Конки, кареты, подводы, всадники. Солдаты, фабричные, нищие и просто горожане. Служанки в накрахмаленных передничках и карлики, которых люди, их дюжие слуги, несут сквозь всю эту толчею на плечах. Никогда прежде не видывал Джекоб на улицах Виенны столько народу. Шум и гам на привокзальной площади вполне сопоставимы с тем миром, где он вырос. Чтобы добраться до гостиницы, в которой он, бывая в Виенне, всегда останавливался, ему понадобился почти час. Номера здесь, в отличие от убогих каморок в трактире Хануты, старомодной пышностью убранства могли соперничать с чертогами Синей Бороды, но Джекобу даже нравилось переночевать иной раз под балдахином. Кроме того, одна из здешних служанок за скромную плату всегда имела для него наготове небольшой запас чистого платья, в каком не только на улицы имперской столицы выйти не зазорно, но и на аудиенцию во дворец можно пожаловать. Девушка и бровью не повела, забирая у него перепачканный кровью и грязью дорожный костюм. Зная Джекоба, она уже ничему не удивлялась.

Когда Джекоб отправился во дворец, колокола в городе били полдень. На стенах домов тут и там, среди торопливых надписей от руки с проклятиями в адрес гоилов, висели официальные плакаты с фотографией брачующейся королевской четы и славословиями по поводу предстоящей церемонии. Вечный мир… Историческое событие… Две великие державы… Наши народы… Неискоренимая страсть к пышным словесам — что по ту, что по эту сторону зеркала. Примерно год назад Джекоб и сам позировал придворному фотографу. Этот человек знал свое дело, но с принцессой, похоже, ему пришлось изрядно помучиться. Красота, чудесным образом обретенная Амалией Аустрийской при помощи волшебных лилий из озера фей, была холоднее фарфора, и лицо ее что в реальной жизни, что на плакате оставалось одинаково пустым. Жених ее, напротив, даже на фотографии источал энергию и твердость — пламенеющий камень.

На дворцовой площади собралась такая толпа, что Джекоб с превеликим трудом протиснулся к ажурным решетчатым воротам. Императорские гвардейцы грозно преградили ему путь штыками, но, по счастью, в их рядах, под одним из шлемов с плюмажем из пышных перьев, он приметил знакомое лицо: Юстус Кронсберг, младший сын богатого поместного дворянина. На землях его папаши водились несметные полчища эльфов, чьи пряжа и бисер украшали великое множество придворных нарядов.

По приказу императрицы в ее гвардию отбирались солдаты не меньше двух метров роста, и Кронсберг-младший отнюдь не был исключением. Он превосходил Джекоба на полголовы не считая шлема, однако даже ниточка усов не могла скрыть выражения неприкрытой ребячливости на его детском лице.

Несколько лет назад Джекоб спас одного из братьев Юстуса от ведьмы, которую тот сильно прогневил, отвергнув ее дочку. В благодарность Кронсберг-старший каждый год посылал ему столько эльфового стекла, что у Джекоба теперь никогда не было нужды в дорогих пуговицах. Жаль только, слухи о том, что это стекло будто бы защищает от дупляков и острозубов, на поверку не подтвердились.

— Джекоб Бесшабашный! — У Кронсберга-младшего был мягкий приятный говор, который отличает всех жителей деревень вокруг столицы. — Да мне только вчера рассказывали, будто гоилы тебя убили!

— В самом деле?

Джекоб невольно погладил себя по груди, проходя мимо Кронсберга в ворота. Розовый отпечаток моли все еще красовался у него под сердцем.

— И где же разместили жениха? В северном крыле?

Остальные часовые поглядывали на него недоверчиво.

— Где же еще? — Юстус Кронсберг понизил голос. — Опять высочайший заказ выполнял? Я слыхал, императрица тридцать талеров награды за чудо-мешочек назначила, с тех пор как Дроздобород таким же похваляется.

Чудо-мешочек. У Хануты имеется один. Джекоб сам видел, как он этот мешочек у острозуба выкрал. Но даже у Хануты не хватит совести отдать подобную вещь в руки императрицы. Достаточно просто назвать имя своего врага — и чудо-мешочек уничтожит того бесследно. Поговаривали, будто Дроздобород таким манером уже больше чем от сотни недругов избавился.

Джекоб глянул вверх, на балкон, с которого завтра императрица представит своим подданным чету новобрачных.

— Да нет, я не с мешочком, — ответил он. — Просто невесте подарок привез. Только извини, спешу. Брату и отцу поклон от меня.

Кронсберг был явно разочарован, так ничего толком от него и не разузнав. Однако ворота в первый дворцовый двор тем не менее ему открыл. Как-никак, его брат обязан Джекобу тем, что не доживает свой век жабой на дне колодца или, как это в последнее время вошло у ведьм в моду, ковриком для ног или подносом для чайной посуды.

