Ничего определенного — лишь впечатление чего-то темного и округлого, двигавшегося рядом с ним. Он резко повернулся, желая разглядеть этот предмет, но ничего не увидел.

— Ну, давайте-ка. Все будет хорошо. Крепкий сон в тюрьме пойдет вам на пользу. Никогда не понимал, зачем люди напиваются… Ба, да это же профессор Лоури!

Слова донеслись словно сквозь сон; ощущение прикасавшихся к нему рук, наконец, достигло его сознания. Он послушно — с чужой помощью — поднялся с мокрого тротуара, чувствуя, что покрыт синяками и ссадинами.

На улице шел дождь; в свете фонарей капли его казались серебристыми; ночной воздух полнился свежим, замечательным ароматом распускавшейся зелени и возрождавшейся земли.

Его поддерживал старый Билли Уоткинс в темном плаще, с которого текла вода. Когда Лоури еще под стол пешком ходил, старый Билли Уоткинс был молодым констеблем. Однажды он арестовал Лоури за то, что тот катался на велосипеде по тротуару, а потом еще раз, когда поступила жалоба, что Лоури разбил окно; этот-то Билли Уоткинс с нескрываемым почтением, если не с подобострастием, поддерживал сейчас Джима Лоури, профессора "Атуорти". Его белые усы обвисли от дождя, зато с них наконец смыло табачную копоть.

— Интересно, — произнес Лоури, еле ворочая языком, — сколько времени я здесь пролежал?

— По моим подсчетам минут пять, может, шесть. Я как раз проходил здесь, дошел до Чэпел-стрит и тут сообразил, что собирался позвонить из телефона-автомата; вернулся и вижу, вы лежите на тротуаре.

— Который час?

— Наверно, около четырех. Вот-вот рассвет. У вас что, жена заболела? Я видел свет в окнах.

— Нет. Нет, Билли, скорее всего заболел я. Я пошел прогуляться…

— Видимо, не могли уснуть. Я, например, убедился: самое лучшее снотворное — добрый стакан горячего молока.

Вы себя нормально чувствуете?

— Да. Да, кажется, сейчас нормально.

— Вы, вероятно, споткнулись и упали. У вас на лице ссадина, и, похоже, вы потеряли шляпу.

— Да… да, похоже, я потерял шляпу. Я, вероятно, споткнулся. Что это за улица?

— Та, где вы живете. Вон ваш дом, до него не больше тридцати футов. Пойдемте-ка, я помогу вам подняться по ступенькам. Я слыхал, вы подцепили какую-то тропическую заразу. Правда, горничная миссис Чалмерс говорит, что ничего страшного. И что тебя тянет в эти страны, где полно язычников, Джимми, то есть я хотел сказать, профессор Лоури.

— Ну просто это интересно.

— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…

— Нет, дверь открыта.

— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?

— Нет, со мной все в порядке.

— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Билли.

Затаив дыхание, он наблюдал как Билли Уоткинс, ковыляя, спускается с крыльца. Но дорожка была как дорожка — старый Билли дошел до тротуара, обернулся, помахал на прощание рукой и пошел прочь под дождем.

Лоури открыл дверь и вошел. Когда он снимал пальто, на пол натекла лужица.

— Это ты, Джим?

— Да, Мэри.

Она перегнулась через перила, затем, запахнув халат, сбежала вниз.

— Я чуть с ума не сошла. Я уже собиралась позвонить Томми и попросить его, чтобы он пошел тебя искать… Да ты насквозь промок! И на лице ссадина! А что у тебя на руке?

Лоури взглянул на руку, там тоже был синяк и след, как будто его ущипнули. Он содрогнулся.

— Наверно упал.

— Но где? От тебя пахнет тиной.

Его начало знобить, и она — само участие, — бросив на пол пальто и напрочь позабыв о ковре, повела его наверх по лестнице. В старом доме было холодно, а в его комнате — особенно. Раздев мужа, она помогла ему улечься под одеяло и вытерла полотенцем лицо и волосы.

Он чувствовал вкус соленой воды на губах, а в голове вертелась фраза: "Самый низ наверху, конечно!"

— Не надо было мне пускать тебя на улицу.

