Глава 1

Я вскочил в поезд линии АА, и вскоре он уже мчал меня в северном направлении. Моя встреча с судьбой приведет к цепной реакции, которую не остановить даже Хеллеру.

Мерно стучащие колеса безжалостно несли меня вперед над головами бурлящей толпы. Наконец-то я приступил к операции. Моя миссия возмездия будет осуществлена. Кровь, только алая кровь, станет страшной ценой расплаты за то, что я столько всего натерпелся, столько потратил сил и так истерзал свою душу.

На Сто шестнадцатой улице я спрыгнул с поезда и с суровым, безжалостным лицом зашагал к университету.

Я застал мисс Симмонс в ведомственном здании учительского колледжа сидящей за столом в классной комнате. Взгляд у нее был безумным, и мне это не показалось удивительным – ведь как ей, бедняжке, досталось от этого хама Хеллера.

Она сидела без очков, и я отлично знал, что без них она ничего не видит. Очки лежали на столе, и я тайком накрыл их книгой, когда присаживался.

– Я из «Морнинг Пресс», – представился я. – Пришел чтобы взять у вас интервью о том, что думают участники марша протеста против ядерного оружия о праве женщин на защиту себя от термоядерной бомбы.

Она, прищурясь, вгляделась в меня и сказала:

– Если они не примут этот проект закона, мы взорвем ООН, и плевать нам на нью-йоркский спецназ. Я возглавляю движение марша протеста и как скажу, так и будет! – Она поискала свои очки, не нашла и добавила: – И вы можете процитировать мои слова.

– Против этого проекта закона действуют черные силы, – сказал я.

– Слышать не желаю никаких выпадов против групп национальных меньшинств, – заявила она. – Гарлемское похоронное общество «Я восстану из мертвых» готово стоять за нас до могилы. – Она пошарила рукой по столу, все еще надеясь отыскать очки. – Не видела ли я вас где-то раньше? Может, в психиатрическом отделении?

– Конечно, видели, – подтвердил я. – Мы товарищи по борьбе. Я ведь в действительности из Организации освобождения Палестины. «Морнинг Пресс» – это просто мое прикрытие как агента.

– Тогда мы можем говорить откровенно, – сказала мисс Симмонс. – Нельзя допустить термоядерной бомбежки, даже если ради этого нам придется взорвать весь мир. Не встречала ли я вас на занятиях по психологии в тринадцатой аудитории?

– Конечно, встречали, – подтвердил я снова. – Я сидел сразу же за вами и все время подбадривал вас.

– Тогда вас зовут Трогэпл, – сказала она. – Я всегда помню своих однокашников.

– Верно, – сказал я.

Она похлопывала по столу руками, снова пытаясь отыскать свои очки, и я решил, что мне лучше отвлечь ее внимание.

– А что вы здесь преподаете? – спросил я, делая вид, что указываю на книгу, но на самом деле передвигая ее к себе так, чтобы очки упали со стола мне в руку.

– Профессиональное поведение выпускников, – отвечала она. – Эти молодые учителя идут преподавать в средние школы и портят все дело. Поэтому мы заранее учим их быть спокойными и невозмутимыми и контролировать свои эмоции. «Пожалеешь ребенка – испортишь розгу» – это в наше время совсем не практикуется. На истерическое поведение учительницы смотрят с осуждением, даже если она обнаруживает банку с червями в своей сумочке. Куда же я подевала очки, чтоб им провалиться?! Вы нигде не видите моих очков, Трогэпл?

– Нет, – отвечал я, и это соответствовало истине, ибо теперь они уже находились у меня в кармане. – Но вернемся к выступающим против ядерного вооружения: каково будет ваше заявление, если тот ооновский билль не будет утвержден на Совете Безопасности?

Я отшатнулся, потому что Симмонс вскочила и пошла грохать кулаком по столу. Она рвала и метала, матерясь такими словами, которых я даже и не слышал-то никогда.

– И можете меня процитировать! – прокричала она наконец и плюхнулась на стул, совсем измотанная. – Но, разумеется, это просто немыслимо, чтоб они его не утвердили. Женщины всего мира собственными ногтями разорвут их на мелкие кусочки, да еще при этом будут хохотать!

Мне неприятно видеть, как женщины нервничают. Это отражается на твоих собственных нервах. Я решил, что мне лучше успокоить ее, переключить ее внимание на нежно зеленеющие холмы и звонко смеющиеся ручейки. Мне нужно было притушить безумное пламя, бушевавшее в ней, которое превращало ее глаза в пару кипящих котлов. И я сказал:

– Как я понимаю, вы также преподаете курс «Восхищение природой», иначе – природоведение.

Пламя забушевало еще сильнее.

– Трогэпл, было когда-то время, когда я получала наслаждение от этих коротких воскресных прогулок в лесу. Я могла весело болтать с кроликами и улыбаться нарциссам. Но в прошлом году, Трогэпл, случилась ужасная вещь. Она изменила мою жизнь!

– Расскажите, – попросил я.

– Трогэпл, вся беда в том, что в груди у меня бьется доброе материнское сердце. Именно поэтому я взяла в свою группу этот отвратительный, самый порочный, самый ужасный образец зловредной фауны, когда-либо придуманной дьяволом… – Нервы ее сдавали, губы подергивались, обнажая сжатые зубы, дыхание учащалось.

– Понимаю, – сказал я мягко. – Физик-ядерщик по имени Уистер.

Она соскочила с места и, хватая стулья студентов, нагромоздила из них высокую башню. Живо вскарабкавшись на ее вершину, она уселась там, покачиваясь и подслеповато озираясь по сторонам.

– Его здесь нет, – сказал я, желая ее успокоить.

– И слава Богу! – вскричала она.

В дверях с открытыми ртами стояли двое студентов, очевидно, дожидавшиеся начала лекции.

– Как я понимаю, – сказал я, – вам он несимпатичен.

Она завизжала так, что ушам стало больно.

Этим двум студентам, наверное, показалось, что я ее допекаю. Один из них убежал, а другой, мускулистый юнец, просто стоял и угрожающе смотрел на меня.

Мисс Симмонс, очевидно, совсем выдохшись, умолкла. У дверей стали собираться студенты. Первый что-то тихо говорил другим и указывал сперва на меня, потом на мисс Симмонс, сидящую прямо под потолком на качающейся башне из стульев.

– Мисс Симмонс, – обратился я к потолку, – прошу вас, продолжим беседу. К нам в редакцию поступили неоспоримые факты, свидетельствующие о том, что существует могущественная, как слон, как мамонт, политическая клика, стремящаяся тайно нанести поражение этому ооновскому законопроекту, и главный редактор направил меня к вам, чтобы услышать ваше мнение.

Она смотрела на меня из-под потолка, и, наверное, я казался ей бесцветным расплывчатым пятном. Я добился ее внимания, поэтому продолжал. После той первоначальной вспышки я все уже обдумал и теперь точно знал, что сказать.

– Я уверен, вы прекрасно понимаете, что кое-какие партии ценой своей жизни готовы помешать принятию этого проекта.

Башня из стульев дрогнула. Мисс Симмонс подслеповато таращилась на меня, готовая в любую секунду закричать опять. А я все говорил:

– Работая день и ночь, вкалывая как раб, выползая из всех щелей, словно подлая змея, молясь на черных мессах и завербовывая новых единомышленников, действуя исподтишка, с хитростью, на какую способен только он, этот человек стремится развратить делегатов с помощью женщин и наркотиков, шантажа и угроз и так загубить этот законопроект, чтобы ему уже никогда не поднять головы.

Я знал, что ее внимание принадлежит мне, так же как и внимание кучки парней-студентов. Наступил драматический момент. Я тянул с развязкой. Но, убедившись, что мисс Симмонс слушает мою речь каждой клеточкой головного мозга, я нанес смертельный удар.

– Имя этого тайного супостата – Уистер.

Она так и подскочила, пренебрегая всяческой осторожностью.

Гора стульев накренилась. Высокая башня начала падать, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Стулья разлетелись в стороны, и мисс Симмонс рухнула на пол!

Трах!

По классной комнате с грохотом рассыпались обломки, и на меня с мощным ревом навалилась банда студентов.

– Он толкнул ее! – кричал один.

– Хватай его! – орал другой.

– Убить этого (…) мало! – вопил третий.

Я допустил ошибку. Я не отдавал себе отчета в том, что в нынешнее время появиться среди банды студентов – это все равно что войти в ангар в Афьоне. А я пришел безоружный!

Дубася меня кулаками и разрывая на мне одежду, они вытащили меня из аудитории на лестничную площадку. Одна честолюбивая душа сунула руку в мой рвущийся с треском плащ, достала бумажник и обнаружила в нем удостоверение агента ФБР.

– Фэбээровец! – заорал он. – Грязный, вонючий, паршивый фэбээровец!

Этого было достаточно. Они сбросили меня с лестницы, и я с глухим стуком брякнулся у ее подножия.

Вслед мне разъяренные студенты кинули мои бумажник и шляпу. Тут-то я их и перехитрил. Не дожидаясь, пока кто-то из них спустится по лестнице, я схватил бумажник и шляпу и помчался, как леопард, вон из этого здания. Рев возмущения удалялся от меня – ему ли было угнаться за офицером нестроевой службы.

Добрался я до Сто шестнадцатой улицы как раз вовремя, чтобы успеть на экспресс. Когда двери его закрылись, меня разобрал смех.

Я это сделал! В сущности, все сработало превосходно.

Если законопроект пройдет, Симмонс зло посмеется над Хеллером и язвительно скажет ему, что он прошел, несмотря на его самые подлые замыслы. А если не пройдет, я мог с уверенностью гарантировать, что жизнь его превратится в такой кошмар, с которым даже ему будет не справиться.

Несясь в болтающемся громыхающем поезде, я зализывал царапины на руках, вполне довольный самим собой.

Что за беда, в конце концов, если тебя немного отделают? Как говорят в Аппарате: нужно быть крепким и несгибаемым. Таким я и был. И в подобные моменты ликования телесная боль казалась почти приятной.

Я нанес удар, который надолго запомнится Хеллеру и от которого он, возможно, не сможет оправиться.

Я понял, в чем состоит мой долг, и выполнил его. Так, как велит Аппарат.

 

Глава 2

По мере приближения срока совещания Совета Безопасности ООН – 14.00 в пятницу – я, честно говоря, приходил в неистовство.

Четыре дня я находился в Нью-Йорке, четыре дня терзал рацию – никакого Рата.

Еще повсюду шныряли рабочие, пытаясь все закончить к уик-энду, и поэтому вкалывали сверхурочно, отчего в квартире царила неразбериха.

Я решил попытаться в последний раз. Скрючившись в стенном шкафу, который уже покрасили, вдыхая удушливый запах еще не высохшей краски, я еще раз стал крутить ручки и тыкать кнопки рации. Я не взял с собой руководства по ее эксплуатации и поэтому в основном полагался на случай. Наверху, под стеклом у нее находились стрелка и красная кнопка, которой следовало бы зажечься.

Стараясь устроиться поудобней и не запачкаться краской, я случайно коснулся. той кнопки – и она засветилась! Случилось это впервые. А была ли она включена, когда я пользовался прибором раньше? Эти рации выпускались только парами и являлись очень простенькими механизмами. В военном министерстве ими пользовались исключительно генералы, поэтому требовалось, чтобы рации были совсем просты в обращении.

Я встряхнул ее, чтоб убедиться, не сломалось ли там чего.

– Я слушаю, – раздался вдруг голос Рата.

– Дрыхнешь на работе! – набросился я на него. – Это сразу видно!

– Офицер Грис? Где вы находитесь?

– В Африке, кретин! А где же еще я, по-твоему, могу находиться?

– Что-то для Африки, офицер Грис, голос у вас звучит ужас как громко. У меня чуть не лопнули перепонки. Но теперь я убавил громкость, почти совсем.

– Это, должно быть, такая волна, – объяснил я. – Я еще в Африке, не забывай об этом. Я едва тебя слышу! Но спорить сейчас нет времени. Выключи все три ретранслятора 831 – и немедленно!

– Если вы хотите их отключить, – сказал Рат, – то это должно означать, что вы находитесь где-то в пределах двухсот миль от меня. Указатель направления…

Я поспешно выключил рацию. Ему не заставить меня проболтаться, где я нахожусь, и обнаружить себя. Уж этого не будет!

Я зашел в заднюю комнату, где царил полный беспорядок, достал свои видеоустановки и портативный телевизор и снова удалился в стенной шкаф. Воняло краской, кусались блохи – удобства ниже среднего. Но я знал, что долг нужно выполнять. Трудно приходилось офицеру Аппарата, особенно в этой квартире.

Экраны слежения все еще находились в засветке, поскольку Рат еще не успел отключить ретрансляторы на Эмпайр Стейт Билдинг. Но телевизор функционировал исправно. Все три программы подробно освещали события в Совете Безопасности ООН.

Какой-то политический комментатор углубился в краткое изложение обстоятельств, сопутствующих этому мероприятию, и всех межнациональных споров, развернувшихся в мире. Я самодовольно улыбнулся: эти межнациональные сражения велись в постелях «Ласковых пальм»

С полчаса подышав удушающей краской и исчесавшись от укусов блох, я наконец увидел, что мои экраны прекратили засвечиваться.

