Хорошая погода установилась надолго. Моя квартира залита светом. Я слоняюсь по ней из угла в угол, одним и тем же маршрутом.

Я перестал ходить на работу. Честно говоря, я вообще перестал куда-либо выходить. Я себя чувствую никак — ни хорошо, ни плохо, ни подавленно, ни лучше, ни хуже. Я не двигаюсь вперед и не отступаю назад, я застыл на месте, как старый покосившийся менгир.

Не могу сказать, что я угнетен смертью Адель, у меня нет ощущения потери, все-таки я успел много получить от нее. Я не делаю машинальных жестов в ее сторону, я знаю, что ее нет. Я не ищу ее в постели, не плачу и не жалуюсь на ее отсутствие. Не повторяю себе, что все мы там будем. Нет, я просто живу, и мне хочется читать.

Сделав пару телефонных звонков, я передал свои акции «Лесной опушки» молодежи и Бальмеру. В итоге оказалось, что на опушке они подкарауливали именно меня. Бальмер сказал, что я спятил, поддался скорби, что эти акции стоят кучу денег, что Бико, может, и не станет миллиардером, но сделаться красавцем-миллионером в драных джинсах и растянутом свитере имеет все шансы и что я должен хорошенько подумать, прежде чем… Он еще долго распространялся на ту же тему, но я ответил ему, что мне некогда. Слишком много надо прочитать.

Я пошел в свой любимый книжный магазин. Долго бродил вдоль полок и между столами. Так долго, что преданные своему делу продавщицы несколько раз спрашивали, не нуждаюсь ли я в помощи. Нет, я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Я в состоянии сам себе помочь.

— Простите, не найдется ли у вас картонной коробки? Такой, в какие вы складываете возвраты?

— Сейчас принесу, месье.

— Сколько примерно книг в нее помещается?

— Около пятидесяти.

Значит, пятьдесят. С тем же успехом я мог бы склониться к десяти или к тысяче, но пусть будет пятьдесят. Пятьдесят книг, оставшихся непрочитанными из-за работы. Теперь у меня наконец-то дойдут до них руки.

Я методично выбираю книги — от Арагона до Фрица Цорна — и вперемежку складываю в коробку дорогие издания, покеты и переводы, выпущенные крупными и мелкими издательствами. Одни книги я беру, чтобы удивить самого себя, другие — потому, что мне не особенно хочется их читать, третьи — потому, что всегда относился к их авторам с почтением. Я собираюсь прочесть их все как обычный читатель, не сдерживая негодования. Буду злиться столько, сколько захочу.

Почему, расплачиваясь у кассы, я вдруг понимаю, что книги — дорогое удовольствие? Я жизнь положил на то, чтобы доказать обратное.

— Простите, месье, а вы случайно не Робер Дюбуа, знаменитый издатель?