«Возвращайтесь», — скрипнула вековая ель и уронила на землю шишку.

«Возвращайтесь», — тоненько пискнула первая звёздочка, вспыхнувшая на востоке.

«Пора возвращаться», — дохнул в лицо ветер и ушёл в высоту, к далёким кронам деревьев.

Валентин Семёнович Панарин поднял руку. Шестеро ребят остановились. Вечер быстро опускался на долину таёжной речки Лефу, затерявшейся в северном углу Хабаровского края. Сперва потемнели низины, затем алыми стали вершины сопок, ещё освещённые солнцем. Скоро и они погаснут, и тогда в тайгу проберутся сумерки. До темноты — часа полтора, определил Валентин Семёнович, времени как раз в обрез, чтобы добраться до посёлка, на летнюю базу краевой детской туристской станции.

Панарин — человек огромный. На широких плечах — кожаная куртка, на ногах — сыромятные ичиги. Красное, изъеденное комаром лицо украшают растопыренные усищи. За спиной Валентина Семёновича — берданка. Но устрашающая внешность директора туристской станции испугает разве что новичка. Человек Валентин Семёнович тихий и жалостливый, мухи не обидит, а берданка — только для порядка. Для инструкции, как говорит он сам.

Гена Титов, Лена Кондратьева, Афоня Бельды и ещё трое ребят во главе с директором станции забрались в верховья Лефу не случайно. Этим летом из Сибирского отделения Академии наук пришло в Хабаровск письмо. В связи с началом строительства Байкало-Амурской магистрали, говорилось в нём, нужно особенно позаботиться об охране природы в зоне БАМа и прилегающих дальневосточных районах. Для ребят детской туристской станции задание: взять на учёт, описать и нанести на карту все водоёмы края, где растёт лотос — растение, встречающееся в нашей стране только на Дальнем Востоке. Это для того, чтобы с приходом строителей в пустынные места края, с началом прокладки новых шоссейных дорог не повредить заповедные озёра Лотос — не только красивый и редкий цветок. Нужен он стране не меньше, чем целебная аралия или сам женьшень. Древние египтяне недаром избрали лотос символом своего государства. Из лепестков и корней лотоса они приготовляли до двухсот различных лекарств. Многие рецепты за давностью лет утрачены, но в медицинских лабораториях идёт поиск…

Первую половину лета отряд Панарина обследовал близкие к Хабаровску районы. Лена Кондратьева, новичок на станции — ей только сровнялось тринадцать лет, — опередила многих опытных следопытов, даже таких, как эвенк Афоня Бельды и нанаец Толя Гейкер. А может быть, ей просто повезло: Лена нашла дорогу к трём затерянным водоёмам у села Михайловское и у Волочаевки, привела туда остальных ребят. На тёмных волнах озёр покачивались огромные розовые цветы, а над ними плыл тяжёлый сладкий аромат.

В августе Валентин Семёнович отобрал шестерых самых опытных и наблюдательных ребят, подготовил снаряжение — ичиги, накомарники, сапёрные лопатки, котелки — и повёл отряд в верховья Лефу, места дикие и отдалённые. В здешнем посёлке на берегу реки в это время стало малолюдно: всё мужское население укатило на моторных плоскодонках вниз, к Амуру, к новому мосту у Комсомольска. Там началась путина. Пошла кета.

— Будем возвращаться, — решил Панарин. — Давайте не разбредаться. Держитесь поближе ко мне.

— Валентин Семёнович, — спросил Димка Ткачук, — а может, привал?

И со значением поглядел на котелок, который болтался у него на поясе. Панарин усмехнулся. Толстенький Димка здорово проголодался. В иное время ребята начали бы над ним подтрунивать. Но сейчас не будут. Небось сами есть хотят, после пяти-то часов ходьбы…

— Привала не будет. Объясняю. В тайге задерживаться на ночь нельзя. До базы десять километров. Дома выдам двойной паёк.

