Утром крейсер воткнул свою корму в знакомую нам точку № 1 тридцать третьего причала. Радостно возбужденные военморы вмиг разбежались по домам, где и произвели переполох своим неожиданным прибытием. Моя же семья находилась на Западе, и идти мне было просто некуда, кроме ресторана. Однако, посещение увеселительных заведений военморами происходит только по вечерам. Посему, я решил отправиться с осмотром в новую, полученную перед походом квартиру. Тем более, что после предстоящего отпуска, доктор планировал привезти и на законных основаниях вселить в наконец обретенное собственное гнездо свое многострадальное семейство. Однако, подводные камни ждут моряка в самых неожиданных местах. На звонок дверь открыла незнакомая женщина с испуганным взглядом и настолько изящной фигурой, что иначе, как тощей, ее назвать было нельзя. Ну, прямо, Кащей Бессмертный!

– Хозяин квартиры, – солидно представился я. – А вы кто?

Злобно сверкнув глазами по лицу названного гостя – хозяина, Кащей Бессмертный ласково-извинительно пропела:

– Вы извините... Я жена лейтенанта Авоськина с “Бородино”. Вы ушли в море, а нам сказали, что квартира пока пустует... Вот мы и решили временно поселиться в ней... Деваться ведь некуда.

Прошедший все круги лейтенантского “рая”, я отнесся к этому заявлению с пониманием и сочувствием. Несмотря все же на некоторую досаду по поводу занятости “гнезда”, я счел возможным сыграть в “благородство”, о котором много читал в романах о мушкетерах и уставах ВС СССР.

– Ладно! Я понимаю вас. Сам через это прошел. Сейчас я уезжаю в отпуск, и у вас, таким образом, остается время для поиска квартиры. Два месяца – вполне достаточно. (Уверенности в голосе добродетели не было).

Штрихи, штрихи... военно-морских будней.

Вечером в ресторан военморам попасть не удалось. Проявляя заботу об отдыхе офицеров, о прочности семейных военно-морских уз, командующий флотом приказал крейсеру срочно сняться с якоря и швартовов, оторвав от семей истосковавшихся по ним людей, уйти в Советскую Гавань. Это, чтоб служба раем не казалась. Проклиная в душе тот пылесос, баранку которого каждый крутить решился добровольно, офицеры по экстренному вызову собрались на корабле к 22 часам, оставив (в который раз!) своих заплаканных жен, матерей-одиночек, за празднично-убранными, но уже наполовину опустошенными столами.

Выслушав краткую, эмоциональную речь командира о том, что международная обстановка в районе Императорской Гавани резко обострилась в результате возросшей агрессивности империализма на современном этапе, и что крейсер крайне необходим для поддержания штанов “москитному флоту”, сдерживающему агрессивные поползновения на наши рубежи, офицеры разбрелись по каютам. Но и спать не пришлось. Трель тревожного горна загнала всех на боевые посты и командные пункты: предстояло экстренное приготовление к бою и к походу, затем проход узкостей, затем ... краткие мгновения отдыха и ... утро туманное, утро седое.

Крейсер входил в сумрачный декабрьский Татарский пролив. Борта корабля, в кровь обдираемые шугой, мирно шуршали, сливая звук с мерным гулом машин и вентиляции, навевая сон и грешные мысли. Ни о какой боевой подготовке не было и речи. Крепость человеческих организмов и психики имеет свои пределы. Но уставы и приказы не учитывают такую мелочь, как психофизиологические нагрузки на пушечное мясо. Офицер в сорок пять лет, отправляемый Родиной на пенсию, должен быть высосан системой до конца.

Военморов, еще две недели тому назад гревшихся под тропическим солнцем и адаптированных к нему, Советская Гавань встретила двадцатипятиградусным морозом и глубоким белым пушистым снегом, покрывающим скалистые берега. Воды залива и бухт разрезали белоснежные сопки черным контрастом, выделяя жизнь моряков из жизни судостроителей и торгашей черной полосой. Обычного при входе в родную базу психологического подъема не было. Берег, так коварно выбросивший измотанных длительным походом людей из Владивостока, был почти ненавистен. Не интересовали даже знакомые притоны в виде гостиницы “Советская Гавань” и кафе – "телевизора” в п.Бяуде с его всегда зарезервированными столиками и приписанными к этим столикам женщинами первой и не первой свежести.

