Эту гору Лена видела во сне уже много раз. И всегда гора казалась одинаково высокой и недоступной. Только после Олимпийских игр Лена поняла, что это был Олимп. Та самая знаменитая гора в Греции, что дала имя крупнейшим спортивным состязаниям.
…На макушке горы расположился Зевс, в широченной тунике, с пучком молний в руке. Рядом — его божественная супруга Гера. Ниже — Афродита, стройная, с лучистыми, как два солнца, глазами. Аполлон, Артемида и Гефест — все внимательно смотрели вниз. Там в вихре музыки на сверкающем зеркале льда скользила тоненькая девочка. Последний прыжок, последний взмах руки… Девочка присела в глубоком реверансе, перевела дыхание и посмотрела наверх.
Зевс задумчиво порылся в складках белоснежной туники и наконец вытащил дощечку с цифрами 5,7. Девочка не спускала глаз с волшебных цифр. Вдруг бородатое лицо бога поплыло в улыбке, Зевс еле заметно подмигнул и сказал:
«Выше нос, Ленка! Падать не больно, больно подниматься. Приходи ещё».
«Спасибо, приду…»
«Легко сказать: приду», — подумала Лена и проснулась. По улице ещё бродила ночь, но крыши домов уже посветлели от приближавшегося утра.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Перед Леной вырисовывалась такая знакомая и уютная комната. Каждая вещь здесь была её маленькой победой. Тускло поблёскивала гирлянда медалей. Справа, на серванте, чинным рядком расселись игрушки — её спортивные награды. Если прищурить один глаз, то морковный нос Снеговика станет большим и закроет целый этаж в соседнем доме. Этот сувенир ей подарили в маленьком австрийском городке Инсбруке, который выбрала своей столицей Белая Олимпиада 1976 года. «Почему именно здесь?» — думала Лена. Но когда сама оказалась среди его снежных альпийских вершин, поняла, что трудно найти более подходящее место.
Радугой переливаются павлиньи перья на подоконнике — многоцветный букет, который никогда не завянет, не позволит забыть маленький черноморский посёлок Лоо. Когда Лена долго смотрит на него, комната голубеет и заполняется ласковыми тёплыми волнами. Плывут в расплавленных струях воздуха белоснежные корпуса пионерлагеря. Павлины, надменно поглядывая вокруг, хвастливо несут свой драгоценный наряд.
Косой луч уличного фонаря пересек комнату и уткнулся прямо в подстилку Джонни. Пёсик чихнул и, не просыпаясь, перевернулся на спину, смешно раскинув лапы. Даже он, с его сообразительностью чистопородной болонки, никак не мог понять, почему Лена так часто называет его «своей наградой» и в каком родстве он состоит с газетой «Нувель де Моску». А Лена хорошо помнила огромный каток в Лужниках и ни с чем не сравнимое чувство, когда для неё вынесли на лёд первый приз соревнований — тяжёлый хрустальный кубок с прозрачным коньком. «Хрустальный конёк» радовал глаз, но когда за показательное выступление ей протянули крохотного пушистого Джонни, она была действительно счастлива. Непонятно только, как организаторы соревнований догадались, что она давно заглядывается на всех дворовых собак.
Отчаянно захотелось мороженого. Вот бы здорово познакомить Чингачгука с Морисом Мустангером и накормить мороженым за «девятнадцать с розочкой». Сколько бы они тогда подвигов совершили! Хотя нет. Ничего не получится. Мороженое сладкое, от него толстеют. «А толстые, увальни вообще высоких результатов не показывают» — так говорил сам Станислав Алексеевич.
Интересно, который час? Наверное, скоро шесть. Будильник уже приготовился и сейчас зазвонит. И не как-нибудь просто, а настойчивым электронным звоном. Хоть всё утро будет звенеть, а разбудит! Откроется дверь, тихонько войдёт мама…
— Леночка, просыпайся!
— А я не сплю.
— Лена, умываться! — раздаётся мамин голос из кухни.
— Уже качусь.
У всех королей есть дворцы. Есть свой дворец и у ЦСКА — Дворец спорта. Тёмен Дворец утренней, мглистой порой. Сладко позёвывает вахтёрша у входа в раздевалку. Стрелка часов сонно переползла цифру семь и, задумавшись, остановилась.
