1

Беобранд вытер пот со лба. Тащить длинное судно на песчаный берег – работа утомительная. Он чувствовал слабость в ногах, а в животе тошноту. Его телу теперь не хватало постоянного движения моря под килем. А еще – неутомимого биения волн, которое было совсем незнакомым ему всего лишь несколько дней назад. Он поднял взгляд на крепость, виднеющуюся вверху, на скале. Это была мощная крепость Беббанбург, резиденция правящей семьи королевства Берниция.

В сером небе летали кайры и чайки, борясь с сильным ветром. Их силуэты хорошо просматривались на фоне нависших над морем грозовых туч, предвещающих дальнейшее ухудшение погоды.

– У тебя будет еще много времени на то, чтобы глазеть по сторонам, парень, но только после того, как мы разместим судно в безопасном месте под тем склоном. – Голос Хротгара был сиплым: он охрип из-за того, что то и дело покрикивал на свой экипаж. – А пока что давай, тяни вместе со всеми!

Беобранд снова наклонился к судну и взялся за работу. Им оставалось протащить судно еще совсем немного до того, как оно окажется в одном ряду с двумя другими, которые уже находились на берегу, за пределами линии наивысшего прилива.

Взглянув на ближайшее из двух судов, он понял, что оно принадлежит Свидхельму. Беобранд видел это судно уже два раза, и ему запомнились плавные очертания носа и украшающая его резная фигура в виде змеи. Свидхельм, должно быть, не попал в тот шторм, в который угодили они день назад, раз уж ему удалось прибыть сюда раньше. Хротгар не раз говорил, что Свидхельм – не просто моряк, а моряк удачливый. Моряк, которому покровительствуют боги. Это была весьма лестная похвала со стороны такого злоязычного человека, как Хротгар.

Второе из двух судов было Беобранду незнакомо. Он вообще-то мало что знал о кораблях, но вот этот явно превышал своими размерами те, которые ему уже доводилось видеть. Он был почти на треть длиннее двух других, находящихся сейчас на берегу. Беобранд задумался о том, каким же могущественным должен быть владелец подобного корабля. Может, он принадлежит правителю этого северного королевства? Сколько воинов у него в дружине? На носу высилась резная фигура в виде какого-то странного зверя с длинным языком, торчащим из клыкастого рта. Зверь этот был выкрашен в красный цвет – цвет свежей крови.

– Ну хорошо, ребятишки! – крикнул Хротгар. – Уже достаточно далеко от воды!

Раздался одобрительный шепот усталых мужчин. Закончив работу, они принялись потягиваться, чтобы размять утомленные мышцы.

Беобранд очень устал после долгой гребли, а его ладони истерлись до крови, пока он хватался за грубые веревки. Он вообще-то не был моряком, и ему поначалу пришлось нелегко. Хротгар и мужчины постарше сразу же стали его высмеивать. Однако он был от природы сообразительным, схватывал все на лету и отличался трудолюбием. В качестве платы за то, что его привезут сюда по морю, он мог предложить только свою физическую силу. Он подозревал, что Хротгару вовсе не нужна еще одна пара рабочих рук на судне, однако всем было известно, что с ним, Беобрандом, произошло, а потому этот угрюмый капитан все-таки взял его на борт. По всей видимости, из жалости.

Беобранду за последние несколько недель часто приходилось видеть сострадание на лицах окружающих. Хотя чума не обошла стороной множество домов, мало кто пострадал от этой болезни так, как его родня. Первой жертвой стала Эдита. Она буквально за одну ночь превратилась из бойкой хохотушки в мертвенно-бледное дрожащее существо, похожее на призрак. Смерть подступила к ней очень быстро – словно внезапная темнота, сгущающаяся перед бурей. А затем…

– Давайте займемся разгрузкой! Или вам охота все еще торчать здесь, когда начнется дождь? – прорычал Хротгар.

Беобранд и некоторые молодые гребцы застонали, но более закаленные моряки тут же начали сгружать с судна на песок тюки и бочки, чтобы затем занести их по крутой лестнице в крепость.

Какое-то время спустя они наконец подняли на вершину скалы последний из тюков, привезенных сюда на судне. Небо потемнело, и начался дождь. Холодный осенний ветер раздувал полы их плащей и швырял капли дождя в их лица. Беобранд проследовал за всеми остальными через проход под аркой, к которому вели высеченные в склоне скалы ступеньки, и оказался на внутреннем дворе, окруженном большими зданиями. По ту сторону двора виднелась открытая дверь в большой зал, через которую наружу падал манящий свет очага. Ветер ненадолго стих, и до вновь прибывших донеслись гул голосов и смех.

Высокий и худой мужчина с длинными усами показал Беобранду на одно из зданий.

– Пойдем, – сказал он. – Оставь этот мешок вон там, справа, рядом с другими.

Эти слова мужчина произнес нетерпеливым тоном: ему, видимо, очень хотелось вернуться в теплое помещение и выпить там медовухи. Он поплотнее закутался в плащ из тонкой шерстяной ткани и посмотрел, не идет ли кто-то еще на внутренний двор через проход под аркой.

– Ты последний? – спросил он у Беобранда.

Его произношение показалось Беобранду каким-то странным, но тем не менее тот без труда понимал смысл его фраз.

– Да. Те, кто еще внизу, остались охранять корабли.

Беобранд зашел в кладовую и поискал глазами мешки, о которых ему только что сказал мужчина с длинными усами. В полумраке было видно, что это большое помещение заполнено съестными припасами.

* * *

После того как он вышел наружу, мужчина с длинными усами закрыл дверь, а затем двинулся в сторону зала. Беобранд последовал за ним.

Как только он вступил в это помещение с закопченными стенами, шум разговоров стих. Беобранду на мгновение показалось, что он привлек всеобщее внимание. Он ведь был тут чужаком. Ну да, взоры всех присутствующих обратились на него. Похоже, его появление по какой-то причине заставило всех замолчать. Однако затем он заметил, что все сидящие за столами мужчины и женщины, скользнув по нему взглядом, стали смотреть уже не на него, а на какого-то высокого мужчину, стоящего в почетной части зала. По его манере держать себя можно было догадаться, что он привык повелевать. В правой руке он держал искусно выкованный меч. Его длинные каштановые усы были словно усыпаны сединой, как будто на них кое-где осела морская соль после долгого путешествия по морю. Его лысая голова блестела в свете, исходящем от яркого пламени очага.

– Мне стало известно, что Пенда, король Мерсии, – да раздробит Бог его кости, – заключил союз с Кадваллоном, королем Гвинеда, как мы того и опасались. В данный момент они встали лагерем со своими дружинами в земле Элмет. – Его слова звучали в этом помещении очень четко. – Их союз необходимо разорвать. Пенда зашел слишком далеко, если полагает, что может вторгаться в земли Эдвина, сына Эллы. Через два дня мы выступим на юг. Я отправил конных гонцов, чтобы они созвали ополчение. Мужчины этой страны исполнят свой долг и возьмутся вместе со мной за оружие. Наша общая ярость обрушится на врагов в поле – ибо именно там нам следует с ними встретиться. Я больше не буду вести переговоров, с меня хватит. Пенда – негодяй. И поэтому его нужно убить. Он осквернил мою землю и поднял оружие на моих подданных. Смотрите, я вытащил из ножен свой меч… – он поднял искусно выкованный меч над головой, и клинок с узором в виде волн засверкал в отблесках пламени очага, – и не вложу его обратно в ножны до тех пор, пока его жажда не будет утолена кровью наших врагов!

Выкрикнув последние слова, он повернул меч острием вниз и воткнул его в дубовую столешницу прямо перед собой. От этого удара стоявшая на столе деревянная чаша опрокинулась и упала на пол, выплескивая эль.

Никто не услышал, как чаша стукнулась о пол, ибо еще до того, как последние звуки голоса Эдвина стихли, собравшиеся в помещении таны дружно зашумели в знак поддержки короля. Они встали и, выпив залпом содержимое кружек и рогов, стали выкрикивать фразы, восхваляющие короля, и обрушивать брань на врагов.

Произнесенная речь и поднявшийся в зале громкий шум произвели на Беобранда сильное впечатление. Так вот как должен выступать настоящий король! Беобранд вдруг почувствовал, что ему может прийтись по душе эта крепость и этот владыка. Как они пришлись по душе его брату Окте. Беобранд оглядел людей, сидевших за столами, пытаясь заметить знакомые светлые волосы Окты. Окта вступил в дружину короля Эдвина три года назад. Судя по тем скудным известиям, которые дошли до Беобранда в его родном Хите, что в Кантваре, Окта добился на службе у нового господина больших успехов.

Беобранд, однако, не смог найти Окту среди воинов, собравшихся в этом зале. Окта, наверное, сейчас несет караульную службу или же и вовсе хозяйничает в собственных землях, если король счел нужным пожаловать ему такое богатство. Ну что же, Окта может и подождать. Сегодняшний день был для Беобранда тяжелым и утомительным, а запах мяса кабана, жарящегося на вертеле над очагом, напомнил ему о том, как давно он ел в последний раз.

Этот зал был больше, чем зал его господина Фолки в Хите, однако его внутреннее убранство – со скамьями и столешницами на козлах, расставленными почти по всему залу, и очагом в центре – казалось Беобранду знакомым. Он не часто бывал в зале своего господина, но здешняя атмосфера напомнила ему о празднике Тримилхи, когда всех свободных людей приглашали насладиться дарами земли. В подобных случаях напитки лились рекой, и столы ломились от угощений. Однако на пирах в зале Фолки присутствовало куда меньше танов. Да и их мечи были выкованы не так искусно. Беобранд бросил взгляд на меч, воткнутый в древесину высокого стола и все еще подрагивающий. Они с Октой всегда мечтали иметь подобный меч. Возможно, Окта уже осуществил эту мечту, раз уж ему удалось стать таном.

Беобранд поискал взглядом, не найдется ли ему место на одной из скамеек. Все другие, кто прибыл сюда вместе с ним на судне, успели пристроиться за тем или иным столом, и им уже подавали медовуху, эль и еду. Высокий мужчина, заводивший Беобранда в кладовую, уселся неподалеку от короля. Беобранда же оставили стоять в дверном проеме, и он почувствовал себя неловко. Настроение у пирующих теперь было приподнятым. Люди принялись наедаться до отвала и пить за свои подвиги – и уже совершенные, и будущие. Скоро они отправятся на войну, а война – это то, в чем заключался смысл жизни всех этих воинов.

Беобранд им завидовал.

Сколько он себя помнил, он всегда хотел стать воином. Брат отца Селуин сражался в королевской дружине. Он участвовал во многих походах, пока был молодым, а затем вернулся в Хите и стал забивать своим племянникам головы рассказами о битвах и опасных приключениях. Окта потому и решил искать такую же судьбу, которая – как ему казалось – должна была стать его судьбой: он пошел по стопам своего дяди, чтобы прославиться, служа какому-нибудь великому человеку.

Беобранда он с собой не взял. Беобранд был тогда еще слишком юным для того, чтобы отправиться в путь вместе с Октой, а потому остался дома, чтобы обрабатывать землю отца и заботиться о сестрах и матери.

Но теперь уже ничто не связывало его с Кантваре.

* * *

Какой-то молодой мужчина с всклокоченной бородой увидел, что Беобранд стоит один в дверях, и жестом предложил ему подойти и сесть рядом с ним. Беобранд согласился, мысленно радуясь тому, что наконец-то сможет присесть и отдохнуть после переноски тяжестей с берега на вершину скалы.

– Меня зовут Тондберкт, – сказал молодой мужчина достаточно громко для того, чтобы Беобранд расслышал его сквозь шум зала. – Ты, наверное, приехал на одном из тех судов из Кантваре?

Беобранд кивнул. Выражение его лица, наверное, выдало его ощущения, поскольку Тондберкт, посмотрев туда же, куда и Беобранд, взял со стола рог с медовухой и передал ему.

– Ты, должно быть, устал после этого путешествия.

– Да, устал, – ответил Беобранд, сделав большой глоток сладкого напитка. – И проголодался, – добавил он. – Это мое первое путешествие за пределы владений моего повелителя – короля Эдбальда.

Тондберкт махнул рукой симпатичной рабыне, нарезавшей свинину. Она подошла к ним с несколькими отборными кусками на подносе. Поставив поднос на стол, рабыня улыбнулась этим двум молодым мужчинам и вернулась к очагу. Беобранд взял кусок мяса и, хотя горячий жир обжигал ему пальцы, откусил столько, сколько смог.

Тондберкт налил ему еще медовухи из большого глиняного кувшина. Он, похоже, не стеснялся разговаривать с незнакомым человеком, и Беобранд с радостью слушал его, утоляя голод.

– Послезавтра я впервые в жизни отправлюсь в поход с другими воинами. Прошлым летом отец дал мне новое копье и щит. Теперь у меня будет возможность проверить, насколько они хороши.

Его глаза сверкнули, отразив свет очага. Беобранду было вполне понятно волнение этого воина.

Пока Тондберкт рассказывал Беобранду о своем новом оружии и о том, как он испробует его в предстоящей битве, Беобранд стал разглядывать сидящих за столами здоровенных воинов. Их здесь собралось человек пятьдесят, не меньше. Целое войско. Если Эдвин сможет собрать еще больше с близлежащих деревень и ферм, в его распоряжении окажется сила, с которой придется считаться. Интересно, а сколько еще таких людей, которые, подобно Окте, не присутствуют на этом пиру?

Беобранд дожевал кусок хлеба, который он обмакнул в мясной соус, перед тем как запихнуть себе в рот. Затем он запил его глотком медовухи. Тепло помещения и медовуха действовали на него расслабляюще. Он чувствовал, как уходит напряжение, накопившееся в его мышцах за время путешествия по морю.

Перед его мысленным взором стали хаотически мелькать события последних месяцев. Он снова пережил смерть Эдиты. Затем он похоронил Реду и мать в один и тот же день. Все трое умерли в течение недели. Отец меж тем оставался здоровым и сильным. Юношу после этого стали терзать сомнения, а не проклял ли кто-нибудь его, Беобранда.

Он нахмурился и уставился на пламя очага. Может, огонь испепелит терзающие его неприятные воспоминания? Беобранду не хотелось думать о прошлом. Не хотелось думать о том, что случилось.

И о том, что он сделал.

А сделал он вот что – сжег свой дом и отправился на север в поисках новой жизни.

* * *

Беобранд повернулся к Тондберкту, добравшемуся уже до середины своего рассказа об одном из сыновей короля – Осфрите. Тот, похоже, был великим охотником, поскольку прошлым летом в одиночку одолел медведя. Непрерывная болтовня уже казалась Беобранду утомительной, а потому он прервал Тондберкта вопросом:

– Ты знаешь, где мой брат?

Тондберкт растерянно захлопал ресницами, тщетно пытаясь понять, какое отношение имеет этот вопрос к тому, о чем он сейчас рассказывал.

– Ну, это зависит от того, кто он, этот твой брат, – наконец ответил он с улыбкой. Его, похоже, ничуть не обидело то, что его перебили.

– Его зовут Окта. Он немного выше меня. У него очень светлые волосы, почти белые.

Тондберкт открыл было рот, чтобы ответить, но потом, видимо, передумал и снова закрыл его. Он посмотрел вниз, на свои ладони, а затем сделал большой глоток из рога с медовухой. Беобранду невольно подумалось, что с его братом, наверное, произошло что-то ужасное, раз уж болтливый Тондберкт вдруг стал нем как рыба.

– Что случилось? – спросил Беобранд.

Тондберкт сидел с таким видом, как будто не хотел ничего отвечать. Затем, несколько секунд спустя, он вдруг выпалил:

– Окта умер!

Беобранду эти слова показались какой-то бредовой фантазией.

– Что? Нет, не может быть… Я… – Он запнулся.

Однако выражение лица Тондберкта говорило ему, что никакая это не фантазия. Лицо у Тондберкта стало пепельно-серым: он, казалось, сам пришел в ужас от того известия, которое только что сообщил Беобранду.

– Мне жаль, – сказал Тондберкт.

Он выпил еще медовухи. Судя по его виду, он чувствовал себя очень неловко.

– А как он умер? – Беобранд с трудом выдавил эту фразу через ком, подступивший к горлу.

Тондберкт потупил взор.

– Как он умер? – повторил свой вопрос Беобранд, повышая голос.

Тондберкт посмотрел прямо в голубые глаза Беобранда. На какой-то миг Беобранду показалось, что Тондберкт сейчас не выдержит его пристального взгляда и выбежит из зала. Однако несколькими мгновениями позже тот сделал глубокий вдох и тихо произнес:

– Он покончил с собой.

Его слова потонули в общем гуле зала. Сидящие вокруг Беобранда и Тондберкта люди бурно пировали. Беобранд и Тондберкт были своего рода островком тишины посреди океана шума. А еще они походили на тень облака, падающую на ячменное поле в ветреный летний день.

– Что?

Тондберкт тяжело сглотнул и повторил уже погромче:

– Он покончил с собой.

– Каким образом? И почему?

Тондберкт снова сглотнул, а затем прокашлялся. Беобранд пристально смотрел на него, с нетерпением ожидая ответа. Ему очень хотелось узнать, почему его брат, ради встречи с которым он путешествовал вдоль всего Альбиона, покончил с собой. Тондберкт, который, похоже, уже смирился со своей – неожиданной для него – ролью человека, сообщающего дурные известия, ответил:

– Он прыгнул со стены. На скалы.

Голова у Беобранда пошла кругом. Он не мог собраться с мыслями. Они стали похожими на листья, подхваченные штормовым ветром. Это был какой-то нелепый кошмар. Эдита, Реда и мать умерли от чумы. Отец затем тоже умер. А теперь еще и Окта.

– Почему?

Произнеся это слово, он затем повторил его, сам толком не зная, к кому обращается с этим вопросом – к Тондберкту или к богам.

– Ее возлюбленную нашли убитой. Возможно, он…

Голос Тондберкта стих.

Однако Беобранд уже и не хотел ничего слушать. Он стремительно поднялся, но вдруг почувствовал слабость и едва не поперхнулся наполовину пережеванным куском мяса, оставшимся во рту. Откуда-то из глубины его тела полились целые потоки невыносимой боли. Слезы обожгли глаза. И ему не хотелось, чтобы чужие люди видели, как он плачет.

Тондберкт тоже встал, но не сказал больше ничего.

Беобранд, в свою очередь, не мог произнести ни слова. Его горло сжалось, дыхание стало прерывистым. Глаза наполнились слезами, взор затуманился. Ему было необходимо срочно выйти из этого помещения. Он повернулся и, едва не споткнувшись о скамью, вышел из зала, пошатываясь.

Едва он нырнул в темноту за входной дверью, как на него набросились холодный ветер и дождь.

«Умерли! Они все умерли!»

По мере того как он удалялся от входной двери, все гуще становилась окружающая темнота. Он мог разглядеть факелы, мерцающие на крепостной стене там, где находились стражники, но ему сейчас хотелось держаться вдали от любопытных глаз. Хотелось остаться наедине со своим горем. Он направился к какому-то большому зданию, вокруг которого было так же темно, как в могильном холме. Здание это оказалось конюшней. Он открыл ворота и зашел внутрь.

Двигаясь затем на ощупь вдоль стены конюшни, он почти не видел лошадей, а лишь слышал издаваемые ими звуки и чувствовал их запах. Наткнувшись на кипу сена, он улегся на нее. Когда его сестры и мать заболели и умерли от чумы, он не позволял себе распускать слюни по этому поводу. Пока они еще жили, ему было просто некогда горевать: все время уходило на то, чтобы ухаживать за ними и пытаться их вылечить. Когда же они умерли, он загнал свое горе куда-то глубоко внутрь, и там из него выковался стальной клинок ненависти, которую он направил на своего отца. Тот уже никогда не поднимет руку ни на него, ни на кого-либо еще.

Поскольку все они умерли, он задался целью разыскать Окту и сообщить об их смерти. Однако оказалось, что Окта тоже мертв.

Окта. Сообразительный, никогда не унывающий и вспыльчивый Окта. Беобранд запомнил Окту таким, каким видел его три года назад. Высокий сильный мужчина двадцати лет от роду, он смеялся, стоя на палубе судна, на котором уплывал куда-то на север. Его светлые волосы развевались на ветру. Беобранд видел его таким, когда бежал по вершинам прибрежных скал, махал рукой и кричал слова прощания. Он помнил, что у него тогда возникло чувство, что он остался на белом свете совсем один. Они ведь с Октой были самыми близкими друзьями. Они вместе обрабатывали землю и учились владеть оружием под руководством дяди Селуина. А еще Окта всегда защищал его, сестер и мать от побоев отца.

Беобранд так до конца и не простил Окту за то, что он тогда их покинул.

А больше ему не доведется увидеть улыбающееся лицо Окты и услышать его приятный мелодичный голос. Главная цель Беобранда в последнее время заключалась в том, чтобы разыскать своего брата, и теперь, когда выяснилось, что брата нет в живых, он не знал, что делать дальше. Впервые в жизни он и вправду остался на белом свете совсем один.

В полной мере осознав это, он наконец дал волю слезам. Они потекли ручьями. Потекли все те слезы, которые он так долго удерживал в себе, чтобы погоревать о гибели своих ближайших родственников вместе с Октой. Его тело затряслось от всхлипываний. Из горла вырвались тихие, почти животные звуки. Им полностью завладели горе и жалость к самому себе.

* * *

Он лежал, уткнувшись лицом в сено, очень долго – пока не высохли слезы. Затем Беобранд попытался взять себя в руки. Он представил себе, что сказал бы отец, если бы увидел, что он, став уже взрослым, плачет, как маленький мальчик. Отец схватил бы его за ухо и сказал бы, что плакать могут только женщины и дети. Слезами все равно ничего не добьешься – а значит, нет никакого смысла в рыданиях. «Тебе нужно действовать, сынок, а не скулить и хлюпать носом». Сколько раз он слышал эти слова от своего отца? Сто? Тысячу?

В конце концов он последовал этому совету.

– Почему ты плакал? – раздался из темноты тихий голос, заставивший Беобранда вздрогнуть. – Мужчины не должны плакать. Так говорит мой отец. – Голос звучал где-то совсем близко. Беобранд, приподнявшись, сел и вытер лицо рукавом рубахи.

– Кто ты? – спросил он. Его сердце забилось быстрее.

– Энфледа. А как зовут тебя?

Этот голос, похоже, принадлежал маленькой девочке. Что она делала здесь, на конюшне, в такой темноте?

– Беобранд, – ответил он.

– Ты из Кантваре? – спросила Энфледа. – Ты говоришь как-то странно.

– Да, из Кантваре. А почему ты считаешь, что я говорю как-то странно?

– Ты произносишь слова как-то не так, – ответила девочка, а затем повторила свой первый вопрос: – Почему ты плакал?

Беобранду не хотелось говорить о своей утрате, о своем ужасном горе – а уж тем более с маленькой девочкой. Поэтому он спросил:

– А что ты здесь делаешь? Твои родители знают, где ты сейчас находишься?

В голосе Энфледы зазвучала тоска:

– Я сижу с лошадьми. Никто не знает, что я здесь. Они слишком заняты на пиру. Мой отец – Эдвин. – Девочка сделала паузу, а затем, словно объясняя что-то непонятливому ребенку, добавила: – Он – король.

Беобранд вскочил, но, потеряв равновесие, едва не свалился в находившееся позади него стойло. Если бы его обнаружили здесь, в темноте, рядом с этой малолетней принцессой, ему было бы очень трудно объяснить, чем они здесь занимались. Конь, в стойло которого он чуть не упал, возмущенно фыркнул и стукнул в пол копытом.

– Т-с-с, приятель, я тебя больше не потревожу, не шуми, – стал он успокаивать коня, разговаривая с ним ласковым голосом, каким он всегда беседовал с растревожившимися животными на отцовской ферме. Конь тут же угомонился.

– Энфледа, по-моему, зря ты сейчас сюда пришла. Мне кажется, лучше бы ты вернулась к себе и легла спать.

Он услышал в темноте, как девочка поднимается на ноги.

Ему очень хотелось надеяться на то, что она последует его совету и что никто не увидит, как она выходит из конюшни, а иначе ему придется давать объяснения по поводу того, как они вдвоем здесь оказались.

– Хорошо, – сказала девочка кротким голосом. – Наверное, уже поздно. Спокойной ночи, Беобранд из Кантваре.

– Спокойной ночи, Энфледа, дочь Эдвина, – прошептал Беобранд.

Судя по раздавшимся затем звукам, девочка быстро зашагала к воротам конюшни. Ворота, скрипнув, слегка приоткрылись, пропуская внутрь порыв ветра с дождем. Беобранд снова остался в темноте наедине с лошадьми.

Он присел, прислушиваясь к ветру, воющему возле стен конюшни. Встреча с принцессой помогла ему собраться с мыслями, но в душе он ощутил пустоту – такую пустоту, как будто вместе со слезами из него вытекли и все чувства. Что ему теперь делать? Отправиться обратно на судне вместе с Хротгаром он не мог. Там, на родине, он оставил слишком много призраков. Наверное, он мог бы прижиться здесь, в этой северной земле. Но как? Он ведь ничего не умел и ничего не значил.

Беобранд никак не мог решить, что же ему теперь делать. А может, это не так уж и важно? Что бы его вирд ни приготовил для него, он примет это как должное.

Поразмыслив немного, он надумал вернуться в большой зал и съесть еще что-нибудь до того, как пир закончится. Не исключено, что это поможет ему заполнить пустоту, которую он ощущал внутри себя. Он поднялся и осторожно двинулся к выходу из конюшни. Ветер уже стихал, а дождь стал слабее. Беобранд аккуратно закрыл за собой ворота конюшни и медленным шагом направился в сторону зала. Его никто не окликнул, и девочки нигде не было видно.

* * *

Снова оказавшись в теплом и шумном зале, Беобранд стал искать взглядом, где бы ему присесть. Ему не хотелось слушать болтовню разговорчивого Тондберкта, однако на скамьях уже почти не осталось свободных мест. Размышляя над тем, а не расположиться ли ему рядом с мужчинами помоложе прямо на полу возле очага, он вдруг осознал, что в зале почему-то стало тихо – как в тот раз, когда он впервые зашел сюда в самом начале пира. Подумав, что король снова собрался что-то сказать, Беобранд повернулся к столу, из дубовой столешницы которого все еще торчал искусно выкованный меч, и встретился взглядом с королем Эдвином. Король пристально смотрел прямо на него. Сердце Беобранда екнуло. Он увидел, что возле ног короля сидит девочка и поглаживает серого волкодава. Беобранд не смог разглядеть Энфледу в темноте конюшни, но он был уверен, что вот эта стройная девочка с волосами цвета льна – не кто иная, как дочь короля. Беобранду подумалось, что она тоже не разглядела его лицо в темноте и это, возможно, спасет его. Однако эта надежда быстро развеялась, когда король заговорил. Эдвин при этом повысил голос так, чтобы его слышали все присутствующие в зале.

– Эй ты! Тебя зовут Беобранд?

Беобранд не смог выдавить ни звука, а потому просто кивнул в ответ.

– Подойди сюда, чтобы я мог лучше тебя видеть.

Беобранд медленно прошел через весь зал, чувствуя, что все присутствующие смотрят ему вслед. А еще он слышал, как они шепчутся. Им, видимо, было интересно, что же сейчас произойдет. Когда Беобранд проходил мимо своих земляков, Хротгар прошептал ему хриплым голосом: «Что ты натворил, парень?» Беобранд ничего не ответил. Он не сводил взгляда с короля, словно ягненок, который смотрит в глаза жрецам перед жертвоприношением.

Беобранд остановился за несколько шагов до того места, где сидел король. Не зная толком, как в подобных случаях надлежит поступать, он опустился перед королем на колени и склонил голову.

– Так вот, Беобранд, Энфледа – вот эта девочка – сказала мне, что ты лежал в конюшне в темноте. Что ты там делал?

Беобранд даже не пытался соврать.

– Я горевал из-за кончины моего брата, сестер и родителей, ваше величество, – ответил он дрожащим голосом. – Мне не хотелось рыдать на виду у всех.

В зале стало очень тихо. Было слышно только, как потрескивают дрова в очаге да хрустят костями собаки под столами. Все присутствующие напряженно прислушивались к разговору короля с парнем из Кантваре.

– А кто твой отец и кто твой брат? – спросил Эдвин уже менее сурово.

– Я сын Гримгунди и брат Окты, мой господин.

В зале начали шептаться: имя его брата было хорошо известно всем присутствующим.

– Смерть твоего брата стала настоящей трагедией. Его здесь очень любили как доблестного воина, подвиги которого будут воспевать за нашим столом еще много лет. – По лицу короля пробежала тень. – Слезы из-за утраты близких людей не унизили тебя, молодой воин.

– Я не воин, мой господин.

– Но я вижу сталь в твоих глазах и кремень в твоем сердце, Беобранд. Ты, возможно, этого еще не знаешь, но я тебе говорю, что ты – воин. Я вижу в тебе сходство с Октой. Готов поспорить, что когда-нибудь ты станешь великим воином.

Беобранд растерялся. Он ведь ожидал, что его обвинят в недостойном поведении по отношению к королевской дочери, но вместо этого король сказал, что он, Беобранд, может пойти по стопам Окты. Это был весьма лестный комплимент в устах столь могущественного короля, тем более что он прозвучал в присутствии его дружины. Стать воином!.. Об этом Беобранд мог только втайне мечтать. Эта мечта была для него чем-то вроде безделушки, которую теребят в руках, чтобы успокоиться, когда жизнь становится слишком тяжкой. Беобранд частенько представлял себе, как он, надев доспехи и взяв в руки оружие, становится рядом с другими воинами, образующими стену из щитов. Плечом к плечу с героями. Боевая слава. Победные песни. Серебряные кольца, которые надевают на предплечья, – такие господин дарит своим воинам за проявленную доблесть.

Беобранд повнимательнее всмотрелся в глаза Эдвина и не увидел в них ни малейшей насмешки – лишь грусть и доброжелательность.

И тут вдруг, стоя на коленях в этом зале, на виду у всех, он понял, как ему сейчас следует поступить. Он не знал, что произойдет в ближайшие минуты, но у него неожиданно появилась твердая уверенность в том, что все события последних месяцев вели его к этому моменту. Его вирд привел его сквозь смерть и отчаяние сюда, в этот зал. Повернуть назад он уже не мог. Ему показалось, что в мозгу загорелся огонек, который осветил темные уголки, куда он раньше не заглядывал. Не обдумав толком возможных последствий, Беобранд заговорил, стараясь успеть произнести слова до того, как огонек в мозгу погаснет и вернутся тени.

– Если вы думаете, что я стану воином, мой господин Эдвин, – произнес он сильным и уверенным голосом, который удивил всех, в том числе и его самого, – тогда позвольте мне нести ваш щит к полю битвы. Позвольте мне выступить с оружием против ваших врагов и попытаться прославить вас своими деяниями. Позвольте мне служить вам, как служил мой брат. Что скажете, мой господин? Вы возьмете меня в свою дружину?

Стало так тихо, что показалось, будто даже горящие дрова перестали потрескивать, а собаки – грызть брошенные им кости.

Дядя Селуин когда-то рассказывал Окте и Беобранду, какую клятву дают воины своему господину, но Беобранд ее толком не помнил. Поэтому он говорил, как умел, и его голос торжественно звучал в полной тишине:

– Я буду вам верным и преданным. Я буду любить то, что любите вы, и остерегаться того, чего остерегаетесь вы, и никогда не вызову у вас неудовольствия ни словом, ни делом.

Беобранд вдруг осознал, что ведет себя сейчас довольно дерзко. Семнадцатилетнему крестьянину не пристало просить короля позволить ему, юнцу, стать щитоносцем в королевском войске. Гнев короля из-за такого нахальства мог быть ужасным. Беобранд закрыл глаза и мысленно обозвал себя болваном.

Пару мгновений спустя он украдкой взглянул на короля и увидел, что Эдвин откинул голову и высоко поднял обе руки со сжатыми кулаками.

Он, видимо, собирался обрушить свои кулаки на него, нахала. Беобранд напрягся, приготовившись получить удар.

Но тут вдруг он услышал зычный смех Эдвина. Король, отклонившись назад, громко расхохотался. Сидящие в зале люди, увидев, как отреагировал король, тоже стали смеяться.

– Клянусь мощами Христа, ты когда-нибудь станешь великим человеком! – Эдвин попытался подавить приступ смеха. – Ты отважный, как дикий кабан, Беобранд, сын Гримгунди. Отец тобой гордился бы, и ты, конечно же, одной плоти и крови с Октой. Хорошо, я возьму тебя в дружину. Мне нужны все храбрые сердца, которые я смогу найти! А теперь ешь и пей, ибо очень скоро тебе понадобится вся твоя сила.

Зал взорвался криками и смехом. Король сел и положил ладонь на голову своей дочери. Энфледа улыбнулась Беобранду. Он, пошатываясь, поднялся и пошел обратно к Хротгару и другим землякам из Кантваре. Когда он проходил между рядами столов, незнакомые воины хлопали его по спине и громко хвалили за смелость. Он уже толком не понимал, что делает, а тело казалось непривычно легким. Когда он наконец подошел к своим землякам, они подвинулись, освобождая для него место, и он тяжело опустился на скамью, все еще чувствуя себя ошеломленным столь неожиданным поворотом событий.

– Ну что, ребятишки, – сказал Хротгар таким громким голосом, чтобы его было слышно в шумном зале, – наш юный Беобранд, похоже, скоро станет великим воином!

Земляки Беобранда принялись громко поздравлять его и пить за его здоровье. Он теперь стал для них героем, и они с удовольствием расскажут о том, что здесь произошло, когда вернутся в Кантваре.

Беобранд же, не имея ни малейшего представления о том, как следует себя вести в подобной ситуации, просто взял рог с медовухой и осушил его тремя большими глотками. Затем, снова посмотрев на своих приятелей, он заставил себя улыбнуться.

Ощущение пустоты внутри сменилось чувством страха, похожим на вьющегося кольцами угря, и ему опять захотелось заплакать.

 

2

Когда Беобранд проснулся на следующее утро, у него здорово трещала голова. Эта боль была почти такой же сильной, как его душевная боль. Прошлый вечер он помнил довольно смутно. Воины один за другим подходили к нему, чтобы выпить за его храбрость, и выражали соболезнования по поводу его утраты. Каждый приносил ему медовухи или эля, а потому Беобранд выпил больше, чем могли многие мужчины раза в два постарше. В конце концов он уже едва воспринимал то, что происходило вокруг него в зале, а затем и вовсе уселся на полу где-то в углу (при этом одна из собак улеглась возле его ноги) и позволил шуму и теплу затуманить его сознание.

Медовуха и эль снизили четкость восприятия окружающего мира, но отнюдь не смягчили терзающее его ужасное чувство одиночества и отчаяния. Только когда наступила глубокая ночь, его наконец оставили в покое. И хотя он больше не плакал, его душу терзала боль, которую он едва мог вынести. Единственное, что он был в состоянии делать, – это продолжать пить, надеясь на то, что в конце концов забудет, где находится. Или даже забудет, кто он такой.

Он смутно помнил о том, как бард запел о каком-то великом человеке, который убил демона. Беобранд пытался прислушиваться к повествованию барда, чтобы отвлечься от своей тоски. Однако в своем пьяном состоянии он никак не мог сосредоточиться на повествовании. Замысловатые напевы, которые бард выплетал при помощи арфы и своего красивого голоса, звучали для Беобранда как мелодия флейты без членораздельных слов. Он так и не узнал, что случилось с воином, воспеваемым бардом, потому что задремал…

Проснувшись, он осторожно приподнялся, сел и огляделся по сторонам. В воздухе чувствовалась прохлада: дверь зала открыли, чтобы в него попадал свет и чтобы проветрить его до того, как в нем снова примутся за еду. Солнце уже взошло. Женщины-рабыни подметали пол и готовили столы к утренней трапезе. Несколько мужчин спали в разных частях зала, укрывшись шкурами, одеялами и плащами, но большинство из тех, кто участвовал в пире, уже проснулись и куда-то ушли.

Беобранд поднялся и заметил при этом, что какой-то добрый человек укрыл его ночью одеялом. Он свернул это одеяло и положил его на скамью, а затем решил, что ему лучше убраться отсюда поскорее. Женщины-рабыни вряд ли обрадуются, обнаружив, что им придется отчищать пол от того, что он вчера съел, но что сейчас грозилось вернуться обратно.

Беобранд поспешил к выходу, чувствуя, что его вот-вот вывернет наизнанку. У него закружилась голова. Он зашел за угол здания и, прислонившись к стене, начал блевать, содрогаясь всем телом.

– Ты, похоже, перебрал медовухи нашего господина Эдвина, парень! – раздался позади него веселый голос. – Тебе бы сейчас поесть каши. Ну что, уже закончил? Такое впечатление, что ты сейчас выблюешь даже собственные кишки!

Когда Беобранд наконец смог выпрямиться, он повернулся и посмотрел на человека, говорившего с ним. Это был очень крупный мужчина – настоящий гигант – с большой каштановой бородой и уже начавшей лысеть головой. Над его левым глазом виднелся длинный шрам.

– Ты не помнишь меня, да, парень? – спросил гигант. – Я разговаривал с тобой вчера вечером, но ты, похоже, был уже не в состоянии слушать. Меня зовут Басс. Я был другом твоего брата.

Свежий воздух и опустошенный рвотой желудок позволили Беобранду почувствовать себя немного лучше. Голова все еще болела, но он решил, что ходьба уже не будет вызывать головокружение и тошноту.

– А ты хладнокровный, в этом тебе не откажешь, – продолжал Басс. – Пошли найдем тебе какой-нибудь теплой еды, а то ты бледный, как шерсть ягненка. Тебе нужно восстановить свои силы, чтобы я мог сделать из тебя воина к закату солнца!

Произнеся эти слова, приведшие Беобранда в замешательство, Басс положил большую ладонь на плечо юноши и повел его обратно в зал, где люди уже начали собираться на утреннюю трапезу.

* * *

Прибрежный песок был чистым – всю грязь с него смыло во время вчерашней бури. Со стороны моря дул свежий ветерок, однако белые облака, собравшиеся на горизонте, были явно не дождевыми.

Из расположенной на скале крепости Беобранд и Басс спустились по лестнице на берег и направились к судам, которые лежали днищем на песке. Возле этих двух судов из Кантваре вовсю кипела работа: их готовили к отплытию. Хротгар и Свидхельм решили воспользоваться хорошей погодой и отправиться в обратный путь сегодня утром. Узнав об этом, многие люди из Кантваре в сердцах выругались. Даже и сейчас раздавалось недовольное бурчание многих из тех, кто заносил на корабли мешки с провизией и возился с канатами, подготавливая суда к выходу в море. Несмотря на уныние некоторых моряков, которые предпочли бы провести на берегу еще несколько дней и лишь затем отправиться в плавание, работа продвигалась довольно быстро.

Беобранд шел рядом со своим могучим спутником молча, размышляя над будущим и решениями, которые он принял. В его жизни произошли такие перемены, которых он не мог себе даже и представить всего несколько дней назад. Его сознание прояснилось. Он поел горячей каши, и сейчас, при ярком солнце и под прохладным ветерком, жизнь уже не казалась ему столь ужасной, как прошлым вечером. Глубоко внутри еще таилась боль, грозившая в любой момент напомнить о себе, однако он не обращал на нее внимания, стараясь думать лишь о самых насущных проблемах. Отец мог бы им гордиться.

Басс то и дело поглядывал на Беобранда. Ему подумалось, что этот парень очень похож на своего брата. Беобранд, правда, был не таким светловолосым, не таким высоким и не таким мускулистым, как Окта. Однако несколько месяцев физических упражнений – и он окрепнет, наберет вес и станет настоящим воином. В точности как его старший брат. У него ведь столь же непринужденная походка и проницательный взгляд. Бассу было вполне понятно, почему Эдвин подумал, что Беобранд когда-нибудь станет великим воином: он, Басс, своим глазом бывалого вояки отчетливо видел, что у этого молодого крестьянина есть задатки человека, способного одолевать в смертельной схватке других людей. Басс надеялся, что обучит этого парня достаточно хорошо для того, чтобы тот сумел выжить в битве, до которой оставалось лишь несколько дней.

Бассу все еще не верилось, что Окты больше нет. С того момента, когда они встретились впервые, они стали близкими друзьями, хотя Басс был старше Окты лет на десять. Более того, они стали друг для друга почти что братьями. Они частенько шутили над тем, как похожи их вкусы, и не раз ловили себя на том, что и мыслят они одинаково. Теперь, после смерти Окты, Бассу казалось, что он потерял родного брата.

Во время утренней трапезы Беобранд попросил Басса рассказать поподробнее о смерти Окты.

– Все было так, как тебе говорили, – ответил Басс с мрачным выражением лица. – Его нашли рыбаки на скалах под крепостной стеной.

Смерть Окты поразила Басса до глубины души. Перед его мысленным взором все еще частенько появлялось тело Окты, изувеченное после падения с высокой скалы, на которой стояла крепость Беббанбург.

– С какой стати ему пришло в голову такое совершить? – спросил Беобранд.

Он не мог даже и представить, чтобы Окта вдруг впал в подобное отчаяние. Впрочем, а что он знал о жизни брата? Три года разлуки – это большой срок.

– Он любил девушку, которую звали Эльда. – Басс задумчиво смотрел на только что разведенный огонь в очаге, погрузившись в воспоминания. – Ее тело обнаружили уже после того, как нашли труп Окты. Ее убили. Убили очень жестоко.

Басс не стал рассказывать парню, что Эльду изрубили чем-то острым так, что она превратилась в большой бесформенный кусок мяса. Это было самое жестокое убийство из всех, о которых знали здесь люди.

– Это сделал он? – спросил Беобранд.

– Люди полагают, что он. Они думают, что он убил ее, а затем покончил с собой.

– А ты так не думаешь?