XXX

В связи с тем, что резкая смена климата вызвала на корабле эпидемию острых респираторных заболеваний, и медикам пришлось круглосуточно бороться с коварными вирусами, в отпуск я был отправлен только на “ёлочку”. Но и это было очень хорошо. По поводу отпусков на флоте существует четкая система разграничений по званиям, должностям и специальностям. Каждому овощу свое время. А вот и народная мудрость.

“Просидев штаны до дыр, в отпуск едет командир”.

Это значит, что в отпуск он всегда идет случайно-неожиданно. В зависимости от обстановки может и вообще лишиться такового, заручившись при этом туманными обещаниями командования соединить два отпуска (но не более девяноста суток) в следующем году. Что ж. Он командир! Ему командуют “смирно!”. За все надо платить.

“Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит”.

Каждый командир предоставляет отпуск своему заместителю в лучшее время года, проявляя о нем заботу, зачастую диктуемую страхом испортить с ним отношения и тем самым обрести в лице политработника штатного стукача. Ведь доклады в политический отдел обо всем, что иногда позволяет себе командир, проводятся его заместителем по политической части. Вот и мотай на ус.

“В поле мерзнут глухари – в отпуск едут технари”

Это и понятно. Зимой корабли в Советской Гавани стоят вмерзшие в лед, что и дает механикам возможность оторваться на время от своих вечно ломающихся железок.

“Зреют фрукты, зреют вина – в отпуск едет медицина”.

Хотя этот художественный перл и не относится к врачам плавсостава, все же доля правды в нем есть. Ведь как-то надо оправдывать сидящую на погонах эмблему медицинской братии... Чаша со змеей означает буквально следующее: хитрый, как змей, и не дурак выпить! А вообще-то, врачи ходят в отпуск по жесткому графику, т.к. люди болеют вне зависимости от сезона, и лечение их должно быть организовано всегда. Это замполит может убыть в отпуск в любое время без малейшего ущерба для боевой готовности.

Кто на что учился...

Отсидев двое суток в гостинице “Советская Гавань” и, наконец, прорвавшись на самолет, летевший до Хабаровска, я двинулся в отпуск. Авиапредприятия Дальнего Востока по уровню своей комфортности достойны быть занесенными в Красную Книгу, т.к. подобного сервиса нельзя увидеть больше нигде. Синее деревянное здание совгаванского аэропорта с руководящей колокольней на крыше находится километрах в пяти от города. Чтобы утром попасть на самолет, нужно изрядно поволноваться в ожидании автобуса, курсирующего по свободному графику, т.к. поймать такси невозможно. Хотя эта услуга местных автобаз для пассажиров предусмотрена, но... это только в отчетах о расширении сферы услуг и росте их объемов. Однако же, все жаждущие попасть в аэропорт, все же туда попадают, вопреки даже стараниям местной транспортной конторы. Остается главное – не сломать ноги и шею на сталактитах местного гальюна и ... мелочи – зарегистрировать билет и сесть за столик находящегося прямо в зале ожидания кафе-буфета, обслуживаемого вечно сонными, но всегда готовыми прийти на помощь работниками общепита. За определенную мзду, конечно. Наконец, взревев двумя моторами, комфортабельный лайнер АН-24, подняв в воздух тучи песка (полоса-то грунтовая), уносит Вас на встречу отпускным прелестям.

И вот Хабаровск – основная перевалочная база для всех дальневосточников. Едва успев приземлиться, я снова поднялся в воздух на долгожданном ИЛ-62, выполняющем рейс на Ленинград. Через восемь часов – очередная посадка. И пересадка на Минск – родную свою Белоруссию. В Минске я приземлился в 23 часа, что не внушало оптимизма, т.к. последние автобусы на Новогрудок – конечный пункт путешествия перед родной деревней – уже ушли. Надо было думать о ночлеге, довольно тугой кошелек и тяжелый чемодан, в котором лежали дальневосточные гостинцы, вселяли уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне. Взяв такси в аэропорту, я бодро отдал команду:

– В гостиницу!

