не исполнила, и взяла ее с собой на Ямайку. Там, казалось бы, донья Консепсион должна была успокоиться, тем более что здесь никто не знал об унижении Инес. Но вместо этого старуха становилась все более подозрительной и злобной.

Однажды за какую-то мелкую домашнюю оплошность она приказала отхлестать Хуану плетьми. Донья Консепсион собственной персоной явилась на конюшню, где старый негр должен был производить наказание. Она стала следить за тем, чтобы он не щадил Хуану. Когда наказание было завершено, мулатка поднялась и, глядя прямо в глаза своей мучительнице, громко предсказала:

– Донья Консепсион! Скоро твоя дочь станет женой людоеда! А потом свершится и справедливая месть!

Донья Консепсион вскрикнула и упала в обморок. С тех пор она не осмеливалась наказывать Хуану, она боялась ее, но на свободу все же не отпускала. Такой уж самодуркой была донья Консепсион…

При слове «людоед» я вздрогнула и закуталась в шаль.

– Какое счастье, что не сбылось предсказание Хуаны, – осторожно сказала я.

(Но сама я знала, что предсказание сбылось самым ужасным образом. Но какое счастье, что об этом не знают в доме!)

– Не сбылось, но доставило много горя бедной донье Инес и вздорной ее матери. Кто бы ни сватался к дочери, старуха отказывала. Странным своим поведением она свела мужа в могилу. Наконец к донье Инес посватался английский богач граф Мейн. Донья Консепсион хотела, как обычно, отказать. Она давно уже уговаривала дочь уйти в монастырь. На острове как раз был основан женский монастырь. Но обычно кроткая донья Инес заупрямилась, потому что влюбилась в графа. Свадьба состоялась. Молодые жили счастливо. У них родилась дочь, сеньора Коринна. А после донья Консепсион куда-то пропала вместе с мулаткой Хуаной…

(Значит, Сесилья знала не все. Вот и прекрасно!)

– И что говорят об их исчезновении? Куда они девались?

– Одному Богу ведомо! – Сесилья передернула плечами. – Прошло уже много лет. Они бы должны уже умереть.

– А что ты слышала о заброшенном поместье, где будто бы блуждает призрак женщины-колдуньи?

– Да, должно быть, я слышала то же, что вы мне сейчас говорите!

Я невольно рассмеялась.

– Сесилья, а этой колдуньей не может быть Хуана?

Сесилья задумчиво посмотрела на меня.

– Так уж и быть, скажу! Есть, ваша светлость, такое колдовство, которое превращает человека в бессмертное существо, жаждущее убийства. Если обычный человек попадает в то место, где поселилось такое существо, ему нет спасения.

– И это существо нельзя уничтожить? – спросила я.

– Можно. Можно его убить серебряной заговоренной пулей. Но это может сделать только человек, который ни разу в своей жизни не пожелал смерти ближнего.

Я покачала головой.

– Думаю, не так-то легко отыскать такого человека! Но скажи, Сесилья, ты думаешь, что Хуана превратилась в такое чудовище?

– Подумайте хорошенько, ваша светлость, – с жаром воскликнула негритянка, – какой прок Хуане оттого, что она подобным образом погубила бы свою жизнь?

– Но люди, одержимые местью, часто не жалеют себя, – возразила я.

– Может, такие неразумные, как донья Консепсион, и не жалеют. Но только не такие, как Хуана. Она была умна.

– Хорошо. Тогда скажи мне все же, что ты обо всем этом думаешь?

Сесилья вдруг сжала пальцы рук, вся подалась вперед и посмотрела на меня округлившимися глазами.

– Я скажу вам, ваша светлость, что я думаю. Только не дай Бог, если об этом узнают в доме; особенно донья Инес.

– Будь уверена, о нашем с тобой разговоре не узнает никто.

– Так вот. Хуане незачем было превращать себя в чудовище. Но была одна женщина, которую она считала настоящим чудовищем, потому что та мучила ее и не исполнила своего обещания…

– Донья Консепсион?

– Да, ваша светлость, да!

– Ты полагаешь…

– Ну конечно!..

– Значит, Хуана владела таким колдовством?

– Все знали, что она была колдунья!

– И она превратила донью Консепсион в бессмертное чудовище, жаждущее убийства?

– И поселила ее в том доме. Только об этом очень страшно рассказывали. В этом доме тогда жили люди, семья. И вот будто бы к ним прибежала донья Консепсион, вся истерзанная, в разодранной одежде. Она говорила, будто ее захватили в плен дикари и ей чудом удалось вырваться. Тотчас послали к донье Инес и графу Мейну – дать знать, что донья Консепсион жива. Но когда граф Мейн прибыл в тот загородный дом в карете и со слугами, чтобы увезти донью Консепсион, в доме никого не было. Все двери были отперты. Граф Мейн и слуги вошли беспрепятственно. Нигде – никого. И все на своих местах, вовсе не было похоже, будто дом ограбили. Наконец добрались до чердака. И там-то обнаружили всех домочадцев и слуг. Их тела были подвешены к большой балке, и кровь у них была высосана вся до капли! А донью Консепсион так и не нашли!..

Я решила, что не стану спрашивать отца, ездил ли он действительно в тот таинственный дом. Даже если и ездил, едва ли это была настолько приятная поездка, что о ней стоило напоминать…

Я поблагодарила Сесилью за ее рассказ и пообещала все держать в тайне.

Впрочем, кажется, это не было такой уж тайной. Как-то раз маленькая Сьюзен объявила мне, что за городом есть дом, где живут вампиры – чудовища-кровопийцы.

– Кто тебе сказал такое? – спросила я. Оказалось, Сьюзен «просветила» девчонка-негритянка.

– Все это сплошные глупости! И ничего подобного на свете не бывает! – отрезала я. – Умные люди в такое не верят!

Мне казалось, что я убедила дочь. Но сама я продолжала ломать голову. Что же стояло за всеми этими россказнями? Что касается ощущений отца в ту колдовскую ночь, то они могли быть результатом внушения. А все остальное? Загадка оставалась загадкой.

 

Глава тридцать пятая

Как-то раз я прошла в библиотеку, чтобы взять свое любимое французское издание «Дон Кихота» с прекрасными гравюрами. Но книги почему-то не оказалось на месте. Значит, ее кто-то читает. За ужином спрошу, кто.

Спустя две недели Коринна и Брюс собирались возвращаться в свое поместье. Они приглашали меня с собой. Я еще не решила, купить ли мне плантацию. Во всяком случае, прежде всего не лишним будет посмотреть, как живется Брюсу и Коринне, как Брюс управляет плантацией.

Когда подали фрукты, я сказала о том, что кто-то взял из библиотеки французское издание «Дон Кихота». Но все отказывались, никто не брал эту книгу.

– Может быть, Сесилья… – предположила я.

– Она не читает по-французски, – заметила донья Инес.

Зная способности Сесильи, я вовсе не была в этом уверена полностью, однако согласилась.

– «Дон Кихот» с гравюрами, – задумчиво повторил отец. – Кажется, я знаю, кто мог взять эту книгу. Это очень на него похоже. Недавно вернулся, никому не представился, тихо взял книгу и ушел.

– О ком вы говорите? – недоумевающе спросила я.

– Я, кажется, догадываюсь, – Брюс засмеялся. – Вы имеете в виду моего приятеля Санчо Пико. Но разве он вернулся из Италии?

– Должно быть, вернулся, – предположила донья Инес.

– Надо послать за слугой, приставленным к библиотеке, – решил отец.

Тотчас после ужина, когда мы перешли в гостиную, послали за слугой.

– Не приходил господин Санчо Пико?

– Нет, нет, – качал головой старый слуга, назначенный ведать книгами. – Я его не видел.

– А не мог ли он пробраться в библиотеку незаметно? – полюбопытствовал Брюс.

Но слуга явно не желал, чтобы его уличили в нерадении, и продолжал отрицать. Пришлось отпустить его.

– Но все же, как Санчо мог пройти в библиотеку? – недоумевала Коринна.

– Разве так уж трудно куда-то прокрасться незаметно в таком большом доме, как наш? – заметила донья Инес.

– Нам следовало бы лучше охранять наш дом, – отец нахмурился.

Я вспомнила все, что он рассказывал, и тоже почувствовала тревогу.

– Я уверен, что у доброго Санчо в этом доме куча приятелей среди слуг. Наверняка кто-нибудь из них провел его потихоньку.

– Он очень странный человек, этот Санчо Пико, – сказала донья Инес.

– Сейчас я пошлю за моей горничной Сесильей. Эта плутовка, наверняка, должна знать, – решительно заявила я.

Сесилья остановилась в дверях гостиной, скромно сложив руки на груди.

– Сесилья, это ты провела дона Санчо Пико в библиотеку? – спросил отец.

– Нет, ваша милость, клянусь, что это не я.

– Прекрасно, – начала я, поскольку я уже неплохо изучила характер моей чернокожей горничной. – Тогда, может быть, ты знаешь, кто это сделал?

– А разве он совершил что-то дурное? – парировала Сесилья.

– Кто? – я невольно улыбнулась. – Санчо Пико или тот, кто провел его в библиотеку?

– И тот и другой, короче говоря, – подвела итог Коринна.

– Но разве дон Санчо способен на что-то дурное? – тянула время Сесилья. – Ведь это настоящий ангел!

– Допустим! – сдержанно усмехнулась донья Инес. – Допустим, дон Санчо – ангел. А кто же тот, кто тайком провел его в библиотеку?

Мы все, включая Сесилью, уже поняли, что ничего страшного не произошло, и от души забавлялись этим комическим допросом.

– Тот, кто провел его в библиотеку? – невинно переспросила негритянка. – Тот уж точно ангелочек!

– Значит, у нас дом ангелов, – засмеялся отец. – Имя одного нам уже известно. Но как же зовут второго?

– Вы тоже хорошо его знаете, – сказала Сесилья. – Это молодой господин Брюс. Они ведь большие друзья с доном Санчо! Всякий раз, когда молодой господин Брюс приезжает в город, он спешит встретиться со своим старым приятелем.

– Значит, это мой сын провел Санчо тайком в библиотеку? – засмеялся Брюс.

– Ну да! – закивала Сесилья.

– Хорошо, – отпустила я ее, – ступай.

Когда девушка вышла, разговор, естественно, зашел о таинственном Санчо Пико. Оказалось, это местный чудак и книгочей, который очень привязался к моему старшему сыну. Вдвоем они любят говорить о прочитанных книгах. Иногда Санчо Пико гостит в поместье Брюса и Коринны.

 

Глава тридцать шестая

Я и сама удивилась тому интересу, который вдруг вызвал у меня этот странный субъект.

Из тех мужчин, которых мне довелось знать, особой образованностью и любовью ко всевозможным искусствам отличался, пожалуй, один лишь граф Рэтклиф. Может быть, я бы сумела оценить в нем эти свойства, если бы не его склонность к мучительству и злобность.

Но, стало быть, неведомо для меня самой во мне таилась некая тяга и к образованным мужчинам. Хотя я давно уже убедилась, что в постели умным должно быть тело мужчины, а не голова. И все же…

На прогулку верхом я отправилась со старшим сыном. Брюс уже отлично держался в седле и разбирался в лошадях. Мне всегда было приятно, когда он сопровождал меня. Ведь я была матерью этого очаровательного юного кавалера. А ему, в свою очередь, приятно было сопровождать свою красавицу-мать, чувствуя себя ее защитником.

На этот раз, помимо этого невинного удовольствия, моей целью было поговорить с мальчиком о таинственном доне Санчо.

По гладкой мощеной дороге мы выехали из города и, не спеша, ехали вдоль пальмовых рощ. Это нельзя было назвать уединением; то и дело нам кто-нибудь встречался и почтительно приветствовал. Из гущи пальмовых листьев доносились звонкие крики пестрых попугаев.

Я обменивалась с сыном короткими репликами. Мы говорили о лошадях, о прочитанных книгах, о предстоящем отъезде в поместье.

Наконец я приступила к предмету, интересовавшему меня.

– Брюс, вчера моя горничная Сесилья сказала, что, кажется, приехал твой друг, которого зовут Санчо Пико. Кто же это?

– Как, мама? Неужели я тебе о нем не рассказывал?

– Нет, никогда.

– Какой же я глупый! Как я мог забыть! Ведь это мой лучший друг!

– Неужели?

– Да, да!

– Но ведь он совсем взрослый.

– О, это нам нисколько не мешает.

– Чем же вы занимаетесь вместе? Может быть, ездите на охоту или катаетесь на лошадях или купаетесь в море?

– Нет, на охоту мы с ним не ездим. Дон Санчо говорит, что живых существ нельзя убивать. Но мы и вправду плаваем наперегонки и ездим верхом.

– Это и есть ваши занятия?

– Нет, самое главное – это книги. У дона Санчо очень много книг. Наверное, он знает все на свете языки. Он привозит книги из разных стран: из Италии, Испании, Франции, даже из очень далеких восточных стран.

– Ты тоже любишь читать?

– С доном Санчо трудно не полюбить чтение! Мы обсуждаем прочитанное, даже спорим.

– А как же ты познакомился с этим своим взрослым другом?

– Случайно. Ты ведь знаешь, мама, что мы с папой побывали в Испании. (Да, об этом они оба рассказывали мне, и я даже завидовала их путешествию.) Там есть такое место, называется Альгамбра. В Альгамбре много старых дворцов и фонтанов. Когда-то там жили мавры. Однажды я стоял на краю чаши мраморного старого фонтана. И вдруг поскользнулся и упал в воду. Конечно, там вовсе нельзя утонуть. Да к тому же я ведь хорошо плаваю. Ты только не тревожься. Я даже не стал звать на помощь папу, просто заработал руками и ногами. Но тут какой-то человек бросился в воду и вытащил меня. Это был дон Санчо Пико. Как же мы с папой удивились, когда оказалось, что и он живет на Ямайке. В Испанию он приехал за книгами. Так мы подружились.

По правде говоря, образ, нарисованный сыном, заинтриговал меня. В этом образе была приятная противоречивость. Этот человек, так много времени проводивший за книгами, умел плавать и ездить верхом. И к тому же он был так добр, даже не охотился.

– А каков собой твой друг? – осторожно спросила я. – Высокий или маленький? Есть ли у него борода?

– Думаю, не высокий и не маленький, просто обыкновенный. А борода у него маленькая и немножко вытянутая, и усы.

Мне хотелось еще расспросить о цвете глаз, например, но я решила не мучить мальчика. Так или иначе, я увижу этого таинственного Санчо Пико.

 

Глава тридцать седьмая

– А к обеду у нас гость! – объявила Сесилья.

Я немедленно догадалась, но на всякий случай спросила:

– Кто же?

– Дон Санчо Пико! – в голосе Сесильи звучало торжество.

– Послушай, Сесилья, уж не влюблена ли ты в него? Ты так о нем говоришь?

– Да, в него влюбиться все равно, что в ангела. Такой это чистый человек. Никогда и никому не желает зла!

– Ну значит, наконец-то мне доведется увидеть ангела во плоти!

– Не смейтесь, ваша светлость. Когда вы с ним познакомитесь, вы непременно вспомните мои слова!

– Хорошо, постараюсь не позабыть. А пока приготовь мне то шелковое платье медового цвета с черным кружевом по юбке. И черный кружевной веер.

Сесилья повиновалась.

Я посмотрелась в зеркало. Впервые мне вновь захотелось нравиться мужчине. Но нравиться не так, как я нравилась прежде. А как? Как-то по-новому. Все, что было раньше, теперь казалось мне слишком простым. Мне казалось, что меня ждет совершенно иной мужчина. И все будет совсем-совсем иначе.

Когда я вышла в столовую, меня осыпали восхищенными возгласами. Я сразу почувствовала, что таинственный незнакомец здесь и еще… он не обращал на меня внимания. Но, откровенно говоря, это не огорчило меня, а лишь раззадорило. Предстояла новая игра. Какая?

Отец представил меня.

– Представляю вам, дон Санчо, мою дочь, герцогиню Райвенспер.

Поклон. Поцелуй руки. Мой титул также не произвел впечатления. Что ж, посмотрим, посмотрим!

Санчо Пико оказался человеком выше среднего роста, с правильными чертами лица. Внешне он не походил на чудака, забывающего все на свете и то и дело попадающего в странные ситуации. Лицо его показалось мне еще более оригинальным из-за очков, стекла которых увеличивали его глаза. Тонкую бородку он изредка в задумчивости подергивал длинными пальцами. Он казался углубленным в свои мысли, сосредоточенным. Должно быть, я заранее настроила себя на то, что он мне понравится; потому что уже чувствовала себя влюбленной. Я почему-то угадывала в нем отличного любовника и уверена была в том, что в конце концов он полюбит меня.

За обедом мы не говорили много, только изредка перебрасывались редкими фразами. После обеда решили пройти во внутренний двор.

Едва мы расселись на скамьях, как донья Инес послала слуг за французским изданием «Дон Кихота». Слуга принес книжку. Оказывается (и, наверное, не без помощи моего старшего сына), дон Санчо уже успел вернуть ее в нашу библиотеку.

– Дон Санчо, я хотела бы подарить вам эту безделицу. Кажется, это издание представляет ценность для вас, – обратилась к нему Инес.

– О, благодарю вас. Я действительно давно мечтал об этой книге.

– Но скажите, дон Санчо, – лукаво спросил отец, – как вам удается проникать в наш дом столь незаметно?

– С помощью молодого сеньора Брюса, вашего внука, – дон Санчо улыбнулся открытой улыбкой.

Затем он впервые перевел взгляд на меня. Этот взгляд смутил меня. Мне казалось, что он многое знает обо мне. Мой мальчик мог многое сказать ему. Кажется, с этим человеком лучше играть в открытую.

– Вас интересует «Дон Кихот» именно по-французски? – я произнесла это таким тоном, что он сразу должен был понять, что меня интересует он, но что подчинить себя чужой воле я не дам.

– Нет, – он отвечал очень почтительно, но я сразу поняла, что он желает мне сказать. Он хотел сказать, что я его не интересую и что он даже не уважает меня. – Нет, – повторил он, – меня интересуют все издания «Дон Кихота», на всех языках.

– Разве вы еще не завершили свой труд? – спросила Коринна.

– Дон Санчо пишет большой труд, посвященный соотношениям разных языков, которые выявляются при переводе тех или иных книг. Но я полагала, все уже завершено, – она обратилась ко мне.

– Я думаю закончить в этом году, – ответил ей дон Санчо: голос его потеплел.

Уж не влюблен ли он в леди Карлтон? Такому необычному человеку вполне могла доставлять наслаждение платоническая любовь.

Завязался общий разговор о книгах. Я бросила несколько ничего не значащих фраз.

– Дон Санчо, вы будете сопровождать нас на гулянье? – спросила Коринна.

Разумеется, он ответил согласием.

Коринна и донья Инес отправились переодеваться. Я тоже прошла к себе.

Мне хотелось, чтобы этот человек понял, что и я натура необычная. Это должно было проявляться даже в мелочах.

Поэтому я решила оставить прежний стиль. Теперь я не желала выглядеть тщательно наряженной и накрашенной. Но надо было действовать неспешно. И для начала я осталась в том же платье, в каком была во время обеда.

 

Глава тридцать восьмая

Коринна и донья Инес были удивлены тем, что я не переоделась.

Лорд Карлтон и дон Санчо Пико ехали рядом с нашим открытым экипажем. Знакомые приветствовали нас.

На прощанье Коринна предложила дону Санчо пригласить нас в гости. Ведь я не видела его замечательной библиотеки. Он охотно согласился и назначил день. Он пригласил нас к обеду.

Через два дня мы – Коринна, я и лорд Карлтон – обедали у дона Санчо.

Он спросил, почему с нами не приехал Брюс Младший. Но Коринна ответила, что ей кажется, что мальчик еще недостаточно взрослый для того, чтобы обедать со взрослыми. Дон Санчо бросил на меня короткий взгляд. Я поняла, что он полагает, будто мальчика не взяли по моему настоянию, и спокойно презирает меня за это. Что ж, посмотрим, кто кого будет презирать в итоге!

Дон Санчо Пико был немного моложе меня. От отца он унаследовал небольшое состояние. По сравнению с дворцами, которые украшали город, его двухэтажный дом казался очень скромным. В доме жил один слуга и кормилица дона Санчо, она же готовила пищу.

Я уже давно привыкла к роскоши, и в этом доме мне понравились именно скромность, чистота, домашний уют без претензий на роскошь.

Главным украшением дома, конечно, была библиотека. Книги, аккуратно расставленные на полках от потолка до пола, были расположены в определенном порядке. Дон Санчо мог рассказать историю каждой книги.

Я отметила несколько трактатов по магии. Мысли мои приняли определенное направление.

Почему бы мне не поделиться с доном Санчо всем тем, что я знаю от отца и Сесильи? Видно, что он человек надежный; что бы там ни было, а положиться на него можно.

Обед был простой. После роскошной кухни в доме моего отца угощение в скромной столовой дона Санчо Пико могло бы мне показаться даже бедным. Нам подали суп из овощей, блюда из риса, приготовленные на восточный манер, фрукты. Не было ни мяса, ни рыбы.

После обеда мы сидели в саду, таком же скромном, как и все остальное. Чаша фонтана была не из мрамора, но из простого камня.

Поблагодарив хозяина за гостеприимство и пригласив его бывать у нас, мы отправились домой.

В карете Коринна много говорила о доне Санчо и восхищалась. Лорд Карлтон шутливо ревновал. Но и он и я знали, что опасаться ему нечего.

Я решила написать дону Санчо письмо. Мне действительно хотелось посоветоваться с ним.

Но как передать это письмо?

И вдруг меня осенило: Брюс, мой сын! Наверняка, он бывает у Санчо.

Я спросила сына, бывает ли он у дона Санчо Пико. Мальчик ответил, что отец позволил ему ездить к дону Санчо; правда, обязательно в сопровождении слуги.

– Брюс, ты мог бы передать дону Санчо мое письмо? Я хотела бы посоветоваться с ним по одному вопросу, это касается книг.

– Да, конечно, мама, я передам. Дон Санчо такой добрый и умный. Он должен посоветовать тебе что-нибудь хорошее.

Я так и написала в письме, что хочу посоветоваться по одному важному для меня вопросу, и что это имеет отношение к книгам из его библиотеки.

Возможно, он подумает, что это всего лишь притворство, уловка для того, чтобы увидеть его. Что ж, в некотором смысле он будет прав.

В тот же день Брюс привез мне ответ.

В безупречно вежливом тоне дон Санчо спрашивал меня, угодно ли будет мне видеть его в начале следующей недели. Опять же через Брюса я передала ему, что согласна.

 

Глава тридцать девятая

Эти несколько дней тянулись очень медленно.

Наконец условленный день и час настал. После полудня я ждала дона Санчо в нашем внутреннем дворе.

Я вышла в простом платье. В волосы, причесанные несколько небрежно, я воткнула цветок мирта. Я лишь слегка подкрасила губы и совсем немного нарумянила щеки. Зато я сильно подвела глаза лиловым; я знала, это придает мне экстравагантный вид. Дон Санчо ждал меня на скамье. Как всегда сосредоточенный на каких-то своих мыслях.

– Вы желали побеседовать со мной? – Он поднялся мне навстречу, поцеловал мне руку.

Я заметила, что он не называет меня «ваша светлость». Он понимал, что ему не следует это делать, это звучало бы фальшиво в его устах, а у него было чутье к фальши.

– Да. Присядем.

Я села напротив него на садовую скамью. Мягко плескались, взлетая и падая в мраморную чашу, струи фонтана.

– Какую же тему вы желаете избрать?

У любого другого, я думаю, подобный вопрос прозвучал бы издевательски, даже грубо. У этого человека – лишь задумчиво.

– Я хотела бы поговорить с вами о магии?

– Почему именно со мной?

– Я заметила несколько заглавий в вашей библиотеке.

– Эти старинные книги когда-то приобрел еще мой дед. Но я не увлекаюсь магическими искусствами. Да и к деду они попали случайно. Он приобретал любые редкие издания, вне зависимости от содержания.

– И все же я хотела бы поговорить именно с вами.

– Говорите. Я слушаю вас.

– То, что я хочу сказать вам, следовало бы хранить в тайне. Вы кажетесь мне человеком надежным и достойным, несмотря на то, что вы, по-видимому, не так уж почтительно относитесь ко мне.

Он пожал плечами.

– Речь пойдет о вещах страшных. Мне даже трудно говорить о них, – продолжала я.

Он смотрел на меня внимательно и дружелюбно.

Я рассказала ему о странных статуэтках; и обо всем том, что узнала от отца и Сесильи.

Когда я кончила говорить, он задумчиво покачал головой, подергал бородку, затем предложил мне:

– Принесите для начала эту статуэтку.

Я побежала в дом, чувствуя, что со стороны выгляжу, как юная девушка, подчиняющаяся приказанию первого своего любовника.

Схватив с полки статуэтку странного существа, я быстро вернулась в сад.

– Вот… – я протянула ему.

Он разглядел вещицу близорукими глазами в очках, вертел, даже смотрел на свет.

– Ну, прежде всего хочу вас успокоить. Это, разумеется, вырезано не из человеческих костей. Кстати, кости человека достаточно хрупки, такое из них не выточить… Крылатый человек-дракон, это одно из местных божеств.

– Это злой демон? – спросила я. – Демон памяти?

– О нет. Когда-то капитан Кристобаль Колон решил найти кратчайший путь в Индию. Но вместо Индии приплыл сюда, в Америку. Однако довольно долго он полагал, будто находится в Индии, и называл местных жителей индейцами. Так их зовут и до сих пор. Существует много разных индейских племен и народов. Сами они по-разному называют себя. Основным их внешним отличительным признаком является красноватый оттенок кожи, а также длинные прямые черные волосы. Местные индейцы зовут себя Майя. По-видимому, они являются остатками великого народа. Я видел необычайные их строения и рисунки, которые они сегодня уже не могут объяснить. А эта фигурка изображает их Бога, Создателя Вселенной.

– Как вы оцениваете то, что рассказывают о заброшенном поместье, о донье Консепсион и мулатке Хуане?

– Вполне возможно, что в поместье прятались и прячутся разного рода бандиты. Заброшенные дома часто служат убежищами таким людям.

– А что же сталось с людьми, жившими в доме?

– Как раз в то время свирепствовала эпидемия оспы. Это объясняет, почему вымерла вся семья.

– А рассказ моего отца?

– Вы и сами понимаете, что он стал жертвой внушения.

– Вы думаете, что и его людоедство было мнимым?

– Во всяком случае, я знаю достоверно, что местные индейцы никогда не были людоедами.

– Итак, все объясняется очень просто.

– Порою мне кажется, что в жизни простого больше, чем сложного.

– Может быть, мне стоит поговорить с отцом, разубедить его, как вы полагаете?

Дон Санчо задумался. Затем он вдруг обратился ко мне, и в голосе его звучал неподдельный интерес. – Скажите, ваш отец любит одинокие прогулки? Вопрос застал меня врасплох.

Любит ли? Пожалуй, не знаю. Возможно. Он вообще любит прогулки. Вероятно, об этом лучше осведомлена его супруга донья Инес.

– Он часто осматривает свои поместья, плантации?

– И снова не знаю. Не могу сказать.

– Хорошо. Тогда вы можете дать мне знать, когда он отправится в одно из своих поместий?

– Да, разумеется.

– И пока не говорите с ним. Подобный разговор может огорчить его и расстроить.

Я пообещала молчать.

Казалось, разговор был окончен. Но мне не хотелось уходить. Мне нравилось сидеть напротив этого человека с таким интересным складом ума. Солнце мягко пригревало. Легкий ветерок доносил аромат цветов.

Чтобы еще о чем-то спросить, я спросила о моем сыне:

– Кажется, вы очень дружны с сыном лорда Карлтона?

Тотчас я поняла, что сделала неверный шаг. Это прозвучало фальшиво. Дон Санчо поморщился и поднял на меня свои близорукие глаза. Взгляд его ни в коем случае нельзя было назвать проницательным. Ему просто неприятно было, что я лгу. И вовсе не потому, что он знал правду. А просто потому, что он различал ложь.

Я невольно опустила голову.

– Я поняла, что вы знаете: маленький Брюс – мой сын.

Санчо, снова поморщившись, кивнул. Мы замолчали. Вдруг он улыбнулся.

– Мы можем подняться к вам, – сказал он с улыбкой.

Он знал, что мои комнаты находились на втором этаже.

Я мгновенно поняла, что сейчас произойдет. Я оценила его деликатность, его умение избежать докучных и тягостных объяснений.

Мне внезапно сделалось легко, словно бы я снова стала девчонкой, впервые влюбленной и готовой отдаться любимому. Это было похоже на то, что я когда-то испытывала с Брюсом.

Дон Санчо поднялся. Он протянул мне руку. Но не как галантный кавалер, а как мальчишка, уже что-то знающий о любви, протягивает руку совсем неопытной девочке.

Взявшись за руки, мы стремглав понеслись по саду. Мои волосы совсем растрепались, цветок выскользнул из волос, но все это уже не имело никакого значения.

 

Глава сороковая

Едва переводя дыхание, мы влетели в спальню. Посмотрели друг на друга, и, задыхаясь, рассмеялись прерывисто.

Затем, стоя друг перед другом, принялись поспешно раздеваться. Мне было весело. Я испытывала те же ощущения, что когда-то в детстве, когда купалась в реке.

Я быстро сбросила через голову сорочку. Волосы упали мне на лицо. Я откинула их обеими руками, наслаждаясь неуклюжей грацией своего жеста. Я начинала новую жизнь.

С любопытством, жадным и веселым, я смотрела на человека, стоявшего передо мной.

Он тоже был без одежды, которая темной кучкой сморщилась у него в ногах.

И тут я открыла для себя его прелестное сложение. Длинные стройные ноги и длинные руки, сильные и изящные; широкие плечи, прелестные беззащитные соски на груди. В поясе он был тонок. А его улыбка наполняла комнату тысячами солнечных зайчиков.

По-девчоночьи взвизгнув, как в детстве во время купания в реке, я бросилась в его объятия.

Всем телом, нагим, открытым, я припадала к его телу. Мои плечи щекотно прикасались к его плечам. Его язык скользил в мой сладострастно раскрытый для бесчисленных поцелуев рот. Опустив руки, я схватила его член.

Он прижал меня к стене. Его плоть чудесными, заставляющими меня смеяться от наслаждения, толчками входила в меня. Он взял меня стоя. Обхватив его обеими руками за шею, я покусывала его ухо.

Когда все было кончено, я в истоме опустилась перед ним на колени. Его член, влажный и гибкий, оказался у меня во рту. Я с жадностью впитывала его семя языком, небом, губами.

Соскользнув на ковер, мы отдыхали, не прерывая объятий и поцелуев. Затем снова поднялись.

Он брал меня стоя пять раз. Давно я так не наслаждалась.

Наконец он прилег на ковер, слегка потянув на себя одежду. Он закрыл глаза. Не желая терять для себя его тело, я прилегла рядом, обхватила его, просунула голую ногу между его ногами. Поцелуи наши становились слабее. Наконец глаза закрылись. Мы оба задремали.

Жаркое солнце, щедро бросая свои лучи в распахнутое окно спальни, согревало золотистым светом наши нагие тела, сплетенные в объятии.

Должно быть, мы проспали около часу. Я очнулась от его голоса, в задумчивости проговорившего:

– Рио-дель-Оро – золотая река…

Его пальцы блуждали в моих светлых волосах.

– Ты можешь говорить только по-испански, я понимаю, – шепнула я.

Я осторожно высвободила свои волосы из его рук. Затем присела и медленно покрыла своей теплой золотистой гривой его член.

– Мы должны начать сначала, – прошептала я.

И мы снова отдались друг другу, перекатываясь на ковре.

Затем снова лежали молча, довольные полученным наслаждением.

Мы не говорили, говорили наши тела, наши губы и глаза.

Колокольчик призывал к обеду. Я вскочила. Он медленно поднялся.

– Как быть? – спросила я.

Разумеется, мы нисколько не волновались. Ведь мы вовсе не попали в безвыходное положение. Он мог выйти со мной. Я была свободна и среди близких. Меня не осудили бы. Впрочем, Санчо мог уйти раньше меня и спуститься в столовую.

Но он предпочел вариант простой и неожиданный.

Он быстро оделся. Проворно оперся ладонью о подоконник, и по-мальчишески спрыгнул в сад.

Я невольно вскрикнула и прикрыла рот ладонью. Затем бросилась к окну. Он уже стоял внизу и приветственно вскинул руку. Неужели он приземлился прямо на ноги? Да, в ловкости всех родов ему нельзя было отказать.

 

Глава сорок первая

Я вымылась в туалетной комнате и принялась одеваться, напевая.

Я чувствовала себя легкой, как птица.

Я не стала звать горничную и оделась сама. Свои золотистые волосы я распустила по спине и плечам, перехватив на затылке голубой шелковой лентой. Несколько вьющихся прядок озорно выбивались вдоль щек. Я наложила на лицо легкий грим, снова очертив глаза лиловым.

Весело и легко, вприпрыжку сбежала я по лестнице вниз.

В столовой уже собрались все. На меня обратились восторженные и восхищенные взгляды.

Что-то странное почудилось мне во взгляде Брюса Карлтона. Я готова была биться об заклад: он уже с трудом подавлял возникающее влечение ко мне.

– Какой туалет, ваша светлость! – воскликнула донья Инес.

Я знала, что эта пожилая дама никогда и ни за что не станет осуждать меня. Любое мое чудачество она воспримет скорее как предмет для подражания.

– Вы собираетесь в таком виде на гулянье? – иронически поинтересовался Брюс.

– Да, разумеется. – Я даже не посмотрела на него.

– Но здесь принят несколько иной стиль. – Кажется, впервые за все время нашего знакомства Брюс Карлтон удостаивал меня беседы.

Обычно Брюс не говорил со мной, нет, он просто утверждал некие истины. Он всегда оказывался прав. Я всегда уступала. Но сегодня впервые было иначе.

– Значит, здешний стиль изменится, – спокойно ответила я.

– Да, Брюс, – поддержала меня Коринна, – и я первая последую за Эмбер.

Отец смотрел на нас с улыбкой.

– Как жаль, что молодость моя миновала, – заметил он. – Мне остается только завидовать молодым.

