В начале об одном и том же два коротких анекдота.
Стоит длинная очередь за водкой. Мужик в хвосте ворчал, ворчал, а потом говорит:
— Пойду-ка я в ЦК и набью этому Лигачеву морду.
Ушел, вскоре возвращается. Все кинулись к нему: — Ну, как?
— А, там в ЦК еще больше очередь…
И второй. Приходит в день принятия закона отец с работы, сын ему говорит:
— Вот, папка, закон против водки вышел. Теперь меньше пить будешь!
— Сынок, — отвечает жалостливо отец, — это ты меньше есть будешь…
Когда сейчас вспоминается печально-знаменитый антиалкогольный закон — первый залп перестройки, сравнимый разве что с выстрелом «Авроры», в памяти возникают, связанные с ним события. И поскольку под любые перемены, что в СССР, что в нынешней России, принято стелить, амортизирующую удар идеологическую подушку, — вспомним хотя бы недавнюю «монетизацию», то и почивший в бозе антиалкогольный, имеет свою биографию.
Еще до его принятия, весной 85-го года страну начало лихорадить. Пошли слухи о повышении цен на спиртное, его ограничении в торговле, прочих нехорошестях. И так как дыма без огня не бывает, народ стал скупать, запасаться…
Помнится, и меня не миновала эта лихорадка. На скудную зарплату, редкие гонорары купил с полдюжины бутылок водки, сухого вина, почувствовав себя человеком обеспеченным и богатым. «С год продержусь, — подумалось мне, — а там посмотрим».
И вот командировка в Москву. А дальше, как зарубка в памяти, два слова «Синяя папка». И папка та запомнилась надолго, все, связанное с ней, случилось будто вчера…
I.
Начну с того, что тогда мы приятельствовали с Валентином Ляшенко, работавшим в «Неделе» (было такое еженедельное приложение к «Известиям»), ответственным секретарем. В редакции ему полагался отдельный кабинет и, когда приезжал в столицу, мы нередко в нем уединялись. Иногда, сразу с вокзала, звонил Ляшенко. Он приносил из редакционного буфета кое-какую закуску, покупал пару килограмм сосисок для друга-провинциала, избавляя меня от беготни по столичным магазинам. И под «известинскую» закусь, не особо усердствуя, мы пропускали две-три рюмочки уважаемого Ляшенко медицинского спирта. Потом я отправлялся по судебно-медицинским делам, а Валентин приступал к руководству «Неделей».
В тот день он показался мне более озабоченным, чем обычно. И вот после первой рюмки Ляшенко со значением сообщает:
— Был я вчера на одном закрытом совещании… Присутствовали только главные редактора или замы центральных изданий. Говорили в основном об этом, — Ляшенко налил по второй разведенного, — и как с этим бороться.
Мы чокнулись, выпили.
— Так вот, — душевно советует Валентин, — как приедешь во Владимир, немедля запасайся алкоголем, в возможно больших количествах.
— Кое-что у меня есть. Но что-то водка в магазинах за последнее время пропала.
— И неспроста, — продолжает делиться секретами Ляшенко. — Выступал перед нами сам Ельцин. Он прямо заявил, что партия берет курс на искоренение пьянства и алкоголизма в одной, отдельно взятой стране…
— Это в какой же? — спрашиваю.
— Ты, Марик, все шутишь, — оборвал меня Валентин. — А как заплатишь за бутылку родимой раза в три дороже, вспомнишь мои советы. Вот в этой папке все расписано на пару лет вперед.
Вижу на столе у Ляшенко темно-синюю, хорошей кожи и больше, чем средней величины папку.
— Дай, взгляну, — я протянул руку.
— Извини, — Ляшенко моментально убрал папку в стол. — Велено не разглашать и подписку дал. Все, что мог, я тебе сказал…
Из «Недели» я помчался в институт судебной медицины, сдал туда бумаги и около трех дня поехал в редакцию «Вечерней Москвы». Здесь меня ждал Александр Кузнецов, заместитель главного редактора «Вечерки».
Несколько слов об Александре Ивановиче. В свое время он был редактором владимирской областной молодежки «Комсомольская искра». Потом его перевели в столицу. Он возглавлял журнал «Комсомольская жизнь», оттуда с повышением перешел в «Вечернюю Москву».
В приемной появляется озабоченный Кузнецов.
— Еще с полчаса буду занят, — сообщает он. — А как сегодняшняя «Вечерка» пойдет в народ, там и поговорим.
