— Одну минуточку, товарищ! — Белокурая, безукоризненно причесанная секретарша вскочила из-за стола, выставила перед собой ладони. — Семен Васильевич занят. И вообще, у нас прием только по записи!..
— Дорогая моя, — примирительно сказал вошедший, пытаясь проскользнуть к дверям кабинета. — Дорогая моя, вы знаете, как портится цвет лица от частых волнений? Сосуды расширяются, ухудшается подача крови, и…
— Оставьте ваши лекции! Сегодня нет приема. Прошу вас не мешать…
Неизвестно, чем окончился бы этот поединок, если бы массивная полированная дверь не распахнулась, выпуская двоих мужчин в белых халатах. Их провожал к выходу хозяин кабинета, рослый, представительный.
— Сеня! — жалобно возопил посетитель. — Я к тебе! Буквально на пять минут…
— Светлана! — приятным баритоном сказал начальник психофизиологической службы Космоцентра. — Пропустите этого пылкого сына Кавказа и засеките время. Если ровно через пять минут он не выйдет сам, значит, меня надо спасать. И дайте, пожалуйста, чаю с печеньем. Товарищ Акопян после еды становится добрее…
— Хорошо, Семен Васильевич! — растерянно кивнула секретарша.
Кабинет был велик и внушителен, как и его владелец. Помимо обязательного стола буквой Т, универсального блока связи (телефон-селектор, диктофон, экран терминала) и стеллажей с книгами, здесь находилась целая коллекция космических сувениров. Причудливые марсианские камни; отлично сделанный макет корабля «Вихрь» с гравированной надписью на стальной пластине: «Седьмому, «земному» члену экипажа С. В. Тарханову от благодарных вихревцев». Вот и черные, серебрящиеся на изломе куски породы с Фобоса; их привез сам Акопян. Семен Васильевич был связан с «Вихрем» тонкой, но надежной нитью радиосообщений все пятнадцать месяцев полета; через пропасть в десятки миллионов километров слушал он пульс космонавтов, следил за состоянием их здоровья, за работоспособностью, настроением; давал советы и предписания… А дальше — целая выставка под стеклом: образцы руд с астероида, «второй Луны». Сам Акопян не участвовал в астероидной эпопее — ему хватало дела в космическом флоте, — но, конечно же, знал до мельчайших подробностей о том, как жители интернационального поселка на орбите осваивали безжизненную планетку, бурили, строили. Как отражали попытки злых сил сорвать работы на астероиде, психологические диверсии и вооруженные нападения… Во всем этом принимал самое деятельное участие шеф психофизиологов, доктор Семен Тарханов… с недавних пор — академик медицины Тарханов.
— Ну-с, так чему обязан приятным визитом? — спросил Семен Васильевич, усаживаясь не в свое хозяйское поворотное кресло возле блока связи, а в одно из двух гостевых, у журнального столика. Акопян плюхнулся напротив и нетерпеливо спросил:
— Можно прямо к делу, академик?
— А вы собирались сначала поговорить о погоде?
— Да ну тебя… Лететь надо, Сеня.
— Куда же?
— На Марс. Точнее, на Фобос.
— Хм… Оригинальная идея. Главное, свежая. А почему такая спешка, Сурен?
— Не могу больше! — почти закричал Акопян и ладонью так припечатал столик, что вздрогнула секретарша, входившая с подносиком, и пролила чай из стаканов. — Занимаемся черт-те чем, тянем резину… Вот, воткнули меня в серию испытаний ракетного поезда… кто я вам, мальчик — цистерны таскать до Луны и обратно?! А Фобос опять отложили…
— Ну, положим, занимаемся мы не черт-те чем, а важнейшей работой… — Голос Семена на мгновение стал начальственно-строгим. — Идет промышленное освоение Солнечной системы, и поезда твои скоро аммиак или водород будут возить с Юпитера…
— Успеем! Никуда Юпитер твой не денется. А по той штуке на Фобосе долбанет какой-нибудь шальной метеорит, и поминай как звали…
Тарханов задумался, помешивая ложечкой в стакане.
