Белый медицинский УАЗ подъехал к приемному покою четвертой городской больницы. Первым из машины вышел врач в наброшенном поверх пальто халате. Шагнув из теплой кабины наружу, он зябко повел плечами и, придерживая сползающий халат, подошел к входной двери. Над ней мерцала голубоватым светом лампочка под круглым колпаком с красным крестом снаружи. Доктор нажал на кнопку, за дверью послышался звонок, чьи-то шаги.

— Кого привезли?

— «Скорая», — ответил врач. — С потерпевшей, по экстренному вызову милиции.

Он вернулся к машине и открыл боковую дверцу, помогая выйти больной. Показалась девушка в темно-серой шубке. Осторожно ступив на землю, она, прихрамывая, вскрикнула от боли, и медленно двинулась вслед за врачом.

Миновав длинный коридор, они вслед за медсестрой вошли в комнату приемного покоя. Обычная больничная обстановка: стол с лампой под синим абажуром, несколько стульев, металлическая вешалка-стойка с халатами, в углу кушетка, покрытая белой простыней. На столе рядом с толстым журналом лежали раскрытая книга и недовязанный коричневый шарф.

— Преждевременные роды, выкидыш? — поинтересовалась медсестра.

— Нет-нет, тут совсем другое, — ответил врач. — Кто у вас из хирургов дежурит? Не Стебновская?

— По графику ей бы нынче в ночь выходить. Но ее подменили, говорят, уехала. Вместо Зинаиды Васильевны Левашов вышел.

— Жаль, впрочем, какая разница. Попросите, его спуститься сюда. Как доктора, кстати, величают?

— Виталий Владимирович.

— Если отдыхает, придется потревожить, крайне срочное дело.

Сестра сняла трубку внутреннего телефона:

— Света, «скорая» просит Левашова в приемный покой. Желательно побыстрее.

Врач снял пальто, зимнюю шапку и повесил их на вешалку, сразу став меньше ростом. На вид ему было около пятидесяти, даже, возможно, больше… Усталое в красноватых прожилках лицо, залысины на лбу и седина в темно-русых волосах свидетельствовали о нелегкой работе на «скорой».

— Постоянная спешка, — словно оправдываясь, произнес он. — У меня еще вызов в вашем районе, гипертонический криз. Что-то будет под Новый год, мне как раз 31-го с вечера выходить…

Он подошел к девушке, чтобы помочь ей раздеться. Когда она сняла потертую шубку из дешевого искусственного меха, то стала выше и стройнее. Каштановые волосы крупными кольцами падали на тонкое, с правильными чертами лицо. Глядя на нее в профиль, врач вдруг почувствовал волнение: девушка показалась ему очень красивой.

— Успокоилась, Люба? — тихо спросил он. — Сейчас тебе здесь помогут, а через полчасика, максимум минут сорок, как обслужу вызов, заеду за тобой.

Девушка благодарно кивнула, нагнулась, расстегнула молнию на правом сапожке. Другая молния не поддавалась.

— Давай, помогу, — доктор присел на корточки, резко потянул змейку. После определенных усилий она сдвинулась с места, нехотя поползла вниз. Люба вытянула ноги, облегченно откинувшись на спинку стула.

В таком положении и застал их Левашов, спустившийся из хирургического отделения в приемный покой.

— Так что у нас, Нина Анатольевна? — спросил он медсестру. — И почему здесь посторонние?

— Тут нет посторонних, возразил врач. — Чурьянов я, Иван Иванович, дежурю на «скорой». Я все объясню, коллега…

— Давайте, только быстрее, — перебил его Левашов. — У меня сложные больные в отделении.

— Я мигом, мигом. Пройдемте, пожалуйста, на минутку в соседнюю комнату.

Они вышли. Из-за полуоткрытой двери слов нельзя было разобрать, доносился лишь взволнованный голос Чурьянова да короткие фразы хирурга.

— Ничего не понять, — медсестра прислушалась, пытаясь вникнуть в суть разговора. — Похоже, спорят.

Она взглянула на девушку. Короткий сапожок сполз с левой ноги, и дежурная с удивлением заметила, что пациентка босая. На ступне мелкие кровоточащие ранки, красноватые свежие царапины.

— Понимаете, Виталий Владимирович, тут особый случай, — объяснял Чурьянов Левашову. — С час назад эта девушка, Любой ее зовут, спасаясь от пьяных подонков, разбила окно и выпрыгнула почти раздетая со второго этажа. Потом бежала по снегу, пока не подоспела милиция. Ноги в порезах, есть небольшие раны от осколков стекла, правая стопа опухла. Возможен подвывих или трещина кости. Противостолбнячную сыворотку опять же надо дробно ввести. На это все необходимо время и условия. Вы займитесь девушкой или поручите это своим сестричкам. Я вызов обслужу — и сразу к вам. Потом ее к следователю в милицию надо отвезти.

— Не по адресу обращаетесь, доктор, — возразил Левашов. — У нас специализированное отделение, в основном брюшная патология. Травма по «скорой» поступает только раз в неделю, по вторникам. Простите, вы дежурантом который год работаете?