Распахиваются двери. Топают фигуристы, ростом чуть выше стола. Будущие вратари и защитники волокут в огромных рюкзаках хоккейные доспехи. Маленькие, ушастые, смешные, семенят они за мамами и папами.
На Большом льду пусто и холодно. В углу непривычно столпились хоккейные ворота, все в чёрных отметинах шайб. Отдыхают изрубленные клюшками штанги, зияют дыры прорванных сеток. Молчаливыми рядами застыли трибуны, одинокие и грустные в этот утренний час. Лёд, разрисованный иероглифами прыжков, кажется, ещё хранит боль вчерашних падений и ошибок. Медленно, медленно, как неочнувшийся жук, ползёт заливочная машина. Она соскребёт морщины, мокрой губкой залижет раны и трещины. И заблестит, заискрится под её бесконечным винтом заново рождённый лёд.
А вот и его хозяева — маленький, трудолюбивый народ. И это те самые крохи, что пятнадцать минут назад зашли в раздевалку? Конечно. Те же оттопыренные уши в веснушках, те же носы-пуговицы и бантики губ.
Лёд — это замёрзшая вода. А вода бывает разной: пресной — из реки, солёной — из моря, «живой» — из чудодейственного родника далёкой сказки. Возможно, сказочный родник бил сразу под Дворцом. Так, пожалуй, объясняется то удивительное, что произошло с ребятами. Казалось, вместе с шубами они оставили в раздевалке всю свою неуклюжесть. «Мы не просто мальчишки и девчонки, — светится на каждом лице, — мы — спортсмены!»
В школе фигурного катания ЦСКА много народа. Совсем маленькие тренируются на Большом льду. Перворазрядники, мастера, которым лет по десять — двенадцать, в это время работают на Малом. Для ювелирной шлифовки отдельных элементов, из которых сложится их программа, не нужно много места. Потом они выйдут на Большой лёд, и там тренер свяжет отработанные кусочки в захватывающее кружево будущих выступлений. На Малом льду нет трибун. Он действительно маленький: узкая дорожка для прохода, лёд и высокие стеклянные стены — вот и всё. Музыка доносится сюда приглушённо и тихо. Она какая-то ватная и тянется как резинка. Три стройные фигурки кружатся на льду.
Под высоким светлым потолком порхают воробьи. Они уже давно проснулись и теперь весело перечирикиваются через весь зал:
«Здоров, Чирик, как жизнь?»
«Какая тут жизнь, Чирик, — сплошные переживания! Очень страшно смотреть, как они падают…»
«А ты ко мне порхай, в «Тяжёлую атлетику». Климат как в Африке, и народ солидный. Я тебе местечко на соседней балке подыщу».
«Подумаешь, санаторий! Не гнездо у тебя, Чирик, а кузня — весь день железками брякают, и ничего для души. Да и не могу я отсюда лететь — Ленка затоскует. С кем бутерброды делить будет?»
«Это какая, Чирик, Ленка? Не Водорезова ли?»
«Она самая. Вон, в сиреневом платье, с двумя косичками».
В центре катка, заложив сильные руки за спину, — тренер, а вокруг него вращаются три маленькие планеты. Кружатся по углам шесть косичек, шесть ног пишут ледяные уроки. Но даже не тренер сейчас самый главный. Есть более строгий судья — тонкий, длинноногий, безжалостный деревянный циркуль. Да, да, самый обыкновенный циркуль. Время от времени девчонки выводят его на лёд, и он закручивает непогрешимо точные фигуры. А потом, привалившись к стене, придирчиво следит за выполнением своих заданий. Он учит «школе». Как всякая школа, она немного скучновата и суха. Она требует труда, внимания и времени. Два часа девчонки сражаются с его идеальными кругами, два часа скользят по его нацарапанным восьмёркам, стремясь не оставить собственного следа, повторить его точную линию.
«Школу» не показывают по телевидению. И не случайно. Только тренерам да специалистам интересно наблюдать, как вычерчивает спортсмен отдельные фигуры на льду. Без музыки, в тишине, под придирчивыми взглядами судей. Соревнования в одиночном катании состоят из трёх частей: «школа», короткая программа и произвольная. «Школа» — это голая техника. Ей нельзя научиться вдруг. С неё начинает фигурист постигать своё мастерство. «Школа» не допускает случайностей. Только годы ежедневных тренировок могут распахнуть неподатливые двери «школы», заставить судей выставить высший балл.
