Сорок лет спустя – вопросы остаются

Сорок лет назад войска пяти стран – членов Организации Варшавского Договора (ОВД) вошли в Чехословакию (тогда ЧССР), после чего был насильственно прекращён процесс изменений, известный как «Пражская весна». По иронии истории произошло это в год 50-летия образования Чехословакии и 20-летия прихода коммунистов к власти в Чехословакии и смерти Масарика.

Все прошедшие сорок лет вводом войск ОВД (главным образом это были советские войска) Запад и его «пятая колонна» у нас кололи глаза Советскому Союзу, а затем – России, обвиняя в тоталитаризме, империализме, антидемократизме и т. п., требуя покаяния перед несчастными чехами и словаками.

Стандартная западная трактовка чехословацких событий незамысловата: на волне абсолютно стихийного народного движения реформаторы из компартии Чехословакии (КПЧ) во главе с Дубчеком пошли по пути строительства «социализма с человеческим лицом». Однако именно такой социализм не был нужен советскому руководству. Последнее по политико-идеологическим причинам организовало военную интервенцию и прервало демократизацию социализма, которую так приветствовал и поддерживал Запад, стремившийся эту интервенцию не допустить.

До сих пор эта схема используется в психоисторических сражениях, но только уже не в антикоммунистических, а антироссийских раскладах. Впрочем, антикоммунизм и русофобия почти полностью совпадают по принципу «кругов Эйлера». «Целили в коммунизм, а попали в Россию», – заметил А. А. Зиновьев. Не нравится Зиновьев? Обратимся к персонажу с «другого берега» – Зб. Бжезинскому, который уже после окончания Холодной войны специально подчеркнул: не надо заблуждаться – борьба против СССР была на самом деле борьбой против России, как бы она ни называлась. Поэтому нам тоже не надо заблуждаться: те, кто сегодня вопит о преступлениях коммунизма и пытается стереть его из русской истории – либо русофобы, либо «слепые агенты» в их подлой игре.

В наши дни одно из главных направлений информационно-психологической войны против России заключается в том, чтобы выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощные психоудары по коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать её в психологически оборонительную позицию. Отсюда постоянные призывы каяться: кающийся – виновен, причём сам это признаёт, т. е. ещё и верёвку с собой приносит. Одна из вещей, за которые русским предлагается каяться – это коммунизм и его «преступные действия» внутри страны и вне её. К последним относят и ввод войск ОВД в Чехословакию.

Чтобы разобраться в том, что, как и почему произошло 40 лет назад и противопоставить антисоветской и антироссийской лжи по этому поводу правду, необходимо ответить на несколько вопросов и осветить несколько проблем.

Во-первых, необходимо осветить реальный ход событий в ЧССР в 1968 г. и то, как реально, а не в западной пропагандистской схеме реагировало на них советское руководство.

Во-вторых, необходимо взглянуть на то, как вёл себя Запад, прежде всего США во время «Пражской весны» – речь идёт об официальной позиции.

В-третьих, следует взглянуть на чехословацкие события 1968 г. в контексте тайной войны западных спецслужб против соцлагеря на таком театре действий как Восточная Европа (операция «Сплит», стратегия «Лиотэ», Будапешт-56, Прага-68, Польша-80). Вне этого контекста реальный смысл «Пражской весны» ускользает.

Рассмотрев указанную тематику, можно попытаться ответить на вопросы о том, к чему реально вела «Пражская весна», какие соображения были определяющими во вводе войск ОВД в ЧССР, каковы основные результаты и последствия этих событий, как относиться к ним сегодня.

 

«Пражская весна»

На январском (1968 г.) пленуме КПЧ был снят с должности первый секретарь Антонин Новотный, занявший эту должность в 1953 г. сразу же после смерти Клемента Готвальда. Новотного сменил Александр Дубчек. 22 марта 1968 г. Новотный был освобождён и от должности президента страны, которую занимал с 1957 г., этот пост занял Людвик Свобода. Советское руководство спокойно отнеслось к смене руководства, рассматривая этот факт как продолжение процесса десталинизации, развернувшегося в Чехословакии с 1962 г. (XII съезд КПЧ) и реабилитации в 1963 г. целого ряда репрессированных в начале 1950-х годов политических деятелей.

Именно в 1963 г. Дубчек стал первым секретарём компартии Словакии. Его избрание в 1968 г. первым секретарём КПЧ было обусловлено следующими обстоятельствами. С 1967 г. в чехословацком руководстве обострилась борьба между теми, кого на Западе называли «радикалами» (сами они называли себя «прогрессистами») и «консерваторами». Обеим группам Дубчек казался нейтральной фигурой – по крайней мере, так об этом писал Й. Пеликан, – эдаким центристом, который может сидеть на двух стульях. Даже симпатизирующий Дубчеку американский автор М. Курлански в работе «1968» замечает по поводу одного из выступлений Дубчека, что как обычно было трудно понять его позицию.

Правда, 30 января 1968 г., выступая на VII съезде сельскохозяйственных кооперативов, Дубчек заявил о необходимости демократизации социализма и перегруппировки всех общественных сил страны. Однако прошло более двух месяцев, прежде чем реально началась «Пражская весна». Будущий «серый кардинал» Дубчека Зд. Млынарж (кстати, не только однокашник Горбачёва по МГУ, но и его сосед по общежитию) объясняет такую отсрочку просто: первые три месяца новое партийное руководство было занято одним из любимых дел партноменклатуры – делило кресла, а процессы в обществе тем временем шли сами по себе, набирали силу те, кому мало было реформировать социализм – они стремились к его демонтажу, далеко не всегда прикрываясь социалистическими лозунгами, тем более, что была ослаблена, а по сути отменена цензура. Уже в конце марта ЦК КПСС разослал партактиву закрытое письмо, в котором говорилось об опасности для социализма тенденций развития ЧССР. Особо подчёркивалась геополитическая и системно-историческая сторона дела: «Происходящие события в Чехословакии стремятся использовать империалистические круги для расшатывания союза Чехословакии с СССР и другими братскими социалистическими странами».

23 марта во время встречи ОВД в Дрездене Дубчеку пришлось объяснять Брежневу, Гомулке, Ульбрихту и Живкову происходящее в стране, и в целом он смог их успокоить. Дубчек, как и другие «центристы» (Й. Черник, Зд. Млынарж и др.), действительно не хотел кардинально менять социализм в Чехословакии, по-видимому, его лично устроила бы модель кадаровского типа в Венгрии: некоторая либерализация СМИ, искусства при сохранении у власти номенклатуры с её привилегиями, следование в фарватере советской политики – Дубчек строил свою карьеру как абсолютно просоветский деятель; показательна его первая реакция на ввод советских войск в ЧССР – слёзы и сквозь слёзы нечто вроде «Как они могли поступить так со мной, ведь я всё делал для сотрудничества с ними». А вот у Брежнева была другая точка зрения: «Мы доверяли ему, а он нас подвёл». Правы были оба – рано или поздно несамостоятельный политик («центрист») Дубчек должен был ошибиться в ту или иную сторону, в зависимости от того, кто сильнее давил. К концу марта 1968 г. давление «прогрессистов» – О. Шика, Ф. Кригеля, Й. Смрковского, Э. Гольдштюккера и других стало весьма сильным, что и нашло отражение в публикации 5 апреля «Программы действий КПЧ».

В «Программе…» говорилось о том, что у ЧССР – свой путь к социализму, что его строительство невозможно без открытого обмена мнениями и демократизации всей общественно-политической системы; в таких условиях партия не может навязывать свою власть, выступает не как руководящая сила, а просто служит делу свободного, прогрессивного социалистического развития.

Программа высказалась в поддержку деятельности различных общественно-политических клубов, возникших в Чехословакии – «Клуба 231» (среди 40 тыс. его членов было много не просто некоммунистов, но антикоммунистов, по мнению которых «хороший коммунист – мёртвый коммунист»), «Клуб задействованных не-членов партии» (Klub Angazovanych Nestraniku); началась реорганизация социал-демократической партии, т. е. на повестку дня был поставлен вопрос о реальной многопартийности. Всё активнее раздавались голоса об усилении контактов с Западом, о выходе из зоны советского влияния; многое, связанное с СССР (а также с коммунистическим строем и русскими), стало подвергаться дискредитации, шельмоваться: на тех, кто готов был к реформам только в рамках социализма и не мыслил ЧССР вне ОВД, навешивали ярлыки «консерваторов», «реакционеров» и даже «сталинистов»; центристское руководство это не пресекало, а «прогрессисты», напротив, поддерживали.

