Когда тур Appetite подошел к концу, я вернулся в Лос-Анджелес, ленивый и нервный; первый раз за два года у меня не было зарезервированного номера и с утра мне нечем было заняться. Я не был дома так долго, что ничто не доставляло мне удовольствия, а привычные вещи казались чуждыми мне. Не могу поверить, что неделей раньше меня отпускали в магазин за продуктами после концертов в Японии. Я был в туре слишком долго, даже забыл, как покупать выпивку и сигареты, но вот что не мог побороть, так это волнение от игры каждую ночь. Я предчувствовал, как получу это волнительное ощущение в полном объеме. Мне нужно было заполнять пустоту. Когда группа распалась, я организовал сольный тур, чтобы навсегда покинуть Л. А. Я опустился как никогда, потому что когда что-то останавливается или замедляется, и когда я не знаю, чем заняться, я становлюсь самым саморазрушающим человеком в мире.

Я не рассматриваю это как грех. Я считаю это эффектом окружающей среды. Двухгодичный тур кого угодно на нет сведет. Тогда я жил слишком быстро и даже представить себе не мог, что со мной происходит. Я ничего не делал медленно или спокойно, поэтому уверен, что просто был не готов остановиться. Наша карьера означала постоянную работу за дозу. И так все время. Так продолжалось пять лет, восемь лет…Мне было восемнадцать. Я занимался этим, мы все этим занимались. Сейчас я был дома; я просто лез на стену.

* * *

Когда-то я был настолько увлечен героином и опиумом, да и вообще всеми наркотиками, производными от мака, что каждый день ходил в библиотеку, чтобы изучить культуру и научные данные о них. Я читал все, что только мог найти, начиная от учебников, объясняющих химический процесс создания наркотиков, и заканчивая книгами по истории, описывающими развитие Триады и других китайских гангстеров, заправляющих их трафиком и контрабандой. Еще я прочитал о всех своих героях рока… они все были наркоманами. Приняв всю информацию во внимание, я решил стать частью этой нарко-культуры, не имея ни малейшего представления о том, что пытаюсь изобразить на своем лице. Во мне появилось противоречие: в городе все сидели на героине, поэтому я им не интересовался. Но однажды я попробовал его и конкретно подсел на него…Я не считал нужным заявлять о своих интересах.

В первой и последней книге о роке, которую я когда-либо читал, было полно рассказов об употреблении героина и других наркотиков; эти книги были очень сенсационными. Я читал «Удар Богов» (Hammer of gods) и «Никто из не выйдет отсюда живым» (No One Here Gets Out Alive), истории Led zeppelin и The Doors соответственно. Они были буквально пропитаны наркотиками, а я в то время просто с ума сходил от них, поэтому читал эти книги только из-за наркотиков; остальное меня не интересовало. Я считаю, что эти книги были написаны только для саморекламы авторов; они выглядели неточными и полными дерьма. Больше я никогда не читал рок-н-ролльных автобиографий.

Короче, я перестал выполнять «домашнюю работу», не изучал жизни других наркоманов в рок-н-ролле. Но, в то же время, мне это было и не нужно: позднее, у меня появилось преимущество по жизни перед Кейтом Ричардсом (Keith Richards), Эриком Клептоном (Eric Clapton) и Рэем Чарлзом (Ray Charles). Думаю, что у каждого настоящего наркомана существует врожденная связь с другими наркоманами. Я понял, что мы разделяли общие интересы, к этой идее меня подтолкнула зависимость. Пока вы этого не поймете, вы будете по уши в дерьме.

В то время героин был для меня в новинку, он был приключением, личным укрытием в моем теле и разуме. Потом я ушел из той среды и очистился, но неизбежный дискомфорт никогда не беспокоил меня. Понимаю, насколько зависимость испортила мое здоровье, но после очищения я часто вспоминаю, как сильно любил ловить кайф.

Так продолжалось какое-то время, и мне захотелось снова испытать те ощущения. Шел 1989 год. У нас был тур по Америке, Канаде, Европе, Японии и Австралии. Мы берегли наш альбом и почти год ничего не предпринимали перед тем как взорвать Top Ten и подняться на первую позицию с нашим синглом; мы сняли три клипа, которые стали постоянно крутить по MTV, каналу, который помог нам встать на ноги, но нам было плевать на все это. Мы выступили на American Music Awards, где исполнили “Patience” с Доном Хенли (Don Henley) на ударных. У нас были туры с друзьями и нашими героями. В конце концов, мы неожиданно стали группой, которую мы привыкли знать, мы были…немного лучше.

Когда по окончании тура Appetite мы вернулись в Лос-Анджелес, мы все отдельно друг от друга поехали туда, откуда отправились в тур: Дафф вернулся к своей подруге Мэнди (Mandy) (на которой женился в 1988 году), Стивен поехал к своей знакомой (точнее, туда, где она жила в то время), Дуг отдыхал в Сан-Диего, Алан вернулся в Редондо Бич (Redondo Beach), Эксл – к Эрин, и только мы с Иззи остались в Международном Аэропорту Лос-Анджелеса (LAX) с нашими новёхонькими чемоданами Halliburton (Halliburton – известная американская компания, производящая различные сумки, чемоданы, чехлы и проч. – Прим. Nusha); у нас не было собственного жилья, куда можно было бы вернуться. Мы находились в подвешенном состоянии. Благодаря деньгам, заработанным во время тура, мы нашли себе дом, к тому же нам уже начали поступать деньги от продаж Appetite, поэтому мы могли больше не работать. Полагаю, все хотели перестать пахнуть розами, но не уверен, что хоть кто-нибудь из нас знал, как это сделать.

Позвонил Иззи и мы поехали к другу Сеймура Касселя (Seymour Cassel), которого назовем Биллом. В Австралии мы вновь попробовали косяки на вкус, поэтому когда вернулись домой, у нас началась ломка. Кроме того, мы оба на подсознательном уровне чувствовали, что после двухгодичного тура вполне их заслуживаем. Как бы там ни было, у Билла всегда было полно самых разных наркотиков, а сам он был очень щедрым человеком.

Когда ты становишься знаменитым, начинают происходить вещи, сопутствующие всеобщей известности: в Голливуде стоит только тебе зайти в бар, как все сразу же захотят выпить с тобой; ты можешь прийти в любой клуб, неважно, нравится он тебе или нет, и сразу же станешь частью круговорота ночной жизни. Когда подобное начало происходить с нами, всем было плевать на то, что у меня могут быть свои планы. В Голливуде было полно этого старого дерьма, и чем больше я это понимал, тем меньше мне это нравилось. Число «приятелей», которые хотели «побухать со мной», росло в геометрической прогрессии, поэтому я стал очень замкнутым. Даже раньше, когда я хотел где-нибудь погулять, то неожиданно для себя открыл, что Голливуд, который мы знали, умер: Cathouse закрыли, а больше в Л. А. меня ничего не интересовало.

Всем в группе требовалось время для отдыха, и для того чтобы оценить нашу жизнь; оно помогло мне осознать, что я позволил себе опуститься в этот соблазнительный героиновый комфортный омут. Он был частью успеха и славы и не был противен мне; на самом деле мне больше ничего не было нужно. Я не хотел ходить по стрип-клубам или искать горячих цыпочек или заниматься другими вещами, соответствующими моему новому статусу. Все, чего я хотел, это потусить у Билла и принять наркотики.

Единственной постоянной вещью, которой я наслаждался в течение своей жизни, были путешествия, этакий контраст, ничего не потерявший на мне. Мне было 23, но ни устойчивой жизни, ни постоянного дома у меня не было с 13 лет; своим домом я считал дома своих подружек или тур-автобус нашей группы. Я жил ради игры на гитаре и бесконечной дороги, все ясно и просто.

Как я уже сказал, Билл не был настоящим дилером, ему просто нравилось время от времени ловить кайф. Обычно он курил героин и полностью сохранял контроль над своими действиями. Я же был полной его противоположностью: я со злостью, одержимостью/навязчивостью относился к героину и страстно желал вновь и вновь вернуться к нему, получая его в как можно большем количестве. Это была первая ночь у Билла, а шприцов для внутривенного введения наркотиков у меня с собой не оказалось, поэтому мы оба просто выкурили его. Но я не мог ждать, поглощая наркотики маленькими дозами, поэтому на следующий день я отправился на поиски уличных торговцев. Вот так началась долгая и кошмарная одержимость героином, которая продолжалась с 1989 по 1991 годы.

Дом Билла находился на Франклин и Вестерн (Franklin and Western) в Восточном Голливуде (East Hollywood), вдалеке от больших дорог; он, его жена и их друзья были по-настоящему клевыми. Мы с Иззи каждый день тусили там, и приноровились к их порядкам. Билл не разрешал колоться в его доме, поэтому я немного курил там, кое-что убирал про запас и кололся в свободное время, когда вырывался, чтобы исполнить поручения или сходить на деловую встречу.

Одной из таких встреч была фотосессия с Иззи для Guitar World, которую проводил Глен Ла Ферман (Glen La Ferman) (Глен Ла Ферман – легендарный американский рок-фотограф, создал немало обложек рок-альбомов, в т.ч. Psycho circus у Kiss и др. Слэш рассказывает о той самой фотосессии со «Столичной» - прим. Nusha). Мы оба были под кайфом, потому что конец недели мы провели у Билла. Помню, мы пришли туда с нашими гитарами, потом упали на пол…ну и все, пожалуй. Так получилось случайно; не уверен, что мы хотя бы сознавали, что мы это сделали. Помню только, что после фотосессии мы вернулись к Биллу.

Хочу заметить, что та фотосессия содержит мою знаменитую фотографию в Rainbow, где я валялся на полу рядом с цилиндром, бутылкой «Столичной», гитарой и другими вещами. Если у вас хорошее зрение и вы внимательно посмотрите на нас с Иззи на тех кадрах, вы с легкостью увидите, каким я там получился. Я был опьянен успехом тура, и вместе с Иззи мы искали такого удовольствия, какое нельзя найти в Голливуде, изображая рок-звезду. Я искал где-то в темноте.

В конце концов Билла арестовали и приговорили к тридцати годам лишения свободы за трехкратное задержание с партиями незаконных наркотиков в особо крупных размерах, которые, по мнению полиции, предназначались «для сбыта». В конечном счёте Билл отсидел одиннадцать лет и вышел на свободу. Перед тем, как его арестовать, за ним установили тотальную слежку, начиная от прослушивания телефонов и заканчивая наблюдением за домом; отслеживалось каждое передвижение. Разумеется, двумя людьми, постоянно приходившими к Биллу, были мы с Иззи; позже Билл рассказывал мне, что копы очень нами интересовались. Возможно, они вынуждали его заложить нас, потому что в то время мы были довольно известными личностями в тех кругах. Но Билл не сделал этого. Да благословит его Господь!

В свете оглушительного успеха группы я решил снять для себя квартиру. Квартира на Ларраби (Larrabee) была первой, которую я приобрел только для себя, под своим собственным именем, и я очень ею гордился. Она была однокомнатной, полностью обставленной мебелью, прекрасной студией, расположенной прямо как гостиничный номер – и мне это очень нравилось. К сожалению, как часто случалось с другими квартирами, в которых я жил раньше, из этой меня очень быстро выселили.

Я снимал ее на длительное время; также, как и Ронни Сталнейкер (Ronnie Stalnaker). Одной из его обязанностей было держать наркотики и проблемы подальше от меня и меня подальше от них. Он регулярно приходил и прибирался в квартире, возможно это был только предлог, чтобы посмотреть, как я отреагирую. Я никогда не обращал на него внимания, это была слишком забавная головоломка о том, чтобы понять, каким образом мои друзья-наркоманы украдкой приходили в квартиру, оставаясь незамеченными Ронни. Как правило, это был подвиг с их стороны, потому что Ронни жил за соседней дверью.

Ничем хорошим работа Ронни закончиться не могла – он слишком мало заботился о своей работе и захаживал в Single White Stalker – то есть, он ничего не делал, безумно гордился собой, полагая, что он очень верный телохранитель, несмотря на все мои попытки расстаться с ним. Вот например, однажды ночью, когда мы были в туре, я решил закончить вечер броском бутылки Джека в телевизор, стоявший в моем номере, а потом я отключился. Само собой, она разбилась и зашел Ронни. Мы начали выдумывать какие-то небылицы, а Ронни решил, что мы не хотим платить за телевизор. Он высунулся в окно, перелез через наружный карниз и попал в соседний номер, где украл телевизор и заменил им тот, который я разбил. Вот это была преданность.

В другой раз, когда мы находились в Далласе, нас с Даффом поселили в соседние номера, соединенные дверью, и мы пригласили очень много друзей с пакетиками кокаина. Вечеринка продолжалась всю ночь и закончилась лишь после обеда следующего дня. Конечно, все валилось из рук, огромный стеклянный кофейный столик был разбит, а я ходил по всему этому босиком и очень сильно порезался. К тому же кто-то снял разделяющую дверь с петель, перевернул кровати и разбил все лампочки. По мнению Ронни мы слишком плохо себя вели, поэтому он пришел с твердым намерением вывести нас из гостиницы, не дожидаясь указаний управляющих. Он кое-как затолкнул нас в грузовой лифт и незаметно вывел на лестничную клетку, а потом – в автобус. Работники гостиницы следили за любым шумом и, разумеется, они были в курсе, что у нас началась вечеринка, но Ронни сумел отвлечь охрану примерно на час. Мы думали, что находимся достаточно далеко, пока полиция не догнала нас через несколько миль в комфортном магазине, где, если мне не изменяет память, я только что стащил горсть сладостей.

Нас выстроили в ряд на противоположной стороне автобуса и предъявили обвинение в погроме гостиничных номеров. Это стоило нам больших денег, и могу сказать, что это был последний раз, когда я по-настоящему разгромил номер. Уверен, позже я разбил еще пару телевизоров и творил всякие разные идиотские вещи, но тогда был последний раз, когда я участвовал в полном уничтожении, потому что я получил официальное предупреждение.

Ронни был очень преданным, но исполнял свои обязанности не считаясь ни с чем, однако, это не помогло сохранить мою первую квартиру в порядке. Началось все с того, что мой младший брат, Альбион, или «Эш» (Albion, “Ash”), жил там пока я был в туре. Эш великолепно рисует граффити, поэтому когда я вернулся, то увидел, что все стены покрыты потрясающей «настенной живописью», которую я бы не хотел видеть дома. Меня она просто взбесила, но я только лишь сказал ему, что то, что он сделал, было «необдуманным». В конце концов, ему тогда было всего шестнадцать лет. После этого случая Эш присоединился к Conart, одной из самых современных компаний, производящих футболки; дизайн вещей основан на его картинах.

Ронни закрасил «настенную живопись», он все там вымыл, он делал все, чтобы нас не выгнали из квартиры. Она была довольно уютной: у меня имелась микроволновая печь, холодильник, набитый типичными продуктами и специями холостяка. Квартира была небольшой, но ее очень быстро привели в негодность. Кроме того, когда приходил Вест Аркин (West Arkeen), мы курили крэк вместе. Мы курили опиум, слушали музыку и медленно теряли голову. За те сумасшедшие дни, что я провел с Вестом, я наконец-то понял, каким крутым чуваком и чертовски привлекательным заводилой он был. Под влиянием Веста у меня появился еще один друг-музыкант, Джей (Jay), к которому я часто приходил, чтобы получить кайф от героина. Теперь, с учетом всех обстоятельств, мои жилищные условия, несмотря на материальные возможности, медленно, но верно, становились такими же жесткими, какими были, когда я жил в магазине.

