ЗАЛОЖЕНИЕ КОРАБЛЯ
На башенных часах в Саардаме пробило три четверти пятого. На верфях колокола сзывали на работу, и со всех сторон стекались мастеровые и подмастерья. Иные отправлялись на разные верфи, другие сходились на открытую, довольно обширную площадку, посреди которой лежало огромное бревно.
В числе работников был и Михайлов, на которого новые товарищи смотрели с некоторым изумлением.
Но вот пробило пять часов, и вдали показался тучный Блундвик. На широком плече его покоился красивый топор, древко которого было украшено серебром; круглый живот был обтянут новым кожаным передником; он был одет по–праздничному, потому что заложение корабля всегда происходит с некоторым торжеством и церемониями.
При появлении его все плотники сняли шапки и произнесли в один голос:
— Доброе утро, мейстер!
Блундвик с важностью кивнул головою во все стороны и, подойдя к бревну, занял почетное место.
Тогда один из подмастерьев, высокий, худощавый и рыжий голландец, вышел из толпы и встал на бревно. Это был краснобай, на котором лежала обязанность говорить речь при заложении кораблей.
Рыжий голландец откашлянулся и, размахивая топором, стал говорить:
С этими словами подмастерье снял шапку, все последовали его примеру, и, опустив голову, оратор стал говорить громким голосом молитву из молитв:
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Твое бо есть царствование, и сила, и слава, во веки веков. Аминь.
— Аминь! — повторили все в один голос. Оратор продолжал:
Теперь, братцы, еще одно слово.
Оно необходимо, хоть и не ново.
Да процветает наше милое отечество!
— Виват! — закричали все плотники.
— Да здравствует магистрат и все купечество!
— Виват!
Песня еще не вся пропета:
Нашему мейстеру многие лета!
— Виват! Виват!
А теперь каждый товарищ и брат
Да закричит другому: виват!
— Виват! Виват! Виват!
Последнее «виват» было громче и продолжительнее прежних, потому что каждый кричал для себя.
Вы знаете, что конец
Всему делу венец.
А коли я не умел договорить,
Так прошу меня извинить.
— Виват Видеманну! Виват! — закричали плотники. — Славную речь сказал! Виват!
Оратор Видеманн сошел с бревна и, когда крики унялись, сказал:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, посвятим это бревно тремя ударами на заложение нового киля шестидесятипушечному кораблю. Минхер Блундвик, вам, как хозяину, принадлежит первый удар.
Мастер приблизился, снял шапку и, с усилием подняв свой красивый топор, сделал первую зарубку на бревне, но зарубка эта была едва заметна.
— Теперь моя очередь, как главного смотрителя за работами, — сказал оратор и, сняв шапку, сделал вторую зарубку. — Гаарден! — продолжал он. — Теперь тебе, старшему плотнику.
Гаарден хотел уже выступить, но кто–то схватил его сзади за руку. То был новичок, русский плотник.
— Товарищ, — произнес он умоляющим голосом, — уступи мне!
— Тебе? — угрюмо возразил старый плотник. — Молод больно! Заслужи сперва!
— Я уступлю тебе первый месяц своего жалованья, — продолжал молодой человек умоляющим голосом.
— Пошел! — сердито отвечал Гаарден и пошел к бревну.
Михайлов невольно последовал за ним.
Толстый Блундвик слышал просьбу молодого человека и, будучи в веселом расположении духа, хотел услужить ему.
— Пусти его! — сказал он старому плотнику. — Раз можно сделать исключение и пустить младшего вместо старшего.
— Ни за что не пущу! — вскричал Гаарден.
— Гаарден! — строго произнес мастер, — Я приказываю тебе, я, хозяин зтой верфи!
Гаарден отступил, бросив грозный взгляд на молодого человека. На лице Михайлова выразилась радость, он бросил шапку наземь, засучил рукава и твердыми шагами подошел к бревну.
— Да узрит моя отчизна этот новый корабль на своих морях! — произнес он вполголоса по–русски. — И да будет ему прозвание «Царь Петр»! Господи, благослови!
Михайлов перекрестился, замахнулся и нанес такой удар, что чуть не перерубил бревно пополам, щепки так и брызнули во все стороны. Михайлов взял одну из них и спрятал ее в карман. Потом он поднял голову и выпрямился. Все с особенным удовольствием глядели на статного, прекрасного молодого человека, в черных, огненных глазах которого блистали ум и благородная гордость.
Сам Блундвик чуть не снял шапки, взглянув на величественную наружность своего младшего работника.
— Братцы! — сказал последний, — Сегодня вечером я угощаю вас всех. Принимаете приглашение?
— Принимаем! Принимаем! — отвечали все плотники, исключая Гаардена, который не мог простить Михайлову, что он лишил его принадлежащей ему чести.
— Странный парень! Настоящий москвич! — сказал Блундвик, у которого от смеха трясся живот. — Правду говорят, что русские тароваты; это, вероятно, какой–нибудь маменькин сынок, которому из дому посылают денежки.
— Видели ли, — спросил Видеманн, — как он топором владеет? Я думал, что он испортит бревно.
— Да–да, силач!
— А заметили ли вы, как он спрятал одну щепку в карман? Видно, хочет послать маменьке свою работу.
Блундвик продолжал смеяться, но, вспомнив, что не завтракал еще, сделался весьма серьезным, пожелал счастливого начинания плотникам и ушел домой. Михайлов с прочими работниками приступил к работе.