Освободился Александр Иванович после четырех, приглашает меня в кабинет. Садимся, начиная разговор о владимирских делах. И тут замечаю в полуоткрытом сейфе такую же синюю папку, что утром видел у Ляшенко.
«Вот это оперативность!» — восхитился я. И тут же задаю Кузнецову вопрос:
— Александр Иванович, а что содержится в этой красивой папке?
Осторожный Кузнецов развернулся на вращающемся кресле, тотчас запер сейф. И, убедившись, что папка в надежном месте, спросил:
— Удивительно, почему она тебя интересует? Там обычная редакционная документация…
Но я уже пришпорил своего осведомленного «конька»: — Как бы не так, Саша. В ней закрытые наработки по алкоголю, — и, сделав понятный всем жест, щелкаю себя пальцем по горлу. — Да ты не переживай, о ней вся Москва говорит…
Нечто похожее на смятение, легкой тучкой промелькнуло на казалось бесстрастном лице Кузнецова.
— Вся Москва? — вопросительно повторил он. И взяв себя в руки, сказалась комсомольская закалка, добавил: — Мало ли, что у нас говорят. Вот и поделись по старой дружбе.
— То, что в ней, — секрет Полишинеля, — продолжаю гнуть свою линию. — Там о борьбе с алкоголизмом, рекомендации по этой проблеме, о повышении цен на вино-водочную продукцию и так далее. Вряд ли об этом «Вечерка» сообщит москвичам.
— Ну, коль так, — Кузнецов ловко сменил тему разговора, — самое время причаститься…
Он запер дверь кабинета, открыв сейф, достал бутылку «Каберне».
— Ты ведь из Молдавии, — припомнил Александр Иванович. — Думаю, это тебе придется по вкусу.
Он разлил вино по стаканам, мы чокнулись и выпили терпкий прекрасный напиток моей юности.
— Так откуда, Марк, ты все-таки узнал о папке? — расслабился Кузнецов. — И нечего мне байки о всей Москве рассказывать…
Я ничего скрывать не стал: — Знакомые судмедэксперты сообщили, так сказать позаботились о коллеге из Владимира. — Но фамилии Ляшенко, конечно не назвал. — А что ты посоветуешь, Саша?
И тут Кузнецов, разлив остатки «Каберне» по стаканам, разоткровенничался: — А что советовать, если мы с главным с вечера по магазинам проехались. Раз в армии служил, знаешь, наверное, такое правило: — Делай, как я. Вот и весь мой тебе совет.
Надо ли говорить, что, памятуя о синей папке, оказавшейся впоследствии, если не залпом «Авроры», то атомной бомбой для экономики страны, я во Владимире вновь пополнил свои запасы.
А осенью того же года от журнала «Трезвость и культура» поехал в командировку на родину, в Кишинев. Но это уже другая история…
II.
В начале октября, к моменту моего появления в Кишиневе, антиалкогольный вовсю шагал по стране. Со страниц синей папки, его «достижения» ворвались в каждую семью. Резко возросли цены на спиртное (причем их повышали неоднократно), любая бутылка с градусом стала дефицитнее, чем икра и любые деликатесы. Поскольку закрывались винные отделы, возникали огромные очереди, во многих регионах ввели карточную систему. Поддерживаемые партийной номенклатурой, весьма популярными стали безалкогольные, ура-патриотические свадьбы, юбилеи, даже поминки.
Кишинев для меня святой город. Тут я родился, здесь окончил среднюю школу. Но когда с аэродрома, минуя родных и друзей, я вошел в республиканское общество трезвости, то сказал его председателю, что в Молдавии никогда не бывал. И на то, как показали события, был свой резон.
— Что так? — удивился вознесенный законом чиновник. — Журналисты во все времена охотно посещали Молдову.
— Увы, — развожу руками, — неоднократно бывал в Армении, Грузии, Крыму, прочих хороших местах, а вот в вашей республике не довелось. Будем считать, свой пробел я восполнил.
— Для корреспондента столь актуального журнала забронирован номер в отеле Совета Министров, — рассыпается в любезностях председатель. — Это неподалеку, в квартале от нас.
«Кодру», — прикинул я. — Гостиница рядом с парком Пушкина, самый центр Кишинева…»
И тут меня ждал неприятный сюрприз.
— Завтра с утра наше общество и горком столицы отправляются в крупный винодельческий совхоз «Романешты», что в часе езды от Кишинева, — сообщает председатель. — Начинается декада выкорчевывания виноградников по республике. Мы заедем за вами в гостиницу, для прессы это наглядный материал выполнения решений партии и правительства.
