Мирза Русва-сахиб! Когда вы дали мне на просмотр черновик повести о моей жизни, я так рассердилась, что хотела было тут же порвать его в клочки. Меня мучила мысль: неужели мало мне было позора при жизни; разве нужно, чтобы рассказ обо мне сохранился и после моей смерти и, читая его, люди снова бранили и порицали меня? Но свойственная мне нерешительность и уважение к вашему труду остановили мою руку.

Вчера около полуночи я вдруг проснулась Как обычно, я была одна в комнате. Служанки и слуги спали внизу. У моего изголовья горела лампа Сперва я долго ворочалась с боку на бок, хотела снова заснуть, но сон не шел ко мне. Тогда я встала, свернула себе бетель и крикнула служанке, чтобы та приготовила хукку. Потом опять легла в постель, стала курить и тут мне захотелось что-нибудь почитать. В шкафчике у моей кровати хранилось много занимательных книжек. Я брала их одну за другой, перелистывала, но все они были уже не раз читаны и перечитаны и потому не привлекали меня. Я закрывала их и клала обратно.

Наконец рука моя наткнулась на вашу рукопись. Сердце у меня забилось. Не скрою от вас, я твердо решила ее разорвать. Но вдруг мне почудилось, будто кто-то шепчет мне на ухо: «Хорошо, Умрао! Допустим, ты ее разорвала и выбросила или сожгла – так что же из этого? Кто сможет стереть ту полную и подробную запись деяний всей твоей жизни, которая сделана ангелами по велению милосердного и всемогущего бога?»

Я слушала этот тайный голос, и руки мои так дрожали, что я чуть не выронила бумаги; но все же наконец овладела собой. Я решила не уничтожать рукописи. Теперь уже я просто хотела положить ее на прежнее место. Но как-то случилось, что я невольно, стала ее читать. Пробежала страницу, перевернула, прочла еще несколько строк, и тут мои приключения внезапно так захватили меня, что чем дальше я читала, тем больше и больше хотелось читать. Я никогда так не увлекалась другими произведениями, ибо, читая книги, не могла забыть, что все в них рассказанное выдумано, а на самом деле ничего подобного не было. Эта мысль лишала книги их главной прелести. События же, которые вы изложили в своей рукописи, произошли со мною самой. Теперь они снова вставали передо мною. В каждом описании оживали истинные происшествия, и они порождали в моем уме и сердце такие сильные и многообразные ощущения, передать которые мне очень трудно. Если бы кто-нибудь увидел меня в те минуты, он не усомнился бы, что я лишилась рассудка. То я вдруг начинала смеяться, то из глаз моих непроизвольно капали слезы, – словом, я пришла в какое-то странное состояние, то самое, про какое вы как-то сказали: «Человек бросается из одной крайности в другую». (Но тогда я это не вполне поняла.)

За чтением я и не заметила, как настало утро. Я совершила омовение, прочитала намаз и ненадолго уснула. Около восьми часов проснулась и, умывшись, снова принялась за чтение. К вечеру рукопись была прочитана от начала и до конца.

Во всем сочинении мне больше всего понравилось то место, где вы сравниваете и противопоставляете добродетельных и распутных женщин. Гордость добродетельных женщин, о которой вы говорите, служит им украшением, и такие, как я, должны глубоко завидовать этой гордости. Но вместе с тем мне пришло в голову, что здесь немалое значение имеют предопределение и случай. Причиной моего падения послужило злодейство Дилавара-хана. Если бы он меня не похитил и меня не продали Ханум, не было бы всей написанной вами повести. В ту пору, то есть в детские мои годы, я не понимала, да и никак не могла бы понять, сколь постыдна та жизнь, в которую меня вовлекли; но теперь-то я это хорошо знаю и давно уже глубоко скорблю и раскаиваюсь в том, что делала когда-то. Никто мне тогда не объяснял, что я не должна этого делать, а если бы я сама заупрямилась, меня бы наказали. Я считала Ханум своей владычицей и госпожой и никогда не поступала против ее воли, а если и поступала, то тайком, чтобы избежать побоев и брани. За всю свою жизнь Ханум ни разу меня пальцем не тронула, но тем не менее я ее очень боялась.

