1

Командир роты, человек со словно обрезанным снизу лицом и далеко выступающей вперед челюстью, похожей на медвежью, стоял, широко расставив ноги, перед группой своих солдат-разведчиков, топтавшихся на берегу обмелевшего ручья, посередине которого с тихим журчанием текла вода. Он придирчиво оглядел своих «бойцов армии Освобождения», потом кивнул, довольный и засмеялся, показывая крупные, клыковатые зубы:

— Ну как, оценили мой тонкий расчет? Медвежья Челюсть знает свое дело! Только в такой одежке можно проникнуть в глубь территории вьетконга. Сыграем в «товарищей»! Если бы мы послушались своего подполковника и отправились в форме «полосатых тигров», нам пришлось бы несладко. У вьетконга точно глаза на затылке, от него не спрячешься. — Он наградил себя за находчивость новым раскатом смеха, затем скомандовал: — А теперь слушайте мой приказ! Разбиться на две группы. Одну поведет Шинг. В твою задачу, Шинг, входит пройти горами, через высоты 1563 и 1504 спуститься к реке Анхоа и закрепиться там. Будешь следить за действиями вьетконговцев в том районе и ежедневно докладывать мне. Выполнишь все — получишь поощрение.

— Слушаюсь, господин лейтенант! — отчеканил Шинг.

— Если во время перехода наткнетесь на вьетконговцев, действуй по-умному, сообразуясь с обстоятельствами, понял? Если их будет меньше, чем вас, то самое лучшее — взять всех живыми. Если больше, сыграйте в «товарищей», да поискуснее. Потом мне обязательно сообщи. Удастся тебе выполнить задачу, считай, что повышение у тебя в кармане. Понял?

— Понял, господин лейтенант!

— Свой командный пункт я размещу здесь, надо поддерживать связь с подполковником. Без приказа не отступать! Я проверю.

— Господин лейтенант, — льстиво сказал Шинг, — мы с ребятами будем действовать в точном соответствии с вашими указаниями. Я уверен в успехе! — И, выйдя вперед, скомандовал, стараясь придать своему голосу надлежащую строгость. — Стройся! Смирно!

В его подчинении было шесть солдат. Медвежья Челюсть поочередно пожал каждому руку. Последним был Шинг.

— Ну, Шинг, если на этот раз доставишь мне «языка», буду ходатайствовать перед подполковником Шау Ваном, чтобы тебе присвоили звание младшего лейтенанта и скостили те шесть месяцев, на которые ты осужден условно. Как, доволен?

— Господин лейтенант! Бога буду за вас молить! Рад стараться!

Дождавшись, пока первая группа скроется из виду, Медвежья Челюсть медленно повернулся к оставшимся.

— Сержант Тьем! Тебе поручается проверить вот эту тропу, — показал он на карту и снимок, полученный с самолета. — Она находится довольно глубоко в тылу вьетконговцев…

Сержант Тьем равнодушно следил за двигающимся по карте заскорузлым пальцем.

— …Твоя задача сохранять максимальную осторожность, ни в коем случае не дать себя обнаружить. Никакой пальбы. Соблюдать скрытность. Ясно?

— Ясно, господин лейтенант!

— Ты у нас новенький, — покровительственно сказал Медвежья Челюсть, — еще не знаешь наших традиций. Ничего, тебе представится достаточно случаев узнать их. Тогда ты многое поймешь. Подполковник не зря определил тебя именно к нам, он знает, что делает! Кстати, он просил меня лично, чтобы я помог тебе. Хвалил тебя. Учти, за успех в этой операции можно играючи получить звание младшего лейтенанта!

— Господин лейтенант, — усмехнулся Тьем, — я думаю только о том, как бы не провалить задание.

— Ничего, ничего! Я верю в тебя, ты все сможешь. — Внезапно в его голосе прозвучали угрожающие нотки. — Как бы ни было страшно, задание нужно выполнить полностью. Иначе пеняй на себя — подполковник башку с тебя снимет! Думаю, его характер тебе хорошо известен!

Здесь, у обмелевшего ручья, проходила граница между двумя зонами: территорией, контролируемой силами Освобождения, и территорией, контролируемой республиканской, то есть марионеточной, армией. Солдат роты доставили сюда на вертолете.

***

Два дня сержант Тьем в форме бойца армии Освобождения, с вещмешком за спиной вел свою группу из пяти человек прямо через джунгли. Ориентируясь по компасу, сверяясь с картой, они наконец дошли до того места, где должна была находиться подозрительная тропа.

Солдаты были измотаны переходом. Все эти дни они питались сушеным рисом с мясным соусом и перцем. Воду брали из источников, из ручьев — фляги ни у кого не оказалось.

На привале, нарубив листьев дикого банана, они набрасывали поверх них тонкий брезент и прямо в одежде и обуви укладывались под пятнистые одеяла. Прикрыться от дождя им было попросту нечем. Все они давно уже продали часть своего обмундирования, в том числе и противодождевые накидки, потратив вырученные деньги на бутылку-другую или проиграв их в карты.

