Первая книга из серии романов по вселенной знаменитой игры "Берсерк"!

В далеком мире Лаара сражаются странствующие отряды пяти стихий, ведомые могущественными магами. Веками они боролись за выживание в этом мире, некогда опаленном огнем Катаклизма.

Чудовищные монстры и могущественные чародеи, представители темной и светлой стороны, воины, доведшие до совершенства умение убивать - всех их вы встретите на страницах книги Ярослава Хабарова "Серебряный доспех".

Умертвия и служители богини Кианны преследуют бесстрашную девушку-воина, принадлежащую к гонимому ордену архаалитов, таинственное существо освобождается из плена болот, чумные тотемы поднимаются из густого тумана…

Окунитесь в мир великих свершений, высоких страстей и кровопролитных магических битв!

 

Глава первая

Обелиск высился посреди гибельных трясин. Возведенный в незапамятные времена, он всегда оставался тайной. Иногда о нем говорили, что он - ось, вокруг которой медленно вращается болото. Некоторые троллоки не верили в то, что болото постепенно смещается, но жрецы неизменно отвечали: все происходит так медленно, что за жизнь одного поколения заметить эти перемены невозможно; но попробуйте-ка порасспросить стариков - они расскажут, что в былые времена звезды горели ярче и отыскать их на небе было куда проще, чем теперь; это ли не доказательство изменений мира!

Троллоки вообще народ довольно легкомысленный. За кружкой браги еще и не такое можно услышать. Болото вращается! Придумают тоже! Вращаться-то оно вращается, особенно после пятой кружки, но в конце концов наутро все оказывается на своих местах: и солнце, и родимый дом, и обелиск, конечно, тоже.

Без надобности к обелиску не ходили. Только если жертвоприношения… а такое происходило нечасто. Незачем лишний раз тревожить богов и духов. Существуют установленные времена, а каковы эти времена - то жрецы определяют. Ошибутся жрецы, принесут жертвы не вовремя, прогневают богов - что ж, от судьбы не уйдешь, и от кары собственного народа тоже. Расправившись с неугодными жрецами, троллоки кое-как заключат договор со своими богами заново и выберут новых жрецов. И снова будет медленно вращаться болото вокруг собственной оси.

Как и прочие болотные народы, троллоки поклонялись Духу Болот. Однако вовсе не ему приносили они жертвы возле обелиска. Здесь процветал совершенно иной культ - здесь чтили и ублажали Ужас Исхара, жуткое существо со множеством щупалец, напоенное ядом и способное вызывать в живых душах парализующий страх. Для него собирали жертвенное мясо - пленников из чужих племен, преступников из собственного…

С посторонними троллоки на эти темы рассуждать не любили, а вот среди своих - другое дело. Философски настроенные троллоки любили порой помусолить пару-тройку идей, особенно под добрый эль: возлияния, как известно, способствуют работе мысли.

– Страх, - разглагольствовал Хазред, молодой, но чрезвычайно мозговитый троллок, - одно из самых упоительных ощущений. Лично я намерен предаваться ему не менее усердно, чем пьянству.

Гирсу, его приятель с детства, согласно кивал:

– Вот поэтому я и намерен сделаться воином.

– Не пытайся меня этим удивить. Да любой из троллоков - прирожденный воин! - заявил Хазред. - Лучше попробуй изведать нравы и пристрастия богов и духов, испытай их на собственной шкуре, а еще лучше - на чужой! Найди способ вступить с ними в отношения, подберись к обелиску топей и познай его непознаваемую суть… Вот где начинаются трудности. А быть воином - дело вполне обыкновенное. Это любой дурак может.

Гирсу фыркнул:

– Не просто воином, а непревзойденным. Вот кем я намерен стать. Могучим, свирепым, кровожадным, убийственным и…

Он запнулся, обуреваемый слишком сильными чувствами. Слова у него явно иссякли.

На своего основательно подвыпившего друга Хазред поглядывал весело и чуть покровительственно

Гирсу был довольно высок и отличался невероятно широкими - для троллока - плечами. Когда он волновался, его большие уши наливались багровой краской и чуть двигались. В отличие от приятеля, Хазред выглядел как типичный троллок: узкое жилистое тело, зеленая кожа, быстрый, лукавый взор.

Они выросли вместе, дома их родителей стояли по соседству, и мальчики дружили всю жизнь, сколько себя помнили. Однако не найти было более разных троллоков, чем эти двое, в этом сходились решительно все. Гирсу всегда тянулся к оружию, увлекался самыми различными приемами боя, часами мог метать в цель топоры или управляться с коротким мечом, сражаясь с воображаемым противником. Хазред же в первую очередь интересовался богами, жадно слушал предания и грезил о тех временах, когда станет достаточно взрослым, чтобы сделаться жрецом. О посвящении в сан рассказывают всякое - несмотря на то что жрецы тщательно охраняют свои тайны, кое-какие слухи, разумеется, просачиваются. Как без этого! Для чего же даны живым созданиям язык, речь, дыхание, как для обмена сведениями?

Будущий ученик удаляется со своим наставником в «тайное место» (где оно - неизвестно), чтобы познать силу магии и выучить все необходимое. Говорят также, что в ходе обучения ученик должен встретиться ей темной стороной и одолеть ее - одно из сложнейших испытаний. Цена провала высока: тот, кто не в силах побороть тьму в себе, становится злобным колдуном, шаманом-душегрызом…

В общем, захватывающе и привлекательно. А возле обелиска и в некоторых других священных местах приносились жертвы Ужасу Исхара. Кровавые жертвы… Еще один путь к могуществу. Страшный и жестокий, как раз для тех, кто силен духом. Что бы там ни говорили по этому поводу другие расы.

Троллоки никогда особенно не скрывали своих отношений с Ужасом Исхара: это могущественное и жуткое существо оставалось объектом их религиозного поклонения. Впрочем, посторонним вовсе незачем знать все подробности данного религиозного культа… Поэтому иногда троллоки предпочитали помалкивать и о некоторых вещах попросту не распространяться. Обычная периодическая неразговорчивость, разумеется. Это ведь со всеми случается. И вряд ли найдется самоубийца, который начнет утверждать, что троллоки - де опасаются, что в вопросах религиозных их неправильно поймут.

Ясное дело, если кто-нибудь спросит в лоб: «Вы отдаете Ужасу Исхара на съедение девственниц ежегодно, на первое весеннее полнолуние?» - тогда ни один троллок не отведет глаз и даже не моргнет. Прямо и честно ответит: «Нет». Но не потому, что попытается солгать в столь важном деле, а потому что в действительности многое ему неведомо. Откуда обычному троллоку знать, что там происходит у обелиска? Он что, жрец? Нет. Он не жрец. Он - обычный троллок. Зачем же будоражить других тем, что не очевидно? Абсолютно незачем. И у тех на душе спокойнее, и у тебя тоже базилиски не скребут по сердцу. И все довольны.

У Хазреда просто сердце падало от восторга и страха когда он задумывался о своем будущем. Он отправится в Ифу, священный город, стоящий среди водопадов, и попросит даровать ему могущество… Или примет другое посвящение и начнет служить божеству у обелиска, с кривым ножом в руке и твердой верой в сердце…

Впрочем, все это еще впереди. А пока двое молодых троллоков отлично проводили время за выпивкой и разговорами. Не случалось еще такого, чтобы Гирсу и Хазреду надоело общество друг друга. Может быть, потому, что один никогда не мешал другому мечтать и хвастаться.

…Наконец бочонок, позаимствованный удалым Гирсу из дома Ханно-пивовара, опустел. Ханно-пивовар явился туда, где беспечно пировали друзья, как раз в этот самый момент. Размахивая дубиной, он несся прямо на воришек и громко вопил.

Хазред в недоумении поднял пушистые брови.

– Что это с нашим Ханно? Не выпил ли он по ошибке перебродившего сусла?

Гирсу громко икнул.

Кажется, Ханно чем-то огорчен. Ну, у меня сложилось такое мнение.

– Ханно! - заорал Хазред. - Чем это ты огорчен? Назови имена своих огорчителей, и мы их тоже… огорчим.

Язык у молодого троллока изрядно заплетался.

С невнятным рыком Ханно запустил дубинкой прямо Хазреду в голову. Тот едва успел увернуться - но при этом дубинка отскочила от бревна, на котором сидел Хазред, и сильно стукнула Гирсу. Кружка разбилась прямо в руке Гирсу. Тот посмотрел на черепки, медленно постигая смысл случившегося. Вывод, сделанный Гирсу, был краток:

– Непорядок!…

Он отбросил осколок кружки, встал и двинулся на Ханно. Тот, не менее вспыльчивый и драчливый, нежели молодой собрат, но гораздо более крепкий и сильный, не стал дожидаться атаки и нанес Гирсу мощный удар в нос.

Гирсу взвыл, ослепший от боли. Хазред накинулся на Ханно со спины и треснул его палкой по голове. Ханно упал. Хазред посмотрел на поверженного пивовара сверху вниз, перевел взгляд на своего друга и спросил:

– А что это он так расстроился, собственно? Что ему от нас было нужно?

Гирсу пожал плечами. Кровь текла у него из носа широкой струей.

– Наверное, это он из-за бочонка, - предположил Гирсу.

– Пойдем, - сказал Хазред, - тебе нужно умыться.

Гирсу с сомнением посмотрел на свою рубаху, залитую красными пятнами.

– Ты полагаешь, это необходимо?

– Идем, - повторил Хазред. - В любом случае нам лучше быть подальше отсюда, когда Ханно придет в себя.

– Это точно, - согласился Гирсу. - Я вообще больше не хочу видеть его физиономию.

– Он противный, - подтвердил Хазред.

– Послушай, - сказал вдруг Гирсу, - а то, что он не двигается, - это как, нормально?

– Почем я знаю? - удивился Хазред.

Гирсу криво пожал плечами:

– Ты всегда хотел стать жрецом, а жрецы разбираются в таких штуках.

Хазред наклонился над бездыханным Ханно, поводил носом над его лицом, потом выпрямился.

– Я полагаю, после такого удара это вполне нормально. Идем же.

* * *

Они покинули поселок и сразу же, едва лишь последняя хижина осталась позади, очутились среди безграничного моря сырой зелени. Болото окружало их, полное тайн и страхов, - пьянящий мир, где разумное существо ощущает себя особенно хитрым и удачливым. Воистину, требуется немалая удача и дьявольская ловкость, чтобы пройти среди множества опасностей, как по лабиринту, и не сгинуть бесследно. Хазреда всегда завораживала эта игра в жизнь и смерть. А Гирсу, похоже, вообще об этом не задумывался.

Они миновали Море Кочек - гибельную трясину, которую можно пройти, лишь перепрыгивая с одной качающейся кочки на другую,- и углубились в относительно сухой участок болота, где имелся небольшой лесок.

Постепенно хмель выветривался из голов приятелей. Они вновь принялись болтать о том о сем, пытаясь вернуть себе былую беспечность, но разговор поневоле то и дело обращался к Ханно-пивовару.

– Как ты думаешь, мы не убили его? - спросил Гирсу.

– Нет, - ответил Хазред, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно.

– Но он не двигался, - продолжал сомневаться Гирсу.

– Многие не двигаются, не только мертвые, - авторитетно заявил Хазред.

Гирсу призадумался и нашел, что его приятель прав как никогда. Но затем новый аргумент пришел на ум будущему воину:

– Ты же попал ему дубинкой по голове.

– Не дубинкой, а палкой, - поправил Хазред. -

Дубинкой он размахивал, не я.

– Если мы убили его, то он мертв, - подумав, сказал Гирсу.

– Это вряд ли, - возразил Хазред.

– Почему? Почему он не может быть мертвым? - жадно выспрашивал Гирсу. Ему очень хотелось услышать разумное объяснение. Тогда бы он окончательно успокоился насчет Ханно-пивовара и смог бы без помех наслаждаться жизнью.

Хазред рассудил так:

– Видишь ли, Ханно вовсе не обязан быть мертвым после одного-единственного удара по голове. Он же троллок, а не Дева Реки… Хотя и Деву Реки так просто не прибьешь, - прибавил после короткой паузы Хазред. - Они тоже верткие да живучие.

– Ты пробовал?

– Нет, но предполагаю… А помнишь, Лоббера по голове огрели? Он еще всем показывал шишку на лбу… Помнишь? И что, разве повредил Лобберу тот удар? Жив-здоров и продолжает драться и пьянствовать.

– Да, но Лоббер был крепко пьян, когда его огрели. А Ханно, сдается мне, был в тот миг совершенно трезв… - опечалился Гирсу.

– Не был бы таким жадным, ничего бы и не случилось, - отрезал Хазред. - Когда он очнется, то сам поймет, что был не прав.

В конце концов Гирсу согласился с приятелем. В самом деле, Ханно сам во всем виноват. Не надо быть жадным.

Приятели прошли лесок и очутились на большой поляне. Внезапно Хазред замер, подняв руку. Гирсу тотчас застыл на месте и уставился туда, куда были устремлены застывшие глаза более наблюдательного Хазреда.

На краю поляны появился небольшой отряд вооруженных воинов.

Оба троллока быстро и бесшумно приникли к земле. Зеленая кожа всегда выручала их, когда требовалось спрятаться от недругов. Выручила она и сейчас: миг - и приятели как будто растворились в воздухе, скрылись из виду. Только тот, кто в точности знал, где и кого следует искать, смог бы рассмотреть в густой траве две человекообразные фигуры.

Ни Хазред, ни тем более Гирсу вовсе не были трусами. Им доводилось встречать на родных болотах опасных существ, и без страха молодые троллоки вступали с ними в единоборство. Но оба они были также наделены здравым рассудком. А ни один троллок в здравом рассудке не ввяжется в сражение один на один с целым отрядом. И хоть бы отравленные стрелы были при себе, чтобы напасть из засады и перебить половину, прежде чем люди очухаются и догадаются, куда бежать и кого рубить!

– Я думал, мы всех уже выгнали, - одними губами произнес Гирсу. Он выглядел разочарованным.

Приятели сразу же поняли, с кем столкнулись. Это были люди - воины из ордена архаалитов.

Троллоки презирали тех, кому не везло. А архаалиты были надменны, фанатичны - и на редкость невезучи. Во время последней их попытки возвысить свой орден они имели глупость напасть на Исхар. Новые земли им, видите ли, потребовались! Им, скажите на милость, негде жить!… Хвала Духу Болот, храбрец Ярхат, глава Теней Исхара, сумел наголову разбить архаалитов и выгнать их с болот.

Вот и хорошо. Пусть разбредаются по степям. Там их научат уму-разуму. Перебьют то есть окончательно. Сотрут с лица земли. И следа от них не останется, даже в легендах. Сомнений в этом нет - по слухам, в степях крепко не любят таких, как они.

Да таких, как они, нигде не любят… А за что их любить? За их еретические верования, от которых, как болтают, коробит даже толстокожих жрецов Сеггера? Или, может быть, за то, что они разносят страшную болезнь? Не секрет, кое-кто считает - и, возможно, не без оснований, - что чума, названная Карой богов, недаром тянется за архаалитами, точно хвост за болотной гадиной. Кара богов ниспослана за ихнюю богопротивную ересь… Есть такое неутешительное мнение.

Хазред как будущий жрец (коим он себя сызмальства мнил) всегда чрезвычайно интересовался подобными вещами и многое мог бы порассказать, если бы его спросили.

– Тише.

Хазред коснулся руки Гирсу, понуждая друга не шевелиться. Тот громко сопел и ерзал, сражаясь с собственным желанием немедленно броситься в бой с превосходящими силами врага.

– Это всего лишь жалкие архаалиты, - сказал Гирсу еле слышно. - Мы разбили их и изгнали. Они уносят ноги из наших болот. Лично я намерен полюбоваться этой картиной во всех подробностях.

– Меня тоже радует их поражение, - искренне откликнулся Хазред тихим шепотом. - И я вовсе не боюсь побежденных… Но я ощущаю, как за ними по пятам неотступно следует некто… И вот этот некто опасен даже для нас с тобой.

– А они ничего не слышат. - Гирсу беззвучно засмеялся. - Подождем. Нас ожидает чудесное зрелище.

* * *

Вместе со своими товарищами Пенна-лучница пробиралась через бескрайние топи в земли Тугарда, где собратья по ордену архаалитов пытались обрести для себя пусть ненадежное, но все же пристанище.

Изначально это был сплоченный отряд, однако в одну-единственную кошмарную ночь все изменилось. Кара богов, от которой они пытались спастись, все-таки настигла их…

И началось с того, что на пути отряда появился гибельный туман. Проклятие для живых существ, раздолье для умертвий… На пятнадцатый год после Катаклизма - страшной магической катастрофы, навсегда изменившей облик некогда приветливого, зеленого Лаара, - возникло это бедствие.

Непривычно густой, наделенный непостижимым для человека потаенным разумом, способный преследовать жертву и питаться ею, этот туман нес с собой смертельную болезнь. Каждый, кого хоть на мгновение коснулся белесый болотный туман, заражался «призрачной чумой», и не было от нее исцеления. Врачеватели и маги готовы были плакать и грызть себе руки от бессилия. До сих пор ни один из них не добился успеха.

Тело несчастного быстро покрывалось глубокими язвами, и в глубине их, там, где при обычном воспалении возникали бы гнойники, начинал клубиться туман… и скоро живое создание исчезало - от него оставалось лишь сырое белесое облачко. Чума без остатка поглощала обреченных. Те, кто становился пищей для тумана, в конце концов сами превращались в туман.

Однако на этом бедствие не заканчивалось. Там, где земля покрывалась гнилыми белыми хлопьями влаги, творилось нечто поистине страшное: из тумана являлись чудовища, упыри, умертвия… Земля погибала, становилась непригодной для жизни, бесплодной. Отныне она порождала лишь монстров.

И таких мест становилось на Лааре все больше. Архаалиты потеряли почти все свои земельные владения - их сожрала чума. Именно поэтому они и решились на отчаянный шаг - напали на своих соседей. Орден претендовал на территории, которые формально принадлежали Исхару, но на деле оставались ничейными - их не заселяли. Однако Исхар отреагировал весьма агрессивно. Ордену пришлось отступить…

Пенне исполнилось семнадцать лет. Вся ее сознательная жизнь прошла под знаком лотоса и треугольника - священных символов ордена Архааля. Хоть девочка и родилась еще до Катаклизма, она не могла вспомнить тех времен, когда небо над Лааром было голубым, а люди жили счастливо и не ведали бед. По крайней мере, таких ужасных, неотвратимых бед, какие потрясают сейчас каждое поселение, каждый дом, каждую болотную кочку со всеми ее обитателями.

Пенна была сиротой, ребенком неизвестных родителей. Солдаты подобрали ее на болотах, умирающую от голода и такую истощенную, что впору было дивиться - как еще душа держится в крохотном, заморенном тельце! Тем не менее девочка выжила. Все эти годы она не покидала отряда и не знала никакой другой жизни, кроме той, что дали ей ее спасители.

Вместе со своими воспитателями Пенна горячо приняла веру архаалитов. Никакие сомнения не были ей ведомы. Она была целиком и полностью убеждена в правоте своих воззрений и благоговейно чтила Архааля, великого мага, ставшего божеством.

В десять лет Пенна превратилась в хорошенькую девочку - с большими светло-серыми глазами, пушисты ми, почти белыми ресницами и светло-русыми волосами, которые свободно падали ей на плечи.

Она была худенькая, узкая в плечах и бедрах, как многие из племени ижор, которые издавна обитали на здешних болотах. Зеленоватый оттенок кожи также заставлял предполагать ее изначальную принадлежность к этому народу.

Но когда Пенна объявила, что желает стать настоящим солдатом и для этого просит у командира дозволения научиться стрелять из лука, ей объяснили: ей придется подвергнуть свое тело более глубоким магическим изменениям.

«Ты слишком слаба, у тебя короткие пальцы, а цвет кожи слишком светлый - тебя легко заметить среди яркой болотной зелени», - сказал не без сомнений в голосе командир отряда.

Однако Пенна не колебалась ни мгновения. После нескольких лет воздействия магии и самых обычных тренировок - и то и другое было довольно мучительным - облик девушки преобразился. Ее кожа приобрела более густой зеленый оттенок, волосы стали пепельными, пальцы на правой руке удлинились и сделались толще, чем на левой. Она научилась видеть в темноте, отчего ее зрачки всегда были расширены.

…Год за годом неудачи преследовали орден, но воля архаалитов неизменно оставалась несгибаемой.

Так было даже после поражения в сражениях с Тенями Исхара за новые территории на болотах, когда остатку разгромленного архаалитского воинства пришлось отступить. И даже после того, как инквизиция - Серый орден церкви Сеггера - объявила архаалитов еретиками, опасными смутьянами и начала на них охоту. Даже после того, как чума впилась зубами в самое сердце ордена…

Теперь предводитель архаалитов, Несущий Слово, неуловимый Мор-Таурон вынужден скрываться. Всякого, кто, возможно, догадывается о его местонахождении, хватают инквизиторы. Но архаалиты держатся стойко, и Мор-Таурон по-прежнему остается на свободе. Его последователи не сомневаются - скоро он вернется и поведет свой народ к победе.

Орден Архааля не может погибнуть, даже если все могущественные силы этого мира ополчатся на него, потому что в учении Архааля заключена истина.

…День за днем, ночь за ночью маленький отряд пробивался через болота к Тугарду. Несколько раз им приходилось отражать атаки жутких враждебных существ. Последняя произошла перед самым рассветом, когда тварь с кожистыми крыльями, крича пронзительно и жалобно, точно раненая птица, вдруг появилась в воздухе над головами солдат.

Небо уже слегка посветлело, еще немного - и солнце встанет из-за горизонта. Но орде упырей - если только отряд выслеживают именно упыри - хватит и этого короткого промежутка времени, чтобы расправиться с беззащитными людьми. Следовало подготовиться к атаке, не пренебрегая ни одной мелочью: слишком серьезен противник.

Отряд привычно построился в каре. Пенна заняла свое место во втором ряду, за широченной спиной одного из самых опытных воинов. Тот был изменен магией куда сильнее, чем девушка: непомерные мышцы бугрились на его руках, локти снабжены длинными острыми шипами, которые могли служить оружием не менее опасным, чем меч.

Пенна сняла с плеча лук, улыбнулась. Она знала, что не промахнется, если хотя бы малейший лучик будет озарять этот мир. Ее магическому зрению до вольно было любой капли света, чтобы видеть все вокруг так же ясно, как и днем.

Сейчас воин, стоящий перед ней, опустится на колено, Пенна прицелится и пустит стрелу, а затем сразу же спрячется за живой щит.

Хотя девушка уже была вполне взрослой и могла постоять за себя, многие старые солдаты продолжали относиться к ней как к ребенку, которого они когда-то знали. Они берегли ее и старались не подвергать излишней опасности.

Пенна не возражала. Она привыкла подчиняться; а кроме того, бессмысленный риск никогда не считался добродетелью. Рисковать следовало лишь в тех случаях, когда безрассудное на первый взгляд поведение оправдано более отдаленной целью.

Черная густая масса, более темная, чем ночной воздух, колыхалась впереди. Пенна отчетливо различала нежить: приплюснутые головы, руки ниже колен, похожие на кривые засохшие ветки деревьев, круглые пасти, полные маленьких острых зубов. Нежить…

Отрядный маг Бетмур, немолодой человек с обильной проседью в черной бороде, порой беседовал с Пенной о жутких тварях, с которыми отряд встречался на болотах. Девушка охотно слушала и никогда не насмехалась. В отличие от других. Поэтому она и была любимицей мага.

– Упырь, - говорил Бетмур, вкусно причмокивая, как будто речь шла о чем-то приятном, - есть скотина злобная, кровожадная и вместе с тем весьма уязвимая.

– Солнце? - Пенна изо всех сил пыталась показать, что кое-что смыслит.

– Солнце? Да, - Бетмур кивал, - солнце для них чрезвычайно опасно. Попросту выражаясь, горят они на солнце, загляденье! Да, солнце - это раз.

Он поглядывал на огненный шар, медленно двигавшийся по небу, и подмигивал солнцу, как своему давнему другу. Затем лицо Бетмура снова становилось озабоченным.

– Но есть еще кое-что. Жажда. Жажда - это два.

Пенна пожимала плечами:

– Жажда крови?

– Их слабое место.

– Ничего себе - «слабое»! Да это самое мощное их оружие! Разве не жажда делает эти существа безрассудными в бою, способными наносить смертельные раны?

– Но она и убивает их, когда утолить ее вовремя не удается, - указывал Бетмур. - Не забывай об этом. Они слишком зависят от… еды.

– А еда - это ты да я, - вздыхала Пенна. - Как ни глянь, утешительного мало.

Но сейчас, как показалось девушке, отряду противостояли вовсе не упыри. Какое-то другое зло, еще более жуткое и отвратительное. И незнакомое. Чем больше Пенна вглядывалась в строй врагов, тем холоднее становилось у нее на сердце. Создавалось впечатление, что подобные твари могут существовать лишь в болезненных кошмарах. Невозможно было представить себе, кто или что породило их. Тощие бледные хвосты, покрытые редким жестким волосом, волочились по земле, кривые лапы с когтями оставляли в почве глубокие борозды. Непомерно длинные шеи изгибались во всех направлениях. Пенна с ужасом заметила трех гигантских богомолов с мордами, до странного напоминающими искаженные человеческие лица. Хитрость и злоба светились в глазах этих человеконасекомых. С сухим шуршанием они потирали лапки, словно предвкушая кровавую потеху. Но омерзительнее всего выглядели гниющие трупы самых разных существ, раздутые, с синюшными лицами и высунутыми разлагающимися языками

Все эти создания переговаривались между собой. Короткие, отрывистые фразы, которыми они обменивались, напоминали собачий лай.

Среди уродливых кривобоких тварей девушка вдруг разглядела стройную фигуру в длинном плаще. Белоснежные волосы ниспадали на плечи существа, абсолютно белое лицо сияло неземным светом, а ярко-алые, как разверстые раны, глаза с золотыми зрачками глядели не моргая.

Пенна подняла лук и выстрелила. Тихий голос Бетмура, отрядного мага, сопровождал летящую стрелу. Пенна никогда не была сильна в заклинаниях, да и Бетмур, признаться, тоже. Но на простенькое боевое заклятие отрядного мага вполне хватало. Он, конечно, тоже заметил зловещую фигуру предводителя умертвий и постарался придать выстрелу Пенны дополнительную мощь.

Уже в воздухе стрела начала светиться. Предводитель, казалось, смотрел прямо на нее, но не двигался с места, и Пенна вдруг поняла: он слеп и не замечает очевидного! Магия заклинателя не столько укрепила стрелу, сколько сделала ее незримой…

В следующее мгновение Пенна осознала свою ошибку. Нет! Происходило нечто совершенно иное. Нежить вела какую-то свою игру, гораздо более сложную, и Пенна не могла постичь - какую. Глупо было бы надеяться на то, что простенькие чары, наведенные Бетмуром, и одна-единственная стрела в состоянии уничтожить подобное могущественное создание.

Улыбка тронула тонкие губы существа в темной мантии. Его пылающие глаза встретились с глазами Пенны. Девушка могла бы поклясться, что видит в них свое отражение. Невольно она содрогнулась на мгновение ей показалось, что жуткое создание, едва лишь взглянув на свою жертву, захватило в плен ее душу…

Стрела медленно пролетела по воздуху и вонзилась умертвию в шею. Из угла рта у него вытекло несколько капель крови. Пенна зачарованно наблюдала за беловолосым. Его прекрасное правильное лицо завораживало девушку, и он, казалось, отлично знал об этом.

Недолгое время он медлил со стрелой в шее. Затем беловолосый поднял руки и хлопнул в ладоши. Стрела Пенны вспыхнула ярчайшим пламенем - и тотчас осыпалась пеплом. Она сгорела почти без остатка прямо в ране.

Это послужило сигналом к началу боя. С громкими криками воины-архаалиты бросились на своих врагов, а те, в свою очередь, приготовились рвать противников зубами и когтями. Беловолосый схватил одного из солдат и, не обращая внимания на удары меча, сыпавшиеся на него сверху, впился зубами тому в ногу. Нежить прокусила артерию и жадно начала сосать кровь из слабеющего человека.

А в воздухе над сражающимися пронзительно кричал крылан. Широко раскинутые кожистые крылья шуршали над головами людей, тонкое легкое тело, похожее одновременно на тело женщины и стрекозы, изгибалось почти сладострастно…

Внезапно Пенна поняла, что тварь избрала своей целью ее самоё, Пенну. Девушка подняла лук и выстрелила, но стрела, пронзив руку крылана, не причинила тому большого вреда.

Темно-красные губы нежити растянулись в улыбке почти нежной. Пенна с отвращением видела влагу на этих губах. Остренький язычок высовывался и исчезал между зубами. Пенна снова пустила стрелу на сей раз она порвала крыло крылана, и тот с воплями, кувыркаясь, полетел на землю.

Беловолосый предводитель умертвий отбросил словно тряпицу, убитого им солдата. Он поднял голову и снова встретился взглядом с Пенной. В глубине красных глаз девушка увидела поистине дьявольское веселье. Он растянул губы в улыбке, словно желая дать понять: все его стоны, вопли и жажда убийства - лишь трюк, призванный обмануть простодушных солдат. Они ведь ожидают от него именно этого? Ну вот он и показывает им то, что они хотят увидеть. Более того, ради какой-то неведомой цели он позволил Пенне ранить его.

– Мне это понравилось, - одними губами произнес беловолосый, так чтобы его поняла одна только Пенна.

И, к своему ужасу, она разобрала каждое слово. Девушка с ненавистью затрясла головой. Она вовсе не стремилась устанавливать какие-то отношения между собой и этим существом. Это противоестественная связь. Ее попросту не должно быть. Не может быть…

– Еще как может! - шептал он. - Ты еще увидишь! Ты признаешь мою правоту… Ведь я позволил тебе ранить себя. Ты пролила мою кровь, и настанет день, когда я пролью твою. Оба этих потока смешаются, станут единым…

– Никогда! - крикнула Пенна и тотчас услышала призыв командира отряда:

– Задержите их! Солнце вот-вот взойдет!

С удвоенной силой бойцы бросились вперед. Они вынуждали своих противников оставаться на месте, не позволяя тем сбежать и найти для себя безопасное укрытие. Небо сделалось розовым, а затем внезапно с высоты на землю протянулся благотворный солнечный луч, и тотчас измученная земля отозвалась, заиграла мириадами крохотных радуг, что явились в каждой капле росы.

Под ослепительными солнечными лучами гниляки погибали один за другим. Они шипели, рычали, пытались закопаться в мох - все было тщетно. Их плоть стремительно разлагалась. Смрад заполнил болото

Спасаясь от света, удирали на длинных тонких ногах бледные создания с шипами на локтях и коленях. Они тащили за собой хвосты, разбрызгивая ими лужи. Опустившись на четвереньки, скакали прочь люди-богомолы. Страх солнца изгонял их с открытого пространства, заставлял искать убежища в полумраке и тени.

В общей суматохе трудно было разобрать, сколько умертвий погибло. Пенна подбила крылана, когда тот уже взлетал, желая спрятаться в кроне дерева. Стрела пригвоздила кожистое крыло твари к стволу дерева, и в следующий миг крылан уже корчился в огне: кто-то из солдат швырнул в него горящий факел - старое оружие против подобных существ. Узкое тело крылана почернело и, словно веревка с перекрученными узлами, обвисло на дереве.

Пенна тяжело перевела дыхание. Где же беловолосый предводитель нежити? Еще минуту назад девушке казалось, что он оставался вместе с остальными тварями, обессиленный, беспомощный перед наступившим рассветом. Но так ли это? Внезапно Пенной овладели сомнения. Подобные создания обладают поистине демонической хитростью.

Словно в ответ на ее раздумья совсем близко прозвучал тихий смешок. Пенна резко обернулась, но никого не увидела. И тем не менее девушка была убеждена в том, что некто затаился поблизости и откровенно насмехается над ней. Возможно, этому невидимке известны все ее мысли! Стоило Пенне подумать об этом, как волна гневного жара плеснула ей в лицо.

Она еще раз внимательно огляделась по сторонам. Никого. Но кто-то, несомненно, находился рядом. Мгновение ей чудилось, будто она различает глаза - они смотрели на нее прямо из земли. Но затем все исчезло.

Оставшиеся в живых воины осматривали свои раны. Они даже не любопытствовали посмотреть, как умирают их враги. Все это было слишком привычно - и достаточно мерзко.

Предстоял еще один день пути. В тот рассветный час, радуясь спасению, они еще не подозревали о том, что для всех них этот день будет последним…

* * *

Успешно закончившаяся стычка подбодрила солдат. Потери оказались невелики. При солнечном свете все выглядело по-другому, и настроение было приподнятое. Всем думалось, что раны заживут быстро; главное - отряд выиграл еще один день! Совсем скоро болото со всеми его опасностями и ловушками останется позади. Они непременно обретут пристанище в новых землях, как только отыщут своих.

Одну лишь Пенну грызли дурные предчувствия, однако девушка предпочла держать свои соображения при себе. В конце концов, она же не прорицательница. Да и кроме того, ей нередко случалось ошибаться. Пенна уговаривала себя не беспокоиться: у отряда есть командир, он обо всем подумает и загодя обо всем позаботится, а ее задача - точно и четко выполнять приказы. И все же девушку не оставляла назойливая мысль о том, что болото так просто их не выпустит.

Она единственная не удивилась, когда впереди показалось белое облачко. Только что никакого тумана не было и в помине. Обычная дорога посреди болота, жутковатые, похожие на застывших в странных позах людей силуэты деревьев…

Белесые комья шевелились, точно живые, между чахлыми деревьями древнего болота. Туман излучал мутный, таинственный свет. Можно было даже различить, как неясные тени колеблются на изогнутых черных стволах. Угроза затаилась в ядовитых испарениях. Смертельная угроза - призрачная чума, от которой нет и не может быть спасения.

Туман словно подманивал к себе новую жертву, насмехаясь над бессильными попытками обреченных спастись и заранее торжествуя. Никто из смертных не в силах противиться этому властному призыву…

Обостренным чутьем Пенна поняла: они погибли. Что бы они ни предприняли сейчас - туман сильнее. Они в западне, и вырваться не удастся. А ее товарищи еще ни о чем не подозревают. Обреченные никогда не догадываются о таких вещах. Они еще пытаются сопротивляться, они еще заботятся о своей гордости. Они сражаются изо всех сил и при этом понятия не имеют о том, что уже мертвы. В этой способности сохранять неведение заключено какое-то странное милосердие небес.

Солдаты остановились, сбились в кучу… Это были храбрецы. Они не страшились ни Теней Исхара, которые в недавних боях разбили их наголову, ни упырей-слуа, ни умертвий, возникающих непонятно откуда там, где прежде о подобных тварях и слыхом не слыхивали, ни наемных убийц инквизиции, которые выслеживали и убивали архаалитов, как бешеных зверей.

Но туман, несущий с собой чуму, о которой говорят, будто она - Кара богов… О, этот призрачный туман - другое дело. Его нельзя разрубить мечом, пронзить стрелой или колом, отогнать солнечным светом, поджечь огнем факела. От него не убежать. От него не существует спасения. Все, кто столкнулся с этим туманом, заранее обречены на страшную гибель. Пенна с ужасом читала это на лицах своих товарищей. Они знали: любой их поступок, даже самый отчаянный и смелый, лишь ненадолго отсрочит неизбежный финал. Изрыгая проклятия и грозя трусам лютой расправой, командир заставил своих людей построиться, чтобы в полном порядке отступить от опасного места. Ему удалось предотвратить паническое бегство. Отряд двинулся прочь по прежней тропе. Намерение командира выглядело простым и легко выполнимым: обойти скопление тумана стороной. Следовало просто сохранять спокойствие и не спешить.

Постепенно все приободрились. Болото мягко пружинило под ногами. Чьи-то глаза пристально следили за уходящими людьми. Пенна могла бы поклясться, что видела и эти глаза, ярко-зеленые, с вертикальным, подрагивающим зрачком, и издевку в них. Некое существо, скрытое до поры под влажными мхами болот, неустанно наблюдало за попавшими в ловушку людьми. Оно забавлялось, предвкушая развязку.

Пенна не знала, обнаружили ли другие то, что заметила она; сейчас это не имело значения. Они уходили от тумана, спасая свои жизни и души.

Неожиданно Бетмур, отрядный маг, прикоснулся к плечу Пенны. Девушка подскочила, как будто ее ошпарили.

– Мы все тревожимся, - спокойно заговорил Бетмур. Он выглядел как человек, только что принявший очень важное решение. - Выслушай меня, Пенна. Я должен сказать тебе кое-что важное.

– Конечно, - пробормотала она. - Я всегда рада послушать тебя, Бетмур.

– Времени у меня осталось очень мало. - произнес маг,- Скоро я уйду из этого мира.

– Все мы смертны, но час нашей смерти известен лишь Архаалю. - ответила девушка.

– Иногда Архааль открывает истину тем, кто умеет слушать, - был ответ.

Пенна промолчала, ожидая, что еще скажет Бетмур.

– Я никогда не отличался особыми способностями к магии, - продолжал Бетмур. - Знаешь ли, я был самым обычным мальчишкой. У меня даже было счастливое детство. Неловко упоминать об этом… Мои родители обладали значительным состоянием. Катаклизм уничтожил нашу семью. Я не жалуюсь, - прибавил он поспешно, заметив, как потемнели глаза Пенны. - Катаклизм уничтожил многое… Он был неизбежен, чего не понимают наши противники… Он был меньшим злом. Но все же злом. - Бетмур тряхнул головой, отгоняя непрошеную печаль. - У меня были братья. Я не рассказывал тебе о них? Он вздохнул. - Теперь уже и не расскажу.

– Почему?

– Потому что не успею. Как я уже сказал, мое время на исходе. Уж это-то я почувствовать в состоянии, каким бы плохим магом я ни был! Да, почти никаких способностей. Я учился на ходу, схватывал крупицы знаний… Кое-что мы вытрясли из одного мага из ордена Тоа-Дан. Он не хотел говорить. Ну еще бы! Делиться секретами никто не любит. Но наш командир… Ты знаешь, как он умеет развязывать языки.

Пенна улыбнулась мечтательно.

– Жаль, я не видела, как вы допрашивали того мага.

– Увы! - Бетмур развел руками. - Признаю, мы поступили дурно: ведь, несмотря на свои глубочайшие познания, маги Тоа-Дан по большей части не в состоянии защитить сами себя. Это и сгубило нашего пленника. Он даже не назвал своего имени.

– А вы спрашивали?

– Его имя? Боюсь, что нет. Оно никого не интересовало. Уж меня-то точно нет.

– Бетмур, - Пенна взяла мага за руку, - я запомню твою историю и твое имя. Я буду помнить и этот наш разговор, и то, как ты доверился мне.

– Ты останешься жить, - пробормотал Бетмур. - Это я тоже понимаю. У меня наметанный глаз. Я разбираюсь в таких вещах. Кто умрет, а кто нет.

– В этом все солдаты разбираются, - заявила Пенна, делано смеясь.

– Я же сам признавал, что мои способности весьма ограниченны, - улыбнулся и Бетмур. - А теперь смотри внимательно, девочка. У меня хранится одна любопытная вещица.

Он полез за пазуху и вытащил небольшой, размером в ладонь, сверточек.

– Что это? - заинтересовалась Пенна.

– Хочешь знать? - Бетмур пожевал губами как бы в сомнениях - стоит ли доверять девушке столь важную тайну. Наконец он серьезно кивнул. - Я хочу отдать это тебе. Разверни.

Он ревниво наблюдал за тем, как Пенна вынимает из лоскута ткани тонкую серебряную пластину.

– Что это? - Девушка поднесла кусочек светлого металла к глазам, потом положила на ладонь и отодвинула. Солнечный луч отразился от пластинки, как от зеркала.

– Красивая, верно? - спросил Бетмур.

Пенна молча кивнула. Ее охватило странное чувство. Очень сильное. Такого с ней еще не случалось. Она вдруг с болезненной остротой осознала, что это мгновение - вот это, которое она проживает сейчас, - единственное в ее жизни. Оно больше никогда не вернется.

И нет смысла напоминать себе о том, что то же самое можно сказать о любом другом мгновении. Тысячи их - как дешевый товар в корзине у базарной торговки. Не одно, так другое, все приблизительно одной стоимости и одной ценности. Но изредка происходит нечто неповторимое. Нечто единственное на все времена.

– Я нашел эту штуку у того тоаданца, которого мы захватили, - продолжал Бетмур. - Сперва он еще надеялся на то, что мы не станем его обыскивать и он сумеет сохранить свои секреты. Как же! Не станем обыскивать пленника! За кого он нас принимал, хотел бы я знать… Разумеется, мы обшарили его с головы до ног самым внимательным и, боюсь, самым бесцеремонным образом. Он зашил эту штуку себе под кожу, но я, разумеется, сумел ее обнаружить. Мы вспороли его шкуру острым ножом и вытащили пластинку. Ох и кричал же он!

Бетмура передернуло при одном только воспоминании об этом. Он погладил свою седеющую бороду и смущенно крякнул.

– Многому я был свидетелем, а кое-что дурное вытворял и сам, но такой боли, такого ужаса никогда раньше не встречал, поверь мне, Пенна!

– Я тебе верю, - сказала девушка, любуясь пластиной и явно слушая своего собеседника вполуха. - Тебе удалось выяснить, что это такое?

– Ты слышала о Скованном? - Бетмур понизил голос до шепота.

– Бетмур… - укоризненно промолвила Пенна. Что

же, он совсем за глупенькую ее держит?

– Магия Скованного в момент Катаклизма осыпалась на Лаар огненным дождем и застыла серебряными кристаллами, - сказал Бетмур. - Иногда мне казалось, что эта пластина выплавлена из такого кристалла.

Пенна покачала головой:

– Сомнительно…

– Тише! - прошипел Бетмур. - Остальным совершенно незачем знать о моих догадках и предположениях.

– Конечно незачем, - сказала Пенна довольно громко. - Тем более что ты, скорее всего, ошибаешься. Если эта пластина выплавлена из кристалла, то не такая уж это и ценная вещь. Ну, не настолько ценная, чтобы маг из ордена Тоа-Дан зашивал эту штуку себе под кожу. Нет, наверняка она представляет собой нечто иное… Впрочем, - прибавила Пенна с оттенком презрения в голосе, - этих тоаданцев мало кто понимает. Ты видел, как они одеваются? Да их издалека видать, в такую мишень даже слепец попадет стрелой! Глупо же… С таких станется зашить под кожу обычный серебряный кристалл…

Бетмур предупреждающе поднял руку:

– Никогда не относись к ним свысока, девочка. Ты почти ничего о них не знаешь.

– Да о них никто ничего не знает. Даже они сами. - Пенна фыркнула.

Для нее любой, кто воспринимался отрядом как недруг, был злейшим врагом, не достойным ни сострадания, ни даже обычного человеческого интереса.

– Вернемся к пластине, - примирительно сказал Бетмур. - Чем бы она ни являлась. С самого начала я был убежден в том, что стал владельцем могущественнейшего артефакта. И вместе с тем понятия не имел, как им пользоваться.

– Как будто подобное незнание когда-либо останавливало нас, болотных жителей! - засмеялась Пенна.- Да здесь полным-полно таинственных предметов, явно имеющих самое прямое отношение к мощным магическим силам. И зеленые племена вовсю применяют их.

– Вопрос только, насколько правильно такое использование, - вздохнул Бетмур. - И не будет ли оно иметь самые пагубные последствия.

Пенна пожала плечами:

– Во всяком случае, я никогда не встречалась с теми, кто пожаловался бы на это.

– И что, отсутствие жалобщиков тебя совсем не настораживает? - осведомился Бетмур.

Они посмеялись, и Пенна вдруг с обостренной ясностью ощутила: это - в последний раз. Больше ей уже никогда не придется веселиться на пару с Бетмуром. Смешливый и приветливый, отрядный маг проживал последний день своей жизни.

Наконец Бетмур снова стал серьезным.

– Спрячь пластину, Пенна. Из какого бы материала ни была она сделана - сохрани ее. Ради меня. Если тебе суждено выжить, постарайся найти Мор-Таурона, Несущего Слово, и передай артефакт ему. Не предпринимай никаких попыток разобраться, что это такое. Вообще спрячь и поскорее забудь о ее существовании. Никому о ней не рассказывай. Обещай мне, что не станешь также разыскивать магов и задавать им вопросы. Это слишком опасно…

– Я сделаю, как ты хочешь, - заверила Пенна. За разговорами они не обратили внимания на то, что в полутьме павших на болото неестественных сумерек отряд сделал крюк. Никто не заметил этого, даже опытные следопыты. Коварная тропинка изогнулась и вывела солдат прямехонько на прежнее место. И раньше чем Пенна успела вскрикнуть, показывая своим товарищам на знакомую изогнутую корягу, приметную кочку и лохмотья серого мха, за которыми прятались все те же горящие насмешкой глаза, архаалиты один за другим вступали в туманную область.

Полупрозрачный, этот туман был сейчас в темноте почти совершенно незаметен. И лишь погрузившись в него, люди вдруг поняли, что по собственной воле сунули головы в петлю. С дикими криками выбегали они на тропинку и мчались прочь, а белесые клочья уже намертво приклеились к их коже, застряли в волосах.

Оцепенев, Пенна застыла возле коряги. Она даже не обратила внимания на то, что некое спрятавшееся в трясине существо пошевелилось, сдвинуло мох и протянуло к ней серую, похожую на сухую ветку, костлявую руку.

Пенна поправила лук, висевший у нее на плече. Совсем близко от девушки остановился Бетмур. Отрядного мага было не узнать: борода растрепалась, волосы обильно выпадали из головы, так что широкие плечи Бетмура были осыпаны длинными прядями. В отчаянии он тер глаза, пытаясь избавиться от налипшего на веки белого сгустка. Затем вдруг замер и с идиотской улыбкой уставился на Пенну.

Пенна недоверчиво покачала головой. Что происходит? Неужели перед ней - давний друг, человек, знавший ее с детства? Она не узнавала Бетмура в этом безумце. И вдруг девушка отшатнулась - она догадалась о том, что у него на уме. Явно утратив рассудок, маг потянулся к Пение - он хотел прикоснуться к ней и заразить той же смертельной болезнью, которая сейчас убивала его самого.

Бетмур прохрипел ее имя. Он желал задать ей вопросы. Он желал услышать ответы на эти вопросы. Почему Пенна осталась на месте, когда остальные пошли вперед? Отчего не предупредила об опасности? Не в сговоре ли она с врагами?

– Ты сошел с ума, - прошептала Пенна. - Я не могу быть в сговоре с врагами, потому что…

Она замолчала, остро ощущая бессилие собственных слов. Совершенно очевидно, что Бетмур не слышал ее.

– Предательница! - рычал он. - Не надейся спастись! Твоя хитрость не удалась! Ты подохнешь вместе с нами!

Желтоватая пена выступила на его губах.

Она молча сняла с плеча лук и натянула тетиву. Теперь настал черед Бетмура шарахнуться в сторону.

– Ты не сделаешь этого, Пенна! - закричал он и разразился смехом.

– Почему? - делано удивилась она, накладывая на тетиву длинную оперенную стрелу. Сердце Пенны разрывалось на части.

– Мы же были друзьями… - Бетмур облизал губы. Зубы у него постукивали, точно в лихорадке.

– Ты обвинил меня в предательстве, - напомнила она. Пенна понимала, что с ней разговаривал сейчас не Бетмур - вместо старого друга говорила болезнь, - однако обида продолжала глодать девушку. - Кто знает, может быть, ты не ошибся и я действительно предала вас всех?

Он оскалил зубы, не расслышав горечи, прозвучавшей в голосе девушки.

Пенна хотела шагнуть в сторону, но некто, прятавшийся под корягой, крепко ухватил ее за щиколотку и не позволил сдвинуться с тропинки. Прикосновение пальцев незнакомого существа было холодным, влажным.

Пенна огляделась - комок белого, почти прозрачного тумана медленно проплыл по воздуху в нескольких локтях от того места, где находилась лучница. Кем бы ни было то таинственное создание с зелеными глазами, сейчас оно совершенно явно пыталось спасти Пенну от верной гибели, и девушка была искренне благодарна за помощь.

В последний миг безумие оставило Бетмура. Слезы потекли у него из глаз, губы затряслись. Он снова и снова ощупывал крохотную язвочку, появившуюся в углу его рта, а сам все следил за Пенной и наконец прошептал:

– Убей меня прежде, чем это сделает туман…

Пенна подняла лук и выстрелила.

Стрела вошла отрядному магу прямо в горло. Бетмур упал и остался лежать неподвижно. Глаза его были широко раскрыты, но ничего не видели: они были залеплены густыми белыми комьями смертоносного тумана.

* * *

Прошло уже довольно много времени, а двое соглядатаев - троллоки Гирсу и Хазред - не двигались с места. Сперва они просто любопытствовали. Еще бы, целый отряд врагов их народа, архаалитов, вот-вот погибнет посреди трясины! Как пропустить такое чудное представление? Да это было бы просто преступно!

Но постепенно ситуация изменялась. Нечто смертоносное, скрытое посреди тумана, терпеливо ждало своего часа, а пока, до поры, никак не проявляло своего присутствия. Тем не менее Хазред, обостренно воспринимавший все таинственное, улавливал близость этого притаившегося поблизости темного создания.

Хмель давно выветрился из головы троллока. Гирсу, более сдержанный, чем его товарищ, сейчас только диву давался: что это с Хазредом случилось? Прежде он никогда не мог усидеть в засаде, всегда выскакивал раньше времени. Сколько добычи из-за этого они упустили на охоте! А сколько раз их жизни подвергались опасности лишь потому, что Хазреду недоставало терпения!

Сейчас же все обстояло по-другому. Хазред словно оцепенел. Можно подумать, он потерял сознание или заснул, но нет: его глаза то сужались, то расширялись, словно он высматривал впереди какую-то одному ему известную цель, пальцы беспокойно подрагивали.

– Ты видел когда-нибудь, чтобы туман подходил к нашим поселениям так близко? - спросил его Гирсу, когда отряд архаалитов скрылся в чахлом болотном лесу.

Теперь, по мнению Гирсу, опасность нежелательной встречи миновала и можно было обменяться с товарищем парой слов без опасения быть обнаруженными.

Хазред поднес палец к губам и прошептал:

– Говори тише.

– Они ведь ушли, - заупрямился Гирсу. - А мы на своей земле. Почему это мы должны прятаться?

– Потому что опасность все еще здесь.

– Но ведь они ушли! - повторил Гирсу.

Он выглядел обиженным. Хазред вечно поступал не так, как хотелось бы его другу. Ну конечно, ведь Хазред никогда не представлял себя воином. Он избрал другой путь. И не таким простакам, как старина Гирсу, понимать побуждения и тайные мотивы поступков Хазреда. Будущего жреца. Ха!

– Послушай, Хазред, теперь, когда они ушли… - начал Гирсу. Он помялся и наконец выпалил: - Неужели мы просто так их отпустим? Давай по крайней мере подберемся к ним с тыла! Вдруг кто-нибудь отстал - мы его прикончим. Ну хотя бы парочку!…

– Этого не понадобится. Они скоро вернутся, - сказал Хазред так просто, словно речь шла о чем-то очевидном. - Туман оставил на них свое клеймо, и они не уйдут от смерти. Это ведь их туман, их проклятие, их Кара.

– Ты считаешь, что боги решили покарать именно архаалитов? - удивился Гирсу. Казалось, он впервые слышит об этом.

Впрочем, зная Гирсу, Хазред ничуть не удивился. Того очень мало интересовали сущность и причины таинственных явлений; он уделял внимание лишь ближайшим практическим целям - можно ли это убить и годится ли это в пищу.

– А ты разве не считаешь, что чуму принесли в наши земли последователи Архааля? - в упор спросил друга Хазред. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - По-моему, это очевидно. Лично я в это верю как в непреложную истину. Они нарушили все мыслимые законы, в том числе и те, что в ходу у простых смертных. Зачем они напали на нас?

– Они же сперва вроде как добром попросили отдать им «ничейные» земли, - напомнил Гирсу.

– Ничего себе «добром»! Просто пришли и захватили! И это были не «ничейные» земли, а наши, - прошипел Хазред. - А если мы не построили там городов и не поселились на них - пока, - это еще не означает, что они нам были не нужны.

– Возможно, архаалиты считали, что им эти земли нужнее, - объяснил Гирсу. - У них вроде как вся почва сгнила - сплошь туман да умертвия… Там и жить-то теперь невозможно.

– Я не понимаю, ты случайно не на их стороне? - осведомился Хазред.

– Разумеется нет! - Гирсу выглядел оскорбленным. - Я счастлив их поражением, брат. - Это обращение должно было растопить сердце Хазреда, но тот все еще продолжал сердиться.

– Я ненавижу их, - проговорил Хазред медленно. - Ненавижу всей душой. Их религия противна нашей. Вся их плоть… - Он содрогнулся от отвращения. - Болото вторглось в наше естество много веков назад, - помолчав, продолжил Хазред. - Мы не похожи ни на людей, ни на троллей. Мы троллоки, дети трясин. Но архаалиты не стали ждать, пока их тела преобразятся естественным образом. Они всегда торопятся и опережают события, потому что по самой своей природе они - захватчики. Они подвергают себя насильственным, магическим изменениям. А это совсем другое дело. Это - гордость, она неугодна богам. Так не из-за этого ли на них обрушилась Кара?

– Для начала, Кара скоро обрушится на нас с тобой, если мы не уберемся отсюда вовремя, - пробормотал Гирсу.

Он все время поглядывал на белые клочья, шевелившиеся, как живые, поблизости от того места, где прятались оба друга.

– Туман отсюда уйдет, он ляжет там, где погибнет их отряд, - сказал Хазред уверенно. - И там же зародятся новые умертвия. Но останутся ли они на прежнем месте или пойдут искать себе добычу где-нибудь еще? Об этом мы ничего пока не знаем.

– Поверь мне, Хазред, - сказал Гирсу, прикладывая руку к груди, - лично я и не хочу ничего знать.

Хазред быстро коснулся пальцем губы.

– Они возвращаются, - криво ухмыльнулся троллок. - Я же говорил, что они вернутся.

– Безумцы, - покачал головой Гирсу. - Туман сожрет их.

– Это уже началось, - сказал Хазред. - Туман уже пожирает их. Он начал с их душ, а скоро завладеет и телами.

Хазред быстро обернулся, как будто почувствовал на себе чей-то взгляд. Но во мраке наступившего вечера ничего не было видно.

* * *

Теперь Пенна осталась в одиночестве. Надеяться больше не на кого. Сумерки постепенно сгущались, солнце втянуло под горизонт последние лучи. Болото стремительно изменялось прямо на глазах. Туман расступился. Густая мгла легла на зеленые кочки. Мрак струился между черными, причудливо изогнутыми стволами деревьев.

Тишина повисла над болотами. Пенна воспринимала эту тишину так, словно та была неким живым существом. Ни единого крика не доносилось больше до слуха девушки, хотя она знала, что многие ее товарищи еще живы. Даже ветер затих, и смолкли незримые таинственные создания, что обитали где-то в трясинах.

Нечто приближалось к одинокой лучнице, и мрак одевал незримое доселе существо, точно плащ.

Девушка увидела, как заколебались впереди болотные кочки, как побежали круги по смертоносному озерцу - раскрытому рту жадной бездны. Кем бы ни было то существо, что движется сейчас к Пенне. оно опасно. Опаснее даже, чем туман-убийца, несущий чуму.

Сдавленное хихиканье раздалось совсем близко. Пенна опустила глаза и разглядела наконец того, кто удерживал ее за щиколотку. Это была крохотная черная русалка. Ее личико напоминало стрекозиное: гигантские зеленые глаза, сглаженный нос и маленький сжатый ротик при полном отсутствии подбородка. Очень смуглое тельце изгибалось, высовываясь из болотной травы, хвост напряженно подрагивал. Тонкие, как хворостинки, ручки с непомерно длинными и очень сильными пальцами крепко удерживали Пенну на месте.

Ротик русалки хищно задвигался, сделался больше. Стали видны жвала. Существо явно забавлялось происходящим. Вертикальные зрачки в зеленых глазах расширились, и Пенна увидела в них отражение того, кто шагал сейчас сюда.

В ужасе девушка обернулась. Ее пальцы застыли, словно приросли к луку. Она оцепенела, не в силах пошевелиться.

Он оказался гораздо ближе, чем она предполагала. Он остановился в двух шагах от нее - рослый, с бледной, ослепительно белой кожей, в длинной, ниспадающей до самой земли, просторной мантии, черной с явственно проступающими золотыми узорами. Тьма лежала на его плечах, струилась из его глаз.

Черты его лица и строение тела пыли как у человека - и вместе с тем он, в отличие от некоторых созданий, которые были искажены тьмой, никогда и не являлся человеком.

Выше самого рослого мужчины по меньшей мере на полголовы, широкоплечий, он обладал на удивление маленькими, изящными, почти женскими ручками. Тонкие перчатки без пальцев оставляли на свободе длинные красные ногти. Очень острые и твердые, почти как когти хищника.

От его лица Пенна не могла оторвать глаз. Правильные черты были неподвижны, как у статуи. Нежная улыбка застыла в углах губ. Пенна отчетливо видела желтоватые клыки, которые существо то и дело пробовало языком.

Губы Пенны шевельнулись, и она беззвучно прошептала:

– Кто ты?

– Тзаттог, - прозвучал тихий, спокойный голос. - Тзаттог.

– Это твое имя?

У нее подкашивались ноги, и она понимала, что хватается за слова, за разговор, как за последнюю ниточку, которая удерживает Пенну в мире живых. Прекратится разговор, и ниточка оборвется: наступит вечная, ничем не нарушимая тишина…

– Тзаттог. Это я, - повторило существо. - Мое имя, моя сущность.

– Имя не может быть сущностью, - сказала Пенна. - Имя - это знак, звук для называния.

– Земля исторгла меня, когда чумной туман ее отравил, - сказал Тзаттог. - Моя сущность - в служении. Я служу Ей.

– Земле? - не поняла Пенна.

Тзаттог благоговейно коснулся груди рукой.

– Ей… Те из моих жертв, кто видел меня, но остался жив, называют меня «принц-упырь», - прибавил Тзаттог.- Это неправильное имя, но оно мне нравится.

– Наверное, они считают тебя упырем из-за клыков, - предположила Пенна.

Он коснулся острого клыка кончиком пальца. Полилась кровь, и Тзаттог обтер ее о свою шею. Как заметила Пенна - о то место, куда перед рассветом вонзилась стрела.

– У меня есть клыки, и я не люблю солнечный свет, - подтвердил Тзаттог. - Я иногда пью кровь но я не ем кровь. Я не такой, как обычные упыри. Другой. И ты - моя.

Пенна вдруг поняла, что не может пошевелиться. Голос принца-упыря зачаровал ее, словно Тзаттог обладал волшебной властью превращать своих собеседников в камень.

Некоторое время Тзаттог с откровенным наслаждением разглядывал Пенну. Лучница крепче сжала онемевшие пальцы на своем луке. Губы не слушались ее, когда она попыталась заговорить.

Тзаттог шагнул вперед и наступил русалке на спину. Послышался хруст. Маленькое создание жалобно вскрикнуло и затихло, руки-веточки бессильно упали на траву. Пальцы в последний раз ухватились за дерн и расслабились. Зеленые глаза помутнели.

Пенна наконец нашла в себе силы и выхватила нож. Тзаттог откинул голову назад. Он смеялся. Лицо принца-упыря оставалось по-прежнему неподвижным, страшный смех исходил из его утробы.

– Неужели ты надеешься сразиться со мной? - выговорил он наконец. - Ударь меня ножом, прошу тебя! Я обожаю боль! Боль заставляет меня чувствовать себя живым… и голодным!

Тзаттог сунул палец в ранку на своей шее и, когда потекла кровь, вытащил и облизал его.

– Ты не в состоянии навредить мне, девочка. Боль - да, возможно. Боль ты можешь причинить, но ведь это очень приятно, не так ли? Ради этого мы и приходим на эту землю. Боль и голод. Все сущие испытывают их.

Пенна отскочила в сторону в последний момент, не позволив Тзаттогу коснуться ее плеча. Он воздел руки над головой, хлопнул в ладоши - и тотчас из трех или четырех ближайших кочек начали появляться отвратительные создания. Эти были меньше размером, чем их повелитель, и обладали на редкость отталкивающей внешностью: кривоногие, с оскаленной грязной пастью и искаженными пропорциями псевдочеловеческого тела. Их локти и колени выгибались вперед и назад, и при ходьбе они сильно приседали. Впрочем, странная походка не мешала им передвигаться с большой скоростью.

Ворча, точно рассерженные псы, монстры окружили Пенну. Тзаттог отошел чуть в сторону, явно намереваясь полюбоваться схваткой.

Девушка сломала стрелу и взяла в руки по обломку: убить обычного упыря можно ударом деревянного кола в сердце.

Тзаттог негромко рассмеялся и снова хлопнул в ладоши. Этот звук был воспринят нежитью как сигнал к атаке - слуа набросились на Пенну все разом.

Она почувствовала, как крепкие волосатые руки сжались на ее горле. Из последних сил она нанесла удар, не целясь, наугад. И вдруг хватка ослабла. Зловонная жидкость хлынула прямо на лицо Пенны, обжигая ее и заставляя болезненно жмуриться.

– Молодец! - кричал Тзаттог, хохоча. - Но ты кое о чем забыла: ведь они вовсе не упыри, мои малыши! Для них не обязательно искать деревянный кол! Бей их чем попало, повеселись, малышка! Скоро ты будешь моей, потому что ты похожа на нас, на порождения тумана…

Пенна рухнула на землю, проползла под косматыми лапами с подрагивающими икрами и шипами-«шпорами» на пятках. Щедро вымазанные в вонючей жиже болот, эти лапы топотали и скребли землю когтями.

– Ты наша! - кричал Тзаттог, и его голос звучал гнусаво и громко, как боевая труба. - Ты посвящена злу от рождения! Ты - урод, ты - выродок! То, что живет во мне, живо и в тебе! Моя! Моя!

Он плясал на месте, беснуясь от дикой радости.

Пенна поднялась на колени и быстро осмотрелась. Один из нападавших был мертв, и его плоть стремительно сгнивала прямо на глазах.

Четверо прочих с рычанием обернулись к Пенне. У нее оставался только один обломок стрелы. Она понимала, что силы слишком неравны: убив одного, она останется безоружной перед лицом троих разъяренных порождений тьмы.

А Тзаттог просто наблюдал, не вмешиваясь в происходящее. Каким бы ни был исход схватки, принц-упырь неизбежно окажется победителем: если слуа разорвут Пенну на части и насладятся ее смертью, Тзаттог получит удовольствие от зрелища, а если она каким-нибудь чудом одолеет врагов, то принц-упырь справится с девушкой без труда.

Одна из нежитей припала к земле, сильно оттолкнулась и прыгнула на Пенну. Остальные чуть замешкались, и это решило исход следующего поединка. Пенна вонзила кол в сердце нападавшего, а затем изо всех сил дернула и высвободила оружие.

– Ты все еще не веришь в то, что это не упыри? - хохотал Тзаттог. - Напрасно! Это не слуа, их можно убивать железом! Ну так доставь же мне радость, девочка, убей их не деревянным колом! Покажи, что веришь мне! Я так нуждаюсь в твоем доверии!

Пенна поднялась на ноги, пошатываясь от усталости, наполовину ослепшая от отвратительной жижи, налипшей на лицо. Едкий запах заставлял глаза слезиться. Туша очередного умертвия уже растекалась грязной лужей под ногами Пенны.

Она не мешкала, - переступив через труп, девушка набросилась на ближайшего к ней недруга. Тот увернулся. Присев и упершись кулаками в землю, монстр подпрыгнул, точно лягушка, и впился зубами в ногу Пенны. Она почувствовала жар - кровь побежала из укуса, затекая в сапог. Нежить жадно принялась слизывать сладкую и горячую питательную влагу. На миг Пенна испытала удовольствие: жесткий, сильный язык нежити ласкал кожу, доставлял приятные ощущения…

Она встряхнулась. Нельзя поддаваться! Ни в коем случае нельзя! Сильным ударом ноги девушка отбросила тварь и одновременно с этим нанесла удар по ее собрату.

Деревянное древко впилось в плечо косматой нежити. Монстр уставился на застрявшую в его плоти стрелу, затем широко ухмыльнулся, выдернул ее и переломил пополам.

Он был безоружен, но никакого рукотворного оружия чудовищу и не требовалось: ему довольно было клыков и когтей, которыми снабдила его извращенная природа.

Сильный удар по лицу расцарапал кожу Пенны. Четыре кровавые полосы рассекли щеку девушки. Теперь она чувствовала себя так, словно ей в лицо плеснули кипятком.

Монстр заревел от разочарования - он целился в глаза.

Тзаттог пронзительно и тонко свистнул. Тварь тот час обернулась на свист, желая понять, откуда исходит призыв господина, и Пенна мгновенно воспользовалась шансом: выдернув из-за пояса нож, она ударила своего врага в шею.

Тот с воем повернулся, но Псина держалась наготове и повторила удар. Голова чудовища покачнулась. Черная кровь хлестала сплошным потоком. Пенна пнула его коленом в живот, заставив упасть на колени. Монстр застыл на месте, и вдруг его голова сама покатилась с плеч. Мертвая, эта голова верещала, хватаясь зубами то за ветки, то за траву, и наконец затихла, выпучив стеклянные глаза, совсем близко от мертвой русалки.

Обезглавленное туловище покрылось трупными пятнами: стремительный процесс разложения начался.

Последний из монстров повернулся и бросился бежать. Пенна пустила стрелу ему в спину. Бегущая тварь рухнула лицом вниз, дернулась и больше не шевелилась. Горб на ее спине вздулся, лопнул, и оттуда потекла зловонная жижа.

Пенна уставилась прямо на Тзаттога. Едкий пот кусал ей глаза. Воительница вся была перепачкана своей и чужой кровью, ее одежда и руки заляпаны слизью, а из ран на ноге и на щеке не переставала течь кровь. Но все же она была жива и, как ни странно, полна решимости сражаться за свою жизнь.

Несомненно, великий герой и божество Архааль помогает ей! Чем иначе объяснить то обстоятельство, что она, несмотря на усталость после неравной схватки, чувствует прилив сил? Она начертила пальцем в воздухе треугольник - священный символ своей веры. Ей почудилось, что на мгновение треугольник вспыхнул в воздухе…

Тзаттог, смеясь, шагнул к ней навстречу. Его клыки блеснули в полутьме, окутавшей болото, но на востоке уже порозовело - скоро должно было взойти солнце. Бесконечно длинный день - день, который оставил Пенну одинокой, без единого друга и соратника, - скоро должен был закончиться. Занималась новая заря.

Однако время до рассвета еще оставалось. Для того чтобы убить человека, иногда требуется всего несколько мгновений. Нового дня Пенна может и не увидеть.

Лучница великолепно отдавала себе отчет в том, что в честном бою один на один ей против принца-упыря не выстоять. Это существо слишком сильно и могущественно, а Пенна, несмотря на свою стойкость в вере и несгибаемую волю в бою, все-таки простой человек, не обладающий никакими особенными магическими способностями. Поэтому девушка повернулась к нему спиной и побежала, а принц-упырь с хохотом помчался за ней.

Бегство стоило Пенне немалых трудов. То и дело смахивая с густых белых ресниц кровь, чтобы лучше видеть, она перепрыгивала с кочки на кочку. Ей приходилось внимательно выбирать дорогу, чтобы не угодить в трясину, в то время как ее преследователь не был обеспокоен подобными мелочами.

Пару раз она уворачивалась от неведомых болотных обитателей, которые пытались схватить ее или преградить ей путь. Одного она оттолкнула, даже не поняв, кто это был, и лишь ощутив с содроганием склизкую холодную плоть, которая скользнула под ее ладонями…

Ей нужно было продержаться до рассвета. Всего несколько минут… Быть может, принц-упырь и не лгал ей, говоря, что солнечный свет не убивает таких, как он. Но Пенна не хотела этому верить. Ни одно порождение тьмы, каким бы оно ни было, не любит солнца. Все они предпочитают прятаться после рассвета и отсиживаться в темных норах до тех пор, пока не угаснет закат.

Тзаттог мчался за ней по пятам неотвратимо, как судьба. Черная мантия развевалась за широкими плечами принца-упыря. Несколько раз ветер доносил до Пенны слова, произнесенные на удивление спокойным голосом:

– Ты - моя! Я избрал тебя! Ты будешь моей! Ты с рождения отмечена Тьмой… Ты будешь служить Ей, как и я… Королева! Моя королева!

– Нет, - задыхаясь, шептала Пенна, - никогда я не буду принадлежать тебе!

– Моя! - повторял принц-упырь. - Моя королева!…

Его смех далеко разносился по болотам.

Пенна взбежала на маленький холм, на вершине которого росло одинокое дерево, сохранившее листву, - и вдруг яркие солнечные лучи залили все вокруг. Началось новое, спасительное утро.

С громким стонущим криком принц-упырь скрылся в трясине. Пенна успела увидеть еще, как широкая черная мантия вздулась пузырем и некоторое время лежала на поверхности болотного озерца. Затем все сгинуло. Только странный смешок все еще доносился до слуха Пенны, как будто, прячась в трясине, Тзаттог не переставал потешаться над своей жертвой, которую он сегодня пощадил, лишь следуя собственному непонятному желанию.

Пенна бросилась на траву и расплакалась. Что бы ни послужило причиной ее спасения - ее ли собственная доблесть и храбрость или каприз порождений тумана, - сейчас девушка находилась вне опасности. Теперь она могла позволить себе немного слабости. Самую малость. Пока никто не видит.

 

Глава вторая

–Ты хоть что-нибудь понял из того, что здесь произошло? - обратился Хазред к своему спутнику.

Гирсу не отозвался.

Когда Хазред обернулся, приятеля рядом не оказалось.

Гирсу всегда обладал этим умением - исчезать бесшумно и незаметно. Даже Хазред который, казалось бы, хорошо изучил повадки своего друга, всегда попадал впросак. Обычно Хазред испытывал легкую досаду, обнаружив, что Гирсу опять его провел; но сейчас, учитывая обстоятельства, молодой троллок не на шутку встревожился.

– Гирсу! - чуть повысив голос, позвал Хазред. - Гирсу, где ты?

– Здесь, - спокойно откликнулся Гирсу, выныривая из густых кустов. Пинком он отшвырнул что-то большое и темное.

В первое мгновение Хазреду показалось, что это куча тряпок или охапка сломанных прутьев, но, присмотревшись, он понял свою ошибку. Нечто с непомерно длинными тонкими конечностями, покрытое тонкими кривыми шипами… Голова на тощей шее бессильно болталась, глаза были плотно закрыты чешуйчатыми веками. Существо было мертво… По крайнем мере, Хазред надеялся на это.

– Боги, какая дрянь! - вырвалось у него.- Где ты это нашел?

Гирсу самодовольно ухмыльнулся.

– Девчонка, конечно, поубивала нескольких, но один-то оставался, - сообщил он как ни в чем не бывало. - Пришлось прибирать за ней хлам. Вечно часть работы остается незаконченной… - Он скривил губы и вынужденно признал: - А она довольно крепкая, эта девчонка… для своей расы, конечно.

Гирсу относился к людям и ижорам чрезвычайно снисходительно, поскольку физически те были значительно слабее троллоков - не говоря уж о троллях. Что до таких воинских «добродетелей», как хитрость и скрытность, которые отличали ижоров, то здесь троллоки вполне могли бы с ними поспорить.

Хазред не ответил - был занят: пытался поймать за хвост какую-то неоформленную мысль. Утомительное занятие, но результаты зачастую его оправдывают. А с этой девчонкой что-то обстояло не так, Хазред чуял это…

– Скажи-ка, Гирсу, - начал Хазред, - доводилось ли тебе прежде встречать на наших болотах этого ублюдка - верзилу в черном плаще? Принц-упырь - так он себя величает, если я правильно расслышал.

Гирсу наморщил лоб. Зелень его лица сделалась почти коричневой - верный признак, что молодой воин углубился в тяжкий для себя труд думать.

Наконец Гирсу изрек:

– Ну что с того, что он какой-то там принц-упырь?… Мало ли тут нечисти шляется, обо всех головы не наломаешься…

Несмотря на очевидную серьезность ситуации, Хазред ухмыльнулся. Гирсу, как обычно, свел сложнейший - и, возможно, мистический - вопрос к проблеме проломленных голов. Что, если рассуждать здраво, и не проблема вовсе. Во всяком случае, в исполнении Гирсу. Дал кулаком в висок - вот и все тебе решение. И никаких возражений.

Как правило, это отлично срабатывало. Но сейчас возникло нечто, всерьез встревожившее Хазреда.

Он попытался донести это до сведения приятеля:

– Прежде мы такого не встречали. Понимаешь?

Гирсу пожал плечами:

– А я о чем говорю! Понятное дело, не встречали. Авось больше и не встретим - он ведь за той девчонкой погнался.

– Если он ее догонит, то вернется сюда, - продолжал Хазред.

– Или не вернется, - пробурчал Гирсу. - Что толку гадать! Все равно ведь никогда не поймешь, что творится в башке умертвия. По мне, так нужно их уничтожать, а разводить с такими долгие разговоры - это все без толку.

– Ты прав, - улыбнулся Хазред, стараясь сделать так, чтобы его улыбка не выглядела покровительственной (злить Гирсу отнюдь не рекомендовалось, даже его лучшему другу). - Разумеется, ты прав, и мы стараемся именно так и поступать. Но ведь принца-упыря мы с тобой не уничтожили!

– Да просто не успели! - рявкнул Гирсу, сжимая и разжимая кулаки. - Он слишком быстро удрал.

Хазред задумался, прикусив губу. Архаалиты определенно больше не представляют угрозы Исхару. Они разбиты и уходят с позором. Что ж, многого от них ждать не приходится: они по большей части люди, слабые создания. Предпочли унести ноги, а не стоять насмерть и с честью погибнуть. Отряд, уничтоженный туманом на глазах у двоих троллоков, - наверное, последний в здешних краях.

А вот явственное приближение тумана не сулит ничего хорошего. И… что же представляет собой на самом деле так называемый принц-упырь? Это не темный епископ слуа - вампиров. Чем-то похож, но различия имеются. И существенные.

Да будь он «просто» епископом слуа - и то следовало бы соблюдать в отношении его большую осторожность. С тех пор как Гхор-змей, прародитель всех слуа, разбудил своих детей, многие обитатели Лаара научились бояться темноты. Вампиры сами по себе представляли серьезную опасность. Но Тзаттог являлся чем-то иным, возможно, более сильным и страшным существом, нежели епископ слуа… И его подручные, порождения тумана, не были вампирами. Сидя в засаде, троллоки досыта нагляделись на них. Искаженные, изломанные, изувеченные, они выглядели насмешкой над природой. В них не было ничего естественного, и именно это наводило такую жуть. И пусть многие из них погибали довольно быстро, все же умертвий, выползших из сердца туманного клубка, было слишком много. И чем дольше Хазред размышлял об этом, тем более очевидным становился для него тот факт, что принц-упырь позволил Пенне победить. Будь иначе, ее давно бы загрызли омерзительные монстры.

Да, принц-упырь. Очевидно, именно его следует рассматривать как ключевую фигуру некой истории, краешек которой разглядели двое троллоков. Соблазнительно, конечно, рассуждать как Гирсу и видеть в этом существе просто еще одно умертвие из тумана. Ну, умертвие. Ну, из тумана. Дать по башке - и поглядим еще, кто сильнее.

Однако большинство порождений Кары богов, как правило, не отличались ни умом, ни тем, что можно было бы назвать «личностью»: у них не наблюдалось индивидуального характера.

А принц-упырь, если только он имеет отношение к Каре богов, - нечто совершенно иное. Он умен и, несомненно, представляет собой личность. Если туман начал исторгать из себя существа, подобные этому, значит, дело принимает наихудший оборот.

Ничего этого Хазред своему другу объяснять не стал, а просто сказал:

– Давай попробуем выяснить, кто он такой и откуда взялся. И главное - чем он намерен заниматься дальше.

– Дальше? - Гирсу недоуменно развел руками. - Куда уж дальше-то? Сбежал - и ладно.

– Он не сбежал, во всяком случае, не сбежал от нас с тобой, - терпеливо проговорил Хазред. - Он погнался за девкой. Так?

– Так. Но при чем тут мы?

– Сожрав девку, он вернется.

– Или не вернется.

– Гирсу, на наших болотах происходит что-то странное…

– Брось ты, - беспечно махнул рукой Гирсу, - на болотах всегда происходит нечто странное. Особенно поблизости от обелиска.

– Скажи, Гирсу, - вкрадчиво молвил Хазред, - что бы ты предпочел: отправиться домой сейчас, прямо в лапы Ханно, который, несомненно, жаждет потолковать с тобой по душам, или задержаться на пару дней и возвратиться с новыми, важнейшими сведениями, а то и с головой врага? Как ты думаешь, станут наши старейшины прислушиваться к жалобам пивовара, если ты явишься перед ними герой героем?

Некоторое время Гирсу предавался размышлениям, а потом расхохотался.

– Ты всегда умел меня уговаривать! Наверное, духи нашептывают тебе правильные слова. Хазред, потому что я не знаю ни одного троллока, который сумел бы долго возражать тебе!

Хазред хлопнул его по плечу.

– Думай, что хочешь, Гирсу, но я прав.

Не мешкая больше, они двинулись через болото по следу принца-упыря и его предполагаемой жертвы.

Несколько раз они сбивались со следа, но чутье Хазреда и навыки Гирсу возвращали их на правильную дорогу. Время от времени друзья перебрасывались короткими репликами.

– Здесь она споткнулась.

– Тут он остановился и долго смотрел ей в спину - вон как глубоко отпечатались следы.

– Как ты думаешь, для чего он на нее смотрел? По-моему, умнее было бы сразу схватить девчонку и свернуть ей шею, а не пялиться на нее.

– Может быть, он пытался подчинить ее своей воле.

– Не слишком-то у него это получилось, - заметил Гирсу, указывая на отпечатки ног Пенны. - Она мчалась не разбирая дороги, но не задерживалась ни разу.

– Чтобы подчинить кого-то своей воле, нужно смотреть в глаза, - отозвался Хазред. - Кроме того, подобная штука отбирает у тебя самого слишком много сил.

– Иными словами, наш бледный приятель бережет силы и не расходует их понапрасну? - уточнил Гирсу с презрительной гримасой. - Стало быть, он слабее, чем ты опасался, братишка.

– Или же дело тут в самой девчонке, - сказал Хазред. - Я не исключаю такой возможности, что она с ним заодно.

– Заодно? Да она перебила его солдат, а потом удрала от нею сломя голову!

– Случается, - медленно проговорил Хазред,- что ты с кем-то заодно, но еще не осознаешь этого.

Гирсу резко тряхнул головой:

– Довольно зауми! Мы хотим ее найти или нет?

