Клуб клинобородых развалился, как карточный домик. Даже, без особенных усилий извне.

Пронцив долго не упирался. Тем более, что именно в его машине нашли обрез охотничьего ружья шестнадцатого калибра. Экспертиза неопровержимо доказала, что именно из этого обреза и был произведен роковой выстрел в Василия Степанчука. И отпечатки пальцев на обрезе были обнаружены. И самого Пронцива, и Скребкова. Почему не спрятал обрез? Он даже сам себе не мог ответить на этот вопрос. Пожалел, наверное? Или считал, что для других дел еще понадобится?…

Прощаться с привычным образом жизни Пронциву не хотелось. Вернее, он четко давал себе отчет в том, что в милиции ему больше не служить и что тюремной баланды, скорее всего, поесть придется. Но упирался и отпирался, как только мог. Вернее, насколько умишки у него хватало.

Ну почему? Почему именно он, и почему только он, должен отвечать за все то, что решали ВСЕ клинобородые? А они сами и дальше будут по ресторанам зависать, да девок по дачам таскать? Снова и снова будут друг другу продвижение на более теплые места под солнцем устраивать? А он, Иво, который для ВСЕХ старался и который им ВСЕМ во всем содействовал, вынужден будет на небо в клеточку смотреть? Нет! Виновны ВСЕ! Потому, пусть ВСЕ и отвечают! И, в первую очередь, сам Гарик! Тоже мне, пуп земли! Двух предложений сам грамотно написать не может! А еще этот козел Николя… Бабу, видишь ли, трахнуть ему захотелось…

Гарик не признавался ни в чем. Какой Гарик? Какой клуб? Какие клинобородые??? Он — Игорь Николаевич Голобля. Ученый-историк. Исторической наукой серьезно занимается. Имеет несколько печатных трудов. Докторскую диссертацию готовит. Да, ему лично очень нравится бородка клинышком. Ведь это теперь модно! Так почему бы ему и не завести себе такую бородку?

Знает ли он Николая Скребкова? Что-то смутно припоминается. Кажется, в студенческие годы встречались несколько раз. Это ведь студенчество! Ветер и в голове, и в карманах гуляет. Вот и ходил изредка по барам. Не в ущерб ведь науке. И стипендию, повышенную, кстати, всегда получал, и родители, спасибо им, деньжатами не обделяли. Кто же в молодые годы погулять не хочет? Но всегда — в норме. В пределах предписаний общественной морали!

Кузьмак… Гаевой… Пронцив… Нет! Таких что-то не припоминаю. Хотя… Вполне возможно, что в те же студенческие годы где-то и пересекались… Что? Они называют себя клинобородыми? Так это — их личные дела. И прихоти тоже их личные. Как хотят, так себя и называют. Лично ему, Игорю Николаевичу, от того — ни жарко, ни холодно. Само же слово «клинобородый», между прочим, в словаре имеется. Любой вычитать может. И любому так себя назвать не возбраняется. Я вот, к примеру, бородку такую ношу, а вот клинобородым себя никогда не называл. Даже мысленно.

— Я ведь себя так не называю. Ношу бородку, которая мне нравится. Считаю, что ученому бородка очень даже к лицу. А клинобородая она, или козлобородая, то мне безразлично. Не бородка моя определяет, какой я ученый, а мои исторические исследования.

Папан Гарика тоже не сидел, сложа руки. Где только сумел, там и нажал. Мажор даже свидетелем на суде не выступал. От всего открестился. А показания всех остальных клинобородых ушлые адвокаты выдали за обычную клевету…

Иво, он же Иван Петрович Пронцив, топил всех: и Гарика, и Ника, и Вольдемара, и Жеку, и Пита. Особенно же досталось от него Николя-Скребкову.