Последний раз Джекоб был во дворце месяца три назад. В кунсткамерах императрицы он проверял на подлинность волшебный орех. Дворцовые площади и дворы теперь, после всего виденного им в крепости гоилов, показались скромными, почти невзрачными, а окружающие здания, несмотря на всю их позолоту и даже балконы из горного хрусталя, — аляповатыми и безвкусными. Однако внутреннее убранство все еще поражало своим великолепием.

Особенно не поскупились аустрийские императоры на отделку северного крыла. В конце концов, его только для того и возводили, чтобы поражать императорских гостей богатствами и могуществом державы. Колонны нижнего зала были увиты гирляндами золотых цветов и фруктов. Беломраморный пол — в искусстве мозаики соперничать с гоилами все равно было бесполезно — оттенял своей строгостью красочность стен, в росписи которых запечатлелись все прославленные достопримечательности Аустрии: ее высочайшие горы, древнейшие города, красивейшие замки. Кстати, и замок, в развалинах которого все еще хранилось волшебное зеркало, тоже представал здесь во всей своей первозданной красе, а Шванштайн сказочной идиллией простирался у его подножия. На разрисованных холмах и долах не было еще ни трактов, ни железных дорог, зато в изобилии присутствовала диковинная живность, на которую предки императрицы обожали охотиться: великаны и ведьмы, водяные и лорелеи, единороги и людоеды.

Вдоль лестницы, что вела на верхние этажи, висели отнюдь не столь миролюбивые картины. Их заказал отец императрицы, возжелав увековечить все битвы империи — морские и сухопутные, зимние и летние, сражения с лотрингским братом, с кузеном с Альбиона, с мятежными карликами, с дикими правителями Востока. Любой гость, откуда бы он ни приехал, неминуемо обнаружил бы здесь картину, запечатлевшую войска его родины в сражениях с армиями империи. Разумеется, только в проигранных сражениях. И лишь гоилы, поднимаясь по дворцовым лестницам, могли не искать на стенах батальные полотна с изображениями своих гибнущих или спасающихся бегством предков, ибо с тех пор как они вступили в войну с человечеством, во всех без исключения битвах они одерживали только победы.

Двое часовых, встреченных Джекобом на лестнице, и не подумали его задержать, хоть он и был вооружен, а торопливо пробежавший слуга, обгоняя его, подобострастно поклонился. Здесь, в северном крыле, каждый знал Джекоба Бесшабашного, ведь Тереза Аустрийская часто приказывала его позвать, когда надо было поразить важных гостей всеми чудесами в ее кунсткамерах и рассказать были и небылицы про выставленные там сокровища.

Гоилов разместили в покоях третьего, самого роскошного, этажа. Джекоб, едва заглянув в анфилады, в первом же зале увидел часовых. Те смотрели на него выжидательно, однако он сделал вид, будто вовсе их не замечает, и повернул налево, где сразу за лестницей, доказательством некоторого, хотя и умеренного интереса императрицы к остальному миру, начинался зал подарков, привезенных ею и членами императорской семьи из путешествий.

Как и рассчитывал Джекоб, в зале никого не оказалось. Гоилов явно нисколько не интересовали ни меховой колпак тролля, привезенный прадедом императрицы из Иетландии, ни сапожки кельтского эльфа с Альбиона, ни тем паче содержание книг, расставленных здесь же на полках, ибо в книгах этих уж о гоилах-то наверняка не говорилось ничего лестного.

Северное крыло находилось в большом отдалении от покоев императрицы, и это дарило ее гостям обманчивую уверенность, будто за ними никто не наблюдает. Однако за стенами залов здесь тянулся нескончаемый лабиринт потаенных переходов, из которых можно было подсматривать за каждой комнатой, а в некоторые при необходимости и войти. Благодаря этим хитростям Джекоб когда-то смог нанести здесь несколько ночных визитов дочери чужеземного посла. Проникнуть в потайные переходы можно было через искусно замаскированные дверцы, одна из которых имелась и в этом зале. Неотличимая от облицовки стен, она пряталась под привезенной из Лотрингии роскошной портьерой, унизанной редкостными жемчужинами, какие находят только в желудках у дупляков.

Нырнув в темный проем, Джекоб первым делом споткнулся о дохлую крысу. Сколько ни травили их по приказу императрицы, крысы потайные переходы просто обожали. Через каждые три метра в стене был проделан глазок величиной не больше ногтя, искусно замаскированный с другой стороны то лепниной, то зеркалом. В первом зале, куда Джекоб заглянул, горничная вытирала пыль. Во втором и третьем — гоилы оборудовали временные канцелярии, и Джекоб невольно затаил дыхание, увидев за одним из столов Хентцау. Однако он пришел сюда не из-за него.

