Человек тяжело вздохнул и щелкнул зажигалкой. Ее хромированная поверхность тускло поблескивала при свете пламени. Поднес к губам толстую сигару и неторопливо затянулся; столбик пепла упал на рукав дорого пиджака, однако человек не пошелохнулся, чтобы стряхнуть его. Серый пепел и серебристо–серый шелк странным образом сочетались друг с другом. Буркнув что–то неразборчивое, он защелкнул крышку зажигалки и сложил руки на полированной поверхности большого овального стола из красного дерева.

Окинув взглядом сидящих за столом мужчин, человек отметил, что многим из них не нравятся плывущие по комнате клубы дыма. Привычка курить длинные толстые сигары появилась у него совсем недавно, сигары помогали ему сохранять спокойствие, и поэтому он не собирался отказываться от них. Собравшиеся в комнате люди знали это и терпеливо ждали, не выказывая признаков раздражения. В любом случае никто из них никогда не осмелился бы сделать ему замечание. Особенно сегодня.

— Итак, — мрачно произнес он, наконец затушив окурок в большой мраморной пепельнице, — дела обстоят как нельзя хуже, не правда ли?

В комнате повисло напряженное молчание. Он снова окинул собравшихся пристальным взглядом: сидевшие перед ним мужчины были одеты в одинаковые костюмы из дорогой добротной ткани, в которых они чувствовали себя одинаково неуютно. Он мрачно ухмыльнулся.

— Да, все очень плохо, — ответил он на собственный вопрос. — Особенно для вас.

Напряженное молчание превратилось в гнетущую тишину. Неожиданно один из сидевших за столом решился заговорить.

— Господин мэр, вы не можете возлагать на нас ответственность за случившееся: это все равно, что обвинять нас в разгуле стихии, — опрометчиво заметил он.

Напряжение достигло своего апогея. Человек во главе стола вздрогнул и устремил взгляд на наглеца, осмелившегося перечить ему. Мэру пришлось напрячь память, чтобы вспомнить имя этого человека — Кейн. Мэр смутно помнил его лицо: мистер Кейн вошел в состав муниципалитета всего две недели назад. Времени явно недостаточно, чтобы разобраться во всех тонкостях взаимоотношений и понять, как чиновникам следует вести себя на заседании правительства.

Остальные члены кабинета смотрели на незадачливого коллегу со смешанным чувством тщательно скрываемого одобрения и откровенной жалости. Шеф сжал в кулаке свою зажигалку: он видел, что мистер Кейн не собирается отводить глаза. Мэр всегда знал, что рано или поздно кто–нибудь из его подчиненных осмелится высказаться подобным образом. Более того, он ждал этого момента, намереваясь на примере такого вот неопытного новичка преподать хороший урок всем остальным.

— Мистер Кейн, — начал он вкрадчивым голосом, — вам известно, в чем заключается первое и самое главное требование, которое мы предъявляем к нашим учителям, как только им поручают руководство классом?

— Нет, сэр, не стану утверждать, что мне это известно, — нахмурился мистер Кейн. Ласковый голос шефа не предвещал ничего хорошего.

— Так вот, учителя обязаны следить за тем, насколько точно ученики соблюдают правила поведения в школе и за ее пределами, — продолжал мэр. — Ученики должны беспрекословно подчиняться приказаниям учителя и без его разрешения не имеют права ни разговаривать, ни принимать пищу, ни даже справить нужду…

— Да, сэр, но какое отношение это имеет ко мне? — спросил мистер Кейн, заставив нескольких коллег ахнуть от такой неслыханной дерзости.

— Самое прямое, мистер Кейн, — терпеливо пояснил мэр, — муниципалитет нашего Города — это один большой класс, а я выступаю здесь в роли учителя. Вы можете говорить только тогда, когда я вам позволю, или точнее — когда я захочу, чтобы вы говорили.

Мистер Кейн залился краской. В первое мгновение всем показалось, что он собирается возразить мэру, но испепеляющий взгляд главы Города заставил его замолчать.

