Назначение С.Кириенко было для меня, как и, наверное, для всех, неожиданностью. Тем не менее оно вызывало сдержанный оптимизм — молодой, умный премьер с определенным опытом в бизнесе. Это для нас нечто новое. Такой человек явно не мог желать коммунистического реванша.

Я не знал С.Кириенко — он сравнительно недавно появился в Москве. Каких-то признаков, что меня пригласят сотрудничать с его правительством, не было. Моя вялая попытка установить какой-либо контакт, успехом не увенчалась.

Я находился в конце мая в Бишкеке на конференции МВФ, посвященной 5-летию введения национальной киргизской валюты — сома. Поскольку в 1993 году я всячески сопротивлялся сохранению рублевой зоны, то в какой-то мере имел отношение к появлению этой национальной валюты.

Президент А.Акаев на торжественном обеде в честь М.Камдессю в своем выступлении особенно подчеркнул, что Б.Федоров был практически единственным российским политиком, поддержавшим появление у Киргизстана своих денег. В этом смысле я сделал свой вклад в становление: киргизского суверенитета.

В Бишкеке меня и застал звонок о том, что нужно срочно прибыть в Москву. Чтобы купить билет на самолет, мне даже пришлось занять 150 долларов у находившегося на той же конференции А.Ослунда. В самолете мы летели вместе с Дж. Одли-Сми из МВФ, который бессменно руководит переговорами с Россией уже 7 лет с известными результатами.

В Москве меня еще по пути из аэропорта поймал звонок С.Кириенко, который предложил мне должность министра-руководителя Госналогслужбы. На личной встрече я попытался объяснить, что неплохо бы получить более широкие полномочия, но было очевидно, что он меня тогда в какой-то мере опасался и хотел посмотреть на развитие событий. Мне было не привыкать рисковать, и я согласился.

Вскоре меня представляли в Госналогслужбе в достаточно торжественной атмосфере. Мой предшественник А.Починок был в новеньком мундире главы Госналогслужбы и даже пошел в ней потом гулять по городу.

Я же твердо решил, что форму шить не буду, чтобы не терять времени. Несмотря на то что я люблю необычные ходы в политике, нацепить форменную фуражку с высокой тульей я не смог бы даже ради появления на телеэкране. Я уже предчувствовал, что времени мне отведено немного, но и подумать не мог, что в сентябре все уже закончится.

 

ПРАВИТЕЛЬСТВО С.КИРИЕНКО

Правительство С.Кириенко включало большую часть последнего правительства В.Черномырдина и существенного реформирования претерпеть, к сожалению, не успело. Ничего не было сделано и для реформирования аппарата правительства.

Самым сильным членом правительства был, безусловно, Б.Немцов с его неукротимой энергией и отвагой. К этому времени он уже набрался типично «московского» бюрократического опыта, понял опасность олигархов и стал гораздо более эффективным, чем в 1997 году. Мое мнение о Б.Немцове в 1998 году существенно улучшилось, так как я увидел его в конкретных ситуациях. Он не боится действовать — редкое в России качество.

Хорошим партнером ему был вице-премьер О.Сысуев, взваливший на себя гигантский груз социальных проблем страны и стоически переносящий все атаки критиков. На меня он производил очень хорошее впечатление своей профессиональностью, работоспособностью и трезвостью подходов.

Думаю, что большой ошибкой С.Кириенко была попытка построить экономическую команду правительства вокруг вице-премьера В.Христенко (бывшего заместителя министра финансов). Сам В.Христенко — очень симпатичный и трезвомыслящий человек, но он попал на место, к которому был абсолютно не готов и никогда не будет готов. Отсутствие лидера в экономической команде в какой-то мере способствовало падению правительства.

Еще больше разочаровал меня М.Задорнов, к которому я всегда относился с симпатией, еще со времени «500 дней». В 1993 году он и А.Михайлов получили от меня «корочки» советников министра финансов. Первые месяцы в Минфине он еще пытался демонстрировать какие-то принципы, но затем сник, и Минфин начал постепенно превращаться в министерство расходов.

17 августа 1998 года показало, что М.Задорнов не вполне понимает макроэкономику и финансовые рынки, не обладает необходимым профессионализмом. В правительстве Примакова-Маслюкова он продемонстрировал полное отсутствие принципов и готовность пойти на все, лишь бы остаться в министерском кресле.

Среди остальных членов правительства было немало солидных и опытных людей (Я.Уринсон и В.Булгак). Были и новички и, на мой взгляд, весьма странные назначенцы типа министра труда О.Дмитриевой и министра сельского хозяйства В.Семенова.

Больше всего меня удивила попытка привлечь к работе Ю.Маслюкова. Возможно, надеялись, что это поможет дружить с Госдумой, но на практике эксперимент был обречен. Еще большее удивление вызывали переговоры с Е.Наздратенко о возможности перехода в правительство. Такого рода идеи превращали правительство в удивительную мешанину разных политических оттенков, не говоря уже о сомнительном профессионализме.

Откровенно слабым было руководство аппаратом правительства, который никто даже и не попытался реформировать. Меня бесило, что аппарат правительства саботировал почти любые благие начинания. По важнейшим вопросам, которые требовали немедленного решения, В.Христенко с подачи аппарата подписывал резолюции типа «Внесите согласованный со всеми ведомствами вариант».

Как можно согласовать то, против чего все эти ведомства выступают?

Реформы никогда не могут идти вперед на основе полного консенсуса. Кто-то обязан брать на себя ответственность и принимать решения. Поэтому приходилось идти к премьеру, отрывая его от серьезных проблем.

Сам С.Кириенко всегда меня поддерживал и помогал. Другое дело, что даже его поддержка не всегда пробивала бюрократию. От первоначальной настороженности мы постепенно перешли к нормальной работе. Я непрерывно предлагал новые идеи и старался максимально полно использовать время для конкретных действий. В результате я сделал «головокружительную карьеру» в его правительстве.

Сначала, в отличие от А.Починка, я получил приставку «министр» и мне дали «приставной стульчик» за столом правительства. Спустя немногим более месяца я стал членом президиума и продвинулся в первую треть данного стола. А вечером 17 августа 1998 года меня сделали вице-премьером. И все это — за 2,5 месяца!

Понятно, что многим в правительстве это не нравилось. Обиженный А.Починок, ставший начальником финансового департамента правительства, непрерывно кипел от негодования и критиковал Госналогслужбу. Ухудшились отношения с В.Христенко и некоторыми другими членами правительства.

С.Кириенко же мне импонировал своим хладнокровием, рассудительностью, интеллигентностью. Он не терял чувства самообладания в самых сложных ситуациях и довольно быстро схватывал самые сложные и незнакомые ему вопросы. Пробудь он на своем посту 1–2 года, он мог бы стать очень сильным премьером. Но ему не хватило времени, чтобы раскрыться.

Главной его проблемой была нехватка практического опыта работы в правительстве, в частности в области макроэкономики и чистой политики. Не смог он быстро составить и эффективную команду единомышленников. Его вполне понятная недоверчивость к «московской тусовке» привела к недопустимой потере времени и темпа.

Склонность к компромиссам не позволила принять многие решения, которые были в компетенции правительства.

С другой стороны, как новичок в Белом доме он был склонен доверять мнению некоторых «старожилов» исполнительной власти типа М.Задорнова или С.Дубинина, которые не всегда правильно оценивали экономическую ситуацию.

Отсутствие полноценной команды привело к тому, что для переговоров с МВФ пригласили «варяга» в лице А.Чубайса. Это было ошибкой правительства: оно вручало свою судьбу в руки человека, который не нес никакой ответственности, не будучи членом правительства.

С другой стороны, это было еще более трагической ошибкой для самого А.Чубайса, так как, доверившись Минфину и Центробанку, он попал в западню, когда просил кредиты под неверно сделанный экономический анализ. К тому моменту Анатолий Борисович уже полгода не был в правительстве. В результате он взял на себя еще один «прокол» и навредил своей репутации.

В тот период А.Чубайс выглядел усталым и в значительной мере подрастерял свой энтузиазм. Тем не менее он не удержался, снова пошел в бой и потерпел поражение. Поскольку и в РАО «ЕЭС» он постоянно находился и находится под прицелом политических противников, то ему не позавидуешь. С другой стороны, даже враги признают, что он умеет добиваться результатов. Поэтому и боятся его коммунисты.

В 1998 году я руководил Госналогслужбой всего два с половиной месяца, так как после 17 августа настоящей работы не было. Тем не менее этот период был насыщен событиями и конкретными действиями. Есть о чем вспомнить.

Можно говорить о трех основных направлениях работы: налоговой реформе, ужесточению сбора налогов с предприятий и новой политике по отношению к физическим лицам.

 

НАЛОГОВАЯ РЕФОРМА

Налоговая реформа назрела давно, но до последнего времени мало кто понимал, в чем она должна заключаться. В 1993 году я как вице-премьер создал небольшую комиссию по налоговой реформе во главе с С.Алексашенко, но он ничего не сделал (он говорил, что ничего и не надо делать).

В 1994–1997 годах было много разговоров о налоговой реформе, но все свелось к нескольким указам Президента и написанию многочисленных вариантов Налогового кодекса, который к налоговой реформе не имеет почти никакого отношения. Реформа имеет экономический смысл, а кодифицирование законодательства — чисто юридический.

Когда я познакомился с окончательным вариантом Налогового кодекса в июне 1998 года, то сразу сказал, что он вреден и ничего хорошего стране не принесет. Даже МВФ, опомнившись, начал лихорадочно писать замечания к кодексу. Принятие этих поправок было условием дальнейшего предоставления кредитов МВФ.

К этому времени, изучив много налоговой литературы (прежде всего зарубежной), я имел общее представление о принципах налоговой реформы, которая должна, прежде всего, сводиться к следующему:

— максимальное расширение и «очистка» налоговой базы (уничтожение льгот);

— максимальное упрощение налоговой системы, включая отказ от плохо собираемых налогов;

— снижение относительного налогового бремени при одновременном ужесточении сбора налогов.

Все это должно было стимулировать инвестиции и экономический рост. Именно эти принципы я последовательно реализовывал в правительстве.

