– Андрей Ильич, расскажите, пожалуйста, о недавно изданной книге «De Conspiratione». Что общее объединяет вошедшие в нее монографии российских ученых-политологов?

– Сборник монографий «De Conspiratione / О заговоре» посвящен скрытым пружинам и рычагам мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы. В сборник вошли очень разные по тематике монографии: криптоэкономика мирового алмазного рынка и тесные связи натовцев и албанской мафии в большой политике; террор как новая реальность и скрытая история капиталистической системы в XVI–XIX вв. Однако при всех различиях у четырех монографий общая черта – стремление не скользить по поверхности событий, оставаясь на уровне профессорско-профанной науки, а заглянуть вглубь, помня тезисы французского историка Фернана Броделя («событие это пыль») и директора ЦРУ Аллена Даллеса («человек может запутаться в фактах, но если он понимает тенденции, то его уже не запутать»).

Наш посыл очень прост: мировая история – это, прежде всего, история закрытых структур, в последние триста лет – закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления.

Это не конспирология, а политэкономия, а точнее, криптополитэкономия капитализма. Нормальное функционирование этой системы требует наличия закрытых наднациональных структур, которые снимают важнейшие системные противоречия и обеспечивают целостные и долгосрочные интересы системообразующего элемента капитализма – верхнего сегмента мирового капиталистического класса.

– Как возник у Вас замысел данной работы?

– Замысел написать цикл работ (задуман именно цикл, 4–5 книг) возник несколько лет назад из острого ощущения неадекватности объяснительных моделей того, что происходило в последние 300–400 лет в мире и в России. Есть две крайности в концептуальных объяснениях истории последних столетий. Один ряд схем исходит из того, что все лежит на поверхности, надо изучать массовые процессы, считать экономстатистику, анализировать логику голосования людей на выборах и т. п. – и все будет ясно; перефразируя вольтеровского героя можно сказать, что девиз этих схем – «все ясно в этом самом ясном из миров». Я усматриваю в этих схемах высокомерие профанно-профессорской науки, обслуживающей сильных мира сего и под видом «объективных» исследований скрывающей написание/искажение истории в определенных социальных, а еще точнее – классовых интересах, интеллектуальной (если так можно выразиться) функцией которых и являются эти исследования. Их цель – что-то, нередко второстепенное, выпятить на первый план, а что-то, чаще всего главное, укрыть.

Альтернативный ряд схем – примитивная, дешевая конспирология, которая трактует важнейшие события в истории как заговор небольшого числа лиц. Ясно, что эта фольк-конспирология всего лишь зеркальное отражение профессорско-профанной науки. Между двумя этими объяснительными рядами лежит не истина, а проблема. Проблема эта – соотношение системного и субъектного в истории, возможности и пределы проектно-конструкторского подхода к историческому процессу, возможности направлять его в определенных интересах.

С легкой (в данном случае, скорее, нелегкой) руки Ленина условия исторического процесса у нас до сих пор делят на объективные и субъективные. К последним относят наличие и действия лиц, групп, партий, обусловленные их целями, ценностями и представлениями. Однако группы группам рознь. Одно дело группа выпивающих работяг, у которых в кармане лишь «вошь на аркане» и совсем другое – десяток семей, контролирующих процентов 40–50 мировых ресурсов и СМИ. Представления таких групп, а точнее их интересы – это уже не субъективный, а субъектный фактор. Субъектные факторы, как и системные, носят объективный характер. Субъективное – это частный, как правило, второстепенный аспект субъектного.

Именно субъект – т. е. организованная и реализующая свои классовые интересы сила, обладающая властью, собственностью и информацией – есть реальная движущая сила истории. Именно субъект организует массы и устраивает революции, которые суть исключительно затратные организационно-финансовые процессы. Без субъекта с его организацией и финансами массы способны лишь на бунт. Сами по себе так называемые «объективные условия» мало что обеспечивают. Не случайно, в конце правления Людовика XIV и в разгар правления Людовика XV ситуация во Франции была намного хуже, чем в 1780-е годы, однако революция не вспыхнула – дело ограничилось бунтами. Не было субъекта – организованного сгустка классовой энергии, не менее объективного по мощи и интересам, чем широкие массы – мир, как любил повторять Эйнштейн, понятие не количественное, а качественное.