Басс некоторое время молчал. Эльда и Окта были любовниками. Все об этом знали, и поэтому, за неимением других фактов, свидетельствующих о чем-то ином, был сделан очевидный вывод – Окта убил Эльду и затем прыгнул вниз со стены, чтобы разбиться насмерть.

Однако все это казалось неправдоподобным. Окта пылал страстью к Эльде. Они встречались на протяжении нескольких месяцев и были счастливы друг с другом. У них даже заходила речь о женитьбе. Даже если бы Эльда изменила Окте, тот не стал бы ее убивать, Басс был уверен в этом. Окта прекрасно орудовал мечом в битвах, но он никогда не поднял бы руку на женщину.

Эдвин придерживался того же мнения, однако из-за отсутствия очевидцев и улик, свидетельствующих о чем-то ином, оставалось только одно объяснение произошедшего. Басс сомневался, что когда-нибудь удастся узнать, что же случилось на самом деле в ту ночь. Если вирд все же даст правдивые ответы на терзающие Басса вопросы, он надеялся, что сумеет отомстить за смерть друга.

– Совершенно верно, я так не думаю, – наконец произнес Басс. – Мне кажется, что его убили. И сделал это тот же человек, который убил Эльду. Но кто он такой и почему так поступил – этого я не знаю.

Беобранд уцепился за эти слова так, как тонущий человек цепляется за плывущее мимо бревно. Он не мог поверить в то, что его брат стал убийцей, да еще и наложил на себя руки. Ему легче верилось в то, что с Октой кто-то расправился.

Но кто его убил? Беобранд посмотрел через плечо вверх, на крепость. Где сейчас находится тот, кто прикончил его брата? Там, в крепости Беббанбург? Был ли он вчера вечером в зале? Разговаривал ли он с ним, Беобрандом? Беобранд не знал, кто расправился с его братом, но если выяснит это, то не станет брать с виновного виру. Если Беобранд найдет убийцу Окты, расплатой может стать только смерть…

Беобранд и Басс уже подходили к судам, и Басс, остановившись, сбросил на землю два щита, которые нес на спине, и воткнул в песок два копья, которые держал в руках. Беобранд повернулся к этому могучему воину и заговорил с ним впервые с того момента, как они вышли из зала.

– Я ненадолго. Просто хочу попрощаться.

Кивнув, Басс сел на песок и стал смотреть на серо-голубое море.

Беобранд пошел к судам, до которых было уже недалеко. Прежде чем он успел поздороваться с земляками из Кантваре, многие из них первыми начали махать ему и что-то кричать. Некоторые, бросив работу, подошли к нему и стали прощаться. Большинство из них были старше Беобранда и люди, мягко говоря, суровые, однако сейчас юноша испытывал к ним самые теплые чувства. Он ведь еще совсем недавно был одним из них. Теперь же они оставляли его здесь, не представляя, что его ждет, а потому переживали за него. Они знали о его трагедиях, и им хотелось верить, что он найдет свою счастливую судьбу в этом северном королевстве. Некоторые земляки подарили ему кое-что на память: Анна – маленький кожаный кошелек, Иммин – нож с рукояткой из кости… А Хротгар даже дал ему подвеску из китового уса, вырезанную в виде молота Тунора, которую сам раньше всегда носил на шее.

– Пусть это принесет тебе удачу, юный воин, – угрюмо произнес Хротгар. Затем, по-видимому, не желая выказывать охватившие его чувства, он поспешно отвернулся и крикнул людям, бросившим работу: – Что стоите, вы, лентяи? Не забывайте, что время и приливы с отливами никого ждать не будут!

Некоторые из них помахали рукой Беобранду, и все они вернулись к своим занятиям на судне. Беобранд пошел обратно к Бассу. Этот могучий тан чем-то напоминал огромный валун, покоящийся на прибрежном песке. Снова увидев два копья, воткнутые в песок позади Басса, Беобранд задумался над тем, сможет ли научиться хорошо владеть этим оружием всего за один день. Он уже спрашивал об этом Басса после того, как они утром поели. В ответ на этот вопрос гигант сказал: «Лучше научиться хоть чему-нибудь, парень, чем не уметь вообще ничего!» Беобранду подумалось, что такой совет вполне мог прозвучать и из уст отца. И возразить тут было нечего.

Беобранд частенько практиковался в обращении с оружием под руководством Селуина, но всегда отдавал предпочтение мечу – с того самого момента, как дядя свозил их с братом в Кантваребург посмотреть на то, как кузнец выковывает клинок. Тот кузнец хорошо знал Селуина и с удовольствием объяснил мальчикам, что нужно для того, чтобы выковать прочный клинок. Он показал им, как соединенные друг с другом железные полосы раскаляют до тех пор, пока они не начинают светиться, словно солнце на закате, и затем бьют по ним молотом, пока они не становятся единым целым. Эта процедура повторялась снова и снова, благодаря чему клинок приобретал свои переливающиеся узоры, а также прочность и гибкость. Чем больше железных полос соединялось друг с другом подобным образом, тем крепче и красивее получался клинок.

«Это как разные истории, из которых состоит жизнь человека. Чем больше поворотов в ходе событий, составляющих каждую из них, и чем больше историй сплетаются друг с другом под воздействием суровых жизненных обстоятельств, тем крепче становится человек», – говорил дядя Селуин. Беобранд никогда об этом не забывал.

С того дня он загорелся желанием владеть подобным мечом. Он даже мерещился ему и снился по ночам.

Дядя не позволял ему брать свой настоящий клинок, но изготовил для племянников деревянные мечи, при помощи которых Беобранд и Окта учились владеть этим видом оружия. Они настойчиво практиковались в искусстве фехтования всегда, когда не работали в поле или дома по хозяйству. Копье по сравнению с мечом казалось Беобранду громоздким и неудобным, а потому оно никогда не вызывало такого энтузиазма, какой рождал в нем длинный клинок меча.

Однако меча у него не было, и, кроме того, стена из щитов, которую образовывали воины, выстраивающиеся в боевой порядок перед сражением, обязательно должна была ощетиниться на врага копьями. Теперь ему предстояло принять участие в битве, и Беобранд, глядя на эти два копья с древками из ясеня, пожалел о том, что в свое время не уделял должного внимания обращению с этим оружием.

Поэтому, когда Басс поднялся с песка и бросил ему копье, Беобранд, поймав его, с радостью приготовился учиться владеть им, горя желанием узнать как можно больше.

Он ведь сам выбрал для себя такую жизнь. Боевая слава и смерть. Копье и щит.

На следующий день они с Бассом пойдут на юг вместе с ополчением – войском, собранным для того, чтобы защитить эту страну. Во время битвы ему придется убивать. А это требовало от него того, чему Басс его научить не мог. Беобранду на несколько мгновений вспомнился отец. Тот уж точно умел убивать.

С мыслями об убийстве к Беобранду вернулись мысли об убийце Окты. Он пообещал себе, что найдет этого человека. И когда это произойдет, он, Беобранд, будет готов. Будет готов отомстить.

* * *

Весь остаток дня Беобранд практиковался в навыках, необходимых воину. Басс сосредоточился на тех, которые больше всего пригодятся Беобранду, когда он будет стоять в шеренге воинов, образующих своими щитами стену. Гигант показал Беобранду, как держать щит таким образом, чтобы быстро менять его положение, прикрываясь от разных видов атак. Беобранд также научился наносить стремительный колющий удар копьем.

– Не пытайся выкалывать им глаза – целься в ноги. Воин не сможет оказать сильное сопротивление после того, как ему в ногу вонзится копье!

А еще Басс показал Беобранду, как отодвинуть щит противника в сторону от его тела и тем самым сделать его уязвимым.

– Имей в виду: ты должен понимать, что делаешь, и разумно использовать свой щит, а иначе твое тело окажется открытым для вражеского удара.

Прошло не так уж много времени перед тем, как Беобранд почувствовал усталость. У него начали болеть на руках и плечах такие мышцы, о существовании которых он раньше и не догадывался. Его предплечья стали ныть после того, как он неоднократно повторил колющие удары копьем, а спина заболела от того, что ему пришлось много раз поднять и опустить тяжелый щит. Однако еще мучительнее была головная боль, вызванная излишествами прошлого вечера. Вскоре его опять затошнило.

Басс оказался суровым учителем. Он не позволял Беобранду отдыхать до тех пор, пока не счел, что его ученик уже овладел основными навыками.

Он видел, что силы Беобранда тают и что этот парень все больше бледнеет, но не давал ему сделать передышку.

– Ты сможешь отдохнуть после битвы – и не раньше. Тебе следовало осознавать, на что ты нарываешься, когда ты вызвался стать оруженосцем Эдвина.

Беобранд в ответ лишь застонал. Когда он практиковался в обращении с мечом под руководством Селуина, тот всегда позволял ему отдышаться, если он уставал. Селуин в шутку говорил племяннику, что они всего лишь играют в войну. Тогда спешить было некуда.

– Тебя, насколько я вижу, уже когда-то учили сражаться, но позиция у тебя неправильная, и ты не имеешь ни малейшего представления о том, как орудовать копьем. Нанеси колющий удар еще раз – да так, чтобы я видел, что ты вкладываешь в удар вес своего тела!

Беобранд сжал зубы и стал стараться изо всех сил. В животе заурчало. У него возникло подозрение, что его опять стошнит, если он не прекратит эти занятия.

– Я знаю, ты устал и жалеешь о том, что выпил вчера вечером так много медовухи, но осталось совсем немного времени до того момента, когда нам придется сражаться. Я уже потерял одного сына Гримгунди. Потерять еще одного я не хочу. Ты будешь готов к битве.

Когда они наконец сделали небольшой перерыв, чтобы перекусить, с обоих пот тек ручьями. Беобранд улегся на песок и лежал, тяжело дыша. Басс достал из кожаной сумки немного жареного мяса, хлеб и сыр. Беобранд чувствовал себя ужасно. Его мышцы сводило от усталости, а в голове чувствовалась такая пульсация, как будто какой-то кузнец бил молотом по его мозгам, пытаясь их расплющить. Беобранд проглотил кусочек сухого хлеба и запил его водой из кожаной фляги.

– А что сделали с телом Окты? – спросил он.

– Его похоронили – похоронили по обычаю приверженцев Христа. Его могила находится недалеко отсюда. Я могу показать ее тебе.

– Мне хотелось бы на нее взглянуть. Спасибо.

Ему подумалось о том, что Окта сейчас лежит в темноте, придавленный землей, а его светлые волосы испачкались и стали темными.

Глаза Беобранда наполнились слезами. Басс тактично отвел взгляд в сторону – на суда, которые стаскивали с берега в море.

Столь упорные занятия были хороши тем, что у Беобранда не оставалось времени на невеселые мысли о положении, в котором он оказался. И об утратах. Поэтому, прежде чем эти мысли вернулись, он заставил себя подняться и приготовился к еще более утомительным упражнениям. Басса удивило неожиданное рвение ученика, но он ничего не сказал по этому поводу.

Он тоже встал, и они продолжили занятия с того, на чем их прервали.

Оба устали до изнеможения, когда Басс заявил, что обучение закончено. Они взяли вещи, и Басс повел своего ученика через дюны и растущую на песке траву на юг – туда, где обитатели крепости Беббанбург хоронили своих покойников.

– Если ты будешь продолжать упражняться и во время похода в Элмет, ты, возможно, выживешь в битве, – сказал гигант.

– А в чем она будет заключаться? – спросил Беобранд.

– Битва? Она закончится еще до того, как ты в полной мере осознаешь, что она уже началась, и к тому моменту мы уже будем знать, запомнил ли ты что-нибудь из того, чему я тебя учил, или нет. И благосклонны ли к тебе боги. Если на то будет воля вирда, ты останешься в живых.

Беобранд прокашлялся и сплюнул.

– До сих пор боги были ко мне не благосклонны, – сказал он.

Басс ответил очень серьезным тоном:

– Никогда нельзя заранее определить, Беобранд, кому боги станут помогать в битве, а кому нет. Воины, которых ты считал удачливыми, могут в мгновение ока пасть под ударами врагов, тогда как самые бестолковые люди, плохо владеющие оружием, зачастую умудряются выжить в бесчисленных сражениях и умереть в глубокой старости в своей постели. Но что является абсолютной истиной – так это то, что первая битва для любого воина совсем не похожа на все последующие. Некоторые люди обнаруживают, что им нравится сражаться и убивать, другие понимают, что это им совсем не по душе. Слабые зачастую гибнут быстро или же позорят себя тем, что убегают с поля боя либо сдаются в плен. Первая битва отделяет мякину от зерна.

Басс посмотрел на Беобранда испытующим взглядом, словно бы сравнивая его с чем-то или с кем-то. Возможно, с Октой.

Все еще находясь в пределах видимости со скалы, на которой стояла крепость, они вышли на равнину. К западу от них росли деревья. На востоке земля с небольшим уклоном уходила к песчаному пляжу. Участок перед ними был усеян высокими каменными плитами и могильными холмиками, указывающими, в каких местах были похоронены усопшие обитатели Берниции. На дальней западной окраине кладбища, возле деревьев, располагались самые большие и древние могильные холмики. Им, наверное, было уже много веков.

– Тут хоронили людей задолго до того, как наши предки прибыли сюда, переплыв Северное море, – сказал Басс. – Вполне подходящее место для того, чтобы в нем обрел покой Окта.

Он двинулся между могильными холмами и каменными плитами. Беобранд последовал за ним. Обоими овладела робость, и они вели себя очень тихо, стараясь не наступать на могилы. Им не хотелось тревожить умерших.

– Вот здесь лежит твой брат. – Басс остановился перед свежим могильным холмиком. – Я видел, что его тело должным образом подготовили к погребению. Он принял Христову веру – как это сделали все мы, кто служит Эдвину. Однако я уверен, что его похоронили с саксом и амулетом в виде молота Тунора. Думаю, это разумно – пытаться угодить сразу всем богам.

Беобранд кивнул в знак благодарности. Он стоял, глядя на свежую землю могилы. Она была длинной. Достаточно длинной для того, чтобы в нее поместилось тело такого высокого человека, как Окта.

Басс отступил, чтобы пропустить вперед своего юного спутника.

– Я подожду тебя там, на тропинке. Попрощайся, но не затягивай с этим. Мне не хочется задерживаться здесь после того, как стемнеет.

Оставшись в одиночестве, Беобранд присел на землю и, потянувшись, прикоснулся к ней пальцами в том месте, где теперь лежали останки Окты. Земля эта была холодной, сырой и твердой. Она казалось мертвой. А чего он еще ожидал? Что от трупа его брата будет исходить тепло?

Слезы больше не наворачивались ему на глаза. Он выплакал их еще вчера вечером.

– Почему ты покинул меня, брат? – прошептал он. – Ты же знал, что я не смогу последовать за тобой. Я не имел права оставить их с ним.

На него нахлынули воспоминания. Ему снова было четыре года от роду, и он проснулся от воплей своей матери. Он выполз из кровати, стоявшей в глубине дома, чтобы посмотреть, что случилось. Он не испугался – ему просто стало интересно, что это за шум. Страх перед отцом появился у него позже.

Это воспоминание было в целом смутным и расплывчатым, но он четко помнил, как Окта с вызывающим видом встал между родителями. Окта был на шесть лет старше его, но все еще оставался ребенком. Его худенькому телу только предстояло набрать вес и обрести стать взрослого и могучего воина. Тем не менее он стоял перед отцом, уперев руки в бока и выпятив грудь.

– Не смей больше к ней прикасаться! – сказал Окта дрожащим от волнения голосом.

Мать поднялась и попыталась угомонить отца, но тот уже нашел, на кого обрушить свой гнев, и Окта с его легким, как у птички, детским тельцем не смог дать отпор грузному Гримгунди. Отец избил в тот вечер Окту до бессознательного состояния. Беобранд стал всхлипывать и умолять отца пощадить братика. Он боялся, что отец убьет Окту. Он раньше видел, как убивают ягнят и свиней. Светлые волосы его брата все перепачкались в крови, и Беобранд испугался, что может произойти непоправимое.

Он плакал и умолял, но сладить с распоясавшимся отцом не сумел. Тогда не сумел. Он впервые сделал это лишь много лет спустя, когда Окты рядом с ним, матерью и сестрами уже не было…

Послышался шорох, который заставил Беобранда поднять голову. Может, это был приглушенный шепот духа? Беобранд содрогнулся. Нет, это просто ветер шумел в листве деревьев.

«Я знаю, почему ты уехал, Окта. Ты боялся, что не выдержишь и убьешь его, да? Я ведь всегда думал, что ты храбрый парень. Ничего, теперь уже они не будут страдать от его побоев. Никто не будет», – подумал он.

Ветер усилился, заставляя деревья раскачиваться, их ветви – тереться друг о друга, а листву – шелестеть. На солнце набежало облако, и на кладбище стало сумрачно и прохладно. Беобранд снова содрогнулся.

«Я не знаю, кто убил тебя, но клянусь своей жизнью, что буду искать убийцу, – вновь пообещал юноша. – И когда я найду его, он отправится туда, где сейчас находится наш отец».

С земли поднялся в воздух ворон – вестник Вотана. Он пролетел над Беобрандом, хлопая большими крыльями на сильном ветру и громко каркая.

Юноша быстро поднялся. Он прикоснулся к подаренному Хротгаром и висящему сейчас на шее амулету в виде молота и сплюнул, чтобы отпугнуть злых духов. Ему захотелось уйти отсюда. А еще – расстаться с воспоминаниями о прошлом.

«Я отомщу за тебя, Окта, – мысленно повторил Беобранд. – Пусть боги будут мне в этом свидетелями. Или же я погибну, пытаясь за тебя отомстить».

Он повернулся и быстро пошел прочь от могилы. Пошел по направлению к Бассу, Беббанбургу и своему будущему.

* * *

Утро встретило его прохладой. Все вокруг покрыл легкий иней. Беобранду даже показалось, что он проснулся совсем не в том месте, в котором лег спать. Это было неприятное чувство, а к тому же начавшиеся в крепости приготовления сбивали его с толку. Он никогда не входил в состав королевской дружины, а потому понятия не имел о том, что его ждет. Когда он в поте лица трудился с утра до вечера на полях в Кантваре, он часто мечтал о том, чтобы стать воином, путешествующим в далекие земли и одолевающим врагов в славных сражениях. После того, как уехал Окта, Беобранд тешил себя надеждой на то, что когда-нибудь пойдет по его стопам. Беобранда вдохновляли на это рассказы Селуина, но вообще-то он не очень верил, что такое и в самом деле произойдет. Теперь же, когда его мечта сбылась, он засомневался в том, что с его стороны было разумно стремиться к ее осуществлению.

Глядя на то, как от ноздрей лошадей в прохладный утренний воздух поднимаются облачка пара и как из-за линии горизонта выползает солнце, Беобранд задумался над тем, сумеет ли проявить себя не хуже брата. Он ведь сейчас совсем не ощущал себя воином. Его руки и плечи ужасно болели после вчерашних упражнений, и он мало что помнил из того, что показывал ему Басс. Ему не очень-то хотелось напрягаться, но, увидев, что другие люди выносят съестные припасы из склада и грузят их на телеги, запряженные волами, он подумал, что ему тоже следует в этом поучаствовать. В конце концов, уж лучше что-то таскать, чем стоять здесь, ежась от холода и чувствуя себя неловко.

Некоторые из этих людей кивнули ему, когда он к ним присоединился, но все они пребывали в весьма молчаливом настроении. Эти воины знали, что многих из них через несколько дней уже не будет в живых. При тусклом свете этого морозного утра будущее казалось им намного более мрачным, чем в тот момент, когда они сидели в зале, попивая теплую медовуху. Теперь они грузили съестные припасы на телеги и подготавливали свое оружие и доспехи к битве так, как будто совершали какой-то ритуал. Молодой воин Тондберкт даже пошутил, что все они еще толком не проснулись и движутся, как во сне. В ответ он получил такие ледяные взгляды, что предпочел больше ничего не говорить. Наступил очень серьезный момент, и любые шуточки стали неуместны.

Когда все необходимые съестные припасы были сложены на телеги и воины собрались перед входом в главный зал, отворились двери покоев короля и из них вышел Эдвин. На нем поблескивали доспехи из отполированных металлических пластинок. На голову он надел шлем, на котором красовалась золотая эмблема в виде дикого кабана. Забрало шлема было поднято, чтобы все воины – а также глазеющие на эти сборы женщины и дети – могли видеть выражение лица их господина. На боку у короля висел искусно выкованный меч, который он эффектно воткнул в стол две ночи назад. Беобранд заметил, что меч пока еще не был вложен в ножны – как и обещал король.

Рядом с Эдвином стояла его супруга – величавая Этельбурга. Ее лицо было миловидным, но суровым. Рисунок ее рта свидетельствовал о сильном характере, не уступающем характеру самого короля. Вместе с королем и королевой к народу вышли и их дети. Их сын Осфрит был таким же высоким, как и отец, и он тоже облачился в доспехи. Возле Этельбурги Беобранд заметил Энфледу. Ее волосы цвета льна были заплетены в длинную косу. Она повернулась в сторону Беобранда, и их взгляды встретились. Она приподняла свою руку – так, как будто хотела ею помахать. Беобранд, смутившись, поспешно отвел взгляд. За королевской семьей стоял высокий худой мужчина в просторных черных одеждах. Беобранд подумал, что это, наверное, священник.

Затем дверь позади короля с треском захлопнулась, и человек, который закрыл ее, начал обходить королевскую семью сбоку. Беобранд вздрогнул, узнав массивную фигуру Басса. Встав утром и не увидев среди других воинов своего нового друга и наставника, Беобранд стал недоумевать, куда же тот подевался. Басс сейчас был одет в короткую кожаную куртку, усеянную металлическими пластинками. На плечах у него виднелся зеленый плащ, а на спине висел большой щит. В руке Басс держал шлем, а к его поясному ремню был прикреплен огромный меч. Он встал перед королевской семьей лицом к собравшейся толпе и стал осматривать шеренгу воинов, глядя каждому из них прямо в глаза. Когда он посмотрел при этом на Беобранда, тот не почувствовал в его взгляде ни малейших проявлений дружеских чувств. Наконец Басс обратился ко всем присутствующим зычным голосом.

– Зачем вы собрались здесь сегодня? – спросил он.

– Чтобы сражаться! – дружно ответили воины. Беобранд тихо повторил это за всеми, не желая показывать, что вообще-то не знал, какие слова следует сейчас говорить.

– А почему вы хотите сражаться?

– Чтобы защитить нашу землю, – ответили воины.

– Кто дал вам землю?

– Наш король.

– А кто ваш король?

– Эдвин! – громко закричали люди, и Беобранд присоединился к всеобщему крику, проникнувшись воодушевлением окружающих.

Басс подождал, пока не станет тихо.

– Значит, за кого вы будете сражаться? – спросил он.

– За Эдвина! – провозгласили воины так, что если бы битвы можно было выигрывать одним лишь криком, то они точно не потерпели бы поражения.

Когда этот ритуал закончился, Эдвин и Осфрит подошли к подготовленным для них коням и сели в седла. Эдвин повернулся к своим людям и поднял руку.

– Вперед, мои верные воины, мои гезиты! Нас ждет битва, которая принесет нам славу и богатство!

Затем он повернул своего жеребца и выехал из крепости через ворота. За ним последовали его сын и те таны, которые отправлялись на битву верхом.

После этого в сторону ворот потянулись телеги. Беобранд присоединился к тем, кто шел в поход пешком.

Его ждала битва. И смерть?

Беобранд расправил плечи и постарался не отставать от тех, кто шагал впереди. Пустота в его сердце грозила вот-вот захватить его целиком. Он посмотрел в голову колонны – туда, где Басс ехал на большой гнедой кобыле рядом с Эдвином.

Он тут отнюдь не один-одинешенек. У его брата были здесь хорошие друзья.

Но и враги тоже. Враги, которые должны будут поплатиться за убийство его брата.

Беобранд не знал, что уготовил ему вирд, но умирать он пока не собирался.

 

3

Эдвина охватило беспокойство. Его воины шли маршем в течение восьми дней. Разведчики выяснили, что вражеское войско встало лагерем в неглубокой долине в области под названием Элмет.

Эдвин сидел на коне и смотрел на колонну воинов, шагающих по склону холма к его вершине – то есть туда, где сейчас находился он сам вместе с танами-всадниками. Войско, которое он собрал, было внушительным: оно насчитывало несколько сотен воинов, а значит, не уступало по численности ни одному войску, которым он когда-либо командовал. Люди откликнулись на его призыв защитить свою землю. Он знал, что они откликнутся. Альдерманы и таны в сопровождении своих гезитов и отрядов простых воинов один за другим присоединялись к ополчению, которое шагало на юг по уже потрескавшимся и теперь покрытым рытвинами дорогам, оставшимся в наследство от римлян.

Однако, глядя на свое войско в данный момент, Эдвин начал сомневаться, что оно достаточно велико. Ему ведь предстоит вступить в битву с объединенными силами Пенды и Кадваллона – то есть не с одной армией, а сразу с двумя. Кроме того, командовали этими объединенными силами два самых грозных и самых толковых правителя во всем Альбионе.

Эдвин каким-то образом чувствовал, что позади него находится гигант Басс. Перед всеми остальными танами и воинами король вел себя с нарочитой самоуверенностью, заявляя, что они непременно одержат победу и что на то есть воля Божья. Однако в общении с Бассом – преданным соратником – он не скрывал истинных чувств. В этом все равно не было смысла. Гигант Басс всегда умел безошибочно определять, в каком настроении на самом деле пребывает Эдвин. Иногда Эдвину даже казалось, что Басс способен заглянуть к нему в голову и прочесть его мысли.

– Что-то у меня дурное предчувствие насчет этой битвы, – сказал Эдвин. – Как, по-твоему, у нас есть шансы на победу?

Басс, сидевший на гнедой кобыле, отозвался не сразу: он стал обдумывать свой ответ.

Несколько лет назад они завоевали Элмет, без особого труда преодолев сопротивление местного валлийского племени. Войско этого племени представляло собой толпу косматых крестьян, среди которых было мало настоящих воинов, и для того, чтобы одержать победу над ними, Эдвину потребовалось не больше времени, чем для того, чтобы сварить в котелке яйцо. Однако сейчас сражение обещало быть куда более серьезным.

– Шансы – они всегда есть, господин, – наконец сказал Басс.

Эдвин улыбнулся. Ему, пожалуй, следовало бы предвидеть, что Басс не станет усиливать страхи короля собственными опасениями. Такое ему было несвойственно.

– А что ты думаешь насчет хода битвы? Как именно нам нужно действовать? – спросил Эдвин.

Приближались холода, и хотя этот противник представлял собой гораздо большую опасность, чем обитатели Элмета, времени на игры в кошки-мышки не оставалось. У ополчения имелось не так-то много съестных припасов, а ведь скоро начнется зима. Поэтому король решил без промедления направиться с войском туда, где располагался лагерь противника, а не пытаться занять более выгодную позицию.

Басс, поразмыслив о том положении, в котором они окажутся в Элмете, добавил:

– Это для нас не самое лучшее место, но ведь могло быть и хуже. Если разведчики говорят правду, нам придется продвигаться вверх по склону, но склон этот не очень-то крутой. Нам следует атаковать на восходе солнца, чтобы оно было у нас за спиной. Это даст нам преимущество.

– Будет ли его достаточно против объединенных сил Кадваллона и Пенды?

– Мы сильны, да и Паулин говорит, что Бог на нашей стороне.

Эдвин усмехнулся:

– Ага, Бог. Это он принесет нам победу?

Мрачное настроение короля было необоримым. Больше всего Эдвина нервировало то, что ему в предстоящей битве придется иметь дело с Кадваллоном.

Они когда-то были друг для друга как братья. Когда Эдвин находился в изгнании при дворе короля Кадвана, он подружился с юным принцем Гвинеда, и они стали неразлучны.

Каким образом Кадваллон превратился из милого юноши, с которым Эдвин охотился и играл в горах Гвинеда, в безжалостного полководца, каким он стал сейчас? На этот вопрос у Эдвина не было ответа. Любое приграничное поселение, которое захватывал Кадваллон, ждала ужасная судьба. Мужчин в нем убивали, а женщин насиловали и затем продавали в рабство. Кадваллон зачастую убивал и детей, желая истребить весь народ англов – потомков завоевателей, прибывших сюда по Северному морю и захвативших часть земель, которые, как считал Кадваллон, по праву принадлежали только его народу, то есть валлийцам.

– Победу нам принесут прочное железо, храбрость и крепкие воины, которые сомкнут свои щиты в нерушимую стену, – ответил Басс.

– Если бы только эти двое не заключили свой нечестивый союз! Ни Кадваллон, ни Пенда не осмелились бы напасть на меня в одиночку.

– Думаю, в этом-то и главная загвоздка, – сказал Басс, насмешливо поднимая бровь. – Хотя Кадваллон ненавидит вас, нашего короля, мне непонятно, как это он решился заключить союз с Пендой, который ведь не валлиец.

– Ответить на это нетрудно, – сказал Эдвин. – Его ненависть ко мне лично сильнее его неприязни ко всему народу англов. А Пенда заключит союз хоть с самим дьяволом, если это поможет ему заграбастать еще больше земли и богатств.

Некоторое время они молчали. Жеребец Эдвина вдруг резко повернул голову и попытался укусить кобылу Басса. Кобыла проворно отпрянула в сторону, едва не сбросив при этом Басса, который отнюдь не был искусным наездником. И Эдвин, и Басс тут же одновременно шлепнули своих лошадей по шее, а затем оба засмеялись. Однако смех этот был не очень-то веселым.

– Ну так что? Ты придумал какой-нибудь план ведения войны, мой старый друг? – спросил Эдвин после того, как лошади успокоились.

– Если два их войска можно как-то разъединить, нам стоит попытаться это сделать. Но я не знаю, хватит ли нам людей для того, чтобы прикрыть оба фланга. – Басс повернулся к Эдвину. На губах у гиганта появилась улыбка, а в глазах – блеск. – А вообще-то лучший план – просто перебить этих ублюдков!

Эдвин тоже улыбнулся, но легче у него на душе не стало.

* * *

В тот вечер они встали лагерем там, откуда уже виднелись вдалеке костры в стане противника. Постоянно увеличивавшееся ополчение уже приноровилось быстро разбивать лагерь при каждой остановке на ночлег, но этот вечер был особенным. Если раньше воины помоложе во время привала упражнялись с копьем и щитом, а затем садились возле больших костров, чтобы послушать рассказы воинов постарше о битвах и славе, то в этот вечер им не было дела ни до того, ни до другого. Они нервничали. Их боевой дух резко упал, и, чтобы подавить свой страх, они принялись пить. Медовуха и эль поглощались при этом в огромных количествах, и еще до наступления полуночи многие из воинов напились так, что, сами того не желая, уснули.

Беобранд пил в меру. Как только стемнело, Басс пришел туда, где сидели Беобранд с Тондберктом и другими молодыми воинами, и отвел его в сторону.

– Больше сегодня вечером не пей, Беобранд. Завтра мы начнем сражение на восходе солнца, и первыми погибнут те, кто сегодня пил больше других. Завтра твой ум должен оставаться трезвым.

– Да не слушай ты этого старого вояку, – усмехнулся Тондберкт, уже изрядно захмелевший. – А то еще все подумают, глядя, как он возится с тобой, будто он – твоя мамочка.

Все остальные засмеялись. Басс сурово посмотрел на них, а затем покачал головой и пошел прочь, не желая слушать их юношеские шуточки. Однако, прежде чем уйти, он похлопал Беобранда по руке и сказал:

– Найди меня утром. Ты будешь стоять в боевом строю рядом со мной.

– Ну, давай, Бео, – сказал Тондберкт. – Тут еще полно выпивки.

Он передал Беобранду флягу, и тот отхлебнул из нее, но совсем немного. Он решил прислушаться к словам Басса и не напиваться допьяна, каким бы настойчивым ни был Тондберкт. А уж тот – видят боги – умел уговаривать так, что было трудно ему отказать. Беобранд улыбнулся и протянул флягу с медовухой обратно Тондберкту.

Пока войско Эдвина двигалось на юг, Тондберкт стал для Беобранда ближайшим другом. По вечерам они вместе упражнялись с копьем и мечтали о том, как станут великими воинами. Почти все прочие воины тоже относились к Беобранду хорошо, уже считая его своим. Они много разговаривали и шутили во время этого похода, и иногда Беобранду даже удавалось подолгу не вспоминать свое печальное прошлое.

Он медленно огляделся по сторонам, рассматривая сидевших рядом воинов. Они все знали, что утром их ждет битва, но это их, похоже, не очень-то волновало. Однако Беобранд, решив последовать совету Басса, выпил еще совсем немного эля перед тем, как улечься спать. Заснуть оказалось не так-то просто. Ему мешал шум разговоров, однако главной причиной бессонницы было постепенно нарастающее чувство страха, от которого урчало в желудке. К страху примешивалось и волнение совсем иного рода.

Что принесет ему следующий день? Одержат ли они победу? Прославит ли он свое имя?

Окажется ли он достойным памяти Окты?

Он завернулся поплотнее в свой плащ, пытаясь защититься от ночной прохлады, но все равно продолжал дрожать. На передний план в его сознании выдвинулась одна мысль, вытеснившая все остальные.

Возможно, завтра он встретится с Октой в потустороннем мире.

* * *

Басс разбудил Беобранда на следующий день еще до рассвета. Воины вокруг них уже вовсю готовились к битве. Многие из них блевали на землю, покрывая территорию лагеря дымящимися лужицами. Басс протянул Беобранду копье и проверил, правильно ли он держит щит. Сам Басс облачился во все свои доспехи и в темноте напоминал гигантского воина из легенд, рассказываемых бардами.

– Возьми вот это. – Басс протянул Беобранду сакс. Он был коротким, чуть больше обычного ножа, с простенькой костяной рукояткой. Заостренный лишь с одной стороны клинок поблескивал так, как всегда блестит хорошо выкованный металл. – Он выглядит не очень внушительно, но это хороший клинок, и он долго остается острым. Когда мы подойдем к ним вплотную, ты и сам поймешь, что от этого оружия в ближнем бою больше толку, чем от копья. Этот клинок дал мне твой брат, и он мне послужил неплохо. Окте наверняка захотелось бы, чтобы он оказался у тебя.

Беобранд поблагодарил Басса, и они двинулись к краю лагеря. Там уже выстраивались в боевой порядок воины, образуя стену из щитов. Эдвин последовал совету Басса и расположил свою армию к востоку от объединенного войска мерсийцев и валлийцев, чтобы солнце светило в глаза врагам, когда воины Эдвина пойдут в атаку.

Подойдя к центру шеренги, Беобранд увидел, что там стоят Эдвин и Осфрит – облаченные в доспехи, приготовившиеся к битве и, похоже, весьма уверенные в себе. Рядом с ними стояли их гезиты. Воины расступились и позволили Бассу и Беобранду занять свои места среди них.

Беобранд бросил взгляд вдоль шеренги. Копья смотрели своими смертоносными остриями вверх и чем-то напоминали зимние деревья, с которых опала листва. Доспехи и оружие позвякивали. Где-то засмеялся один воин. Низкорослый жилистый мужчина, стоящий слева от Беобранда, медленно водил камнем вдоль лезвия своего сакса, издавая скрежет. Все тело Беобранда задрожало. Он почувствовал, как в его груди сильно забилось сердце.

Басс спокойно сказал ему:

– Не нервничай, Беобранд. Это твоя первая битва, и тебе, конечно же, не хочется в ней погибнуть, а потому послушай меня. – Басс снял свой шлем, и Беобранд различил в полумраке шрам над его левым глазом. – Применяй то, чему я тебя научил. Если ты будешь держаться меня, с тобой все будет в порядке. И запомни: если я собью вниз один из щитов, тут же бросайся вперед и проткни копьем того ублюдка, который его держал.

Беобранд кивнул и перевел взгляд на врага. Воины Кадваллона и Пенды уже заметили, что нортумбрийцы готовятся к битве, а потому тоже стали выстраиваться в боевой порядок, образуя стену из щитов. Пока что они стояли неровной шеренгой на вершине небольшой возвышенности, и небо за ними имело темно-фиолетовый цвет. Местность между противниками была плоской и болотистой. Примерно в центре вражеской шеренги Беобранд различил штандарт, к древку которого была прикреплена голова волка и несколько волчьих хвостов. Чуть левее он увидел еще один штандарт, украшенный человеческим черепом и поперечиной, с которой, похоже, свисали человеческие скальпы. Люди возле этих штандартов поднимали с земли копья и щиты. Они готовились к битве. Готовились убивать.

От костров, горящих позади них, поднимался дым, который смешивался со стелющимся над землей туманом.

А может, один из этих воинов, которых он сейчас видит в предрассветных сумерках, вскоре его убьет? Беобранда вдруг затошнило, и он стал дышать широко раскрытым ртом, пытаясь успокоить желудок. А еще он закрыл глаза и прислонился головой к ясеневому древку своего копья.

Перед мысленным взором Беобранда замелькали фрагменты того, что произошло с ним за последние шесть месяцев. Он увидел, как маленькое тело Эдиты, завернутое в саван, опускают в вырытую для нее могилу. Увидел, как Реда – милая Реда, – вся осунувшаяся, смотрит ему в лицо, а он тем временем вытирает ее горячий лоб прохладной тряпкой. Она пыталась улыбаться ему даже тогда. Он увидел, как мать, лежа на набитом соломой тюфяке и обливаясь потом из-за терзающего ее жара, тянется к нему, затем сжимает его ладонь с силой, которой трудно было ожидать от умирающей.

«Не оставайся здесь, Беобранд! – прошептала она. – Здесь тебя уже ничто не держит. Я знаю, что тебе хочется уехать, хочется разыскать брата. Сын мой, ты родился для великих дел, а не для того, чтобы пахать землю». Она закрыла глаза. Ее дыхание было таким тихим, что он решил, будто ее дух уже покинул тело.

Однако затем ее глаза снова открылись, и она, собрав остатки сил, произнесла свои последние слова:

«Ты… не… сын… своего… отца…»

Что она имела в виду? Этого он никогда не узнает. Жизнь покинула ее с последним вздохом. А кости его отца сейчас лежат в обгоревших обломках их сожженного дома.

– Проснись, парень!

Сердитый голос Басса вернул Беобранда к действительности. К предстоящей битве. Битве, в которой либо убьешь ты, либо убьют тебя.

Его мечты, разделяемые Октой и поощряемые Селуином, привели его к этому моменту. Прислушавшись к словам умирающей матери, он уехал из Хите. Перед этим произошла его последняя стычка с отцом. И теперь он, Беобранд, уже больше не был юношей-крестьянином. Он стал воином в дружине Эдвина, короля Нортумбрии.

Он бросил взгляд на Басса, и этот гигант улыбнулся ему, обнажив зубы.

* * *

Солнце еще только поднималось из-за деревьев, освещая поле битвы бледным сиянием. От нортумбрийских воинов падали на землю длинные тени.

– Внемлите мне, соотечественники! – крикнул Эдвин. – Для нас настал момент истины. Вы отозвались на мой призыв явиться в ополчение и стоите сейчас щит к щиту рядом со своими соплеменниками, чтобы оборонять землю, которая принадлежит вам по праву крови… Я – Эдвин, сын Эллы, прямого потомка Вотана. В моих венах течет кровь старых богов, да и новый Бог – Христос – на нашей стороне. Паулин благословил нас от Его имени, и я пообещал воздвигнуть в Его честь большой храм, если Он дарует нам победу… Нас сегодня не смогут одолеть. Мы вместе отправим этих язычников в преисподнюю, где им и место… Я утолю жажду своего меча кровью этих валлийцев и мерсийцев. – Он взмахнул над головой своим красивым мечом. Клинок сверкнул в тусклом солнечном свете. – Возьмитесь за оружие вместе со мной. Применяйте его с хитростью и силой… Убейте их всех! Атакуйте их прямо сейчас и убейте их всех до последнего!

– За Эдвина! – громко рявкнуло в ответ войско, и Беобранд при этом крикнул ничуть не тише, чем те, кто стоял рядом с ним.

Воины, сохраняя образованную из щитов стену, устремилась вперед, на врага. Беобранд почувствовал на бегу, что его щит то и дело бьется краем о щит воина, находящегося слева от него. Он старался бежать строго вровень с остальными и держать щит в правильном положении. Ему даже не верилось, что все это происходит на самом деле: то, о чем он когда-то мечтал, превратилось в реальность. А затем у него уже не осталось времени на то, чтобы предаваться размышлениям. Воины, окружавшие его, с грозными криками дружно метнули во врага свои дротики. Противник ответил тем же. У Беобранда не было дротика, и ему оставалось лишь смотреть на то, как это легкое метательное оружие замелькало на фоне неба. В верхней части траектории дротики с обеих сторон на мгновение смешались в одну большую тучу, а затем Беобранд увидел, как блеснул отполированный наконечник дротика, летящего по наклонной траектории прямо в него.

Беобранд, продолжая бежать, поднял щит над головой. Что-то с силой ткнулось в край щита, но сам Беобранд при этом не пострадал. Воин слева от него вскрикнул, потерял равновесие и упал. Беобранд успел на бегу заметить, как в правую ногу этого воина – чуть повыше колена – вонзился дротик. Беобранд устремил взор вперед: до врага оставались считанные шаги.

Две стены из щитов с грохотом столкнулись друг с другом – так, как сталкиваются волна и прибрежная скала. Беобранд затем отпрянул немного назад и попытался найти незащищенное место у находящегося прямо перед ним вражеского воина, но тут же понял, что совершил ошибку. Его противник – крепко сложенный рыжебородый валлиец с кожаным шлемом на голове – воспользовался тем, что Беобранд отпрянул, и резко рванулся вперед, наваливаясь на него. Беобранд потерял равновесие и шлепнулся навзничь на влажную землю. Валлийский воин, усмехнувшись тому, как легко пробил брешь во вражеской стене из щитов, замахнулся копьем, чтобы нанести смертельный удар. Беобранд поспешно попытался встать, но валлиец действовал слишком быстро для того, чтобы он успел подняться.