Уже в мае многие на Западе начали проводить параллели между «Пражской весной» и венгерскими событиями. Однако на самом деле между ними – существенное различие. Как заметил Р. Винен, автор солидной работы по истории Европы в ХХ в., если венгерское восстание увенчало пятнадцатилетний период фашизма, а затем сталинизма в истории страны, то «Пражская весна» была логическим результатом шести лет постепенных изменений в стране с традиционно негативным отношением к насилию. И действительно, как заметил тогдашний генсек НАТО Йозеф Лунс, «Czech people is a good people but it is not a fighting people» («Чехи – хороший народ, но не боевой»). «Пражская весна» опиралась не на религию и национализм, а на демократические традиции. Наконец, в отличие от венгерских лидеров, выпустивших события из-под контроля сразу и в самом начале, чехословацкое руководство утрачивало контроль постепенно и к тому же не делало резких движений. Впрочем, ситуация развивалась сама по себе.

 

Чехословацкое лето

С середины июня «Правда» начала критиковать отдельных членов КПЧ как ревизионистов. 27 июня критикуемые словно наносят ответный удар. В журнале «Literarny Listy» публикуется документ под названием «2000 слов», в котором содержится призыв к массам поддержать «прогрессистов» в борьбе с «консерваторами» и «сталинистами». Дубчек и премьер-министр Черник охарактеризовали «2000 слов» как несвоевременный документ, полный преувеличений, но признали, что авторами движут положительные намерения – излюбленная тактика «центристов»: «нашим – вашим, давай спляшем», мы всё это проходили во времена горбачёвщины.

Совсем иначе оценивало появление «2000 слов» советское руководство. Статья в «Правде» от 11 июля охарактеризовала документ как попытку дискредитировать КПЧ под маской разговоров о демократизации. Силы, стоявшие за манифестом «2000 слов», квалифицировались как контрреволюционные и ещё более предательские и опасные, чем те, что организовали антикоммунистическое восстание в Венгрии в 1956 г. Это была очевидная «чёрная метка» чехословацкому руководству.

14 июля в Варшаве состоялась чрезвычайная встреча руководства стран ОВД, к удивлению многих – без представителей ЧССР. Позднее бежавший на Запад переводчик В. Гомулки расскажет, что чехословацкие руководители просто отказались приехать в Варшаву. В то же время Й. Тито и Н. Чаушеску выступили в поддержку КПЧ, подчеркнув: всё, что происходит в ЧССР – внутреннее дело этой страны.

19 июля «Правда» объявила об обнаружении в Чехословакии американского оружия, переправленного из ФРГ. Проинтерпретировав это как ещё одно доказательство «коварных планов американского империализма и западногерманского реваншизма». «Правда» констатировала, что ЧССР недостаточно защищена от Запада. Это была ещё одна «чёрная метка» двойного назначения – чехословакам и Западу. Некоторые даже полагают, что именно 19 июля было принято решение о вводе войск. Едва ли. Советское руководство, как отметил в своих мемуарах Маркус Вольф, начальник разведки ГДР, «буквально до последнего часа не решалось отдать приказ о выступлении». Что касается июля, то речь скорее всего должна идти об уточнении деталей плана, который разрабатывался с апреля на всякий пожарный случай.

О том, насколько последовательно советское руководство стремилось именно к политическому решению вопроса, стремясь избежать военного решения, свидетельствуют переговоры в Черне-над-Тиссой – и сам факт переговоров, и то, как они проходили.

Инициатором выступило советское руководство, пригласив практически всё руководство ЧССР. Переговоры шли трудно – в какой-то момент чехословаки вообще демонстративно покинули зал, где шли переговоры, и советское руководство вынуждено было отправиться вслед за ними в спецвагон Дубчека. После четырёхдневных переговоров советская делегация, получив заверения чехословаков в верности социалистическому выбору и социалистическому лагерю (руководители ЧССР, действительно, никогда не делали попыток выйти из ОВД, как это хотело сделать венгерское руководство в 1956 г.), согласилось, что чехи могут идти к социализму своим путём.

После этого делегации переехали в Братиславу, где и было подготовлено совместное коммюнике. Здание, в котором шла работа, окружила толпа, оказывавшая психологическое давление на главным образом на советскую делегацию. 3 августа коммюнике было подписано. По сути, это была уступка со стороны СССР: фиксировалось право ЧССР проводить реформы, так как оно считает нужным, при выполнении всех обязательств по отношению к ОВД.

Советское руководство шло на уступки «центристам», а следовательно – «прогрессистам», чтобы избежать военного решения, несмотря на то, что в руководстве КПЧ имелась довольно многочисленная группа, готовая сместить команду Дубчека при условии советской помощи. Как рассказал уже в 1989 г. Васил Биляк (в 1968 г. – первый секретарь словацкой компартии), 3 августа девятнадцать видных партруководителей во главе с Биляком тайно направили Брежневу письмо с просьбой военной помощи в смещении Дубчека. Сделать это предлагалось до 19 августа, так как 20 августа Президиум ЦК КПЧ должен был собраться в последний раз перед съездом словацкой компартии, назначенном на 23 августа, а эту партию девятнадцать подписантов считали контрреволюционной. 3 августа руководство СССР не пошло на это, полагая, что в Братиславе договорились обо всём и вопрос решён – 5 августа «Правда» назвала братиславское коммюнике сокрушительным ударом по планам империалистов, полагая, что несмотря на трудности проблему удалось разрешить.

Однако советские лидеры рано радовались: чем активнее дубчековское руководство работало на достижение компромисса с СССР, чем ниже опускался градус напряжённости в их отношениях, тем мощнее становилось давление на «центристов» со стороны «прогрессистов» внутри руководства КПЧ и на руководство КПЧ в целом – со стороны непартийных, как правило, антикоммунистических сил. Советская позиция на переговорах, колебания руководства СССР и других стран ОВД были истолкованы этими силами, да и «прогрессистами» как слабость, как готовность идти на уступки и неготовность применить силу.

К тому же руководители ЧССР считали, что симпатии Запада обязательно материализуются в виде жёсткой антисоветской позиции США в случае силовых действий со стороны СССР (например, объявление США Чехословакии такой же важной для себя зоной, как Западный Берлин). «Те, кто питал такие надежды, – заметил по этому поводу М. Вольф, – полностью игнорировали реакцию США на события 17 июня 1953 года, на венгерскую осень 1956 года и на строительство стены в 1961 году». В любом случае, в Праге, других крупнейших городах распространялись слухи в духе «Запад нам поможет» в случае обострения ситуации. И чехословаки поверили, забыв уроки Мюнхена, когда англосаксы и французы элементарно кинули их, сдали Гитлеру, чтобы обеспечить фюреру плацдарм для нападения на СССР. В 1968 г. Запад сумел создать у части верхушки и интеллектуалов Чехословакии уверенность, что поможет, провоцируя дальнейшее обострение отношений ЧССР и СССР. Интересы собственно чехословаков Запад не интересовали, они во второй раз стали разменной картой в борьбе Запада против России.

Как только в Братиславе были достигнуты соглашения о том, что ЧССР может идти своим «третьим путём», не посягая в принципе на социализм и членство в ОВД, резко интенсифицировались хорошо организованные демонстрации, призывавшие руководство страны к более жёсткому курсу по отношению к СССР, к нейтрализации Чехословакии, всё чаще и громче звучали антикоммунистические лозунги.

Могли ли организаторы демонстраций не понимать, что они подрывают курс руководства страны на реформы, на построение «социализма с человеческим лицом» именно тогда, когда Дубчек со товарищи договорились с советским руководством и получили от него «добро»? Не могли не понимать.

Могли ли организаторы демонстраций или, как выразился бы Н. С. Лесков, «потрясователи», не понимать, что, повышая антикоммунистический, антисоветский градус они тем самым провоцируют ввод войск в Чехословакию? Не могли. Значит, действовали сознательно?

Подлили масла в огонь визиты в Прагу Тито (9 августа) и Чаушеску (10 августа), которые выразили полную поддержку руководству ЧССР, ну а 16 августа многие чехословацкие газеты словно по мановению некоей волшебной палочки взбесились, они стали во всё более жёсткой форме требовать от руководства дальнейшей либерализации, тон статей становился всё более вызывающим и антикоммунистическим. Можно сказать, что 16 августа стало своеобразным «Рубиконом» – советскому руководству стало полностью ясно, что руководство ЧССР совсем утратило контроль над ситуацией и возможна смена правительства. «Правда» тут же призвала команду Дубчека «навести элементарный порядок» и не позволять эксцессы в прессе и обеспечить выполнение того, что было зафиксировано в братиславском коммюнике. Тщетно.

