1

Государыня Екатерина Алексеевна во всем старалась показать свою неудержимую любовь к русским обычаям я нравам: посещала православную церковь, где усердно отбивала поклоны, умилялась русскими народными песнями, и даже ходила молва, что царица-матушка строго соблюдает российские посты. Словом, во всем она стремилась походить на искони русскую женщину. Несомненно, все это было для внутреннего государственного употребления.

Одновременно с этим государыня прилагала немало усилий, чтобы походить на западноевропейскую монархиню, весьма просвещенную дочь своего времени, которой нисколько не чужды даже тонкие философские вопросы. Ее величество в минуты отдыха от обременительных дел писала ученые трактаты и находилась в переписке с просвещеннейшим философом-энциклопедистом Вольтером. Наряду с воздаянием внимания русскому государыня усиленно подражала придворным обычаям иноземных государей, особенно французскому, — по примеру Версальского в Царском Селе отстроила замысловатый дворец с роскошным парком, ввела в дворцовый обиход ошеломляющие наряды и пышную свиту. На придворных обедах даже блюда подавались европейские. Поэтому понятно, почему одна пустяковая мелочь беспокоила государыню. Русские послы, побывавшие в немецких странах, много рассказывали о диковинном деликатесе, без которого не обходится ни один придворный банкет. Деликатес этот — были неприятные с виду, но весьма прохладительные устрицы, именуемые в этих странах мушелями. В тонкостях этого изысканного блюда было под силу разобраться только особам знатного происхождения, посему простой-де народ, не понимая вкуса, не обожает сей божественной пищи.

Екатерина Алексеевна изъявила неудержимое желание выращивать подобных мушелей в своих отечественных палестинах. «Россия — обширнее и богаче западных царств, — резонно рассуждала государыня, — так почему же не водиться мушелю в наших водах?»

Не откладывая надолго сего дела, государыня соизволила срочно вызвать архангельского губернатора генерал-майора Головцына.

Грузный и пребывающий в преклонных годах вельможа, получив эстафету о срочном вызове его в Санкт-Петербург, сильно перепугался. Предполагая придворные козни и другие злосчастья, он с тяжелым сердцем тронулся в дальнюю дорогу.

После многих дней странствования по топким северным проселкам, сопутствуемый полицейскими чиновниками, губернатор прибыл, наконец, в столицу и, вопреки его страхам, был отменно принят государыней. Она вышла в утреннем кружевном платье, милостиво допустила к ручке и даже улыбнулась.

— Приятно видеть ваше рвение, — ласково обратилась она к нему. — Льщу себя надеждой, что поручение наше будет исполнено отменно…

Архангельский губернатор ждал всего, но тут никак не мог он поверить своим ушам, когда государыня всемилостивейше рассказала ему удивительный прожект. По этому прожекту повелевалось генерал-майору Головцыну, не медля ни минуты, возвратиться в Архангельск и там, через сведущих людей, отыскать на приморских берегах устричные места. Отыскав эти места, предлагалось губернатору озаботиться выращиванием устриц, а по достижении ими должной упитанности, заняться их ловлей и доставкой живыми к высочайшему ее императорского величества столу.

Губернатор был весьма озадачен небывалым поручением, но слова своей государыни почел за неоспоримый закон. Не отдыхая после утомительного пути, он пустился в обратное странствование в Архангельск. С дороги он разослал гонцов отыскать людей, понимающих толк в разведении и ловле мушелей.

 

2

После немалых хлопот сведущие люди были найдены. Им были даны огромные подъемные, положены приличествующие оклады, и они со строгим губернаторским приказом отправились в прибрежные места отыскивать устричные лагуны.

Старанием и умением расторопных людей устрицы были найдены в достаточном количестве и весьма годные к еде в Кемском заливе и Мезенской губе.

В один из ясных солнечных дней в губу согнали со всего побережья рыбарей-поморов и заставили их ловить поганую тварь, которую не только человек, но и псы отказались есть.