— Месяц назад, как двенадцатый пошел. По специальности я терапевт, дежурства у меня на полставки.

— Понятно, вот и везите потерпевшую в травмпункт. Там вашей подопечной займутся.

— Но это через весь город ехать! А тут работы на полчаса, опять же рентгенографию стопы сделать надо. Вдруг все-таки трещина или перелом?

— Нет и еще раз нет. У меня тяжелые послеоперационные больные, не наш профиль.

— Ну, а если бы я, допустим, привез девушку во вторник, когда ваша больница дежурит по городу?

— В этот день мы были бы обязаны ее принять, — неохотно ответил на острый вопрос Левашов. — Но по вторникам у нас выходит специальная бригада, к которой я, кстати, никакого отношения не имею.

Они вернулись в приемный покой. Чурьянов, увидев, что Люба заснула, не стал ее сразу тревожить. Он разгладил рукой мятый халат, надел пальто, снял с вешалки шапку.

— Придется все же будить, — с сожалением произнес врач. — Нас ждут.

Теперь он старался не замечать Левашова. В ожидании их ухода хирург, надменно скрестив руки, застыл у темного проема окна. В тщательно выглаженном, без единой складочки белом халате, накрахмаленной голубоватой шапочке, на которой сбоку горел красный крестик, он, казалось, шагнул в эту будничную обстановку с рекламного медицинского плаката. Что касается шапочки, то сей щегольской головной убор подарил Виталию сосед по дому, два года проработавший урологом за границей. Шапочка стала предметом гордости Левашова и, как он считал, выделяла его из толпы, вызывая зависть всего женского персонала больницы.

Левашов вытащил из кармана пачку сигарет. Коротким щелчком выбил одну, закурил, выдыхая дым в полуоткрытую форточку. Весь его облик выражал крайнюю степень нетерпения, скрещенные руки с длинными пальцами нервно выбивали о подоконник понятную только ему мелодию.

Чурьянов наконец разбудил девушку. Она, прихрамывая, пошла к выходу, безразличная ко всему, так и не поняв, что же все-таки происходит, и почему в этой современной больнице не нашлось даже йода, чтобы смазать ее израненные ноги.

Врач «скорой», задержавшись на пороге, пристально, теперь уже не отводя глаз, посмотрел на Левашова. Тот с легкой гримасой, усмехнулся:

— Вы напрасно на меня обижаетесь, коллега. Ведь прекрасно знаете, куда надо везти вашу пациентку. В травмпункт, и только в травмпункт.

Чурьянов понял, что он не в силах, просто не имеет права, вот так спокойно, словно ничего не случилось, уйти и закрыть за собой дверь. Слабость и головокружение, подкравшиеся внезапно, заставили его опереться спиной о стену. Он глубоко вздохнул, розоватая пелена перед глазами пропала. Хлопнула дверь, девушка вышла, и тут он неожиданно нашел помощь в лице медсестры.

— Да что же у нас происходит? — вскрикнула она. — Оставляйте, доктор, Любашу в приемном. Я и сама сумею ей помочь…

Эти слова прервал протяжный гудок — «скорая» торопила Чурьянова.

— Нет уж, нет уж… — Было заметно, что врач сдерживает себя, чтобы не сорваться, не нагрубить. — Теперь как-нибудь сами управимся. Вам, сестрица, спасибо, а кое-кому вдвойне благодарен за привет и ласку. Жаль, время потеряно, но постараемся наверстать. Вот уж и зовут…

Не успел, однако, Чурьянов выйти, как в комнату стремительно вошел коренастый светловолосый парень в распахнутой куртке на меху.

— Вас по рации вызывают, — обратился он к врачу. — И диспетчер торопит, и милиция. Люба уже в машине. Ну как, все в порядке, можно ехать?

— Не совсем, Николай. Придется посетить ближайшую больницу, тут нам не очень-то рады.

— А чем эта плоха? — удивился вошедший. — Ведь время-то идет. У вас вызов, меня и Любу в милиции ждут.

Левашов отошел от окна, обернулся — видно, хотел что-то сказать, но не произнес, ни слова: перед ним стоял его однофамилец, водитель такси, который несколько часов назад подвез его к больнице. Где-то в его подсознании мелькнула надежда —: может, не узнает? Однако память у таксиста оказалась отличной. Он протянул Виталию руку, улыбнулся:

— Здорово, тезка, гора с горой… Вот довелось встретиться, второй раз за сутки. Нам без вашей помощи не обойтись. Сам ведь просил заезжать меня в любое время, если что случится.

— Так вы знакомы? — Пришедший в себя Чурьянов, уловил растерянность хирурга. — Впрочем, теперь это уже несущественно. Вот мы и заехали, Виталий Владимирович.

Стремительно распахнув дверь, он вышел из приемного покоя. Николай Левашов недоуменно осмотрелся по сторонам, пожал плечами и, кивнув однофамильцу, ответившему натянутой улыбкой, последовал за Чурьяновым.