18 августа советским руководством было резонно принято решение о проведении операции «Дунай» – вводе войск в Чехословакию. Собравший в тот день весь руководящий состав Вооружённых сил СССР маршал Гречко сказал следующее: «Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведёт к Третьей мировой войне».

 

Операция «Дунай»

В ночь с 20 на 21 августа в эфире прозвучал сигнал «Влтава-666» и началась операция «Дунай» (руководитель операции – генерал армии И. Г. Павловский). Как отмечает И. Дроговоз, в августе 1968 г. Советская Армия осуществила самую грандиозную по своим масштабам в послевоенный период стратегическую военную акцию. Около 30 танковых и мотострелковых дивизий СССР и его союзников за 36 часов оккупировали страну в центре Европы (в Афганистане СССР воевал силами лишь 4 дивизий). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД.

Полумиллионный контингент (считая вспомогательные службы; численность собственно военного советского контингента составила 165 тыс. человек – на 20 тыс. больше, чем СССР потерял при освобождении Чехословакии в 1945 г.), 4600 танков пересекли границы ЧССР в двух десятках пунктов. 200-тысячная чехословацкая армия, считавшаяся одной из лучших в Европе, осталась в казармах и не оказала сопротивления, получив соответствующий приказ.

В 6.00 советская танковая колонна подошла к генштабу, и он был взят под контроль; между 6.40 и 7.00 было взято и блокировано здание правительства, к 9.00 взяты под контроль почта, телеграф, радио– и телецентры. В 9.00 десантники вошли в кабинет Дубчека – ему было заявлено, что он под надёжной охраной. Затем Дубчек, Черник, Смрковский и Кригель были арестованы агентами службы безопасности ЧССР, которой руководил генерал Шалгович (покончит с собой – официальная версия – в 1991 г.), и переданы советской стороне, которая обвинила их в саботаже и срыве соглашений в Черне-над-Тиссой и Братиславе. Главным лицом в ЧССР стал «генерал Трофимов», который почему-то носил полковничью форму. Это был член Политбюро ЦК КПСС, зампредседателя Совета министров и «начальник Чехословакии» К. Т. Мазуров.

Если армия ЧССР не оказала сопротивления, то гражданское население, главным образом молодёжь, устраивало акции гражданского неповиновения, митинги, блокировало шоссе, люди бросали в танки камни и бутылки с зажигательной смесью («коктейль для Молотова»), провоцировало солдат – главным образом советских, которые вели себя сдержанно. В отличие от этого представители других стран, испытывавшие к чехам давние «братские» чувства и уважавшие «орднунг», пресекали провокации огнём на поражение, и местное население это быстро уяснило. Кстати, именно эта «братская» любовь стала причиной, по которой советское руководство отказалось от ввода в ЧССР уже приготовленных Ульбрихтом пяти дивизий, ограничившись одной (формальное объяснение маршала Гречко: политически нецелесообразно, на дворе не 1939 год).

Вообще войска ОВД получили приказ открывать огонь только в ответ, и это правило в целом соблюдалось, хотя без эксцессов, естественно, не обошлось. По разным данным во время операции «Дунай» погибло (главным образом в результате несчастных случаев) от 100 до 300 чехословаков и примерно столько же солдат Советской армии. Официальные цифры советских потерь: 11 военнослужащих погибли, в том числе 1 офицер; ранено и травмировано 87 военнослужащих, включая 19 офицеров; в авариях, катастрофах при неосторожном обращении с оружием и т. п. погибло (а также умерло от болезней) 85 человек. Действительно, «бархатный» ввод войск.

Вечером 21 августа всё высшее руководство ЧССР на двух бронетранспортёрах было доставлено в аэропорт и вывезено в Польшу (в штаб Северной группы войск), а затем переправлено в Закарпатье, а после – в Москву на переговоры с советским руководством.

То, что лидеры ЧССР оказались за столом переговоров в Кремле – заслуга Людвика Свободы. Руководители СССР не собирались ни о чём договариваться с Дубчеком и его командой – они в глазах советских лидеров полностью провалились. В качестве участников переговоров Брежнев видел Свободу, министра национальной обороны генерала армии Дзура (член ЦК КПЧ генерал Дзур умрёт 15 января 1985 г. от сердечной недостаточности; это будет одна из четырёх странных смертей министров обороны ОВД за короткий промежуток времени между декабрём 1984 г. и январём 1985 г.: 20 декабря 1984 г. – член Политбюро ЦК КПСС маршал Д. Ф. Устинов – сердечная недостаточность; 2 декабря 1985 г. – член Политбюро СЕПГ, министр Национальной обороны ГДР генерал армии Г. Гофман – острая сердечная недостаточность; 15 декабря 1985 г. – член ЦК ВСРП, министр обороны Венгрии – сердечная недостаточность; все министры были лояльны по отношению к СССР и их дружный уход накануне антикоммунистических потрясений второй половины 1980-х годов не может не вызвать вопросы).

Появление Дубчека в Кремле – результат действия двух факторов: продолжающегося гражданского сопротивления в ЧССР и конечно же мужественной позиции 72-летнего президента Людвика Свободы. Не принадлежавший к лагерю реформаторов, вполне лояльный к СССР старый солдат Свобода поставил условие: арестованные руководители должны быть освобождены и принять участие в переговорах. К тому же, поскольку советское руководство стремилось политически оформить ввод войск – иначе советское присутствие в ЧССР оказалось бы нелегитимным – оно вынуждено было уступить: арестованных не только пригласили в Кремль, но приняли с почестями, как официальную делегацию.

После тяжёлых четырёхдневных переговоров, на которых чехословаки находились по обе стороны баррикад, Дубчек со товарищи подписали соглашение, в котором одобряли ввод войск.

27 августа Дубчек уже был в Праге и, с трудом выговаривая слова, обратился к народу, призвав верить ему, Дубчеку, и заявив, что всё происходящее – временные меры. Так начиналась «Пражская осень».

 

«Пражская осень»

Однако ситуация не становилась менее напряжённой. Национальное Собрание объявило ввод войск нарушением хартии ООН. Впрочем, советскому руководству и так было ясно, что быстрой нормализации в ЧССР ожидать не приходится – об этом прямо написал в ЦК КПСС генерал А. Епишев. В Праге и других крупных городах шли демонстрации с антикоммунистическими и антирусскими лозунгами. Стали возникать «дубчековские клубы», молодёжь активно вступала в КПЧ в знак поддержки её курса (только в течение месяца после ввода войск в партию вступило 7199 человек, из них 63,8 % – люди моложе 30 лет). Другой формой сопротивления стала эмиграция – 50 тыс. человек в течение первого месяца, 300 тыс. – конечная цифра. Учитывая складывающуюся ситуацию, советское руководство решило вывести бóльшую часть войск – 25 дивизий – из ЧССР, 4 ноября они покинули страну. До 1991 г. на территории ЧССР оставалась Центральная группа войск (ЦГВ) Советской Армии (15-я гвардейская и 31-я танковая дивизии, 18-я и 30-я гвардейские и 48-я мотострелковые дивизии), договор об этом был подписан 16 октября.

В 1970 г. Дубчек был снят со своего поста и исключён из партии; его место занял Гусак; Черника сменил Л. Штроугал. «Пражская осень» закончилась, началось то, что горе-реформаторы назвали «зимой»: «Заморозки пришли из Кремля» – так назвал свою книгу о событиях 1968 г. Млынарж. В СССР о произошедшем говорили иначе: что надо сделать с Чехословакией? «Дуб» убрать, «чека» оставить.

Брежнев следующим образом в одном из своих выступлений обосновал ввод войск ОВД в ЧССР: когда в той или иной социалистической стране внутренние и внешние силы враждебные социализму пытаются реставрировать капитализм, когда социализм оказывается под угрозой в одной стране, это проблема не только данного народа и данной страны, но проблема всех социалистических стран. На Западе лицемерно назвали это «доктриной Брежнева». Лицемерно – потому что, во-первых, в Уставе НАТО чёрным по белому записано, что в случае дестабилизации положения в стране-члене НАТО, угрожающей дестабилизацией в других странах-членах НАТО, организация имеет право на военное вмешательство. СССР и ещё четыре страны-члена ОВД поступили по отношению к ЧССР в соответствии именно с этим практическим/прагматическим принципом «реальной политики» эпохи Холодной войны.

Во-вторых, США незамедлительно вводили и вводят свои войска в любую страну, сколь бы далеко она ни находилась (от Доминиканской Республики и Никарагуа до Ирака и Афганистана), если там возникает угроза их интересам, и сами или совместно со своими сателлитами давят любое сопротивление, особенно левых сил. Так в феврале 1948 г., когда чехословацкие коммунисты в результате переворота пришли к власти, южнокорейские правые с помощью США утопили в крови восстание на острове Чэчжу, вырезав 30 тыс. человек. В 1980 г., во время бескровных польских событий, южнокорейские войска с одобрения США жестоко подавили восстание в Кванчжу, убив 3 тыс. человек, главным образом молодёжь. Так причём здесь «доктрина Брежнева», которую американцы и натовцы склоняют уже 40 лет, трактуя её как «проявление советского империализма»?

