1. Обязательство

Эмерсон говорит: «Сегодня ты думаешь, что самое важное – это чтобы ты никем не был обманут; но солнце твоей жизни взойдет лишь тогда, когда ты сначала позаботишься о том, чтобы ближний твой не был обманут тобой». Как удивится продавщица на рынке, если ей сказать: «По-моему, вы обсчитались в мою пользу». Мы все живем в борьбе за выгоду, поэтому наши собственные счета все еще не освещает то самое солнце жизни.

И вот в связи с этим какая вырисовывается «высшая математика»: беря обязательства, считай точно, если нужно, поступись своим, и не только там, где речь идет собственно о счетах, но и всегда, когда что-то даешь и берешь, исполняешь долг и требуешь прав, творишь добро и благодаришь. В таких случаях даже люди, очень хорошо умеющие считать, осознанно или неосознанно зачастую подтасовывают все цифры.

Верный признак благородного человека – благодарность, обязательность, исходящая из его души, как цветок, выросший из лесной почвы, та «связанность», которая делает излишним любой судебный иск, которая исчисляется не в цифрах. Это – небесное искусство счета, при котором собственная выгода никогда не соблюдается, которое сродни религии и ведет к ней. Исправление ошибок, искупление – прекраснейшая из привилегий человека. У животных множество добродетелей, но им неизвестно искупление, они знают, что такое верность, но им неизвестна та верность, причина которой – память о собственной неправоте, желание стереть эту неправоту из памяти и из жизни. Воинская служба создала железный императив обязательств. Но гораздо мощнее человеком повелевает неистребимый категорический императив, который идет от сознания вины, сделанной ошибки и направлен на восстановление правильного положения вещей и нравственного порядка в душе и обществе.

На самом деле ничего нельзя полностью поправить или искупить. Разрушенного счастья ничем не заменишь, разбитого сердца не склеишь, злое слово жжет нас в глубине души, по-прежнему отравляя кровь обиженного человека, не высказанное вовремя извинение может непоправимо разрушить человеческие отношения. Но точно так же вовремя, неожиданно для обиженного человека произнесенные слова извинения могут углубить дружбу. То, что ты чувствуешь себя обязанным, стремишься залечить нанесенную тобой рану – это как переливание твоей крови. Это усмирение твоей гордыни, это смягчение твоей ретивости вокруг тебя самого, этот «невыгодный» для тебя счет – все это твое спасение, восстановление равновесия в тебе, твоя привязанность к окружающему тебя миру, к прошедшему, забытому, казалось бы, уже похороненному.

Это воистину торжественные похороны и поминовение, когда в твоей душе возрождаются обязательства, и это старение, когда живые обязательства умирают в твоей душе. Горе тому «освобождению», которое позволяет отказаться от обязанностей, разорвать договоры и с легкостью принять репарации. Кто освобождается таким образом, тот даже не подозревает, что он разрывает и что на небе и на земле разрывается из всего того, что божественные и человеческие силы поставили ему на службу, обязав защищать этот дар!

 

2. Как основывается человеческое общество?

Человеческое общество может образоваться, если я держу данное мною слово. Если я никого не заставляю ждать, а четко соблюдаю все договоренности. Если я оказываю другому честь тем, что не лгу ему, а говорю правду, даже если это может сильно мне навредить. Потому что обобществление, образование сообщества означает, что предотвращение собственного вреда не является для меня высшим благом и законом и что надо мной довлеет вечное правило, в котором записан мой безусловный долг перед окружающими меня людьми.

Человеческое общество основывается в той степени, в какой я признаю взятые на себя долги и обязательства не только на бумаге, но и в самой глубине своей совести, так что мне не будет покоя, пока я когда-либо, как-либо, где-либо не отдам и не исполню их.

Другой человек почувствует это, а это и есть основание человеческого общества. Такое обобществление начинается еще и там, где наличествует серьезная воля к тому, чтобы честно сознаться в ущербе, причиненном другим, и возместить, искупить его, независимо ни от какого закона. Человеческое общество основывается там, где люди раскаиваются в содеянном и искупают вину, честно исправляют допущенную небрежность, тщательно восстанавливают нарушенное право. Железобетонный фундамент государства закладывается там, где выполняется невысказанное обещание, устраняется невидимая поломка, искупается нераскрытая, недоказуемая, глубоко затаившаяся вина. Или где ощущается и приносится благодарность, за которую нельзя выставить счет. Или когда кто-то молчаливо жертвует своим счастьем, чтобы незаметно пропустить вперед другого, которого считает более достойным. Когда кто-то промолчит, а любой обычный человек громко настаивал бы на своем, защищал свое право, доказывал свою невиновность, добиваясь выгоды. Крест, который несет каждый из нас, основывает государство, никому не ведомая, почти невесомая жертва, в которой едва признаешься самому себе, самое искреннее раскаяние в самом невинном проступке, не занесенном ни в один свод законов. А еще – не предписанное никакой моралью чувство долга по отношению к чужой жизни и вечная память о тех, кто навсегда ушел, кто любил и благословлял нас. Антигона, а не Креон основывает государство. Не было большего безумца на свете, чем тот, кто сказал: государство – это власть. Нет, государство основывается только совестью, глубочайшей внутренней привязанностью, избавлением от себялюбия, и только так рождается единство, сила, власть. И все тут же идет прахом, как только начинает подвергаться насмешкам и предается тот невидимый мир, стоявший за всем этим и все это держал. Поэтому всякая жертва, всякое обязательство, всякий акт преодоления самого себя, приносимые человеческой жизни за границами страны, без сомнения, означают высшую мощь, высшее посвящение и освящение всех сил, связывающих государство воедино. Акт искупления, направленный государством за собственные рубежи, обескураживает преступность в стране, долги, отданные кредиторам, не являющимся нашими согражданами, напоминают должникам в собственной стране об их долгах – и наоборот, да – и наоборот!

 

3. Личность благословляет человеческое общество

В биографии одной известной сестры милосердия написано: «Бог оказал мне когда-то великую милость, дав мне неприятных начальников». Такой взгляд свидетельствует о силе религиозных убеждений. Да и неверующий человек может почерпнуть из этих слов мощные импульсы для самовоспитания и для того, чтобы оставаться спокойным в самых неприятных конфликтах. Эти слова указывают человеку цель его внутреннего освобождения и совершенствования, которая придает всем неприятным переживаниям в общении с людьми возвышающий душу смысл. Общение с неприятными начальниками действует на нервы только тому, кто видит в этом лишь бессмысленную канитель и пустую трату времени. Но такое общение тут же перестает разрушать нашу душу, как только мы осознаем, сколько поводов для самовоспитания, познания людей и раздумий над тем, как ужасно люди обращаются друг с другом, дает нам это самое общение. То есть когда мы начинаем со всей серьезностью рассматривать и внутренне перерабатывать такие события «нижнего мира» с позиций «высшего мира». Это относится к любым встречам или столкновениям с людьми, чуждыми нам по духу или просто тяжелыми в общении. Это относится и к обычной семейной жизни. Ведь в ней так необходимо поддерживать человеческие отношения на высоте или поднимать их до определенной высоты, подавлять собственное раздраженное самолюбие, быть по-настоящему справедливым и великодушным к другому, не доводить разногласия до смертельных обид, стойко переносить дурные привычки окружающих, ведь и мы сами бываем несносны, многое «проглатывать». Тем не менее нужно спокойно и твердо противостоять неоправданным претензиям, бескомпромиссно освобождаться от влияния дурных примеров, не очень много раздумывать над неровным поведением других, перенимать ценные черты характера других людей и не давать волю раздражению из-за тяжелых особенностей характера близких людей. Вот подлинная начальная школа спасения, потому что человеческое общество основывается только таким ясным осознанием всех благословений, которыми личность освящает общение с людьми.