По ночам на джунгли опускался густой туман, каплями застывал на листьях. От холода Тьем не спал, хотя за эти дни очень устал и чувствовал себя совсем разбитым. Как-то ночью, увидев мелькнувший огонек, он поднялся и подошел поближе. Горел небольшой костерок, возле которого сидел один из его солдат, с болезненно-желтым лицом, кутаясь в серое шерстяное одеяло. Лицо солдата было мрачным, на щеке виднелся непросохший след слезы. Тьем вспомнил, что его зовут Вынг, он рядовой и переведен из пехотного батальона, присланного на усиление.

Солдат, увидев Тьема, вздрогнул от неожиданности и, запинаясь, произнес:

— Господин сержант, моя очередь дежурить, но очень холодно…

Тьем сделал строгое лицо:

— Ты что же, развел огонь, чтобы привлечь вьетконговцев?!

Солдат перепугался, принялся поспешно тушить костерок, но Тьем остановил его:

— Это я так, для порядка. Пусть погорит немного, ничего страшного не случится. Здесь глухо, откуда тут взяться вьетконговцам?

Солдат недоверчиво посмотрел на него теперь уже ставшее добродушным лицо и, успокоенный, тихо поблагодарил:

— Спасибо, господин сержант!

Тьем, приглядевшись повнимательнее, заметил, что солдат еще совсем молод, самое большее — ему лет восемнадцать.

— Смотрю я на тебя все эти дни, — сказал он, — уж больно ты кислый. Вот и сейчас видно: только что плакал. Почему? Первый раз, наверное, в операции участвуешь, боишься?

Вынг сразу испугался:

— Никак нет, господин сержант! Я выполняю все ваши приказания…

— Да я не об этом, — прервал его Тьем. — Если у тебя что-то случилось, то мы как-никак однополчане, можешь и поделиться, я бы чем-нибудь помог тебе…

Уловив в его голосе теплоту и сочувствие, Вынг сделался храбрее. Он вынул из кармана письмо, протянул Тьему:

— Вот, получил письмо от сестры…

Письмо было мятым, засаленным и порвавшимся на сгибах, с неровными строчками и буквами. Было ясно: тот, кто писал его, совсем недавно выучился грамоте. «Дорогой Вынг, — было написано в нем, — пишу тебе это письмо, а у самой сердце рвется на части. Никак не ожидала, что вместо дома, вместо тебя и мамы, застану одно пепелище, груду головешек. Весь наш хутор, дома Чум Шоя, дядюшки Хай Тхитя, дядюшки Шео, Дой — все сгорело дотла. Маму я уже не застала. Бегала к старосте, а он сказал так: «Твоя мать сама во всем виновата, варила рис, а спалила весь дом и сама сгорела». Но старики с соседнего хутора говорят, что это американцы сбросили с самолетов на наши дома зажигательные бомбы…»

Тьем стиснул зубы. Он поднял глаза на солдата и увидел, что по щеке у того опять ползет слеза.

«…Вынг, не знаю, в чем мы провинились, за что бог так нас наказывает, сколько всего выпало на нашу долю. Я надеялась, что, нанявшись на работу, скоплю денег, чтобы тебе откупиться от армии, остаться дома, обрабатывать поле и ухаживать за слепой мамой. А оно вон как все обернулось! И я тут от позора не спаслась, и ты не избежал солдатской доли. Меня точно громом поразило, когда я узнала, что ты в их армии. Дорогой братик! Сколько тысяч я передала старосте и полицаям с прошлого года, ничего не помогло. Несчастная я, невезучая…»

Письмо было длинным, на двух страницах, испещренных во многих местах пятнами. Дочитав, Тьем подумал: «Вот они, слезы и кровь людская…»

Он аккуратно сложил письмо и молча опустил его на холодную ладонь солдата.

— Моя сестра работала в баре «Золотой петушок», грустно сказал Вынг. — Там всегда полно офицеров. Как-то раз один капитан, напившись, начал приставать к ней. Другие последовали его примеру. Сестра отбивалась, как могла, но один из них схватил пивную бутылку и изо всех сил ударил ее по руке. Пришлось несколько месяцев пролежать в больнице с переломом. А когда сестра вернулась, оказалось, что хозяйка бара уже уволила ее.

— Да, много бед на твою семью свалилось, — посочувствовал после некоторого молчания внимательно слушавший его Тьем.

— Господин сержант! Если, не дай бог, меня убьют, моя сестра не переживет этого…

Костерок начал тихо угасать, и вскоре от него осталась лишь одна красная точка — тлеющий уголек. Где-то невдалеке послышался печальный крик совы. Затем снова повисла тяжелая тишина. Тьем стиснул зубы, проворчал:

— Собачья жизнь.

— Что с вами? — участливо спросил солдат, увидев, что сержант нахмурился.

— Моя жена тоже умерла! — отрывисто ответил сержант.

— Вьетконговцы убили? — спросил солдат.

— Так мне сказали. Но меня обманули! Это были солдаты с «Феникса».

