Послышался веселый звон бубенцов, и на тенистой липовой аллее, ведущей к Большому дворцу, появилась пара гнедых лошадок. Ухоженные, сытые животные высокомерно косились на гуляющих и, потрясая вплетенными в гривы нарядными лентами, неспешной рысцой тянули груженный туристами рессорный тарантас. Пассажиры с одинаковыми рюкзачками крутили головами по сторонам, а девушка-матрешка в расписном платке торопливо зачитывала им исторические факты и поясняла, что, когда и кем было воздвигнуто в этом огромном и потрясающем воображение архитектурном ансамбле. Гости Павловска восторженно охали от удивления и фотографировали чудеса русского классицизма. Конная прогулка им очень нравилась, несмотря на то что все вокруг провожали их коляску снисходительными взглядами. День был просто создан для экскурсий и семейного отдыха – у будки мороженщика галдели дети, между деревьев носились велосипедисты, по водной глади скользили лодочки, коляски с младенцами объезжали цветники, гуляющие развлекались прохладительными напитками и озабоченно принюхивались к носящемуся в воздухе прогорклому духу шашлыков. Все дышало покоем и безмятежностью. Над необозримыми просторами ландшафтного чуда Гонзаго в безбрежной синеве июльского неба спали ленивые облака, ветерок сонно покачивал листву берез, а солнце серебрило бликами изогнутую саблю реки Славянки. Казалось, что более благостной и идиллической картины представить себе невозможно.

Растворившись в этом умиротворяющем и способствующем созерцанию пейзаже, Соня размышляла о бестрепетном покое, которым наполнил ее душу сегодняшний день.

«Деревья как люди, – радостно думала она. – Живут на земле, тянутся к солнцу, любят тепло и воду, боятся огня пожара и топора убийцы, родят себе подобных и истлевают в назначенный срок. Значит ли это, что они и любят друг друга, как люди? Да, наверное, так оно и есть. Чувствовать, уж во всяком случае, они точно могут. Биологи доказали: растения различают добро и зло. Они живые…»

Неся сандалии в руках, она легкой походкой шла по аллее, и вид босоногой девушки с огромной собакой вызывал волнительный шепот среди нарядно одетых провинциалов.

Еще всего пару часов назад она с Перро уныло гуляла по парку, с грустью размышляла о своей разбитой любви, колола себя упреками, терзалась и мучилась – и вдруг случайно набрела на луг: нескошенный и дикий, он поразил ее.

Заглядевшись, Соня сошла с дороги и, касаясь ладонями высоких травинок, побрела к одному из его лесных островков, туда, где посреди изрытой кротами поляны стояли, обнявшись, береза с сосной.

Могучие деревья, посаженные традиционно для этого парка вместе, переплелись корнями, их сросшиеся стволы доверчиво льнули друг к другу, а ветви, словно руки влюбленных, сплелись в одну огромную хвойно-лиственную крону. Вдохновленная дружбой дерев-великанов, Соня уткнулась лицом в берестяное тело березы и, дотянувшись руками до изрытой трещинами сосны, почтительно замерла. Легкий, подымающийся из земли поток живительной силы наполнил грудь. Ничто уже не казалось ей заслуживающим внимания из того списка обид, который она сочиняла все предыдущие дни, ничто теперь так не интересовало и не волновало сердце, как мысль о том, что она должна как можно скорее увидеть его вновь. Обнять, вот так же замереть, простить, а после снова жить и никогда уже не расставаться. Ощутив невероятное облегчение, она рассмеялась, и колючая заноза печали выпала из сердца.

Позабыв обо всем на свете, Соня гуляла по лугу, валялась в некошеной траве и, долго лежа на спине, с наслаждением смотрела в пустоту небес. Полуденный зной сморил коротким сном. Проснувшись, она пошла на пруд за Розовым павильоном, разделась прямо у дороги и, не глядя на сконфуженных туристов, упала в зеленеющую ряской воду. Прохладная вода остудила ее придонным ключом. Перро заметался по берегу и с разбегу прыгнул за хозяйкой. Соня вдоволь наплавалась, смущая гребцов на лодочках обнаженной грудью. Когда она выбралась на берег и обсохла, позвонил Пепел.

– Сонечка! Ну где же вы? – требовательно пропела трубка. – Вы обещали партию в шахматы, а сами пропали на целый день. Приходите, будем обедать, а то меня тут одолевает куча каких-то непонятных личностей.

– Георгий! – радостно закричала Соня. – Как я рада вас слышать. Я купалась, чудесный день, но я уже бегу к вам.