В обратный путь двинулись без промедления, по зарубкам, оставленным накануне. Идти теперь было много труднее. Тонкие лианы лимонника, хорошо заметные днём, то и дело цеплялись за одежду. Мшистая уклонистая почва обманчиво скрывала заросшие папоротником ямки. Прыгая с кочки на кочку, Лена поскользнулась и захромала. Панарин увидел, как она закусила губу.

— Отряд, реже шаг. Скоро будем у реки, там дорога легче. Лена, а ты забирайся ко мне на спину. Афоня возьмёт мой рюкзак…

Лена энергично запротестовала, но неожиданно вскрикнула, ступив на больную ногу.

— Вот видишь? А ну, ребята, подсадите её. Э, да в тебе и весу-то нет! Ничего, ничего, донесу. Ну, двинулись помаленьку.

Во главе отряда стал Афоня Бельды, маленький ростом, но ловкий и выносливый. Ребята поднимались теперь в гору, на сопку. На её вершине стояла горелая сосна, примеченная ребятами заранее. За сопкой — Лефу.

Ещё не добравшись до вершины, Афоня услышал странный звук. Как будто дальний стрекот вертолёта. Ребята остановились, замолчали. Прислушался и Панарин.

— Где-то работает мотопила… «Дружба».

— Мотопила? — удивился Толя Гейкер. — Здесь леспромхоза нет поблизости.

— Давайте на вершину, быстро!

На вершине сопки было светло как днём. Оранжевый диск солнца катился у самого горизонта. Внизу змейкой извивалась, теряясь в голубом вечернем мареве, холодная Лефу.

— Вон они! — указал Афоня вниз, в долину реки.

На самом берегу реки, у вековой лохматой пихты — в километре от ребят — суетились две маленькие человеческие фигурки. Оттуда и доносился звук работающей пилы. Вот пихта качнулась, по тайге пролетел звонкий треск, и могучее дерево тяжело рухнуло в воду. Вершина его легла на противоположный берег.

— Браконьеры! — решил Панарин и дрожащими руками расчехлил бинокль. — Точно! Одного я, кажись, знаю, по куртке узнаю. Браконьеры!

— С чего вы взяли? Может, просто… ну, балуются. Жалко, конечно, дерево…

— Балуются! Вот спустимся вниз, узнаешь, что это за баловство! Афоня, сам в посёлок добраться сможешь?

— Доберусь, однако.

— Только кругом иди, к реке сейчас не спускайся. Понял? В посёлке, в крайней избе — «Охотнадзор». Там же инспектор рыбоохраны. Кого найдёшь — тащи сюда. Погоди, я тебе записку напишу. Этого, в синей куртке, зовут Кудликов. Они знают.

— А вы, Валентин Семёнович? А ребята?

— За нас не беспокойся. Найдёшь нас у пихты срубленной. Ну, беги…

Ребята начали спускаться к реке сразу же, как ушёл Афоня. По дороге Панарин то и дело поглядывал в бинокль, приговаривал: «Ай, чего делают!» Лене помогал идти Толя. Через сотню шагов, ещё раз посмотрев в бинокль в сторону Лефу, Валентин Семёнович не выдержал, поднял берданку и выстрелил в воздух.

Двое бородатых мужчин у реки, сидевшие у поваленного дерева на корточках, как по команде поднялись. Издали было видно, как они бегали по берегу, суетились. Потом взвалили на спины мешки и побежали вдоль реки в сгущавшуюся темноту.

— Далеко не убегут! Только бы Афоня нашёл нужных людей!

Отряд бегом приближался к реке.

Река бурлила. По всей её двадцатиметровой ширине метались, как беспорядочные волны, серебристые рыбьи спины. Кета! Пушистая пихта, её густая крона, перегородила, запрудила Лефу…

Мимо берегов Индонезии, пересекая глубоководные течения Тихого океана, идёт косяками на север удивительная рыба.