Когда я теперь читаю, что Б.Федоров якобы до прихода в правительство говорил одно (надо снижать налоги), а, придя в правительство, стал делать другое (надо собирать налоги), то улыбаюсь. Все это — абсурд и ложь. Особенно когда такого рода обвинения раздаются из уст тех, кто был в правительстве и должен был знакомиться с предложениями Госналогслужбы. Старая проблема — у нас никто ничего не читает и не пытается ни в чем разобраться.

Я выступал и буду выступать за снижение налогов для граждан и предприятий. Частное лицо обычно более эффективно использует свои деньги, чем государство. Одновременно я выступал и буду выступать за жесткий сбор налогов, потому что без этого государство не может существовать.

Другое дело, что составной частью любой налоговой реформы должно быть ужесточение контроля над государственными расходами, борьба с коррупцией, чтобы основная масса населения почувствовала, что она что-то получает в обмен на свои налоги.

При этом любой человек должен понимать, что в нашей стране собирается ничтожно мало налогов, уклонение реально составляет не 50 и даже не 75 процентов (эта цифра ближе к 90 процентам). Страна, которая добывает 300 млн тонн нефти, производит миллионы тонн алюминия и стали, продает золото и алмазы, не может иметь бюджет меньше, чем, например, у американского штата Миннесота.

Следовательно, денег в стране полно, но значительная их часть называется долларами США. Легко подсчитать, что 20 или 30 млрд наличных долларов в России (консервативная оценка) по текущему курсу больше, чем рублевая денежная масса (денежная база). А мы знаем, что в год в Россию ввозится банкнот США на 15–16 млрд долларов.

Полным банкротом является правительство, которое неспособно собрать налоги, а не страна. Теневая экономика стала сегодня существенно больше легальной экономики, учитываемой в официальной статистике. Текущий платежный баланс у нас имеет положительное сальдо во многие миллиарды долларов.

Поэтому я вышел в правительство с предложениями:

— снижение налога на прибыль до 15–20 процентов (он не имеет большого смысла в любой стране);

— снижение налогов на зарплату (социальных взносов) в 2 раза;

— введение единого подоходного налога на уровне 15–20 процентов;

— усиление налоговых органов с целью повышения сбора налогов.

При этом, естественно, предлагалось не трогать на первом этапе налог на добавленную стоимость, чтобы не рубить сук, на котором сам сидишь. Страна, которая является банкротом, не может отказываться от основного источника своего финансирования.

Налог на прибыль в современной экономике при многочисленных уловках не имеет большого экономического смысла, он больше нужен для акционеров компаний, чтобы следить за менеджментом, который часто имеет тенденцию много тратить денег на себя и забывать о владельцах компании. Его в принципе можно было бы отменить или свести к символической цифре. Такие предложения можно встретить сегодня, например, в экономической литературе в США.

Подоходный налог у нас практически не собирается, значит, его снижение почти безболезненно для бюджета. Единая (плоская) ставка необходима для того, чтобы богатые и хорошо оплачиваемые люди имели стимул платить налог. При этом налог должен взиматься у источника, чтобы свести к минимуму роль деклараций. Понятно, что при этом должен быть солидный необлагаемый минимум дохода, чтобы для менее обеспеченных слоев сохранить фактически прогрессию налогообложения.

У нас же Госдума лицемерно оставляла и оставляет «дыры» в налоговой системе в виде льгот для процентов по вкладам и утвердила систему сбора налогов на базе деклараций, которые никто не в состоянии обработать. Правительство Е.Примакова пошло еще дальше в ошибочной политике, предлагая сохранить две прогрессивные шкалы подоходного налога, причем разные для основного и второго места работы. С учетом инфляции реальный уровень обложения доходов населения только возрастает.

Только единая «плоская» ставка подоходного налога на достаточно низком уровне при условии жесткого сбора у источника может переломить негативные тенденции. На мой взгляд, данный бюджетный источник при благоприятном развитии событий может удваиваться (в реальном выражении) каждые два года на протяжении ближайших 10 лет.

Большую проблему представляют собой так называемые взносы в различные социальные фонды (пенсионный фонд, соцстрах, медицинского страхования, занятости и т. д.). На самом деле никаких взносов у нас нет, а есть примитивные налоги на зарплату, которые плохо платятся, стимулируют сокрытие зарплаты через различные депозитные, страховые и вексельные схемы.

При этом пенсионные и медстраховские взносы собираются десятками тысяч людей, которые делают (дублируют) работу налоговой инспекции, но за гораздо большее вознаграждение. Зачем тратить столько денег? Нынешнее руководство налоговой службы правильно продолжает начатый нами курс на перевод всех функций сбора налогов в одно место.

Ключевая задача — резкое снижение налогов на зарплату (в 2 раза), чтобы отнять у юридических лиц стимул использовать различные зарплатные схемы. В первые же дни пребывания в Госналогслужбе я послал грозную телеграмму всем банкам и страховым компаниям, суть которой сводилась к тому, что зарплатные схемы, к сожалению, прямо не нарушают законов (Госдума их защищает), но «дружить» с теми, кто их активно распространяет, мы не будем. Реакция была очень возбужденная, особенно со стороны «крупного капитала».

Лучше всего довести суммарные налоги на заплату до 20 процентов, при этом, проводя настоящую пенсионную реформу, при которой люди будут реально накапливать свои пенсионные взносы.

К сожалению, никто в правительстве не хотел даже думать над такими проблемами, а некоторые (В.Барчук и О.Дмитриева) активно противодействовали реформе. М.Задорнов, как обычно, не смог подняться над сиюминутными проблемами, чтобы оценить, как мы будем жить уже завтра. Такой «бухгалтерский» подход и нерешительность были настоящей бедой правительства С.Кириенко.

Налоговая реформа, которую я предлагал, сначала была существенно «кастрирована» самим же правительством, а потом безнадежно увязла в Госдуме. Складывалось впечатление, что большинству нашей политической элиты просто ничего не нужно. Интересы государства и общества, видимо, никого не волнуют, кроме таких идеалистов, как я.

 

ЛЮДИ НАЛОГОВОЙ СИСТЕМЫ

Коллектив Госналогслужбы уже давно привык к частым сменам руководства: Гусев-Лазарев-Артюхов-Починок. Мой приход никого не удивил. Как дважды бывший министр финансов, я не был чужим для всей финансовой системы, а в 1990 году нарождающаяся налоговая служба была частью Минфина.

Было приятно встретиться с некоторыми людьми, продолжавшими работать в старом здании на Неглинной улице еще со времен нахождения в нем Минфина РСФСР. Прежде всего, речь идет о В.Гусеве, который сам дважды возглавлял Госналогслужбу и как классный специалист нужен был любому нормальному ее руководителю.

Я пришел в здание ГНС, где в 1990 году был мой кабинет министра финансов (в нем теперь сидит первый заместитель налоговой службы). Я понимал, что времени будет не так уж много и надо сразу включаться в работу.

Мне удалось освободиться от некоторых, не вписывающихся в мою стратегию, заместителей и нескольких, явно коррумпированных, начальников подразделений. В качестве новых замов привлек и своего бывшего зама в Минфине И.Селиванова, замминистра финансов В.Ковалева, а также М.Мишустина для развития информационных систем. Было еще несколько кандидатов на высокие посты, но взять их на работу не успел.

Сотрудники моего ведомства делились на несколько больших групп. Во-первых, честные и опытные работники, которые не могли себя найти в частном бизнесе и держались за государственную службу, несмотря на мизерную зарплату. Такие люди вели себя тихо и старались особо не высовываться.

Во-вторых, значительная прослойка людей, которые не отличались профессионализмом и усердием, но заменить которых было невозможно из-за отсутствия кандидатов.

И, в-третьих, группа людей «со стороны» (не из финансовой системы), которые пришли в налоговую службу решать свои и чужие проблемы, и небескорыстно. Таких людей уволить было невозможно. Они были готовы работать без зарплаты.

Например, начальник управления кадров А.Жилина (бывший депутат Госдумы и коммерсант) настолько прославилась своей бурной коммерческой деятельностью, что мне тут же представили на нее негативную информацию.

Оказалось, что многочисленные «сигналы» ранее не расследовались, а вся налоговая знала, что начальник управления лично — и весьма своеобразно — контролирует кадровые передвижения тысячи сотрудников по всей стране. Мне в первый же день намекнули, что Госналогслужба — важный инструмент борьбы на будущих выборах.

Я тут же избавился от проблемы, дав телеграмму по системе, что не намерен вмешиваться в назначения руководителей инспекций уровня ниже субъектов Федерации. Из Москвы невозможно и не нужно назначать всех. Надо иметь хороших руководителей инспекций субъектов Федерации. А они будут назначать людей в регионах.

Другое дело, что налоговая полиция, которая должна выискивать коррупцию в налоговой системе и имеет представителей в здании на Неглинной, несмотря на мою просьбу, ничего не дала мне по сотрудникам центрального аппарата. Я продолжал спрашивать и даже пригрозил лишить полицейских помещения в Госналогслужбе, если не будут получать результаты борьбы с коррупцией.

Исключением из этого была не слишком полезная, но обширная подборка документов о коммерческой активности первого заместителя А.Починка В.Бушмина. Я предложил ему уйти, и его с подозрительно большой радостью тут же забрал в Минфин М.Задорнов. Есть над чем задуматься.

Других серьезных назначений в центральном аппарате и в регионах я сделать не успел. Главная проблема состояла в бюрократической медлительности и в хронической нехватке квалифицированных кадров. Меня поражало, что руководители правительства отказывались быстро решать кадровые вопросы и практически ничего не изменили в работе аппарата правительства, который тормозил все мои начинания.

Одной из проблем Госналогслужбы был низкий уровень зарплаты сотрудников, что закономерно вело к отсутствию стимулов к работе, большой текучести и неизбежной коррупции. Зарплата в Госналогслужбе была ниже, чем в любом министерстве и в налоговой полиции. Даже заложенные в бюджете цифры не выплачивались в полном объеме. А наши сотрудники должны были собирать миллиарды, сталкиваясь со многими опасностями.

Я предпринял усилия по исправлению ситуации. Были разработаны варианты новой системы стимулирования налоговиков (работников налоговой системы). Старая система фонда поддержки налоговой системы в виде процента от собранных штрафов была отменена несколько лет назад, и положение в системе последовательно ухудшалось.

Мы рассматривали следующие варианты оплаты труда: в виде процента от штрафов; в виде процента от общего сбора налогов; в виде процента от превышения сбора налогов над предшествующим или плановым уровнем.