 

Запад и события в Чехословакии

На Западе за событиями в ЧССР с самого начала наблюдали с большой заинтересованностью. Ещё не успело смениться руководство на январском пленуме 1968 г, а в английской прессе появились статьи, в которых прогнозировались антисоветские выступления в СМИ. Откуда такая осведомлённость?

От англичан не отставали немцы и французы: в феврале канцлер ФРГ К. Кизингер заговорил о возможности экономической помощи возглавляемой новым руководством ЧССР, что встретило полное одобрение президента Франции Ш. де Голля. В апреле 1968 г. во Франции было принято решение широко отметить 50-летие образования Чехословакии в связи с развитием ситуации в ЧССР. Поспешил отметиться и русофоб Зб. Бжезинский, который предсказал – и, в принципе, не ошибся, влияние изменений в ЧССР на другие страны соцлагеря. Аналогичную мысль в июле 1968 г. высказал министр иностранных дел Франции М. Дебре. Это значит, что руководство западных стран с самого начала рассматривало чехословацкие события как фактор не странового уровня, а уровня мировой социалистической системы в целом, как средство её (и прежде всего СССР) прямого и/или косвенного ослабления.

Западные европейцы не уставали нахваливать чехословаков за их «демократическую зрелость» и т. п., а группа американских сенаторов вообще предложила вернуть Чехословакии её золотой запас, оказать экономическую помощь, улучшить условия торговли. Но высказывались европейскими руководителями и другие – весьма интересные и весьма показательные – точки зрения, наглядно демонстрирующие реальные планы и по поводу ЧССР, и по поводу соцлагеря в целом. Так, канцлер Австрии Клаус рекомендовал президенту США Джонсону не оказывать экономическую помощь ЧССР, так как нынешнее правительство ЧССР не справится с экономическими трудностями и ему на смену придёт новое – более приемлемое для Запада, вот тогда-то и следует помогать. Этот совет дорогого стоит. Во-первых, он «со стеклянной ясностью» свидетельствует о том, что для значительной части западной верхушки власть Дубчека – Свободы, несмотря на все их реформы и «социализм с человеческим лицом» не была вполне приемлемой, поскольку была недостаточно антисоветской и антикоммунистической, а ЧССР оставалась в соцлагере. Не демократические реформы и не «человеческое лицо» интересовали Запад, а антисоветская и антикоммунистическая направленность политики ЧССР, возможный выход из ОВД и т. д.

Во-вторых, политика определённых кругов на Западе по отношению к ЧССР строилась на расчёте если не обязательной, то весьма вероятной смены правительства на более прозападное – с ним-то и собирались работать с целью дальнейшего расшатывания соцлагеря; ЧССР в этом плане отводилась роль первой доминошной косточки, падение которой должно было завалить весь ряд.

Разумеется, попытка начать развал соцлагеря с помощью чехословацкого «клина», рассекающего Восточную Европу почти посередине и выводящего к советской границе – это программа-максимум. Когда-то Константин Леонтьев заметил, что чехи – это то оружие, которое славяне отбили у Запада и против него же направили. Программа-максимум была ориентирована на то, чтобы развернуть этот процесс вспять и направить «оружие» против славян, а точнее – против СССР, против русских. Программа-минимум была ориентирована на достижение той же цели, только более «мягким» образом и более длинным путём. Имелось в виду спровоцировать СССР на ввод войск со всеми вытекающими последствиями для СССР, соцлагеря и мирового коммунистического движения. Но для этого нужно было, с одной стороны, обострять ситуацию в самой Чехословакии, с другой, всячески показывать Советскому Союзу, что в случае военной интервенции Запад и прежде всего США пальцем не пошевельнут, поскольку речь идёт о традиционной зоне советского влияния и советских интересов.

США внешне вели себя весьма сдержанно. С самого начала, активно выражая общую симпатию изменениям в ЧССР, особенно во встречах с представителями этой страны, они дали понять, что Восточная Европа – сфера интересов СССР, а потому этот регион не станет причиной для столкновения двух сверхдержав. Официально такая позиция была зафиксирована в начале мая 1968 г. на конференции Американской Ассамблеи.

В мае-июне представители США неоднократно высказывались в том плане, что ситуация в ЧССР – не та проблема, из-за которой Вашингтон пойдёт на конфронтацию с Москвой. По мере обострения ситуации в ЧССР неучастие США в случае силового решения чехословацкой проблемы подчёркивалось всё настойчивее. Между 25 июля и 5 августа американские официальные лица и политики как по команде делают ряд заявлений, смысл которых – невмешательство США в советско-чехословацкие отношения, поскольку это внутренние дела этих стран. Многие обратили внимание на то, что американские заявления о невмешательстве в восточноевропейские дела в случае ввода войск ОВД в Чехословакию, активно зазвучали ещё до того, как был решён вопрос о вводе войск (мне это напоминает тот факт, что Ф. Д. Рузвельт начал использовать термин «мировая война» до того, как события в Европе действительно превратились в мировую войну, и до того, как этот термин стал использовать Гитлер). Нельзя не согласиться с И. И. Орликом: «До решения о вводе войск в Чехословакию было ещё далеко, а в западных столицах уже заявляли о своём невмешательстве в случае военной акции против Праги», словно приглашая к такой акции.

Показательно выступление Р. Никсона 27 июля, когда тот заявил, что необходимо – несмотря ни на что – улучшение отношений с СССР, и именно такой курс он будет проводить в случае избрания его президентом; так оно и произошло: советская интервенция в ЧССР не помешала США пойти в 1971-1972 гг. на детант с СССР. Да что 1972 год! В августе 1968 г., когда советские танки шли по Праге, госсекретарь США Дин Раск выступал с речью, в которой говорил о прогрессе в советско-американских отношениях.

Есть вполне достоверная информация о том, что на вопрос Брежнева о том, признают ли США ялтинские договорённости, президент Джонсон ответил, что в отношении Румынии и ЧССР – полностью, т. е. это зона, полностью находящаяся под контролем СССР.

Неудивительно, что американский исследователь И. Валента (судя по фамилии выходец из Чехословакии) с горечью заключил: именно хорошо разрекламированная американцами их политика невмешательства в чехословацкий вопрос, которую Валента характеризует как политику безразличия, способствовала победе интервенционистского выбора СССР, по сути поощрила его: «Если бы США не рекламировали своей политики невмешательства, то вторжения могло бы не быть».

Думаю, здесь Валента заблуждается: ОВД ввёл бы свои войска в любом случае (вспомним слова Гречко), и американцы это хорошо понимали, тем более что Америка увязла во Вьетнаме и летом 1968 г. ещё не успела прийти в себя от шока, связанного с вьетнамским наступлением «Тет», находясь в состоянии психологического, если не нокаута, то сильнейшего нокдауна. Я уже не говорю об экономических трудностях США в 1968 г.

Но что заслуживает особого внимания у Валенты, так это тезис о разрекламированности американцами своего невмешательства в случае военного решения. Ведь можно было просто сдержанно молчать, как это приличествует в таких случаях великой державе, но нет же, поспешили с фиксацией по сути выдачи индульгенции на ввод войск в ЧССР, причём, повторю, когда этот вопрос ещё не стоял на повестке дня советского руководства. Первыми о такой возможности заговорили руководители именно западных стран – какая трогательная «забота» о советских интересах.

Но зато когда войска были введены, Запад использовал это по полной программе: и правые, и левые закричали о «советском империализме», а госдеп США даже разработал специнструкцию для посольств США о том, как те должны использовать различные международные встречи (конференции и т. д.) для развёртывания компании дискредитации СССР. Ещё больше старались европейские левые. На долгие годы ввод войск в Чехословакию стал одним из важнейших пунктов в стандартных обвинениях СССР в империализме.

 

Чехословакия-68 в контексте тайных битв Холодной войны

Одно дело декларации о невмешательстве в зону чужих интересов, другое дело – реальность Холодной войны, тайные сражения которой велись именно в таких зонах. Восточная Европа была одной из важнейших «досок» мировых шахмат Холодной войны с самого её начала. Чехословацкие события следует рассматривать в контексте растянувшейся на четыре десятилетия восточноевропейской «партии» Запада против СССР. Именно этот контекст позволяет лучше понять суть «Пражской весны», её значение и роль в Холодной войне, её результаты различной срочности для развития мировой соцсистемы и её крушения в конце 1980-х годов.