— Но ты ведь понимаешь, что от меня тут очень мало зависит?..
— Неважно. Ты-то, по крайней мере, хочешь этого полета? Ты… будешь меня поддерживать?
— Буду, конечно, — после паузы сказал Семен. Сурен облегченно вздохнул, отхлебнул из стакана:
— Честное слово?
— Ну да, — недоуменно кивнул Тарханов. — Тебе что, страшная клятва нужна? Даю слово…
— Вот и хорошо. Значит, вместе пойдем уговаривать Волнового. Вдвоем мы его укатаем. А когда он сдастся, всей компанией к «нашему министру»…
— Ах ты, стратег! — захохотал Семен Васильевич. — Все наперед продумал…
— Ты слово дал! — поднял палец Акопян.
— Ладно, ладно. Сейчас позвоним Игорю…
…Каждый из них двоих по-своему помнил высадку на Фобос. Сурен пережил ее непосредственно: увидел, руками прикоснулся к чуду, прошелся по сказочному тоннелю… Семен через десятки миллионов километров вместе с Космоцентром просмотрел видеофильм, записанный телекамерой на шлеме Акопяна. А еще — что для Тарханова было важнее фильма! — прочел по цифрам на световых табло, по экранам осциллографов все переживания счастливчика бортинженера. Скафандр был нашпигован датчиками… Показатели пульса, сердцебиения, рефлексов рассказали Тарханову больше, чем экспедиционные отчеты, чем видеокадры, чем слова самого Акопяна. Если верить этим данным, Сурен встретился с чем-то ошеломляющим, таким, что не укладывается в воображение…
Да, было так… Одноместная челночная ракета, ласкательно прозванная на «Вихре» «Аннушка», покачивая веерами солнечных батарей, мчалась над коричневой шкурой Фобоса. Крошечный, поперечником в четверть сотни километров, сплошной закругленной горой вздымался снизу Фобос. Безжизненный купол был наждачно-шероховат и густо усыпан мелкими кратерами — следами метеоритных ударов. Отпечаток любой, самой древней эпохи мог сохраняться здесь миллионы лет. Там, где нет воздуха и воды, бороздка, небрежно проведенная в пыли, имеет шансы оказаться прочнее и долговечнее египетских пирамид.
Акопян, зажатый стенками тесной кабины, вертел головой в шлеме. Среди выпуклой пустоши вздымался, подобно пиле с острыми зубьями, хищный, не облагороженный ветрами и дождем хребет скал…
Он прикидывал в уме посадочный маневр. Однозначного ответа компьютер не дал. Приходилось выбирать самому. А на дисплее непрерывно рос столбец сводных данных. Подсказать ему мог только командир «Вихря» Виктор Панин. Руководитель полета Игорь Волновой был на Земле и ничем помочь не мог. Ведь посадка на Фобос требовала мгновенных реакций — а радиоволны от Земли до окрестности Марса добираются свыше трех минут. Если бы сейчас что-нибудь случилось с Акопяном, в ЦУПе все равно не успели бы вмешаться, подсказать; и световая бабочка на табло перед Тархановым билась бы еще три минуты после остановки сердца космонавта…
Кратеры попадались занятные — овальные, с плоским дном, они напоминали стадионы. Виток, еще виток… Вот особенно просторная впадина; барьер, вспученный концентрическими складками, похож на трибуны для зрителей. Лучшей площадки не найти! Сюда можно было бы посадить не только миниатюрную «Аннушку», но и громадный «Вихрь», ставший на время искусственным спутником Марса…
Акопян включил радиопеленг и одновременно послал инфракрасный сигнал. Ответил второй пилот Сергей Меркулов: «Оба приняты». Теперь за челночной ракетой следили внимательнее прежнего, зная с точностью до нескольких метров, где она находится каждую секунду.