– Скорее жалеть о своей минувшей молодости должна я, – вмешалась донья Инес. – Женщины увядают быстро, мужчины же долго остаются молодыми.

– Все зависит от самой женщины, – сказала я, – от того, как она одевается, как ведет себя. Если уж решила выглядеть старухой, она будет выглядеть старухой и в двадцать лет. Позвольте мне заняться вами, милая донья Инес, и сегодня на гулянье вы не узнаете себя.

– Да, да, мама, позволь Эмбер помочь тебе! – воскликнула Коринна.

– Я вижу, спокойной и размеренной жизни на острове пришел конец, – произнес Брюс с натянутой улыбкой.

Я не стала ему отвечать. Мы с доньей Инес и Коринной погрузились в обсуждение нашего нового стиля. Но когда я украдкой бросила взгляд на Карлтона, я заметила, что он мрачно стиснул зубы. Еще бы, мы просто не обратили внимания на его реплику. Теперь уже не только я, но даже кроткая Коринна словно бы бросала ему вызов.

И будто в подтверждение слов Брюса Карлтона, слуга доложил о приходе дона Санчо Пико.

Дон Санчо Пико вступил в столовую торжественным шагом, перед собой он нес несколько плоских небольших коробок из позолоченного дерева.

– О, дон Санчо! – разом воскликнули Коринна и донья Инес. – Вы опоздали к обеду. За это полагается лишить вас десерта.

– Но я не обещался быть, – сказал дон Санчо.

– Но вы пришли и опоздали, – шаловливо возразила Коринна.

– Зато я принес подарки.

– О! – донья Инес привстала. Она менялась просто на глазах.

– Подарки? Кому же? – с улыбкой спросил отец. – Неужели мне и лорду Карлтону?

– Увы, нет, – Санчо поклонился ему и положил свою ношу на край стола.

Позолота чуть блеснула.

– Вероятно, эти дары предназначены для дам, – Карлтон смотрел с усмешкой.

– Вы угадали, – ответил Санчо.

Тут я увидела, что на каждой коробке вырезан вензель. Это были первые буквы наших имен – моего, Коринны и доньи Инес.

Дон Санчо Пико торжественно вручил подарок каждой из нас.

Мы поспешили открыть коробки.

В каждой из них оказался веер из страусовых перьев. Мой был в перламутровой рамке и перья были белые. Темные перья для доньи Инес оправлены были в слоновую кость. Веер Коринны производил впечатление самого веселого – перья были пестрые, а оправа – золотой.

Я подумала, что эти прелестные подарки недешево обошлись дону Санчо. Но несомненно он потратился ради меня. Это тронуло меня. Я быстро взглянула на него и встретила его веселую открытую улыбку.

 

Глава сорок вторая

После обеда мы – донья Инес, Коринна и я, восторгаясь новыми веерами, отправились переодеваться для гулянья.

Мужчины перешли в гостиную – пить кофе и курить.

Я оставила себе прежнюю прическу с дерзкими прядками, и надела легкое шелковое платье, зеленоватое в белый горошек, с большим вырезом, открывавшим шею и часть груди.

Затем я отправилась в туалетную комнату леди Карлтон. Коринна проявила свойственный ей утонченный вкус в усвоении нового стиля. Она была в голубом, также открытом платье, но вырез прикрыла легким фуляровым шарфом, что очень ей шло. Распустив пышные волосы сверху, она снизу заплела их в легкую косу, скрепив бриллиантовой заколкой.

Вдвоем мы перешли к донье Инес. Здесь нам пришлось потрудиться. Но в конце концов наши старания увенчались относительным успехом. В светло-синем платье, с легкой, едва заметной небрежностью в прическе донья Инес, казалось, помолодела лет на пять. А когда я слегка освежила помадой ее губы, чуть-чуть нарумянила щеки и наложила легкие тени на веки, Коринна просто перестала узнавать свою строгую мать.

Торжествующие и несколько насмешливые, мы спускались в гостиную. Вообще-то мы ждали, что мужчины одобрят нас, наш новый стиль. Но в то же самое время я уже начинала понимать, что Брюс Карлтон удивлен переменой, происшедшей во мне. Из любовницы, к которой его прежде привязывало лишь телесное влечение, я превратилась в совсем новую женщину, интересную и загадочную. Брюс – человек настолько опытный, что не может не догадаться, каким новым обстоятельствам моей жизни я обязана этой переменой. Да, он поймет, что я близка с Санчо Пико.

Но довести эти свои мысли до логического конца я не успела. Мы вошли в гостиную. Мужчины заулыбались.

Я окинула их быстрым взглядом. Нет, не было похоже на то, чтобы между Карлтоном и Санчо произошла размолвка. Но, впрочем, что я себе воображаю? Оба они умны и сумеют скрыть обострение своих отношений.

Я поняла также ту тактику, которую избрал Брюс в отношении нашего нового, более свободного стиля в одежде и поведении. Он явно решил не проявлять открыто недовольства и враждебности, но относиться к нам, женщинам, снисходительно и немного насмешливо. Это даже немного разозлило меня. Мне захотелось заставить его принимать меня всерьез.

На этот раз мы отправились на площадь вшестером. Отец, Карлтон и Санчо ехали верхом. Донья Инес, я, Коринна разместились, как обычно, в открытом экипаже.

Мы с удовольствием играли новыми прекрасными веерами, то взмахивая ими, то кокетливо прикрывая лицо, так чтобы видны были одни глаза, то на миг изящно скрывая грудь.

Нас приветствовали мужчины и дамы. Мы чувствовали, что вызываем настоящий фурор. А когда, завершив блистательную прогулку, мы ехали домой, рука дона Санчо на какое-то мгновение коснулась моей, я горячо пожала его пальцы.

– Сегодня ночью? – он шептал, почти не разжимая губ.

Но я все поняла и ответила так же тихо:

– Да.

Не знаю, заметил ли это лорд Карлтон.

В гостиной после ужина я была в ударе. Я попробовала курить, и вкус длинной сигары-пахитосы страшно мне понравился. Затем я попросила принести гитару, заиграла и запела. Я играла и пела нарочно для Санчо. Затем я спросила:

– Вы играете?

– Иначе я не был бы испанцем.

Я передала ему гитару. Он заиграл печальную мелодию, поразившую меня легкими гортанными переливами.

– Сыграйте какой-нибудь танец, – попросила я.

Он заиграл быстрее. Я поднялась и начала танцевать.

Я попыталась импровизировать танец, похожий на тот, что танцевали цыганские девушки. Не хвастаясь скажу, что мне это удалось. А когда, поводя обнаженными плечами, я откинулась назад и мои золотистые волосы пышной гривой упали до полу, все невольно принялись аплодировать.

Дон Санчо откланялся. Но я знала, что ночь мы проведем вместе.

 

Глава сорок третья

В спальне я поспешно отдала себя в руки Сесильи. Она непрерывно болтала, восхищаясь мною и гордясь моим триумфом. Наконец, я отпустила ее.

Оставшись одна, я подошла к окну и широко распахнула обе створки. Дыхание теплой ароматной южной ночи одело комнату.

Когда же придет он?

Мне показалось, прошла целая вечность. Хотя, наверное, не прошло и двадцати минут. Я начала недоумевать. Что могло произойти? Почему его нет? Мне и в голову не приходило, чтобы он решился обмануть меня. Его что-то задержало. Возможно, нет, совершенно точно, что, откланявшись, он отправился домой. Но тогда все правильно и еще есть время. Он скоро придет.

Я прилегла на разобранную постель. Кажется, я даже задремала на несколько минут.

Разбудил меня какой-то знакомый металлический перезвон. Я не могла ошибиться. Это звенели скрещенные шпаги.

В первый момент мне показалось, что на дом совершено нападение. Но я тотчас оставила эту мысль. Не было ни обычных в подобных случаях криков, ни шума. Нет, это не нападение, это нечто иное. Но что же?

Внезапно меня осенило: дуэль!

Я кинулась к распахнутому окну.

В сущности, я увидела именно то, что собиралась увидеть: лорд Карлтон и Санчо Пико скрестили шпаги под моим окном.

Мне все стало ясно. Все мои худшие опасения подтвердились. Лорд Карлтон заметил знаки, которыми я обменивалась с доном Санчо Пико; Карлтон понял, что мы – любовники. И самое главное: мое новое поведение пробудило в Карлтоне нового человека. Исчез прежний сдержанный лорд Карлтон, теперь он питает ко мне необузданную страсть. Он даже решился убить соперника. Я не сомневалась, что дуэль происходит по инициативе лорда Карлтона.

В саду было темно. Окна остальных спален выходили на другую сторону дома. Карлтон подстерег Санчо Пико под моим окном.

Если бы меня прежде спросили, какие чувства я могу испытывать в подобной ситуации, я бы не знала, что ответить. Но теперь я знала. Меня охватило чувство ужаса; я боялась до жути, что потеряю Санчо. И не только потому, что страстно желала его; но и потому, что он сделался для меня живым олицетворением моего нового характера, новых чувств и мыслей; моего нового стиля.

Босиком, не помня себя, с развевающимися волосами, я рванулась вниз по лестнице, бегом побежала в сад.

Звон клинков приближался.

Я выбежала. В темноте я смутно различила две мужские фигуры. Сверкнули шпаги.

– Стойте! Не смейте! – с громким криком я бросилась грудью на скрещенные клинки.

Разумеется, дуэлянты опустили шпаги. Конечно, это были лорд Карлтон и Санчо Пико. Мои руки коснулись их лиц, мои ноздри узнали их запах; запах мужчин, с которыми я была близка.

– Что это значит? Как вы смеете? – крикнула я.

– Оставьте нас, Эмбер, – глухо произнес лорд Карлтон.

Его интонации сказали мне о многом. Он терял самообладание, терял от страсти ко мне. Но изо всех сил он стремился остаться прежним Карлтоном, мужественным, сильным, всегда доминирующим над женщинами. Но я-то уже была не прежней.

И на помощь мне пришел мой новый мужчина, Санчо Пико.

– Почему же Эмбер должна уйти? – прозвучал его задумчивый и парадоксально веселый голос. – Разве не из-за нее вы, лорд Карлтон, подкараулили меня здесь? Разве не из-за нее вы навязали мне этот поединок? Зачем же ей уходить? Напротив, мне кажется, она вправе потребовать от вас объяснений?

– Чего вы хотите, лорд Карлтон? – произнесла я, положив ладонь на трепещущую грудь, сердце мое сильно билось. – Что вам нужно от меня? Разве наши отношения не завершены окончательно? В свое время вы не пожелали признать наш брак. Вы – муж моей сестры. Чего же вы хотите теперь? Чтобы я была вашей любовницей, вашей тайной любовницей? Но той, прежней Эмбер, я снова повторяю вам, ее больше не существует!

– Я люблю вас, черт возьми! – зубы Карлтона заскрежетали.

Санчо рассмеялся.

– Я убью вас! – крикнул ему Карлтон и сделал выпад шпагой.

Дон Санчо ловко увернулся. Я вскрикнула.

Дон Санчо мгновенно сделал ответный выпад и выбил шпагу из рук Карлтона.

Брюс Карлтон был превосходным фехтовальщиком. И если теперь он терпел поражение, то, конечно, лишь потому, что был совершенно вне себя. Впервые я видела такого Карлтона, подавленного, буквально раздавленного страстью, мгновенно растерявшего всю свою логику и смелость.

– Продолжайте вашу содержательную беседу с лордом Карлтоном, Эмбер, – поклонился мне Санчо. – К сожалению, мне не о чем с ним говорить, а исполнить его желание и перестать быть вашим любовником, я, увы, намереваюсь только в том случае, если вы сами захотите оставить меня.

– О нет! – коротко бросила я.

Я смотрела на Карлтона. Странные желания волновали мою плоть. Я встретилась с пристальным взглядом Санчо. Неужели он понял меня? Кажется, да. Во всяком случае, он кивнул мне.

– Поднимемся ко мне. Все трое, – сказала я, сдерживая ладонью биение сердца. Я чувствовала, что голос мой звучит властно.

Санчо Пико прошел вперед. В этом действии я ощутила проявление его независимого характера. Я чуть отступила, словно призывая лорда Карлтона следовать за Санчо. Он бросил на меня мрачный пылающий взгляд, но покорился. Я пошла следом за мужчинами, принадлежавшими мне.

 

Глава сорок четвертая

Мы вошли в спальню. Мне не хотелось продолжать нудные и ни к чему не приводящие объяснения. Я протянула руку и расстегнула пуговицы на одежде Карлтона. Затем проделала то же с одеждой Санчо. Оба начали раздеваться.

Огонь свечи на столике у зеркала озарял их лица – мрачное лорда Карлтона, веселое – Санчо; играл отсветами на плотном шелке камзолов.

Я сбросила легкое ночное одеяние, тряхнула волосами.

Я стояла совершенно голая, серьезно глядя на обоих.

Но вот оба кинулись ко мне. Спустя несколько минут три красивых нагих тела сплелись на дорогом ковре. Я прижала Карлтона лопатками к полу; я содрогалась, оседлав его член, словно скача верхом на этом некогда гордом, а ныне покорном всаднике. Карлтон кричал от болезненного наслаждения. Упругий член Санчо мягко вошел в темную извилину между моими ягодицами. Я ощутила, как два сильных члена встретились во мне. Я почувствовала, что задыхаюсь от жажды завершить наслаждение. В едином порыве завершаемого удовольствия мы все трое вскрикнули в один голос.

Расслабившись, мы распластались на ковре, удовлетворенные. Говорить было не о чем.

Наконец я, бережно поцеловав Санчо в щеку, нарушила молчание, повернув голову к лорду Карлтону.

– Вам хорошо, Карлтон? – спросила я спокойно. Он смотрел на меня покорными серьезными глазами.

– Да! – хмуро выдохнул он.

Эта хмурая покорность пробудила во мне новое бешенство страсти.

Я вскочила и бросилась на него. Я вновь резкими движениями пальцев привела в возбуждение его мужской орган, оседлала его и в несколько буйных скачков вновь заставила его вопить от наслаждения.

Резко оттолкнув Карлтона, я отдалась Санчо и, взяв в губы его член, медленно запрокидывала голову, чувствуя, как влажная упругая плоть скользит в мое горло. Затем я оттолкнула и Санчо, и в пароксизме счастья упала на ковер.

Прошло несколько мгновений.

– Ступайте! – властно сказала я лорду Карлтону. – Вы будете получать наслаждение и впредь, но видеться мы будем тогда и там, где захочу я. Вы согласны?

Снова прозвучало угрюмое покорное «да».

Санчо, обнаженный, лежал, подложив руки, согнутые в локтях, под голову, и всем своим видом словно бы говорил, что мои разговоры с Карлтоном ему глубоко безразличны.

Брюс Карлтон поспешно оделся.

– И не смейте обижать Коринну! – строго бросила я. – Она моя сестра и я не хочу, чтобы она была несчастлива.

Карлтон вышел.

Я повернулась к Санчо, нагая опустилась рядом с ним. Теперь мне хотелось быть ласковой и нежной, окутать этого человека почти детской ласковостью, простой и трогательной.

Я принялась осторожно, кончиками пальцев водить по его бровям, векам, губам. Собрав в пучок непокорные золотые пряди, я щекотала ему шею и соски на груди. Едва касаясь нежными влажными губами, я целовала его живот, затем медленно спустилась вниз и покрыла поцелуями член. Санчо сделал движение и не успела я осознать, как он уже вошел в меня легко и мягко. Член его словно бы нарочно не уходил на самую глубину, продлевая ожидание наслаждения. Наконец, когда я задыхаясь и смеясь, взмолилась о пощаде, он овладел мною полностью, одновременно завершив наше обоюдное наслаждение.

– Вы… Вы не сердитесь на меня, Санчо? – внезапно робко спросила я.

Мне вдруг подумалось, что его могла оскорбить моя близость с Карлтоном.

– За что? – спросил дон Санчо, лениво прикрывая глаза. – Разве вы совершили нечто дурное?

 

Глава сорок пятая

Дон Санчо не оставил своих ученых занятий, но теперь каждые два дня он устраивал то, что называл «любовным отдыхом». Иногда я призывала лорда Карлтона и мы сближались втроем. Я заметила, что лорд Карлтон сделался несколько спокойнее. Но что-то все же тревожило меня. Я знала, что телесно он более, чем удовлетворен, но не могла понять, удалось ли мне излечить его от желания доминировать над женщинами всегда и во всем. Более того, иногда я думала, не способствуют ли наши теперешние отношения пробуждению в Карлтоне новой личности, мстительной и злобной…

Наши прогулки по городской площади «в новом стиле» продолжались. Постепенно все городские дамы стали перенимать свободу в одежде и прическе и более свободную манеру держаться. Это оказало свое влияние на мужчин. Взаимный флирт теперь не ограничивался скромным ухаживанием женихов и невест. Общество оживилось.

Мне казалось, Коринна ни о чем не подозревает. Спустя некоторое время она возобновила разговор о том, чтобы они с Брюсом и детьми вернулись в свое поместье. Она настоятельно приглашала меня погостить у них. Я не знала, стоит ли мне принимать приглашение. Откровенно говоря, мне не хотелось надолго расставаться с Санчо.

Однажды Санчо спросил меня, не уезжал ли отец осматривать свои плантации. Я смутилась. Ведь я обещала Санчо уведомить его о поездке отца. И совсем забыла сказать ему, что отец действительно уезжал дня на два.

– Прости, Санчо, я совсем забыла. Но все же, почему это так интересует тебя?

– Признаюсь тебе честно: мне кажется, твоему отцу угрожает опасность.

– Опасность? Не сказать ли Карлтону и донье Инес?

– Нет, я настоятельно прошу тебя не говорить никому. Я сам надеюсь спасти его.

– Но пойми, я тревожусь…

– Я разделяю твою тревогу. Но иного выхода нет. Ты должна довериться мне.

– Я верю тебе.

Несколько раз я тайком приезжала в дом дона Санчо. Но мы не только занимались любовью. Я ознакомилась с богатой библиотекой Санчо и увлеклась чтением. Часто я теперь целые дни проводила за книгами в своей спальне или во внутреннем дворе отцовского дома, у мраморного фонтана. Вскоре я заметила, что Санчо и мой старший сын Брюс стали с интересом беседовать со мной. Несколько раз я ловила на себе удивленный взгляд лорда Карлтона, когда за общей трапезой мне случалось высказывать какую-нибудь интересную мысль. Отец также смотрел на меня с интересом. У него уже сложилось свое представление обо мне, как о много пережившей женщине; но вот теперь он открыл во мне еще и женщину образованную, начитанную. Все это было мне приятно.

Однажды после ужина, когда Коринна вновь завела разговор об отъезде и начала усиленно приглашать меня, Карлтон внезапно предложил, обращаясь к ней:

– А почему бы нам не пригласить в гости и дона Санчо?

– Вот как! А ты не будешь ревновать? – игриво спросила Коринна.

– Полагаю, ты не дашь мне повода? – улыбнулся Брюс. – Кроме того, я думаю, Эмбер будет довольна, если мы пригласим дона Санчо, она так привыкла вести с ним ученые беседы.

Никто не считал, что дон Санчо ухаживает за мной, слишком велика была разница в нашем общественном положении: я – герцогиня, он – обычный небогатый дворянин. Поэтому слова Брюса все приняли в их прямом смысле. А я подумала, что вот уже Брюс Карлтон начал лгать. Нет, наши новые отношения вряд ли приведут к чему-то доброму для него. Не прекратить ли их совсем? Но этого я боялась. Я чувствовала, что новый Брюс способен на многое: на ложь, на коварство и даже на убийство.

Когда Санчо Пико ужинал у нас, Брюс предложил ему отправиться в гости на плантацию. Коринна весело поддержала это предложение.

Санчо неожиданно согласился.

Вечером я напомнила ему о его намерении защитить моего отца от неведомой мне опасности.

– Да, я должен бы остаться. Но это вовсе не то дело, которое не терпит отлагательства. И мне хочется поехать с тобой. Как-то раз я уже бывал на плантациях, это любопытно, а, впрочем, сама увидишь.

 

Глава сорок шестая

Мы начали собираться в дорогу. Сьюзен и Чарльза я оставляла в доме отца под присмотром верной Нэн Бриттен и Большого Джона. Маленький Брюс ехал вместе с детьми Коринны.

В порту мы погрузились на корабль Брюса Карлтона. Я взяла с собой Сесилью. Санчо был почти без багажа. В его сундучке было немного одежды и несколько любимых книг.

Сначала мы плыли морем, затем вошли в устье широкой полноводной реки. По берегам ее раскинулись плантации и усадьбы. Среди зеленых кустарников хлопка и табака мелькали соломенные шляпы и черные руки негров. На пристанях мы видели фигуры плантаторов на породистых лошадях, всадников сопровождали отличные гончие. Я спросила, на кого охотятся в этих местах. Брюс ответил, что здесь водятся дикие кабаны и даже тигры, а также множество птиц.

Корабль встал на якорь на пристани, которая была началом владений Карлтонов. Уже здесь ощущались добротность и хозяйственность владельцев. Нас встретил управляющий-англичанин.

Мы пересели в удобные кареты и отправились в усадьбу. Ехали мы по мощеной широкой дороге, сделанной также по распоряжению лорда Карлтона. Да, он умел хозяйничать.

Особняк Карлтонов представлял собой, в отличие от городского дома нашего отца, постройку в английском стиле. Этот замок, казалось, был чудом перенесен в эту экзотическую атмосферу, в это буйство зелени, откуда-то из английской провинции. Вокруг дома располагались просторный парк и сады.

Внутри, как я и предполагала, все дышало чисто английской роскошью, добротной, полной достоинства.

Обстановка здесь не навевала негу, как в доме нашего отца, но предназначалась для отдыха хозяев-тружеников.

Мои комнаты находились в одном крыле, комнаты дона Санчо – в другом, там же, где покои Карлтонов. Но нас, меня и Санчо, это особенно не смутило. Для него не составляло труда пробраться ко мне ночью.

Мы бродили по окрестностям, Санчо объяснял мне свойства и названия растений и птиц. Много времени проводила я и с сыном. Коринну и Брюса я видела обычно только за столом. Коринна занималась детьми и домом. Карлтон все дни проводил на плантациях.

Я чувствовала себя вовсе не плохо. Множество новых впечатлений молодило меня. Ночи, проводимые с любовником, делали тело гибким и сильным. Я улучила момент и сказала Брюсу Карлтону, что здесь, в доме Коринны, я не могу сближаться с ним, не хочу обманывать ее.

– Вы могли бы и не предупреждать меня, – бросил сквозь зубы Брюс. – Это само собой разумеется.

Но мне показалось, что он именно на такую близость рассчитывал. Я не хотела раздражать и злить его.

– Может быть, мне лучше уехать? – предложила я.

– Этим ты обидишь Коринну. Но после… Да, лучше уезжай!

– Я не хочу зла ни тебе, ни Коринне, – сказала я, – но и сама хочу исполнять свои желания. Я еще не решила, что для меня лучше: обосноваться в городе, купить плантацию или отправиться в путешествие, посетить Францию, Испанию, Италию…

– А о возвращении в Англию ты не помышляешь?

– Нет, пока я об этом не думаю.

Я и вправду не знала, стоит ли мне покупать плантацию. Я была достаточно богата, мои английские владения приносили мне значительные доходы. Из Лондона я регулярно получала деньги. На честность Джона Элмсбери я всегда могла положиться.

 

Глава сорок седьмая

Один случай отвратил меня от самой идеи покупки плантации.

Однажды утром, едва проснувшись, я услышала страшный шум, долетавший издалека. Санчо недавно ушел; я дремала, разнеженная любовью. Шум встревожил меня.

Я поспешно оделась и вышла в столовую. Несмотря на ранний час, я застала там Коринну. Она выглядела печальной и озабоченной.

Окна в столовой были приоткрыты, и шум слышался еще отчетливее.

– Что случилось, Коринна? – я взволнованно обняла сестру за плечи.

Видя ее такой печальной и озабоченной, я и сама встревожилась. Я уже успела по-настоящему привязаться к своей сестре. Она казалась мне хрупким, милым существом; при этом я отдавала должное ее такту и вкусу.

Я прислушалась. До меня донеслись грубые мужские голоса, отчаянный лай собак, топот копыт, ржание коней. Что же это все значило? Неужели на поместье совершено нападение? Мне вспомнился рассказ отца о его пленничестве.

– Что случилось? – еще более встревоженно повторила я.

– Ах, Эмбер, – Коринна скрестила руки на груди. – Если бы ты знала! Конечно, здесь, на плантациях мы сами себе хозяева. Но сколько хлопот, сколько тревог! Особенно для Брюса! Да и мне нелегко.

– Но что же? Что же?

– Я все тебе объясню. Сначала выпьем кофе, позавтракаем.

Это предложение несколько успокоило меня. За столом нас было только двое.

– Коринна, а где же Брюс и дон Санчо? (Я знала, что дети завтракают у себя в комнатах.)

При имени дона Санчо Коринна досадливо повела плечами.

– Ах, этот странный человек! Порою мне кажется, что я не так чувствительна, как он. У него нервы и чувства женщины!

Услышав это, я улыбнулась. Как мало Коринна знает Санчо! Я вовсе не находила его таким уж женственным. Но тут я подумала, что, быть может, дон Санчо болен. Но я не хотела, чтобы Коринна стала свидетельницей моей озабоченности.

– Разве дон Санчо плохо себя чувствует? – спросила я, сделав свой голос в меру тревожным.

– Ах, вовсе нет!..

– А где же Брюс?

Но Коринна не успела мне ответить. Дверь распахнулась, и в комнату вошел управляющий Кристофер.

– Ну? Как? – нетерпеливо обратилась к нему Коринна.

Кристофер, приземистый лысоватый человек, снял темную мятую шляпу и неуклюже зажал ее под мышкой. Его охотничьи сапоги были забрызганы грязью.

– Милорд и все остальные отправились в погоню, миледи. Мне милорд поручил охранять усадьбу. Он приказал удвоить охрану и спустить собак.

Коринна тяжело вздохнула.

– Хорошо, Кристофер, ступай.

Я еще не успела и рта открыть, когда Коринна уже дернула за шнур звонка. Немедленно вбежала ее горничная-негритянка. Девушка также казалась встревоженной.

– Эпифани, – распорядилась она, – скажи нянькам и учителю молодого сэра Брюса, что сегодня прогулки не будет. Даже по саду. Быстрее! Я скоро приду в детскую.

– Боже мой, Коринна, что же все-таки произошло? Куда отправился лорд Карлтон? Почему ты боишься за детей?

– Что произошло? То, что иногда, увы, здесь происходит! С плантаций сбежало несколько негров-рабов!

– Но почему? – удивилась я. – Разве с ними дурно обращаются? Я этого не заметила.

– Дурно? – Коринна нервно передернула плечами. – Разумеется, нет. Но тем не менее, как видишь…

– Но для чего вся эта погоня на лошадях, с собаками? Неужели эти несколько рабов представляют собой такую ценность?

– Дело не в ценности, Эмбер.

– А в чем же дело?

– Кто знает, куда задумали бежать эти рабы! Здесь вокруг простираются необъятные дикие леса, их называют джунглями. Там все еще обитают остатки тех племен, что населяли Америку прежде. Рабы могут бежать к этим дикарям; могут подговорить их напасть на наше поместье.

– Но ведь плантаторы вооружены гораздо лучше, чем любые аборигены! – удивилась я. – Чего же бояться?

– Никто из нас не знает численности этих племен. Может быть, в джунглях обитает совсем немного людей; но может статься, что их тысячи и тысячи. Джунгли совершенно не исследованы.

– Мне трудно поверить в эти тысячи и тысячи, – заметила я, – очень трудно.

– И напрасно, – вставила Коринна.

– Ни в каких лесных дебрях не скроешь огромного числа людей.

– О, существуют способы, с помощью которых возможно скрыть все.

– Что же это за странные способы? – Я, кажется, начинала догадываться.

– Магия! – Коринна прижала палец к губам.

– О, Коринна, как ты можешь верить во все эти россказни!

– Я знаю много страшного, – уклончиво ответила Коринна.

Я подумала, что она имеет в виду историю мулатки Хуаны или нечто подобное. Но на эту тему я говорить не хотела. Я полагала, что Коринна не знает, что произошло с нашим отцом.

– Хорошо, – сказала я примирительно, – допустим, магия так опасна. Но почему нельзя исследовать джунгли?

– Почему? – Коринна рассмеялась нервным смешком. – Племянник нашего соседа, испанца, владельца соседней плантации, мог бы тебе объяснить, почему. А, впрочем… Это была страшная история. Молодого человека звали Орасио. Он прибыл из Испании недавно, учился в университете в Саламанке, где получил докторскую степень. Он, подобно тебе, полагал, что джунгли недостаточно исследованы; и что для их исследования довольно лишь сильного желания. Ему удалось уговорить кое-кого из окрестной молодежи. И вот эти безрассудные юноши, одевшись в охотничьи костюмы, остановились на опушке. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как из чащи вырвалась целая туча диких пчел. Несчастные молодые люди кинулись бежать. Но пчел становилось все больше, они жалили их лица, ослепили глаза, забирались под одежду. Спастись удалось лишь двоим из них. И бедняги Орасио не оказалось в числе спасенных. Эти двое, случайно оставшиеся в живых, ослепли навеки, а лица их тоже так и остались обезображенными. Ну, как это можно назвать? Разве это не было магией, насланной жителями джунглей?

Я подумала, что у этого трагического случая несомненно должна быть какая-нибудь естественная причина. Но спорить с Коринной мне вовсе не хотелось. Она явно была встревожена, нервы ее были взвинчены. И, конечно, она имела основания для тревоги. Окончив свой рассказ, она заторопилась к детям.

– Прости, Коринна, если я сказала тебе что-то неприятное. Я не хотела тебя обидеть.

– Что ты, Эмбер, я и не думаю обижаться. Дай Бог, чтобы все кончилось хорошо!

Я подумала, что в данном случае «хорошо» – определение весьма относительное. Поскольку то, что «хорошо» для плантаторов, дурно для негров-беглецов, и наоборот.

 

Глава сорок восьмая

Однако я все же и сама немного струхнула. Страх заразителен. Проходя мимо помещения, где жили слуги, я заметила Сесилью, и обрадовалась. Мне не хотелось, чтобы с этой девушкой что-то случилось. Хорошо, что она в безопасности.

Я направилась в комнаты Санчо Пико. Я шла к нему открыто, не прячась. Ведь ничего неестественного или дурного в том, что я в такой ситуации хочу поговорить с ним, получить какие-то разумные объяснения, не было.

Дверь, ведшая в его апартаменты, оказалась заперта. Я осторожно постучала.

Меня интересовала позиция Санчо в данном случае. Коринна назвала его «нервным» и «чувствительным». Но почему? Я не успела у нее спросить. Что ж, сейчас я все узнаю у него самого.

Санчо открыл мне сам. Возможно, слуга, предоставленный в его распоряжение Карлтонами, принимал участие в конной погоне.

– Здравствуй, Санчо. Ты, конечно, все знаешь.

– Вижу, что тебе, Эмбер, уже кое-что известно.

– Я бы хотела поговорить с тобой. По-моему, ты один можешь хоть что-то объяснить мне. Брюс уехал. Коринна встревожена и нервна.

– Представляю себе, что творится в доме, – он усмехнулся.

– Да, шум, суета. Коринна не позволила детям выйти на прогулку в сад.

– Она по-своему права.

– Мы говорили о тебе.

– И что же вы обо мне сказали?

– Может быть, ты все-таки впустишь меня и позволишь мне сесть?

– Милая Эмбер, в другое время я бы даже позволил тебе лечь, но сегодня у меня совершенно нет настроения.

– У меня – тоже, – ввернула я.

Он широко распахнул дверь, впуская меня. Я вошла. На кожаном диване лежал раскрытый том трагедий Шекспира. Вероятно, перед моим приходом Санчо читал лежа.

– Может быть, я не вовремя? Ты читал…

– Нет, нет, прошу тебя, садись. Мне и самому хочется поговорить. А Шекспир – собеседник слишком возвышенный.

Мы сели рядом на диване.

– Так, значит, вы с Коринной сплетничали обо мне?

– Я бы не назвала это сплетничаньем.

– А как бы ты это назвала?

– Ну, например, я сказала бы, что мы обменялись несколькими фразами.

– Хотел бы я слышать эти фразы!

В его странном ироническом, почти ерническом тоне я и вправду ощутила нервность. Но чем же эта нервность вызвана?

– Я спросила, почему ты не вышел к завтраку.

– Да, я попросил, чтобы завтрак мне подали сюда. И обедать, и ужинать намереваюсь здесь. И вообще намереваюсь в самое ближайшее время уехать. На следующей неделе в порт направляется несколько кораблей.

Я не знала, что и думать. Санчо прежде казался мне храбрым и решительным человеком. Неужели это бегство нескольких рабов-негров так напугало его? Нет, это на него совсем не похоже. Здесь что-то другое. Но что?

– Коринна была очень взволнована, – продолжала я, – она тревожилась за Брюса и детей. Твое поведение она никак не объяснила, только сказала, что ты нервен и чувствителен.

– Нервен и чувствителен? Да нет, я скорее считаю себя бесчувственным. Но я бы не хотел спорить с Коринной. Я сильно сомневаюсь в ее способности рассуждать и мыслить логически.

– А в моих способностях подобного рода?

– Ты – другое дело!

– Но, Санчо, объясни мне все же, что происходит и как объяснить твое поведение? Не могу же я действительно поверить в то, что у тебя слабые нервы и ты не выходишь в столовую и желаешь поскорее уехать отсюда, потому что боишься!

– Ты все правильно понимаешь, Эмбер. Я ничего не боюсь. Но мне глубоко противна вся эта ситуация.

– Да, я понимаю, что это и в самом деле неприятно. Тем более, что Карлтоны не обращаются жестоко со своими рабами. Этот побег мне даже не очень понятен. Бежать из спокойного дома в джунгли!

– Но, Эмбер, ты умна, скажи мне, приятно было бы тебе кому-либо принадлежать? Да, принадлежать, как дом, диван, плантация…

Я хотела было ответить, что подобное просто не могло бы со мной произойти; но вовремя вспомнила о том, как негодяй Мердок угрожал продать меня в рабство.