— Бедная моя Мэри, я заставил тебя волноваться.

— Да это-то ладно. Теперь ты наверняка сляжешь. Почему ты не вернулся сразу, как пошел дождь?

— Мэри.

— Да, Джим?

— Я люблю тебя. Она поцеловала его.

— Ты же знаешь, я бы никогда нарочно не причинил тебе боль, Мэри.

— Конечно, Джим.

— Ты такая добрая, верная и красивая, Мэри.

— Тш. Спать.

Он закрыл глаза, она нежно положила руку ему на лоб. Вскоре он уснул.

Он проснулся с ощущением того, что творится неладное, словно некое существо, находившееся рядом, сейчас сделает с ним что-то нехорошее. Он оглядел комнату, но ничего такого не увидел: ласковые лучи солнца освещали ковер и часть стены, за окном разговаривали прохожие, неподалеку кто-то нетерпеливо сигналил из машины.

Было воскресенье, и ему следовало пойти в церковь. Сбросив одеяло, он встал с постели. Его одежда висела на стуле, однако костюм, который он надевал накануне, был весь заляпан грязью и нуждался в чистке.

— Мэри!

Спит, наверно. Он натянул халат и подошел к двери ее комнаты. Она лежала, выпростав руки из-под одеяла, рот полуоткрыт, волосы сияющим облаком обрамляют прелестное лицо. Она заворочалась и открыла глаза.

— Ах, — произнесла она, проснувшись. — Я проспала, и мы опоздали в церковь. Сейчас приготовлю завтрак и…

— Нет, — сказал Лоури. — Ты в церковь не пойдешь.

— Но, Джим…

— Ты заслужила право хорошенько выспаться. Поваляйся в постели — ты ведь спала не больше трех-четырех часов.

— Но ведь…

— Я поддержу честь семьи и позавтракаю в кафетерии. А ты поворачивайся на другой бок и спи.

— Сон ради красоты?

— Ты и без того красивая. — Он поцеловал ее и, прикрыв за собой дверь, пошел в свою комнату и достал темный костюм.

Приняв ванну и одевшись, он снова на цыпочках приблизился к двери.

— Джим, — сонно пролепетала она, — днем к нам должны прийти гости. Придумай что-нибудь, например, что мне нездоровится. Мне неохота заниматься уборкой.

— Дело твое, дорогая.

— Потом расскажешь, какие туалеты были на женщинах, — сказала она ему вслед.

Лоури был почти счастлив, когда спускался с крыльца. Но на последней ступеньке он остановился, боясь взглянуть на дорожку. Он медлил, пока любопытные взгляды прохожих не заставили его сдвинуться с места. В это утро дорожка была твердой, и, вздохнув с облегчением и чуть ли не с радостью, он пошел по улице, на ходу раскланиваясь со знакомыми.

Кафетерий был почти пуст, на дальнем конце стойки повар в голубом переднике пил кофе и курил сигарету. Он нахмурился при виде входящего, но, разглядев, что это Лоури, просиял.

— А, профессор! Не видал вас с тех пор, как вы вернулись. Лоури пожал мягкую влажную руку Майка.

— Был очень занят. Приготовьте мне яичницу с ветчиной и кофе, Майк. И постарайтесь побыстрее, ладно? Я опаздываю в церковь.

— Колокол еще не звонил, — сказал Майк, ставя на огонь сковороду и мастерски разбивая яйца свободной рукой.

— Приятно возвратиться в цивилизованное общество? — осведомился Майк, ставя еду перед Лоури.

— Видимо, да, — рассеянно бросил Лоури.

Лоури ел медленно, поскольку в голове роилось множество мыслей: опять и опять всплывали в памяти слова Томми, его жутковатые предсказания, — а ведь жестокость не была ему свойственна. Он чувствовал, как между ним и Томми разверзается пропасть уже во время их разговора: ему было не по себе с Томми Уилльямсом, и это было более чем странно. Ведь когда-то они с Томми кровью скрепили мальчишескую клятву верности.