Мир – это диалектическое взаимодействие субъектности (не путать с субъективностью) и системности. Причем, если системность лежит на поверхности, то субъектность, особенно властная, находится чаще всего в тени: реальная власть – это тайная, или, по крайней мере, скрытая власть. Анализ объективной политико-экономической деятельности реальных субъектов, их криптоистория в тесной связи с системными процессами – экономическими циклами, борьбой за гегемонию, сменой технологических укладов, «революциями цен» и стал той главной, по сути нерешаемой профессорско-профанной наукой задачей, за которую взялись авторы «De Conspiratione», специально выбрав провоцирующее название.

– На презентации книги издатель Кирилл Михайлов рассказал о готовящемся труде, который продолжит тематику «De Conspiratione». Андрей Ильич, на каких вопросах в следующей работе Вы сделаете акцент?

– Следующий том будет называться «De Aenigmae / О тайне». Там будут разнообразные сюжеты – от анализа новейших исследований, посвященных египетским пирамидам до тайной истории Евросоюза плюс многое другое. Следующие сборники будут посвящены войнам (включая Холодную), разрушению СССР, революциям.

– Есть ли интересные труды иностранных коллег по аналогичной тематике?

– За рубежом издано и издается немало работ по закрытым структурам и тайным обществам. Разумеется, хватает среди них и мусора, и откровенной заказухи, но есть и вполне серьезные работы. Принципиальное отличие наших исследований от классической, если так можно выразиться, конспирологии заключается в том, что нас интересует не заговор в узком смысле, а Заговор как важнейший элемент, одна из несущих конструкций капиталистической системы – как феномен криптополитэкономии, частным случаем которой является конспирология в узком смысле.

– Какой аудитории, на Ваш взгляд, будет интересна эта книга в первую очередь? Только сейчас в том числе и в Ваших трудах вскрываются подлинные причины и «поджигатели» Первой и Второй мировых войн, приведших к переформатированию мира и огромным потерям для России. Выскажитесь очень кратко еще раз на эту тему.

– Думаю, что книги нашей серии (условно мы ее называем «черной» из-за строгой черной обложки) интересны всем тем, кто хочет узнать и понять реальную историю. На презентациях «De Conspiratione» (а их было три) я видел десятки людей разного возраста и разных профессий. Кстати, первый тираж «De Conspiratione» – 1000 экземпляров – раскупили за два месяца, несмотря на цену (650–800 рублей), пришлось печатать второй тираж – эта тысяча разошлась за месяц, и тогда издатель решил напечатать третий, теперь уже три тысячи, которые довольно быстро распродаются.

Что касается механизма возникновения двух мировых войн ХХ века, то я, действительно, немало высказывался и писал на эту тему. Если говорить вкратце, то обе войны затеяли закрытые наднациональные структуры мирового согласования и управления (клубы, ложи, комиссии, группы и т. п.) с мощным англо-американским ядром и пропиской. Они выражают интересы мировой верхушки – 400–500 семей транснациональной финансово-промышленной олигархии и кластера традиционной монархии и аристократии. Именно верхушки, поскольку обе войны были навязаны этой верхушкой не только своим странам и народам, но и большей части господствующих классов своих стран, достаточно вспомнить, как группа британских «заговорщиков» и «поджигателей» (я пользуюсь названиями замечательных романов Н. Шпанова) переиграла в начале августа 1914 г. Палату общин, вовсе не желавшую войны. Это лишний раз подтверждает тезис о том, что «мир» – понятие качественное, а «большинство» и «меньшинство» – понятия диалектические: 10 волков и 100 овец – кто здесь большинство? В обществе большинство определяется не числом людей, а объемом («весом») власти, собственности и информации, контролируемым данной группой и степенью организованности последней.