Однако, объехав все отели города (так, по крайней мере, сказал таксист), военно-морской эскулап оказался вышвырнутым на улицу. Посреди ночи и в родной столице. Вот и весь фокус. Офицеры гвардии при гнилом царском режиме, отправляясь в театры, не имели права садиться в партере дальше третьего ряда из соображений престижа военной формы. Советская флотская гвардия не имела права на койку в гостинице ... за свои же собственные деньги.

Я устало и растеряно стоял возле своего тяжелого чемодана. Разница во времени давала о себе знать. На Дальнем Востоке было, как-никак, семь утра. Из грустных размышлений о тленности бытия военмора вывел женский голос.

– Эй, морячок! Что, заледенел? Спать негде?

Рядом стояли трое, подвыпивших и улыбающихся – мужчина и две женщины и с заинтересованным участием смотрели на эскулапа.

– Вы угадали, спать действительно негде. Вот прилетел из Совгавани в родную Беларусь, а она меня отвергает. Ни в одной гостинице места нет, а устал так, что челюсть сводит, – честно признался я.

– Поехали, морячок, с нами. По крайней мере, постелью тебя обеспечим.

Увидев некоторые колебания приглашаемого, дама, добродушно улыбнувшись, сказала:

– Да ты не волнуйся... Не ограбим... И услуг не потребуем. И весело расхохоталась.

Утром хорошо отдохнувший и плотно позавтракавший военмор, поблагодарив гостеприимных хозяев, но даже не попытавшись запомнить адрес своих благодетелей, уехал на вокзал. Спасибо хорошим людям.

Через пять часов его обнимала жена, дочка, папа и мама. Организация проведения отпуска в деревне зависит от времени года: летом – сельхозработы плюс разъезды “по гостям”, зимой разъезды “по гостям” плюс “разъезды по гостям”. Зимой отпускнику в деревне делать нечего, кроме как круглосуточно травить родителям и соседям были и небылицы флотской жизни. Очень уж благодарные слушатели! И каждый сосед норовил пригласить в гости. И не только потому, что он гостеприимен, а для того, чтобы иметь возможность рассказать потом другим, как весело был проведен вечер с моряком, и какие страшные и забавные истории были при этом услышаны. А посему читателю вряд ли было бы интересно читать отпускные подробности зимнего отпуска военморов.

Отпуск всегда пролетает быстро – не боевая служба! Не успели мы оглянуться, как пришло время собирать чемоданы и снова (в который раз!) лететь на Дальний Восток. Очень уж дальний, хотя и нашенский. Расцеловав всегда плачущую маму ... Все повторяется с неизбежностью вечного круговорота воды в природе.

Самолет приземлился в аэропорту города Владивостока. Получив багаж и укутав от пронзительного январского ветра дочку Оксанку, мы укатили в город навстречу своей первой собственной комнате в двухкомнатной квартире. Хотя душу мою томили нехорошие предчувствия, однако, о них не было произнесено ни слова. И предчувствия не обманули.

Попытка открыть дверь собственным ключом не увенчалась успехом. На звонок открыла дверь знакомая нам Кащей Бессмертный и сразу же с места в карьер выплеснула в лицо ошарашенной Ниночке кучу сведений.

– А ... приехали! Можете уезжать обратно, сейчас квартира уже наша! Я не знаю, где вы болтались полгода. Право на квартиру вы потеряли. А мое право на нее удостоверено ордером.

И предъявила ордер к смотру. Я был ошарашен не меньше своей жены. Но мужское самолюбие не позволило мне отступить без боя. Любая человеческая подлость вызывала во мне приступ необузданной ярости. Однако, ситуация была не из тех, в которой можно было дать этой ярости выход. Нужна была трезвая мысль, которая от неожиданности в голову не приходила.

– Погодите кричать, – внешне спокойно обратился я к Кащею. В этой ситуации надо разобраться. Позвольте пока пройти в комнату. Мы все же с дороги и довольно продрогли.

Видно этот довод был принят Кащеем заслуживающим внимания, т.к. она все же неохотно посторонилась и пропустила “хозяев” в квартиру. Немного согревшись, я начал действовать.