Главное было — материально заинтересовать всю систему и всех сотрудников, но не давать выбора конкретному человеку в отношениях с конкретным налогоплательщиком (чтобы избежать искушения взяткой).

Премьер-министр С.Кириенко вроде бы с пониманием воспринял наши предложения, но большая часть правительства реагировала на них чуть ли не с возмущением.

Особенно меня удивили бывшие «яблочники» М.Задорнов и О.Дмитриева, которые, как экономисты, должны были бы соображать. О.Дмитриева, например, начала говорить, что наши предложения означают чуть ли не «феодальную систему кормления». Я вообще не понимал, как эта дама, чей уровень экономического мышления поражал своей дремучестью, могла закончить институт и стать кандидатом наук.

Я пытался объяснить, что Госналогслужба собирает деньги, в том числе и для них всех, и глупо рубить сук, на котором сидишь. Без налогов не будет ни одного министерства. Я даже сказал, что скоро Российское правительство будет сидеть в пределах Садового кольца, как Советское правительство в 1991 году — без денег и без власти. Бесполезно. Вопрос перевели в законодательное русло, где он благополучно «утонул». Результаты такого бездумного подхода налицо и сегодня.

Я пытался поднять моральный дух в налоговой системе, открыто борясь за права и зарплату налоговиков, обращениями к работникам инспекций (в том числе по электронной почте), показывая своими действиями, что нашей профессией можно гордиться, что мы играем важную роль в судьбе страны. Не знаю, насколько это действовало, но все, что было в моих силах, я делал, поэтому совесть моя чиста.

 

ДЕБАТЫ ВОКРУГ НАЛОГОВОЙ ПОЛИЦИИ

Я уже говорил, что еще в 1993 году активно выступал против создания обособленной налоговой полиции. Время полностью подтвердило мою правоту, а сам «прародитель» полиции А.Починок в 1998 году с горечью признался мне, что это была одна из его ключевых ошибок в период работы в Верховном Совете.

Только несведущий человек не понимает, что существование двух автономных ведомств со сходными задачами не может не нанести вреда делу. С момента создания налоговой полиции налоговые поступления в реальном измерении неуклонно снижались. Процветал и процветает двойной счет «достижений» и взаимное недоверие полицейских и налоговых инспекторов, последние считают налоговую полицию бездельниками.

Есть вопросы к полиции и о количестве расследований налоговых преступлений, «странной» реализации арестованного имущества и т. д. Разговоров о коррупции в налоговой полиции существенно больше, чем о коррупции в налоговой службе.

В налоговой полиции в 1998 году было более 38 тыс. сотрудников, причем 2/3 из них — офицеры в звании старше капитана, включая 120 генералов. Наряду с 180 тыс. налоговых инспекторов (4/5 из них — женщины с мизерной зарплатой) все это создает более чем странную картину. Самая большая налоговая армия в мире и нулевой результат.

Я сразу стал выступать за создание министерства доходов в составе Госналогслужбы, налоговой полиции и комитета валютно-экспортного контроля (ВЭК). Наше реформаторское правительство меня не поддержало. Г.Боос при Е.Примакове добился большего в реализации этой моей идеи. Правда, ГНС пока лишь переименовали в министерство налогов, что не придало ему существенно больше функций.

На меня сразу началась массированная атака со всех сторон в защиту налоговой полиции. Аппарат реформаторского правительства отбрасывал все мои предложения — «согласуйте со всеми заинтересованными ведомствами».

В.Христенко в принципе не брался принимать решения в этой сфере. Подрывную работу активно вела и налоговая полиция, а в Госдуме чуть ли не все фракции (прежде всего коммунисты) как обычно лицемерно заговорили о «подрыве» национальных интересов. Еще раз стало ясно, что наши дела никого не волнуют.

Главный аргумент «против» заключался в том, что налоговая полиция является силовым ведомством и несовместима с гражданской инспекцией (также много говорилось о военном статусе сотрудников, о наличии аппарата следствия и т. д.).

На мой взгляд, все это — надуманный предлог. В других странах можно, а у нас нельзя. Нигде, кроме Италии, ничего подобного налоговой полиции вообще нет. Везде силовыми ведомствами, включая министерство обороны, командуют гражданские лица. У нас же генералы могут возглавлять все, что угодно (от Администрации Президента) до губерний, а гражданских лиц дискриминируют.

На деле, лишив налоговую службу возможности проводить расследования и добывать улики, власти произвели преднамеренную «кастрацию» всей системы сбора налогов. Иначе как сознательным вредительством все это нельзя назвать.

Как-то мне в руки попала полусекретная аналитическая записка, подготовленная юристами налоговой полиции, в которой они обвиняли меня чуть ли не в государственной измене, которая состояла в неблаговидных попытках заставить налоговую полицию работать. Ни больше ни меньше.

Не долго думая я вызвал начальника этого департамента, показал ему записку и прямо спросил: «Значит, это вы меня считаете сторонником снижения борьбы с преступностью и чуть ли не изменником Родины?»

Он смутился — было понятно, что выполнял заказ своего начальства. Тогда я приказал ему готовить бумагу о целесообразности объединения инспекции и полиции, что он и сделал. К сожалению, довести всю эту работу до конца не удалось.

Не так давно, прочитав в «Московском комсомольце», что С.Алмазова сняли за то, что руководимая им служба сильно боролась с налоговой преступностью и получила большие результаты, я рассмеялся. Подобное может писать только небезызвестный Хинштейн.

Вспоминаю, как еще в 1993 году я дал С.Алмазову задание расследовать и выявить хотя бы несколько известных людей, злостно уклоняющихся от уплаты налогов. Было ясно, что необходимо наказать хотя бы нескольких известных, особенно наглых нарушителей, чтобы другим неповадно было. В 1998 году я спросил, как выполняется то мое поручение. В ответ получил невразумительные общие фразы типа: «Мы продолжаем работать».

Максимум, что мне удалось, — получить как члену президиума правительства полномочия по координированию действий налоговой полиции. Это было сделано по рекомендации МВФ, которому надоело спрашивать правительство, когда мы начнем собирать налоги.

Понятно, что это несколько усилило мои позиции и я постоянно требовал от С.Алмазова конкретных результатов. Результатов не было, и я думаю, что он в значительной степени уже не контролировал собственную систему. Она жила по каким-то собственным законам, и сбор налогов в ее интересы уже просто не входил.

Еще одно любопытное воспоминание. Обдумывая, как мне повысить эффективность налоговой полиции, я стал анализировать требования к их физической подготовке. Понятно, что большинство старших офицеров не выдержало бы переэкзаменовки с кроссами и отжиманиями. Думаю, что много пузатых офицеров отправились бы на пенсию.

Такие мои намерения их еще более напугали, и я уверен, что руководство налоговой полиции сыграло свою роль в политической кампании против меня в сентябре 1998 года. -

 

«СПИСОК ФЕДОРОВА», ФИЗИЧЕСКИЕ ЛИЦА, «РЕЙДЫ»

Первым делом я стал налаживать работу по сбору налогов с физических лиц. Меня поражало, что в стране исправно платят налоги в основном бедные люди, а множество сомнительных бизнесменов, коррупционеров и нуворишей, нагло демонстрируя свое богатство, не платят ни копейки.

Во всех нормальных странах именно на налоги с физических лиц падает большая часть доходов бюджета. У нас эта доля обычно не превышает 10 процентов вместо необходимых 50–70.

Статистика, которую я потребовал от налоговой полиции, показала, что за пять лет своего существования она расследовала дела всего нескольких сот человек, а наказано было в лучшем случае несколько десятков. В стране, где процветает уклонение от налогов, шансы быть преследуемым за налоговые преступления составляют примерно 1:10 000 000! Зачем нужно платить налоги?

Меня поразило, когда весной 1999 года новый главный налоговик страны Г.Боос отмахнулся от этой проблемы как от назойливой мухи и заявил, что налоги надо собирать со всех. Кто спорит? Однако со всех означает у нас — ни с кого. С кого-то надо начинать в первую очередь. Начинать надо, на мой взгляд, с самых богатых и наглых, тогда это заметят тысячи и миллионы простых налогоплательщиков.

Я объявил о создании в ГНС специального отдела и о составлении особого списка наиболее известных и богатых людей, которые будут проверяться в первую очередь. Какой смысл начинать с пенсионеров, торгующих пучками редиски? Список стал сенсацией, на что я, впрочем, и рассчитывал.

Газета «Коммерсант» откликнулась собственным списком почти в 300 человек, и недалекая общественность почему-то восприняла это очень серьезно. Кто-то возмущался, что его включили, а кто-то — что нет. Жена М.Задорнова недоумевала, почему он оказался в списке «Коммерсанта», к которому они не имели отношения. Она, видимо, думала, что это был список Госналогслужбы.

Некоторые олигархи лично и конфиденциально доложили мне, что задекларировали очень значительные суммы и «чисты» перед законом. Приятно было узнать, что кто-то платит налоги на сотни тысяч и даже миллионы долларов. С другой стороны, список «Коммерсанта» был весьма полезен для нас как один из источников информации.

Я встречался с заместителем Администрации Президента Е.Савостьяновым, дабы вовлечь в процесс проверок деклараций о доходах и собственности госслужащих.

Известная инициатива Б.Немцова постепенно, к сожалению, вырождалась, уже отменили декларирование имущества родственников чиновников. Однако даже имеющиеся декларации и отсутствующие в них сведения могли дать обильную пищу для большой работы. Предварительное рассмотрение деклараций некоторых сверхизвестных чиновников удивило даже меня.

Необходимо было «нажать» на налоговую полицию, которая всячески сопротивлялась активной работе и под любым предлогом затягивала и саботировала мои начинания. Список их конкретных дел по уклонению от налогов в стадии следствия был крайне мал, и складывалось впечатление, что они не хотят идти на малейший риск, а расследования производят только под большим давлением или в связи с личными и корпоративными интересами.

Одно из самых любопытных дел было связано с В.Жириновским. Наши сотрудники доказали, что он должен был заплатить по крайней мере 600 тыс. долларов налогов с «подарков». Это были только документированные, случаи получения им «в качестве подарков» десятков автомобилей, а сколько осталось за кадром!