Я стала жить так, как жили люди, среди которых я воспитывалась. В то время я совсем не задумывалась над заветами веры, да и никто, конечно, не стал бы над ними задумываться, будь он в моем положении.

Есть такие явления, которые происходят не часто, но зато тем сильнее действуют на воображение людей и повергают их в ужас. Таковы, например, грохот грома, вспышки молнии, смерч, град, землетрясение, затмение солнца или луны, голод, чума… Многие считают подобные явления знаками божьего гнева, однако я видела, как людям иногда удавалось предотвратить надвигающееся бедствие, и в то же время замечала, что от очень многих несчастий не спасали ни молитвы, ни амулеты, ни всевозможные заклинания. Такие случаи люди объясняли божьей волей или веленьем судьбы. Я толком не знала основных догматов нашей религии; учение о воздаянии и наказании тоже было мне не вполне понятно, а потому ни те, ни другие мнения не оказывали на меня большого влияния. По сути дела я тогда никакой веры не исповедовала. Я только смотрела, что делают окружающие, и старалась им подражать. Да, я в то время не была истинно верующей. Зато я очень верила в судьбу. Если я не могла чего-нибудь сделать потому, что не умела, или если какое-нибудь дело расстраивалось по моей же собственной глупости, я все валила на судьбу. Чтение персидских книг научило меня обращать жалобы к небесам, и когда рушились какие-то мои надежды или что-то повергало меня в уныние, то я к месту и не к месту жаловалась небу.

Я раб судьбы, но сам себе хозяин я настолько, Чтоб громко поносить судьбу, когда на сердце горько.

Когда маулви-сахиб, бува Хусейни и другие старики и старухи принимались рассуждать о прежних временах, то по их словам выходило, что в старину все было гораздо лучше, чем теперь. Поэтому и я вслед за ними привыкла всегда с похвалой отзываться о былых временах и без всяких оснований поносить настоящее. Я, несчастная, не понимала самой простой истины: старики хвалили прошлое потому, что то были дни их собственной молодости и весь мир тогда казался им прекрасным. «Сам живешь – и мир живой, умер сам – и мира нет», гласит персидская пословица. Глядя на пожилых людей, молодежь перенимает их взгляды, а поскольку это заблуждение укоренилось уже давно, ныне оно стало почти всеобщим.

Достигнув совершеннолетия, я стала жить в полном довольстве, пользуясь всеми удобствами. В то время моим занятием было развлекать мужчин пением и танцами; причиной всех моих радостей и горестей были мои успехи или неуспехи на этом поприще, а также в соревновании с моими подругами. По сравнению с ними я была не очень хороша собой, но зато я была музыкальна и любила поэзию. Вот почему мне удалось их превзойти. Я заняла особое положение среди своих сверстниц, но это мне отчасти и повредило, ибо, по мере того как росла моя слава, росло и мое самомнение. Там, где другие танцовщицы брали беззастенчивостью, я сидела, словно воды в рот набрав. Например, они имели обыкновение выпрашивать подарки у каждого встречного; а мне было стыдно клянчить. Я всегда думала: «А вдруг он откажет – вот будет позор». Далеко не со всяким человеком я сближалась быстро.

Когда к моим подружкам являлся какой-нибудь новый посетитель, они только о том и думали – сколько из него можно вытянуть и сколько из полученного перепадет им самим. А я в это время взвешивала его личные качества и поведение. Попрошайничество казалось мне чем-то отвратительным, да и во многих других отношениях я была мало пригодна к своему ремеслу. Поэтому некоторые мои подруги считали меня самонадеянной, другие – чувствительной дурочкой, третьи – полоумной, но я поступала по-своему и никого не слушалась.