Пепел жил в принадлежащем музейному комплексу старинном особняке на самом краю парка. Каменное здание восемнадцатого века в два этажа с огромными окнами и колонным портиком давно использовалось музейными властями как реставрационная свалка, но пару лет назад оно чудесным образом было передано знаменитому сквотеру и обрело другую жизнь. Идея «храма современных искусств», которой художник прельстил музейных хранителей, была проста и убедительна – Пепел взвалит на себя расходы по содержанию ветхого дворца, а музей, в свою очередь, позволит ему временно разместить в нем мастерскую. Так и произошло. Личное обаяние и мировая известность художника быстро превратили руинированное здание в культурное событие городского масштаба. «Дворец», как его стали именовать друзья и завистники, мгновенно стал самым модным художественным салоном, а его удаленность от прозаической суеты города и причуды хозяина как магнит потянули в Павловск толпы богемствующей публики. Однако надменный эстет и чопорный поборник прекрасного беспощадно пресекал все попытки разного рода «художественной голытьбы» проникнуть в его светлый храм и принимал только избранных друзей и только ту молодежь, которую сам для себя определял как «прекрасную». Такой уж он был человек.

На гонорары от собственных картин Пепел остеклил старинные рамы, подлатал текущую кровлю, создал собственное отопление и зажил в ожившем особняке на широкую ногу. Коллекция антикварной мебели из его петербургских квартир перекочевала в Павловск, в старинных зеркалах замерцали огни свечей, в огромном зале приемов восстановили камин, и начались роскошные вечеринки. Георгий обожал вечеринки.

Еще издали, подходя к дому, Соня заметила у парковой ограды белый микроавтобус. Его пассажиры нерешительно столпились перед крыльцом, курили и, любуясь красотами природы, говорили друг с другом по-английски. Проскочив толпу иностранцев, Соня взбежала по ступеням и, войдя в прихожую, столкнулась с хозяином дома. Среднего роста, невероятно худой, с восковой кожей лица, как всегда элегантно одетый Пепел сердито беседовал с каким-то невысокого росточка хитро улыбающимся человеком.

– Все это прекрасно, Николай, – еле сдерживая раздражение, говорил ему Пепел. – Только у меня сейчас совсем другие планы, у меня гости, и я не намерен прерывать своих занятий.

– Но, Георгий! – взмолился Микимаус.

– Нет. Вчера вы позвонили мне вечером и обещали, что заедете с какими-то интересными коллекционерами, модниками и красавцами, а сегодня притащили сюда целый автобус скучных музейщиков и хотите, чтобы я их развлекал? Ну уж нет!

Микимаус замигал и недоуменно развел руками, всем своим видом давая понять, что он и сам недоумевает: как это получилось?

– Сводите их в Большой дворец, пусть лучше посмотрят там выставку императорского фарфора, а мне они зачем? Меня просто тошнит от мысли, что придется битый час разговаривать с этими старыми канальями!

– Да всего десять минут, и мы тут же уедем! – жизнерадостно заверил Микимаус. – Ну я вас очень прошу! Они мне еще в Штатах прожужжали все уши про то, что мечтают с вами познакомиться. Пусть посмотрят картины, а мы с вами пока пообщаемся. Мне так много хочется рассказать про наших общих друзей в Нью-Йорке, ведь мы не виделись больше года!

– Да, действительно, уже прошел почти год, – пробормотал художник.

Лукаво улыбнувшись, Микимаус продолжал:

– А я ведь не забыл, что вы большой поклонник хороших вин, и потому привез вам дюжину бутылок прекрасного «Кастэларэ». Вы должны помнить этот удивительный букет, еще по Риму…

– Я, конечно же, люблю итальянское вино… – удивленно произнес Георгий. – Но…

– Тогда вернусь через минуту!

Блаженно улыбаясь, Микимаус молитвенно сложил ручки и выскользнул за дверь, а Пепел устало махнул в его сторону рукой. Они с Соней направились в глубь дома.

– Какой настырный! – сочувственно заметила Соня. – Может, доверить Перро охранять ваш покой?

– Вы не поверите! – снова помрачнев, стал жаловаться Пепел. – Эти проклятые американцы насели и уже час одолевают меня своим вниманием, а по сути, нахально лезут в мою личную жизнь. Они мешают мне работать! Мне жаль тратить энергию на общение с пустомелями.

– Так гоните их прочь! – удивленно воскликнула Соня.

Пепел просиял лицом и радостно улыбнулся.