– Она побежала к городу, - сказал Хазред. - Есть тут поблизости одни городок, как-то он глупо называется… Хеннгард, Хеингам… Вряд ли там сильно обрадуются чужачке - и, понятное дело, вовсе не придут в восторг от принца-упыря. Но это пока что не наше дело.

– Не пойму я тебя, - проговорил Гирсу. - То ты рвался в погоню за ними, то вдруг останавливаешься и разводить длинные разговоры. Давай просто поймаем этого принца и вытрясем из него ответы на все наши вопросы, вот и все.

– Скажи мне честно, Гирсу, - ответил на это Хазред, - ты действительно хотел бы поймать то существо?

Гирсу пожал плечами:

– Ну, если кто-нибудь забьет ему пасть поленом… то да.

– Если забить ему пасть поленом, он не сможет отвечать на твои вопросы, - указал Хазред.

– Проклятье! - воскликнул Гирсу. - Об этом я как-то не подумал.

Оба рассмеялись, однако их веселый смех сразу оборвался: высокая осока вдруг шевельнулась, раздвинулась, и мелькнула длинная зеленая рука, покрытая коричневато-желтыми пятнами. На первый взгляд могло показаться, что это змея, которая бросилась вперед, куснула воздух и сразу же отпрянула обратно в укрытие.

И тем не менее это была именно рука, похожая на человеческую. И принадлежала она одному из опаснейших созданий, что обитают на болотах, - трясинщику. Скрытный, вспыльчивый, превыше всего он ценил собственный покой и неприкосновенность своего жилища

Пробегавшие мимо существа разбудили его, и он, вооружившись копьем, засел в осоке. Кто бы ни потревожил его сон, этот «кто-то» поплатится жизнью за свое преступное легкомыслие. По глубочайшему убеждению трясинщика, у него не могло быть ни друзей, ни союзников. Всякое другое создание, кроме него самого, неизбежно воспринималось враждебно. Оно желало ему зла, оно намеревалось захватить его собственность.

И следует признать, в своей подозрительности трясинщик не был так уж не прав. Времена наступали жуткие, приходилось постоянно держать ухо востро. Любой, даже тот, кто прежде считался если не другом, то союзником, теперь мог оказаться лютым врагом.

Копье, брошенное трясинщиком, вонзилось в землю и задрожало. Хазред замер, опасливо поглядывая в сторону осоки. В первое мгновение ему показалось, что трясинщик промахнулся, но нет: Гирсу с перекошенным лицом показал другу оцарапанную руку. Копье пролетело совсем близко от троллока и зацепило его лишь чуть-чуть, но этого было достаточно.

Яд. Как и многие обитатели болот, трясинщик никогда не пренебрегал этим оружием змей и пауков. Неизвестно, к каким мастерам яда он обращался - эти существа всегда были окружены величайшим почетом и величайшей тайной, - но его копье, несомненно, было отравлено.

Даже не видя, как посинела царапина, оставленная на плече Гирсу острым наконечником, Хазред мог бы в этом поклясться.

– Проклятье, Хазред, - прохрипел Гирсу, - я, кажется, умираю…

Хазред не ответил. Он помог другу лечь на траву, выдернул из земли копье и, не помня себя от ярости, помчался навстречу врагу.

Из зарослей осоки вылетело еще одно копье. Хазред не успел бы ни отскочить, ни увернуться. Ему попросту повезло - его противник промахнулся. Еще мгновение - и перед трясинщиком возник разъяренный троллок.

Трясинщик слишком хорошо знал, какая участь его ожидает. Последнее, что видел Хазред, прежде чем нанести удар, было искаженное ужасом узкое удлиненное лицо, покрытое желтовато-коричневыми пятнами. Не размахиваясь, Хазред просто нанес удар копьем. Длинный костяной наконечник, напоенный ядом, вонзился в живот существа. Из горла трясинщика вырвался странный хриплый звук, похожий на смешок. Глаза его сразу же остекленели, и он повалился набок. Его длинные пальцы обхватили древко, как будто трясинщик сам пытался воткнуть копье как можно глубже в собственное тело.

По всей округе разнеслась отвратительная кислая вонь. Хазред поскорее выскочил из зарослей осоки. Он не без оснований полагал, что даже запаха будет достаточно, чтобы причинить серьезные неприятности. Когда имеешь дело с ядами, существует одно-единственное правило безопасности: держись от них подальше.

Этому завету и стремился следовать Хазред. Сам он почти не прибегал к ядам. Не хотел рисковать, не обладая достаточными знаниями. На его памяти несколько троллоков ухитрились нанести себе смертельные раны, приготавливая отравленные стрелы отнюдь не самоубийства ради, а для совершенно иной цели.

Гирсу корчился на земле, без стеснения оглашая окрестности громкими жалобными стонами. Хазред окинул друга беглым взглядом.

– Ты сможешь идти?

– Не знаю…

–Прекрати рыдать, как параличная старушка! - рявкнул Хазред.

– Я воин, - сказал Гирсу жалобно. - Воины ненавидят свои слабости.

– Ненавидь свою слабость как-нибудь менее отвратительно.

– Мы не будем продолжать погоню? - спросил Гирсу.

Хазред сел рядом с ним на землю, коснулся его распухшей, как бревно, руки.

– По-твоему, нам следует и дальше преследовать принца-упыря? - поинтересовался он.

– Я стараюсь не обращать внимания на боль и сосредоточиться на деле, - объяснил Гирсу.

– Трясинщик спутал нам все планы, - сказал Хазред со вздохом. - Впрочем, кое-что я все-таки узнал.

– Завидую тебе, - прохрипел Гирсу. - Я узнал только то, что из всего отряда архаалитов осталась какая-то женщина и что принц-упырь, гнусное умертвие, для чего-то гнался за ней, точно влюбленный тролль за Речной Девой.

– Очень смешно.

– Я вовсе не смеюсь.

Хазред покачал головой, отвечая каким-то своим потаенным мыслям. Наконец он произнес:

– Идем.

Он подставил другу плечо и помог тому подняться на ноги. Вместе они заковыляли по болоту, иногда увязая по колено и выше, а подчас даже падая в лужи и барахтаясь в попытках подняться. Оба молчали. Гирсу даже не ругался - сберегал силы.

Поначалу Гирсу считал, что Хазред желает доставить его домой. Это было бы самым простым и логичным решением. Умирающему троллоку лучше расстаться с жизнью на глазах у близких, чтобы они получили возможность приобщиться к его мужеству перед лицом неизбежной кончины.

«Может быть, обо мне сложат песню», - подумал Гирсу.

Очевидно, в полузабытьи он высказал свою мечту вслух, потому что Хазред сердито отозвался:

– Удивительные глупости лезут тебе в голову! Кто же станет слагать песнь о неосторожном болване, который сдуру попал под копье трясинщика? Разумеется, если ты умрешь, я не стану рассказывать дома всех обстоятельств. Для этого мне пришлось бы объяснять, как мы с тобой сваляли дурака. Нет уж. И не надейся.

Скоро даже Гирсу, снедаемый болью и лихорадкой, сообразил, куда же на самом деле тащит его Хазред.

В первый миг эта догадка заставила его обмякнуть в руках друга.

– Нет! - вырвалось у Гирсу.

– Что «нет»? - удивился приятель.

– Только не туда!

– Не куда?

– Ты ведь идешь к ведьме?

– Это единственный выход.

– Никогда не думал, что скажу это, но, Хазред… Я боюсь.

– Боишься?

– Послушай, я не испугался ни упырей, ни Ханно-пивовара, ни даже разъяренного голодного тролля… помнишь, когда мы встретили с тобой разъяренного голодного тролля?

– Отлично помню. Едва унесли ноги, - фыркнул Хазред.

– Но болотная ведьма - другое дело, - продолжал Гирсу уныло.

– Почему? - удивился Хазред. - Она может оторвать тебе голову с тем же успехом, что и Ханно-пивовар. Не вижу большой разницы.

– Болотная ведьма - женщина, а женская жестокость особенно… ну… жестока.

– Всегда мечтал посмотреть, оправдывает ли ведьма те слухи, что распускают о ней на болотах, - заявил Хазред.

Гирсу пытался сопротивляться, цеплялся ногами за корни, всей тяжестью обвисал на руках у Хазреда, но тот оставался неумолим.

Несколько раз друзьям чудилось, будто над головами у них пролетало какое-то бесшумное существо. Они догадывались, что это такое. Болотная ведьма держала у себя сову. Гигантскую плотоядную тварь, одетую мягкими серыми перьями. Невидимая, вездесущая, она беззвучно летала по ночам и повсюду выискивала добычу. Скрыться от нее было невозможно. Иногда болотная ведьма по нескольку дней держала свою сову взаперти - нарочно морила ее голодом и злила, а потом вталкивала в ту же комнату связанную жертву. Сова разрывала несчастное существо когтями и склевывала - наутро в комнате обнаруживались лишь белые кости. Ни кусочка мяса, ни клочка кожи, даже волос не оставалось.

– Как по-твоему, ее сова следит за нами? - спросил Хазред.

Не без удовольствия он почувствовал, как Гирсу содрогается.

Хазред и сам не знал, для чего дразнит и пугает приятеля. Возможно, врожденное умение предвидеть будущее подсказывало ему, что эта история закончится благополучно, и он попросту веселился. Возможно. Хазред никогда не доверял до конца своим предчувствиям. Он вовсе не считал себя провидцем. Во всяком случае, Хазред знал: чтобы дело действительно завершилось без потерь и трагедий, следует проявить больше осмотрительности и расторопности.

* * *

Обиталище болотной ведьмы находилось внутри огромной кочки, плавающей на поверхности болота. К дому со стенами из дерна вела дорожка, сделанная из сучковатых поленьев, которые были связаны между собой грубо сплетенными веревками. Когда троллоки ступили на эту дорожку, она затряслась и закачалась над трясиной. Эта дрожь передалась и хижине, и вскоре на пороге показалась сама болотная ведьма - уродливая старуха, вся покрытая густо-коричневыми щетинистыми бородавками. Одеяние из косматых звериных шкур ниспадало с ее плеч до земли. Под этим нарядом трудно было разглядеть тело ведьмы. Следует, впрочем, отдать троллокам должное - им и в голову не приходило задуматься о том, что же скрывает ведьмино платье от постороннего взора. Зрелище, как говорится, для закаленных духом.

Ведьма взмахнула жилистым кулаком.

– Что вам надо? - пронзительно закричала она.- Зачем пришли?

– Позволь нам войти и уж тогда объясниться, премудрая, - отозвался Хазред. Он слыхал, что ведьму можно задобрить лестью и изысканной вежливостью.

– Грубиян! - завопила она. - Я нарублю из тебя корм для моей совы, а толстая шкура твоего приятеля пойдет на новую занавеску для моей хижины!

– Не сомневаюсь, что тебе под силу и то и другое, - закричал Хазред, втайне радуясь тому, что Гирсу без сознания и не в силах сейчас ответить ведьме достойно. - Однако позволь же нам войти! Я хочу рассказать тебе новости!

– Ты принес мне новости? - с подозрением прищурилась старуха.

– Да, уважаемая госпожа, и какие новости! - заверил Хазред.

– Брось ты! - рявкнула ведьма. Хазред остановился на шатких мостках, обостренно ощущая близость болотной бездны.

– Что я должен бросить? - спросил он.

– Своего приятеля! - захохотала ведьма.

– Нет, уважаемая госпожа, я лучше брошу пустые разговоры, - ответил Хазред и сделал еще несколько шагов.

– Ха! Ты за словом в чужие закрома не лазаешь, - хмыкнула ведьма. - Но это не означает, что я тебе поверила.

Хазред находился уже в двух шагах от входа в хижину.

– Посторонись, уважаемая госпожа, - попросил он.

– Вот еще! Убирайся!

Она попыталась столкнуть его с дорожки, но Хазред удерживал равновесие и упорно отказывался падать. Несколько раз из трясины высовывались чьи-то предусмотрительно распахнутые пасти, но затем, не без разочарования, пасти захлопывались и медленно погружались в глубину болота.

– Позволь… поговорить… - пропыхтел Хазред, втискиваясь в хижину вместе с бесчувственным (и очень тяжелым) Гирсу и сопротивляющейся ведьмой.

Холодные влажные пальцы ведьмы скользнули по лицу Хазреда, а затем все трое ввалились в хижину и рухнули на пол, застеленный сухим камышом.

– Твоя взяла, - фыркнула ведьма, поворачиваясь к Хазреду спиной и склоняясь над очагом.

Синеватый огонек послушно вспыхнул.

Высветилась вся хижина с ее кособокими стенами, убогой утварью и клетушкой для совы - там, очевидно, и происходили трагические смерти тех, кто имел несчастье не угодить ведьме. Вход в хижину был занавешен мятой желтой шкурой, содранной с какого-то безволосого существа.

– Клади это ничтожное тело возле очага, - распорядилась ведьма. - Полагаю, ты принес угощение?

– Нет, это мой приятель,- ответил Хазред.

– Хм. - Ведьма наклонилась над Гирсу, пошевелила длинным носом, поскребла бородавки на подбородке. - По-моему, он мертв. Напрасно ты принес его. Моя сова не любит тухлятины. Сходил бы к колдуну, что живет в двух переходах отсюда, на Вонючей Горке, - он держит стервятников.

– Мне не нужны ни колдун, ни стервятники, - отозвался Хазред. - Я пришел к тебе, потому что приятель мой еще жив и ты можешь его спасти.

– А для чего? - прищурилась ведьма.

К этой игре в вопросы-ответы Хазред был готов и потому быстро отозвался:

– Чтобы он был жив.

– А для чего ему жить? - настаивала ведьма.

– Стать воином,

– Зачем становиться воином?

– Убивать умертвий из тумана.

– Как можно убить умертвие, оно ведь мертво!

– Умертвие следует отправить туда, откуда оно вышло.

– Этим занимаются не воины, а маги, - возразила ведьма.

– Маги добивают, но воины готовят почву.

– Из воинов получается хорошее удобрение, - задумчиво произнесла ведьма, созерцая бесчувственного Гирсу. - Что из живых, что из мертвых. Полезное племя, ты прав.

– Ты спасешь его? - обрадовался Хазред.

– Ишь, как развеселился! - возмутилась ведьма. - Сам-то ты не воин ли?

– Нет.

– Это хорошо. Я не люблю воинов. И сова моя их не любит. Много жил и костей. Жрецы - вот те нежные…

Она зачерпнула горсть праха прямо из стены своей хижины и бросила в огонь. Повалил разноцветный дым. Ведьма гнусаво запела. Повинуясь заклинаниям, дым начал менять оттенки: то красные ленты медленно ползли через все помещение, отбрасывая зловещие пятна света, то вдруг они становились мертвенно-синими, а потом мгновенно сменялись ядовито-зелеными…

Перед глазами у Хазреда все плыло. Он упорно сопротивлялся колдовству ведьмы, до последнего не понимая, какова ее истинная цель. Действительно ли она взялась помочь и избавить Гирсу от смертоносного яда, или же ей взбрело на ум нечто совершенно иное? Кто знает! Ни одно живое существо на болотах не в состоянии предугадать, как поступит ведьма. Неведение помогало ей держать других в страхе и подчинении. Хотя втайне Хазред подозревал, что на самом деле силы ведьмы весьма ограниченны, однако вслух никогда не рисковал высказываться в этом смысле.

* * *

Хазред никогда не бывал прежде в подобном месте. Его окружали полупрозрачные стены какого-то роскошного жилища. Сколько молодой троллок ни напрягал память, он не мог припомнить, как очутился здесь. Должно быть, его перенесла сюда магия ведьмы, пока он был без сознания.

О да, в этом Хазред вполне отдавал себе отчет: в какой-то момент, слушая монотонное и гнусавое пение ведьмы, он погрузился в забытье. Ведьмы с легкостью проделывают такое с теми, кто имел глупость им довериться.

Да. Он упал в обморок, скажем прямо.

А теперь она перенесла его в какой-то воздушный пузырь… Интересно, можно ли отсюда выбраться?

Хазред осторожно приподнялся, осмотрелся по сторонам.

Разноцветные шелковые покрывала приятно холодили тело. Расписные кувшины самой причудливой формы были расставлены на полках. Изогнутая подковой скамья, обитая бархатом, так и приглашала сесть на нее и насладиться покоем. Перламутровые стены как будто сами излучали свет.

Они казались прозрачными, однако, когда Хазред попробовал выглянуть наружу, он ничего не увидел. Он как будто был заточен в хрустальном шаре и вместе с тем погружен в непроглядную муть. Может быть, там, за стенами, клубился смертоносный туман! От одной только этой мысли Хазред содрогнулся и поскорее отошел от стены. Достаточно малейшей щелочки, малейшей дырочки в стене, чтобы туман начал просачиваться в это помещение… и довольно единого соприкосновения с дыханием Кары богов, чтобы умереть.

Холодный пот выступил на лбу Хазреда, и он обтер лицо ладонями.

Несколько мгновений он сидел в неподвижности, опустив лицо к коленям в попытке прийти в себя и успокоиться. А когда он выпрямился, то увидел прямо перед собой женщину поразительной красоты.

Хотя только что ни намека на ее присутствие в комнате не было, Хазред ничуть не удивился ее внезапному появлению. Здесь все происходило чудесным образом, так почему бы не возникнуть этой красавице?

Она была очень худая, высокая, с узким, как лезвие, лицом. Золотисто-коричневая кожа так и сияла, а огромные, косо поставленные глаза лучились золотым светом. Прозрачные одежды не скрывали ее тела, и Хазред ощутил безумное влечение к ней.

Он коснулся ее плеча, обжигающе-холодного, и понял, что она заколдована. Но сейчас это не имело для Хазреда никакого значения. Его жадные пальцы, дрожа от нетерпения, нащупали край ткани, в которую была закутана красавица.

Он потянул, и платье само упало к ее ногам. Женщина негромко рассмеялась и потянула троллока за собой, на мягкую изогнутую скамью, которая так манила к себе обещанием неги.

Она улеглась, и скамья шевельнулась, принимая удобное для хозяйки положение. Совсем близко Хазред увидел раскосые глаза и в них холодную страсть. Не безумие любви руководило этой таинственной красавицей, но ледяной расчет: ей требовались мужские объятия.

Хазреду было безразлично даже это. Он знал, к чему стремится.

С громким криком, рыча, как зверь, он набросился на красавицу и подмял ее под себя. Ее руки сомкнулись на его шее, ее глаза сияли так, что смотреть было больно. Похоть овладела всем существом Хазреда. Никогда еще ему не было так весело, никогда он не чувствовал себя таким живым, как в эти мгновения, овладевая в магическом хрустальном шаре незнакомкой-колдуньей, принадлежащей к неведомой расе!

Он ощущал ее гибкое тело, очень холодную кожу, которая постепенно становилась все теплее и наконец начала обжигать, сделалась раскаленной. Ласкавшие красавицу ладони Хазреда дымились, но остановиться он не мог, и боль вплелась в наслаждение, которое он получал. А она улыбалась все шире.

Внезапно он понял, что она сжигает его силу. Он замешкался, но лишь на мгновение. Схватив ее за горло, он прошипел:

– Что ты делаешь?

– Отдай мне свое семя, Хазред! - захрипела она. Это были первые слона, которые она произнесла; до сих пор он не слышал ее голоса.

– Ты уничтожаешь меня!

– О да, - тихо засмеялась она, и он ослабил хватку. - Если ты сделаешь то, к чему стремишься, то никогда больше не сможешь овладеть женщиной… Скажи, ты согласен заплатить эту цену?

– Да! - крикнул Хазред и больше не допускал в свой разум ни одной мысли.

Ослепительная белая вспышка блаженства поглотила его, и он упал на тело своей зловещей подруги, изнемогая от боли и восторга.

Теперь она больше не обжигала его руки. Она ласкала его, обливая прохладой, а сама лениво, скучающе разглядывала расписной потолок. Хазред всхлипывал у нее на груди.

– Ты дал мне то, к чему я стремилась, - произнесла она наконец, отталкивая его от себя и садясь на лавке. - Но взамен и ты получил кое-что…

– Что? - прошептал Хазред.

– Узнаешь в свой черед…

Она встала, потянулась за одеждой. Он смотрел в ее узкую спину и не знал, чего ему больше хочется: вновь овладеть ею или вонзить нож между ее лопаток.

– Ты не сможешь сделать ни того ни другого, - спокойно проговорила она.

– Читаешь мои мысли?

– Твои мысли раскаленными знаками высвечиваются на этих стенах… - Она негромко рассмеялась. - Будь осторожен! Любой может их увидеть, ведь они проступают сквозь стены и горят на все болото. Неужели ты хочешь, чтобы о переменах в твоей жизни узнал кто-нибудь посторонний? Берегись своих мыслей, Хазред! Это бывает очень опасно - думать так громко.

Он вздохнул, опустил веки, пытаясь совладать с волнением и гневом, а когда снова взглянул перед собой, то увидел, что женщина исчезла. Исчезла так же внезапно и необъяснимо, как и появилась.

Зато теперь Хазред отчетливо видел выход из комнаты. Небольшой арочный проем, закрытый желтым шелковым занавесом с кистями. Хазред уставился на выход, размышляя, стоит ли ему покинуть комнату прямо сейчас, или же лучше задержаться здесь на неопределенное время и попытаться понять что-нибудь еще.

Как вышло, что он угодил в такую простую ловушку?

Ответ пришел сам собой. Женская жестокость более жестока, чем любая другая, - так, довольно коряво, но в целом верно выразился Гирсу.

Гирсу! Хазред подскочил. Где теперь его приятель? Жив ли он? Согласилась ли ведьма ему помочь или же позволила умереть?

Хазред подошел к выходу, дотронулся рукой до занавеса… и отпрянул.

Перед ним болталась вовсе не шелковая ткань, но жесткая шкура, содранная с какого-то существа… Грубая кожа, похожая на троллиную. Ярко-желтая, с едва заметными чешуйками. По очертаниям шкуры можно было уверенно определить вид существа: оно, несомненно, было человекообразным, небольшого роста, толстым, с округлыми боками.

Хазред быстро обернулся. Его догадка полностью подтвердилась. Так и есть! Он вовсе не покидал хижину ведьмы на болоте! Прямо у него на глазах комната начала изменяться. Красивые расписные кувшины сменились кривобокими горшками, полупрозрачные стены сделались опять прежними, слепленными из травы и болотной грязи, а скамья, на которой неведомая красавица отдавалась Хазреду… Болотный Дух! Следовало догадаться, прежде чем прикасаться к загадочной любовнице и наслаждаться ее гибким телом…

Никакой скамьи здесь не было и в помине. Хазред овладел безобразной ведьмой прямо на теле своего друга.

 

Глава третья

Пенна смотрела на восходящее солнце, и слезы застилали ее глаза. Она осталась в живых - единственная из всего отряда. Она осиротела. Она выжила… Гнусные твари из тумана не решатся напасть на нее при солнечном свете, - во всяком случае, она крепко надеялась на это, - а тем временем она успеет уйти далеко, туда, где живут люди и где, возможно, она отыщет для себя безопасный приют, хотя бы на несколько дней.

«Прощайте, подумала она, обращая эту мысленную молитву к своим погибшим, - сколько бы ни появилось у меня детей и новых друзей, я всем им дам ваши имена, я всех их наделю вашими лицами…»

Такова была ритуальная формула женской скорби - Пенна сама не знала, каким образом пришли ей на ум эти древние слова… Она как будто знала их всегда.

Девушка внимательно осмотрела себя, как обучили ее с детства. Снова будто наяву она слышала голос старого солдата: «Выбралась из передряги живой, возрадуйся - а после сними с себя всю одежду да огляди-ка свое тело хорошенько. Где ранка, где царапинка… Может, тебя отравили? Нет ли где-нибудь припухлости, нехорошей синевы? Не загноилось ли старое, нет ли грязи в новом? Ничего не пропускай, глядишь - и впрямь жива останешься…»

Пенна вздохнула. В том, что открылось ее взору, она обнаружила мало утешительного. В любом случае не следует выходить из болот в таком виде. Если обитатели какого-нибудь из близлежащих городков увидят ее такой - в слизи, грязи, крови, покрытую царапинами и ссадинами, с покусанной ногой, - то чужачку попросту побьют камнями. Так, на всякий случай. Чтобы не разносила заразу.

Девушка побежала дальше. С восходом солнца сил у нее прибавилось. Она торопилась - следовало найти какую-нибудь речку, смыть следы ночной битвы и по возможности привести себя в порядок.

Но сперва ей предстояло сделать самое необходимое.

Она взяла остро отточенный кинжал и, стиснув зубы, поднесла к бедру. Нельзя мешкать, иначе она окончательно утратит мужество и решимость оставит ее. Быстро взмахнув рукой, Пенна рассекла себе кожу. Потекла кровь. Морщась и вскрикивая, Пенна вложила пластину себе в рану, а потом принялась зашивать кожу. Сколько раз она проделывала эту операцию над своими ранеными друзьями! Старая костяная игла привычно протыкала прочную солдатскую шкуру. Ребята морщились от боли и шутили, чтобы не покалывать своей слабости. Пенна старалась думать о них, но боль была сильнее.

Когда девушка закончила работу, игла выпала из ее сведенных судорогой пальцев, и Пенна принялась рыдать, громко и безутешно. И не было поблизости ни одной родной души, чтобы пожалеть ее и утешить.

На какое-то время она потеряла сознание. Казалось, слезы отняли у нее последние силы. Пенна провалилась в черноту и почти сразу же с отчаянным криком пробудилась. Неужели она проспала целый день, поддавшись опасной слабости? Это равносильно самоубийству!

Но, взглянув на небо, она с облегчением вздохнула. Все еще утро. Впереди достаточно времени, чтобы добраться до города - или, во всяком случае, уйти от болот как можно дальше.

Она была голодна, однако понимала, что с едой придется повременить. Как бы ни мучили Пенну спазмы в желудке, она ясно отдавала себе отчет в том, что любая по видимости съедобная вещь может содержать смертельный яд.

Усилием воли она заставила себя забыть о голоде. В первой же обнаруженной речке она выстирала одежду и вымыла волосы. Ей пришлось пожертвовать нижней рубахой, чтобы перевязать рану на ноге. Белая глина позволила кое-как замаскировать царапины, рассекающие щеку. В конце концов Пенна осмотрела свое отражение в лужице и нашла, что выглядит удовлетворительно.

Девушка пошла по берегу реки. Она неустанно подбадривала себя. Все получится, твердила себе Пенна. Иначе для чего же она осталась в живых? Разве не для того, чтобы сохранить артефакт? Она просто обязана спастись и в конце концов вручить серебряную пластину Мор-Таурону. Но сейчас об этом думать рано. Сейчас она просто должна идти и надеяться на лучшее. Ей непременно встретятся люди. Люди всегда жмутся к воде, селятся вблизи рек и озер.

Мелкий ручеек постепенно превращался в настоящий водный поток, способный напитать не одно людское поселение. Пенна шагала по берегу, торопясь найти укрытие до того, как солнце сядет. Она не сомневалась в том, что принц-упырь не откажется от своих притязаний на нее. Им еще предстоит встретиться в смертельной схватке. Но произойдет это, к счастью, не сегодня и не завтра. Возможно, Пенна еще успеет набраться сил и сможет дать достойный отпор.

Почему простая лучница так заинтересовала это могущественное и жуткое существо? Ведь Тзаттог наверняка запросто убил бы ее, если бы действительно имел такое намерение. Однако он предпочел гнаться за ней по пятам, явно собираясь не уничтожить, а схватить ее. Для чего? Сколько Пенна ни ломала себе голову, она так и не смогла найти ответ на этот вопрос.

Все, что было известно Пенне о порождениях тумана, заключалось в одном-единственном слове: «умертвия». Да и какие магические тайны могут быть открыты простой лучнице, молоденькой девчонке, воспитанной обычными солдатами? Умертвия - враги, их следует уничтожать любым способом, вот и все.

Тзаттог, что было совершенно очевидно, представлял собой нечто вроде их предводителя. Как темный епископ у слуа, только страшнее… Интересно, существуют ли какие-нибудь сведения о так называемом принце-упыре? И кто дал ему этот титул? Сам изобрел или подхватил чьи-то льстивые слова?

Пенна была уверена в том, что никто, даже любознательные маги из ордена Тоа-Дан, не пытался приблизиться к Тзаттогу на достаточно близкое расстояние, чтобы изучить его. (Хотя с тоаданцев станется: по слухам, ради книг и новых знаний они в состоянии рисковать жизнью…) Все, на что способно при встрече с Тзаттогом большинство нормальных живых существ, - это паническое бегство.

Как уцелеть, когда кругом - смертоносный туман, из которого лезут жуткие твари? Пенна покачала головой. Такое ей точно не под силу. Тролли - да они проявляют настоящие чудеса героизма: уже пораженные чумой, по пояс в белесом тумане, они продолжают сражаться против нежити, покуда сами не падают мертвыми… Но людям, даже наиболее стойким, все-таки далеко до троллей. У людей, ижоров, троллоков все-таки нет ни троллиной отчаянной храбрости, ни троллиной живучести, позволяющей им биться до последнего вздоха, ни троллиной гордости… Большинство зеленых племен, если им не под силу одолеть врага, попросту бегут от опасности, а когда не могут убежать - умирают.

Пенна встряхнулась, с усилием отгоняя печаль. Недостойные мысли. Мысли, способные лишить мужества. Она должна сосредоточиться на другом.

Ветерок быстро высушил одежду и длинные светлые волосы девушки. Она сильно хромала при ходьбе, но все же шла достаточно быстро.

И вот наконец первые признаки близости людского поселения! Пенна едва не разрыдалась от облегчения, когда увидела выбитую в мягком грунте колею. Совсем недавно здесь проезжала телега.

Она зашагала по колее, то и дело тревожно поглядывая на небо. Солнце сдвинулось к западу и как будто застыло. Пенна знала, что эта неподвижность светила - иллюзия: уже скоро оно начнет закатываться, причем гораздо быстрее, чем хотелось бы девушке. Она почти бежала, позабыв о боли в раненой ноге.

Пенна боялась обернуться, потому что ей постоянно чудилось, будто принц-упырь, раскинув руки, в развевающейся мантии, гонится за ней, высоко подпрыгивая в воздух и преодолевая за один прыжок огромное расстояние.

Городские ворота стояли открытыми. Телеги выезжали из них, какие-то люди торопливо покидали город. Очевидно, ярмарочный день закончился, крестьяне, продав свой товар, спешили вернуться к себе в деревню, чтобы не пришлось заночевать здесь и платить за ночлег.

Лишь немногие входили в ворота, и, судя по всему, то были местные жители.

Пенна помедлила немного, а затем тоже ступила под сень ворот. У нее оставалось немного медных монет, и она рассчитывала обрести за городскими стенами временное пристанище. Утром она двинется дальше. Возможно, уже скоро она отыщет своих. Возможно, в конце концов все обернется совсем не так плохо, как представлялось поначалу…

* * *

Городок назывался Хеннгаль, о чем ленивые стражники у ворот нехотя сообщили измученной Пенне. В Хеннгале не слишком-то жалуют чужаков. Впрочем, таверна здесь имеется. Хорошая таверна, отличная. Там недурно можно скоротать вечерок.

А что, разве в других городах иначе? Впрочем, откуда стражникам знать - они ведь дальше собственного городка и носу не казали. Нынче опасно. И прежде ничего хорошего за городскими воротами не водилось, а уж после Катаклизма… И что говорить о чуме… Нет. Самое правильное - сидеть лома, у кого, конечно, есть дом.

А у кого дома нет - те, конечно, шастают по миру и задают занятым людям глупые вопросы.

Чем заняты эти занятые люди? А уж это не твоего ума дело, милочка… Спроси таверну «Палка и колесо», там тебя, может быть, приютят. А может, и на двор выставят. Не обессудь. Чужаков нигде не жалуют. А, мы об этом уже толковали…

Пенна прошла по вечерним улицам, разглядывая темные дома. Везде закрывали ставни, хозяйки зазывали домой детей, ворчали на прислугу. Наверняка на стол ставились сейчас миски и горшки с едой…

Сколько раз Пенна думала о чуде спокойной жизни, проходя вместе с отрядом через незнакомые города! Но тогда у нее, по крайней мере, была ее собственная семья. Такой одинокой, как сегодня, ей еще не доводилось быть.

Внезапно она остановилась, поняв, что находится у цели. Вот она, таверна «Палка и колесо». Если только поверить вывеске с соответствующим изображением. Когда Пенна вошла в задымленный общий зал, все разговоры там на мгновение стихли, - завсегдатаи с интересом уставились на девушку, одетую как воин, с луком через плечо и кинжалом за поясом. Она остановилась на пороге, ненароком коснувшись ладонью ножен. Всем своим видом Пенна показывала, что готова покинуть заведение, если ее присутствие будет здесь неугодно, однако оскорблений в свой адрес в любом случае не потерпит.

Хозяин таверны быстро оглядел ее с головы до ног и вынес собственное суждение. Довольно высокая для женщины, но очень тощая, с узкими бедрами, светловолосая. Серые глаза, широкие, почти мужские ладони. Правая рука не только больше развита, чем левая, она еще и в полтора раза крупнее. На пальцах мозоли - но не от честного труда, а от оружия, лука и меча. Длинные ноги в сапогах. Сапоги, впрочем, довольно поношенные, да и штанина порвана, а сверху кое-как наложена повязка… Похоже, вновь прибывшая женщина недавно побывала в переделке. Что ж, ничего удивительного. Мир теперь таков, что шагни за порог - и обретешь приключение себе на голову. А первейший закон жизни человека, который рассчитывает дожить до старости, - избегать каких-либо приключений. Избегать любой ценой.

В конце концов, если у странной девицы имеются деньги, будет только справедливо, если она оставит их в «Палке и колесе». Только вот кое-какие меры предосторожности принять не мешает.

– Лук отдай мне, - проворчал хозяин, кивая гостье. - И колчан со стрелами тоже. Я надежно сберегу, не беспокойся. У меня не уворуют. Здесь не принято с оружием. А вот кинжал, пожалуй, можешь не снимать. Много этой штукой все равно не навоюешь, а без кинжала, по себе знаю, человек себя чувствует голым. Что само по себе неприлично, согласна? Неприлично сидеть в моей таверне голым!

Он хохотнул. Девушка чуть заметно улыбнулась в ответ и передала хозяину колчан со стрелами и лук.

Голоса вокруг постепенно снова загудели. Люди поняли, что женщина не представляет угрозы, а если что-то пойдет с этой чужачкой не так - хозяин берет на себя всю ответственность за грядущие события. И посетители таверны вернулись к своей выпивке и обычным разговорам.

Пенна буквально рухнула на скамью. От усталости и перенесенных волнении ноги у нее подкосились. Она тяжело перевела дыхание и вымученно улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд хозяина.

– Похоже, денек выдался непростой, - заметил он.

Она молча кивнула.

– Что ж, - проговорил хозяин, - а когда в последний раз бывал у нас хороший денек? Всегда что-нибудь дурное да происходит, а с тех пор как появился этот проклятый туман…

Он вздохнул.

Пенна тихо спросила:

– В нашем городке… здесь… все еще чисто?

– Чисто, благодарение богам и всем светлым силам! - горячо ответил хозяин. - И все потому, что мы внимательно следим за всеми чужаками, которые приходят… Чума заставляет держать глаза широко раскрытыми. - Он ткнул себя пальцем в глаз, очевидно для того, чтобы сделать свою речь как можно более выразительной. Выглядело это достаточно устрашающе, Пенна даже содрогнулась. - А как же иначе, милочка моя? - продолжал хозяин. - Лучше уж я лишусь некоторых клиентов, чем потеряю самое жизнь…

– Помнишь того косматого ублюдка? - выкрикнул один из пьяненьких посетителей, который, как выяснилось, внимательно слушал разговор хозяина с чужачкой.

Хозяин ухмыльнулся:

– Как забыть! Самолично поднес к мерзавцу факел… Ничего, сгорел как миленький! - Он сжал руку в кулак и показал Пение. - Вот этой самой рукой я сжег негодяя. Явился к нам в городок, как ни в чем не бывало, а чума уже следовала за ним по пятам, как верная собачка. Приюта он, видите ли, искал. А сам тащил сюда смерть, и порождения тумана наверняка уже рыскали по его следу… Мы внимательно следим за такими вещами. В других городках всякое случается, мы слыхали. То забредут к ним пророки тумана с их гнусной ересью, то заглянут чужаки, зараженные чумой, а иногда заводятся и гнезда слуа, но у нас… У нас ничего подобного не бывает. Нет, мы следим. Мы следим за такими делами.

– Мы следим, - подхватил, точно припев знакомой песни, полупьяный посетитель и залпом прикончил то, что еще оставалось у него в кружке.

– Вот и за тобой, уж прости, хорошая моя, мы должны последить, - продолжил хозяин. - Что деньги у тебя есть, в том я не сомневаюсь. И сколько ни осталось, все твои; а все-таки мы должны осмотреть тебя.

– В каком… смысле? - произнесла Пенна.

– Ты ведь с болот сюда пришла? - в упор проговорил хозяин.

– Откуда же еще? - вопросом на вопрос ответила Пенна. Она пожала плечами. - Ваш город со всех сторон окружен болотами, так откуда бы взяться здесь пришельцам, как не с болот?

– Вот и я о том, что с болот, - пробурчал хозяин.- А там эта зараза так и вьется, так и клубится. Мы должны следить. Верно? Так что не обессудь, красавица, и снимай с себя одежду. Наш первейший долг перед самими собой и перед городом в том, чтобы удостовериться… ну, сама понимаешь… Если хоть в одной, самой ничтожной ранке на твоем теле спряталась чума, тебя следует отдать на попечение добрым сестрам святой Эстер… это не в нашем городке, а в десятке миль к северу отсюда… Что, несомненно, к лучшему для тех, кто боится заразы.

– Если я больна… - начала было Пенна.

Закончить фразу ей не дали.

– Если ты больна, то провести здесь ночь тебе никто не позволит, - резко произнес хозяин. - Пересидишь за воротами, а если останешься наутро жива, то отправишься к сестрам подобру-поздорову. Поесть тебе принесут, так уж и быть.

Пенна оставила всякие попытки объясниться. Она молча смотрела на хозяина. Тысячи отчаянных мыслей теснились в голове девушки. Если после наступления темноты она покинет городские стены, то неизбежно окажется в руках Тзаттога, в этом у нее не имелось ни малейших сомнений.

Принц-упырь не убил ее сразу, хотя наверняка имел такую возможность, именно потому, что она нужна была ему для каких-то его целей живая. Живая и сильная. Битва с умертвиями из тумана была лишь небольшим испытанием: Тзаттог желал убедиться в том, что сделал правильный выбор.

– Вы желаете… чтобы я разделась перед вами? - как будто не веря собственным ушам, переспросила девушка.

– Не ради твоих прелестей. - Хозяин убедительно приложил руки к груди, а вокруг грубо заржали. - Исключительно ради твоей и нашей безопасности. Ты должна понимать, какие трудные выдались времена. Но если уж ты здорова и сумеешь доказать это - угощение за мой счет. Тебе ведь все равно не хватит твоих жалких медяков заплатить и за ужин, и за ночлег, и за добрую выпивку.

Пенна бессильно смотрела на него. Она осознала вдруг, что не в состоянии больше ни возражать, ни сопротивляться. По-своему эти люди были правы. На мгновение ей стали понятны и даже близки их страхи. Она как будто превратилась в одного из них. В перепуганного обывателя, у которого одна-единственная заветная мечта: кое-как доскрипеть до старости. Бессмысленная мечта, если вдуматься. Что за радость коротать безотрадные дни в подобном захолустье! Но было очевидно, что эти люди дорожили своей жизнью и собственным укладом.

Что ж, следует подчиниться, если она не хочет умереть. Однако когда хозяин протянул к девушке руку, Пенна машинально сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Отойди, - процедила она сквозь зубы. - Не прикасайся ко мне.

Хозяин призывно свистнул сквозь зубы, - очевидно, это был условный знак, - и десяток человек разом навалились на Пенну. Она не успела даже вытащить кинжал. Крепкие мужские руки придавили ее к столу, кто-то стиснул ей горло, кто-то вцепился в волосы, не позволяя повернуть голову и впиться зубами в запястье мучителя.

Девушка тяжело дышала. Как же так! Она справилась с упырями, существами не в пример более сильными и кровожадными, чем эти пьянчуги, а теперь позволяет трактирщику и десятку городских обывателей срывать с нее одежду и бесцеремонно шарить грязными лапами по ее телу!

«Все дело в том, что я не хотела бы их убивать, - подумала она, смятенно закрывая глаза, чтобы только не видеть склонившихся над ней любопытных физиономий. - Это люди. Великий Архааль, это ведь просто люди. Они не враги мне, они всего лишь напуганы. Бедные, не имеющие в жизни никакой опоры, кроме жалких крох, которыми владеют…

Она перестала сопротивляться, расслабилась. С нее сдернули сапоги, порвали на ней тупику, сорвали с раны повязку.

– Пустите! - крикнула Пенна. - Да уберите же руки! Мне нечем дышать!

Хозяин, очевидно, уловил перемену в ее голосе и сделал какой-то знак своим подручным, потому что Пенну отпустили. Она быстро избавилась от одежды и встала на столе, чтобы все желающие могли рассмотреть ее. Рана на бедре раскрылась, кровь опять потекла по ноге. Девушка знала, что выглядит сейчас далеко не лучшим образом, хотя порой мужчины находили ее довольно привлекательной, а ребята из отряда вечно щипали за бок, приговаривая: «Ну надо же, какой красоткой удалась наша малышка Пенна». Впрочем, она никогда не принимала эти комплименты всерьез.

И без того тощая, она здорово исхудала за последнее время, а месяцы лишений придали ее зеленоватой коже неприятный землистый оттенок. Ребра и позвонки выступали, приятные округлости фигуры исчезли, сменились почти подростковой угловатостью. И все же она была хороша, она поняла это по восхищенным вздохам.

Хозяин, впрочем, сентиментальностью не отличался. Он крикнул, чтобы принесли воды, и запыхавшаяся служанка с огромными, как бурдюки, грудями, перетянутыми фартуком, притащила кувшин и тряпку.

Хозяин лично промыл рану на ноге Пенны, причиняя ей немалую боль своими грубыми прикосновениями. Его интересовало одно: не заклубится ли в глубине ранки белесый туман, не окажется ли, что привлекательная молодая девушка принесла в таверну «Палка и колесо» смертельную болезнь.

К счастью, рана не имела никаких признаков заражения.

– Похоже на след от зубов дикого зверя, - нахмурившись, чтобы придать себе ученый вид, отметил хозяин.

Он махнул служанке, чтобы та принесла полоску свежей ткани, и помог Пенне с перевязкой. Затем вернул ей тунику.

– Штаны испорчены, - заявил он. - Но ты вела себя хорошо, девочка, и никого не пыталась поранить кинжалом, поэтому, пожалуй, я отдам тебе мои старые штаны. Они еще совсем целые. Только на колене немного потерлись. А сапоги тебе почистит Сафена.

Сафена - так, очевидно, звали служанку - отнюдь не была в восторге от нового поручения, однако возражать не стала и утащила грязные сапоги чужачки.

Пенна подумала, что хозяин не столько беспокоится о чистоте сапог новой постоялицы, сколько желает иметь у себя «заложника» - на тот случай, если денег у Пенны окажется совсем мало.

Она поймала на себе взгляд одного из местных пьяниц. Тот, очевидно, считался любимчиком женщин. Во всяком случае, он таращился на Пенну весьма откровенно, а встретившись с ней глазами, весело подмигнул. Вместо ответа Пенна с самым суровым видом показала пальцем на свой кинжал, и смазливый парень скис. Пенна едва не рассмеялась, глядя на его погрустневшую физиономию.

Хозяин поставил перед ней тарелку с мясом. Мясо было жестким и жилистым, но Пенна набросилась на еду с жадностью. Она прикончила свой ужин в мгновение ока и еще облизала тарелку. Она знала, что наверняка превратилась сейчас в посмешище для других посетителей таверны, которые с любопытством наблюдали за ней, но ничего не могла с собой поделать. Голод оказался сильнее стремления сохранить достоинство.

«В конце концов, все эти люди только что видели меня голой, - подумала она. Что же страшного в том, что теперь они полюбуются на мои ужасные манеры и полное неумение держать себя в руках!»

Она выложила на стол все деньги, какие у нее имелись, - пять медяков. Хозяин недовольно покривился.

Мало, поняла Пенна. Цены постоянно росли. Всему виной чума. Еще год назад на пять медяков можно было неплохо провести вечерок, а сегодня этих денег, очевидно, едва-едва хватит на то, чтобы оплатить самым скверный и скудный ужин из возможных.

– У тебя, часом, нет лошади? - спросил хозяин.

– Лошади? - Пенна пожала плечами. - Если бы у меня была лошадь, я заночевала бы не в вашем городке, а в обители сестер святой Эстер. К сожалению, я пришла пешком.

– Чрезвычайно жаль, потому что мне нечего забрать у тебя в уплату, - невозмутимо произнес хозяин. - Будь ты более пухленькой и симпатичной, я бы подумал об уплате… гм… натурой… Но ты слишком уродлива даже для меня.

– Благодарение богам за это, - искренне произнесла Пенна, чем вызнала общий смех.

– Ни лошади, ни натуры, - продолжал хозяин. - А между тем ты ела и пила и наверняка захочешь переночевать.

– Я не пила, - напомнила Пенна.

– Сафена! - заорал хозяин.

Служанка с грязными руками безмолвно вынырнула из кухни.

– Принеси воды!

Сафена кивнула и скрылась.

«Надеюсь, она хотя бы вытрет руки о фартук, прежде чем браться за кувшин», - молитвенно подумала Пенна.

– Итак, вернемся к нашему разговору, - степенно продолжил хозяин. - Я осыпал тебя благодеяниями. Я даже подарил тебе новые штаны.

– Прошу прощения, - возразила Пенна, - но это были твои старые штаны, любезный, с потертой коленкой. К тому же твои штаны - холщовые, а мои хоть и с прорехой, но из хорошей выделанной кожи. Кроме того, у тебя остались мои сапоги.

– Ты готова расстаться с сапогами? - прищурился хозяин.

– Я готова на все, что угодно, лишь бы ты перестал болтать и показал мне тот матрас, на котором я смогла бы наконец спокойно заснуть!

– Если ты согласишься пойти со мной, я покажу тебе такой матрас, - торопливо встрял местный любимчик женщин, который вдруг набрался смелости и даже вернул себе хорошее настроение. - И тебе не придется платить за него ни сапогами, ни штанами…

Пенна пожала плечами:

– Нет.

– Ты даже не подозреваешь, от чего отказываешься.

– Я бы не хотела иметь подобные подозрения, - ответила Пенна. - Есть вещи, касательно которых лучше оставаться в неведении.

Он обиделся:

– Ты напрасно оскорбляешь меня. Ни одна женщина еще на меня не жаловалась.

Пенна встала.

– Хозяин, проводи меня в мою комнату. - Она решила больше не обращать внимания на своего неожиданного поклонника. - Я смертельно устала и хочу только одного - поскорее заснуть.

Явилась служанка, плюхнула на стол кувшин с отбитой ручкой. Пенна закрыла глаза, прежде чем взялась за этот сосуд сомнительной чистоты и решилась выпить оттуда воды.

Хозяин наблюдал за ней со спокойной насмешкой в глазах. Он уже не сомневался в том, что эта женщина оставит у него все свое достояние: она слишком горда, чтобы о чем-то просить, и не любит быть у кого-то в долгу.

Он кивнул ей:

– Готова? Иди за мной.

И начал подниматься по скрипучей лестнице. Пенна пошла за ним, волоча ноги: от сытости и тепла ее совсем разморило, голова кружилась. Один или два посетителя проводили ее взглядами, но большинство уже утратили всякий интерес к незнакомке.

Комната оказалась маленькой и темной, матрас, брошенный прямо на пол, - сыроватым и полным жестких комков, как будто его набили не соломой или опилками, а обломками сучьев, но Пенне было уже безразлично. Она растянулась на этом неудобном ложе и мгновенно заснула.

– Дурочка, - пробормотал хозяин, рассматривая ее в полутьме.

Как ни крепко спала девушка, она все же уловила звук чужого голоса, чуть сдвинула брови и сомкнула пальцы на рукояти кинжала.

– Вряд ли это тебе поможет, - добавил хозяин, покачав головой. - Это еще никому не помогало.

* * *

Ночь прошла спокойно. Как ни странно, но Пенна спала без сновидений. Она так вымоталась, что даже раненая нога ее не тревожила, и образ принца-упыря не преследовал ее в сонных грезах. Она просто провалилась в пустоту, и лишь под утро сон ее стал хрупким и был разрушен голосом служанки, доносящимся с нижнего этажа.

Пенна открыла глаза.

Утром комната уже не казалась такой неприветливой, и в то же время солнечный свет, пробивавшийся сквозь узкое оконце под самым потолком, высветил всю убогость этого помещения. Стены с потеками, дощатый потолок, кое-как замазанный известкой, солома, которой заткнуты щели у притолоки, - все это говорило, нет, вопило о бедности, о запущенном хозяйстве. Очевидно, здешний владелец все заработанные деньги вкладывал в еду и выпивку для клиентов.

Пенна наморщила лоб. Неприветливые комнаты для постояльцев и обильная трапеза для завсегдатаев - верный признак того, что гости в этом городке случаются нечасто. Основные посетители таверны - местные жители, которые приходят сюда выпить и покушать в хорошей компании. Что до чужаков, то им в городке, похоже, не слишком-то рады.

Еще одна примета смутного времени. Ничего удивительного.

Пенна потянулась, и нога тотчас отозвалась болью. Девушка села на матрасе, повернулась так, чтобы свет падал ей на ногу, и осторожно сняла повязку. Та рана, которую девушка нанесла себе сама, зашивая в свое тело серебряную пластинку, выглядела хорошо: кровотечение остановилось, края начали затягиваться. Пенна никогда не спрашивала об этом Бетмура, но, возможно, магические изменения, которым подверглась лучница, затронули также ее способность к быстрому выздоровлению. Во всяком случае, если рапа не была заражена сильнодействующим ядом.

А вот место укуса туманной твари имело более плачевный вид. Кожа вокруг ранки припухла и сделалась фиолетовой. Может начаться воспаление, подумала Пенна. Следует как можно скорее добраться до сестер святой Эстер. С ужасом Пенна представила себе путь, который ей в таком случае предстоит проделать. Выдержит ли она?

– Придется, - сказала себе девушка. - Другого выхода нет.

Меньше всего на свете ей хотелось бы умереть в этом городишке.

Она кое-как причесала волосы, поправила повязку на ноге, одернула тупику, затянула потуже пояс и, хромая, спустилась вниз, в общий зал.

Там еще ничего не происходило. Очаг давно погас, из камина тянуло могильным холодом. Служанка, толстая Сафена, беспрестанно ворча и жалуясь на злую судьбу, неряшливых и прожорливых постояльцев, на скупого и несправедливого хозяина, гремела посудой в глубине помещения.

Пенна потянула носом, но никаких яств в это время суток, очевидно, здесь не готовили. А для кого? Клиенты потянутся сюда только к вечеру. Не для одной же Пенны разжигать очаг!

Девушка заглянула на кухню. Сафена уставилась на нее, как на врага.

– Что тебе здесь нужно? Убирайся.

– Я бы хотела позавтракать, - ответила Пенна, стараясь говорить спокойно.

– Позавтракать? - Сафена фыркнула так, словно услышала нечто непристойное. - Да кто здесь завтракает? Хозяин собрал со столов всю холодную ветчину, какая оставалась, и наверняка прикончил ее, когда все разошлись. Он любит закусить после того, как погасят лампы. Такая уж у него привычка, и не нам с тобой это обсуждать! Впрочем, погляди, если не лень, на полках - может, там что-то и сыщется среди объедков.

Она махнула жирной рукой на горшок, в котором действительно лежали обглоданные кости, недоеденные корки, колбасные шкурки, куски сыра со следами чьих-то зубов.

– Когда гости слишком пьяны, чтобы есть, я собираю это и уношу, не то сбросят на пол и все растопчут, - объяснила Сафена. - Потом всегда можно отдать свиньям или беднякам. Хочешь - бери. За это платить не надо.

Пенна осторожно выбрала несколько кусочков сыра, хлеба и даже отыскала целое яблоко. Орудуя кинжалом, она приготовила себе вполне сносный завтрак. Сафена наблюдала за ней неодобрительно.

– Ты чистюля, - отметила служанка. - Таким, как ты, всегда плохо живется. И знаешь почему? Потому, что такие, как ты, всегда хотят лучшего.

– Если я не буду чистюлей, то погибну, - серьезно ответила девушка. - Болезни выходят из грязи, а неухоженная рана - верная смерть. Я сама не раз видела, как умирают неряхи.

– Эка невидаль! - захохотала Сафена. - Умирают все, не только неряхи. Можешь мне поверить, дурочка!

– Неряхи умирают оттого, что едят дурную пищу, не следят за тем, чтобы рапы оставались чистыми, а в одежде не заводилось насекомых, - объяснила Пенна.

Сафена только рукой махнула.

– Все эти законы - для нищих, а мы, благодарение богам, ни на что здесь не жалуемся. Ешь побыстрее и убирайся из моей кухни.

Пенна так и поступила: утолив первый голод, она поскорее выскользнула из таверны. Ей хотелось осмотреть город. Денег у нее больше не оставалось, так что нанять лошадь и телегу она не сможет, но вдруг ей повезет и она найдет себе попутчика? Шансы невелики, но все же стоит оглядеться и попытать счастья.

Увиденное мало обнадеживало. Улицы были узки, нечисты и малолюдны. Очевидно, горожане предпочитали сидеть по домам. Только через несколько часов после рассвета люди выбрались на городской рынок, чтобы закупить продукты или договориться о каких то своих делах.

Пенна пыталась разузнать, не собирается ли кто-нибудь выехать с товарами или по какой-либо иной надобности из города, чтобы напроситься в попутчики, - она даже предполагала, что сумела бы наняться в охранники, - но с чужачкой в Хеннгале вообще старались не связываться. Большинство, не отвечая на ее вопросы, просто награждали Пенну долгим мрачным взглядом и затем поскорее отходили в сторону.

Что ж, и к такому она привыкла. Много лет назад возникла эта разобщенность, и со времен Катаклизма пропасть между людьми растет. Ничего удивительного в том, что местные жители не доверяют незнакомцам. Наверное, и сама Пенна вела бы себя точно так же, живи она в таком вот маленьком городке на краю болота, в постоянном ожидании несчастья.

При одной только мысли о подобном безрадостном существовании Пенна содрогнулась.

Она ощущала себя в странном одиночестве: с одной стороны, никто как будто не обращал на нее внимания, а с другой - местные жители украдкой следили за ней, так что она то и дело ловила на себе взгляды, брошенные исподтишка.

Несколько раз Пенна заговаривала с торговцами, но ни один из них не собирался в ближайшее время отправляться в путь, а когда девушка предлагала свои услуги в качестве охранника, они смеялись ей в лицо.

– Охранник? Ты? Уморила! Ты ведь еле ноги таскаешь!

Наконец Пенна не выдержала и прямо заявила одному из таких насмешников:

– Для того чтобы стрелять из лука, ноги не нужны, а руки у меня сильны, и глаз верный.

Но купец только отмахнулся:

– Я скорее дам себе отрезать палец, чем найму для охраны женщину. Нашла бы ты себе хорошего мужа да сидела дома, вот что я тебе посоветую.

– Посоветуй заодно уж и подходящего мужа, - огрызнулась Пенна. - Уж не себя ли предлагаешь?

– Да избавят меня боги от злой участи! - ужаснулся ее собеседник.

Его испуг был таким искренним, что Пенна поневоле рассмеялась.

К середине дня ей стало хуже, нога разболелась всерьез и начала опухать. Нужно было срочно что-то предпринимать. До обители сестер святой Эстер она не доберется, это уже стало очевидно, и местные ей в этом не помогут. Следовало отыскать знахарку здесь, в Хеннгале, и притом как можно скорее.

Пенна пробовала выспрашивать у кумушек, собиравшихся возле колодца или у рыночных прилавков, нет ли поблизости какой-нибудь знающей женщины, способной вылечить старую, запущенную рану. Девушке не хотелось признаваться в том, что на болотах ее укусил упырь. К ней и без того относились недоверчиво.

Однако как только болтушки видели, что к ним направляется чужачка, одетая в мужскую одежду, они тотчас утрачивали всю свою словоохотливость и либо поспешно расходились в стороны, либо тупо глядели на Пенну и лишь шевелили губами, не произнося ни звука.

Наконец, когда Пенна уже отчаялась найти здесь хоть какую-то помощь, одна из женщин - судя по простой одежде, служанка, - набралась смелости и ответила на приветствие чужачки.

– Говори, что тебе надо, только быстро, не то мне откажут от места, - прибавила она, воровато озираясь по сторонам.

– Благодарю тебя, ты храбрая и добрая, - тихо произнесла Пенна. - Мне нужна целительница, да такая, что согласится лечить в долг.

Служанка покачала головой:

– Разве что Желтая Игинуш тебе поможет.

– Где она живет?

Служанка показала в сторону переулка, кривого и темного.

– Иди до самого конца, - прибавила она. - Игинуш живет в лачуге возле самой городской стены, там, куда вывозят отходы. Иди и не ошибешься.

– Почему ее называют Желтой? - спросила Пенна. Вместо ответа служанка покачала головой и сказала:

– Все увидишь сама, если доберешься до ее лачуги живой. Уходи же, иначе мне несдобровать. Ступай!

Она топнула ногой.

– Убирайся! Не смей больше ко мне приближаться! - прокричала служанка, нарочно, чтобы вокруг слышали, как резко и смело она дает отпор наглой чужачке.

Пенна быстро захромала по переулку. Нет, в тысячный раз повторяла она себе, эти люди вовсе не дурны, они просто напуганы. На самом же деле они так же хороши и так же плохи, как и любые другие. Согласилась же служанка подсказать, где живет целительница! Может быть, и целительница окажется такой же милосердной…

Переулок становился все уже и гаже. Под ногами хлюпала какая-то мерзкая жижа, о происхождении которой Пенна предпочитала не задумываться. Запах стоял такой, что глаза начинали слезиться

К несчастью, рана не позволяла Пенне передвигаться быстро, поэтому она ковыляла изо всех сил, напрягаясь и старательно изгоняя из головы всякую мысль о том, что, вероятно, целительница просто-напросто выгонит чужачку вон. Как только узнает, что у той нет при себе ни гроша, сразу укажет на дверь. И придется проделать весь обратный путь…

Нет, нет! Пенна качнула головой, отгоняя непрошеные фантазии. Слишком уж горьки они. Перед глазами у нее вдруг все поплыло, и, чтобы не упасть, она ухватилась рукой за стену.

Пальцы скользнули - стена оказалась заляпана той же самой жижей, что текла по переулку. Пенна брезгливо отдернула руку, и поскорее пошла дальше.

Домик Желтой Игинуш сразу выделялся среди прочих жилищ, приткнувшихся к городской стене в конце переулка. Служанка оказалась права - ошибиться было невозможно.

Стены кривобокой хижины были выкрашены в ярко-желтый цвет. Желтой была и солома, наваленная на крышу. Неизвестно, каким образом Игинуш удавалось добывать краску такого яркого оттенка, но издалека казалось, будто лачуга сама по себе излучает свет.

Во всем остальном обиталище Игинуш не слишком отличалось от иных - оно было таким же убогим и, очевидно, таким же грязным.

«Нищета и грязь, - подумала Пенна. - Бедняку трудно сохранять свой дом чистым. Трудно иметь чистую одежду, трудно добывать чистую пищу… Права была Сафена, когда говорила, что быть чистюлей - это роскошь».

Девушка вздохнула. Иногда ей становилось очевидным, что, несмотря на все ее воинские умения и некоторый боевой опыт, на перенесенные испытания, она все еще остается сущим ребенком и абсолютно ничего не знает о жизни. О той жизни, которой живут большинство люден.

Она подняла руку и заставила себя постучать в дверь.

Дверь качнулась и раскрылась от первого же легкого прикосновения. Пенна заглянула внутрь и ничего не увидела - в жилище было темно. Через единственное крохотное оконце почти не проникал свет.

Пенна наклонила голову и осторожно вошла. В нос ей ударил спертый воздух - кисло воняло овчиной, прелой соломой, каким-то варевом. Пенна остановилась, переводя дыхание. Она чувствовала, что в хижине есть еще одно живое существо, которое притаилось среди тряпок и хлама, разбросанного по хижине, и, как и все обитатели Хеннгаля, втайне наблюдает за чужачкой.

– Меня зовут Пенна, - проговорила девушка. - Где вы, матушка Игинуш? Мне сказали, что я могу обратиться к вам за помощью.

Совсем рядом с ней зашевелилась какая-то неопрятная куча тряпья, и вдруг оттуда высунулось лицо. Это было очень желтое, сморщенное лицо старушки с непомерно длинным носом и дюжиной бородавок на левой щеке.

– Я Игинуш, - прошамкала старуха. - Ты уверена, что по-прежнему желаешь называть меня «матушкой»?

– Если вас не огорчает такое обращение, - смело ответила Пенна.

– Похоже, тебе нечего терять, если ты приходишь ко мне, такая хорошенькая, и просишь о помощи, - заметила Игинуш.

– У меня болит нога, - объяснила Пенна.

– О, это причина! - Игинуш затряслась от смеха. - Веская причина приходить к Желтой Игинуш и именовать ее «матушкой». Что ж, глупая девочка, я осмотрю твою ногу, но потом не жалуйся.

– Я не смогу заплатить вам, - призналась Пенна.

– Ты заплатишь, - спокойно отозвалась Игинуш. - Ты за все заплатишь, мне или судьбе, богам или демонам, в свое время. Это всегда случается, хочешь ты того или нет. И не воображай, будто ты самая умная и сумеешь избежать расплаты.

Ковыляя и переваливаясь с боку на бок, Игинуш выбралась из кучи тряпья, и Пенна вдруг поняла, что это вовсе не беспорядочная гора хлама, как почудилось вначале, но вполне уютное и обжитое гнездо, вроде тех, какие строят птицы.

И сама старушка напоминала птицу - с носом-клювом, очень коротенькими толстенькими ножками и почти круглым туловищем. Одета она была в лохмотья, которые только усиливали ее сходство с пернатыми существами.

Прежде Пенна ни у кого не видела кожи такого ядовито-желтого оттенка, но по сравнению с прочими странностями матушки Игинуш это казалось пустяком и мелочью.

– Садись, - приказала Игинуш.

Пенна удивленно посмотрела на разворошенное гнездо, которое только что покинула старушка.

– Сюда?

– Ты видишь здесь удобную скамью, выстланную бархатом? - осведомилась Игинуш. - Может быть, ты видишь здесь роскошное ложе? Или какую-нибудь иную мебель, к которой привыкла избалованная девица? - Старушка покачала головой. - Нет, ты видишь только эту кучу тряпок, из которой я построила для себя гнездо. Садись, не бойся разрушить. Каждый раз мне приходится вить гнездо заново. Но я не птица, если ты хочешь спросить об этом. Не обязательно быть птицей, чтобы вить гнездо.

Пенна уселась на кучу тряпья.

– Я всего лишь… - пробормотала она, пытаясь объясниться.

Старушка перебила ее, затрясла коротенькими ручками.

– Ты «всего лишь»?… «Всего лишь»?… - передразнила она. - Ни одно существо на Лааре, живое или мертвое, не бывает «всего лишь». Все вы… то есть мы, - поправилась Игинуш, - все мы весьма сложны и по большей части непостижимы. А ты говоришь - «всего лишь». Нет, дорогая, так не бывает!

– Я всего лишь удивилась, что вы намереваетесь осмотреть мою рану в такой темноте, - закончила наконец Пенна.

– Темнота? - Игинуш даже подпрыгнула от негодования. - Где это ты углядела здесь темноту?

– Везде, - ответила Пенна.

– Да сейчас ведь ясный день! - возмутилась Игинуш. - Ясный день! И все светло, как ясным днем!

– Но не в этой хижине, - стояла на своем Пенна, чувствуя, впрочем, себя с каждым мгновением все более глупо.

Похоже, она слишком гордилась собственной способностью видеть во мраке… Если сама Пенна отчетливо различает здесь предметы, то почему отказывает в подобном же умении Желтой Игинуш? Может быть, старушка обладает этим свойством в той же мере, что и Пенна, если не больше!

– В этой хижине - самый ясный свет из возможных! - отрезала Игинуш. - Потому что она желтая, а желтый - цвет солнца. И цвет моей кожи, а я светлое создание, поверь, хоть и не вполне человеческое. Ты уже догадалась об этом, но это тебя не касается, так что держи свои догадки при себе, иначе я сверну тебе шею. Кроме того, я вижу в любой темноте, если есть хоть малейший лучик. Если нет лучика, тогда слепну и я. Но такое случается крайне редко. Только в безлунную ночь, если небо затянуто облаками. Вот как сегодня. Впрочем, ты должна понимать такие вещи. Если я не ошибаюсь, твое тело изменено магией… Да, я ощущаю это.

Она приблизила длинный хрящеватый нос к Пенне и быстро обнюхала свою собеседницу.

– Я даже могу, кажется, определить, что это была за магия…

– Почему вы говорите о безлунной ночи, когда небо затянуто облаками? По-моему, сейчас еще день, - возразила Пенна. Ей очень не хотелось говорить о том магическом воздействии, которому она подверглась.

Старушка охотно сменила тему.

– Но ведь настанет и ночь! - ответила Игинуш. - Впрочем, до этого у нас еще будет время. Покажи ногу. Ты ведь за этим пришла.

Она быстро уселась на пол рядом с Пенной и сдернула повязку с раны. Как и подозревала Пенна, нога начала распухать, фиолетовое пятно вокруг укусов разрасталось.

Старушка долго мяла кожу Пенны пальцами, которые оказались на удивление сильными. Девушка морщилась и кривилась, кусая в кровь губы, чтобы не закричать от боли. Игинуш не обращала ни малейшего внимания на то, что причиняет своей пациентке сильные страдания.

Она давила на края раны, выцеживая оттуда гной и какую-то дурно пахнущую жидкость, плевалась и втирала свою слюну в ранки. Пенна никогда не подозревала, что слюна может так жечь.

Несколько раз Игинуш вставала и уходила куда-то в глубину помещения, где возилась с посудой. Очевидно, на углях у нее стояли горшки с какими-то целебными отварами, потому что после очередной отлучки Игинуш вернулась с небольшой плошкой, в которой что-то булькало. Пенна с ужасом посмотрела на целительницу, но та даже не глянула в ответ. Игинуш опустила длинный нос в отвар, втянула ноздрями содержимое плошки, подержала в носу, а затем с шумом выпустила обратно. И не успела Пенна даже ахнуть, как раскаленный отвар был вылит прямо ей на ногу.

Девушка не выдержала - она пронзительно закричала, выгнулась дугой и принялась колотить кулаками по земляному иолу хижины.

Игинуш захохотала, откинув голову назад и уставив мокрый нос в потолок, с которого свисали мешочки с травами и клочки соломы, в которых гнездились пауки и незримые жуки, чье присутствие выдавало постоянное шуршание.

– Я же говорила, чтобы ты не жаловалась! - произнесла наконец старуха. - Что, жжет?

– Жжет! - сквозь слезы выговорила Пенна.

– Ничего, зато все сожжет, ничего не останется.

– Что значит - «не останется»? - Пенна так испугалась, что даже позабыла о боли. - Вы сожгли мою ногу?

– Только яд, - ответила старуха. - У тебя ведь нет ни денег на деликатное лечение, ни времени на долгое лечение, не так ли? Вот и пришлось дать тебе средство сильное и жестокое. Я спасла тебя от смерти, а ты развлекла меня воплями.

– Вас развлекают крики боли? - Пенна, казалось, не верила собственным ушам.

– Меня развлекает все, моя милочка, - ответила старушка. - Все, что не похоже на мою жизнь. Люди, которые смеются. Люди, которые кричат. Люди, которые едят мясо. Люди, которые пьют воду. Живые младенцы, мертвые младенцы. Еретики-архаалиты… - Глаза Игинуш сверкнули, но тотчас погасли, и она продолжила перечисление: - Старики со скрюченными пальцами. Младенцы в утробе. Распятые демоны. Умирающие от чумы, которые умоляют спасти их.

– Вы видели людей, умирающих от чумы? - тихо спросила Пенна.

– Видела, а что такого? - отозвалась старушка невозмутимо. - Страх смотреть, как туман пожирает их тела изнутри, а потом уж от человека ничего не остается, одни только глаза глядят из тумана… После и в глазах начинает кружиться туман, один сплошной туман, и только взгляд еще моргает из белой мглы, один только взгляд - он исчезает последним. Будто ты такого не видела!

Пенна покачала головой:

– Вы читаете мысли?

– Только души, - успокоительным тоном отозвалась целительница. - Но я никому не скажу. Ты ведь еретичка и поклоняешься злому магу, от которого пошли все беды Лаара. Но я никому не скажу, никому не скажу.

Пенна вспыхнула - но прикусила губу.

– Конечно, вы никому не скажете, матушка, - сквозь зубы процедила Пенна. Она коснулась своего кинжала.

Ответом был кудахтающий смешок. Игинуш весело хлопала себя руками по бокам, как настоящая курица.

Пенна не верила собственным глазам. Кинжал сделался мягким, как будто превратился вдруг в тряпичную игрушку. А ведь Игинуш не применяла никакой магии! Она не творила заклинаний, не водила руками, не пользовалась предметами, заключающими в себе сверхъестественную силу. Она просто засмеялась, и этого оказалось достаточно, чтобы обезоружить воина.

– Никто не может причинить мне зла, милочка, - объяснила Игинуш. - И все потому, что я тоже никому не причиняю зла. Тебя ранило порождение тумана, Кары богов, где-то там, далеко на болотах. Ты боялась признаваться в этом, потому что ходят слухи о том, будто покусанные тварями из чумного тумана, мол, сами вскорости превращаются в умертвий и бродят среди живых в поисках поживы. Но это не всегда так. Уж поверь мне! Я вижу подобные вещи. Я всех вижу насквозь, даже когда мне этого не хочется. Я и тебя насквозь вижу, милочка моя. До чего же ты глупа!

Пенна судорожно перевела дыхание. А Желтая Игинуш низко наклонилась над ней. Близко-близко Пенна видела многослойные лохматые одежды старушки, дряблую желтую кожу на ее шее и подбородке, гирлянды дешевеньких бус - нанизанного на нитки хлама вроде разрисованных черепков, палочек, сушеных листьев, монеток, ракушек и тому подобного…

– Нехорошая тайна в тебе прячется, милочка, - прошептала Игинуш.

Будь Пенна не так обессилена болью, потерями и перенесенными испытаниями, она бы заметила, что старушка нарочно перешла на особый тон, каким, по мнению городских кумушек, и должны говорить целительницы: нараспев, вкрадчиво.

– Умертвие тебя покусало, да ничего дурного тебе сделать не смогло, ему не позволено было. Кто-то еще там был, кто-то стоял рядом. Кто-то такой, что его и сама та гнусная тварь страшилась, если уж не посмела заесть тебя до смерти. Скажи-ка, не больно ли тебе было смотреть на солнце?

– Больно, - шепнула Пенна, - но самую малость. Я люблю солнце.

– Ты любишь желтый свет! - закудахтала Игинуш. - Все дневные существа его любят. А вот ночные - нет. Стерегись ночного существа, глупая женщина, стерегись и дневных существ. И то диво, что ты до сих пор еще жива. Чьи-то глаза следят за тобой из болота…

Пенна с трудом поднялась на четвереньки, затем выпрямилась. Старушка наблюдала за ней с любопытством.

Девушка осторожно сделала шаг, другой… Нога болела, может быть, еще сильнее, чем прежде, но теперь боль изменилась - рана как будто жаловалась на то, что слишком быстро затягивается. Исцеление, как и предостерегала Игинуш, причиняло немалые страдания.

Но эти страдания Пенна готова была переносить стойко и даже с радостью.

– Я могу оставить тебе мой кинжал - все мое достояние, - сказала она, оборачиваясь к Игинуш уже в дверях.

Та сидела в гнезде, подгребая под себя разбросанные пучки соломы, веточки и тряпки. При звуке голоса Пенны старушка замерла, прислушиваясь. Желтое лицо вдруг приняло озадаченное выражение. Игинуш всматривалась в Пенну так, словно пыталась вспомнить о чем-то… Но воспоминание - если оно действительно существовало - не желало приходить, и в конце концов Игинуш тряхнула головой и захихикала.

– Твой кинжал? - переспросила она. - Зачем ты хочешь отдать мне свой кинжал? Откупиться от меня замыслила? От судьбы откупиться хочешь? Не желаешь заплатить кому-то другому, желаешь заплатить Желтой Игинуш? Умно, умно придумано, да только сама ты - дурочка, если забыла, во что превратился твой кинжал! И все потому, что не вовремя схватилась за оружие. Все вы таковы: чуть что не по вам - и хвать мечи да кинжалы! А забываете, что есть в мире силы посильнее ваших мечей да кинжалов. Вот моя сила посильнее твоей, дурочка, да и того существа, что следит за тобой из болот, пожалуй, тоже.

Пенна пошатнулась и упала на колени.

– Кто вы, матушка Игинуш?

Та молча смотрела на девушку. Пенна опустила голову, растрепанные волосы свесились ей на лицо, закрыли распухшие губы, выступающие острые скулы.

Долго безмолвствовала Желтая Игинуш, а потом ответила тихо:

– Откуда же мне знать, кто я такая, если других таких, как я, больше и на свете-то нет…

* * *

Когда Пенна вернулась в таверну, Сафена бросила на нее недовольный взгляд.

– Где ты шаталась? Целое утро тебя не было!

От такой дерзости Пенна проглотила язык и долго в безмолвии рассматривала жирную неряху-служанку. Сафена не позволила смутить себя.

– Что уставилась? - крикнула она. - Ты денег не платишь, я знаю! Хозяин тебя завтра из таверны выставит, куда ты пойдешь?

– Найдется, куда мне пойти, - ответила Пенна. - И не твоя это забота.

– Утром-то все хромала, еле ноги таскала, - пробурчала Сафена. - А сейчас - смотри ты, как бойко бегаешь. Как это тебе удалось?

– Я полечила ногу, - ответила Пенна и тотчас пожалела о своей откровенности.

Толстые щеки Сафены затряслись, как желе.

– В городе только одна целительница лечит за бесплатно и так скоро, - шепнула она. - Ясно теперь, где ты бродила и у кого провела утро. Не подходи ко мне, ведьмино отродье! Не приближайся и даже не дыши в мою сторону!

Она схватила метлу и наставила на Пенну.

– Та, у кого ты была, знается с темными силами, и все, кого она вылечила, рано или поздно погибают страшной смертью.

– Мне так не показалось, - кратко ответила Пенна.

Она уже поняла, что возражать Сафене и выдумывать наспех какую-нибудь небылицу касательно своего чудесного исцеления было бы глупо: Сафена, в отличие от Пенны, местная жительница и хорошо знает, кто в городке на что способен.

– А что тебе могло показаться? - фыркнула Сафена. - Некоторые люди так глупы, что ради минутного облегчения готовы заложить свою жизнь и душу самому болотному дьяволу… Тьфу!

– Расскажи мне подробней об этой Игинуш, - попросила Пенна.

Услышав имя целительницы, Сафена отшатнулась и замахала руками, делая охранительные знаки.

– Тьфу! Тьфу! - плевалась служанка. - Никогда больше не зови ее вслух, не то придет! Явится и сядет у очага, а попробуй ее выгони, сразу смерть на себя накличешь. Нет уж, лучше отвернуться да помалкивать. Тебе кто из глупых кумушек такое присоветовал - к ней обратиться?

– Я ведь со здешними кумушками не знакома - резковато ответила Пенна, вспомнив, с каким отвращением и страхом смотрели на нее женщины в городе. - Откуда мне знать, как зовут ту, что направила меня к целительнице? Мне одно известно: она единственная надо мной сжалилась, когда я мучилась от моей раны. Все прочие просто отворачивались, когда я просила о помощи.

– Кто бы тебе такое ни присоветовал - дура она, - отрезала Сафена. - Та, у кого ты сегодня побывала, родилась из куриной желчи и… - Она понизила голос. - Ты слыхала про Ужас Исхара?

Пенна молча кивнула.

Сафена расширила глаза.

– Говорят, однажды Ужас Исхара схватил куриную желчь и плюнул в нее, а потом три дня носил в кулаке, прежде чем выбросить.

– Ужас Исхара состоит из щупалец… и страха, - прошептала Пенна. - Как, по-твоему, он мог носить нечто в кулаке?

– Он свернул щупальце в кулак, - повторила Сафена упрямо, - и лучше бы нам поменьше говорить об этом! То, что он бросил в трясину спустя несколько дней, было крохотной желтой женщиной, морщинистой, с длинным носом… Чем она питалась и как росла - того никто не знает, потому что свидетелей тому не осталось. Когда она выросла достаточно, чтобы притворяться человеком, она пришла в город и поселилась здесь. И это случилось на моей памяти, уж я-то все видела. Ее хотели прогнать, но все, кто обошелся с ней по справедливости, вскорости умерли. Один упал в колодец, только его и видели! Когда вытащили, он уже захлебнулся. Другого насмерть лягнула лошадь, весь мозг вытек прямо на дорогу, под колеса. А третий начал кашлять и выплюнул все свои внутренности. После того уж никто не смел ей перечить. А она сразу сделалась такая добренькая! Вы, говорит, обо мне не печальтесь, не беспокойтесь, я никому хлопот не доставлю. Я, говорит, поселюсь у самой стеночки, там, где у вас мусор сваливают. Я, говорит, никому не помешаю, а если кто-нибудь захворает - милости прошу, помогу любому. И то правда, помогает-то она при первой же просьбе и никому не отказывает, а вот что потом с этими людьми бывает…

Сафена выразительно замолчала, глядя в потолок.

– И что же с ними бывает?

Пенна постаралась сделать так, чтобы голос ее не дрожал, однако получилось не слишком хорошо. Как ни пыталась девушка взять себя в руки, рассказ Сафены ее напугал. Тем более что, в отличие от простодушной служанки, Пенна бывала на болотах и повидала такого, о чем ее собеседница даже не догадывалась.

– Разное бывает! - заявила Сафена сердито и обтерла о фартук влажные ладони. - У нас тут люди пропадают. Выйдут из дома затемно, а потом - поминай как звали! Раза четыре уж случалось. Иногда потом находили трупы, все горло разорвано, будто когтями. А один раз, - она понизила голос, - подобрали в переулке кожу. И не содранную, а просто… как будто всю мякоть и кости оттуда вытащили, вроде как набивку из матраса… Но чаще всего - просто исчезают, и все. Не находят, и все. И больше не спрашивай. Когда с тобой беда случится, все узнаешь в подробности, да только уж поздно будет.

Сафена оборвала свою речи и взялась за метлу. Она подметала пол так рьяно, словно желала избавиться даже от малейшего следа неприятного разговора. Правда, чище в помещении от этого не становилось - метла не столько собирала грязь, сколько размазывала ее по полу.