Наконец пришла пора, когда я осознала, как греховно мое низкое ремесло, и решила покончить с ним. Я перестала встречаться с кем попало, так что средства к жизни уже получала только от своих выступлений. Если какой-нибудь вельможа желал взять меня на содержание, я иногда соглашалась. Но мало-помалу отказалась и от этого.

Теперь я поняла, как дурно было мое прошлое, раскаялась в нем, и мне часто хотелось начать новую жизнь с каким-нибудь достойным человеком, но меня всегда останавливала мысль, что люди могут сказать: «Вот ведь тварь! На саване и то провела».

Мирза-сахиб! Вам, может быть, непонятна эта поговорка. Вот что она означает. Когда уже немолодая танцовщица идет к кому-нибудь на содержание, бывалые гуляки обычно говорят, что она любовника «на саване провела» или «в смертный час саван себе добыла», иначе говоря – и умирая ухитрилась сберечь свои деньги, а весь груз погребальных расходов взвалить на плечи поклонника. Этой поговоркой стараются подчеркнуть безграничное своекорыстие, жадность и хитрость танцовщиц. Несомненно, мы такие и есть.

Допустим, что я и вправду раскаялась и теперь вполне добродетельна, но кому, кроме господа бога, это известно? Ведь в мою добродетель никто не захочет поверить. Дальше… Если я при ртом кого-нибудь полюблю, то пусть даже моя любовь будет самой чистой и преданной, ни сам мой возлюбленный, ни кто-либо другой, кто об этом услышит, ни за что не поверит мне. Да и любить-то мне вряд ли стоит. Все говорят, что у меня водятся деньги, а потому, несмотря на мой возраст, и у меня находятся поклонники, которые только и думают, как бы меня обобрать. Один господин хвалит мою красоту и изящество, а я доподлинно знаю, что он был близок с женщинами, которые во много раз лучше меня. Другой без ума от моих музыкальных способностей, хотя у него самого слуха нет. Третий восторгается моими стихами, а ведь он за всю свою жизнь не то, чтобы самому сочинить, но даже не прочел ни одного рифмованного двустишия. Четвертому нравится моя образованность, и сам он человек образованный, но почему-то считает меня непререкаемым знатоком всего на свете. Он обращается ко мне по самым простейшим вопросам, даже насчет постов и молитв, – словно он мой духовный ученик и последователь. Еще один вздыхатель совсем не думает о моих деньгах – его заботит только мое здоровье. Чуть что – то и дело твердит: «Сохрани вас аллах!» Я чихну – у него сразу голова разболится; а уж если у меня заболит голова – он чуть не при смерти. Некий почтенный господин навязывается мне в наставники и разъясняет, что в жизни хорошо, а что плохо. Очевидно, он считает меня совсем дурочкой – разговаривает со мной, как с десятилетней девочкой. Но я женщина опытная и, как говорится, «из каких только рек воды не пила». Я спокойно слушаю всю эту чепуху, а на деле сама вожу всех их за нос.

Впрочем, есть у меня и несколько искренних друзей, которые ходят ко мне совершенно бескорыстно. Единственная их цель – развлечься у меня по своему вкусу, то есть почитать стихи, послушать пение или просто побеседовать всласть. Ни они от меня ничего не хотят, ни я от них. Этих людей я люблю всем сердцем, и можно даже сказать в шутку, что наши бескорыстные отношения постепенно превратились в корыстные – мне скучно без этих друзей, а им без меня. К сожалению, ни один из них и не думает поселиться вместе со мной. О, если бы такое случилось!.. Но мечтать об этом так же бесплодно, как мечтать о возвращении юности.

