Патрис – Париж, Марэ

Когда-то мы жили вместе, и я знаю, как угодить Саре.

Распахиваю ногой дверь ее спальни и объявляю:

– Мадам, кушать подано!

Она потягивается, садится в постели. Ах, как же она хороша с растрепанными волосами… Ставлю ей на колени поднос. Мы оба голые. На работу сегодня не пойду.

– Чай, тосты, соленое масло, апельсиновый джем.

– Как это мило с твоей стороны, вот только я уже сто лет не пью чая.

Я надеялся на бессонную ночь, на акробатику, на телесные радости, но Сара слишком много выпила и, едва легла, уснула без задних ног. Что ж, удовольствовался тем, что разглядывал ее спящую, она стала еще красивее, еще неотразимее, чем была.

– Прости меня, пожалуйста.

– За чай – да, за все остальное – нет, – отвечает она.

Она просто сказочно прекрасна. А я ее упустил.

– Как ты, Сара?

– Неплохо, а ты?

– Я про здоровье? Как сейчас?

Она смеется, в смехе издевка.

– Разве я тебе не сказала? Эти кретины ошиблись, они думали, что у меня нейродегенеративное заболевание, которое обостряется с каждым приступом, такая гадость, которую неизвестно чем и как лечить. А в конце концов оказалось, что все не так страшно. Как видишь, я хромаю, отсюда и палка, но ведь и на нее я опираюсь не всегда. В общем, чувствую себя лучше некуда.

– Почему тогда по телефону ты мне сказала, что в инвалидной коляске?

– Захотелось пошутить.

– То есть ты не больна? И не была больна?

– Нет.

Она улыбается.

Я подло, трусливо бросил любимую женщину! Я предал ее без какой бы то ни было веской причины! Вся жизнь коту под хвост из-за ерунды! Пожираю ее взглядом:

– Ты могла бы мне сказать!

Она мажет джем на тост, потом спокойно отвечает:

– Зачем? Чтобы ты вернулся?

– Естественно! Значит, и рожать ты можешь?

– Естественно.

– Тебя не парализует?

– Никогда.

Забираю поднос, ставлю его на комод, набрасываюсь на Сару, страстно ее целую. Она меня отталкивает. Думаю, что это игра, повторяю попытку. Она вырывается:

– Вали отсюда, Патрис.

– Шутишь?

– А что, похоже? Давай выметайся. Быстро. – И машет рукой, словно отгоняет назойливое насекомое.

– Шутишь, как с инвалидной коляской.

– Нет.

– Но раз ты не больна…

– Что-что? – В голосе Сары лед. – Продолжай, становится интересно.

Растерянный, продолжаю:

– Мы могли бы снова поселиться вместе, стали бы семьей, подарили бы Джону брата или сестру…

Она хохочет. Смех у нее неестественный, и когда она смеется, то кажется не такой красивой.

– Слушать тебя тошно. – С этими словами Сара выдвигает ящик ночного столика и достает баллончик со спреем для самозащиты. – Эта штука заряжена перцем. Считаю до пяти. Если не исчезнешь, когда досчитаю, брызну тебе в глаза.

– Ты сошла с ума! – Я в ужасе.

– Раз…

– Подстроила мне ловушку? Хотела отомстить, так ведь?

– Два…

– Позволь мне объя…

– Три…

Хватаю свою одежду, торопливо натягиваю трусы, брюки, рубашку, в спешке отрываю пуговицу, носки рассовываю по карманам. Где мои башмаки?

– Четыре…

Да нет, она не осмелится.

– Пять.

Сара нацеливается в меня баллончиком и нажимает на клавишу. Ничего не вижу, на ощупь выбираюсь из комнаты.

Сара – Париж, Марэ

– Ну и сволочь твой папаша! – кричит Патрис и хлопает дверью.

Убираю на место баллончик со слезоточивым газом. Я только притворилась, что нажимаю на клавишу, но, держу пари, глаза у него защипало. Меня трясет, зато я освободилась, и до чего же рада, что сорвала маску с этого слизняка, которого принимала за мужчину. Но при чем тут папа? Без тебя и без него не было бы меня. Спасибо за то, что дала мне жизнь, мама! Спасибо, пусть даже ноги меня не держат, пусть даже ваш друг Тьерри не ошибся в диагнозе.

Подхожу к окну. Вижу, как Патрис бежит по внутреннему дворику – злой до невозможности и босой. Папа говорит: переохладишь ноги – наверняка простудишься. Беру роскошные фирменные английские ботинки ручной работы и выкидываю во двор. Я полный профан в дартсе, никогда не играла в лягушку, целиться не умею, когда бы куда ни прицелилась – непременно промажу. Правый ботинок описал дугу и упал на крышу будки консьержей, а левый угодил прямо в башку Патриса, который заорал как резаный.

– Ты сумасшедшая! Тебе нужна смирительная рубашка! – вопит он, подбирая с земли ботинок. – А где второй?

Молча показываю на крышу. Он подпрыгивает, пытается достать, но его обувка лежит слишком высоко. Туда, на крышу, можно вылезти только из окна консьержей. Он барабанит в дверь будки. Может барабанить хоть до завтра: Жозефина и Эваристо уехали на праздники в Португалию. Закрываю окно. Улыбаюсь своей палке и говорю этому куску резного дерева:

– Я тебя не предала. Мы с тобой никогда не расстанемся.

Смотрю на мобильник – нет ли сообщения от Федерико. Нет. Набираю: «Вы свободны сегодня вечером? Мое совещание наконец закончилось, уф…» Перечитываю, стираю, пишу снова: «Вы свободны сегодня вечером? Это было не совещание, а освобождение». Стираю. Пишу: «Хочу вас видеть». Стираю «видеть», остается «Хочу вас». Стираю. Пишу: «Когда вы уезжаете?» Стираю. Пишу: «Один, два, три». Эсэмэска уходит.

Впервые за много лет жду ответа от мужчины.