Пенна вспомнила о том, что Желтая Игинуш говорила о расплате, и невольно содрогнулась. Что имела в виду старая целительница, когда утверждала, что Пенна - хочет она того или нет - за все заплатит, и за доброе, и за злое? И насколько действительно старо существо, похожее одновременно на женщину и на курицу? Если верить Сафене, то Желтой Игинуш совсем немного лет, а поглядеть - так Игинуш древнее самой старости…

Но служанка решительно не желала продолжать опасную и неприятную тему. Очевидно, она считала, что и без того сообщила чужачке слишком много.

Пользуясь тем, что Сафена вроде бы увлеклась уборкой, Пенна пробралась на кухню, стащила кусок хлеба и ушла к себе на второй этаж. Там она заперлась, устроилась на матрасе и, покончив со скудной трапезой, незаметно для себя заснула.

 

Глава четвертая

Хазред очнулся от громкого крика:

– …Слева! Хазред! Слева!

Троллок вздрогнул всем телом и вскинул взгляд. Он был уверен, что сейчас увидит грязную хижину болотной ведьмы, еще более отвратительную после случившегося…

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, где он находится и что вообще творится вокруг. В первые секунды он просто не мог поверить собственным глазам.

Что произошло? Неужели он валялся без сознания? Как долго это продолжалось?

Где же он, в конце концов?!

Луна сверкала на небе. Это было знакомое, бледное, широко раскинувшееся небо, «косматое», как бы украшенное бахромой, из-за силуэтов ветвистых деревьев, что росли на краю болота.

В ярком лунном свете по болоту бесшумно двигались черные тени. То и дело угольками поблескивали глаза, и доносилось едва слышное шипение.

– Слева, Хазред! - снова заорал Гирсу. Судя по бодрому голосу, он был совершенно здоров и полон готовности драться с любым противником.

Хазред отпрянул, ощутив при этом, как волосы у него на затылке поднялись дыбом. Жуткая тварь с жабьей пастью, полной острых зубов, звучно лязгнула перед самым лицом троллока. Отродье тумана почти дотянулось до предполагаемой жертвы, но Хазред успел отпрянуть, и жабочеловек теперь был вне себя от ярости. В его раздутом горле что-то клокотало, выпученные глаза так и плясали в орбитах. Неожиданно монстр плюнул, целясь в своего врага, но опять неудачно. Струя зеленовато-желтой слюны пролетела совсем рядом с Хазредом и попала на траву, отчего вся зелень мгновенно вскипела. Тонкая струйка ядовитого дыма потянулась по земле.

Гирсу вскочил на холмик, размахивая здоровенной суковатой палкой. На фоне лунного диска отчетливо вырисовывалась его широкоплечая фигура.

– Бей их! - вопил он. - Лупи их! Колом, колом их!…

Хазред невольно поморщился: Гирсу верен себе. Их противник - вовсе не упыри, так что для того, чтобы уничтожить этих выродков, вовсе не требуется разить именно деревом. Хотя… Кое в чем Гирсу прав. Деревянный кол - оружие универсальное. Конечно, слуа погибают, если такую штуку вонзить им в сердце. Но кто сказал, что от тех же причин не умрет и человек, и тролль, и (упаси Болотный Дух, но это ведь правда!) троллок…

Да, но каков Гирсу! Только что едва оправился от раны, которая могла оказаться смертельной, и вот уже шумит и буянит. Больше страху напускает, чем действительно разит противника. Очевидно, такова главная примета истинного великого воина.

«Слава живого существа подобна его тени, - говорил некогда старейшина Грильф (а юные троллоки почтительно внимали ему; эх, давно это было!). - В молодости, пока солнце светит тебе в лицо, тень тянется следом. Так и молва о тебе выносит суждение по твоим поступкам. В старости же солнце светит тебе в спину, а тень лежит прямо перед тобой. И окружающие оценивают тебя не столько по тому, что ты сделал, сколько по тому, что наговорили о тебе другие за всю твою жизнь».

Умно! Только вот жаль, что к Гирсу эта мудрость абсолютно неприложима: он так вертится, что тень, отбрасываемая им, постоянно меняет местоположение - то тянется через все болото перед Гирсу, то вдруг, короткая и почти незаметная, оказывается у него за спиной. Вот и пойми, как судить такого! Хазред даже и не пытался.

Сразу два умертвия набросились на троллока. Хазред видел, как блестят влагой их длинные зубы. Резцы, растущие в два ряда, судорожно смыкались и размыкались: твари предвкушали убийство. Безжалостный лунный свет позволял видеть порождения тумана во всех подробностях: дьявольская пародия на человеческую фигуру, живая куча ломаных веток, слепленных между собой слизью и гниющей плотью… Но снабженная отменными зубами и когтями темно-синего цвета.

Хазред бросился бежать, уворачиваясь от тянущихся к нему когтистых рук, похожих на ветви. Троллоку требовалось выиграть немного времени, чтобы добраться до какого-нибудь куста и отломить палку. Никакого другого оружия сейчас у Хазреда не было. Очевидно, все остальное он забыл в хижине болотной ведьмы. Он не мог вспомнить, что там случилось. Может быть, потом, когда будет поспокойнее, что-нибудь и придет а ум. Однако, зная повадки ведьм, Хазред не стал бы слишком рассчитывать на это. Если ведьме вздумалось украсть его память, глупо надеяться, что она вернет похищенное обратно.

Существа тихо скользили по траве, пытаясь окружить Хазреда и не позволить ему вооружиться. Они уже не раз бывали в подобных схватках и, уж конечно, догадывались о намерениях своего противника.

Высоко в небе послышался крик крылана, ему отозвался второй… Похоже, троллоки и впрямь угодили в западню. Только вот как это вышло? И куда подевалась болотная ведьма? Не ее ли рук это дело?

Хазред бросился на землю, скорее ощутив, нежели увидев атаку нового противника. Крылан пролетел низко у него над головой и чуть царапнул когтями спину троллока, однако серьезных ран ему не нанес. Глаза существа сверкнули яростью.

С хрустом отломилась ветка. Наконец-то! Хазред выпрямился, держа свое ненадежное оружие прямо перед грудью. Три тонконогие нежити плясали перед ним на болотной кочке. В какой-то миг Хазреду показалось, что эти создания просто танцуют, такими завораживающе грациозными выглядели их движения.

Он поскорее встряхнулся, отгоняя наваждение. Что за глупости! Молча Хазред набросился на них и ударил ближайшего к нему колом прямо в грудь. Мертвая плоть поддалась с отвратительным хрустом, и почти сразу же из сухих костей брызнули фонтаны очень темной, густой крови с явным запахом тухлятины. Хазред едва успел отскочить, в последнее мгновение высвободив кол.

Остальные двое продолжили пляску как ни в чем не бывало. Внезапно один из них остановился, запрокинул голову и испустил громкий, утробный вопль, и с неба отозвались тоскливыми кликами крыланы. Хазред едва успел отбить следующую атаку: тонконогий лягнул его шпорой - шипом, выраставшим прямо из ноги. Перекатившись по земле, Хазред перебил палкой шпору, а затем, поднявшись на коленях, изо всех сил ударил существо по голове.

Череп раскололся легко, как яйцо, и оттуда вытекла светло-зеленая жижа. Тонкие кривые руки твари' заскребли по груди, словно в слепой попытке очиститься от этой жижи…

– Болотный Дух! - Хазред с трудом перевел дыхание и встал на ноги, опираясь на свою дубинку.

Тем временем Гирсу отбивался от двух крыланов, которые без устали бросались на него с небес. Извращенная красота была в их тонких, вытянутых телах с изящной женской грудью и тяжелыми мускулистыми бедрами. Кожистые крылья шумели, разгоняя воздух. Волосы Гирсу развевались, когда твари пролетали возле его головы, и он видел их лица, с темными провалами мертвых глаз, с жадными пухлыми ртами и капелькой крови, вытекшей из прокушенной от нетерпения губы. Они жаждали крови и убийства. Они ничего не знали, кроме полета и желания убивать. Такими они поднимались из тумана, из отравленных земель. Они были посланцами Кары богов, ее кожистыми крыльями, ее красотой - в том понимании красоты, которое доступно обычным существам… Ибо для той, которая излила на Лаар туманы и сделалась праматерью для всех умертвий, все ее дети одинаково прекрасны.

Впрочем, следует отдать Гирсу должное: как ни завораживала его своеобразная красота крылана, молодой троллок ни на мгновение не усомнился в том, что перед ним - лютый враг, подлежащий безусловному уничтожению. Такими вещами, как женская привлекательность, Гирсу не пронять, ведь он - истинный воин.

Один из крыланов с отчаянным визгом вдруг обрушился на землю. Существо прижало тонкие руки к скулам. Его длинное горло вибрировало, из распахнутых глаз струился ужас. Одно из крыльев лежало, отрубленное, на земле. Оно дергалось, как бы не веря в свою гибель, и пыталось если не взлететь, то хотя бы поползти. Черная кровь вытекала из раны на спине крылана.

Сразу пятеро умертвий подбежали к нему, заранее вытягивая языки. Крылан отбивался от них ногами. Припав к умирающему, умертвия рвали его зубами. Они тряслись от жадности, наслаждение от убийства было таким сильным, что у них сводило челюсти. «На помощь» крылану подоспел Хазред: два сильных колющих удара палкой в спины, и двое нежитей рухнули за землю. Крылан верещал не переставая, пока Гирсу - невозмутимый ко всякого рода страданиям, своим или чужим, - продолжал отбивать атаки второго.

Внезапно в темных зарослях поблизости зашумело, как будто там сердито ворочалось какое-то огромное существо. Нежити замерли на миг, прижимая к голове острые косматые уши.

А затем с пронзительными криками бросились бежать. Они мчались очень быстро, высоко вскидывая длинные тонкие ноги и в отчаянии размахивая руками. Один из тех, что напоминал кучу веток, рухнул, напоровшись на пень, и рассыпался; его плоть мгновенно растеклась вонючей лужей. Второй вскочил на спину рослому бегуну и приник к его спине гигантским горбом.

Огромная серая тень скользнула по небу, на краткий миг затмив луну и тотчас канув во мраке. Ведьмина сова! Эта колдовская птица действительно была огромной - размерами она могла потягаться с крыланом.

Оставшийся невредимым крылан панически закружил в небе, затем поджал колени к животу и устремился прочь. Размеренно взмахивая крыльями, сова погналась за ним.

Хазред не мог оторвать от нее глаз. Он даже не замечал, как протухшая кровь уничтоженного умертвия стекает с его локтя на землю. Зеленая кожа троллока потемнела от ожога, но даже это сейчас не беспокоило Хазреда. Он страшился того, что, как он видел, вот-вот должно было показаться из зарослей.

Гирсу шумно выдохнул. Его грудь ходила ходуном, как кузнечный мех. Хазред подошел к приятелю и встал рядом, судорожно сжимая кол.

– Брось, - мельком глянув на оружие друга, посоветовал Гирсу. - Против той штуки, что сейчас выползет прямо на нас, наши дубинки - пустяк. А вот злить то существо не советую.

– Ну так и ты опусти свою дубину, - огрызнулся Хазред. Его выводило из себя то обстоятельство, что Гирсу, похоже, в курсе событий, а вот он, Хазред, блуждает в потемках. Обычно все происходит ровно наоборот.

Гирсу оперся на дубину, как на костыль, и уставился в одну точку.

Его ожидания были вознаграждены: кусты наконец расступились, и перед друзьями предстал огромный ящер. Перепончатые лапы рептилии уверенно шлепали по земле, хвост с острыми роговыми пластинами извивался, как будто заметал следы. На плоской голове монстра, между двумя выпученными глазами, похожими на шарики, стояла обнаженная женщина. В первый миг друзьям показалось, что эта странная фигурка - не более чем нарост на морде зверя, что-то вроде рога; однако наездница переступила ногами и тряхнула волосами, и наваждение рассеялось. Теперь, при свете луны, оба троллока отчетливо видели ее.

Она была не так уж мала - ростом, наверное, с троллока-подростка. Янтарная кожа женщины сияла, копна белых волос ниспадала до пят. Одна прядка щекотала глаз рептилии, и ящер то и дело подергивал веком, однако возмущаться и трясти головой не решался - очевидно, женщина держала свою «зверюшку» в полном повиновении.

Хазред хотел бы бежать, как только что поступили порождения тумана, но осознал, что не в силах двинуться с места. Очевидно, с Гирсу происходило то же самое.

Женщина остановила ящера и спрыгнула на землю. Медленно ступая босыми ногами по сырой траве, она обошла кочку, на которой застыли троллоки. Закончив осмотр, она откинула голову назад и засмеялась. Голос у нее был низкий, хрипловатый, способный проникать в самое сердце мужчины.

Она подошла к лежащему на земле крылану, оттолкнув по пути отрубленное крыло. Крылан забился, всеми силами стараясь избежать встречи. Упираясь в землю руками и ногами, раненое существо попробовало отползти как можно дальше, но беловолосая женщина решительно пресекла всякие попытки к бегству.

Она поставила ногу на шею крылана, заставив того прижаться щекой к траве. Затем, наклонившись, она на миг подняла голову и весело улыбнулась оцепеневшим троллокам. Крылан испустил сдавленный крик, дернулся в последний раз… и тут женщина преспокойно перекусила ему шею.

Слышно было, как хрустнула кость. Тело крылана обмякло. С прежней беспечной и приветливой улыбкой женщина выпрямилась, держа голову убитого в руках. Ее рот был вымазан кровью и оттого казался гораздо больше, чем был на самом деле. Он зиял на маленьком бледном скуластом лице, как открытая рана.

Отбросив голову мертвого монстра, женщина произнесла:

– Я - Нухар. Узнаете вы меня?

Оба троллока ошеломленно молчали, даже и не пытаясь сдвинуться с места.

Загадочную женщину это нисколько не смутило. Она показала пальцем на Гирсу и приказала:

– Отвечай ты.

Гирсу вдруг понял, что может шевелиться. Он затряс плечами и головой, переступил с ноги на ногу и наконец с готовностью крикнул:

– Нет! Не узнаю!

Лицо женщины не отразило никаких чувств. Кажется, ответ Гирсу был ей совершенно безразличен.

– Ты. - Тонкий палец с длинным когтем устремился на Хазреда.

И тот внезапно понял… Он догадался!

– Да, - сказал Хазред. - Я тебя узнал. Ты - ведьма!

Ведьма-отшельница засмеялась. Ее груди затряслись, длинные пряди волос зашевелились, точно живые змеи.

– Ты не обманул моих ожиданий, Хазред, - прошептала она. - Ты действительно любишь меня. И не жалеешь о том, что случилось с тобой… потому что теперь ты воочию видишь, что случилось со мной.

Она провела ладонями по своему стройному гибкому телу, красуясь.

– Такой ты была много столетий назад, - сказал Хазред. - Такой ты была до того, как время обрушилось на твои плечи и пригнуло тебя к земле.

– Но ты повернул время вспять, - проворковала Нухар - По крайней мере для меня. Многое теперь запуталось, но… - Она негромко рассмеялась. - Во всяком случае, ты и твой друг - там, где должны быть.

– Где? - спросил Хазред.

– На болотах Ракштольна, естественно, - ответила Нухар. - Это ваше место. Здесь родились все ваши предки, здесь умрут все ваши потомки. Точнее - потомки Гирсу, потому что у тебя, Хазред, никаких потомков не будет.

Что? - возмутился Гирсу. Он переводил недоуменный взгляд с ведьмы на своего друга. - Что она болтает, Хазред?

– Понятия не имею, - пожал плечами Хазред. И сердито блеснул глазами на Нухар: ему не хотелось, чтобы она рассказывала Гирсу о том, что было между ними в заколдованной хижине.

Нухар сунула палец в рот, слизнула оставшуюся на нем кровь и улыбнулась.

– Я пришла забрать свое.

– Разве ты не получила свое уже сполна? - тихо спросил Хазред.

Она покачала головой и улыбнулась ему ласково и немного свысока, как старшая младшему.

– Напрасно ты держишь на меня обиду, Хазред. Обмен между нами был равноценным, но только ты еще не понял этого… У тебя, впрочем, будет время, чтобы достойно отблагодарить меня за мои дары.

– Дары! - прошептал Хазред, качая головой. - Просто я был невероятно глуп и поддался порыву… Я проявил слабость…

– У тебя не было шансов отказаться. Устоять в таких случаях невозможно, - объяснила Нухар с таким видом, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся. - Ты не единственный, кто попал в мои сети. Не огорчайся. Видел бы ты, какие могучие воины оказывались у меня во власти! Поверь - и, может быть, тебя это утешит, - нет на свете такой силы, которая удержала бы существо мужского пола от соблазна, когда он исходит от женщины.

Гирсу только хлопал веками, но пока не произносил ни слова. Кое-что у него не укладывалось в голове, если только он правильно понял, о чем разговаривают эти двое. Прелестная обнаженная красавица и жуткая старуха из хижины - одно и то же существо? И о каком соблазне идет речь? Если о том, который единственным пришел на ум Гирсу, то как, интересно, старухе удалось добиться своего? С помощью колдовства, что ли?

Итоги своих раздумий Гирсу выразил в одной фразе:

– Ну ты даешь, Хазред!…

Ведьма пронзительно расхохоталась, а Хазред опустил голову, чем окончательно себя выдал.

К счастью, Нухар быстро пришла к нему на помощь. Она резко сменила тему беседы.

– Итак, когда ты ломился ко мне в дом, Хазред, ты обещал рассказать мне какие-то новости, - напомнила она. - Уверял, что новости эти чрезвычайно важны и будут мне любопытны. Помнишь? Или у тебя всю память отшибло? - Она улыбнулась с напускной наивностью. - Я не уверена в том, что не перестаралась с чарами.

– Я говорил о… - Хазред задумался. О чем он, в самом деле, тогда говорил? Какие известия он считал настолько существенными, что они могли бы сойти за плату?

– Наверное, ты про того принца-упыря хотел рассказать, - буркнул Гирсу.

Ведьма повернулась к нему, обольстительно играя глазами.

– Говори! - попросила она.

– Будь осторожен, Гирсу, - предупредил Хазред. - Она… опасна. Не поддавайся.

– Чему? - удивился Гирсу, обхватывая Нухар за плечи и с удовольствием тиская ее. - Не буду я ничему поддаваться, вот еще! Слушай, красавица. Мы встретили на болотах одного жуткого красавчика. Здоровенный такой, рослый, лицо белое. Глядит красными гляделками. Принц-упырь - так он себя называет. Хазред говорит, это просто название, никакой он не упырь, этот принц.

– Но Хазред сейчас ничего не говорит, - проворковала Нухар, ластясь к Гирсу. - Хазред молчит, как последний дурак. Забудем о нем. Здесь только ты и я.

– Это точно. - Гирсу радостно вздохнул и поцеловал Нухар в шею. Потом продолжил: - Ну, напали умертвия, вот как сейчас, только не на нас, а на еретиков-архаалитов. Целый отряд их был там. Грызли они их, значит, грызли…

Он рассеянно пожевал ушко ведьмы, потом сел рядом с ней на землю и сжал пальцами ее бедро.

– Грызли, значит, они их, ну кусали там, по-всякому ели, прокусывали жилы, отрывали у них пальцы и уши, выдергивали кишки из живота, выковыривали глаза, опять же, распарывали им животы, сосали сердца… - бормотал Гирсу, лаская нагое податливое тело ведьмы.

– Подробнее… - выдохнула она.

Хазред отвернулся. И встретился взглядом с рептилией Нухар. Ящер глядел не мигая на молодого троллока, и в выпуклых глазах существа Хазред внезапно прочел понимание.

Это было уже слишком! Хазред плюнул и отошел подальше, в ночную темноту, чтобы только не видеть ни своего увлекающегося друга, ни коварную Нухар. Однако и во мраке до Хазреда долетали голоса:

– Стало быть, вырвал он у него язык, тут кровь и хлынула, а крылан сверху как кинется!

– Ах, как хорошо…

– Кровь-то у них бывает ядовитая, так что человеку, тем паче троллю лучше не пить и вообще подальше держаться, но тот-то не увернулся, потому что не успел, и у него вся кожа пузырями пошла, огромными такими, и они стали лопаться…

– Чуть сильнее… так, хорошо…

– Ну и язвы там образовались гнойные, а этот принц-упырь просто стоит и смотрит.

– Можешь теперь куснуть, только несильно. Ай! Я же просила - несильно…

– А как горло тому парню разорвали, тут принц этот, значит, не выдержал и упал рядом. Упырь он все-таки. Ну, я так думаю, что упырь. А может, и не упырь. Ну, значит, упал он рядом с тем-то, у кого горло разорвали, и давай сосать - вот так и так…

– Ты просто демон. Я говорила тебе, что заниматься этим делом с демонами очень опасно, зато наслаждение ни с чем не сравнимое?

– Не говорила, да какое это имеет значение. В общем, он сосет кровь и все более бешеным становится. А тут солнце взошло. Но я не про это хотел сказать, а про ту девчонку. Эй, ты куда?

– Про какую девчонку?

– Там девчонка была. Лучница. Она последняя из отряда осталась. И умертвия из тумана с ней ничего поделать не могли. Она как побежит! А тот, бледная немочь, принц который, - он за ней погнался. И все кричал - ты моя, ты королева!

– Королева туманных умертвий? Ты не ошибаешься? - переспросила Нухар. - Эй, Хазред! Хазред, ты где?

Хазред вынужден был подать голос и недовольно откликнулся:

– Я здесь. Я слышал. Да, так все и было. Он как схватит его голову и как бросит в него!

Нухар рассмеялась. Негромкий грудной голос. Да, устоять почти невозможно.

– Ах, Хазред, кто знает тебя лучше, чем твоя Нухар!… Не притворяйся, будто не понял. Принц-упырь, предводитель умертвий из тумана, он так и назвал ту лучницу - «королева»?

– Да.

– Это был Тзаттог, - помолчав, проговорила Нухар. Теперь ее голос изменился, сделался деловым и озабоченным. Нотки коварной нежности исчезли. - Очень сильное существо, особенно когда сытое…

– Да это все так, - развязно произнес Гирсу. Он еще не понял, что приятные игры окончены, и пытался вернуть беседу в прежнее русло. - Вот когда я хорошо поем, я на такое горазд!

Нухар отмахнулась от него;

– Хотела бы я знать, почему Тзаттог избрал ту женщину!… Ты был прав, Хазред, история действительно заслуживает моего внимания.

Она задумчиво прошлась, заложив руки за спину. Внезапно Хазреду показалось, что нагота ведьмы - не более чем иллюзия, что на самом деле она одета в какие-то прозрачные одежды, плотно прилегающие к телу. И не успел он об этом подумать, как въяве увидел тонкие драпировки, сшитые, как казалось, из лунного света.

Рептилия вдруг шумно вздохнула, затем зевнула и напоследок оглушительно лязгнула зубами. Нухар уселась на землю, прислонившись спиной к боку своего верхового животного, рассеянно положила руку на жесткие пластины. Побарабанила пальцами по шкуре зверя.

Наконец Нухар произнесла:

– Тзаттог ничего не делает без причины. Говорите, он не убил женщину, хотя имел такую возможность?

– Я никогда не поверю в то, что существу такой мощи не под силу догнать и разорвать на части какую-то девчонку, - тотчас ответил Хазред. - Кем бы он ни был, он очень силен. И явно ничего не делает без умысла.

Нухар встретилась с ним глазами, словно они с Хазредом были двумя заговорщиками. Еле заметная улыбка тронула губы болотной ведьмы.

– Ты сейчас подумал о том, что хорошо бы Тзаттог проделал все это со мной: настиг, порвал на части… Не отпирайся, - быстро добавила она, видя, что Хазред готовится возразить. - Меня вовсе не обижают подобные мысли. Напротив, они мне льстят. Иногда я воображаю в мечтах, что прекрасный принц-упырь приходит ко мне, погружает свои клыки в мои жилы и медленно высасывает из меня кровь… - Она вздохнула и почти сразу отбросила всякую мечтательность. Деловитым тоном прибавила: - Это невозможно. Моя кровь не нравится даже голодным слуа, не говоря уж о порождениях тумана, которые вообще могут обходиться без чужой крови. Да и я недостаточно глупа, чтобы позволить кому-то сожрать меня за здорово живешь.

– Ты сама кого хочешь сожрешь, - прибавил Хазред.

Она пожала плечами. Теперь Хазред отчетливо различал ее платье - скрепленное пряжками, свободного покроя, с узким поясом на талии. Кажется, даже ткань сделалась более плотной.

– Оставим мои мечты и мои возможности, - приказала Нухар. - Поговорим о той девчонке. Поначалу она вам показалась самой обычной…

Ну да - вмешался Гирсу. Он всегда сперва внимательно слушал, о чем говорят, а потом вступал в беседу, чтобы его не сочли тупым и ограниченным. - Самая обычная девчонка. Из ижор, надо полагать. Похожа на них. Но вот потом… Что-то он в ней почуял, Тзаттог этот, точно говорю. Я еще сказал тогда Хазреду: «Гляди, - говорю, - Хазред, что-то наш красавчик-принц в той девчонке почуял». Хазред, не будь дурак, мне отвечает: «Да, - говорит, - Гирсу, я тоже это заметил. И это неспроста».

– Куда она побежала? - поинтересовалась Нухар.

– Мы так решили, что в город, искать помощи у людей, - ответил Гирсу. - Другого выхода у нее не было: если умертвия опять на нее набросятся, ей придется отбиваться в одиночку, а такое ей не под силу. Да и Тзаттог ее здорово перепугал.

– Разве она испугалась? - мягко спросила Нухар.

– Еще как! - ответил Гирсу с жаром. - Да тут любая бы перепугалась! Гонится за ней это страшилище с клыками, скачет по кочкам, тянет к ней лапы и орет: «Моя! Моя!» Вот ты бы перепугалась?

Он заглянул Нухар в лицо.

Та протянула:

– Разве Тзаттог - страшилище? Говорят, он совершенно неотразим… - Она вздохнула. - Впрочем, оставим это. Вам удалось меня развлечь, друзья. На том расстанемся.

– Ты уже уходишь?

– Не стану же я сидеть здесь всю жизнь! - засмеялась Нухар. Она похлопала рептилию по боку, и та встала, готовая везти свою хозяйку.

– Погоди, - остановил ее Хазред. - Как ты превратила свою хижину в…

– Обычная иллюзия, - перебила Нухар. - Это несложно. Куда труднее вернуть все в прежний вид. Когда я увлекаюсь, меня удерживает только якорь.

– Что тебя удерживает? - удивился Хазред.

– Есть кое-что, чего и ты не знаешь, умник! - фыркнула она. - У моего колдовства есть якорь. Нечто неизменное, что всегда остается собой, при любых обстоятельствах. Нечто, над чем даже иллюзия не властна. Оно-то и возвращает все назад. Припомни-ка, Хазред, был ли в том доме предмет точно такой же, как в хижине ведьмы?

– Занавеска из желтого шелка, - сказал Хазред. - Когда я прикоснулся к ней, она превратилась в ту шкуру…

Нухар хлопнула в ладоши.

– Точно! Это очень сильная магическая вещь, если только знать, как ею пользоваться. На болотах многие применяют магические предметы, не имея ни малейшего понятия об их истинном назначении. Общая беда для всех. Точнее, время от времени это становится бедой.

– С какого существа ты содрала эту шкуру? - спросил Хазред.

– Ни с какого. Я нашла ее на болотах.

– Нашла? Позволь усомниться, Нухар! - засмеялся Гирсу.

Взгляд Нухар стал ледяным.

– Ты называешь меня лгуньей, не так ли?

Гирсу задумался.

– Разве? - проговорил он наконец. Вид у него стал растерянный.

Хазред поспешно вмешался:

– Гирсу хотел сказать, что на болотах редко встретишь магический предмет, который бы валялся просто так, без пригляда.

– Я поняла, что он хотел сказать, - ледяным тоном перебила ведьма, - Но почтенный Гирсу ошибается. - Ее глаза зловеще сверкнули. - Еще как ошибается! Эта штука именно валялась, и именно без пригляда. Я думаю, это шкура.

– Конечно же, это шкура! - воскликнул Гирсу, чувствуя себя уязвленным. Ему не понравилось, что Хазред попытался заступиться за него. Еще чего! Гирсу и сам в состоянии за себя постоять.

– Вроде змеиной, - добавила Нухар. - Когда змея сбрасывает кожу, она не умирает.

– Правда? - изумился Гирсу. - Никогда об этом не задумывался!

Хазред только рукой махнул. Когда-нибудь простодушие погубит Гирсу, а тот даже не заметит. Так и сгинет в полном неведении случившегося.

– Здесь, на болотах, - негромко продолжала Нухар, - обитает некое существо, которое время от времени избавляется от старой кожи.

– Не прибегая к помощи соблазненных мужчин, - прибавил Хазред как бы про себя, но так, что Нухар услышала.

Она сердито дернула головой, но больше ничем своего недовольства не выразила.

– Это существо никто никогда не видел, - проговорила она, поглаживая веко жмурящейся от наслаждения рептилии. - Точнее, думаю, время от времени его встречают на болотах, но попросту не догадываются о том, что оно - то самое.

– Если вдуматься, то любое существо - «то самое», - пробурчал Гирсу.

Нухар вздернула брови, потом делано засмеялась.

– Разумеется, ты прав! - воскликнула она. - Каждое создание в какой-то мере «то самое», но мы сейчас говорим об одном, совершенно определенном. О том, которое сбрасывает кожу и таким образом обновляется. Кстати, не исключено, что вместе с кожей оно избавляется от прежнего облика и приобретает новый.

– Весьма полезное свойство, - сказал Хазред.

– Да, но я еще не разобралась, способна ли сброшенная существом шкура изменять мой собственный облик, - добавила болотная ведьма.

– Возможно, стоит просто попробовать…

Нухар вздохнула:

– Однажды я уже попробовала. Не на себе, конечно… Пришлось потом искать другую шкуру. Два года на поиски потратила, прежде чем обнаружила необходимое…

– А с прежней шкурой что случилось? - заинтересовался Гирсу.

– Я ее потеряла, - был краткий ответ.

Хазреду вдруг показалось, что ведьма знает о желтой шкуре, о существе, которое ее носит, и о свойствах этого предмета гораздо, гораздо больше, чем рассказывает… Он уже хотел было задать пару наводящих вопросов, но Гирсу опередил его.

– Понятно, - многозначительно протянул Гирсу.

Хазред сверкнул глазами и сразу же опустил веки, скрывая свое недовольство. Не стоит ругаться с Гирсу на глазах у болотной ведьмы. Перед лицом посторонних троллоки должны держаться друг друга и выступать единой стеной. Даже если их всего двое.

Гирсу любезно подал ведьме руку, помогая той забраться на спину ящера. Осторожно ступая между пластин зверя, Нухар пробралась к плоской голове и встала там.

– Прощайте, - сказала она друзьям и топнула босой пяткой. Удар пришелся между глаз ящера. Тот хлопнул хвостом по земле и начал переставлять короткие кривые лапы. Скоро ведьма и ее зверь скрылись из виду.

– Загадка на загадке, - пробормотал Хазред, глядя туда, где только что находилась Нухар. Казалось, он все еще видит силуэт ведьмы. - Она узнала от нас про Тзаттога, а взамен рассказала про желтую шкуру. Но все это не облегчает нам задачу.

– Какую? - заинтересовался Гирсу.

– Выяснить, что же, в конце концов, происходит на болотах, - объяснил Хазред. - Мы не можем вернуться к старейшинам, особенно после того, как ты убил Ханно-пивовара, вот так, с пустыми руками.

– Я убил Ханно? - поразился Гирсу. - Ты же говорил…

– Я просто пытался тебя успокоить, - ответил Хазред угрюмо. - На самом деле, полагаю, ты уложил его на месте. В этом я почти не сомневаюсь. Очень мало шансов застать его живым и совершенно никаких - здоровым. Поэтому я и говорю, что нам необходимо доказать нашу ценность. Мы нужны нашему народу! А если мы ему не нужны, если у нас нет никаких заслуг, то… - Он вздохнул.

– То все плохо, - закончил за него Гирсу. - Понимаю.

Он заметно помрачнел. Гирсу вовсе не хотел никого убивать.

– Может, все еще обойдется, - пробурчал он.

Хазред взял его за руку.

– Расскажи мне лучше, что случилось со мной после того, как я потерял сознание.

– А я почем знаю… Я спал.

– Что тебе снилось?

– Разное. - Лицо Гирсу потемнело. - Вообще-то мне снились женщины. И всякая ерунда. Будто я - скамейка, на мне лежит красивая женщина, а на красивой женщине лежишь ты, и вы занимаетесь сам знаешь чем…

– А ты?

– А я что? - Гирсу пожал плечами. - Я же был скамейкой!

– Захватывающий сон, - сказал Хазред, отчаянно надеясь, что голос у него не дрогнет. - А потом что случилось?

– Я проснулся.

– И не был больше скамейкой?

– Ха-ха. Очень остроумно. Я был собой. И совершенно здоровым. Думаю, это ведьмины чары сделали свое дело. Вылечили меня, то есть. А сны - просто дополнительное воздействие.

– Ясно.

– А ты спал, - сказал Гирсу. - Храпел, и слюна у тебя изо рта вытекала.

– Слюна - это не страшно, - отозвался Хазред. - Вот если бы кровь…

– Или моча! - подхватил Гирсу. Хазред поморщился.

– Ты можешь перестать шутить? А ты? -в упор сказал Гирсу.

– Когда это я шутил?

– Когда говорил, что я скамейка.

– По-моему, это ты сказал…

Гирсу поморгал, но продолжать спор не стал

– В общем, я говорю ведьме, что надо бы тебя разбудить, а то сон у тебя какой-то нехороший.

– Как выглядела ведьма? - перебил Хазред.

Гирсу пожал плечами.

– Как и прежде, с бородавками, противная такая старуха.

– Странно.

– Почему?

– Я думал, колдовство действует сразу.

– Ты насчет того, что она стала молодой и красивой? - Гирсу заглянул приятелю в глаза. - Знаешь, какие у меня тут соображения? Она где-то раздобыла новые колдовские силы, но, прежде чем заняться собой, занялась мной. На меня эти силы потратила. А уж потом сделалась красоткой.

– Интересное умозаключение, - вздохнул Хазред. - И как это мне в голову не пришло?

– Ты же был без сознания, - утешил его Гирсу. - Как тебе что-то могло прийти в голову?

Он засмеялся, очень довольный собой.

– А потом, - продолжил он рассказ, - ведьма дала мне поесть. Готовит она ужасно, не похлебка, а помои какие-то, но я все съел, до последней пиявки. Не пропадать же добру! Ты все спал. Наконец она мне говорит: «Видеть тебя больше не могу. У меня важное дело». Я так понял - это я теперь понимаю, - она собиралась начать превращение. В такой работе посторонние свидетели совершенно ни к чему. А она говорит: «Твой приятель не скоро очнется. Так что ты забирай его и уходи. Он тебя притащил сюда, а ты вытаскивай его отсюда. Все, проваливайте оба». Я ее желание, конечно, уважил, взвалил тебя на плечо и пошел по мосткам… Ну и шаткие же! Представляю, как ты по ним пробирался… Жуть! Даже мне было страшно.

– Мне тоже, - сказал Хазред.

– Не сомневаюсь, - отозвался Гирсу, сам не заметив, как уязвил приятеля. - Но вот дальше что произошло… этого я не понимаю. Видишь ли, Хазред, ты… в общем, ты очнулся. Как солнце начало припекать, так и очнулся. Встал, даже разговаривал со мной. Мне и в голову не приходило, что ты можешь быть в не себе!… Мы с тобой дальше пошли. И ты все время был с открытыми глазами. - Гирсу задумался, а потом радостно вскрикнул: - Ты не моргал! Я понял наконец, что в тебе было странного! Да, ты не моргал. Почти. От этого у тебя глаза казались почти белыми, но я решил, что это у тебя от слишком долгого сна. Рассуждал-то ты связно! Ну, как обычно.

– Я ничего не помню, - признался Хазред.

– Не огорчайся, - сказал Гирсу весело. - Подумаешь, бредил наяву. Такое с кем угодно случиться может. Главное, что все закончилось, и без последствий. Ты жив-здоров, я жив-здоров, а уж со старейшинами мы как-нибудь поладим. Не бывает троллока без хорошей шалости, и нас непременно простят. Может, и с Ханно ничего страшного не произошло.

– Нет, он мертв, - повторил Хазред. - Пока я был без сознания, я увидел это собственными глазами.

 

Глава пятая

Сквозь белый туман горели красные глаза. Ядовитые испарения медленно плыли над болотами. Чьи-то шаги слышались в трясине. Некто неспешно двигался сквозь туман, не опасаясь ни чумы, ни топей.

Последнее, что остается от растворившегося в тумане человека, - это взгляд…

Тзаттог усмехнулся, поймав этот прощальный, полный ужаса, уже нечеловеческий взор. Последний. Всех прочих угодивших в ловушку архаалитов уже поглотил туман. И скоро с того места, где растворились тела погибших людей, поднимутся новые умертвия, несущие смерть всему живому…

Чума победоносно шествовала по миру, и принц-упырь чувствовал себя в этих мертвых сумерках как рыба в воде.

Его зрение способно было пронизать пространство. Любой, кто нес на себе клеймо его рода, любой, к кому прикасались порождения тумана, уже никогда не сможет скрыться от Тзаттога. Днем меченые еще могут оставаться невидимками, но ночью их повелитель неизбежно отыщет своих рабов, как бы далеко они ни ушли.

Тзаттог выбрался из болота и медленно двинулся по течению реки. Городок называется Хеннгаль. Ближайший к болотам, еще не затронутый чумой. Пока. Скоро и он превратится в обитель ужаса.

На пути чумы и тумана стояло только одно препятствие, и Тзаттог чуял его издалека. Слуа, вампиры. Они облюбовали себе уютное местечко в этом городке, свили там гнездо… При одной только мысли о слуа красивое лицо Тзаттога судорожно передернулось. Порождения тумана ненавидят вампиров. Низшие умертвия, вроде тех, кем повелевал Тзаттог, просто сгорали от желания уничтожать слуа, но такие создания, как сам Тзаттог, испытывали ненависть высшего порядка. Зрячую, умную ненависть. Они в точности знали, кого ненавидят и за что.

Любой соперник должен быть уничтожен. Посланцы Кары богов пройдут по чистой дороге. И тогда из глаз живых прольются кровавые слезы.

* * *

Таверна опустела уже за полночь. Гуляки расходились по домам, освещая себе дорогу факелами. Никто не засиживался так, чтобы уходить потом одному и в темноте, - все уже привыкли к осторожности и держались друг друга. Последние пятеро были сильно навеселе. Сафена вручила им всем по факелу и выпроводила за дверь.

Хозяин широко зевал, сидя за стойкой. Несмотря на бедствия последних лет, дела в таверне шли не хуже, чем обычно. Люди являлись сюда скоротать вечер, обменяться новостями, угоститься самим и угостить друзей. А еще они искали тепла и защиты от того страха, который все ближе подбирался к городку из болот.

Рассказывая Пенне разные ужасы, трактирная служанка Сафена не преувеличивала, скорее преуменьшала, - люди в Хеннгале действительно пропадали. И не «раза четыре», как высказалась болтливая женщина: не менее десятка случаев было на памяти собирателей городских слухов. Но - и это составляло особую гордость хозяина «Палки и колеса» - ни один из исчезнувших жителей городка не принадлежал к числу клиентов таверны. Все, кто покидал вечерней порой «Палку и колесо», благополучно добирались до дома. И все благодаря тщательно разработанным мерам предосторожности. По крайней мере, так считали хозяин и его прислужница.

Невидимое существо стояло у порога и смотрело на желтое пятно света, падавшее из открытой двери. Рослый - выше самого высокого мужчины по меньшей мере на полголовы, - закутанный в плащ с капюшоном, Тзаттог тихо посмеивался сквозь зубы. Его клыки влажно поблескивали, а в густой черноте его глаз тонула ночь.

Глупые людишки. Как же пуста и коротка их жизнь, как же она ничтожна! Чем они заняты целыми днями? Суетятся, чтобы заработать себе на пропитание! Потом по привычке тащатся сюда, в этот домишко, сидят у огня, болтают и пьют, а под конец, вооружившись факелами, разбредаются по домам и жмутся по пути друг к другу, точно испуганные щенки.

Когда зло, таящееся во тьме, захочет взять свое, никакие факелы его не испугают и не отгонят. Что ж, пусть пока тешат себя глупыми надеждами уцелеть. Скоро зло войдет в этот городок… скоро здесь не останется никого, кроме верных подданных принца-упыря.

Принца-упыря и той, которую он избрал себе в королевы. А что касается слуа, страдающих от вечной жажды упырей, - королева сумеет расправиться с ними. И произойдет это скоро, очень скоро.

Тихо посмеиваясь, Тзаттог повернулся и пошел прочь от таверны, вниз по улице.

* * *

Сафена закрывала ставни, когда вдруг до нее донеслась какая-то возня под окнами. Она привыкла не уделять большого внимания ночным шорохам, однако что-то в этом приглушенном шуме ее насторожило. Женщина замешкалась возле окна и прислушалась.

Похоже, кто-то бродил возле таверны, натыкаясь на стены, словно в тщетной попытке нащупать вход.

Сафена взяла со стола лампу, зажгла ее и выглянула, но никого не увидела. Слабенький свет масляной лампы с коротким фитилем едва-едва выхватывал из ночной темноты кусочек улицы.

Тогда Сафена высунулась почти до середины туловища, держа лампу в вытянутой руке. Вот оно, есть! Ей почудилось, что она уловила какое-то движение. Неясная тень мелькнула на стене дома напротив…

– Кто здесь? - спросила Сафена, стараясь говорить внушительным тоном. - Имей в виду, бродяга, - мы уже закрыли на ночь двери и ни за что их не откроем.

Она напрягла слух, прищурилась, мучительно всматриваясь в темноту. Там совершенно явно кто-то стоял. Сафена ощущала на себе его взгляд, и от этого ей сделалось не по себе. Женщине показалось, что она совершенно не защищена, что от ночного гостя нет и не может быть никакого спасения и что надежные стены таверны вот-вот рухнут, оставив Сафену наедине с полной опасности ночью… Впрочем, чувство это длилось недолго и скоро исчезло.

Тень внизу застыла на месте, потом заколебалась, как будто некто, кому она принадлежала, шатался и с трудом удерживался на ногах.

– Эй, если ты пьян, то ступай домой, - приказала Сафена. - Говорят тебе, здесь не ночлежка. Мы не пускаем переночевать пьяниц.

Тень опять пошевелилась, затем донесся приглушенный стон. Сафене стало жутко.

Она уже совсем было собралась захлопнуть ставни и заложить засов, когда стон повторился. Теперь Сафена уже разобрала слова:

– Помогите… Помогите мне…

Человек - или некое существо, которое выдавало себя за человека, - тянул это слово на все лады, распевая его низким голосом, звучавшим словно бы из самой утробы.

– Помоги-и-ите… Помогите-е-е…

Сафена взяла кувшин для умывания и подержала его на весу, раздумывая, не стоит ли вылить содержимое сосуда на голову непрошеному гостю. Однако тут ее чуткий слух уловил еще один характерный звук - звон монет.

– Я рассыпал деньги, - жаловался голос. - Я ничего не вижу… Я потеряю все, что имею… Дайте мне свет, умоляю. Дайте мне лампу со светом! Я не могу сидеть здесь всю ночь и стеречь мои деньги. О, помогите! Помогите! Мне дурно, мне нужны мои деньги!…

Сафена опять посветила лампой в окно, и ей показалось, что она видит, как в слабом огне поблескивают золотые кругляшки.

От сильных переживаний у нее даже онемели губы. Золото! Она не видела золотых монет уже десяток лет. Ни единой золотой монетки! В Хеннгале давно забыли, как выглядят настоящие деньги. Теперь здесь принято менять колбасу на рубаху, а сено - на упряжь, и лишь выпивку покупают на медяки.

Имея настоящие деньги, можно уехать из Хеннгаля куда глаза глядят, подальше от проклятых болот. Говорят в Тугарде можно жить. В больших, красивых городах. Пока еще можно. А вот в Хеннгале становится по-настоящему страшно… До Катаклизма это был милый процветающий городок. Теперь же…

– Помогите, - заклинал низкий голос. - Я рассыпал все мои деньги… мое золото… о, мое золото…

– Иду, - решилась Сафена.

Кому бы ни принадлежал голос, монеты-то были самые что ни на есть настоящие. Да и кто из слуа сумел бы пробраться в Хеннгаль незамеченным? Ночью ворота закрыты, а днем упыри ходить не осмеливаются. Всем известно, что яркий солнечный свет их убивает.

«Люди пропадают», - мелькнули в голове Сафены ее же собственные предостережения.

«Никто из посетителей таверны за все это время не пропал», - возразил ей другой внутренний голос.

И это тоже было правдой.

Сафена открыла дверь и ступила на улицу…

* * *

Пенна проснулась от того, что кто-то вышиб дверь в ее каморку мощным ударом ноги. Пенна подскочила на своем неудобном матрасе, привычно схватилась за рукоять кинжала, однако ее пальцы сомкнулись над пустотой - кинжал она утратила вчера, во время визита к целительнице, к Желтой Игинуш.

Впрочем, паниковать было рано. На пороге стоял хозяин таверны «Палка и колесо». Пенна с облегчением перевела дыхание.

– Вы напугали меня, - призналась она. - Вы всегда так врываетесь к постояльцам?

– Не помню, - отмахнулся он. - У меня давно уже не было никаких постояльцев. Ты первая за много лет.

– Понятно. - Пенна засмеялась от облегчения.

– Вставай, - приказал он.

Пенна послушно встала и направилась вслед за ним к выходу. Они спустились и общий зал.

– Смотри, - показал хозяин.

Пенна обвела глазами зал. Следы вчерашней трапезы, неубранные плошки, винные лужи на столах и на полу…

– Грязь, - сказала Пенна. - Вы это имели в виду?

Хозяин горестно кивнул.

– Моя служанка пропала.

– Сафена? - Пенна вскрикнула от удивления. - Но этого не может быть!

– Ее нет, - повторил хозяин и заплакал. - Ее больше нет.

Пенна молча смотрела на него.

Хозяин сердито обтер лицо платком. Очевидно, сейчас он уже жалел, что показал слабость при постоялице, расплакался при ней. Что ж, как раз за это она его презирать не станет. Пенна не единожды видела, как плакали самые крепкие и испытанные воины. В подобных слезах нет ничего постыдного.

– Где же она? - спросила Пенна, чувствуя, что вопрос звучит глупо.

Хозяин поднял на нее полные ужаса и боли глаза.

– Не знаю! Понятия не имею!

– Я тоже не знаю, - проговорила Пенна. - Я проспала весь вечер и всю ночь.

– И ничего не слышала?

– После того как разошлись гости - ничего.

– Вот это и странно! Сюда никто не мог войти. Никто… я имею в виду…

Он замялся, и Пенна закончила фразу вместо нег

– Никто из вампиров, да?

Он кивнул и всхлипнул. Хозяин выглядел совершенно безутешным. Даже удивительно - впервые в жизни Пенна видела, чтобы так горевали по обычной служанке. И не самой расторопной к тому же.

– Возможно, Сафена сама вышла из дома, - предположила Пенна.

– Исключено. Сафена - большая трусиха. Она ни

за что не вышла бы из таверны после наступления

ночи. Она всегда боялась темноты.

– Возможно, нашлась вещь, которая помогла ей победить этот ужас, - сказала Пенна, подумав немного.

– Так не бывает, - ответил хозяин. - Превыше всего человек ценит собственную жизнь.

– Вы заблуждаетесь, - возразила Пенна. - Я своими глазами видела людей и… других существ, например троллей… Они обладают гордостью и силой. Для них гордость гораздо важнее желания жить. Смертельно раненные, они сражаются до последнего. По пояс в убийственном тумане, погибающие от чумы, которая пожирает их тела, они все же бьются с порождениями Кары богов, желая забрать с собой в могилу как можно больше недругов…

Теперь уже в глазах девушки блеснули слезы. То были слезы восхищения, и Пенна поскорее отвела взгляд - она не хотела, чтобы хозяин видел, как она расчувствовалась.

– Ну, они же смертельно ранены, и им уже все равно, - рассудил хозяин. - Понятно, что они могут не жалеть себя. Ничего особенного. В этом есть своя логика.

Пенна вздрогнула от неожиданного прилива неприязни к этому человеку. Великие подвиги, самоотверженность, гордость - все, чем она так восхищалась какой-то хеннгальский лавочник одним-единственным словом превратил в нечто несущественное, лишенное ценности. Как все просто, если рассуждать «логически»! Зная, что все равно умрет, раненый бьется до последнего своего вздоха. Что ж тут такого! Ведь его жизнь больше не имеет цены.

Очень логично.

Обывательская логика.

Цедя слова сквозь зубы, Пенна произнесла:

– Ну да. А некоторые существа превыше жизни ценят деньги. Разве не так?

И вдруг с ужасом поняла, что угадала - попала в самую точку. Ну конечно же! Деньги. Вот их слабое место - и хозяина, и служанки. Наверняка некто - или нечто, - желая выманить Сафену на улицу в темный час, предложил ей деньги. Много денег. И служанка не сумела устоять. Поверила. Ведь в хорошее так хочется верить!

– Я попробую найти ее, - сказала Пенна, заранее зная, что эти поиски в любом случае будут обречены на неудачу. Судя по тому, что рассказывала Сафена, в самом лучшем случае Пенна обнаружит труп, обезображенный до неузнаваемости, а в худшем - не отыщет ровным счетом ничего.

Похоже, хозяин думал о том же самом, потому что лишь покачал головой.

– Я бы предпочел, чтобы ты прибралась в таверне, - сказал он. - Тебе нужно отрабатывать свое содержание, а я не могу больше кормить тебя бесплатно.

Не возразив ни словом, Пенна взялась за метлу.

Она едва успела закончить работу, когда таверна стала наполняться народом. Судя по всему, люди пришли сюда в неурочный час. Еда еще не была готова - без Сафены дело шло куда медленнее, а из Пенны плохой помощник, ведь воины, как правило, никудышные кулинары.

Впрочем, гости явились в «Палку и колесо» вовсе не ради трапезы. Они были возбуждены и перепуганы.

Минувшей ночью пропали сразу шесть человек, включая служанку из таверны.

– Раньше тоже такое случалось, чтобы люди исчезали, - говорили за столами, - но ведь не по шестеро сразу!

– Это бывало раз в два-три месяца, - добавляли другие. - И чаще всего касалось тех, кто бродил ночами. Ведь кто пропадал-то?

– Пьяницы.

– Бездельники.

– Нищие.

– Никому не нужные дети.

– Дурные женщины, которым все равно не место в нашем городе.

– Вот именно.

– Вот именно.

Пенна изо всех сил сжимала кулаки, чтобы не взорваться от негодования и не вмешаться в беседу. Наверняка многие из поборников «чистоты нравов» пользовались услугами этих «дурных женщин», а, возможно, иные были отцами «никому не нужных детей»! Однако, когда те становились жертвами нечисти, никто в городке не проявлял особой обеспокоенности.

Другое дело - почтенные граждане. Да, тут и впрямь впору бить тревогу.

Хорошо же, может быть, они правы.

– Желтая Игинуш, - произнес один из пришедших, коренастый крепыш в кожаном фартуке мясника. - Уж не известно ли ей, где нам следует искать недругов?!

Взволнованные люди зашумели, начали переглядываться.

– Это ты умно придумал! - воскликнул бородач со шрамом на щеке - очевидно, в молодости тот еще был драчун, а теперь остепенился. - Кто, как не Игинуш! Эта-то ведьма точно знает больше, чем говорит!

– Я бы поостерегся ее трогать, - проговорил некий молодой человек с очень красными, исцарапанными руками (Пенна все глядела на эти руки, пытаясь угадать, какое же ремесло оставляет подобные следы, но ничто не шло ей на ум). - Она страшная… Она только выглядит добренькой, а на самом деле… Я тут раз ей в глаза посмотрел… - Он совершенно смутился и все же закончил: - У нее бездна в глазах. То черная, то вдруг как будто заволочет все туманом…

Он лепетал очень убедительно, но Пенна почему-то почти сразу перестала ему верить. Он переигрывает, подумала девушка, это же ясно как белый день. Ломает перед всеми комедию, изображая из себя эдакого простачка. Простодушный юноша, который боится вампиров, как же… А у самого глаза ледяные. С такими глазами наблюдают за страданиями и смертью преступника, корчащегося на дыбе.

Но почему же остальные не замечают, что этот парень - кем бы он ни был на самом деле - превращает их в подопытных животных? Неужели горожане настолько лишены проницательности? Пенна покачала головой. Она никогда не считала себя слишком уж наблюдательной, но здесь, как ей казалось, истина лежала на самой поверхности…

Тем не менее человек с красными руками легко добился своего. Его попытка «заступиться» за Игинуш, представляя ее как главную опасность для города, возымела прямо противоположный результат. Поднялась настоящая буря.

– Чего тут разговаривать? Убить ведьму! - закричал мясник. - Это все ее проделки! Она убивает наших сограждан, потому что ей это необходимо - творить зло. Без такого она сама начинает помирать, известное дело.

– Она не ведьма, - вмешался хозяин таверны, очевидно желая восстановить справедливость (и тем самым лишь подливая масла в огонь). - Была бы просто ведьма - тогда и страху бы такого не было!

– А нам все равно! - кричали вокруг.

Люди громко хохотали, как будто надеялись таким образом обмануть страх и отогнать его от себя, хлопали друг друга по плечам.

– Нас она не запугает, дьявольское отродье! Мы с ней поквитаемся за все, и за убийства, и за похищения! Что она делала с украденными детьми? Ела их?

Пенна переводила взгляд с одного искаженного яростью лица на другое. Нехорошо все оборачивалось, а закончиться могло еще хуже. Но выбора у девушки не было.

– Нет, - прошептала Пенна про себя. - Только не Игинуш!

Она уже решила, что будет защищать целительницу до последней капли своей крови. Кем бы та ни была на самом деле, Пенна была ей благодарна и не намеревалась позволить этим перепуганным обывателям убить ее.

Ей нужно подняться в хозяйские комнаты и забрать свой лук и стрелы. Разумеется, сама Пенна погибнет, если вздумает сражаться одна против целого города, но зато честь ее не пострадает.

Она горько усмехнулась. Стоило пройти через все эти испытания и вырваться живой из смертоносных болот - единственной из всего отряда! - чтобы так глупо умереть в городке под названием Хеннгаль. В крохотном городке, о котором уже в ста милях от него и не слыхивали.

Она выскользнула из общей комнаты и осторожно поднялась наверх. Никто не обратил внимания на ее отсутствие - все возбужденно обсуждали последние события.

В Хеннгале, несомненно, завелось гнездо слуа, и этому следует положить конец как можно быстрее. А Желтая Игинуш, разумеется, знает обо всем этом куда больше, чем признаётся.

Пенна схватила свой лук, висевший в комнате хозяина над кроватью, равнодушно скользнула глазами по сундуку, где тот, по обыкновению всех горожан, держал хорошую одежду и другие вещи, которыми дорожил, и выбежала из дома.

Толпа как раз заполонила улицу. Мужчины - кто с дубинкой, кто с ножом, кто с остро заточенными кольями - шагали по мостовой, шумно обсуждая предстоящую расправу. Пенна не раз видела подобное выражение на лицах: эти люди испытывали самый настоящий ужас. Сейчас они способны на все. Любые доводы рассудка тут будут бессильны - если опьяненная собственным страхом толпа и протрезвеет, то лишь после того, как непоправимое совершится.

Кроме того… Пенна боялась признаваться в этом себе, но ведь существовала вероятность того, что обитатели Хеннгаля правы и Игинуш действительно зло и порождение зла. Она помогла Пенне с больной ногой - но не потому ли, что ощутила в девушке нечто родственное себе? Пенна вспомнила странный, многозначительный взгляд, который устремила на нее Игинуш перед тем, как они расстались. Точно пыталась высмотреть в чертах Пенны нечто знакомое. Что?

И почему Тзаттог кричал ей: «Ты моя, ты из наших»? Только запугать и сбить с толку хотел или же имел в виду нечто совершенно иное?

…А вдруг колдунья впрыснула своей подопечной в кровь некий яд, который уже действует и постепенно превращает Пенну в чудовище? Ей боязно было даже задумываться о подобных вещах, однако возможность такого объяснения никто не отменял.

И тем не менее твердое решение спасти целительницу оставалось неизменным. Пенна бежала по боковым улочкам, стараясь не выпускать преследователей Игинуш из виду. Она надеялась поспеть к хижине целительницы раньше, чем там окажутся возбужденные горожане.

И однако же она опоздала. Когда Пенна, заплутавшая было в лабиринте улочек, все-таки выскочила в переулок возле городской стены, толпа уже находилась там. В убогую лачугу Игинуш летели камни и комья грязи.

– Выходи! Ведьма, выходи! - вне себя кричали люди. - Выйди, покажись нам! Расскажи, что ты сделала с нашими друзьями!

Как ни странно, хлипкая с виду дверь не поддавалась. Пенна осторожно пробралась в задние ряды собравшихся. На девушку не обратили внимания - все были заняты дверью.

Неожиданно двери как будто не стало. Лачуга стояла совершенно открытая, и видно было, что там никого нет. Только разоренное гнездо, в котором прежде сидела старушонка, да несколько обглоданных костей, слишком маленьких для того, чтобы самый придирчивый дознаватель счел их человеческими.

– Сбежала! - разочарованно проговорил мясник и с силой пнул ногой стену ветхого жилища.

Гримаса боли исказила его лицо. Казалось бы, слепленная из мусора и глины стена должна была развалиться от мощного толчка, однако ничего подобного не произошло. Наоборот. Создавалось впечатление, будто мясник ударил по крепчайшему камню.

– Я сломал палец! - завопил он. - Проклятая ведьма!

Пенна осторожно повесила лук на плечо. Шаг за

шагом приближалась она к жилищу Игинуш. Люди заглядывали внутрь по очереди и отходили с недовольным ворчанием. Их раздражало то, что старушонка успела удрать, - кто ее предупредил, вот что любопытно! - и выводил из себя странный, терпкий запах, царивший в хижине. От этого запаха начинали слезиться глаза, в горле першило, нос закладывало. Не иначе, какие-то злые чары!

Пенна пристально осмотрела брошенное гнездо. Внимание девушки привлек какой-то странный лоскут желтого цвета, лежавший под кучей тряпья. Поначалу Пенна даже не заметила его, но потом… Она поморгала, не веря собственным глазам, и задержала дыхание.

Она обернулась. Ей не хотелось исследовать этот предмет при посторонних и уж тем более - выставлять его на всеобщее обозрение.

Впрочем, ее спутники были слишком возбуждены последними событиями и теперь бурно обсуждали - что им следует предпринять. Это занятие полностью поглотило их, так что Пенна осторожно наклонилась и подняла лоскут желтой ткани.

Это оказалась вовсе не ткань, а кожа. Тонкая желтая кожица, вся покрытая морщинками. На месте глаз зияли прорехи, но, как ни удивительно, черты лица полностью сохранились: нос, похожий на клюв, скошенный подбородок, широкий лоб.

Пенна выронила кожу и обтерла руки об одежду. Ее всю трясло. Брезгливость, ужас, жалость - все чувства разом вскипели в ее душе, так что на миг ей стало трудно дышать.

Пенна выбралась из хижины, едва волоча ноги. Ей нужно было передохнуть. Она слишком измотана всем, что случилось в предшествующие дни, а тут еще новые страхи и новые переживания…

Она решила никому не говорить о том, что обнаружила в хижине. И не потому даже, что подозревала какую-то тайну в жизни и личности Игинуш и хотела сберечь чужой секрет от тех, кого он явно не касается. Нет, просто у Пенны не было сил, чтобы разговаривать об увиденном.

Голоса мужчин зазвучали громче. Пенна поневоле прислушалась. Да, так и есть. Они продолжают обсуждать вчерашнее нападение. Где-то в городе есть гнездо слуа. И пока это гнездо не будет обнаружено и уничтожено - покоя жителям Хеннгаля не знать.

Но если Игинуш здесь ни при чем… или, по крайней мере, ничего не может сейчас сообщить… то где же искать гнездо?

Называли самые разные места - городскую свалку, рыночный склад… Наконец мясник, поневоле взявший на себя роль командующего небольшой «армией мщения», произнес зычным голосом:

– Предлагаю просто осматривать дом за домом. Все, что может представлять интерес.

– Мы не управимся и за месяц, если будем входить в каждое жилище и обшаривать там все от пола до потолка, - запротестовали другие. - А тем временем гнездо может переместиться из одного убежища в другое. Так не пойдет.

– Какие будут предложения? - возмущенно осведомился мясник. - Вы только возражать умеете! Что у вас на уме? Есть какие-нибудь идеи?

– Давайте начнем с тех домов, где… возле которых пропали вчерашние посетители… - неловко произнесла Пенна.

Мужчины уставились на девушку. Она медленно покраснела.

– Вы хотели, чтобы мы высказывались, - объяснила Пенна, опуская голову. Она проклинала себя за то, что вообще раскрыла рот.

– Я хотел, чтобы высказывались мужчины! - резко ответил мясник. - Впрочем, сейчас, похоже, это единственное толковое предложение… Стыдитесь! Его высказала женщина. Трактирная девка, которую держат из милости!

Пенна вспыхнула, но промолчала. Не сейчас. Возможно, позднее. Пока пусть наслаждается своей эфемерной властью над людьми и говорит грубости.

Молодой человек с исцарапанными руками метнул на Пенну быстрый, но очень пристальный взгляд. Девушка поежилась: ощущение, что ее изучают, ей определенно не нравилось.

Галдящая толпа вернулась к таверне «Палка и колесо», решив начать поиски с того места, откуда пустились в свой последний путь пятеро пропавших. Не следовало упускать из виду и то обстоятельство, что служанка также исчезла неподалеку от таверны!

Теперь им казалось очевидным, что с самого начала надлежало обыскать этот квартал. Пенна просто шла рядом с другими. Ни одной мысли не было у нее в голове. Виски ломило, боль пульсировала, то ослабевая и давая мимолетную передышку, то набрасываясь, точно лютый зверь, да так сильно, что дыхание перехватывало.

В глазах у девушки потемнело, и вдруг она ощутила близость ночи. Умом она понимала, что стоит белый день и что она находится на людной улице, однако перед ее взором вставали совершенно иные картины: черная стена, неясная тень, странный золотой блеск на земле…

Пенна наклонилась, и пальцы ее коснулись какого-то прохладного кругляшка. Она машинально подняла предмет и положила на ладонь.

– Что это у тебя? - спросил молодой человек, тот, у которого были исцарапаны руки. Он приблизился к Пенне совершенно бесшумно, так что она вздрогнула от неожиданности, услышав его голос прямо у себя над ухом.

Пенна позволила ему взять кругляшок.

– Золотая монета! Она нашла золотую монету! - раздались вокруг удивленные голоса.

Люди не верили увиденному. Монетка переходила из рук в руки. Мужчины качали головами, цокали языком.

– Невозможно, - сказал наконец мясник, явно выражая общее мнение. - Такие монеты вышли из обращения давным-давно… И как это получилось, что она пролежала здесь столько времени и никто ее не обнаружил? Уж не девка ли трактирная подсунула нам свое дьявольское золото?

Все взоры обратились на Пенну. Она съежилась. Ни одного дружеского лица. Все смотрят на нее с подозрением, как будто она и есть их самый главный враг.

– Я нашла ее! - крикнула Пенна пронзительно. Ее голос, как ей показалось, прозвучал откуда-то издалека. - Я ее подобрала! У меня сроду не было таких денег!

– Наверное, это золото слуа, - высказался молодой человек с исцарапанными руками. - Смотрите.

Он отобрал монетку у мясника, сжал в кулаке, а когда раскрыл - там оказался лишь комочек глины.

– Как ты это проделал? - спросила Пенна - Магия?

Он покачал головой.

– Я… я каменщик, - ответил молодой человек. И быстро поправился: - Точнее, подмастерье каменщика. Я знаю все, что связано с камнями и землей… с недрами земли. С тем, что таится в ее глубинах… - Его голос зазвучал странно, однако он быстро сменил тон и вполне буднично заключил: - Это не золото, это глина. Она лишь приобрела видимость золота - на время. - Он приблизился к Пенне и добавил ей на ухо: - Ты ведь тоже это ощущаешь, правда?

Девушку окатило жаром его дыхания. Она сильно вздрогнула и отшатнулась от парня.

– Что ты имеешь в виду?

– Не делай вид, будто испугалась, - усмехнулся он вполне дружески. - Мы ведь понимаем друг друга, не так ли?

– Нет, я совершенно не понимаю тебя, - прошептала Пенна, не сводя с него глаз, полных ужаса.

– А по-моему, понимаешь, - спокойно отозвался он. - Впрочем, это не имеет значения. Не хочешь быть искренней - не нужно. Всему свое время. Так ведь говорит Игинуш? Все случится в свое время!

Пенна покачала головой и отошла подальше. Ей было не по себе, хотя темнота перед глазами уже рассеялась.

Отряд «мстителей» начал с того, что обыскал всю таверну, от чердака до подвала, однако там никаких следов нечисти не обнаружил. Затем настал черед соседнего дома и дома, что стоял напротив. Они осмотрели домов шесть, а затем один пропустили и заглянули в следующий.

Хозяева охотно пускали их к себе. Некоторые бледнели при виде вооруженных людей, однако ж держались молодцами. Никому не хотелось, чтобы его заподозрили в пособничестве слуа.

– Вы уж их отыщите, а мы поможем уничтожить, - заверяли добрые граждане Хеннгаля.

Мясник, входивший в дома первым, кланялся и объяснял:

– Они ведь могут так у вас жить, что вы и не заподозрите…

– Смотрите, где хотите, - кланялись в ответ хозяева домов.

Однако обыск не приносил никаких результатов. Пенна не принимала участия в событиях. Просто стояла в дверях и смотрела. Ей даже не было любопытно, хотя раз или два ее душу стискивала самая настоящая зависть: у всех этих людей есть дом, семья, какая-никакая собственность… У самой Пенны не было родных: кем бы ни была ее мать, первое воспоминание девочки связано с одиночеством, голодом, страхом.

Благодаря солдатской жизни Пенна приучила себя относиться свысока к тем, кто обременил свою жизнь имуществом и теперь трясется за нажитые крохи. Но в глубине души она знала, что всегда желала бы иметь то, чем обладают другие и чего никогда не было у нее самой. Дом. Место, которое она могла бы назвать по-настоящему своим.

А теперь, с наступлением чумы, этой мечте, наверное, вообще никогда не суждено будет сбыться.

Что ж, она примет свою судьбу, какой бы та ни оказалась, и ни в коем случае не станет жаловаться. Ее друзьям и воспитателям не будет за нее стыдно.

Внезапно Пенна как будто очнулась от полусна. Она поймала на себе чей-то взгляд, но когда обернулась, то никого не увидела. Однако стоило ей повернуться спиной, как ощущение возвратилось с удвоенной силой: теперь девушка не сомневалась в том, что некто пристально смотрит на нее, спрятавшись за шторами… смотрит из окна.

Между тем «мстители» уже входили в очередной дом.

– Постойте! - крикнула Пенна.

Мясник мельком глянул в ее сторону.

– Что тебе, женщина? Неужели ты не можешь помолчать, коль скоро непрошеной увязалась за мужчинами?

Девушка пропустила обидные слова мимо ушей, сосредоточившись на главном.

– Если уж мы решили обходить дом за домом, то почему пропустили вон тот? - Пенна показала на небольшое двухэтажное строение всего с одним окном на узком фасаде. Этот дом был зажат между двумя другими, гораздо более зажиточными и просторными.

Однако тот, к кому обратилась девушка, не вполне понял, о чем она говорит.

– Пропустили? - Мясник поднял брови. Его лицо приняло высокомерно-негодующее выражение. - По-моему, ты еще не оправилась от своей болезни и продолжаешь спать наяву! Следовало бы тебе оставаться в постели, а не брать на себя мужскую работу… Да кто тебе внушил, дурочка, будто здесь есть еще какой-то дом, который мы якобы пропустили?

– Но он есть! - настаивала Пенна. - Вот же он, прямо перед вами!

– Я не вижу никакого… - начал было мясник в запальчивости, но вдруг осекся. Несколько секунд он тупо смотрел в стену, а затем уставился на девушку. - Действительно - дом… Но мы… ведь уже заходили в него - проговорил мясник полуутвердительно-полувопросительно.

– Нет - произнесла Пенна убежденно. Она стиснула кулаки, мысленно давая себе обещание не торжествовать жалкую победу над мясником и не тыкать того носом в его собственную ошибку. Как можно более спокойно она прибавила: - Мы здесь еще не были! Этот дом мы пропустили.

– Не понимаю, как такое могло случиться! - заявил мясник. К нему постепенно возвращалась его прежняя самоуверенность. - Я не сомневался в том, что мы осматриваем все дома поблизости от таверны, один за другим. В подобных обысках главное - последовательность.

– Однако же в этот дом мы действительно не заглядывали ни глазком, - сказала Пенна.

Почему-то ей сейчас было тоскливо и страшно, как будто она услышала поблизости предсмертный волчий вой.

И тут ее обожгла чья-то ненависть. Она даже вскрикнула - ощущение ранило ее физически: так случается, когда слишком низко наклоняешься над пламенем костра и оранжевые языки внезапно почти касаются твоего лица.

Пенна встретилась взглядом с юношей - учеником каменщика, как он себя называл. Его глаза пылали гневом, расширенные зрачки подрагивали, и в их глубине Пенна разглядела странное отражение - оскаленную морду неведомого чудовища. Жуткое существо как будто стояло совсем близко - так близко, что отчетливо, словно в зеркале, отображалось в глазах молодого человека.

– Ты - одна из них, - одними губами произнес он.

Усилием воли Пенна отвела от него взгляд. Сейчас не имеет никакого значения, кто он такой и почему так к ней относится. Важно лишь одно: уничтожить гнездо упырей. Не медлить, не колебаться.

– Они там! - вскрикнула Пенна. - Гнездо слуа! Мы нашли его!

– Но здесь даже нет двери, - возразил мясник, все еще растерянно топтавшийся возле дома, на который показала девушка. - Просто стена. Я вообще сперва думал, здесь обычная ограда или забор…

Он понял, что произносит какие-то бессмысленные слова, и замолчал, досадуя на себя.

Но Пенна не обратила ни малейшего внимания на переживания высокомерного мясника, которому столь внезапно указали на его ошибку. Самоутверждение может подождать. Девушке было важно совсем другое: чтобы ей поверили. Она ни мгновения не сомневалась в том, что гнездо слуа - здесь, в доме, которого никто не замечал, покуда Пенна не указала на него рукой.

– Дверь тоже найдется, - заверила Пенна. Она тряхнула головой и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неуверенной и жалкой. - Просто мы ее не видим. Пока не видим. Чья-то магия отводит нам глаза. Очень слабая магия. Обычная иллюзия.

Мясник угрюмо кивнул. Ему очень не нравилось, что чужая девица, трактирная приживалка, начинает брать на себя роль предводителя их маленького отряда. Но поделать с этим он ничего не мог. Ладно, потом он с ней разберется. А может, и разбираться не понадобится. Уничтожение слуа - опасное дело. Даже если события происходят среди бела дня, а упыри спят в своих укрытиях.

Мясник криво ухмыльнулся:

– Ладно уж, давай, ищи дверь, если ты такая умная да хитрая.

Пенна медленно вела рукой по стене. Внезапно пальцы девушки сомкнулись на дверной ручке.

– Нашла! - крикнула она.

И новый приступ дикой тоски охватил ее.

Она тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение.

В доме было темно.

– Какой странный запах, - проговорил в полумраке кто-то из вошедших. - Как будто все тут сгнило.

– Это запах могильной земли, - уверенно отозвался мясник. - Девка-то не ошиблась: мы нашли гнездо!

Шепоток пробежал по рядам «мстителей». Как ни жаждали они расправиться со злодеями, страх перед вампирами был слишком силен. Люди невольно задавались вопросом: а под силу ли им совершить задуманное? Не лучше ли разойтись по домам, пока еще не поздно, запереться и надеяться на лучшее?

Мясник попытался поднять настроение своего отряда и делано рассмеялся:

– Ничего, скоро все закончится, и мы все отправимся по домам. Слуа больше не будут тревожить наш покой, и все пойдет по-старому.

– Ничто больше не пойдет по-старому, - прошептал молодой человек с исцарапанными руками и чудовищем, таящимся в глубине взора. - Пагубное заблуждение, несчастное ты существо! Несчастные вы все люди! Мир искажен и изменен, и никто из вас не пытается познать правду.

– О чем ты говоришь? - Теперь мясник был искренне удивлен.

С каждым мгновением ему становилось все неуютнее. Сперва он считал парня тем, кем тот назвался,- подмастерьем одним из молодых горожан. Небось пожелал выделиться, познакомиться с уважаемыми гражданами, заявить о себе как о храбром человеке, преданном интересам Хеннгаля. Похвальное честолюбие, которое следовало поддержать.

Но теперь мясник вовсе не был так уверен в истинности первоначального впечатления. Странный парень и взгляд у него… м-да… прямо скажем, неприятный. И это слишком мягкое определение.

По лицу своего собеседника молодой человек легко прочитал его незатейливые мысли.

Он негромко, зло рассмеялся:

– Ты прав! Я из тех, кто никогда не теряет увиденное. Если ты долго будешь смотреть мне в глаза, то тебе откроется все то, что я повидал… И лучше бы тебе этого не делать, признаться честно… Но если ты хочешь, я охотно раскроюсь перед тобой!

Мясник отмахнулся:

– Хватит. Перестань говорить глупости.

– Почему ты называешь мои речи глупыми, ты, жалкий невежда? Я знаю о существах, на которых вы охотитесь, в десятки, сотни раз больше, чем самый умный из вас.

– Ты не подмастерье! - сказал мясник.

Молодой человек хмыкнул.

– Долго же ты приходил к этому выводу! Должно быть, в Хеннгале подобная скорость мысли свидетельствует о большой осмотрительности. А?

– Ты не из здешних… Ты не из Хеннгаля… Кто же ты такой? Что тебе надо? - бледнея, проговорил мясник.

– Все, что мне надо, я получаю, так или иначе, с твоего согласия или без. Тебе интересно? Мне продолжать?

Мясник молча кивнул.

– А ты не робкого десятка - для обычного горожанина, конечно, - одобрительно заметил молодой человек. - Не многие бы захотели услышать мой ответ… Но из уважения к твоей храбрости приоткрою тебе кусочек правды. Небольшой. Не бойся, это ты проглотишь и не подавишься, и поперек горла он тебе тоже не встанет.

Мясник наблюдал за ним угрюмо, исподлобья. Впрочем, его молодого собеседника это ничуть не смущало.

– Я наблюдаю. Это самое главное. Не вмешиваюсь. Я хочу увидеть, как встретятся гнездо слуа и эта женщина, Пенна… Как бы выразиться так, чтобы ты понял? Словом, мне важно увидеть их в естественных условиях.

– Можно вопрос? - осмелился мясник.

Молодой человек кивнул, и мясник спросил:

– Почему тебе так интересна какая-то трактирная девка?

– Я думаю, что она - королева.

– Что означает «королева»?

– Особенное существо, - ответил мнимый подмастерье. - Странное существо, опасное существо… В любом случае, она имеет значение.

– Можно еще вопрос?

– Спрашивай.

– Кто ты такой?

– Ну вот этого я тебе, пожалуй, не скажу, - тихонько рассмеялся молодой человек. - Всему есть предел, не так ли?

Разговаривая, они поднялись на верхнюю ступеньку, приближаясь к комнатам на втором этаже, в то время как прочие топтались внизу, возле двери, постепенно привыкая к темноте и пытаясь разобраться - куда идти и где производить поиски.

В густом мраке вдруг послышался хриплый возглас, а затем тяжелое тело покатилось вниз по ступенькам. Пенна, стоявшая у подножия лестницы, едва успела отскочить.

Это был мясник. При падении он сломал себе шею.

Пенна вскрикнула, вскинулась - и тотчас увидела на ступеньках горящие алым глаза молодого человека.

Она наклонилась над мясником, поднесла ладонь к его рту, но дыхания не ощутила. Предводитель небольшого отряда искателей был мертв. Пенна покачала головой. Что за дьявольщина здесь происходит?

С верхней ступеньки до нее донесся спокойный голос:

– Он упал сам. Я не толкал его, если ты хочешь спросить об этом.

Пенна вздохнула:

– Я не собиралась ни о чем тебя спрашивать.

– Не верю.

– Твое дело! Этот человек погиб…

– Да, он погиб, и не я тому виной! Он просто оступился… Мне странно это признавать, но в жизни еще осталось место для случайностей. Послушай моего совета, женщина. Будь очень осторожна. Этот дом сам следит за пришельцами. Мы вошли не в простое жилище. И ты хорошо знаешь, кто здесь обитает.

– Слуа.

– Да, и это их дом. Во всех смыслах…

– В каких смыслах? - потребовала Пенна.

– Например, - вкрадчиво прозвучал голос молодого человека с верхней ступеньки лестницы, - здесь гораздо легче оступиться, чем в любом другом месте, и куда проще сломать себе шею. Не стоит об этом забывать!

Пенна вновь посмотрела на того, кто именовал себя учеником каменщика.

– Ты не… но ведь ты же не упырь! - проговорила она вполголоса, обращаясь к нему. - Кто ты такой? Разве ты - один из слуа?

– Я так не думаю, - с легким смешком откликнулся он. - Да и ты так не думаешь. Ты ведь умная девочка, не так ли? Королева…

Только сейчас Пенна осознала одну странность. Похоже, никто из окружающих не слышал их разговора. Люди словно бы погрузились в полусон и стали слепы и глухи к происходящему. Некоторые просто стояли, покачиваясь, и равнодушно таращились перед собой в стену, как будто там имелось нечто, приковавшее к себе их взгляд. Другие бесцельно разбрелись по комнатам. До девушки то и дело доносились грохот опрокидываемой мебели, звон разбитой посуды, недовольные восклицания.

А Пенна все не могла оторвать взгляда от своего загадочного собеседника. Ее трясло, как в лихорадке. В его зрачках мелькали странные картины: высокие мрачные башни, монстры с зияющими ранами на шее, светящиеся шары, зависшие над черными густыми рощами… Где он видел все это? Почему увиденное так и осталось жить в его глазах?

Усилием воли Пенна подавила желание задать все эти вопросы - немедленно, не сходя с места, - и вернулась к главному, что занимало ее сейчас.

– Но ведь ты не смог бы ходить при солнечном свете, если бы был… - начала Пенна и с ужасом осознала, что язык у нее заплетается. Что здесь творится? Неужели парень прав и дом что-то делает с попавшими сюда людьми? Сонливость, непобедимое желание погрузиться в забытье и наконец отдохнуть одолевали Пенну.

– Кто ты? - пролепетала она. - Ответь, прошу тебя… и помоги мне…

Колени у нее подгибались.