Уже доедая, Лоури обнаружил, что пища не имеет вкуса — в него медленно проникал страх. А чего ему, собственно, бояться? Вдруг в комнате стало душно, и он торопливо полез в карман за мелочью, чтобы расплатиться. Положив на прилавок пятидесятицентовик, он взглянул в зеркало над кофейниками. Его лицо, осунувшееся и изможденное, и…

В зеркале отражалось что-то еще, прятавшееся за ним! Уродливое, ужасное нечто, медленно вползавшее ему на спину!

Он резко повернулся.

Ничего.

Он посмотрел в зеркало.

Ничего.

— Сорок центов, — сказал Майк.

— А?

— Что с вами? Плохо себя чувствуете или что? Яйца вроде были свежими, а?

— Да, — сказал Лоури. — Да. Яйца были свежими.

— Вы забыли сдачу, — крикнул Майк ему вслед.

***

Но Лоури уже вышел на улицу и быстро зашагал прочь, изо всех сил стараясь не бежать, не оглядываться и справиться с тошнотворным оцепенением, которое, того и гляди, его парализует.

— Привет, Джим.

Он вздрогнул, но увидев, что это был Томми, невероятно обрадовался.

— Привет, Томми.

— Ты скверно выглядишь, старина, — сказал Томми. — Тебе надо заняться своей малярией, а то как бы микробы не проели тебя насквозь.

— Со мной все в порядке, — с улыбкой отозвался Лоури. Судя по темному костюму и темному пальто, Томми направлялся в церковь. "На редкость красивый парень", — подумал Джим.

— Ты аккуратно принимал лекарство?

— Лекарство?

— Хинин или что ты там принимаешь.

— Нет. Но я себя сносно чувствую. Слушай, Томми, я и не помню, чтобы я был так рад кого-нибудь видеть. Томми улыбнулся во весь рот.

— И я рад тебя видеть, Джим.

— Мы уже так давно дружим, — сказал Лоури. — Сколько лет прошло?

— Без малого тридцать четыре. Но не будем об этом.

— Ты в церковь?

— Конечно. А куда же еще?

— Ну… — Лоури пожал плечами и почему-то хмыкнул.

— Сколько раз мы встречались на этом углу приблизительно в один и тот же час, — сказал Томми. — А где Мэри?

— Она плохо спала ночью и осталась дома.

— Хотел бы я сделать то же самое. Пастор Бейтс редкая зануда; по-моему, он не слыхал о Ветхом завете, пока я его не просветил за очередным томительным чаем, который устраивала его жена.

— Томми… Томми, я хочу у тебя кое-что спросить.

— Валяй, старина.

— Томми, я ведь ушел от тебя вчера без четверти три?

— Что-то около того, если мне не изменяет память.

— И я ушел, да?

— Конечно, ушел, — ответил Томми, весьма заинтригованный.

— И выпил я всего одну рюмку?

— Совершенно верно. Я вижу, тебя это очень беспокоит. Не хитри со старым провидцем. В чем дело?

— Томми, я потерял четыре часа.

— Подумаешь, беда какая! Я потерял тридцать девять лет.

— Томми, я серьезно. Я потерял четыре часа и… шляпу. Томми расхохотался.

— Ничего смешного, — сказал Лоури.

— Джим, когда ты смотришь на меня с глубокомысленным видом и сообщаешь, что места себе не находишь из-за шляпы, по-моему, это забавно. Не обижайся.

— Я потерял четыре часа. И не знаю, что произошло в течение этого времени.

— Ну что ж, это действительно досадно. Но у тебя в запасе есть множество других часов и других шляп. Выкинь это из головы.

— Не могу, Томми. С тех пор, как я потерял четыре часа, со мной все время что-то творится. Творится неладное, — Он вкратце поведал Томми о событиях минувшей ночи.

— Вниз по лестнице, — откликнулся Томми, на сей раз очень серьезно. — Да. Теперь я понимаю — и понимаю еще кое-что.

— Что все это значит? — умоляюще спросил Лоури. Некоторое время Томми шел молча, затем, увидев, что они уже подходят к церкви, где толпится народ, остановился.

— Джим, ты мне не поверишь.

— Я готов верить чему угодно.

— Помнишь, что я тебе вчера сказал? О твоей статье?

— Думаешь, статья имеет к этому отношение?