Многое было непонятно рыбарям-поморам.

— Ваша милость, — говорил старшой помор, — что сия мерзкая тварь поганит море, давно нам то ведомо, но и то учтите, судари, этой мерзкой твари тут пропасть и всю ее не переловишь!

Еще более были удивлены поморы, когда устриц бережно пересадили в бочоночки и уложили на возы. Эту кладь беломорские раскольники должны были везти на своих лошадях за многие сотни верст в далекий Санкт-Петербург.

Обрадованный удачным ловом, губернатор Головцын решил первую партию живых устриц доставить в столицу лично. Немедленно была снаряжена почтовая карета, со всей осторожностью уложена драгоценная поклажа, и вельможа в сопровождении преданного человека, сержанта Загоскина, тронулся в путь.

Не смыкая глаз, день и ночь мчались в бешеной скачке генерал-майор и его верный личарда-сержант с небывалым подарком к государыне. Не один десяток добрых коней пал в упряжке, немало было сворочено скул ямским старостам усердием сержанта, но в конце концов ценный груз добрался до Санкт-Петербурга.

 

3

Дабы дать отдышаться устрицам и придать им свежесть и приличествующий моменту достойный вид, губернатор решил остановиться на подворье Александро-Невской лавры. Никого не оповещая о своем приезде, он думал не мешкая заняться этим ответственным делом, но монах-эконом был настолько любезен и так настойчиво звал генерал-майора к столу отведать после дороги снеди и подкрепить свои силы наливками, что губернатор не устоял перед соблазном.

За столом любопытный монастырский эконом не преминул узнать, по каким делам его превосходительство изволили прибыть в Санкт-Петербург. Не желая открывать всю суть дела, господин Головцын дал понять монаху, что они везут по личному повелению матушки-государыни к ее столу редкостную снедь и при этом живую.

Долго ломал голову хлебосольный эконом, что за снедь, и притом живую, везет губернатор к императорскому двору.

Между тем генерал-майор, изрядно огрузнев от обильного монашеского обеда, не утерпел и по обычаю решил соснуть самую малость. Сержант же Загоскин, дорвавшийся до монастырских настоек, не устоял перед соблазном и, недолго размышляя, осушил не одну посудину. Охмелев от обильного возлияния, он махнул рукой на охрану драгоценной клади и тут же, в трапезной, завалился на лавку и богатырски захрапел. Монахам только это и надо было. Таинственность, с какой вели себя гости, и намеки их на царское поручение, распалили любопытство не только эконома, но и всей монашествующей братии.

Эконом, сопровождаемый служкой, пробрался в кладовушку, где находился царский подарок. С замиранием сердца монах приподнял крышку кадушки и заглянул внутрь.

«Должно быть, диковинная белорыбица или сельдь беломорская!» — подумал он и вдруг с ужасом отшатнулся — Свят, свят господь! Отколь сия нечисть? Кто смел преподнести такое державной государыне российской?..

В кадушке копошились премерзкие твари. Зрелище было столь отвратительно, что эконом поторопился прикрыть кадушку.

И тут страшная догадка осенила монаха.

Генерал-майор и сопровождающий его сержант, не в укор им будь помышлено, при случае не прочь были приложиться к дорожным сулеям с увеселительной влагой.

«А что если в ту минуту, когда поспешествующие с царским подарком гонцы утешали хмельным зельем свое чрево или отдыхали, лукавый враг рода человеческого да содеял неслыханное злодеяние и подменил рыб господних — белорыбицу или беломорскую сельдь — омерзительными тварями?» — со страхом подумал эконом. От этой догадки его прошиб обильный пот.

Догадка меж тем углублялась:

«А что ежели вскроют бадейку, непременно подумают, что зло сие учинено не злодеями, а монахами столь досточтимого монастыря?» — В голове монаха помутилось от такой мысли.

Как ошпаренный он выскочил из кладовушки. Созвав доверенных монахов, эконом, бледный и перепуганный, воскликнул:

— Братия, приключилась напасть!

