Кадзэ подошел к двери старого, но крепкого дома. Крикнул:

— Простите великодушно! Соизвольте впустить!

Изнутри к двери быстро пошлепали босые ноги. Несколько минут из дома доносилось загадочное шуршание, а потом створки распахнулись и на улицу, щурясь на свет, высунулась сонная молодая женщина. Однако, подумал Кадзэ. Полдень уже миновал, а Аой все еще почивает сном праведных!

Увидев, кто стоит перед ней, женщина ахнула, расширив изумленно глаза.

— Простите мою дерзость, умоляю вас подождать! — вскрикнула она и немедленно унеслась обратно в дом.

Кадзэ подождал. Потом подождал еще. Аой, судя по звукам, доносящимся изнутри, с бешеной скоростью наводила красоту — делала прическу, искала кимоно понаряднее. Ожидание затягивалось. Поставив на землю прихваченный с собою глиняный кувшин, Кадзэ острым взглядом окинул деревенскую улицу. Разумеется, все великое множество сельчан, пялившихся на него из окон или с порогов приоткрытых дверей, тотчас же попрятались по домам. Как мыши, метнулись в спасительную темноту своих жилищ, не желая попадаться на глаза самураю. Кадзэ тяжело вздохнул. Оно, конечно, деревенька маленькая, места здесь бедные, заняться особо нечем — только и радости, что подглядывать да сплетничать…

Двери снова распахнулись.

— Счастлива приветствовать благородного господина самурая, — промурлыкала Аой. Остановилась в дверном проеме, склонилась в глубоком поклоне, играя глазами и улыбкой. — Чем могу услужить?

Кадзэ выразительно поднял принесенный кувшин и побулькал его содержимым.

— Полагаю, ты, сестрица, не откажешься выпить со мной? В вашем убогом селении воину заезжему с тоски впору завыть. А с тобой, я слышал, бывает очень весело…

Аой отошла чуть в сторону, пропуская гостя в дом, и вновь поклонилась.

— Как мило с вашей стороны предложить мне это, — ответствовала она. — Прошу вас, господин, войдите, окажите честь моему убогому жилищу. Я тотчас же затоплю очаг, чтобы согреть воды. Выпить с вами? С большим удовольствием!

Чтобы пройти в по-деревенски низкую дверь, Кадзэ пришлось склонить голову. В комнате он сразу же принялся осматриваться, чтобы глаза поскорее привыкли к царившему там полумраку. Ничего особенного. Как и в любом крестьянском доме, вместо пола — деревянная платформа с двумя квадратными углублениями, уходящими в землю. Одно — у двери. Ступенька к нему ведет. Очень удобно — входишь в дом, садишься на краю платформы и, ноги на ступеньку поставив, снимаешь сандалии. А второе — в центре комнаты, очаг там. В очаге обычно уголь горит — и тепло, и еду есть на чем приготовить. Но сейчас очаг еле тлеет, редкие янтарные искорки по серой золе пробегают. Стало быть, завтрак Аой готовить еще и не думала. Впрочем, дыма в доме все равно полным-полно, в воздухе хоть узоры рисуй.

Кадзэ присел на край платформы. Разулся. Кувшин глиняный, до краев наполненный саке, рядом с собой поставил. Аой раздула огонь в очаге, подбросила угля и заторопилась к гостю — кувшин забрать. Опытными, привычными движениями сняла намотанную на горлышко тряпку, вынула деревянную пробку, перелила изрядную часть крепкого сладкого напитка в пузатую флягу. Флягу опустила в металлический чайник с водой, уже подвешенный над очагом. Посмотрела Кадзэ прямо в глаза. Снова сверкнула дерзкой улыбкой. Вынула из ниши в стене еще две фляги, наполнила и тоже сунула в чайник.

На маленьком блюде Аой раскладывала закуску — разнообразные соленья.

— Через минуту саке уже согреется, соблаговолите обождать, — сказала она и положила на пол перед самураем высокую подушку — дзабутон. — Прошу вас, господин, садитесь, располагайтесь поудобнее!

Ого, а деревенская веселая девица ведет дело с прямо-таки городским шиком! Кадзэ, поддерживая игру, на коленях подполз к подушке и сел в довольно церемонной позе. Аой пристроилась сбоку, поставила перед гостем блюдо с закусками.

— Ах, — начала она застольную беседу, — ваш приход для меня такая, право, неожиданность! Но в деревне я вас видела. Трудно не заметить такого красивого и мужественного воина, как вы, господин самурай!