Первой заработала установка, связанная с Кроубом. На кушетке у него лежала какая-то женщина, и он, очевидно, проводил с нею сеанс психоанализа, ибо она рассказывала опять и опять о том, как ее, шестнадцатилетнюю девушку, изнасиловал родненький братец, когда ему было три года. Слушал Кроуб ее или не слушал, но зрением своим он проникал в глубину ее гениталий. На какую-то минуту он оторвался от предмета своего исследования, и увиденное просто поразило меня: ему дали прекрасный кабинет, на полках стояли ряды черепов, а его диплом психиатра красовался в золоченой рамке. Но мне вполне достаточно было заметить, что Кроуб при деле и что Белльвью обеспечивает его всем необходимым; в остальном Кроуб меня сегодня совершенно не интересовал. Я выключил его видеоустановку, чтобы она меня не отвлекала.

Графиня Крэк сидела в главном офисе Хеллера в Эмпайр Стейт Билдинг. Нет, вношу поправку. Она лежала на полу, подперев подбородок руками, и читала кулинарную книгу «Пища разных стран», судя по тому что было напечатано на верху страницы. Взор ее плавно скользил по рецептам Индии, и, когда страница закончилась, она вдруг щелкнула языком, и страница перевернулась. Мне стало не по себе. Но тут я увидел, что это всего лишь кот. Она научила его переворачивать страницы. Крэк принялась за рецепты кушаний Индонезии.

Установка Хеллера показывала мне ту же программу, что я наблюдал по собственному портативному телевизору, только на экране у Хеллера изображение было гораздо чище и краски лучше. Ага! Он не ушел сегодня один. Соображает. Ведь в ООН наверняка пришли бы женщины из «Ласковых пальм», и объяснить все это графине было бы нелегко.

Крэк искоса взглянула на Хеллера, сидящего в кресле:

– Дорогой, что-то вид у тебя беспокойный. Может, что-то не так?

– Да я думаю об этом деле, что рассматривается в ООН, – отвечал Хеллер. – Не нравится мне ситуация. Из того, что говорят комментаторы, можно заключить, что она весьма нестабильна. Интересующий меня законопроект прошел Генеральную Ассамблею. Но чтобы войти в силу, ему теперь нужно пройти Совет Безопасности. В Совете пятнадцать членов, но единственное вето одной из великих держав может его зарубить.

– Великие державы? – переспросила Крэк.

– Соединенные Штаты, Франция, Объединенное Королевство Великобритания, Россия и Китай. Даже если девять членов проголосуют за него и только один из этой пятерки наложит вето, ему конец.

– А что это за проект?

– Он касается прав женщин.

– Хм-м. – Графиня встала и пересела на диванчик рядом с Хеллером. – Что-то мне непонятно, зачем нужно принимать закон, чтобы женщины получили права. Женщины создают свои собственные права. А почему ты в этом так заинтересован, дорогой?

– Это важно, – сказал Хеллер.

– Хм-м, – промычала Крэк.

В этот момент на экране появилась толпа. Вокруг ООН собрались женщины, державшие в руках плакаты и размахивающие флагами. Они пели, что-то выкрикивали, повторяя лозунги своих лидеров.

Камера сфокусировалась на группе с огромными плакатами, и Хеллер коротко рассмеялся. Графиня с любопытством взглянула на него. Он улыбался, глядя на экран.

Один огромный плакат гласил: «Если Совет Безопасности ООН не утвердит резолюцию ООН 678-546-452, „Ласковые пальмы“ объявят ему бойкот».

Графиня снова перевела взгляд на экран. В объектив кинокамеры попал большой транспарант: «В память о Красавчике».

Портрет был неважным, но в нем явно угадывалось сходство с Хеллером.

– Что это за женщины, дорогой? – поинтересовалась графиня.

– Где? – спросил Хеллер.

– Хм-м, – опять промычала графиня.

Заработали камеры в зале Совета Безопасности. Панорамирование настенной росписи выхватило символы Мира и Свободы, Равенства и Братства. Затем объектив перешел на членов Совета. Они приступали к делу.

Президентом Совета Безопасности в этом месяце оказался русский с большим квадратным лицом и монгольскими глазами. Он навел в зале порядок, стукнув кулаком по столу. Через переводчика, который передавал его речь в сети радиовещания и телевидения, русский объявил: «Я призываю это болтливое собрание к порядку».

– Ох, – произнес Хеллер.

«Мне пришлось лететь сюда за тридевять земель из Якутии, из далекой Сибири, – продолжал русский, – чтобы только присутствовать на этом специальном совещании. И все только потому, что эта дурацкая Генеральная Ассамблея приняла какую-то дурацкую чепуху».

– Ой-ой-ой! – снова произнес Хеллер.

«Поэтому я ее прочел, – говорил русский. – Резолюция ООН под номером 678-546-452 следующего содержания: „Принять общим голосованием: женщины имеют право не подвергаться термоядерной бомбардировке и насильственному затыканию рта посредством пощечин или истязаний“».

– Хорошая резолюция, – сказала графиня Крэк. – Это первый разумный закон, о котором я слышу на этой планете. Как странно, что он еще не имеет силы. Но ты, дорогой, кажется, очень заинтересован. Ты с этим как-то связан?

– Это вопрос политики, – пояснил Хеллер.

– Хм-м, – еще раз хмыкнула графиня Крэк.

Русский продолжал свою речь: «Теперь перейдем к дебатам. Я первым выскажу свои соображения. Итак, внимание, товарищи: прекрасно известно, что единственные на свете работники, которых не нужно заставлять работать, – это женщины. Да если бы бабы не делали всей работы, у мужиков не было бы времени рассиживать и попивать водку. Но, – и он свирепо воззрился на членов собрания, – и вам, и мне, и всем известно, как было известно и Карлу Марксу, семейная жизнь которого не задалась, что, если женщинам не давать пощечин, они будут молотить языками день и ночь без передышки. А если они будут все говорить, и говорить, и говорить, что же тогда станется с пятилетним планом? И если они сорвут выполнение пятилетнего плана, то станут контрреволюционерками, и тогда их просто следует раз и навсегда забросать термоядерными бомбами, чтобы мы смогли хоть немного пожить в покое. Вот и все, что можно сказать по этому поводу, товарищи. Эта резолюция подорвет уже подточенные основы теории марксизма-ленинизма. Россия голосует против – нет, нет и нет – и еще к тому же плюет на это. Так что нет смысла дискутировать дальше, поскольку великая держава налагает вето на этот законопроект. Совещание объявляю закрытым».

Он поднялся, взял свою шубу и, печатая шаг, вышел из зала туда, где его поджидал полк охраны от КГБ, в сопровождении которого он сел в вертолет и улетел восвояси.

– О, провались, провались эти русские! – отчаивался Хеллер. – Девчонки столько работали, и теперь это их так расстроит!

– Какие девчонки? – насторожилась графиня Крэк.

– Эх, теперь и с мисс Симмонс ничего не получится! – с горечью проговорил Хеллер. – Черт побери этих русских!

– Это кто же такая, мисс Симмонс? – громко осведомилась графиня Крэк.

Это вывело Хеллера из задумчивости, и он взглянул на графиню:

– Что?

– Я спросила, кто она, эта мисс Симмонс?

– Моя учительница по курсу «Восхищение природой». Это курс, который я вынужден посещать по воскресеньям.

– Так вот чем ты занимался по воскресеньям. Я заметила, ты сказал «вынужден посещать». А ведь Изя мне говорил, что ты прекрасно учишься в университете и вовсе не ходишь ни на какие занятия. И Бац-Бац упоминал о твоих блестящих успехах по КПОЗ, хотя тебе и не обязательно ходить на строевую подготовку или занятия по КПОЗ. Так почему же, Джеттеро, ты должен ходить на занятия этой мисс Симмонс, да к тому же по воскресеньям?

– Она вынудила меня, – оправдывался Хеллер.

– Джеттеро, – донимала его графиня, – я прекрасно могу понять, почему она влюблена в тебя до безумия, но мне, хоть убей, непонятно, почему очарован ею ты.

– Я не очарован ею!

– Джеттеро, тебе не нужно вставать в оборонительную позицию. Тебя никто ни в чем не обвиняет. Я просто хочу узнать, чем она тебя так приворожила.

– Я ненавижу эту ведьму! – горячо возразил Хеллер.

– О, с ненавистью будь поосторожней, – посоветовала графиня. – Как сказал поэт, это ближайшая соседка любви.

– О боги! Этот поэт не знал мисс Симмонс! Послушай, эта женщина день и ночь старается сорвать мои планы. Она не только намерена провалить меня на экзамене, она носится повсюду и требует, чтобы другие тоже ставили мне самые низкие баллы!

– Джеттеро, – попросила графиня, – может, лучше расскажешь мне об этом подробно?

Хеллер рассказал ей о том, что ему очень нужен диплом, чтобы люди прислушивались к его словам, и о том, как мисс Симмонс из ненависти к ядерным физикам заставила его посещать факультативный курс «Восхищение природой», который вела сама. Затем, глубоко вздохнув, рассказал ей подробно о том, как однажды пошел вслед за нею в Ван-Кортлэнд-парк, разделался с напавшими на нее бандитами, после чего доставил ее в больницу. И как в новом семестре ее выпустили из психиатрического отделения, чтобы она могла продолжить преподавание.

Графиня Крэк мрачно кивнула:

– Теперь я все прекрасно понимаю. Она пошла в этот парк, хорошо зная, что там ходят бессовестные мужчины, и увлекла тебя за собой. Она из тех женщин, которые жаждут, чтобы их изнасиловали. Ох, боюсь, что это зашло чересчур далеко, Джеттеро. Я знала, что все красавицы на этой планете будут увиваться за тобой, а теперь вижу, что сбылись мои худшие опасения. Я могла бы простить тебе Мисс Америку, но это происходило у меня под носом каждое воскресенье.

– Ну пожалуйста, – упрашивал ее Хеллер. – Если я поведу тебя в театр, и куплю тебе дюжину роз, и всю неделю буду вставать по утрам первым и нагревать комнату, ты согласишься перестать говорить о мисс Симмонс?

– Хм-м, – промычала графиня и, поднявшись, ушла в кабинет. Там она походила из угла в угол, потом вдруг села на край стола и, нажав на кнопку, быстро связалась по телефону с Мамми.

– Мамми, – сказала она, – это произошло. Мне нужно попросить у тебя совета.

– Разумеется, милочка. Мама Мамми слушает. Говори, не стесняйся.

– Он так растревожился, что я абсолютно уверена: он без ума от другой, и это, возможно, удержит его на планете. Мы еще не женаты. Я просто должна увезти его отсюда. Так что же мне делать?

– Выцарапать ей глаза, – моментально посоветовала Мамми.

– Хм-м, – протянула графиня Крэк. – Ну что ж, спасибо. Просто хотелось узнать, как это делается на вашей планете. Как дела?

– Превосходно. Теперь, когда имя мое наверху все в огнях, у нас каждый вечер аншлаг. Да не ломай ты красивую свою головку из-за этого заведения, дорогая. У меня тут есть поклонники, которые лопатами гребут бриллианты. Ну и умница твой морячок. Ты просто дай этой (…) отведать твоих ногтей и смывайся. И двинь ее в ребра ногой за меня. Никогда не отпускай от себя хорошего человека, милочка. Их чертовски трудно найти!

Я встревожился. Все развивалось не так, как я ожидал. И хоть я всегда подозревал, что женщины, разговаривая наедине, замышляют какие-то козни, но никогда не думал, что их разговор может быть таким кровожадным.

О, тут придется ухо держать востро.

А потом я почуял внезапный прилив надежды: а вдруг мне удастся привлечь графиню к ответу за убийство?

 

Глава 3

Она снова звонила по телефону. Набрала номер Нью-Йоркского университета и попросила мисс Симмонс.

Разумеется, там не знали, кто такая мисс Симмонс. «Здесь 18 005 студентов и 5002 человека профессорско-преподавательского состава», – примерно так, немного резко, ответил ей молодой человек.

– Это касается одного из ее студентов – дело жизни и смерти, – сказала графиня.

– А, значит, она преподаватель, – сообразил молодой человек. – Что преподает?

– «Восхищение природой», – отвечала Крэк.

– Подождите, пожалуйста, минутку. – Потом он снова подошел к телефону: – Вы, должно быть, имеете в виду Джейн Симмонс, доктора философии из учительского колледжа. Она ведет курс «Восхищение природой» 101 и 104 тоже.

– Есть ли у нее студент по имени Джером Терренс Уистер?

– Слава Богу, у нас есть компьютеры. Да, мадам. Но компьютер говорит, что она рекомендует исключить его из университета.

– Опасная это штука – ненависть, – заметила графиня.

– Извините, не понял?

– Я хотела спросить ее домашний адрес. Мне нужно срочно дать совет своей ближайшей коллеге.

– О, даже так? – И он живо сообщил ей адрес. Мисс Симмонс жила на Морнингсайд Хайте.

Графиня Крэк открыла гардероб, осмотрела его содержимое и выбрала алый костюм с огромной жемчужиной-пуговицей, на которую застегивался пиджак. Затем извлекла из шкафа пару красных перчаток и красные сафьяновые сапожки.

Убийство. Она явно замышляла убийство!

На все это она набросила короткую накидку с капюшоном из черного соболя. Это лишний раз подтверждало мое предположение. На мой взгляд, она выглядела ни дать ни взять пилотом-убийцей. В памяти всплыли ее красные каблуки, втаптывающие в пол желтокожего гиганта в далеком теперь Замке Мрака. Я лихорадочно соображал, что делать. Больно мне было сознавать, что я теряю союзника – от этого становилось дурно. Ведь я же так тщательно все подготовил.