Мэр равнодушно наблюдал за мистером Кейном, не испытывая к нему ни капли сочувствия: несомненно, этому новичку приходилось переживать гораздо более неприятные моменты во время обучения в школе, как, впрочем, и остальным, — все когда–то были учениками. Основная цель школьной системы воспитания заключалась в том, чтобы вырастить достойных граждан Города; послушные дети должны превратиться в покорных взрослых. Но, видимо, мистер Кейн полагает, будто сам став педагогом, войдя в круг тех немногих избранных, кто не просто управляет городскими делами, но на самом деле полностью контролирует жизнь Города, он тем самым обрел свободу. «Некоторые школьные уроки, — подумал мэр, — забываются слишком быстро».

— Кажется, мистер Кейн, — продолжил мэр, — вы говорили, что я не вправе возлагать на вас ответственность за случившееся. Помнится, на прошлой неделе на совещании городского совета, которое я созвал специально для того, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию, вы уверяли меня, что мы имеем дело всего лишь с кучкой взбунтовавшихся детей, у которых нет оружия, нет лидера, нет четко разработанного плана действий. Вы утверждали, что вскоре они сами разбегутся по углам, как перепуганные тараканы. Однако за этим немедленно последовала очередная вылазка! Похоже, вы все здесь держите меня за дурака.

— Господин мэр, мы не недооценили всю сложность стоящей перед нами проблемы, — вновь подал голос мистер Кейн, заставив остальных членов кабинета предостерегающе покачать головами. — Бунтовщики, с которыми нам приходится иметь дело, — это и вправду дети! Согласитесь, трудно было воспринимать их всерьез!

Мэр снова нервно щелкнул зажигалкой и, нахмурив брови, уставился на пламя. Затем резко вскинул голову:

— И эти дети бесчинствуют уже около двух лет! Или вы забыли, что они разгромили школу в Первом районе? А? И с тех пор вы регулярно уверяли меня в своих докладах, что их шайка вот–вот развалится, а теперь вдруг выясняется, что с каждым днем их становится все больше и больше!

Вновь повисла гнетущая тишина. Мужчины молчали, боязливо втянув головы в плечи.

— Но поначалу все шло именно к тому, господин мэр, — снова возразил мистер Кейн. — Бунтовщиков было сравнительно немного, мы не ожидали, что они с таким упорством будут держаться вместе, и уж конечно мы и предположить не могли, что они настолько сильно ненавидят нас.

— Разрешите напомнить, мистер Кейн, что наша основная задача как педагогов состоит в том, чтобы держать детей в повиновении. Мы должны поставить на них клеймо, словно перед нами племенной скот, загнать их в наши школы, как стадо бессловесных животных, и обращаться с ними как с безмозглыми тварями! А если кто–то из этих детей перестает повиноваться, мы исключаем его из школы и оставляем гнить в сточной канаве, как ненужный хлам, — Мэр сердито защелкнул крышку зажигалки. — Само собой, им это не нравится! А вы ожидали чего–то другого? Неужели вы полагали, что взбунтовавшиеся школьники покорно вернутся на детскую площадку, чтобы снова тихо играть в песочнице или терпеливо ждать, когда кто–нибудь из взрослых согласится покачать их на качелях?

— Нет, сэр, — на этот раз мистер Кейн не стал спорить с шефом, — но в прошлом наша система воспитания доказала свою эффективность, большинство детей беспрекословно подчинялись нам. У нас никогда не было оснований полагать, что события могут принять столь неприятный оборот…

— Чепуха! — отрезал мэр. — Вы сами когда–то учились в школе. И я тоже ходил в школу. Мы все прошли через это. Помните, что вам пришлось пережить? А теперь скажите, каковы побочные эффекты новых программ, которые мы внедряем в наших школах?

— Ну, прежде чем нам удается сломить их волю, подчинить себе их сознание и добиться полного повиновения… — начал мистер Кейн, загибая пальцы на руке, — у школьников порой возникают проблемы следующего характера: депрессии, навязчивые страхи, тревожные состояния, бессонница, и иногда, правда, довольно редко, они проявляют немотивированную агрессию.

— Совершенно верно. Спасибо, мистер Кейн, хотя, надо признать, ваш доклад не внушает оптимизма. Как бы там ни было, мы не должны забывать, что в нашем Городе проводится большой и важный эксперимент, главная цель которого — установление тотального контроля над всей системой школьного воспитания. И мы были близки к достижению поставленной задачи. Однако, как часто случается с экспериментами, на заключительном этапе они проваливаются. За прошедшие годы мы воспитали несколько поколений школьников, на посту мэра сменилось несколько человек, и вот настал день, когда мы оказались именно перед такой опасностью: наш эксперимент находится на грани провала.