Каменные просторы понеслись под самым днищем кабины, скорость была еще очень велика. Выпрыгнул разрушенный гребень кратера; было похоже, что здесь в «трибуны стадиона» угодил снаряд. Далее равнина плавно переходила в пологий, изрезанный трещинами склон, и наконец — открывалось колоссальное каменное «поле»…
Двенадцать часов пробыл тогда Сурен на Фобосе. Он нашел то самое, что, вероятно, подсознательно искал всю свою «космическую» жизнь… Следы иной цивилизации.
Перед Акопяном было широкое ущелье в гребне, оканчивавшееся тупиком, высоченной каменной стеной. Казалось, что это углубление выбрано гигантским экскаватором, а стена отполирована до зеркальной гладкости. Порода над стеной образовывала козырек; он тоже выглядел обработанным, «выглаженным» снизу. Под самым козырьком виднелось отверстие.
…Поначалу они даже не думали осматривать Фобос. Это вышло почти случайно. «Вихрь» должен был опуститься непосредственно на Марс, высадить исследовательскую экспедицию. Помешала чудовищная пустынная буря, в сравнении с которой любой земной тайфун показался бы легким ветерком. Наэлектризованный песок несся по голым равнинам со скоростью четверть километра в секунду, взметывал столбы-смерчи выше самых высоких гор. Чтобы заполнить время, Сурен упросил Панина отпустить его на «Аннушке» побывать на Фобосе. Дождавшись, пока Фобос и «Вихрь» сблизятся на своих орбитах до неполных пятисот километров, торжествующий Акопян повел «Аннушку» к загадочной марсианской луне. Она занимала его воображение с детства, с тех пор, как Сурен прочел в одной старой книге, что сие небесное тело, быть может, и вовсе искусственного происхождения, пустое внутри…
Редкий случай, когда столь блестяще оправдываются фантастические гипотезы! Ржавый щит Марса наползал на Солнце; включив нагрудный прожектор, Сурен стоял перед своей находкой. Жар охватывал его, все плыло перед глазами, и кончики пальцев противно цепенели. Он чувствовал, что не сможет сделать следующий шаг… А на далекой Земле с опозданием в три минуты Семен Тарханов увидел на своих датчиках дикую пляску цифр и кривых, обозначавших состояние разведчика.
«Вот и молодец, вот и умница!» — зажурчал под шлемом нарочито бодрый голос Виктора Сергеевича. «Давай, брат, посмотрим поближе, что это за штука такая. Только будь осторожен…»
Успокоившись, насколько это было возможно, Сурен обследовал стену. Он подпрыгнул вверх к дыре под козырьком. Снизу она представлялась небольшой, вроде норы ласточки-береговушки; но землянин вошел, не сгибаясь, в отшлифованный сводчатый тоннель. Вскоре Сурен успокоился, потому и кривые на экранах перед Тархановым сделались плавными. Вполне будничным, деловым тоном разведчик доложил на «Вихрь» и на Землю:
— Я «Гранит», нахожусь у входа в пещеру. Вход правильной округлой формы. Над ним козырек с двумя выступами, явно искусственного происхождения. Уклон хода около шестидесяти градусов. Справа и слева гладкие перила. Крепятся к стенам хода через два — два с половиной метра. Спускаюсь дальше и вниз. В полу — отверстия…
Чувство реальности исчезло — вероятно, это была защитная реакция мозга на слишком сильное возбуждение… Словно чужими глазами оглядывал Сурен глухую камеру, в которую привел его наклонный тоннель… Вот он снял с пояса геологический лазерный инструмент, попытался вырезать образец породы — не получилось, стена была прочнее любых легированных сталей. Он подумал о том, что зал, видимо, вовсе не вырублен в скале, а является частью искусственного сооружения, поверх которого навален гребень кратера. Скорее всего, в толщу Фобоса «закопан» звездолет, и зал — нечто вроде бронированного шлюза. А может быть, весь Фобос — это хорошо замаскированный звездолет, и недаром его считали полым?.. Понятно, что луч лазера нипочем материалу, предназначенному для межзвездных перелетов, — корабль, одолевающий световые годы, и не такое должен выдержать…
Перед стартом «Аннушки» он передал видеозапись всех своих приключений на «Вихрь» — мало ли что может случиться… Но полет прошел вполне благополучно. Крошка ракета вернулась в надежный трюм, а Акопян — в свою каюту.