И тут я подумал о своем старом друге, полицейском инспекторе Бульдоге Графферти – ведь я мог ему позвонить. Я же знал, где произойдет убийство. Возможно, мне удастся застигнуть Крэк с поличным – у тела мисс Симмонс, дергающегося в предсмертных судорогах в лужах крови.

Графиня достала хозяйственную сумку из черного пластика, из тех, что недавно вошли в моду. Затем похватала с полки какие-то предметы, да так быстро, что я не успел разглядеть, что это были за вещи.

Потом она сделала нечто такое, что ужасно меня встревожило.

Она вынула гипношлем и положила его в сумку! Испытывая в тесном шкафу кислородное голодание, чувствуя, как от краски кружится голова, и не зная покоя от блох, я в первые секунды не отдавал себе полный отчет в том, что все это значит. Потом я прекрасно все понял, ибо точно так же поступил бы на ее месте сам.

Графиня Крэк собиралась заставить мисс Симмонс – заставить под гипнозом – написать записку о том, что она, мол, кончает жизнь самоубийством, а уже после втоптать ее сапогами в ковер!

У меня волосы встали дыбом. Графиня шла на убийство и надеялась выйти сухой из воды. Только схватив ее за руку, можно будет раскрыть это убийство. Вот она, закоренелая преступница, разгуливает по Нью-Йорку и убивает кого вздумается. И знаю об этом один только я!

Внезапно я понял, что тоже могу кое-что сделать. Шлем ее не будет работать, если я окажусь в одной-двух милях от этого места – помешает прерыватель реле, что у меня в голове. Находиться рядом с Крэк мне вовсе не обязательно – достаточно, если я буду в миле-другой от нее. А пока я могу позвонить Графферти и дать ему наводку: если он не успеет оказаться там вовремя, чтобы спасти мисс Симмонс, то по крайней мере может еще застигнуть графиню Крэк на месте преступления.

Но от моего местонахождения этот адрес отделяло более четырех миль. Это было где-то рядом с площадью Роксентера. Я должен спешить!

Я поднялся на ноги и толкнул дверь шкафа.

Она не открылась.

Я постучал по ней.

Но в квартире стоял ужасный грохот, который заглушил мои удары. Я постучал погромче. Мастера снаружи тоже застучали громче. Я закричал. Они тоже пошли перекрикиваться.

Я налег на дверь плечом и толкнул изо всей силы. Добился же только того, что испачкался свежей краской.

Я догадался, что они, должно быть, свалили у двери всю мебель.

Я оказался в ловушке!

Страх замкнутого пространства вызывал у меня тошноту. Единственное, что я ненавидел больше, чем открытое космическое пространство, так это отсутствие всякого пространства. Я совсем смешался. Голая лампочка, висевшая над моей головой, стала казаться мне солнцем, пытающимся засосать меня.

Я прикрыл глаза ладонью. Я знал, что должен овладеть собой. Мой мир разваливался, но это вовсе не значило, что и я должен разваливаться на куски. Или, может, все-таки значило?

Постепенно мне удалось подавить поднимающиеся в горле вопли – оставались только слабые всплески голоса. Так-то лучше.

Думать! Я должен думать!

Я взглянул на экран видеоустановки графини Крэк. Времени прошло больше, чем мне казалось. Она ехала в поезде подземки. Вот так чудо: как ей удалось так быстро перепорхнуть из секретарского кабинета в подземку? Но тут же я вспомнил, что станция – прямо под зданием Эмпайр Стейт Билдинг.

Я постучал кулаком по голове – и это вдруг помогло. Радио! У меня же с собой рация! Уж теперь-то я не забыл надавить на верхнюю кнопку.

Рат мне ответил.

– Срочно иди к телефону, – велел я ему. – Позвони полицейскому инспектору Бульдогу Графферти и передай ему, что в ближайший час готовится убийство женщины, на Богт-стрит, Морнингсайд Хайте, дом 352, квартира 21. Скажи ему, чтобы ехал туда.

– Это срочно?

О, я мог бы его убить!

– Сделаешь промашку – и будешь у меня клиентом Мэдисона, понял?

– Кто кого должен убить? – всполошился Рат. – А откуда вам в Африке известно, что здесь происходит?

– Ты будешь звонить или нет? – крикнул я, закипая от гнева. – Туда уже едет пилот-убийца! Убитая будет втоптана в ковер!

– Похоже, офицер Грис, вы немного переутомились.

– Не так, как переутомишься ты, если я продырявлю твою негодную голову из кольта «магнум» сорок четвертого калибра!

– О, да вы где-то рядом с площадью Роксентера.

Чтоб ему провалиться! Он нарочно затягивал разговор, чтобы определить расстояние и направление по специальной шкале на верхней панели рации.

– Повтори, что нужно передать! – рявкнул я.

Он, как учат шпионов, повторил все абсолютно точно.

– Теперь слушай меня, (…) умник: если в течение часа полиция там не появится, ты свету белому не обрадуешься.

– О, я об этом позабочусь, офицер Грис. Я уже иду.

Я сидел, скорчившись на полу перед экраном, и с ужасом, как завороженный, смотрел, как графиня Крэк едет в подземке на встречу с судьбой. Со своей судьбой. Уж теперь-то я точно отделаюсь от этой стервы – кровожадной графини Крэк.

 

Глава 4

В районе Морнингсайд Хайте было не так уж плохо. Там росло много деревьев, ныне по-зимнему голых, там играли довольно прилично одетые, но хмурые дети, которые следили за проходящей графиней Крэк в полной убежденности, что она переодетый офицер полиции, отлавливающий прогульщиков, и что она вот-вот остановит их всех свистком. А целеустремленная походка Крэк могла произвести только такое впечатление и никакое другое. Боги, подумал я, как бы они завизжали и бросились наутек, если бы знали, что глядят на убийцу, лишь на миг отстоящую от кровавого злодеяния. Даже выросшие на улице дети Северного Манхэттена были бы не в состоянии спокойно отнестись к тому, что, на мой взгляд, скоро следовало случиться.

Суровый стук ее сапог замер перед многоквартирным домом под номером 352, домом приличного вида: должно быть, мисс Симмонс имела кое-какой доход. Хотя дверь и не распахивал швейцар, зато медные почтовые ящики так и сияли. А вот и ее именная дощечка, прямо под номером 21: «Мисс Джейн Симмонс».

Это означало, что она живет одна! Боги, неужели ничто не вмешается между графиней Крэк и этим ужасным преступлением? Ах да, ведь инспектор Графферти скоро выедет по этому адресу.

Не подозревая о расставленной мною ловушке, графиня Крэк нажала на кнопку звонка. Я разрывался на части, лелея, с одной стороны, надежду, что, может, мисс Симмонс еще не вернулась домой с демонстрации у ООН, и тут же жестоко надеясь, что она уже дома и Графферти сможет схватить эту дьяволицу с Манко в тот самый момент, когда она будет калечить бедную преподавательницу.

Латунная дверная решетка громко проговорила: «Да?», на что графиня ей отвечала:

– Я, как и вы, учительница из университета Аталанты, Манко, и мне нужно поговорить с вами об одном из ваших студентов.

И снова раздался тот голос в решетке:

– Давно пора хоть кому-то послушать меня! Поднимайтесь!

О, бедная подслеповатая Симмонс! Вы только что сами обрекли себя на гибель! Я нажал на кнопку рации.

– Говорите, – откликнулся Рат.

– Ты выполнил задание? – спросил я его.

– Полицейский инспектор Графферти задрожал, как ищейка, едва услышал о готовящемся убийстве. Я все это выдал ему как конфиденциальную информацию, известную только нам двоим. Он сказал, что чует уже заголовки газет. Шустрый малый. Я застал его в городском административном центре, а сейчас он как раз вызывает патрульные машины. Думаю, он вас не подведет.

– Отлично, – сказал я и отключил рацию. Ну что ж, графиня Крэк, перехитрил я вас все-таки, и вы даже не сможете указать на меня! Графферти, ищейка, что ищет славы, берет все на себя! От административного центра до Морнингсайд Хайте расстояние неблизкое, но полиция гоняет как сумасшедшая.

Графиня смотрела на дверь, которая щелкала своим электромагнитным замком, но, похоже, не знала, что нужно толкнуть ее, когда раздается щелчок. Дверь не переставала щелкать. Наконец Крэк не выдержала и резко толкнула ее. Замок оказался неисправным, и дверь тут же распахнулась.

Графиня Крэк прошла мимо фонтана и между двумя статуями. Увидев, что лифт уже занят, она поднялась по лестнице, прошла по ковру коридора и остановилась возле квартиры номер 21.

Дверь открылась даже без ее стука. Никогда еще женщина не стремилась с такой охотой попасть в ловушку. Едва завидев графиню Крэк, мисс Симмонс уже с порога принялась болтать. Причем без всяких «здравствуйте» или «кто вы такая?». Она была растрепанной, а глаза горели безумным огнем. Мисс Симмонс говорила:

– Вы знаете, что он сегодня вытворял? Он срывал принятие законопроекта в ООН! Он готов взорвать все, даже женские права! Он сущий изверг! Учителям нужно сбиться в плотную яростную фалангу и остановить его – пусть даже уже перед тем, как мы взорвем ООН! Все в опасности, пока он на свободе. А в колледже, видите ли, думают, что только из-за того, что я побывала в психиатрической лечебнице, слушать меня не обязательно. Они считают, что я отношусь к нему с параноидальной мнительностью. И чтобы еще больше усугубить дело, меня снова преследует нью-йоркский спецназ.

Обращаясь к графине, мисс Симмонс то и дело теряла ее из виду и не могла найти. Графиня, должно быть, поняла, что говорит с человеком слепым, как крот.

– Спецназ! – воскликнула графиня. – Тогда вам нужна защита для головы. – Она ногой захлопнула за собой дверь и прямо на глазах у Симмонс извлекла из квадратной хозяйственной сумки гипношлем.

Я вдруг вспомнил, что очки мисс Симмонс все еще у меня в кармане. Сам того не желая, я здорово облегчил графине задачу. Ей просто оставалось включить шлем и нахлобучить его на голову Симмонс! Только и всего!

Крэк обвела глазами довольно большую и хорошо обставленную гостиную. Местечко подыскивает, подумал я сразу, где бы поудобней втоптать хозяйку в ковер. В соседней квартире, похоже, играло радио. Крэк увидела, что коридор ведет в спальню. Она подтолкнула Симмонс в ту сторону, и моя любимая союзница, словно лунатик, зашагала по коридору навстречу своей ужасной судьбе.

В спальне стояли широкая кровать, будуарный столик и кресло, все задрапированное в собранную в складки белую кисею. Закрыв дверь спальни, графиня Крэк подвела мисс Симмонс к кровати и уложила ее, устроив подушку так, чтоб она подпирала шлем в нужном ей положении. Она подключила к нему микрофон и уселась в кресло.

Видимо, Симмонс, когда графиня звонила в дверь, скинула с себя верхнюю уличную одежду, ибо теперь та валялась на полу, и накинула на себя халатик. Теперь, когда она растянулась на постели, он распахнулся, обнажив совсем недурственное тело.

Крэк же, видимо, это не волновало. Она вылезла из кресла и запахнула на Симмонс халат, придав ей пристойный вид. Затем отложила в сторону соболью накидку и сняла пиджак – эквивалент тому, что она засучивает рукава и готова к работе, после чего стала говорить в микрофон:

– Спокойно, расслабьтесь. Вы в полной безопасности. – Ох, ну и лгунья, подумал я. – Сон, сон, сладкий сон. Вам меня слышно?

Приглушенное «да».

– Что собирались сделать с вами те восемь мужчин в парке Ван-Кортлэнд? – спросила графиня, откидываясь на спинку кресла.

Приглушенное: «Изнасиловать меня. Они, все восемь, собирались насиловать меня долго, час за часом».

Графиня опустила микрофон и сунула его к себе под мышку.

– Так я и думала, – пробормотала она по-волтариански. – Настоящая, одержимая жаждой быть изнасилованной шлюха. Все это было подстроено только для того, чтобы украсть у меня Джеттеро! – Она вытащила микрофон и снова перешла на английский: – Когда вы впервые увидели Уистера?

Мисс Симмонс раскинула руки, и халат распахнулся. Кончики пальцев вытянулись и мелко дрожали. Ступни ее дергались. Мисс Симмонс словно бы пытали электричеством. Приглушенно из-под шлема послышался слабенький вскрик.

– Отвечайте мне! – резко приказала Крэк.

– В зале регистрации, в прошлом сентябре, – отвечала мисс Симмонс. Дрожь в ее теле усилилась.

– Сейчас вы находитесь там, – говорила ей Крэк. – Вы видите Уистера. Что вы действительно думаете?

Симмонс тихонько вскрикнула. Тело ее по мере наращивания в нем напряженности вибрировало сильней.

– Отвечайте мне!

– Он слишком красивый, – сказала Симмонс.

Графиня убрала микрофон под мышку и снова забор мотала по-волтариански:

– В точности как я и думала. Любовь с первого взгляда. – В микрофон же сказала, уже по-английски: – Еще что-нибудь?

Ответом был приглушенный вопль:

– Это ужасно – ужасно то, что он выбрал себе специальностью ядерную физику, и ему нужно было помешать.

– Зачем?