– Ты! - донеслось до нее - как казалось, издалека. - Кто я - не имеет значения… Ты имеешь значение, только ты! Ты - королева! Порождения тумана считают тебя королевой, Тзаттог называет тебя королевой. Ты важна для всех нас… Ты слишком важна, чтобы я мог прикоснуться к тебе, как бы мне ни хотелось… - Видно было, что он сдерживается изо всех сил, и вдруг у него вырвалось: - Как бы мне ни хотелось свернуть тебе шею!

Губы молодого человека кривились, неприязнь переполняла его.

– Ты воображаешь, будто одолеть спящих слуа - это доблесть! Ты привела их сюда, этих обывателей, трясущихся за собственную жизнь, но куда больше - за свое ничтожное имущество… А ведь ты не из их народа! Они тебе чужие… Ты для них чужая! Ты единственная из всех увидела этот дом, и ты привела их сюда! Для чего ты сделала это? Неужели ты не догадываешься, кому служишь?

– Я не понимаю…

– Нет, понимаешь! Ты хочешь истребить слуа руками людей. То, что делаешь, ты делаешь ради своих - ради тех, кто считает тебя королевой.

– Никакая я не королева! - возмутилась Пенна. - И от того, что ты - или кто-либо другой - будет упорно называть меня так, я не превращусь в нее. Слова ничего не стоят. По крайней мере, в том мире, где я жила до сих пор. Для нас, солдат, слово - тьфу, главное - поступки.

Молодой человек пожал плечами.

– Я вижу то, что вижу, а ты делаешь то, что делаешь. Вы, порождения тумана, ненавидите слуа. Зло против зла. Интересная вырисовывается картинка! Мне просто повезло, что я получил возможность созерцать ее вблизи.

Как ни странно, в последней фразе не прозвучало иронии.

– Я не порождение тумана, - сказала Пенна упрямо.

Ее разбирала досада. Надоело твердить одно и то же! Хотелось крикнуть, громко, со слезами: «Ну что вы все привязались к бедной девушке! Я - простая лучница, понятно? Свое никому не отдам, а чужого мне не надо».

– Ты намерена использовать горожан для своих целей, - гнул свое молодой человек с исцарапанными руками.

– Здесь гнездо слуа, - отрезала Пенна. - Люди пропадают. Погибают… Этому следует положить конец. Вот и все. Мои побуждения тебе ясны?

– Люди! - «Подмастерье каменщика» затрясся от смеха. - Люди! Да какое тебе дело до людей, Пенна, если ты вовсе не человек! Твоя плоть изменена магией, как и у всех из твоего ордена, но разве ты не знала, разве ты никогда не видела во сне, что твоя плоть была изменена не только магией… Ты на самом деле не такая, как они. Ты никогда не была человеком!

– Я не… - Она поперхнулась и не смогла продолжить.

– Ты носишь на себе отметину порождений тумана, - шипело существо. - Ты помнишь свою мать? Скажи, ты ведь не помнишь, кто была твоя мать?

– Не помню, - почти против воли призналась Пенна.

Удивительное дело! Она ведь как раз сегодня думала об этом. Может быть, это существо просто-напросто прочитало ее мысли?

– Знаешь, что я думаю? - Молодой человек заговорил спокойно, как будто они обсуждали какую-то научную проблему, а не стояли в доме, полном упырей и погруженных в магический полусон людей. - Я думаю, что ваш отрядный маг поработал над тобой с самого начала. Когда солдаты подобрали тебя на болотах, ты мало напоминала человеческого ребенка. Ты была беспомощной, крошкой, бедняжкой… настолько бедняжкой и настолько беспомощной, что тебя пожалели даже солдаты. Но чтобы ты не выросла в монстра, они приложили магию к твоей плоти. С самого начала. И теперь уже никто не сможет определить, какой ты была, когда родилась. Все стерто, а потом - стерто еще раз, и еще раз…

– Если это и так, то не мне жалеть об этом! - с вызовом произнесла Пенна. Она стряхнула наконец с себя оцепенение. Если на нее и навели чары, то сейчас она избавилась от них и говорила громко, отчетливо: - А ты? Кто ты такой? Ответь!

– Я не служу Тзаттогу, - сказало существо очень просто и серьезно. - Я не принадлежу к числу слуа, если тебя это интересует. И я не из порождений тумана. Но Тзаттог… как бы это выразить точнее? Тзаттог имеет определенный смысл, и ты важна для него. Ты его королева. Тебя признают таковой порождения тумана. Ты очень полезна для них. - Он усмехнулся. - Я хотел бы быть ближе к тебе. Не потому, что ты мне нравишься - ты мне не нравишься! И даже не потому, что у нас могут быть общие цели. У нас не может быть общих целей, на этот счет не обольщайся… Но ты важна также и для меня. Для нас. Для тех, кого я имею в виду, когда говорю «нас». - Последнее слово он странно выделил, подчеркнув его голосом. Он сделал небольшую выразительную паузу, усмехнулся и добавил: - Надеюсь, скоро я буду еще ближе к тебе, а пока - прощай…

Волна страшной вони накатила на Пенну. Девушка поперхнулась и долго кашляла, а когда пришла в себя - существа уже не было. Оно исчезло.

Пенна сняла со стены факел и зажгла его. Стало как будто теплее, черные страхи, таившиеся по углам, отступили.

– Откройте ставни! - крикнула Пенна, обращаясь к тем, кто мог бы ее услышать.

Стоявшие рядом с девушкой в оцепенении люди ожили. Сразу же затрещала древесина - мужчины ломали ставни, которые были кем-то наглухо забиты. Поток света полился по ступеням, озаряя темную прихожую почти до самой входной двери.

– Подвал, - проговорил один из мужчин, выходя из комнаты. - Следовало бы нам без долгих проволочек сообразить, где они скрываются.

– Ну конечно! - заговорили вокруг с явным облегчением. - Ну конечно же! В подвале! А где же еще им быть?

– Не корите себя за недогадливость. Здесь находилось нечто, отводившее нам взгляд, - промолвила Пенна.

Ей никто не ответил, кроме одного человека - его глаза были прикованы к трупу мясника. Наконец он медленно перевел взгляд на Пенну и покачал головой:

– Не знаю, кто ты, девчонка, но лучше бы тебе держаться подальше… от всех этих дел. Такое не для слабых женщин… Зря ты навязалась идти с нами. Ты хоть видела, кто убил его?

– Парень, который назвался подмастерьем каменщика, - ответила Пенна.

– Парень? - недоумевающе отозвался горожанин. - Подмастерье каменщика? Ты уверена? Какого еще каменщика?

– Разве вы не видели его? - быстро спросила Пенна - Вы все? Никто не видел этого человека?

– Нет клянусь богами! - ответил мужчина убежденно. - Никакого парня здесь и в помине не было. Ох, неладное в этом доме… Нужно бы поскорее заканчивать все дела и уносить отсюда ноги, покуда мы еще целы

Из подвала донесся крик:

– Сюда! Скорей!

В сырости и темноте паутина то и дело налипала на лицо, а дверь выглядела так, словно ее не отпирали много лет. Лишь мысль о том, что весь остальной дом залит дневным светом - ведь ставни уже открыли, - поддерживала Пенну, когда девушка заставила себя войти в подвал вместе с остальными.

Багровый свет факелов прыгал по стенам, плясал среди мрачных и глубоких теней. Казалось, огонь не рассеивает мрак, а, напротив, только сгущает его.

Здесь пахло так, словно поблизости только что раскопали землю, хотя пол подвала - Пенна видела это отчетливо - был выстлан досками.

Посреди подвала лежали, прижавшись друг к другу, большие, размером с человеческое тело, коконы. Тугие пелены паутины обвивали их, как могильные саваны. Видно было, что там, внутри, находятся человекообразные существа. Они не дышали и не подавали признаков жизни, но в том, что они живехоньки и с наступлением темноты готовы будут действовать, ни у кого сомнений не возникало.

Один из вошедших, посмелее остальных, приблизился к коконам вплотную. Он яростно оскалил зубы, вытаращил глаза и, высоко вскинув остро отточенный кол, вонзил его в первый из коконов. Мужчина целил туда, где у человека должно располагаться сердце.

Фонтан черной зловонной жидкости брызнул наружу. Он бил такой мощной струей, что залил потолок и лицо стоящего поблизости человека.

Жуткое зловоние затопило подвал. Кругом закашлялись. Пенна застонала сквозь зубы - запах причинял ей физические страдания. Человек, вонзивший кол в сердце нежити, корчился на полу, испуская пронзительные крики. Вонючая жижа, что хлестала из тела слуа, оказалась ядовитой. Она разъела несчастному лицо до самых костей, прожгла огромную дыру у него на груди и превратила руки в окровавленные обрубки.

Ударом дубинки в висок товарищ пострадавшего прекратил его мучения. Труп несчастного остался лежать рядом с гнездом слуа.

А оставшиеся нежити продолжали спать в своих коконах.

Пенна быстро приняла решение.

– Выйдем отсюда! - крикнула она. - Выйдем, прошу!

Ее не слушали. Второй человек выхватил кол из-за пояса и прицелился. Его рот кривился от жгучей ненависти.

– Сдохни, тварь! - прокричал он.

На сей раз человек был наготове - он успел отскочить прежде, чем жизненные соки твари успели убить его. Но все же и этот человек получил серьезные ожоги. Сквозь дыру в его щеке видны были зубы. И тем не менее он улыбался, глядя, как трясутся непомерно длинные руки нежити, разрывая плотный кокон и хватая воздух в тщетной попытке выбраться наружу и спастись.

Когда и этот слуа затих, Пенна снова крикнула:

– Выйдем из подвала! Здесь оставаться слишком опасно. Они даже спящие ухитряются достать нас. Я перестреляю их издалека.

Человек с дырой в щеке покачнулся, и Пенна подхватила его под руку. Один за другим люди выбирались из подвала. Они сгрудились на пороге, не решаясь продолжить истребление.

– Мы не можем отдавать по одному из своих в обмен на одного из них! - горячо продолжала девушка, помогая своему раненому товарищу доковылять до порога. - Слишком дорогую цену приходится платить. Мы и так уже потеряли двоих - а ведь остаются еще шестеро, которые погибли минувшей ночью.

«И тех, - прибавила она мысленно, - никому не нужных детей, дурных женщин и бедных пьяниц, которые погибали прежде…»

Мимолетно она припомнила слова своего недавнего собеседника, исчезнувшего столь внезапно и столь бесследно: «Ты на самом деле не такая, как они. Ты никогда не была человеком. Ты - королева! Порождения тумана считают тебя своей королевой!»

Она тряхнула головой. Может быть, она и королева. Очень хорошо. В таком случае она поступит по-королевски и перестреляет мерзость так, чтобы больше никто из пришедших с нею людей не пострадал.

– Девчонка права, - с трудом ворочая языком, поддержал Пенну человек с дырой в щеке. - Нечего кормить их нашей кровью… Пусть стреляет, лишь бы не промазала!

– Эй, Рузак, тебе-то теперь терять нечего, вот ты и храбришься! - крикнул, скрываясь в темноте, один из пришедших. - У тебя вся физиономия продырявлена. А мы боимся. Лично я еще жениться хочу…

Тот, кого назвали Рузак, раздвинул губы. Из раны в щеке потекла кровь. Он ощупал ее дрожащей рукой, покачал головой.

– Мне и вправду, выходит, нечего терять… Ну так добьем эту пакость!

– Посветите мне, - попросила Пенна.

Ее спутники подняли горящие факелы повыше, стремясь разогнать мертвую тьму.

Пенна давно уже отвыкла от этого ощущения: она почти ничего не видела. Темнота, сгустившаяся в подвале, явно имела магическое происхождение - и магия, которая действовала здесь, была более могущественной и древней, нежели та, что научила Пенну видеть в любом мраке.

Пенна сняла лук с плеча, положила стрелу на тетиву, прицелилась. Но сколько девушка ни напрягала зрение, она не видела ровным счетом ничего. Черная пелена упорно застилала ей глаза.

Пенна стиснула зубы. Она не позволит дурачить себя каким-то низшим существам, что днем дремлют в коконах и выходят на охоту по ночам, питаясь слабой человеческой плотью!

– Войдите к ним! - попросила она одного из своих спутников. - Я ничего не вижу. Мне нужно, чтобы вы вошли в подвал и встали над ними, светя мне факелом, иначе я не сумею попасть в цель.

– Да ты что, с ума сошла, не иначе! - возмутился тот, к кому она обратилась, - плотный мужчина с квадратной черной бородой. - О чем ты просишь? Не стану я этого делать!

Пенна подтолкнула было его обратно в подвал,

к гнезду спящих слуа. Бородач споткнулся и торопливо сделал два шага назад, подальше от жуткого места.

– Не пойду я туда! - упорствовал он. - Пока я буду геройствовать с факелом, ты сдуру подстрелишь

меня там, как цыпленка!

– Никто не охотится на цыплят! - сдавленно хихикнул кто-то за спиной у Пенны. - Им просто скручивают шеи, когда желают курятины на обед!

Девушка стремительно повернулась к насмешнику:

– Пожалуйста! Мне нужен обычный свет самых обычных факелов, не то я и вправду промахнусь.

Тот, к кому она обращалась, побледнел и отшатнулся.

– Ты запросто поубиваешь нас всех своими проклятыми стрелами!

– Я не промахнусь, если мне будут светить! - резко произнесла Пенна. - В самом деле, вы мужчины или куропатки? Вы же вышли на охоту! Вы поклялись уничтожить нежить - а теперь, выходит, боитесь?

– Я сделаю это, - сказал человек с дырой в щеке. Он забрал факел у бородача и потрогал рану на лице. - Почти не болит, - объявил он, подмигивая Пенне. - Боги, девочка! Ты храбрее этих мужчин.

– Но не храбрее тебя, - ответила Пенна, поднимая лук. - Стой неподвижно, прошу тебя. Возможно, в какой-то миг тебе покажется, что мои стрелы сейчас полетят прямо тебе в грудь, и ты больше всего на свете захочешь убежать. Стоять под стрелами страшно. Но умоляю, не двигайся! Я не промахнусь. Верь мне.

– Я тебе верю, - пробормотал он, беря по факелу в каждую руку.

Пенна проводила его долгим взглядом, а затем выбросила из головы всякую мысль о нем - и вообще обо всем, что происходило вокруг.

Она больше не видела окруживших ее мужчин, не слышала их хриплого, взволнованного дыхания. Даже отвратительный запах, доносившийся из подвала, как будто перестал беспокоить девушку.

Человек с факелами стоял среди белесых коконов и не двигался. Мертвенная бледность покрывала его лицо, из ранки медленно стекала кровь, капля за каплей, и он осторожно ощупывал ее языком.

Пенна пустила первую стрелу, и еще одна тварь внутри кокона прекратила свое существование. На руке Рузака задымилась новая рана, небольшая, но, судя по всему, очень болезненная.

– Не отходи, - приказала Пенна сквозь зубы, когда заметила, что он все же тронулся с места. - Продолжай светить.

– Оно забрызгало меня, - пробормотал Рузак. - Мне больно.

– Не шевелись, иначе я попаду в тебя, - повторила Пенна. - Мне бы этого очень не хотелось. Еще немножко! Потерпи. Держи факел выше. Вот так, хорошо, хорошо…

Еще одна стрела. Новый фонтан крови, новые судороги внутри плотных пелен. И опять застонал помощник Пенны - на сей раз длинный кровавый след проступил у него на левом боку, а одежда с левой стороны задымилась.

– Я подожду. - Пенна опустила лук. - Погаси огонь, не то сгоришь заживо.

– Благодарю, - процедил он сквозь зубы и поспешно похлопал ладонью по тлеющей ткани. - Боги, как болит!

– Осталось еще двое, - сказала Пенна невозмутимо. - Держи факел на отлете, иначе все будет бесполезно. Я должна попасть прямо в сердце. Несмертельная рана разбудит слуа, и тогда нам придется иметь дело с разъяренной нежитью…

– Я понимаю, - буркнул Рузак. - Заканчивай скорее. Хватит болтать.

Пенна молча выпустила сразу две стрелы, одну за другой.

– Беги!

В два прыжка Рузак выскочил из подвала. Кровь хлестала из коконов, заливая все вокруг.

– Этих я оставила напоследок, потому что они были самые жирные, - объяснила Пенна.

Она повесила лук на плечо и вдруг принялась смяться. Рузак посмотрел на нее и тоже захохотал. Этот дикий, истерический хохот заполнил все помещение. Звенело эхо в пустом доме, отзывалась тонким звоном битая посуда, дребезжало стекло в раме наверху. Обезображенное лицо Рузака покраснело, из глаз Пенны катились слезы. Остальные глядели на них изумленно, как на сумасшедших.

Весь пол в подвале был теперь залит омерзительной жижей, от вони кружилась голова.

– Нужно уходить! - громко, слишком громко проговорил человек с квадратной бородой. - Быстрей! Уходим! Без суеты, не толкайтесь!

Ну надо же! Только что он боялся посветить Пенне факелом, чтобы она смогла выстрелить точно в цель… Только что он бесстыдно трясся от ужаса, а теперь, когда Пенна справилась с нечистью без его помощи, вообразил себя командиром и распоряжается весьма храбро! Правда, его категорический приказ касается бегства…

Это показалось Пенне еще более забавным. Она сложилась пополам от смеха. Она визжала и трясла волосами и все не могла остановиться. Наконец ее стошнило, и она потеряла сознание.

Пенна очнулась на улице. Яркое солнце пылало высоко над крышами. От этого света ломило глаза. Пенна болезненно заморгала.

– Очухалась? - грубо спросил ее бородач.

– Рузак, - вспомнила девушка. - Что с ним?

– Рузак? - переспросил бородач. - А, плотник!… Он в порядке. Сильно изуродован благодаря тебе, но в порядке. Вон он.

Пенна повернула голову и глянула на силуэт, вырисовывавшийся на фоне белой стены.

– Рузак! - позвала она, как ей казалось, громко, а на самом деле едва слышно. - Уходи оттуда!

Рузак покачнулся и упал на мостовую. Его не успели подхватить. Пенна бессильно глядела, как он лежит. Теперь она видела его глаза. Только глаза, широко раскрытые, полные страха и понимания.

– Что? - одними губами спросила Пенна. - Что ты знаешь?

Один из тех, кто пришел вместе с Рузаком, наклонился над ним, второй встал у него в ногах. Раненого унесли.

«Он что-то понял, - лихорадочно думала Пенна, - он догадался о чем-то… о чем-то очень важном. Ядовитая кровь слуа сказала ему. Это может быть опасно, а может быть и полезно… Светлый лотос Архааля! Я должна выяснить, что он знает… Должна».

Она приподнялась, опираясь на локоть, и отчетливо увидела, как дом, где они только что побывали, исчезает, скрывается под землей. Кровь слуа разъела тонкий слой почвы, на котором стояло здание, и былое обиталище нечисти, ставшее теперь их гробницей, медленно погрузилось в пучину. Вместе с тем два соседних дома как будто вздохнули с облегчением и «расправили плечи» - они сомкнулись над тем местом, где еще недавно находилось узкое строение. Не так уж и неправ был покойный мясник, чье тело поглотила бездна вместе с разлагающимися трупами слуа. Никакого «лишнего» дома здесь действительно не было и в помине.

Пенна покосилась на бородатого человека, стоявшего рядом с ней. Тот озабоченно жевал губами.

– Послушай, девка, как тебя там… А где тот дом-то?

– Вы не видели, мой господин? - Пенна чуть улыбнулась. - Многое же скрывается от взора смёртных!

– А ты-то кто сама? - возмутился бородач. - Бессмертная богиня? Или, может быть, королева? Я слыхал, как тебя именовали каким-то странным титулом… Что, вздрогнула? Думала, мы тут все погрузились в сон и ничего не слышали? Ан нет, кое-кто кое-что все-таки слышал, несмотря на весь ваш дурман. Ишь, королева!… Гляди-ка, веди себя хорошо и будь умницей, не то об этом прознают другие люди. Люди, которым не стоило бы это знать.

Он нагнулся к ней и прибавил:

– Ты ведь понимаешь меня, не так ли?

Пенна опустила веки. «Архааль, - молилась она, - сделай так, чтобы, когда я вновь взглянула на мир, этой рожи здесь уже не было».

Она зажмурилась изо всех сил. Оранжевые круги расплылись перед ее глазами. А когда Пенна подняла ресницы, бородач уже ушел.

Девушка с трудом встала на ноги. Никто из ее спутников не потрудился помочь ей. Впрочем, она и не желала от них никакой помощи. Они вытащили ее из дома прежде, чем тот рухнул в трясину, - о чем еще просить! До таверны она как-нибудь доберется. Отдохнет немного - и примется за работу.

Хозяин не шутил: он действительно не станет держать при себе дармоедку. А теперь, когда служанка пропала, а работы по-прежнему невпроворот, помощь Пенны окажется очень кстати. Тем более что платить Пенне хозяин явно не собирается. Довольно с нее дырявой крыши над головой и тарелки жидкой комковатой каши на столе каждый вечер.

 

Глава шестая

Обелиск посреди топей был окружен частоколом горящих факелов. Жрецы непрестанно обходили его кругом: две процессии торжественно двигались навстречу друг другу, образуя живые кольца. Черные одежды служителей развевались под порывами ветра, а пламя над их головами трещало и порывалось улететь. Монотонное пение не прекращалось ни на миг.

Древний - такой древний, что никто не мог бы сказать, когда он здесь появился, - обелиск был прекрасен. Века, прошедшие над ним, не сумели нарушить этой красоты. Совершенство форм, безупречные грани, сияющая полировка камня - все это выглядело так, словно он только что создан неведомыми существами. Кем были строители обелиска? Этого не знал даже самый просвещенный жрец. Возможно, ответ содержится в каких-нибудь свитках в библиотеках ордена Тоа-Дан. Тамошние маги проводят всю жизнь в погоне за сведениями, которыми даже не пытаются воспользоваться. Они обожают знание ради знания. Что делало их посмешищем в глазах народа троллей - и большинства других народов тоже.

Хазред задумался: а нужно ли ему самому знать о строителях обелиска? Он не мог этого решить. Возможно, потом. Сейчас он просто любовался святыней.

Каждый троллок испытывает благоговейный восторг, созерцая этот камень. Некоторые считают, что в нем воплощена жизненная сила болота.

Хазред осторожно приблизился к обелиску. Он поднял голову, рассматривая остроконечную вершину. Свет факелов отражался от гладкого камня, и небо над обелиском, казалось, сияло фиолетовыми огнями.

Жрецы продолжали свое нескончаемое кружение. Они даже не заметили появления паломника - если только Хазред действительно пришел сюда для поклонения. В какой-то миг троллок усомнился в своих намерениях. Он и сам толком не знал, какие цели преследует. Возможно, все произошло случайно… но разве бывают случайности в жизни мага?

Мага? Кто произнес это слово?

Хазред оглянулся, однако никого не заметил. Слово прозвучало у него в голове.

«Я не маг!» - сердито подумал он.

Будущий жрец - возможно. Служение богам всегда выглядело в глазах Хазреда достойным занятием. И очень интересным. Он был готов ради этого на все, даже на долгие годы испытаний… Обычно молодые люди, объявившие о своем намерении сделаться священнослужителями, попадали в услужение к старшим жрецам, а те, по слухам, помыкали аколитами по собственному усмотрению. И лишь немногие выдерживали, оставались при храмах и в конце концов получали вожделенную должность.

«Ты не можешь ждать так долго, - опять зазвучал в голове Хазреда все тот же таинственный голос. - Ты не предназначен для низкой доли. Разве сможешь ты выдержать грубое обращение какого-нибудь невежды-жреца, который знает о богах куда меньше твоего? Было бы преступлением терять время на то, чтобы угождать болвану в черном капюшоне!»

В глубине души Хазред знал, что голос не ошибается. Но он не желал признаваться в этом.

– Я выдержу любое испытание! - громко произнес он. - Бесполезно запугивать меня трудностями!

Обелиск перед его глазами задрожал, как будто Хазред смотрел на него сквозь раскаленный воздух, и вдруг троллок понял, что видит не камень, а живое существо. С золотисто-коричневой кожей, тремя круглыми глазами, без носа и рта, но с крохотными жабрами, которые постоянно шевелились. Оно показалось Хазреду невероятно прекрасным. Длинное тело создания было лишено всяких признаков пола.

– Я не мужчина и не женщина, - проговорило существо, - потому что не нуждаюсь в партнере. Я бессмертно. Я единственное. Никогда не будет подобного мне и никогда не было.

Хазред упал на колени. В этот миг он окончательно уверился в том, что единственным его стремлением в жизни станет служить этому великолепному существу, поклоняться ему, выполнять все его повеления.

– Ты готов? - В голосе существа зазвенела радость. - Я ощущаю твою преданность!

Кипящая волна восторга окатила Хазреда. Он едва не лишился чувств.

– В таком случае вот мой приказ! - сказало создание. - Опрокинь обелиск!

– Но это невозможно…

– Ты должен опрокинуть обелиск! - повторило существо более громко и строго.

– Жрецы не позволят мне… Да и потом… Даже если бы у меня хватило на это сил - я просто не посмею.

– Ты посмеешь! И сил у тебя хватит! - настойчиво твердил голос.

Внезапно Хазреда окутала тьма, он потерял из виду и странное создание, и обелиск, и только голос все звучал у него в голове - так громко, что виски у Хазреда начали раскалываться:

– Ты посмеешь! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск! Опрокинь обелиск!

– Хватит! - закричал Хазред и, к своему облегчению, начал удаляться от того места, где происходила эта странная сцена. Его как будто подхватило и понесло прочь, все дальше и дальше, пока наконец он не начал различать солнечный свет. Он спал! Это был всего лишь сон! Теперь осталось последнее усилие - и он проснется…

– …Освободи меня… - донеслось до Хазреда уже из неведомой дали.

И Хазред проснулся.

* * *

– Что тебе приснилось? - настойчиво спрашивал Гирсу снова и снова. - Ты кричал во сне!

Хазред угрюмо смотрел на пламя небольшого костра, который они развели, чтобы зажарить пойманную в болотах розовую рыбу. Такая рыба считалась деликатесом, а охота на нее сопровождалась немалым риском: ведь рыба обитала в бездонных озерах посреди трясин. Любой неосторожный шаг мог оказаться для охотника последним. Не было еще случая, чтобы трясина отпустила свою жертву. Но Гирсу всегда отличался ловкостью и разумной отвагой, поэтому, когда он принес насаженную на самодельное копье рыбину, Хазред лишь усмехнулся:

– Ничего другого от тебя и не ожидал, брат.

– А ты даже костра не развел! - возмутился Гирсу.

– Ну, - сказал Хазред, - вдруг бы ты провалился в топь! Тогда моя работа пропала бы без толку. А я не люблю совершать бессмысленные поступки.

– В таком случае соверши осмысленный - и собери хворост, - распорядился Гирсу. - А я пока очищу рыбу.

И вот костер горит, рыба изнемогает на вертеле, а Хазред по-прежнему мрачен.

– Странный сон, - проговорил он наконец. - Больше похож на видение. Иногда боги разговаривают с нами, когда мы погружены в грезы.

– Ты в это веришь? - Гирсу пристально посмотрел на друга. - В то, что богам и духам есть до нас дело?

– Верю, - серьезно кивнул Хазред. - Особенно в тех случаях, когда богам и духам что-то от нас нужно.

– Как будто они не могут сами справиться! Они же всесильны.

Хазред покачал головой:

– Хорошо, что я еще не жрец, Гирсу, иначе пришлось бы прижать тебе нос за богохульные мысли.

– Но ведь ты не жрец, - рассудил Гирсу, ухмыляясь. - Так что отвечай по своему разумению.

– Ладно, приведу пример, чтобы тебе было понятнее. Положим, ты силен и могуч.

– Да, я таков. - Гирсу подбоченился, а потом расхохотался. - Не трать время на общеизвестное, говори о том, чего я еще не знаю.

– Для того чтобы ты понял мою мысль, следует добавлять ее в общеизвестное, щепотку за щепоткой, - отозвался Хазред без улыбки. - Иначе истина окажется для тебя чем-то вроде отравы.

– Любая истина, если разобраться, - сущая отрава, - фыркнул Гирсу. - Не понимаю, почему к ней так стремятся разные там жрецы и маги. Вот, положим, Лоббер и его Атава. Помнишь? Жили не тужили, и все шло хорошо, пока Атава не начала допытываться - верен ли ей муженек и куда подевалось красивое костяное ожерелье с резьбой. Продолжала бы считать, что ожерелье случайно потерялось, а Лоббер лучший из троллоков - глядишь, ничего дурного бы и не случилось. Но нет, понадобилось бабе раскопать правду. И… готово дело! Она ведь сняла ожерелье с Ретаты вместе с головой.

– Правда? Я не знал.

– Ха! - свирепо оскалился Гирсу. - Ретата сидела у себя в доме. Замечталась о Лоббере, о его ласках и все такое, а заодно небось прикидывала, какой еще подарок у него выпросить. А тут Атава входит с ножом. Ретата даже закричать не успела. Вот тебе и правда! У Лоббера она только два пальца отрезала, а у его полюбовницы голову. Мне, говорит, иначе ожерелье было бы не снять, оно, говорит, очень узкое, нужно или цепочку рвать, или голову отрезать… Я выбрала меньшее зло.

– Ты не видишь разницы между правдой и истиной, Гирсу, - вздохнул Хазред. - Впрочем, приведенный тобой пример вполне подходит. Итак, возвращаясь к разговору о богах и духах… Ты могучий воин. Но вот попробуй своими ручищами сделать какую-нибудь мелкую работу, сшить платьице для ребенка, например… Получится у тебя?

– Лично я бы своего ребенка одевал в волчьи шкуры, - заявил Гирсу. - Нечего баловать. Пусть с рождения привыкает.

– Волчья шкура - прекрасная вещь, - сказал Хазред, криво улыбаясь. - Но ведь ты меня понял?

– Да, - сказал Гирсу. - Я не тупой, как ты время от времени утверждаешь, глядя на мои мускулы… Все вы, хилятики, полагаете, что чем крепче троллок, тем меньше места для ума в его голове. Ну так вот, это не так.

– Я никогда не считал тебя глупым, Гирсу, - улыбнулся Хазред. - Поэтому рассказываю тебе все как есть. Без утайки и прикрас.

– То-то же, - пригрозил Гирсу, но глаза его смеялись.

Он снял рыбу с огня, откусил кусочек и расплылся в счастливой улыбке.

– Восхитительно!

И пока он очищал рыбину от костей и раскладывал нежно-розовое мясо на два широких плотных листа, служивших друзьям плошками, Хазред продолжал рассказ:

– Люди бывают нужны духам для той грубой и простой работы, на которую сами духи не способны. Будь иначе - не существовало бы ни жрецов, ни жертвоприношений. Это старое соглашение между людьми и богами, между людьми и духами. Возможно, мой сон… был частью этого соглашения.

Он помолчал, собираясь с духом, и наконец выпалил:

– Гирсу, мы должны опрокинуть обелиск! Гирсу застыл. Потом медленно, очень медленно повернул голову к приятелю. Недоверчивая улыбка появилась на лице воина.

– Ты, разумеется, шутишь. Да?

Хазред молчал.

– Скажи, Хазред, что ты пошутил! - настойчиво повторил Гирсу.

Хазред ответил:

– Нет, Гирсу, это вовсе не было шуткой Я серьезен, как никогда.

– То есть ты действительно намерен опрокинуть обелиск?

– Да.

– Хазред, но ведь это кощунство!

– Я так не думаю. То есть еще вчера эта мысль даже в голову бы мне не пришла, потому что… потому что это действительно кощунство, и непочтение к богам и самоубийственный поступок, не говоря уж о том, что там полно жрецов и нам никто не позволит не то что опрокинуть обелиск, но даже подобраться к нему…

После каждой фразы Гирсу одобрительно кивал.

– Ты сам назвал все причины, по которым мы не станем этого делать. Спасибо, Хазред, избавил меня от необходимости перечислять доводы против подобного поступка.

– И только один-единственный довод «за», - вздохнул Хазред. - Я уверен в подлинности моего видения. Божество разговаривало со мной. Оно ясно выразило свою волю.

– Божество? - недоверчиво осведомился Гирсу.

– Оно… то существо… оно не было похоже ни на что, ни на кого… Ни ты, ни я, никто из нас такого не встречал прежде. И никогда не встретим, я думаю. Оно само сказало о себе: «Я единственное, другого не существует».

– Ну и что? - Гирсу пожал плечами. - Объясни мне, какая связь между неповторимостью этого создания и его требованием, чтобы мы с тобой совершили неслыханный поступок?

Разволновавшись, Гирсу принялся машинально поедать рыбу. Хазред молча следил за ним. Гирсу жевал и жевал, пока наконец не спохватился:

– Перекуси, Хазред, не то я все съем. Ты меня знаешь, когда я увлекаюсь едой, меня почти невозможно остановить.

Хазред невесело усмехнулся и взял свою порцию. Он и вправду нуждался в подкреплении сил.

Некоторое время они трапезничали молча. Потом Хазред сказал:

– Сдается мне, если я поступлю, как мне было приказано в том сне, для нашего народа начнется новая эпоха. Эпоха процветания… Мы станем воистину могущественным племенем.

– Мы? - фыркнул Гирсу. - Хвала Болотному Духу, мы неплохо устроились на нашей земле! Я не уверен, что нам требуется что-то еще. Лично я всем доволен и абсолютно счастлив.

– Туман надвигается, - напомнил Хазред.

–Туман затопил земли архаалитов, потому что они еретики, неугодные богам, они были и оставались чужаками на наших болотах, - отрезал Гирсу. - А теперь, когда они изгнаны, туман скоро успокоится. Недаром его называют Карой богов. Это боги решили покарать архаалитов, ясно?

– Давай предположим на один-единственный миг, что дело не в архаалитах… или не только в них… Или, предположим, боги решили наказать еретиков, а потом вошли во вкус и не остановились только на этом…

– И что?

Гирсу помрачнел. Долгие теологические разговоры всегда утомляли его, а Хазред, похоже, разошелся не на шутку и намерен обсуждать все эти скучные темы до самого заката. Следует запастись терпением. А лучше всего - думать о чем-нибудь увлекательном, делая вид, будто слушаешь. Ну и поддакивать время от времени.

Гирсу так и поступил.

– Туманы несут с собой не только чуму, - рассуждал Хазред. - Вся эта нечисть, которая появляется на погубленных землях…

– Вот именно.

– Она ведь никуда не исчезает, сколько бы ее ни истребляли.

– Точно.

– А жрецы бездействуют, и наши боги молчат. Я постоянно думаю об этом.

– Вот именно.

– Да ты слушаешь ли меня? - рассердился Хазред. - Я пытаюсь объяснить тебе чрезвычайно важные вещи, а ты настолько поглощен едой, что и ухом не ведешь.

– Не исключено, - пробурчал Гирсу. Хазред толкнул его в бок, так что Гирсу, сидящий на корточках, чуть не упал.

– Да ты с ума сошел! - завопил он. - Что толкаешься?

Не снисходя до объяснений, Хазред невозмутимо продолжил:

– Вот теперь ты, кажется, обратил наконец на меня внимание. Пойми, рано или поздно мои видения нас спасут. Я в этом уверен. У нашего народа совершенно особенная стезя. Нас ожидает великое будущее!

– По мне, и так неплохо.

– Если не считать того, что мы в глазах наших старейшин - преступники и убийцы, - напомнил Хазред.

– Да? - Гирсу прищурился. - Я над этим тоже раздумывал, не сомневайся. Я теперь вообще завел такую привычку - думать и думать. Подолгу. Да! - торжествующе заключил он. - А может, ты мне нарочно наврал?

– Зачем бы я стал лгать тебе в таких вещах? - удивился Хазред.

– А вот затем! - произнес Гирсу. - Может, тебе просто потребовалось, чтобы я с тобой пошел опрокидывать обелиск! Ты коварный.

– Я твой друг, - спокойным тоном напомнил Хазред. - И желаю тебе только лучшего. Тебе - и всем троллокам.

– Тебя послушать, так ты единственный озабочен благополучием зеленого народа, - надулся Гирсу. - Поумнее тебя есть, кто об этом печется!

– Но видение было мне, - сказал Хазред.

– Мы вернулись к началу, - вздохнул Гирсу. - Пожалуйста, не надо больше о видении!

– Ты не веришь в его истинность?

– Я верю, что тебе приснился сон. Я верю, что ты хочешь только лучшего. Я верю, что мы с тобой друзья, несмотря на твое коварство. Во все это я верю. Но я не вижу связи между этими столь различными обстоятельствами.

– Пожалуй, я отрублю голову первому же, кто усомнится в твоей способности четко формулировать свои мысли! - сказал Хазред. - Но в любом случае, я прошу тебя сейчас поверить мне в том, что обелиск должен быть опрокинут и что на это есть особая воля богов. Может быть, мы даже сумеем остановить туман и изничтожить нежить на болотах Ракштольна!

Гирсу больше не спорил. В конце концов, одолеть Хазреда в словесном поединке никому еще не удавалось, а прибегать к единственному весомому аргументу - удару по голове - не хотелось. Слишком уж удачной была рыбалка, незачем портить завтрак.

* * *

Каждое утро Пенна просыпалась с ясной, отчетливой мыслью: «Сегодня я уйду из Хеннгаля. Хватит терять здесь время. Сегодня я оставлю этот опостылевший городок с его скукой, тоскливой жизнью и вечным страхом завтрашнего дня…»

Но день начинался, дела захватывали Пенну - прибраться в таверне, собрать объедки и раздать их нищим (в отличие от Сафены новая служанка была добра, никого не прогоняла, и потому в рассветный час под окнами уже теснился сброд)… Затем в общий зал спускался заспанный хозяин, отдавал распоряжения, и Пенна с ужасом понимала, что никуда она сегодня не уйдет. Может быть, завтра.

Она подыскивала оправдания своей медлительности. Ей необходимо раздобыть лошадь. Она не может оставаться вне городских стен после наступления темноты, верно? Значит, лошадь необходима. Так?

Так…

А горящие глаза следили за ней из невидимой дали, и каждый раз, когда Пенна не была поглощена повседневными заботами, она ощущала на себе их тяжелый, пристальный взгляд.

* * *

– Времени не остается!

Громкий крик вырвал Пенну из полудремы.

Странно - во сне она как раз думала об этом. О том, что времени осталось очень мало. О том, что она напрасно мешкает, задерживаясь в Хеннгале. О том, что пора бросать все и уносить отсюда ноги, хоть на лошади, хоть пешком.

«Но ведь даже украсть лошадь у меня не получается», - жаловалась она во сне. И сама же в том же сне безжалостным тоном отвечала: «Ты должна уйти отсюда. Уходи пешком. Не бойся того, кто караулит тебя в туманах. Он тебя не тронет. Ты - королева».

Внезапно она поняла, что та, другая, Пенна, с которой она вела диалог, - вовсе не она сама, а тот юноша с красными исцарапанными руками. Юноша, который назвал ее королевой, а потом исчез.

– Времени не остается! - кричал громкий, пронзительный, вибрирующий голос под окнами.

Пенна вскочила, как ужаленная, потерла глаза. Сна как не бывало. Кто-то шел по тихим улицам Хеннгаля и провозглашал одно и то же, раз за разом. И хоть кричавший и двигался по улице, голос его звучал одинаково громко.

– Не остается!

– Не остается времени!

– Времени не остается!

– Чума!

– Кара богов! Кара богов! Приближается кара богов!

Гневные и жалобные, эти выкрики отражались сразу от всех стен, они пролетали над городком, будоража сонные души.

– Кара богов! Чума!

Пенна выбежала из дома. Улицы заполнялись народом. Везде открывались окна и двери, и все больше горожан собиралось на площадях. Люди вытягивали шеи, стараясь рассмотреть того, кто пробудил их зловещим призывом. Но того нигде не было видно. И вдруг… Вот он!

Пенна тоже разглядела глашатая чумы. Очевидно, он сам захотел быть увиденным - как прежде возжелал быть услышанным.

Его движения, быстрые и гибкие, обладали нечеловеческой грацией. Вместе с тем было очевидно, что он молод и хорошо тренирован. Опасный противник, если доведется сойтись с ним в бою.

Темно-красный плащ окутывал его с головы до ног. Мягкие просторные складки ниспадали до земли. Они едва колыхались, когда существо перемещалось по улице. Можно подумать, он не шел, а плыл, не касаясь ногами мостовой.

Пенна успела уловить краем глаза тонкое щупальце, едва промелькнувшее под багряным подолом.

– Проклятый пророк тумана, - услышала Пенна голос хозяина таверны.

Она повернулась.

Тот был бледен, как стена. Зубы его постукивали.

– Ты понимаешь, что означает его появление?

– Поживем - увидим, - ответила Пенна. И снова подумала: «Сегодня я уйду из города. Времени не осталось».

– Времени не осталось!

Голос существа в багровом плаще звенел победоносно, и казалось, что под небом не найдется места, где можно было бы укрыться от этого гневного и страшного призыва.

Внезапно существо остановилось - оно достигло городской площади. Люди сбегались, привлеченные зрелищем. И хоть почти все они тряслись от ужаса, как и хозяин таверны, все же отказать себе в том, чтобы поглазеть на невероятное создание, они не могли.

Оно, казалось, привораживало своих слушателей.

Тонкие щупальца протянулись из-под плаща, быстро пробежались по каменной кладке колодца - главной достопримечательности центральной площади и места всех свиданий, и вдруг существо взобралось на край возвышения. Оно проделало это с ловкостью многоножки.

Под красным капюшоном явилось наконец лицо. Оно было темно-зеленым, с желтыми и черными пятнами, как у болотной змеи. Сходство усугублялось грубой фактурой кожи - щеки и лоб существа были как будто покрыты чешуйками.

Ярко-желтые глаза пылали.

– Пророк тумана! - закричала какая-то женщина и упала в обморок на руки стоящему рядом человеку.

– Туман! - Голос существа впивался в уши. - Что вы знаете о туманах, которые все ближе подплывают к стенам вашего города? Бедные люди, что вам об этом известно? Болезнь, говорите вы. Туманы несут с собой болезнь. Ничтожное слово! Несчастные глупцы! Мне знакомо ваше отчаяние. Оно - ваш союзник, оно - ваш друг! Пока вы не осознаете этого, вы будете страдать… Я знаю тех, кто вызывает магические ветры и пытается отогнать от своих жилищ губительный туман простым дуновением воздуха. Бесполезно, говорю я вам, бесполезно!

– Кто он? - спросила Пенна, повернувшись к хозяину. - Он бывал здесь раньше?

– Тупая девчонка! - ответил тот. Губы у него тряслись. - Будь у тебя хоть кроха ума, ты уже догадалась бы, что такое чудище мы видим впервые.

– Разве вы прежде не слыхали пророков тумана?

– Вслед за пророками тумана приходит туман, - прошептал хозяин. - А там, куда пришел туман, уже не остается жизни… Так говорят. Настало время это проверить…

Пенна закрыла глаза, пытаясь отыскать ответ в глубине своей души. О пророках тумана говорили многое. Шептались, передавали друг другу самые разные, самые ужасающие слухи. В том числе и тот, о котором только что упоминал хозяин: вслед за пророками тумана является смертоносная чума.

Вместе со своим отрядом Пенна никогда подолгу не задерживалась на одном месте. Один или два раза она видела пророков тумана и даже встречала чумные тотемы - жуткие сооружения, которые, как подозревали, также создаются пророками тумана. Достоверных сведений нет.

И невозможно проверить, насколько верны другие слухи. Невозможно, потому что Пенна, как правило, не возвращалась в те края, откуда увела ее судьба. И что там происходит - остается для девушки тайной.

Что ж, можно считать, что ей повезло. Хочет она того или нет, на сравнительно длинный срок ее судьба оказалась связана с судьбой Хеннгаля. Ей выпал шанс посмотреть на все своими глазами.

«Ты заплатишь, - сказала ей Желтая Игинуш. - Мне или судьбе, богам или демонам, в свое время».

Может быть, настал миг расплаты. А может быть, миг расплаты длится все это время, что она мешкает.

– Люди прогневали богов, - кричал пророк тумана. - Люди вели себя дерзко! Люди овладели магией, начали изменять себя, создавать артефакты - и пользоваться таинственными предметами, даже не разобравшись в их назначении! Кара богов приблизилась, Кара богов пала на ваши головы, несчастные!

Он повторял это снова и снова, и хоть слова были одни и те же, Пенне и всем остальным казалось, будто всякий раз пророк тумана открывает им некую новую истину.

– Нежить пожирает вашу плоть! Вы истребляете друг друга в кровопролитных войнах, потому что вам не хватает земли для того, чтобы плодиться и кормиться… Вы усеяли землю мертвецами, а там, где много мертвых, неизбежно появляются немертвые… Вы страшитесь слуа? Не ваша ли злоба создала их? Вернулся Гхор, гигантский змей, отец всех слуа. Он возвратился на Лаар и разбудил своих детей. Он разбудил их, потому что вы кощунственно коснулись его слуха! Но этого предостережения вам показалось мало, и вы продолжали совершать преступления. И тогда на Лаар пала Кара богов! Порождения тумана пришли, чтобы наказать вас и уничтожить слуа, которые так же нечисты в Ее глазах, как и вы. Люди и слуа, живые и неживые - будут уничтожены все. Разве вы не этого добивались? О, вы добились своего! Так почему же теперь вы плачете от страха? Не следовало ли вам быть более осмотрительными, прежде чем тревожить древнее проклятие?

Он медленно поднял руку, скрытую просторным рукавом, и указал на Пенну. По крайней мере, так показалось девушке.

И внезапно пророк тумана расхохотался. Отрывистый, лающий, этот смех рассыпался над площадью, и звук каждого смешка падал, как камень, с сухим стуком.

– Единство! Необходимо соблюдать единство перед лицом смертельной угрозы - так твердят ваши церковники, пустоголовые служители Сеггера. Разве вам не забавно слышать такое? Зло в ваших душах не в силах объединить вас! Зло лишь разъединяет, такова уж природа всяческого зла. Но кто обманул вас, сказав, что это дурно? Свобода означает одиночество, потому что все прочее неизбежно приводит к служению. А вы - разве вы хотите служить друг другу? О нет! Вы желаете, чтобы некто служил нам, но сами вы никогда не станете по доброй воле прислуживать соседу… Так о каком единстве может идти речь?

Он пошевелил ногами-щупальцами, медленно поплыл по краю колодца. Люди следили за ним, не и силах оторвать глаз.

– Единство, к которому вас призывают, означает насилие над вашей волей, уничтожение вашей свободы, оно означает рабство! Кара богов обнажила истину. Есть тайны, непостижимые для вас, - пусть они такими и останутся; страшитесь, говорю я вам, и держитесь за воздух обеими руками, дабы не случилось с вами непоправимого!

«О чем оно говорит, это существо? - думала Пенна. - О чуме? О Каре богов? Но разве нам не ведомо, что это такое? Мы бежали от чумы из болот в Тугард. И смерть шла за нами по пятам, но мы не погибали… Без всякого снисхождения и пощады нас истребляли, однако, несмотря на гонения, исповедующих истинную веру становилось все больше…»

Образ лотоса возник перед ее внутренним взором, и Пенна сосредоточила на видении все свое внимание. А затем чужая воля вторглась в сознание девушки, и лотос почернел, начал гнить и осыпаться. От страшного этого святотатства она содрогнулась всем своим естеством. Ей стало холодно, как будто на нее вдруг повеяло ветром откуда-то из ледяной бездны.

Круглые желтые глаза на зеленом лице проповедника уставились прямо на Пенну, и, обращаясь к ней одной, он отчетливо произнес:

– Архааль. Не обращайся к нему в своих мысленных молитвах. Не делай этого.

Воцарилась мертвая тишина. Люди на площади застыли на месте, словно превратившись в статуи.

Пенна помертвела. Она хотела спросить, что имеется в виду. Она хотела бы возразить, схватить обличителя за горло и трясти до тех пор, пока он не начнет задыхаться, пока не взмолится о пощаде.

Но… девушка не сумела даже двинуть рукой. Ее как будто парализовало. И, что самое удивительное, никто из находившихся рядом на площади ничего не слышал и ровным счетом ничего не заметил. Все взгляды по-прежнему были прикованы к пророку тумана, а на Пенну никто не обращал внимания.

– Вы будете знать, где искать виновного, - молвил пророк тумана. - Погибая, вы поймете, кто навлек на вас несчастье.

Он щелкнул пальцами, как будто желая разбудить спящих, и вокруг Пенны люди действительно очнулись - начали шевелиться, плакать и вздыхать, как делали прежде. Пророк тумана громко рассмеялся под своим капюшоном. Он сделал шаг назад и рухнул в колодец.

* * *

– Скоро здесь невозможно будет жить, - сказал хозяин, когда Пенна вернулась в таверну.

Девушка подняла на него рассеянный взгляд.

– Что?

– Я говорю, что скоро Хеннгаль погибнет. Отойдет во владения тумана. Ты слышала, о чем вещал тот урод?

– Да…

Хозяин с подозрением посмотрел на свою служанку.

– Послушай-ка, девчонка, ты совершенно перестала мне нравиться. Что творится у тебя в голове? Ты не даешь себе труда вникать в хозяйские речи, а это уже никуда не годится.

– Ты мне не хозяин, - ответила Пенна. - И мне нет дела до того, что ты вообразил на свой счет. Ты не нанимал меня и уж тем более не покупал. Я вольна уйти от тебя в любую минуту.

Она пожалела о своих словах прежде, чем закончила говорить. Незачем сообщать заранее о своих планах тому, кто наверняка сделает все, чтобы этим планам помешать.

Хозяин сгреб ее в охапку, больно стиснул плечи.

– Не вздумай угрожать мне!

– Это ты не вздумай мне угрожать! - ответила она высвобождаясь. - Иначе тебя могут найти со стрелой в горле.

Он сказал, пытаясь скрыть свой испуг за напускной строгостью:

– Ступай на кухню, глупое создание. У тебя сегодня много работы. А завтра… завтра поговорим.

И Пенна подчинилась. Она и сама не знала почему. Возможно, потому, что привыкла слушаться командиров. А может быть, рассчитывала расстаться с хозяином таверны по-хорошему и получить от него в дорогу хоть немного припасов и теплой одежды.

* * *

Пенна вышла из таверны за несколько минут до рассвета. Если она намеревается добраться до обители сестер святой Эстер засветло, то выходить следует не мешкая. Ей предстоит покинуть Хеннгаль и проделать пешком десятки миль, прежде чем она окажется у цели.

За минувшую ночь она все хорошенько обдумала. Шансов на то, что хозяин поможет ей, попросту не существует. Может быть, он и неплохой человек - по-своему, конечно, - но ничего себе в убыток делать не станет. Иначе он не был бы хозяином таверны, которая ухитряется процветать даже в эти трудные времена.

Пенна остановилась на пороге таверны и не спеша огляделась вокруг. Девушка отдавала себе отчет в том, что видит сейчас Хеннгаль в последний раз. Возвращаться сюда она не намерена. Она никогда не возвращается. И даже если бы ей паче чаяния захотелось когда-нибудь снова повидать этот городок, вряд ли она обнаружит здесь что-нибудь живое: после появления пророка тумана неизбежен приход чумы. Самое позднее через два месяца - по крайней мере, так говорят, - здесь уже не останется живых.

Как правило, люди в такое не верят. Слухи ходят совершенно определенные, но… слишком многое привязывает человека к месту. Не хочется бежать сломя голову из родного дома, бросив все, что было накоплено трудами - собственными и предков. Превратиться в безродного бродягу? В одного из тех, кого еще вчера сам презирал, жалея бросить такому даже корку хлеба?

Да мало ли еще что говорят! Кто же поверит слухам? Глупости все это, нашептывает человеку его внутренний голос. Кара богов, как же! Да чем лично я прогневал богов? Я был благочестив, жертвовал на храмы Сеггера… Никого не обижал, по крайней мере, без веской на то причины.

И уж тем более не хотелось верить в то, что Кара богов настигает не грешников, а всех людей вообще. Нелепица!

Может быть, все это просто пустые страхи. Ничего дурного ведь пока не случилось. Кто видел смертоносный чумной туман? В городке и даже под его стенами никто ничего подобного пока не замечал… Ну уж когда придет беда - тогда конечно, тогда придется спешно уносить ноги. Но пока этого не случилось, благоразумнее сидеть дома и вести себя тихо-тихо.

Вот уж точно, многие вещи для человека, оказывается, гораздо важнее его собственной жизни.

Пенна вздохнула, когда поняла, что совершенно не будет скучать по Хеннгалю. Она даже вспоминать его, наверное, не станет.

Девушка быстро зашагала по улице, не оборачиваясь и не глядя больше по сторонам.

Городок был погружен в дрему - последние блаженные мгновения перед тем, как начинать новый день.

И вдруг и единый миг все переменилось. У ворот раздались крики, послышался грохот, и по мостовой загремели копыта.

Отряд всадников ворвался в Хеннгаль. Пенна посторонилась, прижавшись к стене, чтобы ее не сбили с ног.

Впереди ехал крупный широкоплечий человек в темно-фиолетовых одеждах с тонкой белой каймой. Просторное одеяние делало его фигуру еще более внушительной. Его можно было бы счесть просто жирным, не будь он таким крепким и мускулистым. Мощная ручища всадника сжимала, как копье, высокий жезл, увенчанный изображением Золотого Глаза.

При виде этого символа Пенна содрогнулась. Церковь Сеггера! Золотой Глаз, всевидящее око божества!… Похоже, девушка вовремя собралась уходить. Хотя, если рассуждать здраво, следовало сделать это еще вчера.

Следом за рослым церковником ехали трое в доспехах - их надменные лица казались высеченными из камня, - и один в очень простой серой мантии. Глядя на его гладкое, без морщин, лицо, ему можно было дать лет двадцать, самое большее двадцать пять; но глубоко посаженные зеленовато-серые глаза выдавали куда более значительный возраст. Невысокий, стройный, в иные мгновения инквизитор Ринан Сих напоминал подростка, но иллюзия сохранялась лишь до того мгновения, когда он поворачивался к собеседнику, привычным жестом отбрасывал с лица волосы, расправлял плечи - движения человека, утомленного слишком большой властью, возложенной на него, - и устремлял на него суровый взгляд много повидавших глаз.

Казалось, ничто и никто не скроется от этого взора…

Однако Ринан Сих проехал мимо Пенны, даже не повернув головы в ее сторону. Он был полностью погружен в свои мысли.

Пенна дождалась, пока процессия не завернет за угол. Напоследок девушка еще раз посмотрела на церковников. Ей мучительно, до боли хотелось очутиться сейчас как можно дальше от них. И она желала убедиться в том, что опасность действительно миновала. С тремя вооруженными, закованными в доспехи воинами одной лучнице не совладать - разве что она нападет первая из засады…

И тут Пенна едва сдержала громкий крик испуга и удивления. Краем глаза она вдруг уловила какое-то странное, скрытое от нее доселе движение… Окружая церковников спереди и сзади, но улицам городка двигались невидимые всадники. Заметить их можно было только случайно, зацепив боковым зрением. Они были высокими, гибкими, закутанными до самых глаз в легкие серые одежды. Струящийся шелк скрывал их самих и их лошадей. Они выглядели безоружными, но Пенна не сомневалась в том, что в каждой складке их одеяний скрывается какое-нибудь смертоносное оружие: метательные звезды, кинжалы, удавки…

– Орден Койар, - прошептала Пенна. - Они вышли на охоту.

Она благословляла свое решение покинуть Хеннгаль. Если здесь обнаружат архаалитку, пощады ей ждать не придется.

Пенна незаметно переместилась за угол и перевела дыхание. Она надеялась, что всадники, поглощенные своим триумфальным вступлением в город, не заметили одну-единственную женщину, которая вышла из дома с утра пораньше. «Я - служанка, - думала Пенна, отчаянно пытаясь внушить эту мысль койарам и инквизитору. - Я должна купить овощи для моего хозяина. Я боюсь, что лучшие перекупит моя давняя недоброжелательница. Она уже не первый раз забирает с рынка самую свежую капусту, а я остаюсь ни с чем. Я - служанка, простая служанка, Архааль, помоги мне!»

Последняя фраза вырвалась у нее случайно. Она зажала уши ладонями и побежала.

Несколько раз она останавливалась - ей казалось, что она слышит за спиной шаги, однако, обернувшись, девушка никого не видела и в конце концов решила, что все эти странные звуки - плод ее воображения. Просто-напросто она напугана, вот и все.

Она миновала ворота. Никто из стражников не пытался ее остановить. Не веря собственной удаче, Пенна вышла из города.

Здесь дорога была более накатанной - по ней нередко ездили. На мгновение можно было представить себе, что никакой Кары богов не существует, что жизнь продолжается вполне благополучная… Люди ходят друг к другу в гости, по торговым и семейным надобностям. Путешествуют из города в город. Поклоняются богам.

Она покачала головой. Неприятности всегда вот так и начинаются: стоит только поверить, будто дела идут недурно, как тотчас же случается какая-нибудь пакость.

Пенна быстро зашагала по дороге. Ей смертельно хотелось обернуться, но она заставила себя не делать этого. Незачем смотреть назад. Никто из ее прежнего отряда этого не делал.

Внезапно до слуха Пенны опять донесся звук шагов. Вместо того чтобы остановиться и попробовать понять, что происходит, она побежала. Ужас гнал ее вперед, а нечто, уже не таясь, шуршало босыми ступнями по дороге и дышало ей в затылок.

«Почему оно не хватает меня? Почему медлит? - думала девушка на бегу. - Может быть, оно еще не догнало меня?»

Как будто желая возразить, нечто невидимое вынырнуло впереди. Пенна видела, как сгустился прямо перед ней воздух, и услышала шарканье и вздохи. Затем звук опять переместился к ней за спину.

«Оно попросту забавляется, - мелькнуло у Пенны. - Оно играет со мной, как кошка с мышью».

Девушка остановилась, положила руку на грудь.

– Кто ты? - позвала она. - Я не хочу больше играть в твои игры! Покажись. Я не стану убегать.

Пустота засмеялась, а затем пространство странно сместилось - как будто некто скомкал воздух, точно покрывало, и отодвинул его в сторону, - и перед Пенной очутились двое койаров. Оба улыбались под своими покрывалами.

– Да, - прошептал один из них, - ты больше не станешь убегать.

Его рука сделала неуловимое движение, в воздух взметнулась тонкая сеть, и мгновение спустя Пенна уже лежала на земле, связанная так туго, что даже вздохнуть полной грудью ей не удавалось.

Койар низко наклонился над ней. Она с ненавистью посмотрела в его закутанное лицо.

– Тот, кто дал нам слово, всегда держит обещание, - прошептал койар. - Мы заботимся об этом. Тебе не удастся солгать нам. Ты будешь на удивление правдива, женщина.

– Зачем вы преследуете меня? - спросила Пенна. Каждый вдох давался ей с большим трудом, однако мысленно она поклялась себе держаться с достоинством - насколько у нее это получится.

– Нам приказали доставить тебя к Ринану Сиху, - был ответ.

По крайней мере, они разговаривают с ней. Не убили сразу и отвечают на вопросы.

– Кто такой Ринан Сих? - решилась Пенна.

– Инквизитор.

Она уже сама догадалась. Инквизитор. Ринан Сих. Следует запомнить это имя.

Инквизиторы, как и тайные ночные убийцы из ордена Койар, зачастую остаются невидимками. Ни имен, ни лиц, ни голосов. И тем не менее именно они, адепты Серого ордена, стоят за зверскими бойнями, когда в одну ночь вырезалось население целых городов по одному лишь подозрению, что Несущий Слово, Мор-Таурон, якобы скрывается где-то поблизости. Эти акции устрашения ни к чему не приводили… пока. И Мор-Таурон оставался на свободе, неуловимый, непобедимый.

– Не шевелись, - почти ласковым тоном сказал второй койар, обращаясь к Пенне. - Я, конечно, не промахнусь, но… лучше не шевелись.

Совет прозвучал спокойно, едва ли не дружески. Пенна застыла. Она даже моргать боялась. Сквозь оцепенение, сбросить которое она была не в силах, девушка видела, как койар вынимает откуда-то из бесчисленных складок своей одежды духовую трубку, вытаскивает из-за уха невесомую отравленную иглу - боги, он носит такие вещи просто в волосах! - и вставляет ее в трубку…

Один вздох, одно неуловимое касание - и Пенна погрузилась в темноту. Словно по волшебству ее перенесли туда, где не было ни лиц, ни голосов, ни света, ни страха. Там не было ничего.

И это состояние показалось Пенне блаженством.

* * *

Как всякое блаженство, оно скоро закончилось. Девушке потребовалось время, чтобы понять, где она находится и что происходит вокруг.

Несомненно, ее вернули обратно в таверну «Палка и колесо». Однако знакомое помещение преобразилось до неузнаваемости. Куда подевались столы и расставленные вдоль стен скамьи? Вся мебель была сдвинута к одной стенке, дверь на кухню оказалась выбитой. Большая печь, на которой готовились яства, пыхтела, и на ней кипел огромный чан с водой. А на крюке, где обычно висели колбасы, болталось какое-то тело…

Пенна прищурилась, напрягая зрение в попытке понять, что здесь происходит. Магическая трансформация, которой некогда подверглась Пенна, позволяла девушке отлично различать детали на любом удалении благодаря этому свойству она била в цель без промаха, - но одно дело видеть, и совсем другое - понимать, что, собственно, ты видишь.

А то, что сейчас предстало взору Пенны, нуждалось в осмыслении.

Неожиданно Пенна вскрикнула:

– Человек!…

Рядом с ней засмеялись - сквозь зубы, не скрывая довольства.

– Боги! Там человек!

Это был хозяин таверны, связанный и подвешенный вниз головой. Крючья впивались в его тело, а кровь медленно капала прямо в кипящий котел.

Пенна рванулась к инстинктивной попытке броситься к нему на помощь, но что-то крепко удерживало девушку на месте. Она была привязана к столу, поставленному вертикально у стены так, чтобы она могла наблюдать за происходящим на кухне. Руки и ноги Пенны были прикручены к ножкам.

Пленница скосила глаза. Сперва ей почудилось, что в помещении таверны пусто - никого, кроме нее и несчастного владельца заведения. Однако, наученная опытом, она уже не обольщалась на сей счет. Пенна опустила веки и еще раз обвела взглядом комнату. Теперь она различала неуловимые тени, скользившие здесь повсюду. Комната была полна ими, они, казалось, вытеснили воздух, так что пленница начала задыхаться.

Она медленно перевела дыхание. Нет, она не позволит им взять над собой верх! Даже если они замучают ее до смерти, никто из койаров не услышит ее жалоб.

Кто-то коснулся ее щеки холодным лезвием.

– Посмотри вон туда, - произнес негромкий равнодушный голос.

Пенна невольно подчинилась.

Сбоку от нее стояло кресло. Пенна не могла бы сказать, появилось это кресло только что, изъятое из небытия какой-то магической силой, или же оно находилось здесь еще до того, как пленница очнулась. Это не имело сейчас значения.

В кресле восседал человек в сером. Тот самый, с молодым лицом и старыми глазами. Ринан Сих. Инквизитор. Его окружали койары, а справа, слева и за спиной стояли, неподвижные, точно статуи, люди в доспехах.

Бегство невозможно, поняла Пенна. Она и раньше не слишком-то надеялась на себя. Она всегда служила вспомогательной силой в отряде. Она вносила в ряды противников смятение своими стрелами, а ее товарищи доканчивали остальное.

Ни лука со стрелами, ни товарищей… Одна против целого враждебного мира.

Инквизитор заговорил. У него был на удивление молодой, свежий голос.

– Ты узнаешь помещение?

Пенна молчала.

Она не поняла, откуда пришла боль. Невидимый хлыст опоясал ее тело, заставив содрогнуться от едкого жара.

– Ты узнаешь помещение? - повторил инквизитор.

– Таверна «Палка и колесо»… Но этого нельзя было делать! - сказала Пенна.

В зеленых глазах Ринана мелькнула искра веселья.

– Почему?

Он сделал жест, останавливая койара, который уже занес было хлыст над беззащитной девушкой.

– Пусть говорит, - сказал инквизитор, улыбаясь. - Я хочу знать ее мнение. По-моему, это поучительно.

Он обратил на Пенну доброжелательный взгляд.

– Почему ты находишь это неправильным? Мы выбрали самое просторное здание в городе. Дом, где самый большой общий зал. Горожане привыкли приходить сюда, не так ли? Они охотно придут, если мы позовем их. Для них в этом не будет ничего неприятно нового. По крайней мере, я надеюсь на это. Они же собирались здесь для того, чтобы посудачить? Почесать языками? Мы с радостью почешем их языки!

Он протянул руку, уверенный в том, что подручные его поймут без лишних слов, и кто-то из койаров положил ему на ладонь длинные острые щипцы.

– Видишь? - Ринан показал щипцы Пенне. - Вот эта штука раздирает язык на две половины. Так мы делаем из людей ящериц… из лживых людей, я хочу сказать.

Пенна закашлялась.

– Что? - спросил Ринан. - Ты хочешь что-то сказать мне?

Девушка пробормотала:

– Этого нельзя было делать… Это таверна, место, где люди отдыхают… Тут едят и пьют…

– Тут будут есть правду и пить боль, - оборвал инквизитор. - Твой хозяин скрывал тебя, а ведь он знал, что ты еретичка, что ты пришла с болот, что ты принесла в этот город опасную заразу! - Теперь Ринан больше не улыбался, и искорки пропали из его ярко-зеленых паз. Юное лицо вспыхнуло румянцем негодования. - Вслед за тобой пришла чума.

– Это не так… - прошептала Пенна.

Новые прикосновения кнута обожгли ее. Койары наносили удары размеренно и спокойно, с хорошо выверенной жестокостью. Эти люди сами готовы были вытерпеть любое страдание молча и умереть, так и не проронив ни слова; так почему же им следовало жалеть кого-то еще?

Пенна закричала, нарушая собственную молчаливую клятву сохранять достоинство до самой смерти. Она задергалась в своих путах в тщетной попытке освободиться или хотя бы избежать ударов.

Теперь она ясно различала фигуры обоих мучителей. Она как будто видела их сквозь тонкую серую ткань, закрывавшую большую часть их лиц: широкие скулы, бесстрастные серые глаза, почти детские пухлые губы. Дикая мысль пришла на ум Пенне: она вдруг попыталась представить себе, как эти губы целуют возлюбленную, шепчут ласковые слова… Невозможно. У этих людей не бывает возлюбленных, и они не знают ласковых слов.

Пенна расхохоталась до слез.

И тут хозяин, висевший на крюках над кипящим котлом, громко, отчаянно застонал. Очевидно, сознание на время вернулось к нему.

– Отпусти его! - крикнула Пенна, обращаясь к Ринану. Ее смех сразу же оборвался. - Отпусти! Он ни в чем не виноват!

– Он знал, кто ты такая, - резко ответил инквизитор.

– Нет, клянусь! Я не сказала ему ни слова о…

– О чем? - Ринан Сих подался вперед, стиснул пальцами подлокотники кресла. Пальцы у него были тонкие, как у женщины, изящные, украшенные кольцами. И ногти выкрашены в темно-серый цвет. Это выглядело красиво…

– О чем ты не говорила ему? - повторил Ринан Сих, глядя прямо в глаза своей жертве.

Пенна сжалась. Один из койаров усмехнулся, предвкушая нечто забавное, и склонил голову набок. Затем он взмахнул рукой, и десятки тонких игл впились в тело пленницы. Каждая такая игла содержала в себе яд, не убийственный и не несущий забвение, но такой, что обостряет все ощущения в десятки раз и несет с собой мучительную боль.

Пенна содрогнулась от первого соприкосновения с этим новым орудием пытки. Она выгнулась дугой и простонала сквозь зубы:

– Прекратите…

Ринан Сих отвернулся.

– На некоторое время от нее не будет никакой пользы. Снимите ее хозяина и приведите сюда.

Беднягу хозяина притащили из кухни, окровавленного и ничего не соображающего. Голова у него бессильно моталась, словно держалась на тонкой нитке. Койары швырнули его к ногам Ринана с таким видом, точно это был не человек, а кусок мяса. Инквизитор брезгливо отодвинулся, взирая сверху вниз на свою жертву. Хозяин ползал по полу, как раздавленная лягушка, и всхлипывал.

Ринан сказал:

– Ответишь на мои вопросы - и останешься жить. Но только, инквизитор поднял палец и многозначительно улыбнулся, - учти: твои ответы должны быть правильными. Иначе тебе ничто не поможет. Ничто и никто. Даже я.

Послышалось жалобное поскуливание, в котором едва ли можно было разобрать голос разумного существа. Впрочем, казалось, инквизитору не было никакого дела до того, действительно ли дошли его слова до затуманенного рассудка хозяина таверны.

– Итак, - невозмутимо произнес Ринан Сих, - кто она такая?

Он показал пальцем на Пенну.

Хозяин с трудом выдавил:

– Девка…

– Не защищай ее! Она тебя защитить не сможет! - выкрикнул Ринан Сих. Его голос зазвенел.- Кто она?

– Девка…

– Как ты ее нанял?

– Не знаю.

– Почему ты нанял ее? Разве в вашем городке принято нанимать тех, кого не знаешь?

– Нет. Не знаю.

Инквизитор скрипнул зубами.

– Ты хозяин таверны?

– Да.

– Ты нанял незнакомую женщину. Почему?

– Бесплатно… - с трудом выговорил хозяин. Это первое осмысленное слово далось ему с огромным трудом. Ринан Сих фыркнул:

– Хочешь сказать, что пренебрег всеми правилами безопасности и нанял незнакомую женщину, которая пришла с болот и наверняка принесла с собой чуму, - и все только потому, что ее услуги тебе ничего не стоили?

– Не знаю, - повторил хозяин.

Ринан Сих наклонился над ним.

– Кто она? Что она рассказывала о себе?

– Ничего… не рассказывала…

Ринан поднял голову и щелкнул пальцами. Койары совершенно правильно истолковали этот знак, и мгновение спустя хозяин забился на полу своей собственной таверны в предсмертной агонии. Его горло было рассечено тончайшей сталью. Кровь хлестала по полу, однако - и в этом тоже состояло искусство отлично выдрессированных убийц - ни одна капля не попала на серое одеяние инквизитора. Разрез был сделан с исключительной точностью.

Ринан Сих повернулся к Пение:

– Ну а теперь ты готова разговаривать со мной?

– Зачем вы его убили? - прошептала Пенна.

Инквизитор пожал плечами.

– Ты неглупая женщина. Могла бы и сама догадаться.

– Но я не догадалась… Есть много причин, чтобы убить человека, - сказала Пенна. Она ощущала, как болезнетворный яд разливается по ее телу, но теперь боль сделалась не такой острой. Пенна ухитрилась к ней привыкнуть. Сквозь эту боль можно было думать и даже разговаривать.

– Он был абсолютно бесполезен, вот почему он умер, - сказал Ринан Сих. - Он оказался настолько глуп, что дал тебе пристанище, даже не поинтересовавшись, кто ты такая.

– Он действительно не знал, - тихо произнесла Пенна.

– Он не знал! Но другие догадались… Другие, те, которые слышали, о чем говорил пророк тумана. И теперь я хочу кое-что услышать от тебя.

– Вы осквернили таверну убийством, - сказала девушка, жмурясь заранее: она не сомневалась в том, что за эту дерзость ее тотчас накажут.

И правда - один из койаров нанес ей два быстрых удара. Теперь они били не хлыстом, а прутьями. Тонкими металлическими прутьями, которые вгрызались в плоть и оставляли глубокие порезы.

Она ощутила кровь. Липкую и горячую. И жжение - чуть выше того места, где текла кровь.

– Люди не смогут приходить в таверну, где произошло убийство, - проговорила Пенна, едва ворочая языком.

– Людям и не понадобится больше эта таверна, - сказал Ринан Сих. - Я пошутил, когда сказал, что они охотно придут сюда и начнут болтать о том о сем… «Чесать языки». Так я выразился? Они больше не станут чесать здесь языки.

– Потому что здесь пролилась невинная кровь? - спросила Пенна. Губы ее дергались.

Инквизитор рассмеялся, громко, весело, как человек, у которого не бывает забот. Он хохотал, откинув назад голову. А потом внезапно замолчал, выпрямился в своем кресле и сверкнул глазами.

– Нет, Пенна, не поэтому. Люди перестанут приходить сюда, потому что людей в этом городе больше не будет.

После этого она надолго потеряла сознание.

 

Глава седьмая

Как это их угораздило? Хазред, конечно, будет потом обвинять во всем Гирсу. Хазред всегда так поступает, хотя на самом деле вина в одинаковой мере лежала на них обоих. Нужно было лучше соображать!

«Это еда, это еда…» Гирсу хотелось плеваться, когда он представлял себе голос приятеля, передразнивающий его. Ну да, пища! А что тут такого? Он, Хазред, еще не превратился в святого бесплотного духа, чтобы обходиться без мяса и овощей. В следующий раз может питаться травинками и запахом костра. Посмотрим, как долго он протянет.

Они пробирались через болота целый день. Гирсу догадывался, что Хазред и не подумал отказаться от своей изначальной безумной затеи - добраться до обелиска и уничтожить его. То есть, извините, опрокинуть. Не уничтожить. Просто сбросить в грязь почитаемую зелеными племенами святыню и хорошенько потоптаться на ней. И остаться после этого в живых. Каким образом подобное деяние - невозможное, в принципе, но вдруг получится?! - послужит к возвышению народа троллоков? На этот счет у Гирсу не брезжило в голове ни единой догадки.

Он не стал больше тратить сил на пререкания с приятелем лишь потому, что переспорить будущего жреца не мог и хорошо знал об этом. Единственная надежда Гирсу заключалась в том, что, добравшись до обелиска, Хазред сам осознает невыполнимость затеи. И добровольно откажется от нее.

Ну а в середине дня им обоим неслыханно повезло! Гирсу услышал шорох в маленькой рощице кривых черных деревьев. Такие рощицы встречались на болотах время от времени. В них водились странные существа, похожие па свиней, с большими, загнутыми кверху клыками. Они питались жирными белыми грибами, которые в изобилии росли на сырой голой земле в тени деревьев. Мясо этих животных чрезвычайно ценилось зелеными племенами, да и некоторые домашние зверюшки от лакомства не отказывались. Так что ни один троллок не мог упустить подобного шанса поохотиться и набить желудок, а заодно пополнить припасы.

Гирсу выломал две рогатины. Им с Хазредом не раз доводилось охотиться, все давным-давно было отработано: Гирсу прижимает рогатиной могучего зверя и удерживает его в неподвижности, а Хазред перерезает животному горло. Вторая рогатина предназначалась про запас, на случай, если первая почему-либо переломится.

Они готовились к охоте без излишней спешки, сноровисто и привычно. Гирсу наслаждался каждой минутой. Наконец-то теологические разногласия оставлены, и друзья спокойно занимаются обычным делом. Вечером в награду их ожидает превосходный ужин, яркий костер, ленивые беседы о том о сем, но по большей части ни о чем… Втайне Гирсу надеялся также на то, что Хазред в конце концов поймет, как прекрасна жизнь, которую они ведут, смирится с этим и прекратит грезить о несбыточном. И все пойдет по-прежнему. Старейшины когда-нибудь простят убийство Ханно. Должны же они понять, что все это - не более чем роковая случайность!

Приятели подобрались к роще и разразились громкими воплями, чтобы спугнуть зверей и выгнать их на болото.

Сперва они услышали топот, как будто бежало с десяток свиней, затем окрестности огласил оглушительный визг, от которого закладывало уши… и вдруг прямо перед друзьями очутилось несколько совершенно неожиданных существ! Первое, что подумал Гирсу при виде их, было: «Проклятье, эти-то точно несъедобны!»

Ростом они превышали двух троллоков. Тощие - кожа да кости, - с руками, достигавшими земли даже при выпрямленной спине, с огромными хрящами на локтях и коленях, эти твари обладали лишь отдаленным сходством с человеком. У некоторых на спине болтались перебитые кожистые крылья - они свисали, как лохмотья или грязные тряпки. У других крыльев не было - лишь горбы, заросшие жестким черным волосом. Существа визжали и скрежетали зубами, а затем разом замолчали, увидев двух горе-охотников.

И началась погоня!

– Как ты мог принять их за свиней? - кричал на бегу Хазред.

Ну, так и есть! Сейчас начнутся обвинения! Нашел подходящее время!…

– Ты тоже мог бы догадаться, что это не свиньи! - огрызнулся Гирсу. - Ты ведь у нас умник!

– А ты у нас опытный охотник!

Между тем существа явно настигали своих обидчиков. Иногда они даже обгоняли бегущих и скакали и впереди. На бегу они горбились еще сильнее и мчались, опираясь на все четыре конечности.

Создавалось порой впечатление, будто для них погоня - всего лишь развлечение, что они нарочно окружили двух троллоков, заключили их в кольцо и теперь гонят в какое-то избранное ими заранее место.

– Каково тебе быть дичью, Гирсу? - вопил на бегу Хазред.

– Побереги силы, задохнешься! - отвечал Гирсу.

Хазред и в самом деле начинал уставать. Еще не хватало, чтобы он споткнулся и свалился! Если это произойдет, существа накинутся на него - и тогда Гирсу придется сражаться один на один с целой ордой разъяренных созданий, каждое из которых вдвое выше и наверняка крепче его.

Вот Хазред запнулся, качнулся, как будто потерял равновесие… и вдруг, странно засмеявшись, побежал прямо на одного из мосластых! Гирсу решил было, что приятель его потерял от усталости и страха остатки разума, но последовал за ним. Они поклялись друг другу в вечной дружбе, поэтому бросить Хазреда, даже обезумевшего и явно не соображающего, что творит, было бы для Гирсу большим позором.

Непомерно длинные лапы потянулись к горлу Хазреда, но тот поднырнул под руки нападающего, упал на землю, перекатился, вскочил на ноги и понесся вперед что было духу. Гирсу следовал за ним. На бегу он ударил мосластую тварь кинжалом, но не сумел нанести ей даже малейшего вреда: лезвие скользнуло по жесткой коже, как по доспеху, и только звякнуло. Гирсу выругался.

Похоже, существо даже не обратило внимания на то, что его атаковали. Глухо вскрикивая при каждом прыжке, оно погналось за убегающими троллоками. Остальные создания также устремились вслед.

Только тут Гирсу понял, в чем состоит хитроумный замысел Хазреда. Ловко! Он даже присвистнул сквозь зубы от удовольствия. Да уж, если кто и умеет превращать поражения в победы, так это Хазред. И как только у него это получается?

Хазред мчался прямиком к святилищу троллоков.

* * *

Туман.

И в тумане горят глаза.

Взгляд - последнее, что остается от человека, когда он растворяется в тумане и превращается в дыхание чумы.

Однако сейчас происходило нечто обратно: взгляд оказался первым, что увидела Пенна в окружавшем ее тумане, и постепенно этот взгляд становился все более пронзительным, более «телесным». Он властно возвращал Пенну из небытия.

– Тебе не время умирать, - произнес спокойный голос.

Кто это? Пенна не могла вспомнить.

Новая волна боли окатила ее, точно вода, выплеснутая из ушата. Пенна не поняла, где источник этой боли.