В то время я прошел через интересный ряд подружек; и это только малая часть из тех, кто побывал в моей квартире разными ночами. Как-то раз в течение тех месяцев у моего менеджера появилась гениальная идея поручить мне вести церемонию награждения MTV Video Music Awards. Я даже не помню, кого мы награждали, но моей соведущей была порнозвезда Трейси Лордс (Traci Lords), Алан думал, что мне будет интересно находиться там вместе с нею. Очевидно, он видел некие преимущества этой сенсации, что в целом было неплохой идеей.

Итак, я встретился с Трейси за сценой, мы разговорились, а потом начали встречаться время от времени. Она была хороша собой, но немного страдала раздвоением личности – я понял это позже.

Я находился в странном месте; среди знаменитостей, у меня была дурная репутация, но я продолжал придерживаться диких представлений о качестве своей жизни. В то время в банке у меня лежало 15 миллионов долларов, но я не хотел в корне менять свой образ жизни; у меня не было машины, но я был счастлив, снимая однокомнатную квартиру, похожую на гостиничный номер, а большего мне и не надо было – только там я мог отдохнуть от вездесущих проблем. В тоже время, я был довольно вежлив, поэтому рассчитывал пригласить Трейси Лордс на свидание. Кое-как мы свыклись друг с другом.

Но Трейси не хотела появляться со мной на публике; даже если мы вместе шли куда-нибудь, где на нас могли обратить внимание, она подвергала меня идиотским испытаниям, и мне приходилось заходить уже после нее и делать вид, будто бы мы встретились случайно. Вероятно, я был довольно узнаваем, поэтому она настаивала на том, чтобы мы выходили в какой-нибудь темный переулок через заднюю дверь. Вообще, я не думаю, что кому-нибудь, кто видел нас вместе, были интересны подробности; но выход в свет вместе с ней превратился в большой геморрой. Считайте меня идиотом, но я не понимал, от кого она пряталась. Насколько я понял, она хотела остаться в тени, потому что не хотела выглядеть как типичная группис или одна из порно-звезд, с которыми встречаются такие парни, как я. Меня никогда не интересовало чужое мнение по этому поводу и я никогда не понимал людей, которые зависят от того, что говорят другие; на самом же деле, я познакомился с нею только из-за того, что увидел ее фильме, где она стояла раком и выглядела очень круто. Я по-настоящему высоко оценил тот фильм, поэтому рассчитывал на то, что кто-нибудь еще также его оценит. Я не выносил ее бессмысленного беспокойства.

В то время Трейси завязала с порно и работала над карьерой певицы также, как пыталась попасть в нормальные полнометражные фильмы. Вот почему она не хотела выглядеть порно-актрисой, трахающейся с рок-звездой – она хотела полностью измениться. Она уговорила меня сыграть на одной из ее песен и пригласила в студию, находящуюся где-то в Ванкувере, где и записывала свой альбом. Она связалась с самым бесталанным и самым подозрительным «музыкальным продюсером», каких я только встречал в своей жизни. Это все, что я могу сказать. Разумеется, я сообщил ей об этом. Тем не менее, я помог ей выпустить несколько треков, но в целом альбом остался всего лишь забавой.

Все, что мы делали вместе, было очень формальным и слишком правильным; мне казалось, что она живет какими-то своими идеями, забыв о том, кем она является на самом деле. Честно сказать, все, что я хотел сделать, так это залезть к ней в трусы.

Разумеется, как только я стал встречаться с ней, Вест прикупил себе New Wave Hookers (известный порно-фильм 1985 г., где снималась Трейси Лордс – прим. Nusha), поэтому мы смогли ее рассмотреть. Фильм был довольно занимательным, но он только раздразнил меня, потому что после месяца свиданий мы так ни разу и не переспали. Наша «дружба» стала надоедливой и потеряла всякий смысл.

В начале недели позвонила Трейси, чтобы спланировать наше время, и в тот же день пришел Вест с огромной кучей крэка. Мы залипли на следующие два дня, а когда пришла Трейси, чтобы погулять со мной, мы ползали по полу в поисках денег. Я знал, что она вошла, но не мог искать быстрее: мы попали в передрягу, единственным, кто бы справился со всем этим, так только проститутка, работающая за дозу. Моя квартира была безумно грязной на каждом этаже, не помогало даже то, что Вест вел себя как гном: он был всего лишь около полутораметра, у него были густые светлые волосы, которые за два дня курения крэка стали очень засаленными. Обычно на лице Веста была неизменная улыбка, которая становилась все более и более тревожной по мере его опьянения. В тот день он был в стельку пьян и начал откровенно смотреть на Трейси с вожделением. Он был настолько невменяем, что не придумал ничего лучше, чем подойти к книжным полкам, достать New Wave Hookers, показать на обложку и сказать: «Это ты, не так ли? Ты – Трейси Лордс!» Он продолжал ей ухмыляться.

Теперь Трейси принадлежала к такому типу девушек, которых бросил парень, готовый обеспечить их всем, что они хотят в своей жизни: модной одеждой, крутыми тачками, роскошной жизнью. И пока мы были там, я никак не мог дозреть, чтобы понять, что самые крутые девчонки – это брошенные девчонки, такие, как она. Я не понимал этого до конца, потому что с тем образом жизни, который я вел, я едва ли уделял внимание таким тонкостям. Но она пришла посреди дня, в темную квартиру, воняющую как сгоревшие покрышки после нашей 48-часовой крэк-вечеринки. К тому же там находился Вест, низкорослый, стеснительный и пускающий слюни. Ну и я там тоже был, разумеется.

Трейси долго и медленно оглядывалась вокруг. «Я лучше зайду в другой раз», - сказала она своими маленькими надутыми губами. «Я кое-что забыла в машине».

«Да, без проблем!» - ответил я. «Потом мы развлечемся». Я находился под кайфом, и не представлял, сколько времени прошло, однако вскоре я понял, что она ушла слишком надолго и, вероятно, вряд ли когда-нибудь вернется.

Я был этаким одиноким гитаристом со змеей, который делал свое дело во время съемок своего эпизода.

Моим следующим пристанищем стал дом на Голливудских Холмах, который мы с Иззи арендовали целый месяц. Он был частично обставлен самыми необходимыми вещами – кроватями, микроволновкой и всем остальным в том же духе. Мы очень весело проводили время, пока жили там, к тому же, я наконец-то собрался и написал много вещей; я написал “Coma”, а двое из нас в этом же доме написали “Locomotive”; в общем, нас пробило на творчество.

Еще с нами жил Адам Дей (Adam Day). Он был гитарным техником, с которым я знаком с девятнадцати лет. Адам переехал к нам, потому что наша профессиональная дружба со временем только укрепилась, но это был последний раз, когда он пытался жить в непосредственной близости со мной.

В это же время мы снимали клипы для альбома Lies, который занял первые строчки чартов вместе с Appetite. Клип “Patience” снимали в двух местах: сначала в Record Plant, где мы непосредственно записывали песни; там мы отсняли кадры, где играем вживую. Остальную часть – разные номера участников группы – снимали в Ambassador Hotel, где застрелили Роберта Кеннеди (Bobby Kennedy). Тогда он был закрыт для посетителей, но открыт для съемок фильмов и клипов.

У меня было две змеи, которых я приобрел, когда жил на Ларраби: одним из них был шестифутовый краснохвостый обыкновенный удав (boa constrictor) по кличке Пандора (Pandora), его мне подарила Лиза Флинт (Lisa Flynt), дочь Ларри. Другой была девятифутовая самка бирманского питона по кличке Адрианна (Adrianna). Они оба жили в шкафу моей спальни, и их обоих можно увидеть в клипе. Я перевез их в новый дом; помню, как-то во время съемок клипа, я отправил Адама за ними, он вернулся полностью выбитым из колеи – разумеется, без змей.

«Хм, да, хорошо, я пытался взять их», - нервно сказал он. «Но они вылезли из клетки, уползли куда-то и залезли на твою кровать». Поэтому мне пришлось вернуться домой, чтобы принести их на съемки – больше никто не мог этого сделать.

Я очень хорошо помню тот день; я понемногу становился одним из тех музыкантов-наркоманов, кто считает, что занимается слишком банальными вещами и начинают делать это открыто. Я появился на съемках, обсуждаемый светотехниками и операторами, которые целый день толклись там, подготавливая место съемок, а потом заперся в ванной. Я был гитаристом, чья репутация бежала впереди него, поэтому я оправдал их надежды: я оставался в ванной восемь минут, потом вышел, уже под кайфом, и лег на кровать с удавом, обвивавшимся вокруг меня. Я почти ничего не делал, пока они снимали все, что им надо. Не думаю, что хотя бы перекинулся с кем-нибудь парой слов. Все должно быть необычно; 60-е уже прошли; уже шел конец 80-х. В 60-х музыканты путешествовали вместе со своим окружением и занимались похожими вещами. Я был этаким одиноким гитаристом со змеей, который делал свое дело во время съемок своего эпизода.

После некоторого времени проживания на съемных квартирах я наконец-то распорядился деньгами как любой нормальный человек: по совету своего бизнес-менеджера я купил дом. Я все еще понятия не имел ни о своем будущем, ни о том, как распоряжаться финансами; у меня вообще не было никакого желания заниматься всем этим. В то время я не тратил много денег на всякую ерунду; о деньгах я все еще имел лишь теоретическое представление. Собственность никогда не волновала меня, хотя всех вокруг внезапно начал интересовать данный вопрос.

Я нашел дом на Лаурель Каньон (Laurel Canyon), районе Л. А., о котором я вообще не волновался, он напоминал мне обо всех лучших моментах детства и юности. Я купил свой первый дом на Волнат Драйв (Walnut Drive), недалеко от Кирквуда (Kirkwood) и Лаурель Каньон; все знают его как Ореховый Дом (Walnut House). Так совпало, что Волнат Драйв находится рядом с улицей, где Стивен переспал с тридцатилетней женщиной на вечеринке у Алексис много лет назад.

В Ореховом Доме имелось две спальни и маленькая причудливая потайная комнатушка, нуждавшиеся в разработке дизайна, поэтому я счел вполне логичным нанять ту же команду, которая декорировала помещения для съемок клипа “Patience”, чтобы переделать свой новый дом в цыганском стиле. Они нашли все необходимые вещи в недорогих магазинах и антикварных салонах, собрали их в единую композицию и я переехал туда вместе с нашим пресс-атташе Арлет (Arlette). Ее снова наняли, когда мы отыграли те три английских концерта в Marquee. Она вела себя со мной как мама, вероятно, потому что в то время я был беспризорным щенком. Она позволила мне привезти моих змей: Клайда, который жил у Дела Джеймса, а также Пандору (Pandora) и Адрианну (Adrianna). На самом деле я перетащил еще кучу других змей в гостиную ее квартиры с двумя спальнями на Синтия (Cynthia) и Сан-Винсент (San Vincente) в Западном Голливуде, где Арлет до сих пор живет. Она была невероятно щедра, позволив мне привезти туда всех своих домашних животных; к сожалению, ей пришлось столкнуться с моей неистовой героиновой зависимостью: каждую ночь та или иная подозрительная личность крутилась вокруг дома и стучала в мое окно… точнее, в ее окно. Я знал, что она не очень-то и любит моих рептилий, но еще меньше она любила меня, бодрствующего всю ночь, колющего наркотики и неохотно останавливающегося предрассветными часами.

Разумеется, со змеями произошел забавный случай. Сначала Арлет боялась их, но все же вошла, безо всякой моей, настоящего змеиного фрика, поддержки. В конце концов я подарил ей маленького бирманского питона, который вырос до 15 футов в длину (ок. 4,5 м – прим. Nusha). Они стали настоящими друзьями: она плавала, принимала ванны и разговаривала с ним, как с собачкой. Арлет считала, что змея в прошлой жизни была человеком и понимала каждое слово, которое она говорила и, должен заметить, питон вел себя подобающим образом.

Когда я жил с Арлет, она очень беспокоилась моим состоянием и буквально открыла мне глаза: из беспечного алкоголика я превратился в дьявольского нарко-монстра, который нисколько не походил на того парня, которого она знала столько лет. Я знал, что она была права; я знал, что не выгляжу здоровым, да и не чувствую себя таковым. Мы прожили вместе три или четыре месяца, но я мало что сделал для того, чтобы измениться.

Вместо этого я занялся переделкой своего дома. Он, как я и хотел, стал цыганским опиумным притоном: дизайнеры отполировали всю лепнину и паркет, а также перекрасили каждую комнату в темные цвета. Кухню – в темно-зеленый, а мою любимую ванную – в черный. Еще одну комнату перекрасили в полночно-синий, а гостиную – в темно-фиолетовый. Другую комнату выполнили в оттенках сепии, прямо как в старых вестернах. Еще я купил свою первую машину, так сказать, за компанию с первым домом: я приобрел Honda CRX и, как и все машины, которые я когда-либо покупал, она была черного цвета как снаружи, так и изнутри.

В то время я буквально вышел из-под контроля. Помню, пришел на встречу с подрядчиком, чтобы обсудить переделку моей ванной, и решил, что насыпанные четыре дорожки станут лучшим способом растопить лед.

Мы стояли в ванной, он показывал мне тот объем работ, который необходимо выполнить.

«Да, да, круто, чувак», - сказал я. Потом отряхнул подкладку на сиденье унитаза и насыпал четыре широкие кокаиновые дорожки. «Хочешь одну?»

Он выглядел встревоженным: «Нет, нет, спасибо. Я на работе», - ответил он.

«Что ж, ладно, это хорошо», - сказал я. – «Тогда я возьму и твою».

«Не стоит, всего-то восемь часов утра», - ответил он, извиняющее улыбаясь.

В этот момент я был образцом тех кошмаров, которые он когда-либо слышал о рок-звездах, и даже больше, потому что его наняли переделать мою дополнительную ванную и огромное угловое джакузи в солидный террариум, занимавший четверть комнаты. Он собирался пристроить поднимающиеся стеклянные стены от пола до потолка, чтобы оградить ванну, и добавить лестницу из оргстекла, чтобы можно было наблюдать за моими питомцами, где бы они не находились. Я никак не мог дождаться момента наполнения ее деревьями и прочими штуками, которые так любят змеи. В Ореховом Доме у меня жило около 90 змей и рептилий: у меня были и ящерицы, и кайманы, в общем, каждой твари по паре.

Когда же работу закончили и я окончательно переехал в Ореховый Дом, то решил здорово набраться и таким образом отметить новоселье. В маленькой комнатке у меня стоял красивый круглый восточный деревянный стол с замысловатой резьбой и стеклянным покрытием. Со временем он превратился в центральное место всевозможных вечеринок, но ту первую ночь мы с Иззи просидели с одной включенной лампочкой на темно-красной бархатной кушетке. Стоит ли говорить, что я не смог встать на правильный путь.