Казалось, мисс Симмонс испытывает мучения.

– Никаких взрывов быть не должно! – закричала она и добавила тоном пониже: – Мой отец заведовал кафедрой психологии в Бруклинском университете. Он говорил, что взрывы являются подсознательными заменами половых (…) и девушка должна быть фригидной, фригидной, фригидной, чтобы обезопасить себя. – Теперь она вся напряглась. Чувствовалось, что тело стало жестким подобно мрамору.

– Когда он это говорил? – спросила Крэк в микрофон.

– Когда я засовывала хлопушки собачке в (…), и он меня застал за этим занятием.

Графиня выронила микрофон и пробормотала по-волтариански: «Что за жуткая планета!» Потом посидела немного просто так, подняла микрофон и заговорила в него по-английски:

– В действительности все было по-другому. Ваш папа сделал ошибку. Вы не получаете никакого удовольствия от истязания животных. Вы поили собачку молоком и ласкали ее. Вот что в действительности вы делали и что действительно произошло. Отец ваш полностью был не прав. Признайте это.

Симмонс вдруг расслабилась и прошептала:

– Я признаю это. О, я так рада узнать, как действительно все случилось. Тогда выходит, что мой отец ошибался во всем.

– Правильно, – подтвердила графиня, жестоко разрушая одним махом то, что бедный трудяга-психолог – ее папаша – строил, не жалея живота своего, всю жизнь. Что за дьявол была эта Крэк – настоящим разрушителем, настоящим дьяволом Манко!

Графиня ухватила микрофон покрепче. Видимо, она покончила с игрой в кошки-мышки и теперь намеревалась перейти к делу.

– Теперь мы вернулись к тому моменту, когда вы впервые увидели Уистера, – проговорила она. – В действительности вы подумали, что не очень-то хороши для него. Ведь правильно?

– Правильно, – подтвердила мисс Симмонс из-под шлема.

– Теперь, – продолжала графиня, – вспомните то время, когда вы вели свой первый урок прошлой осенью по курсу «Восхищение природой». Вы одна, вы уходите из здания ООН. Вы не хотите, чтобы Уистер следовал за вами, потому что знаете, что вы для него недостаточно хороши. Вам очень грустно, верно?

– Верно, – сказала Симмонс.

Ага, вот и подошли к главному. Я уже знал наперед, что теперь Крэк заставит ее написать то, что пишут перед самоубийством. Ибо я именно так бы и поступил. Симмонс пришел конец!

В дверь позвонили.

Я шумно вздохнул с облегчением, радуясь за мисс Симмонс. Звонок ее спас, это Бульдог Графферти! Еще не все потеряно. Правда, он чуть-чуть рановато – трупа еще нет. Но Графферти сразу поймет, что к чему, лишь увидит мисс Симмонс в гипнотическом трансе. Он должен понять, что дело попахивает убийством.

– Вы тут тихо полежите, – сказала Крэк в микрофон, – не обращая внимания на то, что услышите, пока я не приду назад.

Она отложила микрофон, вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Зайдя в гостиную, она стянула с рук перчатки, отбросила их в сторону и взбила волосы. Затем подошла и открыла входную дверь.

Доктор Кацбрейн!

В котелке и черном пальто. Он приподнял на лоб очки с очень толстыми линзами и вперился в Крэк.

– Так-так! Лиззи Борден! – Он ощерился, как голодный волк, ввалился в квартиру и громко захлопнул дверь. Оказавшись внутри, он сразу же заявил: – Я только забежал, чтобы немного (…). Я всегда навещаю своих пациентов в период обострения – причем не у них, а у меня.

– В самом деле? – сказала графиня, и в голосе ее звучало отвращение.

Кацбрейн, снимая пальто, изрек:

– Нет ничего лучше небольшого сеанса психотерапии, чтобы воспрянуть духом.

– Вы живете с мисс Симмонс? – полюбопытствовала графиня.

– О нет-нет. Я доктор Кацбрейн, ее психиатр в университетской больнице. Но я непредвзято отношусь к людям. Я делюсь с ними своими профессиональными навыками. Не думаю, что вы уже лежали в моем отделении, Борден, но вы красавица что надо, и потому уверен, что скоро вы попадете ко мне. Ложитесь-ка на тот диванчик, задерите юбку, и мы проведем предварительное профессиональное психиатрическое обследование. Если ощущение будет достаточно приятным, я немедленно приму вас в свое отделение. У вас под рубашкой, похоже, недурственные (…). Но им нужно пройти испытание на тот предмет, как они действуют на эрекцию (…).

Волосы у меня встали дыбом. Графиня Крэк прикончила трех мужчин только за то, что рукою к ней потянулись в сексуальной игривости. Из этого же придурка она сделает отбивную! И тут я весело рассмеялся: у Графферти будет мертвец, настоящий!

Графиня Крэк засунула руку в пластиковую продуктовую сумку. Я знал зачем – за неким смертоносным оружием. Оказалось, это рулон чего-то черного. Она оторвала от него один из кусков, разделенных перфорационной строчкой.

Доктор все еще протягивал руку. Она сунула в нее этот черный квадратик и приказала ледяным тоном:

– Держите.

Он взял его и стал рассматривать.

Графиня запустила руку в свою черную сумку, где лежал небольшой генератор постоянного тока, и включила его.

Доктор Кацбрейн распрямился и как бы окаменел. С лица исчезло всяческое выражение. Он стоял, прикованный к месту, словно нелепая статуя!

О мои боги! Это же была одна из штуковин компании «Глаза и Уши Волтара», украденных ею из нашей больницы в Афьоне! Я помнил это устройство с дистанционным управлением. Когда на кого-то накладывали одну из этих черных нашлепок и запускали крошечное динамо, человек немедленно окаменевал, отключалась его психическая деятельность и он оставался в таком состоянии, пока генератор работал. Когда же его выключали, человек снова обретал способность двигаться, не ведая, что с ним случилось. Судя по бегло просмотренным мною руководствам, их применяли для получения фотографий в условиях малой освещенности. Крэк же использовала это устройство для обездвиживания доктора Кацбрейна.

Возможно, она прикончит его попозже. У Графферти был еще шанс заполучить труп, столь необходимый для эффектных заголовков газет, а также для моих планов окончательного уничтожения графини Крэк.

Однако, даже если Графферти придет рановато, имеется вполне достаточно вещественных улик, чтобы погубить ее: главный психиатр Нью-Йорка, замерший посреди гостиной наподобие статуи, словно в приступе кататонии, и загипнотизированная, страшно трогательная жертва в задней комнате. Как бы карты ни выпали, графиню везде ждал проигрыш! Нью-Йорк вверг бы ее в ад, а уж что говорить о Волтаре с его наказанием за нарушение Кодекса.

Графиня Крэк убедилась, что доктор Кацбрейн остается недвижным, и вернулась к мисс Симмонс, чтобы прикончить ее, совершенно не подозревая, что полиция с воем сирен уже мчится к их дому. Я-то знал, что вовремя ей оттуда ни за что не выбраться.

 

Глава 5

Графиня Крэк закрыла за собой дверь спальни. Мисс Симмонс лежала, распластавшись на постели. Обнажились ее груди, живот и бедра. Графиня запахнула на ней халат. Я не мог понять, почему она это делает: сам я полагал, что нагота учительницы действует довольно возбуждающе.

Крэк уселась в кресло и снова взяла микрофон.

– Первое занятие «Восхищение природой» прошлой осенью закончено. Вы покинули ООН и теперь входите в Ван-Кортлэнд-парк. Где вы находитесь?

– Вхожу в Ван-Кортлэнд-парк, – повторила Симмонс голосом, сильно приглушенным гипношлемом. Я заметил, что тело ее напряглось.

– Вы видите, что за вами идет Уистер. Вы знаете, что недостаточно хороши для него. Вы упрашиваете его уйти.

Из-под шлема: «Пожалуйста, Уистер, уходите».

– Отлично. Ну вот он и ушел. Вы идете дальше, углубляетесь в парк. Видите восьмерых мужчин, которые идут за вами. Оглянитесь на них. Что вы видите?

Тело мисс Симмонс напряглось сильнее и стало подергиваться.

– Я вижу восьмерых мужчин, идущих за мной.

– Вы ищете уединенное местечко. Находите таковое. Как оно выглядит?

Симмонс напряглась еще больше, но отвечала:

– Глубокая лощина, высокие склоны вокруг. С холма сбегает тропинка. Зеленая травка, ручеек.

– Отлично, – продолжала графиня. – Один из мужчин ближе к вам, чем остальные. Что вам действительно хочется, чтобы он сделал?

– Как это сказано у Крафта-Эбинга.

– Что это такое – Крафт-Эбинг? – озадаченно спросила графиня.

– Это книги аналогичные «Сексуальной психопатии». Типа сочинений Хавлока Эллиса или Зигмунда Фрейда. Когда-то мой отец читал их мне каждый вечер, когда я ложилась спать. Как психолог он говорил, что отвратительные детские сказки полны фаллических символов. Подобных засовыванию пальца в пирог. И он говорил, что его дочь должна читать о тех же самых вещах, которым теперь обучают в детских садах, потому что психология является лучшим депрессантом половой потенции у детей, так как вдалбливает им то, чего они не должны делать. Он это делал для того, чтобы помочь развиться моей естественной фригидности с тем, чтобы я могла быть нормальной, подобно другим моим одноклассникам.

Графиня сунула микрофон себе под мышку и пробормотала по-волтариански: «Святые небеса!» Потом поднесла микрофон к губам и спросила по-английски:

– Так что же вам хотелось, чтобы сделал тот человек, который оказался к вам ближе других?

– Как у Крафта-Эбинга. Свалить меня в грязь и… бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу… точно как у Кра… м-м-м! О да. О Боже мой, да! – Слова от стесненности дыхания выговаривались мисс Симмонс все труднее, дышала она учащенно и тяжело. – Давай же… бу-бу-бу, бу-бу-бу… Клади… бу-бу-бу… бу-бу-бу. Ах!

Графиня Крэк глядела на нее, не отрываясь. Она прикрыла рукой микрофон и сказала по-волтариански: «Да, теперь ее не остановить». По-английски же она проговорила в микрофон:

– Вот именно это и происходит. Вы можете это видеть, ощущать, вы находитесь непосредственно там. Продолжайте.

Мисс Симмонс напряглась еще сильнее, затем в нетерпении еще больше распахнула халат и оказалась совсем обнаженной. Она широко раскинула руки и ноги и выгнула спину. «Ах, ах… грязь… такая чудесная… такая грязная… ах… Еще!… Еще!» Спина ее выгнулась наподобие лука. Заплясала висящая на вешалке одежда. «Бу-бу-бу… бу-бу-бу…» – тяжело выдыхала мисс Симмонс.

– Ну и дела, – проговорила испуганная графиня.

Одежда от неистового крика мисс Симмонс слетела с вешалки.

Графиня Крэк смотрела на нее, ошарашенная.

Теперь мисс Симмонс лежала в изнеможении, и из уголка рта у нее высовывался язык.

Графиня поднесла микрофон к губам, но ничего не успела сказать. Ее опередила мисс Симмонс, прокричав: «Теперь ты!» Ноги ее взлетели вверх и резко забились в воздухе. «Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу…»

Предметы косметики на столике стали вздрагивать и подпрыгивать.

– Боги небесные! – изумленно проговорила графиня.

– Вот! – кричала мисс Симмонс. – Вот! Вот! Вот!

От пронзительных воплей мисс Симмонс косметические принадлежности посыпались на пол. Через минуту мисс Симмонс лежала с вывалившимся изо рта языком и тяжело дышала.

Графиня снова подняла микрофон, желая говорить, но опять упустила свой шанс.

– Оба, оба, оба! – кричала теперь мисс Симмонс. – Оба… бу-бу-бу… бу-бу-бу… Должны!

Мисс Симмонс сидела на постели и пружинисто раскачивалась на ней – вверх, вниз.

Графиня Крэк, весьма озадаченная, наблюдала за ней.

На потолке стал подрагивать и отваливаться кусок штукатурки.

– Ой-я-а-а! – вопила мисс Симмонс.

Пронзительный крик разнесся по комнате, и штукатурка с грохотом обвалилась на пол.

Мисс Симмонс снова лежала, свесив набок язык. Графиня еще раз попробовала воспользоваться микрофоном и заговорила:

– Мисс Симмонс, мне кажется…

Но мисс Симмонс резко перевернулась, встала на четвереньки и закричала:

– О нет! Не делай этого! А-а-ах!

Торшер возле кресла графини пустился в пляс. Крэк испуганно протянула руку, чтобы удержать его, но лампа стала раскачиваться еще сильнее.

– Еще! Еще! Еще! – выкрикивала мисс Симмонс.

Когда она издала очередной пронзительный вопль, дверца стенного шкафа с треском захлопнулась.

И снова Симмонс лежала обессиленная, с вывалившимся изо рта языком и бурно дышала.

Видно, графиня Крэк почувствовала облегчение. Собранно, по-деловому она снова поднесла микрофон ко рту, но мисс Симмонс не дала ей говорить.

– Теперь трое! – заорала мисс Симмонс и стала раздирать ногтями подушку. Затем засунула ее под себя, перевернулась, схватила ее в руки. – Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу! – бормотала она.

Напольная лампа снова пошла покачиваться. Рука мисс Симмонс вырвала из подушки целую горсть перьев.

Графиня глядела на эту сцену и ничего не могла понять.