Сержант свесил голову на грудь, руки безвольно легли на колени. Казалось, он совсем перестал обращать внимание на солдата. А тот невнятно бормотал:

— Значит, и у вас несчастье… Значит, и вам тяжело, как и мне…

Помолчав немного, Тьем печальным голосом начал свой рассказ:

— В июле шестьдесят восьмого солдаты с «Феникса» пришли в нашу общину. Жителям сказали, что община помогает вьетконговцам, потому они и смогли осуществить крупное наступление. И что теперь правительство направило сюда этих солдат, чтобы не оставалось и следа вьетконговцев. Тогда я работал штукатуром. Меня схватили прямо по пути из провинциального центра, когда я шел домой и забрили в солдаты. Я даже не успел передать весточку жене. А мы с ней и года не прожили. Ну а эти «умиротворители» устроились в деревне. Поначалу добряков из себя корчили, даже здоровались со всеми, заигрывали, чтобы население стало им помогать. Главным там был капитан Кхань, родной брат подполковника Шау Вана. С ним был один американский советник. Они заставили мою жену готовить для офицеров. Заявили, что семья солдат — их опора. Как-то раз они вернулись поздно ночью с очередной операции, велели моей жене приготовить им курицу, перепились…

Тьем замолчал. Стало еще холоднее. С листа банана упала ему за шиворот холодная капля. Тем поежился и продолжил рассказ:

— Капитан Кхань и раньше приглядывался к моей жене, а в этот раз он сказал: «Сегодня ночью останешься со мной, нечего тебе домой ходить, так тебе вьетконг глотку перережет». Жена наотрез отказалась, быстро прибрала посуду и собралась было уйти, но обнаружила, что дверь заперта. Офицеры стали издеваться: «Если мы тебе не по нраву, то вот здесь есть советник, у него денег много!» И они ушли, оставив ее с американцем. Жена кричала, отбивалась, но он все же взял верх. Когда ей наконец удалось добраться до дверей, она попала в руки бандитов Кханя. Изнасиловали ее и нож в живот всадили… А ночью в деревню ворвались вьетконговцы. Из той банды только двоим удалось спастись. Капитан Кхань (он-то как раз и спасся) сказал мне, что своими глазами видел, как мою жену убил вьетконговец… Все выражал мне сочувствие, призывал отомстить… Я стал злым, как взбесившийся тигр. Стрелял, убивал без разбору… Может быть, поэтому подполковник Шау Ван и взял меня в телохранители. А в начале этого года я съездил к себе в деревню. Соседка мне все и рассказала. Она ненавидела мою жену за то, что та прислуживала офицерам с «Феникса», и исподтишка следила за ней. В ту ночь соседка пряталась за оградой и все слышала…

— Выходит, — несмело проговорил солдат, — и ваша жена погибла безвинно…

— Да что ты мне «выкаешь»?: — невесло усмехнулся Тьем. — Я такой же несчастный, как и ты… После я разыскивал Кханя, хотел его убить, но он ускользнул от меня.

Костерок давно уже погас и успел остыть. В свете занимающейся зари стало видно их лица, усталые, измученные.

Начали просыпаться остальные солдаты группы. Один за другим они нехотя понимались. Выкурили по сигарете, погрызли сушеного риса, и Тьем приказал собираться в дорогу.

Оттого, что чаща была густой, а солдаты поминутно теряли направление, устали и испытывали постоянный страх, группа продвигалась очень медленно. Часа в четыре пополудни неожиданно вышли на едва различимую тропу. Это и была долгожданная цель, но достигли ее солдаты группы так неожиданно, что им даже страшно стало.

Тьем велел всем отступить от тропы шагов на двести, потом взмахом руки приказал одному из солдат следовать за ним.

— Сержант! — неожиданно вскрикнул солдат.

Тьем предостерегающим жестом поспешно приложил палец к губам, показал солдату на форму бойца армии Освобождения, в которую тот был одет, и тихонько свистнул.

Рядом с тропой, примерно в десяти шагах от нее, были хорошо заметны следы — здесь недавно прошла большая группа людей.

— Повезло, сержант, — хихикнул солдат, — на этот раз вы непременно получите офицерские погоны!

— Заткнись! Посмотри сначала, сколько людей прошло.

— Но нам нужно было найти тропу, и мы ее нашли. Дело сделано. Докладывайте лейтенанту!

— Но надо же определить, сколько их…

— Двести! Да что там двести — все четыреста будет! Вот это да! Группа обнаружила следы вьетконговцев на тропе, которую зафиксировали американские самолеты! Вот это удача!

Внезапно Тьем поднял руку и пригляделся к сбегавшему вниз склону. До него донеслись голоса, среди листвы кое-где замелькали панамы. Кто-то направлялся как раз к тому месту, где они сейчас стояли.

Солдат тоже заметил это. Лицо его посерело от страха. Он метнулся было в заросли, но Тьем успел схватить его за рукав:

— Спокойно! Побежишь — все пропало! Они бросятся следом и оставят от нас мокрое место! Ложись! Огонь открывать только по моему приказу!..

2

Ханг негромко мурлыкала себе под нос песенку, ворочаясь под одеялом. Лежавшая рядом Мо еще сладко спала. Ханг откинула одеяло, высунулась по плечи наружу, и по спине ее сразу побежали мурашки.