Похвалив себя за предусмотрительность, вежливо отказываюсь:
— Как-нибудь позднее, ведь декада только началась. Завтра меня ждут в прокуратуре Молдавии. Еще из Москвы я созвонился с заместителем прокурора республики Вячеславом Дидыком. В следующий номер «Трезвости и культуры» идет судебный очерк о фальсификации молдавских вин.
Тут я не слукавил. Еще за год до перестройки в журнале «Человек и закон» был опубликован мой материал «Золото в бокале», написанный по результатам, проведенных Дидыком расследований, крупных хищений вина на предприятиях Молдавии.
Попрощавшись с председателем, я вышел в залитую солнцем осень, в шуршании пестрого лиственного ковра направился в знакомую гостиницу. Дорогой вспомнились уборки винограда в школьные годы, когда мы аккуратно срезали благородные гроздья, восхищаясь крепостью лоз, с которых редкая ягодка падала на землю. Вспомнилось и то, как в армии я получал посылки из дома, куда средь яблок и груш мама клала пару ветвей незрелого винограда, бережно обернув их марлевым бинтом. За неделю дороги виноград успевал созреть, и мы с товарищами по отделению делили это лакомство. Хотя каждому доставалось не более пары десятков крупных ягод, их кисловато-сладкое послевкусье еще долго ощущалось во рту…
Устроившись в гостинице, из двухкомнатного люкса я стал обзванивать школьных друзей. И мой первый командировочный день успешно завершился застольем друзей-одноклассников, закончивших в далеком 1954 году школу № 3 Кишинева.
Меня неприятно удивило, что к столу в буфете (не забудем гостиницы Совета министров Молдавии!), лишь по журналистскому удостоверению с трудом удалось раздобыть бутылку сухого вина.
Правда, то, с чем сражались уже полгода, оказалось у нас в избытке, ибо каждый пришел со своей бутылкой. А авторитетный травматолог Валя Барский даже умудрился раздобыть, ставший особо дефицитным коньяк «Белый аист».
— И напрасно, Марик, ты удивляешься, — просветил меня наш бессменный староста Люсьен Шифрин. — Пройдись по Кишиневу, поймешь, что к чему.
В тот вечер печальную, на мой взгляд, историю рассказал Артур Геракьян.
— Я пошел сюда голый и бедный, — образно начал Артур. — В доме шаром покати, ни грамма нектара. Пока шел к троллейбусу, к магазину на углу подошел грузовик с вином, вокруг образовалась сотенная толпа. И надо тому случиться, что я оказался ближе других. Так мне удалось купить две бутылки «Фетяски». Больше в одни руки не давали.
Следующим утром я прошелся по городу. Чудесный солнечный день, тепло как летом. На каждом углу продают дары осени — виноград, персики, яблоки, сливы. Но во всех магазинах закрыты столь щедрые прежде отделы. А гордость Кишинева, фирменный магазин «Вина Молдавии», что на углу проспекта Ленина и улицы Котовского девственно пуст, стыдливо выставив в продажу лимонад да соки.
Тягостная картина… Но, что удивительно. Сам воздух белого города пронизан взявшимся откуда-то свыше, возможно даже с небес, ощутимым и волнительным винным ароматом. Похоже, в кишиневских дворах, а почти в каждом ветвится до высоты четвертого-пятого этажей неприхотливая «Изабелла», уже приступили к переработке урожая.
Днем позже захожу в общество трезвости отметить командировку. Председателя не оказалось, он на каком-то очередном совещании по искоренению змия. Секретарша протягивает мне пачку фотографий.
— Взгляните, — певуче, с милым молдавским акцентом, — говорит она, — правда, хорошо получились? Их только что принесли из фотографии.
На снимках, схожих с мрачными картинами Гойи времен инквизиции, запечатлены подробности вакханалии по вырубке виноградников. Какие самодовольные лица! В руках не только мужчин, но и женщин, девушек топоры, пилы, грабли, ни дать, ни взять почти полусотенный отряд палачей. И, как верх иезуитства, на нескольких снимках те же люди за праздничным столом, уставленном разнокалиберными бутылками с вином. Так сказать, провозглашают тосты за свое же варварство…
— Можете что-то отобрать для журнала, — любезно предлагает секретарша.
Молча возвращаю фотографии. И спокойно, как бы между прочим, интересуюсь:
— Вы не могли бы подсказать, где в Кишиневе можно приобрести пару сувенирных бутылок хорошего виноградного вина? Что-нибудь типа «Букета Молдавии»…
Надо бы мне быть осторожнее. Голос милой секретарши теперь звучит, как боевая труба:
— И вам не стыдно, господин журналист! Ведь вы из журнала общества трезвости, ну и корреспондентов присылает Москва!