– Хватит, - распорядился тот же голос. - Она меня понимает. Я это вижу. Мне нужно, чтобы она посмотрела на…

Он произнес какое-то слово, которого Пенна не разобрала.

Туман начал рассеиваться.

Пенна стояла на городской площади. Точнее, не стояла, а висела: ее руки были раскинуты в стороны и привязаны к длинному шесту, который держали четверо в серых мантиях.

«Был только один, подумала Пенна. - Когда они входили в город, только один человек был в серой мантии. Трое в доспехах и еще один ехал впереди. Их стало больше…»

Ноги девушки не доставали до земли. Ее тащили, точно дичь, взятую на охоте.

Прямо перед ней стоял Ринан Сих. Ветерок чуть шевелил серую мантию, молодое лицо инквизитора оставалось бесстрастным. Светлый завиток, упавший на его гладкий лоб, выглядел совершенно невинным, как у ребенка. Казалось, ни одной жестокой или мрачной мысли не может зародиться под этим лбом.

– Куда ты смотришь, лучница? - осведомился Ринан Сих.

Распухшие губы Пенны шевельнулись.

– На тебя…

– Погляди-ка лучше сюда! - Он взмахнул рукой в просторном сером рукаве.

Пенна послушно перевела взгляд. Когда они успели сломать ее волю? Что они сделали с ней такого, что она подчиняется каждому его распоряжению?

Вокруг что-то гудело. Похоже на растревоженный улей, хотя, подумав хорошенько, Пенна поняла, что это человеческие голоса. На площади есть люди. Много людей. Толпа.

Почему они не подходят ближе? Почему остаются вне поля зрения?

Ответ пришел тотчас же: их сдерживает стража инквизиции. Для какой-то цели Ринану Сиху необходимо чтобы центр площади оставался пустым. И однако же он не приказал разогнать людей вовсе. Ему требовались зрители. Он подготовил для них какое-то представление. И Пенна - как подсказывал девушке инстинкт - была главным «блюдом» на этом пиршестве любопытных.

Она моргнула несколько раз, и зрение ее наконец-то окончательно прояснилось. То, что предстало ее глазам, заставило Пенну содрогнуться.

Прямо перед ней высилось некое чудовищное сооружение. Оно выросло, кажется, за одну ночь, полностью закрыв собой колодец. Тот самый колодец, в который ступил пророк тумана.

Что-то невероятно богохульное, скверное виделось в этом предмете. Высотой в два человеческих роста, артефакт представлял собой гору слипшихся палок, костей и грязи. Похожий на мусорную кучу, он вместе с тем обладал собственной внутренней логикой. Видно было, что возвели его не просто так, не из дьявольской потребности засорить колодец и лишить город чистой питьевой воды, хотя одного этого было бы уже достаточно, чтобы объявить артефакт проклятым.

Нет, имелись более зловещие, более глубокие соображения у тех, кто это сделал. Кости торчали во все стороны, как будто какому-то неведомому великану раздробили грудную клетку. Сверху на пирамиде из ломаных палок и рваных тряпок лежал череп, принадлежавший какому-то из существ, что обитают в глубинах болот. Череп обладал сходством с человеческим вряд ли принадлежал человеку или троллю: слишком уж искажены были его пропорции. Приплюснутый по бокам, вытянутый вверх, с непомерно длинными желтыми зубами, он наводил жуть. Его гигантские глазницы были заполнены сгнившими овощами.

– Это чумной тотем, - прошептал инквизитор - Ты знаешь, как он здесь появился?

Пенна молчала.

– Здесь побывал пророк тумана… Тебе что-нибудь об этом известно? - продолжал Ринан Сих.

Никакого ответа. Пенна продолжала взирать на чумной тотем. Ужас постепенно наполнял ее сердце. Она даже не подозревала о том, что на свете может существовать такой страх. Не так страшна чума, как ее приближение. Неужели есть на свете силы, которые питаются людскими страхами? Очевидно, так, иначе для чего им творить подобные вещи?

– Это предостережение. Это призыв. Это восхваление, - говорил Ринан Сих.

Он тоже не силах был оторвать взгляд от чумного тотема. Все-таки инквизитор, каким бы он ни был могущественным и каким бы защищенным он себя ни ощущал под покровом церкви Сеггера, оставался человеком. Таким же, как все. Подверженным болезни и смерти. Подверженным самым обычным человеческим слабостям вроде страха. А то, что возвели пророки тумана в центре городка Хеннгаль, наводило такую жуть, что противиться этому чувству ни у кого недоставало сил.

– Чума грядет, Пенна, - сказал Ринан Сих. - И ты знаешь об этом больше, чем другие.

Он поднял руку и сделал кому-то знак. Казалось, чумной тотем лишает его сил. Ринан Сих двигался с усилием. Его лоб покрылся испариной, он с трудом переводил дыхание. И тем не менее он продолжал допрос - так и там, где считал необходимым.

Из толпы вышел человек. Он приблизился к Ринану Сиху, весь дрожа: о том, что творит инквизиция в городах, где привечают архаалитов, было уже хорошо известно.

Пенна смотрела на этого человека, широко раскрыв глаза. Несомненно, она где-то видела его. Они встречались при… странных обстоятельствах… Но сколько она ни напрягала память, ничто на ум не приходило.

Человек привычно ощупал свою щеку, в которой зияла дыра.

– Назовись! - потребовал Ринан Сих.

– Рузак, - пробормотал человек, опуская глаза, словно он не в силах был смотреть прямо в лицо инквизитору. - Я плотник.

– Ты утверждал, будто тебе известно нечто важное.

– Да, - кивнул Рузак, - это правда. Кое-что случилось, и я узнал… я узнал ужасные вещи! Я отдал бы все на свете, лишь бы забыть об этом! - В отчаянии он прижал руки к груди. - Я же не просил об этом. Иногда я думаю, лучше бы мне было умереть в том подвале, чем остаться в живых и постоянно помнить о случившемся.

– Ты знаком с этой женщиной? Ринан Сих кивнул в сторону Пенны. Душевные терзания Рузака не производили на инквизитора ни малейшего впечатления.

– Она называет себя Пенной, - поспешно ответил тот. - Я думаю, она поклоняется Архаалю, злому магу, который разрушил наш мир…

– Она не пробовала говорить с тобой о своей вере?

Глаза инквизитора так и сверлили Рузака. Тот быстро покачал головой.

– Нет, мой господин! Никогда! Никогда! Я не стал бы слушать! Клянусь, я ни за что не стал бы слушать, если бы она вздумала погубить меня своей гнусной ересью!

Губы Ринана тронула улыбка. Он улыбался простодушно, как ребенок или как человек, чья совесть не обременена ни одним проступком. Они все так говорят. Все, кого истребляла инквизиция. Еретики бывают на удивление малодушны.

– Я не еретик, - произнес Рузак, опускаясь на колени.

– Я тебе верю, - спокойно отозвался инквизитор. - Не нужно больше клятв и уверений в верности. Просто расскажи мне, что случилось.

Рузак быстро закивал.

– Мы истребляли слуа. В городе завелось целое гнездо. Вот что случилось. Слуа проникли к нам. Они… - Он судорожно перевел дыхание. - Происходили жуткие вещи. Люди исчезали. Пропали сразу шесть человек. Шестеро! Мы решили положить этому конец. Она, - он показал пальцем на Пенну, - нашла гнездо. И ведь она не просто сообразила, где искать. Я с самого начала понял, что она просто-напросто все знает! Она все знала заранее, просчитывала каждый их шаг. Почему? Ответ прост: потому что она им сродни! Говорю вам, она видела то, чего не видел больше никто из нас. Мы вошли в этот дом, и клянусь всем светлым, что есть на этом свете, - она перестреляла слуа по одному. Из своего большого лука. Она стреляет, как демон, и не дает промашки. Кому другому она могла бы отвести глаза, да я-то сразу приметил, какие у нее пальцы на правой руке. Если она не урод, выбравшийся из трясины нам всем на погибель, тогда таким пальцам одно может быть объяснение: магия. Вы видели? Видели?

Ринан Сих вздохнул. Магической трансформации подвергают свои тела не только архаалиты. Это лишь косвенный признак, по которому зачастую можно признать еретика. Косвенный - но довольно важный.

Разумеется, такой опытный инквизитор как Ринан Сих, сразу же обратил внимание на то, что пальцы на правой руке пленницы в полтора раза толще, чем на левой. Ему были известны случаи, когда люди не просто изменяли себя с помощью магии, но и прибегали к заклинаниям, которые отводили глаза другим и делали незаметными для посторонних последствия произведенных колдовских манипуляций. Живет такое существо среди других, и никто не обращает внимания на то, что у того необычное сложение. Ринан Сих легко мог разрушить подобные незатейливые чары - ведь это была всего-навсего иллюзия. Она и держалась-то лишь потому, что о ее существовании никто не подозревал.

– Как же вышло, что ты открыл глаза и сумел прозреть? - почти ласково обратился к плотнику Ринан Сих.

– Я к этому и веду, - заговорил тот. - Прямиком к этому! Мы вошли в подвал, а там спят эти твари, слуа. Каждый в своем коконе. Она и говорит, эта женщина, Пенна то есть: «Пусть мне кто-нибудь посветит, а то, - говорит, - я боюсь промахнуться. А если их разбудить и не убить сразу, то дело повернется куда как плохо». Я так смекнул, что она ведь права.

– Ты сам вызвался помогать? - уточнил инквизитор.

Рузак ударил себя кулаком в грудь.

– Лучше бы я этого не делал!

– Ты не знал, каковы будут последствия, - успокоил его Ринан Сих. - Твои намерения были добрыми.

Рузак заморгал, как будто последняя фраза собеседника поставила его в тупик. Потом пробормотал:

– Так последствия и были добрыми… Ну, для всех, кроме меня, я хочу сказать. Ну и для слуа это ничем хорошим не кончилось, хотя слуа не в счет. Мы ведь на них охотились!

Он сбился, потерял нить мысли и замолчал.

– Продолжай, - холодно приказал инквизитор. Теперь его лицо сделалось властным и отрешенным. Дружелюбие исчезло в мгновение ока.

Рузак испуганно сжался.

– Ну, я к тому, что… Я вышел с факелом, встал среди спящих слуа и стал светить. А она, то есть Пенна, давай стрелять! Стрелу за стрелой выпускает. И все так метко. Без магии так не выстрелишь. А из коконов, где эти самые слуа снят, - фонтаны их поганой крови! Так и хлещут, едва успевай уворачиваться. Кровь-то у них ядовитая… Я почему знаю… - Он поерзал на коленях, но подняться не решился, только немного сменил позу. - Я вот почему это знаю… - Рузак глубоко вздохнул. - Один из наших, из охотников, - он ведь умер. На него кровь попала, он и умер.

– Но ты остался жив, - заметил инквизитор.

Рузак задрожал.

– Это все она, Пенна, - сказал он наконец. - Она так стреляла, чтобы на меня поменьше попадала ихняя кровь. Но щеку мне все-таки проело насквозь, видите? - Он высунул кончик языка из дырки в щеке. - Это из-за слуа. Отравило меня, совсем отравило… Болел потом. - Он закрыл лицо руками. - Но хуже всего, - глухо заключил Рузак, - хуже всего эти видения. Кровь слуа - это отрава. И еще в ней содержится вся правда.

– Правда? - Инквизитор заметно вздрогнул, как будто это слово причиняло ему боль. - Что ты называешь правдой?

– То, что пытаются скрыть, - ответил Рузак. Он повернул голову и смотрел на Пенну, не отрываясь. Ужас исказил его изуродованное лицо. - Слуа узнали ее. Они признали в ней порождение тумана. Я слышу это в каждом моем сне.

Инквизитор стиснул пальцы. Он не отрываясь смотрел теперь на чумной тотем, а из глазниц черепа, венчавшего кощунственный «алтарь» чумы, медленно вытекали капли - сгнившие овощи окончательно разложились и теперь выползали наружу, марая кости скул. Ты утверждаешь, что эта женщина, Пенна, - порождение тумана? - медленно вопросил инквизитор.

– Слуа из моих снов, слуа, которых я помогал убивать, зовут ее так, - повторил Рузак. - Больше ничего. Но этого, по-моему, довольно…

– Мы шли по следу пророка тумана, - задумчивым тоном проговорил Ринан Сих. - Мы разыскивали его в нескольких деревнях… Но везде нас встречали лишь неведение и страх. Одну деревню мы сожгли, две обратились в туман прежде, чем мы успели до них добраться.

Он замолчал.

На площади было очень тихо. Люди, которых стражи инквизиции удерживали на боковых улочках, жадно ловили каждое негромкое слово, срывавшееся с уст Ринана. Большинство из сказанного им услышать не удалось, однако и того немногого, что они уловили, было довольно: страх повис над Хеннгалем.

Слухи о близкой гибели побежали по городку с быстротой степного пожара.

Однако покинуть Хеннгаль никому не удалось: воины, прибывшие с Ринаном, вдруг явились, словно бы из пустоты, и преградили несчастным беглецам путь.

– Чума!

– Чума!

– Никто не выйдет отсюда - приказ Ринана Сиха!

– Запрещено покидать город!

– Разносчики чумы останутся внутри городских стен!

Эти ужасные слома обрекали людей на гибель. Несколько человек попытались вырваться, но маленькие стрелы, выпущенные из духовых трубок, уложили их на месте.

Другие смотрели на убитых и завидовали их смелости: лучше уж погибнуть в попытке спасти себя и близких, чем медленно гнить от неизлечимой болезни и в конце концов превратиться в саму эту болезнь.

Женщины заламывали руки в отчаянии, пытались подкупить солдат, предлагая им драгоценности и свое тело в обмен на спасение своих детей. Но все было тщетно. Койары никого не слушали. Они повиновались только главе своего ордена, а такие слабости, как сострадание к обреченным, были им неведомы.

Однако тех, кто поверил в близкую гибель, поддался панике и предпринял безнадежную попытку спастись, было меньше, нежели других, продолжающих надеяться на лучшее несмотря на явные признаки надвигающегося конца. Любопытствующие никуда не уходили с улиц - они все так же глазели на пленницу, с которой палачи сорвали уже почти всю одежду: те лохмотья, что еще оставались, едва ли в состоянии были прикрывать тело девушки.

Допрос на площади продолжался. Ринан Сих, конечно, отлично был осведомлен обо всем, что творилось сейчас на окраинах городка. Такое происходило на его памяти не впервые. Никаких сюрпризов Хеннгаль ему не преподнес. Знал он и другое: скоро чумной тотем перестанет быть просто символом надвигающегося бедствия.

В Сером Ордене Ринан Сих слыл человеком отчаянной храбрости. Он оставался на месте близящейся катастрофы, невзирая на очевидную опасность, и всегда успевал узнать больше, чем другие собратья, именно благодаря тому, что наблюдал и слушал до последнего.

– Здесь побывал пророк тумана, - сказал Ринан Сих.

Он махнул рукой одному из койаров. Тот улыбнулся и быстрым движением пальцев метнул в пленницу две крохотные звездочки с остро отточенными жалами. Обе они поразили цель, вонзившись в левое плечо Пенны.

Женщина содрогнулась и слабо закричала. Она явно теряла силы.

– Здесь побывал пророк тумана, - повторил Ринан Сих. - Что он говорил?

– Гнев богов, - шевельнулись пересохшие, растрескавшиеся губы Пенны. - Кара богов…

– Кто видел, как возводился чумной тотем? - продолжал Ринан Сих.

Ответа не последовало. Инквизитор, впрочем, и не рассчитывал услышать что-либо внятное по этому поводу. Совершенно явно, что чумной тотем вырос здесь как будто сам по себе. Очевидцев подобного кощунственного строительства обычно не находилось. Пророки тумана строили свои тотемы быстро и тайно; впрочем, глубочайшей тайной была окружена вся их жизнь. Ринан покачал головой:

К какой расе принадлежал пророк тумана? Ответа по-прежнему не было. Еще одно разочарование. Иногда Ринану казалось, что он вот-вот ухватит истину за хвост. В представлении Ринана истина была чем-то вроде верткой ящерицы или какого-нибудь другого скользкого, неуловимого существа. Она всегда убегала прежде, чем инквизитор успевал хотя бы разглядеть ее, не говоря уж о том, чтобы поймать. Пару раз он был уверен, что одолел противника, но нет, самое большее, на что он мог рассчитывать, был сброшенный хвост ящерицы.

Вот и сейчас.

– Я помогу спастись от чумы тому, кто ответит мне, к какой расе принадлежал пророк тумана, - повысил голос Ринан Сих. - Я могу спасти любого, это в моей власти.

Сейчас он обращался не только к тем, кого допрашивал, но ко всему городку.

Бесполезно. Они попросту ничего толком не видели. Не разглядели, не поняли. Ответы сыпались отовсюду, люди кричали, поднимали руки, вытягивали шеи - делали все, лишь бы инквизитор обратил на них внимание и оценил их усердие. Называли самые разные расы, даже троллей.

Обостренное чутье подсказывало Ринану, что все эти люди лгут. Не из желания ввести в заблуждение инквизицию, разумеется, а просто в жалкой попытке спастись. Спастись любой ценой.

Бедняги. Они уже обречены и какой-то частью своей личности знают об этом. Разум еще пытается сопротивляться, а плоть уже сдалась смерти. Тщетная иллюзия: якобы ни одно из существ, наделенных разумом, не в состоянии воспринимать собственную смерть. Мол, это за гранью понимания. Ничего подобного! Большинство нормальных людей, троллей и прочих в какой-то миг смиряются с собственной смертностью и как бы дают согласие умереть. Сдаются. Иногда это выглядит как трусость, иногда - как храбрость. Но смерть никогда не забирает разумное создание без предварительной «договоренности» с ним.

Опытный взор инквизитора различал готовность умереть в лице Рузака. И точно так же Ринан Сих видел, что Пенна не сдается, что она продолжает сопротивление. Эту женщину, какой бы стойкой она ни была, еще предстоит сломить до конца.

Приблизившись к Пенне вплотную, Ринан Сих прошептал ей на ухо:

– Я прикажу отпустить тебя, если ты ответишь мне, где находится ваш предводитель - Мор-Таурон.

Пенна закрыла глаза. Даже если бы она знала об этом, она никогда бы не выдала инквизиции Несущего Слово. Бесполезные посулы, бесполезные надежды.

У Ринана задрожали углы рта. Он начал терять терпение. Оставалось совсем немного времени, инквизитор ощущал это присущим ему обостренным чутьем.

В глазницах черепа, венчающего чумной тотем, уже начинал клубиться туман, пока что еле заметный…

Ринан побледнел. Несмотря на всю свою смелость, так долго в обреченных городах он прежде не задерживался.

* * *

Жрецы, обходившие обелиск кругом, не поднимали головы и смотрели только себе под ноги. Каждый новый шаг должен быть в точности таким же, как предыдущий. Они ступали след в след, тщательно следя за тем, чтобы их движения оставались размеренными и одинаковыми у всех.

Монотонное пение сопровождало процессию. Оно не прекращалось ни на миг, и иногда жрецам начинало казаться, что голоса звучат помимо их воли; более того - что голоса и направляют их волю…

И вдруг в одно мгновение издавна заведенный порядок разрушился самым грубым образом.

Послышался странный топот. Он нарастал, становился все сильнее. Затем донеслись и голоса, совершенно не сообразные месту, - пронзительный визг, отрывистые выкрики, хриплые грубые возгласы.

Один из жрецов споткнулся, за ним утратил равновесие другой, третий… Живые кольца, обвивавшие обелиск, сломались, люди в мантиях останавливались, натыкаясь друг на друга, совершенно растерянные, вырванные из привычного неспешного ритма, который устоялся за века их служения и не разрушался никогда. У многих кружилась голова.

Раздался громкий крик:

– Кто это?

И еще:

– Братья! Спасайтесь!

А после:

– Спасайте обелиск!

К святилищу выбежало целое стадо каких-то странных, жутких с виду существ. Они скакали, высоко подпрыгивая и при каждом соприкосновении с землей касаясь ее одновременно и ступнями, и сжатыми кулаками. Горбы на их спинах шевелились, у многих между лопаток болтались переломанные кожистые крылья. Пасти монстров скалились длинными тонкими зубами.

В этой несущейся толпе жрецы не сразу разглядели двух троллоков.

– Ты уверен в том, что делаешь? - задыхаясь на бегу, спросил Гирсу. Его легкие работали как кузнечные мехи, но даже воин уже чувствовал утомление. Стремительная погоня вымотала его; так что же говорить о менее крепком Хазреде!

Однако тот, как казалось, держался даже лучше приятеля. Очевидно, его целиком и полностью захватила эта затея.

– Я уверен! - рявкнул Хазред. - У жрецов сейчас будет важное занятие! На нас они и внимания не обратят.

Мосластые создания набросились на служителей в мантиях. Те пытались обороняться, но силы оказались слишком неравными. Чудовища хватали их, валили на землю и мощным, уверенным ударом длинных когтей разрывали несчастным горло. Одному жрецу оторвали голову, и фонтан крови залил все вокруг. С громким урчанием тварь набросилась на обезглавленное тело и, вымазавшись в крови, принялась пожирать останки. Другие поглядывали на нее с завистью.

К нападавшим уже бежали воины, призванные охранять обелиск от вторжений. Обычно лишь немногие осмеливались посягать на святыню, опасаясь гнева богов. И справедливо опасаясь! Но то касалось лишь разумных существ. Что до обычных хищников и злобных порождений тумана - с ними приходилось разговаривать на языке железа и стали.

В большинстве своем охрана обелиска состояла из ижоров, довольно хрупких на вид и явно более слабых, чем большинство их противников. Они пользовались отравленными стрелами, и, надо сказать, впечатление слабости, которое они производили, было весьма ошибочным. Под ядовитыми стрелами храмовой стражи пало немало врагов. А те, на кого яд не действовал, погибали от деревянных дротиков или от огня.

Ловкие, умелые, хитрые, ижоры хорошо знали свое дело.

Однако сейчас им пришлось нелегко. Мосластые твари оказались стойкими к страшным ядам. Хазред сам видел, как один из них, с тремя стрелами в груди, продолжал преспокойно атаковать жрецов. Сперва Хазред (как и храмовые защитники) полагал, что обычно оружие против мосластых существ бесполезно, но затем он с облегчением убедился в своей ошибке. Яд действовал на них очень медленно, но все-таки действовал. Постепенно движения раненых отравленными стрелами становились более медленными, реакции - заторможенными.

Вот один, с двумя стрелами в руке, неожиданно покачнулся и упал на четвереньки. Кожистые лоскутья на его спине затряслись, как будто его колотила жестокая лихорадка. Затем умирающий монстр поднял голову и зарычал, обнажив очень длинные, испачканные кровью клыки. Затем он ткнулся лбом в землю и больше не двигался.

Но все же монстры умирали слишком медленно. Пока ижоры истребляли их, держась на безопасном расстоянии, чудовища уничтожили слишком много жрецов. В отличие от нападавших, обороняющиеся погибали сразу. У многих не хватало времени даже на то, чтобы нанести убийцам сколько-нибудь значительную рану, хотя сказать, что жрецы погибали, как безобидные птенчики, было нельзя: у них имелись длинные ритуальные кинжалы из обсидиана, предназначенные для заклания жертв, и жрецы умело пользовались этим оружием.

– Мы не успеем, - пробормотал Хазред, наблюдая за бойней.

Они с Гирсу прятались среди камней и молились Болотному Духу о том, чтобы сражающиеся не обратили на них внимания. Что-что, а скрываться в болотных зарослях троллоки умели мастерски! К счастью, мосластые создания и жрецы из храма были чересчур увлечены друг другом, чтобы отвлечься от битвы и заняться куда более скучным делом - поиском двух зеленых троллоков среди зеленой травы.

– Чего мы не успеем? - осведомился Гирсу. - По мне, так нужно уносить ноги, пока не поздно. Вот если мы начнем прямо сейчас, то очень даже успеем.

Хазред повернул голову и посмотрел на друга весело и чуть иронически.

– Ты предлагаешь мне бегство? Ты, великий воин?

– Пока что я еще не стал великим воином, поэтому могу с чистой совестью уносить ноги из опасного места, - парировал Гирсу. - А кроме того, внутренний голос подсказывает мне, что если я не смоюсь прямо сейчас, то великим воином мне вообще никогда не быть.

– Разумно… но неразумно, - парадоксом ответил на это Хазред. - Разумно, потому что сбежать - это самый простой и надежный способ остаться в живых. А неразумно, потому что остаться - это возможность выполнить мою миссию и достичь куда большего величия.

– Мертвецы не достигают величия, - сказал Гирсу безнадежным тоном. Он уже понял, что Хазред никуда отсюда не двинется. Будет сидеть в сырых кустах и ждать, пока жрецы и эти, с горбами, не перегрызут друг друга.

– Смотри! - шепнул Хазред. Глаза его расширились.

Ого! Даже Хазреда проняло! Стало быть, там, возле обелиска, и впрямь сейчас происходит нечто из ряда вон выходящее.

Гирсу даже высунулся из своего укрытия, чтобы лучше видеть.

Судя по всему, жрецы пришли в отчаяние, видя, что с горбатыми тварями им не справиться. Они выпустили против них глита - человекоподобного ящера. Темно-зеленые чешуйки, покрывавшие его тело, и вытянутая морда придавали глиту сходство с рыбиной. Этот же эффект подчеркивал и растопыренный гребень на голове человекоящера - кожистый, на «каркасе» острых тонких костей, раскрывавшихся веером.

Мощный торс глита, его могучие руки и взгляд холодных маленьких глазок - глазок умной, хитрой безжалостной рептилии - поневоле внушали почтение. Этот противник требовал уважения к себе. В его жилах текла древняя кровь. Хазред поневоле вспомнил о том, что, согласно легендам, обитатели трясин Исхара ведут свой род от древних ящеров…

Как правило, глит сражается за деньги. Очевидно, жрецы платят ему изрядные суммы за охрану собственных персон. И будучи скупыми, как все жрецы, они не прибегали к помощи своего наемника до последнего, надеясь справиться собственными силами. Ведь за участие в бою глиту придется выдавать двойную (если не тройную) плату!

Рослое создание с грубой кожей, похожее одновременно и на ящера, и на человека, побежало навстречу врагам. Те, очевидно, мгновенно оценили опасность. Они сбились в кучу и оскалились. Глит бежал, набирая скорость с каждым шагом. В руках его сверкали широкие изогнутые мечи.

Твари явно что-то задумали. Они переглядывались и обменивались короткими лающими сигналами. Многие подобрались, горбы на их спинах напряглись…

– Ему конец, - прошептал внимательно наблюдавший за ними Хазред.

– Им? - переспросил Гирсу, морща лоб. Ему казалось, что даже десяток разъяренных существ не в состоянии справиться с непобедимым глитом.

– Да нет, не им, а ему, - повторил Хазред.

– Ты шутишь! - Гирсу метнул на приятеля изумленный взгляд. - Глит непобедим. Это очень мощный боец. И чрезвычайно хитрый.

Хазред только покачал головой. Похоже, он начинал понимать монстров. Он как будто проникал в их темный, наполненный яростью разум.

Они атаковали глита все одновременно. И, в отличие от троллей или людей, при этом совершенно не мешали друг другу. Одни, у кого руки были длиннее, подскочили выше и впились ему в горло и в голову, другие, покрепче и пожирнее, подкатились ему под колени. Несколько существ совершенно явно были выбраны в жертву: они бросились под мечи глита, и он в мгновение ока разрубил их на несколько частей. Однако Хазред заметил, что погибшие и без того были ранены отравленными стрелами.

И все это они проделали на удивление слаженно, обменявшись всего несколькими короткими репликами! Есть о чем призадуматься.

– Вперед! - крикнул Хазред. - Пора!

– Ты с ума сошел? - Гирсу, похоже, до последнего надеялся, что его друг откажется от своей самоубийственной затеи - опрокинуть обелиск.

– Ты все-таки хочешь сделать это?

– А для чего мы сюда пришли?

– Ну… убить глита, - предположил Гирсу.

Не отвечая на шутку друга, Хазред вскочил и помчался что есть силы к обелиску. Гирсу ничего не оставалось, как последовать за ним. Разумеется, Гирсу понимал, что сейчас они оба погибнут. Понимал и другое: если бы он, Гирсу, остался сидеть в укрытии (и вернулся бы живым), он сумел бы найти какие-то опадания. Проклятье! Да живые всегда отболтаются, переложив всю вину за случившееся на погибших. Однако это уничтожило бы честь Гирсу. Женщина или жрец, возможно, в состоянии жить без чести, но воин - никогда.

Глит все еще отбивался от монстров, которые неустанно грызли его своими острыми тонкими зубами. Несколько мосластых чудовищ были буквально разорваны пополам - ручищи у глита действительно невероятно мощные. Еще трое или четверо оказались изрублены так, что трудно было понять, где чьи руки и ноги. Впрочем, у этих мосластых вообще невозможно бывает отличить руки от ног. Гирсу бы и пытаться не стал.

Дорогу Хазреду преградили трое жрецов. Похоже, это были последние из оставшихся в живых. Забрызганные кровью - своей и своих погибших товарищей, раненые, они тем не менее были полны готовности сражаться до конца. Что ж, Гирсу готов уважить их последнее желание.

С громким боевым кличем троллок набросился на жрецов. Хазред присоединился к нему. Краем глаза Гирсу заметил, что его друг уже успел обзавестись обсидиановым кинжалом. Очевидно, взял с тела кого-то из убитых жрецов.

Жрецы встали спина к спине. Только теперь Гирсу сумел рассмотреть их лица, темные и очень тонкие, как у женщин. Неужели?… В мгновение ока Гирсу пронзила догадка: женщины! Обелиску служили женщины! И на них Хазред натравил жутких монстров… Ничего удивительного нет в том, что мосластые создания порвали жриц голыми руками…

– Сражайся! - закричал Хазред, заметив колебания Гирсу. Очевидно, для Хазреда уже не составляло загадки происхождение жрецов. Возможно, он знал обо всем с самого начала!

Жрицы приготовились к своей последней схватке. Они заранее знали, что проиграют, но сдаваться без боя не собирались. В любом случае пощады им ждать не приходилось.

Хазред обменялся с ними несколькими ударами. К удивлению Гирсу, ритуальным ножом Хазред орудовал с той же ловкостью, что и жрицы. Одна из них чиркнула Хазреда по щеке. Потекла кровь. Женщина с торжеством рассмеялась, но смех ее тотчас захлебнулся, и она с хрипением упала на землю: Хазред успел перерезать ей горло.

– Гирсу! - заорал он, повернув к другу жуткую окровавленную образину. - Нападай! Помоги мне!

Гирсу больше не колебался. Он накинулся на оставшихся двух жриц. Одной он сразу же сломал шею, другая попыталась ударить его в бок кинжалом. Этот удар был бы смертельным для Гирсу, если бы Хазред не сбил жрицу с ног. В следующее мгновение Хазред разжал пальцы, и обсидиановый нож упал на землю… Нет, не на землю! То, что могло выглядеть со стороны жестом бессилия и усталости, на самом деле было актом убийства. Нож попал точно в глаз лежащей на земле жрицы. Тонкое, невероятно острое лезвие проникло прямо в мозг. Она знала, что так будет. Они с Хазредом были очень близки в этот момент - убийца и его жертва, жрец и жрица. Они оба знали, что произойдет в следующее мгновение.

Они заключили между собой соглашение о смерти.

– Смотри! - прокричал Гирсу. Он был совсем близко - и вместе с тем, как мнилось Хазреду, все еще опьяненному этим последним убийством, где-то очень далеко. - Смотри!…

Обелиск медленно накренился… И вместе с тем создавалось впечатление, что он раздвоился. Потому что на том месте, где только что находился прежний обелиск, появился второй, точнее, тень первого. Полупрозрачный, он полностью повторял оригинал. Те очертания, тот же блеск на гранях, только приглушенный.

Между тем первый обелиск продолжал наклоняться все больше и больше, а второй начал видоизменяться. Постепенно он обретал странные формы. Как будто человекообразные… Явилось лицо, странное с чертами, каких больше нет ни у одного живого существа на Лааре: три круглых глаза, крохотные жабры, но ни носа, ни рта… и кожа удивительного теплого оттенка…

– Я Асехат, - прошептал тихий, завораживающий голос. - Вы освободили меня…

Камень с грохотом обрушился на землю, уничтожая очарование момента. Асехат, если только таково было истинное имя возникшего перед друзьями существа, вздрогнула всем телом - и рассыпалась на мириады крохотных частиц. Была ли она призраком, была ли она каким-то странным, бесплотным созданием, которое материализовалось лишь на миг, а затем рассеялось, - этого друзья не узнали.

В мире наступила полная тишина. Глит перестал дышать, и монстры, атаковавшие его, застыли на месте.

С того места, где только что стоял обелиск, в небо ударил столб яркого белого света. Все происходило в безмолвии. Сияние было ослепительным, так что наблюдателям поневоле пришлось закрыть глаза. Но и сквозь опущенные веки они как будто продолжали видеть этот могущественный свет.

Наконец Хазред решился и открыл глаза. И… ничего не увидел. Никакого света.

Таинственное существо, которое приходило к нему в сновидении и умоляло опрокинуть обелиск, пропало. Гирсу наверняка уже сомневается в том, что оно вообще когда-либо существовало. Глит, растерзанный, с распотрошенным животом, валялся на земле, а кругом в жутких нелепых позах, как сломанные куклы, лежали жрецы и жрицы. Внутренний круг обходивших обелиск служителей составляли женщины, внешний - мужчины. Все они были сейчас мертвы.

Среди тварей шевелились еще несколько, но они, насколько мог судить Хазред, были обречены - отравлены ядовитыми стрелами. Стражники-ижоры давно скрылись: происходящее было слишком опасно даже для них. К тому же они, как и глит, служили храму за плату.

– Пойдем, - проговорил Хазред, обращаясь к своему другу.

Гирсу, не открывая глаз, помотал головой.

– Ты как хочешь, Хазред, а я больше и шагу не сделаю.

– Что, так и будешь здесь жить? На развалинах храма, с закрытыми глазами?

– А разве я не ослеп?

– Не притворяйся глупцом! Ты могуч, но не глуп, и притворяться у тебя не выходит.

– Разве так заметно? - Гирсу наконец открыл глаза и вздохнул. - Ну и бойня! А ты понял, что эти последние… что они были женщинами?

– Мужчины, женщины… - Хазред пожал плечами - Я не вижу большой разницы.

– Неужели? - Гирсу ухмыльнулся и похлопал Хазреда по плечу. Он явно начал приходить в себя. - Ну ничего, мой мальчик, когда ты станешь постарше, я растолкую тебе, в чем разница между мужчиной и женщиной. Она есть, пока что поверь мне на слово.

– Угу, - пробурчал Хазред. Простая шуточка приятеля вдруг болезненно напомнила Хазреду о том, что произошло между ним и ведьмой.

– Они сожрали глита, - сказал Гирсу. Он вытянул шею и с интересом рассматривал место последнего сражения глита с горбатыми тварями. - Впервые такое вижу.

Можно подумать, ты встречаешь глитов по десять раз на дню. Разумеется, впервые,- фыркнул Хазред.

– Очень мощные они, эти создания, - не поддержал спора Гирсу. Он все еще думал о горбатых существах. - Кто они такие?

– Кто знает? - Хазред пожал плечами. - На болотах полным-полно разных тварей. Можно прожить сто лет и все равно постоянно натыкаться на что-то новенькое. Особенно теперь, после Катаклизма.

– Ну началось… Ты еще начни по-стариковски крякать и вздыхать о том, что до Катаклизма жизнь была лучше, - возмутился Гирсу.

– До Катаклизма жизнь действительно была гораздо лучше, - отозвался Хазред. - Даже ты не станешь с этим спорить.

– Я не стану с этим спорить, но и утверждать этого не стану, потому что не жил до Катаклизма. Во всяком случае, разумной жизнью.

– Болотный Дух! Да ты и теперь не живешь разумной жизнью! - засмеялся Хазред. Он положил руку на плечо приятеля. - Идем, посмотрим, что там лежало под обелиском.

 

Глава восьмая

…Как этот человек ухитрился обойти стражу? Почему его не задержали - ни воины инквизиции, ни койары? Это оставалось загадкой - пока незнакомец не явил своего истинного лица.

Некто спокойным шагом пересекал площадь, словно прогуливался для собственного удовольствия. Ринан Сих хотел было крикнуть страже, чтобы его задержали, схватили, скрутили… но не смог произнести ни слова. На первый взгляд дерзкий человек выглядел очень просто. Обыкновенный парень не старше двадцати лет. Может быть, слишком бледный, но зеленоватый оттенок кожи довольно распространен и здешних краях. Сказывается близость болот: местные расы все отличаются склонностью к мимикрии.

Он чуть шаркал ногами при ходьбе, а губы у него растягивались в улыбке - с каждым мгновением все более широкой… Это, и еще красные, исцарапанные руки. Как будто он постоянно имел дело с какими-то мелкими зверьками. Острые коготки и скверный характер. Может быть, ящерицы…

Молодой человек остановился прямо перед инквизитором. Глаза незнакомца вдруг вспыхнули, и он тихо прошептал - так тихо, что слышал его один лишь Ринан Сих:

– Ты уже дал согласие?

– Что? - хрипло каркнул Ринан.

– Я знаю твои мысли. Ты думал о смерти. О том, что человек умирает лишь после того, как сдается неизбежному. Иногда на то, чтобы уговорить жертву, смерти требуются годы, иногда - мгновения. Ты уже сдался? Ты дал ей свое согласие?

– Догадайся, - огрызнулся Ринан.

Руки незнакомца задрожали. Крохотные ящерицы формировались у него под кожей и медленно проползали к свободе - к кончикам пальцев, которые уже засветились багровым.

Мука исказила лицо молодого человека. Ему доставляло страдание то, что сейчас происходило с ним, однако он, очевидно, считал, что иного выхода просто нет, и продолжал свое дело. Его губы кривились и изгибались, обнажая желтоватые зубы. Капелька крови потекла из прокушенной нижней губы.

Беззвучно он шептал заклинания. Наверное, самому ему казалось, что время остановилось, что каждое мгновение растягивается бесконечно долго, но на самом деле все произошло очень быстро. Койары успели лишь поднести ко рту духовые трубки, чтобы выстрелить в мага отравленными стрелами, однако их усилия пропали втуне.

Стрелы вылетели в воздух и сгорели.

Маг тряхнул руками с явным облегчением. Сотни крохотных пылающих ящериц высыпались из кистей его рук, с легким стуком они упали на мостовую, и вдруг там поднялась целая стена ревущего огня. Маг пошатнулся, словно его ударили в лицо, - он потратил слишком много сил на создание этих чар. И однако же пока он не смел позволить себе роскошь передохнуть.

Огромным усилием воли он заставил себя собраться. Выхватив из-за пояса крохотный, но невероятно острый кинжал, он перерезал веревки, удерживавшие Пенну, и подхватил падающую пленницу.

– Ты можешь идти? - задыхаясь, спросил он.

Пенна молча смотрела на него помутневшими глазами. Она знала, что уже встречала этого человека. Они разговаривали. Он говорил ей какие-то страшные вещи… Он не любит ее, считает чем-то ужасным. Да, он называл ее порождением тумана. Издевался над ней. А в глубине его зрачков скалил зубы какой-то жуткий монстр.

Кто же он такой?… Пенна напрягала память, но ничего не могла сейчас вспомнить. Она почти потеряла сознание, когда знакомый незнакомец разрезал веревки.

Огонь уже распространялся. Он бежал по камням мостовой так же легко, как если бы это были не булыжники, а выжженная солнцем стенная трава. Скоро пламя доберется до люден, до домов, и в городке запылает настоящий пожар. Магии уже не потребуется подкармливать его заклинаниями - огонь найдет себе естественную пищу и пожрет дом за домом, жизнь за жизнью…

Из-за стены бушующего пламени слышались уже дикие крики ужаса и отчаяния, но Пенна их едва различала.

Огонь успел лизнуть ее, так что вся одежда девушки мгновенно сгорела. И произошло это так быстро, что Пенна не успела даже почувствовать боли. На ее теле не появилось ни одного ожога.

– Мое пламя не желаем причинять тебе вреда, - объяснил маг. - Но ты не ответила мне, можешь ли ты идти.

– Не знаю…

– Придется постараться, потому что мне не силу сейчас дотащить тебя на себе.

Спотыкаясь и поддерживая друг друга, они побежали по площади в сторону переулка. Ожидавшие там койары хотели остановить беглецов, но им не удалось даже шевельнуть рукой, чтобы бросить стрелы: убегающая в панике толпа позабыла обо всех своих прочих страхах и опрокинула стражников.

Беглецы нырнули в переулок, где кричала и бесновалась толпа, зажатая со всех сторон домами и пожаром. Люди чувствовали себя в ловушке, они кричали, толкались, давили друг друга в тщетной попытке спастись.

Маг остановился, закрыл глаза, прислушиваясь. Со всех сторон напирали перепуганные горожане. Пенна видела, как сквозь медленно надвигающийся пожар просачиваются длинные белые полосы тумана. Чума победоносно входила в город, отмеченный пророками тумана.

Все свершалось в точности так, как было предсказано.

– Обними меня, королева! - кричал маг, не открывая глаз.

Пенна обвила его руками, прижалась к нему всем телом. Она сделала это не раздумывая - и не потому, что была благодарна этому человеку за спасение, не потому даже, что нуждалась в близости хоть какого-то живого существа, в его поддержке… Она просто боялась упасть и быть растоптанной.

Она почувствовала вдруг, как из нее уходят последние силы. Ощущение было такое, словно она ранена и кровь выливается из жил слишком быстро… Неужели это существо, пришедшее к ней на помощь в последний момент, - слуа, кровосос, терзаемый вечной жаждой?

Она посмотрела на своего спутника. Нет, он не впивался в нее зубами, как она вдруг заподозрила. Он по-прежнему крепко держал ее за плечи. Но силы Пенны неудержимо иссякали. Очевидно, маг черпает свою мощь из нее…

Почему бы ему не воспользоваться для этой цели другими людьми? Пенна хотела оттолкнуть, его, но не сумела. Их тесно прижали друг к другу.

С громким воплем, похожим на крик боли, маг снова тряхнул руками. Столб пламени вырвался из земли прямо перед ним. В огне корчились люди, их рты раскрывались, но ни звука не долетало до Пенны и остальных. Огненный шторм промчался по переулку, сметая всех, кто стоял на пути.

– Бежим!

Волоча ноги и спотыкаясь на каждом шагу, они побежали по раскаленному переулку, по туннелю, который прогрыз для них огонь. Здесь не было людей - одни только черные обугленные стены домов. Сзади клубился туман, он как будто гнался за беглецами. Но Пенна не оборачивалась. Она видела их цель - круглую дыру в городской стене. Там - свобода и, возможно, спасение.

Им пришлось проделать весь этот путь, полагаясь только на себя, а между тем маг израсходовал не только собственную мощь, но и тот ничтожный запас сил, что оставался у похищенной им пленницы.

И все то время, пока они ковыляли, глотая раскаленный воздух, Пенне не давала покоя мысль: куда же подевались люди? Неужели сгорели без остатка?

– Да, - прохрипел маг в ответ на ее мысли. Очевидно, для него не было тайной то, о чем думала его спутница. - Ни одно живое существо, не обладающее защитной магией, не в состоянии сохранить свое тело в моем огне. Но эта проклятая магия убивает меня…

Наконец они очутились возле пролома в стене - это произошло, как показалось Пенне, спустя годы после начала их бегства. Они двигались замедленно, точно в кошмарном сне, и девушка с трудом ворочала языком, разговаривая со своим спасителем.

– Куда теперь?

– Туман догонит нас, если мы пойдем на болота - сказал маг. - Мы двинемся по бездорожью в самые мертвые топи. Там мы найдем пристанище.

– Невозможно! Ты предлагаешь убежать от хищника, забравшись в самую берлогу хищника, - возразила Пенна. На миг ей показалось, что ее спаситель попросту утратил рассудок.

Но он взял в ладони ее безбровое, опаленное огнем лицо и силой повернул к себе. Совсем близко она увидела его глаза, полные пламени и страдания.

– Верь мне, - просто сказал он. - Меня зовут Эгертон, и я хочу сберечь тебя, потому что ты очень важна. Я ведь говорил тебе об этом, когда мы встретились впервые, там, в гнезде слуа. С твоей помощью я сумею выяснить то, что я давно уже хотел узнать…

– А что такого ты хотел узнать? - сердито дернулась Пенна.

– Сейчас не время для объяснений, - возразил Эгертон. - Иди со мной, не задавая вопросов. Доверься мне.

– А если ты меня погубишь?

– Ты и без того погибла уже, и не один раз, но все еще жива, - был загадочный ответ.

Он крепко взял ее за руку и потащил за собой.

Обратно на болота, в смертоносные трясины, где ожидали их клочья тумана и жуткие существа, о происхождении и силе которых лучше было не задумываться.

* * *

Эгертон, казалось, знал здесь каждую тропинку. Он не был похож на обитателя болот и тем не менее ориентировался с такой легкостью, словно родился прямо посреди здешних топей.

– Я слышу, как они дышат, - объяснил он.

Пенна с трудом переставляла ноги. Эгертон то и дело поддерживал ее, однако девушка избегала его прикосновений. Она не могла забыть того мгновения в городе, посреди давки, когда их притиснули друг к другу и Эгертон принялся жадно высасывать силы из своей спутницы. Разумеется, она видела, каким образом были истрачены потом эти силы. Без подобного магического трюка они, вероятно, никогда бы не выбрались из Хеннгаля. И все же… все же она предпочитала держаться от напарника подальше.

Ближе к ночи Пенна начала беспокоиться не на шутку. Они забрели уже достаточно глубоко в болота. Правда, тумана здесь пока что не встречалось, но с наступлением темноты многое изменится.

Где-то там, на болотах, ожидает Пенну жуткое существо, которое именовало ее своей королевой. И Эгертон наверняка знает об этом. Ведь он тоже называл ее королевой.

– Я больше не могу идти, - объявила Пенна. - Если я обречена на смерть, то по крайней мере хочу отойти в иной мир спокойно.

– Ты обречена на жизнь, - прошептал Эгертон. - Я выполню твое желание, королева, как ты выполнила мое.

– Твое? - удивилась Пенна. - Когда это я выполняла твои желания? Ты что-то перепутал!

– Ты согласилась помочь мне… ты помогла мне спасти тебя. Это самое главное. Теперь мы должны поговорить, иначе окажется, что все было напрасно

– Загадки, опять загадки… - Пенна вздохнула. - Хорошо. Ты разведешь костер?

Несмотря на боль и ужас пережитого, она хихикнула. Если ее новый спутник и умел что-то делать хорошо, так это разводить огонь.

– Здесь не будут гореть обычные дрова, - сказал Эгертон. - Слишком сыро… А я истощил почти все мои силы.

– Хочешь, чтобы я тебя покормила? - спросила Пенна, кривя рот. - Ты высосал меня, как спелую ягоду.

– О да, - отозвался Эгертон, облизываясь. - Ты спелая, королева… Спелая и сладкая… Твои силы вливались в меня, точно молоко.

Он протянул руку и коснулся ее груди. Пенна вдруг осознала, что осталась почти без одежды. Кровь из ее ран перестала течь, но кнут изорвал ее рубаху в клочья, а огонь пожрал лохмотья почти без остатка. Все, что прикрывало ее наготу, была копоть…

– Мне холодно, - прошептала Пенна.

Эгертон молча снял с себя плащ и набросил ей на плечи. Она закуталась как можно плотнее и опустила капюшон до самых глаз.

Маг опустился на колени, положил ладони на землю и долго стоял в этой позе. Наконец слабые язычки пламени протянулись у него между пальцами. Он отдернул руки и выпрямился.

Огонь горел на сырой земле, без дров.

Пенна уселась рядом, подтянула колени к подбородку. Уже совсем стемнело. Бесконечно длинный день был позади. День, когда погиб город Хеннгаль. День, когда Пенна могла бы умереть, но не умерла.

– Расскажи о себе, - попросила она своего спасителя. - Я понимаю, что ты пришел ко мне на помощь не ради моей красоты и не из-за того, что по природе своей ты чрезвычайно добр и всегда спасаешь бедных невинных девушек… Кто ты?

– Я маг из ордена Тоа-Дан, - ответил Эгертон. - Ты что-нибудь слышала о нас?

Пенна вздохнула:

– Почти ничего…

Он протянул к ней руку, и теперь Пенна разглядела на худом запястье мага выжженный значок - изображение какого-то странного существа.

– Это мантикора, символ нашего ордена, - объяснил Эгертон.

– Ты далеко ушел от своего дома, - проговорила Пенна. - А вот я даже не знаю, где мой…

– У тебя нет дома, - сказал Эгертон. Он был немного удивлен оборотом, который внезапно принял их разговор. - Ты родилась неизвестно где - скорее всего, на болотах. Как говорят, твоя мать умерла вскоре после того, как произвела тебя на свет. А солдаты, которые тебя подобрали, вечно переходили с места на место… Как же ты можешь знать, что такое дом?

– Ну… я видела разные дома, - ответила Пенна. - Я смотрела, как живут люди. Они чувствуют себя защищенными, если у них есть свое место на земле.

– Но их защищенность - не более чем пагубная иллюзия, - возразил Эгертон. - И ты только что стала свидетельницей этому. Хрупкие стены не в состоянии спасти ни от болезни, ни от горя. Инквизиция приходит и убивает всех, если это требуется - с точки зрения служителей Сеггера. Туман вползает в город и пожирает каждого мужчину, каждую женщину и ребенка… Ураганы, землетрясения, слуа, порождения тумана - назови любое бедствие и подумай, послужат ли надежным укрытием человеческие дома от всех этих бедствий.

– Нет, - сказала Пенна. - Об этом и думать нечего.

– В таком случае, человеческая тоска по собственному дому - не более чем глупость.

– И все же люди так устроены… - начала было Пенна.

Эгертон перебил ее:

– Люди сами так устроили. Поддаваться своей натуре - слабость, которая может оказаться гибельной. - Он коснулся ее плеча и сразу же убрал руку, явно понимая, как она к нему относится. Он готов был уважать ее недоверие.

– Я больше не буду желать собственного дома, - обещала Пенна, невесело улыбаясь. - Клянусь довольствоваться ночлегом посреди сырого болота, у сомнительного костра, который вот-вот погаснет.

В том, что касалось костра, это была явная клевета - костер горел ровно и гаснуть не собирался. Безжизненное магическое пламя, которое даже не колебалось на ветру.

– Расскажи мне больше, - попросила Пенна после некоторого молчания.

– О чем?

– Почему ты следил за мной? Почему ты меня спас?

– Ты - живая, и в то же время ты - порождение тумана, - сказал маг. - Своего рода магический шедевр. Мне хотелось исследовать тебя, и вскоре ты предоставила мне великолепную возможность. Я говорю о слуа, твоих врагах. Врагах твоего владыки и твоих собственных. - Он поднял ладонь, предупреждая возражения, готовые сорваться с губ Пенны. - Ты можешь все отрицать, ты может твердить день и ночь, что твоя ненависть к ним - обычная, естественная ненависть живого к нежити. Но это не так. Вспомни, как все происходило. Разве ты вела себя как жертва? Пока обычные горожане метались по городу в поисках тех, кто их убивает, ты сразу же обнаружила их. Ты их почувствовала…

– Я не порождение тумана! - оборвала Пенна. - И не желаю больше слушать об этом.

– Как хочешь, - отозвался Эгертон. - Если тебе не нужна правда, позволь мне отдохнуть. Я вымотался и хотел бы поспать.

– Погоди! - Пенна явно была испугана. - Не засыпай! Если сюда придет он… тот…

– Тзаттог? - Маг приподнял брови. - Но он не причинит тебе вреда. Он давно уничтожил бы тебя, будь это в его власти, но он попросту не в состоянии это сделать.

– Он напустил на меня умертвий, а ты утверждаешь, будто он не в силах причинить мне вред! - возмутилась Пенна.

– И что, много навредили тебе те умертвия? - осведомился Эгертон.

– Нет, но…

– Он проверял тебя. Та ли ты, кого он ждал, или же он опять ошибся.

– Откуда ты все это знаешь?

– Так ты хочешь услышать правду или я все-таки могу отдохнуть? - вопросом на вопрос ответил Эгертон. Пенна промолчала.

– Правда тебя испугает, - сказал Эгертон.

– Нет, - глухо откликнулась Пенна. - Кажется, теперь не осталось уже ничего, что способно было бы меня испугать.

* * *

Она, конечно, лгала.

Она была испугана. И боялась того, что сейчас ей мог открыть Эгертон.

Маг устроился поудобнее на земле. Костер послушно пылал, озаряя молодое лицо Эгертона, его темные изогнутые брови, почти сошедшиеся на переносице, его темный, резко очерченный рот и нос с горбинкой.

Пенне подумалось, что это лицо изменяется в зависимости от освещения. Может быть, виной всему были глубокие тени, появившиеся под глазами и в ямках на щеках: усталость истощила мага, он исхудал прямо на глазах.

– Наш орден, что бы о нем ни говорили, жаждет в первую очередь знаний, - тихо произнес Эгертон. Голос его звучал спокойно, задушевно, как будто он сидел где-нибудь в уютных креслах и вел дружескую беседу с единомышленником, а не торчал посреди сырых болот, окруженный неведомыми опасностями.

– Все маги это утверждают, - сказала Пенна. - В эту ложь уже не верят даже малые дети.

Эгертон пожал плечами.

– Я не знаю, что говорят другие. Я знаю, что говорю я сам. Знание - самое важное для нас. В наших башнях хранятся свитки и книги по всем девяти направлениям магической науки… - Он опустил веки, мечтательно вздохнул. - Нет большего наслаждения, чем погрузиться в чтение этих свитков! Там говорится о вещах поистине удивительных… И самое поразительное то, что все это правда! Любое заклинание можно опробовать, любая тайна становится открытой в свой черед… Можно до бесконечности наблюдать за волшебной игрой слов и жизни. Слово, начертанное значками на пергаменте, оживает в устах мага и преобразуется в реальность.

– Да, - медленно уронила Пенна, - конечно, я слышала о вас. Вы живете на темной стороне Лаара. Вы - лучшие маги в мире! Вы способны вызывать духов, подчиняете своей власти мертвецов… Все вы одержимы своими учениями. Вы настолько безумны, что готовы ставить опыты на самих себе, лишь бы проверить, что правда, а что - заблуждение!

– Самое опасное заблуждение - то, что ты сейчас говоришь, - ответил Эгертон. Его глаза блеснули в темноте. - Некромантия и запретные науки - это удел падших магов, предателей из Соултрада, города на темной стороне. Они отделились от ордена Тоа-Дан и были прокляты! Это они посвятили себя темному знанию…

– А вы? - спросила Пенна. - Только не пытайся убедить меня в том, что маги Тоа-Дан такие уж добрые.

– Добрые? - Он удивленно поднял брови. - Я не вполне понимаю это слово. В этом слове вообще нет смысла. Оно не входит ни в одно из заклинаний, и я не встречал его в наших магических свитках и книгах. Это примитивное человеческое понятие, лишенное какой бы то ни было силы. Не пользуйся им! Оно говорит лишь о твоей слабости. А ты не должна быть слабой.

– Расскажи еще о своем ордене, - попросила Пенна после паузы, которая ей потребовалась, чтобы усвоить услышанное. - Я постараюсь больше не перебивать тебя.

Эгертон ответил:

– Мы ищем знаний.

– Это я поняла.

– Сейчас в Лааре появилась новая сила. Мы должны постичь ее. Мы пытаемся понять, кто она. Мы ищем способа войти с ней в контакт.

– Только не говори мне, что эта новая сила - я, - взмолилась Пенна.

И тут произошло нечто неожиданное.

Эгертон рассмеялся.

Пенна не подозревала, что это существо в состоянии веселиться, и однако же невозможное произошло: молодой маг хохотал, и волшебное пламя на земле вторило его веселью: оно то приподнималось, то опускалось, и оранжевые языки лизали темный воздух.

– Ты? - задыхаясь, повторил Эгертон. Он схватился за грудь, закашлялся. Видно было, что подобное веселье для него - большая редкость. - Ты? Новая сила в Лааре?

Пенна оскорбленно пожала плечами:

– Никогда не знаешь, что можно еще услышать от мага! Особенно от мага, жаждущего познаний.

Эгертон наконец перевел дыхание.

– Нет, Пенна, эта сила по-настоящему могущественна. Такой мы еще не встречали. Абсолютно новая сущность возникла на Лааре, и вестниками ее стали чума и пророки тумана. Мы идем следом за пророками тумана, потому что хотели бы завязать с ними отношения. Обменяться знаниями, если они согласятся делиться с нами тем, что знают сами. Этим созданиям, какими бы зловещими и жуткими они ни казались, многое известно о новой сущности. Возможно, они пытаются донести эти сведения до людей - в той форме и в том виде, в каком они могут быть восприняты слабой человеческой расой. Но люди не понимают… Мы пытаемся понять. Мы всегда и все понимали…

– Разве это не означает темную магию? - спросила Пенна, наморщив лоб.

Эгертон двинул бровями.

– Что ты имеешь в виду?

– Попытка связаться с пророками тумана, - объяснила девушка.

– Почему? - Удивление Эгертона росло. Логика рассуждений Пенны оставалась для него непостижимой.

– Пророки тумана - страшные, - попыталась объяснить свою мысль Пенна. - Они… ну, они злые.

– Еще одно бессмысленное слово, - предостерегающе поднял палец Эгертон. - Избегай таких определений.

– Они страшные. Говорят о страшном. Они пугают людей. Они непонятные.

– Люди пугаются, потому что людям свойственно бояться правды, - сказал Эгертон. - Это их слабость… как и многое другое. Пророки тумана непонятны лишь потому, что никто не дает себе труда понять их. На самом же деле все очень просто. Пророки тумана возвещают приход Кары богов.

– Но откуда взялась Кара богов? - горячо спросила Пенна.

– Новая сущность на Лааре, - сказал Эгертон. - Я толкую тебе об этом добрых полчаса.

– Маги ордена Тоа-Дан пытаются связаться с пророками тумана, чтобы узнать как можно больше об этой загадочной новой сущности?

– Хвала Дзару, богу огня и войны! - воскликнул Эгертон. - Наконец-то ты поняла!

– Да, - криво усмехнулась Пенна. - Я все поняла. Все, кроме двух вещей: во-первых, какое я имею отношение ко всему этому? И во-вторых…

Она замолчала.

– Что - «во-вторых»? - спросил Эгертон с любопытством.

Пенна бросила косой взгляд в темноту.

– Во-вторых, как ты надеешься обороняться от орды упырей, которая вот уже несколько минут как окружает нас со всех сторон?

* * *

Никогда прежде не доводилось молодым троллокам видеть ничего подобного. То, что открылось Хазреду с Гирсу, сверкало, переливалось, оно казалось живым, постоянно изменчивым и вечным. В первое мгновение Хазред был уверен, что под обелиском томилась в мучительном сне прекрасная женщина и что своим дерзким поступком они освободили ее. Он смотрел на сияющее существо, ожидая, что оно вот-вот очнется, пошевелится, встанет, явит своим спасителям восхитительное лицо… Мысль об этом была так сладка, что Хазред едва не задохнулся.

Гирсу стоял чуть в стороне от друга и дрожал как в лихорадке. Он не в силах был оторвать взгляда от чудесной вещи, которая предстала перед ними.

Хазред сам не заметил, как с его губ сорвалось:

– Но как нам ее поделить, если она одна такая?

– Она? - Гирсу медленно покачал головой. - Что ты имеешь в виду, Хазред?

– Вот это. - Хазред кивнул подбородком на то, что доселе скрывалось под обелиском. - Ее не разорвать, потому что это ее убьет.

– Не «она», - возразил Гирсу. - Это «он». Посмотри внимательнее, Хазред! Это доспех.

То ли троллоки притерпелись к серебристому сиянию, то ли освобожденная друзьями вещь неуловимо изменилась и умерила яркость свечения, но после слов Гирсу у Хазреда словно пелена спала с глаз.

Перед ними действительно лежал чудесный доспех, выкованный неведомыми мастерами из легкого, почти невесомого серебра. На левом плече не хватало одной пластины.

Прошло довольно много времени, прежде чем Хазред решился прикоснуться к доспеху. Благоговение переполняло троллока, но еще сильнее было другое чувство: Хазред ощущал невероятную магическую мощь, которая исходила от серебряных пластин. Он боялся даже предположить, каково было происхождение этого серебра.

Гирсу уже давно привык к странностям своего друга. Поэтому он не торопил Хазреда. Пусть рассматривает находку со всех сторон, то наклоняясь над ней, то падая на живот и пытаясь заглянуть под нее… Времени-то полно. Никто за ними не гонится - в кои-то веки! - и враги все перебиты, кто не сбежал… Хотя нет, вон последняя из мосластых тварей еще шевелится. Гирсу с интересом стал наблюдать за тем, как она издыхает. Очевидно, эти животные (если только это животные, а не какие-нибудь низшие демоны) привыкли существовать в стае. Одиночество губительно для них. Еще более губительно, чем отравленные стрелы. Да, любопытно. Стоит потом обсудить это с Хазредом, может быть, он выскажет какие-нибудь умные соображения на сей счет.

Однако сейчас Хазреду было не до повадок и особенностей мосластых существ: он наконец-то собрался с духом и решился прикоснуться к доспеху. Его пальцы как будто обожгло сразу и огнем, и леденящим холодом. По серебряным пластинам пробежали радужные волны. И вместе с тем неслыханный восторг вспыхнул в душе Хазреда.

Он повернулся к Гирсу, и тот с трудом подавил удивленный вскрик: никогда в жизни он не видел своего друга таким счастливым. Глаза Хазреда лучились радостью, рот улыбался от уха до уха, каждая черта его лица излучала торжество.

Гирсу испугался:

– Что случилось? Хазред, что с этой штукой не так?

– С ней… все так, - ответил Хазред, смеясь и плача одновременно. - Это… доспех… и он, Гирсу, особенный… из особенного серебра…

Голос у него пресекался, как будто незримая петля пережала ему горло.

– Отдышись, - посоветовал Гирсу. - Посиди спокойно. Не смотри на эту штуковину. Что-то она мне перестала нравиться. Что она с тобой делает?

– Ничего… ничего особенного. Ничего, что не делает со мной мир. Вся жизнь. Могущество. Величие, - сбивчиво проговорил Хазред.

– Ну вот что, - рассердился Гирсу, - просто сядь, отвернись и не думай об этом. Смотри на меня. Поговори со мной о чем-нибудь приятном. Как ты считаешь, мы с тобой вдвоем смогли бы одолеть глита?

– Глита? - Хазред бессмысленно заморгал, как ребенок, пытающийся угадать, чего ожидают от него взрослые.

– Да, - подтвердил Гирсу. - Видишь ли, я посвятил этой теме… раздумья. Ну, недолгие, но очень интенсивные. Видишь ли, глит… он очень сильный. Так. Его нанимают, чтобы он сражался за плату. Ну вот он и сражается. Но возможно ли его одолеть? Вот проблема. Я думаю, двух троллоков против одного глита катастрофически мало. А твое мнение?

Хазред пожал плечами:

– Вероятно. Да, конечно. Ты прав.

Он дернулся, намереваясь еще раз взглянуть на доспех. Было очевидно, что найденная вещь полностью завладела его воображением.

– А вот кишки у глита очень интересные, если приглядеться, - продолжал Гирсу увлеченно. - Отличаются от того, что в брюхе у других ящеров.

– Боги! Гирсу, неужели ты всегда рассматриваешь внутренности, выпущенные из животов?

– Это же интересно, - простодушно отозвался Гирсу. - По такому признаку можно опознать существо, даже если оно попыталось изменить свою внешность магией.

– Да какая разница, что это было, если ты это уже убил!

– Ну, мы же не тролли, - возразил Гирсу, довольный тем, что Хазред вроде как заинтересовался чем-то помимо доспеха. - Нас должна волновать и познавательная сторона дела. И чтобы знать, с кем мы сражались.

– Только не говори этого троллям. Они точно не станут рассматривать твои внутренности, - предупредил Хазред.

– Да, мне это тоже приходило в голову, - кивнул Гирсу. Он сделал паузу, а когда опять обратил взор к приятелю, то увидел, что Хазред лежит щекой на доспехе и гладит полированные пластины.

– Он теплый, - мечтательно произнес Хазред. - И на ощупь почти шелковый. Хочешь прикоснуться?

Гирсу покачал головой:

– Что-то я побаиваюсь этой штуковины.

– Напрасно. Она… могущественная… и добрая… - Казалось, как только речь заходила о характеристиках доспеха, Хазред терял дар речи и с трудом подбирал слова.

Гирсу отодвинулся.

– Это опасная вещь, Хазред. Она завладевает тобой.

Хазред улыбнулся - восторженно и глупо:

– Да, завладевает. Ну и что? В этом нет ничего дурного. Когда ты влюбляешься, то тоже какое-то время можешь думать и говорить лишь об объекте своей страсти. Потом это проходит. Привыкаешь.

– Нет, Хазред, я тебе точно говорю: тут какая-то опасность спрятана. Это вовсе не любовь, а кое-что гораздо хуже. Любовь - она для чего? Она ведь для размножения, и только. Если мы не будем этого хотеть то совсем перестанем размножаться. И тут чувства на нашей стороне, - разглагольствовал Гирсу. Он ощущал себя мудрым старцем, который напрасно тратит словеса, пытаясь вразумить восторженного юнца.

Глаза Хазреда блеснули. Он безмолвно метнулся к Гирсу, схватил его за руку и приложил его ладонь к доспеху.

Словно молния пронзила Гирсу. Жаркая дрожь пробежала по его телу, и все его естество словно запело в ответ на это прикосновение. Гирсу утратил последнюю способность рассуждать здраво. Мир вокруг него неузнаваемо изменился, сделался ярче, нарядней. Все в этом новом мире было для Гирсу приятно и мило. Он наслаждался окружающей его красотой. Он втягивал ноздрями благоуханный воздух, он жаждал обладать этой чудесной вселенной.

– Магия, - прошептал Гирсу, пытаясь из последних сил избавиться от наваждения.

– Магия! - счастливо подтвердил Хазред. - И мы открыли ей путь.

Оба они уставились на доспех. В душах друзей росло желание владеть этой вещью, принадлежать ей, слиться с ней.

Хазред прошептал:

– Это великое серебро… и оно может принадлежать только одному из нас.

Гирсу молчал. Он понимал, кто из них двоих одержит верх, если они начнут спорить из-за доспеха. Разумеется, в словесном поединке Хазреда не одолеть: он всегда докажет, что доспех по праву должен сделаться его собственностью. Если Гирсу хочет когда-либо надеть чудесные серебряные пластины на себя, ему следует запастись терпением. И не стоит недооценивать Гирсу, считая его туповатым и недалеким. У воинов тоже есть собственная хитрость. И маги, и жрецы нередко попадали впросак, имея дело с воинами. Нужно просто подождать. Улучить момент, когда Хазред не будет ни о чем подозревать, и тогда… и тогда Гирсу завладеет вожделенным доспехом. Чудесная вещь будет служить ему одному. И сбудутся все мечты, даже самые немыслимые. Откуда-то Гирсу точно знал, что хозяин доспеха обладает всемогуществом.

Внезапно Хазред горестно воскликнул:

– Смотри! - Он благоговейно коснулся доспеха так, как притронулся бы к бесконечно дорогому существу, у которого вдруг обнаружилась царапинка. - Не хватает одной пластины!

Обнявшись, объединенные этим горем, троллоки нагнулись над доспехом. Сияние окончательно перестало слепить их, и они отлично видели, что на плече доспеха Действительно нет одной пластинки.

–Теперь нам нужно ее отыскать, - возбужденно произнес Хазред. - Это наша главная цель. И я буду предводителем отряда, а ты будешь мне подчиняться.

– Почему? - тотчас возмутился Гирсу.

– Потому что так было всегда, - ответил Хазред. - Потому что я придумал, как опрокинуть обелиск. Потому что я перебил всех врагов. Потому что… доспех отныне принадлежит мне!

Не успел Гирсу помешать ему, как Хазред уже набросил доспех себе на плечи.

– Затяни ремни, - потребовал он. - Ты обязан помочь мне!

И Гирсу, скрежеща зубами, подчинился.

В серебряном доспехе Хазред сразу изменился. Теперь он выглядел как молодое божество - с ярко-зеленым лицом, с сияющими глазами. Доспех послушно принял форму тела своего нового хозяина и несколько улучшил ее. Мышцы на груди и спине Хазреда, рельефно очерченные, мощные, лоснились в солнечном свете. Там, где на плече не хватало пластины, видно было настоящее тело Хазреда - куда менее мускулистое и впечатляющее, нежели сам доспех. Но Хазред не придавал этому несоответствию никакого значения. Владеть доспехом - вот все, чего он жаждал. Ощущать прикосновение гладких, легких пластин, чувствовать, как магические силы переполняют все его существо, - в этом было счастье.

Разумеется, Хазред ни мгновения не сомневался в том, что Гирсу жаждет заполучить доспех. Но это не имело никакого смысла. Об этом можно было вообще не думать. Гирсу - жалок, смешон. Как он вообще смеет мечтать о чудесной вещи? Он, ничтожество! Глупо. Глупее не придумаешь.

– Мы обязаны найти недостающую деталь моего доспеха, - заявил Хазред, прихорашиваясь и позволяя солнечным лучам скользить по глади серебряных пластин. - И мы непременно отыщем ее.

– Понятия не имею, как нам это удастся, - пробурчал Гирсу себе под нос.

Хазред рассмеялся.

– Лично мне теперь по плечу решительно все. Любая затея, что бы я ни задумал. Верь мне, Гирсу! Я постепенно обретаю всемогущество.

* * *

Пенна хорошо видела в темноте, но без своего лука она была бессильна. Отчаяние охватило ее. Что касается Эгертона, мага из ордена Тоа-Дан, то он не колебался ни мгновения. Для него не имело ни малейшего значения то обстоятельство, что он устал, вымотался, что позади у них с Пенной бегство из пылающего города, в который вот-вот войдет чума… Сделав над собой усилие, Эгертон поднялся и повернулся лицом к врагу.

Он различал в темноте лини, колеблющиеся тени, которые становились то гуще, то светлее. Слуа явно собирались для атаки.

– Ты не выстоишь, - подала голос Пенна. - Не жертвуй собой ради меня. Не делай этого даже ради знаний. Спасайся. Оставь меня им и беги.

Эгертон даже не оглянулся в ее сторону.

– Помоги мне, - попросил он, пропустив ее слова мимо ушей. - Ты же хорошо видишь во мраке! Где их больше всего?

– Слева от тебя, - сказала Пенна.

В тот же миг Эгертон взмахнул рукой и оттолкнул ладонью образовавшийся в воздухе огненный шар. Очевидно, к такого рода заклинаниям он прибегал нечасто, потому что они отбирали слишком много сил и к тому же сопровождались сильной болью. Шар буквально вырвался из ладони мага, порвав кожу. Кровь потекла на землю.

Эгертон не обратил на это внимания. Посеревшими губами он проговорил заклятие, и пылающий шар рассыпался искрами над головами слуа. Ослепленные вспышкой, слуа метались в темноте, приседали, закрывая голову руками, или падали ничком.

Шар совсем недолго отбрасывал свет, но этого краткого промежутка времени хватило, чтобы маг успел рассмотреть врагов. Их было не более десятка, и, пока не погасла последняя искра, из руки Эгертона вылетело шесть коротких метательных кинжалов. Только один не достиг цели, остальные пронзили нелюдей.

– Бесполезно, - прошептала Пенна. - Если это слуа, то их нельзя убить железным оружием.

– Мои кинжалы - из особой породы дерева, - возразил маг. - Они были созданы специально для охоты на слуа. Когда рассветет, нужно будет собрать их. Возможно, ты сочтешь меня крохобором, но я дорожу этими маленькими вещичками.

– Все маги крохоборы, - проворчала Пенна, кутаясь в плащ, которым снабдил ее Эгертон, когда она лишилась своей одежды. - Осторожно, справа еще трое!

Эгертон резко повернулся. Точно: три узких, стелющихся по земле тени подползали к нему. Одному из нападавших, самому тонкому, маг раздробил голову ударом сапога, двух других проткнул палками, выдернутыми из костра. Один или двое оставшихся с криками умчались прочь.

Эгертон рухнул на землю рядом с девушкой. Не было в его теле ни одной косточки, которая бы не ныла. В этой последней стычке он израсходовал все свои силы. Если в течение ночи появятся еще какие-нибудь враги, Эгертон окажется для них легкой добычей. Одолеть его будет проще, чем голодного котенка.

«Надеюсь, они об этом не догадываются», - мелькнуло у него в голове.

Пенна задумчиво произнесла:

– Я вот все думаю о том, что ты мне говорил. О том, что я сродни порождениям тумана. Странно это: Тзаттог называет меня королевой - и в то же время то и дело подвергает меня опасности.

– Это были просто голодные вампиры, Пенна, - устало проговорил Эгертон. - Ничего больше. Несколько слуа. Мы отбили их атаку, они ушли и не вернутся. Тзаттог здесь ни при чем. Тут нет порождений тумана.

«Пока нет», - прибавил он про себя. Однако Пенна тряхнула головой и настойчиво продолжала:

– Положим, Тзаттог хочет меня испытать. Но ведь он уже сделал это, он убедился в том, что я - это я. Почему же он не приходит сам?

– Вряд ли его побуждения могут быть нам известны. И вряд ли мы поймем их, даже если что-нибудь о них разведаем, - отозвался маг. - Ты ему нужна, вот и все… И знаешь, что произойдет, если он вдруг прямо сейчас собственной персоной свалится нам на голову?

– Что? - с любопытством спросила Пенна.

– Я попросту тебя отдам, - ответил Эгертон. - Я полностью вымотан. Может быть, в этом и заключалась его цель. Довести меня до состояния полутрупа, чтобы воспользоваться этим и добиться желаемого. Ты так не думаешь?

Пенна вздохнула:

– Ты сбиваешь меня с толку. На чьей ты стороне, в конце концов?

Эгертон долго молчал, явно обдумывая, как бы ответить лучше. Наконец он проговорил:

– Только не на твоей, Пенна. Не на твоей.

* * *

Несмотря на то что Пенна дала себе слово не спать и караулить всю ночь, она все-таки провалилась в беспокойный сои. Ей снилась гибель ее товарищей, потом вдруг она увидела инквизитора - тот корчился в огне и кричал, отчаянно разевая рот. При этом ни одного звука не доносилось до Пенны, как будто она находилась глубоко под водой.

Несколько раз она пыталась пробудиться. Это происходило, когда сон ее становился особенно страшным, и внезапно она начинала отдавать себе отчет в том, что на самом деле грезит. Она дергалась, скребла землю ногтями, стонала сквозь зубы, но забытье упорно не желало отпускать свою добычу, и постепенно сон Пенны становился все более глубоким.

И наконец рывком, мгновенно она все-таки проснулась.

Было уже утро, небо в вышине сияло голубым. Если избавиться от воспоминаний, не смотреть по сторонам и забыть о боли в груди, то можно вообразить, будто не было никакого Катаклизма, будто жизнь прекрасна и полна маленьких чудес.

Но Катаклизм был, и если встречались в мире чудеса, то только жуткие и злые. И одним из них Пенна не без оснований сочла то обстоятельство, что она крепко связана веревками.

Она попыталась пошевелиться, однако это ей не удалось. Девушка дернулась посильнее. Веревки больно впились ей в запястья и щиколотки. Она повернула голову. Что происходит? Кто-то растянул ее на сырой траве, привязав руки и ноги к колышкам, глубоко вбитым в землю.

– Эгертон! - позвала девушка. - Эгертон!

Мгновение она боялась, что маг попал в переделку, как и опасался, и погиб в неравной схватке с чудовищами. Усталый, вымотанный маг, растративший все свои силы в заклинаниях, - лакомый кусочек для тех, чья мощь заключена в когтях и клыках.

Но затем Пенна увидела Эгертона. Он подошел ближе и наклонился над ней.

– Ты проснулась?

Эгертон исхудал за минувшую ночь еще больше. Глубокие тени залегли под его глазами, вокруг рта появились морщины, странные на таком молодом лице. Красные исцарапанные руки мага кровоточили. Они показались Пенне похожими на два куска мяса. Заметив, что она смотрит на его искалеченные руки, он спрятал их за спину и медленно усмехнулся.

– Заживут через пару дней. Хотя выглядят неприятно, согласен. Да и ощущения не самые лучшие.

– Что ты сделал? - спросила Пенна, дергаясь.

– Не совершай напрасных движений, - равнодушным тоном отозвался маг. - Я привязал тебя крепко. Поверь мне, на это моих сил хватило. Такая работа не требует магии и, следовательно, не слишком обременяет.

– Зачем ты привязал меня? - Пенна почувствовала, как в ней закипает ярость.

– Я хочу поговорить с тобой, - спокойно произнес Эгертон. - Расслабься, лежи спокойно, и ты не испытаешь боли.

– Послушай, ты выводишь меня из себя! - закричала девушка.- Я не просила спасать меня от инквизиции! Я не просила избавлять меня от слуа! Я вообще не хотела с тобой знаться, но ты навязал мне свое общество и…

– Это не имеет значения, - холодным тоном проговорил маг. - Ты обладаешь некоторым знанием, и я намерен получить от тебя ответы, хочешь ты этого или нет.

– Отпусти меня, или…

– Или что? - Казалось, Эгертон. задавая этот вопрос, испытывает самое простодушное, искреннее любопытство.

– Или я позову моего жениха, принца-упыря, и он пустит тебе кровь! - пригрозила девушка.

– Да. А потом состоится ваша свадьба. Ты ведь страстно жаждешь этого, не так ли? Очутиться в ледяных объятиях нежити, ощутить его распадающиеся мертвые тубы на своих губах…

– Замолчи!

– Почему? - удивился Эгертон. - Расскажи-ка мне о себе, женщина.

– Ты ведь знаешь обо мне больше, чем я сама, не так ли? - прошептала Пенна. Ее глаза пылали от ненависти.

– Я расскажу тебе все, что знаю, - согласился Эгертон. Он уселся рядом.

Оказалось, пока Пенна спала и видела свои беспокойные сны, маг не терял времени даром. Он разжился едой - растущими на деревьях грибами, которые можно было есть сырыми (по правде говоря, они настолько сытные и жирные, что достаточно одного, чтобы насытить взрослого мужчину из племени ижор, и пяти, чтобы наелся тролль).

Во фляжке у Эгертона плескалась вода. Пенна облизала пересохшие губы. Ей показалось, что она даже ощущает вкус этой чудесной, прохладной, сладкой родниковой воды… Но Эгертон и не думал делиться с нею.

Он принялся откусывать от гриба по маленькому кусочку, смакуя лакомство и запивая его из фляжки.

– Ты тоже можешь задавать вопросы, - сказал он. - Но не прежде, чем ответишь на мои. Ты знала свою мать?

– Нет.

– Ты не человек. Тебе об этом говорили?

– Недавно начали. И с тех пор мне твердят об этом все подряд.