Я встретился с В;Жириновским, он долго ломал комедию и даже предлагал заплатить 50 тыс. (было непонятно — мне или государству). Я сказал, что он не сидит в тюрьме только из-за своего статуса депутата, и дал ему пару недель на обдумывание.

Мне тут же стали звонить из Белого дома и предлагать его, по крайней мере сейчас, не трогать, так как он очень важен для «правильных» голосований в Госдуме. Я в конце концов приказал передать дело в суд, но что-то не видно каких-либо действий. Правительству, видимо, теперь не до этого.

Впрочем, в момент отставки Г.Бооса об этом деле вновь заговорили, но из налоговой службы мне сообщили, что дело В.Жириновского пропало. Вот так. Но ничего. Придет время — найдем.

Другая любопытная встреча в 1998 года — с Брынцаловым, который свое безумное богатство охотно демонстрирует по телевидению и в журналах. Он даже задекларировал непонятно как купленный большой дом в США и «роллс-ройс» за 200 тыс. долларов. Доблестная налоговая полиция, которую так защищают некоторые СМИ, ничего не замечала и ничего не делала. Было очевидно, что никто, кроме меня, с ним не хочет связываться.

Разговор с Брынцаловым был смешным. Он все время пытался пригласить «своего» бухгалтера ко мне в кабинет, так как сам «ничего не понимал». Я подробно разъяснял ему, что, например, получение услуг от «его» фирмы в виде офиса, обедов, билетов на самолеты и т. д. тоже может рассматриваться как доход. Он же уверял, что ничего, кроме зарплаты депутата, не имеет. Очевидно, что тщательное расследование могло бы дать удивительные результаты.

Думаю, что еще несколько месяцев — и мне удалось бы раскрутить эти и многие другие крупные дела, связанные с уклонением от налогов. Я абсолютно уверен, что рыба всегда тухнет с головы и начинать надо с самых крупных нарушителей. Только тогда основная масса граждан в своем большинстве будет спокойно соблюдать законы. Очевидно, моя отставка с должности в значительной мере вызвана именно этой активностью. От прямых и скрытых угроз мои противники перешли к действиям.

Другое интересное дело тех летних месяцев — активная работа налоговой службы по выявлению теневых доходов. Например, рынок аренды жилья только в Москве, вполне вероятно, составляет не менее миллиарда долларов в год. Налогов с этих доходов платится в лучшем случае 1 процент.

Я организовал массовые и сплошные проверки нескольких престижных зданий в Москве (например, высотное здание на площади Восстания). Инспектора с привлечением других государственных служб стали обходить все этажи, и тут же стали выявляться десятки квартир, сдаваемых иностранцам по 1000-10 000 долларов в месяц. Налогов с этого дохода почти никто не платил. После наших акций сотни людей потянулись в налоговые инспекции. Ни один политик не высказался об этой акции положительно.

Аналогичным образом мы начали проверять и некоторые элитные дачные поселки типа Николиной горы, конкретные фирмы, рестораны и т. д. Я выписывал десятки предписаний на проверки. И везде выявлялась картина массового уклонения от налогов. Хотя были и приятные исключения. Один из самых известных московских ресторанов платил, как оказалось, столько налогов (десятки тысяч долларов в месяц), что никто из моих знакомых просто поверить не мог.

Характерен негативный пример московской компании «Автолайн», где нет и никогда не было учета билетов и гигантские суммы уходили и уходят от налогообложения. Компанию политически прикрывают некоторые видные московские деятели. Проверки, в том числе мои личные, конкретных маршрутов, показали абсолютный финансовый беспредел. Водитель не дает билеты, а пассажир их не требует. Сокрытие доходов особенно никто и не прятал. В годовом исчислении «черный нал» в таком бизнесе мог составлять многие миллионы долларов.

Аналогичная картина была и на продовольственных рынках. Однажды во время рейда по московскому рынку мы прошли несколько павильонов с контрольными покупками, и везде не пробивали или не давали чеки. Оптовые рынки в Москве, созданные в период дефицита, сегодня прикрывают потери бюджета на сотни миллионов долларов, но власти и не думают принимать меры.

Проверки автозаправок дали тот же печальный результат. Поразительно, но и граждан отучили брать чеки — это стало почти неприличным действием отдельных «зануд». Кстати, в некоторых странах к ответственности привлекают и покупателей, которые не берут чеков.

Поскольку я постоянно требовал массовых проверок по всей стране, многим это очень не нравилось. Теневая экономика процветала, а меня стали обвинять в «популизме». Гигантские деньги обращались и обращаются бесконтрольно, и никого это не волнует.

А Б.Федоров «высовывается», вместо того чтобы мирно проводить совещания и «просиживать штаны» на работе. Никому, кроме меня, это было не нужно. Это отчетливо вскрывает политическое лицемерие практически всех партий и их лидеров. Лучше поговорить о НАТО или захоронении В.Ленина.

Мне стало ясно, что широко разрекламированные налоговые декларации в России не работают. Мы приняли американскую систему деклараций, не имея технической возможности обрабатывать и тем более проверять эти бумажки. Собираем по 4–5 миллионов бумажек и тут же складываем в архив. Эффективность такой работы крайне низка. Налоги надо собирать у места их получения.

Было понятно, что декларации слишком сложны для заполнения и часто непонятны даже образованным людям. А армии налоговых консультантов у нас нет.

Поэтому я добился принятия двух форм деклараций, причем для основной массы населения — существенно упрощенной. В перспективе упор должен делаться на уплату всех налогов у источника, а роль деклараций должна быть сведена к минимуму. Ее можно оставить только для граждан со сверхвысокими доходами и для тех, кто получает доходы из-за границы.

Особенно стоит вспомнить нашу антиалкогольную кампанию. Сегодня об этом много говорят, но мы начали эту работу много раньше. Я постоянно требовал от своих заместителей действий и даже лично принимал участие в двух операциях по выявлению поддельных марок, неучтенной продукции и т. д. Массовые операции проводились по всей стране и давали результаты. Разрабатывались новые методы борьбы со злоупотреблениями в этой сфере.

У меня сложилось впечатление, что проблема существенно больше, чем кто-то предполагает. Другое дело, что борьба с помощью наших чиновников не могла быть слишком эффективной и быстрой. Мой заместитель по алкоголю Берестовой был, вероятно, моей кадровой ошибкой (я оставил его на должности).

Правительство Е.Примакова еще осенью 1998 года наивно полагало, что монополия на алкоголь мгновенно даст ему огромные ресурсы. Сегодня очевиден провал этих планов. Легенда об огромной роли водки в бюджете СССР живет, но в новых условиях никогда не реализуется. Тем не менее наведение жесткого порядка в этой сфере крайне необходимо, но реальных шагов пока не видно.

Большое внимание я старался уделять пропаганде нашей налоговой политики. Вместе с начальником управления информации Р.Досмухамедовым разрабатывалась подробная программа разъяснения нашей налоговой политики и действий в разных формах и для разных аудиторий. Так, была сделана специальная программа для школ.

Мы запланировали серию уличных плакатов. Этот проект позже был реализован налоговой службой. Моим любимым был и остается плакат «Уклонение от налогов — преступление перед Родиной».

Стараясь быть максимально открытыми в своей деятельности, постоянно проводили встречи с журналистами, пресс-конференции. Я посетил несколько редакций газет, где пообещал приглашать журналистов на все достойные их внимания мероприятия, и сдержал слово. В целом, я не могу пожаловаться на негативное отношение прессы ко мне, хотя заказных и просто грязных публикаций против моей деятельности всегда хватало.

Самое главное достижение тех летних месяцев — Госналогслужбу быстро стали воспринимать всерьез. Достаточно сказать, что я как-то раз пошутил, что надо бы проверить и дачу А.Починка. Он шутки не понял и воспринял все более чем серьезно. Значит, старались мы не зря.

 

«БОРЬБА» С ГАЗПРОМОМ

Многим запомнилась наша драматичная борьба в июне-июле 1998 года с Газпромом.

Началось с того, что я с удивлением узнал: Госналогслужба заключила с Газпромом абсолютно незаконное соглашение. По этому соглашению Газпром был обязан платить существенно меньше налогов, чем положено по закону. Это соглашение не было санкционировано правительством, и министр финансов М.Задорнов отказался его подписывать. Более того, даже это льготное соглашение Газпромом не выполнялось.

Я его отменил и проинформировал об этом Газпром и правительство. Никто меня к этому не вынуждал — это потом почему-то все думали, что я выполнял указания С.Кириенко и Б.Немцова. На самом деле я действовал самостоятельно и дал указания территориальным инспекциям применять всю мощь возможных санкций против неплательщиков, включая Газпром. В рамках закона и собственных полномочий.

А санкции могли быть очень простые — штрафы и пени, арест имущества и его продажа (через налоговую полицию) для покрытия налоговой задолженности. Ничего особенного или необычного здесь нет. Просто до меня санкции применяли неохотно. Зато потом «Коммерсант» с издевкой писал, что Б.Федоров арестовывал газ прямо в трубе. Мне всегда казалось, что это наше единственное деловое издание страдает желтизной и непрофессионализмом.

С этого момента началась наша «война», и Газпром стал предпринимать ответные меры. Подняли невообразимый шум соответствующие депутаты в Госдуме (те, кто всегда готов что-нибудь поддержать в обмен на поддержку в иной форме). Потом Газпром решил нас взять измором, уменьшив сумму платежей. В ответ я начал повсеместно и без дискуссий применять самые жесткие санкции, предусмотренные законом, к Газпрому и его дочерним предприятиям.

Газпром ссылался на то, что и ему все должны, включая федеральный бюджет. Прямых долгов бюджета на самом деле практически не было, а была косвенная задолженность через бюджетные или полубюджетные организации типа Министерства обороны. Никакого учета таких долгов в Минфине не было и не должно быть. Это вопрос к Госдуме и Минфину, которые порождают данную проблему, принимая изначально нереальные бюджеты.

Кроме того, Газпром никогда не пытался по-настоящему давить на своих неплательщиков (включая бюджетных), соглашался на почти всегда «пахнущий» коррупцией бартер и вообще тратил массу денег неизвестно куда и на что.

Так, во всяком случае, считали правительственные эксперты. Количество социальных и прочих «непрофильных» объектов в системе Газпрома не является секретом. Поэтому давление на Газпром было оправданным и законным.