Проснулась и Мо, тоже попробовала высунуться, но тут же съежилась от холода и поспешила укрыться с головой. Из-под одеяла послышался ее сонный голос:

— Распелась! Ну и холодина же!

— Вставай, соня! Поедим — и снова в путь.

— Мы уже три дня идем! Я себе все ноги отбила, опухли даже.

— А я еще ничего! Отдашь мне один мешок с рисом, я понесу, да и одеяло тоже.

— Ничего, я сама! А ноги пройдут, вот пойдем дальше, они и пройдут. А риса я до пятидесяти килограммов могу нести, так что сама управлюсь.

Ханг решительно откинула одеяло и полиэтиленовую накидку, укрывавшую их с головой.

Стояло раннее утро. Над джунглями нависла тишина. Даже голосов птиц не было слышно. Здесь, высоко в горах, туман был особенно сильным. Вокруг, куда ни глянь, простиралась сплошная белесая пелена. Горы совершенно исчезли из виду. В кронах деревьев туман струился подобно дыму, оседая внизу мелкими и холодными каплями. От них лицо, руки и ноги Ханг еще больше закоченели. Девушка огляделась. На коричневых и зеленых полиэтиленовых накидках, под которыми укрылись другие бойцы их группы народных носильщиков, поблескивали капли скопившейся влаги. То тут, то там мелькали головы просыпавшихся и вылезавших из-под накидок солдат.

Группа из 17-й роты народных носильщиков состояла из наиболее крепких парней и девушек. Она была в пути уже три дня. Вчера к месту своей ночевки бойцы добрались только в двенадцать часов ночи. Здесь старший группы принял решение устроить привал и выспаться, чтобы рано утром, позавтракав, можно было двинуться дальше. Дорога на этом участке оказалась особенно трудной — заросли были очень густыми. Только приглядевшись внимательнее, можно было обнаружить едва заметную тропу, поросшую травой и покрытую толстым слоем сухого палого листа. Раньше по тропе прошла лишь группа разведчиков из «Венеры». По ней во многих местах можно было передвигаться и днем, не страшась быть обнаруженными самолетами врага, — так плотно переплетались здесь кроны деревьев.

Ханг перебросила через плечо ремень своего автомата, подошла к парням и взяла у них нож, чтобы нарезать молодых веток. Зачистив две ветки, она воткнула их как колышки в землю, а поверх положила третью, чтобы можно было приготовить пищу.

Потом Ханг взяла котелок, которым служила килограммовая банка из-под тушенки, налила воды из бидона и подвесила его на ветку. Набрав ветвей посуше, девушка принялась разжигать костер. Мо в это время возилась с накидкой и одеялом. Их личный багаж был скромным: накидка от дождя, подстилка, походное одеяло. Вещи у них были общими, и девушки несли все нехитрое имущество по очереди.

Костер постепенно разгорался, и подруги весело защебетали:

— Слушай, Мо, вот придем мы на место и кого-то надо будет оставить, чтобы устроить склад. Останешься со мной, не побоишься? — спросила Ханг.

Мо обняла подругу за шею, положила голову ей на плечо.

— А остальные? — спросила она.

— Остальные вернутся назад, возьмут новый груз — и снова к нам. Я слышала склад будет большим.

— Ну а те, которые охраняют склад?

— Они таки будут при нем. Наверное, это как раз из тех, кого мы вчера встретили.

— А потом что будет?

— Не знаю! Может так будет долго продолжаться. Давай с тобой останемся?

— Нет, лучше со всеми вместе быть. А то останемся одни, нагрянут диверсанты, недолго и в плен попасть.

— А нагрянут, так станем драться. У нас же оружие есть. Я бы хотела принять участие в какой-нибудь стычке. А то так ни разу и не выстрелишь, неинтересно! Когда я была дома, то пообещала матери, что непременно уничтожу нескольких американцев или марионеток и получу знак «Отважный боец». А она только обругала меня, сказала, что я хвастунья.

Мо вспомнила, что Ханг очень хорошо проявила себя на учебных стрельбах еще в волостном отряде ополченцев.

— Вот ты девушка, а в храбрости любому парню не уступишь. Тебе бы только драться! А если не получишь знака «Отважный боец», похудеешь, что ли?

— А я уже попросила ротного оставить меня при складе. И про тебя, кстати, тоже говорила.

— Нет, я боюсь!

Рис уже сварился. От его аромата у девушек сразу засосало под ложечкой. Ханг сняла котелок, поставила на землю. Мо проворно сбегала за плюшками и мясным соусом, таким соленым, что щипало язык.

— Боишься, тогда не оставайся! Я позову кого-нибудь еще! — Ханг сделала вид, что рассердилась.

— Погоди, погоди, дай немного подумать. Мы еще до места не дошли, а ты уже шум понимаешь! — примирительно проговорила Мо.

С завтраком управились быстро. Оставив Мо последнюю плюшку, Ханг поднялась, расправила плечи:

— Ох, наелась!

На самом деле она просто пожалела подругу. Этой горстки риса едва хватило бы и ребенку, но что было делать, приходилось себя ограничивать.

