Отстыковка десантной ракеты произошла четко по программе. Зависнув на расстоянии тридцати метров от раздвинутых створок трюма, Акопян еще раз проверил посадочную площадку, якоря. Ровно в двадцать один час по московскому времени на «Аннушке» были включены маршевые двигатели. На фоне басистого рокота в динамиках — сначала на «Контакте», а через пятнадцать минут и под сводами ЦУПа в Звездном — прозвучало традиционное уже для трех поколений космонавтов прощание: «Поехали!»

— Ни пуха ни пера! — не выдержал оператор на планетолете. Панин и Брэдшоу сделали вид, что не заметили этого нарушения уставного языка связи.

— К черту, — не задумываясь, откликнулся Акопян.

Один за другим летели через пропасть в двести миллионов километров короткие рапорты с борта корабля-матки:

— Двигатели окончили работу, капсула выходит на околоспутниковую орбиту. (Бегут, бегут золотисто-зеленые цифры, выстраиваются в столбцы рядом с главным табло ЦУПа, где вычерчена схема Марса, кружком указан Фобос и ползет к нему, изгибаясь, жирная алая линия — маршрут «Аннушки».)

— Высота заданная.

— Полный виток.

— Готовность к выходу на посадочную трассу…

Глуховато звучит голос Виктора Сергеевича:

— «Севан», «Севан», я «Аврора»! Сообщите готовность к посадке.

— «Аврора», я «Севан». Готовность ноль. Прошу разрешения посадить вручную. Место посадки узнаю.

— «Севан», ручную посадку разрешаю. Включите дополнительные мощности аппаратуры слежения.

— Вас понял, «Аврора». Перехожу в активный режим… (Снова рокот реактивных сопел. На малых табло возникают строки цифр и знаков — это датчики, введенные в скафандр, через телеметрию рассказывают о психофизиологическом состоянии Акопяна. Несмотря на остроту момента, даже сердце бьется ненамного чаще, чем обычно. Медик-оператор докладывает Тарханову: «Обобщенный критерий качества деятельности близок к единице».)

— «Севан», я «Аврора»! Выходите на трассу.

Брэдшоу — от себя, тоже не по уставу:

— Держу вас в локаторном луче, мой мальчик, в случае чего подхвачу, как перышко!

— Спасибо… «Аврора», я на трассе, «Севан».

— Доложите захват.

— Понял, доложить…

На экране внутреннего обзора «Аннушки» видно: Акопян в скафандре жадно следит за пультом, руки лежат на рычагах.

— «Аврора», я «Севан»! Захват — двадцать один тридцать три двадцать.

— «Севан», отслеживай!

— Понял… Идет сносно, скачками.

— Выравнивай креном.

— Понял, «Аврора»…

Поверхность Фобоса стремительно приближалась — шершавая, морщинистая, как слоновая шкура. Еще несколько секунд, и капсула перешла в горизонтальный полет. Она почти касалась равнины растопыренными крючьями якорей. Вдали виднелся тот самый, оскаленный зубьями кольцевой хребет скал. Сурен садился внутри кратера, надеясь остановить ракету почти точно напротив «тоннеля». Это было рискованно, но профессиональный опыт и новая чуткая реакция Акопяна гарантировали, что в случае слишком большого разгона он успеет включить вертикальные вспомогательные сопла и капсула взмоет над барьером…

Посадка! Толчок, еще толчок… Скорость нулевая. Тело Сурена летит вперед, вон из кресла, натягивая до отказа «привязные ремни», как по традиции называли в космофлоте магнитные присоски. Медленно, так медленно, что это можно проследить лишь по движению пылинок к потолку, капсула опускается на грунт. Здесь почти невесомость… Еще раз «Аннушку» слегка встряхивает; пол кабины накреняется, но гироскопы немедленно выравнивают его. На «Контакте» и в ЦУПе слышат шмелиное жужжание — это вгрызаются в камень буры якорей.

— «Аврора», я «Севан»! Табло горит, стыковка полная. Прошу разрешения на выход.

…Он не воспринял сознательно зов, исходивший из темноты рукотворной пещеры. Просто потянуло, непреодолимо потянуло т у д а. А бесстрастные датчики на планетолете и на Земле зафиксировали: есть импульс чужого биополя! Есть молчаливое приглашение!

Он оттолкнулся и взлетел вдоль отполированной грани монолита, и вошел во тьму, и спустился, придерживаясь за перила: и встал посреди глухой кубической комнаты, и лучик его ручного фонаря побежал по черным матовым стенам из неземного, сказочного материала, на котором не оставляет следов всесжигающий луч лазера.

И в ответ на новое настойчивое приглашение на беззвучном языке, общем для всех обитателей Вселенной, он сделал то, чего от него ждали в первый раз… То, чего не сможет сделать самый совершенный робот, ибо роботы не имеют желаний и не испытывают жажды открывать и познавать. Он попросту пошел вперед. Безоружный, с протянутыми перед собой руками, пошел навстречу идеальной плоскости тупика, всем сердцем веря, что звавшие впустят его, что любая преграда эфемерна для того, кто хочет войти.

И, не сбавляя шага, он прошел сквозь неощутимую черноту.

И Земля услышала ликующий крик Сурена Акопяна:

— Новый мир! Здесь целый новый, чудесный мир! Как он не похож на наш… и все же как прекрасен!..