Задачей заговорщиков и поджигателей в 1914 г. было сокрушение четырех империй Старого Света в интересах британского и американского капитала, артикулируемых закрытыми структурами. Задача была почти решена: империи разрушены, и впереди маячил мир без национально-государственных границ – эдакая глобальная Венеция под управлением мирового правительства, к чему стремились как правые (Фининтерн), так и левые (Коминтерн) глобалисты. Однако Сталин и его команда, выражавшие интересы большой исторической системы «Россия» смогли, воспользовавшись противоречиями в верхушке капиталистической системы, поломать ее планы, и на месте Российской империи возник СССР – «красная империя» системного антикапитализма. Для ее сокрушения англо-американские структуры создали «Гитлер инкорпорейтед» – Третий рейх, который, однако, в 1939 г. во многом вышел из-под их контроля, а потому Вторая мировая война пошла несколько по иному сценарию, чем тот, что планировали заговорщики и поджигатели по обе стороны Северной Атлантики.

СССР не только сокрушил вермахт, но и не позволил обладателям атомной бомбы уничтожить себя во второй половине 1940-х годов, а в первой половине 1950-х – на 10 лет раньше, чем рассчитывали на Западе, восстановил экономику и превратился в «сверхдержаву № 2». Так Сталин во второй и в третий раз сорвал планы глобалистов, именно этим объясняется ненависть к нему на Западе и прозападной пятой колонны у нас в стране.

Цели, которые ставили наднациональные аристократически-олигархические круги в отношении России в 1900-е и в 1930-е, их новому поколению во многом удалось достичь в 1991 г., когда международный союз западной корпоратократии и ее советского сегмента (часть номенклатуры, спецслужб и крупного теневого денежного капитала) свалил СССР как классового, геополитического и цивилизационного конкурента стремительно приходящего в упадок Запада – этот грядущий упадок стал дополнительной причиной, подталкивавшей Запад к разрушению СССР. Но, как и в 1920-е годы, выяснилось, что у большой исторической системы «Россия» сохраняется мощная историческая инерция и традиция, что дело вовсе не только в коммунизме, и враги России и русских это прекрасно понимали. Так, З. Бжезинский в одном из интервью сказал: не надо морочить себе голову, мы (Запад) боролись не с коммунизмом, а с Россией, как бы она ни называлась. А верный союзник, а точнее марионетка западной корпоратократии, один из главных «прорабов перестройки», если не главный, Яковлев заявил, что перестройкой они (перестройщики) ломали не коммунизм, а тысячелетнюю модель русской истории. Да, прав был Л.В. Шебаршин, заметивший, что Западу (и, добавлю я, его пятой колонне – смердяковым различных мастей) от России нужно одно: чтобы ее не было.

Но повторю: и в 1991 г., несмотря на ельцинщину, семибанкирщину и прочие мерзости, разрушить Россию не удалось. А с началом XXI в. процесс, пусть медленно, со скрипом, пошел в другую сторону, впрочем, иногда получается не вперед, а «шаг вперед, два шага назад». Изменению положения способствовала как ситуация в самой РФ, так и – в значительной степени – мировые сдвиги: мировой кризис, который подвел черту под «неолиберальным тридцатилетием» и возвестивший начало новой, антилиберальной эпохи; китайский фактор; обостряющаяся борьба в мировой верхушке. Таким образом, игра не окончена, завершен лишь очередной раунд – не в нашу пользу, но тем слаще должен быть исторический реванш, и в его подготовке огромную роль будет играть образование.

– Андрей Ильич, как Вы считаете, важно ли изучать глобальные проблемы более глубоко в рамках нашей системы высшего образования?

– Разумеется, важно. Однако, во-первых, надо четко определять, что такое глобальные проблемы и глобализация и не путать последнюю с интеграцией и интернационализацией, что происходит очень часто. Во-вторых, необходимо органично встроить изучение глобальных проблем, которые возникли вместе с глобализацией на рубеже 1970-1980-х годов (не раньше), в систему образования. В-третьих, необходимо изучать глобальных субъектов, которые – парадокс – возникли до глобализации (как говаривал Гегель, «когда вещь начинается, ее еще нет») и, по сути создали ее, использовав и оседлав объективные системные закономерности развития современного мира.

