Интересно, что почувствовал Нео из Матрицы, когда узнал, что его реальность иллюзорна? Страх? Смятение? Отчаяние? Миша испытывал эмоцию гораздо более сложную. Настолько сложную, что впоследствии не мог даже подобрать слов для ее верного определения. На несколько секунд Белов просто «завис».
– Фашисты… – глухо повторил он за Владыкой. – Почему фашисты? Зачем фашисты?
– Выпейте, Михаил Анатольевич, – заместитель «обновил» Мише рюмку. – Пейте, пейте. Вам сейчас нужно. У Вас сейчас – шок, – Владыка внимательно проследил за тем, чтобы Белов осушил стопку. – Ну что? Лучше?
– Не особенно…
Генерал-майор вздохнул, поцокал языком и продолжил:
– Так вот, о фашистах… За несколько дней до вторжения советских войск в Берлин, Адольф Гитлер покинул свой бункер, оставив вместо себя двойника. Фюрер отправился в Антарктиду, где его ждали на секретной станции – аналоге Красного Броневика – межпространственной базе Аненербе…
Конец Второй Мировой Войны как раз и стал той самой поворотной точкой, когда возникли доминантные реальности Альфа и Омега. В измерении Альфа (и, соответственно, во всех его искажениях) победу над фашизмом одержал Советский Союз. В зоне Омега – наоборот – мир подчинился Третьему Рейху. Отсюда и антагонизм – раз возможен раскол единой реальности, соответственно можно и объединить зоны. А вот под чьей эгидой – решит война. Война, которая не прекращалась для нас ни на час…
Миша понурил голову:
– А мой мир…моё искажение тоже уничтожат фашисты?
– Мне очень жаль, – участливо сказал Владыка.
У Белова закружилась голова. К горлу подкатил ком, а глаза защипало.
– Но почему Вы решили спасти именно меня? У нас много выдающихся ученых, да и не только ученых! Они же все погибнут!
– Ученых много, не спорю. Талантливых, выдающихся, непревзойденных… А Вы знаете, скольким на свете людям суждено создать устройство для перемещений во времени?
Миша с интересом взглянул на Владыку, и тот не стал томить его ожиданием:
– Двоим. Вам и нашему Директору.
– Директору? Тому, который мой тёзка? – от удивления у Белова перехватило дух.
– Именно, – утвердительно кивнул заместитель. – Никто (даже я) наверняка не знает, но бытует авторитетное, так сказать, мнение, что наш Директор дожил до условного конца эпох, а потом вернулся назад. И поэтому он, кстати, возглавляет отдел футурологии. Директору удалось, так сказать, приручить время. Но путешествовать он мог, к сожалению, только в прошлое. Так, к примеру, он вернулся в тысяча девятьсот семнадцатый, когда великая октябрьская революция оказалась под угрозой, и принял непосредственное участие в свержении Временного Правительства. Вождь очень уважал нашего Директора и велел увековечить память о нем на картине…
– «Красный броневик», – договорил Миша. – А где теперь ваш Директор? В прошлом?
– Почему же, он здесь. Где-то…
Миша закрутил головой, вглядываясь в каждого гостя. Кто же? Кто же из них, черт побери, Директор?
Владыка хохотнул и хлопнул Белова по плечу:
– Зря стараетесь. Оставьте эту затею.
– П-почему?
– Однажды наш Директор экспериментировал с частицами, поглощающими световые волны. Что-то пошло не так, опыт вышел из-под контроля и… voilà («вот» фр.) – теперь наш Директор – невидимый. Но он утверждает, что так даже лучше…
– Так значит… – прошептал пораженный Миша. – Это…
– Да, да, – закивал Владыка. – Вам довелось пару раз столкнуться с самим Директором! А вы его ещё гадом обозвали… Представляете, как неприятно?
Миша совсем сник. Всё у него получалось как-то шиворот навыворот!
– Ну-ну…не будем больше о плохом, Михаил Анатольевич, – заместитель накрыл его руку шершавой мозолистой ладонью. – Мы дадим Вам время подумать. Мы дадим Вам достаточно времени. А пока – наслаждайтесь концертом!
За столь животрепещущим разговором Миша не заметил, как около сцены поднялась суета. Туда-сюда сновали пионеры, которых поначалу в зале вовсе не было, Брюкослапц возился с какой-то аппаратурой, за кулисами мелькнула подозрительная шестирукая тень…
«Что за ересь?», – подумал Белов, но тут же вспомнил. Самодеятельность! Ну конечно! Сейчас будет концерт, а потом… потом ему вернут Олесю… или то, что от нее осталось…
Он вдруг понял, как много вопросов ещё хотел задать, но было слишком поздно: разомлевший Владыка отвернулся к сцене.