Надо сказать, что руководство Газпрома привыкли чувствовать себя хозяевами жизни. В каком-то рейтинге руководителя Газпрома по статусу даже приравняли к премьер-министру. Руководители Госналогслужбы ездили и сегодня ездят «на поклон» в офис Газпрома. Мне впервые удалось продемонстрировать им и всем другим нефтяным и прочим генералам, что у государства есть власть, которую иногда оно может применять. А начинать надо с сильнейшего противника. Остальные сделают выводы сами.

Вопрос перешел на уровень С.Кириенко и Б.Немцова, как председателя коллегии представителей государства в совете директоров Газпрома. Я тогда очень зауважал Бориса Ефимовича как единственного члена того правительства, который был способен на мужественные поступки и проявил себя в минуты кризиса действительно крепким парнем.

При его поддержке мы сделали следующий шаг, который отрезвил руководство Газпрома. Во-первых, прозвучала угроза смены руководства компании. Руководство Газпрома встревожилось. А после того как наши налоговики — в том числе полицейские — появились в штаб-квартире Газпрома и в их дачном поселке (там нашли даже водку без акцизных марок), процесс пошел по верному руслу.

Выяснилось, что:

платить они могут существенно больше, чем говорилось ранее;

могут начинать избавляться от многочисленных ненужных и дорогостоящих активов (типа пансионатов);

могут жестко требовать от своих контрагентов платежей (повышать денежную составляющую в расчетах).

При этом империя Газпрома настолько велика, что у нас даже не было ее полной картины. Никто в стране не знает, как на самом деле богат Газпром. Я же, к сожалению, не успел провести комплексную проверку всей системы Газпрома.

Увы. Выдержки правительству хватило ненадолго. Вяхирев дошел до Ельцина (который нас в целом жестко поддержал) и активно воздействовал на С.Кириенко. Начали создавать компромиссные комиссии по изучению вопроса взаимных претензий. Мы посадили команду неплохих специалистов непосредственно в Газпром для расследования вопроса реального финансового положения компании (часть этих людей после моего ухода взяли на работу в Газпром — они это могут себе позволить).

Дело стало затягиваться и, по сути, «уходить в песок». Сейчас я понимаю, что некоторые мои сотрудники высокого уровня и часть правительственных чиновников выполняли заказ, намеренно блокировали и саботировали мои усилия.

Помню, как меня вызвали в Госдуму возмущенные депутаты, искусно «подбадриваемые» Газпромом. Наглое, но типичное для Госдумы лицемерие: депутаты прекрасно знают состояние бюджета и проблемы с выплатами учителям или военным. Тем не менее они тратят время на борьбу с теми, кто пытается эти деньги добыть.

Я спокойно вышел на трибуну и без лишних эмоций рассказал бывшим коллегам-депутатам, что действую исключительно в соответствии с законами, принятыми парламентом. Если кто-то не платит налоги, я обязан применять санкции. Не нравится — измените закон и напишите, что с Газпрома налогов брать нельзя. Такой подход несколько отрезвил и разочаровал наших парламентариев.

Кто-то стал кричать: «Не надо с ним разговаривать. Он исполнитель. Давайте вызывать главных виновных». Н.Рыжков напирал на низкий статус руководителя Госналогслужбы, который, по его «компетентному мнению», сам ничего никогда не делает: «Они бы нам еще дворника прислали». Лишний раз убедившись в ограниченности мышления Н.Рыжкова, я с удовлетворением и хладнокровно покинул зал. Этот раунд мы выиграли.

Должен оговориться: лично я очень люблю Газпром как ведущую и, вероятно, лучшую российскую компанию и даже владею небольшим пакетом его акций (при приходе в правительство задекларировал). Я встречался с Р.Вяхиревым в 1997 году, когда от имени группы довольно крупных акционеров выразил полную поддержку руководству Газпрома.

Встречались мы и в момент кризиса отношений 1998 года и в 1999 году, и я не заметил какого-то слишком негативного отношения с его стороны.

Я абсолютно уверен, что наши действия были выгодны и самому Газпрому, так как побуждали его наводить порядок у себя внутри. Другое дело, что далеко не все руководители правильно понимали ситуацию и стратегию Газпрома.

Например, многие не понимали, почему Р.Вяхирев терпит в своих заместителях П.Родионова, который своим языком и действиями наносит ущерб компании. Человек, который слишком много болтает о макроэкономике (другая его любимая тема — личность Е.Ясина), только дискредитирует Газпром.

Я уверен, что если бы был наведен хотя бы относительный порядок в Газпроме, РАО «ЕЭС», МПС, нефтяных гигантах, то это заставило бы тысячи других компаний работать по-иному. В этом смысле судьба реформ в России всегда была в значительной степени в руках всего нескольких крупнейших монополий, которые, прекрасно существуя за счет огромных ресурсов страны, сами для реформ в России почти ничего не сделали.

 

17 АВГУСТА 1998 года

До 17 августа я не был вовлечен в процесс разработки и осуществления макроэкономической политики России и занимался исключительно налогами. Единственное, что С.Кириенко забрал у М.Задорнова и передал мне, — налоговая политика. Да у меня и не было времени детально анализировать общую экономическую ситуацию (теперь об этом жалею).

Например, в дискуссиях с МВФ меня ставили в известность только о налоговых вопросах. Тем не менее многое в экономической политике меня удивляло и тревожило. Так, мне было непонятно, почему — при живом вице-премьере по экономике — представителем на переговорах с МВФ был председатель РАО «ЕЭС» А.Чубайс. Он ведь юридически и фактически не отвечал за реальные действия правительства. Зачем тогда были нужны С.Кириенко, В.Христенко?

Я помню, как на совещании у А.Чубайса зашел разговор о Налоговом кодексе и я прямо заявил, что мне такой кодекс не нужен (а он тогда считался важнейшим приоритетом). Для собравшихся там «макроэкономистов» это было откровение. Я был еще на паре совещаний по общим экономическим вопросам, и меня поразили отсутствие целеустремленности, самоуспокоенность, непрофессионализм.

В программе МВФ в то лето были предусмотрены меры вроде отключения нефтяных компаний от «трубы» (что еще более снижало налоговые поступления) или многочисленные проекты законов, которые надо было внести в Госдуму. От проекта до закона в нашей Госдуме может пройти вечность, если нет прямого политического или материального интереса.

Мне давно не нравилась неадекватная политика Центрального банка, а мои критические замечания испортили отношения с его руководством. И более того: у меня не было цифровых и аналитических данных, и я не мог оценить глубину надвигающегося кризиса. Я был слишком погружен в текучку Госналогслужбы и поглощен налоговой тематикой.

Однако к середине августа становилось ясно, что в результате глубокого кризиса доверия положение на финансовых рынках быстро ухудшается. Центробанк стремительно терял валютные резервы и все больше вступал в конфликт с правительством (никто не хотел быть козлом отпущения). Пакет помощи МВФ, срочно организованный А.Чубайсом, уже не помогал. Инвесторы начали паниковать, и вся зыбкая конструкция экономической и валютной политики зашаталась.

До меня стали доходить слухи, что планируется нечто нехорошее в области ГКО — в частности, полный отказ от уплаты внутреннего долга. Меня это обеспокоило: такого рода действия всегда приводят к политическому кризису.

В пятницу 14 августа 1998 года я позвонил С.Кириенко и попросил аудиенции. В субботу утром я приехал к нему на дачу и попытался разъяснить, что кое-что еще можно и нужно сделать. Моя краткая записка не решала многие вопросы, но тогда и предположить нельзя было, что они одновременно могут провести дефолт, девальвацию и объявить странный мораторий.

Моя записка завершалась словами о том, что предлагаемые действия правительства означают политическое самоубийство. Надо хотя бы немного знать Б.Ельцина, его психологию и возможную реакцию. После его твердых слов в Новгороде о том, что девальвации не будет (за четыре дня до заявления), ждать пощады не приходилось. Хотя я абсолютно уверен, что С.Кириенко информировал Президента о своих действиях. Позже он это подтвердил в одном из своих интервью. Другое дело, поняли ли в Кремле то, о чем он говорил.

Мы час ходили по территории премьерской дачи, и я пытался убедить С.Кириенко не принимать поспешных решений, попытаться смягчить остроту кризисных тенденций. Мне было ясно, что руководство Центрального банка и Минфина неадекватно оценивали общую ситуацию и проявляли чудовищную некомпетентность. Я считал, что их надо менять — без этого доверия не возродишь. С.Кириенко молча выслушал. Чувствовалось, что решение уже принято.

Когда я собирался уезжать, на дачу приехали С.Дубинин, С.Алексашенко, А.Потемкин, М.Задорнов, О.Вьюгин, Е.Гайдар, А.Чубайс, то есть та группа, которая, видимо, и готовила решения 17 августа 1998 года. Решающую роль в ней играли руководители Минфина и Центрального банка. Е.Гайдар и А.Чубайс совершили трагическую оплошность, ввязавшись в проблемы, истинных размеров которых они не могли четко представлять.

Часа через два мне позвонил С.Кириенко и попросил вернуться на дачу. В зале за большим столом сидели все те же люди с весьма мрачными лицами. Поскольку я не знал о том, что они обсуждали, мне не дали никаких фактов, цифр или проектов), то мне было трудно возражать. Тем не менее высказал свою позицию.

Это вызвало раздражение присутствующих, особенно центр о банковцев. Минфиновцы больше помалкивали, но у М.Задорнова, как обычно, был весьма оптимистичный вид. Подумаешь, кризис!

Прилично вели себя только Е.Гайдар и А.Чубайс, которые, как и я, на самом деле не могли по-настоящему «чувствовать» проблему, не будучи у реального штурвала экономики.

Здесь я позволю себе отступление. Именно тогда до меня дошла чудовищная некомпетентность и непрофессионализм некоторых из присутствующих, прежде всего М.Задорнова и С.Алексашенко, которые не вполне понимали даже простейшие принципы рыночной экономики (М.Задорнов). Самую большую проблему представлял С.Алексашенко, который фактически управлял Центральным банком при каком-то странном самоустранении С.Дубинина.

Талантливый экономист С.Алексашенко когда-то был простым сотрудником Е.Ясина, работал с ним у Л.Абалкина в Советском правительстве и в Экспертном институте, созданном при Союзе промышленников и предпринимателей А.Вольского. В 1993 году я взял его в Минфин, и он был неплохим заместителем министра.