События в ЧССР занимают ключевое место в многоходовке, затеянной в конце 1940-х годов Западом и рассчитанной на многолетнюю – на несколько десятилетий – перспективу, многоходовке, завершившейся победой Запада в глобальной психоисторической («психоментальной» – А. Азимов) войне.

«Дебютом» восточноевропейской «партии» западных спецслужб можно считать операцию «Сплит» («Split» – «Раскол», «Расцепляющий фактор» – 1948-1950 гг.). Главной задачей операции было скомпрометировать СССР и местные компартии в глазах восточноевропейцев, в массе своей приветствовавших Красную армию как освободительницу от фашизма и его местных союзников и агентов. Суть операции заключалась в следующем. После окончания войны в руководстве восточноевропейских компартий было два крыла, которые на Западе характеризовали как «сталинистов» (сторонники жёсткого, репрессивного курса) и «националистов» (сторонники более мягкого курса, учитывающего к тому же национальные особенности).

Многие американские политики считали необходимым поддержать «националистов». Иной была позиция шефа ЦРУ Алена Даллеса. Он полагал, что «мягкие» коммунисты могут сделать коммунизм, особенно по контрасту с фашизмом, более или менее приемлемым для основной массы населения. Отсюда вывод: «националисты» должны быть уничтожены, причём руками самих же коммунистов и СССР, руководящие позиции должны занять «сталинисты». В результате восточноевропейский коммунизм стартует со «сталинистским лицом», что породит сопротивление ему, заложит под него бомбу замедленного действия и подорвёт доверие к СССР.

Реализацией этого плана и стала жестокая и кровавая операция «Split»: были сфабрикованы документы о том, что часть руководства восточноевропейских компартий активно сотрудничает с английской разведкой и ЦРУ. Речь, конечно же, шла об умеренных «националистах, в частности, о генсеке КПЧ Рудольфе Сланском, министре внутренних дел Венгрии Ласло Райке, заместителе премьер-министра Болгарии Тайчо Костове, генеральном секретаре польской компартии Владиславе Гомулке и, естественно, их окружении.

Эти документы были подброшены советской разведке с помощью предложившего свои услуги американской разведки полковника польской службы безопасности Йозефа Святло (кстати, именно он впоследствии арестовывал Гомулку) и косвенно – бывшего американского дипломата, двойного агента Ноэля Хэвилэнда Филда. Сталин поверил, и по Восточной Европе прокатилась волна репрессий, бóльшая часть арестованных и судимых была расстреляна (хотя имелись и исключения, например, Гомулка, который был выпущен из тюрьмы и возглавил Польшу в 1956 г.). Как отмечает Э. Макаревич, автор предисловия к исследованию С. Стюарта «Операция “Раскол”», «жестокие репрессии смели со сцены в странах Восточной Европы тех коммунистических лидеров, которые могли бы строить свой социализм, социализм с венгерским, чехословацким, болгарским или польским лицом».

Если «Раскол» был дебютом в игре американских и английских спецслужб в Восточной Европе, то миттельшпиль начался венгерскими событиями 1956 г., а закончился Чехословакией-68. Это двенадцатилетие сыграло огромную долгосрочную роль в подрыве позиций СССР в Восточной Европе, в расколе мирового коммунистического движения (МКД), в занятии многими левыми на Западе антисоветских и/ или антикоммунистических позиций. Ни в 1956 г. в Венгрии, ни в 1968 г. в Чехословакии Запад не достиг тех непосредственных политических задач, которые ставил: Венгрия и ЧССР остались внутри соцлагеря, Организации Варшавского договора (ОВД), контрреволюция была разгромлена, вслед за событиями наступила политическая стабилизация. Однако с точки зрения психоисторической – а Холодная война была прежде всего войной психоисторической, «психоментальной» и именно как таковая была выиграна Западом, связка событий «Будапешт-56 – Прага-68» сыграла значительную роль в успехе Запада.

Разумеется, это выявилось в среднесрочной и особенно долгосрочной перспективе, но психоисторическая война и есть долгосрочная война, и успехи в ней, как правило, могут быть только долгосрочными, поскольку цели и мишени в этой войне – не живые люди, а социальные группы (прежде всего интеллектуалы), кластеры массового сознания. В этом плане Холодная (глобальная психоисторическая) война больше похожа даже не на шахматы, а на японскую стратегическую игру «го». Этот долгосрочный системный характер Холодной войны как самой настоящей войны так и не был понят советским руководством – не случайно у нас Холодная война писалась в кавычках и с маленькой буквы, а на Западе – с прописной и без кавычек. Боролись с угрозой «горячей» войны и собственным пацифизмом помогали противнику разгромить себя в Холодной войне.

Для Запада Холодная война вообще и в Восточной Европе в частности не имела сроков – она должна была вестись до уничтожения СССР (а по сути – России, т. е. Холодная война продолжается и сегодня). Суть Холодной войны очень хорошо видна по операции (и стратегии) «Лиотэ», запущенной в 1950-е годы без определения срока окончания. Лиотэ – французский маршал, служивший в колониальном Алжире. Когда его достала жара, он приказал насадить деревья, чтобы обеспечить тень. Когда ему сказали, что деревья вырастут эдак лет через пятьдесят, Лиотэ ответил, что именно поэтому начинать следует тотчас.

Целью комплекса операции «Лиотэ» были поиск и использование уязвимых мест и противоречий в руководстве СССР и других соцстран, целенаправленное воздействие на выбранные объекты (руководство, интеллигенция, крестьянство и т. д.) путём психологической отработки и дезинформации. Например, в 1954 г., как отмечает С. Порохов, в рамках «Лиотэ» началось проведение сразу трёх акций: «Акнэ» – работа над усилением разногласий в советском руководстве после смерти Сталина; «Риббанд» – противодействие модернизации подводного флота СССР; «Сплинтер» – работа на обострение противоречий между партией, с одной стороны, и армией и МВД, с другой. В конце 1950-х годов была запущена операция по усилению и обострению противоречий между руководством СССР и КНР. Многое из задуманного британскими спецслужбами («Лиотэ» был прежде всего их проектом) осуществилось.

Операция «Лиотэ» планировалась как постоянная и непрерывная: «Совершенно бесполезно ожидать немедленных или осязаемых результатов ранее, чем через несколько лет… Процесс воздействия на объект в большинстве случаев будет занимать годы и даже десятилетия». Одним из таких объектов долгосрочного воздействия была Восточная Европа. В дебюте – «Сплит» – удар был нанесён по региону в целом, а для миттельшпиля выбирались отдельные страны – Венгрия, а затем ЧССР.

Разумеется, в Венгрии в середине 1950-х годов существовало серьёзное недовольство режимом. Однако не всякое недовольство приводит к восстанию – к нему в качестве необходимого условия потребны условия достаточные: организация, деньги и информация. Венгерские события продемонстрировали исключительно высокий уровень обеспечения этих достаточных условий, причём обеспечения с Запада, о чём впоследствии откровенно писали и вспоминали бывшие сотрудники ЦРУ. Денежные потоки шли с Запада через Вену. Тем же путём шло оружие.

Было подготовлено хорошо организованное ядро движения и, что не менее важно, хорошо информированное: так, у членов этого ядра были списки сотрудников госбезопасности, адреса проживания многих из них. Оставалось лишь разжечь и направить толпу, которая убивала и вешала этих сотрудников и вообще коммунистов.

Это была попытка Запада использовать недовольство населения и просчёты венгерского руководства в своих системных и геополитических целях. Даже в случае провала программы-максимум – откол Венгрии от соцсодружества – Запад получал крупный морально-политический выигрыш. Вместе с докладом Хрущёва венгерские событий стали «двойным ударом» невиданной силы как по соцлагерю, так и по МКД – мощному мировому оружию СССР, положив начало его расколу. В то же время решительность действий СССР на десяток с лишним лет охладила пыл западных спецслужб и заставила их искать иные, чем Венгрия (в которой либерализация режима под руководством Яноша Кадара – на Западе это называли «гуляш-социализм» – продвинулась уже в 1960-е годы достаточно далеко по меркам соцлагеря) слабые звенья.

В середине 1960-х годов таким слабым звеном и стала Чехословакия – конец миттельшпиля, который нанёс мощнейший удар по МКД, поставив точку во многих процессах, начавшихся после подавления венгерского восстания, а на рубеже 1970-1980-х годов – Польша, событиями в которой начался восточноевропейский эндшпиль, завершившийся в 1989 г., после того как на Мальте Горбачёв сдал американцам всё (даже то, что не просили), включая Восточную Европу и таким образом де-факто похоронив «ялтинский мир», результаты, достигнутые Советским Союзом Великой Отечественной войне ценою миллионов жизней.

