«Как же надоела вся эта показуха!», – сердито подумал Миша, выходя на парадное крыльцо базы отдыха. В банкетном зале Берендея было слишком душно, людно, шумно и неуютно. Всё словно пропиталось едким фальшивым пафосом. Безумно хотелось побыть одному.
На воздухе Белову стало легче. Над лесом пылало зарево заката. Сосны стояли, как молчаливые стражи. Безыскусная гармония природы завораживала. Казалось, будто мир вокруг застыл в ожидании чуда.
Мороз крепчал: кусал щеки, обжигал ладони. Миша закурил, сунул руки в карманы и смотрел, как снег переливается в последних лучах уходящего солнца.
Красиво…
Как здесь красиво, как хорошо и спокойно. От мысли о том, что надо вернуться к коллегам, Белова передернуло. Неожиданно он понял, что хочет уйти. Уйти, убежать, спрятаться!
«Прогуляюсь, – решил он внезапно. – Проветрю мозги. Ребята ещё не скоро обо мне вспомнят, пока Пономаренко травит свои дурацкие байки…».
И Миша пошел. Быстро и уверенно. Сначала по утоптанной тропинке, мимо бани и спортивной базы, потом вдоль свежих борозд лыжни, затем вообще свернул куда-то в сосны и побрел, проминая наст и проваливаясь в снег по щиколотку.
Красное солнце коснулось горизонта. На угасающем небосводе горделиво засиял ранний месяц. Зажглась первая звезда. Яркая. Далёкая. Миша загадал желание.
Сколько он прошел? Никак не меньше километра. Лес стал заметно гуще. Могучие мачтовые сосны плотнее жались друг к другу, образовывая исполинский частокол.
Как тихо и как холодно… Как пусто… и как тоскливо…
Белов сделал ещё несколько шагов и остановился. Вдалеке, на полянке, он различил фигуру. Показалось? Да нет, вот же: кто-то сидит на бревне и курит. Дымок скользит по морозному воздуху. Приятно тянет табаком.
«Наверное, кто-то ещё не выдержал гнилой атмосферы банкета», – с усмешкой подумал Миша и крикнул:
– Эй, на палубе! Закурить есть? – голос зазвенел в верхушках сосен, но ответа не последовало. Человек даже не повернул головы. Это почему-то возмутило подвыпившего Белова до крайности: эка наглость!
– Эй, – рыкнул Михаил Анатольевич, приближаясь к незнакомцу. – Что, оглох, что ли?
И тут человек повернулся…
Капюшон пуховика съехал с головы, и блеск медных волос ослепил Мишу…
Сердце на миг остановилось. Горячая волна поднялась из глубин души, накрывая сознание девятым валом. Хотелось кричать. Громко. В голос. Но он лишь прошептал:
– Л-леська…
Сазонова улыбнулась загадочной улыбкой Джоконды. Глаза Лисы блестели так же, как в тот день, когда…
– Привет, Миш, – сказала Леся, будто они виделись накануне, словно их не разделяла пропасть длиной в десять бесконечно долгих, мучительно долгих лет… – Падай, – Сазонова кивком головы указала на место рядом с собой, – в ногах правды нет…
Миша не шевельнулся. Усилием воли он подавил желание броситься вперед и сжать Олесю в объятиях…
Но теперь он стал старше. Мудрее. Теперь он знает, что надо задавать правильные вопросы. И он задаст. Тот самый вопрос. Главный вопрос. Единственно правильный вопрос…
– Леся… – прошептал Белов, – Всё это время ты… Ты… была с ними заодно?