Состав Клуба подбирался долго. Конечно, нашлось десятка два, даже три-четыре десятка дармоедов, которые создавали видимость усвоения различных наук за папины-мамины деньги. Но часы занятий в институтах и в университете они проводили в кабаках и других злачных заведениях. Но главным для Гарика было — не промахнуться. Ему было важно найти по-настоящему родственные души. Таких, кто со временем могли бы составить слаженный хор, каждый из участников которого уверенно вел бы свою сольную партию. При этом, каждый из таких «хористов» не должен был ни подставлять, ни, тем более, предавать никого из своих. Каждый из них должен во всем содействовать карьерному росту всех, без исключения, участников группы.

Но с этим трудным заданием Гарик справился блестяще. По крайней мере, так ему казалось. Перебрав за три года почти полсотни претендентов, он остановил свой окончательный выбор на восьми кандидатах, которые более-менее отвечали всем его требованиям.

С точки зрения общественной морали, это были настоящие негодяи, не представляющие собой абсолютно никакой ценности для общества. По сути, это были уже готовые отбросы того самого общества. Но, тем не менее, каждый из них считал себя чуть ли не Наполеоном. Все они самоуверенно претендовали на самые лучшие места под солнцем жизни. Для достижения такой цели они были готовы на все. При этом это самое «все» никоим образом не увязывалось ими ни с нормами морали, ни с требованиями действующего законодательства. Даже законодательства криминального. Где надо — купить. Кого надо — продать. Если надо — подставить, предать, обгадить, побить…

Среди членов Клуба было два будущих юриста, два экономиста, один технолог пищевой промышленности, один журналист и один физкультурник. Именно его Клуб обязал после завершения обучения поступить на службу в милицию. Свои люди всюду нужны…

Сам Гарик учился на историка. Хотя слово «учился» с полной ответственностью можно было бы взять в кавычки. Но все отметки в его зачетной книжке были отличными. Как это ни странно. Хотя, чему удивляться? За Гарика «учился» его папан. Даже не он, а зависимые от него люди. В числе этих, зависимых, было десятка три докторов и кандидатов наук — и исторических, и политических, и философских, и экономических. Именно они писали за Гарика рефераты и курсовые работы. А преподавателям было строго настрого приказано особенно не беспокоить будущее светило исторической науки никому не нужными вопросами. Отметки на экзаменах ему ставили автоматом. Отличные отметки, конечно же.

Вот только с немецким языком конфуз получился. Преподавательницу перед первым практическим занятием никто не предупредил о неприкасаемости одного из студентов. Вот она о чем-то и спросила будущее «светило» отечественной исторической науки. Вопрос был самым простеньким. Ведь только первое занятие в группе. Но — на немецком языке.

Вся сумма познаний Гарика в немецком сводилась к одной-единственной фразе — «Ich bin zvanchig jare alt», что в переводе означает «мне двадцать лет».

Этот ответ студента-первокурсника, конечно же, вызвал легкий смешок в аудитории. Но эта фраза стала только самым началом «углубленного» изучения им иностранного языка. Ну, надо, надо человеку науки владеть хотя бы одним иностранным языком! А еще лучше — несколькими. Хотя бы для того, чтобы с трудами других ученых в оригинале знакомиться. Потому и преподавательница, уже даже предупрежденная, не упускала случая каждый раз попрактиковать перспективного студента. На каждом занятии она задавала ему от трех до пяти вопросов. Вопросы всегда были разными: из различных сфер жизни, экономики, политики и культуры. Но упрямый студент на все старания преподавателя отвечал одинаково — «Ich bin zvanchig jare alt»…

Каждое занятие немецким языком для студентов начиналось пятиминуткой смеха. Можно было и дольше смеяться. Но преподаватель университета — не клоун. Она должна студентам давать знания. Хотя бы тем, кто желал и старался эти знания усвоить. Но четверки Гарику ставила. Сколько ее не уговаривали деканы обоих факультетов — и исторического, и иностранных языков, но ставить пятерку она категорически отказалась.

— Хотите посмотреть клоунаду? — ответила она как-то обоим деканам. — Приходите на наше занятие, и я при вас поставлю ему несколько вопросов.

— Ну, что ему двадцать лет, мы уже знаем… — сконфужено промямлил историк. — Ставьте, хотя бы, четверку. А то нам всем головы не сносить…

Все другие члены Клуба учились, кто как. В основном, за папины-мамины деньги. Стипендии никогда не имели. Хотя, нет! Экономист-Базиль на протяжение целого семестра за все пять лет обучения ее таки получал. На спор стипендию выиграл. У самого Гарика выиграл. Чем немало удивил и самого лидера, и всех членов группы. Ставкой в споре было десять бутылок коньяка.

Тогда они сдавали всего четыре экзамена. Но зато какие… Экономическая история, политэкономия, высшая математика и управление производством. Не фунт изюма, конечно. Но хорошему студенту вполне по плечу. Хорошему студенту! Но не такому, как Базиль. Его еще в детстве Василием звали. Наука, как таковая, его вовсе не интересовала. Учился он, исключительно, на мамины деньги, которая считалась хорошим зубным врачом. А Базиль был твердо уверен в том, что после окончания университета тепленькое место ему уже обеспечено.