Хорошо, если ты видишь людей насквозь и не позволяешь им использовать себя. Но еще важнее не выпячивать эти навыки, а всегда сохранять спокойствие, не изображая из себя вечно ранимого и разочарованного. Ведь многие впечатлительные люди в силу своего жизненного опыта становятся чрезмерно раздражительными и склонными к высокопарности. Они не в состоянии раз и навсегда вычеркнуть недостойных людей из памяти, и воспоминания о них постоянно висят как клочья тумана в горных долинах в душах этих людей. И при первой же возможности они разражаются горькими словами, совершенно забывая, что мы не для того пришли на эту землю, чтобы заполнять наши души все новыми и новыми воспоминаниями о примерах человеческой слабости.

Чтобы храбро встать в ряды человеческого общества и самому верно оценивать весь накопленный этим обществом опыт, нужно также, чтобы каждый человек непрестанно сознавал, что он лишь мельчайшая частица всего человечества и как важны для него черты характера, как противоположные ему, так и его дополняющие. Совершенно антиобщественными бывают случаи, когда кто-то высокомерно относится к другому – Марта к Марии, Мария к Марте, щедрый к тому, кто боязливо считает каждый грош, человек широкой натуры к педанту, который, в сущности, существует для того, чтобы быть противовесом неосторожному человеку. Или когда художник высмеивает моралиста, без которого не было бы надежного общественного порядка, который гарантирует этому художнику сами основы его существования. Итак, каждая ярко выраженная особенность характера хорошего человека обогащает не только жизнь вообще, но и является необходимым противовесом другим, противоположным силам характера. Подлинное человеческое общество, где наличествуют дополнение и коррекция всех однобоких черт и явлений, основывает тот, кто, общаясь с людьми, ищет близости с целебными для него противоположностями, вместо того чтобы их избегать, издеваясь над своей противоположностью (зеркальным отражением?), отказывая ему в элементарной терпимости. Мы пришли на эту землю, чтобы, оставаясь частицей, постоянно стремиться к целому и вновь, и вновь сознательно искать общения с тем, что в корне отличается от нас, хочет иного, иначе думает, чем мы, используя это общение как спасительную лестницу, по которой мы выберемся из темного колодца собственной однобокости.

Как мало встречается людей, не рассматривающих себя как некую норму, как нечто целое или даже как некий эталон подлинности, нормальности, здоровья и плодотворности! Как мало людей знает, что значат сообщество, противоречие, противоположность как раз для становления самих основ личности, и сколь многому может научиться богатый у бедного, искушенный у простого, борец за свободу у хранителя закона, любитель богемы у защитника порядка! Кто понимает, что подлинная зрелость проявляется и действует только в такой основополагающей скромности, таком осознании необходимости взаимного дополнения человеческих характеров, противоположных интересов, убеждений или традиций; сближения и гармонизации противоречий.

 

4. Что такое «образование»?

Один европеец рассказывал, как он был в гостях у японца, придерживающегося старых традиций, который принял его необычайно радушно, весь вечер развлекал увлекательной беседой обо всем на свете, выказывая неподдельный интерес к делам и взглядам гостя. Только когда гость уже уходил, японец тихо произнес: «Сегодня закатилось солнце моей жизни – мой единственный сын умер».

Здесь перед нами древний и мудрый обычай: не навязывай другим свои личные переживания и неприятности, будь по-настоящему гостеприимным, слушай другого, ибо слушать – занятие более мудрое, чем говорить.

Это всего лишь маленький кирпичик из огромного здания тактичности и тонкости, которые, в сущности, сводятся к тому, что все великие религии стремятся сформировать в обновленном человеке умение преодолевать собственную природу. Пожалуй, лучше сказать, умение преодолевать всесильный позыв человеческой природы, заставляющий человека везде и всюду громко заявлять о себе. То есть всегда ревностно добиваться своего, раздувать собственную личность до размеров мерила всех вещей, превращать весь мир в аудиторию для собственных страданий и жалоб, оставаясь при этом глухим к чужим судьбам и неприятностям, считая, что у других есть только обязанности, но нет никаких прав. Иными словами, жить в человеческом обществе паразитом, пользующимся чужими услугами и жертвами, каждый день без тени благодарности заглатывая целое море любви и преданности, как кит окружающую его воду.

Часто высмеивая восточноазиатскую вежливость с ее преувеличенным самоуничижением, люди совершенно не задумываются над глубоким смыслом такого поведения. Это поведение призвано подавить безграничную наивность «человека естественного», которая делает невозможным существование человеческого общества. Человек вовсе не «существо общественное», как говорил Аристотель, а, напротив, существо антиобщественное, которое, конечно, одной стороной своей сущности стремится к сотрудничеству, но, с другой стороны, в своем «необлагороженном» природном состоянии не способно ни к какой истинной общности.

Тот, кто из древних культур возвращается в жернова современной жизни, где обуздание и облагораживание природного человека вот уже более полувека запускается и недооценивается все более ужасающим образом, тот вновь удивляется варварской наивности, распространяющейся повсюду и дающей нам представление о том, что такое человек, «когда он вырывается из оков» и посвящает себя «обеспечению своих прав» на земле. Самоуправление, самоопределение, собственная ответственность – все это некогда выглядело весьма многообещающе. Но тогда было еще и другое. Это другое с некоей высоты определяло то, что можно, и из некоей глубины запрещало то, чего нельзя, а также напоминало, давало советы. А современный человек, управляющий собой, становится каким-то ужасающим видением…

«Современные задачи образования». Под такими заглавиями выходят бесчисленные статьи и целые труды, где говорится о вещах, не имеющих ничего общего с нуждами образования в наше время. Чтобы понимать Гёте, нужно сначала лет сто обучаться элементарным вещам. Задача образования в наши дни на удивление проста. Образование – это прежде всего дать знания того, что ты должен другим, а потом, исходя из этого, научить человека говорить, молчать и действовать. Вот в чем состоит величайшая и фундаментальная задача образования и самообразования.