Нет сомнения, что женщина живет по-настоящему только в молодости. Как было бы хорошо, если бы с молодостью кончалась и сама жизнь! Но обычно так не получается. Вообще в старости плохо всем, а женщинам в особенности, но для танцовщицы старость сущий ад. Взгляните на нищих старух, которые ютятся в глухих закоулках Лакхнау. Расспросите их – почти все ответят, что они бывшие танцовщицы. Какие именно? Да те самые, которым когда-то на землю ступить не давали; те, из-за которых поднималось столпотворение, рушились тысячи богатых домов и гибли сотни невинных юношей. Раньше, куда бы они ни шли, их провожало множество глаз, а теперь никто на них и не взглянет. Раньше куда бы они ни явились, всюду вызывали восторг, а теперь перед ними никто и встать не захочет. Раньше их безо всяких просьб осыпали жемчугом, а теперь они корку хлеба попросят, но и той не получат.

Многие сами виноваты в своем крушении. Ко мне иногда заходила одна пожилая женщина. Когда-то давно она была очень известной танцовщицей и в молодости зарабатывала тысячи рупий, – такой имела успех. А как стала стареть, пришлось ей дарить свой заработок дружкам. На склоне лет она сошлась с каким-то молодым человеком. Он был хорош собой и гораздо моложе ее. Ну разве могла она ему нравиться? Жена его сначала рвала и метала, но муж объяснил ей, какие у него тайные цели. Жена успокоилась, и оба они принялись ублажать старуху. Пока у той были деньги, супруги благополучно жили на ее счет, а когда она осталась с пустыми руками, ей без долгих разговоров указали на дверь. Вот и бродит теперь, бездомная, по всяким задворкам.

Иные недальновидные танцовщицы берут девочек на воспитание и вкладывают в них всю свою душу. Такую глупость сделала и я сама. Но когда воспитанница подрастет, она непременно возьмет да и сбежит с кем-нибудь; а если не сбежит, так понемногу приберет к рукам все достояние воспитательницы и превратит ее в свою домоправительницу или сводню. Абади тоже готова была обобрать меня. К счастью, я ее раскусила вовремя, не то остаться бы мне голой.

В кругу танцовщиц все отношения между людьми настолько извращены всеобщей безнравственностью, что там не приходится и говорить о настоящей любви ни к мужчине, ни к женщине. Ни один разумный мужчина не отдаст свое сердце танцовщице, потому что все знают, что она не может всецело принадлежать никому. Да и ни одна женщина тоже не полюбит ее. Даже воспитанницы и те рассуждают так: дело делаем мы, зачем же нам делиться с хозяйкой?

Прежние поклонники отворачиваются от танцовщицы, как только ее красота увядает. Танцовщица привыкла к тому, что все ей расточают лживые хвалы; но когда она подурнеет, кто и с какой стати будет ей льстить? Вот и выходит, что, когда мужчины бросают ее, она на мужчин в большой обиде.

Раньше и я попусту тратила время, слушая рассказы других танцовщиц о мужском коварстве и вероломстве, да еще поддакивала по неразумию. Но теперь, несмотря на то что Гаухар Мирза, как вам известно, поступал со мной очень скверно, а бессовестный наваб пытался через суд принудить меня к сожительству с ним, о чем вы тоже знаете, я все-таки не могу назвать мужчин вероломными. В этом отношении женщины, особенно продажные женщины, ничуть им не уступают. В любовных делах мужчины – вы уж простите – часто ведут себя глупо, а женщины хитроумно. Обычно мужчины объясняются в любви чистосердечно, а женщины в большинстве случаев только разыгрывают влюбленность. Ведь мужчины начинают изъяснять свои чувства, когда они уже лишились душевного покоя, а женщины – теряют его не так легко. Мужчины влюбляются быстро, поддавшись очарованию красивого личика, а женщины подходят к любви гораздо осмотрительнее. Поэтому мужская любовь обычно сравнительно недолговечна, а женская – более устойчива. Однако взаимные хорошие отношения могут породить своего рода равновесие, но для этого нужно, чтобы оба, или хотя бы один из двоих, были достаточно рассудительными.