— Да. Я в этом убежден. Джим, ты занял непримиримую, если не сказать оскорбительную позицию в отношении предмета, который обходили стороной, по меньшей мере, сто лет.

— Оскорбительную? Кого я оскорбил?

— Джим, трудно подобрать такие слова, чтобы ты тут же не встал на дыбы. На твоем месте я бы больше не пытался найти шляпу.

— Но… но я почему-то уверен, что если я ее не найду, вся эта история сведет меня с ума!

— Спокойно. Уж лучше сумасшествие, чем смерть. Слушай, Джим, все эти штуки, про которые ты рассказывал… в общем, тут действуют сверхъестественные силы. Да, да, я знаю, ты начнешь возражать. В наше время никто не верит в сверхъестественное. Дело твое. Но именно с подобным ты и столкнулся. Разумеется, не с теми, настоящими силами, которые еще могут вступить в игру…

— Ты имеешь в виду дьяволов и демонов?

— Это было бы слишком конкретно.

— Что же тогда?

— Сперва Джебсон. Потом четыре часа и шляпа. Кстати, Джим, у тебя на теле нет никакой отметины, которая появилась после того, как ты от меня ушел?

— Есть. — Лоури задрал рукав.

— Хм. Очень странно. Похоже на отпечаток заячьей лапки.

— И что?

— Ничего, забудем об этом, — сказал Томми. — Послушай, Джим. Вчера я был в дурном расположении духа и резко высказался о твоей статье. Разумеется, она пришлась мне не по нутру — я предпочитаю верить в существование сверхъестественного, иначе жизнь была бы невыносимо скучна. Но сейчас я соглашаюсь с твоим мнением. Джим, не сомневайся, я помогу тебе по мере своих сил. Но пока я могу только разубедить тебя в том, что сам же тебе внушил. У тебя просто разыгралась малярия, а врачи это проглядели. На какое-то время у тебя затуманился рассудок, ты где-то бродил и потерял шляпу. Запомни хорошенько. Малярия спровоцировала провал в памяти, а шляпу ты потерял, пока бродил. Я твой друг и пожертвую чем угодно, лишь бы ты был спокоен. Понимаешь?

— Спасибо, Томми.

— Сходи к доктору Чалмерсу, и пусть он напичкает тебя хинином. Я буду рядом с тобой и позабочусь, чтобы ты опять не заплутал. Тем самым я преследую еще одну цель. Если ты что-нибудь увидишь, то увижу и я. И, может статься, благодаря моим познаниям в этой области ты останешься цел и невредим.

— Я с трудом понимаю, что…

— Ничего не говори. Отчасти это моя вина — наговорил тебе невесть что про демонов и дьяволов. Вы оба — и ты, и Мэри — мне слишком дороги, и я не могу допустить, чтобы случилось несчастье. Кстати, Джим…

— Да?

— Слушай, ты ведь не подозреваешь меня в том, что я подсыпал тебе в рюмку наркотик или еще что-нибудь в этом роде?

— Нет! Мне такое и в голову не приходило!

— Я просто так спросил. Ты же знаешь, что я тебе друг, верно, Джим?

— Да. Конечно, знаю. Иначе я бы никогда не отважился рассказать тебе все это. Они двинулись к церкви. Начал звонить колокол — на колокольне раскачивалась черная тень, и плывущий в воздухе звук кольцами обвивал нарядную толпу на паперти, как бы мягко подталкивая ее внутрь. Джим Лоури оглядел старую, милую сердцу церковь: плющ еще не распустился, и длиннющие бурые петли тянулись вверх, приникая к серому камню; витражи поблескивали в солнечных лучах. Но почему-то он ощущал себя не в своей тарелке. Церковь всегда была для него святилищем, местом отдохновения, но сейчас…

***

Какая-то женщина, задев локтем, вывела его из состояния задумчивости, и он увидел, что это жена декана Хокинса. Тут он вспомнил.

— Ах, миссис Хокинс!

— Здравствуйте, профессор Лоури. Ваша жена с вами сегодня?

— Про это-то я и хотел сказать, миссис Хокинс. Ей нездоровится, а, если не ошибаюсь, она пригласила вас на чашку чая.

— Да.

— Она просила извиниться от ее имени и, если можно, отложить ваш визит, миссис Хокинс.