Слегка опешив, наношу встречный удар:
— Наш журнал постарается на своих страницах осветить неверную позицию молдавского общества по выполнению решений партии и правительства. Ведь я спрашивал не о ящике водки, лишь о бутылке «Букета Молдавии». Кстати, эти красочные фотографии с застольем я, пожалуй, захвачу…
Час спустя, мне в номер позвонил председатель. Извинившись за бестактность сотрудницы, он предложил помощь в приобретении «сувениров». Я отказываюсь, резонно уповая на помощь школьных друзей. Однако история имела продолжение. Когда, десятью днями спустя, улетал из Кишинева, в здании аэропорта появился председатель общества трезвости с объемистым картонным ящиком, который помогал ему нести водитель.
— Видите палачей виноградников, — сказал я провожавшим меня Люсьену и Артуру. — Тащат алкогольную взятку. Брать или не брать?
— Бери, республика не обеднеет, — без сомнений в голосе приказал наш классный староста. — Только пусть доставят ящик в самолет. В багаж его точно не возьмут.
Скрепя сердце, я выполнил его приказ.
III.
Существует такое выражение: свет далекой звезды. Можно, условно перейдя к астрономии, принять синюю папку за некое небесное тело, навязанное, допустим, инопланетянами. И хоть оно в конце концов сгорело, в начале перестройки его зловещий отсвет часто напоминал о себе.
В конце 85-го года еду по судебно-медицинским делам в Муром. В этом старинном городе у меня немало друзей и приятелей. Надо идти в гости, но как пойдешь с пустыми руками? Узнаю, в городе спиртным по карточкам торгуют всего-навсего два магазина.
На правах судмедэксперта и давнего знакомого захожу к тогдашнему начальнику милиции Александру Федоровичу Большакову. Стараясь быть немногословным, излагаю проблему.
— Муромская милиция готова помочь, — понимающе улыбнулся Большаков. — Значит так, к половине седьмого подходи, Марк, в нашу дежурку. Наряд поедет закрывать магазины, захватит и тебя.
Ровно в назначенное время я вхожу в здание милиции.
— Начальник предупреждал о вас, — говорит дежурный. — Только придется переодеться в форму милиционера, все необходимое готово.
Маскарад, мистификация! Этого не ожидал, но переодеваюсь. И вот я уже в полушубке с погонами сержанта, шапке-ушанке с эмблемой, чуть великоватых валенках. На поясе, как и положено, кобура, но без пистолета.
Вместе с четырьмя милиционерами усиленного патрульного наряда едем по темным, плохо освещенным улицам зимнего Мурома. Народу немного, мороз под двадцать пять, большинство людей уже дома. Но у магазина огромная людская толпа. И, хотя до закрытия всего пятнадцать минут, люди не расходятся, занимая очередь на завтрашний день.
Через черный ход с двумя милиционерами проходим в подсобку. Откровенно говоря, чувствую себя не в своей тарелке, но иного выхода нет. Сквозь полуоткрытую дверь слышны разговоры усталых продавцов с покупателями — раздраженные голоса, выкрики, брань.
— Что будете брать, ребята? — спрашивает директор магазина. — Есть два сорта водки, два — портвейна, сухое вино из Узбекистана.
Затариваю дипломат доотказа. Еще две, не входящих туда бутылки, засовываю в карманы полушубка. Мои спутники тоже запасаются спиртным, затем проходят в магазин.
Тут, между тем, разгорается настоящий скандал. Находящихся на финишной прямой людей, просят освободить зал. На их препирательства с милицией уходит с полчаса, затем магазин закрывают. Продавщиц наряд забирает с собой, теперь их в целях безопасности развезут по домам. Уже садясь в машину, фиксирую внимание, что многие из очереди так и не расходятся, надеясь на чудо.
Вот так в старинном Муроме я вновь пополнил семейные «винные подвалы». С тем благополучно дотянул и до Нового года, и до годового юбилея антиалкогольного закона.
А о синенькой папке, с которой все начиналось, что дважды кокетливо мне строила «глазки» — со стола Валентина и из сейфа Саши Кузнецова, и сейчас знают немногие. Пусть с опозданием, но пришло время раскрыть ее тайну. Ведь в качестве раритетного экспоната, она могла бы украсить любой из музеев эпохи перестройки.
Так поднимем же скромный тост: — Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что!