— Да это же только из-за этого козла-Скребкова наш чудесный Клуб теперь распадается! Как красиво все было задумано! Как у нас все чудесно получалось! Хотя в головах и не густо, но каждый из нас совсем не хило в этой жизни пристроился. Потому, что помогали друг другу. Вернее, откровенно свинячили всем, кто мог кому-то из клинобородых хоть в чем-то дорогу перейти. И врали всем внаглую, и избивали, и под криминал подводили… А своих — расхваливали, и любыми способами вверх подпихивали. Чтобы каждый из нас над серым миром возвыситься смог. Чтобы с годами настоящим хозяином жизни стал, а не червяком бесхребетным. Именно Гарик у нас идеологом был. Его личные планы мы в жизнь проводили. А теперь он и нам всем насвинячил. Знать, мол, нас не знает. Использовал нас только. Как бумагу туалетную…

Помощник областного прокурора Кузьмак, допрошенный впервые в качестве свидетеля, сначала только брызгался слюной и угрожал следователю всеми возможными карами — и земными, и небесными. Даже на подземные намекал.

Но когда его личным «взносом» в дела клинобородых заинтересовались работники соответственного управления Генеральной прокуратуры Украины, апломб Николая Яковлевича упал до нулевой отметки. В конечном результате он был несказанно рад тому, что обошлось только утратой собственных погон и, соответственно, денежной должности. Ну, не повезло в прокуратуре, так не на луну же выть. Зацепится где-то. Ведь тепленьких местечек в нашей стране еще немало. И людишки, лично ему за что-то благодарные, имеются. Где-то, но возьмут неудавшегося прокурора. Не всем же знать, за что именно его со службы поперли…

Журналист Гаевой, известный среди клинобородых как Вольдемар, запираться не стал. Ознакомленный с некоторыми материалами дела, он детально рассказал о роли каждого из участников Клуба в вопросах продвижения по службе каждого из них. В частности, и самого Скребкова.

— Этот рыжий козел, — Вольдемар даже не задумывался над тем, что и сам, с полным на то правом, может претендовать на прозвище Козлобород, — все замутил. Ему, видите ли, во что бы то ни стало, надо было какую-то женщину за неведомые всем нам грехи наказать местью самой лютою. Вот и допрыгался! Хотя мы все и отговаривали его от того. Но ему, как заклинило. Должен, говорит, ее ославить. А потом выброшу. Как старую газету! Это Гарик ему подсказал застрелить ее мужа. Будто, шутя, подсказал. Чтобы потом над самим Николя посмеяться. А этот дурень и клюнул. Гарик еще тогда сказал: «Пусть учится стрелять! Не вечно же ему только нашими услугами пользоваться. Хоть по окнам кому-то бабахнет, если надо будет…»

Обо всех грязных делишках, учиненных в пользу друзей-клинобородых, рассказал Гаевой. И о том, как избивали сотрудников своих друзей, как спаивали их, и обо всех других неблаговидных деяниях. Ничего от следствия не утаил, надеясь на смягчение наказания для себя лично. Он даже бородку свою сбрил. Будто тем от учиненных им пакостей очиститься мог.

Все другие клинобородые тоже ни в чем не отставали от бывших прокурора, журналиста и милиционера. Кто во что горазд был, кто насколько сумел, столько и вылил грязи на своих бывших бородатых товарищей по общим пьянкам и неблаговидным делишкам.

Одному только Гарику все же удалось без особенных утрат для своего личного имиджа избежать судебного преследования. Но и его папан вынужден был его в Киев забрать. Скорее всего, он там свой новый клуб собирать будет. И докторскую диссертацию дописывать…

— Ну что, гражданин Скребков? И дальше будем перед следствием святую невинность изображать? Или пора уже и сознаться в том, что сотворили? Вот, товарищи ваши, клинобородые, во всем сознались.

— Не верю! Не могли меня друзья так оболгать!

— Ну, почему же сразу, «оболгать»? Чем же вы членам вашего клуба так насолили, что они, все вместе, такие неправдивые показания о вас дали? Можете с ними ознакомиться.