Вскоре после переезда я снова встретил свою бывшую подружку Салли (Sally). В этом доме моя спальня располагалась довольно высоко, на втором этаже, и представляла собой черную как смоль комнату, так как освещал ее только лампа, стоящая рядом с подушкой. Вокруг изголовья кровати стояли коробки, набитые журналами, также в одной из них валялся пульт дистанционного управления телевизором, который стоял на шкафу в футе от кровати. Светильник, находившийся рядом с кроватью, был антикварным, с абажуром цвета семги, дававшим очень мягкий свет, который мне так нравился. Как бы там ни было, я очень хорошо помню эту ночь. Я лег спать раньше, чем обычно, и внезапно проснулся со странным предчувствием. Я включил светильник, чтобы осмотреться, и увидел ее. Салли сидела в изножье кровати, но я видел лишь силуэт на стене и не сразу узнал ее. Было страшно. В тот период своей жизни я прикупил себе несколько пушек, но тогда при мне их не оказалось, и я несказанно рад этому: если бы я положил их поближе к себе, вероятно, я бы выстрелил в нее; она очень меня напугала.

Попасть внутрь дома было непросто; ей пришлось перепрыгнуть через забор и спуститься по крутой лестнице, потом ей посчастливилось найти мой запасной ключ под ковриком перед дверью – который я, разумеется, навсегда убрал оттуда после случившегося. Ей было плохо, поэтому я разрешил ей переночевать у меня, а утром я отвез ее на Лаурель Каньон (Laurel Canyon) и высадил на углу Сансет. Это была не последняя наша встреча, но больше она ни разу не заходила ко мне домой подобным образом. Все, что я о ней слышал – что она тусовалась где-то в Л. А. и попала в передрягу. В самый последний раз я видел ее в Нью-Йорке, где она крутилась около Майкла Элига (Michael Alig, человек, стоявший у истоков всей современной клубной культуры. Первый в мире человек, придумавший, так называемые, тематические вечеринки. – прим. Nusha) и печально известной компании из Limelight (бар, где работал Андре «Ангел» Мелендес, убитый Элигом и его приятелем Робертом «Фризом» Риггсом 17 марта 1996 года (причина убийства – долг «Ангела» за наркотики). Бар был закрыт федеральными агентами еще до убийства Мелендеса - прим. Nusha). Я слышал, что позже она вернулась в Англию. И очень счастлива сейчас.

Очень трудно быть человеком, который крутиться на задворках общества, если только ты не музыкант или еще кто-нибудь, у кого есть цель ошиваться там. Все остальные становятся лишь беспомощными игроками и выбывают из этой среды. Большинство девушек, встречавшихся с нами, были этакими невинными цыпочками, чьи жизни навсегда круто изменились после встречи с одним из нас, независимо от продолжительности отношений. Тогда мы были неким вакуумом, который сначала засасывает, а потом выплевывает людей; в этом смысле множество людей вокруг нас потерпели неудачу. Некоторые умерли, не потому, что мы им что-то сделали, а от побочного эффекта нахождения в непосредственной близи со славой. Людей притягивала наша пресловутая странная жизнь, они понимали ее неправильно и тонули в нашей пучине.

* * *

Стивен и Дафф приобрели себе дома неподалеку от мого, всего лишь через Малхолланд Драйв (Mulholland Drive), на Лаурель Каньон со стороны Вали (Valley). Они жили на противоположных концах одной улицы. Как я понял, Стив строил свою версию домашней жизни вместе с несколькими цыпочками, а Дафф и его будущая жена, Мэнди (Mandy), вместе поселились в своем доме. Дафф всегда отлично вел домашнее хозяйство, поэтому никогда не был таким расточительным, как я. Я жил менее чем в двух милях от этих ребят, но мы редко встречались; уверен, если бы они были наркодилерами, мы бы встречались гораздо чаще.

Хорошенько все обдумав, я решил, что мне придется немного очиститься перед тем, как мы вновь сможем репетировать. Дафф не хотел ничего со мной писать, когда я находился под кайфом, и я не могу осуждать его за это. Когда в Л. А. вдруг стало туго с наркотиками, это превратилось в большой геморрой, а мое подсознание требовало хоть чем-нибудь заменить тягу к наркотикам. Тогда я запирался в своем доме и прибегал к помощи Доктора Столи (Dr. Stoli – так Слэш называет «Столичную» - прим. Nusha) и его помощников, ну и таким образом отвыкал от наркотиков.

Как-то раз я был под кайфом, и мы с Даффом снова начали разбирать наши вещи и решили составить график репетиций. В то время мы составили его, так и не получив подтверждения от Эксла. Единственное сообщение от него я официально получил от нашего менеджмента, конкретно от Дуга Голдштайна (Doug Goldstein), который регулярно общался с Экслом.

Неважно, что мы были не вместе; Стивен, Дафф и я начали джемовать в Mates, в нашем любимом местечке. Иззи находился не в той форме, чтобы присоединиться к нам: он очень много времени проводил в доме у Билла и, как и я, пошел по темной дорожке. Он очень часто приходил на репетиции, но мы никогда его не ждали. В конце концов, мы пытались быть продуктивными; я понятия не имел, чем занимался Эксл, так как мы не общались, возможно, из-за того, что кое-то из нас вышел из-под химического контроля.

Я снова начал пьянствовать. Я ехал домой после репетиции пьяным в хлам, распугивая людей на Лаурель Каньон. Я ехал со скоростью 90 миль в час (около 145 км/ч – прим. Nusha) на своей маленькой Honda CRX; и если бы врезался куда-нибудь, то запросто бы умер. Я благодарен Богу за то, что никого не сбил, не был арестован и не умер – кое-то наблюдал за мной, видел, как часто я попадал в руки смерти и всегда возвращал меня к жизни.

В одну особо выделяющуюся ночь я развернулся на Лаурель Каньон рядом Кирквуд (Kirkwood), главной дорогой по отношению к моей улице Волнат Драйв. На углу Волнат остановился парень, он собирался выполнить поворот налево и выехать на Кирквуд. Он находился довольно далеко, на моей полосе, но мне казалось, что он стоит у меня на пути. Вместо того, чтобы остановиться или сбросить скорость, я со всей дури врезался в его машину – я сделал это нарочно.

Я пытался сдать назад и уехать, но наши машины сцепились вместе; я разбил ему заднее крыло со стороны водителя, а передняя часть моей машины зацепилась за его машину. И только тогда до меня дошло, что, вероятно, мне не стоило этого делать.

Я сидел там, пытаясь сдавать назад и ломать все вокруг; я вдребезги разбил бампер своей машины, потому что он сильно пострадал от столкновения с машиной того парня. Пока я занимался бампером, этот чувак вышел из машины и подошел к моему окну.

«Чего тебе надо?» - спросил я, искоса поглядывая на него с минуту.

Чувак явно набрался, он был очень растерян, а теперь еще и смущен мною.

«Ты чертовски пьян», - сказал он; причем его речь была немного невнятной.

«Нет, я не пьян», - ответил я. «Это ты чертовски пьян».

Я закурил сигарету, и мы понемногу стали осознавать, что оба достаточно пьяны, и вызывать полицию было бы не лучшей идеей.

«У тебя есть страховка?» - спросил парень. – «У меня нет».

«Послушай… Я не могу позволить себе проблемы с законом», - ответил я.

«Будем считать, что ничего не случилось», - сказал парень.

«Заметано».

Мы осмотрели наши машины; тот чувак уехал, а я разогнал свою малышку настолько быстро, насколько смог. Я поставил машину в гараж и ненадолго присел. От осознания того, что могло произойти в том столкновении, мое сердце бешено забилось. Настал момент истины: последствия того несчастного случая могли бы стать для меня концом всего.

Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что если мы и дальше собираемся оставаться группой, то нам, Иззи и Даффу, Стивену и мне, нужно писать новую музыку и заинтересовать Эксла, чтобы вернуть его обратно в творческий процесс. У нас было несколько песен в разработке, но нам пришлось притормозить и сосредоточиться. Мы все уже были в работе: снова приходило то самое возбуждение; возвращался настоящий голод и оживал огонь. Мы хотели сделать музыку Ганзов своим главным приоритетом.

Мы продолжали репетировать, а однажды все вместе написали несколько песен; мы приехали в дом к Иззи на Валли Виста (Valley Vista) и Сепульведа (Sepulveda) в Валли, чтобы попытаться написать хоть что-то и посмотреть, о чем же он думал. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять это: я умывался в ванной, когда заметил слой пыли толщиной в два дюйма (около 5 см – прим. Nusha) на душе и ванне. Ею давно не пользовались – Иззи находился слишком далеко. Даже Эксл появился в тот день, и несмотря ни на что, мы начали работать над песней, которая позже стала называться “Pretty Tied Up”. Помню, Иззи принес тарелки и ручку метлы, а еще несколько струн и мы соорудили из них ситар (старинный индийский музыкальный инструмент – прим. Nusha). Стоит ли говорить, что Иззи был под неимоверным кайфом.

Мы практически его не видели; однажды ночью он сильно испугался, и это привело его в порядок. Чем бы это ни было, но Иззи получил такую встряску, что даже не мог говорить об этом. Он сказал лишь, что его отец, приехавший из Индианы, забрал его домой и вот почему и где он очистился. Кстати, он так и остался чистым с тех пор.

Остальные продолжали работать; у нас уже появился кое-какой материал и мы вновь связались с Экслом; он сообщил, что они с Иззи решили написать следующий альбом в Индиане. Не пронимаю, почему; они оба уехали оттуда как только смогли перебраться в Л. А., и я ни разу не замечал, чтобы они подумывали вернуться. В любом случае, наша ситуация была настолько непредсказуемой, что я не собирался ехать в пшеничные поля без гарантии того, что мы хоть что-нибудь будем там делать.

Они намеревались увезти нас подальше от соблазнов Л. А., и я уважал их решение. Эксл хотел вытащить нас куда-нибудь, где бы мы остались одни и сосредоточились на нашем творчестве. Я хотел того же, но не хотел уезжать далеко от мегаполиса, поэтому, в конце концов, мы остановились на Чикаго. Он находился недалеко от Индианы, поэтому Иззи мог присоединиться к нам, когда ему было лучше, или с легкостью вернуться обратно, если чувствовал, что может сорваться.

Мы с Дугом Голдштайном съездили в Чикаго, чтобы подобрать место для житья и репетиций. Мы остановились на Cabaret Metro, известнейшему рок-клубу в северной части города: в подвале дома находилась концертная площадка – отдельный клуб, называвшийся Smart Bar, а наверху располагался театр. Он был прекрасен; мы заняли весь театр и когда наша работа подходила к концу, внизу нас уже ждал самый крутой бар города. Для житья мы сняли двухблочный жилой дом из коричневого кирпича на Кларк Стрит (Clark Street), рядом с поездами надземной железной дороги.

Мы переехали туда все вместе, включая наших техников, Адама Дея (Adam Day) и Тома Мейхью (Tom Mayhew), менеджера и нового охранника Эрла (Earl). Дафф, Стивен и ребята из нашей команды поселились внизу, а Эксл, Иззи, Эрл и я жили наверху. Для меня такое положение вещей было великолепным, потому что в моем расположении находилась большая часть комнаты – Экслу потребовалось более месяца, чтобы присоединиться к нам, а Иззи не провел там и часа. Экслу требовалось время, чтобы решить, доводить ли начатое до конца, что, несомненно, сохраняло некую интригу. В целом же, все, чем мы занимались, было непривычно для нас, но это было только начало.

Тем не менее, мне было все равно, что мы только что переехали всей группой, не считая двух ребят, которых тогда с нами не было, потому что мы с Даффом превратились в этаких увлеченных приятелей-алкоголиков, а километры баров на North Clark Street стали нашей новой средой обитания – разумеется, мы не ходили по ним пешком. В то время в мое суточное потребление входила бутылка «Столичной» объемом полгаллона (около 2 л – прим. Nusha) плюс разная еда, которую я ел во время ночных развлечений. Утром я просыпался и наливал в одноразовый стаканчик 85% водки, добавлял лед и немного клюквенного сока. Я называл это завтраком чемпионов. Дафф был из этой же лиги, поэтому, уверен, он готовил освежающий напиток и помещал его в лед еще перед тем, как лечь спать, и накрывал его подушкой, таким образом, лед сохранял напиток холодным, пока Дафф спал, а утром, благодаря своей прохладе и свежести, он становился предметом первой необходимости.

Каждый день я сидел на полу, маленькими глотками употребляя свой завтрак, пялясь в телевизор, и ждал, когда остальные ребята соберутся и будут готовы к репетиции. Как правило, мы джемовали в Metro после обеда, иногда по вечерам, а потом проводили ночи снаружи и внутри баров. Там мы более или менее развлекались, писали рифы и биты наших песен. Мы были очень сосредоточены на своей работе, но никак не могли закончить хотя бы одну нашу идею без присутствия всех игроков.

Я понял, что для каждого важно существовать во все времена – и наш продюсер, Брендан О’Брайан (Brendan O’Brien) настаивал на этом во время записи последнего альбома Velvet Revolver Libertad. Тогда каждый из Ганзов был сосредоточен – даже Эксл – но у нас отсутствовали навыки работы в группе, и мы понятия не имели, как управлять рабочей ситуацией. Желание было огромным, но нам требовался наставник. Если хотя бы один из нас не приходил на репетицию, мы все равно работали, и это была одна из многих вещей, возвращавших нас к тому, чтобы играть правильно. К примеру, мы с Даффом постоянно напивались в хлам и считали это нормальным, потому что никогда не смешивали выпивку с работой, но после репетиции мы выходили из-под контроля, и из-за этого потеряли Иззи. Тогда он больше не мог вести такой же образ жизни, да и сейчас его позиция не изменилась. В те времена мы не осознавали этого, а если бы даже и осознавали, вероятно, нас бы это не волновало – все, что мы знали – то, что он не приходил на работу, а мы не могли принять этого. Уверен, у Эксла тоже имелись причины заниматься своими делами. Между нами отсутствовало нормальное обсуждение этих вопросов, и в результате мы получили серьезное непонимание. Мы просто никогда не обсуждали наши интересы, ни разу не разговаривали о том, как приспособить правила игры под каждого из нас, вместо этого мы продолжали идти по пути прошлого, полагая, что глобальные перемены привели к столь серьезному внутреннему напряжению.

Вместо появления нового способа решения проблем, они нарастали как снежный ком. Хороший менеджер мог бы резко изменить ситуацию, но у нас его не было. В этом деле Дуг и наш менеджмент оказался бесполезным, казалось, что им не хотелось выделить время для решения этого вопроса. Алану мы все еще не очень доверяли, а Дуг проводил с нами 24 ч в сутки, ничего при этом не предпринимая, но всячески нам способствуя. Он считал, что, вероятно, мы сами знаем, как разобраться с этим дерьмом самостоятельно. И мы разбирались; в творческом плане мы были полностью предоставлены сами себе… но только когда мы все жили как единое целое, проживая пять похожих друг на друга жизней. Сейчас мы стали группой, которой пришлось открыть свое дело, мы упустили много возможностей, энергия покинула нас. Никто не виноват, просто мы уже сделали все самое лучшее, что могли.