– А сама ты этого не знала?

– Нет, - отрезала Пенна. - Теперь мой черед спрашивать… Я могу получить немного еды?

– Нет. Сперва я закончу разговор с тобой, а потом уже решу - стоит тебя кормить или нет. Если живая ты бесполезна, то и еду переводить на тебя нет смысла, - ответил Эгертон.

Пенна поняла вдруг, что он не шутит. Ей стало холодно. Дрожь пробежала по ее рукам, живот покрылся испариной.

– Ты ведь не убьешь меня только потому, что я для тебя бесполезна? - прошептала она. Гнев опять поднялся в ней волной, и она закричала: - Дай мне воды! Негодяй! Я хочу пить!

– Подождешь…

В воздухе перед глазами Пенны появился сгусток света. Он медленно кружил, выписывая петли, и девушка поневоле начала следить за ним глазами. Кажется, Эгертон спрашивал ее о чем-то еще, возможно, она даже отвечала… Пенна не помнила. Светлое пятно приковало к себе ее взгляд, веки девушки отяжелели, и вдруг она явственно увидела Бетмура, отрядного колдуна.

Странно. Она и узнавала Бетмура, и совершенно не узнавала его. Куда подевались его шрамы? Да и волосы у него какие-то другие, темнее и гуще. А какая осанка! Проклятье, да Бетмур просто очень красивый мужчина! Как это раньше Пенна этого не замечала?

Она хотела окликнуть его, но не смогла. Губы ее не слушались, голос куда-то пропал. Мгновением спустя Пенна благословила свою внезапную немоту, потому что поняла: сейчас нельзя издавать ни звука. Только наблюдать и слушать.

Перед Бетмуром на коленях стоял какой-то человек в разорванной шелковой одежде. Длинная мантия была заткана сложным узором. Где-то Пенна уже видела подобные знаки… совсем недавно… Ее осенило: мантикора! Знак ордена Тоа-Дан! Какая богатая мантия… Должно быть, пленник Бетмура занимает в ордене высокое положение.

Пенна беззвучно засмеялась сквозь зубы. Отлично! Она испытывала сейчас бесконечную гордость за своих. Они захватили важную птицу.

Бетмур наклонялся к пленнику, раз за разом задавая ему какие-то вопросы. Судя по всему, реакция мага Тоа-Дан не устраивала Бетмура, потому что он становился все мрачнее и наконец принялся бить стоящего на коленях связанного человека. Разъяренного Бетмура едва оттащили от окровавленной жертвы, но отрядный колдун продолжал вырываться из удерживающих его рук и выкрикивать какие-то угрозы.

Пленника поволокли к деревянным козлам и привязали к ним. Очевидно, маг Тоа-Дан был совершенно вымотан происходившим, потому что он даже не сопротивлялся. Откуда-то к Пенне пришла мысль о том, что маги этого ордена вообще очень плохо умеют защищать сами себя. Такова их особенность - если угодно, такова расплата за большие познания и великолепное умение обращаться с магией огня.

На бесчеловечные пытки, которым подвергали пленника, Пенна смотрела совершенно равнодушно. Ей доводилось видеть вещи и похуже. Зато на Эгертона, похоже, зрелище произвело неизгладимое впечатление. Пенна совсем позабыла о том, что она не одна, что рядом с ней находится второе живое существо… И вдруг Эгертон возник в поле ее зрения. Бледный, с пылающими глазами и крепко сжатыми красными кулаками, он так яростно вонзал ногти себе в ладони, что из его рук снова потекла кровь.

– Вот что вы сделали с ним! - прошипел маг. Пенна не снизошла до ответа. Ее мало беспокоила участь какого-то пленника. Это было давно. До нее вдруг дошло, что она видит сцену из отдаленного прошлого. Маленькая девочка Пенна уже появилась в отряде, но солдаты, разумеется, позаботились о том, чтобы она не сделалась свидетельницей ужасного и отталкивающего зрелища. Не в столь нежном возрасте.

Что ж, это было мудрое решение. Взрослая Пенна взирала на пытки и страдания без всяких эмоций, но на маленькую это действительно могло произвести слишком тяжелое впечатление. И кто-то еще будет утверждать, будто у вояк нет чувств и представления о доброте!

Маг из ордена Тоа-Дан умер под пытками, так ничего и не рассказав. Бетмур бесновался в ярости. Он был глубочайшим образом убежден в том, что пленник что-то скрывал. И в конце концов ночью Бетмур подобрался к козлам, от которых так и не отвязали покойника: пленный при жизни, он оставался в плену и после своей безвременной гибели. Еще одна жестокость, скрежетал зубами Эгертон, в то время как Пенна почти с умилением думала: «Узнаю моих ребят. Живого они бы отвязали и вылечили, а с трупом даже возиться не стали. Не удивлюсь, если окажется, что они его так и бросили».

Бетмур вытащил нож. Лезвие ярко блеснуло в лунном свете. Отрядный колдун принялся кромсать тело пленники на куски, приговаривая очень тихо - очевидно читая заклинания, помогающие тайное сделать явным.

Неожиданно нож Бетмура звякнул о металл. Серебряная пластина выпала на землю и засияла, отбрасывая белые блики. Она лежала прямо в луже крови, но Бетмура это абсолютно не смущало. Он наклонился и поднял предмет.

Держа пластину двумя пальцами, Бетмур поднес ее к глазам. Он долго рассматривал свое отражение на поверхности полированного металла, затем поймал лунный луч и пустил «зайчика». Тихий радостный смех вырвался из горла отрядного мага. И ему не было никакого дела до искромсанного, опозоренного трупа, который так и остался лежать, привязанный к козлам.

– Теперь я знаю ответ, - донесся до Пенны голос Эгертона.

Она моргнула и снова увидела рядом с собой мага.

– Ответ? - переспросила она. - Ты хотел о чем-то узнать? Прости, я не расслышала. Так я могу наконец поесть и получить немного воды?

– Нет, - сказал Эгертон. Пенна опять услышала, как он скрипит зубами. - Нет! - выкрикнул маг. - Ты не получишь ни еды, ни питья! Ни крошки, ни капли! Я получил ответ на самый главный вопрос - как мне следует поступить с тобой. Я намерен подражать твоим сотоварищам, которые бросили члена моего ордена привязанным…

– Что? - Пенна не верила собственным ушам. - Что ты со мной сделаешь?

– Оставлю привязанной, - сказал Эгертон глухо. - Но сперва разрежу тебя на куски. Где артефакт?

– О чем ты? - Подавив ужас, Пенна попыталась придать своему голосу ровное звучание. - Я не понимаю, что ты хочешь узнать.

– Все ты понимаешь… Твои друзья убили одного из мудрейших магов Тоа-Дан, моего учителя, а он даже не сумел отбить их атаки! Он слишком был поглощен своими изысканиями, чтобы изучать еще и боевые искусства, и в результате, столкнувшись лицом к лицу с грубой силой, был захвачен врасплох.

– Идет война, - сказала Пенна. - Все против всех. Нужно предвидеть последствия и отвечать за свой выбор.

– Это тебя в отряде научили твои солдаты? - скривился маг. - Умно, ничего не скажешь. Придется и тебе ответить за сделанный выбор… Где артефакт, который Бетмур отобрал у моего учителя?

– Вот оно что, - протянула Пенна. - Так это была месть…

– Не была, а есть - и осуществляется прямо сейчас, - резко оборвал Эгертон. - Где украденное? Я не верю, что Бетмур забрал это с собой в могилу. Он ведь знал, что погибнет там, на болоте… Наверняка он передал эту вещь тебе. Где ты ее спрятала?

Пенна не отвечала.

За нее ответил сам Эгертон:

– У меня нет сомнений в том, что она зашита у тебя под кожей. Так сделал мой учитель, и Бетмур обнаружил это. Полагаю, Бетмур обо всем рассказал тебе, а ты поступила так же, как делают маги Тоа-Дан. Молчишь? Стало быть, я угадал. Куда ты зашила серебряную пластину, Пенна? Ты ведь не хочешь, чтобы я изрезал тебя ножом в поисках нужного места? У тебя, я полагаю, не один шрам на теле… и я вскрою все твои старые раны, одну за другой. Я буду делать надрезы до тех пор, пока мой нож не звякнет о металл.

Он вытащил кинжал и медленно провел острием по телу девушки. Она невольно вздрагивала и изгибалась, пытаясь уйти от холодного опасного прикосновения. Неожиданно металлическая пластина в ее бедре зашевелилась, уголок сдвинулся навстречу кинжалу мага, и из ранки потекла тонкая струйка крови

– Здесь? - тихо спросил Эгертон, прикладывая кончик кинжала к коже девушки.

Она вся дрожала и не отвечала ни слова.

Эгертон взмахнул рукой, нанеся Пение крестообразную рану. Зачем отбросил кинжал, запустил пальцы прямо в кровоточащую плоть и, ухватив пластину, выдернул ее. Пенна кричала, пока сознание не оставило ее.

Эгертон обтер пластину о траву и несколько минут рассматривал ее. Потом улыбнулся радостно и спокойно, словно встретил доброго знакомца. Он завернул добычу в лоскут ткани и лишь после этого нагнулся к пленнице. Через силу, превозмогая усталость, маг прочитал несколько заклинаний, и рана на бедре Пенны закрылась. Девушка по-прежнему оставалась без сознания, и бедро у нее болело невыносимо - эта боль преследовала Пенну даже в ее забытьи, - но кровь больше не текла.

– Я ухожу, дорогая, - прошептал Эгертон. - И уношу с собой то, что принадлежит нашему ордену. Пока эту вещицу таскал за пазухой ваш чумазый колдун, сопровождавший солдат в их походах, я не в силах был почуять ее близость, но стоило тебе позволить пластине соприкоснуться с живой плотью, как связь была восстановлена. Да ты хоть отдаешь себе отчет в том, что это за предмет? - Он презрительно плюнул. - Куда тебе! Клянусь солнцем и сталью Дзара, женщина, ты еще отвратительнее, чем мне казалось. Твое невежество… Когда я думаю о душах невежественных существ, мне представляется грязная помойка, и это не поэтическое преувеличение! - Он склонился над ней так низко, что она ощутила тепло его дыхания. - Эта пластина - часть великого доспеха, выкованного из небесного серебра. Мой учитель считал, что это серебро появилось в пустыне, когда Создатель уронил с руки кольцо и оно расплавилось в песках. Мудрецы подобрали серебро и отнесли его кузнецам… Это происходило в глубокой древности, когда каждый кузнец мог видеть творца мира - тот являлся в краткий миг, пока молот ударял по наковальне. Они обладали даром вселенского зрения, эти древние кузнецы! Пока они ковали доспех, Дзар смеялся, и в смехе бога огня и войны они закаляли пластины… Ты хоть понимаешь, какой ценности эта вещь? - Он покачал головой. - Откуда!… Клянусь мантикорой, даже сейчас, когда я рассказал тебе все, ты продолжаешь глупо таращиться на меня. Для чего тебе была нужна эта пластина?

– Передать… Мор-Таурону…

Эгертон поморщился.

– Вашему предводителю? Вы как дети, любой ценный предмет тащите к Мор-Таурону… Удивительно, что его еще не выследила инквизиция церкви Сеггера!

– Мор-Таурон… Несущий Слово… неуловим - выкрикнула Пенна и тотчас обмякла - силы оставили ее.

Ее глаза яростно сверкнули, но, похоже, на Эгертона эта демонстрация не произвела никакого впечатления. Он был целиком захвачен происходящим.

– И вот теперь я нашел то, что искал. Я могу уходить.

Он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, оставив пленницу в одиночестве. У него имелась еще одна цель - сблизиться с пророками тумана, строителями чумных тотемов. Возможно, это рискованно, однако в данном случае риск оправдан. Слишком мало известно о пророках тумана, а между тем любые известия о них чрезвычайно важны. В искаженном мире Лаара любое новшество может означать существенное изменение баланса сил. Упустить подобные сведения орден Тоа-Дан просто не может себе позволить.

Что касается Пенны… Так или иначе она сумеет освободиться, в этом у Эгертона не было никаких сомнений. Тзаттог не оставит свою королеву умирать. В любом случае отныне приглядывать за ней тоаданец будет тайно. После того, что произошло между ними сегодня, никакие другие отношения просто невозможны. Девчонка наверняка мстительна. Впрочем, в этом отношении понять ее нетрудно.

* * *

Ночь неуклонно приближалась, а Пенна все еще оставалась в прежнем положении - привязанная к кольям, вбитым в землю, с жуткой болью в бедре. Эгертон забрал свой плащ, оставив свою бывшую спутницу не только беспомощной, но и голой.

Ей очень хотелось есть, хотя жажда мучила ее еще больше.

– В такие минуты я понимаю слуа, - бормотала она. - Когда хочешь пить, ничто тебя не останавливает. Ты просто бросаешься на источник влаги и высасываешь его до дна…

Она невесело усмехнулась.

– Ночь, однако, сулит мне большие неприятности, - вздохнула девушка. - Слуа вернутся. Хоть я и прониклась к ним сочувствием, это еще не означает, что я соглашусь послужить для них тем самым источником влаги… Разве что Тзаттог меня спасет. Но Тзаттог и сам таков, что… как бы от него спастись. Боги!

Внезапно ее болтовня иссякла, и Пенна остро ощутила свое одиночество. Она заплакала, без слов, без всхлипываний, обреченно и жалобно.

 

Глава девятая

Пожар охватил городок Хеннгаль. Огонь пожирал дома, реки пламени разливались по улицам, слизывая на своем пути все: лавки и мастерские, рынки и жилые здания. Люди превращались в живые факелы и рассыпались в прах в считанные мгновения - они попросту растворялись посреди жара, так что от них не оставалось даже костей.

Вопли ужаса и боли быстро смолкли. Вскоре в Хеннгале слышен был только победоносный рев пламени да треск рушащихся зданий. И только чумной тотем высился в море бушующего огня невредимым. Зловещее сооружение, слепленное из сломанных палок, камней, костей и пустоты, оно стояло несокрушимо, а внутри его рос и готовился вырваться наружу чумной туман. На первый взгляд могло показаться, что это легкие дымки клубятся внутри тотема; но инквизитор Ринан Сих превосходно изучил повадки врага и ни мгновения не сомневался в истинной природе явления. Чума готова была начать победоносное шествие по улицам погибающего города, чтобы окончательно довершить его уничтожение.

Ринан отлично видел, что угодил в ловушку. Он быстро огляделся по сторонам в поисках пути спасения, но такового не было. Пылало одновременно везде. Либо чума, либо пожар - выбор оказался невелик. Инквизитор не знал, где сейчас койары - сбежали или умерли. Но всяком случае, рассчитывать на них и их сверхъестественные умения сейчас не приходилось. В момент смертельной опасности Ринан Сих остался один.

Он стоял на площади, окруженный ревущим огнем, возле жуткого тотема, рассадника чумы. Невысокий, похожий на подростка, он скрестил на груди руки и поднял голову. Ринан Сих не станет отводить взгляд от смерти, когда она придет, - а произойдет это очень скоро. Что бы там ни говорили об инквизиторах, трусами их не называл никто.

Внезапно пламя расступилось, раздвинулось, точно занавес, и прямо на площадь выскочило странное существо. Оно подкатилось под ноги Ринану Сиху, и вдруг на него повеяло прохладой. Это ощущение было таким явственным и сильным, что инквизитор почти поверил в собственное безумие. Очевидно, он умирает, и милосердие Сеггера лишило его рассудка, дабы избавить от ненужных страданий.

– Хвала Сеггеру! - прошептал Ринан Сих.

– Хвала Игинуш! - послышался громкий, скрежещущий голос.

Ринан опустил глаза. Непонятное создание все так же крутилось возле него.

– Я жив, - не то подумал, не то проговорил вслух Ринан.

– Конечно, ты жив! - тотчас откликнулось существо. - Посмотри на меня внимательно! Не спи! Смотри на меня!

– Я вижу тебя, - пробормотал он.

Он действительно видел подпрыгивающую фигурку маленькой женщины. Она напоминала птичку. Если уж говорить честно, то довольно увесистую птичку, которая очень недурно питалась и обзавелась округлыми бочками. Над головой она держала распростертый плащ - очевидно, именно эта мера предосторожности и спасала ее от огня.

– Лезь ко мне, - приказала женщина.

Невзирая на ужас происходящего, Ринан поневоле

улыбнулся: ее повадки были такими же забавными, как и ее внешность.

Она притопнула коротенькой толстой ножкой.

– Быстрее! Лезь! Не просыпайся!

– Так проснуться или нет? - проговорил Ринан Сих, обращаясь больше к самому себе, чем к таинственному существу.

Женщина сказала:

– Это зависит от того, хочешь ты умереть или спастись. Лезь ко мне под кожу!

Ринан упал на четвереньки, от души надеясь, что его никто не видит, кроме этой непонятной особы, - ни солдаты инквизиции, ни койары, ни горожане. В эти мгновения он даже не пытался спастись. Инквизитор шел туда, куда влекло его любопытство. А оно требовало, чтобы он но крайней мере попытался понять, что за существо к нему явилось и какие цели оно преследует.

Маленькая женщина потопталась вокруг, а затем взмахнула плащом и набросила его на свои плечи и на спину Ринана.

– Это защитит нас обоих, - пояснила она. - Только не вставай. Мы побежим быстро-быстро и низко-низко.

Теперь они могли не бояться, что их затопчут в толпе. Никакой толпы больше не было. Те немногие, кто вырвался из города, уже рассыпались по окрестностям. Возможно, койары гонятся за спасшимися горожанами и уничтожают их, ибо жители погибающего Хеннгаля почти наверняка заражены чумой. Нельзя допустить, чтобы болезнь распространялась. Хотя бы таким способом, но ее необходимо остановить. И об этом позаботятся.

Пламя пировало в городке, однако расступалось перед маленькой женщиной и ее спутником, когда те неловко ковыляли под общим плащом.

– Какой ты неуклюжий! - сказала женщина.

Ринан Сих отмолчался. У него кружилась голова, он весь вспотел, а от непонятной прохлады, исходившей от плаща, его начинал бить озноб. И тем не менее они шаг за шагом выбирались из обреченного города.

Женщина то и дело принималась восклицать:

– Гляди, тут была лавка, где продавали тесьму! Хорошенькие такие были тесемочки! Где уж теперь раздобудешь что-то подобное! А здесь - да смотри же! - я любила прогуливаться. Очень красивый дом, на фасаде звери нарисованы. Я все гадала, что за тварь такая, морда вроде как у женщины, но все прочее львиное, а хвост - ослиный.

– У осла хвост такой же, как у льва, - заметил Ринан Сих.

– Правда? - Женщина даже остановилась от удивления. - Никогда об этом не задумывалась!

За разговорами Ринан не заметил, что они уже подобрались к самой городской стене.

– Городочек маленький был, - ворчала женщина, - а сколько всего в нем накопилось! Пока горит, чего только не заметишь! Ты заметил? И тряпки, и битые горшки… Вот почему некоторые хозяйки не выбрасывают битые горшки? Загадка! Я над этим всегда думала.

– А ты выбрасывала? - спросил Ринан. Он поддавался своей спутнице и пытался подражать ей во всем. Это помогало задобрить ее, а заодно и выяснить, кто она такая и что у нее на уме.

– Я-то? Да я вообще ничего не выбрасывала, даже сгнившие тряпки! - И женщина затряслась от смеха, а уже в следующее мгновение из ее глаз потекли огромные слезы: - И все, все горит! Люди горят, дети горят, лавки горят!… Как это вынести? Я полюбила их! Неужели это все из-за меня? Скажи, ты ведь меня разыскивать приходил?

– Ворота, - сказал Ринан Сих. Он считал, что сейчас не время обсуждать подобные вопросы. - Смотри, там ворота. Нам нужно пройти сквозь них, и мы спасены.

– О нет, - закудахтала она горестно, - о нет, для того чтобы найти настоящее спасение, мало пройти сквозь ворота. Нужно еще отыскать дорогу, а потом - правильный город. Город, где не будет чумного тотема, где не будет инквизитора, где не будет пожара. Только лавки, где продают славную тесьму, и еще зеленные лавки, и мясные, и домик для Игинуш - это так меня зовут, - и маленький домик дли Игинуш…

Последние шаги они не шли и даже не бежали, а катились…

Пожар обрывался сразу за городской стеной - как будто его отхватили тесаком. Это лишний раз свидетельствовало о магической природе огня. Интересно, тот, кто вызвал это пламя, - где он сейчас? Следовало бы отыскать этого умника и потолковать с ним… Но без стражников и, главное, без койаров инквизитор был почти бессилен.

– Я устала! - сообщила его подруга, усаживаясь прямо на земле. Она растопорщила ноги и руки, как будто была не живым существом, а туго набитым соломой чучелом.

Ринан Сих устроился рядом с ней. Иногда порывы ветра доносили до них обжигающий жар, но в основном они наслаждались покоем и прохладой. Постепенно огонь начал стихать и вдруг в единый миг исчез, словно его сдуло.

Магия иссякла.

Остались черные головешки. Потянуло удушливой гарью. Теперь Ринан Сих отчетливо различал запах сгоревшей человеческой плоти. А над черной копотью медленно, победоносно кружились белые смерчи тумана. Чума вырвалась на свободу и завладела остатками Хеннгаля.

– У нас еще есть немного времени, - сказала женщина. - Я уже видела такое. Иногда мне кажется, будто я - оживший чумной тотем.

Ринан насторожился.

– Ты?

Он пристально посмотрел на свою неожиданную спасительницу, пытаясь понять, кого же она ему в действительности напоминает. У инквизитора был наметанный глаз: он почти никогда не забывал лиц, даже если встречался с человеком только один раз. Он помнил десятки, сотни лиц и связанные с ними обстоятельства. Однако эту женщину он не встречал прежде никогда… Но почему она считает себя живым чумным тотемом? И могут ли эти отвратительные, кощунственные сооружения быть каким-то образом связаны с живыми существами?

Казалось, она без труда читает его мысли.

– Это же мне только кажется, - засмеялась женщина. Ее пухлое тельце затряслось от приступа веселья. - Тебе никогда не приходилось встречать тех, кто бежал из зачумленных мест? Многие из них воображают, будто беда пришла именно из-за них. Знаешь такую закономерность: если некто навлекает на свой город проклятие, то именно этот некто и спасается, зачастую единственный из всех. А потом начинаются раздумья: что да как, да почему оно так случилось… Всегда найдется какое-нибудь ужасное воспоминание.

– Так уж и всегда! - усомнился Ринан Сих.

– Разумеется, - уверенно ответила женщина. - Не бывает такого, чтобы живое существо не наворотило злых дел. Одни только светлые эльфы, наверное, не могут ничего дурного о себе припомнить, но это не потому, что они не совершают дурного, а только потому, что они чересчур высокого о себе мнения.

– Я не люблю эльфов, - сказал Ринан Сих.

Женщина всплеснула руками:

– Да кто же их любит!

Ринан провел ладонью по плащу, который, покрытый сажей, лежал рядом с ними на земле. Это было нечто вроде накидки из очень плотной ярко-желтой кожи. Странно, но по форме эта кожа полностью повторяла очертания человеческой фигуры.

– Что это за вещь? - спросил Ринан.

– Моя кожа, - ответила женщина охотно. - Я ведь кричала тебе там, в пожаре: лезь ко мне под кожу! Помнишь? Ты и залез ко мне под кожу.

– Я думал, это образное выражение, - пробормотал он, сбитый с толку.

– Я не употребляю образных выражений! - рассердилась женщина. - Не будь я Игинуш! Зачем мне такие глупости? Если я говорю «лезь ко мне под кожу», значит, я имею в виду именно это. Люди страшно глупы. Ты человек?

– Да, - сказал Ринан Сих.

– Люди страшно глупы!

– Скажи мне, Игинуш, - помолчав, заговорил снова инквизитор, - если мы прятались от огня под твоей кожей, то что же покрывает сейчас твое тело?

– Моя другая кожа, разумеется, - ответила Игинуш.

* * *

Воспоминания приходили и уходили, и она никогда не могла удержать их, как ни пыталась. Жизнь начиналась с боли рождения. Точнее - нет, жизнь начиналась с агонии и смерти. Игинуш всегда отдавала себе отчет в том, что умирает. Приближение смерти она чуяла заранее и начинала готовиться к ней.

Она искала для себя подходящее укрытие. Смерть таких существ, как Игинуш, - слишком сокровенное таинство, чтобы можно было допустить каких-то свидетелей. И еще ей всегда требовалось очень много воды. Она не помнила, для чего нужна вода и почему умереть можно только в воде, но инстинкт, который оставался с ней при всех ее рождениях и после всех ее смертей, неизменно подсказывал: необходима влага.

И Игинуш уходила умирать в сырые болота, на берега озер или, на худой конец, добывала себе большую лохань.

Так произошло в Хеннгале. Тревога начала преследовать Игинуш сразу же после появления девушки по имени Пенна. Пенна просила об исцелении своих ран, а Игинуш всегда была добра, даже в прежней жизни, и в предыдущей, и раньше… Доброта, как и знание о скорой смерти, была ее неизменным спутником.

Она согласилась вылечить девушку и потратила на это очень много сил. Девчонка плохо поддавалась заклинаниям. Ее тело сопротивлялось. Может быть, причина была в том предмете, который Пенна носила зашитым под кожу… Но имелось дополнительное обстоятельство, и Игинуш сразу же отметила его про себя. Пенна не была человеком. Не принадлежала она и к племенам ижоров или троллоков. Таких, как Пенна, Игинуш еще не встречала. Забавно, что сама Пенна совершенно не отдавала себе в этом отчета. Ее плоть была сильно изменена магией, и произошло это очень давно, вскоре после рождения девочки.

Почти наверняка работа целительницы, потребовавшая много сил, приблизила ожидаемую трансформацию, и неизбежное случилось раньше, чем рассчитывала Игинуш. У нее не хватило времени на то, чтобы уйти на болота и там спокойно умереть, в тишине и сырости. Ее тело начало гореть и чесаться одним «прекрасным» утром, и Игинуш в панике забегала по городу. Ей нужно было наполнить водой лохань, иначе все будет очень плохо. Она не помнила, почему и каковы именно могут оказаться последствия, но это не имело значения. В голове стучало: вода, вода, вода…

Местные жительницы провожали Игинуш недовольными взглядами. Опять эта странная курица вылезла из своего гнезда! И что это она гак суетится? В третий раз бежит к общественному колодцу! Вы заметили, дорогая соседка? В третий раз! Что это она затевает? Неужто решила искупаться? Так для этого не пользуются питьевой водой. Помилуй нас Сеггер святой, да разве можно такое допустить!

Кто вообще позволил этому, с позволения сказать, существу осесть в нашем прекрасном городке? До ее появления все было тихо и спокойно. Никто не мутил воду в колодце. И о проклятиях никто и слыхом не слыхивал.

В разговор уже начали вступать мужчины - в основном, разумеется, мужья самых наблюдательных сплетниц.

Припомнили и то, как Игинуш появилась в Хеннгале. Ее ведь не хотели пускать! Ее выгнать собирались, но тут с недоброжелателями этой, с позволения сказать, дамы случились всякие беды, и ей позволили остаться. Она, разумеется, кого-то там лечила и, кажется, принимала роды, но… вопрос: как лечила и ради чего лечила. Может быть, она всех потихоньку заражала чумой? Правда, в городе пока что нет чумы, но… И зачем ей столько воды из колодца?

Однако после пятого похода Игинуш больше не выбралась из своей хижины, и к середине дня о ней позабыли не только городские мужи, но и самые говорливые из сплетниц. А потом оказалось, что она и вовсе пропала куда-то… В хижине-то, когда ходили истреблять слуа, ничего не нашли. Только грязные тряпки.

Смерть приближалась вместе с нарастающим зудом, который в конце концов становился просто нестерпимым. Игинуш извивалась и стонала сквозь зубы в своей хижине. Вода из лохани, в которую она с трудом забралась, плескала на пол. Казалось, здесь бьется целый косяк рыб, стремящихся вырваться на свободу.

Постепенно кожа слезала с Игинуш, а вместе с кожей она теряла и воспоминания о прошедшей жизни. Об еще одной жизни.

Самое трудное - глаза и пальцы. Теперь, пока длилось ее рождение, она точно знала, зачем нужна вода. Без воды кожа пересыхает и прилипает к глазам и кончикам пальцев. Мертвые кусочки шкуры прирастают к телу и начинают гнить, и тогда можно умереть окончательно.

Нельзя это допустить. Нужно стараться.

Она погружалась в воду, моргала, возила руками. Она медленно избавлялась от старой кожи.

И в конце концов тяжелая работа была завершена. Игинуш заснула.

А когда она открыла глаза, весь мир вокруг был совершенно новым.

Она ужаснулась, обнаружив, что лежит в разбитой лохани, в грязной луже, посреди гнилых тряпок и обглоданных костей. Смутная мысль пронзила ее спящий мозг: мир гораздо лучше, прекраснее того, что предстал ее взору!

Она осторожно поднялась на ноги и оглядела себя. Маленького роста, пухленькая. Руки и ноги ловкие и довольно крепкие, если уметь ими пользоваться. Она непременно вспомнит, как это делается.

Игинуш. Так ее зовут. Вот ее имя.

Она ощупала свое лицо. Симпатичное. Нос довольно крупный - хорошо это или плохо? Красиво или некрасиво? Удобно или неудобно? Нужно ли надевать на него какую-нибудь одежду?

Одежда. Еще одно полезное воспоминание. Кажется, принято какие-то части тела прикрывать. Надо еще вспомнить какие. Выступающие? Нос и локти? На всякий случай она решила закутаться с головы до ног, а потом посмотреть, как одеваются другие.

Новорожденная Игинуш пришла в восторг от своего решения. Как ловко она все придумала! И никто не заподозрит ее в том, что она только что появилась на свет. Все решат, что она - скромная и предусмотрительная девушка.

Она принялась ворошить тряпки. Ее нежные розовые пальцы горели от соприкосновения с грубой материей. Она морщилась от боли. Эдак и пораниться не долго! Куда она торопится? Можно ведь не спешить, сделать все постепенно…

Но потребность как можно быстрее покинуть убогую хижину оказалась сильней даже боли, и Игинуш упорно продолжала поиски. Наконец она вытащила огромную грязную мешковину, которая окутывала ее тельце целиком. Завернувшись в мешок, Игинуш осторожно выбралась на улицу.

Городок понравился ей. Она заулыбалась под своим мешком. Какие красивые дома! А вон там, на фасаде, нарисованы диковинные звери! Еще дальше - колодец… Названия, имена приходили ей на ум сами собой, и неожиданно она вспомнила, что так уже бывало раньше. Ее охватил восторг. Как упоительны эти новые встречи с миром и его чудесами! Как прекрасно устроена жизнь, которую можно обновлять каждые несколько лет!

Несколько дней она провела без сна. Не зная устали, они ходила по городку и за его пределами, наблюдала и слушала. Она совершила несколько краж - ей всегда это удавалось, потому что в первые времена после обновления она становилась как будто невидимой. Этому легко было найти объяснения. Ведь существа видят друг друга только в том случае, если перед тем им приходит в голову посмотреть туда-то или туда-то. А пока такой мысли нет, то и взглядов в нужном направлении никто не бросает.

Но что вызывает потребность посмотреть туда или сюда?

Мысль. Как только существо начинает производить мысли, его мысли слышат окружающие. Поэтому-то они и замечают друг друга. Зрение сродни телепатии, только об этом мало кто задумывается.

А у Игинуш, когда она только-только рождалась на свет, не было никаких мыслей, одни только чувства, и главное из них - чистая радость. Поэтому-то она и проходила невидимкой сквозь чужие дворы, дома, через улицы и площади. Она ела и пила, и никому даже в голову не приходило поинтересоваться, куда исчезли продукты. Она оделась и даже разжилась обувью. Потом она почувствовала потребность во сне и вышла из города. Спать следовало в лесу или на болотах.

Первый сон принес первые мысли. А потом начали возвращаться воспоминания - уже не о мире и вещах, которые существуют в мире и могут быть использованы для жизни, а о том, что случалось с Игинуш прежде.

Для начала она вспомнила о том, что события позапрошлой и позапозапрошлой жизней будут неизбежно выцветать и испаряться. Еще одно перерождение - и она уже не отыщет своего начала.

Была какая-то девушка… почему-то важная для Игинуш… Эта девушка зашила под кожу некий артефакт, за которым все будут гоняться. Да, но артефакт не важен. Точнее, чрезвычайно важен, однако не для Игинуш. Другое обстоятельство, связанное с Пенной, имеет в глазах Игинуш куда больше веса. Осталось еще сообразить - какое. Ладно, возможно, это еще придет.

Игинуш поступила так, как делала всегда: нашла себе жилище возле самого города - удобное дупло в стволе упавшего дерева - и принялась наблюдать. Ей требовалось как можно скорее собрать сведения об обстоятельствах своей недавней жизни.

Судя по всему, не слишком-то баловала ее судьба. В городке никто не любил Игинуш. А почему, собственно? Ведь она наверняка помогала людям и старалась ни с кем не ссориться.

Ответ пришел вскоре.

В тот день на болотах появились два дровосека. Грубые и неприятные мужланы с топорами. Они все время переругивались, а их топоры стучали просто отвратительно. Птицы, напуганные громкими криками людей, взлетали в воздух и орали, кружась у них над головами.

– Гляди! - завопил один из мужланов прямо над ухом у спящей Игинуш. - Гляди-ка!

Игинуш к тому времени, впрочем, уже проснулась. Тут бы и святой Сеггер проснулся, не то что женщина, обитающая в дупле и совсем недавно поменявшая свою кожу.

– Отличное дерево. Упало недавно и еще не успело сгнить. Разрубим его и…

– Эй! - возмутилась Игинуш. Ей было лень вставать и выбираться из нагретой уютной берлоги, поэтому она ограничилась этим «эй!».

Мужланы на короткое время затихли. Игинуш решила было, что инцидент исчерпан и можно спокойно продолжать спать, когда до нее вновь донесся отвратительный голос:

– Что это значит? Мне послышалось?

– Да тебе, наверное, с перепою всякие «эй» начали чудиться, - охотно поддержал второй.

– Стало быть, ты тоже это слышал, - сказал первый мужлан.

– Магия?

– Магия? - Дровосек презрительно расхохотался. - Магия себя так не ведет, уж поверь мне. Магия - это были бы вспышки грома и всякое грохотание с огнем, а тут просто «эй». Там, наверное, сидит кто-то.

– Кто-то недовольный. - Слышно было, как первый дровосек посмеивается. - Ничего, скоро у него появятся настоящие причины для недовольства.

Он стукнул топором по стволу.

– Мое терпение лопнуло, - сказала Игинуш и вылезла наружу.

При виде этой кругленькой фигурки оба дровосека так и покатились со смеху.

– Что это - птица? - спросил, отсмеявшись, первый дровосек. - Птица, которая умеет говорить «эй»?

Игинуш места себе не находила от гнева. Они посмели посягать на ее жилье? Они смеются над нею? Но ведь она ничего дурного им не сделала! Во всяком случае, пока…

– Перестаньте, - негромко произнесла она, но эта вполне законная, мирно высказанная просьба еще больше разогрела их веселость.

Наконец один из мужланов приказал (приказал! ну надо же! у него хватило наглости приказывать ей!):

– Убирайся-ка отсюда, тетушка. Мы забираем это дерево.

– Почему? - удивилась Игинуш.

– Потому что оно нам нужно.

– Но оно и мне нужно, - возразила она. - Я живу здесь. Я его нашла, устроила тут постель…

– Принимаешь в ней любовников, - добавил второй дровосек. - Ты что, не слышала, что тебе сказали?

– Слышала, но вы не правы, и я не намерена вам подчиняться.

Дровосек подошел к ней вплотную и сквозь зубы процедил:

– С тобой разговаривают двое мужчин с топорами, и тебе, дура, лучше бы подчиниться. Поняла? Хватит уже шутить. Твои выходки надоели. Уходи, пока цела.

– Я поняла, - помрачнела Игинуш. - В этом мире существуют злоба и насилие. Вы уничтожили мою невинность… И так происходило всегда. Теперь я вспомнила, что так происходило всегда. Вечно найдется кто-то, кто посмеет уничтожить мою невинность.

Она плюнула в кулак, а затем резко выбросила вперед руку и растопырила пальцы. Мириады крохотных, невидимых для глаза ядовитых стрел вылетели в воздух. Они впились дровосекам в лицо, засели в ноздрях, в горле, в ушах. Кровь потекла из тысячи крохотных ранок. Отравленная, она стала жидкой и словно торопилась покинуть человеческие тела. Сперва один, а потом и второй дровосек побелели, упали на колени, а кровавая лужа вокруг них стремительно росла.

– Что я натворила! - воскликнула Игинуш, глядя на обескровленные трупы. - Здесь теперь все равно нельзя будет жить!

* * *

Она вспомнила о жестокости и насилии и о том, каким образом она умеет расправляться с обидчиками. Это наполнило ее печалью, но вскоре на смену печали пришла гордость. Она стала чувствовать себя неуязвимой. Кроме того, она вспомнила еще кое-что. Ее кожа. Та, которую она сбросила. Эта шкура обладает особыми свойствами. Она может защитить от огня, дурного глаза и стрелы - если только эта стрела выпущена с намерением убить именно тебя. От шальной стрелы, которая является посланницей богов (или судьбы, тут уж кто как считает), не защищает даже желтая шкура.

Игинуш без труда отыскала ее в своей прежней хижине и забрала с собой. У этой шкуры есть еще какая-то важная особенность… особенность, связанная с размножением… Она потом непременно вспомнит.

Инквизитор выслушивал рассказ своей спасительницы молча, не перебивая. И только когда она замолчала - и молчала достаточно долго, чтобы счесть это не простой паузой, - он позволил себе спросить:

– Для чего ты все это мне говоришь?

– О, - отозвалась она тотчас, - все очень просто. Дело в том, что я постоянно забываю. Я хочу, чтобы кто-нибудь помнил всю историю, от начала и до нынешнего дня. Понимаешь?

Он кивнул, но недоуменное выражение не покидало его лица.

– Но почему именно я?

– Ты подвернулся, - сказала Игинуш.

– Нет. - Он покачал головой. - Я слушаю тебя уже довольно давно и успел прийти к странному выводу: в твоей жизни не бывает случайностей. Все, что происходит, имеет определенный смысл.

– Значит, и ты имеешь определенный смысл, только и всего, - легкомысленно ответила Игинуш.

– Какой? - настаивал Ринан Сих.

Она пожала плечами, снова болезненно напомнив ему кого-то знакомого. Он совсем недавно видел очень похожий жест.

– Тебе видней, какой в тебе смысл, Ринан Сих, - заявила Игинуш. - Вот что я помню о моем начале.

* * *

Сперва она решила, что это обыкновенный сон. Длинный сон, с подробностями и удивительно точными деталями, но все-таки сон. Ей и прежде снились разные интересные истории.

Однако ощущение, которое не покидало ее после того, как она открыла глаза, было все-таки другое. Как будто она побывала в иной жизни. Точно. Игинуш поморгала, чтобы быстрее прийти в себя, и ее мысли обрели четкость и ясность.

Точно. Иногда воспоминания приходили к ней в форме вот таких подробных снов.

Но на сей раз она увидела то, к чему не возвращалась уже очень много лет - и много перерождений.

Она увидела себя прежнюю. Еще до того, как стала Игинуш.

Она была молодой женщиной из народа ижоров. Она видела себя в деревне. Жалкая деревенька. Именно там будущая Игинуш впервые появилась на свет. Она вышла из материнской утробы, как потом выходила из своих многочисленных шкур, и все в этот первый раз происходило иначе. Очень медленно и постепенно Игинуш постигала окружающий мир. Ей потребовались годы на то, чтобы научиться ходить, говорить, понимать.

Она дорожила той жизнью, потому что другой у нее не было. А вот имени своего она не помнила. То, первое, имя не имело значения.

У нее были очень худые руки. Длинные и тощие, как две ветки. Кожа на них рано начала морщиться. Грубая зеленая кожа. Она не любила свое отражение в озере, потому что даже по ижорским меркам она была некрасива.

Затем произошло нечто. Игинуш действительно изгнала из своей памяти то давнее событие… Очевидно, это было больно. Очень больно. Больнее, чем все, что случалось с ней прежде.

Ее второе рождение.

Во сне все выстроилось в четкую последовательность. Каждое новое событие логично вытекало из предыдущего, цепочка не прерывалась ни разу. Но когда Игинуш пыталась облечь историю в слова, она то и дело испытывала затруднения. Почему случилось то, а не другое? Как это вышло? О чем она думала, чем руководствовалась? На эти вопросы у нее не находилось ответа.

Ни тогда, сразу после возвращения памяти, ни потом, когда она пересказывала свои воспоминания Ринану Сиху. Впрочем, Ринан хорошо умел слушать. Он был истинным инквизитором и старался не столько осудить еретика - это сделать нетрудно и большого ума тут не требуется, - сколько добраться до правды, до подлинной подоплеки происходящего. Любая ересь, и в этом Ринан был убежден целиком и полностью, скрывает под собой часть какого-либо заговора. Несогласие с догматами Церкви Сеггера - лишь предлог для недовольных, а не слишком приглядная истина, как всегда, погребена под ворохом высокопарных слов. И в умении снять шелуху и обнажить стержень Ринан Сих проявлял себя настоящим виртуозом!

Девушка с зеленой кожей отправилась на болота. Она ушла из дома одна. Почему? Возможно, она поссорилась с кем-то и хотела побыть в одиночестве. Обычно деревенские старались уходить в лес компанией не меньше четырех человек. Считалось, что четверо легко отобьются от врага. Да, кто-то умный подсчитал, что одолеть одного разъяренного тролля могут четверо ижор. Кажется, даже опыт такой ставили. Пригласили в гости тролля, напоили, отказались кормить - и посмотрели, что будет. Вчетвером уговорили успокоиться. Об этом любили рассказывать старейшины.

Но девушка пренебрегла «правилом тролля», как называлось требование не ходить в одиночку, и все-таки убежала. Наверное, очень была огорчена.

И потом она встретила ведьму. Да, это была болотная ведьма. Игинуш не знала, сразу ли девушка догадалась о том, что старуха на болоте - именно ведьма, просто милая бабушка, или же сообразила все только потом, когда уже было поздно. Не исключено также, что девушка обрадовалась встрече. Может быть, она и хотела повидаться с кем-нибудь злобным и могущественным.

– Болотные ведьмы не столько злобны, сколько капризны, - заметил Ринан Сих. - Иногда они даже бывают довольно добры. Я изучал этот вопрос. Впрочем, Церковь Сеггера относится к ним весьма неодобрительно.

– А почему, в таком случае, вы их не истребляете? - хихикнула Игинуш. - Вы же уничтожаете все, к чему относитесь неодобрительно! Я тоже изучала вопрос.

Ей нравилось дразнить Ринана, однако тот не поддался и ответил вполне серьезно:

– Болотных ведьм мало, они сидят у себя на болотах, своего зловредного учения не распространяют - более того, они даже не имеют никакого зловредного учения… Они просто ведьмы. И сидят на болотах. Какой смысл тащиться в болото и сжигать там существо, о котором все равно никто ничего толком не знает? Эдак нужно спалить почти весь Лаар.

– Такое Церкви Сеггера, конечно, не под силу, - заметила Игинуш.

– Точно.

Она подтолкнула его в бок:

– А хотелось бы?

– Многовато мороки, а результат практически нулевой.

– Кажется, ты все-таки умеешь шутить! - обрадовалась Игинуш.

– Разве я пошутил? - удивился Ринан Сих. Игинуш пожевала губами.

– Еретики… Да, тут определенно прячется еще одно воспоминание. Я найду его, не беспокойся!

– Если ты хочешь, чтобы я сохранил твою память, то продолжай, - напомнил Ринан Сих. - Скоро туман дотянется до городских стен.

– Нет, за пределы стен он не выйдет, - вздохнула Игинуш. - Я его чувствую. Я ощущаю его приближение так, как другие ощущают морские приливы или исчезновение с неба луны.

– Девушка и болотная ведьма, - еще раз напомнил Ринан Сих. - Продолжай!

Девушка и болотная ведьма…

«Смотри, сколько у меня прекрасных вещей!» - сказала ведьма, открывая перед гостьей свою хижину.

Они прошли над топью по шатким мосткам. Один неверный шаг - и болото навсегда сомкнется над головой. Но девушка даже не смотрела по сторонам. Она целиком и полностью доверилась ведьме.

«Тебе нравится какая-нибудь моя вещь? - продолжала ведьма.

Или нет… но о чем-то ведь они разговаривали!… Ведьма была довольно ласкова с ней. Она рассказывала о том, как исцеляет больных. Даже показала несколько заклинаний, объяснила кое-что про лечебные травы…

«Существуют волшебные создания, которые целительны сами по себе, - шептана ведьма. - Прикосновение к ним спасает от яда и лихорадки. Таковы единороги… я знаю, что есть и другие…»

– В том сне все было так ясно и просто, - сокрушалась Игинуш. - В том сне я точно знала, о чем говорила ведьма, а сейчас, мне кажется, не столько вспоминаю, сколько придумываю.

– Это не имеет значения, - отозвался Ринан их. - Ведьма показывала тебе магические предметы, говорила о магии, о целительстве, была с тобой ласкова.

– О, не со мной, - живо возразила Игинуш, - с той девушкой. С той уродливой зеленокожей тощей девушкой…

«Ты можешь измениться навсегда, - бормотала ведьма, расчесывая волосы своей гостье. Она водила и водила костяным гребнем, а голос ведьмы журчал, как весенний ручеек, сладостно и успокаивающе. - Не всякому выпадает такая возможность, но ты - стоит тебе только захотеть, и ты сбросишь, как ненужную шелуху, этот непривлекательный облик. Ты сделаешься совершенно иным существом. Тебя будут любить, уважать, возможно, бояться… Тебе выпадет познать радость, так не отказывайся от нее. Попробуй!»

И сама собой возникла в руках у болотной ведьмы желтая плотная кожа. В последний миг девушка отшатнулась, потому что, как ей показалось, эта кожа была снята целиком с какого-то живого существа, но было уже поздно. Ведьма набросила кожу на плечи девушке, отошла чуть в сторону и стала наблюдать.

* * *

Игинуш очнулась на болоте. Она твердо знала, кто она такая. Она - Желтая Игинуш. Она хороша, ох как она хороша! Она невысока ростом и в теле. Как прекрасны ее пухлые ручки и ножки! Какой у нее замечательный длинный нос!

Первая жизнь Игинуш была полна радости. Она жила на болоте, питалась ягодами, лягушками и ящерицами, ей было весело, потому что она была чрезвычайно довольна собой и своей внешностью. Ведьмы она больше не видела, хотя пару раз ощущала ее присутствие. Та, очевидно, хотела знать, что происходит с ее подопечной. Что ж, пусть любуется. Тут есть на что полюбоваться.

Да, болотная ведьма оказалась права. Теперь многие боялись Игинуш, а кое-кто, напротив, находил ее весьма привлекательной. Она больше не жила в скучной деревне, где было столько неинтересной и тяжелой работы. Она обитала на болотах, спала на мягком мху, охотилась, встречалась с другими существами. Одни просто рассматривали ее и уходили, другие пытались ее съесть - от них она удирала, а однажды даже ответила обидчику и уложила его насмерть ударом суковатой дубины!

Она видела игры Речных Дев, о чем прежде и мечтать не могла. А однажды мимо нее прошел сам Ужас Исхара, жуткое создание со множеством щупалец. Он распространял липкий, парализующий страх, и после той встречи несколько дней кряду Игинуш не могла заставить себя выбраться из укрытия, сидела там и тряслась.

И все же она не променяла бы свою новую долю ни на какую другую. Та бедная затурканная деревенская девчонка даже и не подозревала о том, какой насыщенной, какой веселой, оказывается, может быть жизнь!

Однажды она залучила к себе ижора. Бедный парень заблудился в убийственных тонях, а Игинуш тут как тут:

«Кто ты, несчастное существо?»

«Не трогай меня, болотная тварь, я ведь не сделал тебе ничего дурного!»

«И я не сделаю тебе дурного, если не будешь обзываться! Я живу на болотах и могу спасти тебя, только не двигайся, иначе провалишься и вода скроет тебя навсегда».

Он и без ее предупреждения не осмеливался двинуться с места, видя, что положение его весьма опасно и с каждым мгновением становится все опаснее, потому что болото медленно засасывало попавшего в беду ижора.

А Игинуш быстро натащила веток, настелила их поверх трясины и помогла ижору спастись. И он провел с ней несколько ночей, потому что истосковался по женской ласке, а Игинуш была податливой и веселой. Она хихикала и вскрикивала, повторяя, что никогда в жизни ее еще так не смешили. Ижор недоумевал: у него бывали связи с женщинами, но ни одна еще так не хохотала и уж всяко не находила происходящее смешным. Но, в конце концов, Игинуш спасла ему жизнь, накормила и взяла к себе в постель - стоит ли привередничать!

Он надоел ей через месяц, и она вывела его на дорогу, ведущую к поселениям ижоров. Они поцеловались перед разлукой и больше никогда не встречались.

Перед самым рождением ребенка Игинуш почувствовала, что с ее телом происходит нечто весьма странное. Нечто такое, чего прежде никогда не было. Из последних сил она доковыляла до жилища болотной ведьмы, и та помогла своей бывшей подопечной разрешиться от бремени.

* * *

Вскоре после рождения дочери Игинуш в первый раз поменяла кожу. Она оставила эту плотную желтую шкуру болотной ведьме в знак признательности за все, что та сделала. Тогда Игинуш еще вспоминала о дочке, заботилась о ней. Они прекрасно жили на болотах. Маленькая дочка охотилась - ловила насекомых и головастиков, заливалась смехом, когда мать приносила ей ящериц… Это были счастливые времена!

Рассказывая о них, Игинуш заплакала.

Ринан Сих коснулся ее руки:

– Но что случилось с твоей дочерью? Неужели ты ее потеряла?

– Потеряла? - Игинуш посмотрела на своего собеседника. - Вчера она приснилась мне. Пришла во сне и спросила, отчего я не узнала ее. Потеряла? Какой смысл ты вкладываешь в это слово?

– Твоя дочь умерла? - прямо спросил Ринан Сих.

Игинуш даже подскочила - так больно ранило ее это слово.

– Умерла? - вскрикнула она. - Что ты говоришь! Я не пережила бы такого ужаса! Нет, я ее потеряла… я забыла о ней.

Сменив кожу второй раз, Игинуш не вспомнила о том, что за маленькое существо ходит поблизости. Она охотно накормила это существо - потому что была добра по своей природе, - но потом ушла куда-то по своим делам и больше не вернулась. Она совершенно искренне считала, что та малютка в состоянии сама о себе позаботиться и что Игинуш не имеет к ней никакого отношения.

Так Пенна осталась на болотах одна. Она плутала среди зеленых кочек, и звала мать, и безутешно плакала, и голодала - и так продолжалось до тех пор, пока ее не подобрали солдаты.

Лицо Игинуш сияло теперь радостной улыбкой.

– Ты понимаешь, что это значит, Ринан Сих? - спрашивала она своего собеседника.

Она дергала его за одежду, за уши, за волосы, а он тупо смотрел перед собой и не отвечал. Рассказ Игинуш поверг инквизитора в ступор. Прежде с ним такого не случалось, хотя ему доводилось выслушивать и более диковинные признания. Но история Желтой Игинуш, бесхитростная и жуткая, заставляла в буквальном смысле слова взглянуть на происходящее совершенно другими глазами.

Пенна - не человек. Она рождена от ижора и… как назвать то создание, в которое болотная ведьма превратила Игинуш? И до какой степени Игинуш подверглась изменению? Ведь раньше она принадлежала к тому же народу, что и случайный отец Пенны…

А сама девушка? Как все это сказалось на ней? Кто она такая? Какими качествами обладает?

Теперь стало еще важнее, чем прежде, отыскать ее!

– Ты понял, что это значит, Ринан Сих? - твердила Игинуш. - Я нашла мою потерянную дочку!

Он медленно перевел на нее взгляд, вздохнул, возвращаясь к жизни.

– Вот почему мне показалось, что ты кого-то напоминаешь… Я не забываю лиц, никогда не забываю. Но с тобой мы прежде не встречались. И все-таки твое лицо мне было знакомо.

– Пенна похожа на меня? - удивилась Игинуш. - Она ведь такая тощая! Эти солдаты плохо о ней заботились.

– Она рассказывала тебе о солдатах?

Игинуш пожала плечами:

– Иногда я читаю мысли тех, кого лечу. Это часть работы целительницы. Больной, раненый человек не всегда в состоянии говорить. А вдруг он не рассказал чего-нибудь чрезвычайно важного о себе? Ну, например, что он не переносит какого-нибудь вида ягод или трав. Идет от них прыщами и гнойниками. У меня был такой случай… С тех пор я всегда заглядываю в мысли моих пациентов. Очень много мусора, но подчас вылавливаешь любопытные подробности. - Она хитро улыбнулась. И таким способом я очень многое узнала о людях.

– Ты настоящая бестия, Игинуш, - вздохнул инквизитор. - Удивительно, что ты решила спасти меня.

– Ты можешь привести меня к моей дочери.

– Я пытал твою дочь, Игинуш. Об этом тебе известно?

– Да, - кивнула она, - но Пение такие штуки нипочем. Она сама кого хочешь запытает насмерть. Как-нибудь нужно будет попробовать… Я нарочно поймаю для нее врага и попрошу сделать это - для меня. Люди бывают на удивление интересны.

– А ты не потрошила их живьем - просто так, ради любопытства? - спросил инквизитор.

– Какой ты умный, Ринан Сих! - восхитилась Игинуш. - Как ты догадался?

 

Глава десятая

В серебряном доспехе Хазред чувствовал себя совершенно неуязвимым. Это было восхитительное ощущение. Всю жизнь Хазред оставался гораздо слабее Гирсу - физически, разумеется. Он мог сколько угодно потешаться над своим другом-тугодумом, высмеивать его невежество в делах религиозных, но не в состоянии был ничего противопоставить тому обстоятельству, что Гирсу крепче. Как отрицать очевидное: для того чтобы выживать в болотах после Катаклизма, физическая сила требовалась куда чаще, нежели острый ум и умение сплетать слова в красивые фразы, которые (возможно!) нравятся богам.

И вот впервые за все эти годы Хазред не ведает усталости в то время как Гирсу уже начинает тяжко сопеть у него за спиной; Хазред знает, что отобьется от любого врага, а Гирсу в этом абсолютно не уверен; Хазреда переполняет невероятная радость, какую дает только физическое совершенство, а Гирсу, похоже, приуныл…

Лишь одно обстоятельство огорчало Хазреда в эти часы: отсутствие серебряной пластины на плече доспеха. Если бы доспех был полон, он, Хазред, превратился бы в божество! Впрочем, он и так невероятно хорош. Любое препятствие ему по плечу.

Взять хотя бы встречу с бехолдером. Это произошло через пару часов после того, как Хазред облачился в серебряный доспех. Небольшое летучее создание внезапно возникло перед друзьями. Зависший в воздухе глаз взирал на троллоков доброжелательно и пристально. Крохотный хвостик подрагивал в воздухе. Существо напоминало головастика и было таким же нежным на ощупь, когда Хазред преспокойно раздавил его.

Теплая жижа потекла у Хазреда между пальцами, и он тщательно обтер о траву руки и лишь затем обратился к своему спутнику. Гирсу по-прежнему стоял, застыв на месте, с полуоткрытым ртом и вытаращенными глазами. Бехолдер заворожил его, полностью подчинил себе его волю. И пока Хазред не хлопнул в ладоши перед носом у приятеля, тот продолжал оставаться во власти чар - они развеялись бы еще не скоро.

Друзья не обменялись ни единым словом по поводу случившегося. Слова были не нужны: Хазред постепенно обретал могущество, о котором Гирсу не смел и грезить. И все благодаря доспеху. Нет, началось это с видения, которое явилось Хазреду во сне…

Гирсу старался не думать о том, что, вероятнее всего, теперь их пути разойдутся. Друзья детства и юности скоро станут друг другу чужими. Что ж, это ведь было неизбежно. Они все равно вынуждены были бы расстаться, особенно если бы Хазред осуществил свою давнюю мечту обучаться у священников в Ифе. Пока Хазред постигал бы основы магии худу, ступень за ступенью, Гирсу совершенствовался бы во владении оружием… Разные интересы, разные цели, разное общество, разное времяпрепровождение… и в конце концов, разная судьба.

И незачем роптать на случай, который развел друзей немного раньше, чем оба предполагали. Так случилось, и ничего уж не сменишь.

Внезапно Гирсу остановился и прислушался. Его большие уши задвигались, как иногда с ним случалось в минуты сильного волнения.

– Там кто-то стонет и зовет на помощь, - сказал молодой троллок.

Хазред обернулся. На его лице явственно читалось неудовольствие.

– Почему ты застыл на месте?

– Чей-то голос, - повторил Гирсу. И показал рукой: - Там. Разве ты ничего не слышишь?

– Слышу, - сморщился Хазред. - Какое нам с тобой до этого дело?

– Не знаю, - признался Гирсу.- Просто странно.

– Что странно? - Хазред явно терял терпение. - Что ты находишь странным?

– Что кто-то зовет на помощь, а мы с тобой делаем вид, будто ничего не происходит.

– А что мы с тобой, по-твоему, должны делать?

– Наверное, помочь, - предположил Гирсу. - Кроме того, - прибавил он, - любая новая встреча сулит нам новые сведения. Мы можем узнать что-нибудь важное. А если это ловушка, если на самом деле нас заманивают, чтобы убить… - Он криво улыбнулся. - Ты теперь непобедим. Тебе не страшны никакие ловушки, никакие враги. Ты с легкостью одолеешь любого, не так ли?

Хазред кивнул:

– Это точно.

«Он становится черствым и самовлюбленным, - подумал Гирсу, потрясенный поведением приятеля. - Я просто не узнаю Хазреда!»

А Хазред действительно излучал самодовольство. Гирсу очень вовремя польстил ему, и настроение у Хазреда резко поднялось. В самом деле, почему бы не прийти на помощь какому-то ничтожному созданию, коль скоро оно об этом молит? Так у Хазреда появится еще один почитатель. Он вполне отдавал себе отчет в том, что поклонения одного Гирсу ему очень скоро станет мало.

– Ладно, - милостиво согласился Хазред. - Выручим бедолагу. Заодно выясним, что происходит на болотах. Что-то мне перестало здесь нравиться. Слишком много желающих захватить власть.

Гирсу не верил своим ушам. Неужели это говорит его давний друг, тот, кого он, кажется, знает вдоль и поперек?

– О какой власти ты говоришь? - осторожно осведомился Гирсу.

Хазред пожал плечами:

–Ты не поймешь. Давай лучше действовать. По крайней мере, это у тебя получается неплохо. Лучше, чем у многих других.

Очевидно, после такой похвалы Гирсу должен был расплыться в счастливой улыбке и вознести хвалу небесам, воспевая щедрость Хазреда. Однако неблагодарный Гирсу только ухмыльнулся и побрел дальше.

Голос, звавший на помощь, то стихал, то звучал снова. Иногда казалось, что приятели уже совсем у цели, так громко вопил некто незримый, а потом тот же зов раздавался словно бы издалека. Гирсу поначалу это сбивало с толку, а потом он догадался:

– Оно зовет уже давно и устало. Иногда оно собирается с силами и тогда орет особенно пронзительно, а потом силы заканчиваются, и оно шепчет. Но оно не сдается, вот что главное.

– «Оно»? - Хазред поднял брови. - Ты полагаешь, что там страдает какое-то «оно»?

– Это самое удобное наименование для некоего существа, которого мы еще не видели, - ответил Гирсу.

– Мы ведь не знаем, какого оно пола и есть ли у него вообще пол.

– Похоже, мы поменялись ролями, - хмыкнул Хазред.

– В каком смысле?

– В том смысле, что ты теперь умничаешь, а я - действую.

Гирсу наморщил лоб, а Хазред прибавил не без наслаждения:

– Очевидно, умничанье и игра словами - удел слабаков.

– Рад, что ты меня наконец-то понял, - сухо проговорил Гирсу.

Он повернулся к Хазреду спиной и первым зашагал по узкой тропинке. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, идет ли Хазред следом.

Хазред, разумеется, не мог отпустить Гирсу вот так запросто. Может быть, потом, когда почитателей и последователей у Хазреда будут сотни, он сможет позволить себе подобную роскошь - удалять от себя неугодных и дерзких. Но не сейчас. Сейчас еще рано. Поэтому Хазред помедлил лишь недолго, а затем, криво улыбаясь, двинулся за приятелем.

Когда они увидели того, кто звал на помощь, тот уже изнемог и лежал безмолвно. Теперь «оно» обрело лицо и пол: это была молодая женщина. Она лежала на спине, обнаженная, с раскинутыми руками и ногами, которые были прикручены к колышкам. Тот, кто связал ее, знал свое дело, коль скоро пленница так и не смогла освободиться. С точки зрения Гирсу, любой троллок выдернул бы эти колья из мягкой болотной почвы в считанные минуты.

А женщина не производила впечатления слабой, хотя и была вся изранена, с кровоточащей царапиной на бедре. Гирсу подошел ближе, внимательно осмотрел ее.

– По-моему, кто-то пытался ее лечить, но торопился и вообще сделал это как попало.

Он присел на корточки, тронул бедро женщины. Та дернулась и метнула на Гирсу злой взгляд. Впрочем, глаза ее сразу же потухли: очевидно, она потратила слишком много сил на крики и попытки освободиться и теперь угасала.

– Рана совсем свежая, - прибавил Гирсу.

Хазреда это мало интересовало. Он рассматривал пленницу как интересный предмет, подлежащий исследованию. Хазреду требовалось понять, будет ли она ему полезна.

Неожиданно лицо и вся фигура пленницы показались Хазреду странно знакомыми. Он присмотрелся внимательнее, и вдруг словно пелена упала с его глаз: теперь он совершенно ясно понимал, что видел эту женщину прежде. Осталось сделать последнее усилие и припомнить - при каких обстоятельствах произошла эта встреча.

Хазред опустил веки и напряг свою волю. Он знал, что следует делать: необходимо задать вопрос, как можно более ясно и четко, и потребовать ответа. Именно потребовать.

Никогда прежде он не прибегал к подобному способу, но разве серебряный доспех не изменил в его жизни все?

«Где и при каких обстоятельствах я видел эту женщину?»

Перед мысленным взором Хазреда тотчас встала картина: клубящийся в отдалении смертоносный туман, погибающие солдаты-архаалиты, лучница, порождения тумана, принц-упырь…

Хазред открыл глаза. В истерзанном, грязном существе, что лежало, простертое у его ног, не было ничего общего с той юной, уверенной в себе девушкой которая пускала стрелы в своих врагов. И все же это была она, Хазред не сомневался. Он толкнул пленницу ногой:

– Она из тех, кто поклоняется Архаалю. Оставим ее на болотах. Пусть подыхает.

Гирсу удивленно вскинул взгляд на приятеля:

– Откуда ты узнал?

– Я многое теперь знаю, - усмехнулся Хазред. - И поверь мне, насчет ее я не ошибаюсь. За ней охотился принц-упырь. Помнишь?

– Она? - Гирсу внимательнее пригляделся к девушке. Он потряс ее за плечо, так как она опустила веки и, как казалось, потеряла сознание. - Эй, очнись! Ты была с тем отрядом? С архаалитами, которых пожрал туман?

Она шевельнула распухшими, пересохшими губами. Гирсу с трудом уловил утвердительное «да».

– Неужели она так и скиталась по болотам все это время? - удивленно проговорил Гирсу. И сам себе ответил: - Не думаю. Но где она успела побывать?

– Давай спросим ее, - предложил Хазред.

– Она не ответит.

– Ничего, - сказал Хазред, улыбаясь, - очень скоро мне не понадобится ее желание отвечать. Очень скоро я пойму, как получать ответы без всякого желания тех, кого я спрашиваю. И начну, пожалуй, с этой девчонки.

– Пенна, - прошептала она.

– Пенна? Это ее имя? - Гирсу поймал себя на том, что обращает этот вопрос не к девушке, а к Хазреду.

Тот кивнул и прибавил:

– Попробуй вытащить колья. Сдается мне, наша с ней встреча не была случайной. В жизни мага не бывает случайностей.

«Маг»! Он все-таки произнес это слово.

Гирсу послушно потянул за один из кольев, но тот даже не пошевелился. Гирсу напрягался изо всех сил - ему не хотелось признаваться Хазреду в том, что у него не получается столь простое дело. Пот покатился по лбу троллока, руки свело судорогой. Никаких результатов.

– Проклятье! Не иначе, здесь работает какая-то магия!

– Похоже на то, - снисходительным тоном произнес Хазред и отстранил Гирсу. - Позволь мне.

О, даже в самых смелых мечтах Хазред не мог вообразить, что когда-нибудь ему по плечу будет работа, с которой не справился могучий Гирсу!

Пенне, похоже, не было никакого дела до соперничества двух друзей. Она безучастно смотрела в низкое небо и думала о чем-то своем.

Когда Хазред коснулся связывающих пленницу веревок, он ощутил сильный толчок, от которого загудело все его тело. Должно быть, нечто похожее произошло бы, если бы его ударило молнией. Какими бы ни были магические силы, удерживающие Пенну, они отзывались на присутствие Хазреда, или, если быть точным и искренним, - на близость серебряного доспеха.

Превозмогая себя, Хазред повторил попытку. Он толкнул ногой колышек, на сей раз заранее зная, что его ожидает. Но отступиться он не мог. Не в данном случае. Не сейчас, когда на кону его репутация всесильного существа, превосходящего других во всем

Вспышка почти непереносимой боли ослепила Хазреда. Серебряный доспех стиснул его тело, точно клещами, едва не переломав ему ребра. На миг чудесные латы раскалились добела. Казалось, еще мгновение - и доспех убьет своего владельца. Хазред действительно словно умер - и тотчас воскрес. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Когда сознание вернулось к нему, он услышал слабый, хриплый крик. Это кричала пленница. Одна ее рука была на свободе, и Пенна колотила этой рукой по траве, а связанные ее ноги дергались в конвульсиях. Очевидно, она получила такой же заряд магической энергии, что и ее освободитель. Измотанная предшествующими пытками, Пенна переносила это новое испытание куда хуже, нежели Хазред.

Колышек, которого коснулся Хазред, исчез без следа. В земле осталась черная дымящаяся дыра.

Оставалось еще три. Как ни странно, с этими Хазред расправился с меньшими потерями. Очевидно, постепенно обретенная им магическая сила начала подчиняться ему и больше не пыталась убить своего носителя.

Зато Пенна была совсем плоха. Она еле дышала, когда освобождение ее было завершено. Гирсу молча отдал ей свой плащ, уложил на землю и принялся разводить костер.

– Мы заночуем здесь? - поинтересовался Хазред.

Гирсу ответил:

– У нее не хватит сил, чтобы дойти куда-то еще. Да и куда нам идти?

– У меня появились кое-какие идеи, - сообщил Хазред.

– Я с удовольствием выслушаю тебя, но завтра, - сказал Гирсу. Он приложил немало усилий к тому, чтобы голос его прозвучал твердо. Доспех и вправду совершенно изменил Хазреда. Гирсу просто не узнавал его. И чем дальше, чем более чужим представлялся ему Хазред. Как же так? Неужели Гирсу мог настолько ошибаться в своем друге?

Или же серебряный доспех всего лишь выявил те черты характера Хазреда, на которые Гирсу раньше старательно закрывал глаза? Такое тоже возможно. У Гирсу заломило виски, как случалось всегда с перепою или от лишних мыслей. Поэтому Гирсу привычно выбросил все эти соображения из головы и занялся самыми простыми вещами, вроде приготовления ужина.

Пенна заснула мгновенно, едва лишь ей предоставилась такая возможность. И даже Хазред - новый Хазред, бессердечный и равнодушный к чужим горестям, - не стал ее тормошить, чтобы задать пару вопросов. Он понимал, что в любом случае девушка не сможет говорить. А новое использование магии убьет ее. Результат, прямо скажем, нежелательный.

Как ни странно, ночь прошла спокойно. Может быть, кое-какую роль сыграли в этом защитные заклинания, которые некто в темном капюшоне наложил на лагерь, где спала Пенна. Кое-кто, чье присутствие осталось незамеченным даже для Хазреда - самого великого мага всех времен и народов, коим мнил себя очарованный серебряным доспехом троллок.

* * *

Эгертон все это время находился поблизости. Связав Пенну и укрепив путы заклинаниями, он спрятался так, чтобы из укрытия хорошо видеть свою пленницу. Кое-что во всей этой истории с Пенной до сих пор оставалось непроясненным, а не в обыкновении мага ордена Тоа-Дан было бросать подобное дело на полпути. Изначально он собирался выяснить природу отношений Пенны и принца-упыря и не намеревался отступать.

Новые силы формировались на болотах. Чумной туман и его пророки, принц-упырь Тзаттог и его умертвия… Со всем этим следовало разобраться. Сидя в башнях и изучая книги, невозможно постичь все явление в целом. Хотя - и здесь тоже нечего возразить - обыкновение тоаданцев начинать и завершать свои исследования изучением свитков неизменно приносило великолепные плоды. Никто в Лааре не знал так много, как орден Тоа-Дан.

Хвала Дзару, богу огня и войны, истинному покровителю Тоа-Дан! У адептов ордена всегда хватало дерзости и сил приходить в самые опасные места и черпать сведения из самых чистых колодцев.

Пенна накрепко связана с Тзаттогом. Что-то, заключавшееся в ее природе, помимо воли и уж всяко без ведома самой девушки, неудержимо притягивало к себе принца-упыря. Эгертон не хотел упускать ни мгновения из того, что произойдет. Он не вмешивался, предпочитая наблюдать со стороны и делать собственные выводы. За все это время он позволил себе переломить ход событий лишь трижды.

Во-первых, когда перепуганные горожане охотились на слуа и Пенна помогала им.

Второе вмешательство было, следует признать, вынужденным. Но не мог же Эгертон допустить, чтобы инквизитор (упертый служитель Сеггера!) уничтожил Пенну. Лучница, по мнению Эгертона, представляла собой ценнейший экземпляр, который следовало спасти любой ценой.

Третий раз… В третий раз Эгертон действовал исключительно по наитию. Серебряная пластина принадлежала ордену. Она была похищена у тоаданца, который погиб ужасной смертью… Однако чем больше Эгертон размышлял над своим последним поступком, тем больше сомневался в собственной правоте. Возможно, следовало оставить пластину у Пенны. И посмотреть - что из этого получится. Не исключено, что результат оказался бы куда более богатым и заключал бы в себе куда больше возможностей. Но - что сделано, то сделано!

Впрочем, в том, что он связал девушку и вдобавок сковал ее заклятием, маг совершенно не раскаивался. Этот-то поступок был абсолютно верным.

Эгертон предполагал, что за Пенной явится Тзаттог. Связанная и беспомощная, она не сможет противостоять принцу-упырю. Дух ее будет к тому времени сломлен, так что Тзаттог без усилий завладеет своей добычей. А Эгертон окажется свидетелем этому! О такой удаче он мог лишь мечтать.

Но кое-что изменило его планы. Рядом с Пенной появились троллоки. Один - обычный громила, любитель грубых шуток и метания топориков. Ничего особенного он из себя не представляет и, в общем-то, не слишком опасен, если только не стоять у него на пути в качестве живой мишени. Зато второй… У Эгертона перехватило дыхание. На втором троллоке был серебряный доспех. Не узнать это серебро маг Тоа-Дан, разумеется, не мог. Помимо характерного блеска доспех излучал особую магию… У каждого артефакта имеется свой определенный привкус, и опытный маг всегда распознает его. А кроме всего прочего, у доспеха отсутствовала одна пластинка.

Та самая, которая сейчас лежала за пазухой у Эгертона, плотно завернутая в платок, обложенная кусками коры и стянутая ремешками, которые были сплошь исписаны заклинаниями. Мощный артефакт, чья магия была сейчас надежно укрыта от посторонних глаз.

* * *

Эгертон был разбужен звоном оружия. Он подскочил, как будто его ужалила змея. Как же так?! Он ведь оградил лагерь магическим кольцом, сквозь которое не пройдет ни одно создание тьмы! Кто же ухитрился взломать защиту?

Маг так вымотался за последние дни и так крепко надеялся на свое охраняющее заклятие, что заснул поистине мертвым сном. Он чувствовал себя в безопасности, и, что еще важнее, ему не нужно было готовиться к очередной магической схватке. Да, он позволил себе расслабиться…

Сейчас он отчаянно моргал, пытаясь восстановить затуманенное грезами зрение, чтобы понять наконец, что творится вокруг.

Солнечный свет ослепил его. Этот свет был таким неправдоподобно ярким, что Эгертон поначалу даже усомнился - уж не видение ли его постигло? Нет, скоро установил он, действительно уже наступило утро. Следовательно, ни о каких слуа речи быть не может… Но разве мало других чудовищ обитает здесь, на болотах? Многие из них спокойно выходят на охоту даже днем, и солнечный свет хоть и неприятен для них, но вовсе не губителен…

Оставался последний вопрос - как эти монстры прорвали магическое кольцо.

И только минуту спустя до мага наконец дошло, что врагами могли оказаться вовсе не монстры, а самые обычные люди. Или, в данном случае, троллоки.

Теперь Эгертону все стало ясно. Если бы на его подопечных набросились болотники, тинники, аспиды, Мерзкая Слизь и другие тому подобные твари, магия бы встала у них на пути. Но простые троллоки с оружием в руках прошли сквозь незримую линию обороны и даже не заметили ее. Точнее, это магия не заметила их.

Сражение разворачивалось явно не в пользу путешественников. На них набросилось по меньшей мере десять вооруженных троллоков. И шутить они были не намерены. Размахивая топорами, они окружили Гирсу, Хазреда и Пенну. Гирсу пытался было отбиваться, однако силы оказались неравны. И кроме того, Гирсу вовсе не имел желания убивать своих соплеменников. Он все время выкрикивал просьбы остановиться, не доводить до непоправимого, умолял избегать кровопролития.

– Если мы начнем убивать друг друга, - вопил он, отражая яростные удары нападающих, - то куда провалится наш мир? Разве у нас мало настоящих врагов?

– Убийца! - рычали ему в ответ.

Эгертон отметил также еще пару странностей. Например, Хазред даже и не думал защищаться, а на него, по большому счету, никто и не нападал. Впрочем, и сбежать Хазред не пробовал. Он просто стоял рядом, криво ухмылялся и наблюдал за происходящим. Интересно! Но самое интересное заключалось в том, что остальные троллоки не замечали на Хазреде доспеха. Да и на самого Хазреда, кажется, едва обращали внимание. Очевидно, таково было свойство серебряных лат, надетых на троллока. Они умели позаботиться о себе сами и мастерски отводили глаза тем, кто не ведал об их существовании. А сам Хазред, вероятней всего, об этом даже не догадывался. Вряд ли невежественный троллок владеет специальной магией. Этому же учится, и учатся долгие годы!… В существование стихийных талантов Эгертон не верил. Во всяком случае, не среди троллоков.

Пенна сдалась сразу. Очевидно, ее дух действительно был сломлен. Ее поставили на колени и связали, и в неловкой позе, опустив голову, с руками, скрученными за спиной, она простояла все то время, пока Гирсу пытался отбиться.

В конце концов одолели и Гирсу. Его повалили на землю и примотали ремнями к двум шестам, чтобы он не сбежал.

Один из троллоков, одетый в длинный меховой плащ, со шлемом, сделанным из черепа какого-то рогатого зверя (возможно, рогатого пещерного медведя), приблизился к пленникам. Этот троллок долго молча рассматривал поверженных, а затем плюнул на землю себе под ноги и проговорил:

– Жалкие убийцы. Вы будете препровождены в тюрьму. Вас сожрет Ужас Исхара. Он умеет успокоить злобные души. Говорят, они ему по вкусу…

 

Глава одиннадцатая

Путешествие оказалось томительно долгим. Троллоки не слишком-то церемонились с арестованными. Судя по всему, задавать им вопросы и проводить дотошное расследование никто не собирался. Эти молодые троллоки, Хазред и Гирсу, убили соплеменника, удрали, а потом еще творили разные бесчинства… Неизвестно, сколько убийств на их совести. Недавно погибли несколько троллоков, и их смерть без колебаний приписали двум сбежавшим приятелям. А кто еще мог решиться на такое злодейство? Неспроста ведь Хазред и Гирсу боялись в родную деревню даже нос показать. Их даже чумной туман не берет - а ведь, по слухам, белые клубы видели уже неподалеку. Правда, потом туман рассеялся, но известно также: где был туман, там осталась нежить. А эти двое и нежити не устрашились, только правосудия старейшин по-прежнему избегали.

Пенна также вызывала у троллоков большое недоверие. Девушка упорно молчала, не отвечая ни на какие вопросы. Она даже отказалась назвать свое имя. Впрочем, троллоков, разъяренных всем случившимся, имя женщины интересовало меньше всего. И поскольку она отказывалась объяснить, какие общие дела связывают ее с двумя преступниками, к ней отнеслись весьма сурово.

– Не хочешь говорить - не надо, - сказал старейшина. - В конце концов, ты - чужачка. Ты - никто пустое место, растертый плевок. О тебе никто не спросит. Так что мы поступим с тобой, как сочтем нужным. Для нас никаких последствий не будет. Последствия будут только для тебя.

Пенна безмолвно взирала на него. Его угрозы оставляли ее абсолютно равнодушной. Она давно уже поняла, что смерть оставила на ней отметину и заберет в свой час. Это сделалось очевидным еще на болоте, когда отряд - вся ее семья - погибал среди чумного тумана. Боги дали Пенне отсрочку - ради какой-то цели. И когда она исполнит свое предназначение, то уйдет вслед за остальными. Другое дело, что отнюдь не троллоки станут для нее вестниками смерти. Это будет нечто другое. В этом Пенна тоже была твердо уверена.

Гирсу, по-прежнему привязанного к шестам, водрузили на спину вьючного зверя, похожего одновременно на низкорослого коня и на кабана - с двумя кривыми клыками, торчащими из пасти. Пенну погнали пешком. Всадник на базилиске держал веревку, которой были стянуты ее запястья.

А Хазред шагал следом. Его вроде как охраняли и даже приглядывали за тем, чтобы он не сбежал, но вместе с тем никто не бил его кнутом, когда он отставал или спотыкался, не кричал на него грубым голосом, чтобы он не мешкал и не надеялся спасти свою вонючую шкуру… Словом, его как бы и не замечали вовсе. Так что, вероятнее всего, Хазред шел вместе с пленниками по доброй воле.

Отряд троллоков пробирался по болоту все утро, до тех пор, пока солнце не поднялось в зенит. Тут они сделали остановку, но вовсе не для того, чтобы передохнуть, как можно было бы решить, а ради встречи с проводником. Впереди маячила Топь-Душеедка - обширное, наполовину залитое водой пространство, где не росло ни одно дерево. Пройти здесь можно было лишь по едва заметной тропке, которую в совершенстве знали лишь проводники.