– Прекрасный совет. Решено. Я, конечно, давно знаю Микимауса, и он очень веселый малый, но решительно не понимаю, почему я обязан знакомиться с его коллегами по бизнесу.

– Вот уж действительно. А что такое «Кастэларэ»?

– Знал ведь, пройдоха, чем меня сразить – это один из моих любимых сортов «кьянти».

– Двойственная ситуация.

– И не говорите, – вздохнул Георгий.

Они прошли через анфиладу жилых комнат и оказались в большой прямоугольной зале со старыми, местами обсыпавшимися до дранки штукатурными стенами, скрипучим паркетом и свежеразмытой лепкой на высоком потолке. Вооруженные луками и стрелами, веселые круглощекие амурчики беззаботно порхали вокруг крюка для люстры. Самой люстры не было. Десять окон с потемневшими от времени дубовыми рамами пропускали в помещение мягкий поток уличного света. Комната была обставлена набором ампирной мебели с шелковой обивкой и золочеными пиками, между окон высились барочные зеркала, потолок подпирали пыльные пальмы в деревянных кадках, возле камина расположился круглый стол с мраморной столешницей, на стенах висели картины, а в углах громоздились пачки подрамников.

Георгий подошел к стойке с аппаратурой, вытащил из конверта пластинку и поставил диск на проигрыватель – мощный звук разнес по дому забойную танцевальную музыку. Георгий отрегулировал звук и радостно улыбнулся. Соня уселась к кресло. На столе перед ней стояло блюдо с виноградом и шахматы. Она жадно принялась уплетать ароматные ягоды и расставлять фигуры на доске. Дверь в дальнем углу комнаты раскрылась, и в комнату вошли Юрий и Наташа – старинные приятели Пепла еще по музыкальным экспериментам юности. Юрий, крепкий и коренастый, с мощной шеей и тяжелыми руками, казался ужасно неповоротливым и медлительным, но внешность была обманчива, так как давняя страсть к у-шу, когда нужно, делала его движения подобным молнии. Наташа, высокая и стройная, очень улыбчивая и веселая, составляла ему приятную противоположность.

Пыхтя от натуги, Микимаус втащил в комнату увесистую картонную коробку, извлек бутылку, вооружившись штопором, открыл ее, наполнил вином бокалы, а остальное сразу же перелил в старинный декантер.

– Прошу!

Присутствующие выпили по глотку.

– Прекрасное вино! – с восторгом воскликнула Соня. – Какой мягкий и фруктовый вкус! Немного отдает ежевикой или мне кажется? А я вот никогда не была в Италии. Мы с Тимуром собирались. – Тут она запнулась. – Да так и не собрались…

– Италия – родина всего прекрасного! – наставительно произнес Георгий. – Любой уважающий себя художник должен хотя бы раз туда съездить. Италия дала миру больше живописцев, чем скучные прибалтийские страны и прочие депрессивные земли, лишенные света и неспособные к пониманию красоты, вместе взятые. Нигде я не видел столько замечательной живописи, как в музеях Рима и Флоренции! А скульптура! Мы знакомы здесь только с копиями, а все подлинники находятся на виллах и в музеях Италии.

Микимаус аккуратно взял Георгия за локоть и, преданно глядя в глаза, стал умолять:

– Георгий! Они просто хотят пригласить вас участвовать в выставке русских художников, которая будет через полгода…

– Знаете, Николай, у меня нет работ даже для собственных коллекционеров, не говоря уже о музейных выставках! А групповые меня вообще не интересуют. Все мои работы зарезервированы на несколько лет вперед. Забудьте вы об этих людях. Давайте лучше выпьем еще вина.

– Георгий! – взмолился Микимаус. – Ну что мне для вас еще сделать?

– Что сделать? – задумался Георгий. – Мне нужно два костюма «Come de garson» из последней коллекции, размер S, черного и белого цвета.

– Вы шутите?

– Ничуть! Давайте сменим тему, – предложил Георгий. – Сонечка! Какая-то вы сегодня задумчивая.

Соня вспыхнула нежным румянцем до самых ушей.

– Знаете, я сегодня поняла, что не права, – тихо прошептала она.

– Вы о Тимуре?

– Да! Я бросила его в очень депрессивном настроении, и неизвестно, каких бед он теперь может натворить. Я знаю его и чувствую, что мне нужно вернуться, боюсь, как бы он не совершил чего-нибудь ужасного.

– Что же, может, вы и правы, – согласился Георгий. – Возвращайтесь сегодня же. Я знаю Тимура двадцать лет и очень люблю его. Он фантастически талантлив, но нуждается в постоянной опеке. Его нельзя оставлять без присмотра, нужно все время хвалить и позволять чувствовать свое лидерство, иначе он начнет добывать его самыми недозволенными методами.