Халатик мисс Симмонс взлетел над, кроватью, и она прокричала: «М-м-м! М-м-м! М-м-м! Ии-пи-и!». И снова она лежала, жадно глотая воздух.

Графиня Крэк убрала халат и встала, пристально наблюдая. Совершенно естественным голосом мисс Симмонс говорила:

– Теперь мы обратимся к Крафту-Эбингу, страница девяносто два. Я убеждена, что ваш преподаватель психологии обращал на нее ваше внимание. Шестеро из вас становятся в круг. Остальные двое…

Лампа заходила ходуном. Графиня ухватилась за нее, чтобы не дать ей упасть.

– Мм-м! Мм-м! Мм-м! – напевала мисс Симмонс.

Вдруг рассыпанные по полу косметические принадлежности запрыгали от душераздирающего вопля мисс Симмонс. Вся перьевая набивка подушки так и взлетела в воздух.

Графиня пыталась отбиться от перьев, садящихся ей на лицо.

Напольная лампа с оглушительным грохотом рухнула на пол.

Мисс Симмонс расслабилась и улеглась на спину, блаженно улыбаясь из-под шлема. Вся она взмокла от пота, а уж постель-то точно промокла насквозь. Кажется, она наконец исчерпала все свои силы и растянулась в ленивой позе.

Графиня покачала головой и пробормотала по-волтариански: «Ну, надеюсь, она насытилась! Шлюха!» Затем поднесла ко рту микрофон и по-английски сказала:

– Мужчины уходят. Они машут на прощание руками. Вы видите, как они поднимаются вверх по тропинке и исчезают. Все они очень довольны. А вы довольны?

– О да, – прозвучал из-под шлема приглушенный голос мисс Симмонс.

– Что-нибудь вас беспокоит?

– Я мила и красива, испачканная землей. Только вот немного странное ощущение в ноге.

– Вы сломали ее, когда плясали от радости, – объяснила графиня Крэк.

– О, тогда все в порядке.

Графиня покрепче сжала в руке микрофон и сказала:

– Тот инцидент, через который вы только что прошли, является истинным, тем, что случился в действительности. Все прочие воспоминания о том времени и месте ложны, и они испарились. Сейчас вы обрели истинные воспоминания. Вам понятно?

– Понятно, – сказала мисс Симмонс.

В этот момент снаружи раздались какие-то громкие голоса и хлопки автомобильных дверей. Кто-то прокричал:

– Поднимайтесь в квартиру двадцать один!

Я затрепетал. Графферти!

 

Глава 6

Графиня Крэк проговорила в микрофон:

– Вы здесь полежите, ни о чем не думая, пока я не вернусь.

Она положила микрофон, вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Доктор Кацбрейн все еще торчал на одном месте наподобие нелепой статуи.

С лестницы послышались тяжелые шаги поднимающихся по лестнице людей.

Сильный удар сапогом в дверь!

Замок, разлетающийся на части, с треском распахнутая дверь!

В комнату ворвались Графферти и трое полицейских!

Графферти уставился на неподвижного доктора Кацбрейна.

– Где изнасилование с убийством? – проревел он.

Графиня сунула руку в черную сумку и выключила динамо. Но вынула из нее небольшой предмет, с виду похожий на чертежную кнопку. Я только мельком заметил метку на нем.

Доктор Кацбрейн пришел в движение, обратив на себя внимание всех присутствующих.

Графиня Крэк двинулась к нему, сжимая в пальцах странную кнопку. Той же рукой схватила Кацбрейна за плечо, и тот громко вскрикнул от этого прикосновения.

– Если вы ищете насильника, – сказала она полицейским, – то вот он, ваш человек! – И графиня Крэк отступила в сторону.

– Где убийство? – рявкнул, обращаясь к Кацбрейну, Графферти.

Доктор Кацбрейн набрал полные легкие воздуха и заорал:

– Я ненавижу вас! Я разорву вас на части! Отвечайте мне!

О боги, эта (…) Крэк уколола его «дротиком следователя», тем самым, что приводил допрашивающего в такое гневно-возбужденное состояние, что задавать разумные вопросы он уже не мог.

Графферти помахал пистолетом и проревел:

– Да кто ты такой, черт побери, чтобы так разговаривать с полицией?

– Вы должны отвечать ясно! – кричал Кацбрейн. – Убью вас, если не будете! На куски разорву!

Графферти подал сигнал двум полицейским.

– Парни, заберите его с собой. И привлеките эту девушку как свидетельницу. А ты, – сказал он, обращаясь к третьему копу, – осмотри-ка все здесь, нет ли трупа в какой-нибудь комнате. Нам нужны улики!

– Улика у меня есть, – заявила графиня. – Вот прямо здесь. – Она полезла в черную сумку, оторвала четыре черных квадратика от рулона и протянула полицейским, пользуясь жестом иллюзиониста, каким он обычно внушает людям, что им обязательно нужно что-то схватить.

Каждый взял по черной пластинке и с любопытством уставился на нее.

Графиня нажала на плунжер динамо.

Графферти и трое полицейских сразу стали похожи на окаменевшие статуи.

А с ними и Кацбрейн.

Крэк закрыла входную дверь и накинула цепочку.

Мисс Симмонс лежала, расслабившись, вытянувшись во весь рост и улыбаясь из-под шлема.

– Теперь, – сказала графиня Крэк, – мы установим, как вы действительно относитесь к Уистеру. Вам известно, что вы для него недостаточно хороши. Но вы благодарны ему навеки за то, что он не поимел вас сам, а отдал другим на изнасилование. Ваша благодарность переходит в поклонение, с которым вы бы относились к святому, и вам известно, что вы осквернили бы его, если бы он всего лишь коснулся какой-либо части вашего тела. Вам это понятно, не правда ли?

– Да, – отвечала мисс Симмонс.

– Поэтому, – продолжала Крэк, – уже в следующий раз, как он явится к вам на урок, вы ему скажете, что студентом он был превосходным, и что вы ставите ему наивысшую отметку за всю оставшуюся часть курса, и что ему не нужно приходить в дальнейшем на ваши занятия, не нужно сдавать экзамены по «Восхищению природой», что он безусловно знает все в совершенстве – и вы, соответственно, отметите все это в журнале, чтобы не случилось никакой промашки. Вы это усвоили?

– Да.

– Вы также скажете другим учителям, какой он прекрасный студент, и поверите в это сами. Усвоили?

– Да.

– Когда он придет на следующее занятие, вы отпустите его. Вам больше никогда не придется видеться с ним снова. Разве это не чудесно?

– Чудесно.

Графиня повертела микрофон в руке, глубоко вздохнула и продолжала:

– После того как вы отпустите Уистера, можете быть довольны собой. Вы будете жить своей жизнью, и у меня нет ни малейшего желания влиять на нее, но хочу вам дать очень надежный совет. Перестаньте носиться со своим Крафтом-Эбингом. Он и его друзья Хавлок Эллис и Зигмунд Фрейд – отвратительная компания. Предлагаю вам найти приятного молодого человека – не Уистера, разумеется, – и выйти за него замуж. Это, конечно, ваша жизнь, но вам следует подумать о том, чтобы остепениться, обзавестись семьей и вести себя нормально.

– Нормально, – пробормотала Симмонс.

– Вот именно, – подтвердила графиня Крэк. – И вы убедитесь, что это намного интересней.

– Намного интересней, – пробормотала Симмонс.

– Секс без любви – пустая трата времени. Вы понимаете?

– Пустая трата времени, – повторила Симмонс.

– Отлично, – сказала графиня. – Вы чем-нибудь смущены или обеспокоены?

– О нет!

– Прекрасно. Теперь вы забудете, что я у вас побывала. Когда я сниму с вас шлем, вы спокойно ляжете спать, не выходя из этой комнаты. Все, что вы увидите или услышите до завтрашнего дня, не пробудит в вас ни малейшего интереса. Ночью вы хорошо выспитесь. Завтра, когда вы проснетесь, мир для вас будет новым. Все, что вы обнаружите или что случится завтра в этой квартире, вы сочтете несущественным, найдете всему разумное объяснение и попросите, чтобы вас насчет этого не беспокоили. Хорошо?

– Хорошо.

Графиня выключила шлем и сняла его с головы мисс Симмонс. Та сразу же заползла под одеяло и мгновенно заснула.

Теперь, когда графиня Крэк вышла из спальни, закрыв за собою дверь, я вздрогнул, словно очнувшись от кошмара. Я знаю, что сделал бы сам на ее месте: убрал бы свидетелей. И я задавался одним лишь вопросом: она-то как это сделает? Я терял союзников одного за другим и мог лишь сидеть тут, в шкафу, угодивши в ловушку, и пассивно смотреть, бессильный хоть чем-нибудь помешать безжалостному, сокрушительному року.

 

Глава 7

Полицейский инспектор Графферти стоял неподвижно в дурацкой позе, уставясь на кисть своей руки. Трое других полицейских, застыв, оставались в различных фазах своей активности: один смотрел в потолок, другой – на пол, а третий, повернувшись вполоборота, тупо взирал на шефа.

У Кацбрейна рот был открыт – в нем в тот момент закипала ярость. Графиня сняла с Кацбрейна свой дротик и убрала его снова в черный футляр.

Затем она обошла по очереди всех полицейских: у каждого забирала пистолет, разряжала его, вытаскивала запасные патроны и бросала их в черную сумку, возвращая пистолет в кобуру. То же самое она проделала и с пистолетом Графферти, вызволив оружие из его пальцев. Как она только этому научилась? Эта загадка донимала меня до тех пор, пока я не вспомнил, что у них в офисе вечно ошивался Бац-Бац. Чему же учил ее этот чокнутый мастер по разносу чужих машин? Мои руки покрылись гусиной кожей, хотя в шкафу было жарко. Мне это вовсе не нравилось! Что она задумала теперь? Что-нибудь дьявольское – в этом я был уверен.

Вот она надела пиджак. Набросила на плечи накидку из черного соболя. Шагнула к зеркалу и поправила распушенные светлые волосы. Потом вспомнила об алых перчатках и натянула их на руки.

Крэк подошла к окну и слегка приоткрыла его. Смеркалось, но с улицы доносились крики играющей детворы.

Она аккуратно смотала шнур микрофона и вместе со шлемом запрятала в сумку. Затем оглянулась, ища, не оставила ли чего, и вдруг извлекла очень маленькую штучку.

Я просто похолодел.

Бомба!

Ну, сбылись мои худшие страхи.

Графиня взглянула на пятерых мужчин, напоминающих музей восковых фигур, где преступник показан в момент совершения известного преступления. Но данное преступление принадлежало не прошлому и не демонстрировалось как историческое событие. Оно совершалось здесь и теперь! Вернее, готовилось совершиться во всей своей ужасающей жути! И этим беднягам сейчас предстояло испытать на себе всю ярость и беспощадность графини Крэк.

Бедный Кацбрейн. Если бы хоть кто-то подумал сообщить ему, что она порешила сразу трех мужиков – и за что? – за невинные приставания! О, я знал, что она никогда не прощает оскорблений. Просто откладывала возмездие – мешали другие дела. Теперь мир психиатрической науки должен был почувствовать полную деградацию одного из ее светил. Я задался вопросом: не поймет ли он в последние мгновения своей жизни, что гибель его спровоцирована его же приглашением порезвиться с ним на диванчике? Неужели, будучи профессионалом, он не мог заподозрить, что имеет дело с чем-то страшнее самой смерти? Увы, бедный Кацбрейн со своим профессиональным подходом – то бишь с профессиональной обязанностью насиловать одиноких и замужних женщин, короче, всех подряд – не проходил вспомогательный курс, как вести себя с воплощением дьявола Манко, подобного остервенелой графине Крэк.

Она положила бомбу чуть ближе к Кацбрейну, чем к остальным. Окинув напоследок взглядом всю комнату и задержав его на Кацбрейне, надавила на плунжер!

Ага, часовой механизм бомбы сработает чуть позднее.

Графиня Крэк подхватила сумку и вышла, оставив дверь нараспашку.

Она не спеша спустилась по лестнице и через парадную дверь вышла на темную улицу. Пересекла ее. Боковой переулок располагался прямо напротив. Она затаилась в нем, как лепертидж, укрывшийся рядом со следом своей жертвы и жаждущий насладиться ее предсмертными муками.

Крэк сунула руку в сумку, заглянула в нее и проверила, правильно ли лежит большой палец: он находился на триггере генератора, обездвиживающего людей.

Крэк напряженно вглядывалась в окошко квартиры, словно ожидая, что что-то произойдет. Произошло!

Вспышка!

Из оставленной ею щели в окне повалил дым.

Она нажала на триггер генератора, освобождая людей.

В то же мгновение – крики!

Издаваемые оказавшимися в квартире людьми.

Они звучали оглушительно даже на другой стороне улицы.

Грохочущий топот ног!

Вопли ужаса – снова и снова!

На улицу ошалело выскочил полицейский инспектор Графферти.

Он пулей влетел в патрульную машину у обочины и остервенело пытался нашарить ключи. При этом он все время кричал и кричал.

Еще двое полицейских вырвались из дома. В паническом ужасе воя, как волки, они забились во вторую машину и тут же рванули с места. Завизжали колеса, и машина, газуя, умчалась, виляя из стороны в сторону.

Третий коп свалился с лестницы. С воплем он прокатился кубарем по фойе дома и, словно пущенная из лука стрела, влетел в машину. Он и Графферти, оба не прекращая орать, стали бороться за руль. Полицейский завел мотор. Машина рванула прочь, но при этом оба они пытались ее вести, отталкивая друг друга в сторону.