А как же выполнить эту задачу в наш век, когда понятие обязанности полностью вытеснено погоней за собственными правами и где осталось только обременение другого в свою пользу.

Посмотрим на тех спортсменов, у которых не остается ни одного свободного воскресенья для того, чтобы побыть с родителями, просто заглянуть себе в душу. Они рискуют оторваться от великого смысла и самой основы жизни и хотят только брать, ничего не давая взамен.

Посмотрите, сколь много ужасающей бездумности в отношении к служебным обязанностям, к уходу за больными, к домашним обязанностям, к тому, чтобы терпеливо нести груз, возложенный на тебя жизнью. И нет тут ни справедливого, заботливого воздаяния, ни чувства ответственности!

Понаблюдайте за тем, как во всех сферах жизни бешеное или слепое современное «я» постоянно восстает против других и, доходя до гротеска, подделывает все «счета» в свою пользу. Но у этого «я» нет ни времени, ни глаз, ни сочувствия, чтобы со своей стороны задуматься о вечных обязанностях по отношению к другим и просто об обязанностях текущего дня.

Звезда святых в наши дни светит вполнакала. Святые – такие живые примеры святости были у всех великих народов – вновь и вновь поднимали на пьедестал истинные ценности, давая им мужество жить в простоте, служить, быть непоколебимо твердыми по отношению к маленькому, вечно злящемуся, шумящему, надутому «я» со всей его низостью, трусостью, необязательностью и всякого рода пустыми отговорками и самообманом.

Неудивительно, что так называемая большая политика – лишь выражение этого состояния человека? В международной политике нарыв уже прорвался – давно тлевшее варварство показало свое истинное лицо. Мы должны заново открыть для себя человеческую природу во всей ее глубине, прежде чем сумеем по-новому понять истину «сверхприроды» и овладеть ею.

 

5. Организация мира и сердечная доброта

Смертельный враг Наполеона Бонапарта мадам Ремюза в своих мемуарах с уважением к императору рассказывает одну историю. Во время пребывания Наполеона в Египте член Директории Барра попросил его прибыть в Париж, чтобы навести там порядок. За кораблем, на котором он плыл, шел английский крейсер, который недалеко от Марселя произвел пушечный выстрел по снастям французского корабля. При этом один из матросов свалился с мачты в воду. Капитан велел плыть дальше, так как на кону стояли слишком важные проблемы, чтобы останавливаться из-за одного матроса, подвергая опасности миссию генерала Бонапарта, да еще вблизи гавани. Но Бонапарт приказал остановиться и спасти матроса. У диктатора, жертвовавшего сотнями тысяч людей, когда, как ему казалось, это было необходимо во имя великой цели, всегда были открыты глаза и сердце для маленьких людей в его окружении. Он был преисполнен внимания и благодарности по отношению к тем, кто обслуживал его, соблюдал человеческое «égalité», равенство, не взирая на чины и авторитеты, а какой-то внезапный вопрос или знак внимания говорили о том, что в гуще всех своих дел он принимал личное участие в людях, с которыми контактировал по службе. Эта его черта покорила сердце графа Сегюра, поначалу ненавидевшего его, а затем сопровождавшего его в Берлин. Эта черта Наполеона, пожалуй, была решающей, позволявшей ему влиять на массы, увлекая их за собой.

Кто не в состоянии быть внимательным, чутким и одновременно сильным и волевым, тому никогда не суждено стать истинным вождем. Нет ничего более отталкивающего и постыдного, чем те так называемые деловые люди, которые из-за помрачения сознания не видят собственного окружения. Они никогда не похлопают своих лошадей по шее, вечно забывая взять для них сахар, никогда не похвалят кухарку, не выскажут слов признательности собственной жене за домашние труды. Они позволяют себя обслуживать безо всякого внимания и сочувствия к чужой усталости, рассеянно здороваются, не находят для «маленьких» людей ни доброго слова, ни элементарного внимания, воспринимают все лишь с «деловой» стороны. Они не уделяют своим сотрудникам человеческого участия, никогда не вспомнят о понапрасну мерзнущем шофере, скупы на чаевые носильщикам их больших чемоданов, но не жалеют никаких денег ради собственного комфорта. И, тем не менее, они с упорством безумцев верят, что их жизнь угодна Богу и людям.

Организация мира и сердечная доброта гораздо более тесно связаны друг с другом, чем полагают те, кому доступна лишь техническая сторона жизни. Невидимая и безвестная гуманность в мелочах, пристальное внимание к тем, кто никогда и ничем не сможет нам помочь, умение найти время для чего-то или кого-то, когда у нас совершенно нет времени – это более весомая жертва в глазах высшего мира, чем простая деловитость. И таинственным образом эта жертва возвращается благословением к тем, кому она была заповедана свыше и кто последовал этому призыву, вместо того чтобы смотреть на часы… И не удастся организовать мир, если не собрать сокровища в том «вышнем» царстве; нет и не может быть никакой организации, если человек не выйдет из своего «я» и не войдет в мир другого. Одного ésprit de géometrie (духа геометрии, расчета), опирающегося только на логику, недостаточно, если к нему не присоединяется основанный на интуиции ésprit de finesse (дух тонкого ума и вкуса), начиная соединять и увлекать за собой то, что нельзя упорядочить одной организационной техникой. Когда бог света Аполлон играл на арфе, чтобы помочь царю Адмету построить город, камни сами укладывались в стену. Так оно и есть: верный тон создает городские стены и все остальное, небесные струны, божественный свет во взгляде на людские дела и в обхождении с ними, а не каменщик, не цемент, не система Тейлора, не наука об организации производства. Только тот, кто время от времени выходит за пределы «производства», действительно в состоянии «осуществлять производство работ». Только тот, кто готов потерять время, выиграет его, только тот, кто нерасчетлив, составляет правильные счета, только тот, кто человечен, воистину служит делу.

 

6. Справедливость в спорах с противниками

Очень легко быть справедливым к тем, кто настроен к нам благосклонно. Но очень трудно, и это становится настоящим испытанием силы воли на справедливость, придерживаться истины и не позволять себе в пылу спора, в претензиях на собственную правоту искажать верные высказывания тех, кто борется против нас или хочет нам навредить, подозревая их в нечистых помыслах. Блестящие примеры справедливости в споре с противниками оставил нам американский президент Линкольн. Начиная спор с противниками и используя для этого публичную дискуссию, он строил свою речь, сначала точно и верно излагая мнения своих противников, столь убедительно защищая их от всяческой клеветы и дискредитации, что с мест, где сидели готовые к бою противники, раздавались громкие аплодисменты. Они сами были зачастую не в состоянии так блестяще и увлекательно изложить свои собственные аргументы, как это делал Линкольн, поэтому, в конце концов, они впадали в крайнее смущение, потому что президент уже предвосхитил все, что они могли бы сказать. Исчерпав таким образом все аргументы, Линкольн говорил: но… и только тогда разворачивал свои уничтожающие контраргументы.