Вообще мужчины в любовных делах легковерны, а женщины крайне недоверчивы. На мужчину женские чары действуют почти мгновенно, тогда как женщиной любовь овладевает медленно. Мне кажется, что это объясняется ее природными свойствами. Женщина не так сильна, как мужчина. Чтобы возместить этот недостаток, ей даны некоторые особые качества; осмотрительность и есть одно из таких качеств, а может быть даже важнейшее. Подобные примеры встречаются и в животном мире: хитростью наделены многие слабые животные.

Большинство мужчин считает, что женщины красивы, но я с этим не могу согласиться. Дело все в том, что ни мужчина не может казаться красивым мужчине, ни женщина – женщине. Каждому полу дарована своя красота, привлекающая лишь противоположный пол. Правда, красивые мужчины и женщины, до известной степени, нравятся всем, но истинные ценители мужской красоты – это женщины, а женской – мужчины. Красивая женщина для другой красивой женщины все равно, что яркий цветок, лишенный аромата. Мужчина же, пусть даже некрасивый, может нравиться красивой женщине подобно цветку, хоть и невзрачному, но источающему благоухание.

В делах любви ошибается не одна лишь сторона, а обе, так как обе не разбираются во всех ее тонкостях. Но относятся они к любви по-разному: женщина смотрит на мужчину совсем не так, как мужчина на женщину. Познать глубину женской любви в какой-то мере удается лишь тем, кто либо живет на средства богатой женщины, либо еще очень молод. Но какой смысл зрелой женщине любить таких?

Женщины бесспорно больше любят молодых людей, чем стариков, но причина тут не только в юношеской красоте. Главная причина и здесь – в слабости женщин. Потому-то кем бы они ни были, они стараются держать при себе побольше друзей и защитников, которые могли бы заступиться за них, когда грозит опасность. В этом отношении женщины больше полагаются на молодых, чем на стариков. А красота и очарование молодости служат лишь добавлением к силе – этому главному качеству, и придают ему более яркий блеск.

Короче говоря, в любви мужчины стремятся только получить наслаждение. А женщины ставят перед собой сразу две цели: и уберечься от бед и, кроме того, тоже вкусить наслаждение. Считается, что любовь должна быть бескорыстной, и особенно женская любовь, – поэтому женщина старается скрыть свои цели.

Возможно, кто-нибудь скажет, что многое из того, о чем я здесь говорила, в равной степени относится к мужчинам и женщинам и не является особенностью того или другого пола. Я могу согласиться с этим. Добавлю лишь, что названные свойства мужчин и женщин присущи им от природы, но совсем не обязательно, чтобы они сами это сознавали. Я сужу о любви по опыту всей своей жизни, и тот, кто обдумает мои мысли вместе со мной, поймет меня. Я вижу, что большинство женщин и бесчисленное множество мужчин вообще не задумывается над подобными вещами, а потому они нередко болтают вздор.

Мне кажется, если бы мужчины и женщины ясно представляли себе свое место в жизни и свои цели, они никогда не теряли бы хорошего настроения, избежали бы многих несчастий и достигли бы немалых успехов.

Но, как ни грустно, когда ты стараешься кого-то в чем-то убедить, часто слышишь в ответ: «Э, уважаемая! От судьбы не уйдешь». На самом же деле твои собеседники думают: «Мы будем делать, что нам захочется, а ты нас не останавливай; ведь от нас ничего не зависит, иначе говоря, не мы отвечаем за последствия наших проступков, ибо все, что делается, делается по воле судьбы; и следствия любых причин – слава аллаху! – зависят от бога». Подобные нелепые рассуждения, правда, могли иметь некоторое оправдание в старину, ибо тогда волей случая многое могло измениться коренным образом за какой-нибудь час. По этому поводу мне хочется рассказать одну быль из времен шахского владычества.