Но худшее, чем грозила Топь-Душеедка случайному путнику, была даже не лютая смерть в болоте (а там люди и животные умирали, случалось, по нескольку дней кряду, так медленно засасывало их в бездну). Здесь что-то странное происходило с рассудком и душой создания, оказавшегося посреди Топи. Об этом рассказывали разное, но суть неизбежно сводилась к тому, что никто не выходил из этой Топи таким, каким вошел в нее.

Здесь необходимы были проводники. Таковых на краю Топи обитало несколько - трое или четверо братьев. Сколько их в действительности - этого не знал никто, поскольку их никогда не видели собравшимися вместе. Они всегда находились в пути.

Старейшина троллоков приказал отряду ждать, а сам направился к маленькой круглой хижине. На крыше этой хижины росли грибы - синеватые шляпки на длинных тонких ножках. Вокруг этих грибов, ядовитых даже с виду, тем не менее неустанно кружили мошки.

Старейшина потянул за разлохмаченную веревку, свисавшую с притолоки, и раздался глухой звук медного колокольчика. Вскоре дверца отворилась, и на пороге появился проводник - низкое сгорбленное существо, достигавшее руками земли. Оно потопталось на месте и вдруг прямо на глазах у наблюдателей начало расти. Не сразу можно было понять, что оно попросту выпрямляется. Вот оно ростом со взрослого троллока, а миг спустя - уже в полтора раза выше… Скоро оно стояло совершенно прямо, и теперь его можно было рассмотреть.

Тощее, крепкое тело существа состояло, казалось, из угловатых веток. Грубой фактуры темная одежда, напоминающая кору, плотно прилегала к коже - никаких драпировок или складок. На ногах - гигантские сапожищи, зашнурованные до бедра. Но диковинней всего было лицо - очень узкое, со множеством морщин и ярко-зелеными глазами, которые, казалось, были узниками на странной физиономии.

– Ашам, - глухо выговорило существо, и всем вдруг стало ясно, что оно назвало свое имя.

– Уважаемый Ашам, - прокашлявшись, заговорил старейшина.

Но существо сразу же перебило его, подняв узловатую руку-ветку:

– «Уважаемая» - так надо ко мне обращаться. Я прощаю вам невежество и неспособность отличить мужчину от женщины и женщину от мужчины, потому что вы, несомненно, принадлежите к низшей расе. Но больше не совершайте ошибок. Я гораздо добрее моих братьев.

– Уважаемая Ашам, - проговорил старейшина, медленно закипая от негодования, - могу ли я для начала (припадая к вашим уважаемым стопам в уважаемых сапогах, разумеется!) узнать, отчего это вы считаете троллоков низшей расой?

– Вы теряете в топях рассудок, а подчас и душу, - ответила Ашам. - Вы страдаете от укусов насекомых и умираете, отведав болотной пищи. И что же? Вместо того чтобы очертя голову бежать из болот, которые стремятся вас уничтожить, вы продолжаете влачить здесь свое жалкое существование. Высшая раса давно бы нашла себе лучшее место для жизни.

– Возможно, лучшие места для жизни уже заняты, - заметил старейшина.

Ашам пожала плечами:

– Высшая раса уничтожила бы соперников.

– А возможно, нам нравится жить на болотах!

– Высшая раса не любит тех, кто пытается ей досадить.

– Хотите сказать, что вы принадлежите к высшей расе? - спросил старейшина прямо.

Ашам вздохнула:

– Я живу так, как мне нравится. Здесь ничто не смеет меня убивать. Я свободна, прекрасна, умна и не рискую потерять мою душу, потому что храню ее не в теле, а в другом месте. Все это - отличительные признаки высшей расы. И если вы сумеете угодить мне, то я переведу вас через топи.

– Многочтимая Ашам, - сказал старейшина, - мы целиком и полностью… гхм!… согласны с вами и готовы… гхм!… признать ваше превосходство.

– Давно бы так, - заметила Ашам.

И тут раздался вопль:

– Анберрас! Анберрас! Чума на твою голову, Анберрас! Убирайся в дом и сиди там тихо! Опять принялся за свое? Я тебя накажу!

«Многоуважаемая Ашам» вдруг вздрогнула, втянула голову в плечи и начала быстро складываться, сворачиваться в тугой комочек. Скоро она уже превратилась в крохотное горбатенькое существо, которое торопливо покатилось обратно в хижину.

На тропе появился троллок: зеленокожий, с большими, странно печальными серыми глазами и бледным ртом. Он был одет в кожаную одежду. Плащ шумел при каждом его движении. В руке он держал палку с прикрепленным наверху фонарем. Несмотря на то что день был в разгаре, в фонаре горел огонь.

Болото сияло в солнечном свете. Мириады паутинок летали в воздухе, и каждая из них, покрытая влагой, сверкала под лучами.

Роса блестела и в волосах троллока.

Он подошел к путешественникам, окинул их беглым взглядом и, узнав старейшину, поздоровался:

– Привет тебе, Клаве. Я - Хаши. Помнишь меня?

Клаве угрюмо кивнул и перевел взгляд на хижину. Ему было неприятно. Остальные чувствовали неловкость.

Очевидно, Хаши давно привык к подобным происшествиям, потому что совершенно спокойно произнес:

– Простили бы вы меня, а заодно и этого непутевого Анберраса! Я заметил вас издалека и спешил, как только мог, да только Анберрас, разумеется, успел добраться до вас первым.

– Кто такой Анберрас? - спросил старейшина Клаве хрипло. Он изо всех сил старался не потерять лицо на глазах своих соотечественников.

– Один безумец, - ответил Хаши. - Я нашел его на болотах. Прямо здесь, в топях. Его уже засосало по плечи, а насекомые вились вокруг и кусали его в лицо. Там водится одна особенно зловредная мошка, она любит высасывать глаза… Я вытащил его, хотя лучше было бы его утопить! Иногда стоит помогать болоту довершить его черное дело, а не препятствовать в этом. Иногда Анберрас вспоминает о том, кто он, и разговаривает вполне связно. Но чаще он воображает себя эльфийкой по имени Ашам и требует, чтобы ему оказывали почести, как принцессе эльфов.

– По-твоему, он действительно видел эту принцессу? - спросил старейшина и прибавил: - Слишком уж убедительно он ломал из себя эльфа. То есть ихнюю женщину.

– А тебе доводилось их видеть? - вопросом на вопрос ответил Хаши.

Старейшина помотал головой и убежденным тоном прибавил:

– Просто повезло!

– Они не любят вылезать из своих лесов, - задумчиво сказал Хаши. - Сидят там, как лемуры бесхвостые. Впрочем, нас это не касается.

– Хвала Болотному Духу, это воистину так! - согласился старейшина. Он снова глянул на хижину, омрачился и кивнул подбородком: - А для чего вы держите этого Анберраса у себя, если от него одни неприятности?

– Он помогает по хозяйству, - ответил Хаши. - Кроме того, его некуда девать. Он не уходит от нас. Единственный способ избавиться от него - убить, но лично у меня не поднимается рука.

– Обратись к тем, у кого поднимется, - предложил старейшина. - Они охотно ее поднимут.

Хаши засмеялся.

– Идемте, - промолвил он, решительно прекращая разговор на неприятную для него тему, - я хотел бы провести вас и вернуться домой засветло, а времени остается не так уж много.

* * *

Хаши предупредил своих подопечных, чтобы они ни в коем случае не сбивались с шага и по возможности не глядели по сторонам.

– Здесь почти все выглядит не тем, чем является. - прибавил он. - Я-то к таким делам безразличен, а вам может с непривычки показаться странным.

Он шел впереди, а троллоки с пленными растянулись цепочкой следом. Пенна со связанными руками шагала среди троллоков. То и дело ей чудилось, что из глубин топи за ней следят внимательные глаза, но она помнила совет проводника и старательно отводила взгляд.

Кто-то вздохнул совсем рядом - казалось, у нее над ухом. Она не выдержала - глянула в ту сторону и даже ахнула: посреди болота медленно надувался радужный пузырь, внутри которого сидело большеротое и большеглазое существо. Его кожу покрывали огромные зеленые бородавки, похожие скорее на драгоценные камни. Оно пристально наблюдало за путниками. Раздвоенный язычок быстро высовывался изо рта и тотчас прятался. Затем пузырь лопнул, и вместе с ним лопнуло, взорвавшись сверкающими изумрудами, и странное существо.

Прекрасное женское лицо уставилось на Пенну из-под воды: утопленница проснулась в трясине и с улыбкой провожала взглядом путешественников. Она даже вздохнула, колыхнув водную гладь, и рябь пробежала по поверхности болота.

Едва заметные при дневном свете, мелькали в воздухе бледные огни - ночью они загорятся ярко, и души странников при виде их невольно потянутся к ним, а воображение начнет рисовать сбитым с толку людям гостеприимный домашний очаг.

Пенна смотрела на все это, удивляясь собственному равнодушию. Она не знала, какие чувства испытывают ее спутники. Может быть, их мучают страхи или они изнывают от любопытства. Соблазн взглянуть прямо в глаза утопленнице, например, всегда бывает велик - об этом Пенне рассказывал еще маг Бетмур. На болотах, по его словам, таится немало опасностей: и жутких грозящих неминуемой гибелью, и мелких, но чрезвычайно прилипчивых. В их числе - и взгляд утопленницы от которого человек начинает чахнуть и терять силы. Убить это не убьет, но жизнь испортит изрядно.

Фонарь, привязанный к верхушке шеста в руках Хаши, мерно раскачивался. Огонек внутри фонаря оставался неподвижным, язычки пламени как будто замерли. «Странно, - думала Пенна, - давно уже не было на душе такого покоя…»

Она не ощущала ровным счетом ничего. Теперь, когда все чувства оставили ее, она вдруг начала отдавать себе отчет в том, как много их, оказывается, было: раздражение, любопытство, печаль… Да, печали, пожалуй, больше всего. Эмоции сопровождали каждый ее шаг, каждое мгновение, прожитое ею. Как же легко ей стало, когда она избавилась от них как от ненужного груза! Ни восторга, ни даже обыкновенной радости по этому поводу она не испытывала. Вообще ничего. Пустота. Блаженный полусонный покой. Истинный отдых для вечно тревожного сердца.

Пенна не знала, как с этим обстоят дела у троллоков, но подозревала, что сходным образом: во многом троллоки не слишком отличаются от людей.

Она заметила, что у Гирсу, хоть тот и был связан, появилась на губах глуповатая улыбка - улыбка идиота, испытывающего полное довольство. Очевидно, плененного троллока совершенно перестала беспокоить его будущая участь. Даже то обстоятельство, что он связан и прикручен к двум шестам, как жертвенное животное, его не волновало. Его куда-то везли, о нем как-то заботились - вот и все, что он воспринимал из окружающего.

Пенна широко зевнула. Кто говорил, что болота - опасное место? Здесь так хорошо… так спокойно! И кто утверждал, будто скука разъедает душу? Скука так целительна…

Хазред поглядывал на процессию с насмешливым любопытством. Интересно ведут себя троллоки, очутившись посреди Топи-Душеедки. Один за другим погружаются в бездумный покой, начинают расслабленно улыбаться, даже слюнку изо рта пускают… И это - старейшины и воины! А Гирсу? Вот уж не думал Хазред, что его лучший друг позволит так с собой поступать! Ведь он намеревался, кажется, стать могучим, выдающимся воином, чью память будут чтить в веках!…

Сам Хазред никакому отупению, разумеется, поддаваться не намерен. Его надежно защищает серебряный доспех. Разумеется, проводник хорошо знает свое дело. Хаши - выдающийся проводник. Его фонарь действительно поглощает все эмоции, так что здешние чары бессильны против путешественников. Болото напрасно расточает на них свои ядовитые испарения - никто не реагирует ни на призыв немедленно кинуться в топь, спасая неведомую красавицу (и утонуть в ближайшей трясине), ни на естественную потребность живого существа удирать со всех ног, спасаясь от выросшего рядом с тропинкой монстра (чтобы, естественно, утонуть в ближайшей же трясине), ни на вызов со стороны мелких и зловредных зеленокожих тварей, которые пляшут на тропе перед путниками, приглашая сразиться с ними (и, опять же, бултыхнуться в ближайшую трясину).

Хазред знает цену всем этим видениям. Он запросто разгонит их собственной могучей магией. Он ведь обладает серебряным доспехом! Сейчас Хазред поднимет руку, и все эти жуткие твари разбегутся в страхе и трепете. Заранее улыбаясь и предвкушая потеху, Хазред взмахнул руками… пошатнулся… и едва не рухнул в ближайшую трясину! В последний момент его поддержали другие троллоки, которые, как казалось, совершенно не обращали на него внимания.

– А, Хазред, и ты здесь! - только и сказали они.- Мы думали, ты остался в другом месте.

– В каком? - осведомился Хазред, но ответа не получил: троллоки сразу же опять позабыли о его существовании.

Проводник не обратил на это маленькое происшествие никакого внимания. Он торопился закончить работу. По его поведению никак нельзя было заключить, скоро ли конец Топи-Душеедке: он просто шагал и шагал, все так же ровно и размеренно. И вдруг он остановился.

– Мы у цели. - просто сказал он, повернулся к путешественникам спиной и отправился в обратный путь.

Троллоки проводили его глазами. Уже сгущались сумерки, и впереди видны были яркие огни, заманивающие путника в ловушку: они подпрыгивали в воздухе и плясали, явно предвкушая лакомую добычу. Виден был и фонарь на шесте проводника Хаши. Он пылал так ярко, что, казалось, мог соперничать с заходящим солнцем: там, в неподвижном язычке пламени, перегорали все эмоции, которые проводник забрал у своих подопечных.

А путники, оставшиеся на другом берегу «переправы», обессилено опустились па сырую траву. Им казалось, что Хаши полностью опустошил их.

Глубокая тоска накрыла их черным покрывалом. То, что посреди топи представлялось благом, теперь обернулось собственной противоположностью. Я никогда не подозревала, что случаются в жизни такие черные полосы, - думала Пенна. - По сравнению с этим смерть выглядит как благо».

Она смотрела на свои связанные руки, остро ощущая свое унижение. Ей было невыразимо стыдно, потому что окружающие видели, как низко она пала. Сдалась в плен каким-то троллокам! Она не смела даже в мыслях представить себе священный лотос Архааля, потому что не была достойна помышлять о подобных предметах.

Величайшее уныние охватило и всех ее спутников. Некоторые посылали проклятия Хаши, который наверняка потому и выглядит бодряком, что высасывает всю энергию из путешественников. И еще вопрос, кто такой этот Анберрас, который прикидывается женщиной. Наверняка злодейский черный маг в обличье дурачка.

На сей счет разгорелся нешуточный спор между двумя троллоками, который закончился дракой. И только насажав друг другу синяков и вволю намахавшись кулаками, троллоки остановились и начали улыбаться.

– А здорово мы!… - проговорил один.

Другой тщетно боролся с ухмылкой, которая в конце концов расцвела на его физиономии.

– Да уж! Все Топь-Душеедка! И ведь пока на себе не испытаешь - ни в жизнь не поверишь, что такое бывает!…

Гирсу молчал, не считая возможным вмешиваться в подобный разговор, но и он явно чувствовал облегчение. Постепенно мрачное настроение развеивалось.

– Никто не покончил с собой, - констатировал старейшина, - и тропа благополучно перейдена. Считаю, что нам повезло. Все мы проявили себя героями. Таково мое мнение.

– А что, случались самоубийства? - заинтересовался один из воинов.

Старейшина с важностью кивнул:

– Разумеется, случались, и не по одному разу! Были такие, что впадали в беспросветное отчаяние и резали себе горло. Раз! И ножом… Раз! И ножом… И так пока окончательно не перережут. А остальные тупо смотрят. Я сам видел. Пока на лоскуте кожи голова не повисла, все не мог остановиться - резал и резал, резал и резал…

– Здорово! - восхитился троллок.

Они заночевали на краю топи, разложив в лагере четыре костра и установив дежурство. Не столько возможного побега пленных боялись, сколько нападения ночных тварей, но темное время суток миновало благополучно и без особых происшествий.

По утрам с пленниками было особенно много возни: их развязывали, чтобы они могли пройтись по важным надобностям, а потом еще и кормили. Пустая трата провизии, по мнению большинства троллоков, но старейшина считал, что это необходимо:

– Мы стражи закона и слуги справедливости, а не убийцы. Корм для Ужаса Исхара должен быть доставлен на место, по крайней мере, живым.

Не согласиться с этим было трудно, хотя Ужас Исхара, как поговаривали, не брезгует и падалью.

Тюрьма, в которой предстояло прожить последние дни Пенне и Гирсу (а может быть, и Хазреду - о нем по-прежнему никто не упоминал и в его сторону не глядел), показалась перед путниками в середине дня. Она представляла собой небольшую крепость посреди болот. Частокол в три троллочьих роста огораживал территорию, на которой размещались забранная решеткой яма для содержания пленников, небольшая кухонька и хижина для стражников.

Хазред стоял немного в стороне, размышляя, стоит ли ему входить внутрь крепости или же имеет смысл прямо сейчас убраться восвояси и не возвращаться, предоставив Гирсу его судьбе? Хазред мог поступить, как заблагорассудится. Никто и словом ему не возразит. Доспех делал своего обладателя невидимым и неуязвимым если не для стрел, то для ударов судьбы.

Старейшина взял рог, повешенный возле ворот крепости, и трижды дунул. Его лицо потемнело от натуги. Разнесся гнусавый призыв, и спустя короткое время на стене показался огромный хедд в шлеме набекрень. Было совершенно очевидно, что службу в тюрьме (за которую ему явно платили немалые деньги) этот хедд презирает, к оружию и шлему, которые получил от своих нанимателей, относится как к бесполезным бирюлькам и вообще находится здесь лишь потому, что происходящее его забавляет.

– Чего надо? - заорал хедд, широко разевая пасть.

– Привели пленников! - крикнул снизу старейшина. - Откройте! Еда для Ужаса Исхара!

– Их осудили? - осведомился хедд. - У нас тут, знаете, все по закону. Кто осужден - того в пасть, кто невиновен - перед теми сперва извиняются, а потом уже в пасть. У вас тут как - виновные или нет?

– Виновные, - хмуро сказал старейшина. Ему не нравился хедд.

– А, ну тогда ведите. Или несите. Вы им ноги уже переломали?

– Пока нет.

– Ничего, это мы быстро. Сколько их тут у вас?

Старейшина замялся, не зная, как отвечать. Ему почему-то казалось, что пленников он привел троих. Но видел лишь двоих. И по непонятной причине был уверен в том, что так и должно быть. Так двое или трое? Чему доверять - тайному указанию сердца или собственным глазам?

– Двое! - крикнул он наконец.

«Трое, трое», - панически зашептали ему предчувствия, но старейшина отогнал от себя эти тихие голоса. Он не видел третьего. Не было никакого третьего. То есть был и, может быть, до сих пор есть, но… но его нет. Определенно - нет.

Ворота заскрипели, отворяясь. Хедд с ухмылкой наблюдал за тем, как троллоки со своей «добычей» входят внутрь.

– Ты напрасно скалишься, - сказал старейшина, обращаясь к хедду, - никому из нас не нравится привозить сюда своих товарищей.

– Ну так и не привозили бы, - фыркнул хедд. - Все вы глуповаты, вот что я вам скажу. Ни один хедд, к примеру, не станет делать того, что ему не по вкусу.

– Очевидно, служить здесь тебе очень по вкусу, - сказал старейшина, кисло улыбаясь. - Оно и видно.

Хедд задумался. Три огромные бородавки, украшавшие его физиономию, побагровели. Он явно заподозрил, что над ним только что посмеялись, и теперь пытался осознать - как именно это произошло.

Тем временем Гирсу отвязали от шестов и, пока он не опомнился, крепко приложили по затылку. Пусть троллоки по сравнению с хеддами и выглядят хлипковатыми - связываться с разъяренным воином не хотелось. Конечно, в конце концов его одолеют, но предосторожность не повредит. Лучше обойтись без драматических сцен.

Что касается Пенны, то лучница выглядела совершенно сломленной. Она и сама поражалась своему состоянию. Неужели так просто заставить ее покориться судьбе. Или все дело в том, что она по-прежнему убеждена: ее судьба свершится не здесь?

Краем глаза Пенна постоянно видела рядом сияющую фигуру в серебряных доспехах. Она никак не могла вспомнить, кто это. Ее мучила мысль о том, что еще совсем недавно она знала это. Более того, в самом доспехе ей тоже чудилось нечто знакомое… Пенна понимала: если она не перестанет гадать о смысле происходящего, то попросту сойдет с ума.

«Тебя это не касается, - упорно думала она. - Это имеет отношение только к троллокам, а ты с ними никак не связана. То, что ты очутилась в их тюрьме, - всего лишь недоразумение. Оно завершится. Ты уйдешь от них. Ты никак с ними не связана», - твердила она себе и сама не верила собственным мыслям.

Рана на бедре - там, где был зашит под кожу артефакт, наследство Бетмура, - ныла все сильнее.

* * *

Кого здесь только не было! Однорукий хедд, с физиономии которого были срезаны все бородавки, лишенный правого уха, - он представился как Шрам и потребовал, чтобы новички преклонили перед ним колени. Возникла короткая, ожесточенная схватка между Шрамом и Гирсу. Гирсу был жестоко избит, но Шрам, наступивший под конец ему на спину широченной ступней, признал в побежденном троллоке отличного воина.

– Ты молодец, - пророкотал Шрам. - Доломал мой левый клык, дважды дотянулся до моей печени и очень даже уважительно пнул в голень. Поздравляю. Не многим удавалось такое.

– Чума на тебя, - хрипло отозвался Гирсу, - я был связан больше суток. У меня затекли руки.

Шрам убрал ногу и позволил Гирсу подняться. Он даже прислонил его спиной к сырой стенке ямы и помог не рухнуть.

– Что ж, это многое объясняет, - молвил Шрам покосился на Пенну.

– Не тронь ее, - сказал Гирсу. - Она лакомый кусок.

– Да он даже и не заметит, - заверил Шрам. - Ему все равно, что лопать.

– Откуда ты знаешь?

– Говорят.

– Кто говорит-то? - осведомился Гирсу.

– Да все говорят. - Шрам пожал плечами. Он был несколько обескуражен.

– Дружище, - произнес Гирсу убежденным тоном, - от Ужаса Исхара еще никто не возвращался, чтобы рассказать о его пристрастиях. Так что не стоит тебе вещать от его лица, поверь.

Шрам заморгал, обдумывая ответ, а потом брякнул:

– Ну так потому и не возвращаются, что он лопает всех подряд. Ему без разницы. Давай эту девицу используем по назначению.

– Я лучница, - подала голос Пенна. - Мое назначение - убивать из лука. Если ты хочешь воспользоваться моими навыками, тебе придется достать для меня лук.

Шрам глубоко вздохнул и, еще не завершив вздоха, опустил кулачище ей на голову, так что в глазах у Пенны потемнело и она рухнула на землю.

– Не умничай, - посоветовал Шрам.

Другие обитатели ямы выглядели немногим лучше искалеченного хедда. Здесь было еще двое троллоков из какой-то отдаленной деревни - во всяком случае, Гирсу не был знаком ни с одним из них. У более высокого из них были такие большие и тонкие уши, что даже скудный свет, проникавший на дно ямы, заставлял их светиться. Пятеро ижоров с прозрачными белыми глазами выглядели так, словно готовились живьем вознестись на небеса и обитать среди бесплотных духов. Их тонкие руки напоминали паучьи лапки, а бледные зеленоватые лица казались одухотворенными - такое случается с живыми существами, если их плохо кормить. И совсем уж странным выглядело присутствие вайла, человекообразного создания с невыразимо печальным взором и непомерно длинными конечностями.

Хазред с интересом наблюдал за этим сборищем. Пленники теснились в сырой яме, выкопанной на глубину двух троллиных ростов. Сверху ее закрывала решетка. Довольно ненадежное узилище. Даже странно, почему никто из узников не додумается встать на плечи Шрама и выломать решетку. Конечно, имеются еще стражники, и все они вооружены, но справиться с ними возможно. Потери будут, этого не избежать, но все же большинство беглецов получат возможность спастись.

Никем не замеченный, Хазред устроился на земле рядом с решеткой. Лезть внутрь он не намеревался. Сидеть в духоте, наслаждаясь ароматами, неизбежными в подобном месте, - ну вот еще! Доспех все прочнее срастался со своим владельцем, и с каждым мгновением Хазред ощущал, как увеличивается его могущество. И это не была скоропреходящая сила, даруемая единичным заклинанием, и даже не та мощь, которая заключается в обладании магическим артефактом (в конце концов, артефакт может быть утерян!). О нет, доспех как будто превращал самого Хазреда в своего рода живой артефакт, а это было нечто совершенно иное. Эту силу невозможно ни потерять, ни растратить. Отныне она принадлежала Хазреду так же естественно, как способность дышать.

Хазред улегся на земле поудобнее. Пару раз охранник-хедд (неуклюжая скотина) спотыкался о него и останавливался, недоумевающе глядя себе под ноги, но ничего не замечая. Хедд даже ощупал землю руками в надежде обнаружить незримое препятствие, о которое он едва не сломал себе шею, но ничего, естественно, не нашел. Хазред просто отодвинулся в сторону и не без любопытства наблюдал за охранником и его тщетными попытками схватить невидимку.

Серебряный доспех не то чтобы лишал Хазреда телесности или действительно превращал в невидимку; нет, просто теперь Хазред мог исчезать из поля зрения окружающих, когда считал нужным. Наверняка имелись и другие возможности. Их еще предстоит обнаружить. Хазред не без удовольствия думал об этом.

Ответ на свое главное недоумение - отчего пленники не выломают решетку и не сбегут - Хазред получил вскоре после того, как Гирсу столь дружески переговорил со Шрамом. Из небольшой хижины, стоявшей возле ворот крепости, выбрался старый хедд. Как и все представители своего народа, он был низок ростом и чудовищно широк в плечах. Очевидно, в молодости он обладал внушительными мышцами, но к старости все они заплыли жиром. Голова на короткой шее едва ворочалась. При ходьбе он опирался на гигантскую суковатую дубину. Для ижора или вайла поднять такую штуковину уже превратилось бы в тяжелую работу, однако для старого хедда эта дубинка служила чем-то вроде трости. Он еще и помахивал ею, когда вразвалку шагал по двору. Огромная, как лопата, челюсть хедда размеренно двигалась: кажется, он что-то напевал.

Облачен хедд был в шелковую фиолетовую мантию, чрезвычайно засаленную и рваную. Очевидно, он носил ее уже не первый год и мало заботился о ее сохранности. Когда-то со стороны хедда имела место неосмотрительная попытка облачиться в этот предмет туалета; как следствие, мантия треснула по всем швам и обрела вид своего рода бахромы, лишь кое-где скрепленной пряжками, а то и просто связанной узлами. И тем не менее это была именно мантия, очевидно, давным-давно снятая с какого-то незадачливого мага. Ему же, этому бедолаге, принадлежал и некий предмет, болтавшийся на шее хедда.

Старый хедд добрался до тюремной ямы, кряхтя, опустился на колени и, приблизив физиономию к решетке, заорал:

– Эй вы, засранцы, дураки, тупоголовые болваны, тухлятина, корм для божественного монстра, блевотина духов, отрыжка болот, испражнение чумного тумана! Думаете, вы тут очень умные? Думаете, я забуду про мои обязанности? Думаете, я допьюсь до того, что у меня из головы все вылетит? Забыли, что я хедд! Меня не то что ядом - меня даже вашим поганым пойлом не возьмешь! Да я могу десять бочек пива выхлестать - и ничего мне не будет, потому что мы, хедды, от ядов не помираем! Слыхали? Эй, Шрам! - обратился старик к соплеменнику. - Эй, Шрам, ты-то хоть не сделал такой глупости и не понадеялся, что меня свалит с ног тот пузатый бочонок, который доставили в крепость твои родственники?

Он захохотал, двигая мощной челюстью, как будто пережевывая собственную веселость.

Шрам помрачнел, а Гирсу удивленно воззрился на него. Очевидно, то, что сказал старый хедд, было правдой, и у Шрама действительно имеются какие-то родственники, которые сделали отчаянную попытку вызволить его. Для чего привезли - в дар божеству, от избытка почтительности, - бочонок отравленного эля. Такое случается.

– Вот это преданность! - пробормотал Гирсу. Его уважение к Шраму мгновенно выросло. - Не всякий троллок пожертвовал бы бочонок эля, да еще испортил бы чудесный напиток.

– Мы, хедды, на это смотрим проще, - буркнул Шрам. И обратился к толстяку: - Но ведь кое-кто все-таки помер, а?

– Ну, померли, да ведь это паршивые ижорские стрелки были, они вообще не в счет! - ответил старик пренебрежительным тоном.

Очевидно, Шрам пользовался уважением охраны не только как соплеменник хедда-«мага» (настоящим магом он, понятное дело, ни в коей мере не являлся), но и как старейший из заключенных. Самый изобретательный, жестокий и хитрый.

– Да, - сказал Шрам, - достать стрелка-ижора нынче не составит никакого труда. Да вот хотя бы эта девка. - Он ткнул пальцем в сторону Пенны. Девушка съежилась. Она искренне надеялась, что о ней забудут, но Шрам ничего не забывал и ничего не упускал из виду. - Она ведь ижорка и из лука стреляет. Возьми ее в охрану.

Хедд-толстяк задумался, а потом с трудом двинул шеей.

– Надо посоветоваться, - сказал он. - Она для божества.

– Божество ее и на зубах не ощутит, - сказал Шрам. - Брось ты, возьми ее в охрану.

– Своего человечка хотите в охране иметь? Знаю я ваши штучки. Ты, Шрам, не воображай, будто умнее меня. Еще ни один хедд не был умней меня, поэтому я и дожил до старости… Знаешь, как я заполучил этот пост?

– Знаю, - буркнул Шрам. Не было никаких сомнении и том, что он слышал историю старого хедд уже десятки раз. Но тот рявкнул:

– Не к тебе обращаются, пустая башка! Все должны знать, с кем имеют дело! Пусть оставят все надежды отсюда сбежать! Да, я, Шанфан Железная Челюсть, он же Фаншан Кусака, он же Хшафан Выбитый Зуб!… - Перечислив эти «титулы» залпом, старый хедд выдержал внушительную паузу.

Вайлы обменялись долгим тоскливым взглядом. Хазред подумал, что они, вероятно, пытаются сообразить, о ком сейчас пойдет речь и сколько участников в предстоящей истории - один или трое. И если один, то кто такие Фаншан Кусака и Хшафан Выбитый Зуб? Вайлы в таких делах плохо разбираются.

Гирсу не сводил со старика глаз. Ему казалось, что вот сейчас хедд проболтается и Гирсу узнает нечто чрезвычайно важное. Нечто, что поможет выжить, а впоследствии и спастись.

Хшафан продолжал:

– Да, я дожил до старости, я, единственный из всех, кого знаю! Может быть, где-то еще и имеются хедды такого почтенного возраста, но я с ними не знаком. А все почему? Потому что я был сильнее всех и у меня были самые крепкие челюсти. И ум в моей голове тоже был крепок, поверьте, ребятишки. - Тут он скрипнул зубами так громко и отчетливо, что у Пенны заныли кости. - И вот я встретил мага. Это был глупый ученик болотных чародеев, вайл с тонкой шеей. Жидкие мозги болтались в его большой голове, как кусок мяса в котле с похлебкой у скупой хозяйки. Ох и удивился же этот дурачок, когда перед ним вдруг появился Хшафан Выбитый Зуб! «Ах, ох, да я тебя заколдую, да убери от меня свои грязные лапы, да сейчас отведаешь моей могучей магии!…» - так он лепетал, пока я делал с ним все, что хотел, а хотел я оторвать у него лишние пальчики на тонких лапках. Обожаю похрустеть пальчиками вайлов. Кстати, Шрам, советую. Удивляешь ты меня. Сидишь в тесноте с пятью вайлами и ни разу не попробовал.

– Да попробовал я, - пробурчал Шрам, а один из вайлов густо посинел и отошел подальше, вжимаясь в стену. - Невкусные они, - прибавил Шрам. - Кормите всякой тухлятиной и ждете, что они будут съедобными. Вот задаст вам Ужас Исхара!

– Ужас Исхара ни разу не жаловался.

– Потому что вы даете ему сразу много. У него нет времени распробовать.

– Сиди уж молча, - посоветовал Шраму Хшафан. - Тебя тут держат для того, чтобы ты поддерживал порядок среди еды и не позволял ей распускать языки и руки. От богохульства еда становится горькой, так жрецы говорят. Для чего тебя подкупили обещанием жизни? Выполняй свою работу!

– Угу, - сказал Шрам, скаля зубы.

– Ну так вот, - продолжил Хшафан таким тоном, будто рассказывал сказку на ночь, - испугался мой бедный колдунишка и начал болтать всякие глупости. То угрожал мне, то сулил блага. Я его, разумеется, выслушал, а потом говорю: «А что это за хорошенькое такое ожерелье висит на твоей тонкой шее?» Он сделался изумительного синего цвета, вон совсем как тот вайл. - Челюсть Хшафана хлопнула, как крышка ларца, корявый палец указал на одного из вайлов-пленников. - Шрам, дружочек, выкрути ему ухо.

Шрам повиновался с мрачной ухмылкой. Вайл действительно потемнел лицом, присел и глухо застонал. Шрам выпустил его и толкнул кулаком в бок, так что пленник упал. Затем Шрам воззрился на Хшафана:

– Так?

– Спасибо, Шрам, дружочек. Быстро все смотрим на вайла! Вот таким был и мой собеседник, поняли? Только я ему еще палец оторвал…

– Пальцы рвать не буду, - предупредил Шрам. - Невкусные.

– Ладно, - милостиво позволил Хшафан. - И с пальцами сойдет. Я говорю ему: «Что у тебя, значит, за хорошенькое такое ожерелье?» А он бормочет, что это очень сильная магическая штука. Слово за слово, палец за пальцем - все мне про этот предмет рассказал. Как пользоваться и что он может. Я за годы перезабыл почти все, но вот что я вам скажу, мои хорошие: пара слов на несуществующем языке и прикосновение амулетом и ни одна скотина, даже хедд, да даже тролль, пожалуй, и бешеный орк - никто эту решетку с места не сдвинет. Поняли вы?

Он помолчал. Пленники ошеломленно безмолвствовали.

– Поняли? - проорал Хшафан.

– Да… - был нестройный ответ из ямы.

– То-то же.

– Да погоди ты этой штукой размахивать, - поморщился Шрам, - ты забери девчонку. Она лучница, говорю тебе.

– Да она вам поможет сбежать. Не держи меня за дурака. Вы успели сговориться.

– Не успели, - ответил Шрам. - Она дура и нас ненавидит. Ну хочешь, я ей больно сделаю, чтобы ненавидела сильнее? У нее бедро ранено, погоди-ка…

Шрам сильно ударил Пенну прямо по открывшейся ране. Девушка закричала от боли. Капли пота выступили на ее лбу, ее затошнило.

– Еще разок, - одобрительно кивнул Хшафан.

– С удовольствием, - отозвался Шрам. - Вопит она изумительно.

Еле живую, Пенну вытащили из ямы, и она рухнула на землю рядом с Хшафаном. Шрам прибавил, глядя на него снизу вверх:

– Тебе ведь известно, что охранники даже из числа бывшей еды начинают ненавидеть пленников на второй же день. И потом, вдруг мне опять бочонок эля передадут, - должен же ты иметь под рукой верный способ разобраться, отравленный он или нет.

– Да мне-то без разницы, что он с ядом, что без яда, - пробурчал Хшафан, однако кивнул, сочтя доводы заключенного убедительными. - Ну ладно, Шрам, продолжай свою работу. Втирайся к ним в доверие, узнавай об их планах, выясняй, кто вкусный, а кто нет, - и обо всем докладывай. Будь хорошим шпионом.

С этим он, держа амулет на цепочке, прочитал короткое заклинание. По решетке пробежали белые огоньки - словно быстрые ящерки. Затем все погасло.

И вместе с огоньками-ящерками для Гирсу как будто погасла последняя надежда.

* * *

Пенна очень быстро убедилась в том, что стражники, охранявшие крепость, представляли собой, по сути дела, такой же сброд, что и узники в яме. Чем руководствовались командиры, отбирая существ для подобной охраны, оставалось тайной. Равно как и легкость, с которой хедд-колдун выдал Шрама остальным заключенным. Разоблаченным соглядатаям в тюрьмах приходится, мягко выражаясь, весьма несладко, да и смысл в их присутствии сразу же пропадает.

Впрочем, ломать себе голову над здешними порядками девушка не намеревалась. Ее накормили, выдали одежду с плеча какого-то хедда, судя по тому, что рубаха была чрезмерно широкой, а штаны - чересчур короткими. Пенна попыталась выпросить еще и лук, но ей сказали, что сперва она должна заслужить доверие.

Пенна ответила, что заслужит к себе огромное доверие начальства, всадив стрелу в глаз первого же мерзавца, который посмеет хоть пальцем к ней притронуться. «Вы сразу поймете, как хорошо я стреляю», - прибавила она.

Стражники обменялись кислыми ухмылками, но вступать в дальнейшие споры с лучницей не стали. В конце концов, времени впереди много. Рано или поздно Пенна смягчится. Какой-нибудь шустрый троллок с болтливым языком и умелыми руками доберется до Пенны. А там, где побывал один, запросто побывает и второй… Не сможет же она вечно спать в обнимку со своим луком!

Пенну усадили на ворота и велели глядеть в оба.

– Вот тебе баклажка с пивом, не помню, отравленное или нет, - прибавил хедд-охранник, тот самый, что встретил караван с пленниками. - Помогает скоротать ночку. А я пойду отдыхать. Утомился.

Он широко зевнул - что в исполнении хедда выглядело просто устрашающе, принимая во внимание размер его нижней челюсти, - и спустился во двор, чтобы открыть ворота и выпустить троллоков, которые привели новых узников.

Пенна слышала, как препирается с хеддом старейшина троллоков. Кажется, троллоки просили разрешения переночевать в крепости.

– Вы не можете выставить нас на болота на ночь глядя, - говорил старейшина, стараясь, чтобы его голос звучал внушительно.

Однако, несмотря на все старания троллока, Пенна улавливала в интонациях старейшины самый обыкновенный страх. Очевидно, хедд-охранник тоже слышал эти нотки, потому что отвечал старейшине без всякого почтения:

– Эй, зеленый друг, да ведь ты живешь на болотах! Не знаю уж, сколько ночей ты провел среди сырых кочек, но подозреваю, что немало. Ну так и убирайся в топи, а у нас тут места нет.

– Мы, троллоки, - цивилизованные существа, - с достоинством молвил старейшина. - Мы ночуем не среди сырых кочек, как ты выразился, любезный, а в своих постелях под крышей.

– Прошу меня простить, - осклабился хедд. - Кажется, зрение у меня слабовато. Нужно поменьше пить отравленного эля. Но никак удержаться не могу - не выливать же добрый продукт! А результат перепутал троллока с жабой… Еще раз покорнейше прошу извинения. Теперь я отчетливо понимаю, что вы не жаба. Но голос, голос!… Голос-то как похож!…

Хедд изобразил полное раскаяние в своей «подслеповатости».

Старейшина вскипел:

– Я не позволю издеваться!…

– Позволишь, еще как позволишь! - сообщил хедд, ковыряя ногтем в зубах. - Уже позволил.

Старейшина предпринял последнюю попытку договориться добром:

– Сейчас на болотах полно опасных существ. Позволь нам все же переночевать под охраной стен.

– Да от кого они охраняют, эти стены! - сказал хедд с досадой на тупость собеседников. - Не от тумана же! Туман сквозь любую стену пройдет. А эти, которые летучие… от них вы, что ли, за частоколом скроетесь? Как же, не надейтесь!

– Возможно, вы сумеете нас защитить! - сказал старейшина.

– Я? Мы? - Хедд плюнул. - Да ты что! Да если тебя упырь пожрет у меня на глазах, я и пальцем не пошевелю. У меня своих забот хватает. Вон, - он махнул рукой в сторону решетки над ямой с пленниками, - видал? Целая орава бездельников. Это ведь распоследнее отребье, их собственные племена терпеть у себя не смогли. Да ты же сам знаешь, как оно бывает: уродится среди нормальных хеддов эдакое чудище, клейма негде ставить, а шутки - уж на что мы, хедды, с чувством юмора, и то понять не в состоянии. Выродки, одним словом. Негодяи с черным сердцем, хоть с виду от нормальных существ и неотличимы. А удерживает их здесь всего-навсего одна решеточка. Я вот гляжу на них и думаю: сколько времени понадобится этим тупицам, чтобы сообразить, что вся наша магия - сплошное надувательство и дешевый фокус?

– Что?! - тихо вскрикнул старейшина.

– Что слышал, - огрызнулся хедд. - Ученичок магов, вайл, о котором старик так любит рассказывать, ничего толком не знал и не умел. Он только-только начал проходить обучение, понял? Научился шнуровать сандалии своего мастера, мыть за ним посуду и, возможно, выносить его сиятельные горшки… Подчеркиваю - возможно. Доказательств нет. Старик-то наш свернул ему шею прежде, чем сумел все это уяснить. Все, на что способна та бирюлька, которую наш маг носит на шее, - это гонять по решетке вспышки белого света. На заключенных, впрочем, хорошо действует, впечатляюще. У них с перепугу способность соображать куда-то улетучивается. Сидят, как мыши, послушные такие, хотя давно уже могли бы сбежать. Их Шрам запугивает. Рассказывает, как плохо бывает тем, кто до решетки хотя бы дотрагивается. Шрам умеет быть убедительным. Понял ты теперь? Да тут недюжинная храбрость нужна, чтобы служить в рядах здешней стражи…

И снова у старейшины в памяти промелькнуло непонятное: вроде как еще один узник был, третий… или не узник, а преступник, избежавший наказания… Но вот как ему это удалось? И где он теперь скрывается? И почему он так назойливо вертится в мыслях у старейшины? С ним связана какая-то опасность… или какая-то хитрость…

У старейшины начала нестерпимо болеть голова.

– Уходи лучше из крепости подобру-поздорову, - посоветовал старейшине хедд.

И в который уже раз представление о третьем узнике, так и не оформившись до конца, растворилось бесследно.

– На болотах куда безопаснее, чем здесь, - продолжал откровенничать хедд. - Если до «живой еды» дойдет наконец, что их тут только пара хеддов удерживает, они перебьют нас, точно тебе говорю. Если бы не Шрам, они бы наверняка сообразили. У Шрама настоящий талант. Мы, хедды, горазды краснобайствовать, но Шрам здесь мастер, говорю тебе. Он всякую чушь городит, да так искусно, что скрывает под ней очевидное. И пока все в яме только и заняты тем, что прикидывают, как бы Шраму горло перерезать, - а до горла хедда добраться, как ты понимаешь, весьма трудно…

– Да, - сказал старейшина. - Я понял. Мы уходим.

Пенна не верила услышанному. Все так просто? Никакой магии - одна только непрочная решетка? И никто еще не сообразил? Но почему же хедд даже не понизил голоса, когда делился со старейшиной всеми этими откровениями?

Она усмехнулась. Да нет, все правильно. На самом стражник-хедд говорил очень тихо. Просто у Пенны чересчур острый слух. Наверное, это как-то связано с теми магическими изменениями, которые она претерпела, когда решилась стать лучницей. А может, дело в другом. Например, в том, что делает ее в глазах Тзаттога «королевой». Но об этом лучше пока что не думать.

По крайней мере, до наступления ночи. А ночью она сумеет как-нибудь позаботиться о себе. В конце концов, у нее будут лук и стрелы, так что к встрече с принцем-упырем она будет готова.

 

Глава двенадцатая

От безумцев тоже бывает польза, думал Эгертон, маг Тоа-Дан, прощаясь с «многочтимой Ашам», она же Анберрас, сумасшедший, выловленный проводниками из гибельных топей. Сами по себе проводники Эгертону не требовались. Он в состоянии был перейти через Топь-Душеедку и нимало не пострадать от ее губительных миазмов. Проводники обладали способностью перекрывать таинственным силам, действующим в топи, доступ к душам своих подопечных. Эгертон умел делать это сам. Он всегда без особенных усилий возводил незримую стену между собой и окружающим миром, так что не многие маги в состоянии были разрушить эту защиту и проникнуть в мысли Эгертона. Как и большинство магов ордена Тоа-Дан, Эгертон весьма преуспел в защитных чарах и был довольно уязвим в тех случаях, когда приходилось атаковать. Впрочем, он сильно надеялся, что до крайностей не дойдет и он сможет ограничиться ролью наблюдателя и собирателя фактов, который лишь изредка чуть-чуть подталкивает или направляет события. Так, слегка, лишь для того, чтобы эксперимент развивался в нужном направлении.

Для того чтобы выяснить у проводников, не проходили ли здесь троллоки и с ними девица, одетая причудливо (или вовсе раздетая), Эгертону пришлось бы применять сложные чары подчинения. Эта магия всегда давалась Эгертону с трудом. Разумеется, он мог держать в полной покорности живое существо, но старался избегать ситуаций, когда подобное становится необходимым. Ведь не только подчиненный принадлежит магу, но и маг полностью принадлежит подчиненному существу, которое надо постоянно контролировать. Такие заклятия отбирают чересчур много энергии. Куда больше, чем мог позволить себе Эгертон, находясь так далеко от дома.

Но он отдохнул и принял решение: если ничто другое не поможет, придется накладывать подчиняющие чары на проводников… Эгертон обязан узнать, куда направились троллоки, особенно - тот, в серебряном доспехе. Да и лучница оставалась для Эгертона важным объектом.

Завидев «многочтимую Ашам», Эгертон мысленно возблагодарил Дзара и его испепеляющий огонь: безумец расскажет все без всякого принуждения. Нужно лишь немного подыграть ему.

– Да, - с важным видом закивал «Ашам», - здесь были троллоки, целый отряд, и они вели пленников. О, несчастные создания! Особенно - женщина. Нет ничего более величественного, чем женщина в царственных облачениях, но, с другой стороны, нет ничего более жалкого, чем униженная и раздетая женщина.

– Она была раздета? - уточнил Эгертон.

«Ашам» кивнул:

– Бедняжка! На ней не было ни драгоценностей, ни браслетов, ни диадемы в волосах, ни даже колец на пальцах - ничего! Совершенно голая. Разве так годится? Мы, женщины, это очень болезненно переживаем. Ты как настоящая женщина должна это понимать.

– О, я понимаю! - поддакнул «Ашам» Эгертон. - Я тоже чувствую себя весьма неловко, если выхожу из дома без украшений. Это все равно как выйти раздетой.

– Ты очень тонко все схватываешь, - одобрил «Ашам».

– Мы, женщины, разбираемся в таких вещах, - отозвался Эгертон. - А сколько троллоков… ужасных троллоков… здесь прошло?

– Я так волновалась за брата, который отправился с ними! - воскликнул «Ашам», заламывая руки. - Их было очень, очень много! Разве можно брать на себя охрану стольких душ сразу? Но он не знает устали. Он отважен… И я никак не могу его дождаться.

– В таком случае я намерен отыскать его, - сказал Эгертон. И тут же поправился: - То есть намерена. Живя в мужском мире, невольно привыкаешь говорить о себе как о мужчине.

– Это ужасно, - вздохнул «Ашам» и вытер глаза. - Но еще ужаснее пропажа моего брата. Я так боюсь, что с ним что-нибудь случилось! От этих троллоков всего можно ожидать. Они вели с собой пленников. Я уже говорила об этом?

– Да.

– Троих, - прибавил «Ашам». - На одном был серебряный доспех. И окружающие то видели его, то не видели. Вообще они вели себя весьма странно. Но чего еще можно ожидать от троллоков! Они даже не были уверены в том, сколько пленных ведут с собой. Их мысли плавали в воздухе, как вялые рыбы. Мне было с ними скучно.

– Понятно.

– У тебя тонкая натура… А ты не опасаешься за моего брата?

– Я привык опасаться самого худшего. То есть привыкла. Этот мир стал невыносим после Катаклизма

– Да? - удивился «Ашам». - А что такое Катаклизм?

Вместо ответа Эгертон просто дружески махнул «ей» рукой и зашагал по тропинке.

Опасения Анберраса (он же «Ашам») скоро подтвердились: в двадцати полетах стрелы от собственного дома на тропе лежал проводник. Он был еще жив хоть и сильно изранен. Приглядевшись, Эгертон пришел к выводу, что раны нанесены острыми зубами какой-то неведомой твари.

Некоторое время Эгертон рассматривал проводника, покусывал нижнюю губу и размышлял. Стоит ли расходовать время (и силы, столь необходимые для предпринятого Эгертоном похода) на существо, которое все равно умрет? И даже если оно сейчас останется живо - сумеет ли оно достойно распорядиться остатком своих дней? И велик ли будет этот остаток? Стоит ли короткая жизнь затраченных на нее усилий?

Затем он положил на чашу весов дополнительный довод: исцеляя - или, по крайней мере, делая несмертельными - раны проводника, Эгертон сумеет кое-что разузнать о напавшем на него чудище.

Поэтому тоаданец в конце концов отбросил все сомнения и наклонился над раненым. Осторожно сращивая края рваных ран, он попутно считывал - словно просматривал книгу - разные обстоятельства, предшествующие появлению этих ранений. Вот появляется отряд - десяток троллоков, и с ними весьма странное существо в серебряном доспехе, без одной пластины на плече. Главным образом благодаря этой прорехе проводник и видел серебряное существо. Оно все сияло и переливалось, и раствориться в окружающем мире для него не составляло ни малейшего труда. И еще оно было как будто немного растеряно… и в то же время наслаждалось своим могуществом.

Почти воочию видел Эгертон и Пенну, отчаявшуюся, мрачную, утратившую надежду. Ясность этого видения легко объяснялась тем, что между Эгертоном и Пенной до сих пор сохранялась незримая связь.

Остальные троллоки были более-менее Эгертону ясны. Совершенно очевидно, что они считали пленников виновными и тащили их к своему болотному святилищу, чтобы принести в жертву Ужасу Исхара. Троллоки совершают время от времени кровавые жертвоприношения, о чем знают на болотах решительно все. Однако это обстоятельство никому еще не мешало считать троллоков, в общем и целом, забавными ребятами.

– Кто ты? - прошептал проводник, открывая глаза.

– Тише. - Эгертон легонько коснулся ладонью его губ. - Не разговаривай. Все, что необходимо, я тебе сам скажу.

Проводник послушно замолчал.

Эгертон закончил возиться с большой открытой раной на ноге проводника и, тяжко переводя дух, растянулся на тропинке. Маг нимало не беспокоился о том, что испачкает свою одежду. Сейчас это не имело значения. Ему необходим хотя бы краткий отдых.

– Я не завершил лечение, - сообщил маг. - И не буду этого делать. Слишком много усилий. У меня и без того не хватает…

– Я понял, - донесся голос проводника. - И благодарен тебе. Я дойду до дома и там поправлюсь окончательно.

– Кто на тебя напал?

– Какая-то тварь. Я не разглядел. Выскочила из тумана. Раньше здесь таких не водилось.

– Ситуация становится все хуже и хуже, - пробормотал Эгертон.

– О чем ты?

– Послушай, - сказал Эгертон, - я пытаюсь понять, что здесь происходит. Увидеть не отдельные эпизоды, а всю картину в целом. Признаки ухудшения все более явственны. Ты видел троллоков?

– Я сам провел их через болото.

– А того… в серебряном доспехе?

– Иногда мне чудилась какая-то тень… - Проводник задумался. - Сейчас, когда я вспоминаю, мне кажется довольно странным то обстоятельство, что она вообще следовала за караваном. Она высосала у меня слишком много сил. Она как будто поглощала чужие воспоминания, которые я пытался поместить в мой фонарь. Не знаю, зачем ему это нужно.

– Возможно, он делал это, сам не понимая, что творит и для какой цели, - предположил маг. - Возможно, серебряный доспех управляет им по собственному усмотрению.

– А ты много знаешь об этом доспехе, не так ли? - Проводник пристально посмотрел на Эгертона.

– Достаточно, - ответил тот уклончиво.

Проводник хмыкнул:

– Туман и появление новых злобных сущностей - это ведь признак надвигающейся чумы?

– Нет, - сказал Эгертон, поднимаясь на ноги и всем своим видом показывая, что намерен уходить. - Самый главный признак надвигающейся чумы - это возникновение поблизости чумных тотемов. Пока ты не увидишь такого, живи спокойно. Насколько ты вообще можешь жить спокойно. Болота не слишком-то этому способствуют. Прощай.

И не оборачиваясь, Эгертон зашагал прочь. Он держался прямо, но проводник, смотревший ему в спину, видел, что гордая осанка стоит магу больших усилий.

– Будь я проклят, - пробормотал проводник. - Живя у переправы, немало увидишь и еще больше наслушаешься. Но о том, что говорил этот человек, я, пожалуй, буду молчать. Вроде бы ничего особенного он не сказал, но все, к чему я привык, вдруг сделалось незнакомым. Как будто под зримой поверхностью старых добрых вещей вдруг раскрылось хищное мурло… Вот что значит - ученый человек! Ученого я распознаю сразу. Совершенно особенный народ.

* * *

В конце концов, добрые поступки тоже могут оказаться правильными, думал Эгертон. Он покачивался от усталости, но упорно шагал по направлению к тюрьме троллоков, где содержались жертвы для грядущих подношений Ужасу Исхара. Конечно, безумный «Ашам» немало поведал Эгертону в разговоре, но подтвердить кое-какие сведения в беседе со вменяемым проводником тоже не мешало. А если попутно пришлось спасти тому жизнь - что ж, в этом ведь ничего дурного нет. Соблазн вмешаться в чью-то судьбу, оказать другому существу благодеяние, вернуть к жизни того, кто уже заглянул в глаза смерти, - этот соблазн всегда слишком велик для того, кто обладает подобной властью. Трудно удержаться. А что при этом были израсходованы едва ли не последние силы… Что ж, рано или поздно силы восстановятся. Да и вряд ли в скором времени они потребуются Эгертону в полном объеме. Он ведь намерен прежде всего наблюдать за могущественными существами. Наблюдать, а не вмешиваться в их противостояние. Влезать в битву между носителем серебряных доспехов и Тзаттогом, становиться на пути чумы было бы по меньшей мере проявлением чудовищной глупости. По меньшей мере! А Эгертон никогда не отличался легкомыслием. Напротив, он гордился своей расчетливостью и все поступки делил не на «добрые» и «дурные», а на «полезные» и «абсолютно бессмысленные».

* * *

Хазред ни разу не попытался снять с себя серебряный доспех. Ему даже в голову не приходило предпринять такую попытку, поэтому он до сих пор не выяснил, может ли он в принципе избавиться от доспеха или уже утратил собственную личность и стал частью чего-то гораздо более значительного, нежели какой-то там молодой троллок по имени Хазред.

Чем больше проходило времени, тем реже новый, преображенный Хазред вспоминал о своей прошлой жизни. Величественные замыслы неустанно тревожили его душу. Если раньше пределом мечтаний троллока было сделаться служителем божества, учеником жреца, то теперь…

Стоило ему закрыть глаза, как картины никогда не виданного им прежде города вырастали перед его внутренним взором. Он видел его как бы сквозь память Асехат… Священный город Ифа на берегах великой реки Ошун, реки-питательницы, чья влага поддерживает жизнь на обширных болотах… Любой, кто побывал в Ифе, никогда не забудет ее; она поражает воображение раз и навсегда.

Выстроенная на нескольких водопадах, Ифа почти вся состоит из мостов и маленьких площадей, со всех сторон окруженных водой. Здесь почти нет улиц - в привычном понимании этого слова, зато полным-полно водоемов, и многие из них облюбовали Речные Девы. И повсюду, куда ни глянь, - статуи божеств и храмы, храмы, большие и малые…

Побывать в этом городе - счастье, но завладеть им - экстаз. В Ифе находится резиденция карикуса - верховного жреца, единственного существа во всех мирах, кто смеет возносить молитвы прямо к Богу-Создателю, Олоруну. Много лет карикусом был могущественный жрец Мбота. О нем рассказывали, будто он повелевал всеми стихиями Лаара - землей, водой, огнем, воздухом… Но Катаклизм, исказивший облик Лаара, поглотил и Мботу. Никто так никогда и не узнал, что случилось с карикусом из Ифы. И до сих пор не нашлось существа достаточно сильного, дерзновенного - и угодного богам, - чтобы занять место верховного священнослужителя.

Престол карикуса все еще пустует, и нет сомнений: Хазред сумеет не только занять его, но и удержаться на нем!

Невероятность подобной мысли пронзила Хазреда, словно стрела, и троллок засмеялся в ночной темноте. Как же он был слеп в прежние времена! Да, именно к этому на самом деле и стремилась его душа! И в тот же миг пришла уверенность в том, что желание сделаться карикусом в Ифе вполне осуществимо, более того - оно сделается реальностью в самое ближайшее время.

Хазред не стал анализировать, чья то была мысль, его собственная или же того загадочного существа, которое явилось к нему во сне и попросило освободить серебряный доспех от гнета обелиска, а потом приходило к нему еще раз, уже после спасения… Мысль просто явилась и потребовала воплощения в жизнь. И Хазред намерен был удовлетворить это желание, чьим бы оно на самом деле ни оказалось.

…Он стоял на стене крепости и рассеянно смотрел как Пенна заняла место в карауле над воротами. Для чего выставлять здесь часового - Хазред не понимал Очевидно, для порядка. Потому что все заключенные сидят в яме, накрытые решеткой. Вероятность того что кто-нибудь из них попытается рискнуть и прорваться в ворота, ничтожна. Впрочем, о заключенных Хазред размышлял отвлеченно и без всякого интереса. Весьма смутно он еще мог припомнить о том, что в числе узников находится некий Гирсу, который вроде бы когда-то, очень давно, вечность назад, приходился Хазреду ближайшим другом…

«Ближайший друг»! Абсурд! Разве у карикуса могут быть какие-то «друзья»? Само представление о такой ничтожной, частной вещи, как дружба, выглядело теперь в глазах Хазреда смехотворным.

Серебряный доспех тихо мерцал в темноте. Медленно, размеренно текли в голове Хазреда мысли. Ему не приходилось прилагать никаких усилий для этого: идеи приходили сами собой, как бы извне, сразу сформированными.

И он понял, кто может стать его союзником в грядущей битве за Ифу. Это было так же естественно, как оставаться невидимым для посторонних глаз, как ощущать невероятную мощь, наполняющую все тело. Он уже привык к своему новому состоянию и едва ли мог возвратиться назад. Не всякий согласится на жертвы во имя борьбы за власть, но вряд ли найдется разумное существо, которое откажется от уже принадлежащей ему власти ради сомнительного удовольствия «вновь пережить простые радости».

Тзаттог появился рядом незаметно. Принц-упырь словно соткался из ночного воздуха. Даже Хазред с его чутким слухом не расслышал шагов в темноте. Просто тьма сгустилась рядом с ним, и из самого средоточия черноты раздался тихий голос:

– Я здесь.

Хазред повернулся к нему, улыбаясь.

– Ты всегда слышишь чужие мысли?

– Нет, - просто ответил Тзаттог, выступая вперед. Теперь Хазред мог хорошо различить его в бледном сиянии ночного светила. - Мысли созданий ничтожных для меня неразличимы, как писк насекомых, что летают в солнечном луче и живут только один день. Не прихожу я и на зов смертных колдунов, когда те в своем высокомерии надеются повелевать мною и пользоваться моими силами по собственному усмотрению. Но в твоем призыве я различил звон могущественного древнего серебра. Я как будто услышал отдаленный смех божества… Ты возбудил мое любопытство. Кто ты?

– Я отвечу, если ты назовешь себя, - отозвался Хазред.

– Я - порождение тумана, - сказал Тзаттог, и Хазред мгновенно уловил в его тоне неискренние нотки.

Принц-упырь явно лукавил. Самый распространенный вид лукавства, к которому прибегают подобные существа, имея дело с волшебными созданиями, чьи возможности они еще не оценили: сказанное Тзаттогом было правдой - однако не всей правдой, но лишь частью ее. И не самой существенной.

– Ты не просто порождение, сказал Хазред, улыбаясь. - Лучше бы тебе не кривить душой, если ты действительно желаешь моей помощи.

– Но с чего ты взял, смертный, что я нуждаюсь в твоей помощи? - удивился Тзаттог.

И опять Хазред понял, что его пытаются обмануть.

– Я не более смертный, чем ты, - проговорил Хазред. - Есть нечто, позволяющее мне, как и тебе, жить бесконечно долго. Но имеется в мире и нечто иное, губительное для таких, как мы. - И, не позволив Тзаттогу возразить, продолжил: - Ты нуждаешься в моей помощи, и я готов предложить ее тебе в обмен на твою. Но сперва ответь мне по всей правде - кто ты такой?

– Мое имя Тзаттог, - прозвучало из темноты, окутавшей принца-упыря, точно мантия. - Так называют меня создания тьмы. Если бы ты был одним из нас, тебе было бы довольно одного этого имени.

– Но я не один из вас, как ты выражаешься, - возразил Хазред. - Подобных мне не существует. И ты можешь называть меня Асехат.

– Это не настоящее твое имя, - помолчав, произнес Тзаттог.

– С чего ты взял? - удивился Хазред.

– Ты произнес его отчужденно.

– Возможно, с некоторых пор я ощущаю себя чуждым самому себе.

– Нет. - Тзаттог покачал головой. - Ты хочешь от меня искренности, а сам пытаешься меня обмануть.

– Клянусь тебе, Тзаттог, имя, которое я назвал, принадлежит мне…

– Как и доспех, который ты присвоил? - помолчав, спросил Тзаттог. Он говорил совершенно спокойно, просто, даже дружески. - Ты ведь вор, не так ли, Хазред?

– Ты знал мое имя! - возмутился Хазред. - Знал и все-таки задавал свои вопросы.

– Я уже объяснил тебе, что мысли некоторых существ я могу прочесть. Например, твои. Поэтому ты до сих пор и жив, а не валяешься на земле с переломленной шеей. В тебе есть какое-то необъяснимое могущество, которое меня привлекает… Оно открывает для меня твой разум. И с горечью я различаю в тебе лживость и способность присвоить чужое. Ты - не Асехат. Асехат - тот или та, кого ты обокрал.

– Я не совершал кражи! - возмутился Хазред. - Я освободил то существо…

– И где оно теперь? - В голосе Тзаттога явственно звучала ирония.

– Возможно, - медленно проговорил Хазред, - я превратился в него… в нее… я теперь и есть Асехат.

– Нет, - сказал Тзаттог, посмеиваясь, - ты Хазред. Ты был Хазредом и остался Хазредом. Асехат - недостижимое состояние для тебя, потому что ты слаб.

– Но с каждой минутой я становлюсь все сильнее. - Хазред провел ладонью по доспеху, и серебро засияло так ярко, что у Тзаттога слезы потекли из глаз.

Принц-упырь еще пытался противиться обаянию серебряного доспеха.

– Твое воплощение несовершенно, - сказал Тзаттог. - У доспеха не хватает пластины. Без нее ты никогда не сможешь закончить то, что начал, а ты даже понятия не имеешь, где искать недостающее.

– До сих пор я вполне довольствовался тем, что имею.

– Поверь мне, скоро этого окажется мало.

– Откуда тебе знать?

– Я знаю… - Тзаттог вздохнул. - Хорошо, я откроюсь тебе, Хазред-Асехат. Ты узнаешь обо мне то, что прежде я скрывал даже от самого себя. Время настало… Где она?

– Асехат? - брякнул Хазред, который постоянно думал только об одном - о странном существе с тремя круглыми глазами, взиравшими на мир с детским удивлением. О существе с крохотными жабрами, о существе с золотисто-коричневой кожей. Об Асехат, которая (если только возможно говорить о ней как о женщине) незримо присутствовала в душе троллока и определяла все его мысли и поступки.

– Асехат? - Тзаттог нахмурился, явно не понимая, почему собеседник вдруг произнес это имя, так невпопад. И внезапно рассмеялся. - Тебя поглотили мысли об Асехат, о том, как бы сделаться ею без остатка! Это опасно, потому что рядом с тобой всегда может оказаться некто, наделенный значительной силой и требующий к себе всего твоего внимания!

– Ты требуешь моего внимания? - делано удивился Хазред. Он был смущен тем, что так неосмотрительно позволил Тзаттогу заглянуть себе в душу.

– Если ты не будешь настороже, имея дело с таким, как я, ты будешь уничтожен, - спокойно объяснил Тзаттог. - Однако сейчас это не имеет значения. У тебя есть то, что мне необходимо.

– Моя сила? - Хазред дотронулся ладонью до доспеха, с удовольствием ощущая прикосновение гладкого металла. - Ты об этом говоришь?

Тзаттог тихонько рассмеялся.

– О, Асехат! Как же она могущественна! Она совершенно затмила твой разум! Твоя сила ничтожна по сравнению с моей, и если бы речь шла только о силе, то я не нуждался бы в твоей помощи. Нет, я говорю о женщине, которая пришла сюда с тобой. О Пенне, лучнице. О той, что поклоняется Архаалю, не зная истинной природы своего поклонения. Я помогу тебе, если ты отдашь мне ее. Она нужна мне.

– Я не понимаю, - признался Хазред.

– Чего? - Тзаттог смотрел на него с грустной, даже ласковой улыбкой. - Чего ты не понимаешь?

– Почему ты не можешь взять ее сам? У тебя было много возможностей сделать это.

– Нет, - сказал Тзаттог. - Смысл нашего союза в том, что он должен быть добровольным. Она обязана согласиться, иначе… Иначе я просто убью ее, а это не входит в мои планы. Мертвая женщина не имеет смысла.

– Живая зачастую тоже, - хмыкнул Хазред, но Тзаттог не поддержал шутки: он говорил о вещах, которые были чересчур важны для него.

– Она и я, королева и принц-упырь… Я искал такую много лет. Быть одним из высших порождений тумана - прекрасная доля. Видеть то, что вижу я, испытывать наслаждения, недоступные другим смертным и бессмертным… - Он улыбнулся. - Ты даже вообразить их себе не можешь, потому что для нас мир выглядит иначе, чем для вас. Оттого многие из нас и представляются вам такими уродливыми, искаженными… Мы прекрасны и гармоничны, а искажения - лишь следствие нашего соприкосновения с вашим миром… Но даже здесь я чувствую себя великолепно! И всегда у меня под рукой армия, стоит лишь призвать их, покорных моей власти, молчаливых, плаксивых, вечно одолеваемых желаниями… - Тзаттог покачал головой. - Но с тех пор как в мои мысли вошла мечта о королеве, я ни мгновения больше не наслаждался своей властью. Потому что меня сжигает страсть к чему-то гораздо более великому, нежели возможность повелевать ордами умертвий и наводить ужас на смертных.

Тзаттог схватил Хазреда за руку, и тот поневоле вздрогнул: какой холодной оказалась эта сильная рука!…

– Выслушай! Я открою тебе то, о чем еще ни разу не говорил вслух. На болотах я встретил ведьму. Она была в тот день весьма неосторожной, потому что ее поглощали мечты о любви. С ведьмами такое случается, хотя и нечасто. Она ступала по кочкам, которые раскачивались под ее босыми ногами, и длинный подол ее зеленого платья совершенно вымок и потемнел от влаги. Добравшись до трясины, она подобрала платье обеими руками, и ее ноги обнажились до самых колен. Она пробежалась по водной глади, и круги разошлись от прикосновения ее ступней, казалось, по всему болоту. Каждая травинка отозвалась ведьме, покачивая длинной головкой с белыми пушистыми волосками цветков. Видел ты такие болотные цветы?

– Да, - сказал Хазред. - Когда я был… собой… я принимался ужасно чихать, если пух от этих цветов попадал мне в ноздри.

Он произнес это без всякой печали по тем временам, когда был простым троллоком и страшно ругался, если ему доводилось расчихаться на болотах. Он начинал забывать, что такое печаль.

Тзаттог, казалось, читал в его душе, как в раскрытой книге. Принц-упырь улыбнулся:

– Когда-нибудь ты еще познаешь тоску по былому. Сейчас ты просто слишком молод для этого. Слишком много новых ощущений, слишком много возможностей открываются перед тобой. От этого кружится голова, и каждое удовольствие этого мира представляется абсолютным. Но когда грусть придет - а это неизбежно, - она станет всеобъемлющей, и ты утонешь в ней. Многие из нас печальны, хотя люди и прочие смертные отказываются понимать нашу печаль и обычно не верят ей.

– Я тебе верю, - сказал Хазред. - Но продолжай. Я никогда еще не слышал ничего подобного. Ведьма, которая грезит о любви! Клянусь Болотным Духом - должно быть, жуткое зрелище, ведь все ведьмы стары и безобразны.

– Однако та, о которой я говорю, была юной и поистине прекрасной, - задумчиво произнес Тзаттог. - Знаю, ты не готов поверить в такое… Однако при виде этой женщины я едва не захлебнулся от желания и смог сдержаться, только вцепившись зубами в собственный палец. Клянусь, я изгрыз себе руку! Ведьма источала призыв всем своим существом. Она была переполнена жизнью и страстно желала раскрыться навстречу другому живому созданию. И в то же время она была стара, невероятно стара. Меня отнюдь не обманула ее внешность: за оболочкой прелестной молодой девушки скрывалась тварь древняя, полная холодной мудрости. Она лишь позволила себе на время отринуть опыт прожитых столетий. Впрочем, этот обман не отталкивал и не пугал меня; напротив, он делал ведьму еще более желанной. Когда я неожиданно предстал перед ней, она не удивилась и, казалось, совершенно не испытывала страха. Я раздразнил ее моими поцелуями, и она потеряла голову от сладострастия. Она была так возбуждена, что даже не заметила, как я прокусил ей шею и осторожно влил в ее жилы мой яд. Знаешь ли ты, что мои жертвы никогда не находят в себе сил бежать?

– Разве? - Хазред постарался изобразить удивление.

Тзаттог кивнул:

– Все дело в этом яде. Когда жертва отравлена, она покоряется моей воле. Я никогда не оставляю выбора, ведь принудить слабое создание делать выбор - по меньшей мере жестоко, а я вовсе не жесток… Ведьма была счастлива в моих объятиях. Таких, как я, зачастую изображают отвратительными кровавыми чудовищами, но ведь это неправда. Ни один из нас не испытывает ненависти к другим существам - гнусное чувство, которым так гордятся наши так называемые жертвы. Поверь, мы, создания тумана, погружены в постоянную потребность любить. Моя ведьма знала это, когда отдавала себя мне - всю себя, целиком, до последней капли…

– Ты пил ее кровь? - поморщился Хазред.

Тзаттог смотрел на него печально.

– Я не вампир. Я знаю, как обращаться с кровью партнера, чтобы покорить его и доставить удовольствие ему и себе… Мой мир совершенно не похож на тот, в котором прозябают слуа…

– Я понял.

– Надеюсь… Отдыхая в моих объятиях, ведьма наконец рассказала мне историю о том, как сделалась молодой. Историю о мужчине, которого она завлекла на свое ложе, чтобы подарить ему наслаждение и забрать его мужскую силу. Она поклялась мне в том, что обмен был равноценным: «Он достигнет такого могущества, что его сила больше не понадобится ему. Он станет бессмертным, и ему не потребуется производить на свет потомство». Вот что она сказала…

Хазред заглянул в свое сердце и не нашел там больше ненависти к болотной ведьме. В этот миг он вдруг понял, что она его не обманула.

– И еще одну историю напоследок поведала мне моя возлюбленная, - продолжал Тзаттог ровным тоном. - Историю о желтой коже… Найдя ее на болотах много лет назад, моя ведьма подумала было, что обнаружила наконец способ возвращать себе молодость, но все оказалось иначе: желтая шкура, надетая на живое существо, прирастает к нему и изменяет его природу. Ведьма поведала мне об Игинуш, о созданной ведьмовскими чарами женщине-карлице, которая проживает множество жизней, одну за другой… И это воистину разные жизни, потому что, поменяв кожу, та женщина меняет и свою судьбу, и ее память стирается, искажается, истончается, и она никогда не помнит того, что было с ней прежде. Изменяются и ее внешность, и ее участь, и только ее природа остается неизменной.

Уже умирая - потому что все мои возлюбленные всегда умирают, пока я ласкаю их, - наслаждаясь сумерками и восхитительной, головокружительной слабостью, моя ведьма все еще смотрела мне в глаза и шептала пророчество. Пророчество о королеве умертвий, о той, что родится от женщины, проживающей сотни разных жизней… Так я узнал о той, которой суждено войти в мое бытие и сделать его воистину полным.

– Ведьма сказала тебе? - Хазред наморщил лоб. - И ты поверил?

– Конечно, ведь я был ее возлюбленным и убийцей, и никто на свете не мог бы любить ее сильнее, чем я.

– Я видел ведьму, и в ее хижине висела желтая шкура, - сказал Хазред. - Она была, поверь мне, жива-живехонька.

– Моя ведьма не умерла? Она сумела обмануть меня, чтобы я разжал объятия и оставил ее в покое? - Тзаттог рассмеялся. - Что ж, я рад услышать это. Обычно я не выпускаю возлюбленную, пока дыхание теплится на ее губах…

– Женщины коварны, - сказал Хазред. - Уверяют нас в одном, а на самом деле…

– Сейчас это не имеет значения, - оборвал Тзаттог. И прибавил, явно желая смягчить свою резкость: - Я действительно рад тому, что не смог убить ее. Но она заснула так крепко…

– Да она просто морочила тебе голову, - с горечью молвил Хазред.

– Как морочила ее тебе? - проницательно прищурился Тзаттог. - Что ж, я не удивлен. Но в ее пророчество я поверил безоговорочно. И продолжаю верить ему.

– Почему? Ведь она лгала тебе!

– Она не лгала в главном - она любила меня.

– Ну да, - пробормотал Хазред. - Она и меня любила. Это не помешало ей воспользоваться мною.

Тзаттог хмыкнул, показывая, что прекрасно знает, кем был тот мужчина, силу которого забрала болотная ведьма.

– Ты получил от нее кое-что взамен, - сказал Тзаттог. - А я нашел наконец королеву, которую она мне предрекала. Ту, которая изменит мою жизнь. Ваша спутница, женщина по имени Пенна. Она рождена от той, что проживает десятки жизней… Она способна победить в обстоятельствах, губительных для любого другого. Она слышит то, чего не слышат смертные, она видит там, где смертные слепы. Она - наша королева.

– Ты все время повторяешь это слово, - нахмурился Хазред. - Но что оно означает на самом деле? Что такое «королева»? Та, которой вы будете повиноваться? Ваша владычица? Или ваша жертва? Та, которую вы встретите с почестями, разукрасите драгоценностями и белыми цветами, а потом торжественно загрызете на алтаре в честь ваших темных божеств?

– Ты гораздо грубее, чем тебе следовало бы быть! - вздохнул Тзаттог. - Глядя на твой серебряный доспех, на наследие Асехат, я вправе был рассчитывать на большую душевную тонкость… «Королева» означает прежде всего владычица сердца. В моем случае - и в переносном смысле, то есть наилучшая возлюбленная из возможных, и в самом прямом. Мое сердце будет неуязвимо, если королева согласится занять трон.

– Подробнее, - потребовал Хазред.

– Она должна полюбить меня, - сказал принц-упырь. - Она должна отдаться мне добровольно. Я не могу применить к ней насилие. Я не смею и пальцем ее тронуть, потому что насилие разрушит магию и королева умрет, как любая простая женщина. В умершей королеве нет смысла.

– Ну так соврати ее, - предложил Хазред. - Поступи с ней так, как с болотной ведьмой. Впусти яд в ее жилы и отбери ее волю.

– Ты плохо слушал меня! - вспылил Тзаттог. - Я говорил о любви, а не о принуждении и не о совращении. Мне нужна добровольная жертва. Радостная и нежная. Поэтому я жду. Я преследую ее, запугиваю, но не трогаю, я спасаю ее от смерти, и я же ввергаю ее в опасности… Я веду сложную игру, цель которой - заинтересовать мою королеву, войти в ее мысли, стать частью ее судьбы. Тогда она неизбежно полюбит меня, ведь мое присутствие - это сладчайшая отрава, способная придать смысл любому существованию. Она всегда будет оборачиваться, чтобы удостовериться: Тзаттог рядом, он никуда не делся, он вечно стоит за левым плечом, верный страж, преследователь, спутник.

– Ладно, - поморщился Хазред. Разглагольствования Тзаттога о любви и «сладчайшей отраве» явно вызывали у него отвращение. - Я понял. Она должна стать твоей потому, что таково ее сокровенное желание. И ты из кожи вон лезешь, чтобы это желание у нее вызвать. Похвально. Ну а дальше-то что? Ну, переспит она с тобой, и ты даже не придушишь ее в первую же брачную ночь. А потом? Власть над миром? - Последние слова он произнес со злой иронией.

Тзаттог ответил доброжелательно и спокойно, как обычно разговаривает старший по возрасту и опыту с зарвавшимся мальчишкой, которого следует обучить хорошим манерам:

– Потом я и она - мы оба станем частью единой личности. Ни пола не будет у этого существа, ни возраста, не будет оно знать и предела своему могуществу. Потому что, сохраняя все превосходные свойства ночного существа и все его преимущества, оно наконец-то перестанет бояться солнечного света.

 

Глава тринадцатая

Пенна привычно всматривалась в ночную тьму. В былые времена ее часто отправляли в ночные караулы, потому что она видела в темноте лучше большинства соратников. Хотя почти все они подверглись магическим изменениям, усовершенствования касались не столько зрения, сколько физической крепости. Лучница же нуждалась прежде всего в умении хорошо видеть при любых обстоятельствах.

Что ж, думала в таких случаях Пенна, за все приходится платить. И за зоркие глаза - тоже. Бессонные ночи на страже не были для нее в диковину.

Теперь у нее появилось время подумать обо всем, что происходило в последние дни. Как ни странно, лишь Эгертон не вызывал у Пенны недоумения, хотя поведение мага и могло бы на первый взгляд показаться весьма непоследовательным: ведь он то спасал ее, то бросал на погибель, то держался чуть ли не враждебно, то вдруг, напротив, выказывал глубокую, искреннюю симпатию. Пенна понимала, что такое отношение могло быть продиктовано лишь одним: для Эгертона она оставалась исключительно интересным объектом для изучения. Если бы он счел это целесообразным, он бы недрогнувшей рукой препарировал ее, разрезал на кусочки и поглядел, что у нее внутри. Очевидно, Пенну спасло от вивисекции лишь одно обстоятельство - магу уже доводилось расчленять живых людей и ему для его изысканий попросту не требовалось вспарывать брюхо еще одному.

Что по-настоящему тревожило Пенну, так это неразбериха в крепости-тюрьме. Беспечные охранники-хедды, ненадежная решетка, яма, битком набитая заключенными… Что здесь происходит? Неужели все эти пленники действительно предназначены в жертву Ужасу Исхара? Троллоки действительно не скрывают своего преклонения перед этим жутким существом, пытаются задобрить его… Как будто Ужас Исхара можно задобрить.