— Может быть, мне стоило бы позвонить и справиться, не нужно ли ей чего-нибудь?

— Нет. Все, что ей нужно, так это немного отдохнуть.

— Пожалуйста, передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления.

— Непременно передам, — откликнулся Лоури, и они разошлись каждый в свою сторону.

Обычно Томми сидел рядом с Лоури и Мэри — их места на скамье никто не занимал. Лоури сел и огляделся вокруг, рассеянно отвечая на приветствия.

— Отвратительная старая карга, — прошептал Томми. — Неудивительно, что Хокинс страдает расстройством пищеварения. Как это она вообще с тобой заговорила после такого известия.

— Какого известия? — шепотом спросил Лоури, слегка повернувшись к Томми.

— Касающегося тебя и Джебсона. Они с миссис Джебсон близкие подруги, и новость знают уже все. Вряд ли она навестила бы сегодня Мэри. Сидя рядом с тобой, я подрываю свою репутацию. Их же реакция в высшей степени смехотворна. Как будто этот дурак Джебсон тебя огорчил.

— Огорчил. Немножко.

— Чему же тут огорчаться? Отныне ты избавлен от чудовищной скуки. Тебе больше не придется зевать на чаепитиях. Ты сам не понимаешь, как тебе повезло.

— А как быть с Мэри?

— Мэри всегда мечтала путешествовать с тобой, и теперь ты не сможешь ей отказать. Если бы ты сам так болезненно это не переживал, она, скорее всего, веселилась бы, как дитя. Подумай только, отменить визит миссис Хокинс! Неужели ты не понимаешь, как это прекрасно, Джим? Она вмазала самой миссис Хокинс ниже пояса.

— Споем гимн номер 197, - раздался голос издалека.

Под хриплые стоны органа все прихожане поднялись со своих мест, открыли молитвенники и начали откашливаться, переминаясь с ноги на ногу, затем гнусавый голос пастора Бейтса перекрыл шум, хор запричитал дрожащими голосами, и служба началась.

Во время службы взгляд Лоури был прикован к затылку Джебсона — Лоури смотрел на него почти ненамеренно, но Джебсон несколько раз тревожно обернулся. На самом же деле Лоури едва видел Джебсона — убаюканный монотонным речитативом Бейтса, Лоури отдался во власть своих мыслей, беспокойно блуждавших в поисках ответа.

Ответ.

Он знал, что ему нужен ответ.

Он знал, что, найди он ответ…

Пропавшие четыре часа. Он смутно осознавал, что если ему не удастся их отыскать, то он обречен — как намекнул ему Томми — на безумие. И в то же время интуиция подсказывала ему, пускай неясно: нельзя ему гоняться за этими четырьмя часами. Нельзя. И тем не менее надо!

Он опять поднялся на ноги, невидящими глазами уставившись в молитвенник, запел больше по памяти, едва заглядывая в книжечку и почти не слыша органа. Затем он умолк, забыв обо всем.

Что-то мягкое коснулось его ноги.

Он боялся посмотреть вниз.

Но все-таки посмотрел.

Там ничего не было.

В горле у него пересохло, он попытался унять дрожь и, сосредоточившись на молитвеннике, присоединился к пению гимна. Он бросил взгляд на Томми, но тот, отрешившись от всего на свете, проникновенно пел своим сочным баритоном славу Создателю.

Прихожане уселись, начался сбор пожертвований, а тем временем Бейтс делал объявления на неделю. Лоури старался не смотреть на ноги и не прятать их под скамью. Его напряжение возрастало с каждой минутой, наконец он почувствовал, что больше не в силах терпеть эту муку.

Что-то мягкое коснулось его ноги.

Он посмотрел вниз.

Там ничего не было!

Лоури ухватил Томми за рукав и, пробормотав: "Пойдем со мной", встал и двинулся по проходу. Он чувствовал на себе множество глаз, знал, что не имел права бежать, что Томми, который послушно следует за ним, весьма удивлен такой выходкой.