– Конечно, мне было бы неприятно кому бы то ни было принадлежать. Но, прости, Санчо, я не могу сравнивать чувства образованного человека с чувствами полудикаря!

– Значит, ты полагаешь, что существует такой уровень чувств, когда человеку приятно быть рабом?

– Но, Санчо, разве у себя на родине, в Африке, эти негры были бы свободными? Разве они не находились в общественных отношениях неравенства и несправедливости? Почему же Карлтоны должны проявлять справедливость в то время, как никто на свете ее не проявляет?

– Все это, может быть, и верно, Эмбер, но кто может запретить мне отстраняться от всего этого? Это именно та разновидность несправедливости, с которой я не желаю иметь ничего общего! И не думаешь ли ты, Эмбер, что если Карлтоны действительно полагают себя образованными людьми, они не должны позволять себе иметь рабов, независимо от того, кем эти рабы являлись у себя на родине. Да, какому-нибудь африканскому племенному царьку, не знающему, что такое письменность, не стыдно владеть рабами, но человеку образованному…

– Хорошо, Санчо, допустим, Карлтоны освободят своих рабов. Но как на это посмотрят остальные плантаторы? Они могут просто возненавидеть эту семью. Нужно быть таким одиноким философом, как ты, чтобы пренебрегать общественным мнением. А Карлтоны – люди обыкновенные, хотя образованные.

– Лорд Карлтон пользуется здесь уважением, он весьма влиятелен. Он мог бы добиться принятия закона, освобождающего рабов.

– Я не сомневаюсь в том, что лорд Карлтон вовсе не в восторге от своего положения рабовладельца, но, вероятно, он ничего не в состоянии сделать.

– Ты так трогательно защищаешь лорда Карлтона. Бедняжка, у него в жизни не было иного исхода, кроме как владеть тысячей негров! Ты и вправду полагаешь, что он не мог бы сделать карьеру в Англии, в Лондоне; или во Франции, в Париже, где рабства нет?

Я задумалась.

– Когда-то лорд Карлтон говорил мне, что презирает ту суетность, фальшь и лживость, что царят при дворе, и потому хочет жить на новом, молодом континенте, – сказала я.

Санчо Пико захохотал. Я посмотрела на него с изумлением.

– Прости, Эмбер, – он взял меня за руку. – И не думай, что я сошел с ума. Но согласись, что это и вправду смешно: лорд Карлтон настолько благороден, что не может смириться с лживостью и фальшью Уайтхолла, но легко примиряется с местной провинциальной скукой и косностью, и главное, с вопиющей несправедливостью того, что одни люди могут быть рабами других. Смешно, не так ли?

– Скорее трагично, – сухо сказала я. – Но лучше скажи мне, почему ты ничего не предпринимаешь? Лорд Карлтон владеет рабами и это дурно. Но что делаешь ты для устранения такой несправедливости, как рабовладение?

– Эмбер, дорогая, максимализм тебе не идет! Да, я принадлежу к тем людям, которые, не имея возможности и достаточно сил для того чтобы устранить несправедливость, сами по возможности от нее устраняются.

– Но почему ты согласился отправиться в гости на плантации?

– Гм! – он дернул бородку. – Во-первых, мне не хотелось расставаться с тобой; а во-вторых, мне было любопытно, как воспримешь плантации ты. Ведь ты намеревалась сама сделаться плантаторшей.

– Почему ты не отговаривал меня?

– Я хотел, чтобы ты сама все увидела.

Я смотрела на его лицо, на близорукие загадочные темные глаза за стеклами очков.

– Санчо, ты сказал, что здесь, в Америке, провинция и скука.

– Да, здесь не Европа.

– Тогда почему же ты живешь здесь?

– Именно поэтому!

– Не понимаю.

– Вероятно, я не менее благороден в некоторых отношениях, нежели лорд Карлтон, – он иронически улыбнулся. – Меня также тяготит фальшь и раздражает суетность. И отстраниться от всего этого мне легче здесь, нежели в Европе.

Я вздохнула и снова посмотрела на него.

– Скажи, Санчо, а что ты думаешь об этих толках насчет того, что аборигены и негры из Африки владеют неким магическим знанием?

– Думаю, что это чушь!

– Так безапелляционно?

– Да.

Я пересказала ему историю несчастного Орасио.

– У этого случая, конечно, должно быть естественное объяснение, – сказал Санчо. – Я уверен, ты и сама так полагаешь.

– Ты прав в отношении меня. Но можешь ли ты найти это объяснение?

– Честно признаюсь, не могу. У меня недостаточно знаний о джунглях, о тех животных, птицах и насекомых, что там водятся. Но если у меня недостаточно знаний, это вовсе не означает, что я должен довольствоваться суевериями. По мне, так лучше признать недостаточность своих знаний, нежели исповедовать суеверия.

– А как же люди, живущие в джунглях?

– Не сомневаюсь в том, что они не бог весть как многочисленны и вконец одичали.

– Ты считаешь, они не представляют опасности?

– Почему же! Они могут нападать, но думаю, они очень боятся белых плантаторов, которые богаты и прекрасно вооружены.

– Значит, по-твоему, никакой магии не существует?

– Нет. Разумеется, можно приготовить какую-нибудь ядовитую настойку из трав и шептать над ней заклинания. Но подействуют не заклинания, а яд.

– А все эти жрецы и колдуны дикарей…

– А все наши попы…

– О! – я выразительно посмотрела на него. – Еще во что ты не веришь, дон Санчо Пико?

– Разве ты уже не догадалась, храбрая женщина? Я не верю в Бога. Я не верю в то, что существует высшее начало, наделенное разумом, подобным человеческому.

– Я знаю, что за такое в Испании сжигают на костре. Вероятно, это одна из причин, побудивших тебя бежать в Америку?

– Тебе не откажешь в проницательности.

– А я еще раз убеждаюсь в том, что ты храбрец. Но меня интересует твое настроение. Когда я вошла, ты сказал, что охотно позволил бы мне прилечь, если бы оно у тебя было. А как теперь?

– Оно есть!

Восхищение его умом и свободолюбием придало мне пылкости. Он был нежен. Время, оставшееся до обеда, пролетело незаметно.

– Ты так и не сойдешь к обеду? – спросила я.

– Нет, распорядись, чтобы мне принесли сюда.

– Я бы хотела разделить с тобой трапезу, но это было бы неловко. Не знаю, как отнеслась бы к этому Коринна.

Санчо согласился со мной.

 

Глава сорок девятая

Я отправилась в свои комнаты – умыться и переодеться к обеду. Звонком я вызвала Сесилью. Я не сомневалась, что она в курсе всех домашних событий и новостей.

Девушка прибежала и занялась мной, явно горя желанием поделиться со мной последними сплетнями и новостями.

Я решила помочь ей, облегчить ее положение.

– Ну, что нового, Сесилья? – первая задала я вопрос.

– Ах, вы целый день беседовали с доном Санчо и, конечно, ничего не знаете!

Это свое «беседовали с доном Санчо» она выговорила с самым что ни на есть невинным видом.

– Зато ты, как всегда, знаешь даже больше, чем тебе полагается. Но я не стану на тебя сердиться. Рассказывай скорее!

Она причесывала меня, но то и дело откладывала гребень, всплескивала руками, присаживалась на стул и ахала.

– Ах, ваша светлость, госпожа Эмбер, вы, конечно, знаете про наших беглецов?

– Знаю, но не так уж много. Кто они?

– Я тоже не знаю их имен, но они наверняка колдуны! Кто, кроме колдунов, решится бежать в джунгли!

– Их так и не поймали?

– Поймали, ваша светлость. Лорд Карлтон как узнал, что ночью они сбежали, так утром собрал соседей и кинулись в погоню на самых быстрых лошадях, с собаками-волкодавами!

Я зябко передернула плечами. Мне было неприятно знать о том, что человек, которого я любила, отец моего ребенка, гонится за людьми, за себе подобными, и травит их собаками.

– И давно их поймали? – спросила я.

– Да как раз перед обедом, ваша светлость.

– И что же с ними собираются делать? Ты, наверное, и это знаешь?

– Ох, не знаю в точности, – она наклонилась к моему уху и зашептала, щекоча мочку своими полными губами. – Думаю, то есть, не думаю, а знаю… То есть, и не знаю, а так обычно и делают в здешних местах… Их повесят!..

Мне сделалось совсем скверно.

Я понимала, что Сесилья не может быть со мной полностью откровенна. Ведь я – госпожа, а она – рабыня-служанка. Но все же я не удержалась и рискнула спросить ее:

– Сесилья, как ты думаешь, правильно ли поступили они?

– Кто, ваша светлость?

– Рабы, которые сбежали.

– Правильно ли? Конечно, нет! Бежать из такого дома, где с ними так хорошо обращались!

– Но ведь они все равно, несмотря на это хорошее обращение, оставались рабами!

– Ну и что с того! А разве я не рабыня? Так уж судил Господь: одни – господа, другие – рабы!

– И тебе не хочется быть свободной?

– Так уж судил Господь! – упрямо повторила она.

– Ты очень веришь в Господа?

– Как это «очень» или «не очень», не понимаю! Я верю всей душой и всем сердцем.

Я подумала, что дальнейшие расспросы бесполезны, но на всякий случай все же спросила еще:

– А помнишь ту историю о мулатке Хуане и донье Консепсион?

– Как же не помнить!

– Ты считаешь, Хуана поступила дурно, отомстив своей мучительнице?

– Хуана продала душу дьяволу. Она была колдунья. Разве можно ради какой-то мести жертвовать нашим вечным спасением?!

Я согласилась с ней и отпустила. А сама думала о том, что вот как странно; рассуждения Санчо логичны и нельзя не признать его правоты. Но разве рассуждения Сесильи менее логичны? И, возможно, эти две логические системы параллельны и не соприкасаются.

 

Глава пятидесятая

За обедом мы снова были одни с Коринной. Почему нет Санчо, я уже знала. Но меня удивило отсутствие лорда Карлтона. Ведь беглецы пойманы, он вернулся.

Коринна показалась мне еще более нервной, чем за завтраком. Я понимала, что ее тяготит и отвращает мысль о предстоящей экзекуции.

– Где Брюс? – спросила я.

– Он занят, – ответила она кратко.

Я хотела было сказать, что знаю о поимке беглецов. Но, поразмыслив, решила, что этого говорить вовсе не следует. Это прозвучало бы как издевательство.

Внезапно Коринна обернулась ко мне и отложила ложку. На глазах ее заблестели крупные капли слез.

– Ах, Эмбер, Эмбер, ведь ты знаешь Брюса! Ты знаешь, какой это благородный и справедливый человек! – Она тоже поняла, что я знаю о том, что пойманных рабов должны казнить. – Но он ничего не может сделать! Таков здешний обычай. Пойманных беглых рабов вешают. Если Брюс позволит себе нарушить это правило, он навлечет на нашу семью гнев всей округи. Пойми, мы живем здесь, мы не можем пренебрегать здешними обычаями!..

Я встала, обошла стол и порывисто обняла Коринну.

– Но кто вас принуждает здесь жить, Коринна? Если уж вы не хотите жить в Европе, почему бы вам не перебраться в город?

– Нет, – Коринна смутилась, – мы уже привыкли жить здесь. Здесь простор, детям есть, где гулять, это полезно для их здоровья. Мы вложили в устройство нашей усадьбы столько сил, что мы просто не можем ее покинуть! – Она заплакала.

Я нежно целовала ее мокрые от слез щеки, гладила по волосам.

Я твердо решила, что когда за ужином или утром за завтраком увижу Карлтона, то не стану даже заговаривать с ним о случившемся. Если он ничего не может изменить, если он сам – раб сложившихся обстоятельств, то стоит ли его мучить напрасно…

За ужином снова не было ни Санчо, ни Брюса.

– Брюс тоже решил поужинать в своей комнате, – сказала мне Коринна.

В этот день я не виделась со своим сыном. Я просто не знала, как держаться с ним. Осуждать происходящее? Но было ли бы это честно по отношению к Коринне и Карлтону? Делать вид, будто ничего особенного не происходит? Нет, я бы не смогла так притворяться. Да и зачем…

После ужина Коринна снова ушла к детям, посмотреть, как их будут укладывать спать. Она должна была побеседовать и с моим сыном. Мне было немного неловко. Я как будто перекладывала на ее хрупкие плечи все заботы о моем сыне. Но ведь этого хотел Брюс. Во всяком случае, я лишена возможности воспитывать сына, как бы мне хотелось. Но, может быть, встречи с Санчо и беседы с ним помогут моему мальчику вырасти человеком незаурядным…

Я снова задумалась. Так ли уж хорошо быть незаурядным, необыкновенным человеком? Можно ли считать дона Санчо счастливым? Но все же я бы не хотела, чтобы мой сын вырос заурядным ничтожеством…

Я поднялась к себе, позвала Сесилью, чтобы она раздела меня и причесала на ночь.

– Сесилья, – вдруг обратилась я к служанке, – ты знаешь, ведь я собиралась купить плантацию…

– О! – воскликнула служанка, – купите, ваша светлость, купите непременно!

– Нет, Сесилья, после того, что произошло, я никогда не решусь на такое рискованное предприятие.

– А что же такого произошло?! – с жаром возразила негритянка. – Что же такого произошло?! – повторила она почти гневно. – Несколько строптивых рабов осмелились сбежать от добрых хозяев и понесли за это справедливое и заслуженное наказание… Ну так что?

– Ах, Сесилья, Сесилья, – я грустно покачала головой.

Я уже поняла, что все разновидности человеческого рабства и несправедливости остаются столь постоянными во многом потому, что сами жертвы и рабы испытывают некое странное и, видимо, в высшей степени свойственное человеку наслаждение от своего мучительного и зависимого положения, готовы всячески оберегать и охранять это положение, и возмущаются, когда им подобные пытаются протестовать. Кажется, это особенно свойственно женщинам и рабам.

– Купите, купите плантацию, – продолжала уговаривать меня Сесилья.

– Но почему, почему ты этого так хочешь? Я не понимаю тебя, Сесилья!

– Что же тут непонятного, ваша светлость! Ведь если вы купите плантацию, вы тем самым осчастливите рабов. Вы добрая, им будет у вас хорошо.

Я невольно засмеялась.

– Сесилья, я вовсе не думаю, что те, которые обращаются с рабами дурно, жестокие люди. Жестоко и дурно само по себе рабовладение; и не так уж много людей в состоянии противиться этой жестокости и хорошо обращаться с рабами.

– Вы очень мудрено говорите, ваша светлость. Мне вас не понять. Как это «само по себе»? Разве человек над своими поступками не властен?

– Да, человек может управлять собой, но обстоятельства часто воздействуют на него сильнее, чем он сам полагает.

Сесилья задумчиво покачала головой.

– Ну вот, я тебя озадачила. Можешь теперь думать обо всем этом. А плантацию я все равно покупать не стану. Ну, ступай.

Когда Сесилья ушла, я сама задумалась над тем, почему все же твердо решила не приобретать плантацию. Да, конечно, мне не хотелось владеть рабами. Но, в сущности, у меня ведь не было желания бороться активно с такой несправедливостью, как рабство. Мне всего лишь хотелось, эгоистически охраняя свой покой и свою свободу, устраниться от несправедливости, как это сделал Санчо. Я не желала никакой ответственности; я просто хотела жить, как мне хочется. Благо, у меня были на это средства. И ведь, в сущности, за это свое свободное существование я заплатила в своей жизни многими днями несвободы и подчинения. Вспомнить хотя бы мой брак с Рэтклифом…

Но тут я почувствовала, что эти размышления о свободе, несвободе и ответственности могут привести меня к тому, что я попросту стану себя презирать.

 

Глава пятьдесят первая

Жизнь потекла, казалось бы, по-прежнему. Я исполнила данное себе обещание и ни словом не обмолвилась с Брюсом о казни рабов.

Приближалось время отъезда. Я сказала Коринне, что отплыву на том же корабле, что и Санчо.

– После того как меня захватил в плен этот негодяй капитан Мердок, мне страшно плыть на корабле одной, без мужской защиты, – призналась я Коринне.

Она одобрила мое решение.

Корабль отплывал утром. Уже были готовы экипажи для того, чтобы отвезти нас наутро на пристань.

Вечером я простилась с сыном. Мальчик был огорчен моим отъездом, а также и отъездом дона Санчо, к которому был очень привязан. Я утешала маленького Брюса и говорила ему, что мы будем часто видеться, и что в конце концов я добьюсь его переезда в город.

Ночью мне не спалось. Санчо ушел из моей спальни пораньше, надо было выспаться, ведь утром нам предстояло подняться еще до рассвета.

Я ворочалась с боку на бок, лежала с закрытыми глазами. Но уснуть никак не могла. Я начала бранить себя, ведь завтра утром я буду, как сонная муха. Но вскоре я поняла, что не смогу уснуть, зажгла свечу и взяла трактат Помпонацци. Но размерность философических рассуждений не успокаивала меня.

Я встала, убрала волосы в сетку, накинула халат и шаль. Было жарко. Я не надела чулок, а лишь сунула ноги в легкие комнатные туфельки без задников.

Я прошлась по террасе, опоясавшей дом, затем надумала пойти к Санчо. Я тихонько постучалась в его дверь. Никто не отозвался. Я постучалась снова. И снова ответом мне было молчание. Я пожала плечами. Разумеется, я стучалась очень тихо, чтобы не поднимать излишнего шума. А дон Санчо, должно быть, крепко уснул.

Что же делать? Вернуться к себе? Но мне не хотелось опять лежать без сна, а я предчувствовала, что если вернусь, то именно это и произойдет.

Поразмыслив, я решила сойти в сад.

Сад в усадьбе Карлтонов был огромен. Они распланировали его очень интересно. Одна часть представляла собой экзотический уголок, здесь росли местные породы деревьев, разнообразные цветы, гибкие лианы обвивались вокруг стройных пальмовых стволов. Другую часть сада Карлтоны устроили в виде английского парка. Я даже удивилась, как хорошо прижились в местном климате высокие густолиственные дубы, привезенные из Англии. Помнится, однажды утром я услышала здесь пение малиновки. Здесь же находился и пруд, осененный ветвями плакучих ив. Можно было подумать, будто прогуливаешься в каком-нибудь поместье в Эссексе. Самой интересной мне казалась третья часть сада. Молодость Карлтон провел во Франции при дворе «Короля-солнце» Людовика XIV. Помнится, он рассказывал мне о дворцах Версаля, резиденции королевского двора. В то время там блистал своим искусством замечательный садовник Андрэ Ленотр. Для того чтобы создать третью часть сада, лорд Карлтон пригласил одного из учеников Ленотра, оплатил ему дорогу в Америку и возвращение во Францию и заплатил огромные деньги за его работу.

Я любила эту третью часть сада. Она была точной копией парков Версаля. Изящные мраморные фонтаны, огромные газоны с ярко-зеленой, ровно подстриженной травой. Кроны деревьев и кустарники, заросли которых обрамляли газоны и клумбы, также были аккуратно подстрижены. Дорожки вымощены мрамором. На обширном зеленом пространстве были живописно разбросаны белые мраморные статуи.

Этот странный здесь, в Америке, уголок, наводил меня на мысли о путешествии в Европу. Ведь я еще не бывала в блистательной Франции, наряды и вкусы которой служили образцом для всего мира.

Я медленно прогуливалась по газону. Я была совершенно одна. Сбросила туфли, шаль и закружилась в странном танце. Затем мне пришла в голову довольно смелая фантазия. Я разделась совсем. Одежду и туфли я положила у подножья мраморной статуи, изображавшей обнаженную Венеру с яблоком в руке. Я легко ступала, обнаженная, по мягкой траве. Я то шла очень медленно, то ускоряла шаг, то бежала. Мои длинные пышные золотые волосы то следовали за мной, словно вуаль; то окутывали меня легким покрывалом. Легкий теплый ветерок обвевал нагое тело. Я подумала о том, сколько дурного в одежде с ее стягиванием, сковыванием, искажением естественного человеческого тела. Привстав на носки я закружилась.

А ведь нет лучшего одеяния, могущего украсить женщину, нежели густые волосы и нежность кожи.

Я наслаждалась своей наготой. Я заметила, что если ум и знания заставляли меня с грустью смотреть на жизнь; то мое тело требовало от меня бурного участия в этой жизни. Возможно ли равновесие тела и ума?

Изящный, тонкий, словно девичья бровка, лунный серп серебряно белел в темно-голубом небе. Я, казалось, находилась в сказочной волшебной стране. Да, я бы не удивилась, увидев внезапно фею или хоровод эльфов.

Я приближалась к беседке. Там, я знала, все было устроено для отдыха, для послеполуденной дремоты. Может быть, я прилягу и немного отдохну.

Вокруг царила полнейшая тишина. Я была в полном одиночестве. Но, несмотря на это, какое-то странное, неясное для меня самой чувство заставляло меня двигаться осторожно. Я на цыпочках приблизилась к беседке.

Было очень тепло. Но мучительная дрожь внезапно пробежала по моему телу. Я замерла и вся превратилась в слух. Затем я быстро пробежала вперед и укрылась в окаймляющих беседку кустарниковых зарослях. Я услышала тихие голоса. В полной тишине они доносились отчетливо. Они казались частью этого прелестного искусственного ландшафта. Казалось, здесь, на этой созданной человеческими руками, вдохновленными фантазией, сцене, кто-то разыгрывал пасторальную драму любви. Женский голос нежно жаловался, мужской – ласково утешал.

Я узнала эти голоса. Более того, из моего укрытия я увидела влюбленную пару.

Была ли я огорчена? Расстроена? Угнетена? Нет, пожалуй, не это. Я просто вся превратилась в слух и зрение.

– О, нет, нет, я этого не перенесу! – флейтой пропел женский голос.

– Будь мужественна, дорогая, – мягко проговорил мужской.

– Если бы ты жил моей жизнью, ты не говорил бы так!

– Увы, милая, я могу жить лишь своей жизнью.

– Ах, эта твоя вечная ирония. Но, впрочем, за это я и люблю тебя. Однако если бы ты понял, как мне тяжело!

– Разве я не стараюсь всячески облегчить твою участь?

– Ты должен найти какой-нибудь выход.

– Выход? Но какой?

– Ты мужчина! Ты мог бы вызвать его на поединок.

– Любимая, я конечно, мог бы это сделать, но я не мог бы убить его! Убийство противно моей натуре и моим убеждениям.

– Нет, ты не любишь меня. Иначе ты не мог бы спокойно терпеть то, что другой владеет моим телом!

– Но ты, дорогая, не хочешь помочь мне. Отчего ты не уговоришь его переехать навсегда в город?

– О, ведь ты знаешь, как он упрям и подозрителен. Он обеими руками держится за этот кусок земли; он внушил себе, что именно здесь он находит спасение от суетности и фальши жизни. Боже мой, как он бывает глуп порою!.. Полуобнаженные Санчо Пико и Коринна лежали на дерновой скамье, застланной плащом Санчо. Сквозь золоченые металлические прутья беседки, увитые плющом, я отчетливо различала любовный беспорядок в их одежде, лилейную трепетную грудь Коринны; их поцелуи и объятия. Иногда Санчо как бы нависал над возлюбленной, его гибкая мускулистая спина скрывала от меня нежную плоть Коринны.

– Он выстроил для меня эту золотую клетку, – продолжала свои жалобы она. – Он воображает, будто я люблю его! О, глупец! Я всегда ненавижу его самоуверенность и самовлюбленность. И кроме того, он упрям и подозрителен…

Не надо было быть особенно догадливой, чтобы понять, что речь идет о лорде Карлтоне. А Коринна, между тем, распаленно продолжала:

– Когда я увидела Лондон, я поняла, что существует иная жизнь, полная веселья и блеска. Если бы мы с тобой могли жить этой жизнью, жизнью Европы! Почему бы нам не уехать в Италию? Ты говорил, что там прекрасно…

– Но ведь я беден, дорогая. Ты привыкла к роскошной жизни. Я не могу тебе этого дать.

– Отец и мать помогут мне!

– Не будь наивной, Коринна. Наше бегство вызовет скандал, твои родители просто-напросто отступятся от тебя.

– У меня больше нет сил терпеть!

– Подумай о детях!

– О детях? О! Я только о них и думаю. Но он и здесь нашел способ оскорбить меня. Когда он привез маленького Брюса, я сразу поняла, что это сын его любовницы. Карлтон знал, что я никогда не стану вымещать свою досаду на ребенке! Подлец!

– Тебя так огорчало то, что у него есть сын от любовницы?

– Боже! Какое мне дело до его любовниц! Меня раздражала его самолюбивая уверенность в том, что он лучше, умнее меня.

– Но, милая, маленький Брюс – его единственный сын. И это сын твоей сестры.

– И твоей любовницы!

– Коринна, я не отличаюсь самоуверенностью лорда Карлтона, но я хочу быть свободен в своих действиях. Я всегда предупреждал тебя об этом. Эмбер красива и умна…

– Иногда я думаю, любил ли ты меня хоть когда-нибудь! – с горечью воскликнула Коринна.

– Нет, я никогда не любил тебя, как лорд Карлтон; никогда не хотел, чтобы ты была моей собственностью, моей рабыней.

– Когда я думаю о наших детях, о! Если бы ты знал, как я страдаю ежедневно, ежечасно! Ведь он считает их своими детьми. Представь, каково мне видеть, как он ласкает их, берет на руки! Любимый, я больше не выдержу! – она зарыдала.

– Не плачь, Коринна, умоляю тебя, – он нежно склонился над ней. – Ты же знаешь, терпеть осталось недолго. Тебе известен мой план. Эмбер поможет нам.

– Ты полагаешь? Ты хочешь обмануть ее?

– Коринна, ты знаешь, это не в моем стиле. Я не собираюсь обманывать ее, но я не хочу расставаться с ней. Мне кажется, она любит меня.

– А я? А наши дети?

– В человеческом сердце таится много любви; оно, – словно глубокий колодец, дна не увидишь.

– Красиво!

– Это сказал мне в Риме один московит по имени Пьетро.

– Как я хочу уехать!

– Потерпи, Коринна, еще немного потерпи.

– Но ты уверен в своем предположении?

– Да, у меня есть чувство, что я прав.

– Это ужасно, то, что ты задумал.

– Есть ли у нас иной выход?

– Нет.

– Тогда положись на меня.

– Но, Санчо, ты никогда не оставишь меня? Ты ведь знаешь, как я беспомощна в этой жизни.

– О чем ты говоришь, Коринна? Я сделаю все для тебя и для детей; для того, чтобы мы все были свободны…

Этот содержательный разговор явно утомил влюбленных. Объятия их сомкнулись. Но после короткой близости Санчо поднялся. Он и Коринна привели в порядок свою одежду и разошлись в разные стороны.

 

Глава пятьдесят вторая

Я еще немного выждала, затем опрометью кинулась к подножью статуи Венеры с яблоком. Теперь моя нагота казалась мне смешной. Я поспешно, путаясь в рукавах, оделась, прибрала волосы.

Бегом я вернулась в дом и поднялась к себе. Разумеется, о том, чтобы заснуть, не было и речи.

Да, я, пожалуй, слишком много узнала в эту ночь.

Итак, Санчо и Коринна – давние любовники. Я посмеялась своей наивности. Если бы я не была убеждена так в чистоте и скромности Коринны, в ее строгой супружеской верности, я более внимательно приглядывалась бы к ней и, наверное, обо всем в итоге догадалась бы. Но какова Коринна! Какую комедию разыгрывала она со мной, как ловко обманывала Брюса. И каков Брюс. Да, он достаточно наказан за свою самоуверенность, за свое пренебрежительное отношение к женщинам. Впрочем, я скорее жалела сестру. Ведь ей действительно приходилось нелегко. И при этом она все же, несмотря ни на что, оставалась доброй, была внимательна к моему сыну…

Но что они задумали? Как они собираются избавиться от Карлтона? Это не могло быть убийство. Я знала, что Санчо не станет убивать. Но почему же тогда Коринна назвала замысел дона Санчо «ужасным»? И какая роль во всем этом отводится мне?

А впрочем, дон Санчо правдив, он все расскажет. Нет, я первая расскажу ему все.

С этой мыслью мне все же удалось забыться сном.

Наутро я держалась, как обычно. Я спокойно простилась с лордом Карлтоном, ласково поцеловала Коринну.

Мы разместились в двух каретах, в одной – дон Санчо и багаж, в другой – я и Сесилья.

Мы доехали по хорошей дороге до пристани и погрузились на корабль.

Я искоса поглядывала на Санчо. Сначала я было решила поговорить с ним на корабле, но потом подумала, что лучше поговорить спокойно в моей спальне в доме отца.

Без приключений мы плыли по огромной реке. Я не хотела уходить с палубы. Мне казалось, что пока мы плыли в усадьбу Брюса, я многое не успела рассмотреть.

Мое внимание привлекли странные чудовища, похожие на огромных ящериц с длинной зубастой пастью. Туловища их были покрыты грубой морщинистой кожей. Целыми стаями они следовали за кораблем.

– Что это? – спросила я Санчо.

– Это крокодилы, – отвечал он.

– Вероятно, они очень опасны?

– Да, если кто-нибудь вздумает купаться в этих местах или просто случайно окажется в воде.

– Но кораблю они повредить не могут?

– О нет.

Я с любопытством продолжала следить за странными чудовищами. Они прекрасно держались в воде, двигались быстро, словно вспарывая волны своими удлиненными туловищами. Но однажды я заметила нескольких крокодилов, выбравшихся на болотистую отмель. Здесь они едва переползали с места на место, с трудом волоча за собой длинные с заостренными кончиками хвосты.

– Посмотри на них, – подозвала я Санчо, – настоящие сказочные драконы. Что удивительного в том, что в местах, где водятся такие чудовища, люди толкуют о магии и волшебстве.

– Я рад, что ты так думаешь, – ответил Санчо задумчиво. – Я тоже полагаю, что все имеет естественные причины.

Вероятно, мой взгляд, брошенный на него вскользь, был несколько более многозначительным, чем следовало, и мог насторожить его. Я это почувствовала.

Совершенно очаровали меня, когда мы проплывали мимо озер, стаи прекрасных птиц с красными ногами и розовым оперением. Птицы немного напоминали цапель. Они назывались фламинго; и когда взлетали, казалось, розовое облако поднимается в небо.

Когда мы приплыли в город, Санчо вежливо простился со мной, мы уговорились о скорой встрече у меня.

Дети радостно меня встретили, они уже успели соскучиться. Я решила, что Чарльз и Сьюзен успели еще подрасти за это время.

Нэн смотрела на меня и ревниво поджимала губы. Я почувствовала, что она хочет поговорить со мной. Я позвала ее в свои комнаты.

– Что случилось, Нэн? Почему ты на меня так смотришь? Тебя кто-то обидел? Или ты по-прежнему ревнуешь меня к Сесилье?

– Было бы к кому ревновать! – фыркнула Нэн. – К этой девчонке-сплетнице. Я не сомневаюсь, что она распускает о вас все эти слухи.

– Что за слухи?

– Порочащие вашу честь!

Я пыталась догадаться, идет ли речь о моей связи с доном Санчо или о чем-то ином.

– Говори толком, Нэн.

– Ну хорошо, скажу. Я не первый год у вас, и вы знаете, как я вам преданна! Так вот, в доме судачат о том, что вы в любовной связи с доном Санчо Пико! И кто же распустил эти слухи, если не ваша горничная-негритянка!

– Все не так уж страшно, Нэн, – улыбнулась я. – Я знаю твою преданность. Я не хочу таиться от тебя. Да, дон Санчо – мой любовник. И что же здесь страшного? Он – холостой кавалер, я – вдова. И вряд ли мы сможем узаконить нашу связь. Ведь я – герцогиня, а дон Санчо – бедный дворянин. И напрасно ты так уж винишь Сесилью. Она и вправду по молодости могла сболтнуть лишнее. Но и без нее этот дом полон любопытных слуг и служанок.

– Говорят, будто дон Санчо дрался на дуэли с лордом Карлтоном. Под вашими окнами.

– Да, это так, – сдержанно бросила я. Но сердце у меня замерло. Я вовсе не желала, чтобы в этом доме знали слишком много.

– А если это дойдет до леди Коринны?

Еще недавно такое предположение встревожило бы меня. Но после того что я услышала ночью в саду, я уже не боялась, что Коринна огорчится изменой Карл-тона.

– Но ведь Коринна знает, что я была женой Карл-тона, что Брюс – мой сын. Не тревожься, Нэн, и пошли мне Сесилью.

– С удовольствием! – воскликнула Нэн. – Вот уж кто заслужил хорошую взбучку!

– Не будь злюкой, Нэн Бриттен, это тебе не идет, – я снова улыбнулась.

Вскоре в комнату вошла плачущая Сесилья.

– Я не виновата, не виновата, – с порога начала причитать она.

– Я не сержусь на тебя, Сесилья, даже если ты и лжешь мне сейчас. От раба нельзя требовать честности. Должно быть, рабы бессознательно стремятся мстить своим господам просто за то, что те – господа; и в такой мести есть своя справедливость.

– Ваша светлость! Я никому ничего не сказала, ваша светлость! Это все Нэн, она оговорила меня. Она просто ревнует вас ко мне.

– Но ты и вправду многое знала?

– Я знала от других служанок, ваша светлость. Я сама никогда не сплетничала о вас!

– Ну, ладно, ладно. Я не стану бранить тебя.

– Только не бейте меня!

– А этого тем более не будет! Даже и не думай ни о чем подобном.

– Но вы не пожалуетесь на меня донье Инес?

– Конечно, нет. Разве я похожа на маленькую девчонку, которая жалуется старшим?

Сесилья невольно хмыкнула.

– Иди, Сесилья.

Она кинулась целовать подол моего платья, и я ей не препятствовала, потому что иначе она решила бы, что я сержусь на нее.

Это все было мне уроком. Поскольку было и вправду кое-что такое, что должны были скрывать мы все – я, Санчо, Коринна.

 

Глава пятьдесят третья

За обедом я отметила, что донья Инес встревожена. Она изо всех сил пыталась скрыть свои чувства, но это ей явно не удавалось. Одета она была по-прежнему, строго, чопорно; черное платье с белым накрахмаленным воротником и затянутые узлом на затылке волосы уродовали ее, подчеркивая бледность ее смуглой кожи и впалые щеки.