Нам пришлось переехать туда без Эксла, и мы считали его отсутствие неуважительным, и эта неуважительность переросла в грандиозную враждебность, поэтому когда он все-таки объявился, кое-кто из нас просто взбесился. Мы были неконтролируемой группой, которая лишь отдаленно напоминала единое целое и растеряла способность правильно организовать свою работу: всю нашу жизнь мы никак не могли прийти к согласию. Мы даже не предпринимали попыток начать по-взрослому заниматься делами. Я бы не назвал это невинностью или наивностью, но все мы тогда баловались, забивая косячок. Никто из нас не остановился, не выбрал момента, чтобы спросить кого-нибудь или себя: «Как дела? Что нам нужно, чтобы собраться вместе, начать работать и наслаждаться?» Нам необходимо было подумать об этом на свежую голову; даже если кто-то один не работал, мы все равно должны были стараться. Но мы этого не сделали. Помимо того факта, что наш менеджмент плевать хотел на наведение порядка, самым значительным катализатором распада группы стал недостаток общения между ее участниками.

Признаюсь, я был упрям, я не хотел каждый день чувствовать себя подчиненным каким-то идиотам. Я считал всех нас равными друг другу, поэтому добросовестно пытался что-нибудь предпринять, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, но у меня не было всего необходимого, чтобы понять чего ждет Экскл, или терпения, чтобы сидеть и разговаривать с ним. Как и в любых других отношениях, когда кое-кто начинает зацикливаться на твоих недостатках, становится трудно оставаться чутким. К тому же мой охранник находился в прискорбном положении. Исходя из всегоэтого, легче всего было просто наслаждаться летом в Чикаго, потому что бары были весьма приветливыми.

В свободное время, которого у нас имелось более чем достаточно) мы с Даффом делали все возможное, чтобы оставаться в форме. Я взял с собой один из моих ВМХ-ов, на котором разъезжал между квартирой и местом для репетиций, прыгал везде, где только мог, и гонял по тротуарам. У меня здорово получалось. Иногда мы с Даффом даже ходили в спортзал, как правило, после наших утренних коктейлей из водки. Мы приходили в один из тех огромных общественных спортзалов Христианской ассоциации молодых людей (YMCA, организация, поддерживающая общественные ценности через программы укрепления духа, ума и тела (спорт, тренинги, обучение), ориентированная на работу с молодёжью – прим. Nusha) вместе с нашим охранником Эрлом, чтобы потягать железо. Мы занимались прямо в джинсах, выполняя подходы в перерывах между перекурами – они придавали нам сил. После занятий мы обычно здорово проводили время в спортбаре, потягивая коктейли. И неважно, насколько взрослее мы стали по возвращении домой или сколько пластинок мы продали или сколько концертов отыграли; в Чикаго мы были никем. Для наших барных покровителей мы были всего лишь парой обычных Джо Смитов, а в Америке Джо Смитов не больше, чем в спортбаре на North Clark Street.

Каждую ночь мы развлекались в Smart Bar (основан в 1982 году, кому интересно, вот оф.сайт - , прим. Nusha), очень крутом заведении, но его рок-сообщество намного отличалось от лос-анджелесского. Шел 1990 год, и в этом месте было полно техно и индастриал музыки, как у Ministry или Nine Inch Nails. Мы не особо общались с местными, потому что держались в стороне от различных типов, но, как бы там ни было, мы все же обзавелись небольшим кругом друзей. Мы подцепили дюжину цыпочек; они чем-то напоминали портретную галерею, но точно помню, что встречался только с одной. Ее звали Меган (Megan) и ей было 19. Меган жила вместе с матерью и младшим братом на окраине неподалеку; она была милой, энергичной девушкой с экзотической внешностью и большой грудью.

Я завел с нею короткие якобы дружеские отношения; днем погрузившись в рутину репетиций, а ночью отрываясь с ней. Это произошло как раз в тот момент, когда появился Эксл, и настроение сразу же изменилось. Несмотря на возмущение, мы были рады его видеть, потому что никто не хотел усугублять ситуацию разборками с ним по поводу его отсутствия. Мы сразу же начали работать, и он даже приходил на репетиции, но мы никогда не были до конца уверены, в какие дни это произойдет. Если мы решали, что все вместе начнем репетицию в 4 или 6 часов вечера, то он мог явиться к 8 или 9, а то и вообще не приходил. Когда же Эксл присутствовал на репетициях, то, как правило, возился с пианино либо сидел и слушал наши наработки. С учетом обстановки, мы решили разработать несколько хороших тем: “Estranged”, “Bad apples” и “Garden of Eden”.

К тому же я считал наше время, проведенное в Чикаго, потраченным впустую, что стало предметом спора между мной и Экслом. Казалось, он думал, что мы вполне нормально работали, а я один все разрушил. Я бы мог почувствовать разницу, если бы он все время находился там, но даже после восьми недель – причем шесть из них мы провели без него – я ощущал, что у нас нет материала, который можно было бы показать; я был расстроен и не готов ждать, когда мы наконец сможем работать все вместе. Среди нас царила слишком темная атмосфера, не располагавшая к творчеству. Еще мы фривольно распоряжались своими деньгами, что я не мог проигнорировать: мы перенесли всю работу на Средний Запад (Midwest), но не сделали ничего, кроме нескольких законченных песен и горстки сырых идей, многие из которых в последствии просто выкинули из головы.

Я пытался остаться там только из-за того, что Эксл приехал в город, но два случая положили конец моему пребыванию в Городе Ветров (Windy City, Город ветров - о Чикаго – прим. Nusha). Первый произошел ночью, когда мы вернулись домой после пьянки в честь праздника итальянской кухни, устроенного на тротуаре перед нашим домом. Я получил возможность наблюдать за беспорядком сверху, потому что, повторюсь, я настоял на проведении всей ночи лежа на крыше автомобиля, на котором мы ездили от бара к бару. Наш любимый ресторанчик итальянской кухни располагался справа на углу и, вероятно, Эксл выбросил весь обед группы на головы нескольких человек, которые каким-то образом узнали, что мы живем в этом доме и забрасывали его вопросами с улицы. (Кстати сказать, не этот случай вдохновил нас на создание названия The Spaghetti Incident; оно произошло от одного из исков против кое-кого из нас, которые заявил Стивен в ходе судебного разбирательства – о котором мы поговорим позже – после своего увольнения. Не помню, чего он требовал…уверен, Эксл и на него когда-то вывалил тарелку спагетти. Полагаю, эта тема тех лет).

Как бы там ни было, после того, как Эксл выкинул наш обед на зевак, он решил разнести ко всем чертям нашу кухню и перебил все стеклянные предметы в доме. И, как мы узнали через несколько дней, во время его бешенства приезжал Иззи; он ехал на машине из Индианы. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что происходит на улице; он сразу же развернулся и уехал обратно, даже не заходя в дом.

Полагаю, кое-кому из нас стоило бы заметить, что Эксл как-то несчастлив и начать действовать уже после первого случая, но мы тогда не придали этому значения и позволили ему поступать по своему усмотрению. Кто знает, может быть, если бы мы выслушали, что он хочет делать, и немного бы подчинились, возможно, он бы не сходил с ума до такой степени. Но кто же мог догадаться, почему он был настолько несчастен? Он приехал сюда в ужасном настроении, и, казалось, что раньше он находился в очень депрессивном месте. Но, чтобы быть честным, скажу, что я в тот момент больше переживал за Стивена, чем за Эксла: он был огромной проблемой, он принес тонны несчастий, а его выходки стали неприятными. По началу я не замечал этого; он прятал кокаин в холодильнике в комнате под лестницей, где мы жили.

Мы тусили вместе и разделяли друг с другом некоторые проблемы, но не понимал, почему Стивен обычно надирался больше всех. У него только лишь начинали блестеть глаза и он сказал: «Эй, чувак…масленка», - и указывал на холодильник.

«Да, хорошо, Стиви. Конечно», - ответил я. Я подошел к холодильнику, достал выпивку и пошел обратно, не зная, что ответить. Я не думал, что он на самом деле хотел, чтобы я заглянул в масленку. Он был чертовски пьян, поэтому я не воспринял его слова всерьез.

«Ты видишь?» - спросил он, дико оскалившись. Он продолжал показывать на холодильник и говорить: «Масленка».

«Да, чувак, я вижу», - ответил я. «Это самый лучший холодильник из всех, что у нас есть. И масленка реально красивая».

«Масленка»

«Так, Стивен… что ты пытаешься сказать?»

Внезапно Том Мейхью понял, в чем дело: Стивен битком набил эту масленку кокаином.

В тот момент у меня не было шансов, но я понял, что нас полностью разоблачили. Не имело значения, какой контроль я пытался установить или что думал каждый из нас, стало очевидно, что Стивен просто безнадежен. Вскоре после того, как группа уехала из Чикаго, мы стали все меньше и меньше общаться; после возвращения в Л. А., он полностью изолировался от нас. Мы были тесно связаны как группа, но за время нашего двухгодичного тура, между мной и Стивеном как людьми появилась большая дистанция, которая переросла в нечто плохое.

Одной из нескольких вещей, которая у нас, как у группы, была общей, являлся всеобщий интерес к альбому Faith No More “The Real Thing”. Он стал фоновой музыкой всего нашего путешествия. Он постоянно звучал из разных стереосистем в нашем доме.

Но это всего лишь лирическое отступление, сейчас о причинах моего отъезда. Последней каплей стала придирка к девушкам, которых пригласили к нам домой однажды ночью. Моя девушка Меган ушла, и я остался в кровати один. Позже ночью я услышал какую-то возню; голоса нескольких людей, доносившиеся из комнаты Эксла. Вообще Эксл проводил большую часть времени в одиночестве; как правило, болтая с кем-то по телефону. Та ночь располагала к встречам.

Моя комната находилась в начале здания, от комнаты Эксла ее отделяла гостиная и длинный коридор, похожий на вагон. В общем, я пошел посмотреть, в чем там дело. Я увидел нашего телохранителя Эрла, Тома Мейхью, Стивена и Эксла в компании двух беззаботных девчонок со Среднего Запада, которых они пригласили к нам.

Мы стали веселиться вместе, было уже очень поздно, стало понятно, что эти девушки переспят с каждым из нас. Они были готовы отсосать каждому в комнате, что мне казалось вполне понятным, но они не захотели трахать нас. Не знаю почему, но Эксл безумно взбесился. У девушек была вполне понятная причина поступать таким образом, но Эксл настаивал на обратном. Этот спор продолжался не больше минуты и закончился миром, но внезапно Эксл взорвался. Он с жестокостью набросился на них, чем сильно шокировал нас. Это было уже слишком. Отец одной из девушек оказался известным офицером Чикагской полиции, и это стало последним ударом…в общем-то, что я и говорил. Утром я собрал вещи и через несколько дней вылетел Л. А., Меган полетела вместе со мной.

Ганзы были такой группой, которая в миг могла развалиться на несколько частей; но это было только половиной возбуждения. Когда у нас находилось общее дело, оно в меньше всего похоже на счастье. Чем больше времени мы проводили по отдельности, тем больше атмосфера творчества превращалась в воспоминания, чем в реальность; нехватка общения и незнание того, что же на самом деле происходит с остальными, мешали нам хоть как-то изменить положение вещей.

На творческом уровне вещи между нами изменились радикально. Песни для Use your illusion I и II Ганзы сочиняли одинаковым способом: начинали с идеи, которую приносил кто-нибудь из нас, а затем дорабатывали ее. Эксл, как правило, занимался текстами; он прекрасно чувствует мелодию, поэтому тексты неплохо сочетались с манерой сочинения песен Иззи, Даффа, ну и моими; создать великолепные гитарные партии было довольно легко, поэтому за очень короткое время у нас появлялись воистину гениальные песни. Между Экслом и Иззи существовала удивительная химия, потому что Эксл знал, как превратить один из простеньких набросков Иззи в великолепную, законченную и гармоничную, богатую мелодией и текстом песню. Замечательный пример тому – “Patience”: Эксл на самом деле полностью поднял эту песню Иззи до чего-то большего. У меня была сильная мелодия и рифы, которые я привязал ко всему остальному. Через какое-то время я начинал писать самую сущность песни с гитарным хуком (хук - вид музыкальной фразы, прим. Nusha), которую Дафф дополнял шикарной линией баса, или я придумывал связующую партию и кусочек припева, и это вдохновило Эксла на написание потрясающего текста.

Когда мы с Иззи приносили песню группе, то, как правило, слова в ней присутствовали частично или полностью, но когда Эксл пел их по-своему…она по настоящему становилась нашей. Вернуться к этому было легко, но к 1990 году мы растеряли общее вдохновение, чтобы творить. Желание собраться вместе и писать песни объяснялось одной вещью: оно походило на повседневную работу. Так круто вдохновляться взаимным сотрудничеством. Нам было очень трудно прийти к этому. По началу мы работали над этим, и, в конце концов, добились результата; все было замечательно и пришло к нам довольно быстро, но все, чем мы занимались, по сути являлось скучной рутинной работой.

Когда я вернулся в Л. А. из Чикаго, то очень разочаровался в группе. Я вновь приехал в Ореховый Дом вместе с Меган. Не знаю, о чем я тогда думал – ведь мы были знакомы совсем немного, но тем не менее она приехала вместе со мной. Остальные ребята из группы, за исключением Иззи, который все еще находился в Чикаго, только через день или два поняли, что я уехал. Они тоже начали собираться назад, но в конце концов Эксл в течение двух недель со дня моего отъезда оставался там. Учитывая, что он был взбешен окончанием нашей с ним «творческой передышки», то он не занимался написанием текстов в приготовленном для наших репетиций месте. Как я понял, он тратил это время на сон и разгром дома, вымещая таким образом свою злобу, а еще он через наш менеджмент, как правило, через Дуга, присылал мне сообщения с упреками. Обычно Дуг звонил мне, как будто бы он работал у Эксла мальчиком на побегушках, и, не могу сказать, что я автоматически верил всему из того, что ему приходилось говорить, но я отвечал настолько честно, насколько было возможно и надеялся, что он передаст Экслу всю правду о причинах моего отъезда. И все же, не считаясь ни с чем, Эксл оставался там еще какое-то время и, думаю, посылал сообщения каждому из нас.

Между мной и Экслом сложились очень интересные отношения любви и ненависти, которые проявлялись всегда. Большую часть времени мы походили на рыбаков, которые практически не разговаривают друг с другом пока ловят рыбу. Потом наступал период, когда между нами царило полное взаимопонимание, когда он приходил ко мне поговорить обо всем, что переполняло его голову. После всего этого наступил растянувшийся надолго период, когда мы находились по разные стороны какого-то невидимого препятствия, о котором даже толком не разговаривали. В течение нескольких месяцев до этого мы снова начали писать песни, у Эксла и Эрин возникли серьезные проблемы во взаимоотношениях, и мы с ним много раз глубоко обсуждали это. Все, через что им пришлось пройти, было очень серьезным: вот например, как-то раз после Чикаго мне пришлось приехать домой к Эрин, чтобы унять ссору, возникшую между ними. У каждой пары бывают внутренние разборки, но если есть хоть одна вещь, на которую я никогда не решусь заявить права, то это внутренние разборки между ними. Что ж, я был другом обоих, поэтому я не очень смог им помочь. Несмотря на все дерьмо, творящееся с Ганзами, мы оставались коллегами по группе и просто друзьями. Если Эксл нуждался во мне, то я всегда был рядом.

Когда я разочаровался в творчестве, моей местью стало саморазрушение наркотиками. Оно было моим оправданием за то, что я скатился вниз по этой дорожке. Это такой типичный для наркоманов феномен. Вскоре после моего возвращения в Л. А. я решил незамедлительно, как только представится случай, заявить о своих отношениях с группой.