В те времена так называемая «превратность судьбы» была весьма нередким явлением. Положение человека менялось иногда совершенно внезапно.

Вот что однажды произошло. Один солдат, выбившись из сил, повалился на террасу у входа в павильон Моти-махал и крепко заснул. Волей судьбы падишах, прогуливаясь после утреннего намаза, забрел в это место. Свиты при нем не было. Неизвестно, что ему взбрело в голову, но он разбудил солдата. Тот поднялся, протирая глаза, и увидел перед собой своего повелителя. Сначала он испугался, но быстро собрался с духом и нашел выход: немедленно преподнес падишаху свою саблю. Падишах принял дар. Сабля была ржавая и с трудом вылезала из нояген, но падишах осмотрел ее, похвалил, вложил обратно в ножны и надел на себя, а взамен вручил солдату свою европейскую саблю с золотой рукоятью, да еще вместе с усыпанным самоцветами поясом. Тут подоспел его светлость Али Наки-хан, визирь Ауда. Его величество принялся хвалить молодого солдата и его саблю.

– Полюбуйся, братец, какой он молодец и какая превосходная у него сабля! Вот гляди! – сказал падишах, взяв у солдата саблю.

– Светоч мира! – воскликнул визирь. – Помилуй нас боже! Во всем мире не сыщешь таких знатоков и ценителей, как наш владыка, который умеет найти и отличить и столь прекрасных людей и столь прекрасные вещи!

– Но посмотри, братец, – продолжал падишах. – У меня сабля тоже неплохая.

– Может ли быть плохой сабля Тени всевышнего! – вскричал визирь.

– Однако нельзя сказать, чтобы этот солдат был одет под стать своей сабле, – заметил падишах.

Тем временем подошли приближенные, слуги, телохранители, оруженосцы, – словом, собралась целая толпа.

– Это вы справедливо изволили заметить, – поддакнул визирь.

– Хорошо. Так оденьте его в мое платье, и тогда поглядим на него, – повелел падишах.

Выслушав приказ своего государя, приближенные чуть не в драку бросились за его одеждой и мгновенно доставили ее, передавая из рук в руки. Падишах снял с себя верхнее платье, туфли, все драгоценные украшения и все это отдал солдату, а сам облачился в другое одеяние. Когда солдат переоделся, падишах сказал:

– Ну, взгляните на него теперь!

– Поистине даже лицо у него стало другим, – сказал визирь.

Вся свита тоже принялась восхищаться солдатом.

Немного погодя падишаху подали коляску, и он отправился на прогулку. А солдат, не помня себя от радости, вернулся домой. Словно из-под земли явились к нему скупщики, золотых дел мастера, ростовщики и купили у него одежду и саблю, подаренные падишахом, за пятьдесят или шестьдесят тысяч рупий.

Теперь послушайте, почему все так случилось.

В своем полку солдат получал ничтожное жалованье – всего три рупии в месяц. Накануне вечером он повздорил с женой из-за еды, рассердился и ушел из дому. Всю ночь он бродил бог весть где, а под утро, выбившись из сил, присел у Моти-махала. Тут и свалил его сон. А утром ему привалило счастье! Он проснулся и чудом превратился из бедняка в богача.

При шахах подобные происшествия были нередки, да оно и понятно – ведь в те времена, бразды правления находились в руках одного человека, вдобавок не связанного никакими законами и установлениями и считавшего всю страну своим поместьем, а казну – своей собственностью. Теперешний образ правления не допускает такой расточительности. Считается в некотором роде несправедливым незаслуженно и безо всякого повода жаловать кому бы то ни было большие деньги. Власть, при которой все от государя до последнего нищего одинаково подчинены закону, не была бы могучей, если бы она не воздавала каждому по заслугам. Тут уж судьба бессильна: все, что делается, делается согласно закону.