Как раз в это время Кацбрейн наконец открыл в квартире окно. Но он не выпрыгнул в образовавшееся отверстие, нет. Он с воем выбросился, выбив стекло!

И с воем же приземлился на кустарниковое ограждение.

Он поднялся и, продолжая вопить, забегал по кругу.

– За мной гонятся, за мной гонятся! – блажил Кацбрейн. И только тогда я понял, что она применила: бомбу-эмоцию фирмы «Глаза и Уши Волтара», а из всего ассортимента имеющихся эмоций она избрала ужас.

Но графиня Крэк, эта коварная дьяволица, еще не закончила с бедным Кацбрейном. Я понял теперь, почему она медлила. В руке у нее был небольшой пакетик. Дротиковый пистолет одноразового использования. Она шагнула вперед, прицелилась. В поле зрения появилась жалкая, вертящаяся волчком фигура Кацбрейна.

Крэк выстрелила!

Кацбрейн все еще с воплями бегал по кругу.

Вдруг тональность его голоса изменилась, и он запрыгал, срывая с себя пиджак. Потом побежал и оказался перед толпой ребятишек, остановившихся и глазеющих на это дикое зрелище.

Вопя, Кацбрейн срывал с себя рубашку. За рубашкой последовали брюки.

– За мной гонятся! – крикнул он и тут же отделался от майки с трусами.

Возопил еще громче и помчался прочь.

Крэк, исчадие ада, похоже, пустила в него стрелу, вызывающую прилив тепла и такую неистовую чесотку, что хочется сбросить с себя всю одежду. Страшная месть!

Дети побежали за Кацбрейном, как хвост за уносящейся кометой, крича: «Стрикер! Стрикер!» (Человек, бегающий голым в общественном месте (англ.).) Шум поднялся ужасный. Сбегалась вся округа, чтобы присоединиться к погоне.

Графиня Крэк навела порядок в своей продуктовой сумке, взбила волосы на голове и не спеша зашагала в сторону метро. Наверняка она думала – эта садистка, это чудовище, – что с работой на этот день справилась превосходно. Даже купила себе в киоске метро «Милки Уэй» и пожевывала его, очень довольная, на победном пути домой.

Назвать мое состояние победным было нельзя.

Я не мог выбраться из стенного шкафа.

Оставалось лишь вызвать по рации Рата, попросить его позвонить мисс Щипли и сказать ей, чтобы сдвинула мебель в сторону, а то я дверь не могу открыть.

Когда я выбрался из шкафа, то чувствовал себя не лучшим образом. И дело было не в том, что Рат разговаривал со мной по рации насмешливым тоном, не в том, что мисс Щипли и Кэнди смеялись, что меня закрыли в стенном шкафу, «как нашкодившего мальчишку», не в том, что рабочие все еще не закончили ремонт и в доме царил вопиющий хаос, и не в том, что меня донимали блохи. А в том, что меня раздражало, с каким самодовольным видом ела графиня Крэк этот свой «Милки Уэй»!

Ярость может порою не только захлопнуть дверь, но и открыть ее. И ярость открыла ее теперь.

Идея!

Мисс Симмонс ведь не только доктор педагогических наук, но и доктор психологии. Она прекрасно должна разбираться в том, что такое гипноз. Я скажу ей, что ее загипнотизировали, и этим разрушу все, что ей внушили!

А там мы еще посмотрим, кто из нас посмеется последним!

 

Глава 8

Большая часть ночи ушла у меня на то, чтобы написать письмо. Написанное так, что почерк было не узнать, оно сообщало следующее:

Уважаемая мисс Симмонс!

Возвращаю вам ваши очки, чтобы вы знали, что я вам друг.

Должен сообщить, что с вами проделали подлую вещь: вас загипнотизировала и врала вам, находящейся под гипнозом, отвратительнейшая злодейка из тех, что когда-либо существовали между адом и небесами. Вам наговорили с целый короб лжи. Не верьте ей!

То, что вам говорили, – сплошная чушь, и вы должны выбросить ее из головы. Вы были совершенно правы относительно НЕГО.

Поймите, что ваше будущее и будущее этой планеты целиком зависит от того, сможете ли вы разоблачить истинную сущность этого (…).

Не позволяйте слабому налету гипноза погубить вашу твердую решимость разоблачить преступника. Действуйте! Действуйте! Действуйте!

Ваш истинный друг X.

Вскоре после восхода солнца я разбудил по рации Рата. Мы договорились встретиться с ним в здании редакции журнала «Чушь-дрянь» в восемь тридцать утра.

Когда подошло время, я стоял там на неровно вымощенной дороге. Прибыл Рат. Ах, чтоб ему – несмотря на приказ, он отрастил усы, и они щетинились во все стороны. Но времени на нагоняй не было. Кроме того, за нами могли наблюдать.

Я отдал ему письмо и строго предупредил:

– Смотри, жизнью отвечаешь, чтобы это письмо было лично передано мисс Симмонс по адресу Богг-стрит, 352, квартира 21, что на Морнингсайд Хайте. Как сделаешь это, встретишь меня у западной стороны того здания, что прямо к югу от нас, у столиков в Граффо-Спилл-парке.

– А почему бы нам просто не встретиться в квартире мисс Щипли? – спросил этот наглый негодяй.

– Держись оттуда подальше. И если хоть пикнешь кому-нибудь, где я живу, пристрелю, крови твоей не пожалею – галлоны ее выпущу из тебя.

– Не сомневаюсь, что так оно и будет, – сказал он. Но, несмотря на нахальство, в нем заговорила профессиональная выучка, и он поспешил поскорее уйти.

Я пошел к зданию в Граффо-Спилл. На площади рядом с ним имеется единственный в Нью-Йорке водопад с проходом под ним. Вы проходите прямо сквозь него. Я пользовался им, когда заметал следы.

Внутри имелась закусочная со столиками. Очень недурная. Я выпил кофе с хот-догом, будучи в довольно приподнятом настроении. Невдалеке плескался водопад, а поскольку день был субботний, вокруг почти никого не было. Вполне спокойная атмосфера, очень приличное общество.

Через два часа я уже не был таким спокойным. Я пил слишком много кофе.

Пять часов спустя после того, как я отослал Рата, от моего мирного настроения ничего не осталось. Мною овладевало беспокойство. Я винил себя. Мне бы следовало доставить это послание самому: но тогда меня удержала от этого шага положительная убежденность в том, что она узнает мой голос – ведь я разговаривал с ней. Или что могут нагрянуть ее студенты и отдубасить меня!

Я нервничал теперь так, что у меня дрожали руки, и человек у стойки поглядывал на меня, определенно собираясь вызвать полицию. И тут появился Рат.

Он нервничал, держался настороженно, лицо побледнело, руки тряслись. В общем, он выглядел боязливо-озабоченным. Я понял, что он хочет утаить от меня что-то.

В ответ на мой возмущенный вопрос, что его так задержало, Рат уклончиво ответил:

– О, да она еще не встала. Там, правда, убирали помещение и вставляли в раму новое стекло. Почему там такой погром? В квартирах, где вы бываете, всегда случаются погромы, офицер Грис?

Я понизил голос – человек у стойки что-то уж больно упорно рассматривал меня.

– Ты передал мое письмо или не передал?

– Я не хотел оставлять его из-за уборщиков, – нервно проговорил он. – Я не испытывал к ним доверия. В нашем деле учишься не доверять людям. А при том, что грозятся пролить целые ведра твоей крови…

– Галлоны, болван, – резко поправил я его.

– …я вовсе не желал передавать его стекольщикам. Вот и ждал, пока она не встанет. Встала – где-то через полчаса.

– Постой-ка. Это же больше четырех с половиной часов назад! Что же, черт побери, так сильно тебя задержало?

– Тихо, тихо, – испуганно попросил он и наклонился вперед. – За нами наблюдают вон те две девочки и владелец закусочной. Вы говорите по-волтариански.

– Рат, у меня в кармане пушка. Она под столом смотрит прямо тебе в живот, Рат. Если ты не скажешь мне, что случилось, Рат, я нажму на спусковой крючок, Рат.

Это до него дошло.

– Знаю, – сказал он. – С вас станется. И тут же сбегутся копы. – Он глядел на меня во все глаза. Но все же перешел к делу: – Так вот, она встала. Халатик на ней был больно уж помятый, и она, кажется, вовсе не беспокоилась, чтобы его на пуговички застегнуть. А фигурка у нее, ей-Богу, ничего. Грудки красивые и твердые. Волосы на лобке коричневые. Стройные ножки…

Рукой, лежавшей в кармане, я сделал угрожающий жест. Он тут же опомнился и заговорил по-другому:

– Она посмотрела на людей из службы уборки квартир и сказала: «Сегодня, должно быть, суббота». Потом глянула на стекольщиков и говорит: «Мило со стороны домовладельца. А то ведь сквозило…»

– А письмо-то, Рат, – прорычал я.

– …а потом она увидела меня и сказала: «О, человек с ранним утренним визитом. Как мило». Я сказал: «Нет, мадам. Я здесь в качестве посыльного, хотя настоящая моя должность называется иначе. Но меня прислали сюда, и потому я здесь». Я передал ей очки. Она положила их на ореховый буфет, примерно дюймах в трех с краю. Я передал ей письмо. Она открыла его шпилькой для волос, прочла.

– Постой, постой, – прервал я его, – она же без очков ничего не видит. Может, ты отдал их совсем не той женщине. Опиши-ка ее.

Он это сделал. Коричневые волосы, светло-ореховые глаза, бородавка на тыльной стороне левой кисти. Да, это была мисс Симмонс.

– А что потом? – спросил я.

– А потом на волю вырвались все адские силы, – отвечал Рат. – Потому-то я и тянул, не рассказывал вам, ведь вы так горячи, что ненароком и пристрелить можете. Обещайте, что не будете стрелять. Вы можете попасть вон в тех маленьких девочек.

– Говори! Говори! – настаивал я взволнованно. – Да не буду я в тебя стрелять, идиот! Ты же принес хорошие новости!

– Ну, в общем, она читала письмо, а сама то побледнеет, то покраснеет. Потом прочитала еще раз и вроде как бы вскрикнула. Что это вы, офицер Грис, написали письмо, которое так расстроило бедную женщину? Не нравится мне носить письма. Особенно ваши! Мне показалось, что ее вот-вот хватит удар. Чем это вы так ее растревожили? Бабеночка она, кажется, славная. Но если люди расстраиваются, вам это кажется хорошей новостью.

Я весь горел нетерпением. Я торопил его:

– Говори! Говори! Что именно она сделала или сказала?

– Она кричала: «Я знала это! Я знала это! Как только я проснулась, я знала это, но мне не хотелось в этом себе признаться!» И она бросилась в спальню, и я услышал, как она там одевается. А потом она вернулась в гостиную. Я надеялся, что она напишет вам в ответ что-нибудь такое хлесткое, поэтому спросил: «Ответ будет?» И она сказала: «Подождите здесь. Я вернусь и дам вам ответ. Это дело для полиции!» И она вылетела из квартиры.

Я ликовал. Она ведь знала, как выглядит Крэк. Она могла составить ее фоторобот. Кроме того, опознать эту женщину могли Графферти, трое полицейских и Кац-брейн. У них на пистолетах имелись даже отпечатки ее пальцев. Они знали, что это связано с Уистером, и, допросив его, могли выйти на графиню Крэк. Превосходно!

Рат еще не кончил говорить:

– В конце концов я сел ей на хвост, но потерял ее в экспрессе, который шел в центр, поэтому вернулся на Богг-стрит. Нашел местечко, откуда удобно держать квартиру под наблюдением так, чтобы не быть замеченным, и стал ждать. С одной стороны, я так рассуждал: если она, чего доброго, вернется с полицией, я могу дать им ваш адрес, но, с другой стороны, если поднимется буча, это могло бы скомпрометировать присутствие волтарианских агентов на планете. Я решил, что нужно узнать побольше. Вернется она с полицией – я исчезну. А не будет с ней полиции – тогда, может, добуду больше информации: все же в этом, собственно, и заключается моя работа, сколько бы раз кое-кто ни стремился отлучить меня от нее, заставляя выполнять несвойственные мне функции.

– Рассказывай, что было дальше, – приказал я ему.

– Пропадала она несколько часов, а когда вернулась, то была одна. Поэтому я пошел с ней. Она выглядела безмерно самодовольной. Вся сияла от счастья – но самодовольство так из нее и перло. Эти женщины-землянки уж так устроены: они на седьмом небе от счастья, если у них на кого-то что-то имеется, а именно так она и выглядела.

– Красивой, – подсказал я.

– Ну да. Я бы сказал, что она выглядела красивой. Но самодовольной. Мы сразу же поднялись к ней в квартиру, зашли, и тут она такое отчудила: поцеловала меня в щеку и говорит: «Передай своему другу: спасибо, спасибо, спасибо! Все абсолютно верно. Его или ее письмо фактически спасло мне жизнь». Как только она это сказала, я рванул оттуда поскорей. Ведь бабы не целуют просто так, без какой-то скрытой причины, и я подумал, что она просто пыталась не дать мне сбежать до прихода полиции. Так вот, зная вас, я рекомендую вам не высовываться.

– Да нет же, идиот. Ничего она не утаивала. Она все говорила абсолютно искренне. Я же спас ей жизнь.