Мы жили вместе с Меган, мы были счастливы в нашем новом доме. Она оказалась хорошей хозяйкой, поддерживала чистоту в доме, готовила и делала все очень по-домашнему. Она рано ложилась спать и рано просыпалась, ходила в спортзал, а потом прибиралась и готовила обед. Через несколько недель из Чикаго прилетела ее подруга Кэрен (Karen), и они всю неделю только и делали, что ходили по магазинам. Это был первый день, когда я взял себя в руки и побежал к другу, которого не видел несколько лет: им была девушка периода деньков, проведенных в El Compadre (ресторан в Голливуде, – прим. Nusha). Вообще это замечательный ресторан мексиканской кухни на Сансет и Гарднер, и когда Ганзы еще только собирались, мы с Даффом там постоянно зависали и вели себя так, будто бы это заведение принадлежало нам: приводили туда девчонок, и они сосали у нас или трахали нас под столом, или делали все эти безумные вещи.

Та давняя подруга, к которой я побежал, вообще-то подстригала волосы – мои в том числе – и я полагал, что она все еще этим занимается, но помимо всего она здесь и там продавала дозы – это было то, что мне нужно. Она пришла поздно вечером с пакетиком чистейшего героина, и еще до того, как я узнал его, еще до того, как Эксл вернулся домой, и раньше того, как Меган и Кэрен вернулись из своего тура по Мелроуз (Melrose) и Беверли Хиллз, я снова почувствовал вкус мести.

Меган была одной из тех девушек, которые встречаются с плохими парнями и подсаживаются на наркотики; со мной она прошла огонь и воду. Она была абсолютно невинна; она думала, что влюбилась, но я не думаю, что она подозревала, что получает внутрь или что происходило со мной, когда мы вернулись в Л.А. Мы встретились, когда я был чертовски пьян, и, как я понимаю, на первым взгляд типичное действие героина не сильно от этого отличается, пока вы не подсчитаете количество выпитого. Меган была очень наивна и не поняла того, что я внезапно прекратил выпивать по половине галлона водки в день, что ж я и впрямь вел себя как пьяный, если не хуже.

Между нами продолжались очень милые, очень искренние, прямо как в 1950-х годах, отношения. Она ложилась спать в 10 или 11 часов вечера, а я проводил всю ночь в гостиной под лестницей, заглядывая каждые 4 часа в черную ванную. В какие-то ночи я писал песни на диванчике, в какие-то только пялился на змей. До того как я все понял, было утро, Меган уже проснулась и мы замечательно проводили время, пока я не устал. Она никогда не задавала вопросов, и таким образом какое-то время мы очень счастливо жили вместе. У нас были клички для всего. Каждая вещь для нас была либо «красивой» либо «сладкой», а я обычно был «сладеньким» (“sweetie”). Сейчас я понимаю, что Меган говорила почти как Дженнифер Тилли (Jennifer Tilly, американская актриса, получила номинацию на премию «Оскар» за роль в фильме Вуди Аллена «Пули над Бродвеем», в целом снялась в 27 фильмах).

Как я уже говорил, Меган была очень домашней. Она следила за домом, особенно за кухней, и сделала его полностью пригодным для жизни. Она любила, когда на обед за столом собиралось много людей, ведь это был отличный шанс показать себя. Помню, как-то раз мы с Марком Мансфилдом (Mark Mansfield) завалились к нам домой; мы были под кайфом и хотели чего-нибудь перекусить, но Меган устроила нам банкет: она подала нам несколько блюд из курицы на разных сторонах тарелки, чесночный хлеб и вкуснейший салат, причем каждый прибор был завернут в салфетку – каждый прибор! Она была очень услужливой и, казалось, не заметила, в каком мраке находились мы с Марком. Мы были настолько каменными, что начали играть с едой. Но это не имело значения; к концу ночи Меган сказала мне, что считает Марка очаровательным. Меган была интересна и с других сторон: больше всего ей нравилось удовлетворять меня руками и наблюдать за процессом, а не заниматься полноценным сексом. Подозреваю, у нас были очень странные отношения.

Склонность Эксла к общению через менеджмент сохранилась и после его возвращения из Чикаго и продолжалась вплоть до моих последних дней в группе. Но, возможно, начало ей в некоторой степени положили Алан и Дуг, которые, казалось, внезапно отчаялись снова собрать нас вместе в одной комнате. Альбом GN’R Lies создал огромный спрос, но мы больше ничего не выпустили с тех пор. Мы продали билеты нашего мирового тура, основанного на нашем дебютном альбоме, которому исполнилось уже три года, плюс небольшой EP, включавший всего четыре новые песни. Думаю, большинство других групп не порадовал бы такой успех, но мы не собирались торопиться со следующим альбомом, в большей степени потому, что просто не могли сесть и написать хоть немного материала для него.

О себе могу сказать, что был запущеннее, чем когда-либо; я очень сильно начал увлекаться спидами и по-настоящему наслаждался уникальным типом галлюциногенной паранойи, которая приходила вместе с ними. Никто не приучал меня к спидам; просто я подумал, что они должны быть похожи на наркотик Reese's Peanut Butter Cup (вообще это марка шоколада и конфет, не совсем понимаю, причем тут наркотики, но Слэшу виднее). Кокаин и героин обладали замечательными вкусами, которые, как я узнал, превосходно сочетаются вместе.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, какой эффект оказывает каждый из них; это был бесконечно забавный эксперимент. Я выработал несколько техник, но как правило сначала вкалывал кокаин, а потом приступал к героину. Смешивать их вместе было довольно круто, но чаще я употреблял их по отдельности, потому что любил наркоманский ритуал, момент введения дозы всегда сводил меня с ума.

Спидболлинг был самым лучшим способом прокатиться на американских горках: кокаиновая лихорадка поднимала меня на ноги, потом доза делала свое дело и путешествие принимало замечательнейший поворот; они переплетались внутри и выходили наружу каждый по-своему. Обычно я заканчивал принимать героин до того, как меня подкашивал кокаин; поэтому частенько мне приходилось проходить в шаге от приближающегося инфаркта. К концу тех ночей я очень часто возвращался домой с отчетливым ощущением того, что за мной следят, поэтому я начал думать, что неплохо будет обходить свой дом вооруженным до зубов.

Я купил себе несколько пушек: дробовики 38 и 44 калибров (.38 Special, .44 Magnum) и парочку револьверов. Обычно я держал свой 38-ой за поясом штанов и после того как Меган ложилась спать, после того, как я вдоволь насыщался кокаином и героином, я обходил свой дом, думая о наблюдении, пока не увидел небольшие галлюциногенные фигурки, которые начали попадать в поле моего зрения. Боковым зрением я видел, как они заворачивались и спускались с гардин по шторам или бегали вдоль плинтуса, но каждый раз, когда я пытался внимательнее их разглядеть, они растворялись. Помимо этого, я перестал разговаривать со всеми, кого знал, и начал усиленно заниматься рисованием. Всю мою жизнь мои рисунки служили отражением того, кем я был в то или иное время. В течение того периода я не рисовал ничего кроме динозавров, разнообразных эскизов и логотипов.

Мне бы следовало нарисовать маленьких демонов, которых я никак не мог хорошенько разглядеть или заснять на камеру – поверьте, я пытался это сделать. Как только я начал регулярно принимать спиды, эти маленькие чертята появлялись повсюду. Они были очень маленькими, жилистыми, просвечивающими героями, которых я видел вдалеке, пока они забирались на мой пиджак, когда я ловил кайф. Я даже придумал способ, как с ними познакомиться: я ложился на пол, чтобы расслабиться, в ожидании, пока наладится сердечный ритм, и смотрел небольшое шоу Cirque du Soleil (если есть желание, посетите оф. сайт - , прим. Nusha), а те ребята разбредались по всей комнате. Частенько я подумывал разбудить Меган, чтобы она тоже на них посмотрела. Я даже видел их отражение в зеркале, когда обнаружил, что они расселись на моих плечах и в волосах. Я начал разговаривать о них и видел их настолько отчетливо, что очень сильно напугал своего наркодилера. Раньше, когда я уходил из дома, чтобы купить наркотики, я обычно приходил к нему и принимал дозу, а потом начинал видеть этих маленьких человечков, заползающих на мою руку.

- Эй, ты это видишь? - спросил я, протягивая свою руку - Ты видишь этого маленького человечка, так ведь? Он на самом деле здесь.

Мой дилер только посмотрел на меня без внимания. Этот чувак был наркодилером с очень странным для наркомана поведением.

- Тебе лучше уйти, чувак, - сказал он – Тебе нужно уйти как можно дальше отсюда. Иди домой.

Очевидно, я был слишком плох, чтобы заниматься делом.

Как-то ночью я патрулировал дом вместе с дробовиком и спускался по лестнице из спальни в гостиную. Потом я поднялся по лестнице на площадку к ванной и дошел до навеса, где спала Меган. Как только я подошел к нему, дробовик выпал и выстрелил в потолок над навесом. Меган, к счастью, не проснулась.

Я все еще не спал, когда приехал пожарный расчет. Я валялся там пьяный, когда услышал сирены. Я продолжал лежать и думать: «Вот влип».

Мой дом был вырезан в крутом холме, поэтому маленькое, квадратное окно спальни на втором этаже находилось не так высоко от земли. Я услышал суматоху и попросил кого-нибудь подойти ко мне, поэтому засунул свой 45-ый за пояс и побежал вниз к окну, отбросив тень в сторону, и уставился на пожарного, собиравшегося выбить дверь. Я спросил их в чем проблема, и они ответили, что полчаса назад сработала моя пожарная сигнализация.

Я оценил ситуацию; я убедил их, что огня нет, и Меган ни о чем не узнала. Другим разом, когда она могла бы застать мои ночные занятия, но не сделала этого, стало утро, когда она разбудила меня на диванчике в гостиной. Очевидно, я задремал рядом с иглой, лежащей там.

- Сладенький, - сказала она – Думаю, кошечка с чем-то играет.

Я посмотрел вниз и увидел одну из своих кошек, тискающую иглу, как будто она была мышкой.

Вскоре после этого Дафф начал останавливаться, потому что переживал за меня. Не знаю, почему именно, но все наши разговоры мы вели, когда я высовывался из окна своей спальни, а он оставался в глухом переулке. Я все еще носил пушку за поясом и, разумеется, никогда не приглашал его внутрь, но все было очень круто, потому что получалось, будто бы он и не хотел заходить в дом.

- Привет, чувак! Как дела? - спрашивал я.

- Все отлично, - отвечал он - Эй, что происходит?

- Ничего

- Хорошо, потом, - говорил Дафф, измеряя меня взглядом – Увидимся позже.

- Эй, не желаешь зайти?

- Нет

- Ладно, это хорошо. Увидимся позже.

Сколько себя помню, у моей бабушки все время были проблемы с сердцем до тех пор, пока она не умерла. Когда это случилось, я просто обезумел от горя. Я никогда не думал, что она умрет такой молодой, ей было всего лишь чуть больше 60. Я видел последние моменты ее жизни в больнице; это был единственный раз, когда я хорошо запомнил смерть.

Ночью, после того как я увидел ее смерть на больничной койке, я пошел в Rainbow Bar and Grill и одолжил у Марио (Mario), владельца этого заведения, пару сотен долларов. Разумеется, у меня были деньги, но наличных при себе я никогда не имел; мой бизнес-менеджер неохотно давал их мне по понятным причинам. Марио даже не догадывался, зачем мне нужны деньги, и это был первый раз, когда я вообще у кого-то что-то попросил. Я поехал в Восточный Л. А., чтобы раздобыть дозу, потом вернулся в Голливуд и пересел на переднее сиденье своей машины на обочине улицы. По некоторым причинам я позвонил Иззи; не так давно он начал снимать квартиру на Санта-Монике, и я спросил, могу ли ширнуться в его квартире. Он сказал, что это было бы здорово, поэтому я поехал на своей маленькой Honda CRX по Pacific Coast Highway, постепенно теряя разум от кайфа. Перед тем как приехать к Иззи, я несколько часов кружил по улочкам Санта-Моники как маньяк. Я хорошо помню, как моя машина подпрыгивала на грязных насыпях строительного участка. Не знаю, как машина осталась целой после этого. Я на самом деле не отдавал отчета своим действиям… Не знаю, как я еще ни на кого не нарвался. Когда же я наконец-то добрался до Иззи, он усадил меня на диван, чтобы вспомнить все произошедшее за ночь. Помню, что пока он спал, я смотрел фильм «Представление» (Performance, фильм 1968 года с Миком Джаггером – прим. Nusha), который он взял в прокате… Потом я отключился.

Сейчас, в этот момент 1990-го, Иззи находился на испытательном сроке из-за стычки со стюардессой коммерческого самолета, что считалось федеральным преступлением, поэтому, что и говорить, он держал свой нос чистым. Ему было назначено к своему инспектору, наблюдающему за условно осужденными, на следующее утро, поэтому он оставил меня в квартире. Я встал с диванчика как у себя дома и решил пойти в ванную и принять душ, потому что днем должно было состояться прощание с моей бабушкой.

После душа я пытался принять дозу, все еще находясь под кайфом предыдущей ночи, но считая, что мне это необходимо. Я не мог найти вену; я залил кровью всю ванную, полотенца, стены, раковину – всего и не перечислить. Я продолжал искать вену, пока не задел артерию. Потом я спрятал свои принадлежности в шкафу, стоящем в гостиной Иззи, и отправился прощаться с бабушкой, оставив квартиру Иззи в кровавых пятнах.

Когда я прибыл на прощание, то был законченным наркоманом. Я поздоровался с мамой и братом, но по некоторым причинам я был не готов встретиться с остальными родственниками по материнской линии, и дал им это понять. Я выразил свое уважение бабушке и пошел в ванную, чтобы снова уколоться – доза была довольно большой. Вот каким извергом я был. Когда я появился, моя мама решила, что я плохо себя чувствую для того, чтобы находиться на людях, поэтому предложила мне поехать домой. Я поехал домой вместе с моей бывшей подругой Ивонной, которая тоже пришла на прощание. Лучшую часть дня я провел у Ивонны, но был слишком безрассудочен, чтобы переспать с нею. Я взял такси только чтобы быть встреченным сообщением о том, насколько взбешен Иззи Стредлин. Иззи нашел все шприцы и ложку, которые я спрятал в шкафу, и, мягко сказать, не обрадовался этому. Поняв, что он находится на испытательном сроке и к нему в любой момент без предупреждения может заявиться его инспектор, у него были веские причины злиться.

Вспоминая эти выходки я понимаю, насколько безрассудным и саморазрушающимся я был, но тогда я не знал этого. Сейчас это кажется шокирующим, но в то время для меня это не было большим делом.

Моя бабушка была самым бескорыстным человеком, которого я когда-либо знал. Она отдаст вам свой последний пятицентовик, как бы сильно вы не сопротивлялись. Она всегда поддерживала меня во всех делах, особенно в музыке. В молодости она занималась классической игрой на пианино и вообще была очень способна к музыке. У меня было чувство, что она оживала, когда я прикасался к гитаре; она дала мне денег на мой первый инструмент. Возможно, она думала, что музыка безопаснее и более утонченной, чем нападения на невинных граждан на BMX-ах. Мало кто знал, насколько печальна она была. Ее сын, мой дядя Джекис (Jaques), жил вместе с ней и был всего лишь на 12 лет старше меня. Он страдал синдромом Дауна. Он очень хорошо разбирался в музыке, его вкус был довольно эклектичным, потому что он сам был по-детски простым, живым человеком. Он слушал the Village People, ABBA, the Partridge Family, но он же приучил меня к Джеймсу Брауну (James Brown) и The Runaways.

