Шарлотта – остров Груа

Я приехала на папиной машине, сидела впереди, там, где обычно сидит мама. Папа сказал, что я здесь буду как у Христа за пазухой, допустим, но как за пазухой может быть хорошо, пусть даже и у Христа, там же тесно и дышать нечем. Грэмпи не любит папину машину, всегда называет ее танком, но на этот раз ничего не сказал. На корабле я поехала вниз лифтом, не стала спускаться по лестнице и даже не выходила на палубу. Я живу в комнате Помм. Там есть маленькая фотография нашего папы, которая приклеена к стенке шкафа, и ее видно только с кровати. Я ему про это не рассказала.

Я очень-очень сильно мечтала сюда вернуться. Но все получается не так, как я мечтала. Я чувствую себя старухой, как будто мне вдруг стало тридцать лет, не могу ни бегать, ни просто гулять, даже тарелку принести и то трудно. Мне надо помогать умыться, я впадаю в панику, когда ко мне приближается Опля и просит с ним поиграть. Дышать трудно, а когда кашляю – это просто ужас. Я была так рада снова увидеть Помм, но она, мне кажется, во мне разочаровалась, потому что я гораздо слабее даже старенького Грэмпи. Грэмпи через два дня снимет мне наружные швы, а внутренние, он сказал, снимать не надо, потому что они сами рассосутся. У Грэмпи вообще-то твердая рука. Может, я и забоюсь, но вести себя буду как стоик. Это Помм мне сказала слово «стоик» и объяснила, кто они были такие. Мне лучше с Помм, чем одной в Везине.

Жо подарил мне пакетик конфет, которые называются «Карамель с Груа», потому что их делают только тут. Конфеты в таких пакетиках бывают разные, эти оказались из перуанского шоколада с фисташками, обалденно вкусные. Он мне дает лекарства, чтобы не очень сильно болело. Доктор-кинестезист здесь такой милый, он научил меня сплевывать, чтобы не скапливалась мокрота, ведь если она накопится, может начаться воспаление легких, еще он сказал, что на острове я у него самая юная пациентка, и еще – что нормально дышать я смогу через шесть недель. Вот интересно: дышу с самого рождения и даже не задумывалась никогда, как это – дышать, а сейчас это оказалось так трудно. От доктора я узнала много нового, например, что люди не всегда одинаково дышат, это зависит от возраста. Оказывается, у младенцев дыхание более частое, чем у больших детей, а у детей, даже больших, более частое, чем у взрослых. В школу я вернусь еще не скоро – слишком все время усталая. А вдруг я никогда больше не смогу ни бегать, ни кричать, ни танцевать? И еще: тетя Сара то же самое чувствует, когда видит, как другие скачут? Если бы Грэнни была тут, я бы с ней поговорила обо всем этом, она все понимала. Кажется, я чуть не ушла к ней.

Помогаю Помм делать уроки, сейчас ей задали выучить стихи про свирель:

Память у меня отличная, запоминаю с первого раза и тут же читаю наизусть, а Помм показывает все жестами невидимой публике: какая была тростинка, как летела и махала крыльями птица, как играют на свирели. Все в этих стихах движется, а я сижу в своей комнате и даже пошевелиться толком не могу – прямо как бабочка, приколотая булавкой.