Я был так одурманен своим восторгом, что даже и не заметил, как он ушел.

Да, трудно мне будет ждать воскресенья. Ха! Крэк и представить себе не может, куда теперь повернет дело – в самую неожиданную сторону! Да провались она к черту со всеми своими фантазиями и идиотскими трюками!

 

Глава 9

Позднее утро этого дня долго останется жить в моей памяти как Воскресенье Симмонс. Снова скрючившись в три погибели в том же стенном шкафу, только на сей раз на двери висела табличка «занято», я с жадностью стал наблюдать за развитием событий.

Хеллер за своим рабочим столом в офисе делал расчеты количества и объемов спор. Вот он поднялся и подошел к окну. Перед взором его простирался Нижний Манхэттен, лежащий под мантией освещенного солнцем смога. В центре кабинета, на ковре, лежала графиня Крэк, просматривая программы музеев, а кот помогал ей, стаскивая их со стопки.

– В чем дело, дорогой? – обратилась она к Хелле-ру. – Ты какой-то возбужденный.

– Я? Возбужденный? А впрочем, да, только это слишком сильно сказано. Около часу назад звонил Бац-Бац, говорил, что место проведения занятия по курсу «Восхищение природой» переносится сегодня в Ван-Корт-лэнд-парк. А должно было проходить в зоопарке Бронкса. Вот я и раздумывал над причиной.

– Это курс той самой мисс Симмонс, ведь так, дорогой?

– Тебе бы забыть об этой мисс Симмонс. Она смертельно меня ненавидит. Интересуюсь я ею лишь потому, что она может воспрепятствовать получению мной диплома и никому не захочется меня слушать, когда я выступлю со своими предложениями.

– Я бы не рассчитывала на успех предложения, сделанного мисс Симмонс, мой милый.

– Ну прошу тебя, разве нельзя нам объявить перемирие по…

– Милый, а что там с погодой?

– Теплый весенний денек. Если бы не смог, день был бы великолепным. Знаешь, эта планета во многом очень приятна.

– Так потому-то они, наверное, и изменили место проведения занятия. Кому бы хотелось торчать в каком-то душном зоопарке? Ты поедешь на машине, дорогой?

– А что – неплохая идея, – обрадовался Хеллер. – Я поставил на «порше» новый карбюратор, а дать ему как следует прокрутиться мне еще не представилось возможности.

– Ну так сделай это, – сказала графиня. – А я хочу посмотреть кое-какие экспонаты. Так что, если не возражаешь, дорогой, я побегу прямо сейчас.

Она резво вскочила с места. У дверей уже были приготовлены замшевое пальто голубого цвета, дамская сумочка, продуктовая сумка и шляпка. Крэк сгребла все в охапку и вышла.

Хеллер снова бросил взгляд за окно. Затем облачился в белый шелковый плащ, нашел какие-то бумаги и тетрадку и положил в карман. Потом глянул себе на ноги: ботинки по щиколотку, а не шиповки. Я обрадовался: если его ждет полиция, то ему нечем будет отбиваться – шипов-то нет. Я был доволен: он становится беспечным.

Спустившись на лифте, графиня Крэк вышла на Тридцать четвертую улицу, мигом отмахала квартал и юркнула в новый многоэтажный спирально уходящий вниз гараж. Служащий гаража помахал ей рукой, и она, зайдя в лифт, стремительно понеслась вниз.

Я видел, как Крэк рылась в своей сумочке. Вот она вышла из лифта. Пробежав глазами ряды автомобилей, отыскала голубой «порше», открыла его, забралась внутрь, захлопнула и заперла дверцу. А затем – что только под силу натренированному ассистенту иллюзиониста – свернулась калачиком в просторном багажном отсеке за передним сиденьем и накрылась куском брезента.

Это заставило меня занервничать. Когда она еще собиралась, у меня заела пленка в видеоустановке, поэтому теперь я не мог проверить, что она там положила в свою продуктовую сумку. Я не рассчитывал на ее присутствие на занятии мисс Симмонс. А вдруг Бац-Бац, ни дна ему ни покрышки, раздобыл ей разборную снайперскую винтовку? Окружавшие ее придурки, по всей видимости, не понимали, с кем имеют дело, – с убийцей! Графиня Крэк могла бы заткнуть за пояс самых лучших наемных убийц мафии: они по сравнению с ней казались бы пацанами, играющими в шарики. Уж я-то знал, что она из себя представляет. Это опаснейшая злодейка с такой жаждой крови, что с ней не мог бы сравниться даже Дракула, прославившийся на Земле.

Вскоре к машине рысцой подбежал Хеллер. Должно быть, заметив, что рессоры чуточку просели, он бегло осмотрел машину снаружи, проверил мотор – возможно, подумал о бомбах. Затем произнес: «Ну ладно» – и запустил двигатель, видимо, полагая, что, ковыряясь с машиной, изменил распределение массы автомобиля, сдвинув центр тяжести ближе к багажнику.

Он погнал ее по пандусу и пулей вылетел на улицу. Стояло воскресное утро, и на улицах Нью-Йорка, мучающегося похмельем, вызванным предыдущим субботним вечером, движение было примерно таким же оживленным, как на кладбище.

Хеллер прошелся по всем передачам вверх и вниз, словно гонщик на ралли. По-кошачьи мурлыча, «порше» выехал на Вестсайдскую эстакаду и в считанные секунды оказался на бульваре Генри Гудзона. В лучах весеннего солнца река голубела и искристо поблескивала. Промелькнул мост Джорджа Вашингтона.

Это обеспокоило меня. Он мчался, справляясь о скорости по тахометру, а не по спидометру, и хотя «порше» мог шутя обогнать любой полицейский патруль, я тем не менее опасался, что его арестуют за превышение скорости и помешают его встрече с судьбой. Но скоро я убедился, что на улицах машин нет. Те, что направлялись за город, уже проехали и еще не начали возвращаться, устраивая на дорогах заторы. На этот раз я был рад, что полиция дремлет и не препятствует Хеллеру. Ничто не должно помешать надвигающейся катастрофе.

Хеллер запустил стерео, и зазвучала песня:

Роковая женщина,

Ох, шерше ля фам,

Роковая женщина –

Грешный фимиам.

Роковая женщина –

Дьяволу близнец.

Роковая женщина –

Смертный мой конец.

Из-за тебя – погибну я.

Мой рот растянулся в такую широченную улыбку, что едва не лопнула губа. К Хеллеру это относилось вдвойне: одна такая роковая ехала прямо у него за спиной, другая же поджидала его в парке, уже занеся ножницы над нитью его судьбы и готовая чикнуть ими в любой момент. Я почти сочувствовал бедному (…). Едет себе, такой развеселый, в шикарной своей машине, наслаждаясь погожим весенним деньком, и вовсе не ведает о той «бомбе», что подложила затаившаяся у него за спиной женщина, а вместе они не ведают о бикфордовом шнуре, тлеющем впереди и запаленном мною.

Даже с одной-то женщиной стакнуться – это довольно опасно. А его ну прямо-таки обложили со всех сторон коварнейшие экземпляры.

Хеллер въехал по магистрали в Ван-Кортлэнд-парк и повернул вправо. Теперь он ехал по обширному стадиону для гольфа. Обнаружив стоянку, он свернул к ней, остановился, вылез и запер машину. Пританцовывая на ходу, Хеллер миновал игроков и ступил на лесную тропу.

Графиня Крэк выждала, затем подняла голову и огляделась по сторонам. Все было спокойно. Она выбралась из машины и заперла дверцу. Затем глянула в боковое зеркальце, поправила черный берет, надела очки с очень темными стеклами – вот уж нашла, за чем прятаться, – и, повесив на руку продуктовую сумку, зашагала за Хеллером.

Меня озадачило то обстоятельство, что через «жучок» Крэк я слышал сдвоенный звук ее шагов. Я не мог ничего понять. Выключил хеллеровское аудио на минуту. Да, из динамика Крэк слышались звуки, будто шагают двое.

Очень трудно понять, как такое могло получаться.

Шла она по дорожке, ярдах в двухстах от Хеллера, и, похоже, не боялась, что он ее заметит.

А Хеллер бодро шагал вперед.

Казалось, графиня Крэк нисколько не беспокоилась и о том, что сама может потерять его из виду.

Тропинка взбежала на холм, и, когда Хеллер приблизился к его подножию, я узнал это место. Именно здесь он стоял месяц-другой назад, когда его остановили бандиты. Хеллер глянул направо, налево. Никого. На коре одного дерева остался довольно заметный след от пули.

Хеллер бросил взгляд в лощину, где уже начинала пробиваться молодая травка. На деревьях набухали почки.

Внизу на пеньках и камнях сидели студенты.

Мисс Симмонс стояла за высоким пеньком. Он был чем-то вроде алтаря. Жертвенного алтаря, надеялся я.

Хеллер, невооруженный и ничего не подозревающий, спустился по тропке прямиком к группе. Мисс Симмонс заметила его еще издалека. Подойдя, он хотел расположиться за спинами студентов, что было несколько необычно с его стороны. Но мисс Симмонс смерила его холодным взглядом и указала на белый камень возле «алтаря», справа от себя.

– Уистер! – властно промолвила она. – Сядьте вон там.

Она сказала это таким тоном, словно сажала обвиняемого на скамью подсудимых. Я надеялся, что ему тут же будет вынесен и приговор.

Казалось, мисс Симмонс страшно взволнована. Это впечатление усиливала и ее одежда – черное пальто и шляпа с широкими опущенными полями. Очки она не надела. Ее светло-карие глаза сузились, и их выражение невозможно было определить, когда она оглядывала тропу.

Подошли еще несколько студентов. Один парень пожаловался:

– Боже, это место не так-то легко найти, мисс Симмонс. Я чуть не заблудился.

– Садитесь, Роджер, вот здесь, – сказала мисс Симмонс учительским тоном, твердым и бескомпромиссным. Она указала туда, где сидели остальные.

Прошло еще немного времени. Притащились еще трое студентов. Легкий ветерок пробежался по верхушкам высоких деревьев.

Мисс Симмонс вслух пересчитывала студентов.

На самом верху холма, где тропа начинала сбегать в лощину, появилась графиня Крэк, но тут же спряталась за большое дерево и стала рассматривать тех, кто собрался внизу.

Подсчет студентов почему-то озвучивался динамиком «жучка» Крэк. Я удивился. Как же это так: между ними такое большое расстояние.

Затем графиня поднесла руку к лицу и чего-то там коснулась – голос учительницы зазвучал громче.

Очки!

Она же надела приспособление фирмы «Глаза и Уши Волтара», скрытое под видом солнцезащитных очков и усиливающее отдаленные звуки. Теперь было ясно, почему она преспокойно следовала за Хеллером на приличном расстоянии: она просто фокусировала свои «очки» на его шагах.

Крэк снова коснулась очков, на этот раз где-то сбоку, и мисс Симмонс тут же предстала предо мной крупным планом. Эти штуки могли к тому же фотографировать с помощью телеобъектива! А выглядели как обычные солнцезащитные очки.

– Дрянь! – проговорила графиня Крэк.

– Двадцать девять, – считала мисс Симмонс ледяным тоном. – И тридцать, если считать Уистера. Всех вас ждут кое-какие сюрпризы. Можем начинать.

Какое зловещее предисловие!

Я надеялся, что где-то в лесу прячется Графферти или хотя бы кто-нибудь из его полицейских. Прекрасно. Если так, то они схватят графиню Крэк! Может, даже арестуют и Хеллера за убийство на этом месте восьми человек!

 

Глава 10

Мисс Симмонс подняла мешок и поставила его на пенек-алтарь, после чего взяла в руку палку и указала ею на Хеллера.

– Сидеть здесь, Уистер, и не двигаться ни на дюйм. Вас ожидает величайший из всех сюрпризов.

Она постучала палкой по пеньку, бросила на студентов печальный взгляд и сказала:

– Подтягивайтесь – поближе, поближе – располагайтесь вот тут кружком. Я только что сделала ужасное открытие и хочу вам о нем рассказать.

Они подошли поближе и уселись перед ней потеснее.

Я услышал бормотание графини Крэк: «Что, черт возьми, задумала эта сука? Этого я ей не внушала».

Я весело расхохотался. Графиня не допускала, что и я мог внести свою лепту в сегодняшние события.

– Как всем вам, моим студентам, известно, – заговорила мисс Симмонс, – моя жизнь была чем-то похожим на ад. – Она посмотрела на Уистера, затем снова на группу учащихся. – Я находилась во власти демона, злодея такого безжалостного, какого во всем аду не сыскать. – Студенты сочувственно защелкали языками. Она повернулась к Хеллеру: – Сидите там, Уистер, сидите.

Мисс Симмонс вздохнула и снова взглянула на класс:

– Так вот, оказывается, со мной сыграли подлую и грязную шутку. Все вы с детского сада знакомились с основами психологии, поэтому знаете, что такое гипноз!

Графиню пронзила дрожь, отчего очки ее заходили ходуном.

– В руках беспринципного и недоброго человека, – продолжала мисс Симмонс, – он становится мерзким и вместе с тем ужасным оружием против невинной, ничего не подозревающей жертвы, простой пешки. Ребята, – продолжала она, – под гипнозом мне внушили самую отвратительную ложь, какую вы только можете себе вообразить! Нераскрытая, она могла бы погубить оставшуюся часть моей несчастной жизни. Но только вчера неизвестный друг внезапно рассказал мне правду!