Моя бабушка покинула этот мир в 1990-м после осложнения сердечного заболевания и попросила мою маму заботиться о Джекисе, но перед тем, как покинуть нас, она очень гордилась тем, что я сделал карьеру в музыке. Мой дядя Джекис скончался в 2004 году.

Вполне возможно, что инерция могла бы убить Ганзов еще до того, как мы бы что-нибудь предприняли, если бы не Rolling Stones. На пике того периода, когда я сидел на спидах, как Белуши (вероятнее всего, речь идет не об актере, а о наркоманах, сидящих одновременно на героине и кокаине, т.к. Белуши на сленге наркоманов означает «кокаин и героин» - прим. Nusha), нам нужна была некая причина, чтобы собираться чаще, чем обычно, когда у нас ничего не было, кроме решительности. Помню день, когда мне позвонили.

- Эй, Слэшер, нам позвонили the Stones, они хотят, чтобы вы открывали их концерт- это звонил Алан - Тур состоит из 4х концертов в L. A. Coliseum.

- Правда? - спросил я – Звучит круто.

- Скоро у них начнется тур и они уже репетируют в Питтсбурге.

- Отлично, летим туда, - ответил я.

Они заказали билеты на самолет, и Алан, Дуг и я отправились туда, чтобы посмотреть на репетицию the Stones. Я уложил пару шприцов, небольшую дозу, чтобы хватило на несколько дней, и я был готов. Я не учел только одну проблему, которая была проблемой для нашей группы с самого начала: по дороге в Питтсбург Алан позаботился об остановке в Огайо, чтобы посмотреть на Great White. Great White… на самом деле не существует ни одной группы, кроме Poison, которую бы мы ненавидели больше, чем Great White, а наш менеджер, Алан Найвен, был и их менеджером. Это бесило Эксла изо дня в день, особенно после того, как Алан притащил Ганзов, чтобы заменить их на концерте MTV в 1988 году в отеле Ritz в Нью-Йорке; по каким-то причинам они не смогли отыграть это шоу. Когда мы пустились во все тяжкие, Алан начал бессовестно использовать нашу популярность для их раскрутки, что стало огромным сомнением для нас, поэтому сделать остановку по дороге к the Stones, чтобы посмотреть на Great White, было глупым проступком со стороны Алана.

Мне было не интересно смотреть на их игру, поэтому я остался в своем номере, чтобы успеть вколоть дозу до продолжения полета утром. У меня круто получалось прятать шприцы и дозы; как правило, для этого неплохо подходил подклад моего пиджака, а внутри ручки легко пряталась упаковка наркотиков. Еще существовала куча способов, но их надо держать в секрете. Во время той поездки я был очень неаккуратным и каким-то образом умудрился сломать шприц.

Это не было проблемой, я позвонил на рецепшен.

- Эээ…здрасьте…это рецепшен?

- Да, сэр, это рецепшен. Чем мы можем вам помочь?

- У меня немного чрезвычайная ситуация. Я гитарист Great White, я диабетик, а мой шприц для инсулина находился в сумке, но ее украли. Через час мне нужно выйти на сцену, поэтому мне заранее нужно принять лекарство. Где-нибудь есть аптека? Вы могли бы отправить туда кого-нибудь?

- Да, сэр, мне жаль это слышать. Сейчас я займусь вашим делом.

- Большое вам спасибо. Я очень ценю это.

Когда шприц показался в моей двери, меня как ветром сдуло. Когда дело касается дозы, наркоманы могут быть очень убедительными и неплохо манипулировать людьми. В любом случае, я не мог вовремя вернуться к делам, потому что в одиночку употребил огромное количество наркотиков в своем номере. После этой ночи мне показалось, будто бы я потерял одну упаковку наркотиков, и я разнес весь номер, как если бы это случилось на самом деле. Я перевернул все, что было можно: заглянул под каждую поверхность, вообще, это выглядело, как будто бы несколько детей строили очень масштабную крепость из всей доступной мебели.

В ту ночь я устроил небольшую вечеринку и создал беспорядок, поэтому мы не могли вовремя прибыть в Питтсбург. Я использовал большую часть своей заначки предыдущей ночью, но мне было просто необходимо принять еще одну дозу, поэтому я попросил Алана разрешить мне немного поспать перед концертом. Я укололся и отключился, поэтому проспал все выступление the Stones. Алан и Дуг неоднократно звонили мне, но я не слышал звонящего телефона. Они оба посмотрели концерт, а на следующее утро рассказывали мне, как круто он прошел.

Алан посмотрел мне в глаза.

- Слэшер, я хочу все изменить, - сказал он – Ты не можешь открывать концерты этих ребят. Ты не в форме.

- Мы сможем это сделать, я тебе обещаю, - ответил я – Только давай сходим на концерт.

Несмотря на свои сомнения, он сделал это.

Я был дьяволом, казалось, что даже другие люди больше беспокоились обо мне, чем я сам. Большинство моих дилеров начало избегать меня. Некоторые, продававшие мне дозы, были очень клевыми, но у них не возникало желания тусить со мной; они только оставляли дозу у задней двери Орехового Дома и ни разу не заходили внутрь.

Тогда же я встречался с мамой, и даже она была очень расстроена. Она предположила, что телефонный разговор с Дэвидом Боуи (David Bowie) окажет лучшее воздействие, чем принудительная реабилитация.

Дэвид был довольно занятым человеком, продвинутым в вопросах химической зависимости. Он спросил меня, что я употребляю и что происходит с моими эмоциями, психикой и группой. Какое-то время я говорил о всякой ерунде, но вдруг заговорил о своих маленьких просвечивающих друзьях, и Дэвид прервал меня. Разговор был довольно запутанным, ведь ему пришлось разговаривать с человеком, которого он не видел с восьми лет, но он все выслушал.

- Послушай меня, - сказал он, – Ты на плохом пути. Если ты употребляешь наркотики каждый день, то это очень плохо для твоего организма. Ты находишься на очень низком уровне духовного развития, когда это начинает происходить. - он сделал небольшую паузу. - Ты открываешь себя для темных сторон своего подсознательного бытия. Ты становишься уязвимым для всех типов негативной энергии.

Я слишком далеко зашел и не мог с ним согласиться: я думал, что мои галлюцинации это хороший способ развлечься.

- Хорошо, это круто, - ответил я. - Да, я думаю, что это плохо… Своевременное замечание.

Когда договорились о концертах с the Stones, все вдруг стали ответственно подходить к тому, чтобы вовремя начинать репетицию; казалось, будто бы у нас снова появился стимул. Тогда Дафф был самым ответственным участником: он каждый день заезжал за Стивеном, терпеливо ожидая, пока он употребит все необходимые ему дорожки; а потом он ехал за мной. Я просил подождать снаружи, пока вкалывал себе предрепетиционную дозу.

За день до начала концертов the Stones мы дали горячий концерт в Cathouse и он прошел на ура. Это был первый раз, когда мы играли за последнее время; у нас накопилось слишком много энергии, которую надо было высвобождать; мы звучали великолепно, это был классический концерт Ганзов. Не обошлось без неприятностей, потому что Эксл очень сильно оскорбил Дэвида Боуи со сцены; настолько, что Боуи ушел в самый разгар концерта.

Дэвид пришел туда с моей мамой, они сидели за столиком рядом со сценой; очевидно, Эксл решил, что перед выступлением за сценой Дэвид приставал к Эрин Эверли. Это было настолько нелепое заявление, что после концерта моя мама спрашивала меня, какая муха укусила Эксла. Возникла неприятная ситуация, но я делал вид, что ничего не происходит и пытался сосредоточиться на положительных моментах. Тот вечер снимался на камеру для будущего клипа “It’s so easy”, который так и не приняло MTV и который ни разу не показывали в Штатах, из-за того что мы отказались вырезать нецензурную лексику из песни.

Нам забронировали номера в Hotel Bonaventure на четыре ночи концертов the Stones, и вот где утром перед первым из них я узнал, что Эксл не собирается выходить на сцену. Его причина – то, что мы со Стивеном сидели на наркотиках. Да, мы сидели… но это к делу не относилось, мы же открывали самих the Stones! Кое-как мы вынудили его отыграть один концерт, и он стал катастрофой.

«Наслаждайтесь представлением», - сказал Эксл, когда мы вышли на сцену, - «потому что оно станет последним для нас. Слишком многие из нас танцуют с мистером Браунстоуном» (too many of us dancing with Mr. Brownstone).

Я был так взбешен этой выходкой, и он был не менее зол на меня за то, что я – наркоман, что добрую половину концерта я простоял лицом к своим усилителям. В ту ночь все были сами по себе, группа звучала ужасно. В таком душевном настроении я ушел за сцену, сел в лимузин и поехал в отель, чтобы принять очередную дозу в своем номере.

На следующий день Дуг сказал мне, что Эксл отыграет оставшиеся концерты, если я со сцены извинюсь перед зрителями за то, что я – наркоман. Было очень трудно проглотить такую пилюлю. В ретроспективе я понимал, почему Эксл выбрал меня, а не Стивена. Из нас двоих я сильнее, и Эксл больше на меня надеялся. Мое присутствие было важно для него; он чувствовал, что я являлся связующим звеном в группе и просто непозволительно было бы дать мне выйти из-под контроля. Я до сих пор не считаю тот публичный жест необходимостью. Под кайфом ты становишься надменным, а так как другого выбора не было, я собрался признаться таким образом. Не думаю, что наркомания стала причиной проблем в группе, но даже если и так, то сейчас не было времени раздувать из нее спор.

Но мне нужно было что-то сделать. Поэтому когда пришло время, я вышел на сцену и предпочел извинениям завести шутливую беседу о героине и о том, что он может с вами сделать, о том, как мы несколько раз попадали в серьезные передряги и о том, как я провел свое время наедине с соблазнительным зверем. В большей степени это было развлечением, чем чем-либо еще, потому что я не хотел, чтобы публика рухнула на пол. Когда я что-либо рассказываю, то говорю немного невнятно, поэтому думаю, что упоминание «реальности наркотиков» и всего остального, что я там наговорил, вполне можно считать извинением. Пока я говорил, мы играли длинное вступление к “Mr. Brownstone”, поэтому с точки зрения публики это выглядело как импровизированное вступление к песне.

Чем бы оно ни оказалось, Дуг сказал Экслу, что я выполнил его условие (потому что он отказывался выходить из гримерки, пока я до конца все не сделаю). Эксл остался доволен, и как только он вышел на сцену и мы заиграли “Mr. Brownstone”, вернулась атмосфера единой группы. Внезапно вернулся дух нашего товарищества, то есть личные споры отошли на второй план, а мы сосредоточились на исполнении.

То второе шоу был неплохим, третье – еще лучше. Чертовский концерт стал чертовски превосходным – мы выложились по полной. Короче говоря, те концерты стали бесценным опытом. Они объединены в цепочку бутлегов, и все, кто находился там тогда, помнят их очень хорошо: даже по ночам, когда мы спали, развлечения, тем не менее, продолжались.

Как я уже говорил, the Stones смотрели наши выступления все четыре ночи, потому что тогда мы напоминали им их самих в молодости. Но я никогда не тусил с ними. Я был слишком напряжен. Несмотря на все, что я наговорил со сцены, единственное, о чем я беспокоился, это как бы поскорее вмазаться, когда будет взят последний аккорд. Обычно я делал это на парковке, просто не мог дотерпеть до отеля. Меня очень сильно вдохновили те концерты, я начал верить в группу и писать наш альбом, как будто бы «я был чист». Это излюбленная молитва наркоманов.

В течение всех четырех ночей мне требовались наркотики; однажды я даже ушел из отеля и поехал в Голливуд за дозой, а потом вернулся в центр города на концерт. Ты можешь достичь определенного уровня – выступать в Колизее – но если ты наркоман, то ты существуешь в неком мерзком мирке поисков точек продажи наркотиков на улице, как и самый обычный законченный торчок. Ты делаешь это, а потом возвращаешься к своим остальным реалиям.

Я не хотел, чтобы это произошло снова, поэтому перед третьим концертом я пригласил дилера, назовем его «Бобби» (Bobby), за сцену, поэтому он смог прийти, принести мою дозу… и посмотреть концерт. Я сидел за сценой и ждал его, и незадолго до начала концерта у меня началась ломка. Часы продолжали тикать, а я понял, что не могу играть; я был само беспокойство, потому что если бы он не пришел вовремя, я бы не смог выйти на сцену. Я ждал, я звонил ему, я пытался сохранить внешний вид. Я звонил ему. Он не отвечал. Ей-Богу, Бобби приехал за 10 минут до начала концерта. Я заперся в ванной в трейлере, который мы называли гримеркой, получил кайф и вздохнул с облегчением. Это было нехорошо. Эксл всегда находил причину, чтобы сделать то, что хотел, но такое видение бытия не могло работать на том уровне, на котором мы находились. Когда ты занят героином, тебе уже не до музыки. Я забыл об этом. Стивен находился в таком же дерьме, но с тех пор как я снова очистился, я вообще не понимаю, что с ним происходит.

Наркотики стояли между тем, где мы находились, и тем, куда хотели попасть; и с момента, когда концерты the Stones вернули в группу творческое взаимопонимание, мы взялись за эту проблему, как только могли. Дуг решил, что может мягко повлиять на Стивена, предоставив ему отпуск на эксклюзивном гольф-курорте в Аризоне. Стивен знал о намерениях группы, поэтому, во всяком случае, в теории, он хотел принять в этом непосредственное участие. Он согласился, что для полного счастья ему не хватает недели, проведенной в пустыне с прохладным бассейном вдали от Л. А.

Я был более трудным животным: я понял, что реабилитация не пройдет успешно и никто не будет за мной ухаживать. На самом деле со мной никто не разговаривал на эту тему; им приходилось верить, что я все сделаю сам. И я собирался это сделать; я размышлял о том, как отойти от ночей, проведенных под кайфом в Ореховом Доме. Врач прописал мне Buprinex (бупренорфин, применяется для лечения наркотической зависимости – прим. Nusha), который блокировал опиум. Он дал мне ампулы с ним и шприцы. Это было дорогостоящее лечение, но тот чувак принадлежал к типу Докоторов БудьЗдоров (kind of Dr. Feelgood), а не к типу ребят, у которых есть настоящая законная практика, чтобы заявлять о чем-либо.

Я взял все это с собой той ночью, когда вдруг решил присоединиться к Дугу и Стивену в Аризоне. В то время она представляла собой цельную картинку: Аризона была великолепным местом, чтобы начать пересматривать свои привычки. Я сказал Меган, что у меня есть кое-какие дела с группой и что я вернусь через четыре дня. Я заказал билет на самолет, вызвал лимузин и позвонил наркодилеру, чтобы сообщить, что я знаю, кто работает по дороге в аэропорт. Я все просчитал: я затарился кокаином и героином, упаковал все ампулы Buprinex, чтобы провести отличные продолжительные выходные на гольф-курорте.

Я не сообщил ни Дугу, ни Стивену, что прилетаю, поэтому когда приземлился там ночью, был полностью предоставлен самому себе. Вокруг города почти ничего не происходило, но мне было все равно.