Однако в тот момент, когда острие копья уже устремилось к ничем не защищенной груди Беобранда, Басс резко повернулся к нему и отбил копье валлийца в сторону ударом собственного копья с зазубренным наконечником. Его удар был таким сильным, что копье валлийца выскочило у того из рук и, не причинив никакого вреда, упало на землю рядом с Беобрандом.

Затем Басс – отработанным движением и с невероятной проворностью – вонзил свое копье в деревянный щит валлийца. Зазубренный наконечник застрял в щите, и Басс, резко надавив почти всем весом своего тела на древко копья, заставил валлийца поневоле опустить щит.

– Ну же, парень! – крикнул Басс, пытаясь удержать в руках древко копья и уклониться при этом от удара меча, который валлиец уже вытащил из ножен.

Беобранд вскочил, схватил свое копье и, издав боевой клич – который утонул в общем шуме битвы, – нанес удар по валлийцу, целясь в живот. Противник попытался отразить атаку, однако сумел поднять свой – удерживаемый копьем Басса – щит лишь так, что копье направилось в его открытое лицо. Острие копья, удар которого Беобранд усилил всем весом своего тела, чиркнуло по правой скуле валлийца и пронзило его глаз. Валлиец тут же рухнул наземь, и тяжесть его тела, увлекающего за собой копье Беобранда, заставила того потерять равновесие и повалиться сверху на содрогающегося поверженного противника.

Вокруг Беобранда раздавались крики воинов и лязг металла, похожий на звук молота, бьющего по наковальне. Беобранд попытался вытащить наконечник копья из глазницы убитого воина, но тот засел крепко. Беобранд, безуспешно дернув пару раз, затем вспомнил о саксе, который дал ему Басс. Он вытащил клинок из ножен. Рукоять сакса была очень удобной, и Беобранд, сжав ее, устремился в брешь, образовавшуюся в стене из щитов. Он только что одолел вражеского воина, сумел с ним справиться, а потому его страх перед врагом исчез, как исчезает утренняя роса под лучами солнца. Шум битвы уже не казался ему таким ошеломляющим, и он стал действовать хладнокровно.

Теперь перед ним оказался кривозубый воин с налитыми кровью глазами, который заслонялся щитом и выглядывал из-за его верхнего края. Беобранд проворно нанес удар саксом поверх этого щита и вонзил его острие в горло врага. Басс что-то грозно кричал рядом с Беобрандом, нанося удары мечом по вражеским щитам, от которых разлетались во все стороны щепки и труха. Нортумбрийцы, сохраняя строй стены из щитов, постепенно продвигались вперед. Какой-то поверженный воин схватил Беобранда за ногу. Был ли это свой или чужой – Беобранд не знал и даже не хотел знать. Его охватил боевой пыл, и у него не было времени заботиться о раненых. Он, наступив на пальцы этого человека и почувствовав, как они хрустнули под его ногой, выдвинул щит вперед, чтобы встретить следующего противника.

Вражеская стена из щитов раздвинулась, и перед Беобрандом появился седовласый мужчина, облаченный в красивую чешуйчатую кольчугу. Он махал обагренным кровью мечом, и перед его ногами лежало несколько трупов. Беобранд совсем не думал сейчас об угрожающих ему опасностях. Он, увидев разрыв во вражеской шеренге, сделал шаг вперед, чтобы вклиниться в него. Седовласый воин, судя по выражению его лица, удивился и даже расстроился, поняв, что к нему направляется всего лишь какой-то юноша без доспехов, с поврежденным щитом и вооруженный только коротким саксом.

Что-то в суровых чертах этого угрюмого седовласого воина охладило боевой пыл, охвативший Беобранда и заставивший его позабыть об осторожности. Он огляделся, чтобы посмотреть, где находятся Басс и другие нортумбрийцы, которые помогли бы ему справиться с этим могучим воином. Слишком поздно он заметил, что оказался отрезанным от своей стены из щитов. Ход битвы изменился, и мерсийцы с валлийцами охватили нортумбрийцев с флангов. Войско Эдвина отступило назад, к своему лагерю, оставив Беобранда одного среди врагов.

 

4

Со всех сторон его окружала смерть.

Вопли умирающих и лязг оружия сливались в чудовищный гул.

Над полем битвы уже висел зловонный запах трупов, в котором чувствовалась горечь поражения.

Хладнокровие, которое позволило Беобранду чувствовать себя уверенно на поле битвы, покинуло его так же быстро, как и появилось.

Беобранд уже вот-вот должен был вступить в схватку с седовласым воином. Его ноги стали тяжелыми и неуклюжими. К горлу подкатила тошнота. Седовласый воин устремился вниз по склону прямо к нему. Беобранд с угрожающим видом приподнял щит и сакс.

Угрюмый воин махнул мечом и без особого труда вышиб сакс из руки Беобранда. Беобранд отступил назад и попытался прикрыться щитом, но не сумел. Он совсем обессилел. Правая рука все еще дрожала после удара мечом, выбившего из нее сакс. Щит в левой руке теперь казался Беобранду непомерно тяжелым – как будто кто-то невидимый тянул его вниз.

Взглянув в суровые серые глаза противника, он в полной мере осознал, что сейчас умрет. Однако где-то внутри него вдруг вспыхнула некая искра. Если его судьба заключалась в том, чтобы умереть именно сегодня, он по крайней мере умрет как воин, то есть сражаясь. Он не станет дрожать от страха и вопить, словно женщина.

Беобранд быстро поднял с земли оброненное кем-то копье и, выпрямившись, расправил плечи. Он не сдастся без боя. Этот старый воин пожалеет о том, что напал на Беобранда, сына Гримгунди.

Издав грозный крик, в котором прозвучал вызов самим богам, отнявшим у него так много, Беобранд бросился на врага. В спешке он слишком поздно отреагировал на то, что старый воин проворно отступил в сторону. Беобранд споткнулся и упал на четвереньки. Он попытался встать, удерживая в руке щит, но у него ничего не получилось. Этот щит из древесины липы оказался чересчур тяжелым. А он, Беобранд, – чересчур нерасторопным.

Прежде чем он смог подняться на ноги, он почувствовал, как его с силой ударили по виску.

Едва не потеряв сознание, он повалился назад, на труп кривозубого воина.

Чувствуя, что уже не может двигаться, он посмотрел на небо. В нем кружили вороны, терпеливо дожидающиеся, когда они смогут полакомиться мертвечиной. Стоны умирающих и шум битвы становились все более громкими в ушах Беобранда, превращаясь в один сплошной гул. Серые тучи, плывущие по небу, приобрели кровавый оттенок.

Он всячески старался не потерять сознание. Его мысли путались. Взор затуманился. Так вот какая она, смерть. Сознание Беобранда постепенно угасало.

Ему вспомнился брат Окта. Они скоро увидятся.

* * *

Беобранд пришел в себя из-за того, что кто-то громко смеялся. Нечеткие и далекие голоса пели какую-то непристойную песню. Еще дальше кто-то визжал. Он почувствовал, как на лицо льется прохладная вода. Голова болела, а еще он ощущал острую боль в груди при каждом вдохе и выдохе. Он попытался открыть глаза, но обнаружил, что левое веко его не слушается. Правым глазом он увидел, что небо темнеет и что вода, падающая ему на лицо, – это дождь.

Он не смог даже пошевелить руками. Приподняв голову, он попытался рассмотреть, что не позволяет им двигаться, и тут же понял, почему его терзает острая боль в груди. На нем лежал лицом вниз какой-то воин. Острый выступ его щита упирался в ребра Беобранда, и вес тела мертвеца давил на него. Голова воина была разбита и представляла собой месиво из засохшей крови, костей и блеклых волос. От жуткого запаха лежащих вокруг трупов Беобранда едва не начало тошнить.

Голова закружилась, и он опустил ее обратно на землю. Покосившись в ту сторону, откуда раздавались голоса, он смог различить только силуэты людей, собравшихся возле большого костра. Рядом с костром также виднелся штандарт Пенды с головой волка и штандарт Кадваллона с человеческим черепом. Значит, Эдвин потерпел в этой битве поражение.

А он, Беобранд, остался в живых, хотя ему следовало умереть с честью. Это ведь долг воина – погибнуть вместе со своим господином. Однако сейчас идея смерти в бою казалась уже не такой возвышенной, как сегодня утром. Он ведь уже видел такую смерть собственными глазами и сам убил двух человек. Видел, как жизнь тускнеет в их глазах. Слышал громкие стоны раненых. Ощущал запах крови и внутренностей, вывалившихся из вспоротых животов. И вот сейчас он лежит здесь, перепачканный кровью – и своей собственной, и кровью других людей. Развеялись мечты, родившиеся тогда, когда он слушал рассказы Селуина и пил медовуху. В действительности же о том, с чем сталкиваются воины во время битвы, красивых песней не сложишь. Беобранд осознавал, что ему очень повезло остаться в живых и что ему придется вести себя очень осторожно, если он хочет дожить до утра. Когда люди Пенды и Кадваллона его обнаружат, ему придет конец.

Беобранд был уверен в том, что не сможет двигаться очень быстро, – не говоря уже о том, чтобы сражаться. Он решил, что дождется темноты и затем попытается подняться. Если ему повезет, вражеские воины так увлекутся празднованием победы, что не станут искать выживших среди тел поверженных врагов.

Готовясь к тому, чтобы потихонечку улизнуть с этого поля, он начал медленно двигать руками и ногами и расслаблять мускулы, занемевшие от неподвижности. Дождь усилился, и вскоре одежда Беобранда промокла насквозь.

К тому времени, когда стало уже достаточно темно для того, чтобы передвигаться незамеченным, Беобранд уже вовсю дрожал от холода и не мог подавить эту дрожь. Он осторожно выполз из-под трупа, который частично скрывал его от посторонних взглядов. Боль в ребрах усилилась, и он кусал себе губы, чтобы не застонать. Теперь он лежал рядом с трупом вражеского воина на влажной земле и пытался заставить себя встать. Он осторожно прикоснулся к левому глазу, полагая, что ресницы склеились из-за застывшей на них крови. Левая сторона его головы раскалывалась от боли, а глаз заплыл, распух, и при прикосновении к нему становилось больно. Более того, он никак не хотел открываться. Неудивительно, что его, Беобранда, приняли за мертвого и не стали трогать. Его лицо, наверное, выглядело ужасно.

Он осторожно приподнялся и сел. У него сразу же закружилась голова, а в груди он почувствовал такую острую боль, что его взор затуманился. Дыхание стало прерывистым, и ему показалось, что подняться он не сможет.

«Если я не встану, можно считать, что я уже мертв», – подумал Беобранд.

Почувствовав под ладонью влажное твердое древко копья, он схватил его. Опираясь на копье, как на посох, он в конце концов сумел выпрямиться, но это усилие вызвало у него тошноту и новый приступ головокружения. Он постоял несколько секунд, тяжело дыша и чувствуя в темноте, как его поливает дождь. Ему было очень холодно, и он весь дрожал, стараясь, чтобы зубы не застучали. Он не имел ни малейшего представления, куда может направиться в подобном состоянии, однако было очевидно, что первым делом нужно убраться подальше от вражеского лагеря.

Он уже собрался сделать первый шаг, когда понял, что доносящиеся до него голоса стали громкими и злыми. Враги находились совсем недалеко, и только темнота да дождь позволяли ему оставаться незамеченным. Он замер и даже попытался затаить дыхание. Голоса чуть поутихли. Беобранд теперь, однако, уже не мог определить, с какой стороны они доносятся. И тут вдруг он услышал, как люди разговаривают громким шепотом прямо рядом с ним.

– А я тебе говорю, что увидел это первым! И я придумал, что это нужно забрать! – Этот голос был сердитым, но при этом жалобным.

– Но ты уже заграбастал ту застежку для плаща. Это несправедливо, и ты это знаешь. Если бы нам не приходилось таиться, я сломал бы тебе челюсть, ты, сукин сын! – Второй голос был более зычным и мелодичным, но его обладатель, похоже, не на шутку рассвирепел.

Беобранд продолжал стоять неподвижно. Он слышал, как эти двое шептались, когда проходили мимо, но уже не смог разобрать, что они еще друг другу говорили. Когда их голоса совсем стихли, он подождал несколько секунд и затем двинулся прочь от вражеского лагеря – то есть в сторону, противоположную тому направлению, куда пошли эти двое. Он вспомнил, что эта болотистая местность переходит в вересковую пустошь всего лишь в нескольких сотнях шагов от него, там, куда, по его мнению, он сейчас шел. Ему также вспомнился лесок на вершине покрытого вереском холма. Он решил поискать убежище среди деревьев.

Чтобы дойти до них, ему понадобилось довольно много времени. Дождь прекратился, и тучи начали рассеиваться. Холодный северный ветер ворошил вереск и листья дубов. Беобранд поначалу надеялся, что благодаря ходьбе стихнет боль в груди и прояснится сознание, но этого не произошло. Его голова кружилась при каждом шаге, а в груди возникло такое ощущение, будто кто-то вонзал ему нож между ребер при каждом вдохе. Однако он продолжал идти вперед. Становилось все холоднее, причем довольно быстро, да еще и ветер охлаждал его мокрую одежду. Если он остановится и ляжет на землю здесь, прямо посреди поля, без костра и какого-либо укрытия, он ночью наверняка замерзнет и умрет. Поэтому он шел вперед в темноте к спасительному лесу.

Среди стволов дубов и ясеней Беобранду показалось, что стало теплее. А еще ему показалось, что лес ласковым шепотом приглашает его лечь и отдохнуть. Его сознание поплыло. Беобранд подумал об Окте. Он не видел своего брата более трех лет и не увидит его, пока не попадет в потусторонний мир. Перед его мысленным взором появился четкий образ лица Окты. Брат улыбнулся и поманил Беобранда пальцем.

Затем стали появляться другие лица. Мать. Эдита. Реда. Отец. Все они уже умерли.

Он продолжал идти по лесу. Еще не затуманившаяся часть его сознания гнала его вперед, прочь от поля битвы. Прочь от смерти.

Он пытался удрать от смерти вот уже несколько месяцев. Возможно, его судьба такова, что смерть его уже вот-вот догонит.

Шагая вперед и цепляясь при этом то за один ствол, то за другой, он уже не понимал, куда направляется. Единственное, что он знал, – это то, что нельзя останавливаться.

Его мысли обратились к событиям последних нескольких дней. Он за эти дни многое узнал, завел новых друзей… А еще он многое потерял. Что произошло с Тондберктом, когда столкнулись две стены из щитов? Сумел ли Басс в этой битве остаться в живых?

Сам не осознавая, что делает, Беобранд сел на землю и прислонился спиной к узловатому стволу старого дуба. Его взор затуманился, и на него нахлынули воспоминания, от которых он еще совсем недавно пытался избавиться.

Он увидел мысленным взором дым с мелькающими в нем искрами, который поднимался в ночное небо и уносил с собой дух отца. Пламя очень быстро распространилось по сухой соломе дома. Деревянные балки стонали и охали. Жар пламени вскоре стал таким невыносимым, что Беобранду пришлось отвернуться от пылающего строения. Он тогда повернулся спиной к нему – и к своему прошлому – и направился к берегу, чтобы найти судно, которое увезет его на север, к будущему…

Когда от боли в ранах его сознание стало погружаться в темноту, он услышал шепот матери: «Ты… не… сын… своего… отца…»

Позднее, в самый тихий и темный период ночи, рядышком прошмыгнул барсук. Он понюхал человека, свернувшегося клубком возле покрытого мхом дерева, и затем снова пошел своей дорогой.

Больше ни одно живое существо не подходило к раненому воину до самого рассвета.

 

5

Для Кенреда это был плохой день. Проснувшись утром, он обнаружил, что проспал и пропустил ночную молитву. Аббат Фергас в качестве наказания заставил Кенреда скрести пол часовни перед утренней молитвой. После этого в течение всего дня одна неприятность сменяла другую.

На утренней молитве он забыл слова, и аббат Фергас сердито посмотрел на него. С того времени, как Кенред осиротел два года назад, он находился в этом монастыре – Энгельминстере. Он изо всех сил старался хорошо учиться, но отнюдь не был лучшим учеником. Аббат Фергас гораздо чаще сердито смотрел на него, чем ему, Кенреду, хотелось бы. И за этими взглядами обычно следовало суровое наказание. Сегодняшний день не стал исключением, и после утренней молитвы Фергас, ковыляя, подошел к Кенреду.

– Поразмыслишь над молитвой, слова которой забыл, когда будешь носить хворост. Ты сможешь поесть только после того, как натаскаешь сорок больших вязанок.

Кенред сумел удержаться от того, чтобы сказать в ответ что-нибудь дерзкое. Он уже знал, что такие ответы на выговоры аббата Фергаса только сделают наказание еще более суровым.

– Хорошо, отец, – покорно произнес Кенред, но когда аббат отвернулся, по щекам подростка едва не покатились слезы. У него ведь уйдет целая вечность на то, чтобы собрать так много хвороста, а он уже сильно проголодался.

Когда он отправился в лес, его настроение только ухудшилось. Шел сильный дождь, и земля порядком размокла. Вскоре и Кенред, и ослик, тянущий маленькую тележку, выпачкались в грязи. Они, тяжело дыша, с трудом продвигались вверх по склону к лесу, нависавшему над Энгельминстером.

К тому времени, когда они достигли края леса, небо на востоке уже становилось водянисто-серым. Дождь прекратился, но тяжелые тучи все еще висели в небе. Было похоже, что снова начнется дождь – еще до того, как он закончит собирать хворост. Кенред, однако, радовался уже тому, что наконец-то наступил рассвет: ему не очень-то хотелось заходить в лес в ночной темноте. Но даже и сейчас совсем немного света пробивалось сквозь дождевые тучи, и еще меньше – сквозь листву.

Кенред засомневался. Люди рассказывали всякие истории про призраков и эльфов, которых якобы видели в лесу. Аббат Фергас говорил ему, что не следует бояться злых духов, ибо Бог присмотрит за ним и защитит. Аббату было легко так говорить: он ведь никогда не ходил в лес в одиночку, чтобы собирать хворост во время дождя.

Кенред пытался не бояться, но все равно представлял себе злобных существ, притаившихся где-то там, в лесу, где их не видно. Стволы деревьев в тусклом свете имели серый цвет, похожий на цвет мертвой плоти. Дождевая вода капала с ветвей, и звук, с которым она падала на поверхность луж, казалось, отдавался в лесу еле слышным, но жутким эхом. Кенред начал читать тихим шепотом «Отче наш». Он не мог вернуться с пустыми руками только потому, что ему тут стало страшно. Его ведь тогда подвергнут телесному наказанию – не только за то, что он не принес хворост, но и за слабость веры.

Он стал медленно продвигаться в мрачную глубину леса по направлению к той поляне, где монахи рубили деревья на дрова и собирали хворост. После того, как он преодолел совсем небольшое расстояние, ослик вдруг резко остановился. Кенред потянул за его упряжь, но ослик почему-то отказывался идти вперед. Более того, он испуганно опустил уши, его ноздри раздувались. Кенред ласково погладил ослика по шее, пытаясь его успокоить. Однако страх, охвативший это животное, передался и самому Кенреду, и он стал нервно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что же так сильно напугало ослика. Ему показалось, что среди деревьев что-то блеснуло. Он подошел поближе к этому месту, затаив дыхание. Ослик, мелко дрожа, так и стоял там, где его оставил Кенред.

Когда Кенред подошел довольно близко к предмету, блеснувшему среди деревьев, он услышал какие-то звуки. Кенред остановился и, прислушавшись, различил тихий стон. Возможно, это был даже не стон, а просто приглушенное бормотание, но Кенред не мог определить этого наверняка. Он вдруг заметил, что сильно дрожит, и не сумел подавить эту дрожь. Что же это были за звуки? Наверное, это эльф налагал на него, Кенреда, проклятие или же какой-то злой дух обращался с заклинанием к более сильным богам леса. Кенред едва не бросился наутек, когда вдруг та его часть, которой мерещились в каждой тени призраки и эльфы, проиграла схватку с той его частью, которая не могла смириться с мыслью, что он не выяснит, в чем дело. Его живое воображение проиграло ненасытному любопытству.

Все еще дрожа и приготовившись немедленно броситься наутек в том случае, если наихудшие опасения вдруг подтвердятся, Кенред выглянул из-за дерева, отделявшего его от того существа, которое издавало звуки в темноте.

Поначалу он различил в тусклом свете лишь какую-то темную глыбу у ствола одного из деревьев. Однако затем, вглядевшись, он смог рассмотреть детали. Блестящим предметом, который он заметил чуть раньше, был листообразный наконечник копья, прислоненного к дереву. Глыбой оказалось тело человека, свернувшегося клубком и прикрытого круглым щитом, выпуклость в центре которого даже в темноте казалась темным пятном. Кенреду удалось различить слова в тех звуках, которые издавал этот воин. Слова эти были бессвязными, и Кенред подумал, что человек, наверное, разговаривает во сне. Воин неожиданно вскрикнул, перевернулся на бок и замер.

Кенред невольно сплюнул, чтобы отогнать злых духов, и лишь затем поспешно перекрестился. Ему было трудно избавиться от старых обычаев, пусть даже аббат Фергас и многократно наказывал его за языческие привычки.

Кенред стал ждать. Поскольку воин продолжал лежать неподвижно, Кенред решил подойти к нему поближе. Он сделал несколько осторожных шагов, немного опасаясь, как бы этот незнакомец не вскочил и не набросился на него. Однако чем ближе он подходил к лежащему на земле воину, тем тверже становилась его уверенность в том, что такого не произойдет. Этот человек, похоже, не просто спал – он был без сознания. Еще несколько шагов – и Кенред окончательно уверился в том, что этот воин не причинит ему никакого вреда. Дыхание у незнакомца было неглубоким и прерывистым, а его лицо выглядело как месиво из застывшей грязи и засохшей крови. Его левый глаз сильно распух, будто какая-то птица отложила яйцо в эту глазницу. На левом виске виднелась глубокая рана. Выпуклость в центре щита, которая поначалу показалась Кенреду ржавой и тусклой, была в действительности вымазана какой-то темной жидкостью, теперь уже засохшей и превратившейся в корочку. Была ли эта жидкость кровью самого воина или же кровью его врага – этого Кенред не знал.

Если не обращать внимания на щит и копье, немногое говорило о том, что этот человек является воином. Ну разве что его телосложение: он был высоким и широкоплечим. А вот его одежда – простенькая рубаха и штаны – скорее принадлежала простолюдину, а не тану.

Ослик, внезапно зашевелившись позади Кенреда, заставил его вздрогнуть. Ему нужно было принять решение, как следует поступить. Он мог побежать в монастырь и рассказать аббату Фергасу о своей находке. Это был самый простой вариант, позволявший Кенреду побыстрее покинуть это место, где ему, возможно, угрожала какая-то опасность. Однако этот незнакомец, несомненно, был тяжело ранен. Если Кенред сейчас пойдет в монастырь и оставит этого человека лежать на сырой земле, да еще и на утреннем холоде, то воину наверняка станет еще хуже. Он, возможно, даже умрет. Монах Себби умер в прошлом месяце от лихорадки, и при этом он не выглядел перед смертью так ужасно, как этот раненый воин. Однако что будет, если этот человек поправится и затем причинит обитателям монастыря какой-то вред? Кенред тяжело вздохнул. Этот незнакомец был воином и, судя по его телосложению, достаточно сильным человеком, так что он сможет причинить немало вреда, будучи живым и здоровым.

Затем Кенреду вспомнилась рассказанная Иисусом притча о самаритянине, который помог незнакомцу. Не имело значения, кто он такой, этот человек. Он нуждался в помощи, и Бог решил дать Кенреду такую возможность. Кенред, возможно, проспал и забыл слова молитвы, но в этом испытании он проявит себя хорошо.

Кенред со вновь обретенной решительностью подошел к раненому воину и попытался его поднять. Он не смог даже сдвинуть его с места, зато после нескольких попыток правый глаз воина приоткрылся. Во взгляде его чувствовались боль и отчаяние.

– Я не могу тебя поднять, – сказал Кенред, надеясь, что незнакомец поймет его слова. – Тебе придется приложить усилие.

Воин ничего не ответил, а лишь закрыл глаз и вздохнул. Кенред подумал, что он опять впал в бессознательное состояние, но несколькими мгновениями позже воин схватился за руку Кенреда.

При помощи Кенреда незнакомцу с большим трудом удалось встать. Его мучила сильная боль, и он налег Кенреду на плечо. Кенред кое-как довел его до повозки, и воин грузно повалился на нее. Силы у него, видимо, полностью иссякли, и он даже не застонал, когда Кенред принялся укладывать в повозку его ноги.

* * *

Беобранд просыпался постепенно.

В последнее время он при этом почти всегда чувствовал себя отвратительно, и сегодняшний день не стал исключением.

Он ощутил, как на лицо что-то давит. В груди он тоже испытывал какое-то стеснение, и в ней возникала боль при каждом вдохе и выдохе. Беобранд попытался открыть глаза, но понял: что-то мешает ему это сделать. Он поднес руку к лицу и нащупал влажную повязку, закрывавшую оба глаза. Когда его пальцы надавили на нее слева, левый глаз и всю голову пронзила острая боль. Беобранд осторожно попытался снять повязку, но встревоженный голос откуда-то из темноты его остановил:

– Не снимай ее! Альрик говорит, что ты ослепнешь, если сделаешь это.

Беобранд поспешно убрал руку и вытянул ее вдоль тела: ему отнюдь не хотелось стать слепым. Голос, который он только что услышал, был тоненьким, как у мальчика.

– Кто ты? И где я? – спросил Беобранд.

Из-за того, что в горле пересохло, его собственный голос прозвучал, как карканье вороны.

– Вот, выпей воды, – сказал в ответ мальчик, и Беобранд почувствовал, как его голову приподняла чья-то рука, а в губы уперся край чаши.

Он выпил немного прохладной воды, а затем опустил голову на набитый соломой тюфяк. Во всяком случае, ему показалось, что он лежит именно на таком тюфяке.

– Спасибо, – сказал Беобранд, а затем снова спросил: – Где я?

– В Энгельминстере. Я нашел тебя в лесу – нашел скорее мертвым, чем живым. Меня зовут Кенред.

– А сколько времени я проспал?

– Три дня. Жар у тебя спал вчера, и Альрик сказал, что ты, возможно, выживешь, если будет на то воля Божья. Я молился за тебя каждый день – как велел мне это делать аббат Фергас.

Кенред, похоже, был доволен собой.

– Спасибо.

– А на чьей стороне ты был в той битве? На стороне Эдвина?

– Это и так должно быть понятно… – с сарказмом в голосе ответил Беобранд, чувствуя в теле слабость, а в душе пустоту. – Можно мне чего-нибудь поесть?

– Конечно. Извини, – пролепетал Кенред. – Я принесу тебе бульона.

Беобранд услышал, как мальчик встал, сделал несколько шагов в сторону и затем остановился.

– Как тебя зовут? – донесся до Беобранда голос Кенреда.

– Беобранд, сын Гримгунди.

Стало тихо, а затем Беобранд услышал, как Кенред вышел из помещения.

Беобранд остался наедине с собой. Он не мог здесь осмотреться, а потому заглянул внутрь себя.

Куда он теперь отправится? Он теперь слепой? Его душу заполнило отчаяние – черное, как зимняя ночь. Почему он не умер? Жить калекой, надеясь лишь на то, что кто-то из сострадания накормит и приютит его – это ведь даже хуже, чем смерть. Ну почему Окта погиб и оставил его в этом северном королевстве одного? Беобранд вспомнил отца и пылающий дом там, в Хите. Может, он, Беобранд, своими поступками так разозлил богов, что они решили превратить его в живой труп? Неужели в этом заключается его вирд?

Он услышал, как кто-то вошел в помещение. Голос Кенреда вернул его к более насущным проблемам – в том числе и к неприятной пустоте в желудке.

Кенред помог ему приподняться и прислониться спиной к стене, возле которой он лежал на тюфяке. Боль, вызванная этими движениями, заставила Беобранда вскрикнуть.

– У тебя переломаны ребра, – пояснил Кенред, – но они плотно обмотаны и должны зажить.

После того как Беобранд просидел какое-то время неподвижно, боль прошла. Кенред поднес к нему чашу с теплым бульоном и стал кормить его с ложки.

При этом Кенред без умолку болтал. Беобранду, впрочем, даже нравилось его слушать. Голос у Кенреда был приятным и сильным, и хотя Кенред говорил обо всем с мальчишеским энтузиазмом, он отнюдь не тараторил. Беобранд чувствовал по высказываниям этого мальчика, что тот совсем не глуп, и ему нравилось, что рассказы Кенреда о причудах тех или иных монахов и прочих местных обитателей отвлекают его от собственных мрачных мыслей.

Разделавшись с бульоном, Беобранд спросил, к чему привела произошедшая в Элмете битва.

– Я мало что знаю об этом, – ответил Кенред. – Вчера сюда заглядывал один торговец. Он сказал, что вроде бы Эдвина и его сына убили. Большинство его воинов тоже погибли.

– А выжившие из нортумбрийского войска пришли сюда? – спросил Беобранд.

– Нет, только ты один.

Беобранд задался мыслью, что же произошло с его новыми друзьями. Басс казался ему непобедимым воином… Однако Эдвин тоже казался непобедимым, но, тем не менее, король пал на поле битвы. Тондберкт тоже, наверное, мертв. Он, Беобранд, легко сошелся с этим легкомысленным парнем, но если сам Эдвин погиб в этой битве, то неужели Тондберкт сумел как-то спастись? Беобранду стало очень жаль своего приятеля, с которым они могли бы стать настоящими друзьями.

Все, о ком он когда-либо переживал или кто проявлял по отношению к нему доброту, были теперь мертвы. Его, наверное, кто-то проклял.

Мало того что перед его глазами из-за наложенной на них повязки стояла темнота – темнота угрожала проникнуть и в его душу. Его глаза под повязкой наполнились слезами, но ткань тут же впитывала их, а потому ни одна слезинка не потекла по его лицу. Он был рад тому, что Кенред не видит, как он плачет. Ему уже надоели подобные проявления слабости, но сдержаться он сейчас не мог.

– А теперь тебе нужно отдохнуть, – сказал Кенред, вставая.

Мальчик был прав. Беобранд чувствовал себя изможденным. И его тело, и его душа перенесли тяжкие страдания. Он осторожно вытянулся на тюфяке, стараясь не беспокоить ребра и левый глаз, и затем услышал, как Кенред пробормотал, что навестит его попозже.

Беобранд снова лежал на толстом тюфяке, и перед его мысленным взором мелькали, словно машущие крыльями во`роны, смутные образы. Он засомневался, что сможет уснуть: слишком много его охватило страхов и опасений. Однако некоторое время спустя его дыхание стало ритмичным, и он погрузился в сон без сновидений.

* * *

Беобранд внезапно проснулся.

Пролежав несколько секунд, он так и не понял, что его пробудило. А еще он не мог определить, ночь сейчас или день. Воздух, который он вдыхал, был холодным, а его тело занемело от долгой неподвижности. Беобранд лежал и прислушивался. До него доносились звуки поспешных шагов по деревянному настилу. А еще – встревоженный приглушенный шепот. О боги, если бы он сейчас мог видеть! Он чувствовал себя беспомощным. Слепой и слабый – как он в таком состоянии защитит себя от опасностей, угрожающих из темноты? Он приподнялся и сел, причем так быстро, как только сумел. Вдалеке какой-то мужчина что-то сердито прокричал. Залаяла собака. Послышался визг.

Этих тревожных сигналов Беобранду было вполне достаточно. Похоже, происходило что-то ужасное. Его жизни угрожала серьезная опасность. Поднеся руку к повязке на голове, он осторожно нащупал пальцами ткань, намереваясь освободить от нее неповрежденный правый глаз. Однако не успел он сдвинуть повязку, как услышал, что в комнату кто-то вошел. Он напрягся и приготовился резко сорвать повязку. Ему хотелось хотя бы увидеть того, кто его убьет.

– Подожди! – раздался голос Кенреда. – Не снимай повязку! Ты наверняка утратишь зрение, если сделаешь это! – Кенред говорил взволнованно, но тихо, шепотом. – Я поведу тебя. Нам необходимо отсюда уйти.

– А что происходит? – спросил Беобранд. Он почувствовал, что Кенред накинул ему на плечи одеяло, которым он укрывался.

– Сюда пришли валлийцы. Если они тебя обнаружат, то убьют. Пошли, у нас нет времени.

Кенред, лихорадочно дергая Беобранда за руку, заставил его подняться на ноги.

Беобранд почувствовал головокружение. И растерянность. Боль в груди была такой обжигающей, как будто там вспыхнул огонь, а в голове что-то мощно пульсировало. Когда Беобранд выпрямился, колени у него задрожали, но Кенред помог ему удержаться на ногах, а затем потащил куда-то за собой. Страх и желание удрать отсюда побыстрее, которые охватили Кенреда, были такими сильными, что Беобранд почти ощущал их физически. Словно в подтверждение серьезности нависшей над ними опасности снова послышался крик. Собака залаяла громче и неистовее, а затем, взвизгнув, замолчала. Кенред тащил за собой Беобранда, заставляя его шагать, и они вместе вышли из помещения.

Беобранд не имел ни малейшего понятия о том, как устроен монастырь, а потому не знал, куда его ведет Кенред. Все, что он мог сейчас сделать, – это сосредоточиться на ходьбе и пытаться не беспокоить при этом свою раздираемую острой болью грудь. Кенред, по-видимому, решил направиться туда, где они могли бы спрятаться, и старался тащить за собой Беобранда как можно быстрее. Время от времени он говорил Беобранду, что нужно пригнуть голову, или же спуститься вниз по ступенькам, или подняться вверх, но шли они в основном молча, прислушиваясь к раздававшимся в ночной темноте звукам. До них доносились крики, удары, треск древесины, вопли…

Кенред на мгновение в испуге остановился, но к нему быстро вернулась решимость, и он пошел дальше. Беобранд почувствовал кожей, что воздух стал более холодным. Звуки стали восприниматься совсем по-другому. Похоже, они с Кенредом вышли из монастыря наружу.

– Ну же, пойдем, – прошептал Кенред и зашагал быстрее.

Беобранд подумал, что сейчас уж точно потеряет равновесие или же споткнется о корень дерева и грохнется на землю, но вирд на этот раз улыбнулся Беобранду, и ему удалось, идя за Кенредом, ни разу не упасть. Пройдя небольшое расстояние вверх по склону, Кенред велел Беобранду остановиться и присесть. Земля под ними была мягкой и сухой. В воздухе чувствовался сильный запах коры и сока растений.

– Мы внутри полого дуба, – шепотом пояснил Кенред. – Если ты будешь вести себя тихо, то, я надеюсь, они это наше убежище не найдут. Его очень трудно заметить с тропинки, а со стороны Энгельминстера входное отверстие вообще нельзя различить.

Они расположились поудобнее – насколько это было возможно – и уже больше не разговаривали, боясь, что их заметят. Из строений, которые они покинули, доносились вопли и грубый смех. Кенред принялся молча молиться о том, чтобы валлийцы их не нашли.

Долгое время спустя ветер донес до них запах дыма, и у них возникло опасение, что монастырь предали огню. Однако этот запах вскоре исчез, и им оставалось только догадываться о том, что было его источником.

Они провели весь остаток ночи внутри полого дуба, прижавшись друг к другу и не решаясь произнести ни слова. Вместе они чувствовали себя хорошо, хотя почти не были знакомы. Прошло довольно много времени, и звуки бесчинств и насилия, доносившиеся из монастыря, стихли.

К утру Беобранд решил, что все-таки попробует сдвинуть повязку с правого глаза. Хотя Кенред сказал ему, что он в этом случае может ослепнуть, Беобранд, потрогав правый глаз сквозь повязку, выяснил, что это не вызывает ни малейшей боли (в левом же он постоянно ощущал тупую боль). Беобранду подумалось, что если он мог видеть правым глазом, когда покидал поле битвы, то теперь уж тем более сможет. Кроме того, ему не хотелось быть слепцом, ведомым за руку юным монахом, в такой день, когда его подстерегали лишь всяческие неприятные неожиданности.

Сидя в темноте в стволе огромного полого дерева, Беобранд поднес руку к повязке и осторожно потянул вверх ту ее часть, которая прикрывала правый глаз. Повязка при этом чуть сильнее надавила на левый глаз, и боль в нем на мгновение стала очень острой, но затем – такой же, как раньше. Беобранд открыл здоровый глаз. На мгновение ему – к его ужасу – показалось, что он и в самом деле ослеп, как предупреждал его Кенред, однако затем он заметил в окружающей темноте чуть более светлое пятно. Ночь еще не закончилась, но лунный свет, пробивающийся сквозь кроны деревьев, превращал отверстие в стволе дерева в нечто вроде серого пятна на черной стене. Беобранд с облегчением вздохнул. Он не знал, сможет ли видеть правым глазом так же хорошо, как раньше, но глаз этот явно был зрячим. Осознание этого подняло его настроение намного больше, чем он мог предполагать.

Чуть позже, когда серое пятно стало светлеть, Беобранд решился произнести шепотом:

– Я могу видеть правым глазом.

Кенред при этих его словах сильно вздрогнул: он уже почти задремал, и неожиданно раздавшийся голос его испугал.

– Что? – прошептал он.

– Я могу видеть, – повторил Беобранд. – Я убрал повязку с правого глаза.

Кенред в ответ на такую бесшабашность лишь покачал головой. Этот человек мог ведь и ослепнуть на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, ему, Кенреду, будет лучше, если его спутник снова обретет способность видеть – пусть даже только одним глазом.

– Слава Господу! – прошептал Кенред. Именно такие слова произнес бы в подобном случае аббат Фергас.

* * *

Они и весь следующий день просидели внутри полого дерева. День этот был холодным и туманным, а у них имелось только одно одеяло на двоих. Оба были одеты лишь в легкие рубахи, а потому поплотнее прижались друг к другу и обернулись этим одеялом.

Солнце медленно ползло вверх по небосклону, озаряя их убежище тусклым светом. В верхней части этой полости внутри дуба висела паутина. Когда стало уже достаточно светло, Беобранд принялся рассматривать своего спасителя. Кенред был на три-четыре года младше его, с коротко подстриженными темно-каштановыми волосами. А еще он был очень худым. Беобранд также заметил, что пальцы у Кенреда длинные, тонкие и вымазаны чем-то темным. Беобранд почувствовал облегчение от осознания того, что он способен видеть такие подробности. Что бы ни случилось с его вторым глазом, ему, Беобранду, уже не придется стать слепцом.

Поскольку не было слышно, чтобы кто-то приближался к полому дубу, Беобранд снова рискнул заговорить, хотя и шепотом:

– А что это за место? Ты говорил, оно называется Энгельминстер? Это что еще за название?

Кенред снова вздрогнул, услышав голос Беобранда.

– Это монастырь, – ответил он. – Аббат Фергас назвал его в честь ангела, увиденного в здании, которое затем превратил в часовню.

Эти слова мало о чем сказали Беобранду.

– А что такое монастырь? – спросил он.

– Это место, в котором живут монахи. Святые люди. Я – послушник, готовлюсь стать монахом. Я изучаю все то, что связано с единственным истинным Богом и Его сыном Христом. Я учу молитвы, а еще учусь читать и писать.

Молитвы, буквы – это все казалось Беобранду очень скучным. В Хите тоже жил проповедник Христа. Он был мрачным и унылым человеком, который все время говорил о самопожертвовании, о любви и о том, что, получив пощечину, нужно подставлять вторую щеку. Хотя люди и ходили на проповеди этого священника возле недавно воздвигнутого в их деревне креста, большинство из них тайком молились старым богам. Они носили амулеты в виде молота Тунора, делали во время пиров жертвоприношения Вотану медовухой и мясом и хоронили мертвецов в полях, чтобы Фригг принесла им изобилие.

– А как получилось так, что ты стал изучать все то, что связано с богами?

– Не с богами, а с одним-единственным истинным Богом. Аббат Фергас говорит, что никаких других богов нет. – Кенред улыбнулся. – Я знаю, что понять это трудно.

Беобранд отнюдь не считал, что это трудно. Он полагал, что это просто какие-то глупости. С его точки зрения, на земле было вполне достаточно людей для того, чтобы все боги получили свою долю поклонников.

– Я пришел сюда два года назад, – сказал Кенред. – Аббат Фергас нашел нас в Эофервике.

Беобранду даже в полумраке было видно, что выражение лица Кенреда стало напряженным.

– Нашел кого?

– Меня и мою сестру. Мы были с ней совсем одни. Он дал нам новую жизнь. – Кенред провел рукой по волосам. – А ты? У тебя есть родственники?

– Были, – ответил Беобранд. – Но их уже нет. Я теперь тоже совсем один.

Беобранд прикусил губу.

– Нет, теперь ты не один, – усмехнулся Кенред, и его зубы блеснули в полумраке.

Беобранд выдавил из себя улыбку, но внутри ощущал пустоту и одиночество.

Около полудня они услышали, как в монастыре поднялась какая-то суета: сквозь туман до них донеслись смех, разговоры, ржание лошадей, скрип телег, на которые что-то грузили. Когда валлийцы наконец покинули монастырь, они тронулись в путь как раз в том направлении, где находилось полое дерево. Беобранд испугался, как бы они не обнаружили их с Кенредом здесь, в этом убежище. Кенред закрыл глаза и сложил ладони вместе. Беобранд был уверен, что этот юнец стал молиться своему Богу и умолять его сделать их невидимыми для воинов.

Отряд валлийцев прошел буквально на расстоянии вытянутой руки от отверстия в полом дереве. Беобранд с Кенредом даже почувствовали запах пота этих воинов, но никто из валлийцев не повернул голову в их сторону и не посмотрел на них. Спустя некоторое время после того, как все валлийцы прошли мимо, Беобранд и Кенред с облегчением вздохнули.