– Какой отпечаток, по Вашему мнению, накладывают реформы Высшей школы на образование сегодня?

– Нынешнюю «реформу» Высшей школы – внедрение «болонской системы» – трудно назвать реформой. По сути это погром-разгром нашего высшего образования. Если к этому добавить ЕГЭ, который касается прежде всего средней школы, но поскольку по его результатам поступают в высшую, то и он имеет отношение к «реформе» высшей школы. Я много писал и о ЕГЭ, и о «болонской системе» – все это есть в интернете, поэтому здесь скажу вкратце.

Что касается «болонской системы», то у нее три главные цели. Во-первых, это разрушение университета как социального института Модерна, обеспечивающего реально высокий уровень образования, тесно связанный с универсальным знанием и целостной картиной мира; «болонская система» подменяет реальное знание ублюдочным нечто, которое именуется «компетенцией». «Компетенция» – это сугубо практическое знание, а точнее даже не знание, а навык, в получении которого образование подменяется чем-то очень похожим на дрессуру. В результате резкого снижения качества образования и подмены образовательных принципов дрессурными университет стремительно вырождается в подобие обычного института-колледжа. В результате в университете резко увеличивается власть чиновника над профессором, резко возрастает формальная сторона обучения в ущерб содержательной, в результате чего выигрывают наиболее серые преподаватели, готовые адаптироваться к любой схеме; преподаватели иного типа маргинализируются и вытесняются.

Во-вторых, помимо деградации/формализации/бюрократизации обучения «болонская система» работает на его маркетизацию, на превращение в рынок услуг. В этом плане она – законное дитя неолиберальной контрреволюции, стартовавшей на рубеже 1970-1980-х годов тэтчеризмом и рейганомикой и означавшей не что иное как глобальный передел активов в пользу верхов и погром средних слоев во всем мире; собственно, «болонская система» это и есть удар прежде всего по средним слоям, который наносится в сфере образования и из сферы образования. Это образовательный передел, создающий информационно и образовательно бедных, легко манипулируемых и готовых к дальнейшей рыночной эксплуатации людей. Суть здесь в следующем. Допустим, человек приобрел некую компетенцию – узкую специализацию, которая была востребована на рынке в момент начала его обучения. Но в момент окончания ниша оказывается заполненной и в спросе уже другие узкоспециализированные компетенции. Что делать? Приобретать новые компетенции – за деньги, естественно, тем-то компетенции и отличаются от университетского/универсального знания, которое характеризуется широтой и глубиной и исходно позволяет относительно легко адаптироваться к поворотам судьбы. Как известно, узкая специализация (идиоадаптация) – тупиковый путь эволюции, в отличие от универсальной адаптации (ароморфоз). «Болонская система» и есть активное заталкивание большей части студентов на рельсы узкоспециализированной адаптации, т. е. в жизненный тупик. Большей части, но не всех, и здесь мы подходим к третьему моменту.

В-третьих, поскольку «болонская система» не распространяется на богатые частные вузы, где учится верхушка, где готовят будущих хозяев жизни и где, в частности, строжайше запрещена тестовая система, которая отучает от главного – от умения ставить вопрос, проблему, то совершенно ясно, что оформляется двухконтурная система образования, направленная на достижение максимальной социальной поляризации в сфере образования perse и посредством сферы образования в обществе в целом. Разумеется, неравенство в образовании, в возможностях его получения существовало всегда. Однако в «доболонскую» эпоху представитель среднего слоя, поступавший в университет, получал возможность конкуренции с отпрысками верхушки. Конечно, такую возможность получали далеко не все поступившие и тем более далеко не все ее реализовывали. Однако она существовала, а вместе с ней существовала возможность конкуренции. В условиях, когда контроль над информацией и – шире – психосферой становится решающим фактором в развитии общества, мировая верхушка стремится устранить даже теоретическую возможность конкуренции со своими отпрысками представителей иных классов и слоев (разумеется, кроме тех, кого она сама решит отобрать и поставить себе на службу).