- Эй, долго нам еще ехать? - спросил я у водителя лимузина.

- Около 45 минут, сэр, - ответил он.

- Хорошо. Слушай, ты можешь остановиться где-нибудь, чтобы взять столовые приборы? - спросил я. – Я взял с собой немного еды, и сейчас очень хочу есть.

Мы ехали еще около 20 минут и остановились у Denny’s (; сеть ресторанов быстрого общественного питания). Он вышел и принес мне нож и вилку, завернутые в салфетку. Великолепно, подумал я.

- Эй, - сказал я. – Слушай, мы можем еще где-нибудь остановиться? Мне нужен полный набор столовых приборов.

Еще через 15 минут мы снова остановились и в этот раз мне принесли ложку. Я немедленно поднял перегородку между водителем и мной, вытащил свои наркотики и начал готовить свою порцию.

Я вмазался и расслабился, пока мы ехали в отель. Ландшафт Аризоны, местами покрытый мелким кустарником, внезапно стал выглядеть более приветливым, а тонированное стекло сделало его более роскошным.

Когда мы приехали на курорт, the Venetian (один из богатейших курортных комплексов Америки – прим. Nusha), мне выделили одноместный номер. Он не походил на те номера, к которым я привык, потому что само заведение не выглядело как отель: это была композиция бунгало вдоль великолепно подстриженного газона для гольфа…прямо как в гостинице, в которой Дуг поселил меня на Гавайях, чтобы подумать обо всем. Мой номер был великолепен: вокруг кровати висели легкие белые занавески, еще там находился камин в стиле необожженной глины, и ванная с огражденным стеклом душем – прямо как в высококлассном спа. Он был настолько расслабляющим, что я мог думать, что нет лучше терапии для успокоения моей души, чем употребление кокаина и наркомании ночи напролет.

Я тут же забыл, что то, что я взял с собой, было рассчитано на четыре дня – я вел себя так, будто бы у меня был повод для праздника. Уже через час я употребил героин. Это общая проблема для наркоманов: когда ты под кайфом, ты находишься в умиротворенном состоянии, все прекрасно и спокойно, и вот тут-то ты и начинаешь строить планы; ты считаешь, сколько дури тебе еще необходимо. Потом ты начинаешь вводить дозу, и все меняется. Ты переоцениваешь все, чем занимаешься; ты находишь причины, почему ты можешь и должен сделать это прямо сейчас. А когда ты сделаешь это, ты найдешь причину, зачем ты должен оставить все так, как есть, потому что тебе больше ничего не хочется.

Ты делаешь все эти сумасшедшие, идиотские вещи, потому что когда оно приходит, в первый день, когда ты пробуешь героин, время, когда ты попробовал и полюбил его, когда твоя система еще чиста и естественна, тогда наступает самый лучший кайф за все время употребления наркотиков. Ты проводишь остаток карьеры в попытках еще раз испытать тот самый кайф, но это невозможно, поэтому ты решаешь, что если будешь и дальше сидеть на наркоте, то сможешь вернуться к тому самому моменту. Ты испытываешь разные способы употребления наркотиков, но ты гонишься за приведением. Тебе необходимо получать кайф, чтобы чувствовать себя нормально: ты не хочешь чувствовать себя плохо, колешься, чтобы почувствовать облегчение. Но когда у тебя уже несчетное количество этого дерьма, ты все равно пытаешься словить свой первый кайф – и перед тем, как ты поймешь это, однажды ночью ты употребишь все, что рассчитывал употребить за четыре дня. Твое тщательное планирование катится ко всем чертям.

Не было причин прекращать вечеринку, и, как я понял, у меня имелось бессчетное количество кокаина, чтобы вернуться к уколам. Не важно, насколько педантично ты обращаешься со смэком, он, как правило, хорошо идет перед кокаином. А когда ты начинаешь по-настоящему колоть кокаин, галлюцинации становятся настолько реалистичными, что ты уже больше не можешь говорить себе, что ты всего лишь под кайфом, и это твой разум выкидывает всякие штучки. Это похоже на отравление, но с абсолютно противоположным положением. Оно пугающее и реалистичное, но вместе с тем в целом не психоделическое. В моем случае было насилие и ужас. В прошлом я наслаждался этим элементом наркотиков, но сейчас я в завязке.

В ту ночь я колол кокаин только ради самого процесса. Я уже говорил, насколько люблю, когда игла проходит через мою кожу, проникает в вену, и я чувствую, как наркотик растекается по всему телу и поглощает его. Мне все еще нравился ритуал; приготовление, фильтрование и отключка вызывали не меньшее наслаждение, чем сам кайф. Я несколько часов был полностью занят всеми этими делами.

А потом начали происходить странные вещи. Я начал бой с тенями монстров, которых я видел на другой стороне занавесок, окаймлявших огромную, королевского размера кровать. Я прыгал и раскачивался, как будто бы занимался в спортзале. Этот бой с тенью продолжался всю ночь до восхода солнца, когда все тени исчезли и моя активность сошла на нет. Я как-то сразу вышел из транса и решил, что должен найти Дуга и Стивена.

Первым делом я решил принять душ, чтобы немного взбодриться. Но перед этим я сделал последнюю кокаиновую инъекцию. Я чувствовал себя великолепно, когда стоял под дорогим душем, выполненным в стиле дождя. Пока я находился под прекрасной струей горячей воды, меня начали одолевать кокаиновые галлюцинации, причем они беспокоили меня еще больше, чем в ту ночь или когда-либо до этого: весь дневной свет проходил сквозь слуховое окно, но я видел длинные тени, появляющиеся в углах. Они подкрадывались о мне по полу, залезали по душу и принимали очертания теневых монстров, с которыми я дрался раньше. Они были справа от меня, в стеклянной двери, а я не собирался позволять им захватить меня, поэтому со всей силы ударил их, разбив стекло на маленькие осколки, разлетевшиеся по всему полу. А я стоял там с порезанной рукой, под водой, парализованный, напоминающий параноика, и осматривал ванную в поисках остальных врагов. И вот тут-то появились мои маленькие приятели.

Для меня они выглядели как герои «Хищника» («Predator»), но меньшего размера и они светились серо-голубым светом; они были жилистыми и мускулистыми, с такими же головами, украшенными дредами, похожими на каучук. Обычно они были милыми, добродушно настроенными, но эта галлюцинация стала зловещей. Я видел, как они собираются в дверном проеме, там была целая армия, вооруженная автоматами и каким-то оружием, похожим на гарпун.

Я жутко испугался; я побежал прямо по стеклу, рассыпанном на полу; и закрыл раздвижную стеклянную дверь ванной. Кровь начала образовывать лужицу подо мной, стекая по моим ногам, но я ничего не чувствовал. Я в ужасе увидел, что Хищники просовывают свои конечности между дверью и дверным проемом и уже начали отодвигать ее. Я навалился всем своим весом на нее, чтобы удержать ее закрытой, но это не помогло; они победили, а я, потеряв равновесие, рухнул на осколки стекла.

Я решил спасаться бегством: я разбил раздвижную стеклянную дверь, порезавшись и забрызгав кровью обломки, валявшиеся по всей комнате. Когда я выбежал из бунгало, яркий солнечный свет, шокирующая зелень травы и цвета неба оказались слишком сильными, все было слишком ярко и резало глаза. Все происходящее в моем номере было довольно реалистичным, поэтому в таком состоянии я оказался не готов вот так внезапно выйти из-за задернутых занавесок на яркий солнечный свет.

Я просто выбежал… голый и истекающий кровью, на дорожку, прочь от армии Хищников, которых я видел на своих плечах каждый раз, когда оборачивался назад. Мне необходимо было сделать передышку, поэтому я воспользовался открытой дверью другого бунгало. Я спрятался за дверью, потом за креслом, но Хищники начали заполнять всю комнату. Там находилась горничная; она заправляла кровать и начала кричать, когда увидела меня. Она закричала громче, когда я попытался использовать ее в качестве живого щита, чтобы защититься от маленьких охотников, идущих по моему следу.

Я снова спасался бегством; я бежал на максимальной скорости через весь парк со светящейся армией, висящей у меня на пятках; цвета и окружавшая меня обстановка тоже добавила остроты моему слабоумию. Я понял это позади главного клуба и забежал в заднюю дверь и попал на кухню; все повара и их помощники пришли в ужас, поэтому я выбежал оттуда и попал в вестибюль. Там повсюду были гости и их вещи, и помню, что схватил сзади хорошо одетого бизнесмена, стоящего там вместе со своим багажом, и я начал использовать его в качестве живого щита. Казалось, он был не против, и я поверил, что он может задержать Хищников на безопасном расстоянии, но я заблуждался. Они уже добрались до меня и начали залезать по моим ногам, готовя свои маленькие пушки. Бизнесмен не хотел иметь со мной ничего общего; он высвободился из моих рук, поэтому я заперся в кладовке где-то недалеко от кухни. Когда собралась толпа, я снова выбежал наружу, увидев лишь темноту и убежище в сарае, где я прятался за газонокосилкой до тех пор, пока галлюцинации не пропали.

К тому моменту я был готов к общению; приехала полиция и вместе с толпой зевак они нашли меня в моем тайнике. Я больше не видел Хищников, но когда я давал показания полицейским, то очень запутанно объяснил, что они гнались за мной по всему полю, пытаясь убить меня. Я все еще был под кайфом, поэтому рассказывал историю не упоминая о собственном состоянии. Все, что находилось вокруг меня, продолжало быть очень странным, даже когда Стивен пробился сквозь толпу и протянул мне треники. Полицейские привели меня в мой номер и обнаружили полную сумку шприцов, но без наркотиков; но с тех пор, как мне выписали Buprinex (от которого невозможно получить кайф), я получил право хранить шприцы, поэтому все выглядело вполне законно.

Но полиция Аризоны не купилась на это: они оставили меня в одной комнате, а сами вышли в другую, чтобы обсудить между собой, что со мной делать. Я продолжал утверждать, что все, что я им сказал, происходило на самом деле, но это не помогло реабилитировать меня в их глазах. Они смотрели на меня с выражением типа: «Да, да, конечно, все так и было». Они задержали меня, когда обнаружили остатки кокаина в ложке, валявшейся на полу. Но тут пришел Дуг; он позвонил Дэнни Зелиско (Danny Zelisko), влиятельнейшему промоутеру в Фениксе, который отмазал меня от тюрьмы. Дуг и Дэнни вывели меня оттуда в одном ботинке, потому что вторая нога очень сильно распухла и не влезала в обувь. Они посадили меня на частный рейс и отправили подальше от того места. Если бы не помощь Дэнни, мне бы светил серьезный тюремный срок. Еще раз благодарю тебя!

Когда я вернулся в Л. А., меня встретили и тайком поселили в Sunset Marquis. Мое спидболльное ралли по полю для гольфа очень изнурило меня, поэтому я сразу же лег спать.

Я проснулся, потому что Дафф стоял над кроватью.

- Эй, чувак…ты уже проснулся?

- Да, - ответил я, пытаясь сообразить, где нахожусь.

- Одеься, я буду ждать тебя в соседней комнате, - сказал он. - Я должен поговорить с тобой кое о чем.

- Ладно, круто.

Я пришел в гостиную, где все стулья были заняты: мои менеджеры, моя мама, мои коллеги по группе (кроме Иззи и Эксла) – в стороне от моего наркодилера, в общем, все, кого я знал, были там. Это было официальное вмешательство. Я все еще соображал, где нахожусь, но тут же подумал, что присутствие Стивена несколько забавно, ведь ему тоже, как и мне, нужна была реабилитация, возможно, даже в большей степени. Я уставился на него в раздумьях. Лицемер. Каждый из присутствующих что-то думал обо мне. Не зна, что именно, но определенно что-то думал. Ну и само собой, у каждого было что сказать.

Мой телохранитель Эрл сказал:

- Слэш, в Чикаго ты был полон сил и энергии. В Чикаго ты был таким сильным. Я не могу видеть тебя в таком слабом состоянии, как сейчас.

Моя мама была ошеломлена. Большую часть времени она просидела молча.

Алан Найвен как всегда был высокопарен.

- Слэш, тебе придется пройти реабилитацию, - сказал он. - Обо сем уже договорились.

Все они говорили, что любят меня и да благословит Господь их сердца; я уверен, что они на самом деле это чувствовали, но находиться в таком противостоянии было также тяжело, как упустить какую-нибудь деталь в переводе. Я был полностью загнан в угол, поэтому мои обычные фразочки о том, что все идет хорошо, не срабатывали. Я попал по полной, меня признали виновным без суда и я уже ничего не мог сделать. Как и у всех в подобной ситуации, моя ложь неприятно превратилась в тему для обсуждения.

Я никогда не обвинял в этом свою маму, я даже ни секунды не думал, что это была ее идея; но она выглядела такой смущенной, как будто бы в тот день я именно так и думал. Остальные были, как я потом понял, коварными придурками. Однако, если я хотел и дальше работать в группе, мне пришлось поехать в клинику в Таксоне (Tucson) под названием Sierra Tucson, поэтому я впервые согласился на реабилитацию.

Суть реабилитации в том, что ты должен хотеть очиститься. Когда ты этого хочешь, она великолепно работает – но когда ты этого не хочешь, она может очистить твое тело, но ни за что не изменит твоего сознания. Так и получилось со мной в первый раз: я прошел лечение в очень охраняемой стерильной обстановке, но это была дорога в ад, потому что я собирался принять некоторые аспекты жизни очистившегося общества, и это была вторая фаза реабилитации.

Но перед этим я вел себя как и все законченные наркоманы: я сказал всем окружающим, что согласен с ними и готов пройти по придуманному ими плану, но только после того, как проведу последнюю ночь в своей собственной кровати, а утром буду готов к очищению. Они согласились, потому что мои проделки входили в их план.

Я вернулся к себе домой, вытащил заначку, принял дозу и развлекался с Меган – которая вообще не ожидала такого поворота событий. Я сказал ей, что на какое-то время уеду по делам группы, а утром проснулся очень рано, снова принял дозу, и сел в лимузин с Дугом, чтобы поехать в Таксон. Это место находилось посреди пустыни: там не было ни магазинов, ни жилых домов, ни стрип-клубов… никаких признаков цивилизации на протяжении многих миль. Это был некий малюсенький оазис трезвости.

Меня поместили в двухкомнатную палату, но за все время моего пребывания там соседа так и не поселили, и это было замечательно. Первые три или четыре дня прошли просто ужасно, поэтому они стали давать мне не такие сильнодействующие препараты. Я никогда им не противился, ведь все были настроены доброжелательно, к тому же имелись преимущества: я мог есть что угодно или громко храпеть больше, чем час или два.

После нескольких дней, когда пот, беспокойство и неизбежный дискомфорт прошли, я стал лучше себя чувствовать в собственной шкуре и даже мог встать с кровати и немного пройтись вокруг нее. Это было все, что я мог делать; я еще не был готов к взаимодействию с людьми. Но в тот момент, когда я показывался из своей палаты, было решено пригласить меня на сеанс групповой терапии. И это не обсуждалось – то, что я мог ходить, еще не означало, что я хотел общаться. Я настолько старался избегать других людей, что ждал, пока окончательно проголодаюсь, чтобы отправиться на поиски пищи, ведь они означали встречу с прохожими в кафетерии.