На последнем собрании, перед тем как двинуться в путь, они все единодушно проголосовали за то, чтобы взять продовольствия для себя как можно меньше, поскольку в противном случае им пришлось бы уменьшить основной груз. Все было точно подсчитано, и они освободились от того, без чего могли обойтись. Взяли по одному одеялу на двоих. Даже медсестра несла снаряды, а ее санитарная сумка была совсем маленькой.

— Погасить костры! Уничтожить все следы! — раздался голос старшего группы.

Через несколько минут уже поскрипывали коромысла — люди снова двинулись в путь. Небо с каждой минутой становилось все светлее, густой полог тумана тоже постепенно начал таять, и вот уже первые редкие солнечные лучи заиграли на мокрой листве.

Вдруг небо наполнилось гулом тяжелых транспортных самолетов, стрекотом вертолетов, свистом реактивных истребителей. Где-то вдали начали рваться бомбы.

Целых два часа группа преодолевала очередной склон. Пот крупными каплями покрывал лица. Но едва люди остановились, сделали пятнадцатиминутную передышку, как почувствовали, что тело охватывает озноб. В густой чаще джунглей воздух не успевал прогреться за день.

Мо, опустив свое коромысло на землю, тут же принялась бродить в поисках диких овощей и клубней, чтобы скрасить ими предстоящую трапезу. Она прошла по склону туда, где росли молодые деревца. Похоже было, что этот клочок земли некогда обрабатывали люди. У Мо уже был некоторый опыт, она знала, что в таких местах можно найти деревце папайи или тамаринда с созревшими плодами, а то и помидоры, крупные, красные, или просто какую-нибудь съедобную зелень. Однажды девушке повезло — она нашла тыкву, да не одну, а сразу шесть, каждая была весом в четыре-пять килограммов.

В небе описывал круги вертолет. Он летел медленно, на небольшой высоте. Неожиданно из него что-то посыпалось, плавно полетело вниз и в сторону, подчиняясь направлению ветра.

— Листовки разбрасывает! — крикнула Ханг.

Бумажки, трепещущие как бабочки, неслись по воздуху, поблескивая в лучах солнца. Вертолет делал все новые и новые круги.

Пока все смотрели на летящие по воздуху листовки, Мо нашла большую охапку амаранта. Ей вдруг вспомнилась песенка, которую она слышала давным-давно, и она принялась ее напевать.

Впереди показались крыши построек — наверняка брошенное людьми село. Мо по заросшей тропинке направилась в ту сторону.

Да, село было брошено уже давно. Видно, американцы бомбили его и обстреливали снарядами. Коробки домов развалились, загородив обломками все проходы, бревна покрылись пылью и пеплом. Огромная воронка возникла на пути Мо. На самом дне ее лежал чей-то алтарь предков, на котором сохранилась еще желтая краска, рядом торчали ножки опрокинутого столика, тускло поблескивал расплющенный алюминиевый таз.

Неожиданно взгляд девушки остановился на чем-то круглом, валявшемся под сваями дома, стоявшего слева от нее. Консервная банка! Три скрещенных деревянных колышка, полуобгоревшие головешки, несколько вскрытых совсем недавно консервных банок. Мо огляделась и увидела окурки сигарет.

Сразу стало тревожно. На ветке срезанного осколком дерева сидела маленькая птичка, совсем черная, с широким, точно веер, хвостом, по которому шла белая полоска. Мо еще раз огляделась, сердце ее гулко забилось.

— Мо! Мо! Где ты?! — Это был голос Ханг.

— Я здесь! — откликнулась Мо и бросилась к подруге.

На следующем привале Мо рассказала всем, что она видела. Старший группы, пока девушка говорила, внимательно смотрел на нее, а выслушав, улыбнулся:

— Наверняка это наши разведчики оставили. Нечего паниковать! Откуда здесь вдруг штурмовикам взяться?!

3

«Венера» отправилась в путь в два часа ночи, после того, как в ее расположении побывал командующий фронтом. Отряд должен был пройти тем же маршрутом, по которому двигалась группа 17-й роты народных носильщиков. Затем их пути расходились. «Венере» предстояло идти по секретной тропе, обозначенной на карте. Времени оставалось в обрез, поэтому Хоай Тяу и Чан Нонг, посоветовавшись, решили выслать вперед разведдозор. За день до начала движения отряда разведчики должны были наметить условными знаками особо трудные или не нанесенные на карту участки пути.

Отряд шел третий день. Пройдя эту тропу, он должен был свернуть на другую, о которой 17-я рота народных носильщиков даже не имела представления.

Бойцы были очень тяжело нагружены. Огромные, намного больше, чем у пехотинцев, вещмешки были туго набиты, казалось, в них не влезет даже пачка сигарет. Гамак, нейлоновая накидка, которой одновременно и укрывались, комплект обмундирования — все это весило два-три килограмма, основную тяжесть составляли взрывчатка и патроны. Кроме того, каждый, включая Хоай Тяу и Чан Нонга, нес неприкосновенный запас продуктов, общим весом до килограмма. Эти запасы предназначались для раненых.