Однако уже тогда я замечал, что он психически весьма неустойчив и страдает комплексом неполноценности. В 1990 году он постоянно жаловался, что «старшие» отняли у него всю славу написания программы «500 дней». Г.Явлинский тогда же рассказывал, что С.Алексашенко использовал общий отчет об их командировке в Польшу для опубликования своей статьи (я тогда не поверил).

В 1993 году он несколько раз мне говорил, что должен быть рангом не ниже первого заместителя министра финансов. Теперь у него активно развивался другой комплекс — величия. Я поручил ему думать над проектом налоговой реформы, а он заносчиво заявил, что никакая реформа не нужна. В 1996–1998 годах я обращался к нему по конкретным вопросам, но ни разу ничего не было решено.

Я благодарен С.Алексашенко, что он упоминал и даже «пробивал» меня как кандидата на должность руководителя Госналогслужбы. Однако был поражен, когда он пришел ко мне чуть позже с, мягко говоря, наивными и не очень профессиональными предложениями по налоговым вопросам. При этом он не допускал, что чего-либо может не знать. Он возомнил себя крупнейшим специалистом по банкам и денежно-кредитной политике, стал вести себя как избалованный ребенок, а иногда даже весьма нагло и неприлично.

В.Черномырдин как-то был поражен тем, что С.Алексашенко, в присутствии С.Дубинина, говорил, что он (С.Дубинин) ничего ни в чем не понимает. Наглость, грубость, циничное отношение к проблемам других («Ну и пусть все банки умрут») свидетельствовали, на мой взгляд, о психической нестабильности, опасной для государства.

Короче, мои доводы не были приняты, и я с глубоким пессимизмом покинул зал совещания. Утром 17 августа 1998 года мне позвонил первый заместитель министра финансов А.Кудрин и сказал, что переслал мне по факсу заявление правительства. Так начался финансовый кризис и скандал на весь мир.

В чем его главные причины?

Прежде всего в том, что годами принимались нереальные бюджеты. Коммунистическая Госдума и Совет Федерации их одобряли, причем в ухудшенном варианте. Федеральное Собрание никогда не пыталось по-настоящему вынести правительству вотум недоверия.

Причина и в том, что ошибочно был принят принцип валютного коридора. С самого начала было ясно, что «коридор» стимулирует спекуляцию и крайне опасен. Федеральное Собрание делало вид, что ничего не понимает. Я всегда публично и резко выступал против коридора.

Причина также в том, что безумная политика на рынке ГКО (политика завышенных ставок при слишком коротких сроках) с 1995 года неумолимо вела страну в пропасть долгового кризиса. Центральный банк забыл о своей независимости, скупал ГКО в гигантских масштабах и сам «играл» на рынке ГКО. Совет Федерации и Госдума не протестовали, хотя не видеть проблемы не могли.

Другие причины кризиса состоят в том, что забыли о налоговой реформе и сборе налогов, о банкротствах и реформе предприятий, о борьбе с коррупцией и земельном вопросе и т. д. Чрезмерно раздували внешний долг, не думая о том, что этот долг придется выплачивать. Совет Федерации и Госдума утверждали все новые лимиты заимствований.

Поэтому, когда в марте 1999 года какая-то комиссия. Совета Федерации, «науськиваемая» С.Глазьевым, приняла смехотворное постановление против «организаторов» 17 августа 1998 года, мне хотелось спросить: а что, члены Совета Федерации не должны, прежде всего, посмотреть на себя в зеркало — они увидят там непосредственных организаторов кризиса. Вместо этого люди, годами саботировавшие реформы, устраивают охоту на ведьм.

Каждый конкретный компромисс экономической политики, как недавно признал Е.Гайдар, основывался на объективных факторах, но общая сумма компромиссов превысила допустимые мерки и закономерно привела к катастрофе. Вину за это в равной мере делят исполнительная и законодательная «ветви» власти.

Мне кажется, в преддверии 17 августа 1998 года главные лица в экономической политике России (прежде всего руководители Центробанка и Минфина) паниковали, прикрывали чужие и собственные ошибки 1994–1998 годов, а порой просто не понимали сути событий и, как следствие, не могли адекватно реагировать на происходящее.

Многие из тех, кому пришлось принимать решения, на самом деле расхлебывали чужие грехи. Им можно предъявлять претензии только по форме принятия решений. Я имею в виду С.Кириенко, на которого все пытались свалить.

Предотвратить кризис уже было невозможно, но хотя бы частично смягчить его и ввести в более цивилизованное русло еще, наверное, было можно. К сожалению, этого не было сделано. Но главные виновники всем известны.

 

ОЛИГАРХИ В 1998 году

В 1996 году с чьей-то легкой руки группы крупнейших бизнесменов новой волны стали называть «олигархами». Помимо банкиров Потанина, Гусинского, Фридмана, Ходорковского и т. д., к этой группе примыкали Р.Вяхирев и некоторые нефтяные «генералы», но они никогда не стремились к прямому участию во власти и действовали больше по советским рецептам.

Олигархи образца 1998 года были уже гораздо более опытными и уверенными в себе, чем несколько лет назад. Финансово-промышленные империи разрастались, и некоторые «наши» граждане стали входить в списки самых богатых людей мира, опубликованных журналом «Форбс». Некоторые уже побывали во власти (В.Потанин) или непрерывно в ней находились (Б.Березовский).

Почти все бывшие банкиры стали промышленниками в холдингах типа «Интеррос» или «Роспром», в «Юкосе» и «Сибнефти», «Сиданко» и «Норильском никеле». Другие создали холдинг типа «Мост-Медиа» или активно занимались ОРТ (Б.Березовский). Наиболее прозорливые из них поняли, что без средств массовой информации далеко не уедешь.

Приближенность к исполнительной власти создавала у многих крупных бизнесменов ощущение всемогущества. Начали создаваться мифы о том, что олигархи могут все, и вели себя они соответственным образом.

Ходят истории, как они ставили ультиматумы некоторым министрам и были вхожи в любые кабинеты. Если бы они при этом непрерывно не дрались между собой, то их реальное влияние было бы еще больше.

Личное тщеславие и купеческие замашки характеризовали самых слабых из олигархов. Не все переросли стадию уличных фарцовщиков. Для некоторых нормой стали попойки за 1 млн долларов, толпы моделей-проституток, подкуп, взятки, провокации и т. д. Любые методы, казалось, дозволены. Только что сигары стодолларовыми бумажками не разжигали. Разумеется, что такого рода деятели первыми потерпели фиаско и исчезли из рядов олигархов.

В качестве иллюстрации можно привести операцию по «охмурению» нефтяных генералов на одном из форумов в Давосе. Из Парижа привезли большую группу моделей-проституток, выбрали ресторан с каменным полом, чтобы удобнее бить фужеры после тостов, и начали «работу». Одному замминистра, говорят, поставляли проституток домой в любое время дня и ночи, а потом одна из них стала его женой. В другом случае кинозвезду Шарон Тейт где-то в Ницце выселили из апартаментов под нелепым предлогом, так как наш «олигарх» подкупил администрацию, чтобы занять ее номер. Может, и врут, но исключить доли правды нельзя.

При этом в стране много и других очень крупных финансово-промышленных групп, которые не теряют времени на личную рекламу, но свое влияние непрерывно усиливают. Мало кто знает что-то конкретное о холдинге «Система» московских властей, охватывающей, по меньшей мере, несколько десятков предприятий. Но все уже поняли, что какой-то красноярский бизнесмен Быков довольно легко может затруднить жизнь «самому» А.Лебедю. В этом смысле непрерывная перегруппировка сил на Олимпе отечественного бизнеса неизбежна.

Олигархи почувствовали приближение финансового кризиса очень давно, так как собственные интересы всегда заставляют бизнесменов лучше анализировать ситуацию, чем правительство. Они понимали, что их империи шатаются и можно потерять все. Крупные банки уже в начале лета испытывали серьезные финансовые трудности, и нервозность их хозяев непрерывно возрастала.

Поэтому летом 1998 года именно олигархи настаивали на том, чтобы в правительстве появился хотя бы один компетентный человек, отвечающий за отношения с МВФ и общую экономическую политику. Им казалось, что очередная порция «вливаний» западных денег может спасти ситуацию, как это не раз случалось в 1994–1997 годах.

Именно тогда произошло известное, по рассказам участников, «голосование» представителей олигархических группировок по поводу кандидата на роль главного переговорщика. А.Чубайс получил абсолютное большинство голосов (кроме него упоминались я и А.Шохин), и олигархи использовали все свои возможности, чтобы убедить власть в необходимости пригласить Анатолия Борисовича.

Так А.Чубайс стал полномочным представителем Президента по вопросам взаимоотношений с МВФ (до него такой должности не было). Наверное, он был лучшим кандидатом на такую роль, но сила давления олигархов на власть перешла все допустимые границы.

Другое дело, что А.Чубайс не получил правильного анализа ситуации и не учел всех факторов. Иначе трудно понять, почему он и многие другие «расслабились» и ушли в отпуска после получения помощи от МВФ. Последующие события для многих непосредственных участников (включая МВФ) стали неожиданностью.

В.Христенко, формально, отвечающий за экономику и финансы, в преддверии событий 17 августа был в отпуске. И его тогда — к его счастью — просто не позвали, то есть фактически забыли. Поскольку В.Христенко политически был нейтрален, его потом взяли в Минфин заместителем М.Задорнова, а при С.Степашине вновь вернули в вице-премьеры в качестве зиц-председателя.

Я не могу исключить существенного давления олигархов на правительство перед 17 августа 1998 года с целью побудить принять срочные меры и снять «груз» с плеч крупного бизнеса, обремененного гигантскими финансовыми обязательствами. При этом речь идет не только о ГКО.

Иначе трудно объяснить такую меру, как мораторий на исполнение обязательств коммерческими банками. Интересы конкретных финансовых групп были поставлены выше интересов страны. Крупные финансовые группы получили передышку, которая позволила некоторым из них выжить.

То же можно сказать и о девальвации. Рублевые обязательства в условиях девальвации рубля быстро таяли, и это не могло не быть привлекательным. С другой стороны, для экспортеров это был самый простой и эффективный выход из кризиса, так как доходы в рублях выросли намного больше, чем выросли рублевые цены.