Позже я узнал, что обо мне договорились неделей ранее; там я встретил одну знакомую личность: Стива Кларка (Steve Clark), оригинального гитариста Def Leppard. Стив находился там из-за наркотиков, но это и не удивительно в подобных заведениях, когда ты окружен их методами, они найдут бессчетное количество других «зависимостей», которые мучают тебя. С этой точки зрения, секс или что-нибудь еще могут расцениваться, если смотреть в перспективе, как зависимость, управляющая твоей жизнью. В случае со Стивом, я слышал, они отметили его как сексуально зависимого и дали строгое указание: «Никаких контактов с женщинами» после того, как он более чем один раз прерывал свое лечение разговором с девушкой. Он не выполнил этого, и быстренько сбежал оттуда. Два года спустя Стив скончался от передозировки наркотиков.

Если я не находился в своей палате в Сьерра Таксон, то проводил большую часть свободного времени сидя на массивном столе рядом с огромной пепельницей посередине. Я прилагал все усилия, чтобы избежать разговоров с другими пациентами. Когда мне не удавалось от них смыстья, наши диалоги были похожи на этот:

Какой-нибудь прохожий садился рядом и начинал курить.

- Эй, из-за чего ты здесь? - спрашивал он меня.

- Героин.

Обычно значение этого слова понимали еще один или два пациента, находящиеся на небольшом расстоянии от меня, и начинали ужасно передергиваться и корчиться.

У большинства людей, которых я встретил там, было много зависимостей, а сами они были довольно закомплексованными личностями, поэтому ко всем им я относился весьма предвзято. Они были странной коллекцией людей всех образов жизни; прямо как в «Пролетая над гнездом кукушки» (“One flew over the Cuckoo’s Nest”), и, как и герой Джека Николсона (Jack Nicholson), я решил просто послать их всех к черту. Я находился под впечатлением от того, что я знал, что делал, когда сидел на наркотиках, неважно, какой бы наркотик ни был, но те люди, казалось, не осознают, что делают в данный момент и понятия не имеют, как попали в эту клинику.

Еще через три или четыре дня я решил: «Да пошло оно все…» Меня тошнило от всех уровней реабилитации, от подбадривающих сеансов групповой терапии до всякого бреда, исходившего от друзей, которых я встретил, пока курил, которые хотели оказаться снаружи, чтобы вместе затариться наркотиками, когда выйдут отсюда через несколько недель.

Когда это произошло, я был не готов сдаваться в любом случае, форме или виде. Я находился посреди пустыни, там было чертовски жарко и я не видел смысла проводить там еще 22 дня. Я сказал старшей медсестре, что мне нужна срочная выписка, и она сделал все, что могла, чтобы остановить меня. Сам основатель клиники пришел уговаривать меня остаться.

Он относился к типу ковбоев Новой Волны, которые могут существовать только на Юго-Западе: он носил широкополую ковбойскую шляпу, множество украшений из бирюзы и ковбойские сапоги; и протяжно рассказывал о своем вкладе в трезвость. Он командовал всеми и настаивал на том, что я не начну заниматься настоящей работой. Он был прав, но мне было наплевать – меня ни капли не интересовал его способ очищения.

- Слушай, - сказал я, взбесившись. - Ты не сможешь оставить меня здесь, чувак. Ты не сможешь. Итак, дай мне телефон и мои вещи, потому что я уезжаю. Я уезжаю немедленно.

- Ты совершаешь большую ошибку, - ответил он. – Останься. Ты слаб, подумай об этом. Хотя бы приди ко мне на прием.

- Я никуда с тобой не пойду, - сказал я. – Этого не будет. Спасибо тебе за помощь. Но катись к черту, я ухожу.

Я заказал длиннющий лимузин, чтобы уехать в аэропорт, но владелец клиники продолжал уговаривать меня остаться вплоть до того, пока я не сел в автомобиль. Я опустил окно и посмотрел ему прямо в глаза.

- Я не могу остановить тебя, но ты совершаешь большую ошибку, - сказал он.

- До встречи.

Через несколько миль я увидел магазин спиртного.

- Поехали туда быстрее, - сказал я водителю.

Я купил литр «Столичной». Открыл и упал в обморок от запаха. Моя злость росла с каждым глотком по дороге в аэропорт. Я был обижен тем, что мое окружение как в нелепом цирке думало, что отправляя меня на лечение, знают, как контролировать меня лучше, чем я сам. Это было грубо. Не представляю, что думал в тот день водитель моего лимузина: он забрал меня из реабилитационной клиники и наблюдал, как за час в меня влилось пол-литра водки.

В аэропорту пока я ждал свой рейс, я позвонил известному торговцу героином, который еще со старшей школы был другом Марка Мансфилда и Мэтта Касселя (Matt Cassel). Я договорился с ним о встрече, когда прилечу. Я знал, что первое употребление героина после лечения будет самым лучшим, поэтому я настаивал на том, чтобы он был высшего качества. После того, как я вмазался, я вернулся домой, словил кайф, а потом позвонил своему менеджеру, Дугу Голдштайну.

- Алло.

- Привет, Дуг, это Слэш, - сказал я. - Я вернуууууулся! - И повесил трубку.

Я вновь жил с Меган, и все шло замечательно. Еще я начал пить в одиночестве после того, как она ложилась спать. Она понятия не имела, что я уезжал или находился на реабилитации. Дело в том, что лечение было принудительным, я отказался от очищения… что ж, я знал, что мне придется это сделать. Я не хотел возвращаться к героину, но я не хотел очищаться по чужим правилам.

Я запланировал для нас с Меган поездку на Гавайи, причем я взял с собой дозу на всякий случай, после которой я начал очищаться по своим правилам. Мы заказали виллу на Кауай (Kauai, один из Гавайских островов – прим. Nusha), и в момент, когда мы приехали туда, я начал процесс лечения. У меня была лихорадка, озноб, стресс, и вообще я чувствовал себя ужасно. Я сказал Меган, что простудился, и она поверила мне; она даже обрадовалась, потому что могла одна ходить по магазинам и осматривать достопримечательности.

Я не ожидал, что эта очистка окажется настолько плохой, потому что думал, что самое худшее осталось в Таксоне. Что ж… это было нелегко. Я надеялся, что смогу напиться, но не смог, все было противно на вкус и на ощупь. Симптомы были скорее исключением, чем правилом: появилась жажда, желудок мучили спазмы; я мало потел, появилась тревожность, мурашки составляли довольно неприглядную компанию. Я не мог смотреть телевизор, не мог расслабиться, не мог есть, не мог спать. Уверен, большую часть времени Меган провела не со мной.

Достаточно сказать, что я был очень плох. Я пробыл в таком состоянии неделю или около того, пока мы с Меган болели на Кауай. Дело в том, что это была самая серьезная попытка с тех пор, как наркотики стали смыслом моей жизни, и каждый раз, когда я очищался, я никогда не считал необходимым обращаться к медицине, чтобы облегчить процесс. Обычно получение стопки рецептов от своего врача выглядело большим геморроем; казалось, уже за день до моего обращения существовала куча планов по этому поводу. Кроме того, мне всегда приходится идти по сложному пути, поэтому я внезапно принимал решение об отказе от наркотиков.

Через неделю я уже мог ходить по окрестностям и окончательно начал чувствовать себя лучше. Я понял, что еще не был в лесах, и мы с Меган начали строить планы относительно того, чем обычно занимаются туристы на Гавайях. В это же время у меня появилась гениальная мысль позвонить своему дилеру и попросить его прислать мне немного смэка.

Вообще-то это был очень идиотский план, ведь уже прошел через половину лечения и мог бы завершить ее, если бы продержался еще несколько дней. Но я отказался от нее; тупо и просто. В любом случае, дилер мог прислать только очень ограниченное количество наркотика, не больше, чем маленькая посылка. Возвращаясь к этому, должен сказать, что это было определенно идиотское решение.

Дилер, о котором идет речь, был самым успешным из тех ребят, которые продавали мне героин, и он решил, что мое желание должно быть удовлетворено очень качественно; он отправил наркотики почтой первого класса, шансы быть пойманными сводились к нулю.

Я согласился с ним, и сразу кое-что вспомнил: Марк, чувак из Faster Pussycat, человек, которого мы обмотали клейкой лентой и отправили в вестибюль на лифте, недавно был арестован за то, что кто-то прислал ему наркотики по почте. Какого черта я думал?

На следующее утро я, как и положено наркоману, находился в приподнятом настроении, предчувствуя приближение наркотиков. Я все еще переживал из-за того, что меня могут арестовать в момент их получения. Я все утро взвешивал за и против, пока не зазвонил телефон.

- Добрый день, сэр, это рецепшен; вам пришла посылка.

- Что? - спросил я. – Мне прислали посылку? Я не жду никаких посылок.

- Да, сэр, Вам пришла посылка с материка. Уверена, ее отправили из Л. А., Калифорнии.

Я решил принять все меры предосторожности; я спустился на первый этаж на служебном лифте. Это позволило мне оказаться в потайном углу, откуда мне открывалась просто снайперская перспектива. Никто не выглядел подозрительно, но я сомневался в нескольких странных типах – они могли быть полицейскими.

Я был уверен, что кем бы они ни были, но я был одет невзрачно. Я подошел к рецепшену со стороны служебного лифта, и сразу начал разговор, прищурив один глаз.

- Знаете, мне позвонили и сообщили, что кто-то прислал мне посылку, - сказал я девушке на рецепшене, стараясь-выглядеть-невинно-ведь-она-могла-что-то-знать-об-этом. - Это довольно забавно, потому что я ничего не жду. - Я улыбнулся. Я больше делал, чем думал.

Она достала посылку, которая оказалась конвертом, битком набитым CD-дисками, внутри которых спрятали дозу. Когда она положила его рядом со мной, меня пробила дрожь; я смотрел на него, но не дотрагивался до него.

- Вот ваша посылка, сэр.

- Это она? - спросил я. - Это так странно, я ничего не жду, - я огляделся вокруг, мои глаза осматривали углы в поисках копов или федералов, приехавших убить меня. - Это так необычно, я очень удивлен. Меня не предупредили о том, что пришлют сюда что-нибудь.

- Что ж, эту посылку доставили сюда сегодня утром, сэр. - Она странно посмотрела на меня и протянула ручку. - Распишитесь вот тут, пожалуйста.

Я посмотрел на листок бумаги, лежавший между нами. Я понял, что если за моими действиями следят представители закона любого уровня, то это будет мой конец, и как только я подпишу эту бумагу, они получат то, чего хотели. Я слишком явно оглянулся вокруг. Я посмотрел сначала на девушку, потом на бумагу. Я ничего не делал, пока не настал подходящий момент. Тогда я решил: «К черту все это»; расписался в бланке, поблагодарил девушку, украдкой пробрался к служебному лифту и вернулся в свой номер.

В тот момент Меган где-то шаталась, но когда она вернулась, я уже был под кайфом, я был счастлив и остаток нашего путешествия прошел великолепно. Скажите мне, чтобы вы сделали, но тот отпуск изменился на 180 градусов, когда я получил свое лекарство. Мы с Меган начали заниматься всякой ерундой, мы ходили по магазинам; я взял Джип напрокат м мы объездили все достопримечательности.

С Гавайев мы с Меган полетели в Чикаго, чтобы провести День Благодарения с ее мамой, с которой я встретился впервые. Смэк кончился еще в отеле на Гавайях, и пока мы добирались до Чикаго у меня началась типичная для наркоманов ломка. Я знал нескольких людей в Чикаго, поэтому в первую же ночь встретился с одним из них в Smart Bar. Этот чувак был одним из рабочих, которые устанавливали наше репетиционное оборудование; у него не было героина, зато водились тонны кокаина, поэтому он поделился со мной. Когда я вернулся в дом мамы Меган, я начал колоть его, чтобы прийти в форму.

Меган не догадывалась, но могу сказать, что ее мама подозревала, что со мной что-то не так, но не уверен, что она знала наверняка, чем именно это было. В тот отпуск было неудобно заниматься своими делами под одеялом, потому что она и ее мама жили в довольно маленьком помещении. Их спальни разделял здоровенный шкаф, поэтому если раздвинуть дверцы с обеих сторон, то можно пройти из одной комнаты в другую. Ночью, когда я, после того, как Меган засыпала, смотрел телевизор и колол кокаин, я начал отодвигать таинственную перегородку. Так продолжалось несколько ночей. Не знаю, о чем я думал; я колол кокаин в ее двуспальной кровати между Меган и стеной. Это было нелепо.

Когда наступил День Благодарения, я принял душ и был готов к встрече с семьей и друзьями – когда я спускался по лестнице, я заметил, что героин вышел из моего организма – это не поддается логическому объяснению; я могу объяснить данный факт лишь тем, что кокаин оказал какое-то необъяснимое влияние на меня. Все время, пока я находился там, я был не в себе, а тот обед на День Благодарения стал одним из самых неловких праздничных приемов, на каких я только бывал, но он дал мне несколько моментов. Мы напились и немного развлеклись, а потом мы с Меган вернулись в Л. А., и с того момента я был чист – никаких наркотиков и очень ограниченное количество выпивки.

Но до того, как я это понял, на пороге стояло Рождество, и Меган начала планировать экстравагантную вечеринку: она решила кое-что украсить, купила все, что нужно для фондю и пригласила всех наших друзей в ее зимнюю сказку. Это была самая странная авантюра, в которую я был втянут за довольно длительный промежуток времени, и, честно, меня от нее тошнило. За день до вечеринки она пришла домой с кучей ненужного барахла, которое она накупила на 400$ в магазине, для украшения дома. Настал момент для разрыва.

Я смотрел, как она украшает дом, думая: «А ведь я даже не знаю, кто ты, черт возьми». Мы провели Рождественскую вечеринку, пригласили всех друзей, и как только они ушли, я сообщил Меган, что ей придется уйти. Это было некруто, зато откровенно; я разозлился на нее за походы по магазинам, но это был лишь предлог: наши отношения с нею стали скучными, сошли на нет, мне было необходимо, чтобы она освободила помещение как можно скорее. Меня не интересовало, как она это сделает, просто этому надо было положить конец. Немедленно прекратить. Все прошло очень ужасно: я посмотрел ей в глаза и сказал: «Уходи». И она ушла… ее подруга Кэрен, которая терпеть меня не могла, забрала ее.

С тех пор я больше не встречался с Меган. Она была милой, забавной… но она просто находилась там. Внезапно она превратилась в часть мебели, которую я случайно купил, и я начал каждый день спрашивать себя, что у нас с нею общего. Сняв пелену с глаз, я понял, что она была просто прохожей. Еще мне не хватало времени на обязательства, отнимающие много сил и разрушали отношения, но она не виновата в этом так, как я. Я снова стал прежним, я рвался к работе. Все, что я думал, глядя на нее, так это «Что ты здесь делаешь? Тебе надо уйти. У меня есть свои дела. Черт возьми, мы пишем альбом». Уверен, я слишком резко все ей высказал. Я очень напугал ее, но в большей степени, я испугался сам – ведь все это было так на меня не похоже. Но так больше не могло продолжаться и тогда я видел ее в последний раз. Я все всегда делал по-своему; я ловил кайф по-своему, я очистился по-своему, я заводил и прекращал отношения по-своему. Я нашел себя в жизни по-своему. И я до сих пор здесь. Заслужил ли я этого или нет – уже совсем другая история.