 

Ноу-хау «Пражской весны»: интеллектуалы против «культурной гегемонии» партии

Чехословацкие события существенно отличаются от венгерских. В ЧССР была избрана тактика не восстания, не лобового столкновения (Венгрия-56 показала, что это не проходит – у СССР броня крепка и танки быстры, к тому же чехи и словаки – не венгры), а «мирных реформ» с акцентом на то, что А. Грамши назвал бы «подрыв культурной гегемонии» власти. Такой подход предполагает активную роль в событиях определённым образом подготовленных и/или обработанных интеллектуалов.

Как отметил в работе «Другая Европа. Кризис и конец коммунизма» Ж. Рупник, «Пражская весна» знаменует апогей «ревизионизма» в соцлагере, кульминацию конфликта между критически настроенными интеллектуалами и властью, апофеоз политического влияния интеллектуалов, занявших пространство между партией (КПЧ) и народом.

Рупник заметил очень важную вещь. Ведь он говорит о том, что в ЧССР наряду с руководством КПЧ по сути сформировался ещё один, во многом альтернативный центр власти – критически (т. е. антикоммунистически) настроенные интеллектуалы. Их роль в чехословацком обществе он называет «триумфом», «апофеозом» влияния на общество, на события. Вопрос в том, кто влиял на самих интеллектуалов способствовал их оргкристаллизации, поддерживал финансово. Ведь мы помним, как в начале 1968 г. будто грибы после дождя сразу возникло большое количество общественно-политических клубов – готовая матрица антикоммунистического движения, давления на «центристов», а в перспективе – выдавливаниях их и замены другими; вспомним также фразу Клауса о том, что помогать надо другому, более приемлемому для Запада правительству, которое придёт на смену Дубчеку – Свободе.

В отличие от Венгрии, где не удалась тактика «революционного перелома», в ЧССР в рамках Холодной войны была применена тактика «эволюционного перелома». Тем более что ХХ съезд подарил всем антикоммунистам мощное оружие – антисталинизм, десталинизацию. Теперь и по компартиям, и по соцсистеме можно было наносить удары, прикрываясь целями и задачами десталинизации, отождествляя социализм/коммунизм со сталинизмом и навешивая этот ярлык на любого оппонента.

Политические и психологические технологии использования интеллектуалов в антисистемных целях, манипуляции ими были хорошо проработаны во время майских событий 1968 г. во Франции («студенческая революция»). Эти события показали, как легко интеллектуалов (студентов и преподавателей) можно превратить в послушную толпу.

События в Чехословакии имели иную природу, чем французский май – здесь ставки были выше и подготовка велась дольше. При том, что в целом работу западных спецслужб с интеллектуалами в ЧССР можно оценить довольно высоко, необходимо отметить ещё один фактор, способствовавший их успеху. Если западные, особенно англо-американские спецслужбы, активно используя (как прямо, так и в качестве «слепых агентов») левых, совершенствовали сферу интеллектуальной борьбы, работали с интеллектуалами, советское руководство по сути ничего не делало в этом направлении.

Марксистская теоретическая мысль в СССР в послевоенный период по сути не развивалась (а ведь предупреждал Сталин: «Без теории нам смерть, смерть, смерть»), всё более костенела, превращаясь в набор оторванных от жизни догм. Мало того, что для советского обществоведения реальный научный анализ советского общества был табу, оно, по сути, перестало самостоятельно изучать Запад (как это делалось в 1920-1930-е годы), трактуя его с помощью устаревших схем и не понимая, куда и как он движется, где его сильные и уязвимые места – долдонили про империализм и тем самым обрекали себя на поражение в интеллектуальной схватке, когда небольшая, хорошо организованная группа интеллектуалов, поддержанная Западом, выглядит намного более убедительно и привлекательно, чем «партийные интеллектуалы-идеологи» с их замшелыми, заскорузлыми схемами.

И всё же, как показали чехословацкие события, интеллектуалы сами по себе не могут опрокинуть систему, необходима поддержка более широких слоёв, прежде всего – рабочего класса, а следовательно нужно работать с ним. Пожалуй, это был главный вывод, который сделали соответствующие западные службы, задействованные в психоисторической войне. Поэтому, не прекращая работы «по интеллигенции», в том числе и в СССР, они начали активно разрабатывать рабочий класс; наиболее подходящей страной оказалась Польша (начало – 1970 г., первые результаты – в самом конце 1970-х; своеобразный 12-летний цикл – 1956-1968-1980 гг.).

 

Результаты и последствия ввода войск в ЧССР, или Чехословакия как зеркало разложения и обуржуазивания социалистического общества

Краткосрочный результат ввода войск в ЧССР был, безусловно, положительным для соцсистемы: почти в самом начале была пресечена попытка дестабилизации социалистического лагеря, ухудшение европейских и мировых геополитических позиций соцлагеря в целом и главным образом СССР.

В связи с этим нельзя согласиться с мнением тех, кто считает, что ввод войск ОВД в ЧССР нанёс серьёзный ущерб позициям СССР в мировой политике, осложнив отношения с Западом. Если бы это было так, то не было бы никакого детанта уже в начале 1970-х, всего через два-три года после чехословацких событий. В мировой политике, т. е. борьбе, прочные позиции обеспечиваются примерным военно-стратегическим паритетом, т. е. наличием силы, а не холуйскими улыбками до ушей и готовностью соглашаться, подквакивать сильным и кланяться. Именно последние качества активно демонстрировали горбачёвский СССР и постсоветская Россия, особенно в 1990-е годы. Результат – резкое, катастрофическое ослабление позиций на мировой арене, геополитическое поражение.

Именно жёсткая позиция СССР, занятая во время чехословацкого кризиса, стала, как это ни парадоксально на первый взгляд, одним из факторов, приблизивших детант, т. е. разрядку напряжённости на уровне государств. На другом уровне – надгосударственном, наднациональном – под видом сближения с СССР с конца 1960-х годов начала реализовываться принципиально новая стратегия борьбы с соцлагерем – удушение в объятиях. Военная мощь и мастерство, проявленные СССР при вводе войск в ЧССР были фактором, обусловившим как разрядку, так и этот поворот. В основе того и другого лежит страх, и здесь напрашивается аналогия с 1849-1850 гг., когда военная мощь, продемонстрированная николаевской Россией, которая осуществила ввод войск в Австро-Венгрию и спасла её, подавив венгерское восстание, вызвала такой страх на Западе, прежде всего в Великобритании, что ответом на неё стал самый настоящий военный крестовый поход Запада во главе с Великобританией против России, который вошёл в историю под названием «Крымской войны».

«Крестовый поход» против СССР, начатый на рубеже 1960-1970-х годов наднациональными и во многом специально для этого похода и созданными структурами («Трёхсторонняя комиссия» и др.), был не военным, а прежде всего информационноэкономическим – брежневский СССР стоял на неизмеримо более прочном фундаменте, чем николаевская Россия – на сталинском, а потому ни военным путём, ни с помощью изматывающей гонки вооружений победить его было невозможно. Отсюда – выбор Запада в пользу информационно-экономического удушения в объятиях. Этот крестовый поход, как и Крымская война, увенчался победой Запада, но далеко не сразу, а спустя два десятилетия. И какую-то свою роль сыграли в этом долгосрочные последствия ввода войск в Чехословакию – те последствия, результаты которых в полной мере стали проявляться с конца 1970-х годов, совпав с усилением западного наступления, с одной стороны, и нарастанием структурного кризиса в СССР (в 1980-е горбачёвщина превратит его в системный), с другой.

Главные негативные последствия ввода войск в ЧССР касались не наших отношений с Западом, а ситуации в мировом коммунистическом и – более широко – в левом движении и в Восточной Европе. В этом плане ввод войск был Пирровой победой.

Прежде всего, он привёл к двойному обострению, если не двойному расколу – между частью мирового левого и МКД, с одной стороны, и расколу внутри самого МКД: из 88 компартий мира только 10 безоговорочно поддержали действия ОВД. Если ХХ съезд КПСС стал причиной раскола, упрощённо говоря, между европейской и азиатской частями МКД, то чехословацкие события раскололи уже европейский сегмент МКД. Еврокоммунизм французской, итальянской и испанской компартий 1970-х годов – это ответ и на внутрикапиталистические изменения, и на межсистемные отношения (детант), и на ввод войск в Чехословакию. Ещё в июле – начале августа руководители компартий Франции (В. Роше), Италии (Л. Лонго), Испании (С. Каррильо) предупредили советское руководство о недопустимости силового решения, о том, сколь негативными могут быть последствия.

