Там в траве что-то шуршало. Подползавший трепет сворачивался в трубочку и тыкался в сердце. Лицо замерло, и сквозь чуть треснутое маленькое окошко засквозила влажная прохлада. Топающий дождь впивался в землю, и Ясельниковой становилось несколько легче в предчувствии худшего…
Но вот раздался стук в дверь. Яна Петровна резко взглянула в сторону крыльца – там сквозь прозрачную дверь стал виден силуэт промокшей женщины. Волосы ее свисали вниз так, что стали похожи на уши спаниеля, а сама она отчаянно дрожала и что-то бормотала.
Утро начиналось тусклое, и Ясельникова нехотя пошла открывать дверь. Сейчас она уже не думала о боли в сердце, а только старалась ступать аккуратно, не торопясь.
– Можно? – ступив на порог, спросила женщина и тут же смахнула с губ ледяные капли воды.
Ясельникова посторонилась и, глядя в пол, кивнула.
– Володя дома? – задала новый вопрос женщина, присаживаясь на скамейку на маленькой кухоньке у входа.
Ясельникова нахмурила лоб и выставила выпуклые морщины: будто не могла понять, о чем идет речь. И тут же, потеряв серьезность, кисло улыбнулась и ядовито сказала:
– Володя уехал вчера вечером.
После чего отошла в сторону и, сорвав грязное полотенце с крючка около рукомойника, бросила его женщине.
– Что вам надо? – спросила Ясельникова, глядя на просвечивающее платье женщины.
– Тогда я к вам! – вдруг сказала вошедшая, сняв босоножки и вытянув тонкие, почти куриные, ножки вперед; пошевелила пальцами.
– А в чем надобность? – от Ясельниковой веяло неясностью. – Что это вам не терпелось в такую рань?
– Я потому что спешила, – тихо, шепотом заговорила женщина, – я потому что встретиться должна… Да вот не успела, а он, думала, здесь… А впрочем, я все равно про вас хотела говорить.
Женщина подтянула к себе босую ногу и провела рукой по лодыжке.
– Вот ноги-то болят, – огорчилась она, – застудила, хуже некуда.
Ясельникова бросила взгляд на газовую плиту, но тратить газ не стала, тем более идти за водой.
– Да вы не беспокойтесь, – заметив выражение глаз Ясельниковой, сказала женщина, – я потерплю, мне бы только чайку горяченького. А уж потом все остальное.
Яна Петровна присела рядом на скамейку. Сырость утра, эта вот неприятная гостья, пожелавшая чаю и отчего-то пришедшая к ней за разговором, – все вместе наводило еще большую тоску. Словно чересчур утомившись, уткнулась она не понимающим ничего сознанием в повторяющиеся удары капель о деревянный карниз.
– Вы ведь что-то хотели спросить? – спросила она вялым тоном и посмотрела в глаза женщине.
Дождь начал стрекотать наискосок по кухонному стеклу, напоминая звуком своим удары в бубен.
– Странное дело, – пробормотала женщина, – этот дождь. Как будто летим.
Она забралась на скамейку и села по-турецки. Ногти на пальцах ног были неровными, местами даже треугольными. Руки женщина положила на грудь, словно старалась от чего-то защититься.
– Я с Володей просто посоветовалась, – выдохнула она, – я же знаю, что тут с вами никого нет.
Яна Петровна слушала дождь, в проплывающем голосе женщины угадывался запах непроизвольного напряжения и какая-то нечаянная обманчивость. Женщина слишком откровенно сидела, ничуть не стесняясь. Яне Петровне даже захотелось в какой-то момент сказать об этом, но рука ее сама полезла в халат и достала большой длинный ключ.
– Я все поняла, – оскорблено сказала Ясельникова. – вот вам, живите!
Она встала и медленно прошаркала в нетопленую комнату.
Дача ее в октябрьское это утро показалась ей вдруг потерянной, как будто из прошлой жизни, оттуда, где остался маленький сын и жестокий, давно уже бросивший ее муж. Дача сейчас умывалась дождем.
В комнату вошла эта женщина.
– Я, простите, не поняла вас! – сказала она. – Все вопросы уже решены?
– Решены?! – закричала Ясельникова. – Я, что ли, их решала? Перед фактом теперь ставите! Решены!!! – руки ее искали, за что бы схватиться. – Вам бы мою жизнь! Взять, и так запросто мать выгонять!
– Но по справедливости-то, – упрямо сказала в ответ женщина, – по справедливости, это все уже давно не ваше. Вам здесь просто из душевного расположения жить, черт возьми, давали! А вы еще и недовольны были!
Ясельникова по-старушечьи заплакала, словно запищала.
– Вели бы себя тихо, как человек, – продолжила женщина, – вы разве можете ухаживать за собой?