Очень эффективный пример такой лояльности и справедливости по отношению к противнику может дать каждый отец семейства за обеденным столом. Конечно, если он надежно держит себя в руках, а не думает, что в семейном кругу можно отдохнуть от справедливости и на радость детям посмеяться над теми, кто думает иначе, – над противниками. Нет ничего важнее для молодого поколения, чем то, что отец не только подает такой руководящий пример, но еще и неустанно приучает молодежь к тому, чтобы быть вдвойне сдержанными в суждениях. О тех, кто думает иначе, исповедует иную веру или хочет чего-то другого, целиком и полностью отдавая справедливость не только взглядам противной стороны, но и их мотивам. Очень легко с высокой трибуны бросать в аудиторию громкие фразы, исполненные справедливости. Гораздо труднее там, где можно позволить себе расслабиться, следить за собой и понимать, что как раз самые мелкие, самые будничные ситуации дают более всего возможностей поупражнять волю в справедливости и превратить ее в устоявшуюся привычку.

Не стоит забывать, что жизнеспособное государство основывают не только великие подвиги, но и, прежде всего, честное намерение отдельно взятого человека наводить мосты между противоположностями интересов, убеждений или традиций. Ведь в отличие от всех организаций, цель которых объединять единомышленников, сущность государства состоит в том, что оно занято гармонизацией и сближением противоречий, что оно и существует-то для того, чтобы состояние войны между этими противоречиями превратить в состояние мира. Это называют «государственной культурой», и это несравненно труднее, чем собирать вместе тех, кто хочет или не хочет чего-то одного. И еще: ничто так не развивает и не расширяет нашу собственную гуманность, как упражнение в искусстве всегда отдавать должное тем, кто иначе думает или хочет чего-то иного, ломая собственное упрямство, чтобы искренне принять то, что нам противоречит, нас критикует и вообще призвано потрясти нашу уверенность в себе.

 

7. Социальные манеры

Умение, скорее, искусство ставить себя на место других – основа всей высшей социальной культуры. Да и то, что называют социальным образованием в узком смысле слова, зависит от того, насколько ты преуспел в этом трудном искусстве. Но приобретается это умение только упражнениями в незаметной предупредительности при простейшем общении с людьми. Кто не в состоянии выйти за пределы наивного выпячивания самого себя, за пределы бездумного неуважения чужой жизни и чужих прав, тот и по отношению к трудящимся классам никогда не сумеет занять действительно социальной позиции. Захотев сделать добро, он будет разрушать и ранить, захотев помочь, будет совершать одну бестактность за другой.

В Англии «манеры джентльмена» – подлинная сокровищница социальной культуры, которая формировалась веками. Эти, казалось бы, лишь внешние манеры имеют огромное значение для воспитания и самовоспитания, потому что на совершенно простых примерах задают нашему восприятию действительности то направление, в котором его нужно совершенствовать. На всем Европейском континенте до сих пор не создано ничего, что можно было бы поставить на одну ступень с этими традициями воспитания. Поэтому в элементах социальной культуры Англия сильно «отставала» от Европы и Америки. Только один пример: в Англии у леди и джентльменов принято, даже гуляя в общественных парках, приглушать тон беседы, как только кто-то идет навстречу. Считается «несоциальным», попросту неприличным беспокоить других гуляющих, погруженных в свои мысли, навязывая им участие в своих разговорах. В Англии сразу говорят: «No manners at all!» («У них совсем нет манер!»), если люди в парках, железнодорожных купе, в ресторанах и т. д. громко обсуждают свои дела, так что все окружающие невольно узнают все детали и уже не в состоянии сосредоточиться ни на собственных мыслях, ни на чтении газеты. Но это громкое, бестактное поведение встречается в Европе даже в высших кругах общества. Кажется, будто как раз люди этого круга хотят заявить о своем социальном и экономическом превосходстве еще и развязным поведением. Отправляясь в путешествие, то и дело встречаешь группы людей, говорящих и перекликающихся друг с другом так, будто они одни на всем свете. При таких сценах невольный слушатель постоянно испытывает ощущение глубочайшего социального бескультурья. И это игнорирование «другого» распространяется на всю публичную жизнь. То, что наши политические и общественные нравы еще так неразвиты – результат недостатка начального социального образования в нашей культуре.

Поэтому тот, кто искренне жаждет получить подлинное социальное образование, должен сначала положить конец антисоциальной бездумности своих повседневных привычек и в простейших жизненных ситуациях спрашивать себя: «Разве я один на всем свете?»

Закрывая дверь, думать о ближнем – вот первый шаг к освобождению от субъективной ограниченности. Никогда не забывать о том, что надо говорить тише, если кому-то рядом нужно отдохнуть – не это ли воспитывает уважение к правам меньшинства в политике. Не вызывать без необходимости обслуживающий персонал в гостинице – это подготовка ко всякого рода уважению прав народов. Все это требует большой самодисциплины. Но здесь же заложены азы «науки о правах ближнего». Здесь же «мысли о другом человеке» становятся упражнением духа и разума, постоянно воздействующим на наше отношение ко всем большим свершениям человеческого сосуществования.

К социальным манерам, имеющим большое значение, относится еще и искусство, находясь в дружеской компании, не стремиться первенствовать, а давать и другим сказать слово, слушать их, отдавая должное их мотивам и убеждениям – даже если у тебя совершенно противоположное мнение. Как мало людей владеет великим искусством слушать, без того, чтобы их лицо сразу принимало отсутствующее выражение, выдавая равнодушие, когда другой рассказывает о чем-то своем! И как мало людей в состоянии реагировать на противоположные мнения дружелюбно и с истинной вежливостью! Это говорит о том, что у многих все еще отсутствуют простейшие социальные манеры. Похоже, тот факт, что люди веками убивали, преследовали и проклинали друг друга, все еще патологически довлеет над нами. По этой причине дискуссии между друзьями и знакомыми, не говоря уже о противниках, еще находятся на удивительно низком уровне. Дело вообще редко доходит до настоящей дискуссии, как правило, просто начинается соревнование с взаимными издевками и неистребимым желанием оскорбить и разоблачить другого. В своих «Разговорах немецких беженцев» Гёте констатировал всеобщее огрубление тона общения, которое после ужасных событий Французской революции распространилось даже в самых незначительных кругах, далеких от мировой политики. То, что некогда сказал Гёте в этой книге, можно дословно применить к нашему времени, в котором яростный дух войны проник во все полемические столкновения между людьми. В «Разговорах немецких беженцев» Гёте вложил в уста благородной дамы такие слова: «Вообще я не понимаю, что с нами сталось? Куда исчезло вдруг наше светское воспитание? Как мы, бывало, остерегались в обществе затронуть тему, которая могла бы оказаться неприятна тому или другому из присутствующих! Протестант перед лицом католика избегал насмехаться над церковным обрядом; самый ревностный католик в присутствии протестанта никогда бы не обмолвился о том, что старая религия дает более надежную гарантию вечного блаженства. Никто не стал бы хвалиться своими детьми в присутствии матери, потерявшей сына, и всякий чувствовал себя сконфуженным, ежели у него ненароком вырывалось неосторожное слово. Каждый, кто находился поблизости, старался загладить промах – а что мы делаем ныне? Разве не поступаем мы как раз наоборот? Мы старательно выискиваем любой повод, дабы произвести нечто такое, что разозлит другого и выведет его из себя. О дети, о друзья мои! Вернитесь же снова к прежним нашим привычкам!»