***

Солнечные лучи согревали воздух, а новорожденные свежие листочки шелестели на легком ветерке. Ребенок в лохмотьях сидел на тротуаре и подбрасывал монетку, полученную за то, что почистил чьи-то башмаки. Шофер Джебсона дремал за рулем автомобиля, а чуть поодаль сонный конюх придерживал лошадей чудаковатой миссис Липпинкотт, всегда ездившей в экипаже. Лошади лениво помахивали хвостами, отгоняя мух, и то и дело били копытами. На кладбище надгробия над тихими холмиками, поросшими молодой травкой, казалось, излучали тихую грусть, ангел распростер каменные крылья над плитой с надписью "Сайлас Джоунс, R.I.P". От лужайки — ее обкладывали дерном — исходил запах свежей земли, к которому примешивался пряный аромат ив, растущих неподалеку, у реки.

День был так прекрасен, что Лоури замедлил шаг, — на свежем воздухе, вне замкнутого пространства, он чувствовал себя спокойнее. Он решил ничего не говорить Томми, а тот не задавал вопросов.

Но когда они переходили на другую сторону Хай-стрит, на сверкавшей, чистой мостовой уголком глаза Лоури уловил какое-то движение. Ничего определенного лишь впечатление чего-то темного и округлого, двигавшегося рядом с ним. Он резко повернулся, желая разглядеть этот предмет, но ничего не увидел. Он посмотрел вверх — может быть, то была тень птицы, но кроме нескольких воробьев, сновавших туда-сюда в поисках пищи, птиц не было. В нем снова начало нарастать беспокойство.

Опять он краем глаза отметил это едва уловимое движение, я опять при попытке разглядеть его предмет исчез. Но стоило ему отвернуться, как движение возобновилось. Всего-навсего крошечное темное пятнышко. Лоури в третий раз попытался рассмотреть его, но оно исчезло и в третий раз.

— Томми.

— Да?

— Слушай. Ты решишь, что я сбрендил. Что-то коснулось моей ноги в церкви, но я ничего не увидел. Что-то движется около меня сейчас. Но я не могу определить, что именно, — как только я поворачиваю голову, оно исчезает.

— Я ничего не вижу, — не выказывая своей тревоги, сказал Томми. Вероятно, просто соринка в глаз попала.

— Да, — откликнулся Лоури. — Да, правильно! Просто соринка в глаз попала.

Но крошечный сгусток тьмы или что-то наподобие этого медленно и неотступно следовал за ним по пятам. Лоури пошел быстрее — пятнышко за ним. Он замедлил шаг в надежде, что пятнышко проскочит вперед и его все-таки удастся разглядеть. Но и оно поползло медленнее.

Он чувствовал, как в нем растет беспокойство.

— Только Мэри, пожалуй, говорить об этом не стоит.

— Не буду, — пообещал Томми.

— Я не хочу, чтобы она из-за меня волновалась. Минувшей ночи достаточно. Ведь ты не станешь тревожить ее из-за таких пустяков, правда?

— Конечно, нет, — заверил Томми.

— Остался бы ты у нас сегодня на ночь.

— Если ты считаешь, что так будет лучше, останусь.

— Я… я не знаю, — сдавленным голосом сказал Лоури. Они продолжали путь, и, уворачиваясь от этой штуки, которую он почти уже видел, Лоури чуть не столкнул Томми в канаву. Он до смерти боялся еще одного прикосновения — уж тут-то он бы точно рехнулся.

— Томми.

— Да.

— Пожалуйста, иди справа от меня.

— Конечно.

Сейчас Лоури едва различал движущийся предмет краем левого глаза. В горле саднило, словно его натерли наждаком.

Около дорожки, ведущей к дому Лоури, они остановились.

— Мэри ни слова, — предупредил Лоури.

— Само собой.

— Ты с нами отобедаешь, а потом останешься на ночь, да?

— Как скажешь, — улыбнулся Томми.

Поднявшись по ступенькам, они вошли в холл; заслышав шаги, Мэри вышла из гостиной, обняла и поцеловала Лоури.

— Так, значит, старый язычник побывал в церкви. Привет, Томми. Он пожал протянутую руку.

— Мэри, ты как всегда обворожительна.

— Не дай Бог, тебя услышит твоя нынешняя дама сердца, — пошутила Мэри. Надеюсь, ты с нами пообедаешь?

— С удовольствием.