Они на всякий случай еще посидели внутри дуба и лишь затем рискнули вылезти наружу. Руки и ноги у них занемели, и им обоим очень хотелось есть. Беобранду было трудно стоять, а потому ему пришлось ухватиться за ствол дерева. Изо всех сил пытаясь удержаться на ногах, он тяжело дышал. Его грудь снова пронзила острая боль, а из-за пульсации в голове он чувствовал головокружение.

Когда Беобранд наконец понял, что в состоянии идти, он обхватил Кенреда за плечи, и юный послушник повел его обратно в Энгельминстер. Туман уже рассеялся, но все еще было холодно и влажно. Звуки их шагов по толстому ковру из влажных листьев в этом лесу казались неестественно громкими.

Подойдя к границе леса, Беобранд бросил взгляд на монастырь. Тот состоял из большого главного здания, окруженного несколькими постройками поменьше. Располагался монастырь на изгибе маленькой реки. Оба довольно крутых берега заросли деревьями. Все строения монастыря – кроме одного – были деревянными, с соломенной крышей. Исключением являлось главное здание со стенами, частично сложенными из камней. Камни эти были аккуратно обтесаны и скреплены при помощи известкового раствора. Верхняя граница каменной кладки доходила человеку до пояса. Выше стены были изготовлены из переплетенных друг с другом прутьев, соломы и глины. Всю эту конструкцию увенчивала соломенная – цвета золота – крыша, один угол которой теперь был обугленным и почерневшим.

Беобранд и Кенред, прежде чем выйти из леса и направиться непосредственно к монастырю, постояли и понаблюдали. В монастыре не было заметно никакого движения. Ни звуков, ни даже дымка от какого-нибудь очага. Беобранд с Кенредом молчали. Они с ужасом думали о том, что увидят, когда, набравшись мужества, наконец зайдут в помещения монастыря. Кенред задрожал всем телом. Беобранд еще крепче обхватил его за плечи, тем самым как бы подбадривая и его, и самого себя.

Первым делом они направились к главному зданию. Возле входа они увидели то, что на первый взгляд показалось им скомканной меховой накидкой, которую кто-то бросил прямо на землю. Когда они подошли поближе, Беобранд увидел, что это маленькая собака. Она была разрублена почти пополам. Кенред что-то пробормотал себе под нос. Беобранд, не расслышал, что произнес его спутник, но ему подумалось, что это была, наверное, кличка собаки. Он покосился на Кенреда. У того по гладким щекам потекли слезы, оставляя на чумазой коже блестящие соленые следы. Беобранд отвел взгляд и снова посмотрел на здание, к которому они подошли. Угол его соломенной крыши, похоже, пытались подпалить, а часть перемычки двери была черной и потрескавшейся. Сырая погода спасла это здание, и валлийцы, по-видимому, потеряли интерес к тому, чтобы его сжечь, когда осознали, что сделать это без особого труда у них не получится.

Беобранд и Кенред осторожно вошли в здание, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Внутри было тихо, как возле могильного холмика. Когда их глаза привыкли к тусклому свету, они различили чей-то силуэт на алтаре в дальней части помещения. Они медленно пошли вперед, к этому силуэту. Беобранду не хотелось верить в то, о чем он уже догадался. Он медленно шагал мимо валяющихся на полу разорванных мешков и разбитой глиняной посуды, почти не замечая всего этого. Не обратил Беобранд внимания и на невероятно искусное изображение лица какого-то человека, сложенное из маленьких кусочков черепицы на полу. Его взгляд был прикован к силуэту на алтаре.

Когда они подошли достаточно близко, Беобранд увидел нечто по-настоящему ужасное. Бледная кожа залитых кровью бедер. Синяки на грудях в форме отпечатков зубов. Язык, торчащий изо рта с посиневшими губами. И открытые невидящие глаза. Глаза, которые взирали на них с немой мольбой.

Беобранд пожалел, что не поверил своим догадкам и не пошел куда-нибудь в другое место. Того, что он сейчас увидел, он уже никогда не забудет. Этот ужас будет появляться перед его взором во сне. Он прочно врезался в его сознание.

Беобранд не знал эту девушку, чье тело лежало тут, словно туша животного, приготовленная к разделке, но он содрогнулся при мысли о том, какие мучения ей пришлось пережить. Кенред же при виде этой девушки вскрикнул и рухнул на колени, а затем обхватил голову руками и начал громко причитать и плакать. Беобранд, лишившись опоры, зашатался и, чтобы не упасть, кое-как доковылял до стены и прислонился к ней.

Ему хотелось отвести взгляд от тела девушки, но какое-то странное чувство вынуждало его коситься на нее. Он знал, что ему не следует этого делать, но не мог заставить себя отвернуться и больше на нее не смотреть. При этом ему было очень горестно и стыдно.

Всхлипывания Кенреда раздавались уже на всю часовню. «Тата! Тата!» – рыдал он. Беобранд не знал, как его утешить. Его собственные тяжкие утраты, которые он понес в последнее время, выработали у него спокойное отношение к страданиям других. Ему сейчас хотелось лишь оказаться на свежем воздухе, хотелось уйти подальше от молочно-белой плоти зверски убитой девушки. Опираясь на стену, он вышел из здания, оставив Кенреда наедине с этим телом и своим горем.

Выйдя на тускловатый дневной свет, Беобранд поплотнее обернул одеяло вокруг плеч. Было холодно, а потому им с Кенредом скоро придется развести костер. И раздобыть какой-нибудь еды. Он посмотрел в сторону жилых помещений. А может, в них его ждет такое же кровавое зрелище, как в часовне? Как бы там ни было, он еще пока недостаточно окреп для того, чтобы в одиночку дойти отсюда до какого-нибудь жилого помещения. Когда Кенред успокоится, они смогут отправиться на поиски одежды и еды. А может, и разведут костер. Пока же он присядет и будет ждать.

Беобранд, прислонившись к дверной раме и глядя куда-то в сторону и вниз, просидел совсем недолго, как вдруг почувствовал, что поблизости кто-то есть. Он поднял взгляд, испугавшись, что это могли вернуться валлийцы. Они, возможно, лишь сделали вид, что уходят, чтобы тем самым выманить тех, кто сумел от них спрятаться. Однако Беобранд увидел перед собой лишь одного человека, который затем наклонился над ним и сказал ласковым голосом, произнося слова с каким-то странным акцентом: «Не бойся, дитя мое». Беобранд, сидя здесь, старался не смотреть в направлении убитой собаки, а плач Кенреда, должно быть, заглушил звук шагов этого человека, когда тот приближался, и его внезапное появление напугало Беобранда. Человек этот был стариком с редеющими седыми волосами и грустными умными глазами. Беобранд попытался было встать, но его грудь пронзила острая боль, и его взор затуманился. Старик осторожно положил ладонь на голову Беобранда, побуждая его оставаться на месте.

– Хвала Иисусу за то, что ты остался жив, – сказал старик. – Это Кенред рыдает там, в часовне?

Беобранд кивнул, но не нашелся, что сказать.

– Он оплакивает Тату? – спросил старик и, не дожидаясь ответа, произнес: – Ее вера в Господа была сильнее моей. Она сказала, что Он защитит нас от зла, но мы все равно убежали. Да смилуется Господь над нашими душами!

Старик с удрученным видом вздохнул и медленно вошел в полумрак часовни – туда, откуда раздавались горестные всхлипывания Кенреда.

Если Христос защищает своих приверженцев от зла таким вот образом, позволяя врагам насиловать и убивать их, тогда он, Беобранд, отдаст свое предпочтение старым богам. Те ведь благоволят храбрецам и насмехаются над слабаками и трусами. А еще они не дают ложных надежд.

Из леса стали появляться и другие люди. Увидев, что старик беспрепятственно вошел в часовню, тридцать или сорок человек показались из-за деревьев, растущих у подножия склона, и с робким видом направились к строениям монастыря. Беобранд заметил, что среди них было около десятка монахов в таких же черных одеждах, как у этого старика, несколько мужчин в штанах и рубахах простолюдинов и множество женщин и детей. У всех были бледные лица и перепуганные глаза людей, которые приготовились к худшему. Им, похоже, не очень верилось в то, что Бог защитит их, если валлийцы вдруг надумают вернуться.

Всхлипывания Кенреда, доносившиеся из часовни, стихли. Беобранд, прислушавшись, различил приглушенный голос старого аббата, утешающего Кенреда. Остальные монахи и простые обитатели монастыря потихоньку сходились к тому месту, где сидел Беобранд. Женщины с детьми старались держаться за спинами мужчин. Когда Беобранда обступили все эти люди, он попытался встать. Его грудь снова пронзила острая боль, однако он почувствовал себя уязвимым в окружении стольких незнакомцев и решил вытерпеть эту боль, чтобы встретить их, стоя на ногах.

Когда он выпрямился в полный рост, из толпы выступил вперед угрюмый мужчина с черной бородой.

– Ты все еще слаб, – сказал он. – Пойдем в мой дом. Нам всем не помешает немного подкрепиться.

Беобранд позволил увести себя к одному из зданий, расположенному на краю поляны. Бородач приказал четырем другим мужчинам понаблюдать за окрестностями, чтобы своевременно заметить валлийцев, если те вдруг захотят вернуться. Женщинам же он велел развести огонь в очагах и приготовить еду. Беобранд медленно брел, пошатываясь, к жилищу, как вдруг усталость едва не одолела его и он чуть не рухнул на землю. Мужчина схватил его за руку и завел его в темноту, царившую внутри крытого соломой дома. Там он поднял опрокинутую табуретку и жестом показал Беобранду, чтобы тот на нее сел. Двое молодых парней и три женщины зашли в это здание еще раньше и теперь наводили в нем порядок.

Валлийцы, по всей видимости, тут побывали: на полу валялись еда и мусор. Две женщины нашли какие-то метлы и начали выметать мусор из дома, а третья принялась разводить огонь. Монахи принесли дрова, и вскоре сюда вернулась обычная атмосфера.

Как только внутри дома был наведен порядок, одна из женщин – среднего возраста, с желтоватыми щеками и темными глазами, – подошла к Беобранду. «Тебе нужно отдохнуть, – сказала она удивительно зычным для такого худого человека голосом. – Я постелила для тебя возле огня». Она помогла Беобранду, и он пробормотал какие-то слова благодарности. Постель представляла собой тюфяк, набитый камышом, и Беобранда не пришлось уговаривать на него прилечь. Его телу еще предстояло оправиться от полученных ран. Страх, который он пережил в прошлую ночь, весьма отразился на нем. Беобранд опустился на тюфяк при помощи женщины. Его грудь сильно болела – как и голова, – но он этого почти не замечал.

«Здесь ты в безопасности», – сказала женщина.

Даже сквозь туман надвигающегося сна Беобранд невольно удивился, почему женщина так в этом уверена. Возможно, ее вера в Бога или же ее оптимистическая натура создавали иллюзию безопасности. А может, она всего лишь сказала то, что им обоим хотелось услышать.

 

6

Проснувшись, Беобранд почувствовал себя отдохнувшим. Его тело все еще болело, но он проспал всю вторую половину дня, целую ночь и почти все утро. Отдых пошел ему на пользу. Он полежал в течение некоторого времени, прислушиваясь к движениям людей вокруг. Он слышал треск пламени в очаге и чувствовал щекой исходящее от него тепло. Что-то помешивали в котелке, пахло солодом и медом. Сквозь сильный запах варящегося эля он различил и слабый аромат пекущегося хлеба. Какая-то женщина стала напевать приятным голосом – тихо, рассеянно, себе под нос. Жизнь вернулась в свое обычное русло вопреки произошедшей совсем недавно трагедии. Та женщина была права, когда сказала, что он, Беобранд, теперь в безопасности: валлийцы не вернулись.

Беобранд приподнялся и сел. Его ребра болели, но зато постоянная тупая боль в голове немного стихла. Та самая женщина, которая разговаривала с ним вчера, заметила, что он сел, и жестом велела ему оставаться на месте. Она схватила поднос, на котором лежали хлеб и сыр, и подошла к нему. После этого она принесла ему немного эля. Беобранд поспешно выпил эль, с удовольствием увлажняя свое пересохшее горло прохладным напитком. Вкус его был приятным, даже несмотря на горечь, свидетельствующую о том, что этому элю уже почти три дня и скоро им можно будет поить разве что свиней. Беобранд поблагодарил женщину и принялся неторопливо есть. Он уже давно ничего не ел, а потому в животе у него сразу же заурчало, едва он принялся жевать первый кусочек сыра.

Когда он закончил трапезу, женщина убрала тарелку и кружку и сказала, что ее зовут Вильда. Он попытался было подняться с постели, но Вильда потребовала, чтобы он снова улегся на тюфяк и еще отдохнул. Беобранд подчинился, и Вильда вернулась к своим хлопотам у очага.

Беобранд так и пролежал на тюфяке до вечера. Он только раз вставал и выходил наружу, чтобы опорожниться, однако как только он заходил обратно в помещение, Вильда тут же с суровым видом заставляла его снова лечь на тюфяк. Она была не очень-то разговорчивой, и Беобранд довольствовался лишь тем, что наблюдал, как она работает. Она вытерла поднос, на котором приносила ему еду и на который выплеснулось немного эля, достала выпеченный хлеб из глиняной печи, находящейся рядом с домом, и нарезала моркови и капусты для какого-то тушеного блюда. Затем она принялась ткать. Она, в общем-то, занималась тем, чем обычно занимается любая женщина, и, наблюдая за ней, Беобранд вспомнил о матери.

Ближе к вечеру к Беобранду ненадолго зашли старый монах, который назвался аббатом Фергасом, и бородатый мужчина, которого, как выяснилось, звали Альрик. Именно он несколько дней назад наложил Беобранду повязку на глаза и перевязал ему туловище, чтобы правильно срастались сломанные ребра. Эти двое спросили Беобранда, откуда он здесь взялся и что намеревается дальше делать. Однозначного ответа у Беобранда на второй вопрос не было, но он по крайней мере понял, что этим людям с их скромным достатком не очень-то хочется кормить того, кто не в состоянии работать. Им тем более не хотелось делать это после того, как их запасы были разграблены валлийцами. Они, правда, напрямик ему об этом не сказали, но он почувствовал их большую озабоченность. Как они смогут пережить зиму, если у них почти нет съестных припасов и если их больше не защищает король Эдвин? Беобранд заверил их, что он немедленно покинет монастырь, как только сможет самостоятельно ходить. Это их, похоже, успокоило, и они без промедления ушли, тем более что Вильда – оказавшаяся женой Альрика – заявила им, что Беобранд гораздо больше нуждается в отдыхе, чем они нуждаются в том, чтобы приставать к нему с расспросами.

Однако, прежде чем они ушли, Беобранд и сам задал им один вопрос:

– А как себя чувствует Кенред?

Аббат Фергас, уже дошедший до дверного проема, обернулся:

– В общем-то, неплохо. – Сделав паузу, он добавил: – Тата была его сестрой и единственной, кто еще оставался в живых из его родственников.

Эти слова заставили Беобранда содрогнуться. Уж он-то знал, что такое быть сиротой, и горечь утраты родственников была еще свежей. Его сердце болезненно сжалось при мысли о том, какие мучения сейчас, наверное, испытывает Кенред.

Фергас снова подошел к Беобранду.

– Это хорошо, когда человек способен чувствовать боль других людей, – сказал он. – В тебе много хорошего, юный Беобранд.

Только в этот момент Беобранд заметил, что по его правой щеке текут горячие слезы. Повязка над его левым глазом тоже стала влажной от слез. Нет, в нем не было ничего хорошего. Да и вообще нигде ничего хорошего, похоже, не осталось. Мир совсем недавно раскрылся перед ним и показал ему, что он, этот мир, в действительности собой представляет: темное, жуткое место, наполненное неописуемым злом и кишащее опасностями, которые он несколько месяцев назад не смог бы себе, наверное, даже и представить.

Получалось, что на нем лежит вина за смерть молоденькой девушки. Кенред ведь помог ему тогда, в лесу. Не просто помог, а скорее всего, даже спас ему жизнь. А он так отплатил ему за доброту. Боги, наверное, прокляли его, Беобранда. Это вдруг стало для него очевидным. Все, кто проявлял по отношению к нему доброту, либо умирали, либо страдали от каких-то других ужасных последствий.

Перед его мысленным взором возник образ изуродованного тела Таты. Ему особенно запомнилась белизна ее кожи, залитой кровью и покрытой синяками.

Если бы Кенред стал оберегать свою сестру, а не его, Беобранда, она сейчас была бы жива, а он, Беобранд, – мертв. Он, пожалуй, и заслуживал смерти.

– Не вини себя, – ласково сказал ему аббат Фергас, внезапно догадавшись о том, что терзает Беобранда. – Господь дает нам жизнь, и Он забирает ее у нас, когда сочтет нужным. Кенред не считает тебя виновным в смерти Таты.

Беобранд не смог произнести даже слова в ответ. Он перевернулся на бок и закрыл здоровый глаз, но слезы продолжали течь.

* * *

Следующие несколько дней ушли на врачевание ран. Нападение валлийцев на Энгельминстер стало для его обитателей тяжким ударом. Одна из девушек, которую все очень любили, была зверски изнасилована и убита. Кенред, поначалу горевавший больше других, в силу своего юношеского оптимизма и природной выносливости очень быстро вернулся к обычной жизни. Вскоре он уже начал навещать Беобранда, когда у него появлялось свободное время.

Их частенько стали видеть на бревнах за хижиной Альрика и Вильды, где они разговаривали друг с другом обо всякой всячине. Здесь, рядом с глиняной печью, было теплее, тем более что хижина защищала их от ветра.

– Расскажи мне о Кантваре, – как-то раз попросил Кенред. – Эта страна находится по другую сторону моря, да?

Кенред помахал своими худенькими руками, изображая пальцами движение волн.

Беобранд улыбнулся. Руки Кенреда, похоже, были такими же неугомонными, как его воображение, и такими же подвижными, как его язык.

– Нет, она находится южнее этих мест. Одно из королевств на этом острове – острове Альбион.

– Значит, мы смогли бы дойти туда пешком?

– Думаю, что смогли бы. Но идти пришлось бы очень долго.

– А как умерли твои родственники? – спросил Кенред, внезапно меняя тему разговора.

Беобранд нахмурился и посмотрел поверх строений на виднеющуюся за ними темную громаду леса. Ему не хотелось разговаривать о своих погибших родственниках, однако он был обязан этому мальчику жизнью и чувствовал себя виновным в гибели его сестры, а потому не мог ему отказать.

– Сестер и мать забрала чума.

– Ты говорил, что у тебя был еще и брат. Что произошло с ним? И что произошло с твоим отцом?

Беобранд некоторое время помолчал, прежде чем решился ответить.

– Мой брат – Окта – был одним из гезитов короля Эдвина. Его убили за несколько недель до битвы, которая произошла недавно в Элмете.

– А кто его убил? – спросил Кенред. В его голосе чувствовалось и волнение, и нескрываемое любопытство.

– Не знаю, – ответил Беобранд. – Но если я выясню, кто это сделал, я прикончу этого человека.

Кенред поежился.

– Ты смог бы вот так запросто кого-то убить? – спросил он.

Беобранд посмотрел на него здоровым глазом, к которому в этот момент прилила кровь. Ему вспомнились те, кого он убил в недавней битве, и вспомнился огонь, охватывающий его дом.

– Видит Вотан, что я смог бы и что я это сделаю, – решительно заявил он.

Заметив, что эти слова шокировали Кенреда, он пожалел о том, что произнес их, расстроив юного послушника. Однако врать Кенреду не хотелось. Жизнь, она ведь суровая (как Кенред знал и сам), и стремиться отомстить своим врагам – это вполне естественно для воина. Он, Беобранд, не станет их прощать – то есть не станет поступать так, как учит Христос, которому поклоняется Кенред.

Подобно тому, как общение с Кенредом помогало Беобранду не впадать в отчаяние, забота о нем со стороны Вильды и Альрика помогала его ранам заживать быстрее, а телу – восстанавливать свои силы. Вильда ежедневно следила за тем, чтобы Беобранд был сыт, и, хотя она и не выставляла это напоказ, относилась к нему точно так же, как к своим сыновьям – Леофвину и Виберту.

Каждый вечер эта семья ужинала в полном составе, а затем Альрик проверял повязки Беобранда. Его радовало то, что ребра срастаются очень быстро. А вот открывать левый глаз он Беобранду категорически запретил.

– Снадобью нужно время на то, чтобы выполнить свою работу, – сказал он, когда Беобранд спросил его, как долго еще будет заживать глаз. – Уже довольно скоро наступит момент, когда ты сможешь снять повязку.

Частенько после ужина для них пел Леофвин, обладавший красивым и сильным голосом. Он знал множество легенд и песен, которые исполнял, аккомпанируя себе на арфе. Его ловкие пальцы без труда извлекали из струн звуки, гармонично сочетающиеся с его голосом. Когда он начинал петь, все другие семьи и некоторые монахи тут же сходились к входной двери дома Альрика. Они терпеливо ждали, чтобы их пригласили войти: им тоже хотелось послушать легенды и песни о волшебстве и воинах-героях.

Беобранду очень нравилось слушать Леофвина. На него производили сильное впечатление рассказываемые Леофвином легенды. Беобранд даже закрывал здоровый глаз, чтобы получше представить себе воинов и чудовищ, о которых пел Леофвин. В такие вечера, слушая Леофвина, чувствуя на лице тепло очага, ощущая присутствие Кенреда, Альрика, Вильды и других местных обитателей, Беобранд ловил себя на мысли, что ему уже кажется, будто это его родной дом. Более того, ему начинало казаться, что он уже больше не сирота и что эти люди – его родственники.

А еще он воображал себя участником битв, описываемых в легендах Леофвина: он видел себя воином, облаченным в блестящие металлические доспехи и машущим красивым мечом, клинок которого блестел, когда он, Беобранд, рубил им врагов.

Он уже поучаствовал в настоящей битве. Как сказал когда-то Басс, некоторые люди обнаруживают, что им нравится сражаться, и чем-то это понравилось и ему, Беобранду. Правда, боль поражения и утрат была ужасной, однако по мере того, как его раны заживали, эта боль постепенно стихала и стиралась из памяти.

Да, Беобранду чем-то понравилось сражаться. Он вспоминал все то, что происходило во время битвы, причем под собственным углом зрения, и ловил себя на том, что его охватила радость, когда нанесенный им удар копьем угодил в цель и когда его сакс вонзился в плоть. У него невольно возникал вопрос, а не вызваны ли эти мысли всего лишь элем или медовухой. Однако на следующий день, при свете холодного осеннего солнца, он увидел, как Альрик и его сыновья занимаются повседневной работой – рубят дрова, чинят поврежденную соломенную крышу, носят воду, – и у него отнюдь не возникло желания вернуться к обычному крестьянскому труду.

Беобранд уже побывал в ипостаси воина, пусть даже это продлилось лишь несколько дней. Он нес копье и щит своего господина и одолевал врагов в битве. И он теперь чувствовал, что уже не сможет вернуться к жизни крестьянина.

Почувствовав себя достаточно окрепшим, Беобранд взял копье и щит, которые лежали рядом с ним, когда его нашел Кенред, и отправился на край поляны. Встав там, возле реки, и содрогаясь под холодным северным ветром, он начал упражняться в том, чему его научил Басс. Он мысленно представлял себе, что этот могучий воин стоит перед ним – так, как это было на песчаном берегу возле Беббанбурга, – и заставляет его наносить как можно более мощные удары по воображаемому противнику. Дядя Селуин никогда его так не гонял, когда обучал фехтованию на деревянных мечах, и упражнения тогда казались Беобранду своего рода игрой. А вот Басс всячески старался научить его, Беобранда, мастерски владеть копьем, полагая, что от этого будет зависеть его судьба во время битвы: сумеет он выжить или нет. К сожалению, на овладение искусством боя копьем у Беобранда было очень мало времени. И вот теперь он твердо решил укрепить те мышцы, которые понадобятся ему в будущих битвах, и научиться орудовать копьем и щитом как можно проворнее. Вскоре, правда, он осознал, что как бы ему ни хотелось побольше поупражняться и потренировать мышцы, заживать его ранам придется еще очень долго. Ребра начали болеть сразу же после того, как он взял щит, а едва он приподнял его над головой, защищаясь от удара воображаемого противника, как боль стала такой острой, что его взор затуманился.

Однако сдаваться Беобранд не собирался. Он положил щит на землю и принялся упражняться в колющих ударах копьем. Каждое такое движение вызывало у него мучительную боль, но он повторял их снова и снова. Он упражнялся так в течение некоторого времени, пока вдруг не услышал, что со стороны построек монастыря к нему кто-то идет. Беобранд обернулся. Пот, текущий по его лицу, был холодным из-за довольно сильного ветра, от которого даже раскачивались деревья на противоположном берегу реки.

На покрытом галькой берегу стоял Кенред.

– Думаешь, ты уже достаточно сильный для того, чтобы кого-то убить? – спросил он.

Его голос был резким. Он, по-видимому, не на шутку рассердился.

Беобранд тяжело дышал, и при каждом вдохе ему казалось, что грудь чем-то обжигают изнутри.

– Я не могу позволить себе иного. Мне довелось побыть слабым, и мне это не понравилось.

– Ну что ж, тогда я думаю, что на сегодня тебе следует закончить свои упражнения. – Голос Кенреда смягчился. – Альрик пытался спасти твой глаз, и я сомневаюсь, что он очень обрадуется тому, что ты заставил его снова кровоточить!

Беобранд прикоснулся к повязке на голове. Она оказалась влажной, и когда он затем взглянул на пальцы, то увидел на них кровь.

Беобранд вздохнул. Вздохнул и почувствовал, что очень устал. Кенред был прав. Потерять свой глаз только потому, что ты зол на весь мир, – это глупо. Он наклонился, чтобы подобрать с земли щит, и тут же скорчился от боли.

– Я возьму его, – сказал Кенред, – а иначе ты снова сломаешь себе ребра.

В его голосе уже не было ни гнева, ни упрека, и он улыбнулся, поднимая щит с каменистого берега.

Они вдвоем пошли обратно к постройкам монастыря.

* * *

В тот вечер после молитвы Кенред покинул часовню и отправился в дом Альрика.

Аббат Фергас после смерти Таты стал относиться к Кенреду довольно снисходительно, позволяя ему часто навещать Беобранда. Он осознавал, что в компании друг друга у этих молодых людей быстрее заживают душевные раны. Однажды Кенред даже пропустил вечернее богослужение, потому что слишком увлекся спором с Беобрандом о превосходстве Христа над старыми богами. Осознав свою оплошность, Кенред пришел в смятение, опасаясь того, что аббат Фергас наложит на него очень суровое наказание. Однако, когда он пришел к старому священнику с низко опущенной в знак стыда и покаяния головой, Фергас просто велел ему не допускать подобного в будущем и отправил его спать. Кенред не мог поверить в то, что его вообще никак не наказали. Он задался мыслью, как долго аббат Фергас будет к нему столь терпеливым.

Кенред тихонько зашел в дом Альрика и посидел в течение некоторого времени рядом с Беобрандом, слушая, как Леофвин рассказывает легенду о чудовище, которое появлялось ночью и убивало воинов в постелях. Снаружи донесся шум начавшегося дождя, и у Кенреда пропало всякое желание возвращаться в общую спальню монастыря: он промокнет и вымажется в грязи, если сейчас туда пойдет. Деревья, растущие вокруг построек монастыря, казались теперь похожими на жутких монстров из легенд Леофвина. Если бы здесь, в доме Альрика, Кенреда ждали только легенды Леофвина, то не стоило бы и выходить из главного здания в такую погоду, однако Кенреду хотелось побыть рядом с Беобрандом. Он чувствовал, что его друг замышляет покинуть монастырь, и ему очень не хотелось, чтобы Беобранд ушел. У него, Кенреда, уже не осталось родственников, и этот молодой сильный спокойный парень из Кантваре был тем единственным, что хотя бы частично заполняло пустоту, образовавшуюся в душе Кенреда после смерти сестры. Вспомнив о ней, Кенред тут же почувствовал, что к глазам подступили горькие слезы, и стал быстро моргать, чтобы не дать им хлынуть на щеки. Беобранд казался ему каким-то напряженным: его челюсти были крепко сжаты, а голубые глаза смотрели куда-то вверх, в затянутый дымом очага полумрак. Он стал другим, словно принял какое-то судьбоносное решение.

– Почему ты хочешь убивать? – неожиданно спросил Кенред так тихо, чтобы его услышал только Беобранд.

Тот повернулся к нему. Беобранда, похоже, не удивил этот вопрос. Они с Кенредом стали так близки друг с другом, что им было тяжело скрывать друг от друга свои чувства.

– Я не хочу надеяться на то, что меня и моих близких защитят боги или вирд, а потому я должен учиться сражаться. Если мне придется убивать, то я буду это делать. – Он напрягся, и его ладони сжались в кулаки. – Есть люди, которые заслуживают смерти. Если бы ты мог убить валлийцев, которые…

Он запнулся, как будто не пожелал произносить какие-то слова. Они редко вспоминали сестру Кенреда, поскольку тот воспринимал такие разговоры очень болезненно. Однако Беобранду все же очень хотелось объяснить, какие он испытывает чувства, а потому он заставил себя продолжить, решив не называть имени:

– Если бы ты мог убить тех, кто убил ее, разве ты этого не сделал бы?

Кенред довольно долго сидел молча. Он думал о своей милой сестре и о том, как она ухаживала за ним, когда их мать стала немощной и когда им с сестрой пришлось заботиться о себе самим. Он вспоминал о том, как они смеялись над его шутками, как готовили еду вместе, как она занималась с незнакомцами тем, о чем он никогда не отваживался ее расспросить, – и все только ради того, чтобы ее братец не оставался голодным. Позднее, когда они покончили с такой жизнью и пришли в Энгельминстер, она вместе с ним стала изучать все то, что было связано с Христом. Она искренне уверовала в единого Бога, и ей очень понравились притчи Иисуса Христа. Тата частенько развлекала Кенреда рассказами из Библии, услышанными от монахов. Кенред уже не смог сдержать слез, и они потекли по его щекам.

Наконец Кенред повернул заплаканное лицо к другу и сказал:

– Нет, не сделал бы.

И это была правда. Тата не захотела бы, чтобы убили кого-то еще, потому что этого не захотел бы Христос.

– В этом заключается разница между мной и тобой, Бео. Я рожден не для того, чтобы убивать.

Кенред поспешно поднялся и, прежде чем Беобранд успел что-то сказать в ответ, вышел из дома и исчез в темноте, уже больше не боясь того, что могло в ней таиться.

Проливной дождь, промочивший насквозь его одежду по пути в общую спальню монастыря, натолкнул Кенреда на мысль о том, что сам Бог, наверное, сейчас тоже плачет.

* * *

После того, как все слушатели разошлись, Леофвин аккуратно завернул лиру в кусок холста и положил ее в обитый кожей ящик. Повесив этот ящик на колышек, торчащий из стены над его постелью, Леофвин вернулся к очагу и сел рядом с Беобрандом.

– Что произошло с Кенредом? – спросил Леофвин.

Беобранд сидел, глубоко задумавшись, он уже едва не задремал в тепле, исходящем от очага. Вздрогнув от неожиданности, он повернул голову к Леофвину так, чтобы видеть его здоровым глазом.

– Он на меня рассердился, – ответил Беобранд.

– Почему?

– Он считает меня убийцей.

– А ты разве не убийца?

Произнеся эти слова, Леофвин пощелкал суставами, пытаясь снять напряжение в пальцах после игры на лире.

Беобранд некоторое время ничего не отвечал, глядя на пламя очага.

– Да, я убийца, – наконец сказал он. – И я буду убивать снова, чтобы защитить своих любимых. Или чтобы отомстить за них.

– Так и должно быть, – сказал Леофвин. – Ты – воин, пусть даже так было и не всегда. Твоя рука – это рука, которая защищает людей. У каждого человека свое место. Я помогаю кормить животных, рубить дрова, пахать поля и собирать урожай, но все это – совсем не то, что уготовано мне вирдом. Мой вирд заключается в том, чтобы рассказывать легенды, играть на лире и петь. – Он постучал по груди. – Я вот здесь – бард. – Он коснулся своего лба. – И вот здесь тоже. А ты – воин. Это ведь очевидно.

Беобранд вспомнил слова, сказанные Эдвином в Беббанбурге, и кивнул.

– Но песнь о тебе пока еще не сложили, Беобранд. В песни о воине рассказывается о его героических поступках. Рассказывается о том, как он орудует своим копьем и мечом, и о том, как он верно служит своему господину. Куда занесет тебя вирд? Какие будут спеты о тебе песни?

– Не знаю. – Глаза Беобранда блеснули. – О моих поступках песню не сложишь. Я чувствую себя заблудившимся. И одиноким.

– Ты вовсе не одинок, и ты не заблудился. У тебя есть здесь друзья. Кенред – хороший парень, и он будет твоим верным другом, если ты позволишь ему стать таковым. И он вовсе на тебя не сердится.

– Не сердится?

– Он переживает за тебя. И за себя. Ты ему нравишься, и он не хочет тебя потерять.

Беобранд нахмурился. Слова Леофвина были похожи на правду.

Из темной ниши, где спали родители Леофвина, раздался голос Альрика:

– Не могли бы вы перестать болтать, как две бабы, и лечь спать? Кое-кому из нас нужно будет подняться на рассвете, чтобы доить коров. И этим человеком будешь ты, Леофвин. Возможно, ты сочинишь песнь о коровах, когда будешь их доить.

Виберт, брат Леофвина, фыркнул, лежа в постели.

– Вот видишь, Беобранд, нас обоих не понимают. Обычным людям непонятно наше величие. – Зубы Леофвина сверкнули в свете очага. – Но мы еще покажем им, не так ли? Какие героические поступки совершишь ты и какие легенды сочиню я! – Он встал и похлопал Беобранда по плечу. – Но пока что, похоже, мне придется лечь спать, если я хочу, чтобы у меня хватило сил на то, чтобы справиться с этими строптивыми животными в полумраке раннего утра.

* * *

Несколько дней спустя Альрик подошел к Беобранду, который сидел на бревне возле дома. День был необычно теплым, и Беобранд вспотел так, что волосы прилипли ко лбу. Он помогал Виберту заготавливать дрова: Виберт большим топором разрубал бревна на части – сначала большие, а затем уже поменьше, – и бросал их Беобранду, а тот топориком расщеплял их на поленья, которые уже можно было класть в очаг. Беобранд поначалу и сам попытался орудовать большим двуручным топором, но очень быстро пожалел о своем решении, поскольку ощутил, что левую часть его туловища пронзила острая боль. Виберт посмеялся над ним, и Беобранд почувствовал, как внутри закипает гнев. Он не испытывал большой симпатии к Виберту, который представлял собой прямую противоположность брату. Если Леофвин был чувствительным, красноречивым и харизматичным, то Виберт – угрюмым и грубым.

Альрик подошел к Виберту и Беобранду.

– Рад видеть, что ты чувствуешь себя намного лучше, Беобранд, – сказал он. – Пойдем со мной в дом.

Беобранд пошел вслед за Альриком, теряясь в догадках, что же могло понадобиться от него этому человеку. Виберт угрюмо посмотрел им вслед. Внутри дома было довольно темно, и Беобранд поначалу ничего не видел, пока его здоровый глаз не привык к этой темноте.

– Я подумал, что тебе лучше не открывать поврежденный глаз сразу на ярком солнце, – сказал Альрик, сев у очага и жестом пригласив Беобранда последовать его примеру.

– Ты хочешь, чтобы я снял повязку? – Беобранд вдруг почувствовал, как его спина покрылась холодными мурашками от страха. – А с моим глазом не случится ничего плохого?

– Не знаю. Я думал, что ты ослепнешь на оба глаза, но с правым, похоже, все в порядке. Садись, и скоро ты увидишь… или не увидишь.

Альрик криво улыбнулся, но Беобранд не оценил его юмор.

Затем Альрик достал из ножен, прикрепленных к его поясу, острый сакс и наклонился к Беобранду:

– По правде говоря, я заставил тебя так долго носить эту повязку еще и потому, что я хотел, чтобы ты понял: если случится самое худшее и твой второй глаз уже не будет видеть, ты вполне сможешь жить только с одним зрячим глазом.

Не успел Беобранд толком поразмыслить над этими словами, как Альрик положил руку на повязку и аккуратно разрезал ее ножом.

– Пока не пытайся его открывать, – сказал он. – Сначала я его хорошенько промою.

Альрик наклонился и взял с пола небольшую деревянную чашу, наполненную горячей водой. Затем окунул в нее кусок ткани и начал осторожно протирать левую глазницу и левую щеку Беобранда. При прикосновении ткани к коже возникало ощущение покалывания. Более того, кожа в этом месте так долго была закрыта от воздуха, что после снятия повязки ей от контакта с воздухом стало немного щекотно.

Альрик действовал очень аккуратно и не спеша, постепенно удаляя засохшую кровь и остатки припарки из крестовника из почти уже затянувшейся раны под глазом.

– А теперь открывай его. Потихоньку.

Беобранд попытался открыть левый глаз, но обнаружил, что веки слиплись, поскольку ресницы все еще были покрыты кровью. Он прикоснулся к векам и очень осторожно отсоединил их друг от друга. Тусклый свет пламени показался ему таким ярким, что он даже ахнул. Беобранд снова почувствовал себя ослепленным, но теперь, похоже, лишь потому, что свет оказался для него слишком сильным. Закрыв левый глаз, он улыбнулся: он мог видеть!

– Тебе придется дать ему немного отдохнуть, прежде чем ты выйдешь на дневной свет, – сказал Альрик.

Беобранд чуть-чуть приоткрыл глаз. На этот раз он смог различить пляшущие языки пламени и очертания Альрика, удаляющегося от него. Видел он все это очень нечетко, но был уверен, что левому глазу станет лучше – как уже стало лучше ребрам.

– Спасибо тебе, Альрик! – крикнул Беобранд.

Альрик выплеснул грязную воду из чаши с порога дома.

– Будь поаккуратнее с глазом, который я тебе спас. Больше я ни о чем не прошу!

 

7

На следующий день потепление закончилось. С севера набежали большие темные тучи. Кенред дрожал, чувствуя, как ветер пронизывает его черные одежды. Его снова в качестве наказания отправили собирать хворост. На этот раз – потому, что он разговаривал во время ночного богослужения. Аббат Фергас, встретившись с ним взглядом, посмотрел ему в глаза с нарочито недовольным видом, и Кенред сразу же догадался, что прощать его проступки аббат больше не будет.

После молитвы старый священник подошел к Кенреду.

– Ты все еще хочешь стать монахом? – тихо спросил он.

Кенреда этот вопрос удивил. У него даже мелькнула мысль, что его, возможно, и на этот раз не накажут.

– Да, отец. Вы знаете, что я люблю Христа и хочу ему служить. Моя семья теперь – это те, кто живет здесь, в монастыре.

Произнося эти слова, он твердо знал, что говорит правду. Хотя Беобранд был теперь его лучшим другом (и эта дружба казалась удивительно крепкой, если учесть, как недолго они друг друга знали), Беобранду предстояло покинуть монастырь и пойти своей дорогой. Дорогой, ведущей к войне и убийствам. В этом Кенред был уверен. И лично ему пойти по такой дороге ни чуточки не хотелось.

Фергас посмотрел на мальчика долгим и тяжелым взглядом. Ему подумалось, что Кенред когда-нибудь станет хорошим монахом, если отучится все время о чем-то грезить и мечтать. Сердце у этого мальчика было добрым, да и характер отличался силой, хотя это и скрывалось под его легкомыслием.

– Ну, если ты хочешь стать монахом, ты должен вести себя как монах, – наконец сказал Фергас. – Сорок вязанок хвороста до того, как я разрешу тебе поесть. Мне помнится, когда я отправил тебя за хворостом в прошлый раз, ты вернулся с чем-то совсем иным.

Произнося последнюю реплику, Фергас с язвительным видом поднял бровь и затем пошел прочь. Кенреду не оставалось ничего другого, кроме как приступить к выполнению этого поручения.

И поэтому он шел теперь под неистовым ветром, с силой раскачивающим ветки деревьев. Ему приходилось то и дело лупить ослика палкой, чтобы заставлять его тащить маленькую повозку вверх по склону в сторону леса. Под кронами деревьев было темно, и Кенреда охватило беспокойство, которое всегда охватывало его, когда он собирался войти в одиночку в лес. Может, вон за теми буками и дубами прячутся эльфы, держа наготове луки с отравленными стрелами?

Кенред еще больше задрожал и поймал себя на том, что бьет ослика палкой сильнее, чем это необходимо. Его, безусловно, охватил страх, но, тем не менее, это не было основанием для того, чтобы избивать бедное животное. Он погладил ослика по шее, и тот печально посмотрел на мальчика. Кенред потянул за веревку, повязанную на шее ослика, и тот потащил повозку вперед. Бить его для этого уже не потребовалось.

Когда Кенред добрался до той поляны в лесу возле главной тропинки, где ему предстояло собирать хворост, солнце еще не взошло. Ходьба его немного согрела, однако темнота и завывание ветра среди деревьев отнюдь не развеивали его страхи. Кенред принялся поспешно собирать сухие ветки, горя желанием уйти из этого леса как можно скорее.

Обмотав веревкой уже двадцатую вязанку хвороста, он вытирал пот со лба, когда с тропинки позади него донесся какой-то звук. Он прислушался, пригнувшись и затаив дыхание. Все его существо звало Кенреда к узенькой и окруженной с обеих сторон папоротником тропинке, которая вела назад, в Энгельминстер – то есть туда, где сейчас было безопасно. Поначалу Кенред не услышал ничего, кроме шума ветра и скрипа веток над головой, но затем различил характерный лязг металла и чьи-то осторожные шаги. Еще через несколько мгновений он услышал справа от себя приглушенный голос. По тропе, по всей видимости, кто-то шел – то ли люди, то ли какие-то лесные существа. Ни то, ни другое не предвещало ничего хорошего. Если это были валлийцы, решившие вернуться и закончить то, что они начали несколько недель назад, то ему следовало бы предупредить об этом монахов. Если же это были эльфы или какие-нибудь другие существа из мира духов, то лучше всего дать от них деру.