Он торопливо рассказал о виденном.

Время шло быстро: вот-вот губернатор после трапезы очухается или сержант придет в себя да поглядит в бадейку, — пой тогда отходную! Поздно будет!

Братия решила, не медля ни минуты, гнусное дело злоумышленников изменить к лучшему.

Монахи быстро и проворно занялись исполнением замысла…

Дело сладили мастерски, — никто не заметил бы подмены. Монахи перевели дух. Эконом, взирая на образ Спаса, истово перекрестился:

— Слава тебе осподи, пронесло беду!

Однако не тут-то было! Получилось совершенно неожиданное и… большой конфуз.

Губернатор очнулся от послеобеденного сна и первым делом решил взглянуть на своих питомцев. Он поднял крышку бадейки и обмер. Сколь много верст скакал в столицу, оберегая дорогих сердцу устриц, и вдруг…

В бадейке вместо них колебалась вода, а в ней мирно плавали волховские сиги.

— Чревоугодники! — вспылил генерал-майор. — Сладкоежки! В Сибирь закатаю за такое дело! Где добро царское?

— Ох, святые угодники, — переполошился эконом. — Выносите из лихой беды! Знать, не та рыба была!

Монах кинулся на губернаторский крик в кладовушку. Не теряя присутствия духа, он воздел кверху руки и очи и воскликнул:

— О господи, дивны дела твои! Столь недостойные рабы твои призваны зреть необычное чудо! Глядите, праведные, чудесное превращение…

— Ну, это баловство оставьте, отец эконом, при себе! Кайтесь, плуты, пожрали устриц? — без всяких околичностей пригрозил генерал-майор.

— Не видели, батюшка.

— Упеку! — орал губернатор. — Слыханное ли дело — на добро государыни презренные монахи подняли руку!

Дело принимало весьма скорбный оборот.

— Батюшка! — взмолился монах. — Не вели казнить, выслушай!

И эконом по чистоте душевной рассказал свою догадку: «Царскую снедь в дороге подменили на мерзкую тварь воровские люди».

Губернатора потрясла эта весть.

— Дурни, хошь и отцы духовные! Ведомо ли вам, что устрицы — тварь хоть мерзкая на вид, но весьма пользительная, и везли ее к царскому столу. Где они? Куда подевали? — кричал губернатор.

Тут от криков и переполоха очухался и сержант Загоскин. Он вскочил и с палашом бросился на монахов.

— Порублю, окаянные! Из-под земли достаньте устрецов!

— Батюшка, — упал на колени монах, — все живы и целехоньки! В монастырскую сажалку выпустили.

После доброй перебранки на берег монастырской сажалки согнали десяток дебелых откормленных монахов и заставили их ловить устриц. Скинув портки и засучив по грудь рясы, иноки топтались в зеленой воде сажалки и решетами ловили неприятную тварь. Они были скользкие, увертливые, и порастерялись, окаянные, в тине и осоке. С хлопотливых иноков от усердия катился обильный пот.

Однако, под грозными взглядами губернатора и сержанта, они выловили устриц. Не досчитались только трех: то ли толстопятые монахи раздавили их, то ли они сгибли в иле?

— Сколь пренеприятная каверза вышла! — возмущался господин генерал-майор. Опасаясь новых непредвиденных неприятностей, по его приказу устриц водворили на место, и он поспешно повез их ко двору.

 

4

В тот же день, привезенные со столь большими трудностями и каверзой, устрицы поданы были с приличествующими приправами к царскому столу.

Екатерина отведала их, осталась весьма довольна и тут же сердечно поблагодарила генерал-майора за отменно выполненное поручение…

Полгода спустя губернатор Головцын был весьма удивлен и до слез умилен, когда получил высочайший указ о награждении его за усердие орденом.

Еще более были удивлены поморы, узнав, что за доставку непривлекательной погани генерал-майор пожалован государыней наградой.

1941