– Что мы имеем на данный момент? Первое, факт дикой непорядочности человеческой. Вы воспользовались нашим отсутствием и нашим гостеприимством для того, чтобы отнять нашу же квартиру. Несмотря на то, что муж Ваш служить только начал. Второе. Мы имеем два законных ордера, один из которых выписан незаконно. Это не вызывает сомнений, но с этим придется, видно, долго разбираться. Посему решим так. Временно моя жена с дочкой будут жить вместе с Вами, или же Вы вместе с ней. Ваш муж и я будем жить на кораблях, благо оба они стоят на 33-м причале, что я видел по пути сюда. Такое решение Вас устроит?

Несколько испуганная моим решительным тоном, Кащей согласилась.

Первым делом предстояла встреча с Авоськиным. На плечах его были такие же, как и у меня, погоны, военного врача. Лейтенант. И по наивности своей я думал, что уж со своим собратом договориться сумею и выясню все недоразумения сразу же. Однако, все оказалось сложнее.

Я поднялся по трапу “Бородино”, вошел в столь знакомый медицинский отсек и попросил дежурного фельдшера пригласить в отсек начальника медицинской службы, коим и был здесь гражданин Авоськин, именуемый на флоте товарищем. Через несколько минут в амбулаторию зашел заспанный лейтенант в мятом кителе, огромного роста и необычайной толщины. Мысленно сравнив мужа и жену Авоськиных, я вместо приветствия невпопад произнес:

– Слушай, как же жена тебя выдерживает? Ведь раздавишь!

Подобное обращение редко кому может понравиться, а здесь с подобной нелепостью вдруг обратился соперник по благополучию. Что перед ним Иванов, Авоськин понял сразу, хотя ранее мы не встречались. К встрече он готовился заранее и тщательно, что и позволило ему сразу же броситься в атаку.

– Если Вы, Иванов, в чем нет сомнений, прибыли ко мне по квартирному вопросу, то могу сказать, что Вы зря теряете время. Право на квартиру вы получили вместе со своим ордером, но потеряли его в тот момент, когда ордер на ту же квартиру получил я. Сочувствую, но помочь ничем не могу.

Вот это номер! Меня ударили прямо в солнечное сплетение. Прощать удары все же было не в моих правилах, но удар был слишком силен. Никогда еще так дружно не рушились во мне понятия о благородстве, чести офицера, человеческой порядочности, морском братстве.

– Homo homini lupus est, – только и сумел ответить. (Человек человеку волк). Сволочь ты, лейтенант! Не заслужив и ничего не сделав для флота, ты уже подрезаешь под корень своего товарища. Нехорошо начинаешь службу. Нехорошо.

– Каждый живет, как умеет. А вам посоветую вспомнить пословицу: на флоте е... челюстью не щелкают.

На том и разошлись.

Следующий визит я нанес командиру “Бородино”. Знакомый нам капитан второго ранга Чухрай, выслушав меня и поразмыслив, произнес.

– Помочь я вам ничем не могу. Документы на квартиру Авоськину подписывал старший помощник в мое отсутствие. Зам доложил жилищной комиссии, что Вы уехали в Советскую Гавань, и квартира во Владивостоке вам не нужна. На этом основании и подписали бумаги. Примите мои сожаления по столь печальному факту.

Я, не проронив ни слова, ушел из каюты. При этом понял, что выбрасывать из медотсека заместителя по политической части безнаказанно нельзя. Даже если это и диктуется обстановкой.

На крейсере меня встретили радостно, как встречают в семье долго отсутствовавшего блудного сына. Но в семье дружной. Доктор был сразу же приглашен в каюту механика, где ему были предложены традиционные “пять капель”, отказаться от которых обычно не смеет ни один флотский офицер. Сюда же прибыли “ по авралу” артиллерист, штурман и командир боевой части 7 (управления). Видя невеселую физиономию своего эскулапа-товарища, узнав причины столь подавленного настроения его, товарищи, хорошо знавшие флотские порядки, тут же забросали каюту массой историй, порождаемых жилищной проблемой, и советов, как поступить в сложившейся ситуации. Однако, смысл их сводился к тому, что ...’’выбросить из квартиры непрошенных гостей и выставить у входа вооруженную вахту”, что было и неразумно, и незаконно, и на выходе ничего не давало.

Советов было много, но никто почему-то не предложил подать рапорт на имя Большого Зама.

Командир крейсера Сергеев сразу же, как и положено командиру, сориентировался в обстановке, и дал единственно правильный, как оказалось, совет.