Она минует десятки тысяч километров, десятки морей, торопясь только сюда — в верховья таёжных дальневосточных рек. Здесь её родина. Здесь она появляется на свет. Сюда через пять лет она возвращается: выводить потомство. Возвращается на свою родину. Как, каким заветным чутьём распознаёт кета те протоки и ручейки, те озёра и заводи в глубине материка, которые она покинула долгие пять лет назад? И покинула не взрослой рыбой, а маленькой личинкой, уносимой течением. Нет, наверное, на земле морей и океанов, где бы рыбаки не видели эту стремительную рыбу. Но нерестится, мечет икру она только у нас, на Дальнем Востоке. Дальневосточная кета — исконное русское богатство. А таёжные нерестилища красной рыбы — заповедные места.

Долгие годы рыбопромышленники царской России, не заботясь о будущем, хищно уничтожали кету. Теперь ценная рыба охраняется законом. Вылавливать разрешается строго ограниченное количество кеты, и только рыбколхозам. Запрещено трогать нерестящуюся рыбу, чтобы не губить её потомство. На Дальнем Востоке созданы рыбоводные хозяйства.

Река Лефу — идеально устроенное природой нерестилище для кеты. В её верховьях со дна бьют тёплые ключи, корма для мальков — сколько угодно. Сюда, в верховья, и торопилась рыба, подгоняемая древним инстинктом, когда поперёк реки упало тяжёлое дерево, преградило рыбе дорогу…

На берегу отряд увидел то, что впопыхах бросили двое бородатых. На песке лежал десяток метровых рыбин с распоротыми животами: браконьеров интересовала только икра. По обеим сторонам реки из воды выскакивала кета, выбрасываясь на берег, извивалась, задыхаясь. Деться рыбе было некуда. Сзади напирали всё новые и новые косяки, мокрая крона пихты сплошь серебрилась от рыбьих тел, засевших, запутавшихся в хвое.

— Беда, — негромко сказал Валентин Семёнович.

И ребята видели, что беда с каждой минутой разрасталась. Вот уже засеребрились кромки земли вдоль реки. Гена Титов пробовал сталкивать рыбу обратно в воду, но это ни к чему не привело. Тут же на освободившееся место выпрыгивали две-три новые кеты, отчаянно бились, наглотавшись воздуха, и постепенно затихали.

Панарин зашёл по пояс в воду, упёрся плечом в ствол, попытался сдвинуть пихту. Куда там! Дерево сидело прочно на двух берегах, да и весу в нём было столько, что стронуть его с места было под силу разве что автомобилю-тягачу. А как его пригонишь сюда, автомобиль, если в долине Лефу и дорог нет, сплошные заросли?

Валентин Семёнович выбрался из воды и устало опустился на песок.

— Что будем делать? — тихо спросила Лена.

— А что мы можем? Сейчас пойдём в посёлок. Позовём людей. Если Афоня уже не сделал этого…

— Нельзя, Валентин Семёнович, совсем нельзя! — заволновался Толя Гейкер.

Панарин и сам знал, что уходить сейчас нельзя. Уже стемнело. Недолго и заблудиться, если не держаться совсем рядом с рекой. А это непросто: берега в иных местах сплошь покрыты частым сосняком. Но не в этом дело. Ещё два-три часа — а помощь из посёлка доберётся не раньше, — и запруда погубит столько рыбы, что страшно и подумать. Тонну, десять тонн? Нет, нужно что-то предпринять немедленно. Пила, вот что сейчас нужно, мотопила «Дружба», которая была у браконьеров…

Валентин Семёнович услышал стук топора. Гена Титов, сев верхом на пихту в нескольких метрах от него, над водой, стучал по дереву походным топориком.

— Погоди, дай мне! — крикнул Панарин.

Он снова полез в воду, осторожно расталкивая ногами кишевшую рыбу. Топорик был лёгкий, что называется для домашних нужд. Кора под его ударами слетала послушно, а вот твёрдая, вековая древесина почти не поддавалась.