На пары он ходил, только бы неприятностей избежать. Дремал, а то и откровенно спал на них. Но спать научился с открытыми глазами. Еще и ручкой по тетради при этом водил, создавая достоверную иллюзию конспектирования. Потому и на практических занятиях его почти не трогали. А на экзаменах — скажет несколько слов, и каким-то образом обеспечит себе тройку в зачетке. Бывали, правда, и провалы. Тогда приходилось всеми правдами и неправдами ликвидировать «хвосты».

Первым экзаменом у Базиля тогда была политэкономия. Добряга-профессор двоек никогда не ставил, вполне справедливо считая, что двойку, в таком случае, он ставит себе самому, Как неумелому преподавателю. Но на тройки был щедрым.

— Вы, студент Колодий, даже на «два» предмет не знаете. С прискорбием отмечаю, что лично вас я так ничему и не научил. Ставлю вам тройку. Хотя и этой отметки мне для вас искренне жалко…

Но Базиль взволнованно схватил профессора за руку:

— Не ставьте тройку, Василий Степанович! Я вас умоляю! Мне стипендия нудна. Я женюсь. А невеста требование выставила — учиться так, чтобы стипендия была. Неужели Вы грех на душу возьмете? Ведь из-за Вашей тройки я и в петлю от неразделенной любви полезть могу. Или утоплюсь. Сжальтесь надо мной!

— Да Бог с вами, Колодий! Какая четверка? Какая-такая любовь? А выучить материал вы не могли? Раз уж так жениться приспичило. Вот и получили бы свою четверку вполне заслужено. И невесту обрадовали бы.

— Василий Степанович! Любимый Вы мой профессор! Да у меня от той любви все в голове перевернулось. Учу Ваш предмет, а перед глазами она стоит… Я уже несколько месяцев, как чумной, хожу…

Ну, у кого из старших, из уважаемых в обществе людей, сердце не дрогнет от таких искренних слов? А профессор был человеком совестным. Чужие чувства уважал. В каждом своем студенте всегда пытался увидеть что-то хорошее, иногда даже закрывая глаза на явные несоответствия в некоторых утверждениях. А еще профессор имел одну маленькую слабинку. Впрочем, кто из нас, людей, ее не имеет? Потому и камни бросать в него некому было. Любил! Ох, любил Василий Степанович как-то так, будто между прочим, ненавязчиво сделать ударение на том, что он — профессор. «Сделайте, как профессор сделал». «Напишите, как профессор написал». «Думайте так, как профессор думает»…

Уговорил-таки Базиль профессора. Согласился он ему четверку поставить. Правда, при одном условии:

— Пойдите, и подстригитесь так, как профессор подстрижен…

Базиля из аудитории, будто ветром, сдуло. Одногруппники уже и пари между собой заключать стали: действительно ли он обрежет свои свисающие до плечей патлы, и придет за своей четверкой с профессорским ежиком на голове, где каждая волосинка — не больше сантиметра…

Через полчаса Базиль вернулся. Черный ежик на его голове был не больше 25 миллиметров. Не то, что у профессора, но все же…

— А вы, Колодий, не выполнили мое задание! Волос у вас дольше моего.

— Василий Сергеевич! Да меня же девчата любить перестанут!..

— А зачем вам девчата? Вы ведь женитесь. Или я что-то не так понял?…

— Правильно Вы меня поняли! Я именно свою невесту и имею в виду. Может, она меня именно за прическу мою полюбила. Ведь больше и не за что. А я, ради Вас, этой прической пожертвовал…

Профессор засмеялся. Особенно ему понравилась самокритичность студента. Но четверку, все же, поставил.

— Ну, смотрите! Я вам делаю такой свадебный подарок. Но вам ведь еще несколько экзаменов сдавать. Мне даже интересно стало, как именно вы там четверки получать будете…

В группе никто даже не догадывался о том, что у Василия настолько удачно подвешен язык. По крайней мере, такого красноречия, как на экзамене по высшей математике, он ни до того, ни после никогда больше не демонстрировал.

Доцент Волченко от других преподавателей отличался абсолютным отсутствием чувства юмора. Ну, не любил человек улыбаться. Совсем не любил! Зато двойки за незнание своего предмета ставил весьма охотно. И укоры совести его никогда не мучили.

— Студент Колодий! Да вы на «два» высшую математику не знаете! Я даже сомневаюсь в том, что вы школьную программу в достаточной мере усвоили. Мой предмет вы знаете, разве что, на «ноль». Но такую отметку в ведомость ставить не принято. Я вам ставлю вполне незаслуженную двойку. Считайте, что ваш детский лепет о необходимости получения стипендии и о возможном вашем суициде меня не впечатлил. Тройку я вам не поставлю!

— Макар Иванович! Да мне не тройка! Мне четверка нужна!

