Основная деятельность всех без исключения кораблей ВМФ может уложиться в простейшую схему: подготовка к ... (проверке, визиту, встрече), собственно... (проверка, визит, встреча), разбор итогов и устранение замечаний. И так по замкнутому циклу.

На сей раз корабль готовился к встрече заместителя командующего флотом, вице-адмирала Ясакова, идущего на крейсере “Адмирал Фокин” с визитом в СРВ. Одна фамилия замкома, напоминавшая времена сбора ясака (дани) Золотой ордой с угнетенного русского народа, приводила в трепет всех военморов, которым предстояло испытать на себе тяжелую длань власти самодура и хама в адмиральских погонах. О его стиле руководства и манере общения с подчиненными на флоте ходили легенды, в коих он выступал в роли не иначе, как Соловья-разбойника или же Синей бороды. Однако, правда, отличие все же существовало: Соловьем пугают детишек, а Ясаковым пугали взрослых людей, привыкших смотреть в лицо океану. Один из рассказов гласит.

Однажды, проводя совещание руководящего состава флота, Ясаков позволил себе мило пошутить...

Объявлен перерыв в совещании. По команде: “Товарищи офицеры!” все замерли по стойке смирно, провожая начальника. С важностью советника первого класса по проходу, мимо застывших в неподвижности людей, движется Ясаков. И вдруг в ряду видит невысокого роста, щупленького капитана второго ранга. Останавливается и спрашивает:

– Кто такой? (Чьих будешь, холоп?)

– Капитан второго ранга Петров!

– Товарищи! Да он же одной ногой в могиле стоит! В следующий раз найти сюда мужика потолще!

И ушел. Шутка. Что поделаешь? Этих “шуток” в нашем повествовании наберется не меньше дюжины. Ведь впереди еще масса событий, походов, кораблей...

XXX

Ясаков, прибыв на корабль, был встречен командиром и всей командой под бравурные звуки встречного марша. Все по уставу. Едва поздоровавшись с командой, адмирал заявил:

– Устал... Эти приемы за...мучили. Спать!... Корабль к бою и походу приготовить! Идем во Владивосток, командир!

Неожиданно свалившееся на голову приказание оптимизма военморам не прибавляло, т.к. по всему маршруту перехода в ЮКМ и Японском морях свирепствовал тайфун. Это с одной стороны. А с другой срок пребывания в походе сокращался вдвое, и вместо шести месяцев разлуки с родными – три, что вызывает всегда в душах моряков сначала недоумение (такого не может быть никогда!), а затем восторг и ликование.

Командир все же посчитал своим долгом предупредить адмирала об опасности, т.к. любой тайфун, несмотря на нежное женское имя, все же не ласкает, а ломает кости.

– Товарищ адмирал! По курсу – тайфун!

– Ты что? Не моряк? Через тайфун! Я на день рождения к жене опаздываю. Механика – ко мне в каюту с докладом о состоянии корпуса и средств борьбы за живучесть. – И ушел.

Через две минуты командир БЧ-5 постучал в дверь адмиральской каюты. Получив разрешение, вошел. Развалясь в кресле и отвернув голову к иллюминатору, адмирал даже не взглянул на вошедшего.

– Товарищ адмирал! Капитан третьего ранга Басурин по вашему приказанию прибыл, – доложил механик в затылок начальнику.

– Я что, к вам голову должен поворачивать? – грозно спросил адмирал.

Механик вынужден был занять диспозицию “пред очи” и повторил доклад.

– Зачем пожаловал?

– По вашему приказанию... на заслушивание... – пролепетал растерявшийся военмор.

– Ни хрена себе! Курский соловей нашелся! Е... я тебя буду!

После окончания милой беседы, взмыленный механик выскочил из каюты и попросил у доктора валидол.