Медленно, плавно Лена скользит по восьмёрке. Поворот — и она уже на другой петле. Наклонив голову, Лена внимательно следит за ногами, а они всё чертят и чертят витиеватую роспись узоров. «Если бы голландцы не изобрели коньки, — думает Лена, — их бы придумал наш тренер. Да… но и тренера тогда бы не было! Не было бы катка. Я бы не вставала в шесть утра. Не шлёпалась бы на лёд. Могла каждый день есть мороженое… Вот ужас-то! Нет, это невозможно, без коньков я бы жить не согласилась».
Болезненная и слабая в детстве, Лена постоянно беспокоила родителей своими вечными простудами. Папа — баскетболист, мама — гимнастка, а Ленка всё хворает да хворает. Позор на всю семью! Тут в силах помочь только Его Величество Спорт. Но чем заняться такой крохе? Ведь всего-навсего четыре года. Долго думал семейный совет и постановил — фигурное катание.
И вот однажды солнечным зимним утром бабушка Яня привела Лену на Петровку, 26. Там, во дворе, на маленьком открытом катке принимали всех желающих. С того памятного утра и началась её спортивная биография. День за днём, постепенно, от простого к сложному, поднималась она к мастерству. А потом оглянулась и увидела — у неё всё немножко лучше, чем у других: легче, естественнее… Конечно, сначала поняла это не Лена, а её первый тренер — Галина Борисовна Титова. Она-то и привела её в ЦСКА. Лене шёл тогда десятый год.
«За что ты любишь фигурное катание?» — часто спрашивают её. А разве можно его не любить? Разве можно не любить этот волшебный лёд, на котором царит она и её музыка? Эти, казалось бы, непобедимые и всё-таки побеждённые ею фигуры? Это ни с чем не сравнимое ощущение полёта на льду? И не всегда права учительница геометрии, когда говорит, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая. Путь от Москвы до Олимпа вьётся бесчисленными километрами восьмёрок и кругов.
…— Хорошо, Лена. Хватит.
У тренера такие глаза, словно он видит на метр подо льдом. След конька для него — страница дневника, на которой крупным старательным почерком выведены все её, Ленины, ошибки и успехи. Он может прочесть и пятёрку по алгебре, и невыученное стихотворение, и никем не замеченную потасовку с мальчишками. Тренер редко говорит приятные слова, но когда говорит, даже Ленины коньки знаменитой фирмы «Джон Вильсон» розовеют от удовольствия. Чаще голос тренера звучит резко и требовательно, а пушистый коричневый мех его шубы, того и гляди, встанет дыбом от возмущения. Но Лена не обижается. Можно обидеться на маму, на папу — на тренера Лена обижаться не умеет. Заработанные ею куклы и медведи никогда не были просто игрушками. Каждая кукла — это их труд: Станислава Алексеевича Жука и Лены Водорезовой.
— Устала?
— Нет, — дрогнули в ответ косички.
Откатали своё время малыши на Большом льду. А у Лены впереди два часа тренировок. Вместе с подружками она переберётся на Большой лёд, придут ещё ребята постарше, польётся музыка. Вдоль бортика будет бегать тренер, кричать, размахивать рукавами шубы, стараясь объяснить непонятное, помочь в том, что не получается.
Двенадцать человек одновременно пишут свои иероглифы на льду. Для каждого по очереди кружится магнитофонная лента. Идёт отработка произвольной программы, произвольной не потому, что можно танцевать, как хочется. Здесь, как в фокусе линзы, собрано всё лучшее, на что способен спортсмен. Годы тренировок стиснуты в пять коротких минут, которые могут принести счастье победы; в пять долгих минут, которые, может быть, запомнятся на всю жизнь.
Лёд белый, а коньки ещё белее. Мелькает сиреневое платье. Из-под остро отточенной стали брызжут кусочки льда.
— Стоп! — Тренер ударом выключает магнитофон. — Лена! Сутулых положений нигде нет! У тебя пять сутулых вращений! Вообще нет вращения! Нет ни одного! Смотреть тошно!..
Лена опускает голову и следит, как её коньки рисуют грустную рожицу на льду. Когда-нибудь она тоже станет тренером. Она сердито сдвинет брови, наморщит лоб и скажет какой-нибудь веснушчатой девчонке про пять сутулых положений.