Социальная культура в борьбе мнений ни в малейшей степени не требует от человека поступаться собственными убеждениями; однако она, конечно, требует того, что называется объективностью и зиждется на доброй воле войти в положение другого человека, вместо того чтобы ощущать только себя самого, самим собой и наслаждаясь.

В этом смысле еще Платон в своих диалогах постоянно старался вооружить противника до зубов. Это рыцарское ведение боя, глубоко противоположное нечестному ведению боя, в ходе которого слишком часто в частных или публичных дискуссиях истинные взгляды противника искажаются, чтобы высмеять его или заронить подозрения в честности его намерений. Такие манеры ведения боя всегда возбуждают подозрение в том, что человек не чувствует в себе достаточно силы, чтобы действительно опровергнуть противника, а потому должен обмануть самого себя и других, создав искаженное представление о нем. Но ведь истинная сила убеждения проявляется в том, чтобы полностью понять другого, воздать ему по справедливости, твердо оставшись при своем мнении. В этой жизни не миновать столкновения мнений и интересов. Но как раз потому, что при этом в человеке пробуждается множество низких страстей, совершенно необходимо, чтобы люди по-настоящему сильные подавали пример рыцарских манер в оценке противника. Чтобы они прямо-таки учили людей тому, как сочетать верность собственным убеждениям с совершенствованием нашей социальной культуры по отношению к тем, кто думает иначе и хочет иного. Мы бы гораздо сильнее загорелись этой задачей, если бы основательно задумались над тем ужасающим противоречием, в котором мы увязаем все глубже, когда страстно боремся за идеалы гуманизма, справедливости и правдивости, но сразу становимся несправедливыми, неправдивыми и совсем не гуманными, когда сталкиваемся с людьми, которые хотят добиться той же цели, что и мы, но другими средствами. Возможно, эти люди ошибаются, и мы вправе самым решительным образом оспаривать их точку зрения. Но в то мгновение, когда мы пытаемся защитить или насадить культуру с помощью бескультурья, справедливость с помощью несправедливости и любовь с помощью ненависти, все наши действия становятся ложью и насмешкой. И каждый шаг вперед, каждый успех, достигнутый таким способом, отливается горькими слезами до третьего и четвертого колена тем, кто его добился. Потому что нечистота избранных средств выдает тайное, глубокое неверие человека в собственный идеал, оказывающий разлагающее действие на души всех, кто действует заодно с ним, и дело, за которое борются все эти люди, теряет свою пробивную силу.

 

8. Царственный человек

Известно, что одна из первейших задач истинного руководителя – это вести себя так, чтобы ему не было стыдно, если его сфотографируют в любое мгновение, и чтобы каждое сказанное им слово могло назавтра быть напечатанным в газете. Такое чувство ответственности, необходимое руководителю, следует воспитывать в себе каждому, кому в силу происхождения и воспитания суждено однажды занять руководящий пост, будь то в сфере промышленности, управления, правосудия или воспитания. Пример богатых – катехизис бедных. Мы даже не подозреваем, сколько глаз смотрят на нас и сколь велико удаленное воздействие всех наших дел и поступков, даже если мы сами этого не знаем и не хотим. Нас внимательно рассматривают – вплоть до самых незначительных привычек и походя сказанных слов. Поэтому одно из основополагающих требований социальной культуры состоит в том, чтобы, занимаясь самовоспитанием, всерьез думать об этом социально-дистанционном воздействии нашей жизни. Это относится, например, к социальной оценке питейных обычаев. Если мы свободны от всех тех темных искушений, заставляющих рабочего оглушать себя алкоголем, если у нас есть возможность общаться с музами, вдохновляясь великими примерами, то наш прямой долг своим образом жизни подать людям, ведущим трудную борьбу с жизнью, наглядный пример того, как с помощью образования и самодисциплины можно освободиться от алкогольного рабства и всякой другой тяжкой зависимости. Тем самым мы ставим перед людьми из народа с возвышенным образом мыслей, стремящимися вылезти из трясины, достойную и ясную цель, указывающую им путь наверх. Тем более безответственно как раз с социальной точки зрения то, что некоторые наши молодые люди, которым в будущем суждено стать вождями нации, еще очень многие годы не выходят из пивного отупения, считая совместимым с их социальной ответственностью публично, у всех на глазах ставить употребление алкоголя во главу всех радостей жизни. В «Ахиллесе» Гёте сказано: «Царственный человек так нужен на земле, определяющий порядок, которому подчинятся тысячи людей!». Что такое – царственный человек? Это человек, который, что бы он ни говорил и ни делал, думает обо всех. Уровень сознания своей ответственности – вот что возводит человека в царственное сословие, освобождает его от распущенности и себялюбия, придавая ему внутреннюю «связанность» истинно благородных душ. Так высшая культура социальной совести ведет к высшей культуре личности!

 

9. Ты и те, кто тебя обслуживает

Сказанное в предыдущей главе справедливо и в отношении к обслуживающему персоналу. Многим дамам и гос-подам не хватает подлинного такта, пиетета и чуткости в общении с теми, кто их обслуживает. Они просто не хотят вникнуть в сложность этих взаимоотношений. Они не испытывают ни стыда, ни смущения от того, что позволяют себя обслуживать, смущения, идущего из самых глубин скромности человека, из его благочестивого осознания равенства всех перед Богом. И несмотря на весь их внешний лоск, им никогда не выйти из узких рамок их господского положения, разрушающего душу, убогой наивности людей, способных только брать. Такие люди могут от добродушия или отдавая дань моде в отдельных случаях проявить гуманность. Однако им не хватает того благородного образа мыслей, который позволяет лишить личное обслуживание унижения или даже придать ему возвышенности.

В наше время многим людям бесконечно трудно выйти за рамки своих привилегированных душ. Ведь в силу тысячелетних порядков и привычек идентичность таких понятий, как «слуга» и «раб», так глубоко укоренилась в человеческом сознании, в многочисленных обычаях и умонастроениях, что необычайно трудно, особенно взрослым людям, не только думать об этом в духе времени, но еще и говорить, и поступать согласно этому.