– Своими надеждами на законный исход дела ты, док, ничего не добьешься. Законы у нас, к сожалению, не в чести. Однако, других путей добиться правды я тоже не вижу. Посему, подавай в суд. По месту жительства. Военный трибунал подобными делами не занимается. Моя помощь тебе будет состоять в том, что я предоставлю тебя в твое собственное распоряжение. Сколько нужно тебе времени для твоих личных дел, стольким и располагай. Вместе с тем, не могу снять с тебя и твои служебные обязанности. Корабль, как ты знаешь, снова готовится в поход, следовательно, по линии медслужбы ты его должен подготовить. Работай хоть по ночам. Сил и молодости в тебе достаточно. И еще один совет... Не горячись и не набей кому-нибудь морду... Хотя и сделать это, честно говоря, не мешает.

Спасибо, командир. Спасибо.

Переночевав на крейсере в своей каюте, утром я был уже в подъезде своего злосчастного дома.

– Я отвезу вас сейчас в Техас к Марселю. Побудете там, пока я выясню все вопросы по квартире. Собирайтесь, – только и смог я предложить своему семейству.

И многострадальное семейство привычно и безропотно вновь погрузилось на колеса и убыло в неизвестность. Жгучий январский ветер, в течение недели свирепствовавший над Владивостоком, угомонился. Даже природа сжалилась над маленькой девочкой и ее мамой. Знакомый вокзал, привычная толчея у окошка кассы. Поехали!

Четыре часа по пути в злополучный Техас, под мирное посапывание дочурки и вздохи жены, я размышлял.

С одной стороны, все газеты пестрели лозунгами о заботе КПСС и советского правительства о Вооруженных Силах. Каждое партийное собрание на корабле начиналось традиционным уверением в том, что все моряки да и вообще весь личный состав Армии и Флота единодушно поддерживают, приветствуют и с горячей благодарностью принимают эту заботу. А с другой – уже два года семья лейтенанта в труднейших условиях борется за свой угол под солнцем. С одной стороны, родина взяла на себя монопольное право в любую минуту потребовать у лейтенанта жизнь в уплату... В уплату за что? За то, что военмор дышит ее воздухом? За то, что ест ее мясные консервы? За то, что партийные функционеры из крайкома, горкома и десятков райкомов имеют возможность мирно жить, пить и петь? За предоставленную возможность Советскому народу мирно трудиться? Да, конечно, за это. Но почему тогда советский народ не может предоставить лейтенанту или хотя бы его семье минимум жизненных удобств? В обмен на жизнь!

В романе Пикуля “Крейсера” описан трогательный эпизод прощания офицеров с берегом перед выходом в море. И высказана всем военным морякам понятная мысль: Родина в лихую годину потребовала у офицеров жизни за ту массу привилегий и удовольствий, которыми были обеспечены ее сыны в мирное время. “Материальная часть” человеческого “я” требует, как и любой механизм, постоянного ухода, чтобы в тяжелую минуту иметь возможность выдать на гора все, на что организм способен. И моральное здоровье, являющееся надстройкой, полностью зависит от крепости организма и уравновешенности психики. А вот этот самый “уход” отсутствует. Следовательно, что-то не отлажено в системе, не продумано, несправедливо и негуманно? Но, не дай бог, произнести эту мысль вслух!

Оставив плачущую жену и ничего не понимавшую в маминых слезах дочку в Техасе на попечение бывших соседей, Сергея и Любы, я первым рейсовым автобусом уехал во Владивосток. На стол одного из чиновников народного суда Первомайского района легло заявление Иванова о том, что по непонятным причинам на одну и ту же жилую площадь – в нарушение закона выписано два ордера, из-за чего попрана справедливость, коей пронизано все советское общество, снизу доверху. И её, справедливость, нужно обязательно и в срочном порядке восстановить,