С тех пор бортинженера снедала тоска. Отныне целью жизни Сурена стало возвращение на Фобос со специальной экспедицией. Чтобы вскрыть стену «шлюза»…
…Переговорив с Волновым — ныне руководителем отряда советских космонавтов, — Семен выключил селектор и опять вернулся в кресло за «гостевым» столиком. Акопян машинально помешивал печеньем остывавший чай, печенье размокло в кашу.
— Ну, я поговорил, — сказал Тарханов, выключая телефон.
Сурен так и подобрался в ожидании.
— Новый полет к Марсу, судя по всему, может состояться очень скоро. И не только в связи с полярными месторождениями. Намечается крупная международная экспедиция по планетам, но… Есть загвоздка. Даже две.
— Какие еще загвоздки?! Не томи душу, Сеня!
— Твое присутствие на корабле. И твой выход на Фобос.
Вздрогнув, Сурен неловким движением опрокинул стакан. Стал вытирать салфеткой лужу на столе. Тарханов остановил.
— Не надо, Светлана уберет…
— Понимаю, — сразу угаснул Акопян. — Конечно, я должен был с самого начала об этом подумать… Почему, собственно, я? Мавр сделал свое дело… Есть молодые, надо дать им проявить себя. Все правильно! А нам, значит, аммиак возить в цистернах…
— Ты опять за свое! — засмеялся Тарханов. — Ничего не понял, горячая голова… Полетишь, конечно, ты. Но прежде надо доказать — всем, всему Космоцентру! — что та штука на Фобосе действительно заслуживает внимания, а значит, специально подготовленной экспедиции. Ясно теперь?
— Как в лесу — чем дальше, тем темнее… Если видеофильм и мой доклад не считаются доказательствами, что же вас убедит?!
— Видеофильм и доклад считаются доказательствами. Без них никто бы и разговора с тобой не затевал… Но видеозапись нечеткая и темная — особенно та, что записана в тоннеле и в пещере. Нам уже десяток профессоров геологии клялся и божился, что ты нашел вполне естественные образования… А у тебя — допустим сразу крайний случай — могло произойти расстройство нервов из-за необычных условий. Ты мог попросту бредить, галлюцинировать. А Космоцентр не имеет права без серьезнейшего обоснования изменять маршрут дальнорейсового корабля, нагружать ракету добавочными приборами, инструментами. Не мне рассказывать, не тебе слушать, сколько стоит перевозка от Земли до Марса каждого килограмма топлива или груза…
— Опять-таки не вижу выхода. Хорошо: запись нечеткая, а мои впечатления — галлюцинации. Но что, кроме этого, ты можешь представить Центру? Показания своих приборов, телеметрию? Смешно. Во-первых, мое повышенное давление или там… учащенный пульс могли оказаться следствиями чего-то совсем другого… скажем, я ударился или меня что-то испугало. Во-вторых, это могла быть реакция моего организма на мои же собственные видения… или бред, как ты выражаешься!
— Логично, — кивнул Семен. — Но… все-таки ты близок к истине. Да, в качестве главного доказательства твоей правоты я хочу представить показания приборов. Только снятые не на Фобосе, а здесь. Сейчас.
— Это каким же образом? — озадаченно заморгал Сурен.
— Ты когда-нибудь слышал о гипнорепродукции? — небрежно спросил Тарханов.