И для чего здесь находится сама Пенна? Почему ее отпустили, доверили ей оружие, усадили на стену над воротами? От кого она должна защищать крепость?

Внезапно она услышала голоса.

Разговаривали двое. Сперва до девушки доносилось лишь невнятное гудение, но скоро она начала разбирать отдельные слова и фразы.

– Я перестану избегать солнца и стану выходить, когда захочу! - говорил один.

– Неужто ты скучаешь по солнечному свету? - вопрошал второй.

Первый тихо засмеялся:

– Меня мало интересует солнечный свет сам по себе. Никогда не верь россказням о ночных созданиях, которые якобы тоскуют по животворным лучам и зеленой травке… Все это сентиментальная чушь, не имеющая никакого отношения к реальности! Трава остается травой, и лично мне она милее в серебряном сиянии звезд… Слитые воедино мужчина и женщина, владыка и его владычица, - это невероятная свобода. От потребности избегать солнечных лучей, от потребности искать любовь, от необходимости в собеседнике… - Он помедлил, прежде чем закончить: - Возможно, это будет свобода от самого себя.

– О да, свобода, - медленно проговорил второй голос. - О да, я это понимаю. Я всей душой понимаю

это! Ну так слушай, я отдам тебе ту, которую ты вожделеешь, в обмен на помощь.

– Продолжай! - воскликнул Тзаттог (к тому времени Пенна уже узнала его голос и внимала его речам, дрожа от гнева и страха). - Продолжай, Хазред, я полон внимания. Почтительного внимания, если тебе угодно.

– Угодно, еще как угодно! - хмыкнул Хазред. - Я отдам тебе лучницу, и она падет в твои объятия, полная трепета… Но мне нужна небольшая армия…

– Ты получишь ее, - обещал Тзаттог. - Сотни преданных умертвий придут на мой призыв, и я брошу их на твоих врагов. Назови имена тех, кто должен быть уничтожен.

– Я желаю захватить город Ифу и стать там карикусом, - надменно произнес Хазред.

– О! - молвил Тзаттог. - А в Ифе об этом знают?

– Нападение будет внезапным.

– Как я слышал, карикус избирается советом жрецов.

– Жрецы вот уже пятнадцать лет не могут прийти к определенному соглашению. Престол карикуса успел остыть и покрыться коркой льда.

– И ты намерен растопить этот лед своей задницей?

– Что-то вроде того, - скромно признался Хазред. - Я пришел к выводу, что жрецов следует немного подтолкнуть в определенном направлении. Чтобы они приняли наконец правильное решение. Думаю, что с армией умертвий за спиной я добьюсь избрания.

– Почти не сомневаюсь в этом, но… Как ты намерен заплатить мне?

– Я уже сказал: я отдам тебе лучницу.

– Ты забываешь о главном условии - о добровольности.

– Я отдам ее тебе так, что она испытает самую добровольную добровольность на свете. Пора раскрывать объятия, Тзаттог, потому что она уже здесь. - Хазред повысил голос: - Пенна! Иди сюда! Я ведь знаю, что ты подслушиваешь!

Девушка выступила вперед, держа лук наготове. Она хмуро переводила взгляд с одного собеседника на другого.

– Я не вещь, Хазред, чтобы ты мог распоряжаться мною.

Серебряный доспех переливался, как перламутр, в мягком свете звезд.

Хазред широко улыбнулся:

– Разумеется, ты не вещь. Ты женщина, Пенна. Прекрасная молодая женщина, невзирая на твои неестественно длинные пальцы и прочие магические искажения. А теперь, умоляю, оторви от меня свои взоры и обрати их на того, кто сгорает от любви к тебе.

Пенна молча пожирала глазами Хазреда. Тот, ничуть не смущаясь, продолжил:

– О да, дорогая, я знаю, что неотразим и все такое и что отвести от меня взгляд бывает непросто. Как женщины, так и мужчины умирают от любви ко мне. Но ты не из их числа. Ты свободна и самостоятельна, поэтому… Поэтому ты достойна истинной любви.

– Архааль, помоги мне! - вскричала Пенна. - По-твоему, я должна броситься на грудь этому живому мертвецу?

– Архааль не слышит тебя, - сурово бросил Хазред. Он перестал улыбаться, и его лицо сделалось жестким. - Он не может услышать тебя. Ты - урод, принявший облик молодой женщины, я знаю о тебе все. Только одно существо в состоянии полюбить тебя, и это существо - здесь, полное нежности и желания принять тебя в свои объятия. Не понимаю, почему ты до сих пор стоишь перед нами, точно дубина, и грозишь нам своим луком.

– Тзаттог хочет убить меня, - пробормотала Пенна.

– Любая любовь есть убийство, - пожал плечами Хазред. - Я познал любовь и сразу же после этого познал смерть. Я знаю, о чем говорю. Полюбив, ты умираешь в возлюбленном и, в свою очередь, убиваешь его.

– Очень красиво! - хмыкнула Пенна. - Почему же я не верю тебе?

– Потому что ты испытываешь страх. Это естественно, - объяснил Хазред.

Пенна молчала. Молчал и Тзаттог. Он просто любовался девушкой и покусывал губы, мечтая о мгновении, когда познает эту нежную плоть и сольется с нею воедино. Им предстоит любовное соитие, которому не будет конца. На мгновение Пенна встретилась с ним взглядом и поразилась нежной печали, которая наполняла глаза принца-упыря. Одними губами он произнес: «Королева».

И в тот же миг Пенна поняла: у нее больше не осталось сил сопротивляться. То, о чем грезит Тзаттог, непременно сбудется, хочет того Пенна пли нет. От воли девушки больше почти ничего уже не зависело. Куда бы она ни бежала от своей судьбы, судьба неизбежно будет наступать ей на пятки. И когда бы она ни обернулась, судьба окажется у нее за спиной и встретит взгляд Пенны прямым, открытым взглядом. Так осужденного на смерть берут за плечо с коротким «пора» и ведут на плаху.

Пенна открыла рот, чтобы в последний раз возразить принцу-упырю… и в этот самый миг раздались громкие, отчаянные вопли.

Ужас Исхара пришел.

* * *

Хедд по прозвищу Шрам храпел, привалившись к стенке и нимало не заботясь о том, что десять пар глаз с ненавистью смотрели на его изуродованную физиономию. Никто из узников не поднимет руки на Шрама - это бесполезно. Убийство соглядатая никому не принесет свободы, а вот заточение после этого станет поистине мучительным: ведь стражники-хедды, совершенно очевидно, не озаботятся убрать труп.

Гирсу сидел на земле, подтянув колени к подбородку. Он был рад тому, что Пенне удалось избежать тюрьмы. Троллок не мог, конечно, в точности знать, какова участь женщин, попавших в эту яму, но не без оснований подозревал, что ни одна из узниц не избежала насилия. Ужас Исхара не слишком разборчив. Что бы там ни говорили впечатлительные эльфы о «жертвоприношениях девственниц», которые якобы практикуют троллоки, - все это сентиментальная чушь. Ужасу Исхара абсолютно безразлично, кого пожирать.

Гирсу ощущал странное беспокойство, которое мешало ему заснуть. Неоформленные мысли щекотали его сознание. Он как будто что-то знал, но потом забыл и теперь лихорадочно пытался сообразить, что такое это было… Иногда вдруг вспыхивали догадки. У него вроде бы был друг, который погиб… Но если этот друг был по-настоящему близким и действительно погиб, то почему же Гирсу никак не может вспомнить его имя? И не только имени - он и лица своего друга уже не помнил. Или же Гирсу только кажется, будто когда-то рядом с ним находилось близкое существо? Может быть, воображение разыгралось? Но, насколько знал Гирсу, с воображением у него обстояло не слишком хорошо. Как всякий воин, он не позволял себе мечтать и видеть призраков. Вот еще! Он обязан иметь ясный взгляд на вещи. А если у воина во время сражения все двоится перед глазами, да еще какая-нибудь полуоформленная греза над головой кружит - битву сразу можно считать проигранной. Точка.

Так был у Гирсу друг детства или такового вовсе не имелось?

Гирсу не знал ответа. Он поражался собственному безразличию к своей судьбе. Он закончит свои дни в сырой яме, в обществе худших представителей болотных племен. Да и сам он ничем от них не отличается - убийца, бродяга, нарушитель всех возможных законов.

Уныние овладевало троллоком, гнуло его к земле. Хотелось закопаться как можно глубже в мягкую болотную почву и исчезнуть. Перестать думать, чувствовать. Превратиться в растение - без мыслей, без забот. Как это было бы хорошо!

Растение не ведает страха смерти. Растение вообще не ведает страха…

Страх. Он выползал из всех щелей, он таился в ночной тьме, он был повсюду, и от него не существовало укрытия. Гирсу в панике огляделся по сторонам. Как будто ничего не изменилось: все та же яма, все те же блестящие в темноте глаза. И каждый готов вцепиться в глотку каждому… Тяжелое дыхание узников было единственным звуком, нарушавшим тишину.

Потом до слуха Гирсу донесся новый звук. То было еле слышное чмоканье. Внутри Гирсу все сжалось от ужаса. Чмоканье повторилось. Гирсу ни мгновения не сомневался в том, что звук ему не почудился. Нечто приближалось к решетке, закрывающей яму.

В панике Гирсу подумал о заклятиях, наложенных на решетку. Наверняка то жуткое, что движется сквозь ночь, не сумеет проникнуть в яму. Нужно только лечь на самое дно, вжаться в землю, закрыть глаза и вообще избавиться от всяких мыслей - как бы перестать существовать. И тогда чудовище пройдет мимо, не заметив Гирсу и остальных.

Троллок уже хотел было поделиться этой спасительной мыслью с остальными, но тут нечто темное нависло над самой решеткой и заслонило звезды. Мрак сделался абсолютным. Этот мрак был живым. Его смрадное дыхание достигало самого дна ямы. Он шевелился, вытягивая щупальца. Отчетливо слышалось негромкое постукивание зубов (или то были когти?) - как будто чудовище там, снаружи, выражало таким образом свое полное довольство. Затем оно опять чмокнуло.

Тело Гирсу покрылось липкой испариной. Троллока ничуть не удивляло то обстоятельство, что все его товарищи по несчастью застыли, точно камни, не в силах пошевелиться. Страх парализовал их. Всех, даже Шрама, который теперь не спал и трясся так сильно, что это ощущалось всеми обитателями ямы: все-таки хедд был довольно массивным существом.

«Решетка, - думал Гирсу, из последних сил вцепившись в надежду на заклятие. - Решетка не поддастся».

«На что ты рассчитываешь? - возразил Гирсу второй голос, и троллок не мог понять, кому принадлежал этот второй, полный скептицизма голос, ему самому или же тому забытому, неведомому другу, с которым Гирсу вроде как неустанно спорил по самым разным поводам. - О чем ты молишься, глупец? Если это пришел Ужас Исхара - а судя по всему, именно так дело и обстоит, - вы все обречены, и решетка вас не спасет. Вы предназначены ему в пищу. Вы - жертва. Троллоки не любят разводить долгие церемонии с плясками и песнопениями. Они кормят свое божество обильно и деловито. Им нет нужды выманивать Ужас Исхара из болот, завлекая его ритуалами. Ужас Исхара приходит сам».

«Но… решетка… заклятие…» - слабо возражал Гирсу сам себе. Слова звучали жалко и неубедительно, и он сам понимал это.

«Дурак! - откровенно веселился внутренний голос. Гирсу понимал, что близок к настоящей истерике, но никак не мог совладать с собой. Он готов был хохотать в голос над собственной глупостью. - Дурак! - твердил он себе. - Как ты мог поверить в существование истинного заклятия? По-твоему, хедды в состоянии овладеть настоящей магией? Посмотри на Шрама! Неужто Шрама тебе недостаточно, чтобы понять, каковы на самом деле хедды? Эти тупицы провели вас лишь потому, что вы все - еще большие тупицы! А ведь умно: будь охранниками тюрьмы троллоки, ты бы сразу заподозрил подвох. Троллоки - большие хитрецы, а хедды слывут простодушными. Обычное роковое заблуждение: чем больше мускулов, тем меньше ума. И нет ничего проще, чем пропасть, попавшись на эту удочку!»

К несчастью, тот, второй голос оказался совершенно прав. Если заклятие и существовало, то лишь в воображении запуганных, сбитых с толку узников. Ужас Исхара не испытывал ни малейших затруднений с решеткой. Щупальце монстра обхватило решетку и одним сильным рывком отбросило ее в сторону. Затем извивающаяся конечность, похожая на толстую змею, спустилась в яму, обвилась вокруг одного из пленников и в мгновение ока вытащила его наружу. Кричащий, отбивающийся, дрыгающий ногами, он мелькнул над головами остальных… и вскоре теплая противная жидкость потекла в яму, а чавканье сделалось громким: монстр оторвал своей жертве голову и с хрустом разгрыз ее, после чего принялся за туловище.

Никогда раньше Гирсу не верил в то, что в минуты смертельной опасности не попытается отразить врага, а напротив - сожмется в комочек и, истекая постыдным липким потом, будет просто трястись от страха и молить Болотного Духа о том, чтобы монстр там, наверху, избрал себе следующей жертвой кого-нибудь другого…

Рядом с Гирсу захлебнулся рыданием какой-то троллок. Огромный щуп Ужаса Исхара обвился вокруг шеи несчастного. Впрочем, в одном тому повезло - монстр мгновенно сломал ему шейные позвонки, так что жертва погибла сразу и была съедена уже мертвой.

И вдруг прозвучал громкий, решительный голос:

– Бегите, олухи!

Голос этот как будто разрушил злые чары, сковавшие волю узников. Гирсу вскочил на ноги и задрал голову. Он снова видел звезды - очевидно, Ужас Исхара отошел со своей добычей чуть в сторону, чтобы трапезничать без помех.

– Выбирайтесь наружу! - кричал некто, стоявший на краю ямы. А затем, к удивлению Гирсу, назвал его по имени: - Гирсу, ты еще здесь? Цел?

– Я здесь! - завопил Гирсу. И вдруг ледяной холод окатил его душу. Он сообразил, что совершенно не знает, кто его окликнул. Друг? Враг? Может быть, Ужас Исхара всегда играет со своей жертвой, прежде чем пожрать ее?

В яме, набитой пленниками, началось настоящее столпотворение. Узники как будто очнулись от забытья пробужденные к жизни этим громовым голосом. Троллоки, ижоры, даже хедд - все ринулись наружу. Давя друг друга, карабкаясь по отвесным стенам, становясь друг другу на головы и плечи, они лезли на свободу.

Наверху было немногим светлее, чем в яме. Бледный свет далеких звезд размазывался по земле, и видны были стремительные тени, скользившие повсюду. То и дело вспыхивали огромные красные глаза. Гирсу не столько увидел, сколько почувствовал странный тяжелый запах, исходивший от этих существ. Во рту появился привкус железа, и Гирсу вскрикнул:

– Умертвия!

Негромкий смех прозвучал совсем близко. Обернувшись, Гирсу увидел фигуру, всю словно бы облитую серебром. Только на плече у светящегося имелась прореха, такая темная, что сквозь нее, казалось, можно было разглядеть бездну преисподней.

– Беги! - сказал серебряный, подталкивая Гирсу к выходу. - Беги, и кого бы ты ни увидел рядом - знай, это враг! Но не убивай, не пытайся сражаться с ним, а просто уноси ноги. Беги, пока я еще помню, кто ты такой!

– А кто ты? - спросил Гирсу. Он помедлил немного, потому что ощущение близости разгадки снова зашевелилось в душе и принялось его мучить. - Я ведь знаю тебя?

– Да, - сказал серебряный. - Мы были друзьями. У тебя был друг, Гирсу. И… прощай. Если мы встретимся еще раз, я не вспомню о тебе.

Гирсу не смог признаться в том, что первым забыл о своем друге. Но он испытывал радость оттого, что не ошибался в своих предположениях: близкий друг существовал на самом деле. И сейчас он спасал Гирсу от гибели.

Радость была такой сильной, что на миг Гирсу избавился даже от томительного страха перед Ужасом Исхара. А затем страх вернулся.

Монстр никуда не исчез. Он ворочался в толпе разбегающихся пленников, хватал своими щупальцами сразу по несколько жертв и рвал их на части. Смрад вздымался волнами.

Гирсу услышал рядом с собой тихое, ласковое:

– Не сопротивляйся…

Нежные, но невероятно сильные руки обняли его в темноте. Холодное худое тело прижималось к телу Гирсу, губы лихорадочно шарили по его щеке и шее. Неожиданно он ощутил легкую боль за ухом, остренькую, но, как ни странно, приятную. Некто приник к нему поцелуем. У Гирсу закружилась голова и одновременно с тем беспокойство, страх, усталость, разочарование, душевная тоска все мучительные чувства разом оставили его. Он все глубже погружался в блаженную пустоту.

А затем он внезапно увидел того, кто дарил ему это блаженство. Троллок видел его так ясно, словно рядом загорелась огромная лампа. В следующее мгновение он сообразил, что это всего лишь ночное светило вышло из-за облаков и залило землю таинственным, но ярким сиянием.

Рядом с Гирсу стояло на редкость неприятное с виду существо: крючковатый нос, острый подбородок, гигантские глаза с пылающими пульсирующими зрачками, которые то расширялись, то сужались до точки. Кровь размазалась по его подбородку и губам. Кровь Гирсу.

Вид ее отрезвил троллока. Он ничего не знал о способности некоторых порождений тумана подчинять себе жертвы, впуская им в жилы сладкий яд, но отвращения, охватившего Гирсу, оказалось довольно, чтобы стряхнуть наваждение. Со всех ног он бросился к выходу из тюрьмы. Кругом бежали, кричали, размахивали руками другие освобожденные узники, а рядом с ними мчались умертвия. Ужас Исхара продолжал бушевать у них за спиной, уничтожая без разбору всех.

Существо в серебряном доспехе шагало неспешно и величаво. Ужас Исхара не мог причинить ему вреда. Ужас Исхара вообще не видел этого существа, родственного ночному светилу, такому же прекрасному и недоступному.

На краткий миг в толпе беглецов Гирсу заметил обезображенную физиономию Шрама. Хедд почти сразу же канул в темноту - он боялся, и не без оснований, что, очутившись на свободе, бывшие его товарищи по несчастью выместят на нем свою досаду. Прочих хеддов Гирсу не видел - возможно, они погибли в щупальцах Ужаса Исхара, превратившись из тюремщиков в жертву.

Но где же Пенна? Где лучница?

«Беги! - приказал себе Гирсу. - В этой суматохе ты все равно не сумеешь ее найти».

Рослое - почти в два роста взрослого троллока - существо летело над головами бегущих. Оно медленно взмахивало огромными крыльями, и тьма изливалась с них на землю густыми потоками.

* * *

…Когда Ужас Исхара пришел в маленькую крепость, Пенна вдруг поняла, что сил бороться за жизнь у нее больше не осталось. Она так и не постигла, в чем был смысл ее появления на свет. Ради чего она выжила в болотах? Зачем нужно было овладевать мастерством лучницы, подвергаться магическим трансформациям, тренироваться, воевать - жить? Зачем все эти годы она упорно цеплялась за жизнь?

Пенна потеряла ответ на все эти горькие вопросы. Она знала лишь одно: ей необходима передышка. И единственное, что могло дать ей полный и совершенный покой, была смерть. Но умирать она боялась.

– Осталась еще одна возможность, - совсем близко услышала она приглушенный мужской голос.

Она подняла глаза и увидела Тзаттога. Он смотрел на нее с бесконечным состраданием, и впервые за все это время принц-упырь не вызвал у девушки страха. Напротив, она вдруг испытала приятное чувство полного доверия к нему.

Кто всегда был рядом? Кто не убил ее, хотя имел десятки возможностей сделать это? «Архааль, помоги мне! - подумала Пенна. - Если я начну бросаться в объятия всякого, кто не воспользовался возможностью убить меня…»

Но эта мысль была последней здравой мыслью в ее бедной гудящей голове.

– Иди ко мне, - прошептал Тзаттог. - Прижмись к моей груди. Будь моей. Я дам тебе покой и безопасность. Войди в мою душу и стань ее владычицей. Тебя ждет моя нежность. Клянусь не причинять тебе вреда! Есть еще одна возможность избавиться от усталости и боли. Еще одна, помимо смерти, - моя любовь. Маленькая смерть, после которой наступает бессмертие.

– Я не хочу бессмертия, - залепетала Пенна. Но она уже пала - противиться принцу-упырю не оставалось ни сил, ни желания.

– О, - засмеялся Тзаттог, - это хорошее бессмертие, радостное.

И она с удивлением поняла, что счастлива. Она может подарить радость этому сильному, могущественному созданию! Оно, способное порвать голыми руками крепкого воина, дрожит перед ней. А как благоговейно он прикасается к ее телу! Какие сладкие у него поцелуи! В объятиях принца-упыря Пенна слабела, обмякала, обвисала. У Тзаттога все плыло перед глазами. Давно он не испытывал подобного наслаждения. Жизненная энергия Пенны наполняла его новыми силами, дарила счастье, граничащее с экстазом.

Неожиданно он понял, что Хазред - или Асехат - в серебряном доспехе сделался меньше ростом. Это могло означать лишь одно - сам Тзаттог вырос, сделался крупнее. Принц-упырь тихо засмеялся сквозь зубы, и Пенна отозвалась счастливым полувздохом-полустоном. Это был последний вздох, сошедший с ее губ.

Тзаттог осторожно положил на землю ее обессиленное тело и выпрямился. Огромные черные крылья с шумом развернулись за его плечами. Тзаттог запрокинул голову и разразился громовым хохотом.

Он не сразу расслышал, как Хазред говорил:

– Так вот она, твоя любовь? Ты попросту сожрал ее!

Тзаттог сверкнул глазами:

– Как ты смеешь?

Но существо в серебряном доспехе не так-то просто было запугать. Хазред фыркнул:

– Будь ты вампиром, ты бы просто напал на жертву и высосал из нее всю кровь. Тут все ясно и почтенно. Такова природа вампиров, они нуждаются в живительной влаге. Но тебе, великому порождению тумана, королю умертвий, потребовалось обставить это дело более торжественно, чем эльфийское ритуальное пение в честь цветения первого цветочка в лесах Нальраэна - Презрительная гримаса исказила лицо Хазреда при этом сравнении. Он представил себе эльфов, и его чуть не стошнило.

Очевидно, Тзаттог испытывал по отношению к обитателям Нальраэна похожие чувства, потому что содрогнулся от отвращения.

– Ты!… - прошипел он. - Молчи!

– Почему? - Хазред задрал голову и бесстрашно уставился на крылатого, огромного, полного новой мощи принца-упыря. - Ты разочаровал меня! Ты сделал то, что делают твои так называемые недруги-вампиры, но снабдил самый обычный поступок высокими словесами о любви, смерти, блаженстве, покое… Тебе попросту требовалась эта девица, чтобы набраться сил. Эта девица и ее душа. И ты ликуешь, потому что получил желаемое, только и всего. - Хазред покрутил головой. - Знаешь, что это мне напоминает? Все едят кашу и называют ее кашей, и только один извращенец поливает кашу соусом и называет ее пищей богов.

– В этом отличие плебеев от аристократии, - с высоты своего гигантского роста бросил Тзаттог. - Ни один аристократ не откажется от соуса и в жизни не признается в том, что его каша - вовсе не пища богов. Впрочем, твое сравнение хромает. К тому, что произошло сейчас, это не имеет ни малейшего отношения. Проклятье, хоть ты и напялил на себя магический доспех, ты остался тупым и циничным, как все троллоки!

– Природу не переделаешь, - сказал Хазред. - И я рад этому.

– Потому что ты плебей, - вздохнул Тзаттог. - Тебе не познать прелестей соуса.

– Разве ты не говорил, что мое сравнение хромает?

– Оно подобно тебе самому: то хромает, то нет. Разве твой доспех не лишен одной пластины?

– Не пытайся меня запутать и не переводи разговор на отсутствующую пластину, - огрызнулся Хазред.

– В конце концов, мне это все безразлично, - сказал Тзаттог. - Ты помог мне сломить ее гордость, и я благодарен тебе. Я не стану ничего тебе доказывать. Ты присутствовал при великом таинстве и ничего не увидел - просто потому, что ничего не захотел увидеть.

Он положил руку на грудь и услышал еле слышный, ласковый голос Пенны:

– Как хорошо, как спокойно мне на моем троне, о мой господин! Как я люблю этот холодный трон твоего сердца!

Тзаттог наклонился над бездыханным телом и коснулся еще теплой щеки.

– Теперь мы никогда не расстанемся, моя королева.

Голос Пенны отозвался еле слышно:

– Никогда…

* * *

Погоня продолжалась всю ночь. Умертвия и освобожденные узники мчались бок о бок, слыша, как сзади хрустят и ломаются ветки и по лужам хлюпают огромные, как корабельные канаты, щупальца. Чудовище то настигало тех, кого считало своем добычей по праву, то отставало от беглецов, чтобы насладиться пожиранием очередного несчастного.

Священная река Ошун медленно катила свои воды по заболоченной местности. Леса здесь были густыми, деревья - широколистными. Время от времени тут встречались кости животных и прочих существ. Они лежали на земле вместе с опавшими листьями и сгнившей травой.

Приближение рассвета заставило умертвий разбежаться в поисках укрытия. Порождения тумана прятались в пещерах, под корнями деревьев, в ямах, полных веток и прошлогодней листвы. Многие, особенно ящероподобные с их влажной кожей, страдали от безжалостных солнечных лучей, а гниляки разлагались быстрее обычного - почти мгновенно.

Ужас Исхара неожиданно прекратил погоню. Очевидно, он был сыт. Кроме того, подобно всем могущественным созданиям этого мира, Ужас Исхара никогда подолгу не задерживал своего внимания на ничтожных тварях и не снисходил до мести им. Во всяком случае, Хазред очень на это надеялся.

Первые солнечные лучи коснулись земли, и влага небольших озер, разбросанных по всему болоту, ослепительно вспыхнула расплавленным золотом. По реке пробежала рябь, как будто Ошун была живым созданием и содрогалась в предвкушении новых наслаждений, которые несет с собой новый день.

Солнце медленно поднималось из-за горизонта.

Тзаттог замер на месте, глядя на восхождение солнечного диска. Было видно, что лишь колоссальным напряжением воли он подавил в себе желание немедленно бежать в тень и закапываться в землю, зарываться, уходить как можно глубже в темноту… «Не бойся, мой господин, - неслышно шелестел в груди Тзаттога голос Пенны. - Я сумею защитить тебя, как ты защитил меня. Я дарую тебе бесстрашие перед лицом дневного светила. Я с тобой, мой господин, я - твоя королева, и я приказываю тебе не бояться, не бояться и стоять с высоко поднятой головой. Солнце не посмеет причинить тебе вред».

Абсолютно белая кожа принца-упыря не видела солнечного света бесконечно долгое время. Черные глаза, полные тьмы, болезненно щурились. Высоченная фигура Тзаттога в черном плаще с золотыми узорами была по-настоящему величавой, когда яркий луч скользнул по ней. Принц-упырь даже не вздрогнул, хотя все его естество сжалось, точно в ожидании удара кнутом.

Глаза его загорелись алым, как бывало в минуты сильного волнения или ярости. Солнце, древний враг любящих ночь, занимало престол, и Тзаттог бросал ему вызов. Жар обжег нежную кожу принца-упыря. Ему показалось, что его опускают в кипящее масло, таким болезненным было прикосновение света. Щеки его порозовели, и он, не выдержав, опустил на голову капюшон.

Перед глазами плыли красные спирали. Тзаттог едва мог удерживать равновесие.

«Я помогу тебе, - говорила Пенна. - Ты не обязан жариться на солнце. Это так по-плебейски - иметь загорелую кожу! Мне нравится твое белое лицо. Я люблю твое белое лицо. Сбереги его для меня. Носи капюшон, о мой господин! Не стыдись этого… Я помогу тебе держаться прямо. Я буду твоими глазами. Закрой свои, не смотри ими на мир, иначе слишком яркий свет высушит их и сожжет…»

Плотно сомкнув ресницы, Тзаттог почувствовал себя гораздо лучше. Он действительно видел сквозь веки. Он смотрел на мир глазами Пенны! Он видел каждую травинку, каждую волну на реке, каждую жабу на берегу… До чего же отчетливо они освещены! Таким мир совершенно не нравился Тзаттогу. И как это другие, дневные, твари могут существовать в подобных условиях? Как это неаристократично, как бесстыдно - позволять другим рассматривать себя во всех подробностях! Кому какое дело - есть ли на твоем лице морщины, складки, бородавки, пятна, шрамы? Никакой деликатности, никакого простора для воображения!

«Таким был мой мир, - объясняла Пенна. - Когда привыкаешь, начинаешь находить в нем особенную прелесть. Приучаешься даже не замечать чужих недостатков, хотя для того, чтобы это умение пришло, надо прилагать усилия… В твоем мире, мой господин, все приглушено, все благородно, все таинственно… Я счастлива, что могу быть причастной к твоему миру, и сделаю все, чтобы ты не страдал в моем».

– Ну что, - прокричал Хазред, широко улыбаясь, - идем? Я хочу к закату быть уже под стенами Ифы.

* * *

Хазред приложил немало усилий к тому, чтобы со стен Ифы не заметили приближающуюся армию нежити. Атаку назначили на полночь.

Солнце уже скрывалось за горизонтом. Тзаттог провожал его взглядом, испытывая глубокое облегчение. Как хорошо, что существует благодетельница-ночь! Он расправил плечи, предвкушая наступление глубокой тьмы.

Гирсу старался держаться в стороне от предводителей небольшого отряда, которому предстояло существенно увеличиться ночью. Умертвия придут на зов своего господина и к полуночи будут готовы атаковать Ифу. Кроме того, к армии Хазреда наверняка присоединятся все те твари, которыми кишат здешние берега, и среди них травник и тинник…

Говорят, в Ифе живут Речные Девы. Вот бы встретить их! Если город падет к ногам Хазреда, Гирсу непременно попытается свести знакомство с таинственными обитательницами вод.

О Девах неизвестно почти ничего. Они избегают встреч с такими, как Гирсу. И не потому, что боятся, а просто не считают нужным тратить свое драгоценное внимание попусту. Гирсу и ему подобных запросто можно сбить с толку, одурманив обещанием любовных ласк и видом обнаженных прелестей… но только зачем? Толку-то все равно никакого, разве что утопится сдуру влюбленный троллок. А кому нужен дохлый троллок? Практически никому, кроме местных трупоедов, да и то на очень короткое время.

И все же было бы хорошо увидеть Речных Дев…

Гирсу старался избегать общества своего бывшего друга - создания в серебряном доспехе. Оно все чаще называло себя Асехат, и непонятно было, мужское это имя или женское. Если при лунном сиянии доспех светился, точно живой факел, то в солнечных лучах он горел ослепительно, и глядеть на него было больно. С каждым мгновением становилось все яснее, что в доспехе заключено невероятное могущество.

У Гирсу даже возникала странная, еретическая мысль о том, что сам носитель доспеха, как бы его ни звали, Хазред или Асехат, понятия не имеет, какие силы он пытается присвоить и использовать. Да, мысль определенно еретическая. Лучше держать ее при себе.

И Гирсу заставил себя размышлять о вещах гораздо более ортодоксальных: о пиве и вообще о выпивке, о метательных топорах и о состязаниях в меткости, где мишенями служили пленные враги (чем дольше бедняга оставался в живых, тем больше очков набирал тот, кто метал дротики и топорики), о доброй драке, о родной деревне, куда он вряд ли теперь сможет вернуться… Эти мысли причиняли Гирсу боль, зато они были куда безопаснее, чем раздумья о природе доспеха и того, кто этот доспех носит.

Перед самым закатом на берегах Ошуна внезапно появился новый человек. Соразмерность его фигуры заставляла предположить, что это именно человек, да и держался он совершенно по-человечески: настороженно и в то же время самоуверенно. Кожа у него не зеленая, руки довольно толстые. Ну, по сравнению с теми палочками, которые торчат из ижорских рукавов, разумеется. Глаза - определенно странные. Гирсу ни у кого таких еще не видел. Время от времени в глубине его зрачков возникал образ жуткого монстра, похожего на Ужас Исхара. Как будто некогда человек этот видел чудовище и навсегда запечатлел его облик в своем взоре.

Незнакомец приблизился к Хазреду (на Гирсу и прочих он вообще не обратил внимания) и остановился.

Хазред надменно повернул к нему голову:

– Мы встречались?

– Не знаю, - спокойно отозвался незнакомец. - Тебе видней. Как, по-твоему, - встречались мы с тобой или нет?

– Назовись, - потребовал Хазред. Ему не хотелось отвечать прямо.

– Мое имя Эгертон, - молвил незнакомец, и вдруг на его одежде ярко вспыхнуло несколько изображений мантикоры.

– Тоа-Дан! - воскликнул Тзаттог, подходя. - Я знаю этот символ…

Эгертон окинул мимолетным взглядом внушительную фигуру принца-упыря и сразу же отвел глаза.

– Я пришел к нему. - Он указал Тзаттогу на существо в серебряном доспехе. - Я хочу говорить с ним. Дай мне время для беседы, это важно. Я не враг.

– Что ж, беседуйте, а я послушаю… - молвил Тзаттог. И чуть усмехнулся. - Я вижу, что ты мне не враг, можешь не беспокоиться и ничего не объяснять.

Маг из ордена Тоа-Дан опять посмотрел на принца-упыря, на сей раз задержавшись дольше. Что-то в его улыбке показалось Эгертону странно знакомым. У тоаданца вообще было не слишком много опыта в общении с порождениями тумана, особенно улыбающимися, однако сейчас в ответ на усмешку Тзаттога в памяти мага что-то отозвалось. И вдруг вся кровь отхлынула от лица Эгертона, от волнения он пожелтел, как старый пергаментный лист. Монстр в его глазах ожил и подобрался, словно готовясь к прыжку, и оскалил пасть. Эгертон глубоко втянул воздух ноздрями.

– Пенна! - прошептал он, не сводя изумленных глаз с принца-упыря.

«Я здесь, - уловил он голос девушки. - Я в безопасности. Я с моим господином. О, какое блаженство - быть его королевой!»

– Глупая девчонка, ты подарила ему такое могущество, о каком он прежде и мечтать не смел! - воскликнул Эгертон, мало заботясь о том, что его услышат Тзаттог и Хазред, да и прочие - любой, кто подойдет достаточно близко.

«Но я этого хотела - отдать ему все, чем владею… Мне не нужно никакого собственного могущества, никакой личной магической силы. Я хочу только одного - покоя, и он дал мне мой сладкий, мой вожделенный покой».

– В обмен на твою жизнь, на твою неповторимую личность, на твои возможности… Дура! - потеряв самообладание, закричал Эгертон.

«А ты? Как относился ко мне ты? Может быть, ты меня любил? Желал мне счастья? Тебя интересовали только мои возможности! Смешно даже представить себе такое! Все это время ты лишь наблюдал за мной, как за подопытным животным. Ты ставил свои эксперименты и смотрел, что получится, если причинить мне боль тем или иным способом, - звучал в мозгу Эгертона голос Пенны, он становился все более уверенным и громким и теперь уже заполнял все сознание мага. - Ты никогда не любил меня. А Тзаттог - он меня любит. Он со мной нежен. Я - его королева»

– Не стану отрицать, я не любил тебя и не относился к тебе с должным уважением, однако я никогда не посягал на твою личность, - ответил Эгертон угрюмо. - Впрочем, сейчас уже поздно что-либо делать. Ты лишилась физического тела. У тебя больше нет собственной воли. Глупая женщина. Ты могла… могла стать… - Он задохнулся и не смог продолжать.

А Пенна спокойно ответила:

«Я сделала свой выбор. Я предпочла мое собственное потаенное королевство всему миру. Если Тзаттог захочет, он завоюет для меня весь мир, но это меня не беспокоит. Меня больше ничто не беспокоит. Я счастлива».

– Да, - вздохнул Эгертон. - Ты воистину счастлива. Никогда не следует доверять женщине. Если даровать ей свободный выбор, даже самая гордая охотно выберет рабство.

В ответ на эту тираду Тзаттог вдруг протянул руку и провел кончиками пальцев по щеке Эгертона. В этой ласке было столько интимности, что Эгертон содрогнулся от отвращения.

– Никогда больше так не делай, - процедил он сквозь зубы.

Голос Пенны отозвался:

«Хорошо… Как прикажешь».

А Тзаттог хихикнул. Сейчас, в рассеянном свете сумерек, лицо принца-упыря выглядело женственно-прекрасным. И внезапно Эгертон понял: поглотив личность Пенны, принц-упырь приобрел не только ее способность существовать при свете солнца - и, возможно, унаследованное от матери умение сбрасывать старую кожу, когда она становится негодной, и вместе с ней избавляться от старых воспоминаний и шрамов. (Эгертон не сомневался в том, что принц-упырь найдет способ сберегать необходимые ему сведения и быстро восстанавливать память, если это потребуется.) Пенна передала своему возлюбленному еще и немалую толику женственности. При жизни Пенна никогда не мечтала о женской судьбе для себя. Она не представляла себя у очага, окруженной детьми, ласковой возлюбленной, хитрой любовницей, умной женой. Она всегда была дочерью десятка солдат, их общим ребенком неопределенного пола, меткой лучницей, талисманом отряда, единственной выжившей из всех.

Но, отдав себя Тзаттогу, она поистине расцвела. Она перестала бояться. Она превратилась в ласковую возлюбленную, хитрую любовницу, умную жену. Это влияние оказалось настолько сильным, что Тзаттог не смог противиться ему.

«Алхимия, - думал Эгертон, - забавная наука. То есть она не должна быть забавной, но… Хотел бы я знать, отдают ли себе отчет эти двое, что они приобрели и чего лишились, согласившись на алхимический союз с другим существом? Поистине, мне повезло, как не везло, наверное, еще ни одному магу из нашего ордена! Сейчас я получил редчайшую возможность изучить сразу двоих алхимически измененных… Оба претерпели метаморфозу совсем недавно, и их поведение сходно: они привыкают к своему новому состоянию. Но скоро они станут абсолютно различны. Наверное, я напишу об этом книгу… если останусь в живых».

Хазред молча смотрел на Эгертона. Что-то в поведении мага настораживало Хазреда, но торопить и задавать вопросы Хазред не спешил. Ему хотелось, чтобы Эгертон сам заговорил о том, ради чего явился.

И Эгертон наконец обратился к Хазреду:

– Ты похож на существо, которое недавно родилось на свет.

Хазред вздрогнул. Не такого начала их беседы он ожидал. Выпрямившись во весь рост, бывший троллок проговорил:

– Не понимаю, о чем ты. Мне достаточно лет, чтобы претендовать на титул, который должен принадлежать мне по праву.

– Какой титул? - не понял Эгертон.

– Карикуса в Ифе.

– Ты рассчитываешь стать верховным жрецом? - поразился Эгертон.

Хазред пожал плечами:

– Не вижу в этом ничего невозможного. У меня - армия, у них - трон. Обмен легко может состояться.

– Что ж, - только и сказал на это Эгертон, - после Катаклизма возможно не только это…

– На что ты намекаешь? - нахмурился Хазред.

– На тебя. И не намекаю, а говорю прямо. Ты. Кто ты такой?

Вопрос польстил Хазреду, это было очевидно, и Эгертон вдруг догадался еще об одной детали, которую прежде упускал из виду: Хазред на самом деле очень молод. Чрезвычайно молод. Впрочем, юный возраст никогда не был помехой для того, кому уготованы великие свершения. Скорее, наоборот. Молодые легче убивают и легче умирают, потому что еще не сомневаются в бессмертии. Твердая убежденность в собственной - и чужой - смертности приходит с возрастом.

– Кто я? - переспросил Хазред. - Я - Асехат. Я - Хазред. Я - тот, кто сядет на престол в Ифе. Я - тот, кто посмеет возвысить свой голос до божества.

– Да нет же, - поморщился Эгертон. Он ничего так не желал сейчас, как сбросить Хазреда с небес на землю. - Я имею в виду не твои воображаемые титулы, а нечто более реальное. Ты похож на троллока, но эти нелепые доспехи делают тебя чем-то вроде бесполого червя, наделенного интеллектом. Небольшим, но все же интеллектом. Поэтому я и спрашиваю - кто ты такой. Я никогда таких не встречал, а расширять познания - моя специальность.

Хазред почернел лицом от гнева.

– Воистину, таких, как я, ты не встречал и никогда не встретишь! Но для начала запомни: я не бесполый червь! - воскликнул он. И тут же в памяти, опровергая последнее утверждение, услужливо возникла болотная ведьма…

Эгертон внимательно наблюдал за ним. Любому стало бы не по себе под этим проницательным взглядом.

– Да? - после долгой, выразительной паузы переспросил маг, подняв бровь. - Так ты вовсе не бесполый червь? Но кто же ты, в таком случае?

– Я бесподобен, - сказал Хазред, вспомнив слова Асехат. - Другого такого же, как я, не существует. Мне не требуется пара. Я бессмертен, поэтому мне не нужно заботиться о размножении.

– Понятно, - вздохнул Эгертон. И без дальнейших разговоров вытащил серебряную пластину.

При виде этого предмета Хазред задрожал. Он переводил взгляд с Эгертона на вещь, которую маг держал в руках, и трясся так сильно, что даже зубы у него постукивали. Наконец он не выдержал. Сдавленно зарычав, он набросился на Эгертона и выхватил у него пластину.

– Это… мое! - задыхаясь, крикнул Хазред. - Моя плоть! Моя!… Не смей присваивать то, что тебе не принадлежит!… Моя!…

Эгертон отступил на несколько шагов. Обезумевший Хазред приложил пластину к плечу, закрывая дыру в доспехе, и вдруг молния пронзила тело бывшего троллока. Серебряный доспех вспыхнул так ярко, что зрачки наблюдавших за этим пронзила острая боль. Казалось, Хазред превратился в живой факел. Волны белого света пробегали по пластинам. Послышался звон, высокий и чистый, и вдруг ослепительное свечение погасло.

Доспех перестал существовать. Он превратился в кожу - в новую кожу нового существа, в котором едва можно было угадать черты прежнего Хазреда. Оно было как будто выше ростом, тоньше и вместе с тем даже на вид ощутимо сильнее: рельефные мышцы бугрились на руках и ногах, отчетливо проступали на спине. Гладкая кожа сияла серебром. Теперь она покрывала все тело Хазреда, до кончиков пальцев.

Его лицо стало казаться маской - но маской живой, способной гримасничать, улыбаться, хмуриться. Огромные выпуклые глаза, абсолютно правильные дуги бровей - и ни носа, ни рта. Веки отсутствовали, новый Хазред не моргал - очевидно, тонкого покрытия из серебра было достаточно для того, чтобы его глаза не страдали. Немигающий этот взор мог бы смутить кого угодно.

Голос Хазреда звучал теперь гулко и внятно, его слышали абсолютно все, к кому он был обращен, невзирая на дальность расстояния. Очевидно, решил Эгертон, на самом деле Хазред теперь не «разговаривает» в прямом смысле этого слова, а посылает ментальные импульсы прямо в мозг тех, до кого желает донести свое сообщение.

– Убедились теперь? - звенел голос Хазреда прямо в головах всех, к кому он обращал свою речь (Эгертон подозревал, что в числе этих «избранных» были он сам, Тзаттог и, возможно, Гирсу). - Асехат, как я и утверждал! Я сяду на престол карикуса в Ифе, я буду разговаривать с божеством-создателем! Я обращусь к нему по имени и сделаюсь самым великим владыкой на Лааре!

* * *

Город Ифа вырисовывался во тьме - вожделенная и недостижимая цель, словно бы окутанная мягким спасительным покрывалом ночи. С тех пор как доспех сомкнулся на теле Хазреда, бывший троллок чувствовал в себе многочисленные перемены и был им чрезвычайно рад. Он стал значительно сильнее - теперь одним движением руки он с легкостью мог переломить шею ижору или даже троллоку. Это наполняло его великолепным ощущением власти над другими живыми существами. Кроме того, Хазред начал видеть в темноте. По правде говоря, в темноте он теперь видел даже лучше, чем при солнечном свете.

Все развивалось как нельзя лучше. Хазред наблюдал за тем, как темные волны порождений тумана накатывают на городские стены. Навстречу атакующим бежали воины из Ифа - море вздымающихся над тьмой факелов. Скрежет и крики разносились над болотами, звон оружия, пронзительный визг воинских кличей; казалось, сама ночь агонизирует… Крыланы наискось перечеркивали луну, их кожистые крылья беззвучно взмахивали, гоняя мертвый ветер. Гончие тумана мчались сквозь тьму, их большие ступни шлепали по земле, а шипы пронзали ночь и, казалось, заставляли ее корчиться от боли. Торопились навстречу врагу гниляки, их желтые зубы были оскалены в ухмылке, а разлагающаяся плоть клочьями списала с костей.

Меч в руках Тзаттога светился бледно-синим. Казалось, принц-упырь участвует в сражении лишь потому, что его это забавляет. Пенна затаилась. Ее присутствия в душе принца-упыря почти не ощущалось. Тзаттог не хотел думать, что ее огорчает кровопролитие или, того хуже, пугает смертельная опасность. Возможно, она просто заснула и теперь отдыхает. «Не разочаровывай меня, - думал он, мысленно обращаясь к Пенне. - Будь такой, какой я хочу тебя видеть! Будь сильной и безжалостной. Желай насилия! Упивайся вместе со мной сладкими мгновениями, когда жизнь внезапно покидает чужое тело и превращается в ничто, в прах, в пустой звук!»

Самого Тзаттога никогда не переставала восхищать легкость, с которой нечто живое и сильное превращается в лишенную души оболочку. В этом виделась некая особенная магия, доступная абсолютно всем, даже самым тупым из хеддов.

Со стен Ифы в атакующих полетели зажженные тряпки, пылающие связки соломы. Несколько умертвий превратились в живые факелы, другие порождения ночи отбежали подальше и, остановившись вне пределов досягаемости горящих снарядов, принялись вопить от злобы.

Навстречу армии порождений тумана выступили защитники Ифы - гурры и таугарты. С гуррами-воителями Гирсу, да и другие троллоки и хедды сталкивались лицом к лицу впервые. Гирсу видел, как разбегаются его товарищи, и не мог винить их за это: противник выглядел устрашающе. Только умертвия и такие упрямцы, как сам Гирсу, да еще хедд по прозвищу Шрам остались на месте. Ярко-зеленая кожа гурров сияла в лунном свете. Мускулистые тела воителей были обнажены, если не считать набедренных повязок, но почему-то Гирсу подумалось, что пробить эту жесткую шкуру будет потруднее, чем разрубить иной доспех. Морды гурров, вытянутые, с крепкой верхней челюстью и маленькими приплюснутыми носами, выглядели устрашающе. По углам ртов у них свисали длинные тонкие усы, как у сомов. «Похоже на пиявок, присосавшихся к губам», - подумал Гирсу, покрепче сжимая боевой топорик. Он разжился этим оружием случайно, обобрав какой-то безымянный труп, найденный по пути. Теперь в этом топорике сосредоточились все надежды Гирсу. «Хорош был бы я троллок, если, вооруженный подобным образом, обратился бы в бегство!» - думал Гирсу.

Первое столкновение было ужасным. Гурры обладали не только физической мощью, но и поистине яростным, диким нравом. Добежав до противников, они начали крушить всех подряд, не разбирая, кто перед ними. Отрубленные головы и конечности летели в стороны. Зачастую жертвы не успевали даже поднять меч, чтобы встретить удар.

Гирсу и Шрам встали спина к спине, готовясь обороняться. Здоровенный гурр вырос перед ними, точно из-под земли. Гирсу видел его извивающиеся усы совсем близко - протянув руку, троллок мог бы коснуться их.

С громким ревом Шрам поднял свою дубину, которую удерживал единственной уцелевшей рукой, и обрушил ее на голову гурра. Тот явно не ожидал подобной атаки и не успел отреагировать. Крепкий череп гурра треснул, и воитель повалился на землю. Шрам отбросил его пинком, а затем широко ухмыльнулся.

– Вот так я с ними разговариваю!

Гирсу не ответил - на него бежал еще один гурр, с кривым коротким мечом в руке. Больше не раздумывая, Гирсу метнул топорик. Лезвие вонзилось бегущему в середину груди и застряло там. Одним прыжком Гирсу подскочил к врагу и выдернул свой топор.

Гурр был ранен, но помирать не собирался. Он атаковал Гирсу, нанеся ему сразу несколько бешеных ударов мечом, один за другим. Гирсу отбил лишь один, от второго увернулся, но третий зацепил его бок. Гирсу заорал от гнева и отшатнулся. В этот миг Шрам ударил гурра по коленям дубиной и заставил упасть на землю. Вдвоем они добили гурра-воителя.

– Они слишком сильны даже для нас с тобой, - задыхаясь, проговорил Гирсу. - Проклятье, я могу истечь кровью.

Шрам мельком глянул на рану и покачал головой.

– Больно, но не опасно. Перевяжи, я пока тебя прикрою.

– Как это вышло, - пробормотал Гирсу, туго обматывая бок полосой, оторванной от набедренной повязки убитого гурра, - что я бьюсь бок о бок со шпионом и предателем из числа хеддов?

– Ну, ты ведь многого обо мне не знаешь, - заметил Шрам, хмурясь навстречу очередному гурру и готовясь встретить его нападение. Хедд расставил ноги пошире и удобнее перехватил свою дубину. - А если без лишних разговоров - то здесь всего двое живых и нормальных, это ты да я. Все остальные либо мертвы, либо ненормальны.

С громким хеканьем он треснул дубиной бегущего гурра. Тот споткнулся, однако удержался на ногах и в свою очередь набросился на Шрама. Гирсу затянул последний узел на повязке и вступил в битву. Топорик вонзился в шею гурра в тот момент, когда враг собирался рассечь хедда пополам огромным мечом.

– Фу ты, - проворчал Шрам, - долго мы так не продержимся. Послушай-ка, троллок, ты хоть понимаешь, за что мы сражаемся?

* * *

Некоторое время сражение велось с переменным успехом: атакующие то приближались к воротам города, то откатывались назад. Повсюду кипели стычки, поле боя было усеяно трупами. Армия умертвий редела, но из областей, затянутых туманом, возникали новые… Впрочем, Хазред не мог не замечать, что порождения тумана с каждым разом становились все слабее: все меньше приходило гончих, крыланов, крепких, покрытых панцирями человекообразных насекомых, все больше выползало гниляков, тупых, распадающихся на части при первом же удачном ударе…

Внезапно Хазред заметил на стене Ифы троих гурров-шаманов. Теперь, когда серебряный доспех сомкнулся на теле Хазреда, он обрел новое зрение, куда более совершенное, чем прежде. В темноте Хазред отлично видел своих недругов. Все трое - высокие, тонконогие и тонкорукие, с бочкообразной грудью и впалым животом, они были вооружены тощими посохами из прикрученных веревками веток. И тем не менее эти создания, какими бы жалкими они в глазах Хазреда ни выглядели, обладали серьезным могуществом.

Уже многие из нападающих лишились воли и способности убивать, они просто ползли по равнине, жалобно завывая. Чары струились над полем битвы. Шаманы переступали с ноги на ногу, шевелили посохами и повторяли заклятия на непонятном для Хазреда языке

Следовало покончить с ними как можно скорее. Хазред признал к себе Эгертона.

– Видишь тех троих?

– Их трудно не видеть - их посохи просто сияют магической мощью, - ответил Эгертон.

– Убей их, - приказал Хазред.

Тоаданец выглядел удивленным:

– Ты хочешь, чтобы я один выступил против троих гурров-шаманов? По-моему, ты переоцениваешь мои силы!

– Я хочу, чтобы ты победил их, - произнес Хазред, и в его тоне звучала такая твердая убежденность в успехе, что даже на Эгертона это произвело впечатление.

– Магия огня, которой я владею, истощает мои силы быстрее, чем мне бы хотелось, - предупредил Эгертон. - Но, что еще хуже, я не смогу защитить себя должным образом.

– Значит, ты погибнешь за мое дело! - воскликнул Хазред. Маг услышал, как он скрипнул зубами. - Это достойная смерть, и… - Хазред приблизил лицо к глазам Эгертона.

На миг тоаданцу показалось, что странное среброликое создание с огромными круглыми глазами заполняет собой весь мир, а сам Эгертон превращается в крохотную букашку, в очень малую и незначительную часть этого мира. И единственный способ выжить в этих новых условиях - полностью покориться Хазреду. Да что там выжить! Это был единственный возможный способ существовать, вожделенный, желанный, сладкий… У Эгертона подкосились ноги, он едва не упал на колени. И лишь последним усилием воли он отклонил магическую атаку.

– Я понимаю, - немеющими губами проговорил тоаданец, - что ты хочешь сделать… но не сделаешь…

– Ты выступишь против этих шаманов! - спокойно сказал Хазред. - Ты желаешь это сделать. И ты сделаешь это ради меня. Ступай.

Он слегка подтолкнул Эгертона ладонью.

Маг отвернулся. Он весь дрожал, его покрывала испарина. Ему стало страшно. «Что же это за создание, - думал он, - если оно чуть было не покорило меня? А ведь тоаданца не так-то просто подчинить себе! До сих пор я считал, что это вообще невозможно…»

Он с трудом перевел дыхание.

«И все-таки ему это не удалось, - пришла следующая мысль, - потому что я до сих пор свободен. Будь это не так, я не смог бы думать о подчинении… о его способности меня контролировать… я бы просто повиновался, не задумываясь и не задавая вопросов…»

С этим Эгертон побежал навстречу гуррам-шаманам.

Они заметили противника и дружно развернулись к нему навстречу. Один из шаманов - длинная тонкая фигура в развевающейся косматой мантии, черный силуэт на фоне пылающих костров - вскинул зажатый в руке посох. Эгертон развернул к нему ладони и с силой вытолкнул из своего тела двух саламандр. Разрывая кожу его рук, огненные ящерки взлетели в воздух. Их хвосты по-прежнему находились в руках Эгертона, а невероятно удлинившиеся тела плясали и извивались в ночной тьме. Обе ящерки стремились дотянуться до чужих магов.

Навстречу саламандрам полетели фиолетовые и синие огни. Саламандры хватали эти горящие магические шары зубами и проглатывали их, другие отбрасывали ударами лап - и непрерывно росли, увеличивались в размерах, делались ярче и сильнее.

Но несколько шаров все же прорвали оборону, и волосы у Эгертона вспыхнули. Обе руки Эгертона были заняты; а если бы он, пренебрегая опасностью, все же поднес руку к голове, то лишь усилил бы горение. С громким отчаянным криком Эгертон продолжал удерживать ящериц, а огонь лизал его голову, подбираясь к глазам.

Неизвестно, чем закончилось бы это испытание для Эгертона, если бы Хазред вовремя не заметил беду, случившуюся с его «ручным магом». Мановением серебряной руки Хазред подозвал к себе одну из гончих тумана и отдал приказ.

Гончая помчалась к горящему тоаданцу, но глядела она не на мага, а по сторонам, выискивая кого-нибудь, кто подходил бы для ее целей. Гончей требовался кто-то живой, с кровью в жилах. Таковым оказался свой же солдат из числа освобожденных из ямы ижоров.

Этот не удрал при виде гурров-воителей лишь потому, что страх парализовал его. Некоторое время он просто сидел на земле, а затем нашел в себе силы встать и побежать вперед. И вдруг эйфория охватила его. Он думал о том, что великий предводитель Хазред, могущественный серебряный воин и маг, почти божество, обещал своим соратникам богатство, славу, власть над всем Исхаром! После падения Ифы все, кто поддерживал Хазреда, сделаются знатными господами. И все они равны в своем преклонении перед Хазредом.

Солдат твердо верил в это. И до последнего не догадывался о том, что на уме у гончей тумана. И даже когда та с тихим шипением вонзила клыки ему в шею, продолжал считать, что в этом нет ничего страшного или опасного. Глаза его уже туманились, и смертельная слабость разливалась по всему телу, а солдат так до сих пор ничего и не понял. Он продолжал грезить о величии Хазреда.

Гончая со ртом, полным крови, отбросила от себя вялое тело. Нужно было спешить: приказание господина прозвучало более чем ясно. Порождение тумана подбежало к горящему магу и окатило его обильным кровавым фонтаном. Густая жидкость разлилась по голове, по лицу и плечам Эгертона. Огонь, терзавший плоть мага, зашипел и погас. Эгертон ощущал мучительно болезненное жжение на лице, и особенно на веках и губах. Тоаданец выронил своих саламандр, и те убежали, стелясь по земле.

Несмотря на увечья, которые нанес Эгертону огненный шар, маг испытывал странную благодарность к своим недругам. Боль окончательно избавила Эгертона от потребности во всем повиноваться Хазреду. Остатки магии подчинения разрушились, Эгертон снова был свободен.

Он упал на землю, прижимаясь обожженным лицом к прохладной влажной почве. А вокруг продолжала кипеть битва.

* * *

Пенна проснулась.

Мягкая, первозданная темнота окутывала ее. Девушка была погружена во мрак, подобный тому, который предшествовал ее рождению. Она тихо засмеялась, и тотчас негромкий мужской голос окликнул ее:

– Моя королева?

– Я здесь, повелитель, я здесь… Что происходит?

– Ничего, что стоило бы твоего внимания.

– Ты взволнован.

– Тебе показалось.

Она зевнула, потянулась и снова рассмеялась от радости.

– Тебе хорошо? - спросил он.

– Блаженство! - воскликнула она. - Как я благодарна тебе, Тзаттог! Мы вместе!

– Мы будем вместе навсегда, - отозвался он. - Постарайся отдохнуть.

– Я только и делаю, что отдыхаю, - заявила Пенна. - Я царю в твоем сердце. Это самое приятное занятие на свете.

Тзаттог не ответил. Прямо перед ним стоял таугарт - здоровенный человекоящер с массивным туловищем, гораздо более крупным, нежели у гурров. Жесткие, поблескивающие в пламени факела чешуйки покрывали его тело, как броня. Зеленая морда чудовища скалилась прямо в лицо принцу-упырю.

Тзаттог уклонился от удара огромной секиры, которой размахивал таугарт, а затем взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Сверху он мог обозревать поле боя и священный город Ифу. Она лежала перед ним как на ладони, словно Тзаттог уже завоевал ее и вошел внутрь.

Лунный снег переливался в струях воды, играл в пене фонтанов, рассыпался мириадами серебряных брызг в прудах и каналах. Несколько раз Тзаттог замечал Речных Дев, прекрасных, холодных, любопытных. Они высовывались из ручьев, и влага стекала по их обнаженным плечам и груди.

Вдали, на болотах, виднелось белесое пятно тумана, в котором шевелились, готовясь выйти наружу, новые умертвия. Но это пятно было очень далеко.

Солнце пыталось лизать восточный край горизонта. Пока что едва-едва. Море огня - факелы в руках сражающихся - плескалось по равнине, «брызги» его заметны были между деревьями в роще.

Сверху Тзаттог видел то, что еще недоступно было взору Хазреда, продолжающего сражение у стен Ифы: для серебряного существа эта битва была безнадежно проиграна.

И, широко взмахивая кожистыми крыльями, Тзаттог покинул поле боя. Он летел навстречу туману, который вновь выпал на болотах. Он возвращался домой.

* * *

– А где это - Тугард? - спрашивала Игинуш, наверное, уже в сотый раз.

И в сотый раз Ринан Сих терпеливо отвечал:

– Я не знаю…

В конце концов Ринан Сих нарвался на выговор. Игинуш остановилась посреди болота, широко расставив пухлые, похожие на бочонки ножки, и подняла кулаки.

– Что ты вообще знаешь, Ринан Сих? Какой ты еще глупенький!… А стремишься к самостоятельности. Все вы такие. Отпустишь вас - и потом хлопот не оберешься, вечно приходится вызволять из беды. Вот была у меня дочка, знаешь? Пока она оставалась маленькой да при маменьке - все у нее было в порядке. А после выросла и что удумала? Сбежала с солдатами! И где она теперь? Что с ней случилось? - Она положила ладошку на грудь. - А материнское сердце все изболелось… Хоть ты будь моей отрадой. Хочешь в Тугард? Ладно, пойдем в твой Тугард. Мамочка проводит. Мамочка все знает. Только ты мне расскажи, где этот Тугард находится, и мы непременно туда доберемся. Мамочка всех болотных чудовищ для тебя голыми руками порвет. Вот этими самыми руками.

Она показала на свои пухленькие ручки и воинственно тряхнула головой.

Ринан Сих слушал ее с возрастающей тоской. Он не смел признаться даже самому себе, что безнадежно заблудился. И не только на болотах, где без опытного проводника немудрено потерять дорогу. Нет, что гораздо, гораздо хуже, - он заплутал в собственной жизни. После пожара в Хеннгале Ринан Сих как будто утратил частицу самого себя.

Он потерял счет дням. Игинуш постоянно находилась рядом, бодрая и деятельная. Она выискивала пищу - съедобные коренья, каких-то грызунов, которых она приносила всегда освежеванными, так что Ринан Сих был избавлен от необходимости спрашивать, что это за очередная тварь и годится ли сей предмет в пищу. Не задавая вопросов, а зачастую и не глядя в «тарелку» (которую, как правило, заменяли плотные листья каких-то растений), Ринан Сих поглощал трапезу. И каждый раз наутро удивлялся тому, что до сих пор не отравился и по-прежнему остается в мире живых.

Зато Игинуш, по-видимому, блаженствовала. Она находилась в своей стихии, и у нее имелся спутник - собеседник, милое (с ее точки зрения) и абсолютно беспомощное существо, целиком и полностью зависящее от нее, от Игинуш. На него она изливала тонны материнской заботы. В новом своем воплощении - в новой коже - Игинуш была чрезвычайно любвеобильной. Еще бы! Ведь на сей раз она отчетливо вспомнила о том, что у нее была дочь, прелестная малютка. Сердце Игинуш расширилось, ему требовалось вместить как можно больше объектов обожания. И Ринан Сих сделался одним из них. Если уж говорить совсем честно, то единственным. Пока. Потом, возможно, этих объектов станет больше.

– Мне нужно в Тугард, - твердил он. - Ты знаешь, куда следует идти?

– Мы на правильном пути, милый, - с улыбкой отвечала Игинуш, которая не только совершенно не

представляла себе, в какой стороне этот самый Тугард

находится, но и вообще не отдавала себе отчета в том,

что они с ее спутником куда-то целеустремленно направляются. Она просто бродила по болотам, кормилась сама, кормила Ринана - и была счастлива.

Несколько раз Ринан Сих делал попытку удрать, но Игинуш всегда настигала его и мягко журила за то, что он подвергал опасности свою драгоценнейшую жизнь.

– Здесь такие жуткие твари водятся! - стращала она. - Ты без меня далеко не отходи, если твоя жизнь так же дорога тебе, как и мне. - И умилялась: - Ах ты, мой голубчик! Как быстро вырос! Все вы хотите поскорее стать взрослыми, чтобы бросить мамочку одну… Нехорошие дети. Неблагодарные.

Ринан Сих отвечал ей взглядом, полным тоскливой ненависти.

Он видел, что она не пытается наложить на него заклятие. Игинуш вообще не владела магией, она сама по себе была мощным магическим артефактом - и, кажется, не отдавала себе в этом отчета. Находиться вблизи от Игинуш означало с неизбежностью подвергаться воздействию заключенных в ней сил. И никакой защиты, никакой возможности избегнуть чар. Даже бегство здесь немыслимо.

Однажды утром Игинуш проснулась раньше обычного и разбудила своего подопечного.

– Идем! Скорей! - Она трясла его за плечо.

Он с трудом разлепил веки. Ноги у него гудели, он чувствовал себя совершенно разбитым.

– Что случилось, Игинуш?

– Скорей! - От возбуждения Игинуш вся тряслась. - Ты должен это увидеть! Тебе придется объяснить мне, что это такое.

– Да о чем ты говоришь, Игинуш? - Ринан Сих позволил себе чуть-чуть повысить голос. Обычно он избегал резких интонаций в разговоре с Игинуш, потому что самозваная мамочка в таких случаях пускалась в длинные - и совершенно невыносимые - монологи о необходимости почтения к родителям.

– О чем я говорю? - Желтое лицо Игинуш потемнело. - Да разве ты не видел того же сна, что и я?

– Нет, моя дорогая. Не видел. Я вообще не вижу снов.

– Там случилось что-то…

Она размахивала руками, указывая сразу во всех направлениях, и разобрать, что она имела в виду, оставалось невозможным.

– Что случилось? - осторожно спросил Ринан Сих.

– Нечто. Грандиозное и вместе с тем… Нет, я ничего не понимаю! Как странно, - доверчиво сказала Игинуш, поднимая на своею спутника ясные глаза, - я вижу, но не понимаю, а ты - ты умный, ты все понимаешь, но ничего не видишь. Поэтому-то так необходимо, чтобы ты оставался со мной! Пока ты один, ты слепой, точно новорожденный звереныш. Тебя любой может убить и съесть. Но мамочка этого не допустит.

Она побежала, ловко перепрыгивая с одной болотной кочки на другую, а Ринан Сих потащился за ней следом. Сегодня утром о завтраке речь даже не зашла, хотя обычно Игинуш будила «сыночка» только после того, как приносила что-нибудь съедобное. Она всегда настаивала на том, чтобы он хорошо питался.

И впрямь произошло нечто значительное, потрясшее мир болот, если Игинуш так разволновалась, думал Ринан Сих. Может быть, хотя бы часть загадок будет разгадана. Хотя после Катаклизма Лаар полнится загадками, и вместо одной разрешенной тотчас возникают две новые.

Они шли целый день, пока не начали валиться с ног от усталости. Игинуш позволила им передохнуть лишь на короткие ночные часы, а с первым проблеском света возобновила путешествие. Скоро на тропинке Ринан Сих увидел мертвеца. Это было отвратительное существо - сплюснутая человеческая голова на теле гигантского богомола. Мощные челюсти судорожно сомкнуты, и из них до сих пор торчит чья-то откушенная конечность. Над трупом летали жирные насекомые.

– Это здесь! - сказала Игинуш, хватая Ринана за руку и вытаскивая его на равнину.

Ринан Сих задохнулся.

Перед ним в рассветных лучах открылась поистине жуткая и завораживающая картина.

Впереди высился, сверкая и переливаясь, чудесный город. А перед ним на равнине лежали трупы, белели кости, мертво поблескивали обломки оружия. Грандиозная битва произошла здесь совсем недавно. Когда Ринан Сих ступил на равнину, несколько крылатых существ с недовольными хриплыми криками поднялись в воздух. Ринан Сих вздрогнул, машинально закрывая голову руками, но тревога его была напрасной: он всего лишь спугнул стервятников.

– Гляди! Гляди! Ты опять не туда смотришь!

Игинуш приплясывала на месте, переступая с ноги на ногу и притоптывая. Ее лицо светилось ядовито-желтым светом, как случалось с ней лишь в минуты очень сильного волнения.

– Гляди же!

И Ринан Сих наконец увидел…

* * *

Эгертон очнулся, когда солнце уже взошло, и поразился царящей вокруг тишине. Только что была ночь, пылали факелы, топотали ноги, глотки исторгали вопли… Ему казалось, что он лишь на мгновение опустил веки. Удивительное ощущение, сбывшаяся мечта тысяч людей: оказавшись посреди смертельной битвы, закрыть глаза, - а открыв их, обнаружить себя в совершенно другом месте, безопасном и красивом.

«Неужели я так надолго потерял сознание?» - смятенно подумал Эгертон. Он ощупал свое лицо и поморщился. Левую половину покрывали ожоги, брови и волосы сгорели. Жуткое уродство, должно быть. И болезненно. Исцелить себя самостоятельно Эгертон не мог - на это его умений не хватало. Что ж, невесело усмехнулся он, самое время появиться какому-нибудь разъяренному врагу и взять добычу голыми руками.

И, словно он вызвал их из небытия одними только мыслями, на краю долины появились две фигуры. Эгертон прищурился, морщась от боли (веки у него распухли). По крайней мере одна фигура была человекообразной. Возможно, там человек… А вот кто с ним рядом? Неужели гном? Нет, откуда бы здесь взяться гному…

Эгертон пошевелился и встал. Попробовал шагнуть - получилось. Пошатываясь, он двинулся навстречу незнакомцам. Ему показалось, что он узнает одного из них. Солнце светило Эгертону в глаза, так что он не был уверен… Поэтому он остановился и громко крикнул:

– Хеннгаль!

Те двое замерли, а потом более высокий отозвался:

– Кто ты?

– Эгертон!

– Я Ринан Сих. Я был в Хеннгале. Что здесь произошло?

Игинуш выскочила вперед:

– Нет, это был мой вопрос! Я - Желтая Игинуш, и я тоже была в Хеннгале. Мы оба выбрались оттуда, когда пожар уничтожил весь этот милый городок… Там была моя дочь, знаете? У меня была дочь! Да, так вот, я - Желтая Игинуш, и я спрашиваю тебя: что здесь произошло?

– Битва, - сказал Эгертон. - Она закончена. Ифа стоит… умертвия ушли. Они - там, в болотах, где клубится туман.

У него не было сил объяснять что-либо еще. Он только махнул рукой и опустился па землю.

– Я должен поспать, - пробормотал он. - Битва закончена.

Ринан Сих не ответил. Он во все глаза смотрел на предмет, стоящий посреди равнины. В первое мгновение инквизитору почудилось, будто он видит новый чумной тотем, но нет, это было нечто совершенно иное.

Окруженный белеющими костями, слегка накренившийся, возле самых стен священного города Ифы высился обелиск. Он выглядел очень старым, как будто его возвели здесь в незапамятные времена. Полустершиеся письмена покрывали его грани… Однако, присмотревшись внимательнее, Ринан Сих понял, что это не письмена - это рисунок, процарапанный в камне.

И чем дольше всматривался инквизитор, тем отчетливее видел он чьи-то черты: два круглых глаза и между ними - третий, поменьше, приоткрытые словно бы в удивлении губы, большие уши, прижатые к черепу… Изображение было примитивным, грубым, но вместе с тем завораживало. Создавалось впечатление, что здесь представлен почти точный портрет кого-то кто существовал, а может быть, и существует в действительности.

Игинуш принялась ходить кругами вокруг обелиска. Под ее ногами хрустели чьи-то кости, но желтокожее создание абсолютно не обращало на это никакого внимания. Она выписывала круг за кругом, бормоча что-то под нос и напевая. Это занятие полностью поглотило ее.

Ринан Сих сел на землю рядом с Эгертоном и безжалостно потряс его за плечо.

– Проснись!

Эгертон застонал.

– Ты хочешь убить меня? Так убей, пока я сплю, и избавь от мучений!

– Если ты был в Хеннгале, то знаешь, кто я такой, - спокойно отозвался Ринан Сих. - Не в моих правилах сперва убивать, а потом задавать вопросы. Напротив, я задаю вопросы - и часто этим ограничиваюсь, что бы вы там ни говорили о нашем ордене.

– О, - молвил Эгертон, садясь и закрывая ладонями глаза, - иногда довольно и твоих вопросов, чтобы убить. Но спрашивай, Ринан Сих, спрашивай. Возможно, убить меня не такое уж простое дело, и тебе оно окажется не под силу.

– Что здесь произошло?

– Я же говорил, что ты - убийца… - вздохнул Эгертон. - Здесь была битва.

– Это я вижу! - рассердился Ринан Сих. - Не считай меня глупцом. Меня это уже утомило.

– Игинуш - ведь это она считает тебя глупым, не так ли? - спросил маг. И устало улыбнулся. - Я прочитал твои мысли, Ринан Сих. Я совсем не так проницателен, как ты вообразил. На самом деле, следует отдать тебе должное, ты куда догадливее меня. Ведь ты не умеешь читать чужие мысли, тебе о многом приходится просто догадываться. А это можно сделать лишь в том случае, если ты умеешь наблюдать, сопоставлять…

– Оставим в покое мои замечательные способности, - отмахнулся Ринан Сих. - Я знаю о них больше, чем ты.

– Ты неподкупен, да? - Эгертон вздохнул. - И не поддаешься на лесть?

– Что здесь произошло? - повторил Ринан Сих. Он явно снова становился собой, влияние Игинуш и болота ослабевало, и Ринан Сих был благодарен Эгертону за это.

– Некто завладел серебряным доспехом, даром верховного божества и Дзара, работой древних кузнецов… Некто пытался взять штурмом Ифу. Некто призвал на помощь порождения тумана…- Эгертон показал на обелиск. - Он там, в глубине земли. Я слышу его зов. Он умоляет опрокинуть камень и выпустить его на волю.

– Как он там оказался?

– Магия. - Эгертон пожал плечами. - Просто магия.

– Чья? Твоя?

На миг Эгертон встретился с инквизитором взглядом.

– Поверишь ли, если я отвечу тебе правду: не знаю. Тут творилось много разной магии… Честно говоря, я не склонен приписывать себе эту великую победу. Думаю, тут поработали гурры-шаманы. Целых трое. Сперва они уложили меня, потом испепелили половину умертвий - туда им и дорога, - а после принялись за тварь в серебряном доспехе.

Ринан Сих долго рассматривал обелиск, пока воздух перед глазами инквизитора не начал дрожать. Теперь Ринану Сиху стало казаться, что обелиск вот-вот оживет. Но сколько он ни вслушивался, голоса, умоляющего опрокинуть камень и выпустить на волю существо в серебряном доспехе, голоса, о котором упоминал Эгертон, инквизитор не слышал.

Эгертон опять погрузился в сон. Игинуш, как завороженная, расхаживала возле обелиска. Солнце поднялось еще выше.

Ринан Сих решительно подошел к Желтой Игинуш и схватил ее за руку.

– Пойдем.

Она попыталась вырваться:

– Нет! Останемся здесь! Здесь хорошо! Здесь божество разговаривает со мной. Оно столько всего знает! Оно такие интересные истории рассказывает!

– Идем, - повторил Ринан Сих. - Это место смерти и преступлений.

Он потащил Игинуш за собой. Сопротивляясь и ворча, она все же последовала за ним.

А Эгертон спал и во сне набирался сил для предстоящего долгого путешествия к Вольным Городам пустыни, к башням ордена Тоа-Дан. И во сне с ним разговаривало существо в серебряном доспехе - существо, которое носило на себе яростный смех Дзара, бога войны и огня, так чтимого тоаданцами…

* * *

На болотах горел костер. Хоть и был ясный день, двое путников развели огонь и устроились на отдых.

– Я не могу вот так просто, без дела валяться на земле, если нет костра и на костре ничего не жарится, - объяснил однорукий хедд, с жадностью глядя на то, как истекает жиром рыба, нанизанная на вертел.

Гирсу молча смотрел на своего нового товарища.

Шрам продолжал:

– Я так думаю, умнее всего будет нам отправиться куда-нибудь в Тугард. Наймемся в армию, заживем…

Гирсу сказал:

– Знаешь что? Давай отправимся к эльфам Нальраэна.

Хедд поперхнулся собственной слюной и долго еще хлопал челюстью, издавая гулкие звуки.

– К кому? - выговорил он наконец.

– Ну, к эльфам… Будем прекрасными и добрыми. И себе на уме. И еще пораскинем мозгами насчет того, как спасти мир.

– Я знаю, кто сейчас раскинет здесь свои мозги, - предупредил хедд. - За такие шутки… можно и по башке… Во!

Он показал кулак.

Троллок внимательно осмотрел этот кулак со всех сторон, понюхал и даже куснул.

– Предмет, вызывающий определенное любопытство, - заметил он наконец. - Только в Тугард я не пойду. Лучше останусь на болотах.

– Мы же не сразу туда пойдем, а постепенно, - попытался утешить его Шрам.

– Ты калека, - промолвил Гирсу. - Ты не нужен никакой армии.

– Я такой калека, что двоих здоровых побью, - сообщил Шрам.

Гирсу дернул углом рта.

– Каждый раз тебе придется бить этих двух здоровых, чтобы оставшиеся в живых вообще начали с тобой разговаривать… Не хочу об этом. Ты хоть понял, что там произошло, у стен Ифы?

– Сперва все, кто был живой и с умной головой удрали, - охотно поведал Шрам. - Потом тех, кто был живой, но с глупой головой, поубивали. Потом удрали те, кто был мертвый, но еще мог передвигаться. А после - грохот, треск, вспышки света, полная пасть земли и какой-то гнили, глаза залеплены сырой глиной, в ушах песок и ломаные палки…

– Похоже на взрыв, - сказал Гирсу. - Или на обвал.

– А у тебя не так было? - удивился Шрам.

– Не знаю. Я сразу потерял сознание.

– Нежный ты какой, прямо эльфийская барышня. Сознание потерял. Хедды не теряют сознания! Хеддов просто вырубают.

– А троллоки теряют.

– Ну и зря.

– Наверное, - вяло согласился Гирсу. - А голос ты слышал?

– Я, брат, столько голосов в тот день наслушался… мне бы теперь тишины, - заявил Шрам.

– Да нет, - поморщился Гирсу, - тот голос, единственный… который шел из-под обелиска?

– А, этот… Ну а если слышал? - с вызовом ответил Шрам. - Я вообще не склонен слышать всякие там «божественные призывы», думал, у меня просто звон в ушах после обвала…

– Нет, это был настоящий голос.

– Если ты тоже слышал, то тогда - да, настоящий. А я думал, это звон в ушах после обвала.

– Звон тоже был, но голос настоящий.

– Я так и подумал.

– Я тоже.

Помолчали, повернули рыбу на вертеле, чтобы была румяная корочка.

– А что он говорил, этот голос? - спросил хедд.

– Если ты слышал, то знаешь.

– Вроде - «выпустите меня», - предположил хедд.

– Да, вроде того.

– Это был тот, в серебряном доспехе, да? - спросил Шрам.

Гирсу молча кивнул.

– Ты знал его раньше? - опять спросил Шрам.

– Да. - Гирсу встретился со Шрамом глазами. - Когда-то он был троллоком, как и я. Мы выросли вместе. Одно время я совсем забыл об этом. Так, брезжило что-то на краю памяти, а вспомнить толком не мог. А когда он провалился - тут я сразу все и вспомнил.

– Да, вот она, жизнь, - протянул хедд и звучно поскреб в затылке. - Сегодня ты троллок, завтра - полубог в серебряном доспехе, а послезавтра - какой-то булыжник и сплошной плач с мольбами… Да кто ж его, такого хорошего, выпустит? Пусть-ка посидит под землей. Опасный он какой-то. Связался с порождениями тумана.

– Ты тоже не подарок, - заметил Гирсу. Ему вдруг стало обидно за Хазреда. Какое имел право этот изувеченный хедд, служивший шпионом в яме среди обреченных, осуждать друга Гирсу?

– Я-то? Да у меня столько всего в жизни было, полной челюстью нахлебался… - охотно признал Шрам. - Но все ж таки до такого я не опускался. Чтобы стать обелиском? Знаешь, у всякого безобразия должны быть границы.

Хедд дружески обхватил Гирсу за плечи могучей лапищей.

– Вчера этот Хазред был твоим другом, а сегодня этот Хазред бесславно лежит под тяжеленным камнем, и твой лучший друг - я. Гляди веселее, Гирсу! Жизнь продолжается!