Итак, на своих плечах бойцы несли все, что нужно для боя, для действий в тылу врага. В начале операции снабжать отряд не было возможности. Продовольствия, которое народные носильщики должны были перебросить на новые склады, тоже хватило бы только для того, чтобы восполнить расход на первом этапе операции и в начале второго этапа.

За несколько дней отряд прошел пять горных сел. Все они были разрушены американскими бомбами. Куда девалось население, никто не знал. Уже от околицы были видны глубокие красные ямы — воронки от бомб, взрыхленная снарядами земля, разломанные в щепы, как попало наваленные стволы деревьев. Только несколько абрикосовых деревьев, распустивших белые цветы, стояли нетронутыми, напоминая о том, что когда-то здесь цвели сады. Другие были покалеченные снарядами или осколками от бомб, но там, где одна половина дерева была мертвой, другая распускала зеленые почки.

В полдень «Венера» остановилась на привал у почти пересохшего ручья, по самой середине которого с легким журчанием еще текла вода. Бойцам было разрешено отдохнуть, чтобы набраться сил. Они искусно укрыли гамаки в зелени густых крон. В целях обеспечения скрытности действий Чан Нонг запретил бойцам выходить из расположения отряда.

Хоай Тяу ворочался с боку на бок, никак не мог заснуть. В конце концов он свернул свой гамак, засунул его в вещмешок и пошел проверить, как отдыхают бойцы.

Выонг Ван Кхием вышивал цветы на полотенце и беседовал с Ван Тяном, Чонгом и еще двумя бойцами. Он издавна славился в «Венере» не только своими боевыми успехами, но и многочисленными талантами. Он был настоящим умельцем: хорошо пахал, прекрасно плел корзины, ловко ловил раков и рыбу; даже в таком, казалось бы, совсем женском деле, как вышивание, и то был мастером. Многие девушки приходили к нему с просьбой расшить узором их полотенца. И все же был у него один недостаток — лицо его покрывали оспины, но, по правде говоря, это нисколько не печалило Выонг Ван Кхиема.

Хоай Тяу показалось, что бойцы обсуждали что-то очень серьезное. Он прислушался.

Ван Тян взволнованно заговорил:

— Наша литература и искусство в большом долгу перед народом. В истории страны есть немало славных примеров того, как мы отражали натиск завоевателей. В ней много ярких личностей. И если бы их могли как следует показать в литературе, в театре, в кино, то с такими произведениями захотели познакомиться не только в нашей стране. В России много написано о Петре Великом, о Кутузове или, к примеру, о Чапаеве. Франция гордится Наполеоном, Жанной Д'Арк. А мы… Сколько героических личностей есть у нас! Сестры Чынг, воительница Вьеу… Разве это не герои? А славный Нго Куйен? И разве не принесла нашей стране славу династия Чан? А возьмем Нгуен Чая или Куанг Чунга и его искусных военачальников. Да мало ли?!

В роте всем давно уже было известно, что Ван Тян увлекается военной историей. С большим интересом читал он о ратных подвигах предков и всегда сожалел, что о них так мало написано.

Выонг Ван Кхием не имел среднего образования, но у него уже был богатый жизненный опыт. Рассуждения Ван Тяна ему очень нравились.

— Да! Я бы тоже хотел посмотреть фильм, скажем о Куанг Чунге. И чтобы он был поставлен, например, как «Чапаев». Ты прав, наше искусство в большом долгу перед народом и его историей.

— У нас пока что очень мало исторических романов. А те, что есть, — неинтересные. Вот я «Тараса Бульбу» Гоголя прочитал, так этой книги мне никогда не забыть!

Хоай Тяу сел рядом с Чонгом и стал внимательно прислушиваться к беседе. Он был полностью согласен с Ван Тяном, однако счел нужным добавить:

— Сейчас для нас главное то, что относится к нашей борьбе с врагом. В истории страны, с тех пор как была создана наша партия, тоже есть немало славных дел и героев, вышедших из простого народа. Вот, например, Хо Ши Мин. Вся его жизнь — подвиг. И наши части особого назначения имеют своих героев. Когда мы выметем прочь американских империалистов и предателей, наши писатели наверстают упущенное и выполнят свой долг перед народом.

Чонг тоже вставил голос:

— Говорят, недавно в Алжире поставили пьесу в стихах «Человек в резиновых сандалиях». Ее написал Катеб Ясин. Он воспевает борьбу нашего народа за независимость, а отрезок времени, который охватывает пьеса, очень велик — от времени сестер Чынг до наших дней. В спектакле дан образ Хо Ши Мина как нашего великого национального героя. Сам президент Бумедьен побывал на спектакле, прошедшем с большим успехом. Вот я и думаю: Катеб Ясин сделал замечательное дело.

Оань-Молоко тоже был здесь. Он заглянул навестить Чонга. Они когда-то учились в одной школе, хотя и были из разных волостей. Оань был на год моложе Чонга. С тех пор как Чонг побывал в отпуске и, вернувшись, рассказал о том, что в их школу попала американская бомба, они с Оанем каждый день вели разговоры о том, как отомстить за это врагу.