— Ребята, берите ножи, двое залезайте на ствол, Гена и Толя, ко мне!

Ребята, едва ступив в воду, вскрикнули. Держаться на ногах было почти невозможно. Толя тут же упал — под коленку ударила здоровенная кета. «Выкупался» и Гена.

— Ничего, ничего, — кричал Панарин, — хватайтесь за ветки! Лена, разводи костёр!

Они принялись кромсать ствол пихты с трёх сторон. Ножи, по правде сказать, не кромсали, а царапали древесину. У Серёжи Краснопёрова минут через двадцать заболела рука, на ладони — красная ссадина от рукоятки. Валентин Семёнович посадил Серёжу на ствол, дал ему топор, а сам взялся за нож.

Наступила ночь. Подул холодный ветер из тайги. Заметалось, зашумело пламя костра, который развела Лена на прогалине. Вода бурлила вокруг пятерых людей — четырёх мальчишек и одного взрослого. У всех стучали зубы от холода. Лена давно звала ребят к огню, но мальчишки отмахивались. Сантиметр за сантиметром углублялся надрез на стволе. Серёжа отошёл в сторону, чтобы поглядеть, долго ли ещё работать. Оказалось ох как долго! На метровом стволе надрез пока казался маленькой зарубкой. Серёжа шмыгнул носом и побрёл к костру. У самого берега его сбила с ног рыба. Серёжа больно ударился локтем о корягу и тихонько заплакал. У костра улёгся спиной к реке, чтоб ребята не видели слёз.

Его нож подобрала Лена и, хромая, пошла к речке. До чего же ледяная вода!

— Ступай назад! — тут же приказал Валентин Семёнович.

Лена отрицательно мотнула головой.

Как раз в это время Афоня Бельды добрался до посёлка. Два десятка рубленых домов на сваях стояли у самой воды. В крайней избе, где жили инспекторы «Охотнадзора» и рыбоохраны, ярко светились окна. В посёлке было тихо, только глухо стучал у сопки, рядом с летней базой отряда Панарина, движок колхозной электростанции.

Инспекторов — братьев Бобриковых — дома не оказалось.

— Кто их знает, — сказала вышедшая на стук старуха, — может, к порогам покатили. Заходи, чай вскипел…

Но Афоня не стал пить чай, побежал на электростанцию. Только там теперь, в путину, можно было застать мужчин.

…Едва наступает ночь в тайге — и охотник, и рыбак, и геолог торопится в укрытие. В избу ли, в палатку, в шалаш. Но только — в укрытие. К ночи окружает человека со всех сторон пронзительный и неумолчный писк. Комар!

Таёжный комар безжалостен. Он забирается под одежду, жалит руки, спину, лицо, шею. Даже в летнюю пору таёжники одеваются плотно, по-осеннему: резиновые сапоги или кожаные ичиги, толстые брюки, шарф. И конечно, накомарник.

Пятеро ребят и Панарин вынуждены были снять накомарники. Густая сетка, пришитая к кепкам, защищала лицо от насекомых, но сквозь неё сейчас ничего нельзя было разглядеть. К тому же брызги воды покрыли накомарники, как роса траву.

За час работы у пихты лица ребят вспухли, на щеках, на лбу, на подбородках — размазанная кровь, следы шлепков по неукротимым комарам. Работали теперь ребята по очереди, отдыхая у дымного костра от насекомых. Поужинать тоже не удалось: едва Лена поставила котелок на огонь, как в уху снегом начал сыпаться комар. Тогда девочка закопала в тлеющие угли две-три рыбины из тех, что бросили впопыхах браконьеры…

Налетевшие тучи скрыли звёзды и светлое от дальнего месяца небо. У реки стало совсем темно. Если бы не костёр, невозможно было бы разглядеть друг друга.