Кадзэ счел за лучшее промолчать. Аой, как бы случайно, склонилась к нему — чуть ниже, чем следовало бы. На мгновение мелькнула в низком запахе яркого кимоно округлость ее груди — разумеется, тоже якобы по чистой случайности.

— Не передать, господин, как я надеялась, что однажды вы соизволите меня навестить, — заговорила Аой негромко и жарко, возбуждающим полушепотом, и белой ручкой накрыла руку Кадзэ. — Вы столь привлекательны, столь бесстрашны, столь благородны… Вся деревня только и говорит о том, как вы спасли жизнь бедному угольщику!

Ее вздох заставил всколыхнуться пышную грудь.

— Уверена, нет на свете девушки, которая не влюбилась бы в вас с первого взгляда! Красивый, добрый и наверняка неутомимый в любви, да к тому же и щедрый…

Маленькая ручка поглаживала руку Кадзэ уже весьма недвусмысленно.

— Нет! — резко бросил Кадзэ, отдергивая руку. — Я не красив и не благороден. И слишком беден, чтоб позволить себе быть щедрым с женщинами. А насчет неутомимости в любви — прости, сестрица, не сегодня. Нынче я слишком устал и просто хочу напиться вусмерть, да притом — в приятной компании.

Улыбка мигом слетела с набеленного, нарумяненного личика Аой, глаза стали холодными и злыми. Понимая, что действовать необходимо быстро, Кадзэ тотчас вынул из рукава и положил перед ней небольшой сверток. Коснувшись деревянного пола, сверточек издал приятный звон — ударились друг о дружку туго обернутые в бумагу монеты.

— Разумеется, я не настолько глуп, чтоб верить, что столь милым обществом можно наслаждаться бесплатно.

Аой снова расцвела улыбкой — на сей раз дружелюбно-гостеприимной.

— Ах, право, к чему ввергать себя в напрасные расходы, — заторопилась она, одновременно подхватывая сверток и незаметно засовывая его себе в рукав. — Выпить с благородным господином самураем для меня — честь и удовольствие!

— Слов не нахожу, чтоб выразить свою благодарность, — в тон веселой девице ответствовал Кадзэ, немало позабавленный, — не хотелось бы сегодня заливать свои печали вином в одиночестве.

Аой обернулась к чайнику, потрогала одну из фляжек, проверяя, достаточно ли согрелось саке.

— Ну, не так, чтоб очень уж теплое, — усмехнулась она, покосившись на гостя через плечо, — но когда-то же надо начинать!

Флягу, вынутую из воды, она отерла, поставила вместе с двумя крошечными чашечками на лакированный деревянный поднос и опустила перед Кадзэ на пол.

Наполнила обе чашечки до краев, взяла одну обеими руками и с легким, довольно изящным поклоном протянула Кадзэ со словами:

— Прошу вас, угощайтесь!

Кадзэ взял чашечку. Проглотил залпом крепкое рисовое вино.

— О, — выдохнул он блаженно, облизывая губы, — до чего ж славно…

Перед тем как поднять собственную чашечку, Аой налила гостю еще. Саке она опрокинула в рот по-мужски лихо, сразу видно — привычна была.

— Вкусно, однако. Первоклассное саке, — заметила она одобрительно и, подхватив флягу, плеснула в свою чашечку еще. — А теперь, господин, не изволите ли побеседовать? Уж коли по-другому я нынче развлечь вас не могу, так, может, хоть поведаете мне, какие печали вашу душу отягощают?

Крутя в пальцах свою чашечку, Кадзэ задумчиво разглядывал веселую девицу.

— Совершенно ужасная история, — пробормотал он как бы про себя, протянул чашку Аой и кивнул — наливай, дескать.

— О чем вы, господин? Что за ужасная история? — заинтересовалась Аой. Подняла флягу, легонько встряхнула, проверяя, достаточно ли в ней еще саке, и снова наполнила чашечку самурая.

— Ужасно все, что здесь у вас происходит.

— Да что у нас такого происходит-то?

Аой навострила ушки: вот сейчас господин воин, верно, о разбойниках речь поведет, о том, как они убить его пытались. Она про засаду неудавшуюся уж все знала — вольные молодцы от подружки не особо таились. Но про бандитов Кадзэ даже не упомянул. Наклонился к ней поближе и прошептал, хрипло и страшно:

— Призраки!

Аой, выуживавшая из чайника с горячей водой вторую фляжку, от неожиданности даже из рук ее выпустила. Переспросила изумленно:

— Призраки?