Однако Оань был очень слаб в истории, хотя и слыл «политическим обозревателем». Сейчас он чистил свой автомат и с равнодушным видом слушал, что говорили остальные.

От Выонг Ван Кхиема не укрылось безразличие Оаня. Он подмигнул ребятам и, кивнув в его сторону, сказал:

— А ну, наш математик, он же политический обозреватель! Ты в истории что-нибудь смыслишь?

— Ну… так, немного… — запинаясь, довольно неуверенно ответил Оань.

— Расскажи-ка нам тогда о Нго Куйене, а мы послушаем!

Оань, который больше всего боялся попасть впросак, услышав этот вопрос, обрадовался и тут же выпалил:

— Ну кто же о нем не знает?! Нго Куйен одержал блестящую победу на реке Батьданг!

— В каком году? Чью армию победил?

— Ну как же! Река Батьданг… победа над армией Нгуенов тринадцатый век!

Раздалось удивленное «Ой!», за которым последовал взрыв смеха. Один из бойцов, показывая пальцем на Оаня, с хохотом повалился на спину и болтал в воздухе ногами.

Ван Тян не на шутку рассердился. Как-никак когда-то он был отличником.

— И где ты только учился? — спросил он Оаня-Молоко.

Оань сообразил, что сказал глупость. Застеснявшись, встал и пошел, бормоча на ходу:

— А что такое? Ну-ка… Нго Куйен… Дэм За Чать… Нет, не так… Кто же раньше был, чья династия — Динь или Нго?..

Чонг тоже поднялся, вернулся к своему гамаку, растянулся в нем, смежил веки, но вдруг снова вспомнил ответ Оаня и не смог сдержать приступа смеха.

Действительно, странно! В девятом классе Оань прослыл блестящим математиком. Он легко решал все задачи по геометрии и тригонометрии, казалось, без всякого труда постигал уравнения и логарифмы. Сколько раз он решал самые головоломные задачи, которые их учительница Льеу писала на доске и которые никто, кроме него, не мог решить! Но с историей у него всегда были неимоверные трудности. Он жаловался, что никак не может запомнить все это, потому что девизы правления разных династий, по его мнению, совершенно бессмысленны и ничего не выражают.

Чонг переключился на мысли о себе, и тут же в памяти всплыло последнее, состоявшееся перед походом, комсомольское собрание.

На этом собрании Тхао Кен, командир третьего подразделения, комсорг отряда, долго говорил о той решимости, с которой бойцы идут на задание. Он же зачитал резолюцию, потом, тяжело дыша, точно раздувая кузнечные мехи, весь покрытый потом, громко прокричал:

— Придется нагрузиться потяжелее, понятно, нет? Такой груз под силу только вьючным ослам, но мы сами понесем его добровольно, чтобы победить американцев! Понятно, нет?

Винь, командир одной из боевых групп подразделения Тхао Кена, нетерпеливо крикнул:

— Ты что, наше мнение спрашиваешь или указания раздаешь?!

Его большие, чуть навыкате глаза стали еще больше от возмущения, жесткие, торчащие дыбом волосы, совсем растрепались, он сердито шмыгнул носом. Эта его решительность привела бойцов в веселое расположение духа. Все засмеялись, хотя к самому Виню бойцы относились с большим уважением — он воевал давно и был награжден орденом.

Тхао Кен заулыбался, широко раскрыв рот и обнажив выступающие вперед зубы.

— В резолюции говорится: «В соответствии с требованиями момента часть бойцов останется в тылу, необходимо, чтобы и они полностью выполнили возложенную на них задачу…» Все согласны с этим? Если согласны, давайте голосовать. Кто «за», поднимите руку. Понятно, нет?

Но в этот момент Чонг, сидевший последнем ряду, с рассерженным видом вскочил:

— А я не согласен! Не стану голосовать! — Он даже покраснел от гнева.

Все взоры теперь обратились на него. Тхао Кен растерялся:

— Если тебе что-нибудь неясно, спрашивай побыстрее, чтобы можно было перейти к голосованию. Понятно, нет?

— В резолюции сказано, что часть бойцов остается в тылу, а я предлагаю: пусть все идут, все до единого! Все комсомольцы!

— Но мы обязаны подчиниться решению собрания, понятно, нет? В резолюции же ясно указано, что часть людей должна остаться в соответствии с требованиями текущего момента. На этот раз те, кто послабее, кто менее вынослив, не пойдут. Понятно, нет?

— А разве среди нас есть менее выносливые?! — возмутился Чонг. — Если мы служим в армии, да еще в частях особого назначения, значит, невыносливых среди нас не ищи! Я предлагаю записать так: «Идут все, как один!» — и поставить на голосование.

Тхао Кен замахал огромной ручищей:

— Тогда препирайся, сколько тебе угодно, с Хоай Тяу и Чан Нонгом. Я же сказал: резолюция подготовлена ячейкой. Ты должен учитывать обстановку. Враг намерен предпринять активные действия, чтобы захватить освобожденную нами территорию. Армия врага численностью почти в двадцать тысяч… — Видимо, он приготовился повторить Чонгу все, о чем только что говорил, но нетерпеливый Винь закричал:

— Да ясно все! Давай голосовать! Сколько можно обсуждать?!

