– Пик, пик, пик, пик… – что за нелепый звук? – Пик…пик, пик, пик… – Ну что там ещё пищит? Неужели опять вторжение?

Миша протянул руку. Хотелось прижать Олесю к себе и снова заняться любовью. Сазоновой рядом не оказалось. Даже запах ее пропал…

Смутная тревога закралась в душу, вцепилась в сердце паучьими лапками. Стало страшно открывать глаза.

– Леся… – тихо позвал Миша и удивился собственному голосу: таким он был хриплым и глухим.

– Миша! Мишенька! О-о-о! – раздалось в ответ. Но это была не Лиса. Это была…

– М-машка? – изумленно прохрипел Белов. Сестра уже четыре года жила в Испании со своим испанцем-мужем. – Ты что здесь? Или ты тоже на Симпозиум?

– Симпозиум? – повторила Маша растерянно и шмыгнула носом. Она только что плакала, понял Миша.

– Что тут происходит? – Он попытался встать и не смог. Тело не слушалось. Бесчисленное множество прозрачных трубочек соединяло его с громоздкой аппаратурой, которая как раз и издавала противное пищание. Малоизвестные Мише медицинские показатели отображались на мониторах. – Ч-что тут…

Но сестра не слушала его. Она говорила по телефону:

– Да. Пришел в себя. Только что, да… Что? Сколько? Что «сколько»? – Маша бросила взгляд на мониторы. – Я ничего в этом не понимаю, приходите и сами смотрите. Ага… Да… Да-да, конечно! Нет, вроде бы в себе. Спасибо. Ага… Ага. Ждём! – она дала отбой и присела на краешек постели. Растрепанная, уставшая, не накрашенная – такой свою красавицу сестру Миша видел редко.

– Г-где я? – спросил он неуверенно.

– В больнице. В областной. Мама вчера только уехала. На похороны к дяде Володе…

– Дядя Володя умер? – Белов поймал себя на мысли, что он – мастер спорта по неправильным вопросам. Вот только Маша – не Владыка… – Когда?

– Во вторник, – всхлип. – Рак мозга… – снова всхлип. – За месяц сгорел. Вот ведь напасть какая! Сначала ты, потом дядя Володя… Не иначе, кто-то порчу навел и… – сестра принялась нести околесицу о завистниках, сглазах и прочей ереси. Миша не слушал. В ушах стучали слова: «За месяц сгорел». За месяц… За месяц… За какой, к шутам, месяц? Дядя Володя неделю назад занял у него шесть тысяч до зарплаты!

– Постой, Маш, погоди… – Белов перебил сестру на полуслове. – Можешь ты спокойно рассказать, что случилось?

Маша перестала хныкать и закивала:

– Могу, могу… Только врач запретил тебя волновать…

– Говори уже, – рыкнул Миша.

– Ты в аварию попал. Как раз перед Новым годом. С подругой своей. Ну, с той, рыжей. Вы по трассе ехали. С второстепенной дороги грузовик вылетел. Ох, да мне же говорили, как он называется, да я забыла… МАЗ, что ли? Или КамАЗ… или…

– Не суть, продолжай!

– Да что там продолжать-то? От машинки вашей одно воспоминание осталось. Водитель МАЗа пьяный был, ох как же это… в дюпеля, вот. Ты чудом жив остался, но в сознание так и не пришел. Кома… Три месяца ты здесь. Мать все глаза выплакала. Я приехала. А во вторник вот ещё дядя Володя умер… Ох! Напасть-то какая! О-о-о-о… У-у-у-у… Порча! Не иначе как! У-у-у-уу… О-о-о-о…

– Да погоди ты реветь! – одернул Миша сестру. – С Олесей что? С Сазоновой? Говори! – Белов приготовился услышать то самое. Самое страшное. После чего уже не будет даже робкой надежды. Миша замер. Стиснул зубы. Он должен знать!

– Её… Её… не нашли… Трупа не нашли… – пробормотала Маша.

– Что значит, не нашли? – Белова обдало холодом. – Как не нашли?

– Не нашли. Искали, искали, да так ничего и не нашли, а потом ещё один полицейский сказал…

– Маша!

– А?

– Ты можешь сделать кое-что для меня?

– О! Родной мой! Конечно! Конечно!

– Не могла бы ты… оставить меня одного ненадолго?

– А? Э-э-э… А зачем? – Миша выразительно посмотрел на сестру, и та сдалась. – Ну ладно. Если ты так хочешь… Я буду в коридоре, – Маша нехотя вышла из палаты и осторожно притворила за собой дверь.

Миша устало закрыл глаза. Попытался сжать кулаки, но сил не хватило…

Авария… Как? Когда? Он ничего не помнил. Ни-че-го! Да как такое вообще может быть? Кома… Три месяца. Три месяца! О, Матерь Божия! Всё это время он был тут, в больнице, а Красный броневик – всего лишь плод его воображения! Фантазия, нелепая и пугающая. Не может быть. Нет, нет, нет! И Владыка, и фашисты, и их с Олеськой близость – всё казалось таким реальным! Таким настоящим…

Выходит, всё это просто сон. Бредовый сон. Сон, и ничего более…

Белов тяжело вздохнул и осмотрелся. Упрямое сознание отказывалось принять очевидный факт. Но, увы… Белые стены, белый потолок, белая постель… Ничего красного. Никаких тебе плакатов, никаких лозунгов. Даже как-то непривычно…

Рядом с кроватью – тумбочка. Тоже белая. Единственное яркое пятно – букет пожухших желтых хризантем, втиснутых в обрезанную пластиковую бутылку, да россыпь разноцветных открыток… Миша протянул руку и взял верхнюю: «Поправляйся скорее, Мишаня! Мы тебя любим и ждем!» и подпись – «Кафедра экспериментальной физики»…

Белов грустно усмехнулся. Сердце тоскливо сжалось. Как теперь будет кафедра, без Сазоновой-то? Как теперь будет он без нее? Без Леси… Столько лет бок о бок, а теперь… Теперь…

«Эх, Леся!», – вздохнул Миша, – «Неужели тебя больше нет?».

С трудом сдерживая слезы, Белов положил открытку на место. Рука наткнулась на что-то твердое. Под кипой размалеванных картонок притаился его любимый смартфон. Миша схватил телефон и прижал к себе.

– Уцелел, дружище… – Миша ласково погладил исцарапанный экран. – Хоть ты уцелел, – надо бы попросить кого-нибудь принести зарядку…

Дверь открылась, и в палату вернулась Маша в сопровождении врача. Самого обычного врача – без окровавленных щипцов…