— Да. — Кадзэ покачал сокрушенно годовой. — Призраки. Куда бы ни шел я, где бы ни странствовал, они — тут как тут, и их много. В вашей же провинции, вижу я, дела и вовсе обстоят хуже некуда.

— О чем вы толкуете, благородный господин самурай, никак не пойму!

— Направляясь в здешние места, я остановился ненадолго в деревне, откуда каппа недавно похитил ребенка. Знаешь, кто таков каппа, сестрица?

Глаза Аой испуганно расширились. Она замотала головкой — нет, мол, не знаю.

— Каппа — страшное, отвратительное чудовище, тощее и бледное. А морда у него — получеловеческая, полурыбья. Живут каппы либо под водой, либо близ воды, а чаще всего — в омутах тихих, озерах глубоких да под мостами, через реки перекинутыми. А на голове у каждого каппы, прямо на темени, — чашечка. И сделана чашечка эта не из глины, а из плоти.

Кадзэ легонько постучал себя по темени, чтоб Аой поняла, где именно у чудовища на голове чашечка растет.

— Каннон Милосердная! — ахнула Аой. — Чашечка-то зачем?!

— Как зачем? Для воды, конечно. Пока каппа находится близко от воды, человеку одолеть его никак невозможно. Вот он и носит всегда воду при себе. Оттого-то единственный способ справиться с каппой — это с ног его сбить. Вода прольется, и тогда каппу убить можно.

— И вы, господин, сами, своими глазами этакое чудище видели?!

— А то как же. Одного каппу я даже самолично зарубил. Но тот, в деревне по пути к вам, — нет, для меня он оказался слишком силен. Пришлось от него отступиться. Горько мне стало. Понимал же: он снова и снова детишек похищать будет.

— А зачем эти каппы детишек крадут? Что потом с ними делают?

— Никто толком не знает. Детей, которых каппы похитили, вскорости в реке находят, мертвыми. Утонувшими вроде. А вот что каппы перед смертью с ними делают — это в точности никому не известно. — Кадзэ окинул хижину быстрым взглядом, словно бы желая убедиться, что никто его не подслушивает. — Я, однако ж, думаю, что каппы, перед тем как детей утопить, их насилуют. Иначе откуда бы новым каппам взяться?

Аой всхлипнула от ужаса. Зажала ладошкой рот.

— Да добро бы это было все! Но ведь я тебе, сестрица, и половины еще не рассказал. В здешних местах, под носом у вас, и вовсе такое творится…

— А у нас-то что?

— Тебе что, и о демоне вашем слышать не доводилось?

— Вы, господин, про того демона, что будто бы через деревню Хигаши проскакал? Не верю я в это. Байки!

— Нет, милая. Не байки. Истинная правда. Говорил я недавно с человеком, собственными глазами демона того видевшим. Мерзок и страшен он был — жестокий взгляд, перекошенный рот, кожа алая, точно кровь, и длинные белые волосы, на ветру развевавшиеся. А на лбу — рога, примерно такие. — Кадзэ прижал к голове кулаки и выставил вперед мизинцы, довольно выразительно изобразив небольшие рожки. — Ужасно! Верно люди говорят: демона повстречать — к великой беде. Скакал он на огромном черном жеребце, и, говорили мне, вся деревня видела: у жеребца этого черного из-под копыт молнии голубые вылетали. А выехал тот демон на охоту за грешными душами. Через седло его душа одного бедного грешника уже перекинута была — верно, в ад ее, несчастную, демон вез.

— Да вы точно ли не шутки со мной шутить изволите?

Кадзэ промолчал, лишь покачал вновь мрачно головой и вздохнул тяжело:

— В страшные времена живем мы. Карают нас небеса за непокорство! При великом Хидэёси мир в стране царил и покой. А пришли к власти люди клана Токугава — и с чего править начали? С бойни кровавой! Тридцать тысяч людей погибли, слышишь, женщина? Тридцать тысяч, а то и боле! И это — в одной лишь битве при Секигахаре. Подумай сама, сколько еще было битв, поменьше, и сколько еще будет? Сколько людей еще погибло и скольким погибнуть суждено? Воины Токугава на всех, кто дерзнул им противостоять, как на диких зверей, охотятся. Кого отыщут — убивают. В реках вода скоро от крови покраснеет! Души невинно убиенных денно и нощно взывают к отмщению! По землям нашим призраки бродят, и не найти им покоя, ибо некому за них мстить. И ты, сестрица, еще дивишься, мол, в последнее время что-то много демонов развелось?