— Да, но кому могло прийти в голову, что мы столкнемся с вооруженным восстанием? Сама мысль о том, что дети возьмут в руки оружие и повернут его против нас, кажется нелепой. Нет, это полный абсурд!

— Было, это было абсурдом до того момента, пока не появились так называемые бунтовщики, — отрезал мэр — Дети — самое слабое звено в нашей цепочке, и здесь нас подстерегает главная опасность. Получение образования — самый сложный период в жизни любого человека. Лишь в том случае, если нам удастся внушить школьникам, что их будущее благополучие напрямую связано с получением образования, мы сможем заставить их полностью и безоговорочно подчиниться нам. И мы, как педагоги, обязаны подавить их бунтарские наклонности, наши дети должны знать, что у них просто нет иного выбора.

Мэр поднялся из–за стола и, сложив руки за спиной, начал мерить шагами тускло освещенную комнату.

— И вот теперь получается, что вся наша система находится под угрозой, — вполголоса пробормотал он. — Бунтовщикам предложили выбор, у них появилась возможность воевать с нами, вместо того чтобы повиноваться нам.

Мистер Кейн внимательно слушал шефа. Казалось, он ведет какую–то свою внутреннюю войну; после минутного колебания он все же решился заговорить. Остальные члены кабинета в недоумении уставились на него, пытаясь понять, кто перед ними — самоубийца или просто умалишенный. Они знали, мелкая мстительность была не в характере мэра, однако он не принадлежал к тем людям, которые готовы простить своим подчиненным откровенную наглость.

— Господин мэр, движение бунтовщиков по–прежнему остается подпольной организацией, это всего–навсего сборище ничтожных отщепенцев, кучка жалких детей–изгоев, — заметил мистер Кейн. — Мы надежно контролируем средства массовой информации, сведения о них до сих пор не просочились в прессу, население Города даже не подозревает о том, что существуют какие–то бунтовщики. Наш эксперимент не был скомпрометирован. Посещаемость школ по–прежнему остается на высоком уровне, за две недели, прошедшие после вылазки бунтовщиков, ничего не изменилось. Маловероятно, что остальные наши школьники вдруг выйдут из–под контроля и начнут поддерживать их.

— Но тем не менее, они выходят из–под контроля и сами становятся бунтовщиками, — мэр снова щелкнул зажигалкой. — И все труднее скрывать этот факт от наших граждан. Люди не настолько глупы, чтобы не обратить внимания на внезапное отключение электричества во всем Городе. Вскоре они потребуют объяснения.

— Мы им уже все объяснили, отключение связано с техническими неполадками на станции.

— Да, — согласился мэр, — вероятно, кого–то ваши объяснения удовлетворят, однако остальные начнут задумываться и задавать ненужные вопросы.

— Но ведь мы быстро включили аварийные генераторы и возобновили подачу электричества, — возразил мистер Кейн. — Эта диверсия могла обернуться глобальной катастрофой, но, к счастью, этого не произошло. Кроме того, пока не понятно почему, но несколько районов бунтовщики не тронули. Через пару недель разговоры стихнут, и люди вообще забудут об этом. А чтобы побыстрее отвлечь их, мы запустим очередную «утку». Например, объявим, что на Город надвигается эпидемия гриппа.

— И у бунтовщиков появится масса времени, чтобы разработать план новой диверсии, — отрезал мэр. — Мы до сих пор ничего о них не знаем. Где они живут? Как достают продукты? И почему им так легко удается уходить от полиции? И самое главное, как зовут их предводителя? Нам нужно знать о них все, точнее, мы давным–давно должны были иметь исчерпывающую информацию о нашем противнике. — Он защелкнул крышку зажигалки. — Мы слишком долго сидели сложа руки. Пора переходить к решительным действиям. Ситуация вынуждает нас отдать приказ о применении оружия.

— Но это противоречит законам Города, — слабым голосом возразил мистер Кейн.