Двое молодых людей из следственной части прокуратуры, с которыми я познакомился во время подачи заявления, мило улыбаясь и угощая вконец оробевшего истца чаем, внимательно выслушали его печальную повесть о Ромео и Джульетте, плачущей в настоящее время в Техасе. А выслушав, дружно заверили Ромео, что дело “верняк”, и что сомневаться в его справедливом исходе не стоит. Однако, при этом необходимо предоставить в суд следующие справки и документы... Перечень их обрекал ходатая по делу на длительные мытарства и довольно солидные расходы, т.к. объехать на городском транспорте все необходимые конторы можно было только за месяц, а срок от подачи заявления до вынесения приговора не должен превышать тридцати суток. Учитывая время подготовки процесса века непосредственно в суде, бумаги должны были быть представлены гораздо раньше, что вынуждало собирающего сии папирусы пользоваться владивостокскими такси, водители которых никогда не дают сдачи. Однако... цель оправдывает средства. Этот сомнительный лозунг в данной ситуации можно было принять буквально и вне всяких сомнений. И началось...

Через месяц я получил повестку в суд. Само слово “суд” пугает любого советского человека, наслышанного о судах сталинской инквизиции, а человека военного пугает вдвойне. Масса анкет, заполнение которых является одной из сторон жизни военнослужащего, постоянно вопрошает его о судимостях. И если вдруг ... дальнейшая карьера может быть положена на полку. Тем более карьера моряка, часто уходящего за границу. Поэтому я уже несколько дней донимал товарищей сомнениями: гражданский суд над человеком... Судимость это или нет? Несмотря на коллективные уверения друзей в том, что ... “этого не может быть никогда”, сомнения оставались.

В день суда, приняв “пять капель” для храбрости, облачившись в парадную форму, взяв с собой для “поддержки штанов” столь же нарядно одетого механика, капитана второго ранга Басурина, доктор убыл на экзекуцию. В коридоре мрачного полуразвалившегося здания Первомайского суда два парадных офицера смотрелись инородными телами среди изжеванной и грязной публики, кучковавшейся здесь же. Зато ничем не выделялись среди нее (публики) лейтенант Авоськин в том же изжеванном кителе рядом со своей траурно одетой супругой. Чувство сострадания вызывал маленький ребенок, плакавший на руках “ответчицы” по делу. Чувство неловкости и вины перед “ответчиками” охватило меня. И лишь вспомнив заплаканное лицо своей супруги и мытарства, которые приходилось переносить семье, я не отказался от дальнейшей неприятной процедуры суда.

Наконец, последовало приглашение войти “истцу” в зал заседания суда. За столом сидела очень красивая голубоглазая с пышной белой прической женщина, вид которой резко контрастировал с убогой обстановкой самого “зала”, оказавшегося маленькой обшарпанной комнатой. Этот контраст настолько поразил меня, что все вопросы, последовавшие в мой адрес, проскакивали мимо ушей, а ответы на них были сбивчивыми и нелогичными, несмотря на простоту задаваемых вопросов. Но, несмотря на всю бестолковость истца, решение суда было категоричным: “Ордер, выданный ответчику Авоськину считать недействительным. Выселить ответчика Авоськина из квартиры №... дома №... по улице 50 лет шефства ВЛКСМ без предоставления жилой площади в связи с допущенной ответчиком Авоськиным подделкой документов при получении ордера”. Решение суда может быть обжаловано в десятидневный срок в Приморском краевом суде.

Все! Финиш! Ура!

Спокойно! Система не дремлет. И она стоит на страже интересов всех лиц, служебная компетентность и добросовестность которых поставлены под сомнение решением суда районного масштаба. И надо было ожидать, что указанные чиновники будут защищаться. И победить их будет гораздо труднее, чем какого-то несчастного лейтенанта Авоськина.

Однако, восторженно веря в восторжествовавшую справедливость, я впереди собственного визга (флотск.) умчался в Техас оповестить жену о благоприятном исходе дела.

Десять суток в ожидании рассмотрения дела в краевом суде я интенсивно готовил корабль к выходу на боевую службу, наверстывая упущенное время. Командира ни в коем случае подвести было нельзя, благодарно памятуя о предоставленной им эскулапу свободе действий.

На десятые сутки я (опять повесткой!) был вызван в краевой суд, и спокойный, уверенный в успехе, отправился туда. Даже без поддержки товарищей. После трех часов томительного ожидания под дверью зала заседания эскулапу вдруг сообщили, что дело его, рассмотренное районным судом, исчезло, а потому необходимо всю карусель начинать сначала. Эта новость настолько ошеломила меня, что даже не попытавшись выяснить что-либо, я ушел к себе на корабль. И безбожно напился спирта, предназначенного для медицинских целей. В нарушение требований корабельного устава.