В тесноте и духоте темных переходов сердце билось сильней. Сквозь тонкие стены он слышал пение служанки, звяканье посуды, но в ту же секунду до Джекоба донеслось едва слышное покашливание, и он поспешно выключил фонарь. Ну конечно. Тереза Аустрийская шпионила за всеми своими гостями. С какой стати она станет делать исключение для своего злейшего врага, даже если тот женится на ее дочке?

Впереди затеплился огонек газовой лампы. Ее блики выхватили из темноты невзрачного человечка, мертвенно-бледного, словно вся жизнь его прошла в этих потаенных застенках. Джекоб, не дыша, вжался в стену, когда императорский шпион крадучись проскользнул мимо и исчез, притворив за собой потаенную дверцу. Если он ушел сменяться, времени остается немного.

Шпион вел наблюдение как раз за тем залом, который Джекоб и искал. Голос Темной Феи он узнал прежде, чем увидел ее саму в крохотный глазок. Лишь несколько свечей скупо освещали помещение. Портьеры были задернуты, но солнечные лучи просачивались сквозь бледно-золотистую парчу, а сама фея стояла возле одного из окон, словно желая заслонить своего возлюбленного даже от такого процеженного света. Но и в затемненном зале ее кожа мерцала, источая лунное сияние. Не смотри на нее, Джекоб.

Король гоилов стоял у двери. Лицо его и в полутьме пылало огнем, и Джекобу почудилось, что даже сквозь стену он ощутил его нетерпение.

— Ты требуешь, чтобы я поверил в сказки. — Каждое слово заполняло собой пространство. В его голосе слышалась сила и умение держать собеседницу в узде. — Когда в эти сказки верят глупцы, требующие, чтобы мы вернулись обратно под землю, не скрою, меня это всего лишь забавляет. Но не жди подобной же наивности от меня. Нельзя одним лишь цветом кожи обеспечить то, за что сражались больше сотни тысяч солдат. Неправда, что я непобедим, и он тоже непобедимым меня не сделает. Даже эта свадьба подарит нам мир лишь ненадолго.

Фея попыталась что-то возразить, но он себя перебить не позволил.

— На севере у нас мятеж за мятежом, царьки на востоке не трогают нас лишь потому, что еще не додрались друг с другом. На западе мне приходится подкупать Дроздоборода, который на мои же деньги вооружается за моей спиной, не говоря о его кузене на острове… Ониксовым гоилам я не угодил цветом кожи. Мои оружейные заводы не успевают штамповать патроны для моих солдат. Лазареты переполнены, а две моих важнейших железных дороги взорвали партизаны. Сколько помню, во всех наших сказках, которые матушка мне рассказывала, обо всем этом ни слова. Предоставь простонародью верить в нефритового гоила и прочую каменную дребедень. Нынешний мир делается из железа.

Взявшись за дверную ручку, он разглядывал узорчатые золотые инкрустации на полотнище двери.

— Красивые вещи делают, — пробормотал он. — Одного не пойму: почему они все так помешаны на золоте? Серебро гораздо красивей.

— Обещай мне, что он будет рядом. — Фея вытянула руку, и в ту же секунду все золото в полутемной зале стало отливать серебром. — Даже когда ты ответишь ей согласием. Прошу тебя!

— Да он же человекогоил! И моим офицерам это прекрасно известно, несмотря на весь его нефрит. Это самый неопытный из всех моих телохранителей.

— И тем не менее он всех их побил! Обещай мне!

Он ее любит. Джекоб видел это по лицу. Так любит, что даже страшно.

— Мне пора. — Он повернулся, но когда попытался открыть дверь, та не открылась. — Оставь это! — прикрикнул он на фею.

Та опустила руку, и дверь распахнулась.

— Обещай мне! — повторила она снова. — Прошу тебя!

Но ее возлюбленный вышел, так ничего и не ответив, и она осталась одна.

Вперед, Джекоб!

Он лихорадочно пытался нащупать потайную дверцу, но под пальцами было только гладкое дерево, а фея уже направилась к двери. Ну давай же, Джекоб! Пока она одна! За дверью — там уже часовые! Можно, конечно, проломить стену. Ну и что? На шум сбегутся гоилы, не меньше дюжины. А фее, наверно, и никакие гоилы не нужны, чтобы его прикончить. Джекоб все еще стоял в тесном переходе, не зная, что предпринять, когда в зал по мановению феи вошел один из охранников.

Нефритовая кожа.

