Три дня праздников пролетели незаметно, в каком-то угаре. И на третий день многие стали раз'езжаться. Мы с маменькой тоже должны были уехать этим вечером. Наши вещи были уже уложены. И маменька, и няня порядком уже соскучились в гостях и только и думали о том, как — бы скорее добраться до Криушей.

Я волновалась ужасно. Дело в том, что я не знала, как мне заикнуться дедушке о Великане Иваныче, а сам он будто нарочно не поднимал об этом разговора. Я посоветовалась с маменькой. А та и говорит:

— Неловко будет, Наташа, сейчас об этом говорить. Потом, при случае, лучше. А то дедушка обидится…

— Да ведь дедушка согласился, маменька, — только сказал: если вы согласны будете!..

— Ну, да… А может, ему сейчас неудобно отпустить Великана Иваныча.

— Так, может, он и раздумал вовсе?.. — с отчаянием воскликнула я, готовая расплакаться.

И я не задержала все-таки. Когда мы прощались с дедушкой, и он уже благословил меня и обнял, — я вдруг выпалила, к ужасу маменьки:

— Дедушка, а как же Великан Иваныч?

Дедушка засмеялся.

— Ведь ишь ты, память у тебя какая! А я думал, ты забыла?.. Ну, ну, ладно, на днях его пришлю.

— Ты не забудь, дедушка, — сказала я.

— Наташа, да полно тебе, — остановила меня маменька, — сказала, и довольно.

— Пришлю, пришлю, егоза, если он сам захочет, — успокоил меня дедушка. — Ну, идите с Богом.

Возок стоял уже у крыльца. Было темно, и свет исходил только от снега.

— Ну, садись, Наташа, скорее, — сказала маменька, входя в возок. За ней впрыгнула и я и забралась рядом с ней на задок сиденья, а за мной следом влезла няня, кряхтя и охая, и захлопнула дверцу.

— Ах, батюшки-светы!.. — воскликнула она вдруг. — Да что же это такое!.. Да кто тут такой!..

И вдруг мы услышали тоненький голосок:

— Ничего-с, ничего-с… Это я… Великан Иваныч, нянюшка… Я уж давно тут сижу… Боялся, как бы без меня вы не уехали.

— Великан Иваныч!.. — взвизгнула я от радости. — Голубчик!..

Возок уже тронулся, и за скрипом его полозьев я едва слышала, как Великан Иваныч смущенно лепетал маменьке:

— Уж простите, Бога ради, матушка-барыня, что осмелился я без спросу к вам в экипаж забраться. Боязно мне было, что забудете вы обо мне. До меня ли вам!.. А там день за днем забыли бы обо мне, и не выбраться бы мне отсюда… Уж вы меня не оставьте, — а я заслужу, — по силе-возможности служить буду…

Маменька сначала, было, перепугалась, а потом стала смеяться. А няня сказала:

— И хитер же ты, Великан Иваныч, какую штуку удумал!.. А мы будто краденого тебя с собой увезли!..

Мы узнали потом, что дедушка сначала был очень недоволен хитростью Великана Иваныча и на другой же день хотел послать за ним нарочного, чтобы привезти его обратно. Но потом раздумал и махнул рукой.

Так Великан Иваныч и остался жить у нас. Вот и вся моя история, — только разве о кукле досказать надо… Вот это та самая кукла, из-за которой Великан Иваныч впал в немилость у дедушки, и попал к нам.

Уже весной нашли мужики при дороге, в канаве большой ящик и привезли к дедушке, — а в ящике оказалось потерянная, было, заграничная куколка.

Дедушка на другой же день прислал ее мне с нарочным и велел спросить, как же быть теперь с Великаном Иванычем, который был у нас в роде заложника? Я чуть, было, в отчаяние не пришла, — мне уж и кукла была не мила. Но посланный меня успокоил:

— Барин изволили так сказать: ежели карла наш не больно вам прискучил, — так пущай у вас и живет!.. Так как изволите передать барину?..

— Передай папеньке, Федор, — сказала матушка, — что Великан Иваныч нам всем по душе пришелся, и я его от себя не отпущу!..

Я благодарно взглянула на матушку.

— Слушаю-с, — сказал Федор, — так и доложу. Счастливо оставаться!..

Так и остался у нас Великан Иваныч и до того привязался к нам, что мы его за родного считали. А когда в том же году матушка выхлопотала ему «вольную» и передала ему бумагу о том, — он упал в ноги, закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок…

Но от нас он не ушел и жил до самой смерти, — и более преданного, верного и любящего человека, чем он, я в жизнь свою никогда А видела…