Далеко за полночь ветер стал сильнее. Зашумели невидимые верхушки деревьев, и на долину пролился стремительный, как это бывает в уссурийской тайге, тропический ливень. Ребята ничком улеглись на пригорке, Валентин Семёнович набросил на них свою плащ-палатку, а сам так и стоял у сосны, под струями. Холодная вода била по лицу, и от этого оно меньше саднило…

Ливень прекратился внезапно, как и налетел. От костра ничего не осталось. На его месте валялись чёрные головешки и не успевшие запечься рыбины. От вещмешков бежали ручейки. Ребята, ощупью пробираясь среди извивающихся рыбьих тел, снова заторопились к пихте.

— Работаем только по двое, — предупредил Валентин Семёнович. — В темноте недолго поранить друг друга…

Часа в три небо на востоке начало желтеть. Где-то далеко, ниже по течению, едва слышно затрещали сучья. Ребята, занятые пихтой, не обратили на это внимания. Только Панарин воткнул нож в дерево и сказал:

— Пойду погляжу. Толя, останешься за старшего…

И поднял на берегу берданку.

Метрах в трёхстах от запруды сквозь бурелом к реке выбралась медвежья семья. Двое взрослых медведей и двое медвежат. Привлёк зверей, очевидно, запах свежей рыбы. Глянул Валентин Семёнович из-за куста орешника — чудеса. Забрались взрослые медведи в воду, рыбачат: захватывают передними лапами кету — да прочно захватывают, под жабры — и бросают за спину, назад, на берег. Медвежата на берегу тоже трудятся вовсю. Откусывают рыбе голову, чавкают от наслаждения, рычат. Туши не трогают. Возле медвежат горкой лежит обезглавленная рыба.

— Ах вы вредители! — закричал Панарин и, не зная, как положено пугать медведей, прибавил что было силы: — Брысь!

Медвежата бросили свой завтрак и, повизгивая, побежали по берегу. Зато их родители ничуть не испугались. Они мигом выбрались из воды, по-собачьи отряхнулись, оскалились и грозно двинулись к Панарину. Валентин Семёнович выстрелил в воздух. Звери шарахнулись в сторону, повернулись и затрусили вдогонку за своим потомством. На всякий случай Панарин дал ещё один залп. Затрещали сухие сучья — мохнатое семейство улепётывало, не разбирая дороги. Подальше от реки!

— Чего стреляли? — спросил Толя Гейкер, когда Валентин Семёнович вернулся к запруде.

— Показалось…

Пихту до конца перерубать не пришлось. Когда кольцевой надрез был уже глубоким, ствол под напором воды хрустнул и переломился.

— Ура! — закричали ребята.

— Скорее на берег! — торопил ребят Панарин. — Под ствол не угодите!

Течение Лефу медленно поворачивало дерево, лишённое опоры на ближнем берегу. В образовавшийся проход тут же хлынула кета. Она хорошо была видна сверху — стремительные косяки у самой поверхности воды. А по всей ширине реки высоко взлетали серебряные блёстки — то ли брызги, то ли рыбья чешуя.

Моторка пришла, когда утро уже занялось. На носу лодки сидел Афоня. К этому времени отряд успел перенести в речку всю рыбу, заснувшую вдоль берегов и запутавшуюся в кроне пихты. Одежда ребят ещё не просохла, и Лена вместе с Валентином Семёновичем снова пыталась развести костёр, но ничего не получалось…

Патрули голубых озёр

Несколько лет назад пионеры Индрской средней школы начали операцию «Живое серебро». На помощь рыбе пришёл «Голубой патруль», который возглавил преподаватель математики Сергей Михайлович Стравинский. Он научил ребят оказывать рыбе первую помощь, предотвращать гибель мальков в засушливое время, прорубать в замёрзших озёрах тысячи маленьких окошек, чтобы рыбе легче дышалось под ледовым панцирем.

В Индрском «Голубом патруле» более двухсот ребят, половина из них — школьники. За заботу о рыбе во время нереста и зимнего ледостава, за упорную борьбу с браконьерами патруль получил благодарность Министерства рыбного хозяйства.

Латвия,

Краславский район.