– Вот она – ненависть! – запричитала Яна Петровна. – Вот она – ненужность! Как спасать ваши нервы и душу, так они ко мне все. А так – просто выселяете!
– Мы нашли вам место, – жестко прервала ее женщина, – и перестаньте канючить!
– А ты ударь меня! – искривленное лицо Яны Петровны вспыхнуло. – Что вы там нашли? Дом престарелых?! А я одна хочу быть! Одна и навсегда!
У нее закололо сердце, но просить помощи гордость не позволила.
– Вы вчера Володю довели, – ничего не замечая, продолжала упрекать ее женщина, – очень много сказали ему гадостей – просто так, от дури старческой. Вот теперь пришлось вас обманывать и мне приезжать, чтобы вы заглохли. Потому что он с вами больше не может. Вы же сумасшедшая! Вы же до того психованная, что до сих пор меня не признаете!
– А ты мне никто! – крик Ясельниковой пронесся в сторону треснувшего окна. – Никто и была, и будешь, вплоть до того света! Ты просто хищница! И я это помню.
– Скажите спасибо, – мягко и иронично сказала женщина, – что я пока принимаю правила вашей игры. Принимала, точнее. А теперь все, хватит мне делать вид постороннего человека. Поедешь туда, куда повезем! Собирайся, старая уродина!
Яна Петровна, как собака, оскалилась на стекло и завыла:
– Разве это мой сын? Пиявка! Ты его с пути сбила! Столько лет над мальчиком моим измываешься! И он сдался! Торговка паршивая! Тля! Овечкой тут прикидывалась!
– Да успокойтесь вы, Яна Петровна, – сказала женщина. – Все, кончилось ваше время. Володя уехал, а против меня вы – нуль. Если не хотите по лесу без палки бродить, собирайтесь и поедем. Вас там ждут.
Ясельникова сухими глазами смотрела на не работающий механический будильник. Тяжеленный блин страха придавил ее сердце к спине, а раскисшая душа начала проставлять точки в конце предложения. Невестка жесточайшим взглядом пробивала отступавшую все дальше надежду. И тут уже всплыли все правды и неправды их обоюдной ненависти. И жалость Ясельниковой, что когда-то она не смогла убедить сына оставить эту женщину.
– Ты мне десять лет душу мотала, – смеялась невестка, – я имею право на ответные действия.
– Может быть, ты меня убьешь? – попросила вдруг ее Ясельникова. – Просто возьмешь и убьешь!
– Убивайте себя сами, – ответила невестка, – только без меня и не здесь. Я Володе обещала вас доставить туда. А там… В общем, как сами хотите. Впрочем, поделом!
Жестокость ее клокотала не переставая.
– Сам-то не смог мать спровадить! – заключила Ясельникова и легла на спину. – Я в тишине хочу побыть. Выйди.
Невестка с недоверием взглянула на нее. Но вышла.
Ясельникова теперь покачивалась, лежа на кровати, и ждала, что вот сейчас вдруг явится смерть, и все закончится. Но смерть выжидала, а сердце уже не болело. Да и дождь прошел.
– Лариса! – позвала она невестку минут через пятнадцать. – Подойди, мне сказать надо.
Лариса зашла в комнату. Свекровь стояла на четвереньках на кровати, как собака.
– Гав, – сказала она и стала лаять, раз двадцать подряд, громко и пискляво подвывая.
Невестка спокойно смотрела на этот аттракцион. А потом стала лаять в ответ, злобно фыркая и урча.
Отлаяв, они замолчали. Утомившаяся Ясельникова перевернулась на спину и тихо сказала:
– Обижала я тебя, Лариса. Не желаю тебе такой гнусной старости.
На лице Ларисы отразилось ласковое недоумение, она подсела рядом на кровать, улыбнулась и сказала:
– А я вам желаю долгой счастливой старости. Вы только валерьянку пейте.
Они обе смотрели в окно и понимали, что когда-то безнадежные потуги найти общий язык, вдруг дали свой результат.
Невестка сидела рядом с Ясельниковой еще долго, пока та не уснула. Теперь Ларисе нужно было собрать вещи свекрови и хотя бы чего-нибудь поесть. Только почему-то встать с места она не могла. Только сказала вслух, понимая, что Яна Петровна все равно не слышит:
– По мне бы, если бы со мной так, так я своими бы руками удавила. Даже родного сына.
Что-то качнулось в ней, и непонятная жалость к не любившей ее свекрови чуть-чуть затрепетала, закопошилась в груди:
– Если бы только не со зла все, тогда можно, а так не получается.
Лариса стояла и всматривалась в спящее тревожное лицо Яны Петровны. Ей захотелось почему-то ударить чем попало своего мужа…