— Вот и отлично. Снимайте пальто и шляпы, мои милые, проходите сюда и рассказывайте, какой вид был у миссис Хокинс, когда ей было ведено не приходить.

— Она изменилась в лице, — сказал Томми. — Будто ей дали отведать тухлого сыра.

***

Они непринужденно болтали, а Лоури стоял у незажженного очага. Поскольку в комнате не было солнца, он обнаружил, что не видит пятнышка. Однако это продолжалось недолго. Стоило ему повернуть голову, как оно появилось на середине комнаты. Несколько раз Лоури пытался застать его врасплох, но оно неизменно удирало от него. Он пробовал поворачивать голову медленно, чтобы сбить его с толку, но и тогда пятнышку удавалось спрятаться.

Он знал: главное — выяснить, что же это такое, и страх исчезнет, независимо оттого, чем пятнышко окажется. Но пока он его не разглядит… Лоури содрогнулся от омерзения при мысли, что он может снова почувствовать его прикосновение.

— Ой, Джим! — воскликнула Мэри, прервав разговор с Томми. — Тебя опять трясет, — Она взяла его за локоть и подвела к двери. — Немедленно ступай наверх, прими десять крупинок хинина и вздремни. А Томми поможет мне накрыть на стол и заодно со мной поболтает, правда, Томми?

— Чего для друга не сделаешь, — отозвался Томми.

Подспудно Джиму не хотелось оставлять их вдвоем. Но ведь Томми бывал здесь в его отсутствие множество раз, и никогда в душу ему не закрадывалась и тень сомнения. Что с ним? Подумать такое о Томми! О своем лучшем, чтобы не сказать единственном друге? Он начал подниматься по лестнице.

Эта дрянь перепрыгивала с одной ступеньки на другую следом за ним. Он прижался к стене во избежание любого с ней соприкосновения, но так ему стало еще беспокойнее, поскольку стена лишала его возможности отскочить в сторону, если придется уворачиваться.

Что же это за дрянь такая?

Почему она не отстает?

Что она ему сделает?

Как от нее избавиться?

Его опять бил озноб.

У себя в комнате он отыскал хинин и пошел в ванную, чтобы налить стакан воды, — дрянь за ним. Он различал ее неясные очертания на фоне белого кафеля. Тут он решил пойти на хитрость. Он медленно повернул голову, желая усыпить бдительность дряни, а затем резко выскочил из ванной, захлопнув за собой дверь. От сердца отлегло — он проглотил хинин и запил его водой. В голову ему пришла глупая мысль — пойти сказать Мэри, чтобы она не открывала эту дверь, но, разумеется, вернее будет просто ее запереть. Вынув ключ из двери спальни, он подошел к ванной. Щелк — и готово. Он чуть было не рассмеялся, но тут же спохватился. Что за чушь! Все это вполне объяснимо. Легкое нарушение зрения, и не более того. Причина в малярии. Некий неизученный симптом.

Лоури вернулся в спальню, снял пиджак и растянулся на кровати. Теплый воздух, струившийся в окно, подействовал на него успокаивающе, и через некоторое время он уснул спокойным, безмятежным сном.

Он проспал почти три часа. Солнце светило ему в лицо, и было жарко. Он услышал, как Мэри кричит снизу, что обед готов. Не поздновато ли для воскресного обеда? Судя по солнцу, сейчас должно быть около четырех.

Лоури сел на кровати, зевая и потягиваясь, — теперь, после отдыха, он чувствовал себя гораздо лучше; он испытывал удовлетворение оттого, что совершил какой-то поступок, но спросонья не мог припомнить, какой. До него донесся приятный звук — тоненький, мелодичный смех, он решил, что смеется Мэри. Но нет, у Мэри смех низкий, грудной — ее смех согревал и успокаивал, а в этом было что-то странное. Не слышал ли он его раньше?

Вскочив на ноги, он распахнул дверь в холл, но внизу не смеялись. Он подошел к окну и выглянул на улицу — ни на дорожке, ни во дворе никого не было. Откуда же доносится смех? И кто это смеется?

Тут он заметил какое-то движение, словно что-то пробежало вниз по стене и спряталось за ним. Лоури резко обернулся… Что-то метну лось в сторону и опять притаилось у него за спиной. Он опять повернул голову.