Мне стало ясно, что сплетни о Санчо, о дуэли Санчо и Брюса дошли и до нее.

Отца не было дома. Донья Инес объяснила, что пропал Фернандо, испанец, слуга одного из наших соседей. Он был послан в загородное поместье с каким-то поручением и не вернулся. Несколько человек, в том числе мой отец, отправились на поиски. Снова оживились слухи о таинственном загородном доме, где якобы появлялся призрак женщины-вампира. Я догадывалась о том, что, должно быть, донье Инес известно, что сплетничают, будто вампир – это ее мать, донья Консепсион, таинственно превращенная в чудовище мулаткой Хуаной. Я представляла себе, как тяжело должно быть думать обо всем этом донье Инес с ее строгостью и чопорностью. Я предположила, что отец поехал нарочно, чтобы снова увидеть своими глазами заброшенный дом и в очередной раз убедить донью Инес, что на самом деле никакого вампира нет.

После обеда моя мачеха неожиданно пригласила меня к себе в спальню. Я возблагодарила Бога за то, что встречу с доном Санчо я назначила ночью. Да, не следует встречаться днем. К чему излишние сплетни…

В спальне доньи Инес над жесткой деревянной кроватью висело распятие. И мебель здесь была жесткая, угловатая. Я опустилась на высокий стул с резной спинкой. Внезапно я заметила, что донья Инес не садится.

– Что с вами, донья Инес? Почему вы не садитесь? На щеках ее заалели красные пятна. Она скрестила пальцы опущенных рук. Я заметила, что тыльная сторона ее ладоней уже сморщилась и старчески пожелтела.

– Я не смею сидеть в присутствии ее светлости герцогини без ее дозволения, – чопорно и нервно произнесла она.

Что за тактику она решила избрать в разговоре со мной?

– Оставим эти церемонии, – кротко начала я. – Разумеется, вы можете сидеть в моем присутствии. Ведь я для вас не герцогиня, а всего лишь дочь вашего супруга, ваша падчерица.

Она опустилась на стул напротив меня и тяжело вздохнула.

Некоторое время она нервно ломала пальцы.

Я удивлялась, видя, сколько детского сохранилось в поведении этой пожилой дамы. Сейчас она удивительно походила на робкую и замкнутую девочку-подростка, поглощенную какими-то своими, пугающими ее саму мыслями, и не знающую, как ей держаться со взрослыми женщинами; смущенно и нелогично бросающуюся в крайности: от робости к заносчивому упрямству.

– Не знаю, как начать разговор, – наконец призналась донья Инес.

Пока она молчала, я успела обдумать свое поведение. Я решила, что с доньей Инес лучше всего будет все отрицать. Я подумала было, не начать ли этот малоприятный разговор мне самой, выведя таким образом мою мачеху из затруднительного положения; но все же решила, что это может быть воспринято как желание быть чересчур любезной.

– Я догадываюсь, донья Инес, что вы пригласили меня сюда не просто так. Но я не знаю, о чем вы хотели бы побеседовать со мной.

Донья Инес снова тяжело вздохнула. Видно было, что ей и вправду трудно заговорить со мной. Нет, конечно, она хотела говорить о Брюсе и Санчо.

Я терпеливо ждала.

Наконец донья Инес, кажется, решилась.

– Я… Я слышала сплетни… Конечно, я знаю, что это неправда… Речь шла… Эти несносные слуги… Речь шла о поединке, будто бы состоявшемся между лордом Карлтоном и доном Санчо Пико…

– Что вы имеете в виду, донья Инес? – я придала своему голосу оттенок суровости.

– Я… Я умоляю вас, пощадите мою дочь! Она так влюблена в своего супруга! Она не вынесет его измены!

Бедная донья Инес! Если бы она знала истину! Но об этом и думать было нечего.

– Лорд Карлтон не изменяет своей супруге, – спокойно сказала я. – А я люблю Коринну как сестру. Клянусь вам, донья Инес, у вас нет оснований тревожиться из-за отношений Коринны и лорда Карлтона.

– Я так и подозревала, что все это лишь сплетни. Простите меня, ваша светлость! Я просто ослеплена своей любовью к единственной дочери.

«Не хватает еще, чтобы и она, как Сесилья, кинулась целовать мне подол платья», – невольно пришло мне в голову.

– Не будем возвращаться к этому, донья Инес.

– Я накажу слуг..

– Право, не стоит. Это только привлечет к нелепой сплетне излишнее внимание.

– Да, пожалуй, – неуверенным голосом произнесла донья Инес.

Я покинула ее апартаменты и ушла к детям. Почти час я провела, играя и беседуя с ними. Оба уже недурно говорили по-испански. Сьюзен, одетая как взрослая дама, училась обращаться с веером. Когда пришло время детского ужина, я попрощалась с детьми и ушла к себе.

 

Глава пятьдесят четвертая

Ужин взрослых прошел спокойно. Мы с доньей Инес выпили кофе и покурили в гостиной. Мы болтали о пустяках, всячески стараясь показать друг другу, что напряженная послеобеденная беседа забыта.

Но меня ночью ожидал разговор более напряженный, разговор с доном Санчо Пико.

Пожелав друг другу спокойной ночи, мы с доньей Инес разошлись по своим комнатам.

Мой разговор с доном Санчо начался не совсем удачно.

Когда я вошла в спальню, он уже ждал меня.

– Как вы вошли? – спросила я. – Дверь заперта на ключ.

– Зато не заперты окна.

– Вас могли увидеть в саду. В комнате могла оказаться моя горничная.

– Едва ли. Ведь у нее нет ключа, ключ есть только у вас.

– О нас ходят довольно неприятные сплетни… Я пересказала ему свой разговор с доньей Инес.

– Но вы уверили ее в том, что это всего лишь сплетни? – Он остановил на мне выжидательный взгляд, снял очки и положил их на туалетный столик.

– Ее, собственно, не интересую я, и вы не интересуете. Она озабочена семейным счастьем своей дочери Коринны, – я напрягала все силы, чтобы подавить свою иронию. – Она опасается, что бедняжка Коринна, без памяти влюбленная в своего супруга, не переживет его измены.

Санчо снова перешел со мной на «ты».

– Надеюсь, ты ее успокоила?

– Да.

Он уже достаточно хорошо знал меня и чутко улавливал мое настроение, оставшись наедине со мной.

Он молча смотрел, как я быстро переодеваюсь. В энергичности моих движений не было ничего от нежной томности приготовлений к любовной ночи.

Я быстро заплела волосы в косу и заколола узлом на затылке, накинула шаль на обнаженные плечи, выступающие из выреза сорочки.

Санчо смотрел на меня выжидающе. Он не раздевался, лишь расстегнул ворот камзола.

Я уже сидела на застланной постели, уютно поджав под себя босые ноги.

– Ты, кажется, хочешь поговорить со мной, – начал Санчо.

Но я решила, что лучше будет если он расслабится. С напряженным и проницательным Санчо Пико мне беседовать не хотелось.

– Да, – ответила я, – помнишь, ты просил уведомлять тебя о поездках отца? Я узнала, что отец уехал незадолго до моего приезда. Наверное, он скоро вернется.

– Что ж, дождемся его следующей поездки.

– Ты не мог бы мне все же объяснить, какая опасность угрожает моему отцу?

– Пока нет. Но ты непременно узнаешь.

– Это имеет какое-то отношение к опасности, угрожающей Брюсу Карлтону?

– А какая опасность угрожает ему?

– Я полагала тебя более правдивым человеком.

– Гм! Я вижу, ты знаешь…

– Да.

– Случайно?

– Да.

– Как это произошло?

Я рассказала о ночи в парке.

– Это правда, – признался Санчо…

Он рассказал мне, что встретил и полюбил Коринну еще когда она была юной девушкой. Их любовь была взаимной. Несмотря на строгое воспитание, Коринна отличалась пылким темпераментом, в конце концов она отдалась своему любимому. Их связь не осталась без последствий. Вскоре выяснилось, что Коринна ждет ребенка. О браке не могло быть и речи. Ведь Коринна была урожденной графиней по отцу и знатного рода по матери. А Санчо был всего лишь незнатным дворянином. Донья Инес никогда бы не согласилась на их брак. Более того, один только разговор об этом мог бы ее убить. Молодые люди не знали, что предпринять, на что решиться. Бежать в Европу Коринна боялась. Ее не страшила потеря графского титула, но ужасала мысль о том, что она разобьет сердце любящей матери, которая так заботливо растила и воспитывала ее. Наконец любовники приняли решение бежать.

– Ты собирался жениться на Коринне? – с любопытством спросила я.

– Конечно. Ведь я не мог бросить ее опозоренную, – ответил он прямо.

Но, к счастью, ему не пришлось изменять своим принципам и удалось остаться холостым. Как раз, когда любовники пребывали в отчаянии, к Коринне посватался лорд Карлтон. Донья Инес не сразу дала свое согласие. Ведь, выходя замуж за лорда Карлтона, ее дочь теряла графский титул и становилась всего лишь баронессой. Но Коринна ловко разыграла влюбленность и мать уступила. Так, Мелинда, первенец Коринны и Санчо, родилась законной дочерью барона Карлтона. Маленький Джон тоже был сыном Санчо Пико.

– Тебе это кажется вполне честным? – Я потеребила кисти шали.

– Честным по отношению к кому?

– Не надо уверток, Санчо. Я не говорю о том, что это нечестно по отношению к лорду Карлтону. Но для тебя самого? Тебя не мучает то, что твоих детей воспитывает другой человек, то, что они называют его отцом?

– Лорд Карлтон – отнюдь не первый мужчина, обманутый подобным образом. Да, меня мучает подобное положение вещей, хотя жениться на Коринне я не собираюсь. Впрочем, я вообще не желал бы связывать себя узами брака.

– Что за план ты придумал для того, чтобы устранить лорда Карлтона? Почему Коринна назвала этот план «ужасным»? – напрямик спросила я.

– Прости, Эмбер, сейчас я не могу тебе этого сказать. Но я клянусь тебе, что не стану убивать лорда Карлтона. Я не убийца, – серьезно ответил он.

– Но когда-нибудь я узнаю все?

– Да, обещаю тебе. И не бойся ни за себя, ни за детей.

– Связана ли опасность, грозящая моему отцу, с лордом Карлтоном?

– Возможно; пока не знаю.

Он еще раз повторил, чтобы я не боялась. Затем мы все же занялись любовью.

 

Глава пятьдесят пятая

Боялась ли я? Трудно сказать. Во всяком случае, я решила твердо, что буду сама участвовать в делах, задуманных Санчо. Он попросил меня спросить отца, когда тот собирается в свою очередную поездку. Я обещала.

Испанца Фернандо так и не нашли. Я пыталась угадать, глядя на отца и донью Инес, состоялся ли между ними разговор о таинственном вампире. Отец любил донью Инес. Я думала об этой любви и в конце концов пришла к выводу, что со времени венчания с моей юной матерью отец сильно изменился. Он рассказал мне, что внешне я очень похожу на мать.

– А характер? – спросила я. Он задумался.

Меня эта внезапная задумчивость немного удивила. Почему он не отвечает сразу? Мне пришла в голову вполне естественная мысль: он просто плохо помнит мою мать. Ведь они были так молоды, так мало прожили вместе. Но вот он заговорил:

– Ты – женщина иного времени. Твоя мать могла быть решительной, но у нее были какие-то твердые нравственные устои; например, не выходить замуж за того, кого не любишь; во что бы то ни стало сохранять верность любимому…

– Это плохо, что у меня нет подобных твердых устоев? – прервала его я.

– Думаю, не плохо и не хорошо, это просто данность… – Вероятно, он подумал и о своей младшей дочери. – Скорее, это свойственно Коринне… – он замолчал. Должно быть, подумал, что может обидеть меня.

Я тоже не хотела продолжать разговор о Коринне. Теперь, после того что я узнала о ней, я бы побоялась выдать ее нечаянно. Поэтому я просто дружески коснулась руки отца и перевела разговор на другое.

Может быть, юная донья Инес, так несхожая внешне с моей матерью, отличалась теми же твердыми нравственными устоями? Да, впрочем, она и сейчас, кажется, их имеет в полной мере.

Иногда мне приходило в голову, почему я считаю подлостью предупредить лорда Карлтона о явно грозящей ему опасности? Ведь, возможно, ему все же грозит гибель. И ведь я любила этого человека, он был отцом моего первенца. Разве Коринну и Санчо я люблю больше? Смешно! Как сильно я изменилась! Я, как чужую, вспоминала себя прежнюю, мечтавшую о настоящем браке с Карлтоном, готовую на все ради близости с ним. Теперь я даже не понимала, не воспринимала механизм тогдашних моих чувств; они просто казались мне комичными, досадными, даже глупыми. Такими же казались мне чувства Коринны к Санчо. Я совершенно не ревновала. Я вдруг поняла, что один человек может иметь не одного партнера или партнершу по близости; что любой человек может любить много и полноценно сближаться со многими себе подобными. Тогда какой смысл имеют эти клятвы в верности одному? Зачем их так восхваляют? Разве подобные клятвы не калечат людей, не сужают, не обуживают их чувства? Но все же, что будет с Карлтоном? Я не хотела ему зла. Но я считала, что не имею права выдавать Коринну и Санчо. Меня саму интересовало, откуда проистекает эта моя убежденность. Но проследить ее истоки я никак не могла.

Время проходило в напряженном ожидании, в размышлениях и в занятиях любовью.

Я составила свой план. Когда я достоверно узнаю, что отец собирается ехать, я поеду вместе с доном Санчо.

Несколько раз отец говорил мне, что едет. Я придумала предлог, почему я спрашиваю его об этом. Всякий раз я просила его привезти мне табачных листьев. Я объясняла это своей прихотью: мне будто бы хочется самой нанизать их, высушить, истолочь и приготовить нюхательный табак с ароматическими веществами. Кстати, я действительно занялась этим и это даже понравилось мне. В Лондоне была мода нюхать табак. Теперь я наполняла свою давно пустовавшую фарфоровую табакерку табаком собственного изготовления. Разумеется, отец ни о чем не подозревал.

В первый раз, когда я известила Санчо о том, что отец собрался ехать, Санчо молча кивнул.

– Ты поедешь следом? – я внимательно посмотрела на него.

– В этот раз – нет.

– Но когда ты все же поедешь, разумеется, и я поеду с тобой!

Мне показалось, что я произнесла это с излишней горячностью и вызовом; я подосадовала на себя. Но Санчо понял меня и ответил с неожиданной мягкостью:

– Не тревожься, Эмбер, ты и вправду поедешь со мной.

Четыре раза я предупреждала Санчо о поездках отца. Наконец в четвертый раз Санчо сказал мне, что теперь ему ясно: отец уезжает примерно каждые две недели.

 

Глава пятьдесят шестая

Однажды, одевая меня, Сесилья посмотрела на меня большими глазами и, явно сгорая от желания тотчас все выложить, заявила:

– Уж и не знаю, ваша светлость, говорить ли вам..

– А если я прикажу не говорить, ты не скажешь? – я улыбнулась. – Неужели удержишься?

Она состроила смешную гримасу и тоже рассмеялась.

– Ладно уж, так и быть, скажу. – Она тут же прижала ладонь к пухлым губам, сдерживая смех, затем стала серьезной. – Вообще-то ничего смешного здесь нет. Только у дона Санчо Пико гостит лорд Карлтон.

Она сделала выразительную паузу и еще больше округлила глаза. Конечно, она ожидала, что я заполню эту эффектную паузу возгласом «Ох!» или другим подобным проявлением изумления. Но я и бровью не повела, хотя сердце мое учащенно забилось.

– Вы разве знаете об этом? – Сесилья была явно разочарована.

– А почему бы мне не знать? – Меня тронула почти ребяческая наивность этой девушки. – Нет, ничего удивительного в том, что я это знаю. Гораздо интереснее узнать, откуда это известно тебе.

– От… от слуг! – выпалила она смущенно.

– Уж не от слуг ли дона Санчо, а? Но, насколько я знаю, у него только один слуга, – я испытующе посмотрела на Сесилью. Негры, конечно, краснеть не могут; будь девушка белой, она бы, наверное, залилась румянцем.

– Слуга и кормилица, – невпопад поправила она меня.

– Кормилицу дона Санчо я тоже знаю, и поэтому не верю, чтобы она болтала с тобой.

– Нет, не болтала. – Сесилья потупилась.

– Да, я знаю этого слугу, – продолжала я с деланной задумчивостью, радуясь в душе тому, что мы не говорим больше о лорде Карлтоне. – Он молодой, довольно красивый. Его зовут Диего, ведь так?

– Да, – согласилась смущенная Сесилья, – он очень красивый и… и белый! – и она залилась слезами.

Я попыталась понять, огорчает ли ее то, что Диего белый, или же наоборот привлекает.

– Послушай, Сесилья, – начала я осторожно, ведь я чувствовала определенную ответственность за судьбу этой девушки, – ты не маленькая девочка и глупо было бы мне предупреждать тебя, что от любви бывают дети. Уж не попала ли ты в беду? Почему ты плачешь?

– Ах, ваша милость, ваша милость; может, было бы лучше, если бы я попала в беду; по крайней мере, это означало бы, что я получила удовольствие и в определенной степени добилась, чего хотела.

– Почему же в определенной степени? – Я успокоилась относительно Сесильи и была даже несколько заинтригована.

– Да потому что в полной мере было бы, если бы я вышла за него замуж!

– А он?

– Он просто считает меня девчонкой, которая только на то и годна, чтобы сплетничать.

– Он прав, – я улыбнулась, – в определенной степени.

– Но я-то люблю его!

– Ну хочешь, я поговорю с ним. Ты ведь хорошенькая.

– Я черная, ваша светлость, и рабыня. А он белый и свободный.

– Ну, белой я тебя сделать не смогу. Но вот выкупить тебя у доньи Инес и дать тебе приданое – почему бы нет.

– Ах, ваша светлость!

– Он, конечно, беден, и приданое не оставит его равнодушным. А когда он станет твоим мужем, все будет зависеть от тебя самой и в своем счастье или несчастье ты уже не сможешь никого винить кроме себя.

Сесилья умчалась радостная, строя на бегу всевозможные радужные надежды. А я, отпустив ее, не спешила спускаться вниз, в гостиную. Разговор о слуге по имени Диего, испанце, напомнил мне о другом молодом слуге-испанце, Фернандо. Ведь его так и не нашли.

Затем я стала думать о странной дружбе лорда Карлтона и Санчо Пико. Почему Брюс гостит у Санчо?

Почему Санчо не сказал мне об этом? И что все это может означать? Какая идет игра? Кто обманывает меня? Брюс? Коринна? Санчо? Обманывает ли Коринна Санчо? Не играют ли Санчо и Коринна против меня, что, впрочем, маловероятно. И не обыграет ли нас всех Брюс Карлтон?

Пока что я решила напрямик спросить Санчо о его неожиданном для меня госте. Я не сомневалась, что Санчо ответит честно и с полной искренностью; он будет выглядеть полностью правым и несомненно найдет оправдание тому, что скрыл от меня визит лорда Карлтона. Ох уж эти мне прямодушные мужчины – Брюс, мой отец, Санчо…

 

Глава пятьдесят седьмая

Все вышло, как я предполагала.

С некоторой язвительностью я сказала Санчо, что он может не скрывать больше своего гостя. Если тайна известна слугам, значит, она больше не тайна. И, разумеется, Санчо ответил мне честно и прямо, что да, лорд Карлтон был у него в гостях, но теперь уехал.

– Я действительно не хотел афишировать этот визит.

– Но ты можешь мне сказать, зачем он приезжал?

– Это связано с опасностью, грозящей твоему отцу. Я хочу, чтобы Брюс помог мне.

Я поморщилась.

– Тогда я ничего не понимаю. Ты намеревался каким-то образом устранить Брюса из жизни Коринны, ты дрался с ним на поединке из-за меня; и вот он у тебя в гостях, и ты даже почему-то хочешь, чтобы об этом мало кто знал. Что все это значит?

– Мне, в сущности, все равно, пусть знают, что Карлтон гостил у меня, это не преступление. Но он не просто приезжал ко мне в гости, он был у меня по делу. Это касается твоего отца. Ведь Карлтон, так же как и я, заинтересован в том, чтобы помочь ему.

– Я поняла, что ты и Карлтон, вы оба знаете что-то, чего не знаю я.

– Да. И пока я не могу сказать этого ни тебе, ни Коринне. Но я клянусь, что ты все узнаешь.

– Что ж, – остается ждать, – я пожала плечами. Когда я спросила Сесилью, уехал ли лорд Карлтон, она ответила, что вроде бы уехал. Впрочем, теперь она была так увлечена своими надеждами на брак с Диего, что мало на что вокруг обращала внимание. Она смотрела на меня просящим взглядом, но открыто спросить, когда же я ей помогу, не смела. Мне стало жаль ее.

– Наберись терпения, Сесилья, я обязательно помогу тебе.

 

Глава пятьдесят восьмая

Наконец, в ответ на мое сообщение о поездке отца, Санчо сказал мне, что и мы с ним едем.

– Сколько времени займет наша поездка? – спросила я.

– Полагаю, не более суток.

Здесь, в городе я подружилась с одной дамой, молодой, смелой и изящной. Она овдовела и уже успела выйти замуж второй раз. Имя ее было донья Флора. Донья Флора владела небольшим загородным имением, иногда я гостила у нее. О моей связи с Санчо Пико, в сущности, уже знал весь город.

– Флора, – предложила я, когда мы сидели в гостиной за кофе. – Хочешь помочь мне в одном деле?

Она спросила, касается ли это дело любви. И когда я ответила утвердительно, она со смехом согласилась.

– Мне хотелось бы провести целый день с Санчо в его доме, но не хотелось бы говорить об этом донье Инес…

Флора звонко рассмеялась. Донья Инес, кажется, была чуть ли не единственной дамой в городе, ничего не знавшей о моих отношениях с Санчо.

– Не могла бы ты сказать донье Инес, что я гощу у тебя за городом?

Конечно, Флора не могла ответить мне отказом. Такие невинные обманы казались ей очень забавными.

Я предупредила мачеху, что уезжаю в имение Флоры. Флора подтвердила мои слова. Таким образом все было улажено.

Донья Инес озаботилась тем, какую карету запрячь для меня. Но я сказала, что поеду верхом в мужском костюме.

Подавив вздох, донья Инес поджала губы. Я заметила, что мои экстравагантные выходки скорее огорчали ее, нежели сердили.

Итак, все было улажено.

Я выехала рано утром, затемно. С Санчо мы договорились встретиться в пальмовой роще, там, где кончалась мощеная дорога, шедшая из города.

В Англии я не раз переодевалась в мужской костюм. На этот раз я надела костюм в испанском стиле. Широкополая шляпа с приподнятой тульей затеняла мое лицо и совершенно скрывала волосы, которые я тщательно подобрала, заколола и спрятала в сетку. На мне был пестро расшитый жилет, темная куртка. В толстых кожаных гетрах было удобно сидеть на лошади. За пояс я заткнула пистолет отца. Лошадь у меня была прекрасная. Отец подарил мне отлично выезженную кобылу.

Погода стояла хорошая. День явно обещал быть погожим. Постепенно совсем рассвело. Воздух согрелся после холода ночи. Послышались крики попугаев из придорожных пальмовых рощ.

Подъезжая к условленному месту, я заметила одинокого всадника. Я осторожно приблизилась сзади. Конечно, это был Санчо. Моя мера предосторожности оказалась излишней. Я поворотила лошадь. Санчо увидел меня и лицо его почему-то приняло раздосадованное выражение. Я ничего не поняла.

Но когда я оказалась почти лицом к лицу с ним, я встретила его изумленный взгляд.

– Эмбер?

– А разве ты условился встретиться с кем-то другим?

Я засмеялась.

– Ты что, и вправду не узнал меня?

– Ты знаешь, да. Я даже подосадовал, когда увидел, как ты подъезжаешь, что у нас окажется ненужный свидетель нашей встречи.

– За кого же ты меня принял?

– Смешно. За какого-то молодого испанца. А что за оружие у тебя? – он нагнулся с коня, тронул пистолет.

– О, это пистолет отца.

– Заряженный серебряными пулями?

– Почему серебряными?

– Существует поверье, что только серебряной пулей можно убить вампира.

– Ах да! И убить его может только человек, никогда никому не желавший зла, – я лукаво взглянула на дона Санчо.

– Нам не стоит настраиваться на шутливый лад, – он внезапно посерьезнел.

Мы выехали из рощи. Дон Санчо, конечно, знал дорогу. Я видела перед собой сплошные заросли колючих кустов. Но он уверенно направлял коня. Я следовала за ним.

– Мне должно быть стыдно перед тобой, – внезапно произнес он.

– Почему?

– Я не предусмотрел, как ты должна быть одета. Ничего не сказал тебе об этом. Как хорошо, что ты сама догадалась надеть мужской костюм.

– Долго ли нам придется ехать? – спросила я.

– Мы доберемся к вечеру.

– Но тогда ты не предусмотрел и того, что мы непременно проголодаемся. Я не взяла с собой ничего съестного.

– А вот это я как раз предусмотрел. – Он слегка похлопал по луке своего седла. Там была приторочена кожаная сумка. – У нас есть вяленая баранина, хлеб, фляга с вином. Я кивнула.

Некоторое время мы ехали молча. Тропинка, узкая и едва приметная, вилась среди кустарниковых зарослей. Я следила, чтобы шляпа не упала с головы, колючки цеплялись за мою куртку. Да, Санчо проявил непредусмотрительность, не предупредив меня, как надо одеться. А вдруг он сделал это не случайно? Перед собой я видела его спину и круп его коня. Мне сделалось немного не по себе. За кем я следую столь доверчиво? Кто, в сущности, этот человек? Не собирается ли он погубить меня? Но зачем? А разве то, что я знаю о плане устранения лорда Карлтона – недостаточная причина? Я была женой лорда Карлтона, он – отец моего сына; фактически и сюда, в Америку, я приехала из-за любви к нему. Значит, вполне естественно, что я способна предупредить его о грозящей ему опасности. Я невольно ощупала пистолет за поясом. Нет, я не отдам дешево свою жизнь.

Мы ехали довольно долго. Затем остановились на поляне. Мы спешились. Санчо вынул из сумки провизию. Я устала и сильно проголодалась, утром я выпила лишь чашку крепкого кофе и съела кусок пирога с мясом. Теперь мы с удовольствием подкрепились, сидя на траве. Я смотрела на лицо Санчо, встречала взгляд его глаз под стеклами очков, и сомнения мои постепенно рассеивались.

После еды мы решили передохнуть. Продолжать путь я была не в силах. Мы ехали несколько часов. Глаза у меня слипались. Я выпила немного вина. Но все же предпочла утолить свою жажду холодной ключевой водой из ручья на поляне. Санчо поступил так же. Я заметила, что и он утомлен долгой поездкой.

– Но спать нам придется по очереди, – сказал он.

– Ты чего-то боишься?

– Да.

– Здесь водятся дикие звери?

– Нет, я опасаюсь диких людей.

– Ты боишься, что на нас нападут индейцы?

– Такое возможно.

Я с некоторой тревогой вгляделась в окружающие заросли.

– Я хочу, чтобы ты отдохнула первой, – предложил Санчо.

Я согласилась и улеглась, завернувшись в плащ. Усталость оказалась столь велика, что я почти тотчас уснула.

Спала я обычно крепко, без сновидений. Но на этот раз я вскочила с коротким криком, почувствовав чье-то прикосновение. Но это был всего лишь Санчо. Он улыбнулся. На какое-то мгновение мне показалось, что улыбка его была коварной. Уж не хочет ли он нарочно взвинтить мои нервы, довести меня до такого состояния, когда судорожный страх лишит меня возможности спокойно логически мыслить? Но увидев его улыбку, я подумала, что напрасно настраиваю себя на подобный лад. Я должна ему верить. И в данном случае он вполне достоин доверия.

– Ты нервничаешь? – Санчо дружески обратился ко мне. Чувствовалось, что он хочет поддержать меня.

– Да, пожалуй.

– Прости, я просто коснулся твоих волос. Волосы у тебя, конечно, изумительные.

– Лучше, чем у Коринны? – я лукаво склонила голову.

– Послушай, я не люблю этих глупостей.

Он лег на траву, закутавшись в свой плащ. Я пристроила мой плащ ему под голову. Он закрыл глаза и довольно быстро уснул. Я принялась расхаживать взад и вперед, не спуская глаз с кустарника. Несколько раз я тренировалась: быстро выхватывала из-за пояса пистолет и наводила на невидимого врага. Иногда мне казалось, что ветви, густо поросшие зелеными листьями, как-то странно колышутся. Но я уже не испытывала панического страха. Я уверена была, что индейцев в любом случае напугают выстрелы и они отступят. Короче, когда Санчо проснулся, я была спокойна. Мы оседлали наших лошадей, которые тоже успели отдохнуть, и снова тронулись в путь.

Мы отдыхали еще один раз, но уже не спали.

Постепенно темнело. Я догадывалась, что ехать нам осталось недолго.

 

Глава пятьдесят девятая

Итак, я в темных джунглях.

– Странно, что дом находился в такой местности, – заметила я.

Тропа расширилась, и теперь мы с Санчо ехали рядом.

– Когда-то здесь не было всех этих деревьев и кустов, – откликнулся Санчо. – Джунгли наступают там, где человек сдается им, не проявляя должной человеческой силы воли.

– Значит, с тех пор как та несчастная семья погибла, люди не решаются здесь селиться?

Санчо кивнул.

– Ты считаешь их страх ложным? – Я ехала, опустив голову.

– Как сказать, Эмбер. Я твердо верю в то, что ничего сверхъестественного в этом мире не существует…

– А в каком-либо другом мире? – прервала я его.

– Прежде стоит ответить на вопрос, существует ли какой-либо иной мир, и если да, то где и как он может существовать. Но гораздо важнее то, что существуют вполне реальные опасности. И еще: люди достаточно ловко умеют придавать своим действиям странный характер, чтобы они походили на действия сверхъестественных сил.

– Похоже, нам придется столкнуться именно с этим вариантом, – задумчиво произнесла я.

Внезапно Санчо резко натянул поводья. Конь его заржал.

– Что ты? – я тоже остановила свою лошадь.

– Послушай, но как ты догадалась, что мы едем именно в тот заброшенный дом, где когда-то произошло страшное убийство целой семьи?

– Догадаться не так уж трудно. Меня все время преследует мысль о том, что опасность, грозящая моему отцу, связана с этим заброшенным домом. Более того, у меня уже есть своя версия.

– Расскажи.

– Я знаю, что донью Инес наверняка мучает эта страшная и нелепая сплетня о том, что силой колдовства мулатки Хуаны донья Консепсион, мать доньи Инес, превращена в демоническое существо, жаждущее крови. Отец любит свою жену. Я думаю, он просто периодически ездит в этот дом и потом убеждает донью Инес, что никакого бессмертного вампира здесь нет.

– Что ж, логично, – коротко бросил Санчо.

– И дальше, – продолжала я, ободренная его оценкой, – мы знаем, что случаются необъяснимые пропажи людей. Так, совсем недавно исчез Фернандо, молодой слуга-испанец. Наверное, ты предполагаешь, что в доме прячутся бандиты. Поэтому моему отцу и грозит опасность. Дальше. Ты рассказал об этом лорду Карлтону и попросил его помощи. Ведь у него прекрасные отношения с тестем. Но в то же время ты можешь надеяться, что во время этого опасного предприятия лорд Карлтон может погибнуть, – я невольно вздрогнула. Санчо слушал с интересом. – Ты… – Я почувствовала на миг, что мне не хватает воздуха. – Ты послал его вперед. – Теперь я говорила медленно; возможно, подспудно я давно обдумывала все это, но сейчас мне казалось, что меня осеняет внезапно. – Ты нарочно послал его вперед, чтобы он подвергся опасности. Ты надеешься, что он погибнет.

Я замолчала. Мне было неприятно, горько; я чувствовала себя одинокой.

– Честно ли это, Санчо? – вырвалось у меня. – Честно ли? Можно ли, чтобы такой человек, как ты, поступал подобным образом?

Он выслушал меня внимательно, не прерывая.

– Да, – начал он, – ты имеешь полное право задавать мне подобные вопросы…

По его тону я поняла, что сейчас он начнет говорить прямо и честно.

– Боже, Санчо! – раздраженно воскликнула я. – Сейчас ты с такой прямотой объявишь мне, что просто должен подвергнуть лорда Карлтона смертельной опасности, что мне ничего не останется, кроме как восхищаться твоей честностью и откровенностью!

– Эмбер! Об этом заброшенном доме и об опасности, грозящей твоему отцу, я рассказал лорду Карлтону то, чего пока не могу доверить тебе. Я ничего не скрыл от Карлтона. Да, он поехал вперед добровольно.

– Как ты дал ему знать о поездке отца?

– Ты разве не заметила у меня во внутреннем дворе голубятню? Разведение голубей – старый испанский дворянский обычай. Я отослал к лорду Карлтону почтового голубя. Поэтому я и пропустил несколько поездок твоего отца, чтобы Карлтон успел прибыть в город.

– Но ты надеешься на гибель лорда Карлтона?

– Да, – глухо произнес Санчо и отвернулся. – Но, Эмбер, если бы ты знала то, что знаю я! Фактически я спасу и твоего отца и Карлтона.

– Я перестаю понимать! Чего ты хочешь? Кого спасаешь и кого губишь?

– Эмбер, скоро ты будешь знать все. Это будет страшная правда. Я предупреждаю тебя. Лучше бы тебе не знать этой правды никогда. Но если ты не будешь знать, ты не поймешь моих действий.

– Коринна знает хоть что-то?

– Совсем ничего.

– Она поймет твои действия? Или она готова к гибели мужа?

– Мы вместе с тобой обсудим, что говорить и чего не говорить Коринне.

Я давно убедилась, что лесть в человеческой жизни – нечто исключительное. Стоит вольно или невольно польстить человеку, и он преисполняется доверия и даже нежности к тому, кто ему польстил. Я вовсе не была исключением. Мне польстило доверие Санчо, которого я любила не только за его тело, но и за его незаурядный ум.