Приведем несколько конкретных примеров того, что каждый уже сегодня мог бы изменить в своей личной позиции. Например, подумаем, а не слишком ли небрежно мы относимся к курьерам, официантам и официанткам? Зачастую оскорбительный тон заказа или распоряжения, невнимательность и небрежность при получении услуг, нерыцарская неготовность хоть немного помочь тем, кто накрывает на стол или убирает посуду, – все это, в сущности, отголоски крепостной зависимости. И новый дух в этих отношениях может пробить себе дорогу как раз в мельчайших привычках. Во всей нашей социальной литературе эти мелочи социальной культуры обсуждаются крайне редко. А между тем в их правильном разрешении будет, пожалуй, больше истинной «социальной философии», нежели в обширных трудах на эту тему. Понаблюдайте, например, за изысканным обществом, сидящим за столом в ресторане, когда официантка или официант приносят блюда с едой или убирают тарелки. Господа флегматично наблюдают за тем, как те тянутся через весь стол, чтобы все как следует сервировать или, наоборот, убрать! Железное «право на обслуживание» порождает какой-то странный паралич мозга и мускулов. Господа боятся показаться «неаристократичными», если немного поучаствуют в процессе обслуживания! Да ведь и Ницше запретил сверхчеловеку подобные телодвижения! А что было бы, если бы мыслящие люди решились стать первопроходцами «совершенствования застольных манер» и вообще «культуры застолья»? Тут важно не только новое мышление, но и новые «рефлективные движения». Движения в помощь тем, кто обслуживает нас за столом, нужно довести до автоматизма, чтобы выполнять их инстинктивно – посреди самой приятной беседы и без самодовольного выражения лица. Может быть, поначалу нас неправильно поймут. Тот же официант скажет: «По-моему, у того блондина плоховато с манерами!» «А в чем дело? Он тебе нагрубил?» «Нет, просто он все время помогает мне, когда я ставлю на стол тарелку!» Ладно, не обращай внимания, а лучше подумай над тем, что за странные понятия об изысканных манерах представители так называемых «аристократических» кругов своим поведением все еще распространяют среди людей. Должно, должно прийти время, когда далекое от благородных манер поведение по отношению к тем, кто нас обслуживает, будет столь же неприличным, как ковыряние в зубах за столом.

Зачастую, несмотря на внутренний порыв, бывает очень трудно выступить против отсталых представлений общества о «хороших манерах». Пример этого нам оставил английский писатель Стивенсон в своих дневниках. Он пишет: «Недавно у меня разболелись зубы, и я нагрубил одной из служанок, накрывавших на стол. Нет, конечно, ничего более неподобающего и мерзкого, чем когда мужчина груб с девушкой, которая может потерять место, если ответит соответственно. Поэтому я решил извиниться. В это трудно поверить, но я собирался с духом четыре дня, а извиняясь, краснел и смущался как мальчишка. Почему? Думаете, мне было стыдно за свою грубость? Боже сохрани! Нет, я краснел, потому что мои извинения кому-то могли показаться необычными и даже смешными. Вот рука, которую нужно отсечь! Будем надеяться, что я никогда больше не окажусь таким трусом и не буду стыдиться того, что веду себя как джентльмен!»

Сегодня нам нужен новый тип «джентльмена», который распространяет идеал рыцарства и на общение с теми, кто его обслуживает, тем самым возводя самого себя на более высокую ступень аристократизма. Как много молодых людей вскакивают со своих мест, когда в трамвай входит юная дама, но спокойно продолжают сидеть при появлении усталой и нагруженной сумками служанки. Те же самые молодые люди, которые наперегонки бросаются к благородной даме, чтобы помочь донести ей самую незначительную ношу, продолжают спокойно сидеть, когда служанка с горой посуды в руках с трудом пытается открыть дверь. Иногда им даже хочется встать, но ложный стыд мешает им сделать это. Разве можно быть рыцарем по отношению к служанке? А тем временем один-единственный поступок сыновей хозяев дома в духе такого непринятого рыцарства зачастую может примирить служанку со всеми тяготами ее работы, потому что тем самым ей дадут понять, что ее зависимое положение нисколько не умаляет ее женского достоинства.

Если пришли гости и служанка вместе с хозяйской дочерью разливают чай, то хорошо воспитанные молодые люди учтиво привстанут со стульев перед дочерью хозяев, чтобы помочь ей в сервировке и в знак уважения. Но они, само собой, продолжают сидеть, когда подходит служанка. А того, кто встанет, дружеская рука тут же усадит на место: «Ты что? Это же прислуга!» Тут для революции нужно больше мужества, чем на баррикадах. И все же новые времена начинаются именно с таких мелочей. Молодому человеку следует относиться к посыльным с тем же уважением, с каким он относится к своим сестрам и их подругам. Разумного основания для каких-либо градаций в этих отношениях нет. Есть, скорее, особая необходимость остерегаться малейшей грубости и небрежности.

Есть один несомненный признак социальной культуры: если человек научился воспринимать чрезмерное обслуживание самого себя как нечто неприличное. Когда президент Линкольн однажды сам чистил свои сапоги, какой-то иностранец с удивлением спросил его: «Что такое? Вы чистите свои сапоги?» Сделав вид, что не совсем понял вопрос, президент ответил: «А чьи же еще сапоги мне чистить?» Глубоко укоренившиеся взгляды и привычки виноваты в том, что в высших классах общества развилась прямо-таки неописуемая наивность и избалованность в претензиях на личные услуги. В результате уже никто не может себе представить, что разделение труда и «аристократизма» возможно и без того переизбытка услуг, принятием которых многие люди унижают себя до положения паразитов. Может быть, подлинным аристократам среди «аристократов» стоило бы создать высший тип благородства, который получил бы общественное признание?

К кажущимся мелочам, имеющим, однако, далеко идущие последствия, относится и пунктуальная оплата счетов «маленьких людей». Задолжать ремесленникам и как можно дольше не платить – считается особо смешной выходкой у неунывающего студенчества. Но тут заложено погибельное, разрушающее характер неуважение к тяжкому труду, господское высокомерие, на которое рабочий класс реагирует с озлоблением и презрением. И нет ничего менее аристократичного, чем заставлять тяжело работающих людей, у которых нет счета в банке, ждать заработанных ими денег. «Одним из величайших зол нашей социальной жизни является то, – говорит Хилти, – что в университетах ощущение истинной аристократичности, несовместной с неотданными долгами, даже в самых образованных кругах зачастую притупляется на всю оставшуюся жизнь».

 

10. Молодой реформатор и старая мудрость

И.М. Зайлер однажды написал берущий за душу диалог между молодым реформатором и старой мудростью. Вот этот диалог:

Реформатор

Жаль, что у нас, реформаторов, слишком сильно связаны руки, чтобы творить добро в церквях, государствах, в мире.