Сам того не осознавая, он медленно двинулся в сторону тропинки и доносящихся оттуда звуков – так, как будто его тело само приняло решение. Он посмотрит, кто там идет по тропинке. Уже не в первый раз ему не удалось совладать со своим любопытством.

Следующий звук отмел в сторону все вопросы относительно того, кто находится неподалеку от него в этом лесу. Это вытаскивали из ножен железный клинок, и раздался этот звук прямо у него за спиной. Не успел Кенред обернуться и посмотреть, кто подкрался к нему сзади, как почувствовал, что в его шею уперлось холодное острие.

Затем кто-то прошептал ему на ухо:

– Ага, юный монах, ты подсматриваешь за нами, да?

Коленки Кенреда задрожали от страха.

* * *

Вскоре после того как Беобранд поднялся с постели, в дом вбежал Альрик. Он обычно вставал и выходил из дому еще до рассвета, чтобы присмотреть за дойкой коров и покормить свиней, но возвращался после этого в дом не так рано, как в этот раз, и, конечно же, не так поспешно.

– На тропинке в лесу – отряд воинов, – сообщил Альрик. Он сильно запыхался, но не остановился даже на миг, чтобы отдохнуть: подбежав к ящику в глубине дома, он начал вытаскивать из него какие-то предметы. – Возьми свое оружие, – сказал он при этом Беобранду.

Повторять два раза ему не пришлось: Беобранд быстро схватил копье и щит, невольно поморщившись от боли в ребрах: щит из древесины липы был очень тяжел.

Вскоре вслед за своим отцом в дом заскочили Леофвин и Виберт. Виберт держал в руке большой топор. Леофвин подошел к своей постели и достал откуда-то сакс. Альрик же вооружился коротким метательным копьем и маленьким щитом.

– Вы что, не собираетесь прятаться, как прятались тогда, когда они приходили в прошлый раз? – спросил Беобранд.

– Мы не можем так поступить, – ответил Альрик. – У них есть пленник из наших. Они схватили в лесу Кенреда.

Беобранд в первый миг не понял смысла слов Альрика, а затем почувствовал, как что-то внутри него содрогнулось.

Как такое могло произойти? На Беобранда словно пахнуло холодом. Неужели все его друзья и любимые люди обречены на то, чтобы страдать и умирать? Неужели он и в самом деле проклят? Он понес уже так много утрат, и вот теперь Кенред попал в руки к какому-то неведомому врагу. Кенред, который спас ему жизнь, когда он, Беобранд, был слепым и беззащитным. Кенред, который ради этого оставил собственную сестру на произвол судьбы, в результате чего девушку зверски изнасиловали и убили…

Беобранд на мгновение почувствовал слабость в ногах, когда с ужасом подумал о том, что Кенред, возможно, уже мертв и что он, Беобранд, не смог прийти ему на помощь. Затем все его горести и потери слились в единое целое. Смерть Эдиты, Реды, матери и Окты. Боль из-за гибели новых друзей в битве в Элмете.

Он тут же принял твердое решение: он не позволит, чтобы Кенред пострадал. Он спасет его. Или умрет, пытаясь спасти.

Беобранд уже больше не испытывал страха. Та часть его, которая была подвержена различным эмоциям, стала сейчас совсем ненужной, а потому он спрятал ее глубоко внутри. Сила и решительность – вот что могло спасти Кенреда.

Лицо Виберта покраснело от волнения. Леофвин выглядел серьезным и задумчивым. Альрик, обращаясь ко всем троим, начал говорить:

– Послушайте, мы не знаем, сколько…

Беобранд, повернувшись, обогнул Альрика и его сыновей и поспешно вышел из дома. У него уже не было времени на разговоры. Кенреду угрожала опасность. Выйдя на серый дневной свет, он увидел, что несколько мужчин, живущих в Энгельминстере, собрались у края поляны. К ним подходили и другие. Беобранд услышал позади себя, как Альрик, Леофвин и Виберт тоже выходят из дома. Когда он мгновение спустя помчался к краю поляны, они устремились за ним, стараясь не отставать.

Подбежав к собравшимся на краю поляны людям (которые тут же стали поворачиваться к нему), Беобранд увидел на их лицах страх.

– Что они хотят и сколько их там? – спросил Беобранд.

– Сколько их – этого мы не знаем, – ответил худощавый мужчина с редеющими волосами и седой бородой. – Они сказали, что им нужна еда.

Беобранд окинул взглядом стоящих перед ним мужчин. Они казались исполненными страха и какими-то жалкими. С такими людьми никого отпугнуть не удастся. Беобранд на несколько мгновений закрыл глаза, лихорадочно размышляя. Когда он снова открыл их, уже подоспели Альрик и его сыновья. Все эти люди теперь выжидающе смотрели на Беобранда. Его голова болела, а левый глаз то и дело сам по себе косил. Его взор на какое-то время затуманился. Может, он навсегда утратил способность видеть отчетливо? Однако переживать об этом ему сейчас было некогда. Очень скоро эти разбойники устанут ждать и убьют Кенреда.

– Нам нужно заставить их бояться нас, – тихо сказал Беобранд: ему не хотелось, чтобы его услышали те, кто прятался на тропинке в лесу.

Обитатели Энгельминстера молчали, довольные уже тем, что хоть кто-то пытается что-то предпринять в затруднительной ситуации. Молчали все, кроме Виберта.

– А как, по-твоему, мы это сделаем? – с сарказмом спросил Виберт.

– Мы должны создать для них видимость, будто у нас больше вооруженных людей, чем на самом деле.

Стоящие перед Беобрандом люди озадаченно заморгали.

– Когда я громко прикажу позвать всех остальных мужчин, приведите сюда женщин, монахов и даже подростков, достаточно высоких для того, чтобы сойти за мужчин. И вооружите их всем, что попадется под руку: мотыгами, метлами, охотничьими луками – в общем, чем-нибудь. Велите женщинам надеть мужскую одежду или же накинуть на себя мужские плащи поверх платьев. Люди, которые находятся сейчас там, в лесу… – Беобранд сделал паузу, желая убедиться, что его слушают абсолютно все. – Те люди, которые схватили Кенреда, должны подумать, что нас слишком много, чтобы запросто с нами справиться. Ну все, я сейчас отдам приказ, и вы приведете сюда побольше народу. И сделайте это быстро!

Виберта, судя по выражению его лица, не особенно впечатлил предложенный Беобрандом план. Остальные казались перепуганными и тоже не очень-то верящими в то, что такой план сработает. Беобранд повернулся к Альрику. На лице его появилась улыбка, в которой чувствовалась решимость. Это придало Беобранду уверенности, в которой он сейчас очень даже нуждался. Он подумал, что его план вполне может сработать.

Повышая голос так, чтобы его было слышно и в лесу, он скомандовал:

– Приведите остальных воинов. Приведите их всех, и побыстрее. Мы должны защитить наше имущество. Идите!

Мужчина с седой бородой повернулся, чтобы идти, но затем, заметив, что все остальные даже не пошевелились, остановился в нерешительности. Беобранд был уверен, что их враги наблюдают за ними из-за деревьев. Любая оплошность могла сейчас привести к смерти Кенреда. Может, она даже подтолкнет вражеских воинов к тому, чтобы открыто напасть на это поселение.

Когда Беобранд уже подумал, что его план провалился еще до того, как кто-то попытался его осуществить, Альрик громко крикнул:

– Вы слышали этого человека! Приведите остальных воинов! Быстрее!

Поскольку приказ Беобранда был поддержан этим авторитетным местным жителем, мужчины бросились к своим домам, чтобы привести остальных «воинов» и тем самым увеличить свою численность.

Беобранд благодарно улыбнулся Альрику, и тот одобрительно кивнул в ответ.

Они оба тайком задались мыслью, сработает ли этот план и в самом деле.

* * *

Потребовалось некоторое время для того, чтобы собрались все обитатели поселения, которые могли сойти за воинов. По мере того, как текло это время, тревога Беобранда за друга лишь возрастала.

Когда наконец и монахи присоединились к «воинству», Беобранд окинул взглядом толпу. «Воинов» набралось человек двадцать. Некоторые из них были вооружены лишь длинными палками или метлами, а некоторые были подростками столь маленького роста, что их вряд ли бы кто-то принял за взрослых. Беобранд поспешно расставил всех так, чтобы впереди находились самые крупные и сильные люди, вооруженные копьями, топорами и саксами. Остальных он поставил сзади и строго-настрого приказал им держать свое «оружие» высоко. Ему оставалось только надеяться, что засевшие в лесу враги не заметят, как он распределял обитателей Энгельминстера.

Беобранда удивило то, как легко эти люди позволили ему командовать ими. Он раньше никогда никем не командовал – ну разве что отрядом мальчуганов в детстве. В Хите он обычно верховодил в играх и шалостях деревенских детей. Сейчас он пытался не думать о том, что эти детские приключения зачастую заканчивались тем, что он получал тумаки от отца.

Отогнав воспоминания, Беобранд повернулся лицом к собравшимся людям. Все, кроме стоявшего в первой шеренге Виберта, смотрели на него полным надежды взглядом людей, которые рады тому, что их действиями кто-то руководит. А вот Виберт мог стать для Беобранда проблемой. Беобранд не мог позволить, чтобы этот парень оспаривал его право здесь распоряжаться, потому что это развеяло бы иллюзию того, что в Энгельминстере имеется высокоорганизованный вооруженный отряд.

Беобранд лихорадочно размышлял. С одной стороны, он не хотел, чтобы Виберт находился сейчас рядом с ним, но с другой стороны, ему было необходимо заставить этого парня смириться со сложившейся ситуацией и с появившейся у него, Беобранда, властью.

Беобранд обратился к собравшимся людям:

– Я отправлюсь в лес и поговорю с теми, кто схватил Кенреда. Со мной пойдут Альрик и Леофвин.

Беобранд увидел, что Виберт бросил на него сердитый взгляд, но прежде чем он успел что-то сказать, Беобранд продолжил:

– Виберт останется здесь и возглавит вас, если с нами что-нибудь случится.

Виберт нахмурился и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но затем, не решившись это сделать, снова его закрыл. Пару мгновений спустя он кивнул в знак согласия. Беобранд с облегчением вздохнул. У него сейчас не было времени на то, чтобы разбираться с неприязнью Виберта к нему, а потому он обрадовался, что этот парень согласился главенствовать над другими обитателями поселения.

– А все остальные – стойте с расправленными плечами и старайтесь показать, что вы представляете собой серьезную силу, – тихо сказал Беобранд собравшимся людям. Затем он добавил уже громким голосом: – Альрик, Леофвин – пойдемте со мной. Мы отправимся на переговоры с теми, кто в лесу.

Затем он повернулся, поднял свой щит (невольно при этом застонав, поскольку почувствовал боль в ребрах) и, не обращая внимания на то, последовали Альрик с Леофвином за ним или нет, зашагал по тропинке к темной громаде леса.

Как только они отошли от обитателей Энгельминстера достаточно далеко для того, чтобы те не могли их слышать, Альрик прошептал:

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, парень. Ведь это все равно что ставить свою жизнь всего лишь на один бросок игральных костей!

Беобранд, ничего не ответив и лишь крепче сжав зубы, продолжал идти вперед. Он прекрасно понимал, какую рискованную игру затеял, но он уже принял твердое решение спасти Кенреда или же умереть, пытаясь это сделать. Что он не принял в расчет – так это то, что он подвергнет риску жизнь других людей. Однако переживать по этому поводу было уже поздно. Он сделал то, что казалось ему правильным, и, к его удивлению, обитатели Энгельминстера быстро и легко согласились с тем, что ими станет командовать молодой и неопытный воин. Ему оставалось только надеяться, что их вера в его способность защитить их не окажется такой же напрасной, как вера Таты в покровительство Иисуса Христа.

Они изрядно запыхались к тому моменту, когда добрались до первых деревьев леса. Их дыхание клубилось впереди светлым паром, который уносил в сторону холодный ветер. Они вошли в полумрак леса и замедлили шаг. Все их органы чувств напряглись. Сделав еще несколько шагов, Беобранд остановился. Альрик и Леофвин встали справа и слева от него, угрожающе держа свое оружие на изготовку. Они все трое стали всматриваться в тени возле деревьев справа и слева от себя, опасаясь, что на них могут напасть из засады. Однако они никого не увидели.

Беобранд, воткнув кончик древка своего копья в землю, оперся на него, тем самым демонстрируя самоуверенность, которой у него на самом деле не было.

– Выйдите и освободите нашего друга! – крикнул он громким голосом, в котором не было и намека на испытываемое им сейчас волнение.

Несколько секунд ему никто не отвечал, а затем откуда-то из темноты раздался зычный голос:

– А с какой стати мы станем его отдавать? Мы хотим есть. Дайте нам побольше еды, и тогда мы вернем вашего юного монаха. Если не дадите, мы перережем ему горло и затем сами возьмем то, что нам нужно.

Гнев Беобранда превратился в холодное пламя в груди. Это было то же хладнокровие, с которым он действовал во время битвы в Элмете.

Он сделал шаг в ту сторону, откуда раздался голос, и сказал:

– Нет. Вы отдадите нам мальчика прямо сейчас, а иначе воины нашего поселения придут сюда по моему зову, и мы убьем вас всех. Думаете, мы не готовы встретить разбойников? Посмотрите на наших воинов – они ждут моей команды. Мы пришли сюда без них только потому, что хотим избежать кровопролития, но это наше последнее предупреждение. Отпустите мальчика прямо сейчас, или вы умрете!

В течение довольно долгого времени ответа не было. Беобранду показалось, что весь лес затаил дыхание. Даже ветер стих. Беобранд почувствовал, как пульсирует кровь в шраме под левым глазом. Именно сейчас решалось, сработает его хитрость или нет. По мере того, как шло время, он все больше опасался, что произойдет худшее. Он уже начал морально готовиться к вооруженной схватке, не видя никакого другого выхода из сложившейся ситуации, как вдруг раздался совсем другой голос:

– Беобранд, это ты?

Этот голос был более молодым и менее самоуверенным.

Беобранд вздрогнул. Голос показался знакомым, но узнал он его не сразу: прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что это сказал Тондберкт – тот молодой воин, с которым он сдружился в войске Эдвина.

– Тондберкт? Что ты здесь делаешь? – спросил в свою очередь Беобранд, слегка расслабившись, но все еще настороженно.

Тондберкт вышел из-за деревьев на тропу и улыбнулся.

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос. – Он оглянулся и сказал кому-то через плечо: – Все в порядке, я его знаю.

Из-за деревьев появилось еще пятеро: четверо крупных мужчин в доспехах и с оружием и один человек гораздо более хрупкого телосложения. Сердце Беобранда екнуло, когда он узнал в этом человеке Кенреда. Ему, похоже, еще не причинили никакого вреда.

– Отпустите мальчика, пусть идет к своим. Затем мы сможем поговорить.

Беобранд произнес эти слова непринужденно, надеясь на то, что у Тондберкта достаточно влияния в этой группе для того, чтобы убедить остальных отпустить Кенреда.

Тондберкт обернулся и тихонько поговорил о чем-то со своими спутниками, после чего сказал:

– Хорошо. Забирайте его. Но я надеюсь, что вы дадите нам еды и питья. Мы умираем от голода!

Беобранд с восторгом увидел, как Кенред отделился от группы воинов и быстро зашагал по тропе туда, где он, Беобранд, стоял вместе с Альриком и Леофвином. Подойдя к ним, Кенред робко улыбнулся, а затем вдруг помчался в сторону монастыря.

Когда Кенред отбежал на безопасное расстояние, Беобранд снова посмотрел на Тондберкта и его спутников.

– Я понимаю, что вы хотите есть и что вам холодно, но у этих людей почти ничего нет. Кроме того, вы ведь напали на одного из них.

– Мы его не тронули, – сказал самый высокий воин, выходя вперед.

Он был одет в короткую кожаную куртку, укрепленную металлическими пластинками. В руке он держал большой щит, а на боку у него висел меч в простеньких ножнах. Его бородатое лицо было угловатым и симпатичным. Он был, наверное, лет на десять старше Беобранда и вел себя с естественной непринужденностью. Беобранду показалось, что этот человек ему знаком. А не встречал ли он его раньше?

– Он подкрался к нам в лесу, и мы подумали, что сможем с его помощью раздобыть еды, – продолжал воин. Судя по его голосу, именно с ним Беобранд разговаривал в самом начале. – Мы и не собирались причинять ему никакого вреда. Это была всего лишь хитрость. Мы знали, что будет трудно уговорить местных жителей с нами поделиться. Поэтому мы решили схитрить.

Когда воин произнес эти слова, на его губах появилась обаятельная улыбка.

Беобранд не был уверен, что его сейчас не обманывают, но этот воин смотрел на него вроде бы без лукавства, да и в числе его спутников был Тондберкт, – а значит, вполне возможно, что этот бородатый не лгал.

– Я поговорю с местными, и мы посмотрим, что они смогут вам предложить. Стойте на границе леса – там, где мы сможем вас видеть, – и не подходите к монастырю, иначе мы будем вынуждены защищаться, а нас намного больше, чем вас.

Беобранд перевел взгляд с высокого воина на Тондберкта и попытался разглядеть, нет ли на его лице каких-либо признаков коварства. Обычно открытое и доброжелательное лицо Тондберкта посуровело от холода и перенесенных лишений, но Беобранд все же не заметил в его выражении ничего подозрительного. Он кивнул Тондберкту, а затем повернулся и пошел обратно к постройкам монастыря. Альрик и Леофвин зашагали рядом с ним. Словно бы сговорившись, все трое не обменялись ни словом на этом коротком обратном пути.

Когда они вернулись к обитателям Энгельминстера, изображающим воинов, их встретил гул голосов: люди расспрашивали Кенреда о том, что ему довелось пережить. Кто они, эти люди в лесу? Что они с ним сделали? Почему его отпустили? Кенред пытался отвечать на вопросы, однако люди зачастую тараторили одновременно, и он попросту ничего не понимал. Когда к ним подошли Беобранд, Альрик и Леофвин, все повернули головы к ним и, постепенно успокоившись, стали молча ждать, что им скажет Беобранд.

– Их там пятеро. Они воины. Вероятно, они из тех, кто выжил в битве в Элмете. Им нужна еда. Я сказал им, что у нас почти ничего нет, но я думаю, что лучше дать им немного еды и спровадить их отсюда. – Понизив голос, он добавил: – Пока что они все еще думают, что вы – вооруженный отряд, но они быстро поймут, что это не так, если вы будете продолжать трепать языками, как прачки! – Затем он повернулся к Альрику: – Что скажешь ты?

Альрик кивнул:

– Я думаю, Беобранд прав. И давайте не забывать о том, что его умение быстро соображать позволило нам вернуть Кенреда живым и невредимым. Вильда, ступай-ка и вместе с другими женщинами приготовь съестных припасов для пятерых человек на несколько дней.

Когда женщины отправились выполнять просьбу Альрика, Виберт пришел в ярость.

– А с какой стати Беобранд вдруг начал нами командовать? Почему мы должны давать еду этим чужакам? У нас и так осталось очень мало после того, как валлийцы забрали бо`льшую часть наших запасов.

Виберт сердито плюнул на землю.

Еще до того, как Беобранд смог что-то ответить, Альрик сказал Виберту грустным, но твердым тоном:

– Решение уже принято, Виберт. Не затевай ссору на пустом месте. Лучше помоги матери приготовить съестные припасы.

Лицо Виберта покраснело. Он с ненавистью посмотрел на Беобранда и затем поплелся вслед за матерью.

* * *

Когда Кенреда схватили в лесу какие-то воины, он пришел в ужас. Они пока не причиняли ему никакого вреда, но угроза насилия постоянно ощущалась. Он был уверен, что его убьют. Встретится ли он в потустороннем мире с Татой? Простит ли она его за то, что он оставил ее на произвол чужих мужчин, которые ее изнасиловали и убили? Простит ли она его за то, что его вера в Бога так слаба?

Он пытался молиться. Пытался не слушать голоса этих воинов, когда те обсуждали, как бы им убедить обитателей монастыря поделиться с ними запасами на зиму. Он то и дело начинал мысленно читать «Отче наш», но слова путались в голове, и он невольно улавливал обрывки разговора.

Он весь дрожал от холода и страха, усиливаемого воспоминаниями о недавнем кровавом нашествии валлийцев. Воины обсуждали, стоит ли убивать его и если стоит, то как это лучше сделать. Они обсуждали, как долго им нужно ждать, прежде чем убить его, чтобы продемонстрировать свою силу и решительность, и каким образом можно произвести наибольшее впечатление на местных обитателей. Посовещавшись, они пришли к выводу, что лучше всего будет отрубить ему голову и насадить ее на наконечник копья. В этом случае местные жители смогут увидеть ее издалека.

Именно в этот момент они услышали крик Беобранда. Кенред тоже его услышал и почувствовал облегчение. Ему даже не верилось, когда после недолгих переговоров ему позволили вернуться живым и здоровым в монастырь.

Он поплотнее натянул плащ на плечи, защищаясь от ветра, и подошел к Беобранду.

– Хм, похоже, ты спас мне жизнь, – сказал Кенред, выдавливая из себя улыбку. – Однако, по-моему, ты все равно остаешься передо мной в долгу, потому что, по моим подсчетам, твою жизнь я спасал дважды.

Беобранд тоже улыбнулся.

– Пусть никто не говорит, что сыновья Гримгунди не платят долгов. – Он похлопал Кенреда по плечу. – Я искренне рад, что теперь ты в безопасности, – с серьезным видом сказал он. – Тебе нужно побыстрее зайти в монастырь и согреться у очага, а то ты, похоже, вот-вот замерзнешь до смерти.

– А вы дадите им еды? – спросил Кенред. – Тебе нужно быть осторожным. Они – убийцы, Беобранд.

– Не переживай за меня. Я знаю Тондберкта и уверен, что он не причинит мне зла.

Кенреду вспомнились споры воинов о том, каким образом убить его, их решение отрубить ему голову. От этих воспоминаний он опять задрожал.

– Будь осторожен и не ходи к ним в одиночку.

Кенред пошел обратно в монастырь с тяжелым чувством на сердце. Оно было вызвано не тем, что он боялся за жизнь Беобранда, а опасением, что его друг может оказаться таким же злодеем, как и те воины, которые сейчас ждали на опушке леса.

* * *

Беобранд провел остаток дня в компании с воинами, расположившимися в лесу. Он помог принести им съестных припасов, а затем они пригласили его поесть вместе с ними. Они быстро развели костер, и у Беобранда легко завязался разговор – сначала с Тондберктом, а затем с вожаком этой группы, высоким бородатым воином по имени Хенгист.

– Мы уже встречались раньше? – спросил у него Беобранд.

Хенгист смерил Беобранда долгим оценивающим взглядом.

– Да. Я пришел сюда из Беббанбурга. Я находился в зале короля Эдвина, когда ты присягал ему в верности. Я был одним из его телохранителей.

Хенгист опустил взгляд с видом человека, стыдящегося того, что пережил своего господина.

Его спутники разговаривали мало. Одного из них звали Дренг, и он был хитроватым пожилым человеком лет сорока пяти, с редеющими седыми волосами и последними тремя зубами в морщинистом рту. Он молча сидел у костра и помешивал в котелке кашу. Беобранд то и дело ощущал на себе его взгляд из-под прикрытых век, и ему казалось, что этот человек смотрит на него, как голодный волк на ягненка.

Два других воина оказались валлийцами и братьями. Старший из них – Артаир – был лет на десять старше Беобранда, коренастый человечек, самый низенький в этой компании. Младшего брата звали Хавган. Он был, наверное, лишь на пару лет старше Беобранда и являлся прямой противоположностью Артаиру. Ростом он не уступал Беобранду, но имел более худощавое телосложение. Единственное, что свидетельствовало о родстве братьев, это их волосы: длинные, удивительно черные и завязанные сзади в хвостик у обоих. Доспехов у них не имелось. Оба были вооружены дротиками и длинными ножами с хищными лезвиями. Они сидели рядом и перешептывались на своем языке, обстругивая веточки длинными ножами.

Все эти пятеро участвовали в битве, произошедшей в Элмете.

– А как закончилась битва? – спросил Беобранд. – Я этого не видел.

– Она закончилась полным хаосом, – ответил Тондберкт. Остальные сидели молча вокруг костра, прикрыв глаза и вспоминая последние моменты битвы. – Стена из щитов развалилась, и дальше была уже только смерть. Короля Эдвина убили, его сына – тоже. В конце битвы погиб и мой отец. – Тондберкт смахнул с ресниц слезы, прежде чем они потекли у него по щекам. – Наши воины бросились к королю, чтобы защитить его, но это было бесполезно. Отец оттолкнул меня в сторону уже в самом финале. Он сказал, что мне нужно бежать. Я видел, что битва проиграна, а потому и в самом деле убежал.

Тондберкт замолчал – возможно, устыдившись того, что бросил отца.

– Мне очень жаль, что твой отец погиб, – сказал Беобранд.

Тондберкт печально улыбнулся и кивнул в знак благодарности.

– Я пару дней шел на юг. У меня не было ни малейшего представления о том, куда идти. И еды с собой никакой не было. В конце концов я решил, что мне нужно поворачивать обратно на север. Вернуться к своим сородичам и друзьям, которые могли бы мне помочь. Вот тогда-то я и встретил Хенгиста и всех остальных.

Разговор перешел на то, что произошло после битвы с Беобрандом. Он рассказал о своей ране, о том, как его нашел Кенред, о нападении валлийцев и о том, как обитатели Энгельминстера поставили его на ноги.

– Что вы намереваетесь делать? – спросил Беобранд, закончив свой рассказ.

– Хенгист говорит, что мы можем найти нового господина в Берниции или Дейре, – с волнением в голосе ответил Тондберкт. – Мы слышали, что Осрик, двоюродный брат Эдвина, провозгласил себя королем Дейры. А еще ходят слухи, что Энфрит вернулся из изгнания и претендует на трон Берниции.

Отец Эдвина – Элла – когда-то объединил эти два королевства в одно и назвал его Нортумбрией. Конечно же, двум новым королям понадобятся воины для того, чтобы удержаться у власти в своих землях. Поэтому Тондберкту и его спутникам – раз уж они воины, оставшиеся без господина, – нужно было отправиться на север и поступить на службу к какому-нибудь из этих двух королей.

– К какому господину хочешь пойти ты, Хенгист? – спросил Беобранд. Сам он подумал, что Осрик, родственник Эдвина, сделал бы ему честь, приняв на службу, однако он не очень-то разбирался, что там к чему в этих северных королевствах.

– К тому, кто проявляет к своим гезитам больше щедрости, – ответил Хенгист.

Остальные засмеялись. Беобранд тоже засмеялся, но при этом почувствовал, что его терзают сомнения. Он, наверное, еще не стал настоящим воином, если для него имеют значение такие понятия, как родство и честь. Эти понятия вдолбил ему в голову дядя. Их высоко ценили воины, воспеваемые в сагах и песнях. А вот реальные воины, похоже, относились к ним наплевательски. Беобранду придется заставить себя стать таким же, как Хенгист и его спутники.

– А что намереваешься делать ты, Беобранд? – спросил Хенгист, поднимая бровь. – Ты составишь нам компанию в поисках господина, достойного нашего умения сражаться? – Он с сарказмом ухмыльнулся.

Беобранду нравилось сидеть с Тондберктом и Хенгистом у костра. Его объединяло с этими людьми чувство товарищества – то, которое возникает меж воинами в силу того, что они сражаются против одних и тех же врагов. Но вообще-то ему до сего момента не приходила в голову мысль о том, чтобы сегодня же покинуть Энгельминстер и присоединиться к этим пятерым воинам. Теперь же, когда ему это было предложено, такой вариант показался ему наиболее подходящим. От него все равно не было толку для Вильды, Альрика и прочих обитателей Энгельминстера. Он был всего лишь лишним ртом, который придется кормить предстоящей зимой, а зима эта обещала быть очень трудной после того, как большую часть съестных припасов увезли валлийцы.

Кроме того, Леофвин был прав. Он, Беобранд, был по своей природе воином. Он сумел выжить в битве, и хотя ему было страшновато даже думать об этом, он хотел снова испытать тот же прилив энергии и силы. Однако, если он стремится стать таким воином, как Окта, ему необходим господин. Вот Хенгист, например, был гезитом у короля и намеревался снова стать таковым, пусть даже уже у какого-нибудь другого короля.

Как только у Беобранда появится господин, он попытается выяснить, кто убил его брата. Он ведь поклялся отомстить за смерть Окты. Однако, прежде чем свершить правосудие, он должен найти убийцу. Только после этого он сможет отомстить.

– А ты научишь меня сражаться? – спросил Беобранд.

– Это – единственное, чему я могу научить, – ухмыльнулся Хенгист. – Смерть – это моя любовница, и мы с ней кормим воронов везде, куда бы мы ни направлялись. Я уверен, что она не станет возражать против того, чтобы раздвинуть ноги и перед тобой, парень. Всегда есть люди, которым нужны те, кто готов ради них убивать.

Беобранд покраснел.

– Мне хотелось бы пойти с вами, если вы возьмете меня с собой, – произнес он куда тише, чем ему хотелось бы.

Тондберкт хлопнул его ладонью по спине и засмеялся.

– Я рад, что нас занесло в эту глухомань, – сказал он. – Будет здорово, если ты пойдешь с нами, Бео.

Хенгист ничего не сказал, а лишь кивнул в знак согласия и криво усмехнулся.

Дренг прищурил глаза и облизал потрескавшиеся губы бледно-розовым языком с таким видом, как будто его аппетит скоро будет удовлетворен. Хавган и Артаир продолжали обстругивать веточки. Они то ли не поняли смысла произнесенных слов, то ли отнеслись к ним с полным равнодушием, но никак не отреагировали на то, что к ним присоединится Беобранд.

У Беобранда побежали по спине мурашки, и он слегка задрожал.

Ему оставалось только надеяться на то, что решение, которое он принял, окажется правильным.

* * *

Беобранд вернулся в монастырь во второй половине дня, ведя за собой ослика, впряженного в маленькую тележку, – того самого ослика и ту самую тележку, с которыми Кенред отправился за хворостом в лес. Подойдя к монастырю, Беобранд увидел, что Кенред ждет его у входа в часовню.

– Ты уйдешь вместе с ними, да? – спросил юный монах тоном, в котором чувствовался упрек.

– Так будет лучше для всех. Они помогут мне найти господина. А здесь я лишь обуза.

– Они убили бы меня только ради того, чтобы заполучить то, что им нужно. Это тебе ни о чем не говорит?

– Это говорит о том, что они – люди дела. Они сказали то, что нужно было сказать. Они безжалостны, но именно таким и должен быть воин. – Беобранд подумал о воинах, воспеваемых в легендах. Подумал о чести и преданности. – Я теперь воин, и я не позволил им причинить тебе вред.

Глаза Кенреда наполнились слезами. Беобранд, похоже, не понимал, что из себя представляют эти люди. Не понимал, что может с ним произойти, если он отправится вместе с ними. Кенред был еще очень молод. Всего лишь мальчик. Однако он уже знал, что невозможно заставить человека увидеть что-то, если тот предпочитает быть слепым.

– Я буду молиться за твою душу, – сказал Кенред.

Затем он повернулся и зашел в часовню.

Беобранд постоял немного у входа в часовню, размышляя над словами друга. Ему было неприятно, что они расстаются подобным образом.

Он решил, что как только найдет себе господина, обязательно вернется сюда, чтобы повидаться с Кенредом.

 

8

Беобранд посмотрел вниз, на затянутую туманом долину. Ему нравились эти моменты тишины и спокойствия сразу после восхода солнца. Воздух был прохладным. Беобранд поплотнее натянул плащ на плечи. При таком холоде у него ныли ребра, однако эту боль вполне можно было вынести. Она даже казалась в каком-то смысле полезной, потому что напоминала, кто он теперь такой.

Он сделал очень глубокий вдох – такой, что воздух добрался до самых краев легких, – и содрогнулся от того, что его недавно зажившие раны слегка растянулись. Его спутники собирали позади него скудные пожитки. После того, как они отправились вшестером прочь от Энгельминстера, они неуклонно продвигались на север. Шли они, как предполагал Беобранд, в Берницию, к королю Энфриту, однако Хенгист всячески уклонялся от разговоров на эту тему.

– Ты просто иди за мной, и я найду тебе богатого и щедрого господина, Беобранд, а потому даже не переживай, – сказал Хенгист днем раньше, когда Беобранд спросил его, куда они направляются.

Такая неопределенность раздражала Беобранда. Он уже не в первый раз задавался вопросом, правильно ли поступил, присоединившись к этим людям. Может, Кенред был прав насчет них? Беобранда терзало дурное предчувствие, однако никаких реальных оснований для тревоги эти люди ему пока не давали. Тондберкт был таким же разговорчивым и веселым. Когда они сидели вечером у костра, Хенгист с удовольствием рассказывал о своих былых подвигах в дружине Эдвина. Беобранд и Тондберкт с восхищением слушали, погружаясь в атмосферу героизма и доблести.

Во время одного из таких рассказов Беобранд спросил:

– А ты знал моего брата Окту?

На лицо Хенгиста на мгновение набежала тень, и он покосился на Беобранда.

– Да. Я знал его. Он был великим воином. Нетрудно заметить, что ты пошел в него. – Хенгист помолчал, уставившись в пламя костра так, как будто видел в нем события из прошлого. – С ним произошло нечто печальное.

У Беобранда завертелось на языке превеликое множество вопросов, но Хенгист, поспешно завернувшись в плащ, улегся возле костра и больше уже ни о чем не рассказывал.

Дренг вообще говорил мало, но вел себя довольно дружелюбно. Кто вызывал у Беобранда опасения – так это два брата-валлийца. Хавган и Артаир держались в этой группе обособленно, но Хенгист, Дренг и Тондберкт почему-то доверяли им.

Беобранд надеялся, что Хенгист не слукавил насчет того, что найдет ему господина. Беобранду сейчас хотелось всего лишь отыскать обитель, которая стала бы для него домом. Он ни на что не претендовал, кроме крыши над головой и самого обычного места за общим обеденным столом. Он нуждался в пристанище, где мог бы позабыть о прошлом и начать новую жизнь, которая станет лучше прежней. Ради этого он отдал бы все, что у него есть. Он улыбнулся сам себе, но улыбка эта была невеселой. Так улыбается человек, который осознает, что пытается себя обмануть. У него ведь в действительности вообще ничего не было, кроме старого копья, щита и одежды, которую он носил.

Рассматривая окружающую местность, он невольно подумал о том, как красива земля Нортумбрии. Местность здесь казалась гораздо более холмистой, чем в его родной стране Кантваре, и зима здесь была намного суровее, чем на его родине. Глядя с высоты холма и видя, как туман стелется над рекой и как солнце выползает из-за розоватых облаков, он осознал, что хочет, чтобы эта страна стала его страной. Его домом.

Однако Нортумбрия была уже не только прекрасной, но и опасной. В ней теперь царило беззаконие. Ни Осрик в Дейре, составляющей южную часть Нортумбрии, ни Энфрит в Берниции, составляющей ее северную часть, еще не контролировали население в достаточной степени для того, чтобы гарантировать порядок и спокойствие. Без опеки со стороны короля жить в Нортумбрии становилось все опаснее с каждым днем. По дорогам и тропам бродили ватаги воинов и просто разбойников, охотящихся на беззащитных людей. Они забирали себе все, что могли, прибегая ради этого к любым средствам.

Пока что при встрече с такими ватагами оружие и воинственный вид Беобранда и его спутников обеспечивали им безопасность. Они старались не вступать ни с кем в конфронтацию и просто шли своей дорогой…

Собрав пожитки, они снова отправились в путь. На этот раз – вниз по холму, по направлению к затянутой туманом долине. Им всем очень хотелось есть. Съестные припасы, которые им дали в Энгельминстере, закончились днем раньше.

Беобранд размышлял над тем, где им теперь удастся раздобыть еды, когда они вдруг заметили жилой дом. Дом этот представлял собой всего лишь маленькую хижину, построенную на изгибе речушки. Какой-то мужчина колол возле хижины дрова, орудуя внушительным на вид топором. Их отделяло от него еще довольно большое расстояние. Звук удара топора долетел до них лишь через пару мгновений после того, как мужчина им взмахнул.

Они тут же двинулись по направлению к хижине. В предыдущую ночь им пришлось мерзнуть в лесу без костра, потому что хворост был очень сырым и зажечь его не удалось. Хенгист пребывал в скверном настроении. Он с угрюмым видом то и дело тер виски так, как будто у него болела голова. Увидев этого голого по пояс мужчину, колющего дрова, Хенгист, похоже, повеселел.

– Что ты делаешь, Брека? – крикнул Хенгист. Он, по-видимому, знал этого человека. – Я думал, что ты уже мертв.

Брека обернулся и вытер пот со лба. Пытаясь рассмотреть приближающихся к нему людей, он прищурился.

– А как по-твоему, что я делаю, Хенгист, а? – спросил он добродушно. Его тон был непринужденным, а губы расплылись в легкой улыбке. – Я колю дрова, чтобы расплатиться за еду и ночлег. Я ждал тебя после битвы. Слышал, что ты пошел куда-то на юг, и…

– Ты работаешь, как раб, да? – перебил его Хенгист, насмешливо глядя на этого молодого и крепко сложенного воина. – Но ведь ты же воин! Тебе следует зарабатывать на жизнь участием в битвах, а не пресмыкаться перед какой-то там крестьянкой.

Хенгист продолжал идти к хижине. Брека держал топор за топорище обеими руками, положив его лезвие тыльной стороной на покрытое потом плечо. Его беспокойный взгляд перескочил с Хенгиста на Беобранда, а затем поочередно на других четырех воинов.

Дренг тихо сказал:

– У Хенгиста разыгралась кровь. Он, похоже, сейчас затеет с этим парнем драку. Это поможет ему немного остыть.

Дренг облизал губы и хихикнул себе под нос с таким видом, будто он выразился с красноречием лучших бардов.

– Чего ты хочешь? – спросил Брека твердым голосом.

– Я хочу, чтобы ты пресмыкался передо мной, как пресмыкаешься перед этой старой каргой.

Хенгист указал рукой на хозяйку хижины, которая вышла наружу, желая посмотреть, что происходит.

– Мне не из-за чего с тобой ссориться, Хенгист, – сказал Брека. – Просто иди своей дорогой. – Затем, пытаясь свести все к шутке, он добавил: – Сегодня никто пресмыкаться не будет, друг мой.

Сказав это, Брека улыбнулся. Он, возможно, полагал, что Хенгист всего лишь шутит или же просто пьян.

Хенгист, смерив Бреку долгим тяжелым взглядом, вдруг резко устремился к нему. При этом он выхватил сакс и с неистовой яростью что-то заорал.

Брека невольно отпрянул и едва не потерял равновесие, но все же сумел удержаться на ногах. Вскинув вверх топор, он кое-как сумел парировать яростный удар Хенгиста. Отбив атаку, он затем ринулся вперед и, действуя топором как дубиной, оттолкнул Хенгиста.

Они в течение некоторого времени ходили по кругу, глядя друг на друга, а затем Хенгист напал снова. Сделав вид, что пытается нанести сильный рубящий удар по лицу Бреки, он в последний момент изменил направление клинка так, чтобы получался косой удар, нацеленный в живот. Брека отскочил, а затем бросился вперед, попытавшись при этом ударить Хенгиста топором в пах. Хенгист легко парировал удар и тоже отскочил назад.

Он улыбался и выглядел расслабленным, даже радостным. Покачал головой из стороны в сторону, чтобы размять мышцы шеи. Брека же, судя по выражению его лица, был очень напряженным. Они оба тяжело дышали, и при каждом выдохе изо рта у них в зимний воздух поднимался пар.

Дренг издал звуки, похожие на карканье вороны – птицы смерти.

Беобранд ошеломленно наблюдал за тем, как тихое поначалу утро вдруг взорвалось вспышкой насилия. Поединок казался ему неравным. Брека орудовал топором искусно и был человеком сильным, но его движения казались какими-то странными. Неестественными. Хенгист же орудовал саксом так ловко, как будто клинок был продолжением его руки. Смотреть на это со стороны было даже страшно.

– Нет, ты будешь пресмыкаться сегодня, друг мой, – тихо сказал Хенгист, произнося последние слова с сарказмом.

– Что ты делаешь, а? – спросил Брека, и в его голосе прозвучало отчаяние. – Мы стояли с тобой рядом в боевом строю – щит к щиту. Мы были братьями по оружию.

Хенгист взмахнул саксом, оставив при этом свое туловище незащищенным. Брека, увидев это, нанес удар топором, целясь в грудь Хенгиста. Тот же, предвидев такой выпад, резко отскочил в сторону и рубанул по левой руке Бреки. Тот вскрикнул, уронил топор на землю и схватился за левую руку правой. Меж его пальцев заструилась кровь, которая затем потекла по предплечью, смешиваясь на нем с по`том.

Брека заскрежетал зубами. Его дыхание из-за сильной боли было быстрым и неглубоким.

– Убей теперь меня, ты, ублюдок! – прорычал он, выпрямляясь во весь рост. – Я всегда знал, что ты не лучше собаки. У тебя нет чести.

Хенгист, спокойно улыбаясь, покачал головой.

– Я не хочу убивать тебя, – сказал он, а затем прошел мимо Бреки к хижине, в дверном проеме которой все еще стояла старуха.

Брека, судя по выражению его лица, на мгновение растерялся, а затем почувствовал облегчение. Беобранд и прочие спутники Хенгиста, полагая, что схватка закончилась, двинулись к хижине.

Но тут вдруг Хенгист со скоростью атакующей гадюки повернулся и нанес глубокий режущий удар сзади по ногам Бреки, рассекая сухожилия и мышцы. Брека, снова вскрикнув, рухнул наземь: ноги больше не могли выдерживать вес его тела.