В молчании мы продолжали путь. Санчо предупредил меня, что нам следует держаться рядом. Темнело прямо на глазах. Темнота опускала на нас свой покров, полнилась звуками, сильными и резкими; запахами, острыми, пряными, неведомыми; шорохами, таинственными и коварными. Кто-то взвизгивал, полз, шуршал в листве.

– Не пугайся, Эмбер, – предупредил Санчо. – Все, что ты сейчас слышишь и видишь, – явления совершенно реальные.

Последний отрезок нашего пути пролегал сквозь таинственные ночные джунгли.

 

Глава шестидесятая

Мне казалось, что я двигаюсь сквозь сплошную живую стену. Все шевелилось и издавало странные звуки.

– Это растения и ночные животные джунглей, – предупредил меня Санчо.

Я не могла понять, что же это движется – лианы или змеи? Страшный дикий вопль оледенил мне кровь.

– Тигр охотится ночью, – тихо произнес Санчо. Раздались новые вопли. Ночные хищники зажили своей жизнью.

Вдруг я отчетливо услышала свист, негромкий и непронзительный.

– Человек!

Я ощутила, как ужас вот-вот овладеет мною.

– Санчо! – я крепко сжала его руку. Он понял причину моего страха.

– Это просто одна из разновидностей питонов. Да, как-то странно напоминает свист человека, предупреждающего об опасности.

– Ты уверен?.. уверен? – задыхаясь, шептала я.

– Совершенно уверен, Эмбер. Возьми себя в руки. Помни то, о чем я все время предупреждаю тебя: вокруг нас нет ничего сверхъестественного.

Наши лошади двигались ужасающе медленно. Меня охватывало мучительное желание резко послать лошадь вперед. Но это было невозможно. Усилием воли я овладевала собой. Иногда мне казалось, будто что-то касается меня, моего лица. Резкие, порою липкие прикосновения, очень быстрые.

– Я чувствую какие-то прикосновения, Санчо, – я прилагала колоссальные усилия, чтобы мой шепот звучал спокойно.

– Это растения и ночные насекомые. Это неопасно.

Я поражалась его спокойствию. Впрочем, он проделывал этот путь не в первый раз. Но ведь когда-то был и первый. Наконец мы выехали на более или менее просторную поляну.

– Теперь мы едем прямо к заброшенному дому, – сказал Санчо. – Когда-то здесь была мощеная тропа.

Перед нами выросло нечто темное и на первый взгляд бесформенное.

– Дом. – Санчо вытянул руку.

Мне пришло в голову, что он делает все эти объяснения только для того, чтобы успокоить меня. Ведь его слова звучали так обыденно, голос был таким спокойным.

Мне захотелось подхватить этот его тон; показать, что и я не такая уж трусиха.

– Не вижу окон, – заметила я. – Их нет?

– Отчего же, есть, и стекла давно выбиты.

– Тогда бы я заметила оконные проемы.

– Мы подъезжаем сзади.

– Почему? Нас могут заметить? Мы можем кого-то спугнуть?

– Да, – коротко и спокойно бросил он.

Я сжала зубы, одолевая страх. Я знала, что не имею права бояться. Ведь я сама хотела поехать. Я не могу быть для Санчо досадной обузой, я должна быть помощником и другом.

Санчо остановил своего коня. Мы все еще находились довольно далеко от дома, представлявшегося мне темной грудой развалин. Санчо спешился и велел спешиться и мне. Мы осторожно отвели лошадей подальше и привязали.

– Здесь они будут в безопасности, – объяснил Санчо.

Я кивнула.

Затем мы начали подбираться к дому. Санчо двигался впереди. Я шла сзади. Я повторяла все его движения, действия. Когда он оглядывался или пригибался, то же самое делала и я. Я уже не обращала внимания на досадные скользкие прикосновения. Санчо сказал, что это нестрашно. Я была в том состоянии, когда целиком и полностью доверяешься своему спутнику и таким образом снимаешь с себя всякую ответственность за собственные действия, не принимаешь сам никаких решений; весь сосредотачиваешься на подражании, повторении.

Я полагала, мы спрячемся в доме. Но Санчо поступил иначе. Мы затаились в кустах. Я все еще была в напряжении. Но Санчо расслабился и спокойно сидел на траве, вытянув усталые ноги.

– Расслабься, Эмбер, – посоветовал он. – Нам нужно передохнуть. Время у нас еще есть. Теперь я должен предупредить тебя: нам действительно угрожает опасность. Источник этой опасности: не дикие звери и уж тем более, не сверхъестественные существа. Эта опасность исходит от людей. Более того…

Я позднее часто жалела о том, что перебила Санчо. Ведь то, что я бы узнала от него, несомненно помогло бы мне легче перенести дальнейшее. Но я была нервна и взвинчена.

– Санчо, – я вытянулась на траве, силясь подавить внутреннюю дрожь. – Я была бы тебе благодарна, если бы ты перестал наконец-то говорить загадками и прямо рассказал бы мне обо всем.

Но Санчо отлично понимал, что если он обо всем мне расскажет, это вызовет только новый поток вопросов у меня. А ему вовсе не хотелось именно теперь пускаться в словопрения.

– Терпение, Эмбер. – Он начал устраиваться поудобнее, закутываясь в плащ. – Осталось ждать совсем недолго. Скоро ты будешь знать все.

– Мы подождем до утра?

– Да. Сейчас ты тоже можешь отдохнуть, поспать. Здесь нас никто не заметит.

Страшная усталость вдруг охватила меня, прорвалась после этих слов. Я почувствовала себя совершенно разбитой. Все тело ныло. Я, в свою очередь, закуталась в плащ и закрыла глаза.

 

Глава шестьдесят первая

Спала я крепким сном без сновидений. Разбудило меня птичье пение, чириканье. На миг мне почудилось, будто я в своей спальне, в доме отца. Занавеси уже раздвинуты. Солнечные лучики ласкают и весело щекочут веки закрытых глаз. Вот сейчас открою глаза и тотчас же придется сощуриться от яркого света.

Я открыла глаза. Как это обычно бывает со мной, сон очень освежил меня и восстановил мои силы. Куда девались все ужасы и страхи ночи? Вокруг – теплый ясный день, поют птицы, порхают огромные пестрые бабочки. И ни одного звука, который мог бы производиться человеком. Санчо! Я быстро села. Но он был здесь, рядом. Он крепко спал. Но даже во сне лицо его казалось напряженным и измученным. Я подумала, что минувшая ночь была ночью испытаний в большей степени для него, чем для меня. Ведь он все время помнил обо мне, всячески стремился успокоить; в то время как я попросту предавалась собственным эгоистическим страхам. Нет, нет, впредь я буду вести себя иначе. Ему будет не в чем упрекнуть меня. Я наклонилась и бережно коснулась губами его щеки. Острые волоски кололи меня. Я поняла, что уходить отсюда нельзя. К сожалению, поблизости не оказалось воды. Я бы расслышала журчание ручейка. Пришлось просто вытереть лицо платком. Затем я причесалась и снова подобрала волосы. Я проголодалась. Но сумка с провизией осталась притороченной к седлу лошади Санчо. Я не осмелилась пойти и принести еду. Села, поджав под себя ноги, на расстеленный на траве плащ, и стала ждать. Пока я наблюдала за насекомыми. Их в Америке было множество. Таких огромных и пестрых жуков и бабочек я не встречала в Англии. Муравьи здесь тоже были большего размера. Все эти пестрые, причудливые существа метались в траве, взлетали, прыгали, ползли и то и дело набрасывались друг на друга и поедали. Мне вдруг пришло на ум, что если бы существовало некое существо, для которого люди со своим человеческим временем были бы подобны насекомым, то, наверное, этому существу казалось бы, будто люди только и делают, что бессмысленно и бестолково суетятся, иной раз предаются телесной любви; но основной смысл их существования – в безудержном уничтожении друг друга. Я начала развивать эту мысль. Действительно ведь нам кажется, что мы живем сложной жизнью, что одно действие или событие отделено от другого порядочным отрезком времени. А ведь все живые существа воспринимают время по-разному. Должно быть, наша человеческая минута равна для этой пестрой бабочки целому году. Я попыталась увидеть нашу человеческую жизнь глазами существа, для которого время течет медленнее, чем для нас. Фу! Какими мы покажемся суетливыми, похотливыми, жестокими. И вовсе не потому, что это существо живет более нравственно и осмысленно, нет, просто оно живет более медленно. Интересно, а как бы могло выглядеть подобное существо? Я попыталась придумать, но как назло ничего в голову не приходило. Я подумала, что сказку о разных существах, воспринимающих время по-разному, можно было бы рассказать маленьким Чарльзу и Сьюзен. Интересно, как отнесется к этим моим построениям мой сын Брюс?

Я почувствовала, что кто-то за мной наблюдает, ход моих мыслей прервался. То есть я, разумеется, тотчас поняла, что это не «кто-то», а Санчо. Подпершись локтем, он смотрел на меня внимательно и ласково. Я обернулась.

– Санчо, ты должен простить меня. Минувшая ночь сделалась для меня истинным торжеством эгоизма. Я вела себя ужасно.

– Ты просто боялась. – Он сощурился на солнце, сорвал длинную травинку и постукивал по голенищу сапога. – Я тоже устал от всей этой таинственности. Я рад тому, что скоро она развеется. Но все это действительно скверно, – он помолчал. – Нет, не могу объяснить. Сама все узнаешь.

– Не мучайся, Санчо, – я ласково коснулась его руки. – Ты уже достаточно подготовил меня. Я поняла, что мне предстоит пережить нечто малоприятное. Но… делать нечего! – я невольно рассмеялась.

– Сейчас мы быстро перекусим и отправимся в дом. – Санчо поднялся и пошел к лошадям.

Я снова почувствовала сильное волнение и едва могла глотать. Но я заставляла себя есть и казаться спокойной. Впрочем, ели мы мало, ведь нам предстоял еще обратный путь.

 

Глава шестьдесят вторая

Вблизи страшная усадьба уже не казалась мне грудой развалин, как ночью. Да, это был дом. Когда-то, видно, просторный, удобный, поместительный, рассчитанный на большую семью и много слуг. Он, конечно, очень обветшал, но все же чувствовалось, что некогда это было со вкусом и с любовью воздвигнутое строение.

Мы легли в густую траву и медленно ползли. Так мы добрались до дверцы, ведшей в подвал. Мы протиснулись в нее. Санчо велел мне держать пистолет наготове. Вдруг я ощутила его волнение. Я поняла, что он тревожится за меня. Мне захотелось ободрить его.

– Не тревожься, Санчо, – тихо произнесла я, – я все понимаю. Ты не пожалеешь о том, что взял меня с собой.

Он полз впереди. Я держалась за ним. Затем он велел мне выравняться с ним. Теперь мы двигались рядом с пистолетами наизготовку.

В подвале было темно, как и должно быть в подземном помещении; стены пропитались сыростью. Я вздрогнула от промозглого холода.

– Крысы… – Санчо снова предупреждал меня, явно опасаясь моей внезапной реакции.

– Не боюсь! – тихо отвечала я.

На самом деле я, как почти все женщины в мире, ненавидела крыс и мышей. Даже моя названная мать Сара Гудгрум, сдержанная и строгая пуританка, могла дико визжать при виде крохотного мышонка на кухонном полу. Обо мне же и говорить было нечего. И сейчас сверкающие бусинки хищных глаз, шуршание голых длинных хвостов, мерзкий запах крысиного помета – все это вызывало во мне отчаянное желание завопить, вскочить, начать судорожно отряхиваться. Все мое существо сосредоточилось на подавлении этого властного мучительного желания. Но я выдержала!

Мне очень хотелось спросить, надолго ли мы останемся в подвале, но я твердо решила не задавать лишних вопросов. Мы подобрались к подножью узкой лестницы, ведшей на верх. Ступеньки были каменные, сильно выщербленные. Мы поднялись. Санчо толкнул дверцу. Она открылась не сразу. Старая дверь, она разбухла от сырости. Мы вдвоем налегли на нее. Я еще раз убедилась в том, что когда ты принужден интенсивно и энергично действовать, это помогает забыть о страхе. Дверь открылась. Теперь мы должны были одолеть настоящий занавес паутины, мерзкой, липкой, отвратительно пахнущей, «украшенной» множеством сухих насекомых и жирными темными тельцами живых пауков. Наконец мы очутились на площадке. Отсюда можно было подняться наверх и спуститься вниз. Санчо снова обратился ко мне:

– Эмбер, я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится. Но теперь ты должна быть внимательной, как никогда. Мы должны осмотреть дом. Тебе придется не только следовать за мной, но и быть самостоятельной в своих действиях. И… я еще раз предупреждаю тебя, приготовься к страшному.

Я мужественно восприняла его слова.

 

Глава шестьдесят третья

Мы спустились в кухню. Здесь царило запустение. Вероятно, будь Санчо один, он не заметил бы ничего. Но для меня уроки домоводства, которые давала мне Сара Гудгрум, не прошли даром. Во время страшной эпидемии чумы я управлялась в доме совсем одна, без горничных и кухарки. И теперь, оглядев помещение глазами опытной женщины, я подметила некоторые признаки того, что здесь бывали люди. Не так уж давно кто-то пытался разжечь огонь в очаге, с деревянной скамьи у очага чья-то рука смахнула пыль. Кто-то пил вино из оловянного кубка. Я заметила недавнего происхождения крошки. Кто-то ел хлеб, сыр, вяленое мясо. На все эти приметы того, что здесь недавно были люди, я указала Санчо. Он с благодарностью кивнул.

Мы жались к стенам, держали пистолеты наизготовку. Теперь по указанию Санчо наш путь лежал в спальни. Они занимали целое крыло на первом этаже.

– Сейчас я покажу тебе то, что уже видел, – глухо произнес Санчо. – Если же мы этого не застанем; значит, опасность увеличилась.

Мы проскальзывали бесшумно в каждую дверь. То, что открылось нашим глазам, можно было назвать ужасным. Но, пожалуй, это определение казалось слишком слабым, бледным, не отвечающим зрелищу, которое развернулось передо мной.

В спальнях, запустевших, пропыленных, странным образом сохранились предметы прежнего уюта, семейного тепла. Здесь были: широкое супружеское ложе красного дерева, детская колыбель, кроватки для детей постарше, скромные девические постели, спальни юношей, где еще сохранились на стенах скрещенные шпаги.

Но самым страшным было отнюдь не это запустение. Не оно заставило меня судорожно сжимать челюсти, с неимоверным трудом удерживаясь от крика и рвоты.

Все вокруг было заполнено трупами. Полуистлевшие, в старомодных полуистлевших одеждах, они были чьими-то руками аккуратно уложены в постели. Мужчины, женщины, дети. Вероятно, то были люди, когда-то составлявшие погибшую здесь семью, и их слуги. В первую очередь в глаза бросались странные раны. Судя по всему, эти люди были убиты во сне одним ударом кинжала. Но было и еще нечто странное в этих трупах. Приглядевшись, я с ужасом поняла: они были обескровлены. Как? Я поняла и это. На многих шеях отчетливо видны были следы прокусов. Кто-то выпил кровь из этих несчастных. Страшные рассказы о колдунье Хуане, о донье Консепсион, матери доньи Инес, живо воскресли в моей памяти. Санчо отдергивал пыльные занавеси. В этих помещениях еще сохранились стекла на окнах. Мы переходили из комнаты в комнату. Указав мне на нескольких мертвецов, Санчо глухим голосом назвал имена людей, пропавших за последнее время. Я не знала, что и думать. Все мое существо оцепенело от ужаса.

Все так же прижимаясь к стенам, ступая бесшумно и держа наготове оружие, мы перешли в другое, противоположное крыло дома. Здесь помещались гостиные, столовая, кабинет хозяина. И здесь я отметила все то же – видимое запустение и в то же время ощущение, что здесь недавно кто-то побывал, что здесь вообще периодически кто-то бывает. Сверхъестественных существ не существует. Санчо прав. Значит, дом навещают живые люди. Но кто они? Живые люди? Но тогда откуда эти обескровленные тела жертв? Кто высосал кровь? К сожалению, убийство – обычное человеческое действие. Но высосать кровь из трупа? А так ли уж прав Санчо?

К счастью, в гостиных и в столовой трупов не было. Но кое-что насторожило меня.

– Санчо, мне кажется, здесь побывала женщина! И побывала совсем недавно.

– Почему ты так думаешь? – он приостановился. Я указала ему на крохотный светлый комок, съежившийся в темном углу коридора.

– Видишь, Санчо, это дамский носовой платок. И принюхайся. Чувствуешь запах духов. Он совсем свежий. Этот шелковый платочек надушили недавно.

Санчо хотел было поднять крохотный платочек. Но я удержала его.

– Нет, Санчо. Здесь могут быть не только духи, но и яд.

Он послушался меня.

– Возможно, это платок очередной жертвы, похищенной женщины, – тихо произнес он.

Теперь нашим преобладающим чувством был не страх, но жалость.

Чем ближе мы подходили к кабинету, тем сильнее я ощущала присутствие живого существа. Бросив взгляд на Санчо, я догадалась, что и он охвачен тем же чувством. Там, в помещении, что когда-то было кабинетом обычного человека, теперь затаилось какое-то странное существо. Нет, это не мог быть человек. Неужели правы те, что рассказывали страшные истории о вампирах-оборотнях? Значит, Санчо не прав, и в мире все-таки существует иррациональное, сверхъестественное…

Мы подобрались к двери.

Да, мы не могли ошибиться. Там, внутри, находился… человек? существо? кто? До нашего слуха доносились странные звуки. Что происходило внутри? Странное чавканье и скрежет. Такие звуки могло издавать насыщающееся животное. Но оба мы готовы были поклясться: это не животное. Санчо был уверен, что это человек. Я… я не знала.

Я чувствовала напряжение Санчо.

– Приготовься стрелять, – шепнул мне он. – Сейчас мы бросимся в комнату. Ничему не удивляйся. Не теряй самообладания. Я верю тебе и надеюсь на твою стойкость.

Мы помедлили еще мгновение. Затем Санчо бросил взгляд на замочную скважину.

– Заперто! – пробормотал он. В голосе его уже ощущалось раздражение. – Значит, опасность увеличивается. Но наше преимущество в том, что он, кажется, не ожидает нападения.

С этими словами Санчо осторожно, свободной рукой (в другой руке он все еще сжимал пистолет) вынул из кармана нечто, напоминавшее ключ. Это была отмычка. Я охраняла его, пока он почти бесшумно поворачивал отмычку в замочной скважине.

– Теперь дверь открыта, – наконец прошептал он. – Теперь самое страшное и ответственное. Руки у меня должны быть для этого свободны. Эмбер, возьми и мой пистолет. В случае чего, сможешь ли выстрелить из обоих разом?

– Да.

Прежде мне не приходилось стрелять разом из двух пистолетов; но я была уверена, что сейчас смогу это сделать, как смогла в свое время выжить во время чумы.

Санчо припал к двери, налег плечом. Мы ворвались в комнату.

 

Глава шестьдесят четвертая

То, что я увидела… Я много успела перевидать на своем не таком уж и долгом веку. Бедность, поединки, насилие, болезни. Но то, что открылось мне теперь, было совершенно неожиданным, новым, ужасающим.

До сих пор не могу понять, откуда я нашла в себе силы не завопить, не бросить оружие, не кинуться стремглав прочь. Я спокойно сжимала пистолеты, я охраняла Санчо, следя за каждым движением странного существа. Существа? Нет, это не было загадочное существо. Я узнала его. Это был мой отец!

Когда мы ворвались в комнату, Санчо бросился на него и крепко схватил за локти, заведя ему руки назад. Санчо успел вынуть из своего пояса заранее приготовленную веревку (он позаботился обо всем) и теперь скручивал отца.

Отца? Моего отца?

Когда мы оказались в комнате, отец был в одной рубахе из белого полотна, в темных панталонах из английского сукна. Он сгорбился, пригнулся над чьим-то телом. Он… Да, никаких сомнений не могло возникнуть. Он с жадностью впивался в шею трупа зубами, он грыз хрящи, чавкал и высасывал кровь. Голова трупа запрокинулась. Я увидела лицо темноволосого юноши. Фернандо! Лицо хорошо сохранилось. Конечно же, это был Фернандо, слуга-испанец, пропавший не так уж давно.

Отяжелевший от страшной сытости, отец даже не сопротивлялся. Ясно было, что сейчас его сознание отуманено страшной пищей. Он не узнавал нас. Взгляд его был бессмысленным. Лицо и рубаха были испачканы кровью. Глядя на его оскаленные зубы, я не заметила тех пресловутых клыков, которые обычно приписывают вампирам.

Внезапно меня охватил холодный мучительный ужас. Я мгновенно поняла, что надо спешить. Ведь он скоро, может быть, вот-вот придет в себя. Он узнает нас! Я вспомнила и поняла все, что говорил Санчо об опасности, грозившей моему отцу. Да, отцу грозила опасность. Рано или поздно его вторая, тайная жизнь обнаружилась бы. И тогда… Как заговорили бы об этом сильном, мужественном, почтенном и справедливом человеке? Что сталось бы с доньей Инес, если бы она узнала обо всем? А что сталось бы с самим отцом? Где закончилась бы его жизнь? В тюрьме? Или его подвергли бы мучительной публичной казни? Странная жалость к этому чудовищу охватила меня. Нет, нет, он не мог быть виновен. Все, что он совершил, это была болезнь, страшное помешательство…

Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в моем сознании. Я нашла выход! Прицелилась и нажала разом оба курка. Прогремели два выстрела. Последнее, что мне запомнилось, это то, что я целилась очень тщательно, чтобы не попасть в Санчо даже случайно. Один из выстрелов отдался мне в плечо. Я упала на пол, продолжая крепко сжимать в руках пистолеты. Я ощущала сильную боль в плече, но не потеряла сознания. Я выстрелила отцу в голову и в сердце. Он был убит наповал. Санчо стоял за его спиной, связывая ему руки.

Санчо распрямился. Тело старика сползло на пол. Два трупа и много крови. Санчо бросился ко мне, помог подняться. Побелевшими от напряжения пальцами я все еще сжимала пистолеты.

– Эмбер! – Санчо тряхнул меня. Я вскрикнула от боли в плече. Пальцы мои невольно разжались, с глухим стуком пистолеты упали на пол. – Не сходи с ума, Эмбер! – голос Санчо вдруг стал жестоким. – Ты должна, слышишь, ты должна сохранить здравый рассудок!

Я упала ему на грудь и разрыдалась. Я оплакивала свою странную жизнь; оплакивала отца, которого так необычно нашла и так страшно потеряла. Объятие Санчо сделалось нежным, я почувствовала себя защищенной и разрыдалась еще сильнее.

Когда я немного пришла в себя, мы сидели на канапе. Голова моя покоилась на груди Санчо. Я подумала о том, как ужасно, должно быть, выгляжу. Эта невольная мысль рассмешила меня, истерический смешок вырвался из горла. Два трупа по-прежнему находились в комнате, залитые кровью, безмолвные. Труп юного испанца и труп моего отца.

– Санчо, – прошептала я, невольно зажмуриваясь и снова припадая к груди Санчо.

– Эмбер, милая, мужественная Эмбер! – он гладил меня по волосам. – Соберись с силами. Прошу тебя!

Еще не конец! Мы снова должны идти. И пока не спрашивай ни о чем не спрашивай. Ты спасла своего отца! Идем. Идем дальше!

Не знаю, откуда у меня взялись силы! Я поднялась, оправила волосы. Санчо подобрал с пола пистолеты. Боже! Должно быть, полдень еще не наступил. Снаружи в комнату проникал яркий солнечный свет, но что, что он озарял! Боже!

– Идем, – твердо произнесла я, – куда скажешь.

Мы вышли из кабинета.

 

Глава шестьдесят пятая

– Придется вновь осмотреть остальные комнаты? – хрипло спросила я.

Я чувствовала, что на повторение пройденного у меня не хватит сил. Но не время было жаловаться на бессилие, поэтому я промолчала.

– Нет, – к моему великому облегчению ответил Санчо, – я думаю, нам надо подняться на чердак. Не спрашивай пока ни о чем. Я все объясню позже. Сейчас у меня нет сил.

Впервые он признавался в усталости, это тронуло меня.

– Не знаю, – продолжал Санчо, – что еще нам предстоит обнаружить. Скорее всего, еще один труп.

Я догадывалась, что это будет труп лорда Карлтона. Неужели Санчо мог послать его на верную смерть? Но ведь Брюс Карлтон был сильнее моего старого отца, Брюс легко мог одолеть, скрутить его. Что же могло произойти? Нет, уже нет сил предполагать, выдумывать…

По винтовой лестнице мы поднялись наверх и очутились еще в одном коридоре.

– Чердак здесь весьма обширен, – прошептал Санчо, – есть два хода…

Но он не успел договорить. Я схватила его за руку. Мучительный стон прозвучал в темноте затхлого коридора. Сомнений быть не могло: кричала женщина. Должно быть, она собрала последние силы, чтобы издать этот слабый жалобный призыв. Интуитивно она молила о помощи. Мы легко определили направление стона, он шел с правой стороны, сверху.

Туда вели узкие, необыкновенно крутые ступени. Прерывистый стон донесся еще несколько раз. Мы буквально взлетели по крутой лестнице, ни разу не споткнувшись. Распахнутая настежь дверца вела вовнутрь. Там, в помещении с низким сводчатым потолком, при свете тусклой свечи, я увидела зрелище, похожее на то, что только что представилось мне в кабинете. Мужская фигура сгорбилась над хрупкой фигуркой не то юноши, не то женщины в мужском костюме. Ее тело бессильно лежало на полу. В полутьме белела обнаженная нежная шея. Мужчина с жадностью сосал кровь. Но она была жива. Мы снова расслышали стон. На этот раз едва слышный. Должно быть, она теряла последние силы.

Санчо кинулся вперед, схватил свечу, поднял…

Я узнала лорда Карлтона. То же залитое кровью лицо, те же бессмысленные глаза, что и у моего отца. Женщина, которую он терзал, была… Коринна!

Я снова выстрелила.

На этот раз я не могла себе позволить расслабиться и отчаянно зарыдать. Коринна была жива и нуждалась в помощи. Лорд Карлтон был убит. Санчо поднял Коринну, лишившуюся чувств, на руки и понес вниз. Я держала свечу.

Мы уложили Коринну на канапе в гостиной. Санчо принес из кухни воду. Я сразу заметила, что в кухне приготовлена свежая вода; и это было знаком присутствия людей.

К счастью, Коринна не была ранена каким-либо оружием. Но на ее нежной белой шее мы увидели раны, нанесенные зубами. Должно быть, она потеряла довольно много крови. Мы обмыли и перевязали ее раны.

– Если я сейчас выйду, пройду туда, где мы оставили лошадей, и принесу провизию, ты не испугаешься? – спросил меня Санчо.

Вместе мы не могли выйти. Кто-то должен был остаться с Коринной. Я почувствовала, что мои нервы не выдержат, даже если я на мгновение останусь в этом доме рядом с израненной женщиной, на нежной коже которой отчетливо видны следы человеческих зубов.

– Нет, нет, – отказалась я, – лучше я сама принесу сумку, а ты побудешь с Коринной.

Санчо понял меня и согласился.

Выбравшись из дома, я вздохнула полной грудью. Здесь все жило простой природной жизнью, озаряемое жарким полуденным солнцем. Щебетали птицы, суетились в траве жуки и муравьи, порхали бабочки. Я легко отыскала место, где были привязаны лошади, и взяла сумку. Я чувствовала, что не могу вернуться быстро. Мне надо было еще хоть немного побыть здесь, на свободе, подышать нормальным воздухом.

Вдруг мне пришло в голову, что ведь и Карлтон, и мой отец, и Коринна приехали сюда, конечно, верхом. Где же их лошади? Должны быть привязаны где-то поблизости. Но тогда почему же наши лошади не проявляют беспокойства? Я принялась осторожно обходить вокруг дома. В конце концов я отыскала всех трех лошадей. Все три были привязаны в разных местах. Значит, и отец, и Карлтон, и Коринна приехали сюда порознь. Все они явно намеревались вернуться обратно. Я подумала о лошадях жертв этого страшного дома. Вероятно, они просто были отпущены в джунгли, где стали добычей хищников.

Я вспомнила наш трудный путь сюда. Как могла хрупкая Коринна в одиночку проделать этот путь? Непостижимо!

Мне хотелось еще побыть на воздухе. Но Санчо и Коринна ждали меня. Коринне необходима помощь. Я быстро пошла в дом.

Когда я рассказала Санчо о лошадях, он грустно кивнул.

– Что мы будем делать с лошадями Карлтона, Коринны, отца? – спросила я.

– Лошадь Коринны, пожалуй, возьмем. Остальных придется оставить.

Нам некогда было много говорить. Мы переменили Коринне повязки, смочив их вином; влили ей в рот немного вина, чтобы подкрепить ее силы. Она была в забытье, постепенно перешедшем в глубокий сон.

– Будем надеяться, что она не так тяжело пострадала, – дрогнувшим голосом произнес Санчо.

Мне было жаль его.

Надо было дать отдохнуть Коринне. Значит, только через несколько часов мы могли пуститься в обратный путь. Мы и сами нуждались в отдыхе. Оба мы сознавали, что теперь можем спокойно уснуть. Теперь в этом доме было безопасно. Мы укрыли Коринну покрывалом, а сами устроились на ковре. Вскоре сон сморил и нас.

 

Глава шестьдесят шестая

Я проснулась от острого чувства голода. Слабо горела свеча. Санчо сидел на канапе, держа Коринну за запястье. Он считал удары пульса. Коринна по-прежнему спала. Я поднялась.

– Надо поесть, – обратилась я к Санчо.

– Да, – он начал вынимать из сумки провизию, – У нас осталось не так уж много еды. А ведь нам предстоит обратный путь. С Коринной нам будет тяжелее.

– Как ты думаешь, – мы стали есть, – когда мы сможем выехать?

– Полагаю, она скоро очнется. Тогда мы накормим ее и тронемся в путь.

– Мне даже трудно себе представить, как она могла добраться сюда в одиночку!

– Она, конечно, следовала за лордом Карлтоном, но тайком. Да, Коринна проявила незаурядное мужество. Впрочем, это довольно обычное явление. Зачастую люди, хрупкие и слабые на вид, оказываются гораздо сильнее тех, кто производит впечатление сильных и выносливых.

– Уж не на меня ли ты намекаешь, Санчо?

– Твой вопрос, вернее тон, которым он задан, кажется, доказывает, что к тебе вернулось кокетство.

– Ах, Санчо! – я горько усмехнулась. – Мне кажется, что сегодня я постарела лет на двадцать.

– Преувеличение.

– Нет, Санчо, нет.

– Ты скоро придешь в себя. Ты из тех, что умеют приходить в себя. Скорее, мы должны опасаться за Коринну. Такие натуры, как она, способны проявить мужество в чрезвычайной ситуации; но за это им порою приходится расплачиваться тяжелой болезнью, даже смертью.

– Для Коринны лучше всего было бы потерять память о том, что она пережила, – рассудила я.

– Может быть, – задумчиво обронил Санчо.

Мы закончили нашу скромную трапезу, убрали еду и, сидя на ковре, терпеливо ждали пробуждения Коринны. Некоторое время мы молчали. Начало темнеть. Я уже успела сформулировать все те вопросы, которые должна была задать Санчо. По его глазам я поняла, что он ждет моих вопросов.

– Мы пока должны обсудить, что мы будем говорить в городе, – начала я.

– Да, – Санчо кивнул все с той же задумчивостью. – Я предлагаю простое. Все мы: твой отец, я, Карлтон, ты и Коринна оказались в этом доме, где подверглись нападению бандитов-людоедов. Нам удалось спастись и спасти Коринну. Твой отец и Карлтон погибли. Мне придется обмыть их лица, чтобы никто не мог заподозрить страшной истины. Ты согласна?

– Это очень разумно. Но я дрожу при мысли, что тебе придется обмывать их лица. Я откровенно признаюсь тебе. Но помочь тебе в этом деле я не смогу, на это у меня не хватит сил.

– Я понимаю. Я вполне справлюсь сам.

– И еще, Санчо, в первое время я буду сама ухаживать за Коринной, не допущу к ней никого из прислуги. Во время чумы я научилась ухаживать за больными. И ничего неестественного не будет в том, что я не отойду от постели единственной сестры. Когда Коринне полегчает, мы объясним ей, что она должна говорить о происшедшем.

Санчо одобрил это мое решение. Мы еще немного помолчали. Наконец я решила спросить о главном.

– Санчо, я поняла, что ты подразумевал, когда говорил о том, что отца и Карлтона надо спасти…

– Да, я подразумевал именно то, что совершила ты. Но я не предназначал тебя на роль спасительницы. Я просто хотел, чтобы ты все узнала сама и видела, как мне придется покончить с ними.

– Они знали друг о друге?

– Насколько я понял, да.

– Что ты сказал Карлтону?

– Рассказал о твоем отце. Затем попросил Карлтона поехать сюда. Я уже понял, что для Карлтона все это не тайна, что он обладает теми же странными склонностями.

– Но что могло произойти?

– Я предупредил Карлтона, что в дом ни за что не поеду, хотя он звал меня с собой. Не знаю, поверил ли он мне. Что могло произойти? Лорд Карлтон мог убить твоего отца и вернуться. Они могли вернуться вместе и подстроить мне ловушку здесь, в городе. Ведь им, в сущности, ничто не угрожало. Моим рассказам никто бы не поверил. Они легко могли бы подстроить какой-нибудь правдоподобный несчастный случай и уничтожить меня. Но моей целью было собрать их в доме и убить. Говорю тебе прямо.

– Я понимаю, это нельзя назвать убийством. Ты спасал их.

– Я взял с собой тебя, хотя сначала не собирался этого делать. Не хотел подвергать тебя опасности. Но затем понял, что если я откажу тебе и не возьму с собой, ты последуешь за мной тайно, и это только все осложнит.

– Коринна тайно последовала за Брюсом Карлтоном. Почему?

– Думаю, ее просто мучила та тревога, которую можно успокоить только конкретными действиями. И она решилась.

– Но как ты понял, Санчо? И как же это произошло с моим отцом и Брюсом?

