Николай подъехал к вокзалу точно к прибытию первой электрички из Москвы. Народ с поклажей дружно устремился к стоянке такси. Большинство людей с сумками и сетками, молодежь почти поголовно с дипломатами, спортивными саквояжами, рюкзаками. Конечно, зима — не сезон отпусков. В это время года традиционные чемоданы увидишь редко.

«Что же везут с собой горожане? — прикинул Левашов. — Тут и подарки к Новому году, и еда для праздничного стола, кто-то деликатесы купил, шампанское. Надо бы у Каштанова рейс в столицу выпросить. Конечно, у нас желающих тьма, но, с учетом утреннего происшествия, я, может быть, пойду вне конкурса…»

Николай проехал вперед, вышел, чтобы открыть багажник и помочь пассажирам. В такси сели четверо: рядом с ним папаша — мужчина интеллигентного вида в очках, сзади устроились мать и две дочки. Младшей лет шесть, сестра ее, высокая блондинка, ростом с отца, ей, наверное, не меньше шестнадцати. Едут в гости, на праздники, а собрались, как на юг — два чемодана и саквояж. Наконец, устроились, поехали.

Мужчина облегченно вздохнул и полез в карман за сигаретами. Левашов, как бы случайно, протер на панели табличку с надписью «У нас не курят». Тот понял, спрятал сигареты.

Дорога не из близких, в микрорайон Малышево. Это противоположный конец города. Туда минут сорок, потом на стоянке придется искать клиентов. И — опять на вокзал. Но вторую электричку он упустит, теперь разве что случайные пассажиры подвернутся.

Водители такси народ дотошный и бывалый. Их как воробья на мякине не проведешь. Они знают все городские новости, сообщат счет вчерашнего хоккея, посоветуют, в каком из гастрономов можно поздним вечером быстрее всего запастись провизией. Да мало ли какая информация проходит через таксистов! Сосед Николая по подъезду, потомственный парикмахер Евсей Абрамович однажды сказал:

— Когда-то все новости шли через нас, парикмахеров. Потом появились конкуренты: вечерние газеты и вы, таксисты. Теперь я, мужской мастер Левинсон, все узнаю последним. Но на юге, Коля, иначе. Довелось мне прошлой осенью погостить в Херсоне у родственников. Зашел к коллегам. Там парикмахер не просто брадобрей, а, как и раньше, нужный и полезный человек. И посоветует, и расскажет, и красоту наведет.

Похоже, что об утреннем инциденте с колесами знали уже почти все таксисты, хотя Левашов об этом никому, кроме завгара, не говорил. Не то чтобы не успел — время было: когда нет пассажиров, водителям на стоянках ничего не остается, как трепаться друг с другом. Просто пропало желание. То ли желтенькие таблетки подействовали, то ли еще что, но где-то к десяти утренняя злость на Зеленина улетучилась. Еще часа через два Николай ему даже посочувствовал. Происходило это, однако, помимо собственной воли Левашова. Сердцем он понимал, что прыщавого жалеть нельзя. Если их жалеть, как же честным водителям работать? Вот он, к примеру, прошлой зимой с месяц простоял с лысыми колесами, остался без половины зарплаты. Но никому не напакостил, дождался новых шин без блата, в порядке очереди. И потому, может быть, прав тот водитель — головой о трубу, и весь разговор!

Как бы то ни было, а на вокзале его незаметно, вернее, он сам того не приметил, как пропустили без очереди. Та же история повторилась на стоянке в Малышеве. «Загорали» три машины, пассажиров — ни одного. И тому была причина, троллейбусы шли аккуратно, четко выдерживая график. И тут подходит пассажир. Так Станислав Захаров, стоящий первым из трех, предлагает пассажиру сесть в «Волгу» Левашова. Николай разозлился, ибо жалости к себе не терпел.

— А я никуда не тороплюсь, — отрезал он Станиславу. — К тому же, в такую погоду и по таким дорогам пусть смертники гоняют, — добавил он.

Просмотрев свежие газеты и узнав все последние новости, Николай наконец-то уехал из Малышева, захватив двух женщин до центра. Высадив их, он взглянул на часы, убедившись, что самое время перекусить, поехал домой ужинать.