Мудрость

Есть добро, и тебе никто не может связать руки, когда ты совершаешь добрые поступки, если ты сам их себе не свяжешь. Сотвори сначала добро, тогда все остальное понемногу наладится.

Реформатор

То есть я должен с холодным равнодушием смотреть, как тьма, глупость и произвол тиранят мир – там, где свет, мудрость и справедливость должны были бы повелевать?

Мудрость

Если ты хочешь победить тьму, глупость и произвол, начни, по крайней мере, с самого начала.

Реформатор

А разве я могу начать как-то иначе, нежели чем с начала?

Мудрость

До сих пор ты начинал с конца, хотел сотворить вокруг себя день, а обнимал ночь внутри себя. Дай же взойти внутри себя свету, позволь ему светить в тебе до полудня. А когда он сначала всего тебя осветит, согреет и оплодотворит изнутри, тогда, может быть, он и вне тебя будет светить, согревать и оплодотворять.

Тогда реформатор вернулся в свою хижину и предпринял реформы сначала в себе самом, а потом и в своей хижине. Через год его хижина превратилась в солнце, и тогда свет, тепло и благодать разошлись по всей окрестности, по всей стране.

 

11. О взаимном дополнении народов и рас

То, что Платон называет «небесной любовью» и «тоской бедности по богатству», то есть потребность в дополнении всего одностороннего, стремление нашей духовной природы к универсальному, вселенскому, издревле объединяло народы не меньше, чем потребность во взаимном дополнении друг друга материальными (природными) ресурсами. Все мы – не что иное, как фрагменты, но фрагмент начинает жить новой жизнью, как только осознает свою фрагментарность и начинает выходить за узкие рамки самого себя. Как латинский мир однажды понял, что ему необходимо греческое образование и гуманность, чтобы выполнить свою задачу по организации мира, так и в Германии времен Гёте явилось ясное осознание всего того, что французское образование может дать немцам, чтобы компенсировать их односторонность. И наоборот. По этому поводу Эрнест Ренан выразился так: «Если когда-нибудь Франция и Германия помирятся друг с другом, то обе половинки человеческой души вновь обретут друг друга». Эта очень глубокая мысль выражена очень простыми словами: мы все заложники односторонности и потому не можем сами решить наших самых насущных проблем без дополняющих «даров» других народов. Той же точки зрения придерживался русский философ Соловьев, обратившийся к своим землякам со словами: «Вы слишком однобоко русские, вам необходимо соприкосновение с латинской культурой, чтобы вырасти над самими собой». А один английский священник признался автору этих строк: «We are so terribly Anglo-Saxon» (Мы такие ужасные англосаксы). В этом смысле для самовоспитания народов, как и для самовоспитания отдельных людей существуют две необходимости. Первая велит нам устами греческого поэта Пиндара: «Стань тем, кто ты есть!» Это означает: возвысься над своими корнями, дай полностью развиться твоей личности! Вторая необходимость гласит: «Выйди далеко за пределы самого себя, углубись в то, что тебе противопоставляется, что тебе противоречит и что тем самым вытаскивает тебя на свет из твоей узкой щели, соединяя с универсальным, вселенским». Такое взаимное воспитание народов является, без сомнения, необходимой духовной подготовкой – в том числе и ко всякому политическому взаимопониманию и экономическому сотрудничеству. Иными словами, национальное образование – это отнюдь не пройденная фаза человеческого развития. Напротив, углубление в собственные традиции и развитие собственных дарований – это существенное условие плодотворности духовного обмена между народами. Но точно так же необходимо наднациональное образование, позволяющее нам учиться всему тому, что выросло вне наших собственных границ и нашей национальной истории и что, возможно, провидение определило нам в защиту от наших собственных традиций и нашей врожденной природы. Не случайно, например, та эпоха в начале XIX в., когда немецкий дух и разум достигли своего высшего развития, была еще и эпохой, в которой немцы вошли в теснейшую связь с окружающими их культурами и со всем богатством античности. Кто поразмыслит обо всех этих необходимых вещах, тому должно стать ясно как день: ресурсы самого разного рода неравномерно распределены по всему миру, что просто принуждает нас к самому тесному сотрудничеству и самому широкому обмену.

 

12. Опасности технической культуры

(

Обращение к выпускникам средней школы

)

Когда вы читаете легенду о Прометее – на чьей вы тогда стороне? На стороне Зевса или титана Прометея, который принес смертным огонь?

Вы, конечно же, на стороне Прометея. Мы все с юных лет привыкли принимать сторону того, кто принес в нашу жизнь силу огня, и даже если он сделал это без разрешения Зевса, мы с радостью прощаем его, потому что кем бы мы были без огня?

А теперь я задам вопрос: какой смысл был тогда приковывать титана к скале на Кавказе? И почему в легенде присутствует орел, который каждый день клюет ему печень? Неужели древние хотели только показать гнев отца богов? Но тут напрашивается следующий вопрос: почему Зевс усмотрел в подвиге Прометея ужасное преступление?

Что ж, в легенде заключен более глубокий смысл, чем кажется на первый взгляд. Часто видишь, сколь меланхолично народная душа в своих мифах и сказаниях воспринимает жизнь, предпочитая печальные, слезные истории, и можно подумать, что это не что иное, как страсть к сентиментальным ощущениям. Это, конечно, иногда имеет место, но в действительности эта любовь к трагическому идет от того, что народная душа своим простым взглядом на жизнь зачастую намного глубже проникает в саму жизнь, чем так называемый образованный человек, которому разнообразные знания не дают ощутить жизнь в ее общих чертах. Вспомните, что именно народ и его фольклор, несмотря на все почитание героизма, с ужасом и отвращением относятся ко всякому титаническому задору, ко всякому отклонению человека от истинного смирения и самоограничения. В античной поэзии это настроение часто выражал хор. В средневековой легенде о Фаусте мы тоже видим странную смесь робкого восхищения героем и уверенность в том, что бунтарь обречен на ад, то есть все, что он делает, в конечном итоге окончится трагедией и, стало быть, не принадлежит царству истинно творческой жизни.

Та же мысль в основе легенды о Прометее. В глубинах человеческой души подвиг Прометея нашел, по-видимому, совсем иное отражение, нежели в тех областях нашего внутреннего мира, которые обращены к сиюминутному успеху в людской борьбе за существование, которые заполнены насущными потребностями и требованиями деятельной жизни. В этих тихих глубинах живет не только ощущение громадного притока силы и жизни, проникающих в человеческое общество благодаря его господству над силами природы, но и жуткое предчувствие безмерного высокомерия, которое охватывает людей на высоте этой власти, а также те безграничные желания, которые способность распоряжаться миром развяжет в них. Когда-то среди английских рабочих в период зарождения крупной промышленности появилась песня под названием «Король Пар». Король Пар, поется в этой песне, разрушает все жизненные отношения и в конце концов в общем хаосе сам себе выроет могилу. Точно так же эта легенда создала сказочный образ человека-титана, который, гордый своей силой, замахивается на то, чтобы господствовать над стихиями. Но в силу высших законов мира он приковывается к скале, становясь, если посмотреть в корень, через безграничную свободу несвободным, да просто рабом стихий, а орел, клюющий ему печень – это его собственные ненасытные желания. А Пандора, в переводе с древнегреческого «вседарящая», олицетворяет собой иллюзию, обманывающую человека-титана, иллюзию, что исполнение все новых и новых желаний действительно дар богов, залог внутреннего роста, в то время как в действительности Пандора выпускает из ящика все ужасные бедствия, от которых страдает человечество.