Подводя итог по поводу «болонской системы» отмечу, что это не столько образовательная стратегия, сколько социальная инженерия деструктивного типа, и надо сделать все возможное для ее саботажа и последующего свертывания – именно такого рода «партизанскую войну» ведут профессора многих европейских университетов.

Что касается ЕГЭ, то это уже не просто деструктивная акция, а социокультурная диверсия, направленная на разрушение образования. Это образовательный аналог гайдаро-чубайсовских реформ, направленных на разрушение экономики России и превращение ее в страну Третьего мира, в полуколонию. У этих действий – один источник, одни и те же авторы и проектировщики. Задача ЕГЭ – сделать обучаемого (в перспективе) потребителем. Когда-то А.А. Фурсенко откровенно сказал, что порок советской школы в том, что она стремилась воспитать человека-творца, тогда как задача школы в РФ и, соответственно егэшной реформы, в воспитании квалифицированного потребителя. А ведь это не просто подход к образованию, а целая философия – философия потреблятства, реализация которой в принципе лишает нашу страну возможности конкурировать на мировой арене. Так же, как гайдаро-чубайсовская реформа должна была превратить РФ в сырьевой придаток промышленно развитого Запада, не способный конкурировать с ним.

Я надеюсь, что со временем авторы и исполнители всех неолиберальных реформ в РФ – и экономической, и образовательной – получат по заслугам. Суд должен состояться, и не только суд Истории (он уже состоялся), но обычный уголовный.

– Какой путь следовало бы выбрать в образовании будущего поколения?

– Это сложный вопрос с точки зрения конкретики, поэтому ограничусь фиксацией общих параметров. Главными задачами образования как системы, органично и с необходимостью сочетающей воспитание и обучение, мне представляются следующие:

1) воспитание патриотизма и тесно связанных с ним гражданственности и нравственности;

2) воспитание трудовой этики и семейных ценностей – смысл ясен: продолжать род и трудиться;

3) научение думать, научение учиться, т. е. быть саморазвивающейся субъектосистемой;

4) обеспечение обучающегося целостной картиной мира, в основе которой лежат широкая эрудиция и рациональное универсальное мировоззрение;

5) обеспечение обучающегося глубоким эмпирическим и теоретическим знанием конкретного, специализированного предмета, который он изучает.

Иными словами, узкоспециальное знание – лишь элемент более широкого познавательно-мировоззренческого и нравственного комплексов, который вне и без этого комплекса бессилен, а порой просто опасен.

Разумеется, решить на практике эту пятерку задач труднее и сложнее, чем сказать об этом, но решать надо – вопреки всем обстоятельствам.

В целом же, говоря об образовании, надо помнить, что оно становится одной из главных сфер классогенеза в XXI веке: здесь идет процесс опережающего отсечения от общественного пирога целых групп; здесь разворачивается битва за контроль над психосферой, за психические ресурсы человечества; здесь выковываются будущие «хозяева истории», властелины ее колец, с одной стороны, и будущие низы – информационно бедные, не имеющие картины мира, а потому легко манипулируемые (рефлексивное управление) массы. Я уже не говорю, что современное «мировое образование» (у нас оно насаждается посредством ЕГЭ, «болонской системы» и т. п.) выступает средством разрушения Постзападом умирающей западной цивилизацией, прежде всего нашей. Нельзя позволить нежити питаться нашей энергией, цепляясь костлявыми пальцами за наш мир. По этим пальцам – топором. И «топором» этим должно стать образование, отражающее наши исторические традиции, наши ценности (прежде всего – социальную справедливость), спрессованные в когнитивную стратегию геоисторической победы в XXI веке.

Вузовский вестник, № 3 (1-15 февраля), 2014.