Хенгист опустился на корточки рядом с Брекой и прошептал ему на ухо:

– Вот теперь ты сможешь пресмыкаться постоянно, друг мой.

Хенгист и его спутники провели в хижине остаток дня и ночь. До них доносились стоны Бреки и его призывы о помощи.

– Он поет так же плохо, как и сражается, – сказал Хенгист, самодовольно улыбаясь своей шутке.

Остальные засмеялись. Беобранд встретился взглядом с Тондберктом, но не смог определить по выражению его лица, что он по поводу всего этого думает.

Некоторое время спустя стоны Бреки стали раздражать Хенгиста, и он подал знак сидевшему возле очага Дренгу. Тот встал и вышел в сгущающиеся сумерки. Несколько мгновений спустя до тех, кто остался в хижине, донесся крик Бреки:

– Он предаст вас всех! У него нет чести!

Затем он замолк.

Позднее, когда Хенгист вышел из хижины, чтобы опорожниться, Беобранд, теряясь в догадках, почему Хенгист вдруг впал в такую ярость, повернулся к Тондберкту и прошептал:

– Что в него вселилось? Почему он напал на Бреку? Может, им завладел какой-то злой дух?

Тондберкт смущенно заерзал на месте, но прежде чем он успел что-то ответить, раздался голос Дренга:

– Если тебе доведется пережить столько битв, сколько пережил Хенгист, ты станешь совсем не таким, каков ты сейчас, Беобранд. Когда человек долго кормит воронов трупами, это его меняет. Хорошо бы тебе об этом помнить.

Все трое не произнесли больше ни слова, увидев, что Хенгист заходит в хижину.

Хозяйка хижины была жутко напугана. Она готовила для них еду и относилась к ним с большим почтением. Хенгист дружелюбно улыбался ей, но при этом убедил своих спутников, что им нужно дежурить по очереди всю ночь. Никому не хотелось, чтобы им всем перерезали глотки во сне.

Беобранд в тот вечер долго не мог заснуть. Стоило ему закрыть глаза – и он видел мысленным взором все, что произошло с Брекой. Мастерство владения мечом и быстрота действий Хенгиста были удивительны, и у Беобранда возникли в связи с этим кое-какие вопросы. Научит ли Хенгист его, Беобранда, так искусно владеть оружием? Сможет ли он орудовать мечом так же быстро и умело? Он раньше полагал, что его дядя владел мечом мастерски, однако теперь ему стало ясно, что по сравнению с Хенгистом Селуин был всего лишь неуклюжим увальнем.

Затем Беобранду вспомнились стоны Бреки, его призывы о помощи и его последние слова.

В глубине души Беобранд уже осознавал, что ему следовало прислушаться к предупреждению Кенреда насчет этих людей. Но что он теперь мог поделать? Он сам решил пойти по такому пути. Ему оставалось только надеяться, что он на нем не заблудится и не погибнет.

* * *

Покинув хижину старухи, они отправились дальше на север. Старуха была рада тому, что они наконец-то уходят, однако они забрали бо`льшую часть имевшихся у нее съестных припасов, и ей теперь было непонятно, как пережить зиму.

Неподвижное тело Бреки все еще лежало возле хижины. То ли волки, то ли лисы подходили ночью к трупу и пытались его грызть, но лишь совсем немного. Уже уходя прочь, Беобранд оглянулся на хижину и увидел, что старуха склонилась над трупом. В ее руке сверкнул острый нож. Беобранд в ужасе отвернулся.

Две недели спустя началась настоящая зима: деревья покрылись инеем, ручьи замерзли, пошел снег. Хенгист и его спутники грабили местных жителей, забирая у них еду, занимались охотой, когда появлялась такая возможность, и очень медленно продвигались вперед. Когда они останавливались где-нибудь в лесу на ночлег, им приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы собрать достаточно хвороста для костра. Холод пронизывал их до костей. Ночью они очень тесно располагались вокруг костра, чтобы было теплее. Кожа на их ладонях и лицах от холода стала красноватой и обветренной. Они лихорадочно искали все, что могло хоть как-то защитить их от зимней стужи. Из шкур убитых зверей они тут же мастерили, как могли, что-то наподобие шапок и рукавиц.

Хавган и Артаир оказались хорошими охотниками. Они частенько куда-то исчезали на целый день или даже два и всегда возвращались с мясом. Когда они вернулись после первой охоты, каждый нес на спине часть туши оленя. Они закоптили это мясо, нарезав его длинными тонкими полосками, и его хватило на несколько дней. Однако, несмотря на охотничье мастерство братьев-валлийцев, всем шестерым не раз пришлось поголодать в эти зимние месяцы. В те дни, когда у них не было еды, они становились раздражительными и вялыми. В их пустых животах громко урчало.

В такие дни Беобранду вспоминались те времена, когда он охотился с Октой и своими друзьями. Леса вокруг Хите кишели дичью. Охотники обычно оставляли на границе леса маленькие подношения лесным духам и углублялись в прохладную темноту. Там они начинали искать следы, оставленные большими дикими кабанами. Найдя их, они разделялись на две группы, одна из которых ждала в засаде, держа копья наготове, а вторая гнала кабана в сторону первой.

Подобным образом они завалили множество кабанов, щетинистых и клыкастых. Эти животные, завидев людей, обычно бросались наутек из поросли как раз туда, где их поджидала вторая партия охотников, и те в нужный момент выскакивали из засады с копьями, наконечники которых слегка поблескивали в полумраке. Далее раздавался визг, хрюканье, крики и треск ломающихся веток. Затем становилось тихо, и было слышно лишь тяжелое дыхание охотников, которые вскоре начинали смеяться, радуясь своему успеху и тому, что им удалось остаться живыми и невредимыми в схватке с опасным лесным зверем.

Мясо дикого животного, которое ты убил сам, куда вкуснее любого другого мяса. Беобранду всегда больше всего нравилось жареное мясо кабана – сочное, с хрустящей корочкой… От мыслей о нем в эти мрачные и голодные зимние дни у Беобранда начинало сводить желудок, и он еще больше тосковал по брату и друзьям.

* * *

Беобранд стал замечать, что, продвигаясь на север, они почему-то обходят стороной поселения. После инцидента с Брекой Хенгист, похоже, старался ночевать исключительно в лесу, какой бы холодной ни была погода. Иногда они видели вдали дымок, но каждый раз Хенгист отказывался от мысли расположиться на ночлег в деревне в каком-нибудь теплом доме. Возможно, инцидент с Брекой напугал и самого Хенгиста, хотя это и казалось Беобранду маловероятным.

Как-то раз в конце дня, когда бледное солнце уже почти доползло по небосклону до крон виднеющихся далеко на горизонте деревьев, они набрели на какое-то поселение, представлявшее собой не просто группу хижин и загонов для скота, а скопление солидных зданий с белыми стенами, как бы обступивших одно самое большое строение – прямо-таки дворец. Последние лучи заходящего солнца придавали соломенной крыше этого главного здания золотистый оттенок. Из трубы в крыше в холодный зимний воздух поднимался дым, и, поскольку ветра не было, он зависал над крышей, словно расплывчатая корона. До Беобранда донеслись отголоски смеха и громких разговоров, и ему даже почудился запах варящегося мяса.

Спутники Хенгиста посмотрели на своего вожака, молча спрашивая его взглядом, не попытаться ли им напроситься здесь на ночлег. Они уже очень продрогли от холода и сырости. Всю прошедшую ночь и все утро шел дождь, который стих лишь незадолго до того, как они увидели это поселение, и то как бы поманило их к себе, обещая тепло.

Хенгист пожал плечами.

– Я тоже замерз. Тепло очага и крыша над головой придутся нам как раз кстати.

Все пятеро улыбнулись в ответ, воспрянув духом, и зашагали вслед за Хенгистом по дороге, ведущей к главному зданию. Когда они проходили мимо прочих домов, какие-то люди смотрели на них, приоткрыв двери. Один мужчина, чинивший забор, молча кивнул им в знак приветствия. Вслед за ними припустила, едва не наступая им на пятки, ватага детей, и, чтобы их отпугнуть, Дренг обернулся и в шутку зарычал. Дети завизжали и бросились наутек.

Прежде чем Хенгист и его спутники успели дойти до главного здания, к ним подошли четверо мужчин. Каждый из них держал в руках копье и щит. Самый старший из них – суровый на вид воин лет тридцати с проседью в бороде – поднял руку и спросил:

– Что вам нужно здесь, в графстве нашего господина Эгрика?

Хенгист ответил голосом гладким, как полированное серебро:

– Мы – путники. Мы устали, замерзли и промокли, а потому надеемся на гостеприимство вашего господина. Одна ночь за его столом и под его крышей – и мы опять тронемся в путь.

Суровый мужчина бросил взгляд на их оружие, явно оценивая, какую угрозу они могут представлять.

– Путники, говоришь? Куда же это вы направляетесь, если вы так хорошо вооружены?

Хенгист улыбнулся.

– Дороги опасны для путников, но мы вообще-то воины, как ты и сам можешь видеть. Мы направляемся на север, чтобы найти себе господина. Хотим предложить свои услуги новому господину Берниции – королю Энфриту.

– Тогда, наверное, боги вам сегодня благоволят. У нас сейчас находится один из приближенных Энфрита. Подождите здесь. Я поговорю со своим господином.

Он ушел, оставив других стражников присматривать за Хенгистом и его спутниками. Подойдя к главному зданию, он зашел в него. Стражники нервно переминались с ноги на ногу, то и дело поглядывая через плечо туда, где скрылся их начальник.

Стоя в ожидании, Беобранд украдкой косился на Хенгиста, пытаясь понять, в каком расположении духа тот пребывает. Хенгист вроде бы вел себя совершенно спокойно, но в нем все же чувствовалось напряжение, которое ему не удавалось полностью скрыть. Беобранду оставалось только надеяться, что ничто сейчас не спровоцирует вспышку его гнева. Брека ведь был один, и Хенгист справился с ним без особого труда, а вот тут, у главного здания какого-то господина, им может угрожать серьезная опасность, если вдруг начнется драка.

Старший среди четырех стражников вскоре вернулся и сказал:

– Вы можете зайти в здание, но перед этим вы должны оставить свое оружие снаружи, у меня.

Беобранд заметил, что Хенгист после этих слов сильно напрягся. Он ведь всегда носил с собой меч и даже спал с ним, засунув его в ножнах под плащ. В общем, он никогда с ним не расставался. Однако все они знали: чтобы зайти в главное здание того или иного господина, необходимо оставить оружие у входной двери, а потому покорно отдали свои копья и мечи. Единственное, что им разрешили взять с собой, – это их маленькие ножи, которыми они пользовались во время еды. Хенгист расстегнул поясной ремень и передал его с висящими на нем в ножнах мечом и саксом охраннику у двери, сказав при этом:

– Не вытаскивайте меч из ножен. Когда он выходит на свободу, ему обязательно нужно попробовать крови.

Глаза стражника расширились от удивления, но он с уважительным видом кивнул – так, как будто слышал подобные заявления уже не раз.

Убедившись в том, что у этих шестерых чужаков не осталось оружия, стражник отступил в сторону и позволил им зайти внутрь. Зал оказался не очень большим, и он не был украшен так роскошно, как королевский зал в Беббанбурге, но по сравнению с ночлегом в лесу возле постепенно затухающего костра, когда защитой от сырости был только плащ, их ждал просто роскошный отдых. В центре зала ярко пылал огонь в очаге, и от обступивших его людей падали длинные тени. Над очагом висел железный котел, от которого исходил густой запах тушеного мяса. В животе у Беобранда заурчало. По периметру зала горели жировые свечи, от которых в зале было и светлее, и уютнее.

По всей длине зала были расставлены столы, и несколько человек уже расположились за ними на скамьях. В дальней части зала стоял высокий стол, за которым восседал на табурете крупный седовласый мужчина с массивной челюстью. Справа от него сидел мужчина более худощавой комплекции и с чертами лица, делавшими его похожим на коршуна. Он был облачен в красивые одежды, а на шее у него поблескивала золотая цепь.

Крупный мужчина тяжело поднялся с табурета и теперь стоял, слегка покачиваясь, – так, как будто он выпил слишком много медовухи.

– Добро пожаловать, путники, – сказал он, заглушая общий гул разговоров в зале. – Это ты, Хенгист? Я думал, что тебя уж точно убили в Элмете.

Хенгист сделал шаг вперед, отделяясь от своих спутников.

– Я рад встрече, Эгрик, сын Эагрика. Я выжил и могу поведать тебе о гибели Эдвина, сына Эллы. Могу также сообщить, что перед тем, как мой господин был сражен валлийскими мерзавцами, очень многие из них пали от моего меча.

Некоторые из сидящих в зале людей стукнули по столу кружками, рукоятками ножей или кулаками в знак того, что они одобряют слова Хенгиста.

Эгрик смерил Хенгиста долгим пристальным взглядом, словно бы пытаясь рассмотреть его в тусклом свете и в дымке´, исходящем от очага. Наконец он поднял руки вверх, призывая к молчанию.

– Ты должен сесть с нами за этот стол, Хенгист. Мне хотелось бы узнать, каким образом тебе удалось выжить, когда так много воинов пало. Я сам отправил четырех человек в ополчение, и ни один из них не вернулся. До нас дошли рассказы о десятках погибших. Многие женщины стали вдовами этой зимой в Берниции и Дейре.

В зале воцарилась гробовая тишина. Беобранд посмотрел на Хенгиста и увидел, что губы у того крепко сжаты, а на виске пульсирует жилка.

– Ты обвиняешь меня в трусости, господин? Я сейчас без оружия, но не могу промолчать в ответ на попытки запятнать мое имя.

Атмосфера в зале тут же изменилась: воцарилась тишина, похожая на затишье перед бурей.

Эгрик поднял руки, пытаясь тем самым успокоить Хенгиста.

– Отважный Хенгист, мне и в голову не пришло бы усомниться в твоей стойкости и мужестве, причем даже здесь, в моем зале. Я просто хочу услышать о твоих подвигах и о том, как тебе удалось уцелеть во время этой резни. Я вовсе не хотел тебя обидеть.

Эти слова были произнесены спокойно и вроде бы искренне, однако блеск, появившийся в глазах этого человека, явно противоречил его примирительному тону. Беобранд задался вопросом, знает ли Эгрик о том, каким опасным может быть Хенгист. Впрочем, Хенгист и они, его пятеро спутников, стояли сейчас без оружия в окружении гезитов этого господина.

– Иди сюда и сядь с нами за стол, – сказал Эгрик.

Хенгист сделал шаг вперед, и напряжение в зале начало спадать. Однако не успел шум разговоров снова стать таким, каким он был до появления в зале Хенгиста, как похожий на коршуна мужчина, сидевший рядом с Эгриком, вдруг сказал:

– А скажи-ка, Хенгист, как могло случиться так, что после битвы в Элмете я видел тебя за столом Кадваллона и Пенды?

В зале сразу же воцарилось молчание. Взоры всех присутствующих обратились на Хенгиста. Беобранд, стоя рядом с ним, почувствовал, как Хенгист весь затрясся от гнева. От него теперь в любой момент можно было ожидать вспышки насилия. Беобранд невольно отступил на шаг в сторону.

Хенгист наградил обратившегося к нему мужчину ледяным взором.

– Что ты сказал? – переспросил Хенгист.

Его голос был отрывистым: он как бы с силой выдавливал каждое слово сквозь сжатые зубы. Мышцы на его челюсти напряглись.

Мужчина, сидевший рядом с Эгриком, казалось, не замечал охватившего Хенгиста гнева.

– Я спросил, каким образом получилось так, что ты ел за столом вместе с нашими врагами в то время, когда тело твоего короля, убитого ими, еще даже не остыло?

Сидящие в зале люди стали c недоверчивым видом перешептываться. Что их больше взволновало – то ли сама суть этого обвинения, то ли его дерзость, – этого Беобранд не знал.

Хенгист тяжело вздохнул. Его рука, невольно потянувшаяся к тому месту, где обычно висел на поясе меч, и не нашедшая его там, задрожала.

– Кто ты? – спросил Хенгист. – Мне хотелось бы узнать имя человека до того, как я его убью.

– Я – Галан, сын Галена. Я видел тебя, когда привез послание Кадваллону, королю Гвинеда, от моего хозяина и господина Энфрита, сына Этельфрита, законного правителя Берниции. – Он улыбнулся. – Но почему ты угрожаешь убить меня вместо того, чтобы ответить на мой вопрос? У меня имелось основание для того, чтобы присутствовать в лагере Кадваллона. А у тебя? Мой вопрос тебя, похоже, обескуражил. Может, я раскрыл какую-то гнусную тайну?

Он поднял брови и фальшиво улыбнулся.

Еще до того, как Хенгист пошевелился, Беобранд почувствовал, что он вот-вот нападет на Галана. Хенгист, взревев, бросился вперед, к высокому столу. Все, кто сидел в зале, тут же вскочили.

Хенгист вырвался из рук, попытавшихся его схватить, и подбежал к столу, с противоположной стороны которого сидел его враг. Ухватившись за край крышки этого стола, свободно лежащей на козлах, он перевернул ее. Подносы, блюда, еда, ножи и рога для вина с грохотом полетели на пол, однако этот грохот потонул в криках гезитов Эгрика, бросившихся на защиту своего господина и его гостя.

Хенгист попытался перебраться через это нагромождение различных предметов. Галан отступил на шаг, но, похоже, не очень-то испугался рвущегося к нему Хенгиста.

Не успел Хенгист перелезть через козлы, перевернутую крышку стола и груду свалившийся с нее посуды, как его крепко схватили люди Эгрика. Он стал вырываться и реветь, как раненый зверь.

– Я убью тебя! – крикнул он.

Мгновение спустя Беобранд почувствовал, как к его горлу приставили холодное лезвие ножа, а его грудь обхватила сзади чья-то сильная рука. Затем кто-то прошептал ему на ухо:

– Не двигайся, а иначе я заколю тебя, как свинью в середине осени.

Беобранд не стал сопротивляться. Его изумила свирепость неожиданной атаки Хенгиста. О чем говорил Галан? Неужели Хенгист и в самом деле был гостем за столом Кадваллона после битвы в Элмете? Это показалось Беобранду невероятным.

– Прекрати! Ты – гость в моем зале!

Зычный голос Эгрика, прогремев, заставил всех замолчать. Эгрик содрогался от гнева, и от его любезности не осталось и следа.

– Этот человек опозорил меня! – завопил Хенгист, и изо рта у него полетели брызги слюны.

– Нет, – сказал Эгрик. – Если кто-то принес позор тебе и моему залу, так это ты. Ты и твои спутники здесь уже больше не гости. Вы покинете мой зал и мои земли. В силу того уважения, которое испытывал к тебе Эдвин, я позволю вам уйти отсюда целыми и невредимыми и со своим оружием. Но если я снова увижу вас в своих землях, я уже не буду таким снисходительным, как сейчас. А теперь уведите его прочь с моих глаз.

Он отвернулся от Хенгиста и спокойно сказал что-то Галану, а тот засмеялся. Из тени по краям зала появились рабы: они принялись ставить перевернутые столешницы на место и носить к ним блюда и напитки.

Мужчина, удерживающий Беобранда, повернул его к входной двери и повел к ней, держа нож у его горла.

Снаружи уже стемнело. Хенгиста и его спутников вытолкали из зала в холодную темноту. Старший стражник взял их оружие и бросил в грязь у их ног. Заметив, что Хенгист посмотрел на него так, как будто вот-вот набросится на него, он сказал:

– Я бы на твоем месте этого не делал. Берите свое оружие и убирайтесь отсюда. Если, конечно, вы не думаете, что можете двигаться быстрее стрелы.

Он кивком указал на двух человек, стоящих в тени слева от него с охотничьими луками в руках. У каждого стрела была наложена на тетиву, а тетива натянута. На таком близком расстоянии они уж точно не промахнулись бы, а стрела охотничьего лука запросто могла убить или тяжело ранить не только зайца, но и человека.

В течение довольно долгого времени никто ничего не говорил и даже не шевелился. Беобранд окинул взглядом противников и решил для себя, что, если дело дойдет до схватки, он нападет на одного из лучников. Возможно, он сумеет подскочить к лучнику еще до того, как тот выпустит стрелу, и затем расправится с ним голыми руками. Однако в этот момент из зала стали выходить гезиты Эгрика, а потому шансы на успех в такой схватке у Хенгиста и его спутников тут же снизились.

В конце концов первым тронулся с места Дренг. Он сделал шаг вперед, не сводя взгляда со стражника, и, наклонившись, поднял с земли свое оружие и меч Хенгиста. Затем он передал Хенгисту его клинок. Беобранд услышал, как он прошептал:

– Нам нужно отсюда уходить. Не стоит связываться. Вирд прислал сюда Галана, и тут уж ничего не поделаешь.

Хенгист стоял с крепко сжатыми губами и подрагивал от ярости, но все же кивнул Дренгу и взял у него меч.

– Берите свое оружие, – сказал он затем. – Мы уходим.

Беобранд и все остальные осторожно подняли с земли оружие, опасаясь какой-нибудь коварной уловки со стороны стражников и воинов, собравшихся у входа в зал. Однако эти люди оказались порядочными: они позволили Хенгисту и его спутникам беспрепятственно покинуть земли Эгрика. Когда Хенгист и все остальные отошли на довольно большое расстояние от входа в зал и исчезли в ночной темноте, Беобранд услышал далеко позади себя громкий смех, а затем звук захлопнувшейся двери.

Они шли в темноте молча, но при этом Беобранда терзало множество вопросов. Его удивило заявление Галана о том, что он видел, как Хенгист сидел за одним столом с Кадваллоном. Какой ему был смысл врать? И была ли реакция Хенгиста на это заявление подтверждением того, что оно правдиво, или же она представляла собой лишь характерную для него вспышку гнева в ответ на оскорбление чести и достоинства?

Некоторое время спустя Тондберкт нарушил молчание, и из его рта при этом в воздух устремилось облачко пара:

– Ну и ладно, мне ведь все равно не понравился запах их тушеного мяса, а тепло очага нас слишком бы изнежило.

Никто не засмеялся.

Беобранд, шагая сразу за Хенгистом, сосредоточил свое внимание на очертаниях его плеч. Он понял, что ответов на мучающие его вопросы он сегодня не получит.

* * *

Поскольку дни становились короче, а погода – все более холодной, Хенгист и его спутники решили встать на некоторое время лагерем возле речки.

Местечко это было защищено от ветра крутым лесистым берегом. Нависающий выступ с торчащими из него корнями деревьев создавал своего рода убежище, в котором можно было хоть как-то укрыться от непогоды. К этому естественному заслону они добавили несколько сплетенных из прутьев плетней и соорудили подобие крыши из веток и листьев. Однако в самые холодные и самые влажные дни толку от этих сооружений было маловато, а потому они просто съеживались в своем укрытии и терпеливо ждали очередного потепления. А вот в ясные дни, когда вдоль русла речки не дул ветер, от которого тряслись лишенные листвы ветви деревьев, в лагере Хенгиста и его спутников становилось так же уютно, как в настоящем доме.

Через несколько дней после стычки во дворце Эгрика, когда стало ясно, что они более-менее надолго обосновались в этом лагере и пока что продолжать свое путешествие не собираются, Беобранд решил затеять разговор об инциденте, произошедшем с Хенгистом. День был холодным, но сухим. Они сидели у костра в ожидании наступления ночи. В течение всего дня они занимались тем, что заготавливали хворост и мастерили плетни для убежища, и вот теперь они сидели усталые, но довольные у костра, наслаждаясь исходящим от его пламени теплом. Беобранд, разомлев, вдруг вспомнил о том, как Хенгист вспылил во дворце Эгрика, занявшись, словно сухой трут.

– Хенгист! – позвал Беобранд. Он вытянул ноги, стараясь дать отдых усталым мышцам, и расположил ступни поближе к костру.

– Что?

– Почему ты так разозлился на Галана? Он ведь наверняка ошибся, и ты вовсе не был у Кадваллона.

Все посмотрели на Беобранда. Артаир перестал строгать веточку, которую держал в руке. Дренг нервно облизал губы. Тондберкт заерзал – так, как будто приготовился броситься наутек. Беобранду вдруг стало страшно.

Хенгист смерил его пристальным и очень долгим взглядом и затем сказал:

– Ты вздумал задавать мне вопросы, Беобранд, сын Гримгунди? Ты тоже считаешь меня бесчестным? Считаешь меня предателем?

Хенгист смотрел на Беобранда сурово и решительно.

Беобранд отвел взгляд и поискал поддержки у других воинов. Все они попытались не встречаться с ним взглядом. Это означало, что на его стороне не было никого. Он оказался в одиночестве. Беобранд почувствовал себя маленьким и слабым. С ним частенько случалось такое в те времена, когда его начинал дубасить кулаками отец.

– Нет, я просто…

– Просто что?.. Впредь думай, прежде чем что-то сказать, юный Беобранд.

В воздухе словно повисли не высказанные, но подразумеваемые Хенгистом угрозы.

Как и много раз в детстве, во время приступов ярости собственного отца, Беобранду захотелось побыстрее выбраться из неприятной ситуации.

– Извини, Хенгист, – поспешно сказал он. – Я вовсе не хотел тебя оскорбить.

Напряженность в лагере тут же развеялась. Хенгист наклонился вперед и подбросил в костер большую ветку, отчего во все стороны разлетелись искры.

Беобранду вдруг стало стыдно из-за своей слабости – так стыдно, что подступил ком к горлу. Он встал и пошел прочь от остальных, ненавидя себя за беспомощность.

* * *

Во время пребывания в этом лагере Хенгист начал учить Беобранда сражаться. Беобранда приводили в ужас внезапные и бурные вспышки насилия, которым был подвержен Хенгист, но ему, тем не менее, очень хотелось поучиться у Хенгиста искусству владения оружием. Если бы он научился хорошо сражаться, то наверняка не чувствовал бы себя таким беспомощным.

Хенгисту, похоже, нравилось обучать этого молодого воина, и вскоре всем их спутникам, наблюдающим за этими занятиями у костра, стало ясно, что Беобранд – прирожденный воин. Он перемещался очень быстро, правильно выбирал то или иное положение тела в зависимости от ситуации и вскоре научился довольно ловко обращаться с щитом в левой руке и копьем в правой. Его раны все еще ныли, но ему удавалось заставлять себя не думать о боли. Он тренировался так, что по его телу бежал ручьями пот, а от его разгоряченных мышц в холодный воздух поднимался пар. В конце каждого дня он буквально падал на землю возле костра и засыпал, слушая рассказы других воинов о сражениях, попойках и женщинах, которых они познали.

Значительную часть занятий с Беобрандом Хенгист посвящал тому, что заставлял его снова и снова делать выпады, парировать удары, пригибаться и закрываться щитом. Все это – в различных комбинациях. Иногда Хенгист подзывал кого-нибудь из воинов и устраивал своего рода схватку между ним и Беобрандом. Поначалу они все побеждали его, добавляя новые шишки, царапины и синяки к тем ранам, которые он получил во время битвы в Элмете. Однако к концу второго дня тренировок ему удалось одолеть Тондберкта.

Тондберкта подвела его чрезмерная самоуверенность. Он ведь видел, что Дренг – очень опытный воин – расправился с Беобрандом буквально за несколько мгновений. Тондберкт встал в оборонительную позицию, поднял свой щит высоко и замахнулся копьем. Беобранд, взревев, резко воткнул свое копье в щит Тондберкта и затем, навалившись своим весом на древко, заставил Тондберкта опустить щит. Он проделал все это в точности так, как его учил Басс. Тондберкт, которого подобные действия застали врасплох, попытался отпрянуть назад, но это привело лишь к тому, что его щит еще дальше отстранился от туловища, делая его более уязвимым. Тондберкт запаниковал и, пытаясь перехватить инициативу, нанес удар копьем, целясь в лицо Беобранду.

Беобранд своевременно поймал древко копья верхним краем своего щита и отбил копье вверх. В тот же самый миг он отпустил собственное копье, проворным движением выхватил нож с костяной рукояткой, который ему когда-то дал Иммин, и, подскочив к Тондберкту вплотную – почти обняв его, – приставил кончик лезвия ножа к горлу друга.

Затем они оба – и Беобранд, и Тондберкт – замерли. Несколько мгновений спустя раздался громкий смех Хенгиста. Вслед за Хенгистом стали смеяться и Дренг с двумя валлийцами. Маневр, который только что совершил Беобранд, был смелым и рискованным. Если бы он при этом хотя бы чуть-чуть не рассчитал, то остался бы с маленьким ножом против длинного копья. Однако его движения были выверенными и быстрыми. Если бы это была настоящая схватка, Тондберкт уже отправился бы в потусторонний мир.

– Вот это мне нравится, – сказал Хенгист. – Я учил тебя, как нужно действовать, в течение двух дней, а ты затем проделал этот трюк. Такому тебя никто научить не сможет. Ты прирожденный воин, и ты ничего не боишься, да?

Да нет, Беобранд многого боялся. В частности он боялся Хенгиста. Однако во время схватки ему было некогда думать о страхе. В такие моменты существовал только он и его враги. А еще – огромное желание одолеть их всех во что бы то ни стало.

Беобранд встретился взглядом с Тондберктом и увидел нечто такое, что его удивило. Тондберкт, вопреки ожиданиям Беобранда, не улыбался с грустным видом из-за того, что его одолел друг, и не сердился на то, что не смог оказать достойного сопротивления и проиграл схватку так быстро.

На лице Тондберкта Беобранд увидел только страх.

* * *

Беобранд с каждым днем становился все более сильным, быстрым и ловким. Тондберкт стал уклоняться от схваток с ним после того, как Беобранд одолел его семь раз подряд. Они все еще шутили вместе и вроде бы оставались друзьями, но в выражении лица Тондберкта чувствовалось недовольство тем, что статус Беобранда внутри их маленькой группы повышается. Это – в дополнение к тому, что Тондберкт ощущал для себя угрозу в возрастающем боевом мастерстве Беобранда, – зачастую делало их разговоры натянутыми.

Беобранду потребовалось всего лишь несколько дней для того, чтобы превзойти в умении сражаться и Артаира. Этот коренастый валлиец был сильным и умелым воином, но явно уступал Беобранду в скорости движений и интуиции насчет того, как образом он мог бы победить конкретного противника. А еще он был очень предсказуем. Его брат Хавган представлял собой нечто совсем иное. Он был высоким – таким же высоким, как Беобранд, – и быстрым, как кошка. Он уступал Артаиру в опыте и мастерстве, но компенсировал это тем, что был гораздо менее предсказуемым и куда более быстрым. После двух недель тренировок Беобранд все еще проигрывал Хавгану почти в каждой второй схватке.

Когда Беобранд спросил Хенгиста, нельзя ли ему сразиться и с ним, тот засмеялся и сказал:

– Ты не сможешь оказать мне серьезное сопротивление до тех пор, пока не будешь в состоянии одолеть всех остальных.

У Беобранда все никак не получалось выходить победителем из схваток с Дренгом – не получалось на протяжении нескольких недель.

Этот пожилой воин обладал таким большим опытом и был таким мастаком по части блокирования ударов щитом и саксом с очень длинным клинком, что Беобранду, как он ни старался, не удавалось найти слабое место в защите Дренга. Любая из их схваток заканчивалась тем, что Дренг без особых усилий умудрялся коснуться кончиком клинка своего сакса той или иной части тела Беобранда – коснуться там, где ему заблагорассудится. Иногда он колол его до крови. Он неизменно делал вид, что это произошло случайно, и извинялся перед Беобрандом. Однако в глазах у него появлялся блеск, он облизывал губы мясистым языком и потом в течение некоторого времени словно улыбался сам себе.

Ситуация изменилась после того, как Хенгист сказал Беобранду, что тот уже овладел основными навыками боя с копьем и теперь следует перейти на клинок.

– Меч – вот оружие настоящего воина, – сказал Хенгист, проводя пальцами по покрытой мехом рукояти своего широкого меча. – Если ты не можешь заполучить меч, то выбери сакс с очень длинным клинком. Пока что можешь попользоваться моим.

Он бросил Беобранду свой сакс. Он был длиннее любого кинжала и представлял собой более внушительный вариант обычного сакса – заточенного лишь с одной стороны большущего ножа, благодаря которому соплеменников Беобранда и Хенгиста валлийцы прозвали саксонами.

Взяв в руку этот сакс, Беобранд сразу же почувствовал, что держать его очень удобно. Конечно же, это был не тот клинок, о котором он всегда мечтал, но сакс отличался хорошим балансом, и все те навыки, которые привил ему Селуин, позволили Беобранду сразу же проявить определенное мастерство в обращении с подобным оружием.

Он начал упражняться с еще большим рвением, и почти сразу все поняли, что если в обращении с копьем он был наделен лишь небольшим природным даром, то в схватке на мечах его вскоре не сможет одолеть никто, кроме самых искусных воинов. Он обладал такой ловкостью в обращении с саксом, какой они не видели ни у кого, кроме Хенгиста, а тот был лучшим фехтовальщиком из всех, с которыми они когда-либо сталкивались.

– У тебя уже есть навыки владения клинком, – сказал заинтригованный Хенгист. – Кто тебя учил?

Беобранд рассек воздух саксом, совершая при этом замысловатое движение, и, посмотрев на Хенгиста, ухмыльнулся.

– Мой дядя Селуин, – ответил он. – Он был великим воином и учил нас с Октой обращению с мечом.

Хенгист, окинув Беобранда взглядом, потер подбородок:

– Ну что же, он обучил тебя неплохо…

После всего лишь нескольких дней тренировок с саксом Беобранд уже смог победить Хавгана в трех схватках из четырех. А еще несколько дней спустя ему впервые удалось одолеть Дренга.

Этот пожилой боец, пытаясь спровоцировать Беобранда на выпад саксом, опустил свой щит. Но он недооценил молодого воина из Кантваре. Беобранд, как и ожидал Дренг, сделал выпад в направлении незащищенной зоны, однако это была только уловка. В тот момент, когда Дренг попытался нанести удар по вытянутой правой руке Беобранда, юноша резко повернулся вокруг своей оси и с силой хлопнул Дренга по спине плоской частью клинка сакса.

Дренг упал на землю плашмя, а все зрители громко рассмеялись. Дренг поднялся и стал потирать себе спину, глупо улыбаясь, однако взгляд, который он бросил при этом на Беобранда, был мрачным и полным ненависти.

– Поворачиваться спиной к противнику – это опасно, парень, – пробурчал Дренг. – Я бы на твоем месте этого не делал.

Смех утих, и Беобранду подумалось, что реплика Дренга представляла собой скорее скрытую угрозу, чем совет по части искусства ведения боя. Беобранд тяжело сглотнул и решил отныне не выпускать Дренга из вида.

 

9

После Геолы – самой долгой зимней ночи – Хенгист начал замыкаться в себе. Он стал менее разговорчивым и потерял интерес к обучению Беобранда. Всех остальных это настораживало и даже пугало – всех, кроме Дренга, который, похоже, даже в подобной ситуации чувствовал себя в обществе Хенгиста раскованно. После того, как Хенгист снова пришел в ярость, что с ним случалось все чаще (он бешено заорал на Артаира за то, что тот пережарил белку над костром), Дренг улыбнулся и сказал:

– У него снова разыгралась кровь. Завтра нам нужно тронуться в путь.

На следующее утро было очень холодно. Деревья вокруг них поскрипывали и потрескивали, готовясь к еще более суровой погоде. Дренг начал молча собирать вещи, и все остальные последовали его примеру: они стали сворачивать одеяла и запихивать скудные съестные припасы в мешки. Хенгист, закутавшись в плащ, уселся чуть в стороне спиной ко всем остальным.

Затем они двинулись вдоль ручья в сторону юга, и это удивило Беобранда. Возможно, Хенгист изменил мнение насчет того, куда им идти. Беобранд невольно задался мыслью, не боится ли он снова натолкнуться на Галана.

Пройдя не очень-то большое расстояние, они вдруг учуяли запах дыма от костра. Они остановились и стали дружно принюхиваться и прислушиваться, пытаясь понять, откуда мог доноситься этот запах. Некоторое время спустя они услышали, как где-то справа от них тихо заржала лошадь.

Тогда они приготовили оружие и положили мешки на замерзшую землю под огромным буком. Не говоря друг другу ни слова, они молча пошли вперед – как волки, привлеченные запахом только что родившегося ягненка. Беобранд толком не знал, что они сейчас намереваются делать, но почувствовал, как у него у самого начала играть кровь от предвкушения решительных действий. Он ведь последние два месяца активно упражнялся, и теперь ему, наверное, представится возможность применить на деле то, чему он научился. Он держал в руках копье и щит, а в кожаной петле на его поясе все еще висел сакс Хенгиста.

Выражение лица Хенгиста сейчас было очень сосредоточенным. Его глаза сверкали, рот слегка приоткрылся, и из него вырывался пар. Он жестами руководил действиями своих спутников по мере того, как они продвигались вперед. Они шли, пригибаясь, туда, откуда до них донеслось ржание, прячась за стволы деревьев и растянувшись в одну линию. Однако не успели они сделать и двадцати шагов, как тишину леса разорвал пронзительный крик. Затем до них донеслись звуки сражения: звенел металл, кто-то кричал от ярости или боли.

Беобранд, Хенгист и все остальные на мгновение замерли, а затем устремились вперед еще быстрее.

Вскоре они подошли к полянке, на которой большой дуб, поваленный когда-то бурей, лежал так, что его покрытые землей и перепутавшиеся друг с другом корни торчали во все стороны, образуя своеобразную паутину. Там, где упало это дерево, оно расчистило довольно большой участок земли, поскольку повалило своей массой деревья поменьше. Торчащие вверх толстые корни дуба создавали нечто вроде укрытия, и участок земли перед ними был идеальным местом для того, чтобы разбить небольшой лагерь. Поэтому, видимо, кто-то развел там недавно небольшой костер.

К упавшему дубу были привязаны две лошади, а на полянке находилось восемь человек. Двое из них лежали неподвижно на земле, а остальные шестеро дрались друг с другом. Со стороны показалось, что двое из этих людей – молодая женщина, вооруженная коротким копьем, и мужчина, размахивающий саксом с широким клинком, – защищали свой лагерь. Четверо мужчин, наседающих на них, похоже, напали совершенно внезапно и являлись, скорее всего, разбойниками. Два человека, лежащие неподвижно на земле, тоже, по-видимому, принадлежали к числу защитников лагеря, но их, наверное, убили очень быстро в силу того, что разбойники атаковали неожиданно.

Беобранд не стал ни о чем раздумывать. Он вдруг почувствовал себя решительным и хладнокровным воином. У него мгновенно возникло желание выступить на стороне тех, кто оказался в меньшинстве. Он не стал противиться этому желанию и, выскочив на полянку, с размаху метнул копье с такой силой, что оно, угодив одному из разбойников в грудь, сбило его с ног. Металлический наконечник копья исчез между ребер разбойника, и он умер еще до того, как его тело рухнуло на замерзший лесной грунт.

Беобранд даже не стал проверять, попало брошенное им копье в цель или нет: он был уверен, что уже расправился с этим противником. Выхватив из кожаной петли на поясе сакс Хенгиста, он бросился к следующему разбойнику и, грозно заорав, с силой рубанул по его ключице сверху вниз. Из рассеченной клинком артерии хлынула кровь, забрызгав Беобранду лицо и руки, а сраженный разбойник повалился наземь.

Два защитника лагеря отступили, освобождая пространство для неожиданно появившегося из-за деревьев неистового воина. Решительные действия Беобранда заставили оставшихся двух разбойников замереть от удивления. Всего лишь несколько мгновений назад они вдвое превышали своих противников числом. Теперь же это их преимущество исчезло в результате вмешательства какой-то третьей силы, молниеносной и совершенно внезапной.

Не успели разбойники принять решение, продолжать им эту схватку или броситься наутек, как вдруг выскочивший из-за деревьев Хавган метнул дротик в того разбойника, который находился дальше от Беобранда. Дротик угодил ему в бедро, заставив его невольно повернуться вокруг своей оси. Разбойник зашатался и затем упал на четвереньки.

Последний из разбойников ошеломленно посмотрел сначала на павших товарищей, а затем на воина, выскочившего из леса. Беобранд был похож на призрака, явившегося из потустороннего мира: его голубые глаза сверкали на забрызганном кровью лице, и с клинка его сакса капала дымящаяся кровь.

Разбойник повернулся, чтобы дать деру, но тут появившийся из-за деревьев Дренг преградил ему путь. Разбойник замахнулся саксом и попытался рубануть им Дренга. Тот отбил удар в сторону, подскочил к разбойнику вплотную и вонзил свой сакс по самую рукоятку ему в живот. Удержав его в течение нескольких мгновений в таком положении и приблизив свое лицо к его лицу так, как будто это была его любовница, Дренг затем вытащил меч и тут же нанес им еще несколько колющих ударов разбойнику в живот. После этого он выпустил туловище разбойника, и тот грузно рухнул наземь.

На какое-то время на полянке все замерло. Затем тот разбойник, который упал на четвереньки, попытался уползти прочь. Беобранд бросился к нему, но Хенгист поспешно крикнул:

– Подожди, не убивай его!

Затем Хенгист быстро подбежал к раненому разбойнику. Тот, осознав, что беспрепятственно удрать ему не дадут, перевернулся на спину, чтобы видеть противников, и стал лихорадочно вытаскивать из ножен кинжал, висящий на поясе. Ему удалось это сделать как раз в тот момент, когда к нему подбежал Хенгист. Тот проворно наступил левой ногой на запястье разбойника, придавив его ладонь вместе с кинжалом к земле. Затем он уселся на грудь разбойника, лишив его возможности двигаться.

Бородатое лицо Хенгиста расплылось в широкой ухмылке. Он, похоже, очень обрадовался.

– Спасибо за то, что оставил одного из них в живых, Беобранд, – сказал он. – Ты убиваешь слишком быстро. Что в этом интересного?

