На Путиловском заводе, Балтийской верфи и Выборгской стороне начались опасные волнения: недовольные рабочие проводили собрания, бастовали, ораторы призывали к мятежу, к борьбе против роста цен, правительства, даже против царя. Полиция требовала помощи армии, но вызванные войска стреляли по полицейским, а не по мятежникам.

«Какое страшное время мы сейчас переживаем! — пишет императрица супругу. — Я чувствую тебя и страдаю с тобой еще больше, чем могу выразить словами. Но что я могу поделать? Мне остается только молиться. Наш дорогой друг Распутин молится за нас, теперь он еще ближе к нам. Но как бы хотелось услышать его спокойный, утешающий голос.

22 февраля 1917 года».

В последующие дни и недели возмущение росло прямо на глазах. В Петрограде царил жуткий холод, не было дров. Люди голодали, не было хлеба. Бедные люди осаждали булочные, приходилось стоять ночами в длинных очередях; часто толпа теряла терпение и, не долго думая, грабила булочные. Царица не раз вспоминала слова Григория Ефимовича, сказанные императору незадолго до смерти, что самое важное прийти на помощь бедным и голодным, «чтобы народ не потерял веру в любовь царя». Теперь Распутин был мертв, к его совету не прислушались, и последствия не заставили себя ждать. Народ выходит на массовые демонстрации, требуя хлеба и мира, на Невском проспекте почти ежедневно проходили вооруженные столкновения, полицейских избивали и даже убивали. Волнение все более переходило в выступление против целой системы, против правительства, царя. Демонстранты пели «Марсельезу» и бурно требовали отставки министров и отречения царя. Правительство уже не могло справиться с ситуацией, оно самораспустилось, министры бежали по одиночке. Вскоре восстал гарнизон, даже лейб-гвардия под барабанный бой перешла на сторону революционеров.

В это критическое время император находился в Ставке, далеко от Петрограда. Уже после первых волнений он заметил своему окружению, что охотно готов отречься, если народ этого действительно хочет. Он готов вернуться в Ливадию и там посвятить себя милому сердцу цветоводству. Но когда из столицы стали поступать все более тревожные сообщения, он, как и раньше часто случалось, изменил свое решение и велел направить в Петроград наскоро укомплектованную армию, приказав оружием подавить восстание. Но и эта армия без борьбы перешла на сторону революционеров, и тогда император вынужден был признать, что его положение стало безнадежным. 15 марта он в купе дворцового поезда на маленькой станции между Ставкой и Царским Селом передал делегату Думы акт об отречении.

22 марта бывший царь в качестве пленника нового правительства вернулся в Царское Село, где его семья уже находилась под строгим военным контролем. В ночь с 22 на 23 марта толпа восставших солдат ворвалась во дворцовый парк, разворотила могилу Распутина, выкопала гроб и увезла в лес под Парголово. Там был сложен огромный костер, в него бросили полуистлевшие останки старца, облили бензином и сожгли.

* * * *

Уже пять месяцев императорская семья находилась во дворцовом плену Царского Села. И вот вечером 13 августа дворцовый комендант сообщил, что они должны собраться к отъезду, так как Временное правительство намерено выслать их из Петрограда этой же ночью. Как императрица узнала от одного охранника, их должны были увезти в Сибирь, в Тобольскую губернию, где в дальнейшем решили содержать под арестом.

Как странно, это был тот самый район, откуда родом был Распутин, откуда он пришел к ним, чтобы помочь в трудный момент! Царица использовала последние часы своего пребывания в том месте, где провела «двадцати три счастливых года», чтобы проститься со всем, что было ей дорого. На прощание она написала несколько строк верной Ане, которая уже много месяцев находилась в заключении в Петропавловской крепости.

«Мне известна твоя новая большая печаль, между нами ляжет огромное расстояние. Мы еще не знаем, куда нас привезут, нам это сообщат лишь в пути. Так же неизвестно, как долго нас будут держать вдали от Петербурга. Но я предполагаю, что наш путь лежит туда, где ты недавно была. Блаженная душа нашего друга зовет нас…»

Наступила полночь, когда царская семья закончила сборы. Тут доложили о визите нового министра юстиции революционного правительства Керенского. Они собрались в большой полукруглой приемной, появился министр и сообщил решение Временного правительства:

— Семью гражданина Романова выслать в Сибирь.

В пять часов утра Николай, Александра и дети сели в машину, под охраной были доставлены на вокзал и размещены в вагоне. 17 августа они прибыли в Тюмень, там их уже ждал пароход «Русь», который должен был доставить их в Тобольск.

На следующее утро они узнали, что корабль вот-вот пройдет мимо села Покровского; ими овладела невыносимая печаль. Как все-таки замечательно распорядился Господь, что они, лишенные трона, униженные, под арестом проплывали мимо того места, из которого Григорий Ефимович простым странником, в грубых сапогах и жалкой крестьянской шубейке пришел в императорский дворец!

Уже на берегу показалось аккуратное небольшое село с колокольней на холме и широким светлым проселком. Там стоял его дом: высокий, двухэтажный, он возвышался над остальными избами.

Собравшись на палубе, они все смотрели вслед селу. Аня не однажды была там по поручению императрицы, жила в доме Распутина, как он и его домочадцы, спала на простых тюфяках и вместе с ним и другими рыбаками ходила на берег Туры. Аня много рассказывала своим царственным друзьям о Покровском и о жизни старца. Поэтому они знали каждую мелочь!

С особым любопытством и волнением смотрел маленький Алеша на село, проплывавшие мимо дома. Значит, это было то сказочное место с таинственной конюшней, говорящими лошадьми, окруженное бескрайними степями, в которых росли цветы, и у каждого была душа, словно у человека! Это было то место, о котором милый, добрый отец Григорий так много рассказывал больному мальчику и о котором он сказал: «Вся эта сказочная страна принадлежит твоим папе и маме и когда-нибудь будет принадлежать тебе». Но теперь Алексей уже был большим мальчиком и знал, что папа, мама и он стали всего лишь бедными сосланными пленниками.

Корабль уже давно проплыл мимо маленького села, а они все говорили о Григории, вспоминали, что он делал, что сказал. Теперь императрица вспомнила рассказ Ани еще задолго до страшной беды: с двумя знакомыми Григорий проходил мимо Петропавловской крепости, внезапно остановился и взволнованно воскликнул: «Я вижу много замученных людей, людские толпы, груды тел! Среди них много великих князей и сотни графов! Нева стала совершенно красной от крови!»

Как странно звучало это теперь, когда предсказание исполнилось! Еще раз они посмотрели назад, туда, где за поворотом реки скрылось Покровское, и затем совершили краткую молитву, которой их научил Григорий Ефимович. Пароход медленно плыл вперед. Вдалеке, в сумерках летнего вечера постепенно появлялись очертания Тобольского Кремля. Корабль, везший навстречу неведомой судьбе последнего российского императора и его семью, медленно растворился в вечерних сумерках.