Теперь вы подумаете, что я целиком и полностью против Прометея, и вы, протестуя, скажете, что ведь из господства человека над стихиями рождаются не только зло и погибель. Совершенно верно. Но ведь и легенда не утверждает этого. Легенда говорит: самое ужасное в том, что огонь был добыт в упрямом неповиновении Зевсу. Здесь божество означает тот высший порядок совести и самоограничения, требующий от каждого человека пожертвовать своими инстинктами и бесцеремонным своеволием. В руки человека попадает неистощимая сила. Это происходит в результате титанического действия в самом его естестве, благодаря духовной и социальной энергии, сконцентрированной на земных делах. Тем самым в человеке возбуждаются упрямая самоуверенность и непомерные желания. Вот что, если вкратце, рассказывает нам легенда о том, как огонь был добыт в высокомерном неповиновении высшим истинам жизни. Исходя из этого, легенда показывает дальнейшую трагическую судьбу титана: власть над благами земли без благочестивого послушания небесным силам может привести только к глубочайшему порабощению человека силами материи!

А теперь давайте спокойно посмотрим на современную жизнь – на рост огромных состояний, на весь мир удовольствий, разрастающийся каждый день, на барские, господские замашки, распространяющиеся повсюду и поднимающие на алтарь право на наслаждение. А затем спросим себя: а не напоминает ли все это Прометея на скале, которого терзает орел?

«Слишком богато ты одарил человечество». Эти слова Эсхил в своей драме «Освобожденный Прометей» вкладывает в уста Гефеста, когда тот приковывает титана к скале на Кавказе. Стало быть, и Эсхил видел в наказании титана не гневный каприз всемогущего отца богов, но видел в нем изображение трагической судьбы цивилизации. А именно то, что согласно вечным законам жизни смертный человек так упивается своей властью над силами природы, что напрочь забывает о необходимости приносить жертвы невидимым силам, а потому, в конце концов, лишь крепко-накрепко приковывается ко всему материальному.

Но Эсхил пророчит прикованному Прометею избавителя, который вновь примирит божество с родом человеческим, божественный герой, соединяющий силу со смирением и полноту жизни с волей к самоотречению. Если титаническому началу в человеке пришлось глубоко страдать из-за собственной беспредельности, то оно само будет вновь страстно желать избавления от упрямого себялюбия, подчинения всем святыням души, заложенным в вере в божество.

Немного легенд имеют столь глубокий смысл для нашего времени, как миф о Прометее. Мы все втянуты в титанический труд покорения природы, мы все так или иначе участвуем в том, чтобы заставить силы неба и земли служить человеку. И всем нам предлагается ящик Пандоры с целым морем нескончаемых наслаждений и мечтаний о наслаждениях в будущем. В этой борьбе за власть над материей мы все впадаем в искушение стать материальными существами. Всем нам грозит безотрадная скала себялюбивого отчуждения и терзающий нас орел посреди всего богатства наших связей и отношений, посреди всех сокровищ духа и разума.

Поэтому мы и учимся глубокому пониманию жизни у легенды о Прометее! Взглянем на это сказание не как на простое прославление титана, а как на мудрое напоминание, идущее из тьмы веков, как отголосок первого грозного опыта тогда еще только просыпавшейся культуры – напоминание о том, что титаническое начало только в союзе с властью совести может привести к подлинному возвышению человека над материей!

Вы мне, возможно, возразите: разве нет сегодня, разве не было всегда достойных уважения мужей науки, которые, преисполненные глубокой скромности и высокой готовности пожертвовать собственной жизнью, честно трудились, чтобы отвоевать у природы ее тайны? И при чем тут скала на Кавказе, орел?

Возражение принимается. Были тысячи людей, которые, отказывая себе в наслаждении жизнью, день за днем тяжелым самоотверженным трудом создавали мир экономики и направляли его на новые рельсы. Они есть и сейчас. Но разве это уже означает, что чудовищные богатства, созданные при участии этих мощных интеллектуальных сил, действительно стали благословением для человечества? Может быть, они стали ужасающим искушением, предавшись практическому материализму, дать духу и разуму погибнуть в комфорте? Да, на вершинах умственного труда борьба за новые знания дает нам высокие примеры самоотверженности и самоотдачи. Но означает ли это, что и обладание этими знаниями с их самоуверенностью, с их громадным искушением предаться высокомерию, с их способностью неудержимо открывать все новые и новые возможности наслаждения станет источником подлинной культуры для широких масс? Если горняк, рискуя жизнью, из темной шахты поднимает наверх золото, означает ли это, что это золото в «верхнем мире» пойдет на пользу высшей жизни души? Задавать эти вопросы – значит на них отвечать. И разве мы не видим сегодня, как бесцеремонная жажда наслаждений, будто наводнение, поднимается все выше и выше? Как, проникая и в круги умственно-технического труда, пытается втянуть их в растущую бесхарактерность и как весь этот материальный образ жизни, все мировоззрение, основанное на жажде наслаждений, стремятся шаг за шагом повсеместно насадить низкие мотивы вместо высоких идеалов самоотдачи и самопожертвования?

«Как же в такие времена сохранить верность идеалам высшей жизни?» – спросите вы меня. Я отвечу: только если не закрывать глаза на громадную опасность и никогда не предаваться идолопоклонству по отношению к голому знанию и умению, забывая при этом о высшем и важнейшем – об укреплении характера.

Никогда не смейтесь над возвышенным стремлением людей прошлого через добровольную бедность избежать того множества удобств и потребностей, которое так часто ведет к моральной смерти. Или через героическое преодоление подчинить себе иллюзии и страсти, которые так часто сводят на нет наши лучшие намерения!

Пусть же в буднях вашей жизни и свободы будет немного от той самодисциплины, того покоя и той кротости, которые придавали святости жизни тех людей!

Вместо спорта, укрепляющего только тело, спорта, которым сегодня столь многие занимаются с таким наслаждением, хвастовством и кокетством, ставьте себе каждый день задачу на самоотречение, действенную любовь и умеренность. И поверьте мне: без такой постоянной борьбы с самим собой вы никогда не удостоитесь посвящения в орден действительно свободных людей!