«Боги мои», – прошептала графиня Крэк.

– А теперь, – зазвенел голос мисс Симмонс, – слушайте, что я вам скажу, Уистер. Слушайте все студенты. Слушайте внимательно. Я получила это письмо. В нем говорилось, что меня загипнотизировали! Я сразу же догадалась почему. Единственно возможная причина состояла в том, чтобы расстроить мою сексуальную жизнь, оставить меня беззащитной перед ужасной судьбой.

«Этой оргии, – прошептала графиня Крэк, – ты трусливо жаждала сама, лживая шлюха!»

Мисс Симмонс ударила палкой по пню.

– Я обратилась в полицию. Мне сказали, что действовать я могу только имея на руках улики. – Она наклонилась вперед, будто хотела сообщить какую-то тайну. – Я раздобыла их с посторонней помощью. Ход им пока не даю, но к страшной мести готова. Они спрятаны у меня надежно и будут отправлены по почте, если меня попытаются убрать.

Симмонс с гордым видом выпрямилась и воскликнула:

– О, есть у меня друзья! Вам следует это знать, Уистер. И вам, студенты мои, следует это знать. И они, как и самые влиятельные персоны преподавательского со става университета, поддержат меня. – Мисс Симмонс опять заговорщицки подалась вперед: – Не знаю, известно вам или нет, что мой отец возглавляет кафедру психологии в Бруклинском университете. С детства он постоянно твердил мне, что нужно бояться коварных мужчин. – Она взглянула на Хеллера, сидящего отдельно от всех на камне, затем снова перевела взгляд на группу. – Каждый вечер, когда я ложилась спать, он внушал мне, что все мужчины дурны и только ищут удовлетворения своих самых низменных желаний.

Мисс Симмонс еще раз взглянула на Хеллера, затем снова на группу из двадцати девяти студентов, юных мужчин и женщин, которые сосредоточенно смотрели на нее и с напряженным вниманием слушали.

– Поэтому, – продолжала она, – получив то бесценное письмо, я сразу поняла: если в нем говорится, что меня подвергли гипнозу, – это сущая правда!

Она снова стукнула палкой по пню.

– Когда в полиции мне сказали, что требуются улики, я пошла домой, рассказала все своей матери и очень ее расстроила. Вдвоем мы пошли к отцу. Он выглядел удрученным, подавленным, ведь то, что мы ему рассказали, было ужасно! – Мисс Симмонс распрямилась во весь рост. – Моя матушка, да благословит ее Господь, заставила его все-таки рассказать мне все!

Она подалась вперед и заговорила свистящим шепотом:

– Мой отец, этот подлый изверг, загипнотизировал меня в детстве, и не раз – он это проделывал неоднократно! – Лицо ее скривилось от отвращения. – Он при знался, что постоянно внушал мне под гипнозом, будто я фригидна! Еще он твердил мне, что если я обзаведусь мужчиной и испытаю оргазм, то стану слепой!

Мисс Симмонс с силой ударила палкой по пню.

– Он трусливо предал психологию! Ведь нужно (…) нас всех, а не делать фригидными! И я – живое доказательство тому, что он ошибался. Посмотрите на меня! Никаких очков! Отсюда я могу разглядеть каждый прыщик на ваших лицах!

Мисс Симмонс торжествующе отступила назад. А затем приняла смиренную позу и продолжила свою исповедь:

– Но кого же мне благодарить за это? – Она повернулась к Уистеру, подошла к нему и стала перед ним на колени. – О, Уистер, спасибо вам, спасибо, спасибо. Я вам вечно благодарна за то, что вы дали меня изнасиловать. Оргазмы были великолепными! Раз за разом и прямо здесь, в этой глубокой лощине. Я никогда не предполагала, что могут существовать такая радость и такой экстаз. И – раз за разом!

Она нежно взяла Хеллера за руку. Графиня Крэк вздрогнула.

– Уистер, дорогой, – говорила мисс Симмонс, – знаю, что я недостаточно хороша для вас. Но благодарность моя безгранична. Вы отлично учились, и теперь я объявляю, что вы прошли курс досрочно. Я ставлю вам «А» с плюсом по «Восхищению природой», ибо вы ценили ее гораздо выше, чем я.

Не вставая с колен, Симмонс прижалась губами к его руке. Затем снизу вверх заглянула ему в глаза и сказала:

– Итак, дорогой Уистер, вы освобождаетесь от дальнейших занятий и, хотя это разбивает мне сердце, можете сию же минуту покинуть и это занятие. За то, что вы дали меня изнасиловать, я вам буду благодарна вечно. Всего вам хорошего, прекрасный и самый дорогой мне человек. Прощайте.

Ошеломленный, Хеллер поднялся на ноги и, помахав рукой сокурсникам, пошел по тропинке, ведущей на холм.

Мисс Симмонс, очевидно, еще не пришедшая в себя, стояла на коленях, роняя слезы. Затем поднялась и вернулась к пеньку.

Хеллер добрался до вершины холма. Как человек действия, будучи очень внимательным, он моментально заметил за деревом движение и, насторожившись, подошел поближе.

Графиня Крэк!

– Что ты здесь делаешь? – спросил Хеллер.

– Хотела увидеть, как учатся ваши студенты, – сказала графиня.

– Я до конца учебного года освобожден от занятий по курсу мисс Симмонс. И это после фиаско в ООН! Люди знали, что я инициатор дела о защите прав женщин. Не понимаю я этого. По-моему, мисс Симмонс что-то задумала, какой-то скрытый ход – видимо так. – Он смотрел вниз, на группу студентов. – Может, вернуться и проверить, все ли с ней в порядке?

Графиня Крэк рассердилась.

– Пойдем, Джеттеро, – строго сказала она.

– Нет, – не соглашался он, – у нее был какой-то безумный взгляд. – Хеллер спустился с холма на несколько футов и, став за дерево, принялся наблюдать за ней.

 

Глава 11

К мисс Симмонс вернулось самообладание. Стоя за пеньком, она обратилась к студентам четким, хорошо поставленным голосом:

– Итак, дорогие мои студенты, вам будет очень приятно узнать, что я больше не нахожусь под влиянием моего отца, этого изменника, предавшего дело психологии. Он ошибался. Я могу делать со своей жизнью то, что мне нравится. Наконец-то я свободна и буду учить вас тому, чему подсознательно мне всегда вас хотелось учить на занятиях по «Восхищению природой». Так вот этот курс по существу о птицах и пчелах. Поэтому в учебный материал придется внести значительные изменения. Текстами Крафта-Эбинга, Хавлока Эллиса и Фрейда мы пользоваться не будем, поскольку это грязные людишки и нам с ними не по пути. Такие источники знаний дурны, потому что в них нет никакой любви. Вместо них мы возьмем книгу из сокровищницы персидской классики «Семьдесят семь способов любви „качай – качая“», в переводе почтенного китайского ученого Ну Жуй Фуйсуня, с прекрасными иллюстрациями и диаграммами Кайфа Каммингса. Мне удалось купить их прошлым вечером в книжной лавке колледжа.

Она расстегнула мешок на пеньке и стала раздавать книги студентам. Те брали их с нескрываемым интересом.

– Теперь пусть девочки раскроют свои книжки на первой главе: «Основы оргазма». А мальчики – на главе тридцать: «Способы группового изнасилования».

Крэк, которая в темных очках была в состоянии видеть эти страницы, пробормотала:

– Теперь-то, конечно, понятно, отчего он валился с ног вечерами по воскресеньям. Сука! – Затем чуть по громче: – Джеттеро, нам, я думаю, лучше уйти.

Он-то не слышал, что говорила мисс Симмонс, и покачал головой:

– Сдается мне, что этого материала я на ее курсе не проходил.

Графиня Крэк побарабанила ногтями по дереву, за которым стояла, но не обмолвилась ни словечком.

– Итак, – начала мисс Симмонс, – я; знаю, что текст на китайском, но диаграммы очень понятны, поэтому пока что заметьте только детали. В своих домашних заданиях вы сможете проштудировать материал поглубже. Сейчас же я хочу доказать вам вот какое положение: нет учителя лучше, чем опыт. Поэтому я сейчас лягу на эту милую травку, что у меня за спиной, а вы, Роджер, снимете с меня пальто.

Роджер, долговязый юнец, подскочил к ней сбоку.

Хеллер, глядя на лужайку, только качал головой.

Мисс Симмонс легла, и пальто ее взлетело в воздух.

Голос мисс Симмонс доходил до меня из динамика Крэк. В его интонациях слышалось сильное возбуждение.

– В качестве аудиторной работы в оставшееся время семестра каждый парень этого класса сперва занимается мной, а потом уж и каждой соученицей.

Хеллер, не слыша ее без динамика, повернулся к графине:

– Что-то она говорит там насчет аудиторной работы. Боюсь, мне весь этот предмет так и не выучить до конца.

– Точно, не выучить, – проговорила графиня убийственным тоном.

На землю хлопнулось и пальто Роджера. Хеллер посмотрел-посмотрел и оглянулся:

– Чего они раздеваются? Ручей там совсем мелкий, в нем не поплаваешь.

– Идем, Джеттеро, – сказала Крэк. – Уже поздно.

Хеллер вглядывался в лощину. Оттуда летели какие-то крики. «Да что это там такое, на самом-то деле?» – бормотал он растерянно.

Лежащая возле ручья стопка учебников соскользнула в воду. Один открытым пошел на дно и шлепнулся в ил – плям.

– Потаскушка, – процедила графиня Крэк. – Неудивительно, что в воскресенье он приходил домой весь перепачканный грязью!

– Что ты говоришь, дорогая? – не расслышал ее Хеллер. – Они там, по-моему, с ума посходили!

Графиня кипела от злости. Через ее динамик просачивался голос мисс Симмонс:

– Ладно, Роджер, будем считать, что ты сдал зачет. Томпсон и Освальд, сюда немедленно! Остальные за работу! Работать! Работать!

В ручей звонко шлепнулся чей-то ботинок.

Куртки трех девушек дружно взлетели в воздух.

Деревья – и те затрепетали!

В руке у графини оказалась веточка ивы с листочками. По ее динамику слышался взволнованно-напряженный голос мисс Симмонс:

– Запомните, без любви – ничего хорошего. Потому я люблю вас и вы любите меня. Ох, Освальд! – Графиня яростно, резким движением, переломила веточку.

Хеллер застыл, совершенно потрясенный.

Крэк приблизилась сзади и потянула его за рукав, пытаясь увести.

Он встряхнул головой, словно стараясь проснуться. Потом повернулся и пошел к машине.

– Черт-те что! – сказал он. – Вот уж счастье, что меня там больше не будет! Преподавание наук на этой планете поставлено из рук вон плохо.

– Ты хочешь сказать, – поправила Крэк, – что на этой планете есть люди, которые не могут даже простейшие уроки усвоить как следует. Шлюха!

Хеллер взглянул на графиню. Та в это время сняла очки и укладывала их в футляр.

– Ты принимала в этом какое-то участие? – подозрительно спросил он.

Графиня смотрела на него просто и бесхитростно – ну прямо сама невинность.

– Я? – переспросила она удивленно. И с укоризной добавила: – Джеттеро!

Для меня это был удар. Все дело пошло так, что хуже быть не могло. Кто бы мог предполагать, что отец этой Симмонс, известный психолог, ополчится против своей профессии и попытается подавить половую распущенность, то, на что главным образом и опиралась земная психиатрия в лечении пациентов. Я не учел лишь два незначительных момента: в своих гипнотических внушениях графиня Крэк совершенно случайно сказала учительнице, что ее отец ошибался. Стало быть, в том, что исправилось ее зрение, нет никакой заслуги графини Крэк. Другой момент – это приказ, внушенный мисс Симмонс, смотреть сквозь пальцы на все, что случится в гостиной на следующий день, и найти этому разумное объяснение. Последнее, к сожалению, касалось и моего письма. Это тоже явилось чистой случайностью.

И тут я понял, что никакой она не гений. Ей просто везет – чисто по-женски. Да у женщин просто не хватит соображения, чтобы предвидеть такие беды. Все, что у них имеется, так это способность доставлять мужчинам ужасные, жестокие неприятности. И по горькому своему опыту я знал, что в этом их главное мастерство. Только взгляните, какие беды свалились на мою голову по милости графини! Она лишила меня бесценного союзника, мисс Симмонс, и пустила в трубу мои денежные ресурсы с помощью той злополучной кредитной карточки.

И вдруг меня осенило! Я совершенно ясно понял: для того чтобы сразить Хеллера окончательно, я прежде должен избавиться от графини Крэк!

И уж если я не могу прикончить Хеллера до тех пор, пока от Ломбара не поступит сообщение о том, что прежняя линия связи с Великим Советом уже не имеет значения, мне ничто не мешает устранить со своего пути графиню Крэк. Она может свалиться с небоскреба или превратиться в кровавое месиво под тяжелыми колесами поезда – меня Ломбар и пальцем за это не тронет.

Ага! Теперь я знал, что делать.

Сосредоточиться на этой смертельно опасной женщине. Графиня Крэк стала главным для меня препятствием! В расход ее!

В отличие от Хеллера, она не обучена искусству увертываться от снайперов. Ничего не знает о бомбах, подкладываемых в машины. Совсем не имеет опыта обращения с минами-ловушками.

Я могу это сделать! И я сделаю это!

Глаза мои сузились от прилива твердой решимости.

Избавиться от графини Крэк!