Сразу после 17 августа 1998 года я несколько раз наблюдал собрания олигархов, принимал их у себя в кабинете, видел их встречи с высшим начальством. Меня не оставляла мысль, что я вижу возможно одних из самых талантливых, энергичных, влиятельных людей России (в основном в возрасте 30–40 лет). Однако очевидно, что многих из них интересует личный сиюминутный интерес, они не заглядывают в будущее и не доверяют друг другу.

В результате они не могли адекватно реагировать на кризис. Некоторые давно перешли границу, отделяющую настоящий бизнес от беспринципных спекуляций и даже использования несовершенства законодательства и слабости власти для нарушения чужих прав и личного обогащения.

В результате некоторые финансово-промышленные империи лопнули, и эти олигархи навсегда исчезли. Разрушены многие деловые репутации, и у отдельных граждан могут быть большие проблемы в России и за ее пределами. С другой стороны, некоторые, безусловно, выживут и будут вынуждены становиться более цивилизованными и профессиональными. Появятся и новые олигархи, которые уже не будут пытаться взять власть в свои руки и доверятся демократии. Да и называться «олигархами» они больше не будут.

Самое любопытное заключается в том, что на меня летом 1998 года ни один из олигархов не пытался оказывать серьезного давления и отношения у нас были весьма ровные и даже дружеские. Как мне кажется, я лучше иных понимал менталитет крупных бизнесменов, а некоторые из них понимали ситуацию в стране лучше, чем многие министры. С крупным бизнесом можно и нужно сотрудничать, но государственные интересы должны преобладать.

 

ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА «РЕФОРМАТОРОВ»

Во второй половине дня 17 августа 1998 года меня вызвали к С.Кириенко. Он был абсолютно спокоен и обедал у себя в комнате отдыха. Присутствовал Б.Немцов. Мне сказали, что только что решено сделать меня вице-премьером по финансовой и экономической политике. Было ясно, что корабль тонет и все может закончиться в любую минуту. Однако я не люблю отступать и потому согласился, лишь попросив временно сохранить за мной Госналогслужбу.

Так внезапно я стал ответственным за разгребание проблем, созданных до меня совсем другими людьми. Не в первый и, скорее всего, не в последний раз. Когда становится особенно плохо, обо мне всегда вспоминают.

Самой горящей проблемой было урегулирование проблемы ГКО. М.Задорнов уверенно говорил о том, что в среду надо объявлять условия реструктуризации ГКО. Я спросил его, кто готовил эти условия, какие юристы и международные финансовые эксперты-банкиры участвовали, чтобы просчитать все юридически и финансовые последствия для страны.

М.Задорнов отвечает: «Нам не нужны западные консультанты. Они ничего не понимают». У меня уже не осталось сомнений в некомпетентности М.Задорнова, его потолок — начальник бюджетного управления. Именно поэтому он пришелся ко двору в правительстве Маслюкова-Кулика и всегда будет нужен тем премьерам, которые ищут «гибких» министров.

Пораженный таким непрофессионализмом и некомпетентностью, я не ожидал, что в 1998 году мы все еще находимся на уровне сознания 1990 года. Россия живет не в изолированном мире, и не понимать, что любые наши действия могут иметь далеко идущие международные последствия, было верхом ограниченности. Что завтра сделает какой-нибудь судья в Нью-Йорке или Лондоне? Какие последствия отказа от уплаты долгов будут иметь наши финансы и репутация страны?

Поэтому я настоял на том, чтобы к процессу подготовки решения по реструктуризации ГКО были привлечены официальные международные советники правительства и Минфина — юридическая фирма «Клири Готлиб» и инвестиционный банк «Варбург». Кроме того, мы пригласили немецкий «Дойче банк» и инвестиционный банк «Дж. П.Морган», представляющие европейских и американских инвесторов. Репутация России уже слишком сильно пострадала, и новых ошибок допускать было нельзя.

Мы быстро разработали систему, которая была, по крайней мере, достаточно профессиональной и цивилизованной. Большую роль в подготовке предложений по реструктуризации ГКО (нашего внутреннего долга) сыграли наши иностранные советники, заместители министра финансов М.Касьянов и О.Вьюгин, некоторые сотрудники Минфина и Центрального банка. Руководство Центробанка в лице С.Алексашенко после 17 августа 1998 года саботировало все, что можно.

Система была согласована и превращена в постановление правительства (25 августа 1998 года). Суть схемы заключалась в трансформации обязательств по ГКО в новые рублевые бумаги и частично в долларовые инструменты. При этом снижались расходы на обслуживание долга в первые годы. Схема предполагала спасение примерно 15 процентов от реально вложенных денег всех инвесторов (к весне 1999 года речь стала идти о спасении 2 процентов от вложенного капитала!). Мы настояли тогда на равном отношении ко всем инвесторам.

Почему инвесторам не было предложено больше? Причин несколько. Мы были связаны, во-первых, заявлением правительства, а во-вторых, пустым бюджетом и непосильным внешним долгом. Некоторые авторы заявления 17 августа 1998 года из Минфина и Центробанка вообще предполагали прежде всего «кинуть» по полной программе иностранных инвесторов и лишь кое-что дать внутренним. Цинизм и недальновидность такой позиции поражали.

Кроме того, существовала официальная позиция МВФ, который обращал внимание только на бюджет и тоже считал возможным «прокатить» всех инвесторов. В МВФ вообще к инвесторам относятся как к не заслуживающим уважения спекулянтам. В этом смысле весьма справедливы упреки МВФ в излишне «узком» подходе к проблемам без достаточного анализа совокупности элементов экономической ситуации.

Если бы я не был связан заявлением правительства, то мой план был бы, наверное, иным. Можно было предложить, в частности, следующее. Первое: конверсия всего долга ГКО в доллары по курсу, например, на 14 августа 1998 года. Второе: начисление на эти суммы очень небольших процентов (на уровне инфляции США). При этом дается 5 лет льготного периода, когда ничего не выплачивается, а в дальнейшем погашение основной суммы долга идет 10 лет по возрастающему графику (5 процентов в первый Год, 7,5 — во второй год и т. д.).

Либо нужно было решать вопрос об основной сумме долга по ГКО в рамках общих переговоров с иностранными кредиторами по внешнему долгу. Одновременно должна проводиться реструктуризация основной части внешнего долга. Любопытно, что о российских инвесторах в ГКО к тому времени просто забыли.

Понятно, что в рамках правительства С.Кириенко этот подход был практически невозможен. Тем более что скоро это правительство пало. К концу недели стало ясно, что позиции С.Кириенко слабеют, что окружение Президента больше на него «не ставит». Те олигархи, которым всегда не нравились С.Кириенко и Б.Немцов, активно лоббировали В.Черномырдина в качестве кандидата на должность премьер-министра.

Буквально за день до отставки С.Кириенко, я напросился к нему на встречу и снова побывал на премьерской даче. Я пытался изложить радикальные предложения, которые, на мой взгляд, могли бы еще спасти ситуацию. Он слушал с видимым интересом, но, похоже, уже не верил, что у возглавляемого им правительства есть какие-то шансы.

В то воскресенье я был с друзьями на ужине, когда мне позвонили и сказали, что С.Кириенко уволен указом Президента, а исполняющим обязанности премьера назначен В.Черномырдин. Через некоторое время телефон снова зазвонил. Меня соединили с В. Черномырдиным. Он доброжелательным тоном попросил меня уже на следующий день доложить обстановку.

 

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ В.ЧЕРНОМЫРДИНА

ЕВРОСТАНДАРТ

Назначение В.Черномырдина исполняющим обязанности премьер-министра для меня было неожиданным и вызвало грустные размышления. У меня были основания думать, что после жесточайшей критики (признаю: с многочисленными перехлестами) премьер-министра в 1995 году мне будет трудно рассчитывать на его хорошее отношение. Однако все было совсем по-другому.

В.Черномырдин появился в Белом доме бодрым, энергичным, помолодевшим. Чувствовалось, что он торжествует и готов работать. В коридорах появилось много знакомых по 1993 году чиновников и советников.

Во время первой же встречи я сказал: «У вас есть верный Шохин и мне, наверное, ничего делать в вице-премьерах. Я готов к увольнению». Он ответил: «Не дури, иди работать. Будешь отвечать за макроэкономику и финансы. Думай, кого надо привлечь к работе. Давай свежие идеи».

Б.Немцов воспринял назначение В.Черномырдина более эмоционально и сразу подал в отставку. Я уговаривал его не торопиться. Но он был непреклонен и ушел вместе с С.Кириенко. Я был твердо намерен в отставку не подавать.

Две недели работы с В.Черномырдиным в августе-сентябре оказались для меня очень плодотворными и творческими. Прежде всего, речь шла о продолжении работы над реструктуризацией ГКО, общей концепцией экономической политики, наиболее горячими насущными проблемами, включая переговоры с МВФ.

Через несколько дней В.Черномырдин решил слетать в Крым для встречи с президентом Украины Кучмой и президентом Белоруссии Лукашенко, но главное — с исполнительным директором МВФ М.Камдессю.

Виктор Степанович каким-то внутренним чутьем понимал и понимает необходимость поддержания нормальных международных контактов и сразу хотел заручиться поддержкой своего старого знакомого из МВФ, так как ситуация стала гораздо более сложной, чем в момент его отставки весной 1998 года.

Мы вылетели в Крым на премьерском самолете. С нами были С.Алексашенко от Центрального банка и А.Можин, как директор МВФ от России. Мы не участвовали в межгосударственных встречах, но приняли участие в позднем обеде с Кучмой, а потом перешли к длительным ночным консультациям с М.Камдессю.

Несколько часов мы обсуждали различные экономические проблемы, финансовое положение России, причем премьер тщательно записывал мнение и советы М.Камдессю и сам пытался лучше разобраться в ситуации. Его интересовала прежде всего перспектива поддержки со стороны МВФ и борьба с финансовым кризисом.

М.Камдессю, как всегда, был крайне осторожен и в основном отделывался общими советами. Мне запомнилось, как он осторожно сказал: «Виктор Степанович, можно также обратиться к такой жесткой и эффективной системе, как привязка рубля к чужой валюте („валютный совет“), но думаю, что ситуация в России еще недостаточно плоха, чтобы попробовать это сделать».

М.Камдессю вполне обоснованно не верил, что в России есть политическая воля для решительных шагов. Обсуждать что-либо более подробно тогда не было смысла до полного утверждения премьер-министра нашим парламентом (а с этим уже были проблемы).