Послушайте еще про наваба Чхаббана-сахиба, о котором я вам уже рассказывала, но кое-чего не досказала.

В тот вечер он действительно пошел топиться и даже нырнул, решив уже больше не появляться на поверхности. Но любовь к жизни очень сильна. Он лишь недолго побыл под водой, и ему стало плохо, – захотелось всплыть и вздохнуть хоть разок полной грудью. Тогда он вынырнул, и тут его руки и ноги сами принялись за работу. От мысли о смерти он еще не отказался. Нырнул снова, но опять вынырнул. Это повторилось несколько раз, и утонуть ему никак не удавалось. Так он незаметно доплыл до дворца Чхаттар-манзил. А в это самое время покойный наследник престола вместе с несколькими своими приближенными отправился покататься на лодке. Увидев человека в воде и решив, что он тонет, наследник приказал гребцам его вытащить. Тот всячески силился вырваться из их рук, но гребцы, думая, что он просто перепугался, выволокли его на берег. Наследник потребовал его к себе, расспросил и, узнав, что он из благородной семьи, подарил ему свою одежду и отвез его во дворец.

Чхаббан-сахиб был хорош собой и к тому же получил превосходное воспитание. Он умел вести светский разговор, был довольно начитан и остроумен. Словом, он оказался вполне подходящим собеседником для особы царской крови, и его тут же зачислили в свиту. Ему назначили большое жалование и часть денег сразу же выдали вперед на ближайшие расходы. Слуг, выезд и прочее пожаловал ему сам наследник. И вот Чхаббан-сахиб зажил богаче прежнего. Теперь уж он появился на Чауке во главе целого шествия. Сам он восседал на слоне, а впереди бежало пятьдесят оруженосцев. Мы с Бисмиллой видели это своими глазами, но сперва даже не поверили им. Каким-то образом в хвосте этого шествия оказался миян Махдум Бахш. Мы сделали ему знак зайти к нам и от него узнали все подробности.

Тогда и дядюшка помирился с Чхаббаном и свадьба его состоялась. На свадьбу были приглашены все мы. Ханум он подарил превосходную шаль и платок, но с тех пор никогда больше у нас не появлялся и окончательно порвал с Бисмиллой. Ханум еще пыталась что-то придумывать, чтобы его завлечь, но безуспешно, и наконец отступилась.

Одним словом, в шахское время чудеса такого рода случались, но те дни миновали. Раньше было принято говорить, что удача слепа, но нынче она, должно быть, как-то сумела прозреть. Теперь она стала различать достойных и недостойных.

При шахском правлении люди невежественные, необразованные, ни одной буквы в глаза не видавшие, получали самые высокие назначения. Я спрашиваю, разве можно было чего-то добиться с их помощью? А ведь некоторые паршивые евнухи тогда командовали полками и сотнями. Ну, не смешно ли это?

Я очень долго не могла разобраться в том, что такое судьба и человеческая воля. Наконец мне стало ясно, что люди обычно совершенно превратно понимают слово «судьба». Оно, бесспорно, означает лишь то, что бог обладает извечным знанием всего, с нами связанного, а кто в это не верит, тот богоотступник. Но люди, прости их господи, приписывают судьбе все дурные последствия своих недопустимых поступков. Тем самым они умаляют всемогущество бога. Это уж подлинное вероотступничество.

Жаль, что я раньше не понимала всего того, что понимаю теперь, но на мою беду наставника у меня не было, а собственный опыт ничему не успел научить меня. То немногое, что преподал мне маулви-сахиб (возвыси господи его душу!), очень пошло мне на пользу. Но в юности я этого ничуть не ценила. Ничего, кроме удобств и покоя, я не желала, да и поклонников у меня было столько, что совсем не оставалось досуга. Когда же пришла такая пора, что поклонники один за другим стали меня покидать и в моей жизни наступила некоторая передышка, я пристрастилась к чтению, потому что никакого другого занятия у меня не было.