Разбойник, на котором сейчас сидел Хенгист, – юноша с крысиным лицом – что-то залепетал. Хенгист задумчиво посмотрел на него сверху вниз. Причитания разбойника становились все более громкими. Хенгиста они, похоже, начали раздражать, и он обрушил на лицо разбойника целый град ударов кулаками, вкладывая в них вес всей верхней части своего тела. Разбойник вскоре замолк, а его лицо покрылось синяками, ссадинами и кровью.

– Теперь он стал похож на тебя, Беобранд, – засмеялся Хенгист. – Я оставлю его на потом.

Хенгист встал и, повернувшись, посмотрел на тех, кого они только что спасли от разбойников.

– Что вы здесь делаете? – спросил он у них.

Эти мужчина и женщина стояли бок о бок, почти упираясь спиной в торчащие корни упавшего дерева.

Мужчина оказался крепко сложенным человеком средних лет. Он был облачен в дорогие одежды – шерстяную тунику и накидку из шкуры медведя. Волосы у него были длинными и седыми, а усы – аккуратно подстриженными. В одной руке он держал сакс с широким клинком, опустив его вдоль ноги. Вид у него был настороженный, но не угрожающий.

Женщина была намного моложе его и лишь чуть старше Беобранда. Несмотря на то, что ее лицо перекосилось от страха, было заметно, что она вообще-то красива. Одета она была в коричневую тунику, накидку кремового цвета и толстый голубой шерстяной плащ. Ее светлые волосы были заплетены в длинную косу, спускавшуюся из-под шапки на спину.

Ее взгляд скользил по поляне, с одного мужчины на другого, изучая тех, кто появился из леса и спас ее от разбойников. В последнюю очередь она посмотрела на Беобранда, и ее взгляд на нем задержался. Беобранд стоял, тяжело и неровно дыша, а на его забрызганном кровью лице, несмотря на холод, проступали капли пота. Его боевой пыл и хладнокровие внезапно куда-то улетучились. Посмотрев с рассеянным видом на свои руки, он с удивлением понял, что они дрожат.

– Меня зовут Кинрик, – сказал мужчина в накидке из медвежьей шкуры. Его голос дрожал не меньше, чем руки Беобранда. – А это – моя дочь Катрин. – Он с покровительственным видом положил ладонь на ее руку. – Спасибо вам за то, что вы… спасли нас. – Он всячески пытался выглядеть самоуверенным, но дрожащий голос выдавал его волнение. – А теперь нам нужно заняться нашими погибшими.

Кинрик опустился на корточки рядом с двумя неподвижными телами своих спутников и стал прикасаться к ним в поисках хоть каких-нибудь признаков жизни. Не обнаружив их, он принялся с силой трясти эти тела. Катрин тоже опустилась рядом с ним на корточки. По ее щекам текли слезы, которые затем падали на ее накидку, оставляя на ней мокрые пятнышки. Она обхватила отца рукой. Тот заметно вздрогнул и разрыдался.

Они обняли друг друга, охваченные горем, которое было Беобранду очень даже знакомо.

* * *

После того, как погибших накрыли плащами, все оставшиеся в живых уселись вокруг костра, и Кинрик рассказал о том, что произошло с ним и его спутниками. Они выехали из Поклингтона, находящегося отсюда примерно в двух днях пути на юг, и направились в Гефрин, расположенный в Берниции. У них там жили родственники, и, кроме того, они слышали, что весь двор Энфрита принял христианство. Поклингтон же взяли в осаду воины Кадваллона – ярого язычника. Поэтому Кинрик и три его отпрыска бежали оттуда, прихватив с собой все имущество, которое им было по силам увезти. Однако продвигались вперед они намного медленнее, чем хотелось бы, потому что им удалось взять с собой только двух лошадей.

Оба его сына, ошеломленные внезапным нападением, не сумели оказать сопротивления и были сразу же убиты разбойниками.

Хенгист не проявил ни малейшего интереса к бедам, обрушившимся на Кинрика и его семью.

– А сколько людей было в войске Кадваллона? – спросил он. – И куда они вообще направлялись?

Кинрика, похоже, ошеломил подобный вопрос, но он все же попытался хоть как-то на него ответить:

– Я этого не знаю. Мне показалось, что эти валлийцы двигались куда-то на запад. Думаю, Осрик, король Дейры, выступил в поход и пытался их нагнать.

В течение всего этого разговора заплаканная Катрин сидела молча рядом с отцом. Ее глаза поблескивали. Беобранд пребывал в своего рода оцепенении. Вся его энергия куда-то улетучилась, и он угрюмо слушал рассказ Кинрика, не очень-то вникая в смысл его слов. При этом Беобранд частенько поглядывал на Катрин и не раз замечал, что и она поглядывает на него.

Хенгиста же очень интересовало все то, что относилось к перемещениям войск и к переменам в расстановке сил в северных королевствах. Произошедшая недавно схватка с разбойниками, похоже, на какое-то время вернула его в нормальное состояние, но в нем все же чувствовалось какое-то странное напряжение. Он время от времени бросал взгляд на разбойника, все еще лежавшего без сознания там, где его оставили.

Дренгу, Тондберкту, Хавгану и Артаиру, похоже, нравилось сидеть возле костра и глазеть на Катрин. Они все без какого-либо стеснения рассматривали ее красивое лицо и изящную фигуру. Когда она вставала и ненадолго уходила куда-то в сторону от костра, они, не отрываясь, следили за ее движениями. Если это ее и смущало, то она не подавала виду. Кинрик, конечно же, заметил внимание к своей дочери, но не знал, как мог бы этому воспрепятствовать. Это ведь были шесть хорошо вооруженных мужчин, способных запросто убить любого человека. Они спасли его с дочерью от верной смерти (а Катрин – и от кое-чего еще). Позволять им просто пожирать его дочь глазами – это не такая уж и высокая плата за спасение.

Когда солнце опустилось почти к самой линии горизонта, в лесу стало быстро темнеть. Кинрик предложил Хенгисту направиться вместе в Гефрин, и Хенгист согласился. Он сказал, что, возможно, он и его товарищи смогут поступить там на службу к королю Энфриту. Беобранд, услышав все это, очень удивился. Он ведь был уверен, что они с Хенгистом двинулись сегодня утром на юг, и не мог представить, как их встретят в Гефрине после того, как Хенгист попытался напасть на Галана – одного из приближенных Энфрита. Однако Беобранда все же обрадовало то, что Хенгист наконец-то открыто заявил, куда направляется возглавляемый им маленький отряд.

Они решили заночевать на этой поляне: собрали побольше хвороста, установили очередность дежурства и приготовили скудный ужин из своих запасов и из остатков мяса, которое добыли Хавган и Артаир в ходе недавней охоты.

Беобранд затем пошел к ручью, чтобы смыть с лица и рук засохшую кровь. Обжигающая ледяная вода моментально вывела его из состояния оцепенения, в которое он впал после схватки с разбойниками. Кровь на его лице и руках засохла на холоде так, что ее было очень трудно смыть. Его кожа сразу покраснела и даже начала болеть от ледяной воды и от того, что он ее усиленно тер.

Ему потребовалось куда больше времени на то, чтобы удалить засохшую кровь и запах смерти, чем на то, чтобы убить на поляне двух человек. Подумав об этом, Беобранд еще раз побрызгал себе на лицо ледяной водой. Ему самому не верилось, что он так легко отнял у этих людей жизнь.

Беобранд пробыл в стороне от лагеря не так уж и долго, когда вдруг ночную тишину прорезал пронзительный крик. Он донесся со стороны поляны с упавшим дубом. Беобранд вскочил и побежал обратно к лагерю, спотыкаясь в сгустившейся темноте о корни и задевая ветки деревьев.

В мерцающем свете костра перед Беобрандом предстала кошмарная сцена. Хенгист и Дренг, сев на корточки, склонились над раненым разбойником, уже пришедшим в сознание, и что-то делали с ним своими ножами. Свет, падавший на их лица снизу, искажал их черты и превращал в чудовищ. Беобранд с ужасом увидел, что Хенгист полоснул кончиком ножа по левому глазу разбойника. Из глаза тут же засочилась какая-то жидкость на уже залитую кровью щеку. Дренг, который тоже орудовал ножом на голове разбойника, с торжествующим видом поднял его отрезанное ухо. Лицо Дренга при этом сияло от радости. Разбойник, похоже, пытался что-то кричать, но звуки, которые он издавал, были приглушенными и гортанными. Беобранд догадался, что этому бедняге уже отрезали язык.

Беобранд с отвращением отвернулся и тут же встретился взглядом с Катрин. Она лежала на спине на замерзшей земле. Молочно-белая кожа ее бедер, обнажившихся из-за того, что ее платье задрали вверх, ярко выделялась на темном лесном грунте. Хавган держал ее за запястья, упершись в ее руки коленями и придавив их к земле своим телом. Артаир лежал на ней сверху. Его обнаженные белые ягодицы, хорошо заметные в ночной темноте, двигались то вверх, то вниз по мере того, как он снова и снова яростно входил в нее. Тондберкт стоял рядом, наблюдая за всем этим с восторгом на лице.

Седовласый Кинрик лежал возле костра абсолютно неподвижно.

Катрин с мольбой смотрела на Беобранда. По ее лицу текли слезы, поблескивающие в свете костра. В ушах у Беобранда эхом отдавались приглушенные крики терзаемого Хенгистом и Дренгом разбойника. Артаир протянул руку, отбросил в сторону накидку и разорвал платье Катрин, обнажив ее грудь. Затем он схватил большим и указательным пальцами ее сосок и сильно его сжал. Катрин закричала от боли и зажмурила глаза, словно желая хотя бы не видеть того, что с ней происходило.

Беобранд почувствовал, что начинает возбуждаться. Он только один раз лежал с девушкой – еще тогда, когда жил в Хите. Однако та девушка – ее звали Удела – отнюдь не была такой красивой, как Катрин, да и он тогда сам толком не осознавал, что делает. Та встреча закончилась быстро и стала волнующим, но при этом в общем-то постыдным событием, о котором можно было вспомнить, разве что улегшись ночью спать… Глядя на то, что сейчас происходило, Беобранд задался мыслью: неужели в этом и заключается жизнь воина? Слышать вопли поверженных врагов, насиловать красивых девушек? Его возбуждение все усиливалось, и он уставился на обнаженную плоть Катрин.

Движения Артаира ускорились. Он наклонил голову и укусил Катрин за грудь. Катрин вскрикнула и еще сильнее зажмурила глаза, чтобы не видеть того, что он делает.

Перед мысленным взором Беобранда предстало безжизненное тело Таты, лежащее на алтаре в маленькой часовне. Ему вспомнились следы от укусов на ее груди, вспомнился ее невидящий взгляд, в котором словно чувствовался упрек тем, кто не смог ее уберечь, вспомнилось, как горевал Кенред. Неужели он, Беобранд, так изменился за каких-то несколько недель, что стал воспринимать убийство и изнасилование как самое обычное дело? У него в ушах прозвучали слова умирающей матери: «Ты… не… сын… своего… отца…» Он помотал головой из стороны в сторону, пытаясь сосредоточиться. Его отец использовал свою силу для того, чтобы бить тех, кто слабее, а не защищать их. Он наслаждался, издеваясь над беспомощными людьми.

Беобранд почувствовал, что не может позволить всему этому продолжаться. Он уже никогда не сумеет посмотреть в глаза Кенреду, если так и останется стоять и ничего не предпримет. Да и с самим собой он, наверное, не сможет потом примириться. Эдвин ведь в нем кое-что разглядел. Он увидел в нем решительность и силу, которые, по его мнению, когда-нибудь превратят Беобранда в великого воина. И если он стремится стать великим воином, достойным памяти своего брата и похвалы Эдвина, ему сейчас необходимо действовать.

Он не был сыном своего отца.

Не став раздумывать о последствиях, он решительно шагнул вперед, к костру. Артаир, похоже, уже достиг оргазма: он выгибал спину и морщился от удовольствия. Беобранд, наклонившись, взял полено из кучи дров и бросил его в голову Артаира. Тот сразу же рухнул наземь сбоку от Катрин. Умер ли он от удара поленом в голову или просто потерял сознание – этого Беобранд не знал и не хотел знать. Он повернулся к Хавгану, который, отпустив запястья Катрин, резко поднялся и, отскочив подальше от Беобранда, вытащил охотничий нож. Сакс Беобранда остался лежать у костра, а потому он вытащил свой маленький нож и стал приближаться к Хавгану.

Прежде чем они успели вступить друг с другом в схватку, Беобранд ощутил сильный удар по голове. В ушах у него зазвенело, и его взор затуманился. Он рухнул на колени, но тут же попытался подняться. Хавган прыгнул вперед и пнул его в лицо. Беобранд упал на спину, неуклюже согнув при этом ноги.

Катрин встретилась с ним взглядом. Его глаза заволокла пелена, и он осознал, что ее надежда на его помощь была напрасной.

 

10

Беобранд, проснувшись на следующее утро, удивился тому, что все еще жив.

У него болело все тело, а голова буквально раскалывалась от полученного вчера удара. Левый глаз снова распух и превратился в щелочку. В ребрах было такое ощущение, словно их опять сломали либо по меньшей мере несколько раз по ним стукнули. Его ноги затекли от того, что он долго лежал ночью в неестественном положении.

Он медленно поднялся на четвереньки. Затем, переведя дыхание и дождавшись, когда кровь вернется в занемевшие конечности, он встал и выпрямился во весь рост. Земля была покрыта толстым слоем инея. Под кронами деревьев висел туман.

В нескольких шагах от тлеющих остатков костра он увидел Катрин.

Она была мертва, а ее изуродованное тело можно было теперь узнать разве что по длинной косе и одежде.

Голова у Беобранда закружилась, а желудок конвульсивно сжался. Беобранд упал вперед, на свои руки и колени, и стал блевать.

Затем он ошеломленно уставился на дымящуюся лужицу рвоты и подумал, что это из него вышло зло. Ему оставалось только пожалеть о том, что от воспоминаний об этой ночи вряд ли удастся избавиться так же легко.

* * *

В течение нескольких дней после убийства Катрин Беобранд очень жалел о том, что не убили заодно и его. Он никак не мог понять, почему до сих пор жив.

Его тело представляло собой скопление синяков и ссадин. Когда он двигался слишком быстро, у него начинала болеть голова, а при слишком глубоком вдохе его тело невольно вздрагивало.

Однако его раны хотя и медленно, но заживали. Тяжелее телесных ран оказались раны душевные. Он не мог подавить терзающую его душу боль. Его одолевали сомнения: может, как раз из-за того, что он попытался помешать этим извергам, они рассвирепели и убили Катрин? Может, она погибла из-за него?

Он не мог заставить себя как ни в чем не бывало разговаривать со своими спутниками, но Тондберкт стал проявлять большую назойливость. Он садился по вечерам рядом с Беобрандом и болтал обо всякой ерунде, всячески стараясь вынудить его слушать. Наверное, он полагал, что если заставит Беобранда с ним разговаривать, то это как-то отвлечет мысли его друга от ужасных событий, произошедших в ту ночь.

Наконец Беобранд сдался.

– Почему они меня не убили? – спросил он так тихо, чтобы его мог услышать только Тондберкт.

– Хенгист не дал этого сделать, – ответил Тондберкт, явно обрадовавшись тому, что Беобранд наконец стал с ним разговаривать. – Он остановил Хавгана. Сказал ему, что ты просто вышел из себя. Сказал, что ты вдруг очень захотел заполучить свою долю добычи и не смог дождаться свой очереди. Хавган перестал спорить, как только залез на нее…

Тондберкт замолк, увидев, что на покрытом синяками лице Беобранда появилось грозное выражение.

– А Артаир? – спросил Беобранд, с трудом выговаривая слова.

– Он вообще отнесся к этому легко. Сказал, что это нормально. Что ты молодой и что в тебе взыграла ревность.

– А остальные?

Выражение лица Тондберкта стало напряженным.

– Вы все на нее залезли?

Тондберкт кивнул.

– И ты тоже?

Тондберкт отвел взгляд в сторону. Этого было вполне достаточно.

– Кто ее убил? – прошептал Беобранд.

– Дренг и Хенгист. – Тондберкт явно обрадовался тому, что разговор перешел с него на кого-то другого: пристальный взгляд Беобранда стал ледяным. – Они привели ее в сознание, чтобы… насладиться ею.

Беобранд больше не мог этого слушать. Он поднялся на ноги так резко, что Тондберкт испуганно отпрянул в сторону.

Беобранд плюнул и пошел прочь от лагеря. Бессильная ярость сжигала его изнутри неистовым огнем.

* * *

Беобранд терзался сомнениями. Смог бы он спасти Катрин, если бы действовал проворнее? Ему вспомнилось возбуждение, которое охватило его при виде ее обнаженной плоти, и он содрогнулся от отвращения. Как могло так получиться, что он возбудился, глядя на то, как ее насилуют? Он попытался не думать о собственном вожделении по отношению к Катрин, но его рассудок – подобно языку, норовящему потрогать гнилой зуб, – снова и снова возвращался к тому моменту, когда он стоял и смотрел на изнасилование Катрин. И наслаждался этим зрелищем.

Ему снилась Катрин, которая смотрела на него с мольбой и надеждой на то, что он спасет ее. В своих снах он с дикой яростью набрасывался на тех, кто ее насиловал, и убивал их всех. Однако затем Беобранд просыпался и вспоминал о том, как все было на самом деле: он поначалу просто стоял и смотрел, а затем все-таки попытался ее защитить, но безуспешно.

Теперь, просыпаясь, он неизменно думал о ней. Если убийцы Окты и Таты ему не были известны, то теперь он точно знал, кто убил Катрин. Вся его горечь из-за утраты брата и упреки самому себе за неспособность защитить Катрин бурлили в его душе, как закипающая вода. Они превратились в твердую, как кристалл, решимость. Пусть будут свидетелями все боги – он отомстит за Катрин. Или умрет, пытаясь это сделать.

Однако в ее смерти были виновны целых пять человек, а он был один. Несмотря на его удаль и прирожденные способности в обращении с клинком, Беобранд знал, что со всеми этими людьми разом ему не справиться. Чтобы свершить правосудие, он должен дождаться подходящего момента, и пока не наступит такой момент, ему придется вести себя так же, как они.

После той кошмарной ночи в лесу он в течение нескольких дней держался отчужденно. Теперь же он заставил себя снова полностью влиться в повседневную жизнь возглавляемого Хенгистом маленького отряда. После того разговора с Тондберктом он мало-помалу восстановил обычные отношения со всеми спутниками. Он опять стал садиться поближе к костру и участвовать в общих разговорах. Их слова зачастую больно его кололи. Более того, его собственные слова в этих разговорах казались ему похожими на желчь, вытекающую из горла. Однако он старался не выдавать своих чувств.

После убийства Катрин они некоторое время двигались на север, к холмам Берниции, но затем опять повернули на юг.

Хенгист водил своих спутников какими-то окольными путям то в одну, то в другую сторону, и Беобранд не имел ни малейшего понятия, куда же они все-таки направляются. Во всяком случае, не ко двору короля Энфрита в Гефрине. Беобранд все больше склонялся к мысли, что стычка с Галаном во дворце Эгрика разрушила какие-то планы Хенгиста. Ему вспомнились слова Бреки о том, что Хенгист может их всех предать, затем перед его мысленным взором предстала сцена зверского убийства, которую он видел на поляне, и у него невольно возникла мысль о том, что Хенгист, как намекнул Галан, был причастен с какому-то предательству по отношению к своему королю. По какой же еще причине он мог оказаться в одной компании с Кадваллоном и Пендой? Вероятно, Хенгист поначалу и намеревался поступить на службу к Энфриту, но после того, как его узнал Галан, это стало невозможно.

Собирался ли Хенгист теперь найти другого господина – этого Беобранд не знал. Хенгист в силу своей натуры жаждал крови и насилия, но вряд ли какой-то господин разрешил бы своим танам обращаться с простолюдинами так жестоко. Если кто-то из спутников Хенгиста спрашивал его, куда они направляются, тот уклончиво пожимал плечами и говорил, что они узнают это, когда прибудут в место назначения.

По мере того, как они продвигались все дальше на юг – прочь от холмов Берниции и обратно в лесные массивы Дейры, – Беобранда стало охватывать беспокойство. Насколько он мог судить, они возвращались к тому месту, где находилась поляна с рухнувшим дубом. Хенгист и Дренг при этом ехали на лошадях, которые достались им после убийства Катрин и ее отца. Беобранд и все остальные двигались вслед за ними на некотором расстоянии пешком.

Впервые с того момента, как Беобранд присоединился к этой группе в начале зимы, у Хенгиста, по-видимому, появилось четкое представление о том, куда он хочет добраться. Они двигались вперед довольно быстро, на пределе своих сил, а потому на разговоры у них почти не оставалось времени, но Тондберкт все же попытался завести беседу с Беобрандом.

– Куда, по-твоему, мы идем? – спросил он.

– Я не знаю, но надеюсь, что там будет хорошая еда и удобная постель! – ответил Беобранд, ускоряя шаг в надежде на то, что это отвадит Тондберкта от дальнейшей болтовни.

Тондберкт, шагая позади него, что-то сердито пробурчал, но Беобранду не было до этого никакого дела. Он хотел добраться туда, куда они направлялись, как можно быстрее, чтобы у него появилась возможность наконец выяснить, были ли его опасения обоснованными. Беобранд заметил, что Хенгист, сидя верхом на коне, улыбается сам себе, и у Беобранда появилось назойливое ощущение, что они неуклонно приближаются к какому-то злодейству. Поляну с упавшим дубом они проехали без остановки.

Хенгист при этом заставил своего коня идти медленнее и, дождавшись, когда его нагонит Беобранд, сказал:

– Ты помнишь это место, Беобранд? Ты был единственным, кто в ту ночь не развлекся.

Произнеся эти слова, он засмеялся, а Дренг при этом фыркнул.

Беобранд, стиснув челюсти, не позволил себе выкрикнуть Хенгисту гневные слова, которые уже завертелись у него на языке. Придет время – и он не ограничится одними только словами.

Они продвигались вперед по лесу. Холодное зимнее солнце не могло прогреть подлесок, и тот весь покрылся инеем. Когда уже начало темнеть, Хенгист приказал остановиться и приготовиться к ночлегу. Все стали заниматься уже привычной работой. Они быстренько разожгли костер, принесли воды из ручья, вдоль русла которого двигались на юг, и принялись готовить незатейливый ужин.

Затем они разговаривали, сидя у костра, до глубокой ночи, но Беобранд держался в стороне от остальных. Дренг наблюдал за ним насмешливым взглядом, сидя с противоположной стороны костра. Беобранду даже подумалось, что этот пожилой воин знает что-то забавное о нем, Беобранде, или кто-то из этих пятерых тихонько сказал остальным о нем что-то смешное. Насмешка во взгляде Дренга заставила Беобранда почувствовать себя неловко. И насторожиться.

Он вызвался дежурить в эту ночь первым. Разбудив в условленное время Артаира, чтобы тот сменил его, Беобранд закутался в плащ, прилег возле костра и заснул тревожным сном.

Ему приснилась Катрин. Она лежала на земле, на теплой и густой траве, освещенная золотистым светом летнего солнца. На ней было платье из тонкой белой ткани, обтягивавшее ее грудь и бедра. Он смог даже разглядеть под этой тканью очертания выпуклых сосков. Катрин потянулась в его сторону и поманила его к себе. Ее губы тронула легкая улыбка, и она словно звала поцеловать ее.

Когда он наклонился, чтобы ее обнять, и его губы стали искать ее губы, он вдруг увидел, как под ее платьем расплывается что-то красное. Это потекла кровь из какой-то скрытой раны. Она быстро пропитала ткань платья, и та прилипла к телу Катрин. Беобранд посмотрел на ее лицо и увидел, что оно утратило всю свою красоту и привлекательность. С ее щек были содраны широкие полоски кожи. Нос отрезали, в результате чего образовалась зияющая дыра, в которой булькала свежая кровь. Кровь эта стекала по лицу и попадала ей в рот, который словно силился что-то произнести. Изо рта доносились булькающие звуки.

Она смеялась.

Беобранд, вздрогнув, проснулся и едва сдержал в горле крик, который рвался наружу.

Остальные были уже на ногах. Хавган ворошил почти потухший костер длинной палкой, подкладывая в него сухие ветки и пытаясь заставить его разгореться снова. Дренг сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, и, прищурившись, безотрывно смотрел на Беобранда. Когда Беобранд встретился с ним взглядом, Дренг облизал губы и улыбнулся. Беобранда охватила дрожь, которая лишь отчасти была вызвана холодом.

Вскоре после того, как они подкрепились несколькими кусочками сушеной оленины и лесными орехами, начался дождь. Поначалу он был небольшим и почти не просачивался сквозь ветви деревьев, под которыми они стояли. Однако вскоре дождь усилился, наполняя лес шумом стучащих по листве капель и пропитывая водой одежду путников.

Они свернули лагерь и направились на юг. Вел их за собой Хенгист. Они плелись вслед за Хенгистом и Дренгом по краю вытоптанной копытами животных тропинки, стараясь не вступать в месиво из жидкой грязи. Их одежда вскоре промокла насквозь и уже не защищала от холода и сырости. Беобранд был подавлен. В груди он ощущал тупую боль, но он уже привык к ней и попросту не обращал на нее внимания. Однако увиденный ночью сон подействовал на него удручающе. Он шел с низко опущенной головой – так, как будто нес на спине тяжелый груз.

Где-то около полудня Беобранд и все прочие нагнали Хенгиста и Дренга, остановившихся на краю поляны. Всмотревшись сквозь серую пелену дождя, Беобранд разглядел небольшую группу построек. Он и его спутники, похоже, возвращались в Энгельминстер. Они возвращались к Кенреду, Альрику, Вильде и другим обитателям Энгельминстера, которые помогли Хенгисту и его спутникам, когда те оказались в трудной ситуации. Он, Беобранд, когда-то защитил обитателей Энгельминстера от этих людей, еще не зная, насколько они опасны. Теперь же он знал, что они представляют собой на самом деле. Глядя на Дренга, чей беззубый рот искривился в улыбке, на Хенгиста, в глазах которого появился блеск, он понял, почему его снова привели сюда.

Они хотели завершить то, что когда-то начали.

 

11

Эта зима для Кенреда тянулась долго. Ему никак не верилось в то, что Беобранд ушел с воинами, которые угрожали его убить. Беобранд сошелся с этими людьми так легко, что Кенред невольно задумался над тем, а не ошибся ли он насчет этого парня из Кантваре. Мнение Кенреда относительно того или иного человека всегда складывалось быстро, и если он решал с кем-то подружиться, то всегда хранил ему верность. Кенред, едва познакомившись с Беобрандом, пришел к выводу, что тот очень хороший человек, и даже после того, как Беобранд неожиданно покинул монастырь, Кенреду нравилось думать, что Беобранд – совсем не такой, как те, другие воины.

Месяц Блотмонат, во время которого забивали на мясо скот, закончился, и приближалась Геола – самая долгая зимняя ночь. Монастырь готовился к празднику Модранихт – «ночи матерей», – во время которого теперь отмечали рождение Иисуса Христа. Во время этих приготовлений аббат Фергас все чаще рассказывал о том, как родился Христос. Кенреда же начали терзать сомнения. Почему Беобранд решил уйти вместе с теми воинами вопреки его, Кенреда, возражениям? Что вынудило его так поступить? Беобранд говорил, что хочет отомстить за смерть брата. Но кому? Беобранд ведь знал о том, кто убил его брата, не больше, чем он, Кенред, знал о том, кто убил Тату. Да и какой может быть смысл в мести? Ни Окта, ни Тата все равно не вернутся из потустороннего мира. У Кенреда мелькнула горькая мысль, что если бы Беобранд нашел убийцу брата, то он, наверное, смог бы получить виру от его родственников. Окта ведь был не кем-нибудь, а таном. А вот за убийство девушки-сироты никто виру платить не станет. Кенреду тут же стало стыдно. Он ведь и сам не стал бы брать деньги или какое-то имущество в качестве компенсации за убийство сестры. Ничто не смогло бы заменить ему Тату, и от всех этих мыслей о мести ему стало очень тоскливо.

Зима выдалась суровой, и после того, как Беобранд покинул монастырь, в Энгельминстер почти никто не заезжал. Однако его обитатели – монахи и крестьяне – хорошо помнили о том, что произошло с Кенредом и как Беобранд их умело организовал. Поэтому Альрик задался целью устроить регулярное патрулирование по ночам. А еще никому больше не дозволялось покидать поселение в одиночку. Несколько раз к Энгельминстеру подходили уцелевшие воины из разбитого войска Эдвина. Они искали еду. Или возможность поозорничать. Каждый раз обитатели Энгельминстера во главе с Альриком выходили им навстречу с оружием и заставляли их убраться подобру-поздорову. Кенреду как-то раз пришла в голову мысль о том, что христианские идеалы сострадания по отношению к другим людям увядают в обитателях Энгельминстера в прямой зависимости от того, как сокращаются в кладовых запасы еды на зиму.

Жители Энгельминстера договорились друг с другом, что если еще какой-нибудь отряд воинов вдруг заявится к ним, они все снова убегут в лес. Некоторые из них стали выражать сомнения насчет того, разумно ли было выбрано место для монастыря. Он ведь находился рядом с лесной дорогой, но при этом очень далеко от других поселений, и защититься в нем от желающих напасть было не так-то легко. Фергас, однако, произнес целую речь в пользу именно такого расположения монастыря. Он сказал, что место это – не какое-нибудь, а святое. Те, кто когда-то возвел здесь самые первые постройки, получили благословение небес. В качестве доказательства он привел изображение на полу маленькой часовни. Оно находилось здесь еще тогда, когда он впервые пришел сюда и когда это изображение окружали лишь низенькие каменные стены. Он и его монахи расширили постройку, использовав каменное основание и возведя сверху еще и деревянные стены, обмазанные глиной. Увенчали они всю эту конструкцию крышей из соломы.

Пол был сделан из маленьких цветных камешков и кусочков черепицы. Выглядело это очень красиво. По краям виднелись вьющиеся узоры, а в центре – лик какого-то бородатого мужчины, которого Фергас назвал ангелом. Он, Фергас, набрел на это место по дороге с Хии (острова, расположенного на северо-западе) в Эофервик. Он надеялся основать там христианскую церковь и начать обращать язычников в истинную веру – так, как это делал Колумба среди племен, живущих далеко на север от Великой стены. Когда Фергас был еще совсем молодым человеком, он встречался с великим Колумбой. Тот хорошо умел вдохновлять окружающих, и Фергас всегда втайне хотел научиться так влиять на людей, как это получалось у Колумбы. И хотя ему, Фергасу, не довелось – в отличие от Колумбы – обращать в христианство правителей, он все же не мог не гордиться своими достижениями. Он осознавал, что тщеславие – это грех, однако говорил себе, что исполняет волю Божию, отвернувшись от земных наслаждений.

Во время того своего путешествия он остановился в этом месте на ночлег, и когда он проснулся на следующее утро, то увидел, что на изображенного на полу ангела падает полоса солнечного света. Это был знак самого Бога, и Фергас осознал, что должен начать свою работу по распространению христианства именно здесь. Вскоре к нему стали присоединяться другие люди. Три-четыре года спустя в монастыре жило уже несколько монахов и появились молоденькие послушники. Монастырь стал удовлетворять духовные потребности нескольких десятков крестьян, поселившихся на окружающей его большой поляне.

Аббат Фергас был рад тому, что он так и не доехал тогда до Эофервика. Он ведь некоторое время спустя побывал в этом городе – столице Дейры, – и ему не понравились его многолюдные улицы и крикливые торговцы. Да и запахи города ему не понравились. Ему больше пришлась по душе спокойная жизнь, посвященная размышлениям и наставлению прихожан, – то есть та жизнь, которую он вел в Энгельминстере. Одна из его величайших радостей заключалась в том, чтобы видеть, как те юноши, которые набрались у него знаний о священных книгах и учении Христа, покидают монастырь и расходятся по городам и деревням, дабы нести благую весть другим людям.

Кенред был еще очень юным, но отличался сообразительностью, склонностью к размышлениям и чувствительностью. Впрочем, для него были также характерны упрямство и импульсивность. Тем не менее Фергас полагал, что осталось уже не так уж много времени до того, как Кенред будет готов покинуть пределы монастыря. Аббату было ясно, что этот мальчик хочет для себя чего-то большего, нежели ежедневное изучение небольших отрывков из жизнеописаний святых и повторение молитв вместе с другими монахами и послушниками. Кенред проявил неплохие способности к чтению и письму, и его знание латинского языка было вполне сносным. «Возможно, он станет писцом, – подумал Фергас. – Если только не сбежит раньше времени из монастыря и не наделает каких-нибудь глупостей».

Старому аббату вспомнилось горе, которое довелось пережить Кенреду всего лишь несколько месяцев назад. Фергаса не переставала удивлять способность молодых людей быстро возвращаться к обычной жизни после перенесенных страданий. Кенред, впрочем, заметно повзрослел после того, как убили его сестру, после того, как он угодил в лесу в руки тех воинов, но его неугомонный нрав почти не изменился. Фергас молился за этого мальчика, и Иисус, похоже, услышал эти молитвы.

В течение зимы Кенред погрузился в учебу с возросшим энтузиазмом. Коротких зимних дней отнюдь не хватало этому юному послушнику, который всегда жаждал знаний. Нередко случалось так, что в конце дня Кенред просил Фергаса объяснить ему тот или иной малопонятный момент из священных книг. Или же еще раз рассказать о жизни святого, которому был посвящен этот конкретный день. Фергаса радовало такое стремление к знаниям и желание во всем разобраться. Кенред, судя по всему, стремился получить ответы на сложные вопросы, относящиеся к бытию.

Однако сам Фергас становился слишком старым. Он иногда так утомлялся к концу дня, что эти постоянные просьбы Кенреда рассказать и объяснить ему что-то еще вызывали у него раздражение. Он даже стал более раздражительным, чем обычно. Аббат печально улыбнулся. Он прекрасно знал о том, каким его считают юные послушники (да и большинство взрослых монахов тоже). Они считают его старым, вспыльчивым, вечно всем недовольным и гневающимся даже из-за пустяков. Все это было правдой, однако было правдой и то, что он безоговорочно любил своих братьев во Христе и всегда старался пробуждать в них лучшие качества.

В данный момент аббат Фергас был зол, как никогда. Погода была ужасной. Из мрачного – серого, как железо, – неба все время лил как из ведра холодный дождь. В комнате, в которой он сидел с Кенредом и еще четырьмя послушниками, царила полутьма. От холода и сырости у него ныла спина.

– Нет, нет и нет! – сердито сказал Фергас. – Я уже в сотый раз повторяю, что после того, как краситель затвердеет, нужно добавить железистую соль, а иначе цвет быстро станет блеклым.

Он забрал у Кенреда порошок, но по неосторожности рассыпал немного этого дорогого вещества на грубо сколоченный стол, за которым они работали.

– Вот посмотри, что я из-за тебя сделал. У нас этого порошка и так уже очень мало.

Один из других четырех послушников – прыщавый мальчик по имени Далстон – хихикнул. Аббат Фергас бросил на него свой печально известный взгляд, а затем снова повернул голову к Кенреду и спросил:

– Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание?

Но Кенред ничего не ответил: он смотрел сейчас не на Фергаса, а на человека, появившегося в дверном проеме.

Кенред побледнел. Его рот приоткрылся. Другие послушники посмотрели туда же, куда и Кенред. Фергас повернулся, чтобы выяснить, кто это мешает ему объяснять, как готовят чернила.

* * *

Когда Беобранд заметил, что они приближаются к Энгельминстеру, он понял, что оказался в трудной ситуации. Он был уверен, что Хенгист вознамерился причинить вред тем людям, которые когда-то его приютили.

А он никак не мог этого позволить. У него в голове лихорадочно зароились мысли. Что он может сделать, чтобы остановить Хенгиста и всех остальных? Он в последнее время терпеливо ждал подходящего момента для того, чтобы отомстить за Катрин, но теперь времени на ожидание уже не оставалось.

Ему необходимо действовать.

Однако он ведь только один, а их – целых пятеро. Он потер голову слева, все еще очень хорошо помня о том, что произошло, когда он попытался сразиться с ними, не имея ни плана действий, ни каких-либо преимуществ.

Хенгист обернулся, сидя в седле.

– Пришло время немного поразвлечься, – сказал он с ухмылкой.

Дренг слизал дождевую воду с губ и засмеялся странным гортанным смехом.

– Постарайтесь присоединиться к нам побыстрее, – сказал Хенгист. Пустив свою лошадь легким галопом, он крикнул через плечо: – Я уверен, что ты не захочешь этого пропустить, Беобранд!

Несколько мгновений спустя лошадь Дренга тоже рванулась вперед. Грязь, полетевшая из-под копыт двух лошадей, испачкала Беобранда и других пеших воинов. Оба всадника скакали очень быстро и вскоре почти исчезли из вида за завесой проливного дождя.

Беобранду все это очень не понравилось: Хенгист и Дренг доберутся до поселения гораздо раньше его. Он бросился бегом вслед за ними, едва не поскальзываясь в том месиве жидкой грязи, которое оставили на тропинке копыта лошадей. Он бежал вниз по склону так быстро, как только мог, чувствуя при этом, что остальные устремились вслед за ним. Получалось, что где-то впереди находятся два врага, а позади – еще трое.

Бежал он довольно неуклюже, и щит при этом бил его по спине. Однако он сумел довольно далеко оторваться от Тондберкта, Хавгана и Артаира и теперь скользил взглядом по виднеющимся впереди зданиям, пытаясь заметить что-нибудь такое, что могло бы изменить ситуацию в его пользу. Возле этих зданий не было видно ни души. Из-за сильного дождя не получалось рассмотреть, не поднимается ли где-нибудь дымок от очага. Непогода наверняка заставила местных жителей сидеть дома. Беобранд увидел, как Хенгист и Дренг свернули к небольшой группе построек, образующих монастырь. Кенред, наверное, находится где-то там. Беобранд был теперь абсолютно уверен, что Хенгист привел своих спутников сюда, в Энгельминстер, главным образом для того, чтобы убить Кенреда. Хенгист знал, что Беобранд и этот юный послушник были друзьями. Хенгист, по всей видимости, хотел заставить его, Беобранда, смотреть на то, как умрет Кенред. Беобранд ведь в прошлый раз вмешался и лишил Хенгиста удовольствия прикончить этого мальчика. Затем – в ту ночь, когда была убита Катрин, – он, Беобранд, снова попытался помешать Хенгисту насладиться убийством. Хенгист после этого решил позабавиться и привел Беобранда в то место, где его можно наилучшим образом наказать за непокорность.

Хенгист и Дренг, натянув поводья, остановили лошадей возле монастыря и спешились. Увидев это, Беобранд побежал к ним в отчаянном стремлении помешать осуществить задуманное злодейство. Но что он сможет сделать, когда доберется до них? Хенгист и Дренг вдвоем с ним запросто справятся. Кроме того, едва ли не по пятам за ним мчатся, выкрикивая его имя, еще трое. Хенгист наверняка захочет, чтобы Беобранд присутствовал при убийстве Кенреда. Наверное, по этой причине Хенгист и его дружки привели сюда Беобранда. Им нравилось причинять боль другим людям. Главная цель сейчас для Хенгиста – это причинить физическую боль Кенреду и заставить Беобранда из-за этого страдать.

Беобранд был уверен, что именно так и обстоят дела.

«Прошу тебя, Вотан, отец всех богов, помоги мне принять такое решение, которое окажется правильным!» – взмолился он.

Беобранд вдруг резко изменил направление бега. Его покрытые грязью ступни заскользили по влажной почве, и он, потеряв равновесие, чуть не упал, однако все-таки сумел удержаться на ногах, оттолкнувшись от земли рукой. Бросив взгляд назад, он увидел, что те трое, догонявшие его, остановились. Они, по-видимому, растерялись, не зная, в каком направлении им теперь бежать. Беобранд мысленно поблагодарил Вотана и снова бросился вперед еще быстрее.

Он стал кричать на бегу:

– Хватайте свое оружие! К вам явились враги! Хватайте свое оружие! Оружие!

Шум дождя частично заглушал его голос, однако его, похоже, услышали те, кто сидел в домах. Беобранд увидел, как из дверных проемов стали выглядывать люди, но продолжал кричать на бегу что есть мочи.

Его дыхание сбивалось, но он уже почти добрался до цели – дома с соломенной крышей, в котором прожил прошлой осенью несколько недель. Беобранд уже собирался заскочить внутрь, как вдруг ему преградила путь коренастая фигура появившегося в дверях Виберта.

– Что, вернулся? – с ухмылкой спросил он. – И что тебе здесь нужно?

Беобранд быстро оглянулся через плечо. Хавган уже почти добежал до дома, а остальные двое отставали от него всего на несколько шагов. Терять время он не мог. И разговаривать было некогда.

Беобранд подскочил к Виберту и ударил его в челюсть, вложив в этот удар немалую силу и всю массу своего тела. Голова Виберта дернулась назад, и он рухнул на спину.

Беобранд заскочил в хижину, перепрыгнув через распростертое на полу тело Виберта. В единственной комнате этого дома было дымно и темно. Еще до того, как глаза Беобранда успели привыкнуть к темноте, он заметил, как блеснул наконечника копья, которым кто-то попытался ткнуть ему прямо в грудь. Благодаря своей молниеносной реакции Беобранд успел отпрянуть в сторону, и копье, чуть-чуть промахнувшись, угодило в его насквозь промокший плащ.

– Подожди! Это я, Беобранд, – поспешно сказал он еще до того, как Леофвин успел сделать еще один выпад. – На вас напали, но не я. Меня догоняют другие.

Словно бы ответ на слова Беобранда через дверной проем донесся голос Тондберкта, говорившего с трудом из-за того, что у него сбилось дыхание от быстрого бега:

– Беобранд, выйди оттуда. Мы не сделаем тебе ничего плохого.