— К черту законы! — гаркнул мэр. — Поговорим о морали позже, когда будет ликвидирована угроза самому существованию Города. Несколько поколений людей трудились ради того, чтобы наш Город стал тем, чем он стал, и я не позволю шайке каких–то малолетних хулиганов разрушить всю систему. — Он резко замолчал и повернулся к сидящим за столом членам правительства: — Вы меня поняли?

— Да, сэр, — в один голос ответили министры.

— Отлично, — мэр кивнул головой и уставился на одного–единственного человека, который, судя по всему, готов был выдержать пристальный взгляд главы Города. — А вас, мистер Кейн, поскольку вы по собственному утверждению «недооценили сложность стоящей перед нами проблемы», с этой минуты я официально назначаю на должность главного дисциплинарного инспектора. Думаю, пора вам на практике узнать, с кем нам приходится иметь дело.

Глаза мистера Кейна расширились, он побелел как мел:

— Но… но… господин мэр, — голос мистера Кейна дрогнул. — В прошлом месяце бунтовщики убили троих инспекторов!

— Ничего не поделаешь, будем считать, что ваша должность предполагает низкую продолжительность жизни. Вам следовало бы подумать об этом прежде, чем делать все, чтобы получить ее, — отчеканил шеф, и мистер Кейн обмяк, словно из него выпустили весь воздух. — А теперь к делу! На прошлой неделе, когда бунтовщики устроили свою очередную диверсию, они не тронули несколько районов Города. Я хочу понять почему. Назовите номера районов, в которых они не стали отключать электричество.

Министры начали судорожно рыться в лежащих перед ними папках: каждому из них хотелось опередить коллег и первым найти нужную страницу доклада, или, по крайней мере, не оказаться последним. Мэр, скривив губы, наблюдал за тем, как шестеро мужчин сражаются с множеством бумаг. Наконец одному из них удалось отыскать нужную страницу.

— Хм… в Девятнадцатом районе и во всех остальных прилегающих районах электросеть осталась неповрежденной, — торопливо доложил удачливый чиновник.

При упоминании Девятнадцатого района глава Города замер. Итак, бунтовщики не тронули именно этот район, там не существует никаких важных объектов, кроме…

— Он, там находится он, — выдохнул мэр. — Как интересно… значит, они знают о нем.

Мэр неторопливо пересек комнату и подошел к окну, занавешенному тяжелыми бархатными портьерами. Откинув штору, взглянул на раскинувшийся внизу ночной Город. Теперь, когда электроснабжение было восстановлено, перед ним сияло бескрайнее море огней; ярко освещенные окна домов, тысячи уличных фонарей и фары машин; огни сливались в один блестящий поток, который несся по улицам города, омывая подножия небоскребов. В этом Городе жили люди, которые искренне верили, что они свободны, в то время как на самом деле вся их жизнь от рождения до смерти находилась под жестким контролем Системы — надежного механизма, который до сих пор не давал сбоев. Словом, это было идеальное общество. И оно находилось в его полной и безраздельной власти.

— Ну, по крайней мере, большая его часть, — произнес он вслух. Потом вздохнул и медленно повернулся к сидевшим за столом министрам: — Джентльмены, я хочу, чтобы полицейские и педагоги держались как можно дальше от Девятнадцатого района. Ни под каким предлогом никто из них не должен появляться на его территории.

Члены кабинета в недоумении уставились на мэра, пытаясь понять, нет ли в словах шефа какого–то подвоха. Но мэр молчал, задумчиво глядя в пространство, и, чем дольше длилось молчание, тем неуютнее чувствовали себя министры, некоторые начали нервно ерзать на стульях.

Наконец, один из них осмелился подать голос:

— Но, господин мэр, если… если мы оставим без внимания этот район, не получится ли так, что бунтовщики устроят там свое логово?

Тот слегка качнул головой, словно человек, которого вдруг посетили какие–то ностальгические воспоминания, и медленно произнес:

— Нет. Если бунтовщикам известно о нем, они прекрасно понимают, что им лучше не вторгаться на его территорию. И мне тоже. Это приказ! Все, совещание окончено.

Члены кабинета поднялись со своих мест и направились к выходу. Министры понятия не имели, кто этот загадочный «он», но в тоже время прекрасно знали, чем может обернуться для них излишнее любопытство.

Однако все сошлись во мнении, что мэр был чрезвычайно мягок с мистером Кейном.