Он впервые увидел брата в сером мундире гоилов. Вилл выглядел в нем так, будто другой одежды отродясь не носил. Ничто не выдавало в нем бывшего человека. Разве что губы чуть-чуть пухлее, волос тоньше, чем у гоилов, зато походка, движения, осанка изменились разительно. И он не сводил с феи глаз, будто на ней, и только на ней свет клином сошелся.

— Я слышала, ты разоружил лучшего королевского телохранителя? — Она погладила его по щеке. Кожа, которую она превратила в нефрит.

— Он и вполовину не так хорош, как похваляется.

Его брат никогда не говорил таким тоном. Он не любил драк, вообще не любил меряться силами. Даже с братом.

Темная Фея улыбнулась, заметив, как Вилл почти с нежностью положил руку на рукоять сабли. Каменные пальцы.

Ты мне за это заплатишь, — сквозь боль и бессильную ярость пронеслось в голове. — Твоя сестрица уже и цену назначила.

Про шпиона он, конечно, запамятовал. А тот так и застыл, выпучив от ужаса глаза, когда свет его лампы выхватил из темноты фигуру незнакомца. Недолго думая Джекоб оглушил его ударом фонаря в висок и даже попридержал оседающее тело, однако бедняга, падая, задел костлявым плечом стену да и лампу выронил, а подхватить ее Джекоб уже не успел.

— Что там такое? — донесся до него голос феи.

Джекоб задул лампу и затаил дыхание.

Шаги.

Он схватился за пистолет, но тут же опомнился, сообразив, кто именно подходит к стене с той стороны.

Деревянную обшивку Вилл прошиб одним ударом, словно она из папье-маше, и Джекоб не стал дожидаться, пока братец продерется сквозь пролом. Он кинулся назад, к потайной дверце, услышав на бегу, как фея зовет охрану.

Не беги, Джекоб! Но ни от кого прежде Джекоб не бежал в таком страхе, как от этого своего преследователя. Вилл наверняка видит в темноте не хуже Лисы. И он вооружен.

Скорее на свет, Джекоб! В темноте он сильнее. Высадив плечом потайную дверь, сорвав портьеру с жемчугами, он вывалился в зал.

Ослепленный внезапным светом, Вилл прикрыл глаза рукой, и Джекоб, пользуясь случаем, выбил у него саблю.

— Не вздумай поднимать, Вилл!

Он наставил на Вилла пистолет. Брат тем не менее нагнулся. Джекоб попытался выбить саблю ударом ноги, однако на сей раз брат оказался ловчее. Он же убьет тебя, Джекоб! Стреляй! Нет, он не может. Все то же лицо, пусть из нефрита.

— Вилл, это же я!

Вместо ответа Вилл ударил его головой в лицо. Кровь хлынула у Джекоба из носа, и он лишь с грехом пополам успел увернуться от клинка, метившего ему прямо в грудь. Следующим ударом Вилл полоснул его чуть ниже локтя. Он дрался как настоящий гоил: поборов страх гневом, неумолимо, с холодной головой, расчетливо и точно. «Я слышала, ты разоружил лучшего королевского телохранителя». — «Он и вполовину не так хорош, как похваляется». Еще удар. Защищайся, Джекоб.

Клинок о клинок, смертоносный металл вместо игрушечных шпаг, которыми они сражались в детстве. Как же давно. Искрится над головами солнце в цветочных плафонах люстры, мелькает под ногами прихотливый узор ковра, на котором ведьмы якобы исполняют танец весны. Вилл уже задыхался. Впрочем, они оба пыхтели так, что императорских гвардейцев заметили, лишь когда те наставили на них винтовки. Вилл при виде белых мундиров отпрянул назад, а Джекоб по старой привычке попытался даже его заслонить. Но на сей раз брату его помощь не понадобилась. Гоилы тоже были тут как тут. Они выскочили из потайной дверцы. Серые мундиры тут, белые там, а они посередине. Вилл опустил саблю, лишь когда один из гоилов резким голосом отдал ему приказ.

Братья.

— Этот человек пытался проникнуть в королевские покои!

Их командир, ониксовый гоил, изъяснялся на человеческом языке почти без акцента. Вилл, встав с ним рядом, не спускал глаз с Джекоба. Казалось бы, все то же лицо, но сходства с братом в нем не больше чем между собакой и волком. Джекоб отвернулся. Нет сил на это смотреть.

— Джекоб Бесшабашный. — Он протянул гвардейцам свою саблю. — Я должен говорить с ее величеством.

Гвардеец, принявший у него оружие, что-то шепнул своему офицеру. Может, в одном из дворцовых коридоров и вправду висит его портрет, написанный по приказу императрицы после того, как он принес ей хрустальный башмачок.

Когда гвардейцы уводили Джекоба, Вилл все еще смотрел ему вслед. Забудь, что у тебя был брат, Джекоб. Он про тебя тоже забыл.