— А кто страшнее, господин, — демон или каппа?

— Ясное дело — демон! Каппу убить можно. Да и остеречься от него не так уж и сложно — держи детишек подальше от рек да озер, и никакой беды с ними не случится. А демоны носятся, где пожелают, и никакому человеку с ними не справиться. Захочет демон заполучить человека — заполучит. Тот в доме запрется — демон дверь выбьет. А знаешь ли, что хуже всего? Коли повадятся демоны где-то души грешные собирать, за ними в те края злосчастные и другая нечисть последует. Призраки, чудовища, другие-прочие… Не удивлюсь, если по вашим местам скоро драконы летать станут. Совсем не удивлюсь. Так и пойдет — все хуже и хуже, — пока, значит, души неупокоенные жертвоприношением человеческим не утихомирить.

— И вы столько ужасов навидались?!

На мгновение Кадзэ, с упоением вравший, что на ум придет, приуныл — вспомнилась, совсем не к месту, вполне реальная недавняя встреча с призраком погибшей госпожи.

— Да, — ответил он тихо.

Дурой Аой и злейший враг не назвал бы. Она уже давным-давно поняла: мужчины, почитай, всегда врут и верить историям их и клятвам не стоит. Но то, как просто и обреченно рассказывал заезжий самурай о своих встречах с порождениями Тьмы, заставляло невольно поежиться. Она посмотрела на Кадзэ — губы сжаты, зубы стиснуты. Темные глаза — непроглядные, словно омуты: так и кажется, что видели глаза эти наяву многое, что обычному человеку под силу увидеть лишь в мире ином, меж одним и другим перерождением. Аой неловко замялась, прикидывая — каких слов гость от нее теперь ждет? Наконец решилась все же переспросить чуть слышно:

— Да истинно ли так, господин?

Кадзэ точно ото сна пробудился — встряхнул головой, глаза, обращенные к испуганной девице, ожили. Так. Аой сейчас от ужаса зарыдает. Он, собственно, только того и добивался — неприятно, конечно, мучить бедную женщину, а придется!

— Да, истинно так, — бросил он коротко.

— Что ж нам теперь делать? — пролепетала Аой. Глаза ее наполнились слезами.

Кадзэ пожал устало плечами и залпом допил оставшееся в чашечке саке.

— Понятия не имею, сестрица. Просто рассказываю, что видел, что слышал, что испытал. А вообще-то сплетни ходят, что в соседней провинции следы драконьи не раз уже видели. Не знаю, не знаю. Горный дракон — не морской, не речной, с ним по-доброму не договориться. Коли уж такая тварь где поселится, спасения от нее не жди. Или беги, куда глаза глядят, или сожрет. А с женщинами красивыми драконы знаешь, как обходятся?

При этих словах Аой, ранее сидевшая скромницей, поджав под себя ноги, повалилась со страху на бок. Приподнялась на локте, да так и осталась полулежать, изнывая от тревоги и страха.

— Так что ж нам делать?! — спросила она снова.

— Сказал же — не знаю, не ведаю. Кто знает, что делать и чего не делать в нынешние печальные времена? Правил тайке Хидэёси — жили мы по-человечески, в мире и покое… ну, более-менее. А ныне люди клана Токугава весь порядок в стране порушили, небо и землю местами поменяли. Всюду лезут, везде нос суют, во все вмешиваются. Присвоили себе право судьбы людские вершить, а с чего? Вон на каждом углу болтают — мол, Иэясу со дня на день сёгуном себя провозгласит.

Кадзэ помолчал, махнул безнадежно рукой.

— Да ты, верно, и не понимаешь, о чем я толкую, — добавил он устало, но добродушно.

Аой замотала головкой. Она и правда не поняла ни слова. Деревенской веселой девице правители Японии казались далекими и недоступными, точно боги. Могущественные, таинственные, на людей непохожие… Вот призраки и демоны — дело другое: хоть и опасные, но близкие и вполне реальные. Призрак в селение, в горах затерянное, хоть сейчас нагрянуть может, а вот правитель — навряд ли!

Продолжать самурай не стал — к чему? Молча протянул Аой опустевшую чашечку. Задумавшаяся женщина заметила его жест не сразу. После подхватилась, вытащила из воды очередную флягу, налила торопливо гостю. А руки у нее при этом так тряслись, что фляга в них буквально прыгала, громко ударяясь о край чашечки…