– Приехав сюда, Брюс даже, я полагаю, не успел увидеться с твоим отцом. Перепуганная, растерянная Коринна обнаружила себя. Брюс уже не владел собой. Ведь именно здесь, в этом месте он уже привык разнуздывать свои страшные склонности. Остальное ты видела сама. Чудо, что мы спасли Коринну. Если бы мы приехали позднее… – он не договорил, зябко передернув плечами.

Я поняла, что и на него все происшедшее тяжело подействовало.

– Но я хотела спросить тебя, Санчо, откуда в отце и в Брюсе Карлтоне могло проявиться такое? Помнишь, отец рассказывал мне о том, как он и донья Консепсион попали в плен к местному племени. Насколько правдив был его рассказ?

– Насколько? Да, их пленничество было правдой. Правдой было и то, что мулатка Хуана убежала, присоединившись к одному из местных племен. Здесь такое случается с неграми-рабами. Что касается состязания колдунов, которое твой отец будто бы видел, и всех тех превращений, которые с ним происходили, то я полагаю, что здесь перемешаны какое-нибудь дурманящее питье, которое ему могли дать; какие-то реальные местные обряды и, наконец, те россказни о местных африканских колдунах, которые здесь так популярны. Правда и ложь соединились в прочный сплав в его рассказе.

– Но откуда? Как?

– Америка – страшная земля. Думаю, пройдет не одно столетие, пока в ней восторжествует обыденность.

Сейчас я ощущаю здесь нечто тягостное и роковое. Может быть, и в дальнейшем Америка будет страшной, властной, могучей и жестокой. Но это видно уже сейчас. Мечтая скрыться от суетности и мелочности Европы, твой отец и Брюс совершили много злодеяний над людьми, которых совсем не понимали, над неграми и индейцами. Я вовсе не хочу утверждать, будто любое злодеяние непременно карается. Более того, я считаю твоего отца и Брюса людьми с чувствительной совестью. Именно поэтому они кончили безумием. Вначале это случилось с твоим отцом. Я полагаю, он сам выдумал историю о том, как Хуана превратила донью Консепсион в вампира. Чувствительная совесть толкала его к безумию. Подружившись с Брюсом Карлтоном, он постепенно вовлек его в свои действия. Он почувствовал в нем родственную натуру. Они сами себя материализовали в виде таинственных колдовских мстителей.

– Боже!

– Да, большинство людей не столь чувствительно.

– Но как ты понял, Санчо?

– Не так-то легко объяснить. За твоим отцом я начал следить, еще когда только полюбил Коринну. Затем объектом моего пристального наблюдения сделался и Брюс Карлтон. Я проследил за ними, сопоставил их отлучки и случавшиеся в округе исчезновения людей. Я понимал, что в определенном смысле надо спешить. Ведь безумие твоего отца и Карлтона могло принять новые формы. Могли погибнуть Коринна и дети. Когда появилась ты, я понял, что ты будешь моей помощницей. Самым трудным, конечно, было решить, как мне вести себя с тобой. Думаю, я должен был сам открыть тебе тайну моей связи с Коринной. Я ломал себе голову, как рассказать тебе об отце и Карлтоне, и, как видишь, так ничего и не придумал. Но я знал, что на тебя можно положиться.

Мы замолчали. Огонек свечи чуть подрагивал. Совсем стемнело.

– Мы не поедем сегодня, – сказала я, – Мне страшно ехать ночью. Теперь, когда все позади, я могу сознаться в этом обыденном женском страхе. Да и для Коринны будет полезнее отдохнуть.

Санчо согласился.

Вскоре очнулась Коринна.

– Где я? – слабо проговорила она.

– Здесь, с нами, – я наклонилась к ней.

Она обвела наши лица ясным и горестным взглядом больших темных глаз.

– Я… – она запнулась, затем продолжила твердым, но по-прежнему слабым голосом: – Я помню все. Я все видела. Я знаю все… об отце и о Брюсе… – голос ее прервался.

– Все позади, Коринна, – я поцеловала ее, – все кончилось. Ты должна подкрепиться. Умоляю тебя, ради детей, ради нас, твоих спасителей!..

Мы накормили ослабевшую Коринну. Она выпила немного вина. После еды она невольно задремала. Она была еще слишком слаба. Санчо ушел обмывать лица моему отцу и Карлтону.

Я сидела у постели Коринны. Внезапно она вздрогнула и попыталась встать.

– Дети! – простонала она.

– Все хорошо, Коринна, – утешала я неуверенным голосом. – Они в безопасности.

– Нет, нет! Я оставила их на плантации. Там страшно.

– Но ведь они на попечении слуг. Как только мы вернемся, Санчо поедет и привезет их.

– Ты знаешь… Ты знаешь все обо мне и о Санчо…

– Коринна, милая, это не имеет никакого значения. Главное, чтобы ты поскорее поправилась. Это нужно для всех нас.

Когда вернулся Санчо, Коринна уже уснула. Мы последовали ее примеру. Заниматься любовью нам совершенно не хотелось. Хотя есть люди, которые предпочитают заниматься любовью именно в самых неподходящих ситуациях.

 

Глава шестьдесят седьмая

Мы выехали на следующий день утром. Санчо вез Коринну, держа ее на седле. Мы поняли, что лошади Коринны, отца и Карлтона будут нам обузой в нелегком пути. Впрочем, на этот раз мне было легче. Наши съестные припасы кончились, и остаток пути мы проделали голодными.

У Коринны начался жар. Мы опасались за ее здоровье.

В город мы прибыли рано утром. Мы рассказали все, как было заранее оговорено. Тотчас же целая группа вооруженных мужчин отправилась в заброшенный страшный дом.

Я едва успела поцеловать детей, которых привела верная Нэн. Мне нельзя было отойти от постели Коринны, которая металась в лихорадке. Не помню, видела ли я донью Инес, говорила ли с ней. Санчо тотчас же сел на корабль и отправился на плантацию Карлтона – привезти детей.

Поздно ночью я сидела у постели Коринны, то и дело подавая ей целебное питье. Горели две свечи в золотых подсвечниках. Постель была мягкой, белье – чистым. Вокруг сверкала всеми оттенками золота и дорогих тканей роскошь. Я с горечью подумала о страшном доме. Вот она, изнанка этой варварской роскоши.

Внезапно раздались необычные для ночи звуки, шум множества голосов. Слуги и служанки бестолково метались по лестницам. В спальню влетела Сесилья.

– Что случилось, Сесилья? – спросила я с тревогой.

– О Господи! Ваша светлость, только что скончалась донья Инес. Послали за доктором. Он сказал, что это был внезапный сердечный приступ.

Я подумала о том, какую глубокую привязанность питала донья Инес к своему супругу. Весть о его смерти убила ее. И не только это. Ведь одновременно она узнала о гибели зятя; а ведь она полагала, что ее единственная дочь любит своего мужа. И, наконец, донья Инес знала, что оба погибли в заброшенном доме. Конечно, ей сразу же пришла на ум страшная история о ее матери, якобы превращенной в вампира. И вот чувствительное сердце не выдержало. В сущности, это мы убили донью Инес.

– Вы плачете? – Сесилья растерялась. Она не думала, разумеется, что я могу быть так привязана к донье Инес.

– Ступай, Сесилья, помоги Нэн. Я достаточно знала донью Инес, и мой отец любил ее. И не забывай, она была матерью моей единственной сестры. Предупреждаю тебя самым серьезным образом, пока леди Коринна ничего не должна знать о смерти своей матери.

Сесилья послушно закивала.

– Если леди Коринна хоть что-то узнает до того, как оправится от своей болезни; разумеется, я не стану бить и наказывать тебя, но с мыслью о твоем браке с Диего можешь тогда распроститься!

Я не сомневалась, что эта серьезная угроза подействует на девушку. Но все же на всякий случай решила не отходить от постели Коринны ни на шаг.

Я приказала Нэн, чтобы она уведомила слуг о том, что в доме нельзя шуметь. Было решено похоронить донью Инес, как только привезут тела моего отца и Карлтона.

Дня через три тела были доставлены. Коринна все еще была слишком слаба. Всех троих похоронили в каменном склепе. Но я твердо решила, что этот склеп не станет семейной усыпальницей. Вместе с детьми я покину Америку. Я не сомневалась в том, что и Санчо, и Коринна последуют за мной.

Коринна уже садилась на постели, раны на шее начали быстро заживать. Она с нетерпением ждала, когда же Санчо привезет детей.

Спустя несколько дней раздался осторожный стук в дверь спальни. Я подошла и впустила Большого Джона. Коринна, к счастью, спала. Жестом Большой Джон вызвал меня за дверь. Я поняла, что что-то произошло.

– Ну! – я невольно прижала ладони к груди. – Говори!

– Сегодня утром, – зашептал верный слуга, – вернулся дон Санчо Пико. Он просит, чтобы вы ничего не говорили леди Коринне о его приезде, и хочет как можно скорее встретиться с вами. Ему нужно вам сказать что-то очень важное.

– Хорошо! Я сейчас оденусь. Заложи коляску, ты сам отвезешь меня. И пришли сюда Нэн.

Когда явилась Нэн, я уже была готова. Мне не надо было ничего объяснять служанке. Нэн прекрасно понимала, что я хочу во что бы то ни стало уберечь Коринну от любопытных глаз и длинных языков. Когда я выходила, Коринна проснулась.

– Надеюсь, ты простишь меня, – обратилась я к ней. – Я очень устала, прогуляюсь немного и снова вернусь к тебе.

– Конечно, Эмбер. Ты и так слишком много делаешь для меня. Детей еще не привезли?

– Полагаю, что скоро привезут, – спокойно ответила я. – Не тревожься.

– Ах, Эмбер, – она вздохнула, – я все же еще очень слаба. Я даже не в силах говорить с мамой.

– Я понимаю, Коринна, я так ей и сказала.

– А она?

– Ждет, когда тебе станет легче.

– Она не обижена на меня?

– Что ты! Она просто тревожится о твоем здоровье, но я всячески успокаиваю ее.

– Думаю, скоро я смогу говорить с ней.

– Прекрасно! – я улыбнулась и вышла из комнаты.

 

Глава шестьдесят восьмая

В доме Санчо я, к своему удивлению, застала моего сына Брюса и маленького Джона, сына Коринны. Брюс кинулся ко мне. Малыш Джон играл на траве под присмотром кормилицы Санчо. Санчо вышел ко мне и увел в кабинет. Лицо его выражало явную тревогу.

– Что случилось, Санчо? – я опустилась в кресло и откинула с головы накидку из черных кружев.

Он не стал таиться.

– Несчастье! – он отодвинул стул и сел напротив меня.

– Не мучай, говори скорее!

– Исчезла маленькая Мелинда!

– Что?!

Так вот почему я не увидела девочку в саду. Значит, материнское предчувствие не обмануло Коринну. Что же делать? Как сказать ей? И можно ли еще спасти девочку, или же она погибла?

– Но как это произошло? Ведь дети всегда были под самым надежным присмотром!

– Ты помнишь, как сбежало несколько рабов-негров? Это случилось, когда мы гостили на плантации.

– Помню, конечно!

– Одного из них так и не поймали. Теперь ясно, что он присоединился к индейцам. Он хорошо знал расположение дома и планировку парка. Девочку похитили прямо из рук няньки.

– Вполне возможно, нянька сама принимала участие в похищении. Она, должно быть, жива и невредима?

– Ты верно догадалась. Но она уверяет, что невиновна. Я не собираюсь тратить время на бесполезные допросы, угрозы и уговоры. Я сам найду девочку. Моих знаний о местных жителях хватит для этого. А сейчас я хочу кое о чем предупредить тебя. Как только Коринна достаточно оправится, скажи ей, что пришло известие о моей болезни. Поэтому я не могу приехать с детьми. Садитесь на корабль и поезжайте на плантацию. К этому времени я спасу ребенка.

– А если нет? – чуть слышно произнесла я.

– Что ж, – он отвел глаза, – тогда Коринна уже будет здорова и, будем надеяться, сможет перенести страшное известие.

– Ты едешь сейчас? – спросила я.

– Да, корабль ждет в порту. Брюс и Джон останутся здесь, Коринна ничего не должна знать.

Мы быстро простились, и он ушел. Я догадалась, что вещи его остались на корабле. В горестной задумчивости я спустилась в сад.

Брюс сидел с книгой на скамье у фонтана. Маленький Джон (или Хуанито, как называла его кормилица Санчо) с веселым смехом убегал, перебирая неокрепшими еще ножками, от молодого слуги Диего, того самого, в которого была влюблена моя Сесилья. Кормилица ушла готовить обед. Я задумалась. Если бы я могла прислать сюда Нэн для помощи слугам. Но Нэн нужна мне. Брюс заметил меня и, отложив книгу, подошел.

– Я ведь все знаю, – начал он серьезно.

Я похолодела от ужаса. Мне вовсе не хотелось, чтобы в столь юном возрасте Брюс узнал это самое «все» обо мне и особенно о своем отце. Но я молчала. Я должна была понять, что именно мальчик подразумевает под словом «все»; только тогда я смогу разумно отвечать ему. А пока, ободренный моим серьезным молчанием, он продолжал:

– Отец и дедушка убиты. Леди Коринна больна. А маленькую Мелинду похитили индейцы. Я знаю, что никому не должно быть известно о том, что мы с Джоном здесь. Но ты, мама, все-таки приезжай иногда навестить меня. Я знаю, что дон Санчо уехал спасать Мелинду.

– Он непременно спасет ее. А я буду приезжать сюда. Я хотела бы чаще бывать с тобой, но мне приходится ухаживать за леди Коринной.

– Да, я знаю, ведь донья Инес умерла.

– Откуда ты знаешь все эти печальные новости, Брюс?

– Дон Санчо мне сказал.

Я потрепала его по волосам.

– Постарайся не доставлять хлопот никому в этом доме. Все кончится хорошо. Какую книгу ты читаешь?

– О, очень интересную, на испанском языке. Это старинная книга притч, она называется «Граф Луканор».

– Ты умен.

Я поцеловала сына, и мы расстались, сдерживая слезы.

 

Глава шестьдесят девятая

С тяжелым сердцем я возвращалась домой. Мне предстояло столько притворства! Я должна убедительно играть свою роль.

Когда я вошла в спальню, Нэн как раз кормила Коринну питательным супом. Та ела охотно.

– О, Эмбер! Прогулка пошла тебе на пользу. Ты была бледной, а сейчас разрумянилась. Тебе надо чаще гулять. Нэн будет оставаться со мной.

Я подумала, что так и буду делать для того, чтобы иметь возможность навещать детей.

– Но расскажи мне, – Коринна откинулась на подушки, – что происходит в городе.

Я рассказала какие-то городские сплетни, наполовину выдуманные мною.

– А мама выезжает на площадь? – неожиданно спросила Коринна.

– Да, – ответила я, – я надеюсь, что завтра мы поедем вдвоем.

– Думаю, скоро я смогу повидаться и поговорить с ней.

– Это будет чудесно!

Теперь ко всем моим заботам прибавилась еще одна, надо было уберечь Коринну от этого страшного известия о скоропостижной смерти ее матери.

Когда я вечером сидела у ее постели, Коринна спросила:

– А как мама приняла известие о гибели отца и Брюса Карлтона?

– Она много плакала!

– Бедняжка! Она всегда думала, что я безумно люблю Брюса. И она очень любила отца. Теперь я даже не представляю, как объяснить ей все.

– Не мучай себя, Коринна, мы вместе что-нибудь придумаем.

– Я жду не дождусь, когда же привезут детей, – она вздохнула.

– Думаю, уже очень скоро. Недавно приплыл корабль. Капитан говорит, что видел Санчо, тот как раз готовился к отъезду…

– И ты знала и молчала! – с упреком заметила Коринна.

Мне пришлось расплачиваться за свою только что сочиненную ложь.

– Я не хотела тебя тревожить. Дон Санчо вынужден был задержаться из-за своей болезни. Он немного простудился.

– Но ничего опасного? – с беспокойством спросила Коринна.

– Нет, нет. Просто он отправился на поиски редких тропических растений и провел ночь в джунглях на голой земле, он забыл захватить с собой плотный плащ.

– Похоже на него, – со вздохом заметила Коринна. – Но как жаль, что он не прислал письмо. Или, может быть… – она с подозрением взглянула на меня, – может быть, ты скрываешь от меня его письмо, Эмбер?

– Думаю, мне незачем делать это, – осторожно заметила я.

Моя невинная ложь грозила увлечь нас в мучительные дебри ревности.

– Ведь ты знаешь все обо мне и Санчо, о наших детях? – спросила Коринна, немного помолчав.

– Да. Думаю, и ты – обо мне.

– Он все рассказал. Какая у нас с тобой странная судьба: всегда любить одного и того же мужчину. Сначала это был Брюс, теперь – Санчо.

– Я полагаю, теперь все будет совсем по-другому, – произнесла я.

– Санчо не хочет жениться на мне, – Коринна вновь тяжело вздохнула.

– Ведь если он это сделает, ваши дети потеряют баронский титул.

– Зато приобретут законного отца, – парировала Коринна.

– Ах, Коринна, я полагаю, спустя какое-то время можно будет сказать детям, что Санчо – их родной отец.

– Ты не хочешь нашего брака. Ты сама боишься потерять его.

– Думаю, и он не хотел бы терять меня, – обронила я.

Коринна пристально посмотрела на меня и медленно произнесла:

– Да, это так.

Я наклонилась и взяла ее тонкие руки в свои:

– Милая Коринна, мы все еще молоды, богаты, независимы. Мы можем продать наше имущество и переселиться в Европу.

На лице ее заиграла улыбка.

– Мы обоснуемся в Европе, – с жаром продолжила я, – мы будем жить среди блеска и богатства. Мы так богаты, что никто никогда не посмеет делать нам замечания и читать нравоучения. Ты воспитана строго, тебе известна лишь одна разновидность любви: строгая супружеская любовь, когда жена должна принадлежать лишь своему мужу. При этом, заметь, супруг пользуется большей свободой, заставляя жену изнывать от ревности. Но почему влюбленные непременно должны быть собственностью друг друга? Почему они не могут быть свободны? Почему телесной любви нужно обязательно предаваться вдвоем?

– А разве бывает иначе? – наивно воскликнула Коринна.

На щеках ее алели розовые пятна. Она была возбуждена и заинтересована.

– Разумеется, бывает. Можно любить друг друга втроем, даже вчетвером.

Глаза ее расширились от изумления, но она не останавливала меня. А я все говорила и говорила.

– Ведь и ты, наверное, поняла, как отличается супружеская любовь Брюса Карлтона от свободной любви Санчо Пико…

– Я всегда считала Санчо своим настоящим супругом, – пролепетала Коринна, покраснев еще сильнее.

– Ну вот! – я дружески рассмеялась. – А кем же ты тогда считала Брюса?

– Не знаю, – Коринна смутилась, – право, не знаю. Наверное, тираном. Да, тираном, который сделал меня своей рабыней.

– А способы телесной любви? Разве Санчо любил тебя как Брюс?

– Нет. Но я иногда так смущалась… Однажды Санчо… Санчо сказал мне, что мы можем соединиться через… через задний проход! – она уткнулась лицом в подушку.

– Коринна! – я ласково потеребила ее за плечо. – Ничего дурного нет в подобном способе телесного соединения, слышишь меня…

– И еще… – Коринна открыла пылающее румянцем лицо, – Санчо так соединялся со мной, чтобы у нас не было детей. Он говорил, что дети должны зачинаться только тогда, когда люди этого хотят осознанно. А с Брюсом я всегда боялась забеременеть.

– Еще бы! Ведь он считал тебя своей собственностью. А щадить рабыню ни к чему…

– И… я так стеснялась, когда Санчо целовал меня… – ее нежная рука робко махнула, указывая куда-то в изножье постели, – Когда он целовал меня там, внизу, – смущенно закончила она.

– Какая же ты еще дурочка, Коринна! – воскликнула я. – Я вижу, Санчо не успел хорошенько обучить тебя науке любви. Но теперь у нас у всех будет время. Когда-то и я была такой, как ты. И я воображала, что счастье состоит в том, чтобы навсегда сделаться рабыней мужчины, предварительно обвенчавшись с ним в церкви. И я полагала, что существует лишь один способ телесной любви, когда мужчина лежит на тебе, придавив твое тело своим, и совершенно лишив тебя свободы. И я думала, что любовь бывает лишь между мужчиной и женщиной. А ведь женщина может любить женщину, мужчина – мужчину. Это совсем не стыдно и может доставить бездну наслаждения.

– Правда? – Коринна засмеялась нервным смехом. Она была страшно возбуждена. Она то сжимала, то разжимала пальцы рук.

Я вдруг поняла, что определенное телесное напряжение сейчас только пойдет ей на пользу. Но я хотела, чтобы она начала первой. Я чувствовала, что ей хочется начать первой. Она коснулась моей руки, потом сжала мое запястье с неожиданной силой. Теперь она смеялась весело и озорно, как совсем юная девушка.

– Коринна! Не думай о правилах, о нравственности. В любви нет и не может быть ни того, ни другого. В любви первенствует наслаждение. Человеческое тело – изумительный инструмент для извлечения взаимного наслаждения…

Она не дала мне договорить. Возбуждение достигло вершинной точки и заставило ее забыть о таком с детства внушенном ей понятии, как «стыд».

Коринна обеими руками зарылась в мои густые золотистые волосы; она дергала их, приглаживала, совала в рот, целовала, возбуждая и меня.

– Так, так… – шептала я, задыхаясь, – делай то, что тебе хочется; говори то, что тебе хочется; а я буду делать и говорить то, что хочется мне…

Она потянула меня на себя. Мы легли рядом. Распахнув мой пеньюар, она гладила мои пышные груди, пошлепывала по ним, целовала сладкими губами, потом начала покусывать соски.

Я вскрикнула и подарила ей, приоткрыв губы, легкий поцелуй. Она отвернула лицо. Я схватила ее за щеки и повернула к себе. Мы обе принялись осыпать наши щеки, груди, шеи бесчисленными сладкими поцелуями.

Моя нога скользнула между ее голыми стройными ногами. Поглаживая гладким коленом ее нежное женское место, я чувствовала, как нарастает во мне возбуждение. Я тихо, радостно стонала. Коринна вторила мне.

Внезапно она резким движением высвободилась. Я изумленно привстала. Растрепанная, с пылающими щеками, с затуманенным взором, она, словно вакханка из какой-нибудь героической пьесы на мифологический сюжет, швырнула меня на постель. Я поразилась тому, какая сила таилась в этой хрупкой женщине. Вот она уже склонилась надо мной. Губы ее скользнули вниз, жадно присосались… Я кричала от наслаждения. Мне казалось, будто я взлетаю; неведомая сила уносит меня все выше и выше, туда, где дыхание замирает…

Странно, но я и сама не заметила, как, утомленные взаимным счастьем, мы обе уснули.

А когда я проснулась, легкие руки сестры с нежностью обвивали меня. Она тоже открыла глаза.

– Коринна! – прошептала я, нежно целуя ее.

– Да, Эмбер, да! Сначала мы нашли друг друга как сестры по крови, теперь же мы породнились в любви!

Эта чудесная ночь совершенно вернула Коринне здоровье. Ей хотелось увидеть мать, выехать в карете на гулянье.

Нэн, как всегда, пришла мне на помощь. Она явилась и будто бы принесла весть о том, что дон Санчо болен довольно серьезно и поэтому откладывает свое возвращение.

Коринна заплакала. Я принялась утешать ее.

– А почему бы нам самим не поехать на плантацию, – предложила я, – мы поможем Санчо выздороветь. Ты увидишь детей. Потом все вместе вернемся.

– Но мама…

– Она ничего не узнает. Мы уедем втайне от нее. Нэн поможет нам утаить наш отъезд.

Узнав о том, что мне придется ее оставить, Нэн насупилась. Впрочем, ее немного утешило то, что нас будет охранять Большой Джон.

 

Глава семидесятая

Мы уехали ночью, втайне от слуг. С капитаном было договорено заранее.

В темноте, лишь озаряемые светом факела, мы взошли на корабль. Это путешествие не доставило мне особого удовольствия. Меня мучила мысль: удалось ли Санчо найти и спасти маленькую Мелинду. За последнее время произошло столько горестных событий, мне столько раз пришлось выказать твердость духа. Но теперь нервы мои были крайне взвинчены. Я представила себе отчаяние Коринны и понимала, что и сама не выдержу этого нового возможного несчастья.

Коринна же, напротив, была весела и даже не замечала моего состояния, которое я, впрочем, всячески старалась скрывать. Она уже не раз проделывала этот водный путь, но теперь, словно любознательный ребенок, любовалась пейзажами и вскрикивала со страхом и восторгом при виде крокодилов и больших рыб.

Я ломала голову: как сделать так, чтобы Коринна как можно дольше оставалась в неведении, если произошло ужасное и непоправимое… Но я ничего не могла придумать. Видимо, способности мои притупились. Слишком много мне пришлось пережить за столь короткий срок.

Между тем показалась пристань. Нас никто не встречал. Я смотрела на снующих негров-грузчиков, на плантаторов, которые гарцевали верхом на породистых лошадях. Разумеется, мы найдем экипаж, но, наверное, слухи о похищенной девочке уже распространились повсюду. Коринна обо всем узнает, случайно расслышав обрывок фразы или чьего-либо рассказа. Что делать? Я чувствовала, что еще немного – и я не выдержу этого мучительного напряжения – расплачусь, раскричусь, разорву платье на груди.

Мы с Коринной остановились у борта, вглядываясь в пеструю толпу на берегу. Большой Джон стоял позади. Я смотрела с тревогой, Коринна – с детским любопытством. Теперь, когда она начала открывать для себя счастье свободной любви, она чувствовала себя легкой и свободной, ей было весело.

– Ах, вон и Гемфри, старый Гемфри! – воскликнула Коринна, перегибаясь к воде. – Его послали встречать нас.

Я не знала, о ком она говорит, но догадалась, что в ожидании нашего приезда Санчо сделал самое простое: ежедневно посылал кого-нибудь из слуг встречать нас. Что ж, вероятно, Санчо принял определенные меры предосторожности для того, чтобы не убить Коринну страшным известием. У меня сжалось сердце. Я любила малышку Мелинду.

Мы быстро шли сквозь толпу к ждавшему нас экипажу. Я ступала решительно, поддерживая Коринну за локоть; я сама не помню, о чем я болтала с ней, изо всех сил стараясь, чтобы до ее ушей не донеслось нечто ужасное. На кучерском месте сидел пожилой негр в ливрее. Он махал руками, кланялся и как-то странно гримасничал. Мы быстро уселись, и карета тронулась.

– Что с ним? – тихо спросила я Коринну. – Он какой-то странный. У тебя так много слуг, этого я не помню.

– О! – легкомысленно отвечала она. – Это старый Гемфри. Он милый и добродушный. Но он, бедняга, глухонемой.

У меня захолонуло сердце. Глухонемой! Тот, кто не может ничего рассказать. Значит, случилось что-то страшное.

 

Глава семьдесят первая

Мы подъехали к роскошному дому Карлтонов. Гемфри слез с козел. Едва он знаками и мычанием дал знать о нашем приезде, как поднялась обычная беготня и суета. Мне показалось, что слуги испуганы, растеряны. Во всем я угадывала признаки свершившегося несчастья. Мы еще не успели войти в дом, как навстречу нам быстрыми шагами вышел Санчо. Он очень изменился, похудел.

– Санчо, дорогой! – Коринна бросилась к нему. – Тебе было плохо? Ты так исхудал! Где дети?

Он сжал ее тонкие руки в своих сильных пальцах.

– Коринна! Я должен поговорить с тобой наедине. Прости нас, Эмбер.

Обняв Коринну за плечи, он увлек ее в дом. Я все поняла. Но я так устала, так отупела от этой своей усталости, что мне уже было все равно. Вслед за служанкой я прошла в одну из гостевых комнат, разделась, вымылась и прилегла. Я уснула быстро.

Пробудил меня удар гонга. Я открыла глаза, осознала, где я. Значит, пора ужинать. Сквозь задернутые занавеси я различила, что уже стемнело. Я позвонила. Вошла служанка и одела меня, затем причесала. Она делала все умело, но тоже показалась мне испуганной и смущенной. Я не рискнула задавать ей вопросы. Чувствовалось, что это только смутит ее еще больше. Конечно, ей велели ни на какие вопросы не отвечать и самой ни о чем не спрашивать. Кто велел? Конечно, Санчо.

Я спустилась в столовую. Множество свечей в серебряных подсвечниках создавало ощущение уюта и тепла. Я с некоторым изумлением посмотрела на богато накрытый стол. Льняная белая скатерть, отделанная кружевом, серебряные приборы, хрусталь, фарфор… Еще одна загадка. Но я устала от загадок.

Ко мне порывисто приблизилась нарядная Коринна. На ней было шелковое голубое платье, удивительно шедшее к ее синим глазам и черным волосам. Она бросилась мне на грудь, обняла и расцеловала в обе щеки.

– Эмбер, Эмбер! Сегодня у нас праздник! Наконец-то после всего страшного, после всех мучений… – на мгновение голос ее пресекся, на глазах выступили слезы. Но тотчас же она оправилась. – Нет, нет, только не плакать! С этого дня начинается хорошая полоса в нашей жизни. Я все знаю, Эмбер. Я знаю, что ты скрывала от меня смерть мамы; ты боялась, что я не вынесу. А я вела себя словно глупый эгоистичный ребенок, ревновала. Ты берегла меня. Я так благодарна тебе. О Боже! Ну какая же я дурочка! Я забыла сказать тебе самое главное. Мелинда спасена! Моя любимая девочка! Я уже видела ее…

Силы покинули меня. Я разрыдалась. Коринна тоже заплакала. Мы плакали навзрыд, обняв друг друга. Затем разом очнулись. Теперь мы могли глядеться друг в друга, как в зеркало. Заплаканные лица, мокрые щеки, припухшие глаза и покрасневшие веки. Мы кинулись в спальню Коринны, умылись холодной водой и припудрились.

Теперь мне окончательно стала ясна тактика Санчо. Он не хотел ошеломлять Коринну. Поэтому он прислал на пристань глухонемого и приказал остальным слугам до поры до времени молчать. Но чего это стоило мне! Однако я поняла и простила его.

Когда мы снова вошли в столовую, нас уже ждал Санчо. Рядом с ним я увидела незнакомца. Оба любезно поклонились дамам. Незнакомец оказался крепким смуглолицым человеком; судя по внешнему виду, нашим ровесником; у него был орлиный профиль, мясистые губы и сильные мускулистые руки. Санчо представил его нам.

– Сеньор Этторе Биокка, из Милана. А это ее светлость Эмбер, герцогиня Райвенспер, и леди Коринна.

Сеньор Биокка поклонился почтительно.

– Дозволено ли мне будет сидеть в присутствии столь знатной дамы? – спросил он несколько церемонно.

Речь, естественно, шла обо мне.

– Разумеется, вы можете сесть, – живо откликнулась я. – Я ненавижу все эти старомодные условности, которые только мешают веселому и свободному знакомству добрых людей.

Сеньор Биокка ответил мне восхищенным взглядом. Я тотчас угадала в нем человека, умеющего окружить женщину прелестной атмосферой комплиментов и милой лести. Мы принялись болтать, обмениваться остроумными шутками. Коринна и Санчо не отставали от нас.

Впрочем, за ужином я так ничего и не узнала об этом неожиданном госте. Все затмил наш с Коринной фейерверк кокетства. Однако когда, покончив с вкусной и изысканной трапезой, мы перешли в гостиную, пришло время серьезной беседы. Мы расположились в удобных креслах у пылающего камина.

– Этторе, – начал Санчо, – тот самый человек, о котором я уже говорил Коринне. В сущности, именно благодаря его помощи была спасена маленькая Мелинда. Мы, Этторе и я, вместе побывали в таких обстоятельствах, которые по-настоящему сближают людей, способствуют зарождению истинной крепкой дружбы. Я полагаю, мы все должны принять Этторе в наш интимный кружок.

Коринна радостно захлопала в ладоши. Я подумала о том, что любопытно будет узнать поподробнее, что именно хотел сказать Санчо этим выражением: «принять в наш интимный кружок». Мне пришли на ум некоторые забавные предположения и положения. Я улыбнулась.

– Но Эмбер еще не знает всех наших приключений, – продолжал Санчо.

– Между прочим, и я ничего толком не успела узнать, – вставила Коринна.

– Сейчас мы с Этторе расскажем вам обо всем.

 

Глава семьдесят вторая

Сначала пришлось говорить одному Санчо. Наш новый друг все еще чувствовал себя несколько скованно. Но затем разговорился и он. То, что мы узнали, было и вправду удивительно.

Едва получив весть о похищении Мелинды, Санчо решил смело отправиться в джунгли. Он полагал пойти в одиночку, потому что боялся, что большое количество людей напугает индейцев, они начнут стрелять из луков, придется отвечать на эти выстрелы, непременно будут жертвы, и самое страшное, вся эта кровавая суматоха может способствовать гибели девочки. Санчо уже встречался с индейцами, немного знал их язык и обычаи. Он не думал, что девочка похищена для жертвоприношения. Поэтому он твердо и решительно отказался от помощи соседей-плантаторов, которые даже предлагали поджечь ближние заросли, чтобы напугать индейцев. Взяв с собой оружие и припасы, Санчо отправился в джунгли один.

Он отлично сознавал, что решается на смелое и, возможно, безнадежное предприятие. Он и сам мог погибнуть.

Санчо знал, что индейские племена малочисленны и постоянно враждуют друг с другом. Вся жизнь их проходит в мелких стычках и столкновениях. Джунгли для Санчо не были просто хаотическим нагромождением экзотических растений, в глуши которых прятались опасные дикари. Санчо мог различать индейские тропы. Он знал, где искать поселения.

Однако ему не повезло. Углубившись в заросли, он шел почти целый день. По его расчетам он уже должен был выйти на тропу. Он понимал, распознавал по многим приметам, что здесь не так давно прошли индейцы. Конечно, это могли быть только похитители. Поселения индейцев находились гораздо дальше, и в этих местах они не охотились.