Безрезультатно. Дрянь, которую он так старательно запер, была по-прежнему здесь — она-то и смеялась.

Какой ни на что не похожий смех! — Он ощутил ужасную усталость. Лучше всего не обращать внимания, вести себя так, будто ничего не видит и не слышит, притвориться, что ничего и нет. Интересно, Мэри и Томми услышат? Он покорно пошел в ванную и умылся.

— Джим? Джим, старый ты буйвол, спустишься ты когда-нибудь или нет?

— Иду, Мэри.

Нельзя показывать, как сильно он взволнован.

***

Когда Лоури вошел в столовую, на столе сияли хрусталь, серебро и фарфор, на блюде дымился огромный каплун, обложенный картофельным пюре и зеленым горошком.

— Сэр! Совсем другой вид, — приветствовал его Томми.

— Он совершенно не спал всю ночь, — сказала Мэри. — Джим, милый, бери в руки нож и вилку и действуй.

Он уселся во главе стола, Томми — справа от него. Лоури взглянул на Мэри и улыбнулся. Какая все же красавица у него жена, а когда она вот так на него смотрит, то замирает сердце. А он еще сомневался в ее любви! Да разве будет женщина так смотреть на мужчину, если не любит его по-настоящему.

Он взял разделочные нож и вилку и принялся резать каплуна. Вдруг нож задрожал так, что Лоури не смог его удержать. Нож с грохотом упал на блюдо. Просто-напросто за спиной у Лоури раздался звонкий, мелодичный смех.

— Томми, — произнес он, пытаясь говорить внятно, — Томми, возьми на себя почетные обязанности, будь добр. Что-то меня трясет.

Мэри было встревожилась, но Джиму удалось ее успокоить. Томми принялся за каплуна, а Мэри раскладывала по тарелкам овощи, украдкой бросая на Джима беспокойные взгляды. Наконец все было готово, и они могли приступить к еде.

— Изрядный петух, — сказал Томми.

— Еще бы, он стоил целое состояние! — воскликнула Мэри. — Если цены на продукты будут по-прежнему расти, взрыва не миновать.

— Да-а, — нараспев произнес Томми, — а жалование остается прежним. Это и есть то, что в экономике именуется прогрессом: цены повышаются и повышаются, а покупательная способность падает, таким образом остается излишек, который правительство может приобрести и выбросить, с тем чтобы у налогоплательщика было меньше денег на дорогостоящие покупки. Да, наша цивилизация далеко продвинулась по сравнению с пещерной эпохой.

Мэри рассмеялась и, к ужасу Лоури, у него за спиной тоже раздался смех. Но это было случайным совпадением, так как минутой позже, когда Томми сказал уже что-то серьезное, смех послышался вновь.

Два или три раза Джим брал в руки нож с вилкой. Но тут происходила новая странность. Стоило ему коснуться тарелки, как она начинала двигаться. Не сильно, чуть-чуть. Легким, круговым движением, которое прекращалось, как только он откладывал прибор; но лишь он дотрагивался до тарелки, движение повторялось вновь. Воспользовавшись тем, что ему понадобился соус, он быстро заглянул под салфетку и под скатерть. Все было в порядке. Поставив тарелку на место, он еще раз попробовал прикоснуться к ее содержимому. И она снова дрогнула.

Он почувствовал, что ему нехорошо.

— Пожалуйста… пожалуйста, извините меня. Мне… мне что-то не по себе.

— Джим!

— Давай-ка я пошлю за доктором, — предложил Томми, — Ты бледен, как полотно.

— Нет. Нет, все нормально. Мне просто надо прилечь.

— Я оставлю твой обед в духовке, — сказала Мэри.

— Все было очень вкусно, — с печальной улыбкой вымолвил Лоури. — Не беспокойся. Продолжайте без меня.

Снова раздался смех, еще тоньше и звонче, и темная тень метнулась обратно в спальню. Он ничком упал на кровать. Затем, подумав, вскочил и запер дверь. Он опять лег, но понял, что не в состоянии забыться дремотой. Его тошнило, в горле пересохло, и он начал кругами ходить по комнате.