Любопытно, что наша встреча проходила на бывшей даче М.Горбачева в Форосе. Мы прошлись по историческому дому, который мне показался весьма безвкусным. Он был построен и меблирован в напыщенном советско-партийном стиле.

По странному совпадению, в разгар правительственного кризиса в начале сентября 1998 года в Москву снова приезжал Б.Клинтон. Забавно, но он всегда приезжает в Москву, когда меня ожидает отставка. Разумеется, я шучу.

Сам визит не имел большого значения. Он запомнился тем, как американские журналисты в Кремле в присутствии Б.Ельцина настойчиво допрашивали Б.Клинтона о его отношениях с Моникой Левински. Это выглядело дико.

Одновременно была возможность поговорить с представителями экономической команды Б.Клинтона. В частности, я долго беседовал с заместителем министра финансов Л.Саммерсом, играющим ключевую роль в наших переговорах с МВФ. Мне стало ясно, что Запад, после всех ошибок последних лет, теперь будет очень осторожен. Больше никто не будет забрасывать Россию деньгами под честное слово.

В то время я пригласил в Москву доктора Д.Кавалло — бывшего министра экономики Аргентины, совершившего «аргентинское чудо», а также специалистов из других стран (бывшего председателя Бундесбанка Г.Титмайера). Б.Березовский, который каким-то неведомым чутьем понял, что В.Черномырдину нужны свежие идеи и подходы, помог организовать визит Д.Кавалло.

Особенно интересным показался мне аргентинский опыт. Я несколько раз встречался с Д.Кавалло и организовал встречи с ним в Минэкономики, Минфине и Центробанке. Все отметили схожесть наших проблем с аргентинскими образца 1991 года — неплатежи, высокая инфляция/ коррупция и т. д. Учитывая недавний переход от диктатуры к демократии, закрытость страны и большую степень огосударствления экономики, федеративное устройство, успех аргентинских реформ представлял несомненный интерес для России.

Однако дальше разговоров дело не пошло. Даже лидеры экономических ведомств не поняли и не оценили всей важности аргентинского опыта. Многие, на мой взгляд, и не могли понять. Но главное — в стране не было политических предпосылок для реализации подобного плана.

Я же сегодня еще больше, чем осенью, уверен, что данный опыт несет нам спасение. По сути дела, идет речь о некоем подобии золотого стандарта — системы, при которой никто не имел возможности играть в игры с эмиссией, курсом, бюджетом. Каждый бумажный рубль реально обеспечивался золотом, роль которого играют самые твердые валюты. Западный термин «валютный совет» нашему человеку ничего не говорит и не нужен. Я называю эту систему «евростандартом».

Допустим, с определенного числа 1 рубль приравнивается к 1 «евро» и новые рубли можно выпускать в обращение только при депонировании в Центральном банке равного количества «евро» и другой иностранной валюты. Резервы ЦБ всегда равны денежной массе, инфляция тут же снижается до примерно европейского уровня, резко падают процентные ставки, нет проблемы валютного риска.

Мгновенно наступает финансовая стабильность, и политики не могут более играть в непрофессиональные финансовые игры, наносящие ущерб карману простых людей. Когда есть стабильность, можно заниматься реформой предприятий, налоговой и пенсионной реформами, социальной политикой, земельным вопросом и т. д. В такой ситуации принять нереальный бюджет будет просто невозможно.

В.Черномырдин был готов поддержать попытку внедрения данной системы в России. Мы тут же начали писать соответствующий проект закона. Минфин и Центральный банк ничего делать не хотели, ничего не предлагали, но все предпринимаемые нами шаги беспомощно и неаргументированно критиковали.

К сожалению, проект был завершен после ухода В.Черномырдина из правительства и уже не имел шансов на принятие. Тем не менее я написал сопроводительное письмо и направил Е.Примакову готовый проект закона. Беда только в том, что в его правительстве не оказалось ни одного человека, способного понять такие вопросы. Попытки утвердить В.Черномырдина в Госдуме прошли несколько этапов. Первые день-два в стане коммунистов царила эйфория — убрали «молодых» реформаторов и появился шанс на реванш. Совершенно очевидно, что коммунисты и другие псевдооппозиционеры обещали В.Черномырдину поддержку в случае снятия С.Кириенко.

Однако аппетит приходит во время еды. Почувствовав запах крови, слабость Президента и его Администрации, коммунисты захотели большего, В.Черномырдин для них представлял достаточно независимую фигуру, которая при всех ошибках и недостатках ассоциировалась с реформами.

Ведущую роль в консолидации оппозиции В.Черномырдину сыграл Ю.Лужков, для которого В.Черномырдин как премьер-министр автоматически становился опасным соперником на поле президентских выборов. Весной 1999 года Ю.Лужков уже начал критиковать правительство Е.Примакова за бездействие, как бы предчувствуя падение последнего.

По сути дела, предательскую роль сыграли многие деятели НДР, которые вместо мощной поддержки своего лидера занялись политическими играми. Особенно отличился в подковерной борьбе самарский губернатор К.Титов (бывший в то время заместителем В.Черномырдина по НДР). Знаменитый и, на мой взгляд, справедливый ответ В.Черномырдина К.Титову насчет «вылизывания лысины до залысин» войдет в анналы отечественной политической перепалки.

Постепенно стало ясно, что в Кремле по тем или иным причинам решили не делать третьей попытки выдвинуть Виктора Степановича в премьеры. В.Черномырдина «сдали» сначала те, кто обещал поддержку, а теперь и те, кто выдвинул. Работа по лоббированию внутри парламента не была правильно организована, а коммунисты хотели выжать из этой ситуации максимум пользы для себя.

На В.Черномырдина в последний день в Белом доме было тяжело смотреть. Он был вымотан физически и обескуражен предательствами. От триумфального возвращения до провала прошло всего несколько дней, но они казались вечностью. Второе пришествие в правительство обернулось для него большими политическими потерями.

На следующий день он последний раз взволнованно выступил перед правительством, сказал немало очень суровых и справедливых слов в адрес коммунистов и парламента. Тогда они могли показаться чрезмерной реакцией обиженного человека, но время подтвердило его правоту. Ситуация ухудшается.

Не знаю, сделал бы В.Черномырдин все то, о чем мы говорили в конце августа. Но фактом остается то, что он, по крайней мере, собирался активно действовать. Он был новым человеком, осознал часть своих ошибок, а пребывание вне правительства позволило ему по-новому взглянуть на проблемы и на многих людей, которые его ранее окружали.

 

ПРИХОД Е.ПРИМАКОВА. ВЫНУЖДЕННАЯ ОТСТАВКА

Выдвижение и удивительно быстрое утверждение Е.Примакова в должности премьер-министра было неожиданностью для всех. В еще большей степени, чем появление С.Кириенко. Может быть, лишь Г.Явлинский все тогда более или менее четко планировал. Начался новый этап политической истории России, когда премьер-министр пользовался почти безоговорочной поддержкой парламента.

Я всегда уважал Е.Примакова как крупную политическую фигуру и моего бывшего начальника в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук. В этом смысле я воспринял его назначение с достаточным оптимизмом. Мне казалось, что этот человек коммунизм восстанавливать не будет. С другой стороны, было ясно, что поддержавшим его коммунистам я буду как кость в горле.

Тем не менее я решил ни при каких обстоятельствах не подавать в отставку. Меня никогда ниоткуда не увольняли, но третий раз добровольно подавать в отставку я не хотел. Иначе будут говорить, что у Б.Федорова не выдерживают нервы. С нервами у меня все в порядке, и я это доказал.

Вместе с тем «петля» на моей шее начала постепенно сжиматься. Назначения Маслюкова, Кулика, Геращенко ничего хорошего не предвещали. Меня постепенно оставляли в вакууме, забирая конкретные функции вице-премьеpa, перестав информировать и давать поручения. Телефон, как обычно в таких случаях, почти перестал звонить. Различного рода чиновники быстро переориентировались или затаились в ожидании развязки мини-драмы.

Я имел всего два достаточно длительных разговора с Е.Примаковым один на один. Он мне сразу объявил, что на него оказывается слишком большое давление, заставляют отделаться от меня, что грязь льют по поводу «алмазного» дела и т. д. И поэтому он не может меня сохранить в правительстве. Я ответил, что это его законное право и решение и я публично протестовать не собираюсь.

Потом он меня долго расспрашивал о налоговых и иных делах, и мне стало ясно, насколько далеко он находится от понимания реальных процессов в экономике. Кроме алкогольной монополии и усиления роли государства, у него тогда никаких идей не было. На следующий день многое из того, что я советовал, он использовал в своем выступлении на заседании правительства.

Почти две недели я находился в подвешенном состоянии. Указа об отставке не было. Возможно, в Кремле и в Белом доме хотели, чтобы я подал в отставку добровольно. В кабинете напротив поспешно обосновался А.Шохин, к которому переходили некоторые мои функции.

Он тогда непрерывно давал интервью по поводу того, что я не останусь в правительстве (его это, вероятно, сильно волновало). Он также заходил в мою приемную и смотрел, не занять ли ему мой кабинет (вдруг он лучше!). Больше всего мне понравилось, что в своих интервью он начал высоко отзываться о моих бойцовских качествах и сравнивал меня с бульдогом, которого, если вцепится, трудно отбросить. Любопытный комплимент! Я как-то позвонил ему и говорю: «Привет. С вами говорит бульдог.»

Нельзя сказать, что совсем не было разочарования. Работаешь на износ (у меня летом начало «скакать давление»), а тебе даже спасибо никто не скажет. Впрочем, месяца через два после ухода Е.Примаков прислал мне благодарственную грамоту (!). Почти как в пионерском лагере.

Все происходящее тем летом было похоже на анекдот или эпизод из авантюрного романа — всего 2,5 месяца нормальной работы в Госналогслужбе, несколько хаотичных недель в Белом доме, три (!!!) премьер-министра за один год. Такое не каждому довелось пережить. Было только обидно, что многие важные начинания не удалось завершить.

Указ Президента о моей отставке поступил после длительного ожидания. В нем не было слов о переходе или переводе на другую работу. Я собрал вещи и в третий раз покинул стены Российского правительства, прихватив, по традиции, табличку с двери. С твердой уверенностью, что вернусь еще не раз.