— Ну-ка, соберись и ещё разок с самого начала. Серёжа! Сергей! Пожалей хоть меня! Резче надо группироваться, резче!
Лена откатывается в угол поля и замирает…
В шестом классе у всех уже есть свои большие воспоминания. У одного — путешествие на пароходе, у другого — новогодняя ёлка. У Лены — XII Олимпийские игры в Инсбруке…
…Альпийское эхо повторяло причудливые горские мелодии, обрывки джазовой музыки, множило охрипшие голоса спортивных комментаторов. Глухо, по-пчелиному, гудел ледяной стадион. Люди всех пяти континентов собрались под пятью разноцветными кольцами, под олимпийским факелом этой спортивной столицы мира. Вместо привычных московских трибун Лену окружают незнакомые лица, разноязычный говор толпы, резкий шум трещоток. Она стоит в проходе, у самого бортика. Вокруг деловито снуют рабочие, униформисты таращат глаза на её косички и жетон участника Олимпиады. Но она не замечает любопытных взглядов. «Себя показать, других посмотреть», — крутятся в голове слова тренера. Других посмотреть… Лена зачарованно смотрит на стремительное скольжение американки Дороти Хемел, на чемпионку мира, гибкую и пластичную голландку Делеу. Поворот — и резкий толчок завинчивает её лёгкое тело в прохладный воздух зала. Сможет ли она, Лена, прыгнуть так же?
Высокие оценки «звёзд» рождали сомнение и неуверенность. Ей казалось, что у них всё недосягаемо красиво и эффектно. Так она никогда не сможет. Своя, миллион раз повторенная программа давно уже превратилась во что-то обычное, будничное, вроде бы не способное вызвать восторг у зрителей. Лена привыкла к ней, как к собственным конькам. А ведь сейчас под Олимпийским флагом наступит тишина и жребий выведет на лёд её, двенадцатилетнюю школьницу из Москвы. Она чуть заметно отставит ногу, сожмётся тонкой пружинкой и…
Нет, сначала она посмотрит в ложу президента Австрии, а то весь класс замучает: расскажи да расскажи, какой он. Ну и на живого, не из книжки, лорда грех не взглянуть. Лорд-то самый что ни на есть настоящий, да к тому же председатель Олимпийского комитета!
Потом было стремительное начало, срыв в конце каскада прыжков, обжигающий, как раскалённая сковородка, лёд и погоня за пропущенными тактами музыки. На мгновение ей показалось, что она слышит причитания бабушки и сердитый голос тренера. Только взрыв непривычных по силе аплодисментов вернул её в олимпийский Инсбрук. Зал бушевал от восторга. Вытирала глаза сверкающая бриллиантами чужая бабушка. Размахивали красными флажками ребята из советской сборной. Слепили «блицы» корреспондентов. На лёд сыпались цветы.
И тогда стало плохо. Обида и стыд сдавили горло. Слёзы мешали найти проход. Руки тренера протянулись откуда-то из темноты, повели, посадили на знаменитую скамейку. Сейчас он ей задаст!.. Судьи удивлённо пожмут плечами и на весь зал скажут: «Зачем такую привезли? Она же ничего не умеет!» Нахальная телекамера почти в лицо упёрлась объективом. Весь мир хочет увидеть её позор.
— Молодец, Ленка! Умница! — Тёплая ладонь тренера унимала дрожь вдруг озябших плеч…
«Двенадцатое место для двенадцати лет — это просто здорово», — говорили его глаза. А самая юная участница Олимпийских игр, улыбаясь, глотала слёзы…
…Она тогда и не подозревала, что очень скоро в Москве её ждёт ещё большее волнение. Пионерка Лена Водорезова будет стоять на помосте Дворца Съездов перед всей страной, и ей зааплодируют пять тысяч делегатов XXV съезда КПСС.
И это станет самой высокой оценкой её труда.
От ЦСКА до 704-й школы одна остановка на трамвае. Челноками снуют по коридорам весёлые стайки ребят. Поскрипывает вся в чернильных пятнах дверь с надписью 6«Б». Классная доска — как лёд. На ней тоже ошибаются и падают, рисуют рожицы и исправляют ошибки. В углу мальчишки горячо доказывают преимущество больших перемен. «15 минут урок и 45 перемена. Вот дисциплина-то была бы!» Но звонок не даёт им договорить.