— Что?!. Из «ноля» сделать «четыре»? Интересно, как вы себе это представляете?

— А если я вам докажу, что «ноль» не равен «нолю», то четверку поставите?…

Как ни странно, но преподавателя эта фраза заинтересовала. То ли двоек в тот день уже слишком много поставил, то ли была тому какая-то другая причина? Но, как бы то ни было, он отложил в сторону зачетную книжку студента, оперся подбородком на кулаки и задумчиво сказал:

— Ну, что ж… Попытайтесь доказать. Хотя бы что-то интересное от вашей группы сегодня услышу. Потому что с высшей математикой вы явно не дружите.

Базиль после тех слов молча встает и выворачивает оба кармана своих брюк.

— Макар Иванович! Какая математическая категория имеется в любом из моих карманов?

— В ваших карманах, студент Колодий, вообще ничего нет.

— А «ничего» — это не математическая категория. Я же просил математическую…

— Ну, если вы так настаиваете, то в ваших карманах, выражаясь языком математики, есть по одному нолю.

— Да какие такие ноли, Макар Иванович? Там же вообще ничего нет! Даже ветру свистеть негде! Потому что дырок для сквознячка тоже нет. Так какие же это «ноли», если они ни одному «нолю» не равны? Фактически Вы сами доказали, что ноль не равен нолю!

— Ну, хорошо, хорошо! Сейчас мы, вместе с вами, опровергнем это ваше псевдонаучное утверждение.

А рука доцента в это время вывела дважды повторенное им слово «хорошо» в зачетную ведомость.

— Вот черт! Вы меня совсем запутали! Я чисто механически поставил вам четверку в ведомость…

— Так это же за мое доказательство! Само Провидение руководствовало Вашей рукой. Чтобы Вы честно выполнили свое обещание.

— Прошу не считать это комплиментом, но вы своим примером подтвердили аксиому о том, что наглость — второе счастье. В вашей зачетной книжке я мог бы пять раз выправить неправильно записанную оценку. Но в ведомости это делать недопустимо. Мне очень жаль, но вам сегодня действительно повезло. Вы будто в лотерею выиграли.

И отдал Базилю зачетную книжку с такой желанной для него четверкой.

На третьем экзамене Колодий сдавал экономическую историю. Чтобы успешно выполнить эту задачу, необходимо было выучить и хорошо знать не менее полутора тысяч цифр, дат, имен и фамилий. Это — кроме всего прочего. Но можно было вообще ничего не учить, и получить на экзамене тройку. Потому что двоек преподаватель вообще никому не ставила. Рассказывала, что за всю свою преподавательскую деятельность поставила всего две двойки. Но после них ее настолько совесть замучила, что оба раза «скорую» вызывать пришлось. После тех случаев она сама себе определила план: две пятерки на группу, две тройки, а всем остальным — «хорошо».

Но нахальный Колодий сумел и эту, годами выверенную, схему поломать.

Сдавать экзамен он пошел последним.

— О, Колодий! Я уверена, что вы даже на «три» мой предмет не знаете. Потому я вам, даже без сдачи экзамена, ставлю тройку, и разойдемся по мирному. Я очень спешу.

— Людмила Владимировна! Я чуть ли не впервые в жизни на стипендию иду! Уже две четверки имею. Мне от Вас третья нужна. Ведь удавлюсь, если не послушаетесь. Мне теперь стипендия, как воздух, нужна! Женюсь я!

— Да о чем вы говорите? Как можно ставить четверку, если вы ничего не знаете?

— Людмила Владимировна! Да как Вы так можете? Мне ведь не за красивые глаза на первых экзаменах «хорошо» поставили! Значит, что-то я, таки, знаю.

Минут десять проводилось такое себе «перетягивание каната» от преподавателя к студенту, и наоборот. В конце концов, оно завершилось очередной четверкой.

— Ой! Я уже опаздываю! Разве что, на такси успею…

— Людмила Владимировна! Вы четверку ставьте. Пока с факультета выйдете, такси Вас уже ждать будет! Я Вам даже проезд оплачу.

Не успела преподаватель и слово молвить, а Базиля в аудитории уже не было. Пришлось и ей четверку ставить. А такси ей Базиль поймал.

На четвертом экзамене было куда легче.

— Того вы не знаете, того не знаете… А четверку, тем не менее, хотите. Ну, вы, хотя бы, знаете, что на каждом предприятии директор имеется?

— Факт, что знаю! Какое же это предприятие — без директора? Я и сам когда-то директором стану.

Преподаватель только головой покачал. А потом сказал:

— Впрочем, в нашей стране именно такие директорами и становятся… Успехов вам!

И поставил ему четверку.

Вот каким студентом был Базиль.

А Николя был самым тупым из всех членов Клуба. Он не только не мог бы ответить ни на один вопрос своих институтских преподавателей, но даже придумать что-то существенное для пользы любого из клинобородых не смог ни разу. Но он был первым! И верным Гарику, как Санчо Панса Дон Кихоту. За то его главарь и ценил. Ведь каждому генералу денщик положен…