Скажу вам искренне, не вспыхни во мне страсть к чтению, я не дожила бы до этих дней. Тоска по утраченной молодости и воспоминания о прежних друзьях давно бы доконали меня. Некоторое время я увлекалась всякими занимательными небылицами, но однажды вытащила проветрить старые книги, и среди них попался мне «Гулистан», который я изучала еще с маулви-сахибом. От нечего делать я стала его перелистывать и почитывать. В юности я читала его почти с отвращением. Во-первых, я тогда только еще начала учиться, и язык этого произведения казался мне трудным, во-вторых, у меня не было никакого жизненного опыта и многое оставалось мне непонятным. Но теперь все было иначе, и я с увлечением прочла эту книгу, а потом перечитала ее еще несколько раз. Каждое слово ее падало мне прямо в сердце.

Позже я услышала от одного господина похвальный отзыв об «Ахлаке Насири», и мне захотелось прочесть эту книгу. Я попросила его принести мне ее. Это довольно сложное произведение, да и арабских слов там множество, поэтому разбираться в нем мне было трудно. Но, прочитывая каждый день понемногу, я в конце концов одолела всю книгу. Потом в издательстве Навалкишора вышла «Даниш-наме» Гияса Мансура. Я прочла и ее. Затем однажды взялась за «Сугра о кубра». Кое-что в этом сочинении я сама понять не могла и просила других объяснить мне это.

Прочитав эти книги, я почувствовала себя так, словно передо мной открылись многие тайны мира. Мне очень многое стало понятно. После этого я по собственному почину прочла еще много такого рода книг на урду и на персидском и почувствовала в себе перемену. Начала было читать кое-какие касыды Анвари и Хакани, но неискренние, льстивые речи теперь не находили отклика в моей душе. Я закрыла Эти книжки и убрала их в шкафчик. В последнее время я получаю и просматриваю некоторые газеты. Из них я узнаю, что творится на свете.

Я бережлива, и потому у меня сохранилось достаточно средств, чтобы безбедно прожить до конца дней моих. А впрочем, на все воля аллаха. Уже давно я искренне раскаялась в своем прошлом и теперь по мере сил соблюдаю посты и читаю молитвы. Живу я открыто и – пошлет ли мне господь смерть или оставит меня в живых – никогда не стану задыхаться в полном уединении. Но тех женщин, которые соблюдают обычаи затворничества, я благословляю от всей души. Да хранит господь их семейное счастье и да позволит им до конца их дней жить затворницами.

В связи с этим я хочу обратиться к своим подругам по ремеслу и дать им один добрый совет с тем, чтобы они запечатлели его в своих сердцах.

О неразумная танцовщица! Никогда не впадай в заблуждение и не мечтай, что кто-нибудь полюбит тебя искренне. Твой друг, который сегодня готов отдать тебе душу, встретив тебя через несколько дней, отвернется. Он не может быть верным тебе и сам тоже не стоит твоей верности. Счастье настоящей любви – удел тех добродетельных женщин, которые, взглянув в лицо одному человеку, не желают больше смотреть на других. А таким продажным, как ты, господь не пошлет этого благословенного счастья.

Итак, все, что должно было со мной случиться, уже случилось. Дни мои сочтены, и мне недолго дышать воздухом этого мира. Я до конца познала свою душу, и все мои желания исполнились. Больше мне ничего не нужно. Есть у меня, правда, еще одна тайная мечта, которая, видимо, не оставит меня до самой смерти: я хотела бы надеяться, что повесть о моей жизни принесет кому-нибудь хоть какую-то пользу. Теперь я кончаю свое повествование следующими стихами и надеюсь, что каждый помянет меня в своей молитве:

Видно, скоро конец… да не все ли равно? Плоть моя и душа сыты жизнью давно.