Глаза Беобранда наконец-то привыкли к темноте внутри хижины, и он смог рассмотреть Альрика, вооруженного топором, и стоящую рядом с ним Вильду, сжимающую в руке большой нож.

– Беобранд? – спросила Вильда. – Неужели это ты?

Альрик шагнул вперед:

– Что ты сделал, парень? – Он показал на Виберта. – Уж лучше помолись о том, чтобы ты ему ничего не повредил.

– С ним все должно быть в порядке, – ответил Беобранд. – Мне жаль, что так получилось. У меня не было времени на разговоры.

– Я слышу, что ты там с кем-то болтаешь! – раздался голос Тондберкта. – Выходите оттуда, и давайте побеседуем все вместе.

Альрик помог Виберту встать и с помощью Леофвина отвел его в дальнюю часть хижины. Там они уложили его на тонкий соломенный тюфяк. Вильда подошла к Виберту и стала суетиться вокруг него. Виберт еле слышно застонал.

Альрик и Леофвин вернулись к Беобранду.

– Что происходит? – шепотом спросил Альрик. – Что это за люди там, снаружи?

– Сейчас нет времени на объяснения, – сказал Беобранд. – Вы должны мне доверять. Сюда, в поселение, пришли пятеро вооруженных воинов. Трое из них – здесь, возле этого дома, и еще двое зашли в главное здание монастыря. Думаю, они намереваются убить Кенреда. Возможно, и всех остальных тоже.

Лицо Альрика посуровело.

– Этого мы не допустим, – сказал он.

Альрик потянулся к одной из перекладин крыши и взял висевший на ней охотничий рог. Подойдя поближе к дверному проему, он приложил рог к губам и пять раз коротко дунул в него. Внутри хижины эти звуки прозвучали очень громко, да и за ее пределы они разнеслись, наверное, довольно далеко. Альрик несколько мгновений подождал, сделал глубокий вдох и снова дунул в рог пять раз.

– Теперь к нам должны прибыть подкрепления, – сказал он с холодной улыбкой. – Мы не сидели сложа руки после того, как ты ушел отсюда, Беобранд. Сейчас сам увидишь.

Виберт – вопреки возражениям своей матери – приподнялся и сел на тюфяке.

– Ах ты ублюдок… – сердито пробурчал он, глядя на Беобранда с нескрываемой ненавистью. Он попытался встать, но Вильда толчком заставила его снова сесть на тюфяк.

– Нам нужно дать отпор врагам, Виберт, – сказал Альрик, оценивающе глядя на Беобранда. – А не друзьям.

Коснувшись пальцами подбородка и поморщившись, Виберт мрачно ответил:

– Друзья вообще-то не бьют по лицу.

– Хватит! – рявкнул Альрик, решив закончить разговор на эту тему. – Если у тебя достаточно сил, Виберт, возьми оружие и приготовься встать на защиту Энгельминстера, друзей и родственников.

Виберт, шатаясь, поднялся на ноги. Он бросил на Беобранда кислый взгляд, но ничего не сказал.

На какое-то время все замолчали, и было слышно лишь, как дождь стучит по соломенной крыше и потрескивают дрова в очаге. Затем где-то неподалеку раздались звуки рога. Три длинных гудка. Это был ответ на сигнал Альрика.

Альрик снова поднес рог к губам и дунул в него.

Затем он поднял топор и повернулся к Беобранду, Леофвину и Виберту:

– Давайте покажем этим негодяям, что происходит, когда кто-то пытается напасть на детей Христа.

С этими словами Альрик вышел из хижины под проливной дождь. Беобранд вовсе не причислял себя к детям Христа. Тем не менее он вытащил свой сакс с очень длинным клинком, снял со спины щит, взял его в левую руку, – напрягшись при этом из-за неприятного ощущения в еще не заживших ребрах, – и вышел вслед за Альриком из хижины. Леофвин и Виберт устремились за ним.

Перед хижиной стояли Тондберкт, Хавган и Артаир. Они все с угрожающим видом держали свое оружие, однако уже не проявляли той самоуверенности, которая была у них только что, когда они пытались выманить Беобранда наружу. Вместе с Беобрандом из хижины вышли трое вооруженных мужчин – а значит, численное преимущество было на их стороне. Снова раздались звуки рога, причем на этот раз уже намного ближе. Подходило подкрепление. Тондберкт и его товарищи встали поближе друг к другу, словно от этого они становились сильнее. На их лицах появился испуг.

Они уже заметили, как подходит подкрепление: пять человек, вооруженных ножами, дубинами и копьями, с решительным видом шагали к ним по грязи и лужам.

Эта группа приближалась довольно быстро. Скоро Тондберкту и двум валлийцам отрежут путь к отступлению, и им придется вступить в схватку, выиграть которую у них шансов не было.

Все трое, словно по молчаливому сговору, дружно повернулись и бросились наутек в сторону леса.

Приближающиеся вооруженные крестьяне стали громко кричать и перешли на бег, намереваясь догнать их, но Альрик, подняв руки, остановил их.

– Подождите, есть еще двое! – крикнул он. – Они в главном здании монастыря. Мы думаем, что они замышляют убить Кенреда. Пойдем скорее туда, пока не поздно.

Не дожидаясь ответа, Альрик неуклюже потрусил в сторону главного здания монастыря, расположенного на другом конце поляны. Беобранд побежал рядом с ним. Леофвин, Виберт и все остальные тоже не заставили себя долго упрашивать.

* * *

– Ага, ну и что тут у нас? – ухмыльнулся Хенгист, стоя в дверном проеме.

Затем он зашел в комнату, давая возможность Дренгу тоже в нее зайти. В этой маленькой комнате и без того не хватало свободного места даже пяти послушникам и аббату Фергасу, собравшимся возле грубо сколоченного стола. Когда же в нее зашли два широкоплечих воина, в ней стало совсем тесно. Послушники отодвинулись от непрошеных гостей так далеко, как только смогли, и прижались к стене.

Фергас вышел вперед и встал между воинами и послушниками.

– Это место предназначено для того, чтобы поклоняться Богу и предаваться размышлениям. Эти юнцы изучают деяния Господа. Вы хотите найти пропитание или укрыться от дождя? Я уверен, у нас найдется, что вам предложить. Например, вы могли бы высушить свою одежду у какого-нибудь очага в этом поселении.

Фергас знал, что эти люди пришли сюда не в поисках еды или укрытия от непогоды: он заметил на их лицах злонамеренность. От них пахло влажной шерстью, по`том и дымом. А еще от них словно бы пахло жаждой насилия. Возможно, в них вселились злые духи. Фергас не имел ни малейшего понятия, каким образом он сможет защитить своих послушников от этих злых людей, но твердо знал, что ему необходимо попытаться это сделать. «Прошу тебя, Господь, спаси невинных от этих вояк!» – мысленно обратился он к Богу.

Хенгист засмеялся.

– Мы и сами можем забрать все, что нам нужно, – сказал он. – Но вообще-то мы хотим закончить то, что начали еще осенью. – Его взгляд скользнул по послушникам и остановился на Кенреде. – Насколько я помню, мы собирались отрубить тебе голову и выставить ее на всеобщее обозрение на кончике копья. Но твой друг нам помешал.

Кенреду стало плохо. Все прошедшие месяцы он старался не думать о том недолгом времени, которое он провел в лесу с этими людьми. Кенред полагал, что уже никогда их больше не увидит и что они станут для него просто дурным воспоминанием. Однако они пришли снова – высокий бородатый главарь и злобный на вид беззубый старик, – и, кроме аббата Фергаса, его, Кенреда, некому защитить. У него мелькнула мысль, что ему следовало бы помолиться. Христос поможет ему. Затем Кенред посмотрел Хенгисту прямо в глаза. Он увидел в них лишь безумие и жестокость, а потому все мысли о молитвах сразу улетучились – как дымок, унесенный ветром.

Хенгист попытался сделать шаг к Кенреду и другим послушникам. Фергас не стал отходить в сторону.

– Вы не посмеете забрать ни его, ни кого-либо другого. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, уходите отсюда!

Голос Фергаса прозвучал удивительно мощно для такого слабого старика.

Хенгист замер. Он не знал, какими колдовскими чарами владеет этот старик, громко назвавший имена новых богов. Ему, Хенгисту, доводилось видеть людей, которые увядали после того, как их прокляли. Его собственная мать когда-то наводила порчу могущественными заклинаниями. Кто знает, насколько велик этот новый Бог Христос, а особенно внутри посвященных ему зданий? Хенгист содрогнулся. Этого старого священника нужно заставить замолчать, а затем надо будет выйти наружу – туда, где ветер и дождь унесут с собой все его заклинания.

Хенгист, не сказав больше ни слова, ударил Фергаса по лицу тыльной стороной левой ладони. Суставы его пальцев при этом врезались в нос старика, и хрящ громко хрустнул. Глаза Фергаса потускнели и закатились. Из его носа потекла кровь, и он, едва не потеряв сознание, повалился на пол. Любой другой человек, который преградил бы Хенгисту путь так, как это только что сделал старый священник, уже расстался бы с жизнью, но что-то в его поведении заставило Хенгиста воздержаться от применения оружия. Возможно, он правильно поступил, ударив по лицу старика, пока тот не произнес еще какие-нибудь заклинания в этом маленьком помещении, и теперь ему удастся избежать гнева Бога по имени Христос. Хенгист не боялся людей, но вот к богам относился с большим уважением – и к новым, и к старым.

Дренг вытащил сакс и подошел к неподвижному телу Фергаса.

– Не трогай его! – крикнул Хенгист, сам удивившись при этом охватившему его страху. – Мы пришли сюда не за ним, а вот за этим мальцом.

Он показал на Кенреда, который тут же почувствовал слабость в ногах. Мальчик поспешно отпрянул подальше от этих двух воинов и уперся спиной в шершавую стену.

Дренг с явной неохотой отошел от Фергаса и затем отпихнул в сторону стол, чтобы добраться до Кенреда. Другие мальчики расступились, чтобы позволить пожилому воину схватить новую добычу. Однако, когда Дренг подошел к послушнику, стоявшему уже непосредственно перед Кенредом, тот не отступил в сторону. Это был Далстон. Он попросту остолбенел от страха. Дренг схватил послушника за волосы и оттащил его в сторону. Далстон захныкал, и его мочевой пузырь расслабился. Воздух наполнился острым запахом теплой мочи. Далстон всем телом затрясся от ужаса.

Дренг, не обращая внимания на хнычущего послушника, схватил Кенреда за ухо и потащил к стоящему в дверном проеме Хенгисту. Кенред не сопротивлялся. Он лишь пытался идти так же быстро, как шел пожилой воин, чтобы ослабить боль в ухе. Ему удалось бросить быстрый взгляд назад, на перепуганные лица других послушников. Затем его вывели наружу, под проливной дождь. Помощи ждать было не от кого.

Холодный дождь и ветер обрушились на лицо Кенреда. Дренг отпустил его ухо и сильно ударил его рукой по спине между лопаток. Кенред упал в грязь. Он тут же поднялся на колени, но прежде чем он смог встать или хотя бы подумать о том, как дать деру, Хенгист пнул его в живот с такой силой, что Кенред, падая, оторвался от земли. Он упал на спину, и у него перехватило дыхание. Лежа в грязи, он посмотрел вверх и увидел, как по небу движутся темные тучи. Ему все никак не удавалось сделать вдох, и его охватила паника. Похоже, ему и в самом деле сейчас придется умереть. Его взор слегка затуманился, и очертания предметов, которые он видел, стали размытыми.

Кенреду показалось, что прошло довольно много времени (в течение которого он мысленно готовился к смерти), прежде чем ему наконец-то удалось сделать вдох. Когда воздух наполнил его легкие, к нему вернулись ощущения, в том числе острая боль в животе, куда его пнул Хенгист.

Из поселения вдруг донеслись пять коротких сигналов рога. Их приглушили дождь и расстояние, но все же их было слышно довольно хорошо. Кенред узнал сигнал, который придумал Альрик на случай нападения на Энгельминстер. Звук этот раздался как раз вовремя. Возможно, ему, Кенреду, и не придется сейчас умереть. Неужели Христос снова решил его пощадить?

Кенред повернул голову и увидел стоящих рядом Хенгиста и Дренга. По их лицам текли струи дождевой воды. Эти два воина смотрели сейчас не на него.

– Клянусь членом бога Тиу, тут происходит что-то непонятное! Где Беобранд и все остальные? Мне казалось, они бежали прямо за нами, – сказал Хенгист, всматриваясь сквозь проливной дождь туда, откуда донеслись звуки рога.

Услышав, как упомянули имя Беобранда, Кенред вздрогнул. Значит, Беобранд все еще жив и пришел сюда вместе с этими людьми. Какова его роль в происходящем? Он ведь не мог желать Кенреду смерти.

Послышались звуки другого рога – более долгие и иного тона.

Несмотря на боль в животе и тошноту, от которой во рту скапливалась слюна, Кенред решил, что у него появилась возможность улизнуть, раз эти два воина отвлеклись. Он ведь не стал молиться и просить Христа о помощи – а значит, на Бога рассчитывать не приходится, и поэтому нужно действовать самому.

Снова послышались звуки первого рога. Стоящие рядом с Кенредом воины напряженно всматривались куда-то вдаль. Кенред попытался вскочить и броситься наутек. Однако, едва он успел подняться и сделать несколько быстрых шагов, сильная рука схватила его сзади за одежду, заставляя остановиться. Затем он почувствовал, как в горло уперлось холодное острие клинка.

– И куда это ты направился, а? – спросил Хенгист, крепко держа Кенреда за одежду. Мальчик, чувствуя кожей острое железо, не пытался теперь даже шевелиться. – У нас есть насчет тебя кое-какие планы.

– Похоже, сюда кто-то идет, – сказал Дренг.

Он подошел к лошадям, к седлам которых были прикреплены щиты, и снял их оттуда. Затем Дренг, взяв свой щит в левую руку, схватил Кенреда рукой за горло, чтобы Хенгист мог его отпустить и тоже вооружиться.

Несколько мгновений спустя они увидели сквозь дождь, что к ним бегут Беобранд и еще восемь человек. Все они были при оружии, но без доспехов. Только у Беобранда имелся щит. Его лицо потемнело от гнева. Хенгист ухмыльнулся.

Дренг, стоя рядом с ним, спокойно сказал:

– Это хорошо, что Беобранд так рассердился. Этот парень неплохо владеет клинком, но до тебя ему далеко, а уж тем более когда он зол.

Хенгист фыркнул:

– Беобранд для нас не проблема. Но вот куда запропастились Тондберкт и два валлийских выродка?

Дренг окинул взглядом поселение в поисках своих приятелей.

– Двое против девятерых – шансов не очень-то много, – сказал он.

– Да, не очень много, но есть. Это всего лишь крестьяне, – возразил Хенгист.

Беобранд и его спутники остановились в нескольких шагах от них.

– Ты пришел посмотреть на то, как мы прикончим твоего маленького дружка, Беобранд? – спросил Хенгист. – Неужели ты полагал, что я за ним не вернусь? В течение всех прошедших месяцев он был уже мертв. Он просто об этом не знал.

Беобранд стоял прямо напротив Хенгиста в нескольких шагах от него. Посмотрев Кенреду в глаза, он заметил в них страх. Его удивило, что Кенред, похоже, не обрадовался, увидев старого друга. «Он не знает, зачем я здесь: для того, чтобы помочь ему, или для того, чтобы помочь его убить», – подумал Беобранд, и ему стало грустно.

– Если вы убьете Кенреда, вы оба умрете, – решительно сказал он. – Нас девять человек. – Он махнул рукой в ту сторону, откуда пришел. – А Тондберкт, Хавган и Артаир убежали.

Дренг украдкой огляделся и облизал губы. Дождь внезапно прекратился, и в поселении воцарилась неестественная тишина.

Хенгист улыбнулся.

– Если вы попытаетесь на нас напасть, мы убьем этого мальчика. Мы запросто можем забрать его с собой. И ускакать отсюда. Вы нас не догоните.

Беобранд понимал, что Хенгист прав. По спине у него пробежали мурашки, и отнюдь не от холодного ветра, обдувающего намокшую от дождя одежду. Нужно было не допустить, чтобы эти двое забрали Кенреда.

– Ты пришел сюда, чтобы кого-то убить. Отпусти его и сразись со мной.

Глаза у Хенгиста сузились.

– А зачем мне это делать?

– Чтобы доказать, что ты можешь меня победить. Я одолел всех остальных, а вот ты ни разу не вступил со мной в схватку. Может, ты просто трус, а?

– Как только я его отпущу, все эти люди набросятся на нас. Ты думаешь, я глупец?

– Я даю тебе слово, что если ты одолеешь меня в поединке, они позволят тебе беспрепятственно отсюда уйти. – Беобранд повернулся к Альрику. – Поклянись всем, что для тебя свято, что твои люди позволят этому человеку уйти, если он меня одолеет.

Альрика, похоже, охватили серьезные сомнения. Он надолго заглянул в глаза Беобранду. Тот слегка кивнул ему.

– Ну хорошо, – наконец сказал Альрик. – Я клянусь телом Господа нашего Иисуса Христа, что ты сможешь уйти отсюда беспрепятственно, если одолеешь Беобранда в поединке. Но сначала ты должен отпустить мальчика.

Хенгист засомневался. Дренг переминался с ноги на ногу в грязи. Кенред переводил взгляд с Беобранда на Хенгиста и обратно.

Беобранд первым нарушил воцарившееся молчание:

– Значит, ты и в самом деле трус. Так боишься сразиться со мной? Даже не верится. Великий Хенгист боится юноши, которого учил сражаться.

– Отпусти его, – сказал Хенгист Дренгу, не сводя взгляда с Беобранда. В этом взгляде чувствовалась жажда убийства. А еще – безумие.

Беобранду неожиданно стало страшно. Он ведь видел, на что способен Хенгист. С этим опытным воином он не справится. У него в животе что-то сжалось.

Дренг оттолкнул Кенреда в сторону. Хенгист убрал нож и медленно вытащил меч из простеньких ножен.

Все взоры обратились на клинок меча, который Хенгист вытаскивал из ножен с торжественным видом. Он поднял его на несколько мгновений, а затем направил его острие в сторону Беобранда. Покрытый узорами клинок переливался, как кожа змеи. Или же как покрытая рябью поверхность воды. Это была красивая и ценная вещь. Это был благородный клинок.

– Где ты взял этот меч, Хенгист? И почему ты его раньше никогда не вынимал из ножен? – спросил Беобранд, готовясь к схватке, которая вот-вот должна была начаться.

Он почувствовал, как стоявшие за ним мужчины отступили назад, освобождая пространство для поединка. По лицу Хенгиста пробежала тень, что вызвало у Беобранда кое-какие догадки.

– Ты украл его? – спросил Беобранд.

Глаза Хенгиста расширились.

Затем Беобранд, словно бы поразмыслив и придя к определенному выводу, добавил:

– Украл, как трус. Ты ведь трус.

Стоящим вокруг него людям он казался спокойным и невозмутимым. В действительности же он сильно волновался. И испытывал страх.

Хенгист, заскрежетав зубами, сказал:

– Я не трус, Беобранд. Именно я когда-то спас Эдвина. Этот меч называется Хрунтинг, и волею вирда он попал ко мне. Я его не украл. Я свершил от имени богов правосудие над ними обоими.

Беобранд не понял смысла слов Хенгиста, но ему было ясно, что он чем-то задел своего врага за живое и разозлил его. Ему нужно было добиться хоть каких-то преимуществ, а потому он продолжил:

– Твои слова – бессмыслица, Хенгист. Может, ты одержимый? Ты что-то сказал о правосудии. Да что ты знаешь о правосудии?

– Я знаю, что за предательство следует расплачиваться жизнью. Вот почему я убил Эльду. – Изо рта у Хенгиста брызнула слюна. Он, похоже, разъярялся все больше. – И вот почему я убил Окту!

Затем Хенгист без предупреждения бросился на Беобранда.

Несмотря на то, что Беобранд был готов к внезапному нападению, оно его испугало. Он вскинул щит, чтобы отбить длинный колющий удар Хенгиста, но металл не коснулся обтянутой кожей древесины щита. Хенгист – проворный, ловкий и легко удерживающий равновесие даже даже на скользкой грязи – отскочил в сторону. При этом он молниеносно провел кончик клинка за щит Беобранда и резанул его по руке. Беобранд отпрянул, едва устояв на ногах и чувствуя себя очень неуклюжим. Его руку пронзила острая боль, а внутри рукава потекла теплая кровь.

Голова у него пошла кругом. Хенгист и в самом деле убил Окту или же он этим заявлением просто пытается помешать ему, Беобранду, сосредоточиться на поединке? Этого Беобранд допустить не мог. Он отогнал от себя все лишние мысли. Ему обязательно нужно сосредоточиться и пустить в ход все то, чему он научился. Только в этом случае у него могут появиться шансы выстоять в схватке. Он встал поустойчивее в одну из тех позиций, которым его научил Хенгист.

Хенгист рассмеялся.

– Ну-ну, давай, Беобранд! Покажи нам, что ты умеешь.

Они стали ходить по кругу, глядя друг на друга. Беобранд держался напряженно и настороженно, а Хенгист – расслабленно и как бы беспечно: он отвел руку со щитом в сторону, а мечом выписывал в воздухе какие-то сложные узоры. Зрители стояли молча. Кенред затаил дыхание.

Хенгист снова напал первым. Он начал с того, что ударил своим щитом в щит Беобранда – так, что металлическое утолщение в центре его щита стукнулось о такое же утолщение на щите Беобранда. Затем он нанес удар мечом, нацеливаясь на ступни противника, но на этот раз Беобранд предугадал его намерение и своевременно отскочил назад.

Они снова стали ходить по кругу, глядя друг на друга, внимательно высматривая признаки, которые позволят предсказать дальнейшие действия противника.

Беобранд тянул время. Он больше всего надеялся на то, что Хенгист совершит какую-нибудь ошибку. Держа свой шит высоко, он продолжал копировать движения Хенгиста, который перемещался по воображаемому кругу. Рука Беобранда, держащая щит, начала уставать. Боль, вызванная нанесенной раной, усиливалась. Ему скоро так или иначе придется напасть первым.

Но и на этот раз первым напал Хенгист, действовавший быстро, как кошка. Они снова столкнулись щитами, и Хенгист, используя энергию своего движения вперед и свою силу, сместил щит Беобранда немного в сторону и вниз, а затем попытался нанести колющий удар поверх края щита, целясь Беобранду в лицо. Беобранд, изогнувшись, сумел парировать этот выпад саксом, хотя и сам не понял, как ему это удалось. Он ведь почти не видел, как Хенгист наносит этот удар. При столкновении двух клинков от них отлетели искры, хорошо заметные в тусклом дневном свете.

Противники снова отскочили друг от друга. Беобранд тут же перешел в наступление, надеясь застать Хенгиста врасплох: он замахнулся саксом и, прилагая все свои силы и умение, нанес сразу несколько ударов подряд. Хенгист, однако, легко отразил их щитом. Затем он опять засмеялся и сказал:

– Вот это и все, на что ты способен?

Беобранд чувствовал, что его силы тают. Похоже, рана на его руке была более глубокой, чем он первоначально полагал. Вскоре он уже не сможет держать щит. Как ему пробить оборону Хенгиста – этого он не знал. Кроме того, он испытывал усталость после того, как шел весь день, а потом еще и бегал. Теперь у него появилась кровоточащая рана. Хенгист же даже не запыхался.

Каждый раз, когда они вдвоем перемещались по земле, Беобранд чувствовал, что его ступни скользят по грязи, что делало его неуклюжим и не очень-то проворным. Хенгист же даже на такой скользкой земле держался на ногах довольно уверенно.

Они снова обменялись ударами, в результате чего оказались вплотную друг к другу – щит к щиту. В течение нескольких мгновений они смотрели друг другу прямо в глаза. Во взгляде Хенгиста читались злоба и жажда насилия. Затем Хенгист отпихнул противника и нанес колющий удар снизу вверх под нижним краем щита Беобранда, угодив при этом острием клинка ему в бок, под ребра.

Беобранд, вскрикнув, отскочил назад. Хенгист умышленно не стал вонзать меч глубоко в тело Беобранда: ему хотелось, чтобы его юный противник подольше помучился от боли, прежде чем он, Хенгист, нанесет решающий смертоносный удар.

Боль в боку Беобранда была очень мучительной. Ему захотелось потрогать рану, чтобы выяснить, насколько она серьезна, но он не мог позволить себе отвлечься от схватки даже на мгновение. Он почувствовал, как по телу под шерстяной курткой потекла теплая кровь. Беобранд покосился на людей, наблюдавших за поединком. Похоже, пока он сражался с Хенгистом, сюда сошлись все обитатели Энгельминстера. И теперь все они увидят, как он, Беобранд, умрет. По крайней мере, их уже собралось вокруг Хенгиста и Дренга так много, что у этой парочки теперь не осталось никаких шансов удрать отсюда.

– Окта умер смертью труса, – сказал Хенгист. – Один и в темноте. Без меча в руке.

Если Хенгист рассчитывал этими словами привести Беобранда в уныние, то он просчитался: его слова возымели как раз противоположный эффект.

– Ты имеешь в виду, что ты убил его, когда он был не готов сражаться с тобой, – фыркнул Беобранд. – Для моего брата тут не было бесчестья. А вот ты – трус. Самый гнусный человек.

Внимание Беобранда случайно привлекло бледное лицо Кенреда. Юный послушник смотрел на него очень серьезно и с заметной тревогой. С тревогой и чем-то еще. Может, с гордостью?

– Здесь светло, Хенгист, а я вооружен и готов сразиться с тобой. Иди сюда, и давай закончим поединок.

Хенгист громко заорал и, в три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, сделал выпад острием меча.

Беобранд отреагировал на это довольно медленно. Он стал вялым от усталости, едва не доходившей до изнеможения, и потери крови. Меч Хенгиста был нацелен острием в правое плечо Беобранда, и тот не смог бы своевременно прикрыть его щитом. Он отчаянно попытался отпрыгнуть в сторону, но его левая нога поскользнулась в грязи, и он повалился наземь.

Это падение оказалось настолько своевременным, что он вряд ли смог бы подобрать более подходящий момент, если бы попытался сделать это умышленно. Меч Хенгиста прошел выше, не причинив ему никакого вреда: вместо того, чтобы вонзиться ему в плечо, он проткнул лишь воздух. Тело Хенгиста, не встретив сопротивления, по инерции двинулось дальше вперед, и он не смог ни остановиться, ни хотя бы изменить направление. Его ступни зацепились за ступни Беобранда, и он, потеряв равновесие, повалился на него сверху.

Беобранд резко вскинул руки, в одной из которых держал сакс, в инстинктивной попытке защититься от падающего на него массивного тела Хенгиста. Клинок сакса при этом совершенно случайно резанул Хенгиста по ничем не защищенному лицу – от подбородка до левой брови. Хенгист вскрикнул, выронил меч и, откатившись по земле прочь от Беобранда, схватился обеими ладонями за лицо.

Беобранд, пошатываясь, поднялся, сам толком не понимая, что сейчас произошло. Стоящая вокруг толпа ахнула. Дренг поспешно подошел к Хенгисту и помог ему встать. Из раны на лице Хенгиста текла кровь. Хенгист прижал к ней правую ладонь. В левой руке он все еще держал щит. Его правый глаз злобно уставился на Беобранда.

– Что ты сделал, ты, ублюдок? Клянусь богом Тиу, я сожру твое сердце!

Беобранд стоял на месте, слегка пошатываясь и чувствуя слабость в ногах. Альрик и некоторые другие крестьяне сделали несколько шагов вперед.

Дренг повел Хенгиста к лошадям, помог ему сесть в седло, а затем и сам сел на свою кобылу.

– Поехали, брат, – прошептал он. – Сегодня тебе эту схватку не выиграть.

– Мы еще не закончили! – крикнул Хенгист. – Я отомщу тебе, Беобранд. Клянусь в этом всеми богами. – Он опустил руки на поводья. Его лицо было изуродовано и залито кровью. – Я убью тебя и заберу обратно Хрунтинг. И твоя жизнь, и этот меч принадлежат мне!

Он развернул лошадь, ударил ее пятками по бокам и поскакал на север.

Дренг двинулся вслед за ним. Из-под копыт его лошади вылетали куски грязи.

Люди, собравшиеся перед домом Альрика, молча смотрели на двух удаляющихся всадников, пока те, добравшись до лесной дороги, не исчезли за деревьями.

Беобранд не мог поверить в то, что сейчас произошло. Он молча поблагодарил Вотана, отца богов, ибо наверняка именно боги заставили его поскользнуться и упасть как раз в нужный момент и направили его руку, держащую сакс. Мысль о том, что это могло произойти случайно, была уж слишком пугающей. Беобранд начал дрожать. Он почувствовал, что его руки и ноги быстро слабеют. Он уже вознамерился прилечь на каком-нибудь сухом тюфяке в хижине Альрика и Вильды, как вдруг до него словно сквозь туман донесся удивительно знакомый зычный голос:

– А Эдвин ведь говорил, что ты станешь могучим воином!

Беобранд быстро обернулся, и от этого резкого движения его взор слегка затуманился, но он все же сумел разглядеть, что к нему движется массивная фигура Басса – сподвижника короля Эдвина и лучшего друга Окты. Он шагал к нему в поблескивающих доспехах и вел за собой гнедую лошадь. Позади него спешивались еще несколько всадников.

Басс передал поводья своей лошади Кенреду, который стоял и молча глазел на него с изумленным видом. Затем великан наклонился, поднял с земли красивый меч с узорами на клинке и, широко улыбнувшись, подошел к Беобранду.

Тот стоял, не зная, что и сказать.

– Как… как ты здесь оказался? – еле выдавил он из себя.

– Ну, я просто подумал, что ты, наверное, будешь рад меня видеть. Со своей стороны должен сказать, что лично я тебе очень даже рад. Я ведь полагал, что ты уже с Октой и пьешь медовуху в одном зале с богами.

Он окинул Беобранда оценивающим взглядом. Лицо у юноши похудело и осунулось из-за того, что он этой зимой спал каждую ночь на голой земле и питался чем придется. Под левым глазом виднелся шрам. Одежда на его левой руке и левом боку была пропитана кровью, вытекающей из ран. А еще он насквозь промок и с ног до головы перепачкался в грязи.

– Судя по твоему виду, ты не очень-то продвинулся на пути к своему брату.

Басс вытер плащом кровь Беобранда с подобранного им клинка и с восхищением посмотрел на это оружие.

– Хм, я никак не предполагал, что увижу этот меч снова. Он, похоже, решил перейти к родственнику прежнего владельца.

Беобранд с ошеломленным видом посмотрел на Басса. Тот протянул меч Беобранду рукояткой вперед.

– Король Эдвин подарил Хрунтинг твоему брату. И меч этот, похоже, не упал вместе с Октой с крепостной стены в море.

Беобранд взял протянутый меч.

– Окту убил Хенгист, – сказал он. – Я должен ему отомстить…

Он замолчал. Басс положил ладонь на плечо Беобранда, пытаясь его тем самым подбодрить:

– Мы можем поговорить об этом позже.

Беобранд был уже не в состоянии разговаривать. Он едва не терял сознание. Басс повернулся к собравшейся толпе.

– Я и мои спутники – мы едем на север. Мы не причиним вам никакого вреда. Нам просто хотелось бы здесь переночевать. Мы хорошо заплатим за еду и пристанище. – Лица у местных обитателей тут же стали менее напряженными. – Но сначала давайте отведем этого юношу туда, где тепло, и обработаем его раны.

Альрик вышел вперед.

– Он может зайти в мой дом. Пойдем, Беобранд.

Альрик положил ладонь на руку юноши.

Беобранд же повернулся к Кенреду и сказал:

– Ну что ж, теперь мы с тобой в расчете. Я спас твою жизнь уже два раза. Я же говорил тебе, что сын Гримгунди всегда платит свои долги.

* * *

Басс вытянул ноги в сторону очага. Он ехал на лошади в течение всего дня (как до этого в течение еще многих дней), и ступни его замерзли. Погода с того самого момента, когда он уехал из Кантваре, была гнусной. Днем, как правило, дул ветер и лил дождь, а ночью начинался мороз. Тем не менее он предпочитал путешествовать верхом, а не на судне, хотя королева Этельбурга настаивала на том, чтобы он отправился по морю. Он ненавидел морские поездки больше, чем поездки верхом. Басс считал, что это ненормально, когда люди забираются в довольно хрупкие деревянные суда и преодолевают на них большие расстояния по бескрайним морским просторам. Каждый год какие-то корабли бесследно исчезали в море или же терпели крушение у скалистых берегов Нортумбрии, и Басс при этом невольно думал, что моряки получили то, чего они заслуживали. Если человек упадет с коня, он отделается лишь синяком или переломом кости. Если же он упадет в море с корабля, то уже никогда не вернется на сушу. Этельбурга сказала, что, отправившись в путь по морю, он доставит сообщение Энфриту, королю Берниции, намного быстрее, чем если поедет верхом. Басс на это ответил, что если он утонет, то Энфрит вообще никогда не получит это послание, а потому он сядет на лошадь.

Этельбурга в конце концов уступила и не стала настаивать на том, чтобы он выполнил ее приказ точь-в-точь. После смерти мужа она потеряла уверенность в своем статусе и не знала, станут ли подданные ее мужа служить ей так, как они служили ему. После разгромного для Эдвина сражения в Элмете выжили лишь немногие самые преданные его таны. Эта маленькая группа во главе с Бассом благополучно покинула поле боя и поскакала что есть духу на север, в Беббанбург, где ждали известий Этельбурга, принцесса Энфледа и малолетний принц Вускфри. Оттуда они отправились по морю на юг, в Кантваре, где правил брат Этельбурги король Эдбальд.

Басс хорошо помнил эти черные дни. Поражение в битве с объединенным войском Пенды и Кадваллона было полным и ужасным. Сначала погиб Осфрит, наследник Эдвина. Эдвин, разъяренный и ослепленный гибелью сына, бросился вперед, чтобы за него отомстить. Он помчался вперед в одиночку, в результате чего стена из щитов развалилась.

Басс обвинял в этом себя. Он считал, что ему следовало отреагировать на возникшую опасность намного быстрее. Он должен был почувствовать резкий поворот в ходе сражения и принять соответствующие меры. Однако вместо этого случилось так, что его король рухнул наземь смертельно раненный, и единственное, что смог сделать Басс, – это вытащить короля из гущи сражения еще до того, как противник оттеснил назад и опрокинул воинов Эдвина. В эти последние моменты король отчетливо осознал, что он натворил и чем теперь закончится битва. Он схватил Басса за запястье и попросил его поклясться всеми богами – и старыми, и новыми, – что он теперь будет служить королеве Этельбурге. Басс без колебаний положил бы жизнь за своего господина, а потому он не смог отказать ему в этой просьбе. Теперь же – в те редкие моменты, когда он позволял себе поразмышлять над своим прошлым, – ему было очень стыдно из-за того, что он не умер на том поле битвы.

Хотя Этельбурга и находилась уже у себя на родине на юге, она все еще опасалась за жизнь своих детей. Было непонятно, кто теперь должен объединить под своей властью два северных королевства, которыми до недавнего времени правил Эдвин, создавший из них одно государство. Наследник трона Берниции Энфрит, некогда отправившийся в изгнание, вернулся в эту страну. Осрик, двоюродный брат Эдвина, уселся на трон Дейры. Кадваллон продолжал попытки установить свой контроль над этими двумя королевствами, осмелев после победы над Эдвином.

Когда появились первые зеленые ростки – свидетельство наступления весны, – прибывший в Кантваре торговец из Эофервика принес слухи о том, что во время осады какого-то города Осрика убили, а его войско было обращено в бегство войском Кадваллона.

Такая непонятная ситуация вынудила Этельбургу отправить послание на север. Существовала вероятность того, что Энфрит попытается объединить Берницию и Дейру в одно государство, как это когда-то сделал Эдвин. Если ему это удастся, он наверняка захочет разделаться со всеми потенциальными претендентами на свой трон, до каких только у него дотянутся руки. Поэтому Этельбурга решила отправить Энфриту послание, в котором говорилось о мире и христианской любви к ближнему. Энфрит ведь был известен тем, что поклонялся Христу, хотя в землях пиктов, где он пребывал в изгнании, он следовал тамошним языческим традициям, а не тому, чему учили епископ Паулин и находящийся в далеком Риме папа Гонорий. Как бы там ни было, Этельбурга в своем послании пожелала Энфриту процветания и победы над врагами во имя Господа. Она также дала понять, что ее дети не представляют для Энфрита никакой угрозы. Несмотря на попытки задобрить Энфрита, Этельбурга решила убрать Вускфри, своего теперь уже единственного сына, и Иффи, сына ее пасынка Осфрита, подальше от междоусобиц Альбиона. В то же самое время, когда Басс ехал на север с посланием Энфриту, этих двух мальчиков отправили далеко на юг, во Франкию, чтобы их приютили при дворе ее двоюродного брата Дагоберта. Она молилась о том, чтобы они оказались в безопасности там, вдали от интриг и козней различных королевских династий Альбиона…

Басс вздохнул, почувствовав, как исходящее от пламени очага тепло проникает в него до самых костей. Пальцы на ногах стало пощипывать, когда к ним снова прилила кровь. Он усилием воли вернул мысли к настоящему. Басс уже давно пришел к выводу, что размышления о прошлом – это занятие для дураков. Человек ведь не может вернуться назад, в прошлое, и как-то исправить совершенные им поступки – а раз так, то зачем же тогда снова и снова возвращаться к допущенным ошибкам? Если он так делает, значит, он дурак. Сентиментальный дурак, который стремительно стареет. Басс улыбнулся этой мысли. Это правда, он уже не молод, но Басс все же надеялся, что у него впереди еще много лет полнокровной жизни.

Он посмотрел на спящего Беобранда. Вот что значит быть молодым: Беобранд прошел через ужасные жизненные испытания – как для тела, так и для души, – но запросто стряхнул с себя все это зло, как утка стряхивает воду. Хотя нет, пожалуй, не так уж и запросто. Его раны промыли и перевязали, и пройдет немало дней, прежде чем он снова будет готов сражаться. Тем не менее его лицо уже прибрело розоватый оттенок после того, как он поел похлебки и выпил немного медовухи. Теперь он спал крепким сном. Сном ребенка. Но он уже больше не ребенок. Щеки его потеряли детскую округлость. Тело и лицо этого парня приобрели такой солидный вид, какого им явно не хватало, когда Басс видел Беобранда в прошлый раз.

Бассу все еще не верилось в то, что ему рассказали сегодня об этом парне. Он, оказывается, будучи серьезно раненным, умудрился каким-то невероятным образом остаться в живых, улизнув ночью с поля недавней битвы. Затем его выходили в этом поселении и даже спасли от воинов-мародеров из войска Кадваллона. В конце концов он присоединился к нескольким уцелевшим воинам из разбитого войска Эдвина и бродил с ними по каким-то глухим местам в течение всей зимы. Сам Беобранд почти ничего не рассказал ему, Бассу, о том, как он провел долгие зимние месяцы, но он, по всей видимости, учился сражаться. Когда Басс и его спутники подъехали к Энгельминстеру, схватка Беобранда с Хенгистом уже почти закончилась. Беобранд был ранен и с трудом стоял на ногах, но, тем не менее, держался молодцом, отражая и нанося удары с мастерством бывалого воина. Басс хорошо знал Хенгиста. Тот был воином, с которым приходилось считаться: злобный, хорошо обученный и безжалостный… А еще – склонный к гнусному и безудержному проявлению насилия. Поэтому Басс удивился, когда увидел, чем закончилась эта схватка. В тот момент, когда он узнал издалека Беобранда, он решил вмешаться и не позволить Хенгисту убить младшего брата Окты. Однако едва он собрался крикнуть этим двум воинам, чтобы они опустили оружие, как Беобранд поскользнулся и закончил поединок страшным ударом, рассекшим Хенгисту лицо.

Бассу подумалось, что Беобранд не просто прирожденный воин. Он обладал качеством, которое ценилось в среде воинов превыше всего: он был везучим.

Басс перевел взгляд на молодого послушника, который сидел рядом с Беобрандом, словно преданная собака. Звали этого послушника вроде бы Кенред, и его явно связывали с Беобрандом крепкие узы дружбы. Именно он нашел раненого Беобранда после битвы в Элмете и обработал его раны. Хенгист вроде бы угрожал убить этого юношу, и это вынудило Беобранда вступить с ним в схватку. Беобранд вел себя так, как некогда его брат. Он был отважен до безрассудства, и более преданного друга, чем он, вряд ли можно было найти.

Пока Басс наблюдал за Кенредом, голова у того медленно опускалась на грудь. Его подбородок в конце концов уперся в нее, а затем он сам стал наклоняться в сторону, пока его голова не легла на ноги Беобранда. Басс улыбнулся: теперь этот юноша уж точно был похож на собаку, принадлежащую Беобранду.

Альрик, тихонько сидевший рядом с Бассом, нарушил молчание.

– Я даже удивился тому, что Кенред так долго не засыпал, – сказал он. – Сегодняшний день был ужасно долгим, да и от этих ублюдков Кенреду изрядно досталось.

Басс пробурчал в ответ что-то нечленораздельное. Ему не хотелось разговаривать. Он был доволен и тем, что сидит здесь и наблюдает за Беобрандом и послушником. Снаружи издалека донеслись звуки смеха. Спутников Басса разместили по разным домам деревни, и они, похоже, неплохо проводили время. Буря уже закончилась – она как бы выдохлась. Ночь выдалась тихая, и поэтому слышимость была очень хорошей.

Альрик не стал навязывать Бассу разговор. Вместо этого он наполнил его рог элем. Басс в знак благодарности кивнул, а затем сделал большой глоток. Эль был хорошим – свежим и не очень крепким.

Оба подняли каждый свой рог в беззвучном тосте.