— Идёт! Идёт! Тихо! — предупреждают друг друга парты.
На стене хмурит брови Тургенев. Пожелтевшая морфологическая схема наклонилась к Горькому, и кажется, сейчас сообщит ему что-то важное о причастиях. Учительница раскрывает журнал.
— Сочинительные союзы. Вспоминаем и думаем.
Но на крайних партах у окна думали и вспоминали не только о союзах. На крышке Лениной парты накорябано вечное, как мир, «Вася — дурак». Солнце пригревает даже через стекло. Скоро лето.
— Лен, а в Гётеборге моржи водятся? — толкает в бок соседка.
— Водорезова, пример на сочинительную связь! — требует голос учительницы.
— Моржей не видела, а мороженое там водится очень вкусное, — громко, на весь класс, отвечает Лена.
— Ты что, Лен, пример на союзы спрашивают!! — лезут на лоб глаза соседки.
— Ой, простите… «Шумел сурово Брянский лес, и вихри в чащах вышивали».
После уроков у Лены два часа самоподготовки.
И опять лёд. Вновь скользит сиреневое платье. Снова магнитофон перекручивает знакомую музыку.
Вечером мышиного цвета куртка совсем сливается с асфальтом. Дома всё как всегда. Папы ещё нет. Мама включила телевизор и готовит ужин на кухне. Джонни вертит хвостом с такой скоростью, что становится похож на белый вертолётик — кажется, вот-вот взлетит. Хвост у Джонни — барометр настроения: раз виляет — значит, рад. Кукла Яня, названная в честь бабушки, от усталости совсем закрыла голубые глаза.
Показывает спортивные новости программа «Время». Лена ужинает. Мама по привычке пытается завести электронный будильник, который заводить совсем не нужно. Лена улыбается и уже в который раз перечитывает дарственную надпись на его золочёной крышке: «Дорогой Лене Водорезовой за отличные успехи в фигурном катании от Маршала Советского Союза».
В двадцать два часа начнётся фильм, но Лена его не увидит — у неё режим. Любопытная штука, между прочим. Он заставляет всё делать в своё время: вставать в шесть, ложиться в десять и даже кино смотреть только по воскресеньям. Тренер говорит, что режим — это всесильный и всемогущий волшебник. Тех, кто выполняет его строгие правила, он щедро награждает. «А может он научить меня делать прыжок… в 100 оборотов?! — думает Лена. — Или сделать самой-самой хорошей фигуристкой? А лучше пусть сделает так, чтобы для меня заиграл наш гимн и я бы стояла на верхней ступеньке Олимпийского пьедестала ближе всех к красному флагу с серпом и молотом в уголке».
В этот вечер последним с Большого льда уходил тренер. Давно спали, нахохлившись, воробьи под потолком. Порыв ветра заглянул в лицо, распахнул шубу, но, увидав его усталое лицо, тут же умчался. «Я занимаюсь с Водорезовой уже три года, — думал тренер, — 4800 часов, 4 тысячи… Она — самая работоспособная из всех моих учеников… не боится сломаться, не раскисает. Она всегда катается с аппетитом. Наверное, это и есть счастье, когда человек так рано находит свою скрипку».
Как я прыгала с парашютом
Стрелка высотомера показывает 1000 метров.
Колотится сердце. Прижалась к Назакят, моей подружке, а сама думаю: «Нашла же ты, Лялька, себе приключение… Ходила, упрашивала, чтобы зачислили в школьный парашютный кружок. А теперь ты, кажется, струсила…» Назакят попросила, чтобы мне разрешили прыгать предпоследней: не так страшно, когда следом за тобой полетит подружка.
…Передо мной открылось небо и внизу — огромный коричневый кусок земли. Назакят улыбается во всё лицо и кричит: «Не бойся!» А я, кажется, уже и не боюсь… На всякий случай зажмурилась.
Лечу! Хочется петь от радости… Надо мной плывёт в воздухе Назакят Залиева. «Из неё точно выйдет настоящая парашютистка, — думаю я. — А почему из меня не выйдет? Это мы ещё посмотрим».
Из рассказа Лейлы Гусейновой,
замполита юнармейского отряда школы № 29 г. Кировабада.