— Голосуем! Нам еще снаряжение идти получать!

— Я — «против»!

Тхао Кен внимательно сосчитал поднятые вверх руки.

— Почти единогласно! — удовлетворенно вздохнул он. — Только Чонг «против»!

— Я буду жаловаться командованию! — возмущенно кричал Чонг.

Бойцы оживленно переговариваясь, расходились по палаткам. Тхао Кен догнал Чонга, обнял его за худенькие плечи:

— Браток! Ты не расстраивайся, и на твою долю дел хватит. Бить врагов еще долго придется!

— А я хочу сейчас! Я буду жаловаться командованию!

Чонг не мог успокоиться, в голосе его звучали гневные нотки.

Тхао Кен расхохотался:

— Да не обижайся ты, дружище! А хочешь жаловаться, так жалуйся, пожалуйста, можешь прямо командующему фронтом. Он все решает! Понятно, нет?

***

…Чонг вспомнил, как он, злой и обиженный, хотел отправиться к командующему фронтом, но тот сам прибыл в отряд.

Хоай Тяу поднялся тогда навстречу командующему, поздоровался с ним и сказал вбежавшему Чонгу:

— Ну вот, можешь изложить свою просьбу. Если товарищ командующий сочтет нужным ее удовлетворить, мы возьмем тебя с собой.

Рассказав вкратце о ходе подготовки к предстоящему походу, он сам сказал командующему о Чонге, и показал какой-то листок, испещренный красными, как кровь, буквами.

Чонг, едва дождавшись, пока Хоай Тяу кончит говорить, умоляюще схватил командующего за руку:

— Товарищ командующий, разрешите мне идти вместе со всеми, ну разрешите же!

Командующий ласково посмотрел на него, успокаивающе произнес:

— Ты парень, молодец! Но у нас солдат для этого похода вполне достаточно!

У Чонга на глазах показались слезы.

— Я дал клятву отомстить… А вот теперь…

— Предстоит очень трудная операция. У тебя просто не хватит сил на переход!

— Я написал обязательство… Я не сбегу, не дезертирую…

Командующий обнял его, прижал к себе. Потом, помолчал немного, похлопал по плечу и сказал:

— А может быть, перед нами молодей львенок? Я согласен, пусть он идет вместе со всеми!.. Ну, смотри, не опозорь своих товарищей!

Забыв о всякой субординации, Чонг обнял командующего, восторженно завопил:

— Ура командующему! Ура командующему! — И, даже не попрощавшись, он выскочил наружу.

В шестнадцать часов Чан Нонг отдал приказ продолжить марш.

С запада налетела четверка истребителей-бомбардировщиков, пронеслась прямо над головами бойцов. Послышался тяжелый гул транспортного самолета. Со стороны базы «Феникс» подлетел самолет-разведчик, описал в небе несколько широких кругов.

— Снова листовки! Черт бы их побрал! — пробормотал Чан Нонг и ускорил шаг. Впереди шел разведдозор — Ван Тян и Выонг Ван Кхием.

Бойцы начали подниматься по склону. Растительность здесь была очень скудной, поэтому каждый тщательно обвивался ветками для маскировки. Силуэты бойцов сливались с росшими по краям тропы деревьями.

Внезапно Выонг Ван Кхием сделал широкий взмах рукой, подавая Чонгу знак остановиться, и подозвал Ван Тяна:

— Впереди, кажется, люди!

Ван Тян вплотную подошел к нему.

— Точно, люди, — сказал Выонг Ван Кхием. — Пробирайся назад, скажешь Чан Нонгу, чтобы остановились и сохраняли полнейшую тишину. Чонга — ко мне!

Выонг Ван Кхием осторожно снял вещмешок, сунул его в кусты, перетянул на грудь свой автомат, снял с предохранителя. Действия его были четкими и спокойными.

Подполз Чонг, вид у него был возбужденный.

— Нашим здесь взяться неоткуда! — прошептал он.

— Прикрой меня, а я схожу посмотрю!

— Нет, ты оставайся, а я посмотрю!

Чонг быстро и решительно пополз вперед. Он полз как ящерица, выслеживая добычу. Выонг Ван Кхием, встревоженный за товарища, пополз следом за Чонгом…

Сержант Тьем лежал на склоне за маленьким деревцем, сжимая в руках винтовку. За спиной у него послышался какой-то шорох. Тьем оглянулся. Солдат, который пришел с ним, уже куда-то исчез, а вместо него подходил другой. Это был Вынг. Тьем махнул рукой, приказывая ему залечь рядом. Снизу, пригнувшись, приближались два солдата армии Освобождения. Шагах в двадцати от Тьема они залегли. Земля между ними была совсем ровной, покрытой только низкорослыми кустиками «змеиных языков». Четыре пары глаз внимательно смотрели друг на друга. Четыре ствола готовы были вот-вот запульсировать огнем.

Неожиданно до Выонг Ван Кхиема донесся голос того, что лежал за маленьким деревцем:

— Отходим, Вынг.