XXX

Темно-зеленые громады волн били наотмашь и в печень, и в челюсть. Корпус скрипел и стонал. Крейсер вздрагивал всем своим могучим телом, вызывая неприятную немоту в животах военморов, многие из которых украшали блестящий линолеум палубы ароматными лужами желудочного содержимого. Сотни тонн взбесившейся воды обрушивались на палубу беззащитной громадины в двадцать тысяч тонн весом, срезая и унося за борт леера, “химические” бочки и другие предметы, прочно приваренные к металлу палубы. Крен, достигающий на особо огромной волне 42 градуса при угле заката в 52 градуса, невольно настраивал на грустные размышления о бренности бытия, вселяя тревогу в просоленные души моряков. Жена адмирала, умудрившаяся так неудачно родиться, неспокойно ворочалась в постели, проклинаемая никогда не видевшими ее людьми. Посуда в кают-компании с грохотом и звоном летала из угла в угол, срываясь со штатных креплений. Балансируя тарелками, как после хорошей попойки, моряки пытались (хотя и далеко не все) отведать первое блюдо, перепаренное в герметически закрытых котлах, проливая борщ на штаны и рубашки, уподобившись младенцам.

Описывать все ужасы и романтику плавания в штормящем океане здесь не стоит, т.к. все это неоднократно описано Станюковичем, Колбасьевым, Соболевым и другими маринистами . Однако, одну из неизвестных широкому кругу жителей суши сторону этого ада все же надо отметить.

Я лежал на коечке и с регулярностью метронома стукался головой в холодильник, закрепленный по штормовому, а пятками пробовал прочность “дюралевой” переборки. Желудок в унисон качке то подкатывал к горлу, то опускался в малый таз. Несмотря на это, а может быть и благодаря тому, в голове зарождались крамольные мысли. Вспоминалась почему-то услышанная где-то история о том, что на одном из кораблей во время шторма за борт был смыт военмор, на котором оказалось надето: пальто меховое, куртка из овчины с латексным покрытием, тулуп постовой и два морских бинокля. Имущество, утонувшее вместе с несчастным, было списано на злые шутки Нептуна. Еще несколько ударов головой в холодильник привели к тому, что я встал и, цепляясь за леера, отправился на ГКП, где в вахтенном журнале сделал следующую запись. “Широта... долгота... ветер 30 м/с, волнение 11 баллов. В лаборатории, сорвавшись с креплений, кислородный баллон разбил: микроскоп “Биолам” (заводской номер 1538415), бутыль со спиртом (количество спирта 20 кг), лампу настольную – 1 шт., пробирки лабораторные – 30 шт., ступку фарфоровую с пестиком – 1 шт.” Здесь же на ГКП в очереди к вахтенному журналу стоял помощник командира по снабжению, капитан третьего ранга Крепкий, записывающий в расход 500 тарелок, 500 стаканов... Механик, боцман, артиллерист.. У всех что-либо было разбито или же смыто за борт. Даже военный дирижер Михайлов внес в общий список разбитое вдребезги расстроенное корабельное пианино. Внутрипроверочная комиссия, назначенная командиром, вооружившись выписками из вахтенного журнала, заверенными командиром, произвела расследование и вынесла приговор: “ Имущество, перечисленное в графе HP... разбито во время шторма. Вины личного состава в уничтожении материальных ценностей нет. Сумма ущерба в размере ... руб., ... коп. подлежит списанию инспекторским свидетельством за счет государства”.

Накануне прихода в порт Владивосток инспекторское свидетельство было утверждено адмиралом. Стоимость торжеств по случаю дня рождения жены замкома составила ... сумасшедшие деньги!

В заливе Петра Великого, когда до Владивостока оставалось не более пяти миль, избитый и израненный крейсер, израсходовав весь запас мазута, вынужден был остановиться. Адмирал, чувствуя за собой “долю” вины в случившемся, без шума вызвал к борту крейсера катер командующего “Шторм” и убыл домой, пообещав к утру прислать танкер для заправки корабля, что и выполнил в точности.