После августа-68 среди западных левых интеллектуалов – традиционного внутрикапиталистического союзника СССР по таким вопросам как критика империализма, борьба за мир и т. п. стал активно распространяться антисоветизм; именно левые интеллектуалы (многие из которых в 1970-1980-е годы либо поправели, либо просто перешли в правый лагерь) стали активно создавать образ СССР как обычной империалистической державы. После 1968 г. СССР в глазах многих, если не большинства, левых окончательно утратил ореол революционности и антисистемности, окончательно перестал быть воплощением царства свободы, справедливости и социальных экспериментов, чему способствовали и внутренние социальные (квазиклассовые) изменения в самом СССР.

Если до «миттельшпиля» 1956-1968 гг. в лице компартий и левого движения СССР активно присутствовал во внутренних политических играх Запада (о 1920-х – начале 1950-х годов я уже и не говорю), то после 1968 г. он оказался почти вытолкнут из этой зоны, превратился главным образом во внешнюю силу. Которая (в немалой степени этому способствовал и послевоенный экономический подъём на Западе в 1945-1968/73 гг. – «славное тридцатилетие», совпавшее с повышательной волной Кондратьевского цикла) к тому же утратила системно-революционные антиимпериалистические характеристики и превратилась, даже в глазах левых, не только в противника «социализма с человеческим лицом», но и в геополитического противника Запада, каким была царская Россия. В связи с этим быстро вспомнили о социокультурном, религиозно-цивилизационном отличии от России Запада.

Это была та благоприятная почва, в которую были позднее брошены и хорошо проросли такие семена как солженицынский «Архипелаг Гулаг», рейгановская «империя зла», успешная провокация ЦРУ с корейским «Боингом» и многое другое. Ну а ввод советских войск в Афганистан, куда дряхлое полуадекватное руководство СССР ловко заманили англосаксы (не исключено, что во взаимодействии с агентами влияния на самом верху советской властной пирамиды) стал последним мазком, завершившим новый образ СССР как реинкарнации Российской империи. Весьма показательный факт: по воспоминаниям сотрудников советской разведки, в 1970-е годы по сути прекратилось сотрудничество с ней западных людей по идейным соображениям – только на основе денег или шантажа.

«Пражская весна» и её финал в августе 1968 г. стали важным этапом в окончательной кристаллизации антисоветского сегмента в самом советском обществе, и это тоже один из косвенных результатов чехословацких событий. Они действительно оказали серьёзное влияние на соцлагерь и на ситуацию СССР, причём типологически внутренние результаты похожи на внешние: укрепление системы в краткосрочной перспективе как и ослабление в средне– и долгосрочной перспективе: консолидация либеральной фракции номенклатуры, стремящейся к превращению в квазикласс (квазибуржуазию), либеральной (прозападной) интеллигенции, стремящейся превратиться в культур– (медиа-)буржуазию, росту антисоветизма в этой социальной среде, что, естественно, не усиливало позиции СССР в борьбе на мировой арене.

Сразу же после чехословацких событий либеральные (по сути – прозападные) тона в идейно-художественной жизни СССР были приглушены. Были сделаны попытки уйти от огульного очернения Сталина и сталинской эпохи в духе примитивного хрущёвского доклада на ХХ съезде; либералы, естественно, расценили это как попытку реабилитации Сталина – плохо понимая собственную страну и суть строя, от которого кормились, они не поняли, что брежневский режим намного дальше ушёл от сталинизма, чем хрущёвский и что ни о какой реставрации сталинизма речи быть не может.

В феврале-марте 1969 г. журнал «Коммунист» печатает статьи о Сталине, где ему воздаётся должное как выдающемуся руководителю, где критикуется очернение сталинского периода истории СССР. В декабре 1969 г. «Правда» публикует статью к 90-летию со дня рождения Сталина. Меняется руководство некоторых литературно-художественных и публицистических изданий, несколько жёстче становится цензура, наиболее конъюнктурные «либералы» навостряют лыжи в противоположный лагерь, ссучиваются или, как минимум, начинают «колебаться с курсом партии»; во время горбачёвщины они дружно побегут назад и без всяких колебаний станут трубадурами сначала демократического социализма, а затем с 1993 г. антидемократического криминального капитализма.

В 1969 г. в журнале «Октябрь» (№№ 10-11) публикуется ненавидимый совлибералами роман «Чего же ты хочешь?» Вс. Кочетова. Роман о том, как западные спецслужбы ведут психологическую (психоментальную) обработку советской интеллигенции, по сути разлагают её, превращает в антисистемный элемент: «Разложение, подпиливание идеологических, моральных устоев советского общества – вот на что в Лондоне… решили потратить несколько десятков тысяч фунтов стерлингов». Роман Кочетова был навеян событиями в ЧССР; автор увидел в СССР ряд тенденций, которые обнажила в чехословацком обществе «Пражская весна».

Совлибералы обвинили Кочетова в конструировании образа врага, в антизападничестве, в сталинизме, в призывах к повторению 1937 года (что, конечно же, не соответствовало содержанию романа), но ведь именно о необходимости разложения морально-идеологических и культурно-психологических устоев советского общества и прежде всего его верхушки постоянно говорили с конца 1940-х – начала 1950-х годов западные спецы по информационно-психологической войне – говорили и делали, а Кочетов показал, как это делалось, ему бы только к Лондону добавить Вашингтон и многократно увеличить сумму. Кстати, после окончания Холодной войны наши бывшие противники откровенно признавали, какие огромные суммы были потрачены на подрыв советского общества и как всё это окупилось после 1991 г. Так что прав оказался Кочетов, причём не только в этом, но и во многом другом.

Отношение к роману «Чего же ты хочешь?» зависит, помимо прочего, и от отношения к тому, что произошло в 1991 г. и после. Если считать постсоветский социум обществом свободы (с лицом Ельцина), справедливости (с лицом Чубайса) и либеральной демократии (с лицом Жириновского), то роман Кочетова – нечто фальшивое и ходульное; если же это общество-катастрофа, появление которого обусловлено теми процессами, симптомы которых ещё в конце 1960-х годов разглядел В. Кочетов, то перед нами выдающийся социально-политический роман-предостережение, автор которого занимает чёткую моральную позицию. Впрочем, для нас в данном случае важно другое – тот факт, что чехословацкие события стали палантиром, в котором те, кто хотел, разглядели кое-что из будущего.

В то же время ни Кочетов, ни другая часть державного лагеря – «русисты-почвенники» не смогли предложить реальной альтернативы разложению комстроя и перспективе конвергенции, т. е. обуржуазивания, о котором мечтала часть номенклатуры. Разумеется, они не могли это делать по цензурным соображениям – пришлось бы открыто признать факт разложения, гниения советского общества, а как известно, рыба гниёт с головы, однако мемуары показывают, что и в их «подцензурных» статьях и разговорах такая альтернатива не просматривается. В этом плане события в ЧССР выявили острую проблему развития социализма: неспособность как властей, так и сторонников социализма сформулировать интеллектуальную и социальную альтернативу «либерализации», которая в условиях существования двух систем в перспективе означала обуржуазивание.

 

Чехословакия-68 и вокруг: взгляд из сегодняшнего дня

С учётом сказанного выше возникает несколько вопросов. Первый – надо ли было вводить войска? Ясно, что ввод войск был плохим вариантом, но не вводить войска было нельзя, можно было потерять Чехословакию в мировой системно-геополитической игре. Очень чётко сформулировал дилемму советского руководства Ю. В. Андропов во время встречи с коллегами из ГДР в сентябре 1968 г.: «У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы (подч. мной. – А.Ф.). И это был незавидный выбор».

Сказанное Андроповым в значительной степени отвечает на второй вопрос: каким был главный мотив ввода войск – политико-идеологическим или геополитическим? Ясно, что второй. Об этом свидетельствует и уже цитировавшаяся фраза А. А. Гречко, о том, что войска будут введены даже в том случае, если это решение приведёт к Третьей мировой войне. Но, быть может, слова Гречко и Андропова – это всего лишь пропаганда, оправдание военной акции, главным в которой была политико-идеологическая составляющая? Нет – об этом свидетельствует братиславское коммюнике. В нём советское руководство согласилось на «третий путь», на «социализм с человеческим лицом» при условии, что ЧССР остаётся в ОВД. Вот что было главным.

Об этом прямо пишут и неангажированные западные исследователи. Вот, например, что пишет автор книги «Операция “Раскол”» С. Стюарт: «…в каждом из этих случаев (ввод войск в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году. – А.Ф.). Россия стояла перед лицом не только потери империи, что имело бы достаточно серьёзное значение, но и перед лицом полного подрыва её стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы. И в этом, больше чем в факте вторжения, состояла действительная трагедия. Именно скорее по военным, чем по политическим причинам контрреволюция в этих двух странах была обречена на подавление: потому что, когда в них поднялись восстания, они перестали быть государствами, а вместо этого превратились просто в военные фланги».

