В тот день, когда Адель наконец отмучилась, стояла прекрасная погода. Пиарщики, как и представители всех остальных профессий, умирают от рака вне зависимости от метеоусловий. Над Монпарнасом ярко светило солнце, весело щебетали птицы, мирно шелестела листва. Даже близость улицы с леденящим названием Фруадево не омрачала благостной атмосферы.

Чисто техническая сторона прощания с покойной — подготовка тела к погребению, нашествие родственников, рукопожатия, слезные поцелуи и прочие неуместные нежности — мне не понравилась. Поначалу бесконечные восклицания: «Боже мой, поверить невозможно, что Адель больше нет!» — вызывали у меня слабую улыбку, затем не стали вызывать ничего. Монпарнасское кладбище мне тоже не понравилось — оно слишком плотно застроено, и, чтобы добраться до своей могилы, приходится попирать чужие.

На похороны явились почти все, кто присутствовал на свадьбе Сабины, плюс дружное семейство пиарщиков, плюс пара-тройка человек из издательства, в котором работала Адель. Одни переминались на могильных плитах, другие теснились в узких проходах. Я умилялся, глядя, как они толкаются. Ни дать ни взять очередь в супермаркете.

Мою покойницу опустили в могилу, и собравшиеся прошли перед ней медленной скорбной чередой. Два подоспевших здоровяка водрузили сверху надгробный камень, и толпа рассеялась. Представление окончено.

Я дождался, пока все разойдутся, чтобы в одиночестве насладиться теплом предвечернего солнца. Я отклонил приглашения; я подталкивал в спину замешкавшихся, торопя их убраться, а потом обошел кладбище, навестив кое-кого из знакомых. Я не особенно силен в кладбищенской географии, но некоторых отыскал. Откровенно говоря, я никогда не хожу на кладбища, но тут уж сам бог велел. Между могилами пробился чертополох, кое-где виднелись голубые цветочки. Воздух был прозрачен, издалека доносился городской шум, по цветам ползали черные пауки. Рабочий невозмутимо катил по дорожке катафалк.

Какая-то дама, деликатно утирая платочком глаза, поинтересовалась: я тоже потерял кого-то из близких? Я успокоил ее на этот счет. Всему свое время. Похоже, времени прошло прилично, потому что на улице незаметно стемнело. Рабочий выпроводил меня вон, едва не раздавив мне пятки колесами катафалка.

Город за далеко протянувшейся черной кладбищенской стеной сиял обычными огнями. На перекрестках рокотали автомобили, из зева метро выбирались на волю парижане. Я свернул налево, на улицу Радости, намереваясь где-нибудь поесть, но в конце концов передумал и решил, что лучше пойду домой. Пойду к себе.