– Знаете, наши отношения зашли в такой тупик, что мне еще сегодня казалось, будто я утратила к нему уважение. Он вел себя таким образом, что я постоянно плакала.

– Он просто очень гордый и самолюбивый человек. Что-то у него не получается.

– Да, я только сейчас поняла, как я его люблю, – прошептала Соня.

В прихожей зазвенел колокольчик, пес вскочил и, глухо ворча, понесся к дверям.

– Только не пускайте сюда этих американцев, – взмолился Георгий.

Наташа ушла и вскоре вернулась в сопровождении Горского. Куратор имел усталый вид, лицо его раскраснелось от жары, седая шевелюра была всклокочена, туфли в пыли. Горский бросил в кресло свой тяжелый портфель и заключил Пепла в объятия.

– Здравствуйте, Георгий, – устало произнес он, похлопывая хозяина дома по спине. – Здравствуйте, господа! Здравствуйте, Соня! – поприветствовал он компанию. – В городе жуткий ливень, а у вас здесь такая благодать, как на другой планете.

– Андрей Андреевич! – радостно вскочила с места Соня.

Совершенно неожиданно она обрадовалась появлению этого неряшливого человека. Близоруко щурясь, Горский надел очки и с жадностью стал осматривать незаконченную работу на мольберте:

– Обожаю вашу морскую тему!

– Спасибо. Что нового в городе, которого нет? – в ответ поинтересовался Георгий.

– Масса событий, – уставшим голосом сообщил Горский. – Не знаю даже, с чего начать.

– Начните с самого интересного.

– Боюсь, что мои новости скорее печальные.

– А что случилось? Закрылась галерея «Свинья»? – шутливо предположил Пепел. – Неужто вы остались без работы?

– На этот раз в точку. Только она не закрылась, а сгорела!

– Что вы говорите? – изумились собравшиеся. – Как? И кто же ее поджег? Неужели сам Дольф? Очередной рекламный трюк?

– Все не так весело, как вы предполагаете. Я бы сказал, что положение трагическое, и происшедшее не оставляет места для шуток – вчера вечером убиты братья Лобановы, бедняга Дольф получил тяжелые увечья, а сама галерея сожжена и уничтожена. Таковы вкратце новости из города, которого нет, – грустно закончил свой доклад Горский.

– У меня просто в голове не укладывается, – испуганным шепотом произнесла Наташа. – Как убиты? За что?

– Если бы не избитость этой пошлой фразы, то можно было бы констатировать «смерть за искусство».

Георгий выключил музыку, и в комнате воцарилось молчание. Горский налил себе полный бокал вина, выпил, вытер губы тыльной стороной ладони и, сразу захмелев, попытался улыбнуться.

– Ведется следствие. Известно, что действовала какая-то группировка националистов. Картина обессмертила Близнецов, но убила физически.

– Какая картина?

– «Красная площадь». А я ведь, Соня, честно признаться, приехал за вами. Все, конечно, сейчас воспринимается как сплошной кошмар: ярмарка, скандалы, убийства, поджоги! Но я должен сообщить, что после вашего перформанса в Манеже разразилась настоящая буря.

– Какая еще буря? – испуганно прошептала Соня.

– Не бойтесь, ничего страшного – буря восторга! Вот только малая часть прессы, посвященная событию. Везде критики ставят вас выше всех художников, а их там было немало.

Горский вынул из портфеля увесистую пачку ксероксных копий.

– Ваш перформанс и инсталляция признаны одними из лучших. Вашу кровать купили – коллекционеры чуть не передрались за нее. Это успех.

От охватившего ее волнения Соня не нашлась что ответить. Все услышанное настолько ее поразило, что она впала в состояние ступора и перестала что-либо понимать. Горский говорил и говорил: про трагедию Близнецов, про свои новые проекты. Все обсуждали ужасную новость, пили вино, а она неподвижно сидела и, не чувствуя своего тела, подавленно молчала. Только легкий гул в руках, как будто целый день таскала ведра с водой, и растущее откуда-то изнутри ощущение надвигающихся перемен.

– А что, Сонечка, – вывел ее из ступора голос Пепла. – Вы же хотели увидеть Тимура? Вот и поезжайте.

– Да, поедемте! – присоединился Горский. – В городе вас действительно ждет Тимур, я виделся с ним вчера ночью.

– Тимур? Да, я хочу, я очень хочу его увидеть…