Третий вопрос: выходит, решая свои геополитические задачи СССР прервал строительство демократической модели социализма? Ответ на этот вопрос прост: возможности строительства демократической модели социализма в мире, в котором идёт противоборство двух систем – капиталистической и коммунистической – ничтожны.

Размышляя о том, привело бы развитие событий в ЧССР (и Венгрии) к созданию реформированного социализма, если бы не ввод войск, М. Вольф считает такой вариант весьма маловероятным, поскольку он требует двух условий. Первое – изменения в Москве, как это произошло при Горбачёве. Второе, что ещё более важно, «строгое соблюдение невмешательства со стороны Запада, а кто был намерен всерьёз занимать такую позицию?». Вольф знает, что говорит: в условиях системного геополитического образования попытка создать в той или иной стране «социализм с человеческим лицом» тут же была бы использована Западом для буржуазной трансформации этого общества, причём, как показал пример Восточной Европы и РФ 1990-х годов, вовсе не в «демократический капитализм», а в периферийный капитализм с бесчеловечным лицом. Нет сомнений, что так бы произошло и с Чехословакией без ввода войск в августе 1968 г.

Более того, демократизация политики и рыночные реформы – суть деятельности команды Дубчека – всегда рассматривались Западом как средства создания управляемого хаоса в своих интересах. Это прямо признают творцы стратегии «управляемого хаоса» на Западе. Так, Стивен Манн (высокостатусный дипломат; с 1976 г. – спец по СССР; с 2004 г. – спецпредставитель президента США по евразийским конфликтам) говорит о необходимости «усиления эксплуатации критичности» (т. е. максимального обострения напряжённых и конфликтных ситуаций) и «создании хаоса» как инструментах обеспечения национальных интересах США. Ну а в качестве механизмов создания хаоса в лагере противника, будь то соцлагерь, СССР или Россия он прямо называет «содействие демократии и рыночным реформам». Именно это было использовано против СССР при Горбачёве и против ЧССР при Дубчеке. О том, что «горбачёвщина» и «дубчековщина» – явления одного порядка, говорили многие, в том числе горбачёвцы. Так, в своё время мидовец Г. Герасимов на вопрос, в чём разница между горбачёвскими и чехословацкими реформами, ответил: «В девятнадцати годах». Только в 1968 г. «управляемый хаос» удалось прекратить, а в 1987 г. сил, способных это сделать и повернуть номенклатурную либерализацию в сторону общесоциальной демократизации в интересах общества в целом не нашлось; строй сгнил, в результате комбинации внутренних причин и внешнего воздействия.

Повторю: СССР не мог не ввести войска – это было наименьшее из зол. Но и победой этот ввод мог быть только Пирровой – здесь задумка Запада была беспроигрышной, а СССР к этому времени (сказался синдром «Карибского кризиса» – кризиса, который требует переоценки и сам по себе и с учётом того, что произошло в мире и с миром в последние десятилетия) главным образом реагировал на ситуации, а не создавал их. Так, советскому руководству вряд ли пришло бы в голову проявить инициативу во время майского кризиса во Франции и направить действия компартии и профсоюзов Франции в такое русло, что был бы спровоцирован, например, ввод натовских танков в Париж из ФРГ (куда в разгар событий улетел де Голль). То-то была бы «Парижская весна» и её кровавое подавление сапогом натовского солдата. А как это можно было бы использовать в информационно-пропагандистской войне! Аморально? А морально то, что делали западные спецслужбы в Чехословакии и то, как провоцировался ввод войск ОВД, как Запад использовал его в антисоветской пропаганде?

С точки зрения абстрактного гуманизма ввод войск ОВД в Прагу и силовое прекращение процессов демократизации общества может быть оценен только негативно. Но тогда с позиций абстрактного гуманизма нужно рассматривать и действия противников СССР в Холодной войне, нужно их оценивать по такой же – абстрактно-гуманной шкале.

Во второй половине ХХ в. США по самой скромной оценке более 50 раз вводили свои войска на территорию других стран, подавляя левые, демократические движения и ставя у власти тиранов, палачей, в лучшем случае реакционеров (из событий 1960-х годов – агрессия против Вьетнама, ввод войск в Доминиканскую Республику в 1965 г.). А миру это представлялось как борьба за свободу и демократию.

В послевоенный период СССР всерьёз вводил войска на чужие территории трижды: в Венгрию, Чехословакию и Афганистан. Все три страны граничат с СССР, традиционно входят в зону интересов России/ СССР, а что касается Венгрии и ЧССР, то они были членами соцлагеря и военно-политической Организацией Варшавского Договора со всеми вытекающими последствиями.

Списки нескольких десятков военных внешнеполитических акций США в послевоенном мире, причём в странах, которые вовсе не граничат с США, а находятся довольно далеко, иногда очень далеко – на других континентах, за океанами, можно посмотреть в книгах «Почему нас ненавидят. Вечная война ради вечного мира» известного американского писателя Гора Видала и «Почему люди ненавидят Америку?» З. Сардара и М. Вин Дэвис.

Я уже не говорю о варварских натовских бомбёжках Югославии, Ирака, Афганистана конца 1990-х – начала 2000-х годов. Что-то неслышно по этому поводу негодующих голосов тех, кто в течение нескольких десятилетий пинает СССР за Чехословакию – западных и местных «правдолюбцев», а ведь число жертв в Чехословакии в августе 1968 г. и, скажем, во Вьетнаме или Ираке несопоставимо. Да, конечно, каждая человеческая жизнь неповторима и ценна, и оценки различных интервенций с точки зрения потерь царапают. Но мы живём не в мире абстрактного гуманизма, а в мире конкретной геополитической хирургии, и США после ухода СССР словно задались целью наглядно продемонстрировать это всем с помощью «предварительных (pre-emptive) войн» и «гуманитарных интервенций». И как на этом фоне выглядит ввод войск ОВД в Чехословакию, ввод, который к тому же провоцировался?

Да, СССР остановил процесс либерализации ЧССР. Но сегодня мы видим, что результатом процессов типа «Пражской весны» является не социализм с гуманным лицом, а периферийный или полупериферийный капитализм – от просто негуманного до криминального. Теперь мы знаем, какую роль играет в революциях глупость и как её используют мерзавцы – так о революции 1848 г. сказали когда-то Маркс и Энгельс. Сегодня мы знаем, как мерзавцы использовали антикоммунистические революции (1989-1991 гг.) – вовсе не для того, чтобы удовлетворить демократические чаяния людей, а для того, чтобы набить кошельки, устранить геополитического и экономического конкурента и безнаказанно эксплуатировать и грабить слабых. К этому привела горбачёвская перестройка, к этому привела бы «Пражская весна».

Да, Чехословакия как небольшая культурная почти западная страна не хлебнула со всей остротой того, что хлебнула в 1990-е годы огромная Россия, но суть процессов та же, и у неё есть ясное количественное выражение: если в 1989 г. в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жило 14 млн. человек, то в 1996 г. – 168 млн. Речь идёт о полном уничтожении социалистического среднего слоя, об обеднении рабочего класса, крестьянства, о крушении социальных гарантий, росте социально-экономической поляризации и многих других «прелестях», которые скрывались под маской «социализма с человеческим лицом», «демократии» и «рыночных реформ».

Сегодня подавляющее число жителей Чехословакии активно протестуют против установки (аккурат к 40-летию событий 1968 г.) в их стране комплексов ПРО, которые нацелены, конечно же, не на Тегеран, а на Москву. Чехи и словаки протестуют, но нынешней буржуазной власти, НАТО, США плевать на эти протесты. По праву сильного они делают то, что хотят. Это лучше ввода войск ОВД? Не введи ОВД войска, ЧССР ушла бы из соцлагеря и мы получили бы вражеские ракеты у наших границ (друзья у границ ракеты не размещают) не в 2008-м, а эдак в 1978 г.

Нам есть о чём сожалеть по поводу ввода войск – и с чехословацкой, и с нашей точки зрения. Но не мы придумали тот мир, в котором живём. Однако даже в этом жестоком мире мы не бросали атомные бомбы на мирные города, не поддерживали в массовом порядке одиозных кровавых диктаторов, не были мировым жандармом. И уж тем более мы не должны позволять бросать в себя камни, в том числе и по поводу пражского августа 1968 г. (в том самом августе американцы уничтожили тысячи вьетнамцев – не только партизан, но и мирных жителей) пропагандистским «шестёркам» этого жандарма, особенно в нашем собственном доме.