Следователь подсунул к Скребкову несколько листов бумаги, густо исписанной руками его вчерашних друзей. Как они могли! Как могли так очернить своего друга Николя? Друзья ли они ему после этого? Вот сколько на него нагородили! Но, как ни крути, как хвостом не виляй, а все, написанное ими, правда. Горькая, невыгодная для него, Николя, но, все-таки, правда. Самому-то себе в том признаться можно. Хотя и возражать всему тоже можно…

— А чего она сразу — по морде?…

— Кто, «она», Скребков? И кому это «она» по морде дала?

— Так мне же и дала! Галька. Васькина жена.

— Ну-у, если она вам по морде дала, то, скорее всего, было за что. Хм, по морде… Если бы сам Василий бил, то бил бы не по морде. А мог бы, в соответствии с вашим же лексиконом, и в харю дать. Или в рыло заехать…

— А что я такого сделал, что она меня?…

— Наверное, осмелились домогаться ее? Или я ошибаюсь?

— Да какое там домогание! Только и того, что за сиську схватил. И коленку немножко погладить хотел…

— Так вот оно что! Что же вы десятую заповедь Господнюю перед тем не вспомнили? Или вы мусульманин?

— Какой там мусульманин? Какие заповеди? Одну ли я метелку так лапал? И всем нравилось.

— Ох, Скребков, Скребков! Вы уже четвертый десяток разменяли, а разума так и не набрались.

— А что его набираться, того разума? Живи, как живется! Бери, что в руки дается! Вот и весь разум…

— Так зачем же брать то, что в руки не дается? Или вы до сих пор не знаете, что далеко не все женщины — «метелки»?

— Все!

— Все, говорите? А по морде тогда за что? Или это у них, у «метелок», так заведено — пощечинами на галантные ухаживания отвечать? Нет, Скребков! Не судите обо всех людях по вашим личным способностям. И по вашему личному кругу общения тоже. Все ваши клинобородые — откровенные бездельники, негодяи и прожигатели жизни. Вы от жизни привыкли брать все, что вам надобно. А заслужено ли вами то, что вы берете, вам без разницы. Все вместе вы добрую половину Божьих заповедей нарушали постоянно и вполне осознанно. Вы воровали. Воровали чужие должности и более высокие зарплаты у более достойных людей. Вы постоянно прелюбодействовали, различных «метелок» себе во временные подружки выбирая. И чужого всегда желали. А тут, еще и на убийство замахнулись. Шестая, седьмая, восьмая и десятая заповеди…

— Что-то я никак в толк не возьму. Вы — следователь, или поп? Зачем вы мне о каких-то там заповедях мозги пудрите?

— Не надо быть попом, чтобы Божьих заповедей придерживаться. Достаточно быть человеком. И никогда не забывать об этом.

— Что же, по-вашему, я и не человек вовсе?

— С вида, будто бы, и человек… Но человек не должен ни воровать, ни убивать, ни жену ближнего своего желать.

— А Васька мне не ближний! Потому и не считается, что я какие-то там заповеди нарушил.

— То есть, вы себя как бы оправдываете? Неужели, до сих пор считаете, что все правильно делали? Считаете, что принятые обществом законы — не для вас писаны? Что заповеди Божьи для вас — не указ?

— Ой, ой, ой! А вы сами разве не такой же? Только бы день до вечера — вот и вся служба. Все люди точно такие же, как и мы — клинобородые. Только и того, что вы бородок не носите. Так же, как и мы, бабла своего домогаетесь, и женщин, и работы — не бей лежачего…

Нет, Скребков! В первую очередь, мы — люди. Да! Мы хотим и работу интересную иметь, и зарплату за честный труд хорошую получать, и женщин любимых любить. Любить, а не домогаться их любым способом! Потому, что Божьих заповедей придерживаемся. И человеческих законов тоже.

А для вас, Скребков, нарушение десятой заповеди Господней обернется длительным тюремным сроком. Чего вы, впрочем, вполне заслужили.