– Система тебя победила, – резюмировал командир назавтра. – Мы придумаем что-нибудь. Не сорвись только. Флоту не нужны мозгляки!

Через два дня в ККОС крейсера была организована встреча офицеров с ветераном флота, начальником ГТУ, адмиралом Новиковым, который прибыл на ТОФ с инспекционной проверкой совместно с начальником тыла ВМФ адмиралом Мизиным. Оба ветерана поселились в комфортабельных каютах танкера, стоящего рядом с крейсером на 33-м причале. Адмирал Новиков, рассказав офицерам о боевом пути, закончил свое выступление так.

– Сынки! Я знаю, что в жизни у вас будет много трудностей. Но если кто-нибудь из вас будет нуждаться в моей помощи – обращайтесь ко мне, и вы эту помощь получите. Пока что я тоже числю себя членом вашего экипажа.

Своим выступлением адмирал натолкнул меня на мысль, а мысль – в свою очередь – родила документ.

Начальнику тыла ВМФ адмиралу Мизину

ЖАЛОБА

Я, старший лейтенант мед. службы Иванов П.И., начальник медслужбы КРЛ “А. Суворов”, обращаюсь к Вам по поводу отсутствия у меня жилой площади. С августа 1977 года по июнь 1978 года проходил службу на КРЛ “Дмитрий Пожарский”, где стоял в очереди на получение жилья. Однако, в июне 1978 года переведен к новому месту службы на УК “Бородино”, где в течение года тоже стоял в очереди на жилье. В июне 1979 года на УК “ Бородино” мне были оформлены документы на получение квартиры, однако, приказом КОМ ТОФ я снова переведен к новому месту службы на КРЛ “ А. Суворов”, успев, однако, получить ордер на комнату в двухкомнатной квартире но адресу..., но вселиться в нее не успел, т.к. ушел в поход. В мое отсутствие, незаконно оформив документы, в квартиру вселился начальник медицинской службы УК “Бородино” лейтенант мед. службы Авоськин. Решением Первомайского суда города Владивостока ордер лейтенанта Авоськина был признан недействительным, и дело по кассационной жалобе лейтенанта Авоськина было передано в краевой суд, где по неизвестным мне причинам было потеряно.

В настоящее время моя семья проживает в п.Тихоокеанском у знакомых. Наш корабль готовится на боевую службу. В море уйти я готов, но, не устроив семью, этого сделать не могу.

Прошу Вас разобраться в этом вопросе и помочь мне обеспечить семью жильем.

Дата Подпись.

В этом документе для меня содержалось больше риска, чем надежды на успех. Во-первых, жалоба подавалась не “по команде”, как того требует дисциплинарный устав, а “через голову” непосредственного начальника. Даже “через голову” ряда прямых начальников, включая и командующего флотом, который мог одним росчерком пера вышвырнуть старшего лейтенанта со службы или же отдать его под трибунал. Во-вторых, реакция местного начальства на саму суть жалобы могла быть крайне негативной, а местное начально от инспектирующего отличается тем, что оно всегда рядом, инспектирующее – в далекой Москве.

Однако, несмотря на все “против”, жалоба попала адресату. И буквально через несколько часов перепуганный доктор был посажен черную “Волгу” и доставлен в управление начальника тыла ТОФ. В кабинете последнего уже стояли по стойке “смирно” председатель гарнизонной жилищной комиссии контр-адмирал Белюков и один из : клерков – полковник Васильев. Лекция, прочитанная начальником тыла флота своим подчиненным, звучала, как длительное “до” последней октавы. Полковник Васильев, выскочив в “предбанник”, прошипел мне прямо в лицо:

– Ну, лейтенант, теперь ты до пенсии квартиру не получишь!

Однако... Назавтра в краевом суде “дело” нашлось, и сразу же было рассмотрено. Злополучная комната осталась за мной. Авоськину была предоставлена комната по новому адресу и выделена машина для перевозки вещей.

Овцы остались сыты. Волкам намяли бока. Через неделю, проведя в комнате косметический ремонт, я торжественно водрузил свое семейство на законно оформленную, но с боем взятую жилую площадь.