Наступила ночь – время охоты хищных зверей. Санчо провел эту ночь на высоком дереве. Снизу раздавалось грозное рыканье тигров и ягуаров. На рассвете он спустился; разумеется, он очень устал. На этот раз он дошел до небольшого скопления высоких скал. Место было ему незнакомо. Значит, он заблудился. Санчо понимал, что главное – это не впадать в панику, не поддаваться безумному страху. Он сорвал большое количество спелых бананов, связал их лианами и перенес эти связки в расщелину. Начинался дождь и дальше идти было нельзя.

Тропический ливень – это не то что даже самая страшная буря в Англии. Трудно себе представить сплошную стену дождя; резкие плотные струи, сбивающие с ног, душащие, слепящие человека.

В расщелине Санчо пришлось провести два дня. Питался он бананами, не было никакой возможности разжечь огонь, хотя он захватил с собой огниво.

Когда дождь наконец завершился, надо было решать: куда, в какую сторону двигаться. Прежде всего надо было найти реку. Индейские поселения находятся в достаточной близости от воды. Это понятно, ведь вода необходима для питья и приготовления пищи.

Санчо не собирался блуждать наугад. Для начала он решил определить направление поисков. Тщательно всматривался он в окружавшую его зелень деревьев и прочих растений. Надо было во что бы то ни стало распознать следы человека, ощутить едва уловимый запах дыма.

Но вот Санчо показалось, что он все же уловил желанный запах. Жгли костер. Теперь он знал, куда идти.

Но определить направление пути – это было еще полдела. Когда он выйдет к индейцам, как ему вести себя, чтобы не вызвать их враждебность… Все это надо было обдумать быстро.

Санчо лихорадочно вспоминал все индейские слова, которые знал; все обычаи…

Теперь запах дыма сделался совершенно отчетливым. Санчо слышал голоса. Еще немного – и он различит людей. Но сразу показываться им он не станет. Он будет следить за ними издали и постепенно сообразит, что ему надо делать.

Однако Санчо недооценил своих противников. Ему резко заломили руки за спину, болезненно откинули голову, завязали глаза. Все это проделывалось в молчании. Санчо понял – это индейцы. Он не был достаточно осторожен и обнаружил себя. Однако ему хватило опыта и знаний для того, чтобы не сопротивляться. Сопротивление могло бы стоить ему жизни, а освободиться ему бы, конечно, не удалось. Санчо подумал, что, может быть, это даже к лучшему, то, что он попал в плен. Во всяком случае, своей цели он достиг – он у индейцев. Его тащили, связав лианами, сунув ему в рот кляп из травянистого волокна, завязав глаза. Разумеется, было больно, неприятно, унизительно, но надо было терпеть.

Наконец он явственно ощутил запах дыма. На костре, похоже, жарился дикий поросенок – индейское лакомство. Санчо различал тихие мужские голоса, затем несколько женских. Он понял, что его внесли в шалаш и оставили там. Оставалось только ждать и прислушиваться.

Санчо напрягал слух в надежде услышать хоть что-нибудь о похищенной девочке. Но те немногие слова, которые ему удалось разобрать и понять, никак не проясняли дела. Этот индейский диалект в основном не был ему знаком. Он проголодался, но, кажется, накормить его не спешили. Сон может приглушить чувство голода. Санчо попытался уснуть. Это ему удалось. Он спокойно сказал себе, что в его ситуации не стоит нервничать: или он погибнет, или останется в живых; или спасет девочку, или же нет. Бежать не имеет смысла. Поэтому лучше позаботиться о себе и выспаться.

Разбудил Санчо новый голос, раздавшийся почти рядом. Это говорил не индеец, Санчо сразу понял, сердце забилось. Но говорил этот человек на том же диалекте, что и индейцы, схватившие Санчо.

Можно ли было рассчитывать на помощь и поддержку? Да, этот человек был белым, европейцем, но он мог оказаться бандитом, который использует индейцев в своих целях; он мог быть непосредственно причастен к похищению Мелинды. Когда Санчо сказал об этом, я вспомнила негодяя Мердока. О, какое уже далекое прошлое!

В Америке было множество разбойников. Одни из них объединялись в шайки, другие действовали в одиночку: третьи сколачивали шайки из местных жителей и беглых рабов. Из Франции и Англии в Америку ссылали преступников. Именно поэтому Санчо не спешил радоваться. Я чуть было не написала, что, проснувшись, он лежал с открытыми глазами, но это было отнюдь не так. Ведь глаза его были завязаны. В шалаш вошел человек. Санчо ощутил шаги обутых ног. Это был он!

Человек приближался. Да, Санчо заранее определил все возможные варианты своей судьбы. Но одно дело: все продумать, все знать заранее, и совсем другое – чувствовать, лежа с завязанными глазами и связанными руками и ногами, как приближается к тебе неведомый человек. Возможно, смерть наступит спустя несколько мгновений, ведь он просто может перерезать тебе горло ножом. Все мы знаем, что мы смертны, но не могу себе представить, чтобы для человека самый миг смерти не был неожиданным, как бы он к нему ни готовился заранее.

Санчо переживал мучительные тягостные мгновения. Он говорил сам себе: «Возможно, сейчас все кончится. Я не знаю, что ждет меня затем, я готов ко всему, даже к небытию».

Но ничего страшного не произошло. Человек заговорил по-испански.

– Вы испанец? – спросил он. – Не бойтесь. Вам не сделают зла.

С этими словами он быстро сорвал повязку с глаз Санчо. Пока он возился с лианами, распутывая узлы, чтобы освободить руки и ноги пленника, Санчо успел разглядеть его. Это был наш новый друг Этторе, одетый в охотничий костюм. Санчо понял, что перед ним человек умный и образованный. Это было ясно даже по интонации незнакомца. Санчо размял занемевшие руки, растер ноги. Незнакомец смотрел на него с дружелюбной усмешкой.

– Кто вы? – спросил Санчо.

– Этторе Биокка, – представился незнакомец. Он присел рядом с Санчо и рассказал о себе.

Сын небогатого дворянина, Этторе рано потерял родителей. Умного энергичного мальчика воспитали родственники. Первоначальное образование он получил в одном из монастырей на юге Италии. Но духовная карьера не привлекла его. Ему хотелось путешествовать, увидеть мир. Неожиданное наследство помогло осуществлению этой мечты. Сначала юноша отправился в Париж, где некоторое время обучался в Сорбонне. Затем жажда знаний привела его в Лондон и Кембридж. Этторе особенно заинтересовался странными племенами, живущими в отдаленных частях света. Он собирал и систематизировал все сведения об этих племенах. Это оказались сказки, предания, легенды, самые разнообразные рассказы очевидцев, одни из которых были явным вымыслом, другие – отличались несомненной правдивостью. Но Этторе решил, что основным в его будущей книге должны стать описания его собственных наблюдений. Преследуя эту цель, он приехал в Америку и бесстрашно вступил в контакт с аборигенами джунглей. Постепенно индейцы прониклись к нему доверием. Он следовал за ними по их потайным тропам, старался примирять вождей враждующих племен. Оказалось, ему было известно о похищении девочки. Этторе и сам собирался отыскать похитивших маленькую Мелинду и вернуть ребенка домой.

– Но с какой целью она похищена? – спросил Санчо. – Не причинят ли ей вреда?

– Насколько мне известно, – ответил Этторе, – инициаторами похищения были негры-рабы, бежавшие с плантации. Сейчас, в том племени, где она находится, спорят из-за ее судьбы. Одни полагают, что следует отдать ее родителям, взяв с них выкуп; другие считают, что девочка должна остаться здесь, чтобы, став взрослой, рожать белых детей.

– Она в том племени, где мы находимся сейчас? – Санчо уже испытывал нетерпение.

– Нет. Сейчас мы движемся к стоянке племени, которое враждует с племенем, похитившим Мелинду.

– Мы тоже в свою очередь похитим ее?

– О нет. Я думаю, нам добровольно отдадут ее.

– Что же нам делать сейчас?

– Будем двигаться с этим племенем. Я сказал им, что вы мой друг.

– Вы спасли мне жизнь!

– Не стоит благодарности. Я не люблю возвышенных слов и интонаций.

– Я вижу, вам здесь доверяют.

– Да. Пожалуй, я даже немного горжусь этим. В сущности, этим беднягам угрожает серьезная опасность. Колонисты могут отыскать и перебить их. Уровень развития общественных инстинктов у местных индейцев достаточно низкий, они не в состоянии объединиться для борьбы за свою жизнь. Но, несмотря на все это, я надеюсь, что усилия энтузиастов, подобных мне, помогут им выжить и сохранить следы их культуры.

– Вы полагаете, этих энтузиастов будет так много?

– Полагаю, количество их будет увеличиваться. Скорее всего, они в конце концов даже объединятся.

– Вас интересно слушать.

 

Глава семьдесят третья

Теперь Санчо беспрепятственно двигался вместе с индейцами и со своим новым другом. В пути индейцы охотились и несли с собой закопченное мясо диких свиней. Женщины собирали бананы и другие съедобные плоды. На кострах они готовили пищу – банановую кашу и жареное мясо. Это были низкорослые люди, приземистые, сильные и выносливые. У женщин была небольшая грудь и не было талии. Лица у всех были круглые с большими черными глазами, очень смуглые. Борода у мужчин не росла. Все они были совершенно обнажены. Одежду им заменяла раскраска тела. Красную, белую и черную краски индейцы получали из сока растений. Их нагота вовсе не казалась бесстыдной. Волосы и мужчины, и женщины стригли очень коротко с помощью ножей и выбривали макушку. Они по-своему любили чистоту, часто купались, имели специальные отхожие места.

Наконец мы прибыли на стоянку, которая представляла собой большое, отгороженное переплетенными кольями пространство. Внутри этого пространства, вокруг гладко утоптанной площадки, расположились шалаши и гамаки. У Этторе был здесь свой шалаш, куда он и отвел Санчо.

– Каковы теперь наши планы? – Санчо тревожился за судьбу маленькой Мелинды.

– Сейчас это племя готовится к войне с племенем, похитившим девочку. Но я надеюсь, мне удастся предотвратить это столкновение.

– Что дадут нам ваши миротворческие действия?

– Скоро я отправлюсь на их стоянку во главе нескольких местных стариков. В Европе назвали бы это посольством. Тогда я поведу речь и о похищенном ребенке.

Санчо немного успокоился.

– Отчего, вернее, из-за чего вспыхивают постоянно все эти бесчисленные столкновения и стычки? – полюбопытствовал он. Даже в такой ситуации ему не изменяла любознательность умного и образованного человека, равно как и желание философствовать.

– О, Санчо, почему вы не спросите, каковы причины наших европейских войн? Или войны за испанское и австрийское наследство, Столетняя и Семилетняя войны кажутся нам величественными и осмысленными в отличие от стычек этих бедных дикарей?

– Пожалуй, я не настолько глуп, чтобы не видеть причин, заставляющих людей хвататься за оружие. Борьба за власть и земли, соединенная с честолюбием, вооружает индейца отравленным копьем, а француза или англичанина – арбалетом. Я не обольщаюсь; разумеется, не только вы и я можем понять эти причины. Удивительно вовсе не это. Удивительно другое: почему тысячи и тысячи людей продолжают сражаться друг с другом во имя воображаемой привязанности к тому или иному клочку земли, или во имя столь же воображаемой истинности тех или иных религиозных басен… Почему?

– Спросите о чем-нибудь полегче, – Этторе хмыкнул. – К вашему вопросу примыкает множество других вопросов: например, почему в силу общественных отношений общество расслаивается на богатых и бедных? Почему образование доступно не всем? Почему образованные люди или сами являются власть имущими, или вынуждены прислуживать таковым и оправдывать их действия? И наконец, каким должно быть образование? И, уверяю вас, все это вопросы отнюдь не праздные, а трудные и мучительные…

Еще два дня Санчо и Этторе Биокка провели в подобных философических беседах. Затем собралось посольство. Санчо уговорил Этторе взять и его с собой. Посольство несло дары соседнему племени – поросят, бананы, посуду, сделанную из дерева и скорлупы кокосовых орехов; растительные краски.

Когда все приблизились на достаточно близкое расстояние к стоянке, индейцы покрыли свои тела разноцветными – красными и черно-белыми – полосами. Таким образом они украсили себя, чтобы выглядеть нарядно и торжественно. Санчо и Этторе переглянулись. Оба подумали об одном и том же: как странно все это напоминает приемы послов при европейских королевских дворах. Только здесь наносят краску на голые тела и преподносят плоды, а там выставляют напоказ дорогие ткани и меха, дарят золото и драгоценные камни. Но и там, и здесь, конечно, клянутся в вечной дружбе и, конечно же, эти клятвы нарушают.

Стоянка другого индейского племени оказалась почти точной копией стоянки племени, собиравшегося с ним воевать. Причиной войны могла стать маленькая Мелинда. Оба племени полагали, что имеют равные права на девочку, хотя никак не могли решить: как поступить с ней – оставить у себя или вернуть, взяв выкуп. Девочка была похищена людьми одного племени, но ее несли по земле, находившейся под властью другого племени. Из-за этого и разгорелся спор.

 

Глава семьдесят четвертая

Послов принимали на утоптанной широкой площадке. Вожди отличались от остальных более богатой раскраской. Начались переговоры. Санчо понимал, что сейчас Этторе не может переводить ему; это было бы невежливо и даже показалось бы подозрительным. Оставалось только с тревогой ждать. Чтобы не сосредоточиваться на бесполезной тревоге, Санчо пытался рассеяться. Он с любопытством рассматривал женщин и детей, которые выглядывали из шалашей, суетились, сами с любопытством разглядывали гостей.

«Наверное, маленькую Мелинду прячут в одном из шалашей», – подумал Санчо.

Вокруг бегало множество голеньких детишек. На них даже не было поясков из древесной коры, их тельца еще не были раскрашены, волосики были одинаково коротко острижены. Отличить мальчиков от девочек можно было лишь естественным путем.

Несколько детей собралось рядом с Санчо. Они указывали на него пальчиками и пересмеивались. Им явно казались очень смешными одежда пришельца, его волосы и борода, цвет его кожи. Конечно, это было похоже на то, как в Лондоне посмеиваются над парижанами, в Париже – над англичанами, а в германских княжествах – и над теми, и над другими.

Внезапно какой-то малыш решительно растолкал остальных и смело ухватил Санчо за штанину. Санчо эти действия позабавили. Он бросил беглый взгляд на ребенка. Это оказалась девочка. Она что-то сказала остальным детям на индейском диалекте, затем чуть запрокинула головку, чтобы лучше видеть лицо высокого Санчо, и…

– Санчо! – капризно и требовательно позвал ребенок, – Санчо! Мама… – остальная часть фразы была произнесена опять же по-индейски.

Но Санчо уже понял – девочка спрашивала: «Мама тоже здесь?»

Санчо узнал Мелинду. Голенькая, с остриженной черной головкой, она успела так загореть на солнце джунглей, что ее даже трудно было отличить от индейских детей. Девочка выглядела здоровенькой, бодрой и уверенной в себе. Санчо присел перед ней на корточки и подхватил на руки.

В этот момент Этторе в торжественном жесте простер руку, указывая на Санчо с ребенком. Девочке это показалось смешным, она звонко расхохоталась. Санчо догадался, что сейчас Этторе произносит некую напыщенную речь, в которой действия достаточно простые изображаются сложными и искаженными каким-то неестественным величием. Совершенно так, как это бывает во дворцах и в судах европейских государств.

Этторе говорил, что Санчо – отец ребенка, чуть не сделавшегося причиной войны между двумя могущественными племенами. Если сейчас ребенок будет возвращен Санчо, тот не отправит в джунгли могучее и страшное войско белых людей.

Этторе не напрасно расточал свое красноречие. В конце концов оба вождя пришли к выводу, что ребенка и вправду лучше возвратить.

Но сделать это оказалось не так-то просто. Маленькая Мелинда решительно воспротивилась. Она хотела остаться здесь, бегать голенькая, купаться в речке, есть сколько угодно бананов. Конечно, было бы хорошо, если бы с ней жила и мама Коринна; но когда Санчо, думая таким образом уговорить девочку, стал убеждать ее, что это невозможно, Мелинда заявила, что она все равно останется здесь, а мама будет приходить к ней в гости. Разлука с братьями не очень печалила малышку, здесь она нашла много новых товарищей и подруг.

Решили прибегнуть к самому простому способу: дождались, пока девочка уснула, и спящую отдали ее Санчо. Так просто все закончилось. Этторе проводил Санчо и принял его приглашение погостить в поместье.

 

Глава семьдесят пятая

Мы с удовольствием выслушали этот рассказ, в котором оказалось много комического и, пожалуй, трагикомического. Заливаясь смехом, Коринна добавила, что когда Мелинда поняла, что ее возвращают к прежней жизни, она принялась отчаянно брыкаться, царапаться и даже ухитрилась укусить своего спасителя Санчо. Впрочем, встреча с матерью примирила малышку с вынужденным возвращением.

– Она очень поздоровела, – смеялась Коринна, – и ни за что не желала надевать платьице и панталончики. Мы с ней помирились на том, что я буду иногда позволять ей играть голышом.

– Да, дети в отличие от нас, взрослых, более верны законам природы, им легче возвращаться к исполнению этих законов, то есть к тому образу жизни, который принято называть диким, – заметил Этторе.

– Но законам какой природы мы, по-твоему, неверны? – задал ему вопрос Санчо. И тут же развил свою мысль: – Ведь, на мой взгляд, природа человека резко отличается от природы любого другого существа на этой планете. Представьте себе корову, которая, обуздывая естественные влечения плоти, уходит в монастырь во имя идеи Бога!

Коринна невольно прыснула. Я погрозила ей пальцем. Меня очень занимали идеи Санчо, хотя я отдавала себе отчет в том, что они настолько логичны и разумны, что вряд ли большое количество людей в состоянии согласиться с ними. Увы, большинству людей легче согласиться с чем-либо нелогичным, даже нелепым, но, по возможности, пронизанным страстью. Между тем, Санчо продолжал:

– Вообразите себе лошадь, которая нарочно терпит боль в мочках ушей, чтобы иметь возможность носить серьги, поскольку этого требует прихотливая мода…

– Ты все о женских свойствах говоришь, Санчо! – перебила Коринна. – Приведи несколько примеров, связанных и с вами, мужчинами!

– О, это нетрудно! Знаком ли вам крокодил, написавший капитальный богословский труд?

Коринна откинулась в кресле. Смех ее звенел, словно колокольчик. Не в силах сдержаться, я вторила ей.

– А встречались вы когда-нибудь с козлом, исследующим нравы диких кабанов? – в голосе Санчо звучало воодушевление; он совершенно справедливо чувствовал, что мы поощряем его своим смехом.

– Если ты намекаешь на меня, – улыбаясь, произнес Этторе, – то в моем лице наши дамы встретились именно с таким козлом.

– Я не хочу обидеть тебя, Этторе, – повернулся к нему Санчо. – Но согласись, что твое поведение, твои действия не могут быть свойственны ни одному животному в мире. Что же сказать о тебе? Следуешь ли ты законам природы? И какова та природа, законам которой ты следуешь? Это не природа коровы или виноградной лозы, это совсем особенная природа – природа человека. Это природа существа, которое должно постоянно и активно вмешиваться во все окружающее, изменяя это окружающее. Человек теснит лес, потому что ему нужны дома, селения, города. Одно животное убивает других животных только для того, чтобы их съесть и утолить свой голод; но человек должен уничтожать много животных, их шкуры нужны ему для изготовления одежды, он заготавливает мясо впрок. Суть человека – в борьбе с окружающими его явлениями природы, с животными и растениями. Если человек начнет щадить их, он тем самым может обречь себя на уничтожение, исчезновение…

Коринна захлопала в ладоши. Ее нежные щеки раскраснелись. Она с восхищением смотрела на Санчо. Затем она обернулась к Этторе.

– Ну, попытайтесь-ка возразить! – бросила она озорно.

Этторе задумался и произнес:

– Думаю, в конце концов люди объединятся для того, чтобы защищать растения, животных и даже воздух.

– О! – воскликнул Санчо. – Тогда их действия будут направлены против им же подобных, против людей же! Поскольку, защищая курицу и оставляя ей ее яйца, мы лишаем человеческих детей полезной и вкусной пищи. Не надо забывать о том, что природа человека и животного – различна. Курица – не человеческая мать, и она не может тосковать о своих яйцах так же, как мать, потерявшая ребенка, тоскует о нем.

Мы с Коринной представили себе курицу в черном крепе, утирающую слезы крылом, и снова невольно рассмеялись. Этторе посмотрел на нас. Чувствовалось, что наше озорное настроение доставляет ему искреннее удовольствие. Я, в свою очередь, ощущала, что спор Санчо и Этторе отнюдь не делает их врагами, не нарушает их доброго отношения друг к другу.

– И все же, природа человека и животного не столь уж разнится, – Этторе улыбнулся. – Об этом говорят, например, приключения, которые испытала моя приятельница Диана.

Мы с Коринной были в том настроении, когда хочется услышать нечто занимательное и даже немного страшное. Мы почувствовали, что история Дианы именно такова, и наперебой начали просить Этторе поведать нам эту историю. Санчо также заинтересовался и присоединился к нам.

– Мне и самому хочется обо всем этом рассказать, – согласился Этторе.

И он начал свой рассказ, который я сейчас в меру моих способностей вспомню и передам.

 

Глава семьдесят шестая

История Дианы и вправду была интересной и даже в чем-то грустной и трагической.

Отец Дианы был английским матросом. Он служил на разных кораблях и побывал в самых далеких уголках Земли – в Африке, в Америке. Томас Флосс родился и вырос в Лондоне, в бедном квартале, родителей он рано потерял, учиться ремеслу казалось ему слишком скучным, и вот он сделался матросом. Конечно, это в определенной степени ожесточило его нрав, ведь жизнь моряка не располагает к мягкости и доброте. Но он был по-своему обаятелен, его веселье и бесшабашность могли пленить женское сердце. В конце концов ведь и меня в лорде Карлтоне пленяли именно эти его свойства.

Однажды корабль, на котором плавал Томас Флосс, стоял на якоре в порту Неаполя. Корабль плыл из Африки, и Томас вез с собой обезьяну. Скорее всего, он намеревался продать животное. На корабле платили не так уж много; а на портовые развлечения, то есть на женщин и выпивку, нужны были деньги. Впрочем, право собственности на обезьяну оспаривал у Томаса другой матрос. Он первым заметил ее в листве пальмы близ негритянского поселка. Но поймал ее все же Томас. На корабле решили, что обезьяна будет принадлежать Томасу, но когда он продаст ее, то небольшую часть денег он обязан выплатить Джону, тому, кто первым увидел обезьяну. Это решение было, в сущности, справедливым, и Томас согласился. Он вообще не отличался мелочностью.

В Неаполе матросы сошли на берег, жадные до женщин и вина, до вкусной пищи и твердой земли под ногами. Обезьянка сидела у Томаса на плече. Джон все советовал привязать ее, чтобы не сбежала, но Томас лишь отмахивался. Джона он воспринимал как человека мелочного и докучного. Шумной ватагой переходили английские моряки из трактира в трактир. Речь их делалась все более несвязной, а походка – все более нетвердой. Они задирали хозяев трактиров и питейных заведений, вступали в драки из-за женщин, которых на самом деле можно было купить за полушку, и служили для проституток и трактирщиков отличным источником дохода.

Рослый Томас с обезьянкой на плече привлекал внимание. Он был еще молод и, несмотря на трудную, жестокую и буйную жизнь, лицо его сохранило совершенно юношескую красоту – по-мальчишески припухлые губы и какая-то ребяческая наивная серьезность в глазах.

В одном портовом заведении, где на попечении толстой хозяйки проживали семь или восемь девиц, матросы задержались. Они были уже порядочно пьяны. Худенькая, не старше четырнадцати лет, черноволосая девчонка так и вилась вокруг Томаса. Джон почему-то тоже решил взять ее. Он было схватил ее за руку, но она бросилась под защиту понравившегося ей Томаса. Девочка пристроилась на широких коленях моряка, играла с обезьянкой, а Томас, обнимая девчонку за худенькие плечи рукой, в пальцах которой был крепко зажат стакан вина, свободной рукой расстегнул легонький корсаж и мял маленькие смуглые груди. Это зрелище еще более раздражило уже опьяневшего Джона. Глядя на Томаса, завладевшего и зверьком, и девчонкой, Джон почувствовал себя обделенным и обиженным. А его пьяное воображение во много раз преувеличило размеры этой пустячной обиды.

Покачиваясь, Джон приблизился к Томасу, вырвал из его руки стакан вина и резко выплеснул ему в лицо. Нетрудно догадаться, что последовало за этим. Томас тоже был порядком пьян. Он вскочил. Девчонка, прижав к обнаженной груди перепуганного зверька, отпрыгнула в угол комнаты. Началась драка. Зазвенела разбитая посуда. Опрокинулся стол. Завизжали женщины. Блеснули лезвия ножей. Хозяйка ломала руки и причитала, однако бежать за стражниками, конечно, не спешила. В сущности, нападал Джон, Томас лишь защищался. Но защищался он весьма удачно. Когда Джон повалил его, и прямо у своего горла Томас ощутил лезвие ножа, глаза Джона засверкали злобным огнем. Но он недооценил Томаса. Тот ухитрился перехватить нож и, поскольку не было времени особенно раздумывать, вонзил его в горло своему противнику. Джон мешком свалился на грязный пол, корчась в агонии. Томас машинально рванул нож из раны. Хлынула кровь. Томас протрезвел и понял, что надо бежать. Он выскочил из трактира и кинулся куда глаза глядят. Никто ему не препятствовал. Томас пробежал несколько темных извилистых улочек. Холодный ночной ветер с моря окончательно протрезвил его.

Надо было что-то срочно придумывать. На корабль нельзя было возвращаться. У Джона есть приятели, они не простят Томасу убийства. А двое или трое из команды видели, что он убил Джона. Конечно, он убил его, защищаясь, но этот довод не заставит приятелей Джона отказаться от мести. Сундучок Томаса остался на корабле. В нем были бритва и несколько сорочек голландского полотна. Все это можно было бы продать. Денег у Томаса Флосса не осталось. О том, чтобы пробраться на корабль, не стоило и думать. Впрочем, Томас по-прежнему обладал молодостью, телесной силой и обаянием, и это заставляло его смело глядеть в будущее, ожидая не только неприятностей, но и приключений и удач.

Матрос пошел чуть медленнее. Но тут ему показалось, что за ним кто-то следует. Он крепко сжал нож и припал к стене. Но он был уже трезв. Он понял, что слышит шаги не мужчины, но женщины, почти детские шаги.

– Это я! – произнес тихий тонкий голосок. – Дзанетта. Постойте! Чувствовалось, что девочка очень запыхалась. Томас узнал свою давешнюю подружку. Растрепанная девчонка прижимала к груди обезьянку. Ноздри юноши ощутили мускусный терпкий и острый запах зверька, смешанный с мягким и чистым дыханием маленьких грудей, смуглое тело виднелось в прорехи корсажа. Томас невольно усмехнулся. Он, в сущности, был человеком незлым и способным любить и даже жалеть женщину, особенно такую хрупкую девочку.

– Я – Дзанетта! – повторила она. – Я принесла вам вашу обезьянку. Не бойтесь. Я убежала тайком. Никто не следил за мной…

Томас не впервые попадал в Италию и умел довольно прилично объясняться на неаполитанском диалекте.

Он понял, что девочка понимает грозящую ему опасность и искренне хочет помочь ему. Он пошел за ней.

– Идемте, – тараторила она, – я знаю, здесь можно незаметно спуститься к морю. Вам надо умыться. Не бойтесь. Вы можете продать обезьянку. И на другой корабль вы можете наняться…

Томас порадовался тому, что она так хорошо понимает ситуацию. Кроме того, все это уже начинало казаться ему забавным.

По крутой, осыпающейся тропинке он спустился следом за девочкой к воде. Присев, он вымыл нож и смыл кровь со своей одежды. Тут он почувствовал страшную усталость после ночи, столь богатой событиями. Недолго думая, он обернулся к своей растрепанной спутнице:

– Здесь можно спать? – спросил он, указав на берег.

– Да, да! – прижимая к себе зверька, она мотала черноволосой головой. Томас прилег подальше от медленно накатывающихся волн и мгновенно уснул.

Проснулся он, пригретый теплыми солнечными лучами. На волнах сверкала пена. Девочка играла с обезьянкой. Увидев, что он проснулся, девчонка протянула ему лепешку с сыром, любимую еду неаполитанцев. Томас сел и с удовольствием принялся за трапезу. Кусая лепешку крепкими белыми зубами, он оглядывался по сторонам. Он заметил какого-то парня, который также старательно застирывал куртку в морской воде. Это насмешило Томаса. Может быть, здесь вообще такое место, где по утрам отмываются все ночные убийцы и поединщики?.. Эта мысль заставила его громко захохотать. Девочка вторила ему смехом звонким, словно колокольчик.

– Как тебя зовут? – он успел забыть ее имя.

– Дзанетта, – она улыбнулась.

– Спасибо тебе, Дзанетта. Но мне нечем отблагодарить тебя. У меня нет денег. А, впрочем, возьми себе эту зверюгу, – он указал на обезьянку. – Думал было продать ее, но вот лучше подарю тебе.

Девочка радостно взвизгнула, вскочила и затанцевала на песке с обезьянкой в объятиях. Он с улыбкой наблюдал за своей ночной подружкой. Маленькие голые груди подпрыгивали в такт прыжкам. Она нисколько не стеснялась их наготы. Томас привстал и потянул ее за руку. Она послушно села рядом, сразу поняв его намерения, полностью совпадавшие и с ее желаниями.

– Надо привязать ее, – девочка кивнула на обезьянку. – Она может убежать.

Дзанетта приподняла платье и отвязала бечевку, которой была подвязана нижняя юбка, слишком широкая и длинная для ее худенького тельца. Девочка привязала зверька к выступу скалы. Подол нижней юбки, кстати, не отличавшийся особой чистотой, теперь почти скрывал маленькие босые ступни. Юноша и девушка отдали зверьку остатки лепешки. Затем, обняв друг друга, молодые люди радостно друг другу отдались, наслаждаясь своими телами и их свойствами, как только возможно. Волны весело накатывались на берег. Изредка вдали проплывала лодка с громко поющими гребцами. Кто-нибудь спускался к морю и насмешливо, но дружелюбно посвистывал в сторону любовников.

Когда они утолили свой любовный голод, пришел черед снова утолить голод желудка. Приподнявшись на локте, Томас заметил старую грязную кожаную сумку.

– Твоя? – спросил он Дзанетту.

– Стала моей! – зубы девочки блеснули в озорной улыбке. Она вынула из сумки еще лепешек и виноград. Они поели сами и накормили обезьянку.

– Где ты живешь? – спросил Томас.

– Нигде, – беззаботно ответила девочка.

– А тот трактир или как его там?..

– Это не трактир, это дом сеньоры Чечилии! Я там не живу, а только иногда ночую. А вообще-то живу где придется!

– Но нам нужны деньги хотя бы на первое время! Давай продадим обезьянку!

– Нет, нет! – девочка кинулась к зверьку, дремавшему в тени скалы. – Не надо продавать Беллу (так она уже успела назвать обезьянку)! Я и так сумею заработать деньги!

Томас снова засмеялся; он прекрасно понимал, каким способом может заработать деньги Дзанетта.

– А я-то думал, ты прибережешь свои умения для меня одного, – насмешливо заметил он девочке.

Она снова кинулась ему на шею. В конце концов они решили, что деньги заработает Томас.

Разумеется, не следует думать, будто он собирался навсегда связать свою жизнь с жизнью юной Дзанетты, но и он был по-своему честным человеком.

Он пару дней проработал грузчиком в порту, и заработанных денег хватило на еду, вино и на то, чтобы снять для жилья крохотную темную каморку. Разумеется, это не был аристократический квартал. Спустя недолгое время Томас свел знакомство с несколькими местными людьми, которые, в свою очередь, свели его с человеком постарше. Этот человек сказал, что его другу нужен телохранитель. Томас, узнав, сколько ему заплатят, согласился. Впрочем, оказалось, что должность телохранителя включала в себя и обязанности наемного убийцы. Однако Томас не боялся, ведь он скоро понял, что служит людям богатым и даже довольно влиятельным.

Один из его хозяев владел несколькими кораблями. Он взял Томаса на один из них, но уже не простым матросом, а помощником капитана. Томас радовался, предвкушая жизнь моряка. Ему хотелось видеть новые города, новых людей, он уже устал от оседлой жизни.

Он оставил Дзанетте, ждавшей ребенка, деньги и приличное жилье на втором этаже двухэтажного доходного дома с большим двором. Его хозяева обещали, в случае чего, защищать ее и покровительствовать. Томас уже достаточно узнал местные нравы и мог понять, что в этом обещании не заключается ничего двусмысленного.

Дзанетте понравилось быть почти законной женой и на равных общаться с соседками по дому. Тем не менее, прощаясь с ней, Томас не обещал непременно вернуться.

Однако он все же вернулся. Он испытывал определенное чувство привязанности к этой девочке и даже к своему будущему ребенку.

С тех пор Томас время от времени уходил в плавание, но всегда возвращался. Однако он не обвенчался с Дзанеттой, хотя, как и она, был католиком. У них родилось трое сыновей.

Не следует, конечно, предполагать, что жизнь этих людей протекала безоблачно. Томас часто напивался и поколачивал жену. Она быстро расплылась и из забавной девчонки преобразилась в толстую, с отвисшими грудями и довольно неопрятную горожанку. И еще одно несчастье не способствовало счастливой семейной жизни – все трое мальчиков родились и росли уродливыми и слабоумными. Когда Дзанетте случалось ссориться с соседками, они уверяли, что это несчастье произошло потому, что Дзанетта держала обезьянку. Действительно, Белла прожила в семье Дзанетты до самой своей смерти.

Диана родилась уже после смерти отца. Томас Флосс погиб во время очередного плавания. Его хозяин помог осиротевшей семье деньгами.

– Если бы твои парни были здоровы, я бы взял их на службу, – сказал он несчастной вдове. – А так уж не обессудь!

Дзанетта понимала его правоту. Деньги кончились очень скоро. Сначала Дзанетта попыталась заняться старым своим ремеслом, но быстро поняла, что время ее ушло; нечего было и думать о том, чтобы тягаться с молодыми девчонками. Тогда Дзанетта стала заниматься шитьем, а также пускала в свое жилье любовников, у которых не было пристанища. С большим трудом ей удавалось содержать большую семью. В отличие от братьев Диана росла необычайно умной девочкой. Но это не приносило ей радости.

– Зачем женщине ум? – часто повторяла мать. – Лучше бы ты родилась слабоумной, а братья твои родились бы умными и здоровыми. И за что только Бог наказал меня?!

Маленькая Диана и ее братья представляли собой странное и гротескное зрелище. Все четверо были одеты в лохмотья, иногда у матери даже не было времени причесать Диану. Все три парня ходили горбясь, длинные руки вяло свисали. У всех троих были очень маленькие головы и большие рты. Они почти ничего не понимали и не умели говорить, только мычали. Дзанетта, суеверная и невежественная, как все бедные горожанки, не верила в то, что обезьянка Белла была злым духом, околдовавшим ее сыновей, но зато верила, будто дочь каким-то странным образом получила весь ум, причитавшийся ее братьям. Поэтому мать не была особенно ласкова со своим последышем.

Беспризорная Диана со временем начала стыдиться своих слабоумных и уродливых братьев. Если они по целым дням слонялись по широкому двору, где над ними посмеивались и издевались, то девочка убегала на улицу, подальше от дома. Постепенно она полюбила улицы и кварталы, где ее никто не знал, допоздна скиталась по городу, уходила в порт. Она сама научилась читать, и несколько книгопродавцев даже не гнали ее. И девочка могла часами сидеть, листая и читая книги, разглядывая рисунки.

Тем не менее ее скитальческая жизнь привела к дурному результату. Когда Диане не было и девяти лет, ее в чужом квартале затащил на чердак какой-то парень. Он успел изнасиловать девочку и собирался убить ее каким-то зверским способом. Но тут чердак случайно понадобился владельцу дома, тот обнаружил бесчувственную окровавленную девочку и истязающего ее парня и поднял тревогу. Увидев свою единственную дочь в столь плачевном состоянии, мать принялась плакать, громко причитать о своей несчастной жизни и рвать на голове волосы. Она пожаловалась бывшим хозяевам Томаса. Вскоре насильник был убит, а бедная семья получила еще денег.

После этого печального случая Диана сделалась мрачной и угрюмой. Она не прекратила своих скитаний, но прятала под лохмотьями нож и с недоверием косилась на всех мальчиков и юношей. По-прежнему она много времени проводила за чтением; казалось, она стремилась спрятаться в книги от той жизни, которая окружала ее.

Однажды утром Диана собиралась уйти. Братья были уже во дворе. Она взяла у матери кусок хлеба, запила свой бедный завтрак водой из кувшина и сбежала вниз по лестнице. Во дворе она услышала мычание братьев и сразу заметила, что их окружили соседи. В этом не было ничего необычного. Она давно привыкла к тому, что над слабоумными издеваются.

Но на этот раз наибольшее внимание соседей и их детей привлекали не ее несчастные братья, но какой-то сеньор в длиннокудром пудреном парике. Диана подошла поближе. Усевшись на складном стуле, незнакомец зарисовывал ее братьев, раскрыв на коленях большой альбом. За ним почтительно стоял его слуга. Сеньор был хорошо одет, но, судя по одежде, явно не был неаполитанцем, и даже вообще не был итальянцем.

– Это их сестра!..

– Сестра!..

– Сестра!..

Мальчишки и женщины, окружавшие рисовальщика и слабоумных, загалдели.

Незнакомец поднял глаза от альбома и посмотрел на Диану. Это был совсем еще молодой человек, на лице его читался недюжинный и пытливый ум. Едва взглянув на девочку, он почувствовал в этой хмурой оборванке родственную натуру. Но, не зная, как заговорить с ней, он вынул из кармана кошелек и протянул Диане.

– Возьми, – сказал он ей с сильным акцентом, – это тебе за то, что я рисовал твоих братьев. Ты позволишь мне прийти еще и еще заняться ими?

Поколебавшись, Диана взяла кошелек.

– Мне бы хотелось поговорить о них с твоей матерью, – продолжал незнакомец. – Можно мне подняться к вам?

– Да, – все с той же хмуростью ответила Диана и покраснела. Она сама не понимала, почему сердится на себя.

Оставив слабоумных во дворе, девочка и молодой человек поднялись по лестнице. Незнакомец велел слуге подождать. Диана молча отдала матери кошелек. Дзанетта принялась причитать и сбивчиво и сумбурно излагать гостю свою жизнь. Тот, в свою очередь, задал ей несколько вопросов о болезнях ее и отца мальчиков. На что Дзанетта клятвенно заверила, что ни она, ни ее супруг никогда ничем не болели.

– Томас был англичанином, а они славятся своим здоровьем!

– Вот как! – незнакомец улыбнулся. – Я тоже англичанин.

– Я догадалась! – вдруг выпалила Диана.

– Как же ты догадалась, – полюбопытствовал он, – по моей одежде?

– Нет, больше по тому, как вы произносите слова, – ответила девочка более охотно.

– У вас умная дочь, – гость сделал комплимент хозяйке.

– Ах! – Дзанетта смахнула несколько слезинок со своих отвислых щек. – Лучше бы этот ум достался ее братьям! Они бы работали, скопили ей денег на приданое и выдали бы замуж! А так… Если бы вы знали, что с ней сделали!..

Тут она принялась рассказывать гостю о том, как Диану изнасиловали. Девочке стало стыдно, она кинулась вниз по лестнице и снова выбежала во двор. Слуга поджидал своего господина. Дети крикливо играли. Слабоумные бесцельно слонялись взад и вперед. Повесив на перила балкона ковер, одна из соседок принялась рьяно выколачивать из него пыль. Внизу распахнулось окно, и другая соседка завопила, что пыль летит прямо на ее подоконник, что, впрочем, было правдой. Это привычное зрелище вдруг показалось Диане таким противным и безысходным, что она без оглядки кинулась на улицу. Сначала ей хотелось убежать подальше. Но потом, сама на себя сердясь, она спряталась за стеной соседнего дома, откуда была видна карета незнакомца.

Вскоре он вышел в сопровождении своего слуги. Тот нес складной стул. В руках незнакомца был альбом. Очутившись на улице, незнакомец оглянулся по сторонам. Диана поняла, что он ищет ее. Она решительно подошла к нему. Он обрадовался.

– О! Я даже забыл спросить, как тебя зовут, – начал он.

– Диана.

– Красивое имя. Может быть, хочешь немного прокатиться в карете, Диана?

Девочка угрюмо нахмурилась.

– Нет, не хочу.

Молодой человек и сам не понимал, зачем он обращается к этой девочке. Не было никакого смысла задабривать ее, ведь ее мать разрешила осмотреть слабоумных уродов и еще раз зарисовать их.

– Ну, как знаешь, – он нерешительно шагнул к своей карете.

Диане показалось, что он огорчен ее отказом. Она подбежала к нему.

– Я… я могу пойти с вами пешком, – она заложила худенькие руки за спину и вскинула голову на тонкой шейке. – Я могу показать вам книжные лавки!

– Покажи, – он чуть наклонился и испытующе посмотрел на девочку, не выразив удивления по поводу ее странного предложения.

Он приказал слуге сесть в карету, а кучеру – ехать за ними. И сам зашагал по мостовой рядом с оборванной девочкой. Некоторое время они шли молча. Затем она спросила:

– Для чего вы рисовали моих братьев и расспрашивали мать? Вы хотите понять причину их болезни? Вы – лекарь?

– Да, – серьезно ответил он, – я учился в Англии, затем в Париже. Я действительно хочу понять причины, вследствие которых человек рождается или становится слабоумным. Но я забыл представиться. Меня зовут Джон Айрленд.

Девочка наклонила растрепанную голову. Видимо, это заменяло ей приветственный поклон.

– Соседки говорят, что все это случилось потому, что у мамы жила Белла, обезьянка. Обезьяны и коты – ведь это олицетворение злого духа…

– Ты так думаешь?

– Я – нет. Но другие так говорят, – смело ответила девочка. – Мама любила Беллу, ведь обезьянку подарил ей мой отец, тогда они были молодые и красивые. – Девочка вдруг смутилась.

– Конечно, обезьянка не могла быть причиной болезни твоих братьев, – успокоительно произнес Джон Айрленд.

В его голосе девочке послышалось снисхождение, и она, словно маленький ежик, выпустила колючки.

– А я думаю иначе, – проговорила она даже с некоторой дерзостью. – Ведь обезьянка могла быть больна, и болезнь могла от нее передаться братьям и проявиться у них в слабоумии и уродстве.

Джон Айрленд приостановился и с удивлением посмотрел на оборванную девочку, рассуждавшую смелее иного кембриджского профессора.

Он принялся ей рассказывать те выводы, которые сделал за время своих исследований. Она слушала с интересом. Так они добрались до книжной лавки. Старый книгопродавец давно знал девочку. Она смело вошла. За ней вошел и Айрленд. Просмотрев книги, он приобрел для себя несколько. Затем обратился к Диане:

– Какую книгу ты бы хотела в подарок? Девочка выбрала фолиант с описаниями экзотических животных.

В Неаполе Джон Айрленд гостил у своего коллеги врача. С Дианой он виделся еще несколько раз. Когда он прощался с девочкой и ее матерью, Диана внезапно попросила:

– Возьмите меня с собой!

– Что ты говоришь?! Как можно такое говорить, бесстыдница! – заохала было мать, но затем вдруг печально взглянула на молодого человека и сказала: – А и вправду, взяли бы вы ее с собой. Вы, как я вижу, порядочный и благородный человек. А кто знает, с кем ее может столкнуть судьба после моей смерти, когда она останется одна, без всякой поддержки.

И неожиданно для самого себя Джон Айрленд согласился взять странную девочку с собой. Он оставил еще денег ее матери и несчастным братьям и обещал посылать деньги. Он также обещал, что с Дианой не случится ничего дурного. Расставаясь с матерью, Диана невольно расплакалась, она с грустью поцеловала братьев, даже не сознававших, что сестра покидает их. В назначенный день Диана была готова. У нее не было ничего, кроме книги, подаренной Айрлендом. Девочка спустилась во двор, села в карету и копыта застучали по мостовой. Окруженная сгоравшими от любопытства соседками, Дзанетта махала рукой вслед дочери.

Так началась новая жизнь Дианы. Джон Айрленд привез ее в Кембридж. Сначала он хотел поместить ее в какое-нибудь закрытое учебное заведение для девочек. Но затем передумал. Для подобного заведения Диана была слишком умна. Он сам стал учить ее. Вскоре девочка уже была не только его ученицей, но и помощницей. Его друзья и коллеги поражались способностям Дианы. Однако даже более, чем медицина, ее привлекало изучение жизни и повадок животных.

– Ведь я, можно сказать, обязана своим существованием зверушке, – шутя говорила она Айрленду. – Кто знает, если бы не обезьянка Белла, может быть, отец и не приглянулся бы так моей будущей матери.

После смерти отца и матери Джон Айрленд унаследовал порядочное состояние. В основном он тратил деньги на свои медицинские занятия. Диане, своей помощнице, он положил хорошее жалование, из которого она могла часть отсылать своей матери и несчастным братьям.

Прошло лет двенадцать. Диана получила известие о том, что ее мать и братья погибли во время эпидемии какой-то заразной болезни, внезапно вспыхнувшей в Неаполе. Когда жила девочкой дома, Диана, казалось, не была особенно привязана к своим родным. В дальнейшей ее жизни семью ей заменил Джон Айрленд. Но теперь, получив это внезапное известие о смерти матери и братьев, она вдруг огорчилась, почувствовала себя одинокой и несчастной. К этому времени Диана выросла, расцвела и превратилась в красивую девушку. Впав в состояние тоски и одиночества, она вдруг стала смотреть на Айрленда иными глазами. Она поняла, что просто влюблена в этого человека. Но ее тотчас начала мучить мысль, что он не может ответить взаимностью. Да, он не любит ее и не может любить! Кроме того, она никогда не забывала о том страшном изнасиловании. Она и до сих пор чувствовала себя запятнанной, опороченной.

Джон Айрленд не мог не заметить подавленного состояния своей помощницы. Сначала он не понимал, что происходит с Дианой. Он подумал было, что она больна. Но нет, она была совершенно здорова. Он постоянно спрашивал, что с ней, и получал односложные ответы. Ему даже пришло в голову, что эта меланхолия – предвестник душевной болезни, что очень встревожило его и почти выбило из колеи. Но тут на помощь пришла старая экономка. Когда Диана в очередной раз вышла из столовой, почти ничего не съев, миссис Хитклиф деликатно заметила:

– По-моему, эта девушка просто-напросто влюблена.

– Вы серьезно так думаете, миссис Хитклиф? – переспросил Джон Айрленд.

– Совершенно серьезно, сэр Джон.

– Это странно. Не могу понять, кого же она полюбила. То есть я не вижу вокруг никого, кто был бы достоин ее ума и… откровенно признаюсь, ее красоты. Но если уж она влюблена, я, конечно же, не стану препятствовать ее счастью… Но почему же она выглядит такой подавленной и грустной?.. Быть может, это любовь без взаимности, как вы полагаете, миссис Хитклиф?

– Я так полагаю, сэр Джон. Это любовь без взаимности, но она может превратиться в любовь взаимную.

– Вы говорите загадками, миссис Хитклиф.

– Боже! Ведь все так просто! Девочка влюблена в вас, сэр Джон! И мне кажется, что и вы любите ее!

– Гм! В сущности… Да, так оно и есть. И что же теперь делать? Могу ли я сказать ей?

– Разумеется, можете. И даже должны!

После ужина, когда Диана хотела уйти в свою комнату, Джон Айрленд попросил ее задержаться в гостиной.

– Я хотел бы поговорить с вами, Диана.

– Я слушаю вас.

– Я очень привык к вам. Нет, я полюбил вас. Я хотел бы просить вас стать моей женой.

– Нет, нет, это невозможно! – воскликнула Диана и резко отвернулась, собираясь быстро выйти из комнаты.

– Но почему? Почему? – Айрленд схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.

– Неужели вам не ясно? – Диана не выдержала и заплакала. – Как можете вы, умный, достойный, жениться на незаконной дочери матроса и портовой девчонки, на сестре слабоумных, изнасилованной на грязном чердаке?! – последние слова Диана просто выкрикнула Айрленду в лицо.

Он отпустил ее и сел на софу, закрыв лицо ладонями. Диана поняла, что причинила ему боль. Она пожалела о своей несдержанности, подошла к нему и невольно положила руку ему на плечо. Он отнял ладони от лица и поднес к губам ее пальцы. Она не противилась и не произносила больше ни слова. Впервые в жизни он почувствовал, что охвачен страстью. Прежде женщины вовсе не занимали его. Не владея собой, он подхватил Диану на руки и унес в свою комнату.

За всю ночь их близости она не произнесла ни слова. Но он чувствовал, что ей сейчас так же хорошо, как и ему. В конце концов, уже под утро, они заснули в объятиях друг друга.

Но, проснувшись, Джон Айрленд не нашел Дианы. Ее не было в доме. Взяв с собой лишь самое необходимое, она скрылась на рассвете.

Так Джон Айрленд, друг Этторе Биокка, потерял свою первую и единственную возлюбленную. Поиски оказались тщетными. Айрленд пребывал в отчаянии. Иногда ему приходило в голову, что он просто разочаровал ее как мужчина. Кто знает, что она в действительности испытала в юности, каков был на самом деле ее любовный опыт. Но тотчас же Джон Айрленд отбрасывал эту мысль, как унизительную и недостойную. Диана выросла на его глазах. В сущности, он сам воспитал ее. У него не было причин сомневаться в ее порядочности. Нет, она все же решила, что они не могут быть вместе. Но где она теперь? Жива ли она? Она могла покончить с собой.

Джон Айрленд написал о Диане всем своим друзьям, в том числе и Этторе. Но следы Дианы не отыскивались. Наконец, спустя три года, будучи в Венеции, Этторе случайно узнал, что у одной из ученых дам их круга графини Элизы К. появилась компаньонка, очаровательная молодая женщина, отличающаяся чрезвычайными способностями к естественным и точным наукам. По описанию Этторе узнал Диану. Диана была прежде знакома с ним. Когда он посетил графиню, Диана не стала скрываться. Этторе хотел поговорить с Дианой наедине, убедить ее, добиться того, чтобы она вернулась к Айрленду. Но графиня, словно бы нарочно, или по сговору с Дианой, мешала гостю. Они беседовали втроем в кабинете графини. Этторе начал проявлять нетерпение. Наконец графиня обратилась к нему:

– Разумеется, сеньор Этторе, вы с вашим умом не могли не догадаться, что все это подстроено нарочно. И то, что вдруг стало известно, что Диана находится у меня; и то, что вы здесь в гостях.

– Графиня, я желал бы просить сеньору Диану вернуться в дом нашего общего друга, сеньора Айрленда. Его чувства к ней неизменны. Он не оставляет надежды увидеть ее своей супругой.

Диана молча потупилась.

Графиня и Биокка смотрели на нее.

– Да, – отвечала Диана. – Теперь я могла бы вернуться к нему. Сейчас вы поймете, почему я не могла сделать этого раньше.

С этими словами она дернула шнур звонка. Вскоре в комнату вошла служанка с прелестным мальчиком на руках. Ребенку было немногим более двух лет. Этторе тотчас узнал черты Айрленда – тот же высокий лоб и пытливый взгляд. Малыш производил впечатление веселого, умного и здорового существа.

– Но зачем же вы скрываете это сокровище от счастливого отца? – обратился Этторе к Диане.

И, когда ребенка унесли, Диана рассказала следующее.

Наутро после внезапной близости с Айрлендом Диана твердо решила бежать. Она считала, что не может быть его женой. Корме того, она знала, что если у ее родителей было трое слабоумных детей, то разве это не могло повториться и в ее браке. Она отправилась в Италию, к Элизе К., с которой была хорошо знакома по переписке. Вскоре Диана поняла, что ждет ребенка. Эта новость то повергала ее в отчаяние, то заставляла испытывать нежную жалость к маленькому существу. Наконец она решила, что воспитает ребенка, каким бы он ни был. К ее великой радости малыш родился здоровым. В это время она жила в загородном поместье графини Элизы. Диана знала от нее, что Айрленд по-прежнему любит свою помощницу. Однако Диана решила, что объявится не раньше, чем ребенку исполнится два года. Только тогда она могла бы с полной уверенностью сказать, что он правильно развивается. И вот она объявилась открыто в доме графини.

Отослали письмо Айрленду. Он поспешил приехать. Можно не описывать сумбурные объяснения, взаимные упреки и оправдания влюбленных. Они обвенчались тут же, в Венеции, и вместе с маленьким Питером вернулись в Лондон. Десять лет они прожили в счастливом согласии. Джон Айрленд с помощью Дианы закончил большой труд о разновидностях и причинах слабоумия. Книга принесла ему известность во всем мире. Питер рос необычайно умным мальчиком и в будущем обещал стать таким же талантливым ученым, как и его родители.

Однажды супруги отправились вдвоем в свой загородный дом. В пути их застала гроза, превратившаяся в настоящую бурю. Разумеется, оба сильно промокли. Когда они наконец-то добрались, Джон Айрленд почувствовал недомогание. Жена уложила его в постель, дала лекарство. Но жар усиливался. Вскоре стало ясно, что у Айрленда – воспаление головного мозга. С неимоверным трудом Диане удалось спасти мужа от смерти. Но случилось самое страшное, что только может постичь ученого: Джон Айрленд стал постепенно терять разум. Едва заметив первые опасные признаки, он решил покончить с собой. Но это оказалось невозможным – Диана не отходила от него ни на шаг. Тогда он сказал ей:

– Ты сама не хуже меня понимаешь, что ждет меня в ближайшем будущем. Я не хочу мучить себя. Я не хочу видеть тебя в роли няньки и сиделки несчастного слабоумного. Помоги мне уйти из жизни. Я не сомневаюсь в твоем мужестве.

– О, Джон! – Диана с плачем упала перед его креслом на колени. – Я – всего лишь слабая женщина. Я не могу, не смогу сделать это. Я умру при одной только мысли о том, что ты можешь сам это сделать. Потерпи! Мы оба знаем, это не продлится более двух лет, – она обняла его колени и целовала его обессиленные руки.

– Хорошо, – согласился он, помолчав. – Обещай мне только, что сын не увидит меня таким, – голос его дрогнул.

– Это я могу тебе обещать! – воскликнула Диана с легким сердцем.

Полтора года супруги провели в затворничестве в своем загородном доме. Все это время Питер жил у их близких друзей. И только после смерти Джона Диана вновь переехала в Лондон. Она привела в порядок и опубликовала многие записи и дневники мужа. Сына она определила в Кембриджский колледж. Чувствовалось, что она приняла какое-то твердое решение. И вскоре это ее решение стало известно всем.

Диана решила отправиться в Африку, исследовать жизнь экзотических животных. Питер умолял мать взять его с собой. Но она отказала ему.

– Это слишком опасное путешествие, Питер. Ты – все для меня, я не могу подвергнуть твою жизнь такой опасности.

– А свою жизнь? – сердито воскликнул Питер.

– Это мое давнее желание. Я хочу написать книгу и посвятить ее памяти твоего отца. Не сердись на меня. Когда ты будешь в моем возрасте, ты станешь принимать решения столь же свободно.

И Диана уехала в Африку. Несколько лет о ней ничего не слышали и не знали. Радости ее друзей и ее сына не было границ, когда она наконец вернулась. Загорелая, похудевшая, она прибыла, нагруженная записями и рисунками. Но прежде, чем ее книга вышла в свет, друзья Дианы, и в их числе Этторе Биокка, услышали ее подробные рассказы о путешествии.

Диана и вправду пережила множество приключений. На плотах ее экспедиция переплывала реку. Несколько раз на них нападали разбойники. Диана заболела страшной лихорадкой, но сумела вылечиться. Однако самым главным для нее были ее наблюдения за животными. В джунглях она встретила огромных обезьян – горилл, и решила заняться наблюдением и описанием их жизни и повадок.

– И вот тут-то, – Этторе повернулся к Санчо, – и выяснилось, насколько схожи люди и животные.

Гориллы пытались пользоваться оружием – камнями и палками. Они сбивались в стаи. Во главе каждой такой стаи стоял вождь. Он забирал себе лучших самок и убивал детенышей своих соперников. Самки-обезьяны нежно любили своих детенышей и, лаская их, напоминали странное гротескное изображение женщины, ласкающей младенца. У обезьян были самые разнообразные характеры; среди них попадались угрюмые, веселые, величественные, насмешливые.

Так же, как и люди, гориллы были невоздержанны в телесных сношениях. В сущности, они всегда готовы были совокупляться. Диана наблюдала, как вождь покрывал совсем юного самца-подростка.

В среде обезьян происходили настоящие драмы. Так, Диана наблюдала молодую самку, наделенную удивительно добрым характером. Эта горилла еще не достигла зрелости и не начала совокупляться. Однако она была очень внимательна к маленьким детенышам, помогала взрослым самкам нянчить их. Казалось, все члены стаи отвечали ей столь же доброжелательным отношением. Но вот она захворала. Вероятно, это был некий аналог человеческой чахотки. Бедняжка начала кашлять кровью. Она слабела день ото дня. Характер ее начал портиться. Она сделалась угрюмой и замкнутой. Остальные обезьяны, которые еще недавно были добры с ней, теперь отталкивали ее. Она отвечала им тем же недоброжелательством. Вспыхивали драки, из которых обессиленное животное, конечно, не могло выйти победительницей. В конце концов Диана взяла умирающую самку к себе. Вскоре та скончалась, угрюмая и злобная.

– Ну, чем не человеческая драма? – спросил Этторе.

– А где жила сама Диана? Как ей удавалось наблюдать за обезьянами? Дикие животные ведь пугливы и осторожны, – вмешалась Коринна.

– Она выстроила себе небольшой домик. Но часто и подолгу жила в джунглях, строя шалаши, передвигаясь вместе с гориллами. Обезьяны привыкли к ней. Она почти что приручила их. Конечно, для этого надо обладать недюжинным желанием и терпением, – пояснил Этторе.

– И мужеством, – задумчиво добавила Коринна.

– Но наблюдения Дианы, – вмешался Санчо, – по-моему, только доказывают, что люди произошли от животных. Вероятно, и у людей, и у обезьян – общие предки. Но люди прошли путь преображения до конца; в то время как обезьяны остановились где-то посередине, если так можно выразиться. Этим и объясняется большее сходство между человеком и гориллой, нежели между человеком и крокодилом.

– Кто знает, – я улыбнулась, – может еще найтись какая-нибудь наблюдательная Диана, записи которой докажут, что между людьми и крокодилами много общего.

– Меня очень тронул ваш рассказ о жизни Дианы, – обратилась Коринна к Этторе. – Она жива и сейчас? Где она?

– Она переселилась в Италию. Очень известна там. Живет она в Венеции. Но сын ее остался в Лондоне. Питер Айрленд не избрал карьеру ученого, он стал капитаном корабля и судовладельцем.

Некоторое время мы молчали, поглядывая на огоньки оплывающих свечей. Нами овладела какая-то истома. Мы, выслушав рассказ Этторе, словно бы сами прожили насыщенную жизнь Дианы. Этторе и Санчо уже не хотели продолжать свой философский спор.

 

Глава семьдесят седьмая

Я почувствовала, что меня не удовлетворяет эта жизнь воображения, это соучастие чужой жизни. Мне захотелось действия, движения. Невольно я потянулась, раскинув руки. Коринна бросила на меня быстрый взгляд. Этторе встретил мой жест взглядом восхищенным, Санчо – добродушно-насмешливым взглядом человека, хорошо знающего тебя вместе со всеми твоими причудами и привычками.

– Вы были любовником Дианы? – спросила я Этторе.

– Нет, – ответил он с подчеркнутой любезностью, – не могу сказать, чтобы мне этого очень хотелось или, напротив, очень не хотелось, но если бы она высказала подобное желание, я бы охотно пошел ей навстречу.

– Однако она подобного желания не высказала, – я снова на миг раскинула руки. – Интересно, почему? Или у нее были другие любовники?

– Эмбер, – сказала Коринна, – скорее всего, у Дианы вовсе не было любовников. Ведь с телесной любовью она познакомилась в самых неблагоприятных обстоятельствах. Бедняжку, еще не достигшую зрелости, грубо изнасиловали. Что могло произойти после этого? Ведь она всего лишь испытала страшную телесную боль, в ней даже не пробудилась чувственность. Конечно, она возненавидела телесную любовь. К счастью, она влюбилась в Айрленда, и эта любовь примирила ее с чувственной стороной жизни. Но она развилась чувственно ровно настолько, чтобы верно и преданно любить лишь одного человека. Вся остальная ее энергия уходила на занятия наукой.

– Вы полагаете Диану недоразвитой женщиной? – с любопытством спросил Этторе.

– Все не могут развиваться одинаково, – Коринна пожала хрупкими плечиками. – Все мы в чем-то недоразвиты. Одни не способны любить многих, другие – предаться занятиям наукой, третьи – не умеют петь и танцевать. И самое странное, по-моему, это то, что в каждом из нас дремлют зачатки всех способностей и талантов. Кто знает, какими бы стали люди, если бы могли развить себя всесторонне. Но, должно быть, об этом нечего и мечтать.

– Ты – настоящий философ, Коринна! – воскликнул Санчо.

– Нет, нет, – она кокетливо прикрылась веером, – у меня просто хорошая учительница, – сложив веер, Коринна указала на меня, – моя сестра, ее светлость герцогиня Райвенспер.

– Хотел бы я знать, кто учил ее светлость герцогиню! – лукаво заметил Этторе.

– Жизнь, сеньор Биокка, жизнь, – с не меньшим лукавством откликнулся Санчо.

Нам вместе было очень хорошо и легко. Я чувствовала, что все мы желаем одного: завершить столь занимательный и приятный вечер определенным образом. Но непременно всем вместе, не расставаясь. Я быстро обменялась взглядом с Коринной, посмотрела на Этторе, улыбнулась Санчо. Пауза была столь многозначительна, что ее просто нельзя было не понять или истолковать неверно.

– Мой приятель Эдвардо Скола, – начал Этторе, – сам не Бог весть какой любовник и довольствуется собственной супругой. Но он собрал обширную коллекцию описаний различных любовных действий. Среди них есть одна довольно сложная позиция, которую он называет «полетом». В этом «полете» могут участвовать несколько мужчин и несколько женщин одновременно…

– Полетим! Полетим! – Коринна озорно вскочила и, пританцовывая, выбежала на середину ковра.

Я последовала за ней. Мужчины бросились за нами.

Все мы принялись бегать друг за другом и увертываться с хохотом.

Наконец, в любовном предвкушении, мы бросились друг на друга и клубком покатились по ковру, целуя друг друга и покусывая, срывая одежду и растрепывая волосы.

Спустя недолгое время мы оказались совершенно обнажены.

Я лежала на ковре, раскинув руки. Коринна соединилась со мной, покусывая мои соски. Член Санчо скользнул меж изящных ягодиц Коринны. Колени Этторе очутились по обеим сторонам моей головы, член его почти заполнил мое горло. Я задыхалась в блаженном полете. Несколько раз мы менялись местами.

Ночь прошла чудесно.

Наутро за завтраком мы поделились с Этторе своими планами. Мы твердо решили ехать в Европу, но еще не решили – куда именно. Я и Коринна были достаточно богаты для того, чтобы обосноваться в любой стране и жить не только безбедно, но даже роскошно.

Санчо сначала предложил ехать в Испанию.

– Простите, – возразил Этторе, – разумеется, Испания очень красива. Вы должны непременно посетить ее. Но обосновываться там надолго было бы, на мой взгляд, полным безумием. У власти там находятся такие люди, которые за милые забавы, подобные нашим ночным скромным развлечениям, вполне способны послать на костер.

– Тогда предлагайте вы, – сказал Санчо, повернувшись к нему. – Откровенно говоря, нам бы хотелось видеть вас в нашем обществе.

– Что ж, я не против, – согласился Этторе. – Думаю, отдых в Европе не повредит мне. В таком случае, я предлагаю Париж, затем Италию. В Италии мы можем задержаться подольше. Там свободно, весело и удивительно много красоты. Прелестна природа, прелестны статуи, картины, постройки.

Мы решили принять маршрут, предложенный Этторе.

 

Глава семьдесят восьмая

Взяв с собой малышку Мелинду и в сопровождении Этторе Биокка, мы вернулись в город.

Нам предстояло решить еще немало вопросов, касавшихся наших финансов, или попросту денег. После смерти нашего отца, доньи Инес и лорда Карлтона мы с Коринной получили огромное наследство. Коринна унаследовала все состояние доньи Инес. Мне досталась половина состояния отца. Часть имущества, владений и денег лорда Карлтона принадлежала моему старшему сыну. Коринна унаследовала также почти все состояние Карлтона и половину наследства, оставшегося после отца. Теперь мы были сказочно богаты.

Надо было обдумать наши действия и распорядиться полученным богатством.

Часть денег и одно из поместий Коринна подарила Санчо. Он пытался было противиться. Но я также стала настаивать.

– Нет ничего дурного в том, что мать твоих детей передает тебе часть своего имущества, – убеждала его я. – Неужели ты можешь поддаться предрассудкам и полагать, что этот подарок оскорбителен для тебя?

Общими усилиями нам удалось убедить Санчо, и он принял подарок Коринны.

Мы решили не продавать поместья отца. Кто знает, как пожелают распорядиться своей жизнью наши дети. Здесь, в Америке, у них должно оставаться имущество и земли на тот случай, если они захотят обосноваться здесь.

Но поместье Карлтона Коринна желала продать во что бы то ни стало. Слишком много тяжелых воспоминаний было связано у нее с этим местом. Сначала я было начала уговаривать ее не делать этого. Но затем поняла, что Коринна по-своему права. Ей удалось выручить за поместье Карлтона колоссальные деньги. Мы поместили их под проценты.

Итак, мы готовы были тронуться в путь. Мы были богаты, здоровы и еще достаточно молоды для того, чтобы наслаждаться удовольствиями, которые жизнь в изобилии предоставляет молодости, красоте, богатству и здоровью.

Я не забыла и о своей служанке Сесилье. Узнав о том, что она отпущена на волю с богатым приданым, слуга Санчо Диего, и прежде неравнодушный к девушке, поспешил обвенчаться с ней. Они купили небольшой дом, и Диего открыл лавку, где продавались галантерейные товары для горожан средней руки. Когда мы уезжали, Сесилья уже ждала ребенка. Нэн, которая, конечно же, отправлялась вместе со мной, не преминула ее укорить своей преданностью мне. Но я сказала верной горничной:

– Оставь Сесилью в покое, Нэн Бриттен! Каждому – свое. Сесилья остается здесь с мужем. Пусть они будут счастливы по-своему. Зато ты и Большой Джон снова отправляетесь в путешествие, увидите новые красивые места, встретитесь с новыми и занятными людьми. И это ведь тоже счастье!

Нэн поцеловала меня.

Подготовка к отъезду заняла немало времени. Мы ведь увозили с собой пятерых детей. Нам удалось с помощью все той же Нэн Бриттен нанять для наших малышей трех нянек-испанок, которые согласились плыть с нами. Нэн нашла для Коринны порядочную горничную, а для Этторе и Санчо – приличных камердинеров.

Несколько поместительных повозок отвезли все, что мы хотели взять с собой на корабль. Мы приехали в порт в трех больших каретах.

Мы не дали прощального обеда и бала. Но нам это простили. Мы ведь понесли такие тяжелые утраты. Коринна потеряла мужа, родителей. Я лишилась отца. То, что Санчо уезжал с нами, никого особенно не смущало. Все давно знали, что он мой любовник. Репутация Коринны оставалась незапятнанной. Я считала, что это нужно для ее детей и для моего старшего сына.

Многие приехали на пристань – провожать нас. Прощание вышло шумным, с поцелуями и объятиями.

Наконец корабль медленно отчалил. Множество платочков взметнулось в воздух. Мужчины махали руками. Мы все отвечали также взмахами рук и платков.

Нам было грустно. Мы ведь успели привыкнуть к этим людям, даже привязаться к ним. Но, быть может, мы еще вернемся сюда, а если не мы – то наши дети.